Сюзанна Брокман Не такая, как все
Глава 1
— Извините, но в наших списках не значится никакая Мари… Мара… — Марисала. — В списках кандидатов на получение места в общежитии нет никакой Марисалы Боливар. — Женщина за конторкой подняла на Марисалу усталый взгляд. — Вы уверены, что высылали нам надлежащие документы? — Я ни в чем не уверена, — ответила Марисала, поправляя режущий плечо ремень дорожной сумки. — Всеми бумагами занимался мой дядя. — По всей видимости, университет не получил документов. Позади открылась дверь. Администраторша подняла глаза — и застыла как соляной столб. Марисала обернулась. Ну, разумеется! В комнату легкой походкой вошел Лайам Бартлетт, а перед его золотистыми волосами и солнечной улыбкой не могла устоять ни одна женщина. Марисала и сама долго не отрывала от него глаз, когда после долгой разлуки встретилась с ним в аэропорту Логан. — Представь себе, мне удалось припарковаться прямо у подъезда! — объявил он, как будто не замечая пристальных восхищенных взглядов обеих женщин. — Ты уже получила ключи? — Нет. Лайам перевел взгляд на администратора. Улыбка его несколько поблекла. — Что стряслось? — поинтересовался он. — Похоже, Сантьяго что-то напутал. Марисала не могла сдержать сквозившего в голосе раздражения. Она поехала в Бостон, только подчинившись настойчивым увещаниям дядюшки. Город Марисале понравился, однако она полагала, что в двадцать два года поздновато поступать в университет. Как она найдет общий язык со своими однокурсниками — на ее взгляд, совсем зелеными юнцами? Однако Сантьяго ясно дал понять, что у нее нет выбора. Она должна получить образование, стать, как он выразился, цивилизованным человеком. — Скорее всего просто забыл отослать заявку на место в общежитии. Лайам перевел взгляд на женщину за конторкой. — Боюсь, свободных комнат у вас нет? В первый раз с той секунды, как Лайам похлопал ее по плечу в аэропорту и, обернувшись, Марисала увидела перед собой его небесно-синие глаза, она осмелилась задержать на нем взгляд. Он совсем не походил на того изможденного доходягу, которого пять лет назад Марисала увидела в тюрьме, когда бойцы сопротивления освобождали узников. Тогда Лайам едва передвигал ноги от ран, полученных при попытке к бегству, и перенесенных в заключении побоев. Теперь же он казался воплощением здоровья и силы. Исчезла болезненная худоба; синие джинсы, белая рубашка и спортивный пиджак не скрывали развитых мускулов. В американских журналах, которые Марисала листала в самолете, именно такие мужчины именуются «ходячим совершенством». Администраторша покачала головой. — В наших списках очередников уже стоит больше сотни фамилий. — Она взглянула на Марисалу. — Если хотите, я помогу вам заполнить заявку на зимний семестр. — Отлично, — ответила Марисала, опершись о конторку. — Почему бы и нет? — Почему бы и нет? — раздраженно повторил Лайам, и Марисала удивленно оглянулась на него. — Почему нет? Потому что до зимнего семестра еще четыре месяца! — Он снова повернулся к администраторше. — Послушайте, сделайте что-нибудь! Она — иностранная студентка… — Неправда, — отрезала Марисала. — Я — такая же американка, как ты. Ее мать была американкой, и Марисала имела двойное гражданство. — Я хотел сказать, — дал задний ход Лайам, — что твой дядюшка живет отнюдь не на соседней улице. — Ну и что? — прервала его Марисала. — Сниму квартиру… — Сантьяго удар хватит! Марисала невольно улыбнулась. — Это точно. — Она повернулась к администратору. — Не могли бы вы дать мне список местных отелей? Я временно остановлюсь в гостинице… — Отелей? — повторил Лайам. — Подожди-ка… — Я могу дать список, — кивнула женщина, — но должна предупредить, что едва ли вы найдете номер. Весь город заполонили родители абитуриентов, а к тому же сейчас в Бостоне проходят две ежегодные научные конференции. Может быть, вы найдете комнату в мотелях Натика или Фреймингема. Марисала покосилась на Лайама. — Ты не знаешь, где этот Натик… — Знаю. Чертовски далеко. Как ты будешь добираться до университета? — Но это же совсем ненадолго, пока я не найду… — Знаю, пока ты не найдешь квартиру. Я так и вижу, как Сантьяго гонится за мной с револьвером. — Не будет он за тобой гоняться! — рассмеялась Марисала. Но Лайам не шутил. Он подошел ближе и понизил голос, чтобы их разговора не слышали посторонние. Сквозь аромат кофе и дорогого одеколона просачивался его собственный запах — запах солнца и смеха, легкий, едва уловимый, чарующий и неповторимо мужской запах Лайама Бартлетта. Марисала словно вернулась на семь лет назад, когда она изнывала от безответной любви к американскому другу дядюшки, молодому репортеру с сияющей улыбкой и совершенно удивительными золотыми волосами… — Мара, я обещал ему, что за тобой присмотрю. Марисала отступила на шаг, прогоняя прочь давние воспоминания. Тогда, будучи юной и наивной, Марисала верила, что, как только окончится война, Лайам вернется за ней. Дни складывались в недели, недели — в месяцы, а она все ждала и ждала, не в силах поверить, что ее жаркая страсть не нашла ответа… Но Марисала ошиблась. Ее любовь была безответной. И теперь Марисала не собиралась бросаться к нему в объятия. Она — не из тех, кто повторяет одну ошибку дважды. Никогда больше она не примет дружеское расположение Лайама за что-то другое — и неважно, чем там от него пахнет! — Вот и отлично! Исполни свое обещание и подыщи мне квартиру. Лайам пригладил волосы рукой. Сейчас он стригся гораздо короче, чем пять лет назад — и короткая стрижка ему очень шла. Лицо его тоже изменилось: утратив болезненную худобу, оно стало взрослее и серьезнее — хотя улыбался Лайам по-прежнему совсем по-мальчишески. Следы голода и тяжких испытаний давно исчезли с его лица — но, как прежде, выступали на нем высокие скулы, оттеняя прямой нос и правильный рот, подчеркивая необыкновенные глаза… Да, глаза его совсем не изменились. Все тот же цвет — цвет знойного неба в жаркий тропический полдень. — Мара, Сантьяго хочет, чтобы ты жила в общежитии, а не в отдельной квартире. — Если бы он этого хотел, прислал бы, как положено, заявку, — невольно улыбаясь, ответила Марисала. — Это не смешно, — нахмурился Лайам. — А по-моему, смешно. Подумай, Лайам. Сантьяго — такой аккуратист! Тебе не кажется, что для сеньора Совершенство это слишком крупный промах? Лайам окинул внимательным взглядом девочку, стоящую перед ним. Нет, женщину, напомнил он себе. Марисала по-прежнему выглядит на пятнадцать лет и одевается как подросток; однако ей двадцать два. Она — совсем не ребенок. — Ерунда какая-то! — продолжала возмущаться она. — Я проделала такой долгий путь, и вот теперь выясняется, что мне негде жить! — В уголках ее рта снова заиграла улыбка. — Почти такая же ерунда, как эта дядюшкина идея насчет шефства надо мной. — Опекун тебе не нужен, и я это знаю не хуже тебя. — Лайам старался говорить спокойно, хотя в душе его с той самой минуты, как он увидел ее в аэропорту, кипели самые бурные чувства. — Но дело не в этом. Сантьяго попросил сделать ему одолжение. Как я мог сказать «нет»? — Очень просто. «Нет». — Марисала пристально смотрела на него; ее карие глаза сейчас казались почти черными. — Вот так. Хочешь, покажу еще раз? Открываешь рот и говоришь «нет». Совсем нетрудно. Лайам взглянул в смеющиеся глаза девушки — и вдруг с ослепительной ясностью понял, что все эти годы он не жил, а существовал. Марисала была удивительно красива, хоть и не выставляла свою красоту напоказ. Случайный встречный не обернулся бы на нее на улице: мешковатая одежда надежно скрывала прекрасное стройное тело, а пышная копна вьющихся темных волос была завязана в невыразительный «хвост» на затылке. Изящное личико сердечком, маленький носик, пухлые губы и ямочка на подбородке делали Марисалу моложе своих лет. Она не пользовалась косметикой; кожа ее была безупречна, если не считать серповидного шрама на виске, возле левого глаза — горькой памяти о прошедшей войне. Марисала не просто пережила войну — она сражалась наравне с мужчинами. Эта хрупкая девушка с львиным сердцем нашла свое место в огне и дыму сражений и стала одним из отважнейших бойцов армии Сопротивления. Однако, если не считать шрама, внешность Марисалы совсем не изменилась. Она по-прежнему выглядела на пятнадцать лет. И Лайама по-прежнему мучительно влекло к ней. Тогда, семь лет назад, он не позволил себе поддаться страсти. «Я на восемь лет ее старше, — говорил он себе. — Я — взрослый мужчина, а она — еще ребенок». И Лайам запер свое чувство в недоступных глубинах сердца, заставил себя забыть о влечении к юной племяннице Сантьяго, убедил себя, что не чувствует к ней ничего, кроме дружбы и благодарности. Ему действительно удалось забыть… До той минуты, как он увидел ее в аэропорту. В этот миг ему понадобилась поистине железная сила воли, чтобы не заключить ее в объятия и не прильнуть к ее губам. Боже, как он хотел ее поцеловать! Но он не мог. Не сейчас. Он дал слово. Теперь, хочет он того или нет, он стал опекуном Марисалы. — Скажи Сантьяго, что ты не согласен! — потребовала Марисала. Боже, хотел бы он, чтобы это было так легко! — Я уже согласился. — Скажи ему, что передумал. — Марисала, я дал слово. В конце концов от тебя не требуется ничего сверхъестественного… Лайам убеждал не столько Марисалу, сколько самого себя. Пока он не осмеливался рассказать ей о главной просьбе Сантьяго. По мнению старика, Лайам лучше кого-либо другого мог объяснить Марисале, что ей пора забыть о войне и учиться вести себя как воспитанная юная леди, а не как командир взвода. Лайам должен научить ее всему, чем владеют цивилизованные женщины: умением модно одеваться, выигрышно преподносить свою внешность. И прежде всего — держать язык за зубами. — Раз в неделю мы будем обедать вместе, в остальное время созваниваться… — И докладывать, где я была, чем занималась и особенно — с кем. — Марисала с мученическим видом закатила глаза. — Будь я мужчиной, он бы со мной так не поступил! — Совершенно верно, — согласился Лайам. — Но, знаешь, трудно отказаться от старых… — Четыре года, — прервала его Марисала, — я сражалась за свободу Сан-Салюстиано. За свободу для всех — а не только для дядюшки, которому взбрело в голову учить меня уму-разуму! Лайам покосился на терпеливо ждущую женщину за конторкой. — О политике поговорим как-нибудь в другой раз. Теперь давай решим, что же мне с тобой делать. Трудно было придумать более неудачную формулировку! Марисала немедленно бросилась в атаку. — Что тебе со мной делать? — переспросила она. — Ничего. Садись-ка, дружище, в машину и поезжай по своим делам. А со своими проблемами я разберусь сама. — Гордо вздернув подбородок, Марисала повернулась к конторке. — Скажите мне, пожалуйста, названия тех мотелей… где они там? — Послушай, у меня есть отдельная спальня. Почему бы тебе не пожить пару дней у меня? — Еще не договорив, Лайам понял, что совершает ужасную ошибку. Ему и так будет нелегко видеться с Марисалой — даже раз или два в неделю. А уж жить с ней в одной квартире… «Но ведь это ненадолго», — успокоил он себя. Марисала повернулась и смерила его убийственным взглядом. — Откуда такой энтузиазм? — поинтересовалась она. — Ну… — Он поспешно решил отступить. — Впрочем, конечно, если ты поселишься у меня, даже на несколько дней, это могут неправильно понять. Марисала подняла бровь. — Если помнишь, в джунглях мы полгода прожили в одной хижине. Так и было. Три месяца он валялся в постели, изнемогая от ран, и едва понимал, где он и что с ним; оставшиеся три месяца тщетно убеждал себя, что не чувствует к этой девушке, выходившей его, ничего, кроме братской привязанности. Разумеется, Лайам понимал, как выглядит их сожительство в глазах окружающих. По затерянному в горах селению расползались сплетни. Не желая компрометировать Марисалу, Лайам решил спать снаружи, под тентом — но Марисала со свойственной ей прямотой объяснила, что слухи ей только на руку: всеобщее убеждение, что она — «женщина американца», избавляет ее от непрошеного мужского внимания. — Я не хочу, чтобы Сантьяго думал… — Единственное желание Сантьяго — чтобы я обзавелась мужчиной, забеременела, выскочила замуж и поскорее слезла с его бедной старой шеи! Могу поклясться, отправляя меня в Бостон, он надеялся, что ты станешь для меня чем-то больше «опекуна» — если ты понимаешь, о чем я. Лайам прекрасно понимал, о чем она. Действительно, Сантьяго хотел, чтобы Лайам стал наставником Марисалы — но едва ли наставником в науке любви. Марисала придвинулась ближе и таинственно понизила голос: — Я так и представляю, — прошептала она, — как Рафаэль, помощник дядюшки, пробирается ночью к тебе в дом и продырявливает все твои презервативы! — Марисала! — Лайам залился краской и поспешно отвернулся, чтобы Марисала не догадалась, как подействовала на него ее вольная шутка. Он повернулся к администраторше общежития: — Послушайте, вы уверены, что ничего не можете сделать? Женщина, уже углубившаяся в другие дела, подняла голову и рассеянно взглянула на него. — Для студентов, у которых проблемы с общежитием, мы открыли гимнастический зал. Если у вашей подруги есть спальный мешок, она может остаться там на несколько ночей, пока не подыщет себе что-нибудь другое. — Она — не моя подруга, — возразил Лайам. Марисала отступила на шаг назад. Почему он так боится, что кто-нибудь сочтет их любовниками? И почему ее это так задевает? — Я — его подопечная, — объяснила она. — Ну уж нет! — фыркнул Лайам. Марисала вопросительно взглянула на него. — Хорошо, какое название ты предлагаешь? — Не знаю. Только не «подопечная». Слишком старомодно звучит. — А это и есть старомодно. — Марта повернулась к администраторше, призывая ее в свидетели. — Много ли вы знаете двадцатидвухлетних женщин, у которых есть опекун? Женщина растерянно заморгала. — Ну, знаете, у некоторых наших иностранных студентов есть спонсоры или наставники… — Вот! — Лайам прищелкнул пальцами. — Наставник. Это я и есть. — Ну нет! — покачала головой Марисала. — Держу пари, Сантьяго имел в виду нечто гораздо более… э-э… многозначительное. Марисала хотела посмотреть, покраснеет ли он и на этот раз. Никогда она не подозревала, что Лайам — такой… Как это называется по-английски? Такой чопорный. В джунглях Сан-Салюстиано он очень мало заботился о чужом мнении! Впрочем, это было давно. И за много миль отсюда — как будто на другой планете. А здесь живут его друзья, коллеги… Может быть, у Лайама есть подруга, которой будет неприятно присутствие Марисалы — даже в отдельной спальне… Марисала взглянула ему в лицо, пытаясь понять, что стоит за его упорством — и вдруг замерла, пораженная выражением его ясных синих глаз. — Многозначительное? — повторил он. — Чего ты добиваешься от меня? Голос его звучал мягко, но от него мороз пробежал по коже, а в глазах, устремленных на нее, полыхал пламень желания. Марисала не раз ловила такие взгляды других мужчин — но никогда так не смотрел на нее Лайам. — Не дави слишком сильно, cara, — тихо произнес он, — иначе получишь то, чего не ожидаешь. Я — твой опекун, но я ведь только человек! На этот раз Марисала залилась краской и попыталась скрыть свое смущение шуткой: — Хорошо, назовем тебя дрессировщиком. Из тех, что дрессируют диких зверей для киносъемок. Лайам рассмеялся — однако взгляд его остался прежним. — Пойдем, зверюшка, у меня меньше чем через час важная встреча. Времени в обрез. Марисала поблагодарила администратора и последовала за Лайамом к машине. На улице сияло солнце, заливая университетский комплекс ярким, безжалостным светом. Марисале казалось, что рядом с ней, в неподвижном горячем воздухе, все еще звучат слова Лайама. «Не дави слишком сильно, cara, иначе получишь то, чего не ожидаешь». Марисала села в машину, едва осмеливаясь взглянуть на мужчину рядом. Матерь Божья, неужели Лайама Бартлетта тоже влечет к ней? Лайам включил зажигание и плавно выжал сцепление. Наблюдая за движениями его ловких длинных пальцев, Марисала впервые за много лет позволила себе помечтать о том, как эти пальцы прикасаются к ней. Как Лайам целует ее. Сколько раз она мечтала об этом поцелуе! Он будет таким нежным. Губы его осторожно прикоснутся к ее губам; затем он откинется назад и вглядится ей в лицо своими небесно-голубыми глазами. А потом поцелует снова, нежно, ласково, почти с благоговением лаская ее губы языком… Марисала знала, что так и будет. Мечта о Лайаме много лет была верной ее спутницей. Именно она помогла Марисале выстоять, когда на землю Сан-Салюстиано опустилась тьма. Но впервые девушка поверила, что мечта ее может стать реальностью. Может быть — только «может быть», — Лайам чувствует то же, что и она. Отвернувшись, Марисала невидящим взглядом смотрела в окно. Она ни с чем не спутает тот жар, что сверкал у него в глазах. Этот взгляд поразил ее, даже испугал — но в то же время возбудил. «Я — только человек, — сказал он. — Не дави на меня!» А все эти годы Марисала мечтала о совершенном герое, который будет не «только человеком»… В мечтах он раздевал ее медленно и бережно, и глаза его светились не желанием, а любовью. Казалось, целую вечность он целовал и ласкал ее — а потом… Но, может быть, Марисала ошибалась. Может быть, едва она поцелует Лайама, его страсть, ничем не сдерживаемая, вырвется наружу, и они попадут прямо в рай? Тогда Марисала отдастся ему, и вместе с ее телом Лайам получит то, что не получил от нее еще ни один мужчина — уголок в ее душе и сердце. Но лишь маленький уголок. Марисала — больше не наивная школьница, страдающая от первой детской любви. Она — взрослая женщина и хорошо понимает разницу между любовью и похотью. Ее мечты больше не заканчиваются свадьбой и клятвами в верности. Теперь Марисала не хочет такого конца. Все, что ей теперь нужно — миг разделенной страсти. Мгновенное слияние тел, соприкосновение душ, мимолетное счастье… Ничего большего она Лайаму дать не сможет. Но ведь и он сам не хочет большего! Если бы хотел, вернулся бы на Сан-Салюстиано. И разыскал бы ее тогда, много лет назад. — Времени у меня хватит лишь на то, чтобы отпереть дверь и впустить тебя в квартиру. Свои вещи можешь сложить в одной из свободных спален. Голос Лайама ворвался в ее мысли. Марисала обернулась. Он смотрел на нее, улыбался ей. — Ты сразу поймешь, какая из спален моя: это та, где царит полный беспорядок. — Ага, — протянула Марисала, очень стараясь, чтобы голос ее звучал беззаботно. — Некоторые люди со временем не меняются. — Если хочешь есть, поищи что-нибудь на кухне. Все к твоим услугам. Я вернусь где-то через час. По дороге домой куплю пиццу и газету. Мы просмотрим объявления о сдаче квартир и подыщем для тебя что-нибудь подходящее. — Куда ты едешь после меня? — спросила Марисала, когда они свернули на улицу, застроенную по обе стороны ухоженными старинными особняками и многоквартирными домами. — В редакцию «Глоба». Моей газеты, — пояснил он. — Я знаю, что такое «Глоб», — с недовольной гримаской заметила Марисала. — Все эти годы я не пропускала ни одного твоего материала! — Да ты мне льстишь… Смотри-ка — свободное место прямо перед домом! Положительно, ты приносишь мне удачу! Лайам остановился, дожидаясь, пока отъедет автомобиль, занимавший это место еще пять минут назад. — Сантьяго каждую неделю получает «Глоб» на адрес своей конторы, — объяснила Марисала, не сводя глаз со здания, которое Лайам назвал своим домом. Шестиэтажное каменное строение, казалось, дышало спокойствием и надежностью. — А прочитав, приносит мне. Лайам с уверенностью опытного водителя скользнул на освободившееся место и лишь затем повернул голову к Марисале. — Правда? Каждую неделю? — Каждую неделю на протяжении двух лет. Я первым делом искала в газете твою колонку. — Польщен, польщен. — У тебя бывали очень сильные статьи. Хотя в последнее время… — А случалось тебе видеть репортажи Си-эн-эн? Те, что делал я из… — Из Сан-Салюстиано, — закончила она. — Конечно! Если бы ты писал для «Нью-Йорк Таймс», как пить дать, получил бы Пулитцеровскую премию. — Я выбрал Си-эн-эн, потому что не стремился завоевывать призы. Я хотел, чтобы как можно больше обычных, простых людей узнали о том, что происходит в твоей стране. …Соединенные Штаты помогали так называемому «демократическому правительству» Сан-Салюстиано, держащему в страхе всю страну, деньгами и оружием. Репортажи Лайама по Си-эн-эн возбудили общественное мнение, и помощь диктатору прекратилась. Без поддержки США правительство оказалось бессильно: вскоре народ взял власть в свои руки и восстановил истинную демократию. Война закончилась. Были проведены открытые и честные выборы, благодаря которым истинные вожди народа — в том числе и дядюшка Марисалы — заняли места в правительстве. Конечно, жизнь страны была по-прежнему нелегкой, — но никто больше не боялся казни без суда или страшных застенков тайной полиции. — И потом, — продолжал Лайам, выключая мотор, — я получил награду — приз Эмми. — И Эмми была тебе приятнее дюжины Пулитцеров, — продолжила Марисала. Глаза ее заблестели озорным огоньком. Лайам невольно улыбнулся в ответ. Однако эта тема была для него слишком серьезна, чтобы шутить по этому поводу. — Cara, я хотел, чтобы поскорее окончилась война, — ответил он. — Чтобы ты была в безопасности. Удивленно и немного недоверчиво, Марисала молча смотрела на него. Лайам сообразил, как должны были прозвучать для нее его слова. «Cara». Никогда прежде он так ее не называл. Он поспешно отвернулся. — Чтобы ты и твой дядюшка были в безопасности, — быстро добавил он. — Ты и Диего, и Хуан, и Гарсиа, и Кармелита — все, кто боролся за себя и своих близких. Марисала опустила глаза, и длинные ресницы бросили на ее щеки темную тень. Лайам открыл дверцу и вышел из машины — несколько поспешней, чем нужно. Он боялся, что еще секунда — и он потянется рукой к ее темным кудрявым волосам… или просто сожмет ее в объятиях и поцелует. Но этого делать ни в коем случае нельзя! Даже если она упадет к нему в объятия, если прильнет тонким гибким телом — как он сможет забыть об обещании, данном Сантьяго! Хочет Марисала того или нет, он стал ее опекуном. Он должен охранять ее, а не тащить в постель. — Какая красота! — заметила Марисала, выбираясь из машины. Она вскинула руки и с наслаждением потянулась, глядя в безоблачные небеса. На девушке была простая белая футболка, растянувшаяся от неоднократной стирки. Она мешком висела на хрупких плечах и надежно скрывала женственные очертания груди. Марисала по-прежнему выглядела подростком. Однако Лайам знал, что в ее тонких руках и нежной груди кроется неженская сила. Брюки защитного цвета были Марисале великоваты и сползали вниз, обнажая загорелую полоску кожи на животе и нежный пупок. — Я купил себе эту квартиру, как только моя книга появилась в списке «Таймс». Лайам достал с заднего сиденья сумку Марисалы и подал ей, изо всех сил стараясь не смотреть на девушку. Марисала взяла сумку, и рука ее скользнула по его руке. Она, казалось, и не заметила, что до него дотронулась; однако ее прикосновение заставило Лайама стиснуть зубы и поспешно отстраниться. — Точно, совсем забыла! Я же беседую с настоящей знаменитостью! — Она улыбнулась ему. — Подумать только: автор книги, стоящей в списке бестселлеров «Таймс»! — Уже нет, — поправил Лайам. — Мода быстро меняется. Но моя книга побывала в этом списке. В вырезе футболки виднелись худенькие ключицы. Такая трогательная, пронзительно женственная деталь, совершенно не подходящая к ее обычному «крутому» имиджу. Помоги ему Боже, он попал в переделку! Он с ума сходит от этой девушки. От него не укрывается ни один ее вздох, ни одно движение. Ее темные глаза словно гипнотизируют Лайама — но он не в силах отвести взгляд. — А теперь вопрос, который ты, наверно, слышишь со всех сторон, — улыбаясь, продолжала Марисала. — Когда выйдет продолжение? Теперь Лайам смог отвести взгляд. Поневоле пришлось. Он не мог лгать, глядя ей в глаза. Она бы сразу его раскусила. Он отвернулся и зашагал к двери, роясь в карманах как будто в поисках ключей. Прежде он сказал бы ей правду. Тогда, в Сан-Салюстиано, Лайам был откровенен с ней во всем — если не считать своего влечения. Но времена откровенности давно прошли, и теперь он дал ей тот же ничего не значащий ответ, что и всем остальным. — Я сейчас работаю над ним. Если честно, он над продолжением не работал. В разговорах с нью-йоркским редактором он отделывался отговорками, а наедине с собой изобретал любые предлоги, чтобы не садиться за письменный стол… Лайам поспешно сменил тему. — По ночам здесь дежурит привратник, — сказал он, открывая дверь. — Я тебя с ним познакомлю. — Сантьяго говорил, ты пишешь о том, что пережил в Сан-Салюстиано. — Марисала не сводила настойчивых глаз с его лица. Из ее «хвоста» выбилось несколько темных вьющихся прядей; солнечный свет зажег в них золотистые нити. — Да. — Он взял ее сумку и открыл дверь, ведущую на лестницу. — Давай я понесу сумку. Я живу в пентхаузе, на шестом этаже. — А лифт у вас не работает? — Работает. Но лучше пройдемся пешком. Мне нужно… нужно немного размяться, я слишком мало двигаюсь. — Еще одна ложь. Марисала молча последовала за ним. Лайам почувствовал, что должен прервать молчание. — После обеда мы можем пойти посмотреть университет. Найдем расписание и выясним, когда у тебя начинаются лекции. Тут Марисала заговорила. — Лайам, мне не нужна нянька. Я достаточно взрослая, чтобы узнать расписание. К тому же у тебя масса дел… — Да, у меня масса дел, и первое из них — помочь тебе обжиться на новом месте. Лайам замедлил шаг, услышав, что Марисала сзади тяжело дышит. Она наверняка устала после долгого перелета. И потом у нее не было возможности натренироваться, по три-четыре раза в день поднимаясь на шесть лестничных пролетов и спускаясь обратно. — Так о чем конкретно попросил тебя Сантьяго? — Я уже сказал: обедать с тобой пару раз в неделю… — Ага! Пару раз! Вначале, помнится, был один раз в неделю. Вот так-то правда и всплывает наружу. А еще о чем? — Ну, я уже говорил, мы должны регулярно созваниваться. Обмениваться всеми новостями. — Угу. А еще что? Боже, за семь лет он забыл, какая у Марисалы бульдожья хватка! Она не отстанет, пока не выудит из него все! Лайам представил, что будет с Марисалой, когда она узнает, что Сантьяго поручил ему превратить свою дикарку-племянницу в «современную женщину». Рано или поздно в этом придется признаться — но пока Лайам решил помолчать. — Еще он просил показать тебе Бостон и университет. Помочь разобраться в расписании и найти свое общежитие, — перечислял Лайам, загибая пальцы. — Что там еще? Найти тебе доктора. И регулярно звонить и узнавать, все ли у тебя в порядке. Марисала нахмурилась. — Он считает меня ребенком. — Она подняла на Лайама сверкающие глаза. — Но я не ребенок! — Да и я — не оперный злодей. — Да, ты только соучастник, — фыркнула Марисала. — Мара, пойми: единственное преступление Сантьяго — в том, что он слишком сильно тебя любит. — Излишества вредны для здоровья. Лайам покачал головой. — Только не излишняя любовь. Любви просто не бывает «слишком много». Они поднялись на последний этаж и теперь стояли перед дверью пентхауза. Марисала подняла на Лайама серьезные темные глаза. Затем лицо ее смягчилось улыбкой. — Да, наверно, ты прав. — Она вздохнула. — Но иногда это чертовски раздражает. Лайам отпер дверь. — Может быть. — «А иногда спасает жизнь», — мысленно закончил он и отступил на шаг, пропуская Марисалу вперед. — Будь как дома. Я вернусь где-то через час. Но Марисала остановилась в дверях. — Лайам, зачем Сантьяго попросил тебя найти мне доктора? Я не больна. — Он подумал, — начал Лайам — говорил он медленно, тщательно подбирая слова, чтобы не обидеть ее, — что в Бостоне ты захочешь сходить к пластическому хирургу, чтобы… э-э… выяснить, нельзя ли сделать твой шрам менее заметным. Но Лайам, видимо, все-таки плохо знал Марисалу. Она не обиделась — наоборот, рассмеялась. — Мне нравится этот шрам, — заявила она, гордо вздернув подбородок. — Это часть моей жизни. Пусть все видят, где я была и что я делала. — Сантьяго просто хотел помочь… — пробормотал Лайам. — Если он действительно хочет помочь, пусть не лезет в мою жизнь! — Ему трудно отказаться от… — А ты, думаешь, мне не трудно? Ты знаешь, что он сделал… — Марисала оборвала себя на полуслове. — Извини. Тебе пора идти. Лайам кивнул. — Поговорим позже, ладно? С грустной улыбкой Марисала кивнула в ответ. — Обязательно. И не один раз. Будем разговаривать до посинения — как в старые времена, когда мы засиживались далеко за полночь. И скоро, очень скоро ты пожалеешь, что снова связался с Сантьяго и со мной. Лайам покачал головой. — Не пожалею. Марисала выразительно закатила глаза. — Подожди немного — увидишь.Глава 2
