Те, кто против нас [Борис Антонович Руденко] (fb2) читать постранично

Борис Руденко Те, кто против нас

Автор уведомляет читателей, что теория человеческих видов, которая легла в основу этого романа, принадлежит московскому философу Борису Диденко, описавшему ее в своих работах «Цивилизация каннибалов», «Хищная любовь» и другие. Идея Бориса Диденко используется в романе с его ведома и разрешения, за что автор выражает ему чрезвычайную признательность.

— Грибов нынче — прорва, — сказал сержант со странным и оттого непонятным Нестерову возбуждением. — Ты что, не слышишь, Нестеров?

— Слышу, — послушно пробормотал тот в поднятый воротник куртки, а потом повернул голову и повторил погромче: — Слышу.

Посреди круглого, усеянного веснушками лица сержанта-конвоира торчал вздернутый кверху нос. Простая, добродушная морда, заранее не вызывающая опасений. Доверия у Нестерова она также не вызывала, но причиной тому была исключительно форменная одежда и должность спутника. Доверять охранникам, или, как полагалось их называть, вертухаям, было нельзя, и Нестеров осознал эту простую истину очень быстро.

Заключенные ИТУ-1436/91 необидно звали сержанта «Блином», да к тому же только за глаза. Блин считался невредным вертухаем. По классификации Нестерова, он к хищникам не относился. Пожалуй, и к суггесторам его не причислить. Хотя он и таскал уголовникам на зону «грев» — наркоту, спирт и прочее, зато никогда не половинил передачи с воли и не драл последнюю шкуру за то, чтобы отправить бесконтрольное письмо-маляву родным или подельникам. Типичный представитель «демоса» со всем набором достоинств, недостатков и слабостей. Последних, впрочем, у Блина хватало. Деньги он любил страстно — отсюда прочие недостатки и проистекали.

Нестеров поймал себя на том, что мерзкая тюремная лексика уже не коробила его даже в мыслях. Человек способен привыкнуть ко многому, почти ко всему. Вот и он — всю прежнюю жизнь полагавший себя сугубым интеллигентом — сумел привыкнуть к языку и законам тюрьмы достаточно быстро.

Они шли утоптанной грунтовой дорожкой от «капэпэ» Зоны к территории химкомбината. И справа, и слева в траве торчали разноцветные сыроежки, которые Нестеров бы с удовольствием собрал, кабы такая вольность была ему дозволена.

— Вон! Вон какой! Ты чо, не видишь? — азартно крикнул Блин. — Это же краснюк! На полкило, блин, потянет!

Лес, густой и темный, обступал их со всех сторон. Там, в тени столетних крон, Нестеров действительно увидел здоровенную красную шляпку подосиновика, а рядом россыпь таких же, чуть поменьше размерами.

— В оперчасти говорят, на тебя бумага из Москвы пришла, Нестеров, — вдруг сказал Блин. — Этапировать тебя собираются на пересмотр дела.

Сердце у Нестерова забилось чаще. Он ждал этого каждый день и час все четыре месяца, проведенные в колонии. Но почему об этом ему сообщал какой-то сержант-охранник? Почему именно теперь?

— Надеешься, что отмажут тебя адвокаты? — с непонятной интонацией спросил Блин.

— Адвокаты тут ни при чем, — ответил Нестеров. — Меня осудили незаконно. Я не виновен.

— А у нас тут виновных вообще нет, — заржал Блин. — Ты у любого зэка спроси, он тебе то же самое скажет.

Дискутировать с ним не имело никакого смысла, поэтому Нестеров лишь молча пожал плечами.

— Небось грибков жареных хочется? — вновь сменил тему Блин. — Соскучился по грибкам, Нестеров?

— Ничего, я потерплю, — сдержанно отозвался он.

— Ладно, Нестеров, я сегодня добрый, — объявил Блин. — Иди, собери краснюков, устрой праздник души, угости дружков. Только быстро.

Нестеров замялся. Блин был невредным вертухаем, но особой склонности к гуманизму никто за ним не замечал.

— Иди, иди! — прикрикнул Блин. — А то передумаю! Сойдя с дорожки, Нестеров медленно направился к грибнице. Он испытывал смутное ощущение неправильности происходящего, и это беспокоило его с каждым шагом сильнее и сильнее. Бросив короткий взгляд за спину, он с удивлением, которое мгновенно переросло в тревогу, увидел, что Блин зачем-то снял с плеча автомат. Нестеров был уже совсем рядом с грибом-великаном, когда его обострившийся слух уловил позади звонкий щелчок взводимого затвора. Он ждал этого подсознательно. Рефлексы сработали уже без участия разума. Нестеров быстро скользнул в сторону, лишь на мгновение опередив выстрел. Пуля ударила точно в центр красной шляпки, разметав в стороны сочную грибную мякоть. Дальше действиями Нестерова руководил только страх. Следующий невероятно длинный прыжок — под защиту толстой сосны, потом еще один такой же в сторону, а потом Нестеров, петляя между деревьями, помчался в лес, не разбирая дороги.

Снова грохнул выстрел, и вдруг совсем рядом кто-то дико заорал:

— А-а-а! С-сука! Ты что делаешь! Куда палишь, гад!

Нестеров громадным прыжком шарахнулся в сторону, упал и, подчиняясь древнему, проснувшемуся в минуту смертельной опасности инстинкту, неслышно пополз. Но не в глубь леса, а к дороге. Он слышал,