Упырь [Вячеслав Доронин] (fb2) читать постранично

Вячеслав Доронин Упырь

Севку нашли весной. Снег подтаял, огромные сугробы пожелтели, почернели, скукожились, оголилась чёрная земля с редкими жёлтыми прядками прошлогодних травинок. Мокрый снег стал по-весеннему тяжёлый и плотный, словно пластилин.

  Ночью двадцать первого марта береговые снега под давлением собственной массы сдвинулись, набирая скорость, и обрушились на речной лёд, обнажив глинистое основание берега, изрытое десятками каверн — летом там набирали глину огородники, на собственные, малые и не очень, нужды. А уже утром какой-то дед вызвал милицию.

  Кольке позвонил севкин отец и сказал: Севка умер, Николай. Не может быть, сказал Колька, что вы ерунду городите, вроде серьёзный человек… вы шутите? шутите, Вадим Кристофорович, я знаю, вас Севка подговорил… когда он приедет? С другого конца провода донёсся странный звук, словно кто-то пытался cдержать рыдания. Так это правда? Вадим Кристофорович, скажите… но почему?

…попросил прийти на опознание вместо севкиной матери. В первый момент Колька онемел. Потом сказал: да, я приду, Вадим Кристофорыч, ждите.

  После, положив трубку на рычаг, и чувствуя, как колотится сердце, он пытался представить, как это — смерть… и не мог. Единственный раз в своей жизни Колька не смог поставить себя на место друга. От бессилия что-либо изменить по лицу побежали слёзы.

  Севка лежал на столе и вообще был мало похож на человека. Весь бледный — бледный, скрюченный, как в припадке эпилепсии, с плоским лицом и стеклянными глазами. На правой щеке застыли чёрные капли.

  - Это он, — сказал Вадим Кристофоровович, — Мой Сева, — зачем-то добавил он, отвернулся и заплакал. Милиционеры отвёли глаза.

  - Это… это Сева. — Колька хотел назвать друга полным именем, но в последний момент понял, что не может вспомнить, как оно звучало полностью. Совсем. Как отшибло.

  - Ты уверен? — мент оторвался от записей и взглянул на Кольку в упор.

  - Да. — сказал Колька и расписался где показали. Последний раз взглянув на искорёженное тело друга — мороз, давление снега перекрутило Севку так, что он больше походил на корень какого-нибудь лесного дерева, а не на ученика 6Б класса четвёртой средней школы — он отошёл к стене и встал за спиной врача-патологоанатома, невысокого пожилого человека в белом, отливающем синевой халате. Врач нервно курил.

  - Какой гад? — Врач стоял ссутулившись, опустив голову, словно пытался рассмотреть собственные ботинки. И говорил. Тихо, едва шевеля губами. Милиционеры, всхлипывающий отец Севки — им было не до откровений Врача, зато Колька навострил уши. Без всякой задней мысли, чисто машинально. Слух у него с детства был прекрасный.

  - Какой гад? — тихо изумлялся человеческой жестокости Врач. — Две дырки… проколы хирургической точности… ткань проморожена, оттает — ничего уже не докажешь… сонную артерию… всю кровь? — он резко затянулся, выпустил дымную струю. — но зачем? зачем? размазал кровь по щеке… не понимаю! вампир? упырь… ужастик какой-то получается! И больше никаких ран… маньяк?.. что за день, что за день!..что же писать в заключении? меня же… самого. По состоянию здоровья…

  - Как он умер? — бесцветный голос Вадима Кристофоровича оторвал Кольку от подслушивания.

  - Сейчас мы ещё не можем сказать. — отозвался милиционер. — После вскрытия…

  - Это необходимо?

  - К сожалению. Но иначе у нас никаких шансов поймать убийцу.

  - Моего сына убили?

  - Мы в этом почти уверены, Вадим Кристофорович…

  Упырь, билось у Кольки в мозгу, упырь. Вампир. Кровь.

* * *

  Севка пришёл во сне. Не прибежал в припрыжку, торопясь и сбиваясь с шага, как на обратном пути из школы, не тем стремительным легким аллюром, каким передвигался в остальное время. Он ступал тяжело, подволакивая ноги, медленно сгибая колени, будто водолаз на дне моря в костюме со свинцовыми подошвами. Пришёл и стал рядом.

  - Сева? Севка? — обрадовался Колька. — Так ты жив, пустоголовый!

  Сева медленно покачал головой. Нет.

  Кольке стало не по себе.

  - Но ты… ты ведь и не мёртв, правда?

  Нет.

  - Кто же ты?

  - Упырь, — глухо сказал Севка. — Ты меня прости, Колян…

  Сверкнули два тонких, ослепительно белых клыка.

   — Нет! — закричал Колька. — Севка, это же я! Я! Твой друг!

* * *

  С той ночи Колька засыпал с трудом, да и то — зажав вспотевшей ладонью серебряный крест, подарок деда. Больше во сне Севка не приходил. Но оставалась ещё реальность.

  Проснувшись тем утром, Колька обнаружил возле своей кровати мокрые следы грязных ног. Цепочка следов заканчивалась у наглухо заклеенного, по случаю зимы, окна. В ковёр вдавлены чьими-то ногами комочки глинистой грязи.

  Сказать, что Колька испугался — значит не сказать ничего. Волосы встали дыбом, руки затряслись, как у алкоголика до первой утренней рюмки. Из зеркала на него посмотрел насмерть перепуганный пацан. Цок-цок — мелко стучали зубы.

  И Колька