— Не понимаю. — Лорен Стьюарт, редактор газеты «Бостон Глоб», откинулась в кресле и устремила на Лайама вопрошающий взгляд. — Мне казалось, тебя увлекла эта тема. — Так и есть. — Он с трудом подавил в себе желание вскочить и начать ходить взад-вперед по кабинету. Лайам прекрасно понимал, почему он так напряжен, почему ощущает себя гранатой, которая вот-вот взорвется. Дело не в работе и не в чем-либо другом. А только в том, что Марисала Боливар сейчас сидит у него в квартире. Лайам не мог дождаться, когда же снова взглянет в ее таинственные темные глаза. Но в то же время он страшился возвращения домой. Он прекрасно знал, что не заснет этой ночью. До утра он будет лежать, уставившись в темный потолок; предавшее хозяина тело не даст ему забыть, что Марисала спит в соседней комнате. — Так и есть, — повторил Лайам, стараясь сосредоточиться на разговоре. Один Бог знает, как он переживет эту ночь! Но не стоит мучить себя заранее. — Но сделать материал к сроку я не успеваю. Я должен выполнить одно… э-э… личное поручение. — Понятно. — Лорен кивнула, тряхнув идеально подстриженными белокурыми локонами. — Хорошо. Перепечатаем что-нибудь из прошлогоднего материала. Лайам удивленно поднял глаза. — И все? Все в порядке? Никаких вопросов? Никакой третьей степени или застенков инквизиции? — Разве пыткой я добьюсь от тебя хорошей статьи? — спросила Лорен и сама ответила на свой вопрос: — Нет. Тогда зачем мне это? Ты и так натянут как струна, и у меня нет ни малейшего желания доводить дело до того, чтобы струна не выдержала и лопнула. Она наклонилась вперед и перевернула пластмассовую табличку со своим именем другой стороной, надпись на которой гласила: «РЕДАКТОР ЗАНЯТ». — А теперь, Ли, объясни мне, как старому другу… — Послушай, я обязательно что-нибудь сделаю на следующей неделе… — Что-нибудь? — повторила Лорен, слегка приподнимая тонкую бровь. Лайам отвел взгляд. — Да. Не знаю, будет ли у меня время на поиск материала… — Не надо, — твердо сказала она. — Не надо, Ли. Лайам поднял глаза — и увидел, как Лорен поднимается с места и закрывает входную дверь. Она прошла мимо него, и Лайам услышал шелест шелковой юбки и ощутил аромат дорогих духов. Как обычно, Лорен Стьюарт была в безупречно строгом дорогом костюме от модного дизайнера. Несмотря на августовскую жару, она не снимала пиджака — и, кажется, совершенно не страдала от жары. Красивая, утонченная, элегантная и интеллигентная, с великолепным телом и острым, как бритва, умом, Лорен Стьюарт могла сразить наповал любого мужчину. Но Лайам давно не обращал внимания на ее внешность. Для него Лорен была давним верным другом — и только. Они подружились пять лет назад, вскоре после того, как Лайам вернулся из Сан-Салюстиано. В Штатах его считали мертвым: правительство Сан-Салюстиано сообщило, что он погиб при бомбардировке автобуса с мирными жителями, произошедшей недалеко от Пуэрто-Норте, столицы страны. Место Лайама в «Глобе» было давно занято, но Лорен быстро нашла для него работу. Она поручила ему «теплое местечко» — воскресную колонку, и не возражала, когда объемные и глубокие статьи Лайама появлялись в других газетах и журналах. Возможно, лет семь назад Лайам был бы сражен красотой и обаянием Лорен. Как пить дать, попытался бы затащить ее в постель… ну, и все, что из этого следует. Но, прожив два года в Сан-Салюстианском аду, Лайам научился глубже смотреть на вещи. Одного взгляда на Лорен было ему достаточно, чтобы представить себе два возможных варианта их отношений. Вариант первый — любовная интрижка, продолжающаяся от силы несколько недель и не оставляющая после себя ничего, кроме неприятного осадка у обоих партнеров. Вариант второй — прочная дружба. Лайам выбрал дружбу и никогда об этом не жалел. — Что с тобой, Ли? — негромко спросила Лорен, снова садясь за стол. — Мне казалось, ты искренне увлечен последним материалом… Лайам указал рукой на табличку. — А мне казалось, что редактор вышел. Лорен наклонилась вперед, пристально всматриваясь в его лицо своими проницательными глазами. — Послушай, приятель, я спрашиваю не как редактор, а как друг. Объясни, пожалуйста, что выбило тебя из колеи. — Да ничего особенного. — Лайам потер рукой глаза — похоже, начиналась головная боль. Лорен молчала целых полминуты — для нее своеобразный рекорд. — Неужели все кончено? — спросила она. — Ты исписался? Лайам поднял глаза. — Нет! Я ведь сказал, мне нужно выполнить обязательство… — И ты не сможешь написать заказанную статью, даже если от этого будет зависеть твоя жизнь, — с неожиданной резкостью закончила Лорен. — Смогу, черт побери! — Так сделай это, — предложила Лорен. — Четыре года назад ты с легкостью писал статьи на любую животрепещущую тему за двадцать минут — да что там, меньше! А теперь возишься две с половиной недели и приносишь мне… о чем там была твоя предыдущая колонка? Ах да, о новой серии игрушек под названием «Веселая Семейка»! — Но это действительно интересно! — возразил Лайам. — В «Веселую Семейку» играют уже все дети в Штатах… — И ты полагаешь, что эта тема достойна стоять рядом с твоими прежними статьями — о кризисе бостонских банков или о восстановлении смертной казни в штате Массачусетс? А помнишь материал о местном отделении «Права на жизнь», члены которого открыто заявляют, что в борьбе с абортами допустимы любые средства, вплоть до убийства? А «Возвращение героина»? Героин — и «Веселая Семейка»! Конечно, если постараться, можно провести параллель… — Ты сегодня в ударе, Стью. Море смеха и шуток. — Я не смеюсь. Как и ты. Кстати, твоего смеха я не слышала, кажется, уже год. Да нет, дольше! Лорен была права. Как всегда права. Депрессия, не отпускавшая Лайама долгие месяцы после возвращения из Сан-Салюстиано, снова вонзила в него зубы. Этого он отрицать не мог. Как не мог и объяснить. Поэтому решил обойти молчанием эту неприятную тему. — У тебя не найдется аспирина? — У меня есть все, что хочешь — а вот аспирина как раз нет. — Лорен полезла в ящик стола и достала оттуда несколько пузырьков с разноцветными таблетками болеутоляющего. — Выбирай. Хотя, по-моему, таблетки тебе не помогут. Она открыла портативный холодильник, стоявший на расстоянии вытянутой руки от кресла, и достала оттуда две бутылочки с минеральной водой. Одну поставила на стол, другую протянула Лайаму. — Спасибо. — Он открыл ближайший пузырек и высыпал на ладонь две розовые пилюли. — А теперь я, пожалуй, пойду, — произнес он, не осмеливаясь встретиться с Лорен взглядом. — И не расскажешь мне, что за таинственное обязательство так тебя беспокоит? — Оно… она меня вовсе не беспокоит. Честное слово, Лорен, я не думаю, что тебя это заинтересует.. — Ага! Так это она! — Лорен открыла свою бутылочку и налила воды в бокал на высокой ножке. — Вот теперь мне по-настоящему интересно! Особенно если учесть, что твой последний роман приходится на прошлое лето. Как там звали твою последнюю… э-э… обязанность? Дженис? — Джанесса. — Лайам покачал головой. — И ей я ничем не обязан. Она… — Он на мгновение прикрыл глаза. — Сам не знаю, что такое это было. Наверно, просто ошибка. — Он бросил в рот таблетки и отхлебнул из горлышка пузырящуюся воду. — А нынешнее мое обязательство — совсем не то, о чем ты думаешь. — Я думала, что ты согласишься дать материал о моде на воздержание, но теперь боюсь поручать тебе такую тему. Лайам, ты уже год провел в одиночестве. А ведь ты совсем не похож на монаха. — Она прищурилась. — Послушай, что бы тебя ни беспокоило, оттого, что ты поделишься с другом, хуже не станет. Зато, может быть, после этого ты купишь бутылочку вина и отправишься вместе со своим «обязательством» в… — Боже мой! Стьюарт! Понимаешь ли ты, о чем мы с тобой говорим? Я обязан присматривать за племянницей Сантьяго Боливара! — Боливар? Боливар… Это случаем не твой Сан-Салюстианский друг? Лайам нетерпеливо притопнул ногой. — Ну да! — А племянница… Подожди-ка, как ее зовут? — Марисала. — Боже правый, стоит ему произнести ее имя, как сердце у него болезненно екает! — Это она помогла твоему брату и невестке вывезти тебя с острова? — Да. — Как же, как же! «Семнадцатилетняя амазонка»! — Она не амазонка. Это совсем юная, хрупкая девушка. — Я говорю фигурально. Амазонка — в смысле «воительница». Лайам не мог усидеть на месте. Он вскочил и заходил по кабинету. — Сантьяго послал ее учиться в Бостон. И попросил меня помочь ей всем, чем нужно. А помощь ей действительно нужна. Из-за путаницы с документами ей не нашлось места в общежитии, и теперь я должен подыскать ей квартиру. — Квартиру в Бек-Бей в сентябре месяце? — рассмеялась Лорен. — Ну что ж, желаю удачи! — Спасибо, Стьюарт. Ты всегда умеешь подбодрить друга. — Но где же она живет, пока… — Лорен округлила глаза и снова расхохоталась. — Боже мой! Она у тебя, верно? — Да. — Ли, не упускай случай! Все, что тебе сейчас нужно, — это общество хорошенькой девушки и… — Лорен, прекрати! — Как там у старины Фрейда? Слишком бурный протест — верный признак… чего? Лайам решительно повернулся к двери. — Послушай, мне пора… — Ну хорошо. Не хочешь говорить со мной — поговори с ней. — Перезвоню тебе через пару дней. Лорен встала. — Послушай, Ли, если она тоже была там… — Я постараюсь как можно скорее сделать статью… — …И с кем-нибудь поговорить! Он остановился и повернулся к ней. — Не о чем разговаривать. — Разумеется. Особенно если учесть, что ты никогда и ни с кем не делился своими Сан-Салюстианскими приключениями. Сначала я думала, ты молчишь, потому что пишешь книгу. Но прошло пять лет, а книги все нет… — Я начал книгу. Но не смог… — Лайам покачал головой. — Не смог закончить. Ему было слишком больно вновь переживать все происшедшее. Лучше уж запереть страшные воспоминания в тайниках души и жить так, как будто ничего не случилось. — Я не знаю ничего, кроме того, что ты приехал в страну делать политический репортаж, что местные власти бросили тебя в тюрьму, а семье сообщили, что ты убит. Лайам молча смотрел на Лорен, не находя слов для ответа. Никогда до сих пор Лорен не спрашивала его о пережитом — и он был ей за это благодарен. И сейчас она не задавала прямого вопроса, однако настойчиво приглашала его поделиться тягостными воспоминаниями. Лайам вздохнул и сел на место. Лорен Стьюарт — его друг. Она имеет право знать хотя бы основные факты. Но ничего, кроме фактов, она от него не услышит. О своих чувствах он не рассказывал никому. Даже брат Кэл и его жена Кайла — ближайшие и вернейшие друзья Лайама — слышали лишь сильно урезанный и отредактированный рассказ об ужасах, которые пришлось пережить ему в тюрьме Сан-Салюстиано. — Семь лет назад я приехал в Сан-Салюстиано, чтобы встретиться с Сантьяго Боливаром, — начал Лайам. Он говорил отрешенным, невыразительным голосом, сообщая только факты — так было легче. — Незадолго до этого Сантьяго баллотировался в президенты — и проиграл, хотя пользовался огромной поддержкой населения. Он был уверен, что результаты выборов подтасованы правительством. К тому времени, как я явился к нему, по стране уже прокатились первые волны возмущения, жестоко подавленные силами тайной полиции. Лайам помолчал, вспоминая первый вечер, проведенный с Сантьяго и его семьей. Мужчины взволнованно говорили о судьбе своей страны, о неминуемой гражданской войне, а Марисала тихо сидела в уголке — худенькая девочка с двумя «хвостиками» и огромными тревожными глазами. Но, когда Лайам вышел и направился к арендованной машине, чтобы возвратиться в отель, Марисала вышла вслед за ним. — В тот день я встретил Марисалу впервые, — продолжал Лайам, стараясь говорить сухо и отрешенно. Но голос его дрогнул. Когда речь шла о Марисале, Лайам не мог оставаться спокойным. — Ей было всего пятнадцать, и… Такая прекрасная! Юная, чистая, невинная. Словно наяву, он видел, как она выходит из тени садовых деревьев и дрожащим от волнения голосом называет свое имя. Да, она — простая девчонка и ничего не понимает в политике: но ей есть что сказать американскому журналисту, и она не побоится заговорить! — Она просила, чтобы я поговорил с мужчинами, — продолжал Лайам, — убедил их не начинать войну из-за политических разногласий. Мы проговорили несколько часов — она немного говорила по-английски, я — довольно сносно по-испански. Клянусь тебе, Стью, я в жизни не встречал второй такой девушки, но… она была еще ребенком. Лорен слушала молча, не перебивая. — Марисала сказала, что боится за дядюшку — и, как оказалось, боялась не зря. — Лайам почувствовал, как подступает к горлу знакомая тошнота, и сжал зубы. После паузы он продолжил бесцветным голосом: — Мы с Сантьяго договорились встретиться через два дня в одном кафе в Пуэрто-Норте. Не знаю как, но об этом пронюхала тайная полиция. Ониявились, чтобы арестовать нас обоих. Я понял: они знают, что я американский журналист, и сделают все, чтобы я исчез навеки. И я бросился бежать. Лайам стоял у окна, пристально глядя на крыши соседних небоскребов. Он не мог взглянуть Лорен в лицо — боялся, что на лице его отражается ужас, пережитый в ту минуту. Оглушительная пальба за спиной, свист пуль, толчок, бросивший его лицом в грязь, и невыносимая боль… — Мне удалось скрыться, однако я был серьезно ранен. Нелегально покинуть остров я не мог: ведь меня искала полиция. Мне некуда было идти — и я пошел к Марисале. И она меня спрятала. — Продолжай, — кивнула Лорен. — Я поправлялся долго и тяжело. Только через три месяца я встал с постели и лишь через шесть месяцев окреп настолько, что решился на побег с острова на рыбачьей лодке… — Лайам умолк, сжимая ладонями виски. — А что случилось с Сантьяго? — Все это время он провел в застенке. Мы даже не знали, жив ли он. — А затем твой брат приехал и вытащил тебя оттуда? Лайам покачал головой. — Нет, это случилось позже, гораздо позже… Тайная полиция узнала, что отец Марисалы нанял лодку. Им не составило труда догадаться, что лодка предназначается для меня — я ведь по-прежнему числился в розыске. А диктатор хотел быть уверен, что я останусь здесь навсегда! Отряд полиции обыскал всю деревню, но меня не нашел. Тогда капитан Томас Васкес объявил, что, если я немедленно не сдамся, его люди расстреляют всех мужчин и мальчиков и сожгут селение. Лайам старался излагать только сухие факты — но ни один человек, имеющий сердце, не смог бы говорить об этих «фактах» без дрожи в голосе. — Я сдался, но Васкес не выполнил своего обещания. Он все равно расстрелял всех мужчин и мальчиков в деревне. Среди казненных были отец и брат Марисалы. Лорен тихо ахнула, но Лайам этого не слышал. Он снова был там. Снова видел дула автоматов, нацеленные на ни в чем не повинных крестьян. Марисала тоже была там, и снова, как наяву, Лайам видел ее расширенные от ужаса глаза. Видел, как она с криком бьется в руках женщин, как, не замечая опасности, бежит к мертвому отцу, обнимает еще не остывшее тело… — После этого Марисала присоединилась к армии повстанцев, — закончил он. — Я попал в тюрьму, а Марисала взяла винтовку своего отца и ушла на войну. «Неужели мне удалось описать весь этот ужас несколькими фразами?» — изумленно спросил себя Лайам. — Все знали, что Марисала — племянница Сантьяго; это помогло ей завоевать авторитет у повстанцев. Вскоре она стала одним из лидеров освободительного движения. К семнадцати годам она командовала взводом «коммандос». — Удивительно! — заметила Лорен, кладя ногу на ногу — Лайам снова услышал шелковый шелест ее юбки. — Мне казалось, женщины в Латинской Америке считаются людьми второго сорта. Лайам кивнул. — Так и есть. Это нетипичная история. И Марисала — удивительная девушка. — Очевидно, да. — Однажды повстанцы взяли штурмом тюрьму и освободили меня. За нами гнался сам Томас Васкес со своими приспешниками, а я после полутора лет в тюрьме был… не в лучшей форме. «Это еще мягко сказано», — подумал он. — Как раз тогда на остров приехали мой брат и невестка, — продолжал Лайам. — Марисала связалась с ними и помогла им вывезти меня из страны. Лорен отпила из бокала. — А теперь Марисала в Бостоне. — Она поступила в университет, но с документами вышла какая-то путаница, и для нее не нашлось места в общежитии. — И ты поселил ее к себе. — Только на несколько дней. «Господи, помоги мне завтра же найти ей подходящую квартиру!» — мысленно взмолился он. — Послушай, мне не хочется так сразу превращаться из друга снова в редактора… но, как ты думаешь, не согласится ли Марисала дать нам интервью? История необыкновенная, и… — Нет, — отрезал Лайам. — И не думай. Сантьяго поручил мне заботиться о ней — а я никогда на это не соглашусь. Ей незачем снова вспоминать весь этот ад. И, видит Бог, ей вовсе не нужна известность! Сантьяго хочет, чтобы она жила нормальной, цивилизованной жизнью. Лора поднесла бокал к губам и бросила из-за его края быстрый взгляд на Лайама. — Может быть. Но чего хочет сама Марисала?Марисала никак не решалась зайти к Лайаму в спальню. Уже несколько долгих минут она стояла в дверях, размышляя, относятся ли слова Лайама «Будь как дома» к его комнате? Со своего места ей открывалась кровать — беспорядочное нагромождение подушек и одеял. Вдвое больше обыкновенной двойной кровати, она казалась Марисале самым идеальным местом для страстной любви. С другой стороны стоял гардероб благородного темно-коричневого дерева. У окна — несколько тренажеров. Занавески прикрыты; сквозь них пробивается лишь один ярко-оранжевый луч заходящего солнца. «Будь как дома». Разумеется, Лайам не имел в виду, что она может смело идти к нему в спальню и ложиться на кровать. Однако Марисала так и сделала. Уткнувшись носом в подушку, она вдохнула его запах, затем подняла голову. С этой точки спальня выглядела еще красивее. На элегантном столике возле кровати Марисала увидела радиочасы и потянулась к ним, чтобы включить. Она уже час искала в доме радио. Ей казалось, что в квартире Лайама слишком тихо. В гостиной стояла новейшая электронная система, с которой Марисала не умела обращаться. Она смогла включить только телевизор — но телевизор надоел ей еще дома. Ей хотелось наполнить дом музыкой: эта анфилада пустых и тихих комнат действовала на нее угнетающе. Сколько комнат нужно одинокому человеку? В этой квартире их восемь, не считая трех ванных. Трех! Скажите на милость, зачем столько комнат одинокому мужчине? А Марисала не сомневалась, что Лайам одинок. Во всей квартире она не обнаружила ни малейших признаков присутствия женщины. Спальню наполнили звуки джаза. Марисала крутила ручку дальше, ища какую-нибудь испаноязычную радиостанцию. Услышав знакомый ритм, она удовлетворенно откинулась на подушку. Да, спальня у него что надо. Только самого его не хватает. Лайам хочет ее. Матерь Божья, он ее хочет! Одна эта мысль едва не заставила Марисалу громко расхохотаться. Однако это правда. В его глазах она прочла желание. Нет, она его больше не любит. Их разделяют долгие годы… и страшные события. Но любовь и желание — вовсе не одно и то же! Любовь — сложное и слишком часто мучительное чувство. Вот жар минутной страсти — совсем другое дело. Тем более, что Лайам Бартлетт — самый сексуальный мужчина, какого ей случалось видеть. Она готова была поклясться, что второго такого нет во всем мире! И Марисала оказалась с ним в одной квартире! Насколько она поняла, в это время года квартиру в Бостоне найти нелегко. Она задержится здесь на несколько дней — а, если повезет, и на несколько недель… И рано или поздно огонь, который она заметила в глазах Лайама, охватит их обоих. И чем скорее, тем лучше, подумала Марисала. Она встала с постели и подошла к гардеробу. Пушистый голубой ковер приятно ласкал босые ноги, а дерево шкафа казалось на ощупь мягким, как шелк. На одной из полок она увидела фотографии. В середине стояла свадебная: в женихе Марисала узнала Кэла — брата Лайама. Сводного брата, вспомнила она. Смуглый, черноволосый и убийственно серьезный, Кэл не напоминал брата ничем, за исключением таких же удивительных синих глаз. На фотографии он не сводил взгляда с невесты, и в уголках его губ играла легкая улыбка. Марисала поставила фотографию на место — и в этот миг ее привлекло фото Лайама верхом. Матерь Божья, да ему здесь не больше семнадцати лет! Совсем мальчик — но какой красивый! Он откинулся назад и хохочет во все горло, ковбойская шляпа лихо сбита на затылок. Позади виднеются вершины величественных гор. Марисала догадалась, что перед ней — Монтана, ранчо Кэла. Тогда, в джунглях, Лайам не раз восторженно описывал ей на двух языках красоту своих родных мест… Поколебавшись, Марисала открыла верхний ящик гардероба. Она знала, что поступает дурно, но не могла остановиться. В ящике лежали майки, трусы и носки всех цветов. Марисала хихикнула и поспешно задвинула ящик. «Будь как дома» еще не значит «Ройся в моем белье», — сказала она себе. Марисала подошла к столику и выключила радио. Ей не следовало приходить сюда без приглашения. Но Марисала надеялась, что скоро, очень скоро ее сюда пригласят… В этот миг она заметила на столике сборник повестей Сэлинджера. «Выше стропила, плотники». Лайам рассказывал, что Сэлинджер — его любимый писатель, а эту повесть он перечитывает всегда, когда становится тяжело на сердце. Его что-то мучает. Марисала поняла это с первого взгляда еще там, в аэропорту. Но тогда ей показалось, что все дело в долгой разлуке. Пять лет, проведенных вдали друг от друга, неизбежно создают отчужденность. Марисала положила книгу на место… и в этот миг в глаза ей бросился конверт, вложенный в книгу вместо закладки. Именно такими белоснежными хрустящими конвертами пользовался ее дядюшка. Повернув конверт, Марисала обнаружила адрес Лайама, надписанный знакомым мелким почерком. «Будь как дома» еще не значит «Читай мои письма». Но ведь это письмо — от ее дядюшки, и скорей всего прямо ее касается. Она должна знать, что поручил Лайаму Сантьяго! Искушение было слишком сильно. Марисала достала из конверта письмо и погрузилась в чтение.
Глава 3
Лайам столкнулся с ней совершенно случайно, кварталах в трех от дома. Марисала шла вниз по улице. С сумкой на плече. «Какого черта?..» Он выскочил из машины, остановив ее прямо возле пожарного крана, и, не выключив фар, бросился вдогонку. Марисала оглянулась и, заметив его, ускорила шаг. — Эй! — окликнул он ее, догоняя. — Что случилось? Куда ты? Не замедляя шага, Марисала обожгла его гневным взглядом и выпалила длинную тираду по-испански. На Сан-Салюстиано Лайам хорошо выучил испанский, но за последние годы основательно его подзабыл. Однако общий смысл был ему понятен. Марисала упоминала грязную крысу и лошадиный навоз, каким-то образом связывая эти понятия со своим собеседником. Еще Лайам расслышал что-то о предательстве старой дружбы… и о письме Сантьяго. Она все узнала! Должно быть, нашла письмо и прочитала его! Лайам чертыхнулся сквозь зубы и снова бросился за ней. — Марисала, клянусь, я собирался тебе все рассказать… Марисала резко повернулась к нему. — Вот как? — спросила она. — И когда же? Когда ты собирался сообщить, что тебе поручено стать моей гувернанткой и бонной? Что ты должен научить меня красиво одеваться, модно причесываться, женственно ходить, непринужденно поддерживать светскую болтовню — а главное, не раскрывать рот при мужчинах? Марисала дрожала от ярости, и Лайам понял, что совершил большую ошибку. — Прости. Я понимаю, что должен был все объяснить сразу… — Мне не нужен надсмотрщик! Мне не нужна ни твоя помощь, ни защита — и, уж конечно, не нужно твое гостеприимство! — Марисала… — Как ты мог согласиться на такую глупость? Как мог даже подумать об этом? — Мне показалось, что это не так уж серьезно. Все, чему ты должна научиться, — не показывать при каждом удобном случае свою силу… — Ага! Значит, я только и делаю, что показываю свою силу? — Пока Марисала не пускала в ход руки, но Лайам понимал, что этого недолго ждать. — Спасибо, что сказал. Вот не знала, что вы все так меня боитесь! — Марисала, твой дядюшка — человек другого поколения. И тебе будет гораздо легче с ним столковаться, если ты… — Если я что? Буду тихо, как мышка, сидеть в уголке и не вмешиваться в мужские разговоры, даже если мне есть что сказать? Буду носить платья и юбки, которые он для меня покупает? Проведу остаток жизни с Энрике Моралесом, человеком, которому Сантьяго продал меня в жены? — Продал? О чем ты… — Несколько лет назад я чуть было не вышла замуж. Об этом Лайам знал. Сантьяго приглашал его на свадьбу, но Лайам отказался, извинившись и выдумав какую-то отговорку. Он не хотел видеть, как Марисала выходит замуж за другого. Только несколько месяцев назад из телефонного разговора с Сантьяго Лайам узнал, что свадьба расстроилась. — За несколько дней до свадьбы я случайно узнала, что Сантьяго предложил моему парню крупную сумму денег с условием, чтобы тот на мне женился. Разумеется, если бы я знала об этом, никогда бы не согласилась. Но я думала… — Марисала расправила плечи и гордо вздернула подбородок. — Я вела себя как дура, — сказала она. — Но, слава Богу, вовремя узнала правду. И никакой свадьбы не было. Энрике. «Ее парень». Всеми силами души Лайам ненавидел этого человека — и не за то, что тот обидел Марисалу, а за то, что целовал ее, прикасался к ее телу, шептал ей слова любви. И она любила его — любила так сильно, что собиралась за него замуж… Лайам приказал себе не думать об этом ублюдке. Выбросить из головы навязчивые видения: Марисала в объятиях другого мужчины, ее темные глаза затуманены страстью… Он откашлялся и заговорил: — Мара, почему бы нам не вернуться домой и не поговорить спокойно? — Потому что у меня нет никакого желания с тобой разговаривать. Уже темнеет, а мне еще надо найти ночлег. Лайам почувствовал, что его охватывает гнев — возможно, вызванный мыслями об Энрике. Он глубоко вздохнул и приказал себе сохранять спокойствие. — Хорошо. Я вижу, что ты зла, как черт. И имеешь полное право злиться. Я должен был тебе все рассказать при встрече. Прости. Но моя ошибка вовсе не означает, что теперь ты не можешь остаться у меня… Марисала подхватила свою сумку и сошла с тротуара. — Я не хочу с тобой разговаривать! Мне двадцать два года, и в няньке я не нуждаюсь. Ты мне не нужен. Мои заботы тебя не касаются. Убирайся и оставь меня в покое! Лайам стиснул зубы. Он знал, что Марисала вспыльчива, но быстро отходит. Минут через десять она успокоится и прислушается к голосу разума. — Послушай, у меня в машине пицца, а припарковался я прямо напротив пожарного крана! Давай хотя бы… — Нет и еще раз нет! Теперь я ясно вижу, что ты на стороне Сантьяго! Марисала говорила громко, почти кричала, и прохожие уже начали оглядываться на эту странную пару. Лайам решительно преградил девушке дорогу. Его собственный гнев неудержимо рвался наружу. — Прости, пожалуйста, что я не смог отказать старому другу в его просьбе. Глаза ее сверкнули, как молния. — А я тебе кто? Не друг? Почему ты без колебаний встал на его сторону? Лайам развел руками. — Извини, я не знал, что в Сан-Салюстиано снова идет война. И что теперь вы с Сантьяго по разные стороны баррикад! Мимо проходил какой-то молодой человек. С очаровательной улыбкой Марисала повернулась к нему. — Извините. Мне негде ночевать. Не будете ли вы так добры приютить меня… — Марисала! Прекрати сейчас же! — Лайам схватил ее за руку и оттащил в сторону. Юноша с опаской взглянул на Лайама, затем снова на Марисалу и поспешил прочь. — Вести себя разумно — вот чему ты должна научиться! — прорычал Лайам. — Не откалывать таких штучек! Такое твое поведение и выводит Сантьяго из себя! — Значит, я должна измениться! — горячо ответила Марисала. — А то, что он меня достает, — это нормально? Он не обязан меняться? Она замолчала и устало опустилась на ступеньки. Лайам видел, что она смертельно утомлена. И еще — по-настоящему оскорблена, хотя и пытается скрыть обиду за дымовой завесой гнева. — Не знаю, — тихо проговорила она. — Я думала: вот кончится война — и начнется счастливая мирная жизнь. Война кончилась, и оказалось, что для меня в новой жизни нет места. Я хотела бы работать на благо страны — но я не политик. Не умею даже организовывать учебу в институтах, как Энрике. Снова Энрике! Само это имя было ненавистно Лайаму. Но в то же время, как ни странно, он хотел знать о сопернике все. Марисала покачала головой. — Да будь я даже прирожденным политиком, мне не позволили бы занять более- менее важный пост. Женщина с министерским портфелем? Держи карман! За меня не проголосует никто, кроме женщин, — да и тех на избирательный участок не пустят мужья! Весь гнев Лайама мигом испарился. Он присел рядом и взял ее за руку, отлично понимая, что тем самым усложняет себе жизнь. Марисала подняла на него грустные глаза. — Мне там нет места, — повторила она. — Для этого ты и поехала учиться, — возразил Лайам. — Чтобы найти свое место и решить, чего ты хочешь от жизни. — Я и так знаю, чего хочу. Хочу одеваться так, как мне удобно, и говорить то, что думаю. И еще хочу, чтобы Сантьяго прекратил следить за каждым моим шагом, будто я неразумный ребенок! — Послушай, все, что тебе нужно, — доказать Сантьяго, что ты изменилась. Ты должна научиться вести себя не только так, как сейчас, но и иначе. Носить платья, делать прическу и вести светскую беседу не всегда, а только когда понадобится. Ты не должна меняться — достаточно лишь притвориться, что ты изменилась. — Как делаешь ты сам? Прячешь свои чувства за этой вечной улыбкой? — Она крепко сжала его руку и пытливо взглянула ему в глаза. — Неужели тебя это устраивает? И ты не чувствуешь себя лжецом? Лайам, изумленный ее проницательностью, не знал, что ответить. — Нет, — твердо ответил он наконец, хотя никогда прежде об этом не задумывался. Неужели он скрывает свои чувства… — Нет, — повторил он. — Я ничего не скрываю. Но, знаешь ли, есть время говорить и время молчать. — Ты и этому собираешься меня учить? — спросила она, пристально глядя на свои сжатые кулаки. — Молчать и соглашаться? — Когда я говорил с Сантьяго, — тихо ответил Лайам, — он сказал, что месяца через два собирается в Бостон. Я хочу, чтобы ты показала ему представление. И могу научить тебя, как это сделать. Если ты произведешь на него должное впечатление, он прекратит следить за каждым твоим шагом. — Ты предлагаешь мне сдаться? — Нет, победить с помощью военной хитрости. Марисала вздохнула. — Что ж, похоже, у меня нет выбора. Лайам взял ее за подбородок и повернул лицом к себе. — Выбор есть, — ответил он. — Я помогу тебе сделать выбор. Потому что, что бы ты ни говорила, мы друзья. И всегда останемся друзьями. И ты прекрасно знаешь: если бы мне пришлось серьезно выбирать между тобой и Сантьяго, я, не раздумывая, выбрал бы тебя. Марисала прижалась щекой к его ладони. — Прости, что я назвала тебя крысой, роющей нору в конском навозе. Лайам поспешно отдернул руку и попытался подавить острый прилив желания шуткой. — А сейчас притворяешься ты. Но Марисала встала и, поймав его руку, поцеловала поочередно каждый палец. Лайам застыл, словно окаменев, подвластный ее искреннему порыву. Сейчас он не смог бы отдернуть руку, даже если бы от этого зависела его жизнь. — Мне действительно очень жаль, — прошептала она. — Прости меня, пожалуйста! Марисала отпустила руку — и на секунду Лайам почти поверил, что испытал облегчение. Однако, когда она подошла ближе и коснулась его щеки, он не мог больше противиться истинной природе своих чувств. Ему отчаянно, до боли в губах хотелось ее поцеловать! — Мы друзья, — повторила она. — С тобой я могу говорить все, что хочу. И ты тоже. — Хорошо, — кивнул Лайам, все яснее понимая, что Марисала права. Он действительно лжец. Сколько раз он мечтал поцеловать ее — но ни разу об этом не сказал. Просто не смог. И в этот миг Марисала обняла его — обняла крепко, по-дружески. Лайам уткнулся лицом в шелковистую массу ее волос. Он чувствовал прикосновение ее упругой груди, стройные бедра… он чувствовал все. И Лайам сдался. Потом он не мог вспомнить, наклонился ли к ней или приподнял ее лицо. Да это было и неважно. Главное — он все-таки ее поцеловал! Как сладок был ее рот, как нежны губы! Лайам не мог сдерживать себя: повинуясь отчаянному желанию, он впился в ее губы, проник языком сквозь трепещущую завесу. Он целовал ее страстно, бешено, словно желал поглотить ее и сделать своей навеки. Он был в раю. Кровь его кипела в жилах, сердце стучало в невероятном ритме. Марисала все крепче прижималась к нему, отвечая на поцелуй с такой страстью, словно многие годы тосковала по его ласкам. Помоги ему Боже, он хотел, чтобы это продолжалось вечно! Ничего не делать, никуда не идти — только стоять, прильнув губами к нежным девичьим губам… Целовать Марисалу… Целовать… Боже правый, что это он делает? Лайам взял Марисалу за хрупкие плечи и осторожно отстранил от себя. Глаза ее были широко раскрыты; губы слегка припухли. Она часто и тяжело дышала, и при каждом вздохе под футболкой вздымалась высокая грудь. — Это неправильно, — задыхаясь, произнес Лайам. — Так нельзя! Прости, я не имел права… — Неправильно? — Марисала громко рассмеялась. — Ты что, с ума сошел? — Я отвечаю за тебя. Так нельзя… — Можно, — спокойно ответила она. — Ты — мужчина, я — женщина. Не хочешь повторить? — Но мы с тобой — друзья. — Лайам старался говорить спокойно и рассудительно, но в голосе его помимо воли слышалось отчаяние. — Я не хочу разрушать нашу дружбу… — Но… Лайам заставил ее замолчать, прикрыв ей рот рукой. Он не хотел слышать возражений — боялся, что Марисала сумеет его убедить. — Мара, я не хочу… не хочу тебя использовать. Ты заслуживаешь лучшего. Любви, настоящей любви, а не этого… безумия. И лучшего возлюбленного, чем я. Пожалуйста, давай будем считать, что этого не было. — Но это было, — возразила Марисала. — Пожалуйста! — повторил он. — Вернемся домой и поужинаем пиццей… — Пиццей? — Да. — Значит, пицца тебе нравится больше поцелуев? — Да, — солгал Лайам. — Гораздо больше. Марисала рассмеялась. — Хорошо, удовлетворимся пиццей… пока. Неся ее сумку к машине, Лайам на все лады проклинал себя за минутную слабость. Он все-таки поцеловал ее — а ведь клялся самыми страшными клятвами, что ни за что этого не допустит! И все-таки… А Марисала… Он никак не ожидал от нее такой выдержки и спокойствия! Лайам понимал, что у Марисалы есть по поводу происшедшего свое мнение. Рано или поздно он его услышит. И, судя по характеру девушки, скорее рано, чем поздно.