Опасно для жизни [Фридрих Евсеевич Незнанский] (fb2) читать онлайн

Опасно для жизни

Часть первая «КИТАЙСКИЙ БЕЛОК»

Турецкий шел по перрону, посматривая то на номера вагонов, то на двигавшуюся параллельно с ним толпу. Четко выделялись «новые русские», преимущественно молодые мужики в длинных плащах, с неизменными телефонами около уха, в которые выдавались, видимо, ну очень важные указания, что подтверждалось значительным выражением туповатых физиономий. Вот, мол, какие мы крутые! Такой же, только спутниковый, — презент Славы Грязнова в его бытность хозяином частного сыскного бюро «Глория» — лежал и в кармане Турецкого. Но Саша редко пользовался подарком — дороговато, да и стеснялся он на людях пользоваться трубкой. Правда, в Питер «трубу» пришлось взять. Настояли и Меркулов, заместитель Генерального прокурора России, и Грязнов, начальник МУРа, верные друзья и соратники. Связь должна быть непрерывной и надежной!

Александр Борисович снова глянул на толпу. Печально шествовали командированные госучреждений (все поди директора, кто сейчас еще в командировки-то ездит?) с неизменными кейсами в руках и затравленным выражением лиц. Деньги приезжали выбивать, отметил про себя Александр, для своего великого города с областной судьбой. Деньги выпрашивают, а сами на «Красной стреле» катаются. По высшему разряду, усмехнулся он. Молчаливо и скорбно шагавших директоров «забивали» шумные стайки иностранцев — все сплошь старички и старушки, резво катившие чемоданы на колесиках и весело щебетавшие по-английски. Вот бы дожить до такой старости, позавидовал Турецкий. Заработать хорошую пенсию, путешествовать по свету, пожить для себя. Он представил на минуту, как он, сухопарый седой старичок, катит этакий чемоданишко, а рядом семенит старушка Ирина Генриховна, такая же сухощавая, с перманентом на седых волосах, в джинсиках и курточке и почему-то в огромных очках. Она тоже катит свой чемоданчик и говорит с мужем по-английски. Почему по-английски? Потому что в русском варианте такую картину просто не представить. Турецкий даже улыбнулся этому видению, неизвестно почему возникшему в его сознании. Да какие уж там путешествия! Вообще дожить бы до старости. Он снова подумал о Володе Фрязине и помрачнел.

— Добрый вечер, ваш билет, пожалуйста, — услышал Саша обращенный к нему женский голос.

Оказывается, он уже стоял около своего вагона. Протянув приветливой, средних лет проводнице билет, Саша вошел в сияющий чистотой и зеркалами вагон СВ. «М-да, совсем недавно посещал я славный град Петров, — вспомнил он расследование убийства питерского вице-губернатора, продвигаясь по ковровой дорожке к своему купе. — А до этого? Ну да, дело Канстантиниди ¹. Тогда провожала меня, помнится, веселая компания: Грязнов с Ниной и Карина. А в Эрмитаже, как сейчас помню, взяла в клещи любвеобильная дама Вероника Моисеевна. Да, не очень-то приятное воспоминание о петербурженках оставила эта дамочка», — опять усмехнулся Турецкий. Сколько воды утекло! Грязнов расстался с Ниной. Карина, слава богу, вышла замуж, избавив Турецкого от угрызений совести по поводу загубленной роковой любовью жизни. Все проходит!

«Ну вот, в одном купе с женщиной!» — досадливо поморщился Александр Борисович, остановившись в дверях. — Сейчас начнется: «Выйдите, пожалуйста, не заходите, пожалуйста…»

— Добрый вечер, — произнес он вслух.

Стройная, выше среднего роста женщина в светлом плаще обернулась и улыбнулась Турецкому.

— Добрый вечер, — ответила она звучным, каким-то виолончелевым голосом. — Не заходите, пожалуйста! Я сейчас плащ сниму, вещи устрою и предоставлю вам возможность расположиться, — продолжая улыбаться и поправляя коротко стриженные каштановые волосы, проговорила она.

«Что и требовалось доказать!» — сказал себе Турецкий. Но никакой досады уже не было. Стоя в проеме, он невольно любовался ее легкими движениями, вдыхал свежий аромат духов.

— Прошу. — Женщина вышла, жестом пригласив Александра в купе и глянув на него большими, внимательными серыми глазами.

Проходя мимо нее, Александр почему-то вдруг смутился и едва не покраснел. «Этого еще не хватало!» — одернул себя «важняк».

Турецкий повесил на плечики куртку, сунул под полку сумку, достал из кармана неизменный «Честерфилд».

— Пойду покурю, — сообщил он почему-то попутчице.

— Пожалуйста, — разрешила та, усмехнувшись уголками рта и опять глянув на Сашу внимательными умными глазами.

«И очи как рентген просвечивают нас! Надо бы поменяться, — думал он, заглядывая в соседние купе. — А то рядом с этими очами и не уснешь». Но вагон, как назло, был укомплектован исключительно мужской половиной человечества. А предложить сероглазой красавице «обменять» себя на другого мужчину было бы как-то совсем глупо и оскорбительно для дамы. В тамбуре никого не было. Поезд плавно тронулся. Поплыл назад и быстро исчез из глаз почти пустой перрон. Александр глубоко затягивался, глядя в темноту, разрезаемую светом фонарей. Очередная желтая вспышка высветила из мрака трехногую анкерную опору силового трансформатора. Металлический корпус был выкрашен серой краской, на которой четко выделялась черного цвета надпись: «Осторожно! Опасно для жизни!»

Турецкий отпрянул от окна. Последние события вновь встали перед глазами.

…Володю Фрязина хоронили в субботу. Непривычно жаркую для последних дней августа погоду сменил какой-то очередной циклон, обрушившийся на столицу проливным дождем. Словно сама природа оплакивала молодого, здорового, замечательного парня, не успевшего оставить после себя ни дома, ни дерева, ни сына. Турецкий стоял у открытой могилы, подняв воротник куртки. Капли дождя непрерывно стекали с кожаной кепки, попадая за воротник, но он не замечал этого. Александр смотрел, как бережно опускали могучие муровцы гроб с телом Володи в набухавшую влагой землю, на его интеллигентную маму, тихо вытиравшую уголки глаз белоснежным платочком. На русоволосую девушку, которая поддерживала Елизавету Никитичну под руку и гладила рукав ее старенького плаща. На двух муровцев, державших огромные, открытые зонты над этими прижавшимися друг к другу женщинами и тщательно следивших, чтобы на них не упала ни одна капля. «Вот, и зонты над ними держат, как над семьей Президента, — думал Саша, глядя на маму и невесту Фрязина. — И караул есть почетный, и из автоматов сейчас грохнут. Да разве нужны им эти почести посмертные? Им Володя нужен, живой…»

Турецкий услышал Славу Грязнова, говорившего у могилы слова последнего прощания. «…Мы отомстим…» — раздавался его глухой голос. Саша почти не слышал друга. Чувство вины холодным обручем сжимало сердце. Зачем он отпустил Володю в МУР! Глядишь, был бы под боком, может, был бы жив. «Перестань!» — одернул себя Турецкий. — При чем здесь МУР? Просто работа у нас такая. В МУРе ли, в прокуратуре — все едино. «Нас не нужно жалеть, ведь и мы никого б не жалели. Мы пред нашим комбатом, как пред Господом Богом, чисты…» — вспомнил Турецкий строки любимого в юности Семена Гудзенко. «Это про Володю, — подумал он. — А что до МУРа, так как было не отпустить, если человек принял решение?»

С Володей Фрязиным они познакомились при расследовании серии убийств, прокатившихся по стране и даже за ее пределами ². Жертвами были люди весьма известные, имевшие либо большую власть, либо большие деньги. Либо то и другое. Турецкий включил Фрязина, тогда новоиспеченного следователя межрайонной прокуратуры, в свою оперативно-следственную бригаду. Этот застенчивый паренек оказался весьма толковым следователем и вообще своим человеком, что не преминул отметить Вячеслав Иванович Грязнов, начавший активно переманивать парня в свое ведомство. Следствие по этому делу приняло неожиданный оборот: оказалось, что убийца — потомственный кадровый офицер, в общем-то достойный уважения человек, храбро сражавшийся в Чечне и потерявший там не один десяток товарищей. А его жертвы — подонки, так или иначе причастные к развязыванию этой кровавой бойни. Но Володю Фрязина потрясла более всего смерть молодой журналистки, Жени Клейменовой, собравшей большой материал о неблаговидной роли в чеченских событиях молодых «серых кардиналов» — референтов, пресс-секретарей, спичрайтеров, которые и вершили большую политику за спиной своих патронов. За собранный компромат Женя поплатилась жизнью, а заказчики ее убийства остались на свободе, при своих должностях. И сегодня мелькают на телеэкране почти ежедневно. Тогда Фрязин и сказал Турецкому:

— Александр Борисович! Я очень хотел бы работать под вашим руководством. Но не при Генпрокуроре. Слишком большие дела вы ведете, слишком большие люди в них задействованы и слишком мало шансов увидеть виновных на скамье подсудимых. А я хочу видеть результаты своей работы. Отпустите к Грязнову!

— Ты что, Володя? Ты ведь не крепостной. Какие у меня на тебя права? Иди.

Так ответил тогда обиженный Турецкий. «Индюк надутый! — ругал он теперь себя. — А сам не переживал ничего подобного? За любимым своим начальником, Костей Меркуловым, тоже ведь не побежал в свое время в республиканскую прокуратуру? Хозяйственными делами, видишь ли, побрезговал! То-то. Других мы судить умеем, а себя, любимого, ни-ни».

Грянул залп. Муровцы отдали последний долг погибшему товарищу. Русоволосая девушка подвела худенькую Володину маму к краю могилы, и та бросила дрожащей рукой комок земли на крышку гроба, в котором лежал ее единственный сын, теперь уже безучастный ко всему живому.

Елизавета Никитична не выдержала и зарыдала. Девушка, ласково приговаривая, отвела ее в сторону. Вереница провожавших Володю людей потянулась к могиле.

Здесь же, неподалеку, был организован поминальный стол. В автобусе, принадлежащем ведомству Грязнова, на спинки сидений были уложены фанерные щиты. Приехавшие на похороны муровские девчата накрыли их бумажными скатертями, сноровисто разложили заготовленные заранее бутерброды, разлили в одноразовые стаканчики водку. Друзья и просто сослуживцы Володи Фрязина поднимались в этот импровизированный домик через задние двери, продвигаясь по проходу, выпивали стопку-другую водки, жевали бутерброды и выходили через переднюю дверь, давая возможность помянуть погибшего товарища другим.

Турецкий с Грязновым и Меркуловым стояли чуть поодаль, наблюдая эту картину. Саша и Слава курили, пряча в кулак сигарету от струящихся дождевых потоков. Меркулов, с завистью глядя на них, усиленно вдыхал сырой воздух.

— Ладно, дайте и мне затянуться. Очень уж пакостно, — потянулся Константин Дмитриевич к сигарете Турецкого.

— Ты что, Костя? Я думал, ты уж отвык, — удивился Александр, но сигарету отдал. Заместитель Генерального прокурора России сделал две глубокие затяжки и закашлялся.

— Правильный все-таки этот обычай поминальный, — сказал Турецкий, кивая в сторону автобуса и незаметно отбирая у Меркулова сигарету.

Действительно, выходившие из автобуса люди, в отличие от молчаливой очереди у задней двери, переговаривались, закуривали, разбиваясь на группки. Кое-где даже слышался тихий смех. Что ж, жизнь продолжается, и только ханжа упрекнет этих людей в бесчувственности. Ведь каждый из них сам ходит под пулями и в любой день может оказаться на месте Володи.

Поддерживаемая под руку русоволосой девушкой, к ним подошла Володина мама.

— Спасибо вам всем, что помогли Володю похоронить, — сказала она, обращаясь к мужчинам.

Действительно, деньги на похороны выделили оба ведомства: и МУР, и Генпрокуратура.

— Эх, за что благодарите, Елизавета Никитишна? — у Славы заходили желваки. — Если бы мы ему жизнь помогли сохранить, тогда было бы за что спасибо говорить. — Грязнов бросил окурок, ожесточенно втоптал его в мокрую землю.

— Что ж поделаешь, — тихо ответила Володина мама. — Работа у вас такая. Я вас прошу к нам домой заехать помянуть Володю, — обратилась она к мужчинам. — Всех-то нам не принять, квартирка крохотная. Но вас, Константин Дмитриевич, и вас, Александр Борисович, и вас, конечно, Вячеслав Иванович, Володя очень любил и почитал. Еще я Димочку Чирткова позвала, он мне очень помогал в хлопотах этих печальных. И Володя с ним дружил. Так что, если вы можете, если не очень заняты, мне было бы приятно.

— Конечно, сможем, — брякнул за всех Турецкий, с болью глядя на эту маленькую женщину, сохранявшую удивительное достоинство даже в такую тяжелую минуту.

Вскоре прощание было закончено, люди разместились в автобусах, машинах, и скорбный кортеж покинул кладбище.

В крохотной квартирке блочной пятиэтажки было действительно очень тесно, но чисто и уютно. Бесшумно сновали пожилые женщины, родственницы и соседки, расставляя на столе миски с кутьей, салатами, винегретами, тарелки с селедкой, стопки блинов — нехитрую поминальную снедь. После нескольких рюмок и множества теплых слов, сказанных в память Володи, Меркулов поднялся.

— Спасибо, Елизавета Никитишна, но мы должны откланяться — служба.

— Понимаю, — ответила женщина, провожая гостей.

— Как же вы сейчас одна будете? — с нежностью спросил женщину Грязнов.

— Я не одна, со мной Верочка поживет, — обняла она стоявшую рядом девушку. — Они ведь с Володенькой заявление уже в загс подали. Я так радовалась, думала, внуков дождусь. Теперь уже не дождусь… — не удержалась она от слез, вынимая из рукава черного платья свой безукоризненно белый платочек. Заплакала и Верочка.

Мужчины неловко топтались на месте, опустив глаза.

— Простите меня, — спохватилась Елизавета Никитична и вытерла слезы.

— Это вы нас простите, — глухо ответил Грязнов, — что сына вашего не уберегли. Но мы вас одну не оставим. И вас, Верочка. Будем навещать.

Они вышли на лестницу, молча направились вниз.

— Вот здесь все и произошло, — указал на площадку между вторым и третьим этажом Дима Чиртков.

Мужчины не сговариваясь остановились, словно еще раз прощаясь с Володей.

— А вот здесь, — указал Дима на стену, — над Володиной головой надпись эта была, на стене. Стерли уже.

— Как там написано было, говоришь? — спросил Грязнов. Он только накануне вернулся из Мурманска, получив сообщение о трагедии.

— «Не мешайте. Опасно для жизни», — на память процитировал Чиртков.

— Ну сволочи! В конец оборзели! — заскрипел зубами Грязнов. — Слышишь, Саша, мешаем мы им. Ну я эту гадину, которая с Володей расправилась, достану. Я не я буду. И шкуру с него спущу.

— Успокойся, Вячеслав, — остановил его Меркулов. — Это не только твоя забота. И вообще я имею для вас, друзья, официальное сообщение. Так что предлагаю переместиться в служебные кабинеты и продолжить разговор.

Уже сидя в машине Грязнова, Саша сказал:

— А ведь я Володю последний месяц и не видел. В конце июля пересекались на совещании каком-то.

— Да я сам его последнее время мельком видел. Все больше в коридорах, на бегу, — сердито отозвался Грязнов, так же как и Турецкий коривший себя смертью Фрязина.

Действительно, вызывай он подчиненного почаще в свой кабинет, требуй ежедневного отчета, глядишь, и не совершил бы Володя какой-то оплошности, ошибки, приведшей к трагедии.

Но так работать невозможно. Каждый ведет свои дела, занят своими служебными заботами. У начальника МУРа их не меньше, а больше, чем у начальника 2-го отделения 4-го отдела МУРа.

Итак, ни обожаемый Володей Турецкий, ни горячо любимый начальник Грязнов не общались с Фрязиным почти месяц. А за месяц в таком большом городе, как Москва, происходит очень много событий.

…Жарким июльским днем через ворота одной очень специфической московской психиатрической больницы вышли на улицу два человека: крепкий, коротко стриженный мужчина лет тридцати пяти и среднего роста щуплый парень, лет на пятнадцать моложе первого, с ничем не примечательной внешностью. Парочка медленно продвигалась по улице, жмурясь в лучах яркого полуденного солнца.

— Не плохо бы отметить выход на свободу, а, Андрюха? — спросил тот, что постарше.

— Не плохо бы, — отозвался Андрюха. — У меня-то, считай, вообще праздник: от армии насовсем отмазался. Грех не выпить. Только на какие шиши?

— У мамаши попроси.

— Не даст. Вон встречать даже не пришла. Говорит, достал я ее. Слышь, Митяй?

— Плохо мамашу воспитываешь, — укорил спутника старший. — Ну да ладно, со мной, Андрюха, не пропадешь! Сейчас ко мне завалимся. Мои в деревне все — и баба, и дочка, и старуха. Старуха в деревне, а книжка ее сберегательная в городе, — хохотнул Митяй. — И это правильно! Зачем ей в деревне деньги? Там натуральное хозяйство. Вот мы пенсию старушонкину за два месяца и расшарашим. Деньжата, конечно, плевые, ну да на пару дней хватит. Еще кое-что в доме имеется. А там поглядим.

— Кто ж тебе ее пенсию даст? — удивился Андрюха.

— Кто? Дед Пихто! — пошутил Митяй. — У меня доверенность. Я своих баб в кулаке держу. Понял?