Едва Марисала отперла дверь и вошла в квартиру Лайама, как зазвонил телефон. — Я возьму трубку, — крикнула она, поставила сумку с продуктами на пластмассовый столик и, осторожно обойдя разлегшегося на полу щенка, подошла к телефону. — Не надо!.. — закричал Лайам, взбегая вверх по ступенькам — но Марисала уже подняла трубку. — Алло! — произнесла она. — Квартира Бартлетта. — Не отвечай!.. — запоздало прохрипел Лайам и выругался сквозь зубы. Пушистый большеглазый щенок с отвислыми ушами поднялся на ноги и попытался сделать шаг — но кривые лапки его разъехались на паркетном полу, и он смешно повалился на спину. — Боже мой, наконец-то я слышу человеческий голос! — воскликнул человек на другом конце провода. — Видимо, Лайам не успел вас предупредить, чтобы вы не подходили к телефону? Лайам потряс головой. — Я не отвечаю на телефонные звонки, — пробормотал он. — Не хочу ни с кем разговаривать. — Простите, — ответила Марисала, — а с кем я говорю? — Бадди Фишер. Его литературный агент. Впрочем, похоже на то, что агент ему уже не нужен. Предыдущая его книга отпраздновала годовой юбилей — а он все никак не закончит рукопись! — Извините, мистер Фишер, — ответила Марисала, косясь на Лайама. Тот разглядывал щенка, забавно барахтающегося на полу. — Мистер Бартлетт сейчас не может говорить. — Ну разумеется! А когда он может? Послушай, лапочка, скажи своему приятелю, что ему придется немедленно сдать рукопись или вернуть аванс! Издательство в панике — он не дает о себе знать и не отвечает на звонки. Скажи ему: они просто хотят знать, жив ли он! Все, что им нужно, — фотография на обложку и согласие участвовать в утреннем ток-шоу! И еще скажи: я поговорил с парнем по имени Дейв Ферт. Он согласен написать книгу за Лайама. Телефон его я оставлял у Лайама на автоответчике, и не один раз. Если хочет узнать подробности лично от меня, пусть позвонит. — Хорошо, я все передам. — А теперь, лапочка, даю тебе дружеский совет: повесь трубку, передай ему все, что я сказал, и смывайся куда подальше! Конечно, Лайам Бартлетт — красавчик, умница и душка; но, Бог свидетель, сейчас этот парень явно не в лучшей форме. Он повесил трубку прежде, чем Марисала успела что-либо ответить. — Не пора ли тебе поискать нового агента? — спросила она, кладя трубку. — По-моему, этот Фишер плохо соблюдает твои интересы. Подумал, что я — твоя подружка, и сразу же начал уговаривать меня тебя бросить! — Откуда у меня в доме щенок? — Он посоветовал мне повесить трубку и поскорее смываться. — А, так он еще и говорить умеет! — Это не он, а она, — с достоинством ответила Марисала. — А я говорю о Бадди Фишере. Твоем агенте. Ты его, наверно, не помнишь — ведь ты очень давно с ним не разговаривал. Лайам нагнулся. Собачонка подняла голову и окинула его столь же скептическим взглядом, как и он ее. — Откуда у меня в доме собака? — И зачем твой агент дает тебе фамилию и телефон «писателя-призрака»? Лайам протянул руку и почесал собачонку за ухом. — Что это за порода? Никогда не видел такого страшилища! Марисала села на пол, и щенок немедленно положил голову ей на колени. — Вовсе она не страшилище! Она просто прелесть! Ты посмотри, какие глаза! Ее только надо помыть… — Верно. Настоящая красавица. Я просто хотел прекратить разговор о Бадди Фишере. Где ты ее подобрала? Нежная шерстка собачонки была вся в грязи и в пыли. Похоже, щенок не один день прожил на улице. — Она увязалась за мной от Стар-Маркета. Лайам прищурился. — Ты ходила пешком в Стар-Маркет? На Бойлстон-стрит? Марисала прищурилась в ответ. — Простите, опекун Бартлетт, я не знала, что вы не одобряете вечерних прогулок. — Извини, — пробормотал Лайам, глядя в сторону. — Лайам, зачем твой агент связывается с парнем, который готов писать за тебя? И почему он наговорил мне кучу гадостей о тебе? Это правда, что ты почти год не садишься за книгу и скрываешься от издателей? На скулах Лайама заиграли желваки. Он не отрывал глаз от собаки. — Правда. Одиннадцать месяцев, две недели и четыре дня. Если хочешь, могу подсчитать минуты и секунды. — И что же случилось? — спросила Марисала, стараясь, чтобы голос звучал спокойно. Лайам присел на ступени лестницы, ведущей на второй этаж, в спальни, и потер лоб рукой. Сейчас, без обычной улыбки, с мрачным, напряженным лицом, он выглядел измученным. И очень несчастным. — Не знаю. — Он прикрыл глаза и оперся локтем о колено. — Я начал эту чертову книгу почти четыре года назад. Написал пятнадцать страниц… и все, как отрезало. Когда он открыл глаза, Марисала снова в который раз поразилась их необыкновенной синеве. — Я не хочу об этом говорить. — Он поднялся. — У собаки не было ошейника или номерка? — Нет. — Марисала столкнула щенка с колен и тоже встала. — Лайам… — Мара, не давай ей имени, — предупредил он. — Хорошо? Не надо к ней привязываться. Судя по виду, это чистокровный кокер-спаниэль. У нее наверняка есть хозяева, которые ее ищут. Не говоря уже о том, что в это время года и так почти невозможно найти квартиру. А человеку с собакой — тем более. Он взял сумку с продуктами и понес ее на кухню. — Пусть переночует на кухне, — продолжал он. — Завтра я одолжу у кого-нибудь фотоаппарат. Мы сфотографируем ее и расклеим по округе объявления. Марисала взяла щенка на руки. — На кухне ей будет одиноко, — заметила она, гладя собачонку. — Можешь, конечно, взять ее наверх, — ответил Лайам, поворачиваясь к ней. — Но, если она изгадит ковер, отчищать его будешь ты. — Справедливое решение. Лайам пошел на кухню, и Марисала направилась за ним. Она надеялась, что он расскажет ей про неприятности с книгой. Поговорит с ней по душам. Снова ее поцелует. Он ее поцеловал! Матерь Божья, Марисала до сих пор не могла в это поверить! Поцеловал совсем не так, как представлялось Марисале, — а она мечтала об этом с тех пор, как увидела его впервые. Ей всегда казалось, что он медленно подойдет, не сводя с нее глаз, дав ей в полной мере ощутить прилив желания. Прикоснется к ее губам своими, затем поднимет голову, чтобы взглянуть ей в глаза, и снова прильнет к ее губам. И души их сольются воедино. Однако он набросился на нее с первобытной жадностью, и все тело ее словно расплавилось в огне. Марисала отвечала ему со всей страстью долгих лет, проведенных в разлуке. Помоги ей дева Мария, она хотела бы обвиться вокруг него змеей, чтобы чувствовать его каждой своей клеточкой! Он желал ее. Теперь Марисала в этом не сомневалась. Едва прижавшись к нему, она ощутила, как бурно растет его желание. Кровь его кипела, древо страсти напряглось и стало твердым. Никто не в силах противиться такому влечению. Никто. Даже Лайам Бартлетт, святой покровитель Сан-Салюстиано. — Собака хочет есть? — спросил Лайам, опуская щенка на кухонный пол. — Нет, — ответила Марисала. — Я бросила ей несколько ломтей ветчины, которые купила в магазине. Лайам рассмеялся. — Неудивительно, что она увязалась за тобой! — Нет, она пошла за мной еще раньше. — Но ветчина укрепила вашу дружбу. Впрочем, ты всегда была помешана на бездомных — и животных, и людях. На кухонном столе лежала газета, раскрытая на странице объявлений о сдаче квартир. Лайам вынул несколько страниц и протянул Марисале. — Расстели их на полу у себя в ванной. Будем надеяться, что собака имеет хоть какое-то понятие о туалете. Марисала нагнулась над столом, просматривая объявления. — Ты что-то обвел карандашом. — Подходящих здесь немного. Я отметил лишь два-три объявления. — А почему ты не отметил вот это? Смотри: цена как раз такая, о какой мы говорили, и написано: «университет рядом». — Где? — Лайам заглянул Марисале через плечо. — Вот. — Она ткнула пальцем и прочла вслух. — «Университет рядом. Комната с отдельной кухней плюс все удобства. П-пдв.». А что значит «П-пдв.»? Лайам стоял совсем близко. Когда она повернулась к нему, их лица почти соприкоснулись, и Лайам поспешно выпрямился. — Полуподвальный этаж, — ответил он. — Поверь, тебе не захочется там жить. Марисала пожала плечами. — Мне приходилось жить не только в подвалах, так что меня это не пугает. — Она немного придвинулась к нему, и Лайам отпрянул. Щенок вскочил и изумленно уставился на него круглыми глазами. — Что такое? — спросила Марисала, приподняв бровь. — От меня дурно пахнет? Может, мне пойти помыться? Лайам метнул в нее раздраженный взгляд. — Я просто… — Он глубоко вздохнул и начал разбирать покупки, стараясь не встречаться с Марисалой взглядом. — Я просто подумал, что для нас разумнее держать дистанцию. Сама понимаешь… Марисала кивнула. По крайней мере, он с ней честен. Не пытается притворяться, что ничего не чувствует. И что того поцелуя не было. — Может быть, мы обсудим то, что случилось сегодня? — Нам нечего обсуждать. Лайам сунул в холодильник последний бумажный пакет и принялся расхаживать по кухне. Марисала поняла, что он просто не в силах стоять спокойно. — Мне так не кажется. Лайам прижал ладонь к вискам, словно у него болела голова. — Уже поздно. Пора спать. — Интересное предложение. У тебя ляжем или у меня? Лайам вскинул голову. — Мара! — Я пошутила. А ты… как ты всегда мне говорил? «Сядь и не дергайся». Он опустился на стул, но и после этого не прекратил двигаться. Схватился сперва за перечницу, потом за солонку, затем начал нервно комкать в руках салфетки. — Хорошо, давай поговорим. — Отлично. — Она села напротив и положила руки на стол, словно послушная ученица. — Я начну первой. Мне понравился наш поцелуй. Лайам прикрыл глаза. — Боже, — простонал он, — я так и думал, что ты не станешь облегчать мне жизнь! — Не понимаю, о чем ты, — заметила она. — В чем проблема? Мы с тобой поцеловались. Мне это понравилось. Как тебе — не знаю. — Черт возьми, мне это совершенно не понравилось! В первое мгновение эти слова больно ударили Марисалу — но тут же она поняла, что Лайам лжет. Вот глаза его — те говорят правду. Она рассмеялась, гордо вскинув голову. — Врешь. Тебе это понравилось не меньше, чем мне, — может быть, даже больше. Лайам закрыл лицо руками. — Да. Ты права. Мне было чертовски хорошо. Но я не должен был этого делать. И сейчас мне стыдно за свою слабость. — Он шумно вздохнул и прикрыл глаза. Открыв их снова, уставился на кухонную дверь и не отрывал от нее глаз в продолжение всей своей речи. — Мара, я не думаю о тебе как о женщине. Ты для меня — ребенок. Маленькая девочка. Сестренка. Я должен заботиться о тебе, а не использовать тебя в своих интересах. И, уж конечно, не набрасываться на тебя с поцелуями. — Лайам наконец решился взглянуть ей в глаза. — Я люблю тебя, малышка, но люблю иначе. Он не думает о ней как о женщине… Марисала готова была, если нужно, спорить с ним всю ночь — но этот аргумент не приходил ей в голову. — Прости, если я заставил тебя поверить… Но Марисала прервала его. Сейчас она хотела одного — чтобы этот разговор поскорее закончился. — Не надо. Тебе нет нужды извиняться. Я ни во что такое не поверила. То есть… — Она глубоко вздохнула и попыталась улыбнуться. Как ни странно, это ей удалось. — Я просто хотела сказать, что этот поцелуй был чем-то особенным. И для тебя, и для меня. Лайам кивнул. Глаза его оставались непроницаемыми. — У нас с тобой в жизни было немало «особенного». Марисала тоже кивнула и поднялась с места. Щенок поднял голову. Марисала присела и погладила собаку. — Увидимся утром. — И она пошла к дверям, унося под мышкой газетные листы. — Подожди, — окликнул Лайам, вставая. — Только что вспомнил: завтра с утра мне нужно будет съездить в город. Ты спи спокойно, а квартиру мы поищем после обеда. Как он может, разбив вдребезги все ее мечты, говорить с ней таким ровным, дружеским тоном? Ей хочется лечь и умереть — а он строит планы на завтра! — Хорошо, — пробормотала она. — Спокойной ночи. Марисала поднялась по лестнице к себе в спальню. Ей хотелось плакать, в груди что-то мучительно ныло. Если бы Марисала не знала, что ее теперешние чувства к Лайаму основаны лишь на дружбе и физическом влечении, она подумала бы, что синеглазый журналист снова разбил ее сердце.
Глава 4
— Не лучшее место для жилья. Марисала оперлась о капот и подняла глаза на Лайама. — То же самое ты сказал о предыдущей квартире. — И эта ничуть не лучше. — А по-моему, не так уж плоха. — Из окна гостиной открывается вид на кирпичную стену. А если высунуть руку в окно, можно ее и пощупать. Входная дверь не запирается — входи кто хочет. — Я почти четыре года прожила в джунглях, — напомнила ему Марисала. — В сравнении с теми местами, где мне случалось ночевать, квартира вовсе не плоха. — Если ты поселишься здесь, я с ума сойду от беспокойства, — решительно ответил Лайам, залезая в машину. — Спать перестану. Какой там номер у следующего дома? — Пять-тридцать два. Хозяина можно найти во второй квартире. Марисала взглянула на Лайама, отметив глубокие складки на лбу и усталые, припухшие глаза. Он мало спал этой ночью: Марисала проснулась и услышала, как он ходит по комнате взад-вперед. Может быть, ему снились кошмары? Если так, ей тоже. Испытания, выпавшие на ее долю, преследовали девушку и по сей день. Но она по крайней мере не провела полтора года в тюрьме, где Лайам подвергался всем мыслимым и немыслимым мучениям! Марисала видела у него на спине шрамы, оставленные плетьми палачей. Один Бог знает, какими шрамами покрыта его душа… А ведь у нее и своих достаточно. В свежевымытом окне машины Марисала поймала свое отражение со знакомым серповидным шрамом на виске. В тот раз ей крупно повезло. Ее задело шрапнелью: несколько сантиметров выше — и осталась бы без глаза. А если бы Марисала чуть повернула голову, пуля вонзилась бы прямо в висок — а это верная смерть. Но теперь, разглядывая шрам в стекле автомобиля, Марисала понимала, что он и вправду уродует ее тонкое лицо. Она всегда с негодованием отвергала дядюшкино предложение сделать пластическую операцию — но Лайам, кажется, отнесся к этой идее с полным пониманием. Может быть, именно шрам на лице делает ее некрасивой и непривлекательной для Лайама? Вместе они поднимались по ступенькам трехквартирного дома. Марисала косилась на Лайама — но зеркальные темные очки скрывали его глаза и делали лицо совершенно непроницаемым. — Знаешь, — заметил Лайам, — после этой беседы мы поедем в квартирное агентство, и пусть они найдут тебе нормальную квартиру. — Но мне придется заплатить стоимость полумесячной аренды. — Я заплачу, — коротко ответил Лайам. — Заплачу за все, чтобы ты поскорей нашла себе жилье. Матерь Божья, как же ему не терпится от нее избавиться! Лицо Марисалы было спокойно, но в душе кипели обида и горечь. Что сталось с их давней дружбой? Что стало с человеком, который когда-то не побоялся доверить ей свою жизнь? И кто — этот усталый и мрачный незнакомец, что стоит сейчас перед ней? — Да, хотелось бы поскорей устроиться. Ведь в понедельник начинаются занятия. Голос ее дрогнул и сорвался. Лайам бросил на нее быстрый взгляд. Он не сказал ни слова, но Марисала поняла: он знает, как жестоко ранил ее своими словами. Лайам позвонил в дверь и заговорил снова: голос его звучал мягче, словно он пытался извиниться. — Сегодня мы посмотрим расписание, потом походим по университету и найдем твою аудиторию. — Тебе вовсе не надо… — «Не надо обо мне беспокоиться»? Знаю. — Лайам попытался улыбнуться, но улыбка его тут же погасла. — Видишь, я уже смирился с твоим упрямством. Но потакать ему не собираюсь. — Хочешь сказать, что тебе очень хочется бродить со мной по университету? — спросила Марисала. Затем, помолчав, добавила: — Судя по твоему виду, тебе сейчас хочется одного: добраться до дома и лечь в постель. — Я плохо спал этой ночью. От этих слов, произнесенных нарочито небрежным тоном, гнев Марисалы испарился, сменившись состраданием. Она слишком хорошо знала, что значит «плохо спать». Благодарение Богу, большую часть ночей она спала как младенец. Но иногда старые кошмары возвращались — и тогда Марисала просыпалась с криком и долго лежала без сна, не осмеливаясь снова закрыть глаза. — Не хочешь поговорить об этом? — мягко спросила она. Он не взглянул на нее, даже не замедлил с ответом. — Нет. Ответ прозвучал почти грубо, но Марисала не могла обижаться на Лайама. По собственному опыту она знала, что мужчины переживают подобное тяжелее женщин. Им труднее справиться с ужасом и паникой, приходящими в ночных кошмарах. — Если передумаешь, я всегда готова тебя выслушать. Лайам не успел ответить — дверь открылась, и на пороге появился домовладелец. — Квартиру смотреть пришли? Вход с другой стороны. Потрепанный мужчина средних лет повел их вниз по лестнице. Лайам шел рядом, задавая ему обычные вопросы о цене, удобствах, парковке машины, домашних животных и шуме. Марисала шла сзади и слушала. Никаких собак, никаких кошек. Конечно, Лайам был прав насчет собаки. У нее наверняка есть хозяева. Сегодня, перед тем, как отправляться на охоту за квартирой, они зашли в пункт ксерокопирования, размножили свое объявление и разослали по окрестным магазинам. Может быть, уже сейчас на автоответчике Лайама хранится сообщение от хозяев щенка. Остановившись у боковой двери, хозяин начал искать ключ. Наконец нашел, отпер дверь и жестом пригласил Лайама войти первым. — Там, наверху, зажигается свет. Но Лайам быстро остановился, и Марисала едва не уткнулась носом в его широкую спину. — Это же полуподвальный этаж! — воскликнул он. — Так вот почему так дешево! — Марисала подошла и встала рядом, вглядываясь в темноту. Сегодня утром по телефону хозяин заверил ее, что в комнате сухо, хотя и не слишком много света. Летом прохладно, зимой тепло. Ощупью Марисала нашла выключатель и включила свет. Комната была действительно мрачная, и домовладелец явно старался сделать ее повеселее, раскрасив стены в ярко-желтый цвет с режущими глаз брызгами белого и голубого. Потолок такой низкий, что невольно хочется наклонить голову; пол выстелен невообразимо безобразным виниловым покрытием. Лайам, входя в комнату, нагнулся, чтобы не стукнуться головой о притолоку. — Марисала, тебе нельзя жить в подвале, — твердо сказал он, стоя на пороге. Комнатка была маленькой и страшненькой, зато в гораздо лучшем состоянии, чем предыдущие несколько квартир. Жить здесь, без сомнения, было можно. — Неплохо, — заметила она. — Мара… — Кухня с той стороны, ванная в другой части дома, — заговорил хозяин, протискиваясь в комнату вслед за Лайамом. — Здесь туалет. Вот эта дверь — пожарный выход. Попрошу вас мебель сюда не ставить. Мебель? Боже, ей же понадобится мебель — хотя бы кровать и стол, чтобы было на чем есть и заниматься! Марисала вошла на кухню. — Мара! — позвал сзади Лайам. — Ах, черт! На кухне тоже было окно, но свет проникал скупо. Подойдя ближе, Марисала поняла, что окно очень давно не мыли. Хозяин вошел следом и включил верхний свет. Лайам шел за ним. — Мара, пойдем. Это жилье не для тебя. Здесь слишком… тесно. Это точно — втроем они едва помещались на кухне. — Смотри-ка! Микроволновка. — Мара повернулась к домовладельцу. — Она сдается вместе с кухней? — Да, плиты здесь нет. — А как она работает? — Проверьте, плотно ли закрыта дверца, поставьте таймер на нужное время и нажмите «Пуск». Марисала нажала «Пуск», и печка заурчала. Марисала направилась в ванную, но в этот миг голос Лайама заставил ее оглянуться: — Мара, здесь слишком тесно. Идем. Лайам не улыбался: он стоял, сжав зубы, с каменным лицом. На скулах его вздулись желваки, на верхней губе выступили капельки пота. Странно — ведь здесь было совсем не жарко… — Лайам, ты не… В этот момент с глухим треском вылетели пробки, и ванная погрузилась в непроницаемую темноту. Домовладелец выругался: — Перегрузка, слишком большое напряжение, — объяснил он. — Нельзя включать свет в ванной и микроволновку одновременно. Подождите, я схожу за пробками. Сейчас вернусь. — Мара, нельзя здесь оставаться. Надо выбраться отсюда, — хрипло заговорилЛайам. Марисала вгляделась — но не разглядела ничего, кроме смутной тени во тьме. — И поскорее! И вдруг Марисала догадалась! Конечно, он же провел полтора года в темной подземной камере! — Иди, — сказала она. — Быстрее. — Я не могу оставить тебя здесь, — напряженно сказал Лайам. — Я иду за тобой, — ответила Марисала и сделала шаг к дверям. Она слышала, как он ощупью нашел дверь и начал подниматься по лестнице. Марисала торопливо пошла следом. Выбравшись наружу, она увидела Лайама около машины: он стоял, скрестив руки на груди и понуро опустив голову. — С тобой все в порядке? — Да. — Глаза его были закрыты: он тяжело дышал и вздрагивал всем телом, но, когда Марисала протянула к нему руку, поспешно отстранился. — Не надо. Просто дай мне прийти в себя. Марисала поняла, что Лайам стыдится своего страха. Он присел прямо на траву и начал глубоко, ритмично дышать, стараясь успокоиться. Марисала села рядом. Ей хотелось прикоснуться к нему, но она понимала, что сейчас этого делать не стоит. — Почему ты не остался наверху? Лайам повернулся к ней. Глаза его потемнели от досады. — Не хотел оставлять тебя наедине с этим парнем. Он не внушает доверия. Значит, он пошел вниз ради нее! Знал, что ждет его в темном подвале, однако пошел. Ради нее… А она-то, дура, не могла понять, почему он так упорно отказывается от полуподвального этажа! Как можно быть такой бестактной? Кому, как не ей, знать, что Лайам полтора года провел под землей? — Прости. Я об этом не подумала. Лайам встряхнул головой. — Подумаешь! Не люблю подвалов — ну и что? Несколько минут оба молчали. — Ты никогда мне не рассказывал, — заговорила наконец Марисала, — о том, что было с тобой в тюрьме. А брату рассказывал? — Нет. — А хоть кому-нибудь? Лайам покачал головой. — Я не хочу об этом говорить. И думать тоже. — Матерь Божья, Лайам, не можешь же ты жить так, словно ничего не случилось! — Хочешь, поспорим, что могу? — Нет, — серьезно ответила Марисала. — Не хочу. Я хочу, чтобы ты с кем-нибудь поделился своими переживаниями. Если это так действует на тебя после стольких лет… Лайам вскочил. — Все, что мне нужно — держаться подальше от подвалов. — И лифтов? — предположила Марисала. Он пожал плечами, но этот беззаботный жест лишь подчеркнул его внутреннюю напряженность. — Подумаешь! — А как насчет ночных кошмаров? — тихо спросила Марисала. По лицу Лайама она видела, что догадка ее верна. Он очень плохо спал, а чаще просто не мог заснуть. — Или ты скажешь, что это нормально — спать по два-три часа в сутки? Лайам отвернулся. — Все не так уж плохо. Я нормально сплю… иногда. Марисала тоже поднялась на ноги. — А если перестанешь спать вообще? Что тогда? Тоже сделаешь вид, что ничего не происходит? Он явно не хотел дальше развивать эту тему. — Слушай, давай-ка ты сначала изучишь психологию, а врачебной практикой займешься потом! Марисала взорвалась: — Я тоже была на Сан-Салюстиано, — резко ответила она. — Не забыл? Я, правда, не сидела в тюрьме, но хорошо знаю, что такое страх перед тайной полицией. Я несколько лет провела в постоянном страхе! Что будет, если меня схватят? Смогу ли я выжить? Не сломаюсь ли? Не выдам ли товарищей? — Я знаю, — упавшим голосом отозвался Лайам. — Прости. — Мне не нужны твои извинения, — резко отозвалась Марисала. — Мы с тобой были друзьями, и я хочу, чтобы это продолжалось и дальше. Но ты, кажется, решил, что не хочешь дружить с ребенком. Лайам улыбнулся, но Марисала хорошо знала цену этой улыбки. Она догадывалась, что в душе у него темно, как в том подвале. И это продолжается уже не один год. — Не остроумно. — А я вообще неостроумная. Между прочим, этому ты тоже обязался меня научить. Лайам рассмеялся, и на один безумный миг Марисале показалось, что сейчас он заключит ее в объятия. Но он отвернулся. — Ладно. Пойдем-ка поищем тебе нормальную квартиру.Лайам проснулся от энергичных ритмов латиноамериканской музыки. Он сел на кровати, открыв глаза. Черт побери, где он? И откуда музыка? Лайам поморгал. Через несколько секунд зрение его обрело ясность, и он узнал свою спальню. А что до музыки… Здесь Марисала! Она пришла к нему в спальню, включила радио и… Лайам скосил глаза на соседнюю подушку. На миг ему почудился длинный черный волос. Она была здесь! В голове закружились смутные воспоминания. Обнаженная Марисала в его постели, ее хрупкое тело, трепещущее под его руками, тихие стоны наслаждения, высокая грудь с припухшими сосками… Господи, неужели этой ночью она пришла к нему, и он…? Нет. Они с Марисалой действительно занимались любовью — но только во сне. Лайам откинулся на подушку и закрыл глаза, стремясь изгнать из памяти навязчивые образы сновидения. Еще неизвестно, какие сны хуже — о тюрьме или о Марисале! И то, и другое заставляет его просыпаться в холодном поту. — А теперь еще один горячий хит! — объявил диск-жокей по радио. Он говорил по-испански, но Лайам понимал все до последнего слова. Удивительно, как быстро возвращаются старые навыки! Но Лайам не хотел этого. Больше всего на свете он желал забыть все. Войну, Сан-Салюстиано, свой испанский… Все. Даже Марисалу. Нет: особенно Марисалу. Лайам повернулся на бок и, протянув руку, выключил радио. Затем встал, принял душ, натянул шорты и рубашку поло. Сегодня они с Марисалой должны найти квартиру. Другого выхода нет — ведь занятия начинаются через несколько дней! На самом деле Лайама беспокоило другое: сколько пройдет времени, прежде чем Марисала поймет, что его разговоры о «девочке» и «младшей сестренке» — жалкая ложь? Тогда-то она действительно проберется ночью к нему в спальню… Он не сможет сопротивляться, и их дружба — как и его дружба с Сантьяго — пойдет прахом. Лайам спустился вниз. Еще на лестнице до него долетел запах свежего кофе. Лайам подобрался и вошел на кухню. Было раннее утро: он подозревал, что Марисала стоит у плиты в ночной рубашке. По прошлому опыту он знал, что она обычно спит в длинной футболке, открывающей стройные загорелые ноги… «Господи, помоги мне!» — взмолился Лайам. Однако Марисала была одета. Лайам увидел на ней шорты до колен и майку-безрукавку, открывающую татуировку на плече — три алых языка пламени. Символ борцов за свободу Сан-Салюстиано. В первый раз Лайам увидел эту татуировку, когда Марисала со своим отрядом вытащила его из тюрьмы. Татуировка, шрам на лице, автомат, с которым Марисала обращалась так ловко, словно он был продолжением ее тела, — все это болезненно напомнило Лайаму о ее трагически оборвавшемся детстве и горькой юности. Марисала стояла, прислонившись к кухонному столу, с кружкой в одной руке и листом из воскресной газеты — в другой. Она что-то говорила на своем родном языке. Несколько секунд понадобилось Лайаму, чтобы сообразить: она обращается не к нему и даже не к щенку, который весело возился на полу, вцепившись зубами в какую-то тряпку. За кухонным столом сидели мужчина и женщина: оба бедно и неряшливо одетые, а женщина к тому же явно на последних месяцах беременности. С ними-то и беседовала Марисала. «Черт побери, а эти откуда взялись?» — спросил себя Лайам. Но не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться: сегодня утром Марисала снова отправилась на прогулку и привела с собой еще двоих бродяг. — Buenos dias! — приветствовала его Марисала. — Кажется, сегодня ночью ты спал как следует! Она была права. Лайам заснул вскоре после двух, и до самого утра ничто не нарушало его покоя — если не считать эротических видений с Марисалой в главной роли. Распущенные волосы ее мягкими кудрями падали на плечи — точь-в-точь как во сне! Лайам отвернулся, боясь, что она прочтет его мысли по глазам. — Ты, кажется, занята, — заметил он. — Я возьму кофе и уйду. — Я прочла твою колонку в газете, — укоризненно заметила Марисала. — Ты просто перепечатал написанное несколько месяцев назад! — Да, — не поднимая глаз, ответил Лайам. — На этой неделе у меня не было времени писать. — Por favor, сеньор Бартлетт. — Беременная женщина поднялась, уступая ему место. — Садитесь, пожалуйста. Если позволите, я приготовлю вам кофе и завтрак? — Спасибо, не надо, — твердо ответил Лайам. — Садитесь. Мне легче стоять, чем вам. — Но… — Молодая женщина тревожно покосилась на Марисалу. Наливая себе кофе, Лайам слышал, как Марисала что-то полушепотом объясняет странной паре. Он повернулся, чтобы взглянуть ей в лицо. — Я все понял! Ты наняла для меня кухарку! — Он прикусил губу, чтобы не рассмеяться. Как это похоже на Марисалу: подобрать на улице двух отчаявшихся бездомных и не только дать им приют, но и сделать так, чтобы при этом не пострадала их гордость! Лайам пригляделся к странным гостям повнимательнее. Первое, что его поразило, — оба они были невероятно молоды. Мужчине не больше двадцати, а женщина — сама еще совсем ребенок! — Лайам, познакомься с Инес и Гектором Перес. Они приехали из Пуэрто-Рико. Им пришлось покинуть родину из-за… э-э… семейных неприятностей. Лайам перевел взгляд на огромный живот Инес. Семейные неприятности… Понятно. — Ты прав, — продолжала Марисала. — Я действительно подумала, что ты захочешь нанять их на работу. Инес хорошо готовит. Гектор сидел, мрачно уставившись в стол, и на его смуглом лице ясно читались стыд и досада. Лайам понимал его. Он на собственном опыте знал, как нелегко принимать милосердие. — А вы, мистер Перес, — прямо спросил он, — чем занимаетесь? — Я художник. Пишу пейзажи. Лайам кивнул. Пейзажист. Если Марисала добьется своего, Лайам станет первым человеком в доме, имеющим личного художника. Интересно только, какие пейзажи будет рисовать сеньор Перес? — Когда вы ждете ребенка? — Они не уверены, — заговорила Марисала, — но, по-видимому, через неделю-две. Лайам снова кивнул и отхлебнул кофе. Марисала смотрела прямо на него, и уголки рта ее чуть вздрагивали в улыбке. Она чертовски хорошо знала, что Лайам не вышвырнет на улицу женщину, которой через неделю рожать! — Я подумала… понимаешь, у тебя здесь столько места… Он бросил на нее взгляд. — И ты, конечно, уже показала Пересам, где они будут жить? Марисала рассмеялась, но взгляд ее оставался прямым и серьезным. — Совершенно верно. Так я и сделала. Так ты согласен? Или мне придется умолять тебя на коленях? Этой ночью, во сне, она тоже умоляла, но совсем о другом… Лайам не мог оторвать от нее взгляда, словно тонул в глубинах ее темных глаз… — Нет, — тихо ответил он. — Я не заставлю тебя умолять на коленях. Он сел за стол напротив Гектора. — Мистер Перес, боюсь, пейзажист мне сейчас не нужен. Но вашей жене не помешает помощник. Ей скоро рожать, и я не хочу, чтобы она по много часов простаивала у плиты. Так что скажите мне честно, умеете ли вы готовить?
Глава 5
— Тебе вовсе не обязательно идти со мной, — заявила Марисала. Лайам фыркнул. — Шутишь? Один Бог знает, сколько народу ты приведешь с собой, если отпустить тебя одну! — Очень смешно! — Я серьезно, — ответил Лайам, но, не выдержав, улыбнулся. Марисала пыталась не реагировать на его улыбку — но сердце у нее так и запрыгало. Она давно знала: против улыбки Лайама Бартлетта устоять невозможно! Если бы Марисала не знала, что он плохо спит, не может писать, боится подвалов и лифтов, она решила бы, что он давно забыл о прошлых испытаниях. Лайам был невероятно красив. Сегодня он надел шорты и пеструю рубашку с короткими рукавами. Марисала то и дело косилась на его длинные загорелые ноги, покрытые едва заметным золотистым пушком. Шрам под левым коленом был еле заметен, и посторонний наблюдатель мог бы принять его за результат спортивной травмы или аварии — но никак не за след пули. Вьющиеся золотистые волосы и вечные темные очки придавали Лайаму вид «плакатного» американца — здорового, счастливого и беззаботного. Только Марисала знала, что спина его под рубашкой изборождена глубокими шрамами — следами плетей «демократической» тайной полиции. Они спустились вниз, и Лайам открыл дверь, пропуская Марисалу вперед. Проходя мимо, она ощутила легкий запах одеколона — чистый, терпкий, свежий. В ответ Марисала придержала дверь, ведущую наружу. Только что прошел дождь, и яркое летнее солнце отражалось в лужах, озаряя бостонские улицы радостным светом. — Да, я забыла тебе сказать. Когда ты был в душе, кто-то позвонил: включился автоответчик, и я невольно услышала сообщение. Звонила женщина по имени Лорен. Марисала старалась говорить беспечно. Как ни в чем не бывало. Чтобы Лайам, упаси Боже, не подумал, что ее интересуют его отношения с неизвестной женщиной! «Привет, Ли, — начала эта Лорен низким, хрипловатым голосом. — Это я, Лорен. Нам надо поговорить. Позвони мне сегодня вечером. А еще лучше — может быть, заедешь ко мне около девяти? Пока». — Спасибо, — ответил Лайам. И больше не сказал ничего. Но Марисале нужно знать!.. — Это твоя подружка? Лайам повернул голову. Темные очки надежно скрывали его взгляд. — Да, — ответил он, — это моя давняя подруга. — Ты с ней спишь? — Ну вот! — укоризненно воскликнул Лайам, останавливаясь посреди тротуара. — То самое, о чем писал Сантьяго! Марисала, таких вопросов не задают. Мои отношения с Лорен Стьюарт тебя совершенно не касаются. Лорен Стьюарт. Вот как зовут «подругу» Лайама! Судя по голосу, она настоящая леди из Новой Англии — высокая стройная блондинка, со вкусом одетая и невероятно женственная. У нее есть все то, чего не хватает Марисале… И вдруг девушка ощутила жгучую зависть. — Меня не касается твоя жизнь? Прости, мне казалось, что мы друзья. — Так и есть. Но запомни, Марисала, даже в разговоре с другом нельзя ляпать все, что придет в голову! — Я не «ляпаю все, что придет в голову». Я задала вопрос, на который действительно хочу знать ответ! Если помнишь, амиго, я несколько недель выносила за тобой судно! По-моему, после этого я вправе задавать самые интимные вопросы. — Не уверен. — Две недели самое меньшее! — Я говорю не о судне, а о бестактных вопросах. Над этим тебе и нужно поработать; и, пожалуйста, начни тренироваться со мной. — Но в джунглях… — В джунглях мы жили иначе, чем сейчас. Вспомни, Мара, тогда мы делили все — даже после того, как я начал выносить горшок сам. — Он сдвинул очки на нос и попытался выдавить из себя улыбку. — Еда, белье, одежда — все было общим. Действительно, тогда они делили почти все — кроме того, о чем мечтала Марисала. Лайам не замечал ее молчаливых просьб о любви и ласке, в которых так нуждалась слишком рано повзрослевшая девочка. Ночь за ночью они проводили под крышей тесной хижины, и ночь за ночью Марисала молила Бога о том, чтобы Лайам ее хотя бы поцеловал! Как хотела она, чтобы он хоть на миг унес ее прочь из мира боли, страха и ненависти… Но этого он не сделал. Конечно, ей было только пятнадцать; она была невинна и неопытна, как ребенок. Она еще не знала, что такое любовь между мужчиной и женщиной. Если бы знала, наверно, сумела бы уговорить его разделить это чудо с ней… — А эта Лорен красивая? Или об этом тоже нельзя спрашивать? — Можно. Она очень красивая женщина. «Женщина». Лорен для него — женщина, а Марисала — нет. Он сам сказал, что смотрит на нее как на ребенка. Значит, недалека та ночь, когда Марисала проснется от звуков счастливого женского смеха в спальне Лайама. Недалек тот день, когда за завтраком в столовой она столкнется с соперницей. Марисала взглянула на часы. Если они не поторопятся, опоздают на встречу! И вдруг Марисала поняла, что эта встреча должна закончиться успехом. Она не сможет больше жить у Лайама. Просто не выдержит.— Извините. — Лайам в упор взглянул на паренька с длинными волосами и жидкой бородкой, отрекомендовавшегося Дэном, затем обвел взглядом комнату. В комнате царил редкостный беспорядок. — Я, должно быть, неправильно вас понял. Вы не собираетесь переезжать? — Дэн сдает только одну комнату, — объяснила Марисала. — Смотри, здесь же четыре спальни… — Пять, — вставил Дэн. — И одна пустая. Я поселюсь здесь всего за полтораста долларов в неделю. Кухня и ванная будут общие, но… — Да, все по-братски. — Дэн улыбнулся Марисале, обнажив крупные белые зубы. — Главное — жить дружно. Хочешь посмотреть комнату? — Дэн, вы студент? — спросил Лайам, следуя за ними. Эта квартира не нравилась ему больше всех предыдущих. Точнее, не сама квартира, а ее хозяин. Лайам не хотел, чтобы Марисала жила в одном доме с таким человеком. — Учусь в юридическом колледже, — вежливо ответил Дэн и снова повернулся к Марисале. — Надеюсь, тебе здесь понравится. Смотри: все, что нужно. У меня есть и другие жильцы, но, будь спокойна, они все — классные ребята и полюбят тебя с первого взгляда. Слушай, а ты действительно с Сан-Салюстиано? Ну и заварушка там была недавно! Вот здесь живет Эд, мой однокашник. — Он ткнул пальцем в приоткрытую дверь. — А тут — Билл и Джоди. Билл — бас-гитарист, играет в рок-группе, а Джоди лепит индейские горшки. Это комната Диди, она преподает в школе физкультуру. Это моя, а это твоя. И он с поклоном отворил последнюю дверь. Итак, Марисале он отвел жилище прямо рядом с собой. Чертовски удобно! — Ты, кажется, говорила, что поступила в университет, — продолжал Дэн, вводя Марисалу в маленькую пустую комнатку. — Отсюда добираться даже быстрее, чем из общежития! Комнатка была не просто маленькая — крошечная. Лайам там уже не помещался: ему пришлось просунуть голову в дверь. — Мне нужна кровать, — заметила Марисала и уточнила: — Небольшая кровать. Она подошла к окну и выглянула на улицу. Лайам невольно залюбовался ею. Свет, падающий из окна, освещал ее стройную фигурку и вспыхивал в темных волосах золотыми искорками. Сейчас Марисала была красива, как ангел, и у Лайама болезненно заныло в груди. Дэн, стоя рядом, буквально пожирал Марисалу глазами. Лайам догадывался, что этот разговорчивый парень на следующий же день после вселения попытается установить со своей новой жиличкой более тесный контакт… И Лайам не мог его за это винить. Разве Дэн виноват, что Марисала так красива… и умна… и остроумна… и необыкновенно обаятельна… Что губы ее так нежны и словно созданы для поцелуев, и Лайам едва удерживается, чтобы не сжать ее в объятиях и не прильнуть к ее губам… Что он мечтает целовать ее, пока она не обмякнет в его руках, а глаза ее не затуманятся страстью — и тогда никакой Дэн не посмеет раздевать ее похотливым взглядом! А Дэн все говорил, говорил, говорил. Похоже, этот парень вообще не умел молчать. Рассказывал, как они всей квартирой веселятся по выходным, как ходят на концерты к Биллу, как по субботам играют в баскетбол в спортзале у Диди… Марисала слушала, кивала, смотрела Дэну прямо в медоточивые глаза, и наконец в душе у Лайама что-то взорвалось. — Эта квартира нам не подходит. Эти слова прозвучали гораздо резче и грубее, чем ему хотелось. Марисала и Дэн удивленно обернулись, словно только что вспомнили, что он стоит рядом. — Пойдем, Мара. Извините, Дэн. Мы напрасно потратили ваше время. Дэн перевел глаза с Марисалы на Лайама, потом обратно. — Но… — Сантьяго никогда не разрешил бы тебе здесь жить. — Еще не успев произнести эти слова, Лайам понял, что совершает большую ошибку. Марисала гордо вздернула подбородок и, сверкнув глазами, обратилась к Дэну: — А мне здесь нравится. Когда к тебе можно переехать? — Хоть сегодня, если вечер у тебя свободный. Заодно со всеми познакомишься. Поужинаем вместе… Лайам шагнул вперед. — Извините, но сегодня вечером Марисала занята. — Этого тоже говорить не следовало — но он уже не мог остановиться. Дэн поднял брови. — Я спросил Марисалу, а не вас, — холодно ответил он, распрямляя плечи и пристально глядя на Лайама. Во взгляде молодого человека читалась решимость. Ростом он был пониже Лайама и отнюдь не так крепко сложен — но в гордом развороте плеч Лайам угадал готовность постоять за себя и за Марисалу. Познакомься они при других обстоятельствах, Лайаму скорее всего понравился бы Дэн. Может быть, они даже стали бы друзьями. Но сейчас Лайамом владело одно желание: как следует съездить наглецу по физиономии! Слава Богу, этого он не сделал, хоть и сжал кулак и угрожающе шагнул вперед. — А я ответил за нее, — резко ответил он. — Как ее опекун, я заявляю, что в этой квартире Марисала жить не будет! Дэн не испугался. Он тоже шагнул вперед, загораживая собой Марисалу, словно хотел ее защитить. — Не знаю, откуда ты приехал, приятель, но Америка свободная страна. По-моему, Марисала достаточно взрослая, чтобы решать такие вещи самостоятельно. Этот щенок, кажется, собирается защищать Марисалу от него! А когда Дэн скосил глаза и ободряюще улыбнулся, самообладание Лайама полетело ко всем чертям. — Застегни ширинку, Дэн! Тебе не обломится! Марисала открыла рот. Даже во сне ей не могли присниться такие слова в устах Лайама! Губы его улыбались, но глаза были холодны как лед, и смотрел на Дэна он так, словно хотел разорвать его на части. Что с ним такое? Никогда еще Марисала его таким не видела. Не знай она Лайама лучше, сказала бы, что он ревнует… Ревнует? Матерь Божья, точно! Лайам ревнует ее к Дэну! Это открытие так потрясло Марисалу, что она без сопротивления позволила Лайаму схватить себя за руку и потащить вон из комнаты. Если ревнует, значит… — Марисала! — Дэн шел за ними, в зеленых глазах его читалась тревога. — Не знаю, кем тебе приходится этот малый, но ты не должна ему спускать! Если тебе нужна помощь… — Я должна извиниться за Лайама, — проговорила Марисала, с обаятельной улыбкой поворачиваясь к Дэну, в то время как Лайам тащил ее к дверям. — Он слишком серьезно относится к своим обязанностям опекуна. Думает, если мой дядюшка попросил его об одолжении, то… Скрипучая дверь захлопнулась за ними. Лайам, по-прежнему крепко держа Марисалу за руку, повел ее к машине. — …то он обязан притворяться, что не чувствует ко мне ничего, кроме дружеской привязанности, — тихо закончила Марисала. Лайам попытался вырвать руку — но теперь уже Марисала вцепилась в него мертвой хваткой. Он зажмурился и потряс головой. — Марисала, не надо! «Он не может взглянуть мне в глаза! — с торжеством подумала Марисала. — Боится, что я прочту в его взгляде желание!» — Ты ревнуешь, — тихо проговорила она, сама не в силах в это поверить. — Ревнуешь меня к Дэну! — Нет, — ответил Лайам, вырвав руку. Но голос его звучал на редкость неубедительно. Дэн вышел на порог и закурил. Однако взгляд его не отрывался от странной пары. Лайам открыл дверцу со стороны пассажирского сиденья. — Залезай. — Ты не хочешь, чтобы я жила здесь, потому что думаешь, что Дэн хочет со мной переспать. Лайам покосился на Дэна, и на скулах его заиграли желваки. — Конечно, черт побери, этого он и хочет! — А по-моему, ты ошибаешься. Просто проецируешь на него свои собственные желания. Лайам закрыл глаза, словно не желал ни видеть ее, ни слышать ее слов. — Я хочу одного: чтобы ты села в машину! — Чего ты так боишься? — Она взяла его за руку и, поднеся ее к губам, нежно поцеловала его ладонь. — Это же совсем не страшно! Лайам застыл, словно обратился в соляной столб. — Будем честными друг с другом, — прошептала Марисала. — Зачем нам лгать? Лайам повернулся к ней и в первый раз со дня встречи взглянул ей прямо в глаза. — Я не знаю, где правда, а где ложь. Все так запуталось! — То, что запуталось, можно распутать. — Я не могу бороться со своими чувствами. Но, если я поддамся этому… влечению, — последнее слово он выговорил с усилием, — потом мне будет стыдно. — Но, может быть, после этого все станет проще? Лайам отпрянул, издав какой-то странный звук — то ли смех, то ли рыдание. — Сомневаюсь. — Марисала, у тебя все в порядке? — окликнул Дэн с порога. — С ней все нормально, — ответил за нее Лайам. — У нас все в порядке. Еще одна ложь. Но, Боже, как сказать правду? Лайам снова повернулся к Марисале. Он спрятал боль глубоко в душе, и синие глаза его были непроницаемы, как глубины моря. — А теперь, пожалуйста, садись в машину. Марисала бросила свою сумку на заднее сиденье, села и пристегнула ремень. Вот этому и собирается учить ее Лайам. Этому все пять лет пытался научить ее дядюшка Сантьяго. Мило улыбаться и говорить, что все в порядке. Когда все летит к чертям. Лайам сел рядом и завел мотор. Боже, как он ошибается! Если он поддастся страсти, все проблемы исчезнут в мгновение ока — и останутся только Марисала и Лайам, охваченные любовным огнем… По дороге домой Марисала то и дело поднимала на Лайама глаза. Лицо его было напряжено, губы плотно сжаты; он неотрывно смотрел на дорогу, словно боялся встретиться глазами с Марисалой. И верно, он боялся. Страшился того непреоборимого влечения, что молнией вспыхивало между ними, стоило их взглядам встретиться. Пока его крепость держится — но Марисала знала, что рано или поздно возьмет ее осадой или штурмом. Тем более сейчас, когда живет с ним в одной квартире. Еще несколько часов назад Марисала страстно желала поскорее найти себе жилье. Но сейчас ее мысли стремились совсем к другому. «Может быть, мне повезет, — думала она, — и мы не найдем ни одной квартиры, которая бы устраивала Лайама?» — Эй, смотри-ка. — Лайам притормозил и свернул к тротуару. Во дворе викторианского двухэтажного домика пожилой человек возился с плакатом на стойке. На плакате Марисала разглядела надпись ярко-красными буквами: «Сдается квартира». Лайам открыл окно машины и высунулся наружу. — Можно узнать, вы убираете плакат или только ставите? — Ставлю, — ответил мужчина, окинув взглядом дорогую машину Лайама. — А вы ищете квартиру? Если хотите, могу показать вам прямо сейчас. — Она у вас не в подвале? — с надеждой спросила Марисала. — Что вы! Второй этаж! Чистая, светлая комната со всеми удобствами. — Отлично. — Лайам закрыл окно и выключил мотор. — Марисала, кажется, нам наконец повезло! Но Марисала вовсе не желала такой удачи. Она вылезла из машины и поплелась следом, догадываясь, что «по закону подлости» эта квартира окажется настоящим совершенством. Так оно и вышло. Чистая, светлая, в отличном состоянии, и цена вполне подходящая. Ни жучков, ни щелей в стенах — даже штукатурка нигде не отстает! Однако предыдущие жильцы еще не съехали. На кухне Лайам отвел Марисалу в сторонку. — Я бы на твоем месте соглашался немедленно, — посоветовал он. — Несколько часов промедления — и квартиру уведут у тебя из-под носа. — Когда вы хотите переехать? — спросил из гостиной домовладелец. — Мои нынешние жильцы собираются съехать пятнадцатого октября — но они обещали, если я найду нового жильца, очистить комнату на несколько недель раньше. Думаю, мы с вами можем договориться на первое октября. Первое октября! Впереди еще целый месяц! Сердце Марисалы сильно забилось от радости. Может быть, за месяц… Лайам повернулся к хозяину и покачал головой. — Комната нужна нам немедленно, хотя… — Он снова повернулся к Марисале. — А ты как думаешь? Сможешь пожить у меня до первого октября? Марисала окинула взглядом комнату, притворяясь, что раздумывает. Солнечные лучи, проникавшие сюда через широкое окно, заливали комнату ярким радостным светом. — Ну, здесь очень мило… А месяц — не так уж долго. «Нет, — сказала она себе, — месяц — это очень долго!» Может быть, за месяц она сумеет сломить сопротивление Лайама! Марисала верила, что не только за месяц — за неделю сумеет убедить его отдаться своим чувствам… Но в этот миг Лайам, будто прочтя ее мысли, покачал головой. — Не знаю. Может быть, поищем еще? Что ж, тоже неплохо. Марисала пожала плечами. — Ну, если ты думаешь, что так лучше… — Но, с другой стороны, такой квартиры мы больше нигде не найдем! Марисала скрестила руки на груди и прислонилась к стене. — Мой голос здесь ничего не значит, — улыбнулась она. — Я рада была бы поселиться в доброй половине тех квартир, которые отверг ты. Лайам грустно улыбнулся. — Ну конечно, я настоящий тиран! Но теперь, Мара, ты должна решить сама. Чего ты хочешь? Мне нравится эта квартира, но это вовсе не значит, что она должна нравиться тебе. Будь ее воля, она поселилась бы в шумном доме, полном людей. Как у Дэна. А еще лучше — в пентхаузе вместе с Гектором и Инес. И, конечно, с Лайамом. — А ты сможешь вытерпеть меня еще месяц? На лице Лайама мелькнуло колебание — но тут же исчезло. — Конечно, — ответил он. — Что за вопрос! Марисала взглянула ему прямо в глаза, но не прочла там ничего. Удивительно, как ловко этот человек умеет скрывать все свои сомнения, страхи и тревоги! — Отлично, — произнесла она, поворачиваясь к хозяину. — Я согласна. Теперь оставалось только молить Бога и всех святых, чтобы месяца хватило ей для задуманного плана. Она рассчитывала переселиться первого сентября, но судьба подарила ей еще месяц форы. Марисала знала: чем дольше она останется с Лайамом, тем больше у нее шансов прорвать его оборону. И может быть — только «может быть» — найти дорогу к его сердцу.
Глава 6
Тьма. Слепой каменный мешок не пропускает ни единого луча света. Тяжелый запах пота, крови и мочи. Он снова в тюрьме?! Опять? Не может быть! Это просто сон, говорит себе Лайам. Успокойся и проснись. Это только сон… или все-таки нет? А может быть, сном было солнце и свежий воздух? Может быть, освобождение, возвращение в Бостон, мирная жизнь, встреча с Марисалой — лишь бред, порожденный нестерпимыми мучениями? Может быть, душа его странствовала в мире снов, пока тело продолжало гнить в застенке?.. Грубые голоса охранников гулко отдаются в стенах каземата. Лайама хватают за плечи и, подталкивая прикладами, тащат вверх по лестнице. Веревка нестерпимо режет скрученные руки; спина горит после вчерашних побоев. Побои ждут его и сейчас. Только для этого узнику разрешено покидать свою каменную могилу. Что ж, по крайней мере, он увидит солнце. Глотнет свежего воздуха. Ради этого стоит вытерпеть десяток ударов плетьми. Лайама подтаскивают к капитану тайной полиции. Он поднимает голову и растягивает потрескавшиеся губы в улыбке. Пусть знают: им его не сломить! За эти полтора года Лайам научился улыбаться даже на дыбе. Но сегодня капитан улыбается в ответ. — А у вас посетитель, — говорит он с издевательской вежливостью. — Эта девушка так хотела вас увидеть, что пробралась через запретную зону! Девушка… Марисала! Страх комом встает в горле. Лайам стискивает кулаки. Они не должны догадаться, как дорога для него Марисала! — Где она? — произносит он, — и сам не узнает своего голоса. Капитан снова расплывается в улыбке. Просто сияет от счастья. — Боюсь, встречи с моими ребятами она не пережила. Теперь он видит ее. Женское тело, безжизненно распростертое в грязи. Длинные, слипшиеся от крови волосы закрывают лицо. Но он знает: это Марисала. — Нет! Отчаянным усилием он вырывается из рук охраны и бросается к ней. Позади слышится смех: в несколько прыжков охранники настигают его и валят на землю, лицом в грязь. — Нет!! Они с хохотом и руганью тащат его назад. Лайам вырывается из их потных рук и кричит, что должен взглянуть ей в лицо, должен узнать… Внезапный порыв ветра откидывает волосы с ее лица. Это Марисала: прекрасное лицо ее искажено гримасой смерти, невидящий взгляд устремлен в небеса…Лайам вскрикнул и сел на кровати. Он тяжело дышал, сердце билось как сумасшедшее. Сон. Просто кошмарный сон. Марисала жива и невредима, спокойно спит в соседней спальне. Или уже не спит? Настольные часы показывали без нескольких минут одиннадцать. Черт возьми, он проспал ее первый учебный день! Лайам закрыл глаза и несколько раз глубоко вздохнул, стараясь утихомирить биение сердца. Может быть, и к лучшему, что он проспал. Что бы он стал делать? Пошел бы с Марисалой на лекцию? Мысль интересная, но ей едва ли пришлась бы по вкусу. Марисала ясно дала понять, что ищет его общества лишь в одном месте — в постели. Вчера вечером Марисала три раза появлялась на кухне в футболке, которая заменяла ей ночную рубашку. Лайам в гостиной сидел за компьютером — просматривал материалы о сексуальных преступлениях, полученные от Лорен, — и старался не смотреть, как мелькают в дверном проеме ее обнаженные стройные ноги. Но каждый раз Марисала под каким-нибудь предлогом заглядывала к нему. Например, спрашивала, не погуляет ли он завтра с собакой, если она не вернется к обеду. Марисала вымыла волосы, и они падали на плечи тяжелыми блестящими волнами. Одних волос и загорелых ног было достаточно, чтобы Лайам потерял всякое самообладание. А лукавая улыбка Марисалы и таинственная глубина ее глаз просто сводили его с ума! Она, кажется, этого и добивалась. Она твердо решила оказаться в его постели до первого октября. Господи, какой черт дернул Лайама ввязаться в такую историю? Какого дьявола он согласился держать ее у себя еще месяц?! Лайам хотел ее. Он не мог отрицать, что его тело жаждет одного: повалить Марисалу на постель и овладеть ею со всей силой давно сдерживаемой страсти. Но, кроме тела, у Лайама есть и душа, и сердце, и совесть. Он знает, что сможет побороть свое желание — хоть это и будет очень нелегко. Но он не вынесет, если вспышка минутной страсти разрушит их дружбу. Лайам не без труда спустил ноги с постели. Голова гудела, во рту стоял омерзительный металлический привкус. Лайам натянул шорты и отправился на кухню, на запах свежесваренного кофе. Войдя, Лайам увидел Гектора: пуэрториканец, стоя спиной к нему, нарезал овощи. Лайам всегда считал себя одиночкой; но, как ни странно, присутствие других людей в доме сейчас действовало на него успокаивающе. Ему нравилось просыпаться под шум льющейся из крана воды и знать, что для него уже готовы чашка кофе и доброе слово. Даже непонятно, как ему до сих пор не пришло в голову нанять домработницу? — Доброе утро. Как Инес? Услышав голос Лайама, щенок вскочил и подбежал к нему. Шерстка его блестела на солнце: видно, не зря Марисала вчера устроила ему ванну! — Не слишком хорошо, сеньор. Она лежит в постели. Человек у кухонного стола был того же роста, что и Гектор, с такими же узкими плечами и гладкими черными волосами, и говорил он с таким же сильным испанским акцентом — но, когда он повернулся, Лайам убедился в своей ошибке. Незнакомец был немолод: в волосах его просвечивала седина, а темно-карие глаза светились той мудростью, которую дают только прожитые годы. — Сегодня я поработаю вместо нее. — Ага, — произнес Лайам, доставая из шкафа кофейную чашку. — А вы?.. — Рикардо Монтойя. — Незнакомец слегка поклонился, и суровое смуглое лицо его осветилось улыбкой. — Для меня большая честь познакомиться с вами, сеньор Бартлетт. Вы много сделали для моей страны. — Ага, — повторил Лайам, наливая себе кофе. — И где же нашла вас Марисала? — В Бостонском Центре помощи беженцам, — ответил Рикардо. — Марисала была у нас сегодня утром. Я был очень рад снова ее увидеть. Мы вместе сражались в Сан-Салюстиано. Лайам присел за стол. — И вам, разумеется, негде жить. — Он уже смирился со своей участью. Похоже, Марисала будет приводить сюда бездомных до тех пор, пока в доме не останется ни одной свободной комнаты! В темно-карих глазах Монтойи сверкнул веселый огонек. — Нет, сеньор. Она попросила меня посидеть сегодня с Инес. Гектору предложили временную работу — но он боится оставлять Инес одну, ведь роды могут начаться в любую минуту. А у Марисалы с одиннадцати занятия. — Почему же она не попросила меня? — Она сказала, что не хотела вас будить. — Рикардо повернулся к своему собеседнику. — Она не хуже вас знает, что такое бессонница. Я и сам порой просыпаюсь среди ночи и долго не могу заснуть — а ведь я отсидел всего два месяца. Вы, сеньор, провели в тюрьме гораздо больше. Полтора года, если я не ошибаюсь? Лайам сжал зубы. Перед глазами его всплыли образы кошмарного сна. — Честно говоря, не помню, — вежливо ответил он. — В тюрьме я потерял счет дням… Рикардо открыл воду и начал мыть посуду. Он тер каждый предмет губкой, аккуратно вытирал и ставил в сушку. — Неудивительно, — заметил он. — Ведь вы находились в полной темноте. Помню, мне казалось, что я погребен заживо… Лайам вздрогнул, словно наяву услышав лязганье засова. Нет, он не хотел об этом думать. Не мог. — Пойду-ка приму душ, пока Марисалы нет, — отрывисто сказал он и двинулся к дверям. — Сеньор, шрамы на спине бледнеют со временем. Через несколько лет они станут едва различимы. Но душевные раны кровоточат до сих пор. Лайам резко обернулся. Рикардо встретил его взгляд мягкой улыбкой. — Вы видите солнце, дышите свежим воздухом, ходите, куда вам вздумается, — но, пока душа ваша заперта во тьме, вы остаетесь узником. Внезапная догадка осенила Лайама. — Вы работаете в Центре помощи беженцам? — Да, сеньор, — снова улыбнулся Рикардо. — Психологом, если я не ошибаюсь? Рикардо пожал плечами и с той же безмятежной улыбкой вернулся к недорезанному перцу. — Какая разница? Что такое «доктор»? Только приставка к имени. Важно то, что я человек и прошел через тот же ад, что и вы. — Марисала позвала вас не к Инес, а ко мне. Она считает, что мне нужно… Телефонный звонок прервал его гневную речь. Рикардо поднял нож и замер, прислушиваясь к голосу автоответчика. — Гектор звонит каждый час и справляется об Инес, — объяснил он. — Не беспокойтесь, сеньор, я не сниму трубку, пока не убеждусь, что это он. Автоответчик запищал, а затем заговорил незнакомым веселым голосом: — Привет, это сообщение для Марисалы. Марисала, это Дэн Грисуолд — помнишь, из того дома на Коммонвелс-авеню в Олстоне? Дэн! Тот хиппи с козлиной бородкой и ухмылкой во всю физиономию! Лайам едва не заскрежетал зубами. — Я получил твое сообщение, спасибо. Конечно, жаль, что ты не можешь поселиться у меня; но я понимаю, что с этим парнем, другом твоего дядюшки, лучше не шутить. Как, как назвала его Марисала? «Друг моего дядюшки»? — Я надеюсь, он не помешает нам стать друзьями, — радостно продолжал Дэн. — Я хочу пригласить тебя к себе на вечеринку. Приезжай в субботу к восьми. Буду ждать. Пока. Лайам выругался сквозь зубы. Этот парень будил в нем какие-то первобытные инстинкты! Снова раздался писк, и все смолкло. Через несколько секунд Рикардо заговорил: — Марисала очень привлекательная девушка. Испытания не смогли убить в ней удивительной женственности, против которой могут устоять немногие мужчины. Он с понимающей улыбкой посмотрел на Лайама. — Боюсь, скоро ваш телефон начнет разрываться от звонков. Готовьтесь… как это говорят американцы?.. защищать свои права. Лайам резко повернулся к дверям. Уж об этом он точно не станет разговаривать с психологом! — Ладно, я пошел в душ. В это время в прихожей послышался звук отпираемой двери. Щенок вскинул уши и с радостным лаем, чуть не сшибив Лайама с ног, бросился навстречу хозяйке. — Привет, Эвита! — воскликнула Марисала, опускаясь на колени и гладя свою любимицу. — Какая ты сегодня красавица! После ванны тебя просто не узнать. Она подняла глаза на Лайама и покраснела. Сперва Лайаму подумалось, что ее смутил его обнаженный торс, но в следующую секунду он понял: Марисала чувствует себя виноватой, потому что все-таки дала собаке имя. — Ты назвала собаку Эвитой? — воскликнул он и невольно расхохотался. Марисала рассмеялась в ответ, но глаза ее оставались серьезными. — Я не могу звать ее просто «собакой». И потом, ее хозяева так и не объявились. — Еще объявятся. — Не обязательно. — Мара, знаешь поговорку? Надейся на лучшее, но готовься к худшему. Марисала поняла, что сейчас он говорит не только о собаке. — Ты уже познакомился с Рикардо? — смело спросила она. — Да. Он, кажется, свое дело знает. Предложил мне кофе и сеанс психотерапии. Но я предпочитаю кофе без добавок. — Остроумный, спасу нет, — проворчала Марисала и, заглянув на кухню, окликнула: — Dias, Рико! — Buenos dias, Марисалита, — ответил Рикардо. — Обед будет через полчаса. Лайам подошел к Марисале вплотную. — Если я захочу лечиться, — произнес он тихо, но решительно, — я сам найду себе врача! Понятно? Марисала даже не моргнула. — Я просто подумала, что тебе надо с кем-то поговорить, — ответила она. — Ведь Рикардо тоже был в тюрьме… Лайам поспешно сменил тему. — Прости, что я проспал твой первый учебный день, — сказал он. — Почему ты меня не разбудила? Марисала последний раз почесала Эвиту за ухом. — Не смогла. Я зашла к тебе, но ты так тихо спал… Я не стала тебя будить. Лайам представил, как Марисала с нежной улыбкой на лице стоит у его кровати — но это видение тут же сменилось другим. Истерзанное девичье тело на грязном тюремном дворе… — Да, я хорошо выспался, — ровным голосом ответил Лайам, хотя это спокойствие далось ему нелегко. — А как твои занятия? — Кошмарно! — фыркнула Марисала. — Почему? — Потому. Какой-то сумасшедший дом! Лайам присел на ступеньки и отхлебнул кофе. — Что случилось? Кто обидел нашу маленькую Марисалу? — Да ничего не случилось! Просто это все ужасно, все вместе. Сегодня у меня было две «пары»… — Знаю. Лекция по истории Америки и семинар по английской литературе. — Вот именно. На лекцию набилось столько народу, что я со своего места даже не видела профессора. Все вокруг болтали, и из лекции до меня доносились только отдельные слова. Лучше бы я посидела дома и почитала учебник! А на семинаре… угадай, чем мы там занимались? Читали вслух рассказ о собаке! — Она бросила взгляд на щенка. — Эвита, милая, не обижайся, я тебя очень люблю. Но, знаешь, Лайам, я сидела и спрашивала себя, что я здесь делаю? Потом нас разделили на группы, и началось обсуждение. Преподаватель задавал идиотские вопросы, а мои однокашники все обсуждение сводили на вчерашнюю дискотеку. Лайам уткнулся в свою чашку, чтобы скрыть улыбку. — Мне такое образование не нужно, — закончила Марисала. — Знаешь, я ждал чего-то в этом роде, — невольно улыбнувшись, ответил Лайам. — Это не смешно! Что мне там делать?Это пустая трата времени! — бушевала Марисала. — Может быть, стоит сменить факультет? — На что сменить? Я просмотрела список предметов — там нет никаких упоминаний о военной подготовке или рукопашном бое. А это единственное, в чем я разбираюсь. Марисала поднялась и направилась к себе. Под ногами у нее крутился щенок. Лайам пошел следом. — А может, тебе тогда лучше всего пойти в военную академию? Марисала невесело рассмеялась. — Спасибо! Все эти годы я только и мечтала о том, чтобы положить автомат и зажить нормальной мирной жизнью! А теперь ты предлагаешь мне воевать до старости! Она опустилась на кровать, понуро ссутулив плечи. — Что мне теперь делать? Лучше бы я вышла за Энрике и со всем этим покончила! Лайам остановился в дверях. Он хотел подойти к ней, сесть рядом, обнять — но запретил себе сделать это. Он напряженно замер и только крепче сжал в руке чашку. — Как ты это выносишь? — тихо спросила Марисала. — И еще ухитряешься улыбаться! Она подняла на него усталый взгляд. — Сегодня на лекции девица рядом со мной сломала ноготь. Ты бы видел, что тут началось! Конец света! Она рыдала на всю аудиторию! Знаешь, мне казалось, что я сплю. И вижу очень дурной сон. Как может нормальный человек рыдать из-за сломанного ногтя? Или драться из-за места для стоянки? По дороге в университет я видела, как два парня едва не подрались из-за того, что оба хотели припарковать машину в одном месте. — Она медленно покачала головой. — Мне хотелось схватить их за плечи и встряхнуть как следует. Или закричать на весь город. — Голос ее дрогнул. — Закричать, что, пока они тут отращивают ногти и бегают по дискотекам, в Сан-Салюстиано дети умирают от голода! Лайам почувствовал, что еще минута — и она разрыдается. — Пожалуйста, уходи, — пробормотала Марисала. — Закрой дверь и оставь меня одну. Лайам знал, что это и должен сделать. Это и ничто другое. Закрыть дверь и уйти. Но вместо этого он вошел в комнату. Вместо этого поставил чашку на кофейный столик. Вместо этого сел рядом с Марисалой и сжал в руке ее хрупкие пальцы. — Мы что-нибудь придумаем, — начал он, моля Бога, чтобы голос его звучал бодро и уверенно. — У меня есть знакомый, специалист по выбору профессии — он тебя протестирует и выяснит, какая работа тебе подойдет. Я помогу тебе, Мара; вдвоем мы обязательно найдем для тебя что-нибудь подходящее! Марисала подняла голову и улыбнулась дрожащими губами. По щеке ее скатилась слеза; Марисала сердито смахнула ее и отвернулась. Лайам сделал вид, что ничего не заметил. Господи Боже, он уже забыл, когда в последний раз видел Марисалу в слезах! — Ты мне поможешь? — Марисала глубоко вздохнула и выдавила из себя еще одну натужную улыбку. — Ты, король неудачников? Она рассмеялась, и Лайам почувствовал, что тонет в глубине ее бездонных глаз. В глазах Марисалы еще блестели невыплаканные слезы: но вот что-то новое появилось в них… Нежность, желание… и доверие. Марисала хотела, чтобы Лайам ее поцеловал — это желание ясно читалось в ее глазах. Она мечтала об этом, но уже не надеялась. Она отвела взгляд, но тут же отважно подняла глаза — и, по своему обыкновению, прямо взяла быка за рога: — Ты тоже считаешь, что шрам на лице меня уродует? Лайам ожидал любого вопроса — только не этого! «Уродует?!» На миг он лишился дара речи. — Сантьяго хочет, чтобы я сделала пластическую операцию, — продолжала Марисала, — потому что ему неприятно видеть шрам. Он не хочет лишних воспоминаний о войне. Забыв об осторожности, Лайам протянул руку и нежно провел пальцем по бледно-розовому следу войны. — Он вовсе не уродлив, — ответил он. — Но, когда я смотрю на него, у меня подгибаются ноги: я вспоминаю о том, как близка ты была к смерти. — Значит, он тебя все же… беспокоит? Лайам осторожно поднял ее голову за подбородок и заставил Марисалу взглянуть себе в глаза. — А мои шрамы тебя беспокоят? — прямо спросил он. К его удивлению, глаза Марисалы снова наполнились слезами. Она кивнула. — Да, — прошептала она. — Куда сильнее, чем ты думаешь! Она взяла его за плечо, легким движением заставив повернуться спиной. Лайам знал, что там она увидит: бледную паутину шрамов — следов кнута Сан-Салюстианской «демократии». — Прости, — проговорил он, отодвигаясь. — Я никогда больше не появлюсь перед тобой без рубашки. — Не надо, — тихо ответила она. — Не надо прятать шрамы. Ведь они от этого не исчезнут. И я никогда, никогда не смогу о них забыть. Слезы потекли у нее по щекам, и Лайам вдруг вспомнил, когда в последний раз видел ее плачущей. Когда погибли ее отец и брат. Марисала мотала головой, пытаясь удержать слезы, но они текли еще сильнее. И Лайам тоже не смог удержаться. Протянув руки, он прижал ее к себе — и Марисала, тихо всхлипывая, уткнулась лицом ему в грудь. Только сейчас Лайам понял, каким нелегким испытанием стала для Марисалы поездка в Бостон. Он понял, что годы страшных испытаний навсегда убили в ней наивную девочку. Этой девочки, которую тщетно ищет в ней Сантьяго, больше нет. И еще Лайам понял: неважно, что он сделает сейчас — поддастся желанию или отвергнет страсть Марисалы во имя их дружбы. Что бы он ни сделал, она будет страдать. Но, если он поборет свои чувства, Марисала, может быть, испытает меньше страданий.