Увидев приближающийся дребезжащий автобус, мужчины перешли на рысцу и впрыгнули в полупустой салон.

В квартире Митяя витал затхлый, нежилой дух. Хозяин сразу же прошел к комодику, стоявшему в маленькой комнатке, выдвинул ящик и, порывшись в документах, извлек сберкнижку.

— Усе у порядке, шеув, — провозгласил он голосом Папанова.

Через час мужчины уже открывали пивные бутылки, жадно к ним присасываясь, срывали «бескозырки» с водочных поллитровок и опрокидывали прямо в горло теплую струю вонючей дешевой водки. Тут же шарили руками по столу, хватая то малосольный огурец, то помидорину, то ломоть мягкого душистого хлеба.

— Ну лады, давай сядем по-человечески, — утолив первый голод, пробасил Митяй.

Он начал наводить на столе порядок. Достал из кухонного шкафчика несколько тарелок.

— Давай помогай, — бросил он Андрюхе. — Я тут разложу все, а ты картошку почисти. Отварим, укропчиком посыпем. Красота.

Но захмелевший Андрюха не двигался с места, развалясь на табурете и потягивая из горлышка пиво.

— Слышишь, что говорю? Давай картоху чисти!

— Да ладно тебе, — лениво отозвался тот. — Неохота.

— Ты чего тут, спорить со мной будешь? — начал вдруг свирепеть Митяй.

— Да ладно тебе, — заладил одно и то же Андрюха, явно не замечая перемены настроения собутыльника. — Тебе охота жрать, ты и чисти, а мне и так хорошо.

— Ты что, падла, спорить со мной будешь? — неожиданно зарычал Митяй, бросаясь к парню.

Он схватил щуплого Андрея за ворот рубашки, рывком поднял его на ноги, треснул головой о стену и начал душить. — Я тя, падла, придушу сейчас, как кутенка, и ничего мне не будет.

Андрей с ужасом смотрел в побелевшие глаза Митяя, пытаясь отодрать его железные лапы от своего горла и чувствуя, что уже задыхается.

— Я… я… почищу, — успел прохрипеть он.

Митяй тяжело дышал, глядя на багровое лицо Андрея и слезы, полившиеся из его глаз.

— Ладно, живи.

Он швырнул Андрея на табуретку. Тот мучительно закашлялся, вытирая слезы.

— Ты чего, Митяй, я же пошутил, а ты меня чуть не угробил, — ныл Андрюха.

— А ты со мной не шути. — Митяй налил себе стакан водки и опрокинул его одним махом. — Я этого не люблю, понял?

Он посмотрел на парня тяжелым взглядом.

— Понял, понял, — закивал Андрей. — Где картошка-то?

— Ладно, давай выпьем, потом почистишь, — подобрел вдруг Митяй и протянул Андрюхе стакан.

Тот выпил, занюхал хлебом.

— Я это, пойду… — пробормотал Андрюха, поднялся и тут же рухнул на стул.

— Что, развезло? — ухмыльнулся Митяй. — Сиди не рыпайся. Не трону я тебя. Ты со мной не спорь, слушайся меня, и все будет путем, понял? Пойду в сортир схожу, в индивидуальный! Во радость-то! — хохотнул Митяй. — А ты сиди, понял?

Андрюха часто закивал. Он действительно хотел уйти. Он же сумасшедший, Митяй этот. Чуть не убил ни за что. И ведь знает, что ничего ему не будет. В крайнем случае посадят снова в психушку. Андрюха вспомнил, что такие же приступы неукротимой ярости накатывали на Митяя и в больнице. Но там не очень-то попсихуешь. Здоровенные санитары намертво запеленают в мокрую холщовую простыню. А она, когда высыхает, сжимается и начинает душить тебя. Сначала немножко, а потом все сильней. Так полежишь полузадушенный — быстро успокоишься. Или аминазина вкатят на всю катушку. Такая боль — сам смерти попросишь. Так что там Митяя быстро в чувство привели. А здесь санитаров нет, так он опять распоясался.

Не, надо идти.

Но ноги уже не слушались, а мысли прыгали как тараканы. А чего идти-то? Куда? К мамашке, ее нытье слушать и копейки выпрашивать? Здесь вон и жратвы полно, и выпивки. Ну не будет он с Митяем спорить, вот и все. Когда с ним соглашаешься, он очень даже ничего мужик. Добрый. Вон сколько денег потратил. А мог бы Андрюху отшить еще у больницы. Не, он хороший мужик. Спорить с ним не буду, и все.

— Ты чего, парень, спишь уже? — проснулся Андрюха от громкого, прямо над ухом, голоса.

Он и вправду заснул, уложив голову на мягкую краюху хлеба.

— Просыпайся, сейчас обзвон сделаем по бабам.

Митяй взял с холодильника раздолбанный телефонный аппарат, достал записную книжку.

— Наташу можно? А… Пардон. Зинка, ты? В отпуске. Лады. Иру позовите…

Митяй шерстил замусоленные страницы, крутил диск. Андрюха снова начал клевать носом.

— Во падлы! — опять начал свирепеть Митяй. — Все разъехались. Отпуск, вишь, у всех! Нормальному, половозрелому психу лечь не на кого! Ты что, дрыхнешь опять? — грозно уставился он на парня.

Тот резво вскинулся:

— Я? Я не, я ничего.

— Смотри не спи: замерзнешь, — зловеще пробасил Митяй.

«Жуткий он все-таки мужик. Надо домой валить», — опять просигналил красной лампочкой какой-то охранительный центр в одурманенном Андрюхином мозгу.

— Вот что, сейчас в шалман наш сходим. Уж местные-то «синеглазки» на Багамы не уехали. Выползли уже небось. Ищут, кто опохмелит. Вот и возьмем себе пару шалав. Мне сейчас все равно, кому вставить, хоть покойнице.

— Ага, — согласился Андрюха, почему-то сразу представив, как Митяй «вставляет» какой-то мертвой, опухшей бабе. Фу, аж мороз по коже. Ладно, главное — не спорить. На улицу выйдем, там я и отвалю, думал Андрюха.

Шалман, несмотря на дневное время и середину рабочей недели, жил своей жизнью. У стойки лениво протирал стаканы молодой чернявый парень. Большая часть высоких, без стульев столов еще ждала посетителей, но у двух из них уже стояли люди. Хмуро и жадно глотали пиво двое работяг в спецовках, пришедших с расположенной рядом стройки. Мужики явно мучились похмельным синдромом и, видимо едва дождавшись обеденного перерыва, пришли подлечиться. У другого стола стояла пара молодых ребят-«качков». Те со вкусом попивали водочку, закусывая горячей, ароматной бастурмой. Между этими двумя парами болталась по проходу, как парус под порывами морского ветра, жуткого вида баба, не то еще не протрезвевшая со вчерашнего дня, не то успевшая уже где-то схватить стакан-другой с утра. В любом случае было очевидно, что на достигнутом эта дама останавливаться не собирается. Она была абсолютно высохшая, с сизым лицом алкоголички и грязными клоками крашенных пергидролем волос. Определить ее возраст было невозможно. Ей могло быть и пятьдесят, и тридцать. Бабу качнуло в сторону работяг, и она ухватила одного из них за рукав.

— Слышь, ну дай пива глотнуть. Жалко тебе, что ли? — хрипло канючила баба, падая на работягу.

— Пош-шла ты, — с остервенением стряхнул ее мужик. — Че ты привязалась, вобла сушеная? Дай людям отдохнуть спокойно.

— Ну налей, я тебе хорошо сделаю, — приставала баба.

— Да вали ты, подстилка вонючая. Хорошо она мне сделает! После тебя на докторах разоришься.

Мужик опять с силой отпихнул бабу. Та собралась было упасть, но успела зацепиться рукой за соседний стол и удержалась на ногах. Она уставилась мутным взором на «качков». Подходить к ним было, конечно, опасно. Но жажда выпить и хоть чего-нибудь съесть была сильнее. Женщина подобралась, даже как будто стала выше ростом, одернула грязную, неопределенного цвета шелковую юбку и почти твердой походкой подошла к парням.

— Мужчины, угостите сигареткой, — светским тоном начала алкоголичка, обнажив в улыбке наполовину беззубый рот.

Те не отреагировали, продолжая беседу. Баба помялась, продолжая стоять рядом.

— Мужчины, — опять заискивающе проговорила она, тронув одного из них за рукав.

Тот, не оборачиваясь, сделал какое-то легкое движение, и несчастная отлетела в сторону, грохнувшись на пол возле стойки.

— Убери эту лярву, — спокойно приказал один из «качков» чернявому парню.

Тот вышел из-за стойки, подхватил невесомое тело под мышки и потащил к выходу.

— Ну что ты, Чита, все неприятностей себе ищешь на задницу? — укоризненно приговаривал чернявый, отворачивая лицо от дурно пахнувшей женщины.

— А что-то я ему сделала? — недоуменно вопрошала Чита, явно не собираясь подниматься на ноги. — Артурик, ну налей в долг, я отработаю, — канючила она, обвиснув в руках парня.

— Обойдешься, — сурово ответил Артурик. Придав телу женщины вертикальное положение, он распахнул двери и слегка толкнул ее в спину. Она вывалилась наружу прямо на подошедших Митяя с Андрюхой.

— Чита, ты, что ли? — встряхнув ее, с трудом определил Митяй.

— Я! А ты кто? Чтой-то не узнаю я тебя, — повиснув уже на руках Митяя, задумалась женщина.

— Конь в пальто! — остроумно ответит тот. — Митяй я.

— Митя-ай! — радостно завопила та и тут же полезла целоваться. Было очевидно, что ей абсолютно все равно, Митяй перед ней или, скажем, какой-нибудь великий герцог Лихтенштейна. Лишь бы дали выпить. — Так давай выпьем за встречу, — тут же и предложила женщина.

— Да мы вон с корешем уже начали.

Женщина перевела пьяный взгляд на Андрюху.

— Хорошенький, — потянулась она к парню.

— Но-но, не лезь к нему, — начал сердиться Митяй. — А я что, плохонький?

— Ты что-о, милый, — запела Чита. — Я тебе так рада. — Сейчас бы выпить по такому поводу.

— Нет проблем. Подругу какую-нибудь возьми для Андрюхи, и ко мне завалимся.

— Зачем нам подруга? — подняла тонкие брови женщина. — Ей же тоже наливать придется. А я вам обоим хорошо сделаю. Ну зачем нам подруга? Красавчик, тебе нужна подруга или я сгожусь? — обратилась она к Андрюхе, улыбаясь своей безобразной улыбкой.

— Я что? Я ничего, — тупо ответил Андрей, не очень соображая, что у него спрашивают.

Когда они вышли из дома, он почему-то не уехал, как собирался. Митяй каким-то странным образом сумел подчинить его себе, и Андрюха покорно следовал за старшим товарищем. По пути к шалману Митяй то и дело доставал из кармана прихваченную из дома бутылку водки, делал глоток и заставлял пить Андрюху. Красная лампочка, мигавшая в Андрюхином мозгу, видимо, устала подавать сигналы тревоги и отключилась. Андрей уже почти не воспринимал действительность.

Они вошли в тесную прихожую, и Митяй тут же поволок женщину в ванную.

— Я. Читка-Маргаритка, грязи не люблю, сама знаешь.

Послышался шум воды, потом Митяй выволок мокрое, голое тело и потащил в комнату.

Андрюха почему-то последовал за ними. Остановившись в дверях, он тупо наблюдал, как Митяй опрокинул Читу прямо на пол. Видел высоко задранные абсолютно белые, с синюшным оттенком худые ноги женщины, опутанные сетью здоровенных синих вен. Митяй с таким остервенением оттягивался, что Андрюхе почудилось, будто худющее тело Читы вот-вот рассыпется на атомы. Но та держалась вполне стойко, устремив сосредоточенный взгляд в потолок и мужественно ожидая завершения процедуры, после которой была обещана выпивка.

Когда дело было сделано, троица переместилась на кухню.

— Митяй, можно, я посплю пойду? — спросил Андрюха подобревшего Митяя.

— А чего это ты? Бабу не хочешь, что ли? — удивился тот, разливая водку.

Андрей с отвращением посмотрел на стоявшую около стола полуголую Читу, нетерпеливо следившую за действиями хозяина квартиры. Цепко схватив свой стакан, она быстро выпила и принялась хватать со стола еду.

— Ты куда коней гонишь, шалава? — опять рассердился Митяй. — Подожди людей-то. Чокнись по-человечески.

Чита что-то прошамкала в ответ с набитым ртом.

— Ну так я посплю, — повторил Андрей, уходя в маленькую комнату и слыша перебранку за спиной.

Он рухнул на узкий диванчик и тут же отключился.

Проснулся он от страшного грохота. За окном не то темнело, не то рассветало. В соседней комнате слышались глухие звуки ударов, грохот падающих предметов, стоны женщины.

Андрюха бросился туда. Чита, с разбитым в кровь лицом, скрючившись лежала на полу, пытаясь заползти под стол. Митяй остервенело бил ее ногами.

— Ты что, Митяй? — испуганно вскрикнул Андрей. — Ты же ее убьешь.

Тот повернулся, глянул на Андрея белыми, невидящими глазами.

— Уйди, — прохрипел он, — а то и тебя убью.

Андрей шарахнулся к входной двери.

— Стой, — заорал ему вслед Митяй. В один прыжок он оказался около Андрея, втащил его в комнату, швырнул на стул. — Куда собрался? Ментам меня сдать хочешь?

— Ты что, Митяй, я и не думал. Ты же сам сказал — уйди! — трясущимися губами ответил Андрюха.

Забившаяся под стол женщина сделала какое-то неловкое движение и уронила стул. Митяй, вспомнив о ней, выволок ее из-под стола. Все лицо Читы заплыло в один большой, багровый синяк. Из разбитой губы сочилась кровь. Она тихонько подвывала.

— Ты знаешь, что эта падла сделала? — ткнув ботинком в лицо женщины, спросил Митяй. — Обокрасть меня хотела. Я ее, суку, накормил, напоил, приласкал, а она что? Думала, я уснул, и давай по квартире шастать. Целую сумку барахла набрала, все деньги из кармана вытащила, я наблюдал. Мою семью обворовать хотела! Жену мою, доченьку, мать-старуху, — распалял себя Митяй, опять надвигаясь на женщину. Та от ужаса завыла еще громче. — Заткнись, гнида, — кинулся он к ней и вцепился здоровенной лапой в тонкую цыплячью шею. Женщина захрипела.

«Сейчас он ее задушит», — с ужасом думал Андрей, вспомнив эти железные пальцы на своем горле и не в силах отвести взгляд.

— А ну, возьми юбку ее, — приказал Митяй, не отпуская женщину.

Андрей встал как сомнамбула, поднял с пола тонкую, дешевого шелка юбку.

— Давай мне один конец, — приказал Митяй.

— З-зачем? — стуча зубами, спросил Андрей.

— Давай, — прошипел тот, — а то ты следующий будешь.

Женщина забилась в руках Митяя, отчаянно глядя на Андрея. Тот отвел от нее глаза, протянул Митяю один конец юбки.

— Скручивай ее теперь жгутом. Вот так. Теперь на горло ей накинь. Вот так. А теперь…

Митяй опрокинул Читу на пол, надавив на впалую грудь женщины ботинком и натягивая свой конец жгута.

— Тяни на себя, — приказал он Андрею.

Тот безвольно держал другой конец юбки, скрученной и затянутой петлей на шее женщины.

— Н-не надо, Митяй, — пролепетал Андрей. — Давай отпустим ее.

— Ты что, гад, засадить меня обратно хочешь? Она же отсюда прямо к ментам побежит, — не переставая тянуть в свою сторону жгут, процедил Митяй. — Тяни, падла, а то я тебя сейчас на куски порежу. Мне терять нечего.

Женщина отчаянно билась на полу под ботинком Митяя, пытаясь сорвать руками петлю. Лицо ее побагровело еще больше.

— Видишь, мучается человек? — усмехнулся Митяй, и Андрей с ужасом увидел, что тот возбуждается. «Да ведь он полный псих», — с ужасом подумал Андрей.

Закрыв глаза, он потянул свой конец жгута. Женщина наконец перестала биться, и Андрей бросился в туалет. Мучительная рвота продолжалась несколько минут. Когда он, шатаясь от слабости и пережитого ужаса, вошел в комнату, то увидел, что Митяй насилует уже мертвую Читу.

Андрей опять бросился в туалет.

Татьяна крутанулась перед зеркалом, еще раз придирчиво оглядев себя с головы до ног. Кажется, все путем. Маленькое черное платье, удачно купленное в секонд-хэнде, в меру строгое и в то же время элегантное. Густые волосы уложены в высокую прическу. Слава богу, это она умела делать сама. А то на парикмахерах разоришься. Чуть полноватые ноги казались длиннее в черных же туфлях на высоченных каблуках. Туфли были одолжены у Светки, соседки по комнате, и чуть-чуть жали. Как я простою в них всю ночь, подумала Татьяна. Ее обычной формой одежды были джинсы и кроссовки. Но ничего не поделаешь, служба!

— Хороша, хороша! — одобрила ее внешний вид хозяйка туфель. — Уходишь-то ты красивая, посмотрим, какая вернешься… — пробурчала она со своей койки.

— Не завидуй, а достигай! — ответила Таня, скинула туфли, уложила их в пакет, всунула ноги в привычную, стоптанную обувку и, схватив с вешалки куртку, исчезла за дверью.