Глава 7
Рядом с магазином стояло множество машин, но Лайам без труда нашел место для парковки. Каким-то чудом ему всегда удавалось поставить машину сразу и прямо напротив двери. Если бы такая же удача сопутствовала ему и в остальных делах! Сегодня ночью Марисала проснулась от его крика. Она встала и хотела идти к нему — но в этот миг скрипнула дверь спальни, и в коридоре зажегся свет. Прильнув к двери, Марисала смотрела в щелку, как Лайам в одних трусах, сгорбившись, дрожащими, старческими шагами выходит в коридор. Он зажег весь свет в коридоре — но этого оказалось недостаточно. Марисала услышала, как он спускается вниз. Всю ночь до утра свет горел во всем доме, не считая ее спальни и комнаты Гектора и Инес. Встретившись с Лайамом наутро, Марисала поняла, что он больше не смыкал глаз. Прошла неделя с ее первого учебного дня. За всю неделю Лайам едва ли проспал часов двенадцать. Марисала подумывала, не позвать ли снова Рикардо Монтойю, — но тот твердо заявил, что не станет навязывать Лайаму свою помощь. «Нужно, чтобы он сам захотел раскрыться — передо мной или перед кем-нибудь другим», — сказал психолог. Но Марисала боялась, что перед ней Лайам не раскроется никогда. Еще бы: ведь сегодня утром он вывел ее из дома, посадил в машину — и, только тронувшись с места, объяснил, куда они едут. Марисала понимала, что Лайам поступил правильно. Скажи он ей заранее, она просто никуда бы не поехала! Дело в том, что Лайам привез ее в магазин. Покупать платья. Они вышли из машины. Лайам бросил монету в счетчик на стоянке. — Мне не нужна новая одежда, — решительно заявила Марисала. — Мне и этой вполне хватает. — Всего два или три платья, — твердо ответил Лайам. — Чтобы было в чем принимать Сантьяго. — Он же не приедет до Дня Благодарения! Зачем покупать платья сейчас? Лайам открыл дверь магазина, пропуская Марисалу вперед. — Чтобы ты привыкла их носить. Марисала застыла на месте. — Ты что! Ни в коем случае! — Тебе не придется носить их все время. Только иногда. Кстати, на следующей неделе намечается благотворительный бал. Думаю, для тебя это прекрасная возможность… — Лайам, ты же не поведешь меня на бал! Лайам закрыл дверь, рассудив, что громкий спор лучше вести снаружи, на тротуаре. — Неужели ты не мечтаешь попасть на бал? Мне казалось, что в душе каждой женщины живет Золушка! — В моей душе живет Рэмбо. Спасибо, не надо. — Мара, тебе нужно учиться вести себя в обществе! Мы ведь об этом уже не раз говорили… — Тебе не кажется, что бал — не лучшее место для тренировок? — Если ты сможешь очаровать кавалеров на балу, сможешь очаровать и Сантьяго. — Сантьяго больше всего хочет, чтобы я держала рот на замке. А этому можно учиться в любом месте. — Дело не только в этом. Ты должна научиться быть сдержанной и тактичной. Прислушиваться к сигналам, исходящим от собеседника. Знать, когда нужно командовать, а когда подчиняться. Если ты не понимаешь, как себя вести в той или иной обстановке, приглядывайся к другим и делай, как они. Мы говорили об этом уже… — Сотню раз, — сухо закончила Марисала. — А теперь для тебя открывается великолепная возможность… — Нет! — прервала его Марисала. — Если плохо слышишь, читай по губам. Нет, я не пойду на бал. — Не отказывайся сразу, подумай! Марисала помолчала с полсекунды. — Подумала. Все равно нет! — Ну, это просто смешно! — Ага, — кивнула Марисала и неожиданно прыснула. — Пошли, — пригласил Лайам, указывая на дверь. — Раньше начнем — раньше кончим. Он пропустил Марисалу вперед и сам вошел вслед за ней. — Есть еще одна проблема, — заметила Марисала вполголоса. — Ты сказал, что мы едем в магазин, когда мы уже сидели в машине. — И что из этого? Марисала приблизилась к нему и понизила голос: — Ты понимаешь, на мне нет нижнего белья. Взглянув Лайаму в лицо, Марисала от души пожалела, что не захватила с собой фотоаппарата. Эту физиономию стоило сохранить для потомков! Дело было не в том, что Марисала, например, забыла надеть трусы. Просто в ее шортах были вшитые трусики, а небольшая упругая грудь не нуждалась в поддержке, и бюстгальтер Марисала надевала только, когда бегала по утрам. Или когда отправлялась в магазин покупать себе платье. Последнее, впрочем, случалось крайне редко. Лайам глубоко вздохнул и сделал вид, что сообщение Марисалы не произвело на него ровно никакого впечатления. — Ну и что? Подумаешь! — Он снял со стойки вешалку с платьем. — Какой у тебя размер? — Не этот, — твердо ответила Марисала, с отвращением рассматривая желтое платье, разрисованное крупными ярко-алыми цветами. — Это платье мне не подойдет. Лайам снял другое. — А это? Это было уже получше. Правда, тоже в цветочек — здесь, кажется, все платья были в цветах — но рисунок помельче и цвет зелено-голубой, спокойный и приятный для глаз. — Слишком длинная юбка. Если придется бежать, я в ней запутаюсь. — Молодые леди не бегают в платьях, — заметил Лайам. — Но, мне кажется, тебе нужно что-то поменьше. — Он потянул с вешалки третье платье. — Видимо, следующим пунктом программы значится парикмахер, — вздохнула Марисала. — Нет, мы заглянем в универмаг и купим гребни или заколки. Стричь такие чудные волосы — преступление. — Он протянул ей несколько платьев. — Померяй. — Лайам! — воскликнула Марисала, взглянув на них повнимательнее. — Ты что, не видишь, какие здесь цены? На такие деньги большая семья может прожить целую неделю! Нет, я не могу их покупать, это слишком дорого! — Просто померяй. — Ну уж нет! — Марисала сунула платья ему на руки и бросилась вон из магазина. Лайам расплылся в улыбке. Отлично. Такой реакции он и ожидал. — А теперь вернемся назад и попробуем еще раз? — предложил он, выйдя на улицу вслед за ней. Еще один урок цивилизованного поведения. Сейчас они вернутся в магазин, и Марисала повторит то же самое тихо и спокойно, скрыв свою страстную натуру за железным занавесом вежливых, ничего не значащих фраз. Марисала удивленно взглянула на него: — Извини, не поняла. — Я много раз объяснял тебе, как надо обращаться с людьми вроде Сантьяго — однако ты, похоже, меня не слушала. Будь на моем месте твой дядюшка, он бы немедленно посадил тебя под замок! — Но… — Тебе не нравится магазин, не нравятся платья, не нравятся цены. Замечательно. Но зачем устраивать сцену? Кричать, выбегать из зала… Воспитанные люди так себя не ведут. — Воспитанные люди? — повторила Марисала. На щеках ее выступили красные пятна — верный признак гнева. — А как назвать тех, кто покупает себе тряпки по таким ценам? Это не невоспитанно, это… это бессовестно! Как ты мог привести меня в этот магазин? Как мог подумать, что я стану покупать платья по двести долларов, когда в моей стране дети умирают от голода? Да что там — даже здесь, на улицах Бостона, полно бездомных! — Хорошо, скажи мне об этом. Только не кричи, я не глухой. Давай вернемся в магазин, и ты скажешь все то же самое спокойно, без крика. — Ну нет! — упрямо ответила Марисала. — О таких вещах надо кричать на весь город! Лайам почувствовал, что в нем закипает гнев. — Есть время говорить и время молчать, — ответил он, из последних сил стараясь говорить спокойно. — И время кричать в полный голос, — возразила Марисала. — Твои слова прозвучат сильнее, если ты произнесешь их тихо и спокойно. Пойми, иногда крик бесполезен. Бесполезно кричать на Сантьяго — он все равно тебя перекричит. И на меня. Потому что я внимательно выслушаю, даже если ты будешь говорить шепотом. — А мне нравится кричать! И знаешь, если ты снова потащишь меня в магазин, я еще не так заору! — Марисала, ты специально выводишь меня из себя! — взорвался Лайам. — Ты прекрасно знаешь, чего я хочу добиться! — Знаю. Ты хочешь, чтобы я молчала, когда внутри все надрывается от крика. Улыбалась, когда хочется плакать. Прятала все свои чувства и никогда никому их не показывала. Короче говоря, чтобы я стала такой, как ты. — В голосе ее слышалось настоящее презрение. — И кричала только во сне! Лайам не отвечал. Да и что он мог ответить? Марисала решительно пошла к машине. — Отвези меня в какой-нибудь недорогой универмаг, — сказала она, не оборачиваясь, — и я попробую еще раз. Лайам молча сел на свое место, завел мотор и направил машину в район дешевых магазинов. «Время кричать в полный голос». «Ты кричишь только во сне». «Она права. Помоги мне, Боже, она во всем права!» Лайам не мог припомнить, когда в последний раз повышал голос в гневе или раздражении. А вот от страха он кричал каждую ночь.— Что сделал Гектор? Марисала скинула сандалии и, если бы не сильная рука Лайама, бросилась бы босиком прямо к Эвите. Впрочем, Лайам тут же отпустил ее, словно обожженный этим прикосновением. — Гектор нашел работу, — ответил Лайам вместо Инес. — Его нанял какой-то пейзажист из Бруклина. — На полный рабочий день, — добавила Инес, поудобнее пристраиваясь на стуле. — Фантастика! — воскликнула Марисала. — Еще бы! — ответил довольный Лайам, словно это была целиком его заслуга. На глазах у Инес выступили слезы. — Он не мог найти работу, потому что у нас не было ни адреса, ни телефона. Если бы не вы… — Она улыбнулась сквозь слезы. — Как нам повезло, что мы встретили вас! Лайаму стало неловко, и он попытался снять смущение шуткой. — Нам тоже. Подумайте, ведь Марисала могла бы привести в дом какого-нибудь бандита, а он бы нас ограбил или зарезал во сне! — Тебя это не должно беспокоить, — едко заметила Марисала, — ты ведь почти не спишь. Лайам присел на корточки, чтобы почесать Эвиту за ухом. — А тебя охраняет свирепый сторожевой пес. Как и ожидал Лайам, слезы на глазах у Инес мгновенно высохли, и она захихикала. Марисала пригладила длинный подол своего нового платья и повернулась кругом, чтобы Инес увидела обновку со всех сторон. — Четырнадцать долларов девяносто пять центов — представляешь? И, по-моему, очень неплохо. — А тебе как кажется, Эвита? — спросил Лайам у щенка. — Как ты думаешь, если в ресторане или в гостях кто-нибудь спросит у Марисалы, сколько стоило ей это платье, сможет она увильнуть от ответа? Думаешь, да? А по-моему, нет. Она встанет во весь рост и объявит на весь ресторан: «Четырнадцать долларов девяносто пять центов!» Марисала смерила его убийственным взглядом. — По-твоему, я вообще не способна, как ты говоришь, «вести себя прилично»? — Поверю, только когда увижу. Хотелось посмотреть на тебя на благотворительном балу — но ладно, если ты сама считаешь, что не справишься… — Мне же не нужно будет идти на бал с Сантьяго! Может быть, сначала отработаем ужин? Лайам улыбнулся. — Верно, бал исключен. Ты же не сможешь найти себе вечернее платье за двадцать баксов! — А тебя не смущает, что твой галстук стоит вчетверо дороже моего платья? — И об этом она тоже объявит на весь ресторан, — пожаловался Лайам Эвите. — В четыре раза! — возмущенно повторила Марисала. — Черт-те что! Какой-то римский патриций времен упадка! — Верно, верно. Патриций. Так меня еще в школе дразнили. — Лайам в последний раз погладил Эвиту и поднялся. — А теперь пошли. — Поздравь от меня Гектора, когда он вернется, — попросила Марисала Инес. — Обязательно, — улыбнулась та. — И скажите, чтобы сегодня он ничего не готовил, — добавил Лайам. — Я закажу на дом обед из ресторана. Такое событие стоит отпраздновать! — Вы так добры… — пролепетала Инес, и на глаза ее вновь навернулись слезы. Даже у Марисалы подозрительно защипало глаза. — Лайам, какой ты милый! — тихо сказала она. — Я же патриций времен упадка! — Ага. И при этом очень милый. Чего еще желать от мужчины, который пригласил меня на свидание? — Наш ужин — не свидание, — возразил Лайам. — Просто еще один урок хороших манер. Марисала улыбнулась ангельской улыбкой. — Отлично. Может быть, на этот раз ты хоть чему-нибудь научишься? Не дожидаясь его ответа, она выскользнула за дверь.
— Ты не знаешь, что значит «правило большого пальца»? — Марисала сидела за столиком напротив Лайама, и свеча озаряла ее лицо причудливой игрой света и теней. — Конечно, знаю, — ответил Лайам. — Так говорят, когда речь идет о чем-то обычном, всем хорошо известном. Он наконец решился поднять на нее глаза. Действительно, они ужинали вместе, и не смотреть на свою даму было просто невежливо. Тем более — во время спокойной, приличной и цивилизованной беседы. И слава Богу, что беседа текла так спокойно. Лайаму не приходилось смотреть на Марисалу больше одного раза в пять минут. — А ты знаешь, откуда возникло это выражение? — продолжала расспросы Марисала. Зелено-голубое платье с пышной юбкой совершенно ее преобразило. Но особенно поразило Лайама то, с какой грацией и изяществом носила Марисала этот совершенно непривычный для себя наряд. Посетители за соседними столиками, официанты, даже метрдотель маленького итальянского ресторанчика — все они поглядывали на нее. Даже татуировка на обнаженном плече не портила Марисалу — лишь придавала ей экзотичности. Она по-прежнему смотрела на него, ожидая ответа — ах, черт, ведь Лайам, засмотревшись на нее, забыл вопрос! Ах да. «Правило большого пальца». — Возможно, это как-то связано с мерами длины, — ответил он. — Может быть, имеется в виду стандартная длина мужского большого пальца — столько-то дюймов. Сперва Лайам хотел повести Марисалу в какой-нибудь дорогой и модный ресторан — разумеется, в такой, где в меню не проставлены цены. Но, подумав, решил, что тогда ужин превратится в очередной бесконечный спор. — Некоторые полагают, — начала Марисала, — что это выражение пришло от дровосеков, которые измеряли длину бревна при помощи своего большого пальца. Другие же лингвисты считают, что оно связано не с длиной пальца, а с шириной. Будто бы в старину существовало церковное правило, по которому мужчина не имел права бить жену палкой толще своего большого пальца. Лайам едва не подавился вином. — Ты шутишь! Марисала покачала головой. — Знаешь, в Сан-Салюстиано подобные законы сохраняются до сих пор. — Боже мой! Я не знал. — По местным законам женщина является собственностью мужа. Если она работает и получает зарплату, чек выписывается на его имя. Женщины имеют право голоса, но реально почти им не пользуются. Существует закон, по которому муж в случае болезни жены может проголосовать за нее. — Марисала невесело рассмеялась. — Ты себе не представляешь, сколько женщин заболевает в день выборов! Она отпила глоток вина и продолжала: — Во всей стране господствует убеждение, что «хорошая женщина» не должна работать. Однако женщины все же принуждены зарабатывать себе на жизнь черной, низкооплачиваемой работой — а вечером, вернувшись домой, готовить ужин, стирать и убирать для всей семьи. — Не удивительно, что ты не хочешь замуж! Марисала улыбнулась, но глаза ее оставались серьезными. — Я бы вышла замуж только по любви. — А ты… — Лайам заколебался, но закончил фразу: — Ты очень любила Энрике? Марисала отхлебнула из бокала и пожала плечами. — Не знаю. В то время мне казалось, что да. Сейчас — скорее нет. Хотя… в постели он был что надо. Лайам отвернулся, не желая показывать Марисале, как задели его эти мимоходом брошенные слова. Что он мог ответить? «В постели он был что надо…» Лайам знал, что для него близость с Марисалой стала бы блаженством, дорогой в рай. Никогда, никогда он не смог бы говорить об этом так небрежно! Слава Богу, Марисала перескочила на другую тему: — Да, забыла тебе сказать. Сегодня я получила результаты тестов по выбору профессии — помнишь, ты водил меня к этому своему другу? — Получила? — удивленно переспросил Лайам. — Подожди-ка… Разве ты их отправила? — Конечно, — улыбнулась Марисала. — Ты уже спрашивал. Так вот, угадай, какая профессия наилучшим образом соответствует моим личностным характеристикам и интеллектуальному уровню? — Боюсь даже предположить, — невольно улыбнувшись, ответил Лайам. — Трусишка! Хорошо, даю подсказку. Сидеть дома мне не придется. Ну давай, угадывай! Первая попытка! — Водитель-дальнобойщик? Марисала звонко рассмеялась, и трое официантов с разных концов зала тут же подбежали спросить, не хочет ли она еще вина. Марисала позволила наполнить свой бокал, поблагодарила и снова повернулась к Лайаму. — Горячо, — ответила она, глядя ему в лицо смеющимися глазами, — но не совсем то. Твои тесты показали, что из меня получится замечательный прораб на стройке. Или политический деятель. И то, и другое идеально мне подходит. — Она облокотилась о стол и подперла рукой подбородок. — Представляешь? — Представляю. Значит, тесты тебе не помогли. Ну что ж, по крайней мере, стоило попробовать. — Он отпил вина и задумался. — А может быть, тебе попытать счастья в полиции? — Я устала от оружия. Хочу заняться чем-нибудь мирным. Право, лучше уж быть прорабом, строить дома… Дарить жизнь, а не отнимать. И потом — представь себе женщину-полицейского в Сан-Салюстиано! — Она выразительно закатила глаза. — Послушай, — осторожно начал Лайам, — может быть, тебе лучше остаться в Бостоне? Зачем возвращаться на Сан-Салюстиано, где так плохо живется женщинам? Марисала подняла на него огромные бездонные глаза. — Там моя родина, — просто ответила она. — Мне нужна очень веская причина, чтобы не возвращаться домой. — А то, что на Сан-Салюстиано женщины — существа второго сорта? Это не веская причина? — Это не заставит меня покинуть родину, — ответила Марисала. — Скорей уж мне захочется вернуться и все изменить. — Ты ведь говорила, что тебе надоело воевать! — С автоматом в руках — да. Но для мирной жизни у меня еще пороху хватит. — Так, может быть, совет насчет политического деятеля был не так уж смехотворен? Займись политологией. Или правом. Как насчет юридического колледжа? — Вот и Дэн мне то же советует. — Дэн? — Что-то внутри у Лайама оборвалось и ухнуло вниз. — Ну, ты его помнишь. Из того дома на Коммонвелс-авеню. Я несколько раз встречала его в университете. Он подрабатывает лаборантом на кафедре истории. — Ну, разумеется, он постарался пролезть и туда! — прорычал Лайам. Улыбка сползла с лица Марисалы. — Можно спросить, что ты имеешь в виду? — очень тихо и вежливо спросила она. Но Лайама понесло. — Да ладно, Мара! Ты не хуже меня знаешь, чего он хочет! Лицо Марисалы исказилось гневом. Лайаму показалось, что она сейчас по обыкновению даст волю своим эмоциям — но этого не случилось. — Да, — тихо ответила она. — Потому что я нравлюсь ему такой, как я есть. И еще я знаю, чего он не хочет. Он не хочет меня переделывать. Не хочет, чтобы я ходила, одевалась или разговаривала по-другому. Ему нужна я, Марисала Боливар, а не моя улучшенная версия, как, например, Сантьяго или тебе. Ему не нужны эти модные тряпки… — Правильно, он предпочел бы видеть тебя голой. Этого Марисала уже не выдержала. Ее бурный темперамент вырвался наружу: она с силой стукнула ладонью по столу. — Ты всего один раз его видел! Как ты можешь судить… Лайам взглянул на часы. — Неплохо. Ты продержалась девяносто семь минут. Еще немного тренировки — и Сантьяго будет потрясен! Марисала недоверчиво уставилась на него. — Ты что, нарочно? Специально выводил меня из себя? Ну, знаешь, Сантьяго не станет ставить надо мной таких экспериментов! И, держу пари, ему Дэн понравится! Лайам знал, что она права. Сантьяго уважал смелых и независимых людей, пусть даже их взгляды и привычки во многом отличались от его собственных. — Давай-ка сменим тему. Хочешь десерт? Марисала поднялась из-за стола. — Нет, Лайам, я не хочу десерта. И не хочу менять тему. Ты ведешь себя как собака на сене: ни себе ни другим. — Неправда! Лайам понял, что зашел слишком далеко. Случайное упоминание о Дэне вывело его из себя. И теперь оставалось только отрицать, что он питает к Марисале хоть какой-то интерес… Лайам уже сам не понимал, где правда, а где ложь. Он окончательно запутался. — Значит, ты не станешь возражать, если прямо отсюда я поеду к Дэну? На ту самую вечеринку, куда он пригласил меня по телефону, а ты не удосужился мне передать? У Лайама упало сердце. Черт возьми, он действительно совсем об этом забыл! Честное слово, просто забыл… — Марисала, извини, ради Бога… — Ты хочешь поймать двух зайцев разом, — заметила Марисала, утирая губы салфеткой. — Ты ведь сам решил, что я тебя не интересую. Так прекрати изображать ревнивого любовника и дай мне жить своей жизнью. — Мара, пожалуйста, сядь и… — Благодарю за ужин. Все было просто великолепно. Почти все. Пока, увидимся после вечеринки.
Глава 8
Он снова в джунглях. Прячется от солдат. Черная, непроглядно черная тропическая ночь. Под деревьями стелется мутно-серый туман. Отряд правительственных войск обыскивает лес в нескольких ярдах от того места, где лежат они с Марисалой. Марисала, измученная усталостью и лихорадкой, свернулась калачиком в спальном мешке: Лайам слышит ее частое и неровное дыхание. «Господи, — думает он, — помоги нам найти приют! Еще две или три ночи на голой земле — и она не выживет!» Самому ему тоже скверно: ноют едва затянувшиеся раны. Но о себе Лайам старается не думать. Из-за зарослей доносится резкий запах дешевых, скверных сигар. Лайам вспоминает, что Марисала заставила свой отряд в полном составе бросить курить: ведь запах табака в джунглях может выдать их врагам. Один солдат подошел совсем близко, и Лайам вжимается в землю, словно надеется слиться с ней в одно целое. Сзади зашевелилась Марисала. — Лайам! — испуганно шепчет она и садится. — Лайам! Пока солдат ее не слышит. Но Лайам понимает: заговори она чуть громче — их обнаружат. Быстро и бесшумно он валит ее на землю, прижимает своим телом, осторожно зажимает ей рот рукой. — Тише! — шепчет он ей в ухо. — Ни звука! Здесь солдаты! Но, похоже, лихорадка помрачила ее рассудок. Марисала вырывается, и он прижимает ее к земле все крепче, моля Бога, чтобы солдаты не услышали возни в кустах… Волосы ее недавно вымыты; от них исходит свежий запах… Стоп! Лайам открыл глаза. В свете лампы, падающем из коридора через открытую дверь, он увидел Марисалу. Она лежала под ним: Лайам крепко прижимал ее к кровати и зажимал ей рот обеими руками. Вдруг Марисала укусила его за палец; Лайам вскрикнул и отдернул руку. — Лайам, успокойся! — воскликнула она, тяжело дыша. — Здесь нет никаких солдат! Только ты и я! Ну, приди же в себя! Господи, только этого не хватало! Лайам, очнись! Нет, это не джунгли. Он лежит в постели. Чистой и теплой. И Марисала рядом с ним. — Мы в Бостоне, — продолжала она. — В Бостоне? — переспросил он. Какая-то бессмыслица! Что им делать вместе в Бостоне?.. Какие мягкие у нее волосы, как нежно они пахнут! Как хочется зарыться в них лицом… — Но я же… — Ты спал и видел сон, — ответила она. Сон! Неужели это только сон? А на самом деле он дома, в безопасности, в одной постели с Марисалой? Подождите-ка, что она делает у него в постели? Но они лежат, обнявшись, ноги их переплетены, бедра прижаты друг к другу, и всем телом Лайам ощущает удивительное сочетание ее нежной плоти и крепких мускулов. Кажется, что она всегда была здесь, рядом с ним, а иначе и быть не могло! Желание Лайама пробуждается, и он чувствует, как невольно отвечает ему тело Марисалы… Когда они успели стать любовниками? Стоп! Ведь Марисала одета! На ней то же платье, в котором она была на ужине! Да, они ведь ужинали вместе — в уютном итальянском ресторанчике, за много миль и за много лет от тропического острова Сан-Салюстиано. — Инес рожает, — снова заговорила Марисала. — И, хоть лично мне и не хочется оставлять тебя, придется встать и отвезти ее в клинику. И поскорее: малыш не хочет ждать. Инес… рожает… малыш… Лайам потряс головой, прогоняя сон… и вдруг все вспомнил. Нет, они с Марисалой — не любовники. Помоги ему Боже, ведь ему доверил девушку Сантьяго. — Я сам отвезу ее, ты плохо знаешь город. Спортивные трусы, в которых привык спать Лайам, не скрывали его реакции на Марисалу: поэтому он поспешно вскочил и потянулся за джинсами. Марисала поспешила к дверям — но на пороге остановилась и, поколебавшись, спросила: — Ты уверен, что сможешь вести машину? — Конечно! Я только… просто… Ну, теперь-то я вполне проснулся, — торопливо закончил он, застегивая ширинку и оглядываясь в поисках тенниски. — Как… э-э… как прошла вечеринка? — Он чуть было не спросил, как ей понравился Дэн. — Очень мило. Дэн так обрадовался, когда меня увидел! — Еще бы! — фыркнул Лайам, слишком поздно сообразив, что сейчас не время затевать перепалку. Но Марисала не обратила внимания на его язвительный тон. — Я иду на кухню к Инес и Гектору, — сказала она. — Поторопись.Но они опоздали. Одного взгляда на Инес хватило Марисале, чтобы понять: ехать в клинику поздно — ребенок появится на свет через несколько минут. В дверях появился Лайам с ключами от машины в руке. Волосы взъерошены, на подбородке проступает золотистая щетина. — В какую клинику едем? — спросил он, приглаживая волосы рукой. — Или это неважно? — Мы никуда не едем, — ответила Марисала, торопливо засучивая рукава и моя руки в кухонной раковине. — Позвони в «Скорую помощь», вызови медиков — и поскорее! Гектор, возьми несколько чистых полотенец и простынь и отнеси в спальню. Инес, пойдем со мной. Лайам оторопел. — Как… как не едем? — произнес он, заикаясь. Сверху послышался обиженный визг Эвиты: Марисала заперла ее в своей спальне, чтобы она не путалась под ногами. — Лайам, пожалуйста, позвони по 911, — спокойно, чтобы не пугать Инес, попросила Марисала. — Похоже, малышу не терпится увидеть мир. — Мне хочется тужиться! — простонала Инес по-испански, хватая Марисалу за руку. — Очень хорошо, — мягко говорила Марисала, помогая женщине подняться в спальню. — Это значит, что скоро все кончится. Тужься, не бойся! Ты молодчина! Все идет как надо! Гектор попятился вон из комнаты. — Гектор, помоги своей жене, — так же мягко, но решительно приказала Марисала. Подстилая под Инес полотенца, она заметила черную головку младенца — а это значило, что Инес осталось терпеть всего несколько минут. — Но… — простонал Гектор, пятясь к дверям. — Разве это не твой ребенок? — спокойно спросила Марисала. В негромком голосе ее слышалась сила; она не убеждала, а приказывала. — Ты был рядом с женой в радости: так не покидай ее теперь, когда ей трудно! В дверях появился Лайам. — Врачи уже выехали, — сообщил он. — Минут через десять будут здесь. Марисала взглянула ему прямо в глаза. Лайам, как и она, понимал, что десять минут — это слишком долго. Ведь ребенок появится на свет прямо сейчас! — Ты когда-нибудь принимала роды? — спросил он почти беззвучно. — Да. Инес вскрикнула и вцепилась ей в руку. Марисала, успокаивая, погладила ее по спине. — Много раз. В джунглях не так уж много врачей, так что каждому из наших бойцов пришлось многому научиться. Промывать и перевязывать раны, бороться с лихорадкой… и принимать роды. Лайам вдруг понял, что до сих пор не воспринимал Марисалу как взрослую. Она одевается как подросток, режет правду-матку с бестактной прямотой юности. Но много ли девочек-подростков в Америке умеют принимать роды? Много ли американских девушек в такой ситуации сумели бы справиться, взять ответственность на себя? Лайам поднял глаза — и у него перехватило дыхание. Инес цеплялась за Марисалу, глядя на нее с мольбой и надеждой. А та ободряюще улыбалась, и Лайам понял: она знает, что делать, и все сделает как надо. — Все хорошо, — ласково говорила Марисала. — Потерпи, осталось совсем чуть-чуть. Скоро, совсем скоро ты возьмешь на руки сына или дочку — и забудешь о том, как тебе было больно, а будешь помнить только радость. Инес молча кивала. Губы ее были искусаны в кровь. — Поговори с ней, — приказала Марисала позеленевшему Гектору. — Скажи, что ты ее любишь. Скажи, что она молодчина. Скажи, как это будет здорово — держать на руках своего малыша! Гектор наклонился к жене и что-то тихо и нежно заговорил по-испански. Лайам перевел дух. — Чем я могу помочь? Марисала подняла глаза и улыбнулась — но Лайам заметил, что в глазах у нее блестят слезы. — Вымой руки, ты поможешь мне держать Инес. — А ты не хочешь ее положить? — неуверенно спросил Лайам. — Зачем? Это создаст ей дополнительные трудности. В Латинской Америке женщины часто рожают сидя или даже стоя — ребенок вылетает, как ракета, а доктор подхватывает его на руки. По своему опыту могу сказать, что роды в сидячем положении происходят гораздо легче. Пойди, пожалуйста, вымой руки. Инес громко застонала, и Гектор побледнел еще сильнее. — Дышите! — приказала Марисала им обоим. — Глубоко дышите! Лайам бросился на кухню и начал торопливо мыть руки. Из спальни послышался какой-то грохот и восклицание Марисалы: — О, черт! Лайам, иди сюда, ты нам нужен! Вытирая на ходу руки, Лайам бросился в спальню. Гектор лежал на полу лицом вниз: он был в обмороке. Одной рукой Марисала поддерживала Инес, другой пыталась принять ребенка — но Инес так за нее цеплялась, что сделать это было нелегко. — Поддержи ребенку голову! — приказала Марисала Лайаму. — О-о-о! — Инес кричала в голос, скрючившись от непереносимой боли. — Давай! — скомандовала Марисала. Лайам нагнулся, протянул руки — и с каким-то благоговейным ужасом увидел, как из чрева Инес, словно из пасти чудовища, вылезает младенческая головка, покрытая густыми черными волосами. — Тужься! — командовала Марисала. — Давай! Еще! Ну еще немного! — Но вопли Инес заглушали ее голос. Казалось, прошла целая вечность — и вот, в какой-то удивительный, немыслимый миг головка младенца легла в протянутые ладони Лайама, и Лайам увидел его личико — красное, сморщенное, измазанное кровью и какой-то слизью. — Дыши! — скомандовала Марисала, и сама начала глубоко дышать вместе с Инес. Лайам стоял, застыв, словно во сне. У него на глазах рождался ребенок. Это было невероятно, нереально — и однако реальней всего, что пришлось ему испытать за последние годы. — Ну, теперь еще раз! — подбадривала роженицу Марисала. — Осталось совсем немного! Инес душераздирающе вскрикнула, и младенец, освободившись из материнского ложа, упал на руки Лайаму — крохотный, красный, копошащийся живой комочек. Ребенок был скользким от крови, и Лайам вдруг испугался, что его уронит. Рядом пульсировала пуповина, еще соединяющая младенца с матерью. — Боже мой, мальчик! — выдохнул Лайам. Да, это был мальчик. Новый человек пришел в мир, и перед ним расстилалась жизнь — жизнь, полная надежд, обещаний и неисчислимых возможностей. Новорожденный с громким всхлипом втянул в себя воздух и издал первый в жизни громкий, визгливый крик. Плач младенца вдруг напомнил Лайаму о кошмарных снах — но усилием воли он отбросил дурные мысли. Сейчас не время и не место об этом вспоминать. — А теперь — последнее усилие, — хриплым от напряжения голосом говорила Марисала. — Последний раз — и ты возьмешь на руки своего сына! Инес плакала — но не от боли. Она забыла о боли, как только увидела ребенка. Марисала помогла женщине усесться поудобнее, и Лайам бережно протянул ей сына. Гектор пришел в себя, хоть и был по-прежнему бледен. Делая вид, что не замечает испачканных кровью простыней и полотенец, он подошел к жене, взглянул на красный комочек плоти, шевелящийся у нее на руках — и застыл, потрясенный, словно увидел самое прекрасное зрелище на свете. Да так оно и было. Никогда еще Лайам не видел ничего прекраснее этого ребенка. Раздался звонок в дверь, громкий и настойчивый, требовательный. Кто-то, не отпуская, давил на кнопку звонка. — Вот и помощь подоспела, — пробормотала Марисала. — Отлично, как раз пора обрезать пуповину. Лайаму не хотелось открывать дверь. Сейчас сюда войдут чужие люди, увезут Инес с ребенком в клинику… К чему это? Он сам позаботится о ней и о малыше. Лайам хотел взять ребенка на руки, взглянуть в его красное сморщенное личико, еще раз поприветствовать нового человека, пришедшего в мир. Хотел продлить это давно забытое ощущение мира и надежды. Боже, он так давно не испытывал ничего подобного… Но снова послышался звонок, и Лайам, вытерев руки полотенцем, пошел открывать. На пороге стояли двое — мужчина и женщина в белых халатах. Лайам провел их в спальню и стоял у дверей, пока они с помощью Марисалы перерезали младенцу пуповину и заворачивали его в чистое полотенце. Потом Марисала, измученная, но сияющая от радости, подошла к Лайаму. Новое платье ее было погублено: его уже не отстираешь. Но никогда еще Лайам не видел на ее лице такого счастья. — Ты держался великолепно, — сказала она. — Я? Боже правый, что же тогда сказать о тебе? Ты была просто… просто… — Лайам покачал головой и прикрыл глаза, чтобы скрыть набежавшие слезы. Бог свидетель, он готов был повалиться на пол и сам заплакать, как младенец. Марисала заморгала, и Лайам догадался, что и она едва сдерживает слезы. — Они решили назвать мальчика Лайамом, — сказала она. — В твою честь. Лайам рассмеялся — но смех подозрительно напоминал рыдание. — В мою честь? Почему? Что я такого сделал? — Если бы не ты, — тихо ответила Марисала, взяв его за руку, — этот малыш родился бы на улице. Если бы не ты, он бы начал жизнь бездомным. Лайам покачал головой. — Это не я. Это все ты. Ты привела их сюда. Ты сумела предложить им крышу над головой так, чтобы не оскорбить их гордость. А я… я ничего не сделал. Марисала рассмеялась. — Ты отнесся к ним по-человечески. С добротой и уважением. По-твоему, это «ничего»? — Я только подчинялся тебе. Им следовало бы назвать мальчика Марисалом. Марисала коснулась ладонью его щеки. — Они знают, где ты был и что тебе пришлось пережить, — тихо сказала она. — Гектор сказал, что они решили назвать сына в честь великодушного и мужественного человека. — Я ничего не сделал, — повторил Лайам. — И тогда, в тюрьме… я просто терпел. В ответ Марисала то ли рассмеялась, то ли всхлипнула — он точно не понял. — Но ты вытерпел все, и я каждый день благодарю за это Бога. И она отвернулась, чтобы смахнуть слезы с глаз. Медики объявили, что Инес и ребенку надо ехать в больницу. Гектор вызвался поехать с женой. Марисала вышла на лестницу вместе с ними, а Лайам все стоял в дверях спальни, потрясенный истиной, которая внезапно открылась ему. Что он сделал за эти пять лет? Научился скрывать свои чувства. Разучился говорить правду. Отвернулся от жизни, предназначенной ему при рождении, и погрузился в сумрачный мир кошмарных снов. Больше он не сделал ничего. Тело его свободно — но душа по-прежнему заперта во тьме.
Марисала проснулась от сдавленного крика. Кричал Лайам. Она услышала, как он встает с кровати и зажигает свет. Потом он долго бродил по дому — и везде включал свет, разгоняя ночную тьму. Часы на тумбочке показывали 3:54. Прошел всего час с тех пор, как Гектор с женой и ребенком уехали в больницу. Всего час с той минуты, как Марисала упала на постель и забылась глубоким сном. Лайам поднимался вверх по лестнице — к себе в спальню. Марисала решительно встала и направилась к дверям. Услышав шаги, Лайам обернулся. Он осунулся, под глазами залегли черные тени. Но Марисала была уверена, что сегодня он больше не заснет. — Прости, я не хотел тебя будить. — тихо проговорил он. Лайам был в одних трусах; но, несмотря на прохладу в доме, волосы его слиплись, а грудь и спина блестели от пота. — Ты меня не разбудил, — солгала Марисала. — Я не могла заснуть. — Понятно, — ответил Лайам, но Марисала догадалась, что он ни на секунду ей не поверил. — Снова дурной сон? Лайам отвел взгляд, но Марисала успела заметить, как в глазах его мелькнуло отражение пережитого ужаса. — Иди ложись. — Хорошо, — ответила Марисала. — Но, раз уж мы оба не спим, может быть, нам стоит поговорить? Лайам устало опустился прямо на ступени, словно ноги вдруг отказались ему повиноваться. — Знаешь, — сказал он медленно, подняв на нее измученный взгляд, — я, кажется, разучился разговаривать. О важном. Марисала смотрела на него широко открытыми глазами. Она не ожидала от Лайама такого откровенного признания. Он горько улыбнулся. — Я известный специалист по светской болтовне — но, боюсь, сейчас ты не в настроении говорить о погоде. — А о чем ты в настроении поговорить? — спросила Марисала, садясь рядом. Лайам повернулся к ней. — Ты прекрасно справилась с Инес и Гектором. Я не ожидал, что ты умеешь так здорово управлять людьми. Мягко… но в то же время твердо и решительно. — А это хорошо или плохо? — озадаченно спросила Марисала. — Очень хорошо. И… Мара, знаешь, что мнесейчас пришло в голову? Тебе нужно идти в медицинский институт. Ты должна быть врачом. — Я? Врачом? Шутишь! Лайам улыбнулся в ответ — впервые за долгое время улыбнулся искренне. — Милая, я абсолютно серьезен. Из тебя получится потрясающий доктор. Можешь специализироваться на акушерстве. Представляешь? Не отнимать у человека жизнь, а помогать ему прийти в этот мир. Стать врачом? Марисала никогда об этом не думала. Но ведь во время войны ей много раз случалось ухаживать за ранеными в госпиталях! — В Сан-Салюстиано мне придется не только принимать роды, — произнесла она, раздумывая вслух. — Там не хватает врачей всех специальностей. Лайам наклонился к ней, сверкнув удивительно синими глазами. — Хочешь, я устрою тебя в медицинский? — Но там придется учиться лет пять или шесть… — Да, и работа предстоит нелегкая. Но я знаю, ты справишься. Марисала подняла глаза. — Сантьяго это не понравится. — Я с ним поговорю. Обещаю, он все поймет. И Марисала сразу успокоилась. Действительно, если кто и способен справиться с упрямым дядюшкой, так только Лайам. Он мог очаровать самого несносного брюзгу, он с легкостью выходил из любых переделок… по крайней мере, так казалось ей когда-то. — Хорошо, я подумаю. — И она быстро сменила тему. — Что тебе приснилось? Лайам молчал, не сводя с нее глаз. Веселые искорки в глазах погасли: теперь он снова казался подавленным и очень усталым. Он молчал очень долго, и Марсиала начала бояться, что он не ответит. Но Лайам заговорил: — Младенец, — произнес он. — Мне снился младенец. Марисала нахмурилась. — Ребенок Инес и Гектора? — Нет. Снова наступило напряженное молчание. — Расскажи мне, — не выдержав напряжения, прошептала Марисала. — Почему ты не хочешь об этом рассказывать? — Потому что это было ужасно, — тихо ответил Лайам, и в глазах его блеснули слезы. — И, мне кажется, если я не буду об этом говорить, не буду об этом думать, это… забудется. Куда-нибудь уйдет. Он снова замолчал, склонив голову на руки — а когда поднял глаза, в них не было и следа слез. «Неужели он вообще не позволяет себе плакать?» — подумала Марисала. — Не получается, — признался он. — Я не могу об этом забыть. Они притаились здесь, — Лайам ткнул пальцем себе в лоб, — все эти воспоминания, и ждут, пока я засну. Они не уйдут по своей воле, верно? Марисала кивнула. — Нет, не уйдут, — прошептала она. Он протянул к ней руку, словно утопающий к спасательному кругу, и Марисала сжала его пальцы. В глазах у нее стояли слезы; она молчала, ожидая, что Лайам сделает еще один шаг к ней навстречу и заговорит. Одна минута сменилась другой, другая — третьей… Марисала терпеливо ждала. Наконец Лайам заговорил тихим, еле слышным голосом: — Однажды в тюрьму бросили беременную женщину, — начал он. — Не знаю, чем она досадила правительству — да она и сама не знала. Она сидела в соседней камере. Мы не успели познакомиться как следует — несчастная пробыла там всего несколько дней. Лайам замолк, и Марисала догадалась, что он из последних сил борется со слезами. Лучше бы он заплакал, думала она. Ему стало бы легче. Тот человек, что прятался вместе с ней в джунглях, не стеснялся плакать. Но с тех пор он научился скрывать свои чувства. Прятать их от всего мира — даже от самого себя. — В стене между нашими камерами была щель — всего несколько миллиметров шириной, но через нее проникал звук. Мы разговаривали по ночам, когда охранники спали. Однажды за ней пришли и поволокли ее наверх. Я понял, что они собираются ее бить… — Голос его дрогнул и сорвался. — Господи, как эти звери могли бить беременную женщину? Марисала крепче сжала его руку. — Они стегали ее плетью до потери сознания. А потом бросили обратно. Я слышал, как она кричала, что начинаются роды, что ей нужен врач — но они только хохотали. А потом вышли и заперли дверь. Она родила — одна, в сырой вонючей камере. А потом умерла. Она истекла кровью, Мара, и никто не пришел ей на помощь. Лайам обнял Марисалу и зарылся лицом ей в волосы. Плечи его тряслись. Марисала догадалась, что он плачет. Он все-таки позволил себе заплакать, но Марисала была этому уже не рада. Может быть, она ошибается? И для него лучше постараться просто забыть все, что он пережил в застенках Сан-Салюстиано? Но история была еще не кончена. — Она знала, что умирает. Звала меня, просила помочь, спасти хотя бы ребенка. Но что я мог сделать? Я кричал громко, как только мог, звал на помощь. Никто не пришел. И она умерла — можно сказать, у меня на глазах. Марисала плакала вместе с ним и не замечала своих слез. «Господи, — молилась она, — пожалуйста, помоги ему! Облегчи его боль!» — Она умерла, — продолжал Лайам, — а ребенок еще жил. Он плакал. Много часов подряд я слышал детский плач за стеной. — Боже мой! — простонала Марисала. — Боже мой! — Это было ужасно, Мара. Тогда мне казалось, что более страшной пытки и придумать невозможно. Что еще немного — и я не выдержу. Сойду с ума или разобью себе голову о стену. Но потом ребенок замолчал… и я понял, что бывает еще хуже. Они долго молчали. И что могла Марисала сказать в утешение? — Скажи, как жить с этим? — дрогнувшим голосом спросил Лайам. — Как жить с такими воспоминаниями? С этим — и еще со многими другими? — Не знаю, — тихо ответила она. — Я вернулся домой. Вырвался из этого ада. Мне казалось, что все позади, что теперь все будет хорошо… Оказалось, нет. Я не могу об этом забыть. Как ни стараюсь, не могу. Марисала молча гладила его по изрытой шрамами спине. Как она хотела помочь ему — но что она могла сделать? Но, может быть, она поможет ему хотя бы на несколько мгновений забыть обо всем пережитом? Марисала погладила его по колючей щеке, прикоснулась губами к губам, ощутив соленый вкус его слез. Лайам отпрянул, но Марисала поцеловала его снова. — Мара, не надо… — пробормотал Лайам, но не отодвинулся. Она заставила его замолчать поцелуем. И еще одним… и еще… И вот уже он сам целовал Марисалу, страстно и жадно впиваясь губами в ее нежный рот. Он прижимал ее к себе, сминая тонкую футболку, и целовал ее все сильнее, все глубже, все яростнее. «Неужели он хочет меня? — мелькнуло в голове у Марисалы. — Да, наконец-то он признал, что хочет меня так же сильно, как я его!» Руки Лайама скользнули под футболку и начали гладить ее обнаженную спину. Вот, не прекращая поцелуя, он подхватил ее и усадил к себе на колени. Марисала ощутила, как бурно растет его желание. Застонав, он нащупал рукой ее грудь — и тогда Марисала одним быстрым движением стянула с себя футболку. — Мара, не надо! — тихо взмолился Лайам. Но тело его не повиновалось чувству долга: оно жило своей, особой жизнью. Руки его ласкали Марисалу, губы тянулись к ее набухшим соскам, а язык… Марисала вскрикнула от наслаждения. Никогда еще она не ощущала ничего подобного. Свершилось то, о чем она мечтала долгие годы. Они с Лайамом любили друг друга. И к черту все сомнения, все «надо-не надо»! Пусть останется одно желание, одна любовь! Марисала горела, как в огне, — и видела в синих глазах Лайама ответное пламя. — Идем ко мне, — прошептала она. Она знала, что этого Лайам и хочет. Достаточно почувствовать, как он ласкал ее, перебирал ее волосы, гладил по плечам, обводил пальцем татуировку на плече, снова и снова касался ее прекрасного тела, словно не мог насытиться наслаждением… Лайам взглянул ей в глаза — и Марисала поняла, что он готов отдаться своей страсти. Молча он помог ей встать и повел за собой в спальню… И тут зазвонил телефон. Автоответчик у Лайама включался после первого же звонка. Так случилось и на этот раз. Лайам и Марисала застыли, прислушиваясь к доносящемуся из кухни голосу. Автоответчик голосом Лайама просил оставить сообщение после сигнала. — Извините, что я звоню среди ночи — хотя у вас скорее уже раннее утро, — послышался очень знакомый голос. Голос Сантьяго. Лайам застыл на месте. Вид у него был, словно у маленького мальчика, пойманного за шалостью, и Марисала невольно прыснула. — Боже, откуда он узнал?.. — пробормотал он. — Я хотел сказать вам, что со мной все в порядке, — продолжал Сантьяго. — Впрочем, вы, может быть, не слышали новостей? Дело в том, что сегодня в здании правительства произошел пожар. Пожар? Марисала выскользнула из рук Лайама и поспешила на кухню, по дороге подобрав и натянув футболку. — Президент Эстес пострадал, хотя и не сильно, — продолжал Сантьяго, — меня тоже отвезли в больницу, но со мной все в порядке — просто наглотался дыма. Я не хочу, чтобы вы, услышав новости, беспокоились обо мне. Марисала схватила трубку. — Алло! Сантьяго! — Марисалита! Извини, я, наверно, тебя разбудил? — Да нет, я… мы… Она повернулась к Лайаму. Он стоял в дверях, и на лице его отражалось беспокойство, словно он боялся, что Марисала сейчас напрямик выложит дядюшке, чем они тут занимались. Точнее сказать, чем собирались заняться. А еще точнее — на что Марисала так надеялась. — Мы не спали, — продолжала она. — Мы… э-э… разговаривали. Сантьяго, с тобой точно все в порядке? — Абсолютно, — ответил он. — И Фелипе Эстесу тоже повезло. Он уже сочиняет обращение к народу по случаю своего выздоровления! — Но кто это сделал? — гневно воскликнула Марисала. — Кто пошел на такое преступление? Сантьяго рассмеялся. — Трудно поверить, дорогая, но виной всему — не террористы и не сторонники старого режима, а обыкновенная гроза. — Ты уверен? — Абсолютно. Я сам видел, как молния ударила в крышу. — Спасибо, что позвонил. Если бы мы услышали новости по Си-эн-эн и не знали… — Конечно, — мягко ответил Сантьяго. — Где там Лайам? Можно с ним поговорить? — Да, он… — Обернувшись, она обнаружила, что Лайама в дверях уже нет. — Он только что был здесь. Я схожу за ним и… — Не надо, не беспокой его. Уже поздно. Ты, наверно, совершенно вымотала его своими… разговорами. Показалось ли ей — или Сантьяго в самом деле сделал перед последним словом многозначительную паузу? Щеки Марисалы запылали огнем. Неужели дядюшка догадывается, что они с Лайамом обменивались вовсе не словами? Чтобы отвлечь его, она выпалила первое, что пришло ей в голову: — Сантьяго, я решила идти в медицинский учиться на врача! Сантьяго надолго замолчал, так что Марисала уже подумала, что их разъединили. — Гм! И Лайам об этом знает? — Это он и придумал. — Скажи ему, пусть позвонит мне. Мне нужно с ним поговорить, и лучше не среди ночи. Спокойной ночи, Марисала. Повесив трубку, Марисала обернулась и снова обнаружила в дверях Лайама. На этот раз он был полностью одет: в джинсах, рубашке, ботинках и с ключами от машины в руке. — Я надеялась, что ты идешь наверх раздеваться, а не одеваться, — заметила она, не в силах скрыть разочарование. — Мара, я не могу оставаться здесь. Если я останусь… ты сама знаешь, что произойдет. Ты знаешь, куда все это может привести. Марисала подняла глаза. — Мне показалось, — заметила она, — я ясно дала понять, что именно этого и хочу. Лайам молча отвернулся. Он сам не верил, что все это происходит не во сне. Он собирается уйти среди ночи, вместо того, чтобы вернуться к этой прекрасной, обольстительной, бесконечно желанной женщине и продолжить начатое… — Это верно… — проговорил он наконец и снова надолго замолк. Что сказать ей, чтобы она поняла?.. Их дружба слишком дорога для Лайама, чтобы разрушать ее ради нескольких минут блаженства. Да, он хочет ее так, как не хотел ни одну женщину в жизни — но это еще не дает ему права… — Если бы мне не была так дорога наша с тобой дружба и моя дружба с Сантьяго… Марисала воинственно сверкнула глазами. — Это наше личное дело. Сантьяго оно не касается. — Очень даже касается — ведь ты поехала в Бостон ради него, — заметил Лайам. — Я хочу заниматься с тобой любовью! — нетерпеливо воскликнула Марисала. — Ну вот, наконец-то я выразилась прямо. Прямей не бывает. — Она скрестила руки на груди и глубоко вздохнула: — Если ты не хочешь рассказывать Сантьяго, я тоже не расскажу. Лайам досадливо поморщился: — Мара, это же не какие-то детские игры — говорить или нет. Хорошо. Забудь о Сантьяго. Сделаем вид, что он ни о чем меня не просил. Сделаем вид, что это действительно не его дело. Только наше. Ты понимаешь, что после этого все изменится — все, навсегда? Если мы переспим друг с другом, обратного пути не будет! — Переспим друг с другом? — Марисала выразительно закатила глаза. — Ты снова прячешься, на этот раз за эвфемизмом! Спать друг с другом — так бледно, безопасно, невыразительно! Мы сотню раз спали с тобой под одним тентом, и ты прекрасно знаешь, что сейчас речь не об этом! Я говорю о страсти и желании. О любви, горячей, нежной, пылкой, от которой вскипает кровь и бешено колотится сердце, о самой восхитительной на свете физической любви… — Да. — Лайам готов был сказать все, что угодно, чтобы заставить ее замолчать. Он — сильный человек, но, видит Бог, не настолько сильный! — Да, именно об этом я и говорю. Если мы это сделаем… если мы станем любовниками… Она стояла перед ним в одной майке и трусиках. Сквозь тонкую ткань просвечивали напряженные соски. Но Лайам видел ее обнаженной и, как ни старался, не мог отогнать от себя этот восхитительный образ. — Это будет невероятно! — искушала его Марисала. — Это будет… непередаваемо чудесно! Лайаму не требовалось доказательств — он и так знал, что близость с Марисалой станет для него незабываемым переживанием. Достаточно вспомнить, как таяла она в его объятиях, какое блаженство испытал он от поцелуев… Он забылся, потерял бдительность, ослабил оборону, и, если бы не Сантьяго, сейчас они уже лежали бы в постели. Он погружался бы в нежные ее глубины все глубже и глубже, пока она не закричит от восторга и не… Но зазвонил телефон, вернулся рассудок, а вместе с ним и забытая горькая правда. Он любит эту девушку. Боже правый, любит ее уже много лет! Ему не нужна ночь безумного секса. Не нужна горячая, нежная, грубая или какая-еще-там физическая страсть. Ему нужно сердце Марисалы. И ее душа. И взамен он готов отдать свою душу и сердце. Но этого Лайам сделать не может, ибо его душа ему не принадлежит. Она до сих пор томится в заточении на далеком тропическом острове… — Я не готов к такому счастью. — Его голос прозвучал тихо, но Марисала сразу как-то поникла, потеряв весь свой напор. Она смотрела в сторону, и Лайам догадался, что Марисала ничего не поняла. Поняла только, что он снова ее отвергает. — Тебе не обязательно уезжать из дому. Она повернулась к окну. Последовав за ее взглядом, Лайам увидел, как крыши соседних домов озарились первыми лучами утреннего солнца. — Мне нужно кое-что уладить, — ответил он. Ему нужно поговорить с Рикардо Монтойей. Позвонить Сантьяго. Еще и еще раз обдумать свое решение и снова убедиться, что он поступает правильно. А для этого Марисала должна поверить — хотя бы ненадолго, — что он не сгорает от страсти. Потому что, если она почувствует, как рвется к ней его тело и как болит о ней душа, она не остановится, пока оба они, обнаженные, не окажутся в постели. — Увидимся, — тихо сказал Лайам, повернулся и пошел к дверям. Он не оглянулся назад. Не осмелился.
Глава 9
Машина Лайама стояла прямо перед подъездом, и Марисала заметила ее, как только повернула за угол. Эвита остановилась, чтобы обнюхать пустую коробку, но Марисала решительно потянула ее за поводок, заставив перейти на бег. Лайам вернулся домой! Да вот он, выходит из дому с сумкой на плече, придерживает дверь и… Он не один. С женщиной. Высокой элегантной блондинкой, чей строгий деловой костюм составляет полную противоположность потрепанным шортам и маечке Марисалы. Лайам поднял глаза и заметил Марисалу… Черт возьми, он едва не подскочил на месте! Неужели ему так неприятно вспоминать то, что едва не произошло между ними нынешней ночью? Однако поздоровался он вежливо: — Здравствуй, Мара. Я так и подумал, что ты гуляешь с Эвитой. — Вашу собачку зовут Эвитой? — Блондинка рассмеялась мелодичным серебристым смехом. — А вы, должно быть, Марисала? — Она протянула руку. — Я Лорен Стьюарт. Очень рада наконец с вами познакомиться. Та самая Лорен Стьюарт! У Марисалы упало сердце. Лорен была невероятно красива и ухожена. Аккуратная прическа, отполированные розовые ногти… И, хоть она наверняка ревнует Лайама к Марисале, в голосе ее не слышится ни малейшего неудовольствия. Да, сомнения не было. Может быть, они и не любовники; но, во всяком случае, у Лорен есть все, что так нравится Лайаму в женщинах. Все, чего недостает Марисале… — Мы едем на церемонию вручения наград журналистам, — объяснил Лайам. — А после этого, если ты помнишь, начнется благотворительный бал. Церемония может продлиться весь день, поэтому я взял с собой фрак и из редакции поеду прямо туда. Значит, он не заедет домой переодеться! Он не хочет оставаться с ней наедине! Сердце Марисалы разрывалось от боли; но она поступила, как Лайам. Скрыла свои чувства. Улыбнулась. — Да, конечно, помню. — Вернусь я поздно. — Лайам открыл дверцу машины и усадил туда Лорен. — Не жди меня. — Очень рада была с вами познакомиться, — проворковала Лорен. — Желаю приятно провести вечер, — так же вежливо откликнулась Марисала. — Нет, — улыбнулась блондинка, — я, слава Богу, на это сборище не поеду. Сегодня вечером я улетаю в Сан-Франциско. Моя сестра завтра выходит замуж. — Она еще раз улыбнулась и закрыла дверь. Лорен не едет на бал… Значит, Лайам будет там один… Он стоял возле машины и смотрел на нее. Лицо его осунулось, под глазами залегли глубокие черные тени. — Ты не слышала новостей от Инес и Гектора? Я звонил в больницу, но не дозвонился. — Да, я разговаривала с Инес примерно час назад. Она еще очень слаба, но и с ней, и с ребенком все в порядке. Лайам кивнул. — Отлично. — Он поколебался, словно хотел сказать что-то еще, но не знал, стоит ли. — Да, сегодня я навел справки о медицинском факультете в университете. Сейчас уже поздно, но с января ты сможешь записаться на подготовительный курс — конечно, если не хочешь учиться где-то еще. — Ты знаешь, отчим Дэна преподает в медицинской школе Нью-Йоркского университета. Дэн говорит, что учат там лучше, чем здесь, да и мне будет легче учиться у знакомого. — Когда это ты успела поделиться новостью с Дэном? — с каменным лицом поинтересовался Лайам. — Мы виделись сегодня утром в университете. Пили кофе после лекции. Лайам больше не мог скрывать своих чувств. Синие глаза его вспыхнули ревностью. — Я, кажется, догадываюсь, в чем штука! В этом году он заканчивает учебу и отправляется на работу в Нью-Йорк. Верно? Этот парень все предусмотрел! — Хватит, Лайам! — гневно воскликнула Марисала. — У тебя нет никаких прав на меня! Дэн — мой друг. Он мне нравится. И если ты думаешь, что твое шипение из-за угла может хоть что-то изменить, тебе надо пойти провериться у психиатра! Она повернулась и бросилась к дверям, но Лайам остановил ее. — Мара! Марисала обернулась, старательно отводя взгляд. Она боялась, что Лайам догадается о причине ее обиды. Черт возьми, как он смеет разыгрывать из себя ревнивца, когда рядом, у него в машине сидит эта Лорен Стьюарт? — Извини меня, — упавшим голосом произнес Лайам. — Я… прости. И, знаешь, я действительно собираюсь сходить к психиатру. Вернее, к психологу. Марисала не верила своим ушам. — Что ты сказал? — прошептала она. Лайам грустно улыбнулся. — Сегодня утром я был у Рикардо Монтойи. Ты знаешь, он работает с людьми, пережившими войну в Сан-Салюстиано. Они собираются у него по четвергам, делятся своими переживаниями и пытаются вместе сбросить с плеч тяжкий груз прошлого. И я решил… попробовать. Вдруг это поможет? Марисала долго молчала, не зная, что сказать. Она понимала, какое мужество потребовалось Лайаму для этого шага. — Хорошо, — еле слышно ответила она наконец. — Я думал… — Голос его дрогнул. — Я пойду с тобой. Конечно, если ты хочешь, — поспешно добавила она. — Мне очень бы этого хотелось. Но… подумай хорошенько. Мне предстоит пройти через адский огонь, и я не хочу тянуть тебя за собой. — Этот огонь не обожжет меня, — слабо улыбнувшись, ответила Марисала. — Ведь мы с тобой уже были в аду и вернулись на землю… Лайам кивнул. — Мне пора, — сказал он после долгого молчания. — Поговорим позже, — согласилась Марисала. — Завтра, — ответил он. — Сегодня не дожидайся меня. — Хорошо. — Марисала действительно не собиралась дожидаться. Она увидится с Лайамом раньше. На балу. И плевать ей на Лорен Стьюарт! Потому что теперь Марисала не сомневалась, что влюблена в этого человека по уши. Нет, не влюблена — любит. Она докажет Лайаму, что хорошо усвоила все его уроки! Покажет, что может дать ему все, что он хочет видеть в женщине — и даже больше. Заставит его забыть о Лорен Стьюарт. Убедит его, что, став любовниками, они смогут оставаться друзьями. Марисала не ждала клятв в вечной любви. Не ждал и Лайам. Оба они слишком хорошо знали, что ничто не длится вечно. Но Марисала готова была с благодарностью принять все, что предложит ей Лайам — будь то год, неделя или всего лишь несколько часов любви. Она так любила его, что готова была рискнуть всем ради счастья стать его возлюбленной — хотя бы на одну волшебную ночь. Оставив дома Эвиту, Марисала вышла из дому и отправилась на Ньюбери-стрит, в район фешенебельных модных магазинов. Ей нужно было вечернее платье.— Не хотите ли еще выпить, сэр? Лайам покосился на свой пустой бокал и покачал головой. — Нет, спасибо. С меня достаточно. — Он так устал, что один-единственный джин с тоником едва не свалил его с ног. Еще немного — и домой придется ехать на такси. Отойдя к стене, подальше от танцующих пар, Лайам взглянул на часы. Долго ли еще ему придется здесь торчать? Пожалуй, лучше подождать до десяти. А в десять тихо смыться. А дома его ждет Марисала… Лайам вспомнил, как она полулежала у него на коленях, вспомнил поцелуи, обнаженную грудь… и волна жара обдала его, а тело сладко напряглось. Замечательно! Только эрекции ему сейчас не хватало! Лайам вжался в стену, моля Бога, чтобы какая-нибудь из бродящих по залу светских дамочек не вцепилась в него и не потащила танцевать. И еще — о том, чтобы огромные часы под потолком скорее пробили десять. Он просил Марисалу не ждать его, однако не сомневался, что она ждет. Он вернется домой, отопрет дверь, войдет в гостиную и увидит ее, совершенно обнаженную, на диване с книгой в руках. Она поднимет глаза, улыбнется и… — Так вот ты где! А я тут все обыскала! Лайам открыл глаза — и едва не сполз по стене на пол. Перед ним стояла Марисала. Боже, как бесподобно она выглядела! Густые волосы распущены по плечам; умело наложенная косметика — никогда еще Лайам не видел Марисалу накрашенной — подчеркивает нежные очертания губ и бездонные зовущие глаза; маленькое черное платье с глубоким вырезом плотно облегает грудь и открывает стройные ноги. На ногах — прозрачные колготки и черные босоножки на высоких каблуках. Боже правый, когда это Марисала носила колготки?! Лайам, по крайней мере, видел это в первый раз. — Что… что ты здесь делаешь? — пробормотал он. — Во мне проснулась Золушка. Мне вдруг захотелось на бал. — Господи, как ты хороша! — невольно воскликнул Лайам, не в силах оторвать от нее глаз. — Спасибо, — улыбнулась Марисала. — Я решила стать хорошей девочкой. И скажу тебе, сколько стоило это платье, только если ты спросишь. Лайам невольно улыбнулся. — А если не спрошу? — Тогда никогда не узнаешь, что я нашла его в магазине «секонд-хенд» всего за девятнадцать долларов. Лайаму казалось, что в груди его бьют крыльями сотни крошечных бабочек. Он готов был взлететь от счастья. Каждая клеточка его тела пела в восторге, призывая его утонуть в смеющихся глазах Марисалы. — Потанцуй со мной. — Это была не просьба — скорее приказ; но Марисала скромно потупила глаза и не стала упрямиться. Она позволила Лайаму взять себя за руку и вывести на середину зала. — Как я рад, что ты здесь! — прошептал ей Лайам. — Я тоже, — ответила Марисала, взглянув ему прямо в глаза. Они закружились под музыку вальса. Лайам лихорадочно искал тему для разговора: не потому, что его тяготила пауза в разговоре, а потому что боялся — еще миг молчания, и он не выдержит и начнет целовать ее прямо посреди зала. — После церемонии я ездил в больницу, — заговорил он, — но с Инес мне поговорить не удалось; она еще спала. Марисала придвинулась ближе и обняла его рукой за шею. Щека ее почти касалась его щеки. Лайам чувствовал чистый, свежий запах ее кожи, и пульс его бился как сумасшедший. — Гектор тоже был там. — Он откашлялся, но голос все равно звучал хрипло: — Приехал туда сразу после работы. Он сидел и смотрел на спящих жену и сына — и, знаешь, никогда еще я не видел такого счастливого человека. Боже, что за аромат исходит от ее волос! Слышит ли она, как бьется его сердце? Но, несомненно, чувствует его растущее желание: не зря же она придвигается все ближе. Люди в зале оборачивались на танцующую пару и шепотом спрашивали друг друга, откуда взялась эта красавица. Мужчины не сводили с нее глаз, но Марисала как будто ничего не замечала. Она смотрела только на Лайама. — Я разговаривала и с Инес, и с Гектором, — прошептала она, и Лайам почувствовал на лице ее теплое дыхание. — Сказала им, что, если они не найдут себе жилье до первого октября, пусть переезжают ко мне. Первое октября… Всего несколько недель до разлуки. Первого октября Марисала переедет в собственную квартиру — и он снова останется один… Лайам не хотел об этом думать. Не хотел об этом говорить. И он заставил Марисалу замолчать. Поцелуем. Марисала обхватила его руками и призывно приоткрыла губы. Она таяла, растворялась в его объятиях, а он жадно вбирал ее нежность, всем сердцем ощущая ее ответную страсть и торжество. Для этого Марисала и приехала сюда: она явилась на бал, чтобы соблазнить Лайама, сломить последний рубеж его обороны. И Лайам не сопротивлялся. Даже не пытался отразить нападение. Едва увидев ее в бальном зале… нет, раньше: сегодня утром, выходя из дому, он ясно понимал, что проиграл. — Поехали домой, — прошептал он, крепче прижимая ее к себе. — Хочу снять с тебя платье и любить тебя, любить всю ночь напролет! — Надеюсь, сейчас я не услышу «но» и тысячу причин, по которым это невозможно? — тихо спросила Марисала. — Никаких «но». Сдаюсь. Ты победила. — Он рассмеялся. — Ты победила… но в выигрыше оказались мы оба. Лайам снова прильнул к ее губам — медленно и нежно, словно обещая скорое и немыслимое наслаждение. Марисала, часто и прерывисто дыша, трепетала в его объятиях. Они были вдвоем в целом мире, переполненный зал словно бы растворился в пространстве по мановению волшебной палочки. — Знаешь, сегодня я звонил Сантьяго. Марисала взглянула на него удивленными, широко раскрытыми глазами. — Я объяснил ему, что не могу быть твоим опекуном. И он догадался, почему. Несомненно, Сантьяго понял, что они с Марисалой вот-вот станут — если еще не стали — любовниками. И, кажется, обрадовался этому, несмотря на то, что Лайам отверг его предложение. — А он… — Марисала осеклась и, глубоко вздохнув, начала снова: — Он не уговаривал тебя… — А как же! — кивнул Лайам. — Предложил мне жениться на тебе и обещал огромное приданое. — Нет! — воскликнула Марисала, сжав его руку. — Но я отказался. Вежливо объяснил ему, что не нуждаюсь в деньгах. А теперь пойдем-ка отсюда. — Он взял ее за руку и повлек прочь из зала. Марисала не могла разобраться в своих чувствах. Она ощущала облегчение… и в то же время — непонятное разочарование. «А чего ты ожидала? — спросила она себя. — Что Лайам тут же поведет тебя под венец? Да ты ведь и сама не хочешь замуж!» Чинным прогулочным шагом они вышли из зала в огромный холл. Марисале хотелось бежать, но она сдерживала себя. Пусть Лайам видит, как хорошо она усвоила его уроки. Как удивительно красив он в смокинге! Пиджачная пара сидит на нем как влитая, а торжественный черный цвет подчеркивает золото волос и океанскую синеву глаз… Все так же чинно они шли через холл. Марисала едва сдерживала свое нетерпение. Она хочет домой! Скорее! Сейчас же! Вихрем выскочить на улицу, прыгнуть в машину и рвануть с места, распугав всех окрестных собак! А потом… Не дойдя до двери, Лайам свернул на маленький балкончик. Здесь никого не было, никто не мог им помешать. Здесь он снова прильнул к ее губам. О, что это был за поцелуй! Страстный, жадный, пламенный! Марисала стонала и извивалась в объятиях Лайама. Она не могла больше ждать. Она хотела идти до конца. — Я хотел бы перекинуть тебя через плечо и понести домой, — прошептал Лайам, — но тогда, боюсь, все догадаются, почему я ухожу так рано. — По-моему, они и так догадываются, — ответила Марисала. Она прекрасно заметила, какими завистливыми взглядами провожали ее местные дамочки! — Я всегда знал, что ты невероятно красива, — говорил Лайам, ведя ее к выходу, — но сейчас, в этом платье… Мара, забудь о медицинской школе. Тебе прямая дорога в фотомодели! — Разумеется! Фотомодель — именно то, что нужно женщинам Сан-Салюстиано в борьбе за свои права! Лайам расхохотался. — Мара, нельзя всю жизнь жить для других! Ты должна иногда просто делать то, что тебе хочется. — Они вышли на тротуар. — Моя машина вон там, на углу. — Я очень многое делаю потому, что мне так хочется, — заметила Марисала. — Сейчас, например, я еду домой, чтобы заняться тем, о чем давно мечтаю. — Она улыбнулась. — С твоей помощью, разумеется. И тебе тоже кое-что перепадет. В ответ Лайам снова сжал ее в объятиях — прямо на улице, возле машины. А потом целовал ее у каждого светофора. А между светофорами несся с такой скоростью, что на этот раз Марисала не могла на него пожаловаться. И вот наконец, держась за руки, они ворвались в дом. Задыхаясь от быстрого бега, поднялись вверх по лестнице, отперли дверь… Однако Лайам не перекинул