Да, повезло несказанно! Тетя Нина только с пятого захода согласилась наконец пристроить дочь школьной подружки в свое заведение. А на стипендию не разживешься. Мать, правда, присылала кое-какие деньжата, но разве она понимала, каких расходов требует проживание в большом городе?! После окончания школы в Кутаиси тут же вышла замуж за солдатика срочной службы и уехала на родину мужа — в Старую Руссу. Да никуда больше и не выезжала, не видела столицы, не знала здешних цен. Пришлось надавить, заставить родительницу написать письмо однокласснице, Нине Вахтанговне Свимонишвили, жене какого-то ну очень крутого дядьки. Дядька-то был тот еще хмырь! Даром что старик, лет за сорок небось, а так ее, Таньку, разглядывал, что не знала, куда деваться. Зато он и уговорил жену дать бедной девочке-сиротке работу. Папаша-то спился, умер наконец от инфаркта. Так что мама обрела покой после многих лет мучений, но денег в семье не прибавилось. А тут такой заработок предлагался, что Танька едва не выронила дорогущую чашку с кофе, которым ее угостили на кухне. Удачно было и то, что практика уже закончилась, начались каникулы и нет нужды разрываться между ночной работой и дневной учебой.

Ну уж она расстарается! Таня еще раз прокрутила в голове наставления строгой работодательницы: о том, что делается в казино, никому ни слова — раз, с рабочего места не уходить ни на минуту — два. Еще раз повторила про себя слова, которые ей следовало произносить. Ну вот и казино! Внутренне перекрестившись, Татьяна открыла массивную дверь и оказалась в другом мире.

Широкое фойе казалось еще просторнее от обилия высоких, до самого потолка, зеркал. Вдоль стен стояли многочисленные диваны, кресла, столики со стеклянными столешницами. Мебель была дорогая, очень стильная. «Хороший вкус у тети Нины», — подумала Таня. Сквозь дверные проемы виднелись игорные столы. Окна в залах были наглухо зашторены. Все это великолепие прямо-таки придавило Татьяну, и она замерла на пороге.

— Кто такая? — спросил немедленно подошедший мускулистый парень в шикарном изумрудно-зеленом пиджаке.

— Это Нины Вахтанговны протеже, — ответил за Таню другой, в такой же спецодежде, «качок».

— Новенькая, значит? — оглядел девушку первый. — Давай знакомиться. Я — Максим, он — Михаил. Мы охранники. Ты около нас будешь. Ну раздевайся, через десять минут открываемся.

Таня прошла в служебку и вскоре вышла в полной боевой готовности.

— Ничего, — одобрил ее внешний вид Максим.

Раздался оглушительный звонок, и через минуту двери распахнулись. Публика неспешно полилась внутрь.

— Здравствуйте, как поживаете? Проходите, пожалуйста, мы рады вас видеть, — лучезарно улыбаясь, проговорила Таня заученный текст.

Мимо шествовали шикарно одетые дамы, увешанные драгоценностями. Дамы источали дивные ароматы. Сопровождали их не менее шикарные мужчины с золотыми перстнями на руках.

— Здравствуйте, как поживаете… — повторяла Таня, стараясь не пропустить ни одну из проходящих пар.

Если бы Татьяна читала Булгакова, она несомненно вспомнила бы бал у Сатаны. Но, как известно, новое поколение окончательно и бесповоротно выбрало пепси, и хорошо причесанную Танину головку не посетили никакие ассоциации. Входившие в заведение люди были не так хорошо воспитаны, как гости Воланда, и на Таню никто не обращал внимания.

Они пили весь день. В редкие минуты просветления Андрюха вспоминал, как они выволокли мертвую Читу под руки на улицу. Благо было пять утра и дорога была безлюдна. Он снова чувствовал холодеющую руку женщины, закинутую ему за плечо, которую он должен был держать в своей руке. Они тащили ее, словно пьяную, по пустым улицам, и Андрея захлестывали волны животного страха, что вот сейчас их кто-нибудь увидит. Милиционер постовой. Или машина патрульная из-за угла выскочит. Но никто не увидел, как мускулистый мужчина на берегу речки Клязьмы привязал к ногам Читы чугунный утюг, легко поднял ее на руки и швырнул в реку.

— Принима-ай же ты пода-а-рок от донско-о-го ка-а-зака-а, — пропел басом Митяй, глядя, как тело Читы скрылось под водой.

Потом Митяй приволок Андрюху обратно к себе домой, вытащил его паспорт, спрятал в свой карман. Похлопал Андрюху по щеке и ласково проговорил:

— Ну что, Андрюха, раз так получилось, я уж тебя отпустить не могу. Сам понимаешь. Или утопить тебя тоже придется, как Читку-Маргаритку.

— Не надо, как Читку… — пролепетал Андрюха и заплакал.

Все было ужасно. Всего сутки тому назад он был счастливым, свободным молодым человеком, свободным даже от армии. А сегодня он — убийца, заложник другого, еще более страшного убийцы. Главное, все эти перемены в его жизни были столь стремительны, что Андрюха никак не мог осмыслить происшедшее и только тихо, когда не слышал Митяй, поскуливал и старался напиться до бесчувствия.

Через день Митяй куда-то позвонил. Дело было утром. Андрюха не слышал из маленькой комнатки начало разговора, но, когда вышел на кухню, увидел, что Митяй заметно оживлен.

— Как дела-то, Доктор? — спрашивал Митяй, подмигнув усевшемуся напротив Андрюхе. — Ну да, на днях только вышел. — Митяй снова подмигнул Андрюхе и ухмыльнулся. — Что новенького на рынке? Да? Это интересно. Ну лады, подъеду. Я не один буду, с корешком. — Митяй опять подмигнул Андрюхе и положил трубку. — Слышь, Андрюха, дельце высвечивается. На миллион. Долларов.

Тот слабо улыбнулся.

— Чего лыбишься? Я серьезно. Вполне может лимон выйти, если клиент лапшу не вешает и если скумекать. Все, хорош пьянствовать, давай чай заваривай.

Андрюха даже отряхнулся от похмелья. Перед ним был совершенно другой человек — с четкими движениями, сосредоточенным взглядом. Этот человек что-то обдумывал, и, если бы не грязная майка, натянутая на крепкое тело, его, пожалуй, можно было бы принять за какого-нибудь конструктора. Впрочем, Чикатило вон тоже где-то там педагогом работал, в каком-то техникуме. И пятнадцать лет никто не знал, что он маньяк, думал Андрюха, быстро заваривая чай и поглядывая на хозяина. Тот поднялся, прошел в ванную. Зашумела вода. Через несколько минут Митяй вышел. Он был свеж, выбрит, с тщательно расчесанными на косой пробор волосами, в чистом белье.

— Дуй в ванную, вымойся и побрейся, — приказал Митяй.

Когда Андрюха вышел из ванной, хозяин, одетый в черные джинсы и футболку, разговаривал по телефону.

— Хорошо, Женечка, я рад, что детки здоровы, — говорил Митяй сладким голосом. — Загляну.

Он положил трубку, посмотрел на Андрея жестким взглядом и приказал:

— Садись пей и слушай.

Совещание проводил замначальника МУРа Валентин Борисович Погорелов. Самого Грязнова в Москве не было. Командир впервые за два последних года покинул столицу не по служебным делам — улетел на три дня на свадьбу. Старинный друг Вячеслава Ивановича еще по Пензенскому угро выдавал замуж единственную дочь. Невеста, любившая в детстве запускать пухлую ручонку в рыжую шевелюру нынешнего начальника МУРа, затребовала Грязнова на торжество.

«Вот, еду свадебным генералом», — шутил Грязнов перед отъездом, показывая сослуживцам фотографию симпатичной веснушчатой девушки. Делал он это с такой гордостью, словно был самым непосредственным образом причастен не только к готовящемуся бракосочетанию, но и к самому появлению невесты на свет.

— Володя, докладывай, — кивнул Погорелов Фрязину.

— Сегодняшняя операция проводится по оперативному делу о наркобизнесе в Москве, — заметно волнуясь, начал Володя. Несмотря на приобретенный за три года опыт работы, он так и не избавился от своей застенчивости. — По нашим оперативным данным, в казино «Терек» ведется торговля наркотическими веществами. А именно «китайским белком». Казино принадлежит жене младшего из братьев Висницких. Как известно, старший Висницкий — начальник Главного управления Минздрава России. Младший Висницкий — бизнесмен. Он уже давно подозревается в причастности к наркобизнесу, но привлечь его к ответственности до сих пор не удавалось. Люди они известные и влиятельные. Поэтому операцию мы проводим совместно с налоговой полицией, — Фрязин кивнул в сторону худощавого майора. — Сегодняшней ночью будет проведен рейд бригадой майора Грузанова по проверке финансово-хозяйственной деятельности нескольких казино. В их числе «Терек». В составе группы будут наши оперативники. В случае обнаружения распространения в казино наркотиков мы, может быть, сможет впрямую выйти на поставщиков «китайского белка». Если же таковой факт не обнаружится, мы будем под прикрытием налоговой полиции, чтобы, так сказать, не спугнуть дичь.

— Понятно. Петр Иванович, — обратился Погорелов к майору, — во-первых, спасибо за содействие. И во-вторых, что вы можете добавить?

— А что добавлять? Владимир Юрьевич все подробно обрисовал. А что до содействия, так у нас действительно идут плановые проверки заведений игорного бизнеса. Так что вы наших планов не меняете. А мы, если сможем помочь, будем рады.

— Кто обеспечивает безопасность операции?

— Наши ребята из службы физзащиты. Раз уж «вывеска» наша, так и бойцы должны быть наши, верно?

— Пожалуй, — согласился Погорелов.

— Да они у нас орлы, все как на подбор! — не удержавшись, похвастался Грузанов.

— Кто из наших едет? — обратился Погорелов к Фрязину.

Тот перечислил фамилии оперативников.

— И все? — проницательно глянул начальник на подчиненного.

— И я, — потупился Володя.

— Когда начинаете? — посерьезнел Валентин Борисович.

— Начало операции в двадцать четыре ноль-ноль, — четко отрапортовал Володя.

— Ладно, удачи вам! — закончил совещание Погорелов.

Фрязин влетел в свой кабинет, слыша еще из коридора, как надрывается телефон.

— Володя, — узнал он голос опера из своего отделения, ровесника и приятеля, Димы Чирткова. — Зайди ко мне, тут у нас субъект один объявился. Для тебя есть материальчик интересный.

Они вышли из метро на станции «Кропоткинская», завернули на одноименную улицу и пошли по тенистой аллейке. Андрей искоса поглядывал на спутника. Скажи кому, никто не поверит,что этот человек на днях убил и утопил женщину. Рядом с ним уверенно шагал мужчина с безмятежным взором законопослушного гражданина. На третьей скамейке справа, закинув ногу на ногу и покуривая, сидел лощеный молодой человек. Увидев их, он слегка махнул рукой.

— Привет, — поприветствовал сидевший Митяя.

— Привет, Доктор, — улыбнулся Митяй, присаживаясь рядом и сделав знак Андрею.

Тот тоже присел рядом с хозяином.

— Принес?

— Принес, — ответил парень, вопросительно глянув на Андрея.

— Не бойся, это брат мой кровный, — ухмыльнулся Митяй.

— Есть два вида, — понизив голос, начал франт. — Первый — концентрат. Там одну ампулу надо развести в стакане воды. Сечешь? Двести доз. Цена — три тысячи баксов за ампулу. Навар пятикратный.

— Что-то круто, — усомнился Митяй.

— Так ты не представляешь, что это такое! — жарко зашептал Доктор. — Он у нас недавно появился. В пять тысяч раз сильнее морфия. Сечешь?

— А второй?

— Второй вариант — уже разведенный, то есть в одной ампуле — одна доза. Для немедленного использования. Ну там в клубах, на дискотеках. Эти по двадцать пять баксов за ампулу.

— Надо попробовать, — сказал Митяй.

— Так давай. Я и парадняк присмотрел.

Мужчины поднялись, неторопливо прошли немного вперед, свернули в Сивцев Вражек, потом в Староконюшенный переулок, нырнули в заваленный мусором двор, а там — в полутемное парадное.

— Давай, брательник, рукав закатывай, — приказал Митяй. — Будешь у нас мартышкой подопытной.

Андрюха со страхом посмотрел на ампулу, заполненную желтоватой жидкостью, на шприц в руках франта, но приказ выполнил. Он, конечно, баловался иногда травкой, покуривал. Но так, не постоянно. Откуда на постоянное употребление денег взять? А колоться — не кололся. Черт его знает, чего там в ампулах этих. Вон парень этот говорил, что сильнее морфия. Он, правда, не расслышал, во сколько раз. А ну как насмерть уделают? Этому фашисту все по фигу, с ненавистью подумал он о Митяе. А… Может, и лучше. Забыться и уснуть. И не проснуться.

Но спать Андрюхе не захотелось. Уже через несколько секунд после того, как содержимое ампулы перетекло в его вену, он почувствовал необычайный кайф. Тело стало невесомым, эйфория кружила голову, перед глазами плыли разноцветные видения. Андрюха беспричинно захохотал, ему хотелось двигаться, и ноги, независимо от Андрюхи, задергались в каком-то своем ритме.

Митяй с интересом наблюдал за ним. Потом они с Доктором долго выгуливали Андрюху по арбатским переулкам. Тот все норовил пристать к проходящим мимо девушкам, за что каждый раз получал чувствительный тычок от Митяя.

— Ну лады, — сказал наконец Митяй, увидев, что Андрюха более-менее пришел в себя. — Поехали к тебе, — кивнул он Доктору.

— Тачку ловлю? — вскинул было руку Доктор.

— А ты что, угощаешь? — поинтересовался Митяй.

— Я? Нет, я на мели, — тут же отступил парень.

— Надо же, при таком выгодном деле — и на мели! — усмехнулся Митяй. — Вот и мы на ней же. Так что давай в метро. А на тачке я товар повезу.

В тесном вагоне электропоезда Митяй ввинтился в толпу, крепко держа за локоть Андрюху и оставив Доктора сзади. Их разделяла плотно утрамбованная потная людская масса.

— Ну, очухался? — прошептал Митяй.

Андрюха радостно кивнул. Ему было очень весело. Тоска, сжимавшая последние дни его сердце, растаяла, и бездумное веселье пенилось как шампанское.

— Кончай лыбиться! — приказал Митяй. — Все помнишь?

— Угу, — с готовностью опять кивнул Андрюха.

— Вот тебе деньги на тачку и адрес.

Митяй просунул в Андрюхин карман скомканные бумажки.

— И не вздумай финтить. Паспорт твой у меня. Попробуешь кинуть, достану. И тебя, и мамашу твою. Ты меня знаешь, — угрожающе прошептал он Андрюхе в ухо, сильно сжимая слабое запястье.

Тот тихонько взвизгнул от боли.

— Ну что ты, Митяй, я все сделаю, — жалобно проблеял Андрюха.

Вот зачем он так! Было человеку хорошо! «Человек идет и улыбается, значит, человеку хорошо…» — чуть было не запел Андрюха вслух. Но, встретившись глазами с тяжелым взглядом своего пахана, он опомнился. Да, придется делать что велено.

— Я боюсь, у меня не получится, — вдруг жалобно заканючил Андрюха.

— Что-о? — зашипел Митяй. — Тут и получаться-то нечему. Взял тачку и свалил. А то смотри, у тебя не получится — у меня получится!

Митяй опять вцепился в его руку и слегка ее крутанул. Андрюха снова взвизгнул.

— Молодой человек, что вы все крутитесь? Толкаете ведь пассажиров! — сердито воскликнула полная дама в крепдешине.

— Мадам, примите извинения за моего провинциального друга. — Митяй изогнулся в учтивом полупоклоне.

— Принимаю, — закокетничала вдруг толстуха.

Андрюха опять заколыхался от безудержного смеха, ему снова стало весело и нестрашно.

Они вышли в «Новых Черемушках» и через десять минут оказались в квартире Доктора.

— Проходите, — пригласил хозяин, зажигая в прихожей свет.

— Лешенька, ты? — прошамкал из глубины квартиры старушечий голос.

— Я, бабуля, — откликнулся Доктор. — Подожди, сейчас подойду.

Он прошел в свою комнату и вскоре вернулся, держа в руках несколько коробочек с ампулами.

— Вот. Одна коробка с концентратом и пять с одноразовыми дозами.

— Лады, — откликнулся Митяй. — Я забираю товар и еду к своему барыге. Кореш остается у тебя, пока не вернусь. Вроде как заложником. Так. Товару многовато. В кармане не повезешь. Пластырь давай.

Хозяин квартиры принес несколько упаковок пластыря, и Митяй приклеил ампулы к телу.

— Ну как? — спросил он, оглядывая себя в зеркале.

Свободная, навыпуск футболка, скрывала наклеенное на груди богатство.

— Нормально, — оценил Доктор. — Тачку бери, а то…

— Не учи ученого, — оборвал его Митяй, и Андрюха со страхом заметил в его глазах знакомый уже зловещий блеск. Но Митяй справился с собой. Все-таки Доктор был в квартире не один.

— Время? — спросил Доктор.

— Туда-сюда — часа полтора. Да на месте — с полчаса. Через пару часов ждите. Братишку моего не обижай, — погрозил Доктору Митяй. — Он у меня тихий, мухи не обидит.

И, слегка подмигнув Андрюхе, Митяй исчез.

— Ну что ж, проходи, братишка, — усмехнулся Доктор, приглашая Андрюху в свою комнату.

Андрюху сразу поразил человеческий череп, смотревший на него пустыми глазницами с маленькой столешницы диванного уголка.

— Это что, настоящий? — спросил Андрюха и смутился: видно же, что настоящий.

— Экспонат, — небрежно бросил Доктор.

— А ты чего, вправду доктор?

— А ты вправду братишка? — вопросом на вопрос ответил парень.

Андрей умолк. Отвечать на какие-либо вопросы было категорически запрещено Митяем.

— Ладно, братишка, посиди, я бабулю накормлю. Покрути пока диски, — небрежно кивнул Доктор на стоящий в углу музыкальный центр и вышел.

Андрюха не умел обращаться с этой штуковиной и от нечего делать стал разглядывать комнату. Собственно, единственной достопримечательностью жилища, помимо упомянутого черепа, был книжный стеллаж. Андрюха рассматривал стоящие на полке книги. Увидел рецептурный справочник врача, еще какие-то медицинские справочники. «Значит, действительно доктор», — подумал Андрюха. Возвышались стопки аудио- и видеокассет, компакт-дисков. Вдруг на одной из полок Андрюха увидел фотографию девушки в низко надвинутой на лоб мужской шляпе. Девушка его поразила. Темные, прищуренные глаза в длинных черных ресницах, чуть крупноватый нос с еле заметной горбинкой, красиво очерченные губы. Темные волосы спускались из-под шляпы на плечи девушки. Она была не то что хороша, она была демонически привлекательна. Прищуренные глаза смотрели прямо на Андрея, и он аж заволновался под этим взглядом.

— Ты что тут разглядываешь?

Андрюха вздрогнул. Доктор подошел к нему, перехватил взгляд.

— Хороша девочка? Есть чем полюбоваться, — усмехнулся хозяин. — Ну что, давай, что ли, в картишки перекинемся, все равно делать нечего, — добавил он, доставая колоду.

Они перебрасывались в «очко», время от времени поглядывая на часы. Вернее, на часы поглядывал Доктор, а Андрюха украдкой смотрел на фотографию.

— Кончай пялиться, — не выдержал наконец хозяин. — Эта девочка не про таких, как ты. Ей князя подавай. Грузинского.

— Почему грузинского?

— Потому что сама грузинка. А пока князя ждет, такими делами ворочает, тебе и не снилось. Так что тебя она и ноги мыть не допустит. А меня допустила… — видно, желая уколоть Андрюху, разоткровенничался вдруг Доктор. — И не только до ног, — противно ухмыляясь, подмигнул он.

— Она что, артистка? — чтобы оборвать откровения Доктора, спросил Андрюха.

— Она-то? — расхохотался хозяин. — В своем роде — да. Еще какая! Столько ментов обставила, это талант надо иметь! Ну да за ней такие люди стоят, прикроют, если что. Про Свимонишвили слышал? — понизив голос, спросил Доктор.

— Нет, а кто он?

— Не он, а она.

— Не слышал, — хлопал глазами Андрюха.

— Откуда же ты такой дремучий взялся? — удивился Доктор. — А что до девочки этой, работаем мы с ней вместе. Иногда.

— В больнице? — спросил наивный Андрюха.

— В больнице? Ой не могу, уморил. — Хозяин аж раскис от смеха.

Почему Доктор так расхвастался и разоткровенничался с незнакомым парнем, он и сам себе объяснить не мог. Видимо, приятно было видеть вылупленные от удивления круглые глаза, да и привел парнишку Дмитрий, братишкой назвал. А с Дмитрием Доктор был уже давно знаком, проворачивал кое-какие делишки и вполне ему доверял.

Зазвонил телефон. Доктор вышел в прихожую.

— Я. Ну? Зачем на улицу?

По доносившимся репликам Андрюха понял, что звонил Митяй. Теперь начиналась его, Андрюхина, партия. Он тяжело вздохнул и, сам не зная почему, схватил фотографию девушки в шляпе и спрятал ее за рубашку.

— Слышь, братишка, — позвал из прихожей Доктор. — Пошли.

— Куда? — якобы удивился Андрюха, выходя в прихожую.

— На улицу. Старшой твой на тачке едет, просил на улице его встретить, чтобы он тачку не отпускал. Вот другого бы послал подальше, сказал бы, иди в дом, — продолжал рассуждать Доктор, когда они вышли на улицу. — А его почему-то не могу. Что-то в нем такое есть. Властное. Ты не находишь? — обратился он к Андрюхе.

«Да уж, — вспомнил Андрюха все, что связывало его с Митяем. — Знал бы ты то, что я о нем знаю».

С этими мыслями он кинулся наперерез ехавшему по проезжей части такси. Машина взвизгнула тормозами, водитель высунулся в окно, выкрикивая трехэтажные матюги. Андрей рванул дверцу, завалился на сиденье.

— Вперед на полной скорости, — завопил он. — Плачу баксами.

— У тебя что, пушка? — испуганно скосил на него глаза водила, выжимая, однако, газ. Машина рванула вперед.

— Пушка, — ответил Андрей, оглянувшись назад и видя Доктора, бегущего за ними следом с широко открытым ртом. — Жми на всю катушку, — приказал Андрей неожиданно твердым голосом. — У того гада, что сзади нас, — две пушки. Сейчас достанет, мало не будет!

— Е-е-е, — забористо накручивая друг на друга отборные матюги, завопил шофер. — Что ж мне так на вас, родимых, везет…

Машина неслась вперед.

Татьяна ошалело наблюдала со своего места за тем, что творилось в залах. Чинная в первые часы публика превратилась в безумную стаю. Жужжание рулетки, стук кидаемых костей сопровождались дикими воплями. Горестно завывали проигравшие, радостно визжали выигравшие. Пьяные мужчины бродили по холлу, приставая время от времени к Тане. Охранники вежливо их отшивали. В дверном проеме была хорошо видна высокая платиновая блондинка. Она постоянно проигрывала, злобно кричала на своего спутника, плешивого низкого старикашку. Таня как завороженная следила за дамой. Вот она сдернула с шеи бриллиантовое колье, швырнула его на стол. Крикнула что-то крупье, кинула шарик. Рулетка завертелась. В зале на мгновение стало тихо, слышалось лишь легкое жужжание. Через секунду оно прекратилось, и дама взвыла с утроенной энергией. Крупье, усмехнувшись, потянулся за бриллиантами. Блондинка вцепилась в них, не желая отдавать. Завязалась борьба. Женский визг вдруг сменился мужским.

— Она меня укусила, — вопил крупье на все благородное заведение. — Оторвите эту дрянь!

Миша с Андреем бросились в зал на помощь двум охранникам, которые не могли справиться с обезумевшей дамой.

К Татьяне тут же начали приставать какие-то кавказцы, бесцеремонно хватая ее за все, что им попадалось под руки. Таня в панике вырывалась, и тут у входа раздался громовой голос:

— Налоговая полиция, всем оставаться на своих местах!

В помещение ввалилось несколько (Тане показалось, очень много) человек в серо-стальном облачении. Массивные фигуры вошедших и экипировка делали их похожими на космонавтов.

Один из пришедших небрежно, как говорится легким движением руки, отмел от Тани лапавших ее мужиков. Трое темпераментных жителей гор разлетелись по холлу как осенние листья. В мгновение ока группа оказалась в зале. Слышалась возня. Таня видела, как лицом к стене разворачивали работавших в зале секьюрити. Заметила выскользнувшего Максима. Он быстро проговорил что-то в сотовый телефон, спрятавшись за портьеру.

«Ну и кино…» — вконец ошалела Татьяна.

Среди «космонавтов» были и люди в штатском. К одному из них подскочил менеджер казино.

— В чем дело? — прокричал он.

— Проверка финансово-хозяйственной деятельности, — невозмутимо ответил «штатский».

— Вы знаете, кто владеет казино? Госпожа Свимонишвили, жена и невестка братьев Висницких! — сообщил менеджер, рассчитывая потрясти этой информацией проверяющих.

— Нам хоть Висницкие, хоть Багрицкие, — равнодушно откликнулся «штатский».

Татьяна, слегка очухавшись, с интересом следила за происходящим. «Девчонкам расскажу — обалдеют!» — думала она, начисто забыв указания работодательницы. Главный «штатский» отвернулся от менеджера. Его коллеги снимали со столов выручку, заносили в протоколы показания крупье, пересчитывали разноцветные фишки. Внимание девушки привлек молодой человек из «штатских» с приятным, интеллигентным лицом. В отличие от своих коллег он ничего не собирал, не записывал, ни с кем не разговаривал. Он молча ходил по залу между столов, внимательно разглядывая служащих и посетителей.

Дверь в казино отворилась, в сопровождении двух охранников вошла сухощавая, средних лет грузинка, закутанная в меха, несмотря на теплую летнюю ночь.

— Нина Вахтанговна, наконец-то! — Менеджер бросился к дверям. Тетя Нина прошла мимо Тани, не удостоив девушку даже кивка.

Главный «штатский» вышел из зала.

— Майор Грузанов, — представился он. — Налоговое управление. Отдел расследований. Проверка финансово-хозяйственной деятельности. — Госпожа Свимонишвили, насколько я понимаю? — обратился майор к женщине. — Предъявите, пожалуйста, лицензию мэрии на право заниматься игорным бизнесом.

— Пожалуйста, — презрительно дернула плечами госпожа Свимонишвили, — для этого нужно беспокоить людей в два часа ночи? — язвительно проговорила она с грузинским акцентом.

— Во-первых, мы не имели намерения вас беспокоить, это ваши люди вас побеспокоили. — Майор отыскал глазами Максима. — Во-вторых, днем ваше заведение закрыто, не так ли? Что сделало бы нашу встречу менее волнующей.

— Пройдемте в мой кабинет, — сухо пригласила Нина Вахтанговна.

В этот момент из игорного зала вышел тот самый молодой человек с интеллигентным лицом.

— Обменный пункт, — проронил Фрязин, обращаясь к майору.

— Минуточку, — живо отреагировал Грузанов и направился вслед за молодым человеком. Женщина вдруг порозовела и направилась следом. Обменник помещался в глубине игорного зала рядом с коридором, который вел, видимо, в служебные помещения. Его квадратное окошко было наглухо закрыто плотно пригнанной дверцей. Майор постучал.

— Никому не открою без представителя банка, — нервно повторял из-за двери девичий голос.

— Это обменный пункт банка «Эллис», он не имеет к нам отношения, — излишне равнодушно сказала Нина Вахтанговна.

— Ну что ж, придется вызвать представителя банка, — откликнулся Грузанов. — Раз уж мы вас посетили. Не хочется проводить аналогий, но в казино «Эсмеральда», откуда мы к вам пожаловали, тоже есть пункт обмена валюты. Так там доллары прямо на фишки меняли, а это, как известно, нарушение.

— У нас приличное заведение. — Свимонишвили обдала майора ледяным взглядом. — Еще раз повторяю, наше казино не имеет никакого отношения к пункту обмена валюты. Банк арендует площади. Очевидно, им это выгодно.

— Очевидно, — согласился майор.

— Вы, кажется, хотели ознакомиться с лицензией? Прошу в мой кабинет.

Нина Вахтанговна резко повернулась, взглянула на одного из своих охранников, неизменно стоявших за ее спиной. Светловолосый, с приятным, располагающим лицом человек чуть опустил веки, потом отыскал взглядом кого-то в зале. Женщина быстро пошла по длинному коридору. За ней, толкаясь в узком проходе, направились Грузанов, сотрудники налоговой полиции, оперативник МУРа. Фрязин внимательно наблюдал за охранниками госпожи Свимонишвили. Белесый шел впереди хозяйки, отворил перед нею дверь кабинета.

— Ах ты, сволочь! — вскрикнул вдруг кто-то за их спинами. Процессия остановилась, все обернулись назад. В игровом зале шла борьба. Один из секьюрити валялся на полу, воя от боли. На нем сидел здоровенный сотрудник физзащиты, выкручивая поверженному руки.

— Гад, ты мне руку вывихнул, — орал тот благим матом.

— Что происходит? — грозно спросил Грузанов.

— Петр Иванович, этот деятель меня электрошокером ткнуть хотел, — доложил громила, не прерывая своего занятия. Из рук прижатого к полу парня действительно выпал электрошокер.

— Занесите в протокол, — бросил подчиненным Грузанов.

Нина Свимонишвили небрежно сбросила с плеч норковое манто, которое тут же подхватил кто-то из ее свиты, прошла к своему письменному столу, села в крутящееся кожаное кресло, принялась неторопливо выдвигать ящики. В кабинет вошел один из оперативников МУРа.

— Владимир Юрьевич, — обратился он к Фрязину, — вот, посмотрите, изъяли у посетителей.

Он выложил на стол хозяйки кабинета пару коробочек с ампулами, одноразовые шприцы и пакетики с желтоватым порошком.

Госпожа Свимонишвили мельком глянула на стол, пожала плечами: дескать, я-то при чем?

Володя взял одну из ампул. Мутноватая, желтоватая жидкость. Он уже видел такие ампулы раньше.

— Судя по виду, «китайский белок»? — неизвестно кого спросил Фрязин, посмотрев при этом на Нину Вахтанговну.

Ресницы женщины слегка дрогнули, но лицо осталось непроницаемым, сохраняя холодную презрительность.

— Мы, конечно, ничего не знаем, — вроде как про себя пробормотал Володя.

Но что-то в кабинете его настораживало. Он еще раз осмотрел присутствующих. Ну да, нет белесого охранника. Когда же он исчез? Володя вспомнил, что тот открывал дверь кабинета, чтобы пропустить хозяйку, потом была возня в зале, которая всех отвлекла, а потом… потом он его не видел!

— Оформите изъятие и задержите владельцев, — бросил оперативнику Фрязин, направляясь к двери.

— А что, налоговое управление и наркотики ищет? — услышал он за спиной насмешливый женский голос с грузинским акцентом. Чертыхнувшись про себя, Фрязин вышел в коридор.

Там никого не было. Володя быстро пошел в противоположную игровому залу сторону.

Коридор огибал служебные помещения каким-то замысловатым образом. Фрязин завернул за угол и увидел белесого. Тот не спеша шел ему навстречу, на ходу застегивая ширинку.

— Тебе чего, мужик, тоже в сортир надо? — обаятельно улыбаясь, поинтересовался он. — Пойдем, провожу.

Фрязину ничего не оставалось делать, как пройти под конвоем в сверкающий чистотой туалет.

Они вернулись в кабинет вместе. Нина Свимонишвили быстро глянула на охранника и отвела глаза. Майор Грузанов внимательно рассматривал лицензию. Документ был в полном порядке.

— Товарищ майор, приехал представитель банка, — отрапортовал сотрудник физзащиты, пропуская в кабинет крупного рыхлого мужчину лет тридцати в очках с сильными линзами.

Мужчина отыскал глазами госпожу Свимонишвили. Его испуганный взгляд как будто вопрошал о чем-то. Встретившись с непроницаемым взором черных грузинских глаз, он вздохнул и спросил присутствующих:

— В чем дело, господа? Какая крайняя необходимость заставила вас поднять занятого человека среди ночи с постели?

Майор Грузанов в очередной раз пропел про проверку заведений игорного бизнеса и предложил представителю банка дать команду своей бдительной сотруднице открыть неприступные двери, дабы удостовериться в абсолютной правильности проведения операций по обмену валюты на территории казино. Представитель банка пожал плечами — дескать, мы что? мы пожалуйста! — и направился к обменнику, сопровождаемый Грузановым, ребятами из налоговой, Фрязиным и подчиненным ему оперативником МУРа. Еще двое остались у кабинета госпожи Свимонишвили, которая наотрез отказалась присутствовать при проверке обменного пункта.

— Катерина, открой, — приказал рыхлый мужчина, стукнув костяшкой пальца в закрытое окошко. — Это я, Альберт Григорьевич!

Но Катерина не отзывалась. Сделав еще две безуспешные попытки докричаться до несговорчивой Катерины, представитель банка недоуменно пожал плечами, достал собственную связку ключей и отомкнул замки. Фрязин, предчувствуя неладное, оттеснил его плечом и распахнул металлическую дверь. Девушка сидела спиной к входу, лицом к открытому настежь сейфу. Одна рука лежала на столике, в ней был зажат шприц. Фрязин шагнул внутрь, заглянул в ее бескровное лицо. На него смотрели пустые, с расширенными зрачками глаза. Другая рука девушки безвольно свисала вдоль туловища. Володя тронул запястье. Пульса не было, девушка была мертва.

Такси остановилось.

— Ну вот. Череповецкого, дом четырнадцать. Приехали.

Шофер все еще с опаской поглядывал на щуплого пассажира. Андрюха смотрел на улицу. «Свалить, может? — мелькнула у него отчаянная мысль. — Я-то, может, и свалю, так этот гад мамашу достанет». Андрюха опять вспомнил задушенную Читу. В этот момент из парадного соседнего дома, под номером 12, не спеша вышел Митяй. Сунув водителю деньги, Андрюха вышел из машины. Митяй подождал, когда такси отъедет, и подошел к Андрюхе.

— Ну как, порядок?

— Ой, Митяй, я думал, помру от страха. А если бы он тоже тачку поймал и догнал меня?

— Догнал бы — убил, это факт, — весело откликнулся тот. — Но ведь не догнал! Так что ты, Андрюха, справился с первым боевым заданием. Вернее, со вторым.

Митяй многозначительно ухмыльнулся.

«Гад, — с тоской подумал Андрюха. — Как же мне от тебя, гада, отвязаться? И ведь пришьет тут же, чуть что не по нему. Плевать ему на меня, да и на всех, психу этому. У Доктора меня оставил, а сам с товаром смотался. А если бы Доктор и вправду догнал да подключил кого надо — не один же он по наркоте работает, наверняка в команде какой-нибудь. Изрезали бы на полоски…» — Андрюхе стало так жаль себя, что он тихонько заскулил.

— Ну что ты воешь, чмо? — с угрозой спросил Митяй.

— Я ничего… — всхлипывая, ответил Андрюха.