Марисалу через плечо и не понес в спальню, как она ожидала. Вместо этого он отправился на кухню. Достал из холодильника бутылку шампанского, а из шкафа — два бокала на высоких ножках. — Пойдем в гостиную, — предложил он. Марисала не хотела в гостиную! Только наверх. Ей надоело ждать, ей нужен Лайам — и сейчас, немедленно! Но Марисала снова поборола свое нетерпение. Лайам не любит напора, думала она. Ему нравится мягкость и женственность. Хорошо, я буду такой, как он хочет. Она вошла следом за ним в гостиную и молча смотрела, как он ставит бокалы на кофейный столик. Лайам не включил верхний свет, и настольная лампа заливала комнату мягким, теплым светом. Сев на диван и усадив Марисалу рядом, Лайам возился с неподатливой пробкой. — Я купил шампанское для Инес и Гектора, — объяснил он. — Но нам оно сейчас нужнее. А им я куплю другую бутылку. Хлопнула пробка, и Лайам с улыбкой разлил пенящийся напиток по бокалам. — За наш незабываемый вечер, — произнес он, протягивая один бокал Марисале. Они чокнулись и сделали по глотку из бокалов. Марисала чувствовала, как от улыбки Лайама сердце ее замедляет бег. Боже, какой же он романтик! Но ей не нужна романтика. Не нужна долгая прелюдия. Ей нужен только он. Лайам поставил свой бокал и взял бокал из рук Марисалы. Жаркая волна предвкушения охватила девушку. «Вот сейчас, — думала она, — наконец-то…» Но Лайам не поднялся на ноги, чтобы идти в спальню. Вместо этого он опустился на колени. Взяв Марисалу за руку, поцеловал сперва ладонь, затем нежное запястье. — Выходи за меня замуж! «Что за бессмыслица!» — подумала Марисала. Сперва она даже не поняла, о чем это он. — Пожалуйста, Марисала, выходи за меня замуж, — повторил он, пронзая ее настойчивым взглядом синих глаз. — Мне не нужна страсть на одну ночь. Мне нужна ты — навсегда. Марисала уставилась на него с изумлением, почти с ужасом. Лайам Бартлетт — у ее ног, предлагает ей руку и сердце! Боже милостивый, она же вовсе не собирается замуж! Зачем ей это? А ему-то зачем? Ей и присниться не могло, что у Лайама на уме что-то большее, чем обычный роман! — Но… а как же Лорен Стьюарт? — Этот дурацкий вопрос вырвался у Марисалы как-то сам собой. Лайам удивленно взглянул на нее, а мгновение спустя рассмеялся. — Так ты придумала?.. Дорогая, мы с Лорен — просто друзья. И никогда не были любовниками. Кроме того, она моя начальница. Неужели ты действительно решила, что… — Я спросила, спишь ты с ней или нет, но ты не стал отвечать. И я подумала, что да. А когда встретила тебя с ней… — Так вот, ты ошиблась. — Я очень рада, — с облегчением выдохнула Марисала. Действительно, радовалась она даже больше, чем стоило ему показывать. — Конечно, я не лучший жених на свете, — продолжал Лайам. — И ты это знаешь лучше, чем кто бы то ни было. У меня куча проблем. За последние несколько месяцев я не написал ни слова. И не знаю, что будет, если так и не смогу писать. Может быть, придется идти вместе с тобой в медицинскую школу. Возьмешь меня к себе медбратом? Марисала невольно рассмеялась, но глаза ее оставались серьезными. — Лайам… — она покачала головой. — Не говори «Лайам». Скажи «да». Он смотрел на нее с такой надеждой и ожиданием, что у Марисалы упало сердце. Что ей ответить? Что она может дать ему? Она не стала отвечать — просто опустилась на колени рядом с ним и прильнула к его губам. — Лайам, люби меня! — Это лучший ответ, на который я мог надеяться, — прошептал он. — Конечно, после «да». — Я так хочу тебя! — шептала Марисала. — Я так давно мечтала об этом… — Тоже неплохо, — улыбнулся Лайам. И уста влюбленных снова слились в поцелуе. Лайам нащупывал на спине у Марисалы «молнию»; Марисала торопливо расстегивала пуговицы на его смокинге. Оба они сгорали от нетерпения раздеть друг друга, но вместо этого все целовались и не могли остановиться. Потом Лайам с остервенением сдирал с себя смокинг; он запутался в рукавах, но в конце концов победил и бросил вывернутый пиджак на пол. Марисала выскользнула из платья и рассмеялась волнующим горловым смехом, увидев, как зажглись его глаза при виде ее нижнего белья. Лифчик и трусики Марисалы, черные, кружевные, едва прикрывали тело. За них Марисала заплатила вдвое дороже, чем за платье — но они стоили таких денег. Боже правый, а ведь она купила все это великолепие ради одной-единственной ночи! Но Лайам внес сумятицу в ее планы. Он первым произнес слово «навсегда». «Матерь Божья, — смятенно думала Марисала, — стоило ему увидеть меня в бальном платье, аккуратно причесанную, накрашенную, с отполированными ногтями, и он решил, что хочет на мне жениться!» Она не знала, смеяться ей или плакать. Пыталась убедить себя, что это неважно. В конце концов она добилась своего — Лайам стал ее возлюбленным. Знай она, что для этого всего-то и нужно — одеться как куколка, сделала бы это много лет назад! Лайам ласкал взглядом ее прекрасное тело, и по одному взгляду Марисала могла судить, как растет и крепнет его желание. По-прежнему не сводя с нее глаз, он расстегнул ремень, потом начал освобождаться от рубашки. Марисала расстегнула лифчик и плавно повела плечами. Лоскуток черного шелка соскользнул на пол, обнажив два белоснежных холма. Грудь бурно вздымалась, и Лайам почувствовал такое острое желание, что с трудом мог контролировать себя. «Что бы он сказал, — подумалось Марисале, — если бы вместо этого великолепия на мне был самый простой белый лифчик?» Но эту мысль Марисала предпочла выкинуть из головы. Лайам улыбнулся, сбрасывая рубашку. В улыбке его читалось предвкушение будущих наслаждений. — Пойдем наверх, — предложил он. Марисале вдруг стало страшно. Что она делает? И улыбка Лайама ее вовсе не успокаивала. Но Марисала вспомнила преподанные ей уроки хорошего тона. «Если ты не знаешь, как себя вести и что делать, следи за тем, чего ждут от тебя другие, и поступай именно так». Правда, Марисала не знала, подходит ли этот мудрый совет для таких ситуаций. Но попробовать стоит. — Если хочешь… — А чего хочешь ты? — Того же, что и ты. Я хочу, чтобы тебе было хорошо. Марисала хотела сказать еще многое, но не осмеливалась высказать своих истинных желаний. Матерь Божья, да что это с ней? Она совсем запуталась. Лайам любит женщину в черном бальном платье. Хочет жениться на этой женшине. Но разве эта женщина и Марисала — одно и то же лицо? Вовсе нет! Лайам поднялся, и Марисала покорно пошла вслед за ним в спальню. Марисала лгала ему. Она вовсе не хотела идти в спальню. Она хотела заняться любовью прямо здесь, в гостиной… на ступенях лестницы… в подъезде, тускло освещенном единственной лампочкой… Но истинная женщина не должна проявлять инициативу. Пусть командуют другие — ей следует подчиняться. Лайам вел Марисалу в спальню, и она шла за ним. — Хочешь, я включу музыку? — спросил он. Черная ткань брюк топорщилась, выдавая силу его желания. Боже правый, как он может в такой момент думать о музыке? Неужели ему не хочется бросить Марисалу на кровать, сорвать с нее остатки одежды и погрузиться в ее нежное, жаждущее любви тело? Марисала хотела толкнуть его на кровать, броситься сверху, впиться в него руками и губами, бешеной страстью доводя его до безумия! Но Лайам не любит такого напора. Ему нравятся тихие, покорные, женственные. И Марисала послушно села на кровать, страшась неловким словом или движением разрушить этот удивительный сон. Лайам присел рядом. — Что с тобой? — спросил он, внимательно заглядывая ей в глаза. — Почему ты такая тихая? Ты уверена, что этого хочешь? — Хочу? — рассмеялась Марисала. — Боже мой, да я просто умираю по тебе! Лайам протянул руки, и Марисала упала в его объятия. Слившись в поцелуе, они опустились на кровать: Марисала гладила его по спине, по плечам и стонала от восторга, ощущая под руками горячую кожу и мощные мускулы. Он целовал ее всюду, куда мог дотянуться губами, и ласкал нежными пальцами каждую клеточку ее тела. Они так тесно прижались друг к другу, что казались фантастическим единым существом; оба они сгорали в сладостном огне. Лайам немного отстранился, просунул руку вниз и расстегнул пуговицу на брюках. Марисала потянулась ему помочь; расстегнув «молнию», она выпустила на волю воплощение его страсти. Приподнявшись, Лайам взялся за шелковый лоскуток, соблазнительный, а не просто прикрывающий наготу, и потянул его вниз. Марисала села, помогая ему. Ей хотелось поскорее освободить тело от одежды и увидеть его обнаженным. Боже, как он хорош! Как пропорционально сложен, как строен, как неотразимо мужествен! Но Лайам заставил Марисалу лечь снова. — Я хочу посмотреть на тебя, — прошептал он. Внутри у нее все кипело от желания — но она послушно откинулась на подушку и распростерла руки — обнаженная и прекрасная, живое воплощение нетерпеливой страсти. «Дотронься до меня!» — мысленно молила она, но не осмеливалась вслух сказать о своем желании, опасаясь, что Лайаму это не понравится. Но он прочел ее мысли — и Марисала затрепетала в его руках, содрогаясь от нестерпимой любовной жажды. — Пожалуйста! — вскрикнула она, когда его рука проникла в самое заветное местечко, горячее и влажное от нетерпения. — Лайам, пожалуйста! Она протянула к нему руки — и на этот раз он не отстранился. Нет, он принял ласки Марисалы с любовью и благодарностью. Но в следующую секунду, застонав, схватил ее за руки и прижал их к кровати у нее над головой. Марисала выгнулась ему навстречу. Она сгорала, таяла от нестерпимой страсти, она хотела его, сейчас, немедленно… — Мара, посмотри на меня, — приказал он, и Марисала открыла глаза. На лице его снова появилась чуть грустная улыбка, столь дорогая для Марисалы. Эта улыбка и взгляд синих глаз зажгли ее немыслимым огнем. Никогда прежде Марисала не представляла, что возможно испытывать такое желание! — Я так долго ждал этой минуты! — прошептал он. — И теперь… — Он шумно, прерывисто вздохнул. — Я так хочу тебя, что боюсь причинить тебе боль. Но, клянусь Богом, я все сделаю как следует — ведь иначе ты не захочешь выйти за меня замуж! Он улыбнулся, но глаза оставались серьезными и настойчивыми, и Марисала снова почувствовала, как важен для него ее ответ. — Не ждешь же ты, что я отвечу на такой важный вопрос немедленно? — лукаво улыбнулась она. — Даже в бейсболе игроку дается время на подачу! Глаза Лайама потеплели, и он рассмеялся. — Ты меня успокоила. — Он помолчал, пристально глядя ей в глаза. — Мара, я хочу, чтобы ты стала моей женой. Ты очень нужна мне. Сегодня вечером я понял, что… ну, это же очевидно! Каким дураком я был, что не понимал этого раньше! Последние сомнения Марисалы рассеялись. Он принял обман за правду. Он любит не ее саму, а женщину в черном платье. Но даже эта мысль не могла разрушить счастья Марисалы, — ибо сегодня вечером она сама поняла кое-что очень важное. — Я люблю тебя, — прошептала она. Это правда. Она любит его — беззаветно и безгранично. Всегда любила и всегда будет любить. — Знаю, — тихо ответил Лайам. — И всегда знал. Ты принадлежала мне, даже когда сама об этом не догадывалась. — Он улыбнулся. — А теперь скажи: «Да, Лайам, я выйду за тебя замуж». Но Марисала хотела большего. Она призналась ему в любви и надеялась услышать в ответ то же. Он ее хочет, она ему нужна… А как же любовь? — Да, я выйду за тебя замуж, — прошептала она. Марисала сдалась — Лайам не оставил ей другого выхода. Пусть она потеряет себя и станет несчастной — без Лайама ей быть несчастнее вдвое. Лайам прильнул к ее губам — медленно и нежно. А затем, словно стремясь наверстать упущенное, ворвался в нее с быстротой молнии и силой урагана; и тела их, как и души, слились воедино. Лайам тяжело дышал, пытаясь вернуть контроль над собой. Но Марисала не хотела, чтобы он сдерживал свою страсть. Пусть будет диким и безудержным, пусть забудет обо всем на свете, как забыла обо всем она сама! Она приподняла бедра, помогая ему проникнуть глубже, и впилась в его рот жадным, требовательным поцелуем. Лайам застонал — Марисала скорее почувствовала, чем услышала его стон. Вот он начал движение — сперва медленно, в ее ритме, затем все быстрее, быстрее… — Мара!.. — Лайам на мгновение замер, напряженно застыл, но Марисала всебыстрее двигала бедрами. Этого она и хотела, об этом и мечтала все эти годы! Лайам в последний раз хрипло выкрикнул ее имя; тело его выгнулось в порыве наслаждения, и в следующий миг словно океанская волна захлестнула их обоих, подняла на гребень, вознесла к звездам — и бережно уложила на мягкий песок. Они лежали в объятиях друг друга, словно не могли разнять навеки сплетенных тел. Лайам весил немало, но Марисале нравилось ощущать его тяжесть. Она уже задремала, в полусне мечтая о том, что Лайам останется с ней навсегда… но в этот миг он вздохнул и перекатился на бок. — Невероятно! — прошептал он, обнимая ее сильными и нежными руками. — С тобой такое когда-нибудь бывало? Как во сне… Марисала молчала, словно боялась, что, заговорив, разрушит волшебство этой ночи. — Но это не сон? — тихо продолжал Лайам. — Скажи, Марисала, ведь ты не обманывала меня? Тебе действительно было так хорошо? Марисала широко открыла глаза. — Обманывала? Ты что, решил, что я притворялась?.. — Многие женщины так и делают. Притворяются, чтобы не обидеть мужчину. С такой женщиной можно прожить всю жизнь и не знать, что она тебе лжет. — Он сонно улыбнулся. — Ты действительно этого не делала? Марисала молча покачала головой. — Вот и хорошо. — Он потянулся к ней и поцеловал ее в лоб. — И никогда не делай, ладно? Пусть между нами не будет никакой лжи. Марисала повернулась на бок и прижалась к нему спиной. Лайам крепко обнял ее. — Давай поженимся после Дня Благодарения, — предложил он. — А можно поехать в Сан-Салюстиано и обвенчаться там. — Если хочешь, — прошептала в ответ Марисала. — Хочу. Я хочу любить тебя на пляже, залитом лунным светом. И высоко в горах. Я хочу, чтобы ты вернулась на Сан-Салюстиано как моя жена. Марисала не могла ответить — она задыхалась от счастья и боли. — Моя жена… — прошептал Лайам. И почти сразу же дыхание его стало спокойным и ровным — он заснул. Марисала лежала без сна, глядя во тьму, и думала. Лайам хочет, чтобы она стала его женой. Она — или та женщина, что блеснула на балу? Увидев ее в новом, женственном облике, он решил, что это и есть настоящая Марисала. Но он ошибается.
Глава 10
Лайам открыл дверь — и сердце его сжалось от дурного предчувствия. На пороге стоял представительный мужчина лет сорока и с ним две девочки: одна — лет четырех, другая — постарше, должно быть, во втором-третьем классе; обе белокурые и на удивление хорошенькие. Мужчина протянул руку. — Рон Хьюджес, — представился он. — Мы пришли за Флаффи. — Флаффи? — Здравствуйте, я Марисала. Это со мной вы разговаривали по телефону. Мара с Эвитой на руках спускалась вниз по лестнице. Младшая девочка взвизгнула от дикого восторга: — Флаффи! — воскликнула она. — Папа, это наша Флаффи! Эвита радостно залаяла и начала рваться с рук. Марисала спустила ее на пол, и девочка и собака бросились друг к другу. Девочка гладила и целовала собаку, а та лизала ей руки шершавым языком. — Видишь, папа, мы не ошиблись! — воскликнула старшая девочка. — Это точно Флаффи! Лайам выругался про себя. Знал же, что рано или поздно Эвита найдет хозяев! Говорил же Марисале… Марисала сидела на ступеньках, сложив руки на коленях, и молча смотрела, как две девочки ласкают щенка, которого она успела полюбить. — Мне никогда раньше не приходилось попадать в подобные ситуации, — смущенно заговорил Лайам, обращаясь к Рону, — и я не знаю, что делают в таких случаях. Может быть, у вас есть фотографии, документы или еще какие-нибудь доказательства, что собака ваша… — Зачем тебе доказательства? — тихо отозвалась со своего места Марисала. — Взгляни на них, Лайам. Конечно, это их собака. Рон полез в карман за бумажником. — Я готов выплатить вознаграждение… Лайам не выдержал. — Нам не нужны ваши деньги, — резко ответил он. — Объясните лучше, как случилось, что вы потеряли собаку и хватились ее лишь через несколько недель! Рон подошел ближе и понизил голос: — Моя жена, — начал он извиняющимся тоном, — поехала по делам в Вашингтон и там попала в аварию. Нам пришлось срочно лететь к ней. Флаффи мы отдали на попечение соседу. Вернулись лишь несколько дней назад и узнали, что она сбежала. Я ценю вашу заботу о ней и готов вознаградить вас… — Как себя чувствует ваша жена? — спросила Марисала. Она встала и подошла к Лайаму, тяжело опершись о его плечо, словно отчаянно нуждалась в его поддержке. — Пока она ходит с трудом, но врачи утверждают, что через несколько месяцев все будет в порядке. — Рон неловко вертел в руках бумажник. — Послушайте, я все же хотел бы… — Пожертвуйте эти деньги в Бостонский Центр помощи беженцам, — ответила Марисала. — Это будет для нас лучшей наградой. Рон кивнул. — Хорошо, так и сделаю. — Он покосился на Флаффи и дочерей. — Ладно, тогда мы, наверно, пойдем. — У нас есть поводок… — Марисала двинулась в сторону кухни. — Спасибо, я принес с собой. — Рон достал из кармана кожаный поводок. — Пойдемте, девочки. Собака вскочила, сделала круг вокруг девочек, затем вокруг Лайама и устремилась на кухню. — Флаффи, вернись! — младшая девочка побежала за ней. — Я ее приведу, — спокойно сказала Марисала и пошла на кухню. Лайам слышал, как она подзывает щенка по-испански. Старшая девочка удивленно расширила глаза. — Разве Флаффи понимает по-французски? — спросила она у отца. — Это испанский, Эшли. Да, думаю, за несколько недель она успела кое-чему научиться. Из кухни появилась Марисала с Эвитой… нет, с Флаффи на руках. Она поцеловала щенка в кудрявую макушку, опустила его на пол и помогла Рону пристегнуть поводок к ошейнику; затем подняла глаза на девочек. — Смотрите за… за Флаффи получше. Ради меня, хорошо? Девочки согласно кивнули. — Почаще ее гладьте и не забывайте чесать за ухом! Те снова закивали в ответ. — Вот и хорошо, — тихо закончила Марисала. — Еще раз спасибо, — поблагодарил Рон их обоих и исчез за дверью вместе с дочерьми и щенком. Марисала подняла глаза на Лайама и выдавила из себя улыбку. — Какие милые девочки, правда? — Марисала, как ты?.. — Все в порядке. Ты же предупреждал меня, что рано или поздно это случится… Нет, со мной все нормально. Марисала удивительно преобразилась — Сантьяго ее бы не узнал. На ней было простое летнее платье, и Лайам вдруг вспомнил, что уже несколько дней не видел на ней ни майки, ни шорт. Если быть точным, она отказалась от любимой одежды после того вечера на балу… После той первой ночи. Теперь Лайам и Марисала проводили ночи в одной постели — и, будь на то их воля, не вылезали бы из нее целыми днями! Однако порой Марисала удивляла Лайама. Он никак не ожидал от нее такой робости, даже скованности в постели. Впрочем, это понятно, думал он: ведь до сих пор у нее был только один возлюбленный, да и тот — из Сан-Салюстиано. Видимо, Энрике требовал от нее полной пассивности. Да какая разница! Главное — что Марисала его любит и согласна стать его женой! Он еще успеет научить ее всему, чего она не умеет. Ведь у них целая жизнь впереди! — Хочешь, мы заведем другую собаку? — спросил Лайам, обнимая ее. — Нет. Спасибо, не надо. — Марисала выскользнула из его объятий и пошла по лестнице наверх. Странно, думал Лайам. Он никак не ожидал такой реакции от темпераментной, эмоциональной девушки. Прежняя Марисала разразилась бы слезами, ругаясь на чем свет стоит — новая смирилась с потерей без единого слова. Как будто ее подменили! Марисала обернулась и улыбнулась ему. Лайам вдруг заметил, что глаза у нее подкрашены, а тщательно причесанные волосы убраны за уши. — Я буду в спальне, — сказала она. — Мне нужно написать несколько писем. Лайам молча смотрел, как она поднимается наверх, испытывая какую-то смутную грусть. Вот Марисала исчезла; захлопнулась дверь ее спальни, и вслед за тем раздались приглушенные звуки музыки. По крайней мере, в одном Марисала не изменилась: она по-прежнему любит зажигательные ритмы латиноамериканских радиостанций. Лайам еще долго стоял посреди холла, не в силах избавиться от смутной тревоги. Что-то не так, но что?..…Марисала держала в руках коробочку, обтянутую алым бархатом. Она догадывалась, что там внутри. Обручальное кольцо. Лайам молча наблюдал за ней; глаза его светились радостным ожиданием. Марисала не хотела обручального кольца. Ей не нужно золото и бриллианты. Она не хочет носить на руке звено супружеских цепей — символ не только любви, но и несвободы. — Открой! — произнес Лайам. Он полулежал на постели, опираясь на локоть; волосы его растрепались после недавних бурных ласк. Марисала встала на колени и наклонилась над коробочкой, так, чтобы волосы упали ей на лицо. Она не хотела, чтобы Лайам видел ее первую реакцию. Пусть она и научилась скрывать свои чувства — притворство давалось ей нелегко, и она сомневалась, что сумеет правдоподобно изобразить бурный восторг. Но Лайам протянул к ней руку и откинул волосы с лица. Марисала глубоко вздохнула, открыла коробочку и… Никакого золота. Никаких бриллиантов. Серебряное кольцо грубой ручной работы, со вделанным в середину неотполированным камнем чудной океанской синевы. — Это бирюза, — объяснил Лайам. — А сделал это кольцо один мой друг из Монтаны — индеец из племени навахо. — Какая красота! — выдохнула Марисала. — Я понимаю, что ты вряд ли станешь носить кольцо все время. Но мне хотелось подарить тебе обручальное кольцо, и я… Марисала молча обняла его и крепко поцеловала. — Видимо, это значит, что подарок тебе понравился? — рассмеялся Лайам. — Очень! — Марисала надела кольцо себе на палец. Оно было как раз по размеру и, казалось, сразу оказалось на своем месте. На глазах девушки выступили слезы, и она зажмурилась, чтобы Лайам не догадался об обуревающих ее чувствах. — Но как ты догадался?.. Лайам поднял глаза — синие, как бирюза на кольце. — Мара, дорогая, мне нетрудно угадать твои вкусы! Я ведь достаточно хорошо тебя изучил! — Ты думаешь? Тревожный сигнал прозвучал в его голове. — А тебе кажется, что нет? — Не знаю. Лайам сел на кровати и пристально взглянул ей в лицо. — Марисала, да ты, кажется, плачешь? Она отвернулась. — Нет. Лайам схватил ее за руку. — Марисала, что случилось? — Я плачу от счастья, — солгала Марисала и потянулась к нему. — Лайам, пожалуйста, люби меня… Секс стал для Марисалы спасательным кругом. Только в постели ей не нужно было притворяться, только здесь она была совершенно уверена в себе. Поэтому, когда становилось совсем уж невмоготу лгать, она приглашала Лайама заняться любовью, зная, что он не сможет устоять перед ее чарами. Вот и сейчас он сжал ее в объятиях, и Марисала почувствовала, как напрягается его тело. — Как ты думаешь, Инес не будет удивляться, почему мы целые дни проводим в спальне? Марисала смахнула слезы с глаз и выдавила из себя улыбку. — Инес давно уже ничему не удивляется! Она ведь видит, какими глазами я на тебя смотрю! — А я — на тебя. — Он снова поцеловал ее и откинулся на спину, усадив Марисалу на себя. — Итак, начнем следующий урок маэстро Казановы? — Что ты дурачишься? — недовольно поморщилась Марисала. — Я? Упаси Боже! Любовь — дело серьезное! Он снова прильнул к ее губам, не в силах утолить мучившую его жажду.
Марисала сидела рядом с Лайамом, чинно сложив руки на коленях. Они присутствовали на встрече, проводимой доктором Рикардо Монтойей в Центре помощи беженцам. Лайам был здесь уже второй раз. И сейчас, как и неделю назад, он тихо сидел в углу и слушал гораздо больше, чем говорил сам. Это тоже неплохо, думала Марисала. Но ведь надо когда-нибудь и заговорить! Посередине встречи Лайам тихо извинился и вышел. Прошло пятнадцать минут — он все не возвращался. Наконец Марисала отправилась за ним. Лайам сидел на ступеньках Центра, скользя невидящим взглядом по машинам и прохожим. — Дышишь свежим воздухом? — спросила Марисала. Лайам кивнул и улыбнулся — так, словно у него нет никаких забот. Такая улыбка ему всегда удавалась. — Ага. — Не пора ли вернуться? — Наверно, пора, — ответил Лайам, не двигаясь с места. Марисала села рядом с ним, аккуратно расправив юбку. — Как ты мне нравишься в платье! — заметил Лайам, обнимая ее за плечи. — Знаю. — Ты носишь платья специально для меня? — спросил Лайам шепотом, уткнувшись ей в шею. — Да. — Просто замечательно! — Он приподнял ее голову и прильнул к губам долгим поцелуем. Сердце Марисалы бешено забилось, а в глубине тела мгновенно зажегся сладостный огонь. Но она понимала, что Лайам просто ее отвлекает. — Пойдем назад, — мягко предложила она, отодвигаясь от него. Лайам лукаво улыбнулся и принялся гладить большим пальцем ее ладонь. — Что-то не хочется. Давай лучше поедем домой и займемся кое-чем другим! Марисала не могла больше сопротивляться желанию. — Давай, — прошептала она, закрывая глаза. Но Лайам по-прежнему не двигался. — Кажется, на этих встречах я проявляю себя не лучшим образом. Марисала открыла глаза. Лайам снова улыбался: в улыбке его чувствовалась горечь, но все остальные чувства были надежно скрыты. — Ты все делаешь хорошо. — Где же «хорошо», если я сбежал и сижу на улице? — Он помолчал. — Странно, почему ты не выходишь из себя? Еще две недели назад ты бы на меня с кулаками набросилась! — Я… ну, ты же делаешь все, что можешь, — поколебавшись, ответила Марисала. Лайам горько рассмеялся и пробормотал сквозь зубы какое-то ругательство. — Я не делаю все, что могу! — Улыбка его вдруг сломалась, сползла с лица, обнажив истинные чувства — досаду, злость, презрение к себе, отчаяние. — Я сбежал и сижу здесь, потому что до смерти трушу… Извини. Лайам осекся, и Марисала, не отводившая от него глаз, увидела, как лицо его, полное гнева, страдания, жизни, вновь скрывается под мертвой улыбчивой маской. Ей хотелось схватить его за плечи и хорошенько встряхнуть! Хотелось закричать, дать ему пощечину, чтобы он пришел в себя! Но Марисала больше не могла дать волю чувствам. Она боялась все испортить. — Не извиняйся, — спокойно ответила она. Лайам молчал, глядя в сторону. — Давай вернемся, — после долгого молчания предложила Марисала. Лайам покачал головой, снова выдавив из себя улыбку. — Нет. Не могу. Марисала встала. — Хорошо. Тогда поедем домой. Может быть, на следующей неделе… — Нет, Мара, мне нужно… — Лайам потер лоб, словно не мог собраться с мыслями. «Мне нужно, чтобы ты накричала на меня, — хотел сказать он. — Спросила, о чем я вообще думаю. Обозвала меня трусом. Черт возьми, ты сама говорила, что есть время молчать и время кричать! Так вот, сейчас как раз такой случай. Мне не нужна твоя деликатность. Мне нужна встряска. Я ведь пришел на эту встречу по собственной воле! Я сам решил, что должен рассказать обо всем, что меня мучает! Я бросил вызов собственной слабости, а теперь позорно отказываюсь от поединка…» Но Марисала молчала. Уже несколько недель она ходила вокруг него на цыпочках, словно вокруг тяжелобольного. Но разве не этому учил ее Лайам? «Не выходи из себя, не повышай голос, не командуй другими, веди себя тихо и спокойно, как цивилизованный человек…» Она просто следует его указаниям. И она права. Лайам должен выиграть свою войну сам. Марисала ему здесь не поможет. А, может быть, поэтому она и отдалилась от него?.. Может быть, Марисала боится, что он никогда не справится с призраками прошлого? Неужели она думает, что он никогда не станет прежним? И уже со страхом представляет себе жизнь с человеком, чья душа навеки заперта во тьме? Однако в последние две недели тьма отступила. Лайам по-прежнему просыпался среди ночи с бешено бьющимся сердцем, но больше не кричал и не боялся ночной темноты. Теперь, чтобы вернуться к реальности, ему достаточно было вспомнить, что Марисала рядом. Она не отводила от него взгляда, и по непроницаемому лицу Лайам не мог прочесть ее мыслей. Ему хотелось взять Марисалу за руку и попросить, чтобы она никогда, никогда его не покидала, — но он понимал, что это прозвучит слишком сентиментально и только оттолкнет ее еще больше. — Поедем домой, — предложила Марисала, протягивая руку. — Нет. — Лайам поднялся и расправил плечи. — Я вернусь обратно и досижу до конца. Он знал, что и в этот раз не сможет заговорить. Что ж, по крайней мере, послушает других. Это лучше, чем ничего. Лайам очень надеялся, что Марисала думает так же.
Был поздний вечер. Женщины сидели на кухне: Марисала заваривала чай, Инес кормила грудью маленького Лайама. — Малыш проснулся и захотел есть, — объяснила Инес. — Надеюсь, он вас не разбудил? — Нет. — Марисала сняла с полки несколько пачек травяного чая, решая, какую выбрать. — Лайам уже уснул, а я еще не ложилась. На встрече у Рико Лайам не сказал ни слова, однако вернулся домой измученным, как никогда. Его привычная улыбка не могла обмануть Марисалу; она видела, как Лайаму тяжело, и всерьез задумывалась о том, стоит ли продолжать эти занятия. — А ты уже купила свадебное платье? — с любопытством спросила Инес. Свадебное платье? Боже, ей это и в голову не приходило! — Только представь, — мечтательно продолжала Инес, — белое, до пола, все в кружевах, а сзади — длинный-длинный шлейф… Лайам решит, что женится на сказочной принцессе! Марисала поспешно отвернулась, чтобы Инес не заметила боли в ее глазах. Так и есть, думала она. Увидев Золушку на балу, Лайам принял ее за принцессу. И теперь Марисала не осмеливается признаться ему, что она — не такая, какой представилась ему в тот вечер. Она продолжает свой маскарад — и с каждым днем все яснее чувствует, как ускользает от нее что-то очень важное… Марисала подняла тяжелый чайник и залила заварку кипятком. В глазах у нее стояли слезы. Какого черта она согласилась на предложение Лайама? Неужели теперь ей придется притворяться всю жизнь? Ведь она — не та, кого Лайам хочет видеть своей женой. Ему нужна воспитанная, элегантная, утонченная светская дама. А Марисала не такая. И прикидываться такой она больше не может. Ей осточертело ждать, молчать, терпеть и подчиняться — в разговорах, в жизни, даже в постели… Особенно в постели. Марисала не решалась начать ласки первой, не решалась открыть Лайаму свои сокровенные желания… Господи Боже, еще одна такая ночь — и она свихнется!.. А их разговоры? Пустая болтовня о том, что не интересно ни ей, ни Лайаму, и полное молчание о действительно важных вещах… Неужели же Марисала никогда не осмелится взглянуть ему в глаза и спросить: «Ты меня любишь?» Лайаму нужна тихая, послушная, воспитанная женщина. Если Марисала снова станет собой, он на нее и смотреть не захочет. А сейчас?.. Да, он хочет на ней жениться. Наверно, даже любит. Но — вот беда — он любит не Марисалу. Никогда в жизни Марисала не испытывала такого отчаяния. Она чувствовала себя обманщицей, и сознание этого отравляло ей все удовольствие от общения с любимым человеком. Несчастлив был и Лайам. Порой Марисала ловила на себе его пристальный, задумчивый взгляд, и сердце ее холодело при мысли, что он догадывается об обмане. «Я не могу больше лгать, — думала Марисала. — Я слишком сильно его люблю». Она повернулась и одарила Инес сияющей улыбкой. Это была фирменная улыбка Лайама. — Я пойду наверх. — А твой чай?.. — удивленно заморгала Инес. — Что-то расхотелось. Спокойной ночи, — бросила Марисала через плечо, покидая кухню. Быстро, не оглядываясь, она прошла мимо спальни Лайама к себе. Сняла телефонную трубку, набрала номер, абсолютно спокойным голосом — и Лайам, и Сантьяго остались бы ею довольны, — вызвала к подъезду такси. И начала собирать вещи. Только свои. Платья, которые покупал для нее Лайам, она решила оставить в шкафу. Но, подумав, достала их и уложила вместе с остальными. Она заберет с собой все. Чтобы Лайаму легче было ее забыть.