— Чего разнылся как баба? Сейчас к Женьке придем, оттянемся. Да мы с таким товаром — миллионеры. Другой бы на моем месте бросил тебя у Доктора, а я тебе адрес оставил. Цени, убогий.

— Да зачем я тебе, Митяй? — хныкал Андрюха, пока они шли дворами. — Ну какой с меня толк? Отпусти ты меня. Я, клянусь, ничего, никогда…

Он захрипел, прижатый к стене дома. Горло его было стиснуто железной рукой.

— Отпущу я тебя только под воду, — жутко улыбаясь и глядя побелевшими глазами на парня, медленно проговорил Митяй. — Ты, падаль, забыл, кто ты и кто — я! Я — сверхчеловек, а ты — мое домашнее животное. Чтобы мне скучно не было. А как станет мне с тобой скучно, так это будет последний день твоей плевой жизни. Понял?

Андрюха отчаянно закивал.

— То-то. — Митяй ослабил хватку. — Считай, что это — последнее предупреждение. Еще раз завоешь — удаляю с поля. С красной карточкой. — Митяй отпустил наконец Андрюху и зашагал дальше. Андрюха, молча вытирая слезы, семенил следом.

Он не заметил, как они дошли до нужного дома, вошли в лифт. Все силы Андрюхи были сосредоточены только на одном — не гневить хозяина. Это было трудно сделать: Андрюхой овладела истерическая плаксивость.

Дверь квартиры отворила молодая женщина в расшитом драконами шелковом халате.

— Проходите, мальчики, — улыбнулась она, направляясь на кухню.

Митяй со своим «домашним животным» прошли следом. На кухне обедали дети. Мальчик лет двенадцати, шустро поглощая котлету, кинул на пришедших быстрый, взрослый взгляд. Рядом с ним ковырялась ложкой в своей тарелке пухлая кудрявая девочка лет пяти.

— Мама, я больше не хочу, — ныла девочка.

— Татусенька, еще две ложечки, — ласково уговаривала дочку драконистая мама.

Андрюха во все глаза разглядывал кухню. Такой интерьер он видел лишь на экране телевизора в рекламных роликах типа «Сделано с умом» или «Тефаль, ты всегда думаешь о нас!». Было очевидно, что и неведомая Андрюхе фирма «Тефаль», и все остальные зарубежные фирмы заполонили российский рынок с главной целью — сделать жизнь хозяйки квартиры исключительно приятной и удобной. Светлая кухонная мебель была нашпигована всякими благами цивилизации: встроенной стиральной машиной, электрической плитой с абсолютно ровной поверхностью, на которой были обозначены круги нагревательных спиралей, высоким холодильником (он у меня такой умница!), посудомоечной машиной и кучей всякой другой бытовой мелочевки.

«Вот ведь как живут, сволочи! — с завистью подумал Андрюха. В памяти возникло собственное убогое жилище, состоящее из одной комнаты, которую ему приходилось делить с мамашей. — Да, наркота — это золотое дно, это тебе не гайки крутить», — вспомнил он времена своей недолгой работы на «шарикоподшипнике».

— Что будете пить? — спросила женщина гостей.

— Да мы люди простые, нам можно водочки, — добродушно улыбаясь, ответил за двоих Митяй.

Женщина достала из холодильника бутылку водки и пластиковую бутыль тоника, три высоких бокала. Плеснув в бокалы водки, она потянулась к бутылке с тоником.

— Женечка, нам не разбавляй, мы мужики серьезные, — остановил хозяйку Митяй.

Та чуть презрительно улыбнулась, добавила тоник в свой бокал. Пухлая Татуся справилась наконец со своей порцией, и мать отправила детей в комнату.

— Большой уже пацанчик у тебя, Женечка, — зная, что женщине всегда приятно поговорить о собственных детях, начал Митяй.

— Да, — с гордостью ответила женщина. — У него уже свой бизнес.

— Да что ты? — удивился Митяй.

— Ну. Геру помаленьку толкает. В гимназии своей. Так, среди пацанов.

— Да что ты! — восхитился Митяй. — Ай да мужик подрастает! И что, не попадался?

— Как же он попадется, когда в районе восемьдесят процентов парней — его клиенты. Кто его закладывать будет? Он по-божески: и в долг дает, и простить может какой-нибудь должок маленький. А если что, так ведь за ним родители, чай, не сирота, — усмехнулась она, подняв свой бокал. — Так ты с чем пожаловал? — она посмотрела на Митяя.

— Давай сначала выпьем за встречу, Женечка! — протянул тот свой бокал.

Они чокнулись, выпили. Выпил и Андрюха.

— Да вот, клевый товарчик. Посмотри.

Митяй достал из кармана пачку сигарет, извлек оттуда ампулу.

— И что это? — поинтересовалась женщина.

— «Китайский белок», — ответил Митяй.

Женя взяла из рук Митяя ампулу, посмотрела на свет.

— Что ж, внешне похоже. Но ведь надо проверить.

— Сейчас проверим, — с готовностью откликнулся Митяй. — Андрюха, закатывай рукав. Шприц у тебя, я думаю, найдется?

— Найдется, — откликнулась хозяйка.

Она выдвинула один из кухонных ящиков и достала одноразовый шприц. Андрюха с готовностью закатал рукав, предчувствуя сладостное парение.

Женщина умело ввела иглу, и Андрюха в предвкушении праздника следил, как желтоватая жидкость втекала в его вену. Потом женщина и Митяй внимательно наблюдали за радостным возбуждением Андрюхи.

«Прямо как врачи нацистские», — думал Андрюха, покатываясь от смеха.

Женщина закурила сигарету, щедро подлила Митяю водки, немного плеснула себе. Из закуски на столе стояла лишь плошка с маслинами.

— Ну что ж, товар, похоже, качественный. Сколько хочешь?

Митяй назвал такую сумму, что у Андрюхи в голове совсем помутилось. Он никак не мог сосчитать, какой навар они получат, — выходило слишком много. Женщина задумчиво курила, видимо тоже занятая подсчетами.

— Хорошо, — согласилась она. — Только дело вот в чем: дома я, как ты понимаешь, такой суммы не держу. Деньги в банке, на имя мужа. А его сейчас в городе нет, вернется через неделю. Но вам ведь хочется побыстрей, так?

Митяй кивнул.

— Тогда предлагаю сходить к приятелю моему, он тут неподалеку живет и только что реализовал большую партию. Баксы еще у него дома. Я ему уже звонила. Сказал, что выручит. Товар можешь здесь оставить, — небрежно бросила Женя.

— Ну что ты, Женечка, разве я похож на дурака? — ласково поинтересовался Митяй. — Товар я только в обмен на баксы отдам. А ты сходи сама, мы тебя подождем. Или позвони приятелю своему, пусть он сам сюда подойдет.

— С чего бы это ему сюда идти? Это ведь вам деньги нужны, а не ему. И здесь я вас одних не оставлю. Я ведь тоже на дуру не похожа, верно? — не менее ласково ответила женщина.

— Тогда — вперед, — заулыбался Митяй.

— Вперед, — согласилась женщина. — Давай выпьем еще на ход ноги, и поднимай своего кролика подопытного.

Она щедро наполнила бокал Митяя и чуть плеснула себе. Митяй с нехорошей улыбкой наблюдал за ее действиями. Они чокнулись и выпили.

«Ох, не нравится мне эта улыбочка его», — на секунду сосредоточился Андрюха на напарнике, но тут же снова уплыл в свою страну грез.

…В казино поднялась паника. Замершая от ужаса Татьяна фиксировала взглядом прорывавшихся к выходу посетителей. «В первый же день работы — убийство! Что-то слишком уж круто!» — проносилось в ее хорошенькой головке. Почему Таня решила, что смерть девушки из обменника была насильственной, она не могла себе объяснить.

Дежурная оперативно-следственная бригада, прибывшая в казино, четко и слаженно выполняла свою работу. Ослепительные вспышки фотоаппарата фиксировали положение трупа, находящиеся на столике предметы, внутренность распахнутого настежь сейфа. Криминалисты исследовали замки, поверхность стола, сейфа. Судмедэксперт измерял температуру тела мертвой Катерины. В глубине обменного пункта была обнаружена другая дверь, выходящая в один из изгибов служебного коридора. Дверь была заперта.

— Володя, посмотри! — окликнул Фрязина специалист по наркотическим веществам старший оперуполномоченный МУРа Олег Лойко.

Лойко держал длинным карцангом найденную на полу разбитую ампулу из-под новокаина емкостью в пять миллилитров. Он указал на нижнюю полку сейфа, плотно заставленную картонными коробочками. В коробочках аккуратными рядками лежали меньшего размера запаянные ампулы с желтоватой жидкостью.

— Похоже, оно, — сказал Лойко.

— Понятые, прошу вперед. — Фрязин пропустил в тесное пространство респектабельную семейную пару из посетителей заведения и следователя прокуратуры, руководителя дежурной группы. Лицо холеной дамы выражало смесь отвращения и любопытства.

Пока следователь заполнял протокол осмотра места происшествия, Володя пытался успокоиться. Сделать это было достаточно трудно. Он уже встал в стойку. Длительная, многомесячная, бесплодная охота за новым, страшной силы наркотиком, кажется, принимала новый оборот. Теперь очень важно было допросить людей, которые могли быть причастны к этому бизнесу. Внезапность проводимой операции, присутствие большого количества сотрудников МУРа и налоговой полиции, устрашающий камуфляж парней из физзащиты могли лишить самообладания кого-нибудь из преступников хоть на некоторое время. По крайней мере, Фрязин на это рассчитывал.

— Свимонишвили? — спросил Володя оперативника Николая Емельянова.

— Сидит в кабинете. Грузанов обещал минут тридцать ее попрессовать с документами. Глаз не спускаем.

— Хорошо. Где представитель банка?

Рыхлый мужчина стоял прислонясь к стене узкого коридора, закатив близорукие глаза.

«Струхнул, приятель. Переигрываешь, однако. Не верю», — подумал Фрязин словами классика отечественной режиссуры.

— Альберт Григорьевич! Мне нужно задать вам несколько вопросов. — Володя ткнул в близорукие глаза Гнездина своим служебным удостоверением.

— Боже, какой ужас! — дрожащим голосом отозвался рыхлый Альберт Григорьевич. — Конечно, — словно спохватился он. — Я к вашим услугам.

— Коля, проследи, пожалуйста, чтобы нам не мешали, — попросил Фрязин Емельянова, затем отыскал глазами два кресла, расположенных в служебном коридоре и разделенных журнальным столиком с телефоном. — Присядем, — пригласил он. — С вашего позволения, я включу диктофон. — Мужчина, пожав рыхлыми плечами, кивнул. — Представьтесь, пожалуйста.

Один из сотрудников физзащиты встал у выхода в игорный зал. Другой расположился в противоположном конце коридора, уходящего под прямым углом направо.

— Гнездин Альберт Григорьевич, исполнительный директор банка «Эллис», — дрожащим голосом начал рыхлый мужчина, поглядывая на громил в стальном облачении и ожидая, видимо, немедленного применения к себе методов физического воздействия.

— Назовите фамилию, имя и отчество оператора обменного пункта банка «Эллис», расположенного на территории казино «Терек».

— Горностаева Екатерина. Кажется, Александровна.

— Почему — кажется?

— Я не помню. Она ведь молодая, лет двадцать с небольшим. Ее по отчеству никто и не называл.

— Как вы характеризуете Горностаеву по службе?

— Претензий к ней не было, — пожал рыхлыми плечами Альберт Григорьевич. — Впрочем, она ведь у нас недавно. Как я могу ее характеризовать? Я ее и не видел практически. Я нахожусь в банке, она здесь.

— Как вы можете объяснить факт обнаружения в служебном сейфе коробок с ампулами, содержащими неизвестное вещество?

— Боже мой! Ну как я могу объяснить! — заволновался Гнездин и даже засучил толстыми ногами. — Никак! Я вообще здесь не бываю, я уже объяснял. Выручку привозит в банк наш курьер. Кто же знал, что она наркоманка! Я так потрясен! — запричитал Альберт Иванович.

— Почему вы решили, что ее смерть связана с наркотиками? — напрягся Фрязин.

— Я?.. Я ничего не решал, — сбился Гнездин. — Просто я подумал, что раз ампулы нашли, да без маркировки…

— У вас есть данные, что Горностаева употребляла или распространяла наркотики?

— Ну… Как вам сказать… Я сам не видел, но… кто ж его знает. С чего бы ей умереть-то, молодой такой? Вон что с собой сделала!

— Вы уверены, что это она сама с собой сделала?

— Боже мой, а кто же? — округлил глаза Гнездин.

— Но в обменнике есть еще одна дверь. Кто имеет ключи от этой двери?

— Катерина имела. И я. Но у меня алиби! Когда я приехал, она уже была мертва! — нервно вскричал представитель банка, озираясь по сторонам и призывая, видимо, в свидетели суровых физзащитников.

— Успокойтесь, Альберт Григорьевич. Скажите, не было ли у нее врагов? Или неприязненных отношений с кем-либо?

— Не знаю, господин Фрязин, — вскинув пухлые руки, возопил Гнездин. — Прошу учесть, что уже три часа ночи. Я крайне утомлен и взволнован. Это весьма неприятное событие. Но должен заявить, что наш банк имеет безупречную репутацию. И мы к нахождению каких-то там ампул не имеем отношения. Если служащая, которую, кстати, взяли, можно сказать, с улицы, учитывая ее тяжелое материальное положение, оказалась замешана в каких-то махинациях или, упаси бог, операциях с наркотиками, это ее дело, и она одна, как это ни жестоко звучит, несет ответственность за содеянное.

Всю эту тираду Гнездин прокричал прямо в диктофон, тщательно выговаривая слова. Фрязин молча, с ненавистью смотрел на него. «Конечно, — с горечью думал он, — вали на мертвого. Для этого и угробили девчонку».

— А кто принял Горностаеву на работу и по чьей рекомендации? Ведь в банки с улицы, как вы изволили выразиться, на работу не принимают. Что-то я о такой благотворительности не слышал.

— Принимал я. А по чьей рекомендации, сейчас не помню, — еще больше занервничал Гнездин, и рыхлое лицо его покрылось красными пятнами. — Я повторяю, я утомлен и более отвечать на ваши вопросы не в состоянии. Прошу вызвать меня официально, повесткой. А сейчас позвольте откланяться.

«Что-то очень уж ты задергался, боров жирный. Кого-то ты боишься гораздо больше, чем нас», — отметил про себя Фрязин и сухо осведомился:

— Я предупреждаю вас об уголовной ответственности за дачу заведомо ложных показаний и за отказ от дачи показаний.

— Ну знаете… — театрально вскричал толстяк.

— Господин Гнездин, вы, безусловно, еще будете вызваны нами для дачи показаний по этому делу. Поэтому очень советую вспомнить, кто порекомендовал вам Горностаеву. Это в ваших интересах. Пока все.

Гнездин с трудом поднялся и резво потрусил к выходу.

«…И очень советую вспомнить, кто порекомендовал вам Горностаеву… Пока все».

Белесый услышал, как, тяжело сопя, выбирается из кресла Альбертик, послушал еще несколько секунд. Но разговор, видимо, был закончен. Он вогнал антенну в корпус портативной рации, сунул ее в карман. Задумчиво пожевал губами, раскачиваясь на крепких ногах, и не спеша вышел из подсобки в дальнюю часть коридора.

В это время уже опустевший игорный зал огласил женский крик. Фрязин быстро прошел вперед и увидел пару скромно одетых людей. Невысокая седая женщина билась в руках пожилого мужчины.

— Катя, Катенька, что с тобой сделали, — кричала женщина.

— Родители Горностаевой, — тихо сказал Володе Олег Лойко.

Володе было важно, чтобы родители увидели Катю именно здесь, со шприцем в руке. Пока женщину успокаивали и отпаивали лекарствами, Фрязин видел, как бочком просеменил мимо стариков и вылетел на улицу представитель банка «Эллис». «Задержать бы тебя, гада, — подумал ему вслед Володя, — да оснований пока нет. Ну да подожди…»

— Светлана Ивановна, — начал Фрязин, с болью глядя на тихо плачущую женщину и крепко прижимавшего ее к себе мужчину. Не научился он, несмотря на три года работы, не реагировать на чужое горе так остро, будто оно случилось с ним самим. Да и не научится, пожалуй. — Я понимаю, как вам тяжело, но, чем раньше мы соберем максимум информации, тем легче будет установить, что случилось с вашей дочерью.

— Да что ж случилось — убили ее, — глухо проговорил отец Кати.

— Почему вы так считаете?

— Не сама же она себя убила. У нее сынишка остался. Внук наш. Три года.

Женщина снова зарыдала в голос.

— Сашенька, сиротинушка, — причитала она.

Ненавидя себя, Володя задал следующий вопрос:

— Простите, я должен знать, не употребляла ли ваша дочь наркотики или не было ли у нее знакомых, с этим связанных?

— Да что вы! — вскричала Светлана Ивановна. — Катенька ведь учительницей была. Младших классов. Какие наркотики! Она и слов-то таких не знала.

«К сожалению, знала, — подумал про себя Володя. — И не только знала».

— Муж ушел от нее. Конструктором работал в КБ, при заводе. Завод стал, всех поувольняли. Он и начал в Польшу ездить челноком. Спутался там с полькой какой-то и остался в Польше этой. Бросил Сашеньку, — сквозь слезы говорила женщина. — А Катеньке тоже зарплату задерживали, да и какая там зарплата. Разве сейчас проживешь на учительскую зарплату? Ну вот она маялась, маялась и пристроилась сюда. Мы-то отговаривали, да она все про Сашеньку — хочу, чтобы ребенок ни в чем не нуждался… И вот чего вышло… Горе-то какое. — Она опять зарыдала.

— А кто ее сюда устроил?

— Мы не знаем, — проговорил отец Катерины. — Она не говорила. Мужчина ей какой-то все звонил. Успокойся, мать, успокойся, — ласково приговаривал он, гладя жену. — Если можно, отпустите нас. Боюсь, не выдержит она. — Он поднял глаза на Фрязина.

— Спасибо, что нашли силы ответить на мои вопросы. Вас сейчас отвезут домой, — мягко проговорил Володя.

Прибывшие санитары «скорой» выносили на носилках покрытое простыней тело Екатерины Горностаевой.

— Доченька, — вскрикнула опять Светлана Ивановна, — куда же тебя…

Она кинулась следом. Муж с трудом удержал ее, прижал к себе.

— Тихо, тихо, мать. Ничего теперь не поделаешь. У нас Сашенька, надо о нем думать.

— Сашенька… — тихо всхлипнула Светлана Ивановна и обмякла в руках мужа.

Их, видимо, ждали. Едва Женя дотронулась до кнопки звонка, дверь в квартиру отворилась. На пороге стоял мужчина лет пятидесяти с пегими волосами. Молча кивнув, он пригласил их войти. Гости проследовали за хозяином опять же на кухню. Воистину вся жизнь бывшего советского народа проходит именно здесь!

— Ну вот и мы, — сказала Женя, — спасибо, Сивый, что помочь согласился. Ну давай товар, — обратилась она к Митяю.

— Сначала баксы, — отреагировал тот.

— Да вы присаживайтесь, — пригласил хозяин квартиры. — Выпьем, поболтаем.

Митяй, несмотря на большое количество уже поглощенного спиртного, выглядел абсолютно трезвым.

— Особенно-то рассиживать нам некогда, но пару минут на хороших людей найдется, — улыбаясь проговорил он.

Андрюха, уже научившийся разбираться в настроении своего пахана, как-то обостренно почувствовал напряженность его голоса и вообще всей атмосферы, витавшей в кухне.

«Как интересно», — все радуясь жизни, подумал он.

Они сели вокруг стола. Хозяин поставил бутылку водки, рюмки, тарелку с тонко нарезанной колбасой. Андрюха вдруг почувствовал сильный голод — ведь не жрали же бог весть сколько! — и потянулся было к колбасе, но замер под взглядом Митяя.

— Ну выпьем, что бог послал! — поднял рюмку Сивый.

Гости подняли свои рюмки и выпили. Женя заохала, махая у рта ладошкой, и кинулась к крану с водой.

— Что покупаешь-то, Женечка? — поинтересовался хозяин квартиры.

Женя, напившись воды и оставшись стоять у входа в кухню, сказала:

— Вот человек партию принес. «Белка китайского».

— Это не ту ли, которую сегодня у Доктора умыкнули? — мирно спросил Сивый.

— Похоже, ту, — как бы между прочим ответила Женя.

— Нехорошо как-то получилось с Доктором-то, — сокрушенно проговорил Сивый, глядя на Митяя.

— А ты что, адвокат его? — насмешливо спросил Митяй, и глаза его начали белеть.

— Я-то не адвокат, да и ты не налоговая полиция, чтобы отбирать учеловека честно заработанное.

— Можно поделиться, — мирно предложил Митяй, глядя на Сивого белыми глазами.

— Поделиться было бы, конечно, можно… — задумчиво ответил тот, — да ты, мил человек, видно, давно этими делами не занимался. Годика два-три, верно? Должно быть, на больничке отдыхал… А за это время у нас тут, в наших Палестинах, много событий произошло. «Белок китайский» снова на рынке появился, а им очень серьезные люди занимаются. И их такая неучтенка абсолютно не устраивает. Тут уж перезвон пошел по всей белокаменной. Так что сейчас Доктора прямо сюда и привезут, на очную, так сказать, ставку…

Дальше началось нечто невообразимое. Одновременно раздался звон разбитой бутылки и щелчок выскочившего лезвия. Грохнули об пол табуретки. Митяй наступал на Сивого, держа в руках бутылочный «цветок» с острыми краями, Сивый пританцовывал перед ним с ножом в руках.

Андрей с ласковой улыбкой на губах наблюдал за происходящим.

— Брось бутылку, стреляю! — раздался от двери женский голос.

Андрюха повернулся туда. Женя держала в руках пистолет, целясь в Митяя. Тот резким прыжком через всю кухню оказался возле Андрюхи, сгреб его, словно тряпку, и швырнул в Женю. Раздался выстрел. Андрей вместе с женщиной рухнул на пол, чувствуя, как мимо уха просвистела пуля.

Лежа на барахтавшейся под ним женщине, Андрюха услышал, как Митяй выкрикнул какое-то короткое слово, вроде бы: «Ха-а», увидел боковым зрением, как его дружок опять пролетел через всю кухню, но уже в обратном направлении. Потом раздался грохот тяжело падающего тела. Потом на руку Жени, ищущую по полу выпавший пистолет, наступила нога Митяя в кованом ботинке.

Альберт Григорьевич нервно покусывал пухлые губы, глядя сквозь затемненные окна «форда» на пустынные ночные улицы. Не нравилось ему все это, ох не нравилось! Конечно, он сам подписался на эту игру и догадывался, что дело весьма опасное, но уж очень хороший кусок отваливался просто за то, чтобы ничего не видеть. Неприятность в том, что игра была лично его, Альбертика. Его непосредственный шеф, директор банка «Эллис», был не в курсе этой милой проделки — торговли наркотой в их подведомственном обменнике. А поставь его в известность, себе, любимому, ничего не останется. Смысл? Зато и прикрыть теперь некому. Шеф-то быстро подключил бы кого надо, чтобы эти, с позволения сказать, правоохранительные органы от него отвязались, но… Как говорится, исходя из ранее сказанного… и так далее. Вообще-то должен защитить Альгерис. Ну а на кого он, Альбертик, в данном случае работал, как не на эту волчицу Нино? Об этом, собственно, и следственные органы догадываются. Вон Фрязин, мент с лицом интеллигентным, сразу выпытывать начал: кто порекомендовал Катерину. Он опять с ужасом вспомнил пустые, мертвые глаза Катерины, двух дюжих молодцев, стоящих в разных концах коридора (как в фильме о Штирлице, вспомнил Альбертик киношную классику семидесятых). «Знаете, зрелищем скорби, печали детское сердце грешно ужасать…» — всплыли в замученном неприятностями мозгу строки гражданина Некрасова, назначенного большевиками флагманом революционной поэзии, которые навзрыд читала маленькому Алику истово партийная бабушка. Да, так вот, его детское сердце тридцатилетнего мужчины, заласканного номенклатурными родственниками, возмущалось при виде свинцовых мерзостей жизни. Положим, он изначально знал, что Катерина обречена на заклание. Но одно дело знать, другое — видеть безжизненное тело, слышать вой родителей. Кто это выдержит? Ну, сейчас он, Альбертик, выдержал, не раскололся, а дальше? Да, Альгерис должен его защитить! Как должны были родители, бабушка с дедушкой, преподаватели в институте, директор банка «Эллис» — друг отца по партийной работе. Альгерис должен это сделать, чтобы Альбертик мог и дальше получать денежки, ласково их пересчитывать и со вкусом, красиво тратить. Альбертик любил все красивое. Вот и жену его звали не как-нибудь, а Ариадной. Красиво! И сама очень хороша. К тому же круглая дура, что, несомненно, еще более украшает женщину. Ариадна — находка мамы. А мама своему Алику плохого не сделает. Вот. А денежки сейчас очень нужны, потому что пора покупать недвижимость за границей. Где-нибудь в хорошем месте. Например, на Сейшельских островах. Потому что Ариша просит. Чтобы Дениска мог спокойно проводить лето. Дениску, своего пятилетнего сына, Альбертик, если уж совсем начистоту, не любил. Потому что сын отбирал у него, Альбертика, часть (и, как он подозревал, большую часть) любви Ариадны, да и его собственных родителей. А это было очень обидно. Но по статусу ему, Альбертику, полагалось иметь и жену, и ребенка. Тут никуда не денешься. Положение обязывает.

Дойдя до этой точки в своих рассуждениях, мозг Альбертика отключился, зашкаленный непосильной работой.

— Альберт Григорьевич, — ласково позвал его водитель, Семен Никандрович. Тоже, кстати, перешедший по наследству от отца и помнивший Альберта еще пухлым, розовощеким карапузом. — Приехали, просыпайтесь.

Альбертик недовольно зачмокал надутыми, пухлыми губами.

— Просыпайтесь, маленький, — уговаривал Семен Никандрович. — Приехали уже. Сейчас в постельку ляжете, к Ариаднушке. Все уляжется. Все будет хорошо у нашего Альбертика Григорьевича. — Приговаривая таким образом, водитель извлек увесистое туловище хозяина из салона автомобиля. Альбертик окончательно проснулся, и тяжкие события этой ночи опять навалились на его покатые плечи.

— Дядя Сема, ну что же это? — капризно бубнил Альбертик. — Ну что они ко мне привязались, менты эти? Что я им сделал? — недоумевал толстый, сонный, лысоватый мальчик.

Семен Никандрович довел томного хозяина до квартиры, взял из его рук ключи, отворил множество замков.

— До свидания, — пробурчал Альбертик, закрывая двери. — Приедете в девять, как обычно.

Альбертик прошел на кухню. «Надо выпить, — подумал он, открывая дверцу бара. — Потом Аришку разбужу и оттрахаю на всю катушку. Чтобы снять напряжение».

В дверь позвонили. Альбертик глянул на настенные часы. Половина четвертого утра. Кто это может быть? Ну конечно, Альгерис! Он приехал, чтобы его успокоить! Чтобы дать Альбертику вводную, как вести себя дальше. Альбертик живо бросился к входной двери.

— Кто? — спросил он, уже зная ответ.

— Алекс, открой, это я.

Альбертик торопливо завозился с замками.

— Я тебя так жду, — приговаривал Альбертик, — я не знаю, что мне делать…

Двери квартиры распахнулись, раздался легкий, почти бесшумный щелчок. Рыхлое тело Альберта Григорьевича распласталось по прихожей. Мужчина постоял над распростертым телом, глядя на залитое кровью лицо и раскачиваясь на крепких ногах. Потом притворил дверь и, бесшумно ступая, начал спускаться с лестницы.

Женя лежала на полу. Руки ее были связаны за спиной кухонным полотенцем. Рот был раскрыт и тоже перевязан тряпкой. Напротив Жени сидел привязанный к стулу Сивый. С таким же раскрытым и перевязанным ртом. Митяй ходил между ними, заложив руки за спину, и походил на строгого учителя, воспитывающего учеников.

— Ну что, милые? — жутко улыбаясь, говорил Митяй. — Думали, шизик я, так со мной все можно? Ошиблись… Я, прежде чем шизиком стать, в Афгане повоевал. И с парой таких деятелей, как вы, справляюсь одной левой.

— Митяй, — жалобно заскулил Андрюха, из которого начисто вылетел весь кайф. — Они ведь говорили, что сюда едет кто-то, с Доктором… Давай линять.

— Верно, мой молодой друг, — выспренно проговорил Митяй и взял со стола нож. — Что ж, на лекцию времени действительно не остается.

И резким движением он вонзил нож под сердце Сивого. Хлынула кровь, Сивый задергался и затих. Андрею стало дурно. Не обращая внимания на его спазмы, Митяй вытер нож о скатерть и сунул его парню.

— А бабу давай ты, — приказал Митяй.

— Я… не могу, — пролепетал Андрюха, мучаясь спазмами.

Митяй рывком поднял его, сунул в руку нож.

— Давай, а то некогда…

— У нее же дети, Митяй! — заплакал Андрюха.

— Раньше ей надо было о детях думать, — глядя на Андрюху своими жуткими глазами, ответил Митяй. Он приставил к виску Андрея пистолет, бывший совсем недавно в руках Жени, и процедил: — Еще две секунды — и я стреляю.

Плача в голос, Андрей приставил нож к груди женщины. Она задергалась, замычала.

— Бей! — приказал Митяй, и Андрей ткнул ножом в бившееся на полу тело. Удар был несильным, и женщина забилась и застонала еще сильнее.

— Что ж ты человека мучаешь? — укоризненно проговорил Митяй и вогнал торчащий из груди Жени нож по самую рукоятку.

Потом Андрюха как в тумане следил за рыскавшим по квартире Митяем. Тот собирал найденные деньги, что-то из бытовой техники. Андрею казалось, что все это продолжается бесконечно долго, и он хотел только одного — отключиться. Перед уходом Митяй сунул в карман пистолет ТТ, которым всего несколько минут тому назад угрожала ему теперь уже мертвая Женя.

Когда они наконец вышли из парадного, наступившую темноту прорезал яркий свет фар автомобиля, въезжающего в неосвещенный, длиною в целый квартал двор.

— Рассыпаемся, — бросил Митяй и тут же исчез за углом дома.

Андрюха в ужасе прижался к стене, не успев среагировать на ситуацию с быстротой Митяя.

Двигаясь вдоль дома, он открыл спиной незапертую дверь соседнего подъезда и в полуобморочном состоянии протиснулся внутрь. Сквозь узкую дверную щель было видно, как из подъехавшей «БМВ» вышли люди. Двое из них волокли под руки третьего. В свете фар Андрюха увидел изуродованное побоями лицо Доктора и тихо сполз на пол.

Около кабинета Нины Свимонишвили Фрязин столкнулся с Грузановым.

— Старик, мы закончили, — проинформировал его майор. — По нашей части все, в общем-то, в порядке. Так, по мелочи накопали. Желаю удачи. Баба та еще… волчица!

Володя вошел в кабинет.

— Нина Вахтанговна, я хотел бы задать вам несколько вопросов.

— Но мы, кажется, уже закончили, — подняла на него холодные глаза Свимонишвили.

— Я из МУРа. — Володя показал удостоверение.

— Я так и думала, — лениво отозвалась Нина Вахтанговна, затягиваясь длинной сигаретой. — Что ж, присаживайтесь. Ночь вы мне все равно испортили.

— Я бы хотел поговорить наедине. — Фрязин посмотрел на стоявшего у дверей смуглого охранника. Тот, поймав взгляд хозяйки, не спеша вышел в коридор.

— А где же ваш второй телохранитель? Белесый такой?

— Отпустила его на кухню к девочкам. Перекусить. Мы ведь, кажется, еще не арестованы? — насмешливо проговорила она.

— Вы позволите включить диктофон?

— Нет, не позволю, — спокойно ответила Свимонишвили. — У нас ведь частная беседа.

— Ну хорошо, мои вопросы связаны со смертью гражданки Горностаевой и нахождением в обменном пункте банка «Эллис» ампул с не установленным пока веществом, — стараясь сохранять спокойствие, начал Володя. — Такие же ампулы были изъяты у нескольких посетителей казино. Они признали факт покупки ампул в обменном пункте.

— И что?

— Как вы можете прокомментировать эти факты?

— А что я должна комментировать? Я не имею к обменнику никакого отношения. Для меня происшедшее — полная неожиданность, весьма неприятная. Согласитесь, казино может потерять клиентов после вашей… облавы. Так что я сама — потерпевшая. Если бы я знала, что девчонка чем-то там торгует, я бы, безусловно, вмешалась.

— Чем же она торговала, как вы думаете?

— Это ваше дело — думать, чем она торговала. У меня своих забот хватает.

Она явно издевалась над ним, покуривая свою сигарету и насмешливо глядя непроницаемыми глазами на Фрязина.

— Это мы, безусловно, установим. Хочу вас проинформировать, что похожие ампулы мы изымаем в разных местах Москвы уже несколько месяцев. В них находится новое наркотическое вещество очень сильного действия. Определить состав этого вещества пока не удавалось.

— Ай-яй-яй, — посочувствовала Нина Вахтанговна, все так же насмешливо улыбаясь.

— Но буквально на днях, — не обращая внимания на издевку, продолжал Володя, — наши специалисты установили, что это — триметилфентонил.

Володя внимательно смотрел на женщину. Длинные ресницы ее чуть дрогнули.

— Мне это неинтересно, — спокойно проговорила она, доставая холеной рукой в перстнях новую сигарету и прикуривая от маленькой дамской зажигалки.

«Врешь, интересно! — подумал Володя. — Реснички-то задрожали».

— Я просто хотел сказать, что мы возбудим дело по факту обнаружения этих наркотических веществ. Когда мы прибыли в казино, Горностаева была жива и разговаривала через запертое окно обменного пункта. Однако уже через полчаса ее обнаружили мертвой. В обменнике есть вторая дверь, выходящая в ваш служебный коридор. У кого из ваших сотрудников есть ключи от второй двери?

— Ни у кого нет, — спокойно ответила Свимонишвили.

— Как вы можете объяснить смерть девушки?

— Я? — подняла бровь Свимонишвили и даже рассмеялась. — Послушайте, молодой человек, вы меня с кем-то путаете. Я ведь не ваш сотрудник, чтобы выстраивать вам версии. Но вы меня так рассмешили, что я, пожалуй, потрачу на вас еще несколько минут. Так вот, мне представляется, что эта девчонка делала свой собственный бизнес. Место для этого подходящее. Посетители казино любят возбуждать себя или, наоборот, успокаивать разными способами, в том числе и наркотиками. Это известно. Видимо, она и решила подзаработать. А когда вы так неожиданно нагрянули, что ей оставалось делать? Там ведь, кажется, весь сейф ампулами забит?

— Откуда вы знаете? — сделал стойку Володя.

— Вах, — поморщилась Свимонишвили, — не ловите меня на таких мелочах, я ведь не девочка. Коллеги ваши, из налоговой, пока протоколами тут трясли, впечатлениями обменивались. А я не глухая.