Глава 11
Внизу горел свет. Проснувшись от очередного кошмара, Лайам обнаружил, что Марисалы нет рядом. Первой его мыслью было: «Это случилось. Она все-таки ушла». Вот уже неделю Лайама не оставляло смутное предчувствие беды. Что-то было не так — и теперь он понял, что именно. Марисале было плохо с ним. Она хотела уйти. Но, приоткрыв дверь спальни, Лайам услышал голоса и увидел свет внизу. У него отлегло на душе. Все в порядке. Марисала здесь, сидит на кухне с Инес и малышом… Лайам накинул халат и пошел вниз, стараясь унять бешено бьющееся сердце. Все хорошо, говорил он себе. Марисала любит его и счастлива. Просто воображение разыгралось. Черт возьми, от этих кошмаров он скоро превратится в параноика… Марисала стояла посреди холла в плаще и осенних сапогах, в руках — дорожная сумка. Самый страшный кошмар стал явью. Уголком глаза Лайам заметил, как Инес метнулась в сторону и исчезла на кухне. Он взглянул Марисале в глаза — и прочел правду, которую и так знал. Она решила уйти. Как ни странно, Лайам не умер. Даже устоял на ногах. И, что уж совсем невероятно, сохранил способность говорить: — Как, даже записки не оставишь? — поинтересовался он нарочито небрежным тоном. — Я хотела позвонить тебе утром, — дрогнувшим голосом ответила Марисала. — И все объяснить. — По-видимому, это означает, что ты не хочешь за меня замуж. Марисала кивнула, из последних сил сдерживая слезы. Лайам ни в чем ее не винил. Он сам во всем виноват. Он не смог сделать Марисалу счастливой — и потерял ее навсегда. Он видел, что что-то неладно, но боялся взглянуть правде в глаза, боялся даже заговорить с Марисалой, спросить, что он делает не так… — Очень жаль, — ответил он сухо и невыразительно, словно говорил о погоде. Марисала вскинула глаза, в которых стояли слезы. — Я больше не могу! — воскликнула она. Голос ее дрожал и прерывался: — Не могу больше носить эти тряпки! Не могу всю жизнь прикидываться кем-то другим! — Какие тряпки? — изумленно спросил Лайам. Господи, о чем это она? — Я не могу больше врать! — отчаянно вскрикнула Марисала и, распахнув дверь, подхватила сумку и стрелой понеслась к лифту. Лайам, как был — в халате и босиком, — выбежал за ней. — Мара, о чем ты? Марисала с силой надавила на кнопку. Двери лифта распахнулись. — Я просто дура, — горько ответила она, входя в лифт. — Ведь с самого начала было ясно, что из меня не получится хорошей жены! Но я решила, что смогу прикинуться хорошей. Так вот, я больше не могу. Меня тошнит от этих платьев в цветочек! Я не могу больше притворяться, что у меня нет ни своего мнения, ни своих желаний! Я знаю, тебе в женщинах нравится именно это. Но я не такая. Я старалась себя переделать. Бог свидетель, старалась изо всех сил! Но больше не могу. — Мара!.. — Лайам шагнул в лифт следом за ней. Марисала нажала кнопку, открывающую двери. — Уходи, Лайам. Ты же боишься лифтов. — Ничего. — Он отдернул ее руку от кнопки, и двери захлопнулись. — Видишь, уже не боюсь. Марисала вырвала руку и снова открыла двери. — Зачем ты меня-то обманываешь?.. Господи, какие мы оба вруны! — Она схватила сумку и, выскочив из лифта, бросилась вниз по лестнице. Лайам побежал за ней. — Мара, подожди! — кричал он на бегу. — Я не понимаю… Подожди, нам надо поговорить! Марисала обернулась к нему. — Я не хочу с тобой разговаривать. Не хочу тебя слушать. Я хочу, чтобы ты наконец закричал! Черт побери, да будь я на твоем месте, я бы выбежала на улицу и кричала, вопила, визжала о том, какие мерзости творят люди с людьми во имя высоких идей! Об этом должны знать все! Но ты — цивилизованный человек. Ты контролируешь свои слова и поступки. Все держишь в себе — и воспоминания, и чувства… Не удивительно, что ты больше не можешь писать! Она испугалась, что сказала лишнее, но уже не могла остановиться. — Чудная пара из нас получается! Ты ходишь к Рико Монтойе и делаешь вид, что слушаешь. Но я-то знаю, что ты по-прежнему борешься со своими воспоминаниями. Внешне ты спокоен и невозмутим — но я, Лайам, я-то знаю, что делается у тебя в душе! Каждую ночь ты просыпаешься с криком, потому что адский огонь сжигает тебя изнутри и рвется наружу! Что мог ответить Лайам на эти слова? Он молчал. — Да и я не лучше, — продолжала Марисала, спускаясь по лестнице. — Я такая же врунья. Ты — единственный, с кем я готова прожить жизнь. — Марисала всхлипнула, и слезы потекли у нее по щекам. — Чтобы остаться с тобой, я согласна пожертвовать всем. Даже самой собой. Но обманывать тебя я не могу. Матерь Божья, Лайам, еще немного — и я захлебнусь в этом море лжи! Она толкнула входную дверь и выбежала на тротуар. Лайам увидел у подъезда такси с зажженными фарами. — Я — не та женщина, которую ты встретил на балу, — обернувшись в последний раз, произнесла Марисала. — И никогда такой не стану! И вдруг Лайама осенило. Ну конечно же! Все встало на свои места — платья, прически, непривычное поведение… Марисала вообразила, что он не любит ее такой, как она есть!.. — Боже мой! Мара, подожди! Ты ничего не поняла… Марисала открыла дверцу машины. — И знаешь, что для меня больнее всего? Конечно, это глупо; но ты ни разу не сказал, что меня любишь. Ты и это предпочитаешь держать в себе! Она села в машину и захлопнула дверь. — Подожди! — кричал Лайам. — Подожди! Машина тронулась с места. Лайам бежал рядом. — Я люблю тебя! — кричал он, стуча в стекло, но Марисала не оборачивалась, даже не смотрела в его сторону. Машина Лайама стояла прямо перед подъездом — сегодня вечером ему снова повезло с парковкой. Он распахнул дверцу, бросился за руль… и вспомнил, что ключи от машины остались дома, в верхнем ящике стола. Он ничего не сможет сделать. Все, что ему осталось — стоять под мелким осенним дождем и смотреть, как растворяется в ночном тумане его любовь. «Она скрывала свои чувства, — подумал он с кривой усмешкой, — да так удачно, что я до последней минуты ничего не заметил! Черт возьми, это мне нужно брать у нее уроки!» Лайам приложил руки раструбом ко рту и закричал: — Я люблю тебя! Очень громко. На всю улицу. Но Марисала его не слышала.— Извините, ничем помочь не могу. Ее здесь нет. Лайам взглянул Дэну прямо в глаза. — А если бы она была здесь, ты бы признался? — Честно говоря, я бы сначала подумал. Но Марисалы здесь нет. — Пойми, мне просто нужно знать, что с ней все в порядке. Ты видел ее? Ты что-нибудь о ней знаешь? — Я ее не видел, — ответил Дэн, открывая дверь и выходя на порог дома. — Если бы она пришла ко мне, я был бы просто счастлив — но, увы… По субботам с утра она обычно сидит в библиотеке — вы там не искали? — Ее там не было. Вчера она вообще не появлялась в университете. Устало сгорбившись, Лайам присел на ступени крыльца. Он не смыкал глаз уже двое суток. — Не знаю, куда теперь идти. Она может прятаться где угодно. Дэн сел рядом, достал сигарету и сделал долгую затяжку, выпустив огромный клуб дыма. — А вы не были у того старикана из Центра беженцев? Рикардо Как-его-там? Марисала познакомила меня с ним несколько недель назад на собрании общества «Международная амнистия». Мне показалось, что они большие друзья. — Я не знаю, где он живет. Телефон у меня есть, но он не зарегистрирован в телефонном справочнике, и я не могу выяснить адрес. Автоответчик уверяет, что доктора не будет в городе до выходных. Я оставил кучу сообщений, звонил даже в Центр, но… — Лайам печально поник головой. — Но почему она сбежала? Что вы такое сделали? — не слишком тактично поинтересовался Дэн, затягиваясь сигаретой. — Опять командовали ей, как какой-нибудь средневековый… — Нет, — коротко ответил Лайам. — Я попросил ее выйти за меня замуж. Дэн фыркнул. — Извините, — пробормотал он, — но тогда я ничего не понимаю. Она же без ума от вас! Мы много раз беседовали по душам: я… извините, приятель, я прямо говорил ей, что у нее с вами — с вашими-то домостроевскими замашками — ничего не выйдет! Но она отвечала только: «Я знаю, что делаю». — Мне кажется, она согласилась, только чтобы сделать меня счастливым, — задумчиво произнес Лайам. — На Сан-Салюстиано женщина, выходя замуж, не вступает в союз с равным партнером, а отдает себя в пожизненную кабалу. Все решения за нее принимает муж. Возможно, Марисала боялась чего-то подобного. Я просмотрел оставшиеся после нее бумаги и нашел среди них черновик письма в медицинскую школу при университете. Там Марисала писала, что принуждена отказаться от места в группе, так как выходит замуж. Очевидно, она считала, что я заставлю ее бросить учебу. — А вы так и собирались? — Нет! Дэн затянулся в последний раз и бросил окурок, вдавив его в грязь тяжелым ботинком. — Похоже, вы с ней не поняли друг друга. — Гениально, доктор Фрейд, — проворчал Лайам. — Мне не хотелось бы читать вам мораль, но, знаете ли, рыться в ее бумагах… — Я не рылся в бумагах! Я пытался понять, почему она ушла. Найти какую-то зацепку… Мимо с грохотом пролетел троллейбус. Дэн проводил его взглядом. — Я не так уж хорошо знаю Марисалу, — начал он после некоторого колебания, — но, по-моему, если она не хочет, чтобы ее нашли, вы ее в жизни не найдете! — И что ты предлагаешь? Сидеть и ждать, пока она надумает вернуться сама? — Попробуйте использовать свои связи, — спокойно предложил Дэн. — Вы же репортер, у вас везде есть знакомства… — Я был репортером, — горько ответил Лайам. — В последние годы я не писал ничего, кроме воскресной колонки в «Глоб». А последние несколько месяцев не делал даже и этого. И в этот миг Лайама озарило. Он застыл на месте. Не писал ничего, кроме воскресных колонок… Черт возьми, а это мысль! — Боже мой! — Он повернулся к Дэну. — Можно от тебя позвонить? Дэн вскочил. — Вы догадались, где она? — Нет, — ответил Лайам. — Но я понял, как ее найти.
— Прости, я, кажется, чего-то не понимаю. — Лорен Стьюарт отличалась железным самообладанием — но на этот раз Лайаму почти что удалось вывести ее из себя. — Ты хочешь, чтобы я остановила печать ради воскресной колонки, которую ты еще не написал? — Задержи номер на два часа, — ответил Лайам. — Послушай, Стьюарт, я нечасто прошу тебя об одолжении… — По-моему, не просил еще ни разу. Во всяком случае, о таком одолжении! Ты что, спятил? — Лорен, пожалуйста! Это вопрос жизни и смерти! Я не уверен, что доживу до следующего воскресенья. Может быть, и до завтра не доживу! Наступило молчание. Лайам закрыл глаза и обратился с молитвой к Богу. На другом конце провода послышалось тихое, но внятное ругательство. — Хорошо, — со вздохом сказала Лорен. — Уговорил. Двух часов я тебе дать не могу — но если колонка будет у меня через час… — Через час?! Господи, я же в получасе езды от дома! — Извини, Ли, это самое большее, что я могу для тебя сделать. Времени нет; номер идет в печать. Лайам обернулся. — Дэн, у тебя найдется ручка и лист бумаги? — Конечно. — И Дэн исчез в соседней комнате. Лайам глубоко вздохнул, стараясь успокоить бешено бьющееся сердце. — Я привезу текст через час. — Через час и ни минутой позже! — предупредила его Лорен. — Опоздаешь хоть на секунду — пеняй на себя! — Я уже начал работать. Лайам пробормотал Дэну «Спасибо» и собирался повесить трубку, когда вновь услышал голос Лорен: — Подожди-ка, Ли. Еще два вопроса. Точнее, один вопрос и один совет. Во-первых, постарайся не выходить за пределы семиста слов. Во-вторых, не намекнешь ли ты мне в двух словах, о чем собираешься писать? Лайам намекнул. Воцарилось глубокое молчание. — Забудь о семиста словах, — произнесла наконец Лорен. — Пиши столько, сколько тебе нужно. Но не забудь: колонка нужна мне через час!
Послышался осторожный стук. Вслед за тем дверь приоткрылась, и в щелке показалось смуглое лицо Линды, жены Рикардо. Марисала не улыбнулась ей. Даже не попыталась. Здесь, среди друзей, нет нужды скрывать свое горе. Прошлой ночью Марисала просидела с Рикардо и Линдой на кухне почти до рассвета. И рассказала им все. Почти все. Марисала не говорила им, что сердце ее разрывается от боли, что предстоящая жизнь кажется пустой и бессмысленной, что и тело ее, и душа рвется к Лайаму со всей силой истинной любви… — Я принесла тебе кофе и пирожное. Только не знаю, любишь ли ты такие с кремом. — Линда поставила тяжелый поднос на стол. — Еще Рико спрашивает, не хочешь ли ты почитать воскресную газету? Лишь одна газета в Бостоне выходит по воскресеньям. «Глоб». Газета Лайама. — Нет, — твердо ответила Марисала. — Не хочу. — Как хочешь, — заметила Линда и повернулась к дверям, придерживая газету под мышкой. — Подожди! — Марисала прикрыла глаза, словно от боли. — Я передумала. Дай, пожалуйста, газету. Линда улыбнулась и протянула ей толстый воскресный номер. — Может быть, там есть какие-нибудь новости из Сан-Салюстиано, — заговорила Марисала, переворачивая листы. «Нет, — мысленно продолжала она, — ты прекрасно знаешь, что я просматриваю газету не для этого. Я ищу колонку Лайама и, хоть и знаю, что прочту там заметки трехлетней давности, все же не могу успокоиться…» Заголовок бросился ей в глаза. «ВРЕМЯ НАДЕЯТЬСЯ»… Это что-то новое! Сперва Марисала не поверила своим глазам. Подумаешь! Просто приписали к старой статье новый заголовок!..
«Пять лет назад я стал политическим узником Сан-Салюстианского режима».Марисала подняла изумленные глаза. — Этого я еще не читала, — прошептала она. — Лайам написал новую статью!
«…Восемнадцать месяцев я провел во тьме. Восемнадцать месяцев, просыпаясь утром, я не знал, доживу ли до завтрашнего дня. Восемнадцать месяцев я жил лишь верой, что справедливость восторжествует, что силы демократии победят и гордый народ этого маленького острова завоюет себе желанную свободу. И не было ни единого дня, когда бы я не вспоминал о тебе — той девушке, что дважды спасла мне жизнь.
Марисала, я полюбил тебя с первой нашей встречи. Слишком много времени понадобилось мне, чтобы понять: это и есть любовь, глубокая, сильная и истинная. Я люблю тебя, и мне неважно, как ты выглядишь и во что ты одета (для меня ты — прекраснейшая женщина в мире). Я люблю твою гордость, благородство, великодушие. Мне нравится, что ты всегда готова отстаивать свое мнение, что ты не можешь спокойно видеть несправедливость…» За Линдой тихо закрылась дверь, но Марисала даже не заметила ухода подруги. Она рыдала: слезы счастья ручьем текли по щекам. Лайам ее любит! И снова пишет… пишет к ней и для нее.
…Марисала, я никогда не рассказывал тебе об этом… Дело в том, что меня пытали. Следователи из тайной полиции расспрашивали меня о силах Сопротивления — о тебе, Марисала, и твоих товарищах. Они полагали, что мне многое известно, и изобретали самые страшные мучения, чтобы заставить меня заговорить.
Но я почти ничего не знал — а если бы и знал, они не услышали бы от меня ни слова. Я смеялся им в лицо и говорил: «Вам не сломить меня! Я выживу! Я выберусь отсюда и расскажу миру о ваших преступлениях!» Но одна ненависть не смогла бы поддержать меня в часы нечеловеческих испытаний. Меня спасала надежда — надежда, что когда-нибудь я вновь увижу солнечный свет и твою улыбку. Я вспоминал о тебе, и эти воспоминания помогали мне выжить. Но однажды враги сломили мою волю. Меня вывели на залитый солнцем двор. В этот раз не били и не задавали вопросов. Капитан объявил, что у стен тюрьмы была поймана какая-то девушка: она пыталась проникнуть внутрь, чтобы передать мне еду и записку. Я понял, что он говорит о тебе. Кто еще это мог быть? Я требовал, чтобы мне дали с тобой поговорить, но капитан расхохотался мне в лицо и заявил, что девушка убита в схватке с охранниками. А потом я увидел тело, распростертое в пыли… Я рванулся к нему, но охранники не дали мне подойти близко. Они не позволили мне взглянуть девушке в лицо — но я был уверен, что это ты. Что они убили тебя. Той ночью я лежал один на сыром и холодном полу, моля Бога о смерти. Я был совершенно сломлен. Ты умерла, и я потерял надежду. Но опустевшее сердце не перестало биться. А через четыре дня отряд повстанцев, во главе которого стояла ты, Марисала, взял тюрьму приступом и освободил нас всех. Ты была жива! Не ты погибла в тот страшный день! Другая девушка — чья-то дочь, сестра, невеста, чьи-то навек разбитые надежды… Но не ты. Я провел в тюрьме полтора года, но эти четыре дня оставили в душе самый страшный след. Ибо без надежды жить невозможно. Сегодня я надеюсь, что ты, наконец-то, вернешься ко мне. Марисала, я не могу больше молчать! Я выхожу на улицу и кричу тебе с газетных страниц: «Марисала, пожалуйста, вернись ко мне!» Ты слышишь, меня, вернись! Марисала положила газету на стол. Встала и аккуратно застелила постель. Оделась. Накинула плащ. Взяла сумку. Она возвращалась домой.
Глава 12
Едва слышный скрежет ключа в замке. Лайам повернул голову. Кто это? Гектор и Инес? Нет, они на весь день уехали в Хартфорд, к кузине Инес — показать ей малыша. Это Марисала! Господи, пожалуйста, пусть это будет она… Марисала стояла на пороге. Знакомая безразмерная футболка, кожаная куртка и вытертые джинсы с дырами на коленях. Волосы растрепаны, на бледном лице — следы слез. Но никогда еще Марисала не казалась Лайаму столь прекрасной. Он даже не поздоровался. Просто вскочил и, боясь поверить в чудо, стремглав бросился к ней. — Я люблю тебя! Марисала улыбнулась. На ресницах блеснули слезы — и она не пыталась их скрывать. — Знаю. Я прочла об этом в «Глобе». — Видишь, я победил себя, — тихо произнес Лайам. — И это только начало. Я напишу книгу обо всем пережитом. Обещаю тебе. Конечно, это не Бог весть какое обещание… — Для меня этого достаточно. — Я боюсь, — прошептал Лайам, поникнув головой. — Просто до смерти напуган. Что, если, заговорив, я уже не смогу остановиться? Что, если страшные воспоминания, столько лет хранимые под спудом, вырвутся наружу и погребут меня под собой? — Не бойся, я тебя откопаю. Лайам рассмеялся. — Конечно! Бог свидетель, тебе уже приходилось вытаскивать меня из-под земли! — Я никогда тебя не покину, — прошептала Марисала. — Если хочешь, я буду сидеть с тобой рядом, пока ты работаешь. А по ночам буду отгонять от тебя кошмары… если захочешь. — Уже хочу. И словно не было этих двух страшных дней — Марисала снова в его объятиях, и на губах ее Лайам ощущает соленый привкус слез. Он целовал ее со все возрастающей страстью, и наконец Марисала, рассмеявшись, смело протянула руку и коснулась воплощения его мужской силы. — Вот это мне по душе! — со смехом воскликнула она. — Теперь я вижу, что ты и вправду по мне скучал! Лайам был поражен — он не ожидал от Марисалы такой смелости. До сих пор она была робка и пассивна во всем, что касалось интимной близости. Марисала подняла сияющие глаза — но улыбка исчезла с ее лица, как только она заметила его изумление. — Извини, — поспешно воскликнула она. — Я не думала… Я не хотела… — Марисала! — Он поднял ее голову за подбородок и заставил взглянуть себе в глаза. — И ты могла подумать, что мне это не нравится? Тебе нет нужды сдерживать свои желания. Прикасайся ко мне где хочешь и как хочешь — я буду только счастлив! Глаза Марисалы снова наполнились слезами. — Но я думала… — Я знаю. Ты думала, что тебе придется переломить себя и сделаться другой. Ты думала, что не нравишься мне такой, как ты есть. Что я хочу того же, что и Сантьяго, — превратить тебя в безликое серое существо, не смеющее и рта раскрыть рядом с мужчиной! Лайам прервал свою речь и прильнул к ее губам в поцелуе. — Как жаль, что я не понял этого раньше! — продолжал он, с сожалением отрываясь от ее солоноватых губ. — Ведь чувствовал — что-то неладно. Ты так странно себя вела, и я подозревал, что ты… И он снова впился в ее нежные губы. — Мне нужна ты. — Он повернул ее лицом к большому зеркалу. — Смотри. Мне нужна только эта девушка. И никто другой. Растрепанная девчонка в рваных джинсах. Студентка медицинской школы. А в будущем — лучший врач свободной страны Сан-Салюстиано. Он встряхнул ее за плечи, и Марисала счастливо рассмеялась. — Любовь моя, возможно, с точки зрения Сантьяго ты не подходишь на роль идеальной жены. Но ты ведь не за него выходишь! А за меня. Марисала, ты выйдешь за меня замуж? Марисала взглянула в зеркало. Вид у них обоих, надо сказать, еще тот… Марисала — взъерошенная, растрепанная, помятая, словно скатилась кувырком с высокой горы. У Лайама — осунувшееся лицо, красные от бессонницы веки, глубокие тени под глазами. Но улыбка его была искренней и светилась надеждой на счастье. — Тебе не обязательно менять фамилию, — продолжал он. — Да я сам могу взять фамилию Боливар, если ты сочтешь, что так лучше! Мы оба молоды и можем подождать с детьми, пока ты не закончишь учебу. Если же ты вовсе не хочешь детей… Не знаю. Мне хотелось бы двоих-троих сорванцов, но, если это сделает тебя несчастной, я готов уступить. Ведь истинная семья — это союз любящих, которые готовы уступать друг другу… Но ты что-то притихла. Марисала, не пугай меня! Я ведь уже знаю, что такое затишье предвещает грозу! Он повернулся к ней и внимательно вгляделся ей в лицо. — Выходи за меня замуж. Пожалуйста, ответь мне «да». А потом мы пойдем наверх и займемся любовью — только поскорее, а то я засну и просплю целую неделю! — Как романтично! — рассмеялась Марисала. Лайам поцеловал ее в щеку, уколов отросшей щетиной. — Скажи мне «да». Но в глазах Марисалы по-прежнему читалась тревога и неуверенность. Лайам поцеловал ее еще раз, и еще раз, словно хотел растопить лед недоверия в ее душе. — Знаешь, я готов на любые уступки, — заговорил он снова. — Если не хочешь, мы можем даже не жениться! Можно ведь просто всю жизнь прожить вместе… Но нет, — оборвал он себя, — на это я не соглашусь! Я хочу, чтобы все было по-настоящему! Пусть и Бог, и люди узнают, что ты — моя, а я — твой, и ничто на свете нас не разлучит! Марисала улыбнулась и поцеловала его. Но так и не сказала «да». — О чем ты думаешь? — взмолился Лайам. — Объясни мне, что тебя удерживает? — Секс. Лайам замер от удивления, на мгновение потеряв дар речи. — Что? — Хочешь знать, чего мне сейчас очень хочется? — Скажи,пожалуйста. — Заняться с тобой любовью, — улыбнулась Марисала. — И как следует! Так, как я мечтала все эти дни! А после этого — если ты не передумаешь — можешь снова предложить мне руку и сердце. Лайам невольно расхохотался. — Такое предложение надо обдумать! Ладно, согласен. — А Гектор и Инес дома? — Нет, они… — Отлично. Иди наверх и прими душ. И побрейся. Жду тебя в гостиной через десять минут. — Она снова поцеловала его. — И не забудь презерватив. — Но… Марисала обернулась. — Ты не ослышался. Да, в гостиной. И на кухне. И в ванной. И, может быть, даже на чердаке, — объявила она, тщетно стараясь спрятать улыбку. — Но начнем с гостиной. — Но… — Лайам поспешил по лестнице вслед за ней — но Марисала уже скользнула в свою спальню и закрыла дверь. Лайам попытался повернуть ручку — заперто. Если бы Лайам заметил время, то можно спорить на что угодно, стоять бы его имени в книге рекордов Гиннесса! Он ухитрился принять душ за полминуты — шагнул в ванну, пустил воду и тут же выскочил обратно. Оставшееся время он потратил на тщательное бритье. Куда-то делся махровый халат: не найдя его, Лайам натянул шорты, сунул в карман упаковку презервативов и побежал по лестнице вниз. Марисала ждала его в гостиной: она сидела у окна, завернувшись в его купальный халат. В волосах ее, темной волной рассыпанных по плечам, сверкали капельки воды. Едва Лайам появился в дверях, она задернула шторы, и в комнате воцарился мягкий уютный полумрак. — Иди сюда, — позвала она шепотом. Он повиновался. Марисала встала и одним движением распустила пояс. Лайам, едва сдерживая нетерпение, сбросил халат у нее с плеч. Как она прекрасна! Уже много раз Лайам видел ее обнаженное тело — но и сегодня, словно впервые, не мог отвести глаз. Марисала положила руки ему на пояс, скользнула под резинку шорт. Губы ее в страстном поцелуе впились в рот Лайама. На этот раз она властвовала над ним, а он покорно подчинялся, она целовала, а он лишь отвечал на поцелуй. Лайам застонал от наслаждения и потянулся к ней — и Марисала, взяв его за руку, сама указала ей путь. — Знаешь, чего я хочу? — таинственно прошептала она. — Кажется, догадываюсь! — Я хочу, чтобы ты сел, — улыбнулась Марисала. — Сел? А не лучше ли прямо так, стоя? — Хм… Интересная мысль. — Тонкие пальцы Марисалы скользнули вниз и нежно сжали воплощение его мужской сути. Боже, как хотел Лайам овладеть ею сейчас же, немедленно! Пусть только она отступит на шаг назад — и он… Марисала так и сделала. А дальше случилось то, чему Лайам не мог поверить и много часов спустя. Одним резким движением она стянула шорты, и они упали на пол. А затем Марисала опустилась на колени, подняв голову, одарила Лайама слегка вызывающей улыбкой… и он увидел звезды средь бела дня. — Тебе нравится? — спросила Марисала, поднимая бездонные темные глаза. Лайам облизнул языком пересохшие губы. Нравится? Да он не знает, на земле он или в раю! Если это продлится еще миг, он умрет от наслаждения! — О да! — едва выдавил из себя он. — Вот и хорошо. Мне тоже. В кармане шорт Марисала нащупала упаковку презервативов, разорвала ее, вытащила один и управилась с ним довольно ловко. Лайам не мог больше ждать. Он упал на диван, притянул Марисалу к себе и овладел ею — бурно, грубо, неистово. Марисала громко вскрикнула и вцепилась руками ему в плечи, двигаясь с ним в одном ритме. Боже, никогда он не думал, что женщина может дарить такое наслаждение! Неужели ему открылась настоящая страстная, дикая и необузданная. Женщина, которая не умеет скрывать своих чувств и всегда говорит то, что думает. Та женщина, которую он полюбил. Лайам безоглядно отдавался любви, подчиняясь властному зову плоти, — но в сердце его, заглушая торжествующие фанфары страсти, все громче и громче звучала тихая мелодия нежности. «Это любовь. — мелькнула у Лайама мысль. — Это и есть любовь, которая наконец пришла». И душу его переполнило ликование. Марисала откинула волосы со лба и улыбнулась ему — и эта улыбка вознесла Лайама в небеса. Он парил где-то в заоблачных высотах, и все земные заботы, тревоги и горести казались ему лишь едва видимыми точками в бесконечной Вселенной Любви.Медленно, очень медленно Лайам возвращался на землю. Все тело ныло, словно у космонавта после перегрузки. Темная прядь Марисалы щекотала ему лицо, но у Лайама не было сил поднять руку. Если честно, не было и желания. Ему нравилось ощущать Марисалу рядом с собой.
— А теперь… — тихо заговорил он. Что ж, по крайней мере, он еще способен говорить! — Теперь объясни, пожалуйста, что ты имела в виду. Неужели ты полагаешь, что после этого я все еще не захочу на тебе жениться?
Марисала подняла голову. — Я не знала, — смущенно ответила она, — придется ли тебе по душе такая… такая агрессивность. Лайам погладил ее по щеке. — Если ты отправишься в секс-шоп и купишь плетку и цепи, — с улыбкой ответил он, — это мне, возможно, и не понравится. Но все остальное… — Вот и хорошо, — ответила Марисала. В голосе ее слышалось явное облегчение. Лайам пристально смотрел на нее, и в глазах его разгорался знакомый Марисале огонь. Боже правый, а ведь еще секунду назад он не мог рукой шевельнуть! — Ты выйдешь за меня замуж? — спросил он и тут же прервал себя: — Нет, не отвечай. Сначала проведем еще один эксперимент. Кто знает, вдруг в этот раз нам просто повезло? — Ты шутишь? — рассмеялась Марисала. — Ты же шевельнуться не можешь! — А ты, кажется, бросаешь мне вызов? Что ж, посмотрим! — Лайам поцеловал Марисалу и поднялся на ноги. — Теперь моя очередь выбирать комнату. И я выбираю спальню. Свою. Откуда только взялись у него силы? Он подхватил Марисалу на руки и понес вверх по лестнице. Внеся Марисалу в спальню, он опустил ее на огромную кровать. — Да! — воскликнула Марисала. — Мой ответ — да! Я согласна! Последние ее слова потонули в жарком поцелуе. Полуденное солнце ярко освещало влюбленных, и в темных глазах Марисалы Лайам видел отблеск того же радостного света. И он знал, что никогда больше не испугается темноты. Он наконец вернулся домой.
Эпилог
Зазвонил телефон. Лайам, не колеблясь, снял трубку. — Алло! — спокойно произнес он. Окажись здесь посторонний наблюдатель, он не поверил бы, что этот человек почти год не подходил к телефону! — Привет, Бад! Я так и думал, что это ты. Это Бадди Фишер, — объяснил он, обернувшись к Марисале. Бадди Фишер. Литературный агент. Тот самый, от кого Лайам прятался все эти месяцы. — Отлично! — говорил Лайам в трубку. — Восемь месяцев? Да, думаю, хватит. По крайней мере, я сделаю все, что могу… Да, согласен. — И после паузы: — Хорошо, созвонимся завтра. Он повесил трубку и улыбнулся Марисале: — Ты готова? Сегодня они обедали в ресторане с Сантьяго. Старик прилетел в Бостон, узнав новость о помолвке. — Готова, — с улыбкой ответила Марисала. — Но никуда не пойду, пока ты не скажешь, о чем говорил с агентом! — Бадди Фишер уже звонил мне вчера, — объяснил Лайам. — Мой издатель, прочтя ту колонку в «Глобе», решил продлить мне срок на восемь месяцев. Кроме того, предложил удвоить гонорар — при условии, что, если я не напишу книгу к сроку, они воспользуются услугами «призрака». — А это хорошие условия? Лайам расхохотался. — Еще бы! Я боялся, что они вообще не захотят больше иметь со мной дела! Глаза Марисалы стали серьезными. — А ты справишься? — серьезно спросила она. — Сможешь за восемь месяцев написать книгу? — По крайней мере, попытаюсь. — Лайам взял ее руку и поднес к губам. — А теперь пойдем. Не будем заставлять Сантьяго ждать. Марисала поправила волосы перед зеркалом в прихожей. Для обеда в ресторане она выбрала элегантное длинное платье; прическа — волосок к волоску. В таком наряде Марисала казалась совсем юной и на редкость хорошенькой. — Ты прекрасно выглядишь, — с улыбкой заметил Лайам. — Сантьяго будет в восторге. Марисала сунула под мышку последний выпуск «Глоба», чтобы по дороге прочесть свою любимую воскресную колонку, и вместе с Лайамом вышла за дверь. — Сантьяго никогда не догадается, — тихо заметила она, когда они выходили из подъезда, — что скрывается под этим платьем! — Может быть, — ответил Лайам, с наслаждением вдыхая свежий запах ее волос. — Он никогда не узнает, что ты переменилась только внешне, а внутри осталась такой же, как была. — Ну да, и это тоже, — ответила Марисала. — Но я имела в виду нечто более… э-э… буквальное. — Она лукаво улыбнулась. — Сантьяго никогда не узнает, что на мне нет ни лифчика, ни трусиков. А вот ты в этом скоро убедишься. Лайам рассмеялся и чмокнул ее в шею. «О Боже! — подумал он. — Зачем она сказала об этом заранее? Как же я вытерплю до окончания обеда?» — Приходится идти на такие штучки, чтобы сохранить свою индивидуальность, — скорчив постную мину, объяснила Марисала. — Это платье совершенно не в моем стиле. — А явиться в ресторан без нижнего белья — это в твоем стиле? — Конечно! — Марисала, как я тебя люблю! — Знаю, — улыбнулась Марисала. — Я читала об этом в «Глобе».Внимание! Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения. После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий. Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.
Последние комментарии
2 часов 26 минут назад
2 часов 34 минут назад
2 часов 43 минут назад
2 часов 49 минут назад
4 часов 18 минут назад
4 часов 21 минут назад