«Ну что за накладки», — поморщился Володя.

— Так вот, — продолжила женщина, злорадно усмехаясь его реакции. — Продолжаю. Думаю, когда вы влетели с громовыми окриками и начали всех к стенкам разворачивать, она и вкатила себе со страху лошадиную дозу. Нервы не выдержали. У женщин, знаете ли, слабые нервы.

— Глядя на вас, этого не скажешь, — не удержался Володя.

— Поэтому я и не оператор обменного пункта, а владелица казино, — парировала она ледяным тоном.

«Вот стерва! Никак ее не ухватить. Эх, Грязнова бы сюда или Турецкого», — с тоской подумал Фрязин. Но старших товарищей на горизонте не отмечалось, а пуленепробиваемая госпожа Свимонишвили сидела напротив, явно собираясь прекращать разговор.

— Но у Горностаевой остался трехлетний ребенок. Ведь это должно было удержать ее от самоубийства.

— А вы полагаете, что для ребенка лучше иметь мать-преступницу, отбывающую длительный срок?

«Она права, — подумал Володя. — Может, и правда эта несчастная Катерина самоликвидировалась?» Но что-то мешало Фрязину поверить в эту версию. Может быть, родители Кати.

— К тому же она, видимо, и сама употребляла наркотики. Раз у нее был с собой шприц. А наркоманы — люди непредсказуемые.

— Ее родители отрицают этот факт.

— Вах! Ну где вы видели родителей, которые не защищают своих детей. Тем более мертвых. Однако… — Нина Вахтанговна выразительно посмотрела на крохотные, усыпанные бриллиантиками золотые часики.

Володя был в отчаянии. Допрос не удался. Или Свимонишвили действительно не имела отношения к торговле в казино, или эта дама с железными нервами. «Вот у кого надо бы поучиться Альберту Григорьевичу самообладанию», — подумал Володя, не подозревая, что бедный Альбертик уже ничему никогда научиться не сможет. Увидев, что Нина Вахтанговна собирается встать, Володя выложил последний козырь.

— Еще одну минутку, — просительно улыбнулся он и вынул из внутреннего кармана фотографию.

Он положил ее на стол перед женщиной, не спуская с Нины глаз.

— Вам случайно не знакома эта девушка?

«Знакома!» — мог поклясться Фрязин. Нина медленно опустилась на стул, разглядывая фотографию. Лицо ее застыло, словно женщина боялась себя выдать. Потом она подняла голову, и у Володи аж мороз прошел по коже. Черные, непроницаемые глаза еще больше потемнели и не мигая смотрели на Фрязина. «Точно, волчица!» — вспомнил Фрязин определение, данное Нине Грузановым.

— Нэт, нэ знакома.

У нее даже акцент усилился! Володя ликовал. Девушка связана с Ниной Вахтанговной. Володя это кожей чувствовал!

— А в чем дело? — прервала его мысли Свимонишвили. Она снова курила сигарету и смотрела на Фрязина все тем же немигающим взором.

— Эта девушка подозревается в распространении наркотиков. Вот я и подумал: у вас разные люди бывают и наркотиками интересуются, как вы сами сказали. Может быть, она к вам заходила… — «развешивал клюкву» Володя. — Ну нет так нет, — сокрушенно промолвил он, разворачивая к себе фотографию. На цветном фото была изображена смуглая, черноглазая девушка в низко надвинутой на лоб мужской шляпе. На плечи спускались пряди черных волос. — Красивая девушка. На вас, кстати, похожа, — сделал неожиданное для себя самого открытие Фрязин, глянув на Нину Вахтанговну. В ее черных глазах даже как будто вспыхнул звериный огонь. Фрязин убрал фотографию во внутренний карман куртки. «Сейчас бросится и загрызет», — весело подумал Володя.

Запиликал мобильный телефон. Нина поднесла трубку к уху. Фрязин услышал гортанную грузинскую речь. Нина внимательно выслушала, не меняя выражения непроницаемого лица, затем сама что-то проговорила приказным тоном по-грузински, не спуская глаз с Фрязина.

— Вы не могли бы говорить по-русски? — попросил Володя.

Нина, не обращая внимания на его слова, закончила разговор на своем гортанном языке и промолвила по-русски:

— Вы забываетесь, молодой человек. Я нахожусь в своем, а не в вашем кабинете. Считаю наш разговор законченным.

— Извините, — как бы смутился Володя. — Действительно, это когда я вас в свой кабинет вызову, тогда мы будем говорить только по-русски, а здесь, конечно… Погорячился.

— Погорячились, — задумчиво согласилась Свимонишвили. — От горячности много проблем бывает. Впрочем, я более не имею возможности уделять вам внимание. Звонил муж, он волнуется. Да и вам ведь почти через всю Москву домой ехать.

— Откуда вы знаете? — удивился Володя.

— Ну, не только ваши люди работать умеют… — усмехнулась грузинка.

— А я слышал, что ваш муж в отъезде, — мимоходом заметил Володя, поднимаясь из-за стола.

Грузинка ничего не ответила, словно не слышала этой реплики.

В холле казино на одном из кожаных диванов мирно спал Коля Емельянов. Он жил недалеко от Фрязина и ждал его, чтобы вместе ехать домой на поджидавшей их служебной «девятке».

Они неслись по почти утреннему уже городу.

— Ну ты, старик, даешь, — бубнил Емельянов. — Соблазнила тебя, что ли, эта грузинская княгиня? Я уж решил, что домой до утра не доберусь.

— Доберешься, не ворчи, — улыбался Фрязин.

Он выскочил из машины около своего дома, махнул рукой Коле, быстро дошел до подъезда. Перепрыгивая через ступеньки, начал подниматься наверх, предвкушая теплую постель, наверняка расстеленную заботливой мамой. На площадке между вторым и третьим этажом от простенка отделился человек. Лучи восходящего солнца били прямо в глаза Володе сквозь широкое лестничное окно, не давая возможности сориентироваться. Человек вырос прямо перед Фрязиным, и резкая вспышка света невыносимой болью ударила Володе в глаза. Выстрел был почти бесшумным. Мужчина склонился над упавшим Фрязиным, посмотрел на залитое кровью лицо. Рука в перчатке пошарила во внутренних карманах куртки, извлекла фотографию черноволосой девушки. Человек бросил находку в сумку, немного пораскачивался на крепких ногах, подобрал осколок обвалившейся штукатурки и написал на стене, прямо над головой мертвого оперативника МУРа, крупными печатными буквами: «Не мешайте. Опасно для жизни».

Незадолго до закрытия в вестибюль станции метро «Алтуфьевская» вошел молодой человек. Вернее, он даже не вошел, а почти вполз в помещение, хватаясь руками за стены. Человека била дрожь.

— Куда ты лезешь, алкаш? — сердито проговорила пожилая уборщица, преградив ему дорогу широченной шваброй.

Молодой человек поднял на нее бледное, в каплях пота лицо.

— Мне в милицию, — еле ворочая языком, проговорил он.

— Это точно, — оглядев его, согласилась женщина. — Только Я тебе не советую: взять с тебя нечего, а чайник могут начистить запросто. Вали отсюда! — Уборщица надвинулась на парня шваброй.

— Тетенька, не выгоняйте, — вдруг запричитал парень и упал на колени. — Позовите милицию.

— Ты больной, что ли? — предположила женщина. — Зин, — окликнула она дежурившую у турникетов молодую девицу, — тут больной какой-то объявился.

Зина подошла к ним и окинула парня опытным взглядом.

— Да он обкуренный. Или обколотый, — поставила она диагноз. — Вали отсюда, — процитировала девушка свою коллегу.

— Я человека убил, — закричал вдруг парень. — Я убийца. Вызовите милицию.

Одна из дверей вестибюля с надписью «милиция» отворилась, и на сцене появилось еще одно действующее лицо — деревенского вида сержант.

— Кто тут человека убил? — позевывая спросил он.

— Я, — закричал парень и даже стукнул себя кулаком в грудь. Руки его тряслись.

— Ну и дурак, — меланхолично заметил сержант. — И что вам, пьяни, дома не сидится? — сам с собою заговорил сержант. — Ну выпил, ну и сиди дома. Не трогай никого. Нет, они вылезут, они такого наговорят, что придется воспитывать!

— Миша, да он обкуренный, — угодливо доложила Зина.

— Тем более, — степенно ответил Миша и красноречиво взялся за резиновую дубинку-«демократизатор».

В этот момент в вестибюль ввалилась веселая стайка молодежи. Шумно переговариваясь и бренча на ходу гитарой, они устремились к эскалатору.

— Я человека убил! — завыл во весь голос парень. — Я убил двух человеков! Людей.

Компания остановилась на полном ходу. Ребята недоуменно уставились на парня.

— Нехорошо, — зловеще произнес сержант, неприязненно посматривая на молодежь. — Ну, раз убил, придется отвечать. Эх, зря ты меня, парень, разбудил… — как бы про себя проговорил сержант.

— Ребята, да это интересный материал, — вдруг воскликнул худенький паренек в очках. — Это может пригодиться для газеты.

И, кинувшись к сержанту, паренек достал визитку.

— Я корреспондент газеты «Московский комсомолец»… — начал было он.

— А я — простой милиционер, — оборвал разговор сержант и, тяжело вздохнув, пошел звонить по телефону.

Когда на «Алтуфьевскую» приехала патрульная машина, Андрюха корчился на полу тесной комнатенки милицейского поста. Его ноги и руки сводило судорогой, на губах пузырилась пена. Он выл от боли, но, чуть только боль на секунду оставляла его, повторял одно и то же: «Я убил человека».

Прибывшая бригада с тоской смотрела на корчившееся тело.

— Эх, вмазать бы ему… — с чувством проговорил один из прибывших.

— Это не то слово… — согласился другой, с укоризной поглядывая на сержанта.

— Мужики, — оправдывался тот, — да я бы сам разобрался, если бы не «Комсомолец» этот, е-мое…

— Ох, эти наши хлопоты будут дорого ему стоить… — заметил первый, неизвестно кого имея в виду: то ли стонущего на полу Андрюху, то ли дежурившего на улице сотрудника «Московского комсомольца».

Когда Андрея сажали в патрульную машину, корреспондент — самое противное, что не один (в этом случае можно было бы и отшить), а со своей гнусной компанией, — подошел к ним и поинтересовался, куда, мол, везут обвиняемого. На что получил ответ, что гражданина везут непосредственно на Петровку, 38.

— Я бы эту прессу свободную задушил своими руками, — с вожделением сказал один из сидевших в машине.

— Это не то слово… — мечтательно поддержал его другой.

— Так, представляешь, наша доблестная милиция, бойцы линейного отряда, чуть этого парнишку не вытолкали в шею. Дескать, ври, да не завирайся. Выпил — сиди дома, не волнуй людей. А на нем и вправду два убийства, — рассказывал Грязнов под бутылочку коньяка и свиные отбивные, им же собственноручно и приготовленные.

Турецкий курил свой «Честерфилд» и слушал приятеля. За окном смеркалось, и Саше казалось, что это сумерки следующего, уже воскресного дня. Но нет, день был все тот же, субботний. И дождь все так же хлестал по крышам. Просто от обилия событий и впечатлений он казался невероятно длинным.

После похорон Фрязина они с Грязновым оказались в кабинете заместителя Генерального прокурора России, в миру, и только для них, Кости Меркулова.

— Ну что, друзья, — начал Константин, глянув на сидевших рядом приятелей. — Имею сообщить следующее: в связи с определением химического состава неизвестного ранее наркотического вещества, именуемого на черном рынке Москвы «китайским белком», создана следственно-оперативная группа из сотрудников МУРа и следственного управления Генпрокуратуры. При необходимости могут быть подключены сотрудники ФСБ. Перед группой ставится глобальная задача выявления источника, поставляющего это вещество, а также лиц, занимающихся распространением наркотика. Руководителем группы назначен старший следователь по особо важным делам, старший советник юстиции Турецкий. Ты, Саша. И подозреваю, что основная тяжесть расследования ляжет именно на ваши с Грязновым далеко не хрупкие плечи.

— Хорошее начало, — прокомментировал новоиспеченный шеф следственной группы. — Хорошо бы еще и какую-нибудь вводную получить. Я ведь, Костя, как ты, вероятно, знаешь, давненько не занимался делами, связанными с наркобизнесом. Это хлеб уголовного розыска, отдела экономических преступлений МВД и фээсбэшников.

— И очень тяжелый хлеб, — не поддержав желания поерничать со стороны своего друга и подчиненного, ответил Меркулов. — Но тут случай особый. К этой торговле новым наркотиком могут оказаться причастными довольно известные люди. Скажем, некий Висницкий.

— Висницкий? — наморщил лоб Саша. — Это кто?

— Их два брата. Старший — начальник главка фармакологии в Минздраве. Младший — предприниматель. Между прочим, владелец частной фармацевтической фирмы «Целитель». Каково название, а?

— И что им инкриминируется?

— Пока ничего. Но дело в том, что сходный по составу наркотик распространялся в Москве пару лет тому назад. Поступал он из Гонконга. Отсюда рыночное название препарата — «китайский белок». Так вот, тогда совместными усилиями наших спецслужб был установлен подпольный завод по производству этого зелья в Гонконге и канал транспортировки вещества в Москву. Младший Висницкий, тот, который предприниматель, и попал тогда в поле зрения наших спецслужб. Есть предположение, что он может быть причастен к этому бизнесу.

— А канал транспортировки был накрыт при участии ныне покойного полковника Саргачева?³ — спросил Саша, переглянувшись с Грязновым.

— Верно, — откликнулся Костя. — Что, поездку свою в Гонконг вспомнили? — усмехнулся он. — Может быть, еще раз придется съездить. А что касается вводной, это — пожалуйста. Но думаю, что с этой задачей лучше меня справится МУР. Ведь дела, связанные с этим веществом, вела Петровка. Верно, Слава?

— Да какие это дела! — в сердцах воскликнул молчавший до сих пор Грязнов. Молчание явно давалось с трудом моторному Вячеславу, и он зарокотал: — Да какие это дела? Пока состав был неизвестен, мы занимались лишь агентурной разработкой, сами знаете. Ребята из экспертно-криминалистического управления ГУВД несколько месяцев бились, чтобы идентифицировать эту гадость. Только на днях вещество «расшифровали». Так что до сих пор наши действия сводились в основном к отслеживанию каналов распространения. А как эти деятели осторожны — не мне, и не вам говорить. Знаете, порода крыс есть такая, «хлопковые» называются. Они в минуту опасности собственный хвост отгрызают, чтобы не ухватить их было.

— А ты откуда про крыс этих знаешь? — не удержался Турецкий.

— Да я в биологической лаборатории их видел. Очень чувствительная порода. На них много чего испытывают. В том числе и «китайский белок». Я сам и видел: к ней экспериментатор подходит, а она цап себя за хвост — и в угол. А хвост отдельно лежит.

— Фу, какие ты гадости рассказываешь, — поморщился Турецкий.

— Это я для примера. Вот и Фрязин последние месяцы этой оперативкой занимался, — вздохнул Грязнов. — Вот что, — продолжил он. — А не покинуть ли нам этот казенный дом и не продолжить ли разговор в теплой, неформальной обстановке? Официальная часть, насколько я понимаю, закончена?

— Не возражаю, — улыбнулся Меркулов. — В неформальной обстановке ваши буйные головы работают лучше. Вероятно, под воздействием допинга…

— Ну ладно… — обиженно протянули в один голос Слава и Александр.

— Ладно, ладно, — улыбаясь, поднялся из-за стола Меркулов. — Когда твое семейство из солнечной Болгарии возвращается? — спросил он Александра.

— Послезавтра, — улыбнулся тот. — Костя, поехали с нами, — предложил Саша. — Так давно не сиживали вместе. Давай?

— Не могу. Лелечка себя неважно чувствует. Видимо, погода сказывается. Вы поезжайте, а я еще с часок поработаю. И соблюдайте меру, охламоны.

Когда дело касалось здоровья любимой жены замгенпрокурора, Лелечки, уговаривать Костю было бесполезно.

Итак, после похорон Фрязина, грустных поминок (разве бывают веселые?) в доме тихой интеллигентной Володиной мамы, после осмотра лестничной площадки, где над телом Володи какая-то гнусь написала хамское, наглое предостережение всем им, после короткого совещания у Меркулова, — после всего этого они с Грязновым отправились на квартиру к Вячеславу. Правда, сначала попрепирались на тему, в чьем доме устроить разгул. Грязнов предлагал свое жилище, мотивируя тем, что Сашины девочки должны вернуться со дня на день домой и, дескать, негоже встречать жену и дочь в пропитанной запахами табака и алкоголя квартире. Турецкий же возражал, что, если квартира будет иметь стерильный вид, Ирина подумает, что ее благоверный и не жил весь месяц дома, и заподозрит бог весть что. Победили дружба и холостяцкие апартаменты Грязнова.

— Да ты меня слушаешь? — очнулся Саша, услышав грозный окрик приятеля.

— Прости, Слава, задумался что-то, — смутился Турецкий.

— Ну конечно, они, великие сыскари, погрузились в метод дедукции, медитируют, стало быть. Пока мы, простые сыщики, их в курс дела вводим, — надулся Грязнов.

— Обидчивый ты до чего, Славка! Это, наверное, старость. Ну не дуйся, повтори.

— Ладно. Повторяю. Для тех, кто в танке.

— Чего?

— Это присказка такая есть у моряков. У меня в «Глории» морячок отставной работал. От него и пошло. Повторяю для тупых, значит.

Саша рассмеялся.

— Так вот, — продолжил рассказ Грязнов. — История-то жуткая. Из СПБСН ⁴ выписывают двоих. Один — тот самый мальчик, по фамилии Левченко, что в метро в ногах у уборщицы валялся, в милицию просился. Как он в спецбольницу попал, я подробностей не помню. Что-то натворил во время срочной службы в нашей доблестной армии. Что, впрочем, немудрено. Другой — полный псих. Зовут его — Дмитрий Выжига. Вдохнув сладкий воздух свободы, они запивают. И в тот же день, как только вышли, убивают женщину. Парнишка действует по приказу Выжиги как зомби. Женщина — одинокая алкоголичка. Ее и искать бы никто не стал.

— Какое это имеет отношение к нашему делу? — поморщился Турецкий.

— Непосредственное. Этим убийством Выжига связал парня по рукам и ногам. Дальше они шли вместе. Вот это-то и оказалось нам на руку. Дело в том, что Выжига время от времени промышляет распространением наркоты. И через пару дней после убийства он берет парнишку на операцию по покупке партии наркотика. Как, вероятно, догадывается мой пытливый друг, этим наркотиком является «китайский белок». Суть операции в том, чтобы взять зелье и не расплатиться. Это им удастся. Парнишка сидит в квартире поставщика по прозвищу Доктор как заложник, пока Выжига якобы ездит за деньгами. Потом парнишка сбегает к своему напарнику. Но! Наркотик нужно сбыть. А Москва — город маленький. Короче, в итоге сладкая парочка попадает в засаду. Опять убийства, и парнишка, не выдержав, сдается в милицию.

— И что? — Турецкий, тоже не выдержав длительного повествования, хлопнул рюмку коньяку.

— И то! — последовав примеру товарища, опрокинул свою порцию Грязнов. — Парнишка сдает нам фотографию девушки. Фотографию он украл у поставщика. Девушка — наркокурьер. За ней мы гоняемся уже несколько месяцев. Кроме нескольких фотографий — ничего. Сущая бестия. Ее обслуживает целый парк автомобилей. Она меняет их по нескольку раз на дню. Она меняет автомобили, внешность, явки как перчатки. Куда там Джеймсу Бонде. Так вот, со слов парня, девушка связана с Нино Свимонишвили. Об этом ему трепанул поставщик, тот самый Доктор, пока парень сидел у него дома. На самом деле никакой он не доктор, а санитар в одной из психбольниц. Там когда-то и познакомился с Выжигой этим.

— А где сам поставщик? Ну, Доктор?

— В морге. Я же говорю — хлопковые крысы. Парнишка видел, как изуродованного Доктора привезли на квартиру, где была засада. А когда наши ребята приехали на эту хату, к двум трупам, оставленным Выжигой, прибавился третий. Слушай дальше. Вследствие бдительности нашей свободной прессы — хоть изредка от нее бывает какая-то польза! — парнишка в тот же вечер со станции метро «Алтуфьевская» попадает на Петровку. Фотография девушки, нам известна только ее кличка — Тото, попадает к Володе Фрязину. У Фрязина на тот же вечер намечена операция в казино «Терек», он берет фотографию с собой. Владелица казино — Нина Свимонишвили, жена младшего Висницкого. Там обнаруживается крупная партия «китайского белка». В пункте обмена валюты. Девушка-оператор — мертва. Представитель банка, Гнездин, устроивший ее на работу, застрелен той же ночью в собственной квартире. Между прочим, после допроса, проведенного Фрязиным. Причем тем же способом, каким убит и Володя, — единственный выстрел прямо в глаз. Володя допрашивал и госпожу Свимонишвили. И, как говорит Коля Емельянов, возвращавшийся домой вместе с Фрязиным, Володя был очень оживлен и рассказал ему, что показал фотографию Тото Нине Свимонишвили и готов поклясться, что она знакома с этой девушкой. Более того, они очень похожи.

— А вы что, раньше этого не замечали? Ты говоришь, у вас есть несколько фотографий этой барышни.

— Да, есть. И ни одна из них не похожа на другую. Приедешь к нам на Петровку, посмотришь. Дальше — этой же ночью, вернее, утром убит Фрязин. Фотографии Тото при нем не обнаружили. Хотя он показывал ее Емельянову в машине. Следовательно, можно предполагать причастность Свимонишвили к убийству. — Грязнов перевел дух, затянулся сигаретой. — Акты экспертиз будут в понедельник. Послезавтра, — закончил он.

— Завтра, — поправил Турецкий, глянув на часы. — Да… — вздохнул он, закурив сигарету. — Что-то у вас трупов — как грибов в дождливую пору. А что это за Выжига такой? — неожиданно спросил он. — И фамилия странная, и поведение. В собственном-то кругу не принято друг друга кидать.

— Там своя история, — вздохнул Слава. — В Афгане воевал. Попал в плен к душманам. И насиловали, и пытали, и били. Кастрировать собирались — наши отбить успели. Ну крыша у мужика поехала. Считает себя сверхчеловеком. Он в розыске. Но думаю, далеко не уйдет. Или мы найдем, или наркодельцы. Что о нем парнишка этот, Андрей, рассказывает, и пересказывать не хочется.

— И не надо, — вздохнул Турецкий. — Господи, Слава, сколько же нас этот Афган преследовать будет? Уж более десяти лет прошло, а все аукается: от взрыва на Котляковском кладбище до вот таких уродов моральных. А кто их изуродовал?

— У Большого Брата большие ошибки, — криво усмехнулся Вячеслав. — Только расплачиваются за них маленькие люди.

— Ладно, это разговор бесперспективный. Давай Володю помянем.

Турецкий разлил коньяк. Друзья не чокаясь, выпили.

— Главное, паскуды, надпись еще оставили! — переведя дух, опять завелся Грязнов. — Совсем обнаглели. За кого они нас держат, Саша?

Турецкий молча курил.

— Висницкие и Свимонишвили… — вполголоса проговорил он, запоминая фамилии.

— Когда ты увидишь эту даму, ты скажешь наоборот: Свимонишвили и Висницкие.

— А ты ее видел?

— А как же. По телевизору неоднократно. На всяких презентациях, в светской хронике. Я ж говорю, мы уже давно хвосты подбираем.

— Что ж, будем подбирать вместе. Авось и до головы доберемся. Наливай!

Они угомонились только под утро. Ночь прошла в глухой пьянке. То ли обрушившийся на столицу циклон, то ли еще какие-либо неведомые бури подействовали на приятелей, но пили они как-то особенно горестно и ожесточенно, вспоминая своих погибших друзей, ту же Шурочку Романову, прежнюю грозную начальницу МУРа, или судмедэксперта Риту Счастливую…

Уже в середине воскресного дня, после молчаливого совместного завтрака, который по времени суток скорее соответствовал обеду, Турецкий покинул жилище друга, отправившись получать из очередного ремонта свою многострадальную «Ладу» и наводить марафет в жилище; дабы встретить завтра жену и дочь как подобает.

Поглядывая из салона троллейбуса на улицы похорошевшего за последние годы родного города, Саша незаметно для себя самого уже выстраивал в голове некие версии, которые придется отрабатывать. Его внимание вдруг привлек шикарный автомобиль, белый «линкольн», стремительно обогнавший неспешно двигавшийся троллейбус. Саша успел увидеть, что на заднем сиденье в автомобиле сидит дама. Лицо ее скрывала шляпа. «Уж не Пугачева ли променад воскресный совершает?» — подумал Александр.

Но дама, промелькнувшая мимо «важняка» как «каравелла по зеленым волнам», была вовсе не эстрадной дивой. Хотя тоже широко известной в узких кругах особой. Собственно, об этой самой даме и думал Турецкий в настоящий момент. На заднем сиденье «линкольна» восседала Нина Вахтанговна Свимонишвили.

«Линкольн» припарковался в начале Нового Арбата. Из нее выскочил сидевший рядом с водителем светловолосый телохранитель и услужливо открыл дверцу перед хозяйкой. Нина, в вечернем туалете, прошла к дверям ресторана «Прага».

Знаменитый ресторан, основанный еще в начале века купцом Тарарыкиным, принимал, как известно, в своих залах и Толстого, и Горького, и Куприна, и знаменитых художников и музыкантов. В доперестроечные времена ресторан был известен как прибежище партноменклатуры. После реставрации, проведенной новым владельцем заведения, господином Новиковым, ресторан совсем недавно открылся вновь. И тут же стал весьма популярен среди новых хозяев жизни.

Госпожа Свимонишвили в сопровождении своего неизменного спутника поднялась на второй этаж и оказалась в анфиладе поражающих роскошью залов. Позолота, хрусталь, мягкие ковры, тяжелые мраморные столешницы, мраморные же колонны. Опять позолота, хрусталь и всюду мрамор, мрамор, мрамор… «Усыпальница какая-то», — усмехнулась про себя Нино. Сама она предпочитала более простой и элегантный стиль. Они миновали Бразильский зал, где официанты расхаживали в смешных, коротких штанишках, тяжелых башмаках и шляпах. Прошли Восточный с чеканками на стенах. Затем на их пути оказался Царский зал, где гостей встречали фрейлины в кринолинах с блудливыми глазами «ночных бабочек» и метрдотель с позолоченным жезлом в руке. Нино, брезгливо глянув на весь этот маскарад, прошла еще дальше и оказалась в увитом зеленью Итальянском зале. В нем господствовали два цвета: белый и зеленый. Маленькие, на двоих, столики уютно располагались между увитыми плющом узорчатыми решетками. Приглушенно звучала лютневая музыка. Вот это помещение, пожалуй, не раздражало ее строгий вкус, и Нино чуть улыбнулась, увидев в глубине зала молодую особу, вставшую ей навстречу и приветливо помахивающую пухленькой ручкой. Нино направилась к ее столику.

— А я думала, ты заставишь меня ужинать с этими похабными фрейлинами из соседнего зала, — все так же слегка улыбаясь, проговорила она, подходя к столику.

Если бы Турецкий увидел поднявшуюся навстречу Нино девушку, он точно обалдел бы вконец. Ибо навстречу Нино шла как бы настоящая Алла Борисовна, правда лет на десять моложе даже нынешней омолодившейся примы. На девушке было короткое открытое черное платье, демонстрирующее крепенькую фигурку. На рыжие кудри была надета черная шляпка с высокой тульей. Половину лица скрывали большие темные очки.

— Боже, на кого ты похожа! — проворчала Нина Вахтанговна, оглядывая девушку и усаживаясь в предупредительно пододвинутое охранником кресло. — Мне следовало, в таком случае, вырядиться Киркоровым!

— Во-первых, я хотела тебя повеселить, а во-вторых, мне и предписано постоянно меняться. Так почему бы и не побыть один вечер любимицей публики?

— Повеселить ты мастерица, — сердито ответила Нино. — И себя, и других. Но об этом еще поговорим. Альгерис, — обратилась она к охраннику, — иди в бар посиди. Подойдешь через час.

Альгерис, с неудовольствием глядя на «Аллу Борисовну», явно медлил.

— Придешь через час, да? — чуть раздраженно повторила приказ хозяйка, и грузинский акцент ее усилился.

Мужчина несколько секунд покачался на крепких ногах и удалился.

— Я уже сделала заказ. Легкие закуски и лосось в белом вине. Шампанское. — Голос девушки все-таки был напряженным, что не могло скрыть нарочито беспечное щебетание.

Нина Вахтанговна молча закурила, ожидая, когда официант расставит на столике закуски, наполнит бокалы шампанским. Когда он наконец удалился, Нино тихо спросила девушку по-грузински:

— Как ты могла так подставиться? Как ты могла, ты — за которой гоняется весь уголовный розыск Москвы, ты — моя отрада и гордость, как ты могла оставить фотографию этому гнусному мальчишке? — Глаза Свимонишвили пылали гневом. — Если бы ты не была тем, кто ты есть, я должна была бы отдать приказ, клянусь!

— Нино, прости! — ответила по-грузински девушка и погладила пухлой ручкой тонкую руку Нины Вахтанговны. — Увлеклась на минуту! Но я же актриса, иначе я и не работала бы так успешно. Тьфу, тьфу, тьфу, — девушка суеверно поплевала через левое плечо. — А актеры имеют право на увлечения! Ты бы видела, как он ползал передо мной, как вымаливал фото на память! Чтобы всю жизнь быть уверенным, что ему не приснилось это счастье! — рассмеялась девушка, видя, что строгая Нино оттаивает. — В конце концов, что страшного произошло? Я уверена, что на Петровке уже не одна моя фотография имеется. И что? Они — там, а я — здесь!

— Страшное в том, что один из этой парочки, которая так успешно кинула твоего идиота-Доктора, сейчас сидит на Петровке и пересказываетвсе, что твой кретин-поклонник успел ему натрепать.

— Почему ты считаешь, что он что-либо натрепал?

— Потому что, прежде чем умереть, он все рассказал. Чтобы заслужить легкую смерть.

— А может, твои подручные перестарались? И Доктор все придумал, чтобы скорее заслужить смерть?

— Вах! — опять рассердилась Нино, и глаза ее потемнели. — Я не знаю, придумал ли он или нет, но я видела твою фотографию в руках следователя. Я не знаю, есть ли у них другие твои фотографии, но эту я видела собственными глазами! Что было со мной! Я едва удержалась, чтобы не выцарапать ее из рук этого Фрязина. Я потеряла самообладание! Я приказала убрать этого мента, дзынхери!

Нино, произносившая ругательство на своем родном языке, — это что-то да значило. Девушка опять погладила тонкую руку в перстнях.

— Прости меня, — ласково проговорила она, и свирепый огонь в глазах грозной Нино тут же угас.

— Состав «китайского белка» раскрыт, — уже спокойно сообщила она девушке, принимаясь за блюдо с дымящимся лососем. — Это должно было случиться рано или поздно. Вот и случилось. Собственно, нам опасаться нечего, мы в тени. Но тебе, может быть, следует на время уехать? Пока не уляжется волна активности славных органов. Поезжай отдохни, да?

— Что ты, Нино! Все каналы распространения на мне! Я, конечно, виновата. Но не до такой же степени, чтобы отлучать меня от дела! Мы потеряем кучу денег, вах! Сейчас, когда так много наработано товара, это невозможно. В конце концов, это и мой бизнес!

— Хорошо, хорошо, — улыбнулась горячности девушки Нино. — Но будь осторожна, дорогая!

— Конечно, — рассмеялась девушка. — И давай наконец выпьем за мое здоровье. Все-таки у меня день рождения, ты не забыла?

— Как я могу забыть об этом? — покачала головой Нино. — Если бы не твоя выходка с фотографией, устроили бы шумное застолье, как и полагается…

— Мне никто не нужен, кроме тебя, — перебила девушка, опасаясь новой вспышки гнева.

— Мне тоже, — ласково ответила Нина Вахтанговна, и черные глаза ее засветились нежностью. — Вот, тут подарок. От меня и Серго. И конечно, от Вано.

Свимонишвили раскрыла сумочку и достала коробочку. Девушка раскрыла ее. На черном бархате сияло бриллиантовое колье.

— Мени дэда товтхан! — восхитилась именинница. — Спасибо, дорогая, — поблагодарила она, не отрывая взгляда от подарка. — А что Серго? Когда возвращается?

— Не знаю. Там конференция какая-то будет, да и лабораторию надо проинспектировать. Вано с ним. Они с отцом неразлучны, — с холодной усмешкой ответила Нина Вахтанговна. — Я порой думаю, что они по отношению ко мне не муж и сын, а только партнеры по бизнесу. К тому же не самые преданные. — Она глубоко затянулась и добавила: — В сущности, так оно и есть.

К столику подошел Альгерис.

— Что ж, дорогая, пойдем. И будь осторожна. Помни, ты — моя единственная радость.

Дамы поднялись и покинули зал в сопровождении светловолосого телохранителя.

— Саша, ты бы приехал к нам, на Петровку, — гудел в трубку Грязнов. — Материалы в основном здесь.

— Не царское это дело — руководителю следственно-оперативной группы по подчиненным разъезжать, — шутливо кочевряжился Турецкий. — Ну да ладно, мы люди не гордые, несмотря на высокий чин и заслуги перед Отечеством. Жди, минут через двадцать буду. Но я только на час. Потом в аэропорт еду своих встречать.

Крутя баранку своего разнесчастного автомобиля, шуршащего колесами только благодаря собственному энтузиазму и напору хозяина, Саша мысленно погружался в новое дело, свалившееся на его буйную голову.

Уголовные дела, связанные с наркобизнесом, расследуются чрезвычайно трудно, это Саша знал. Строжайшая конспирация, четкая организация преступных кланов, как правило, не позволяют выйти на главарей этого бизнеса. Попадается в основном мелкая сошка: тетки, торгующие на рынках семечками, среди которых можно отыскать пакетики с анашой или маковой соломкой. Чернявые мальчики с ампулами морфина, омнопона, метадона, героина. Водители-дальнобойщики. Пойманные торговцы делают изумленные лица. Тетки голосят одно и то же: «Да я токо на минуту в туалет отлучилась, а какая-то гадина мне в товар эту пакость подбросила…» — словно разучивают текст сообща. Мальчики, все как на подбор, «купили лекарство для тяжело больного друга, а у кого — не помнят…», водители поют про то, что их «просили передать посылочку», а то и вовсе идут в глухую несознанку, и так далее. Бывают и случаи, когда непричастные к этому бизнесу люди страдают из-за собственной доброты или желания подзаработать. Саша вспомнил рассказанную одним фээсбэшником историю, как в поезде «Одесса — Москва» был задержан старичок, ветеран войны с орденской планкой на потертом пиджаке. Старичка попросили передать «посылочку для брата», пообещав, что брат встретит на перроне, и щедро заплатив за услугу. На границе старичка без труда «вычислила» служебная собака. В посылке была партия опия-сырца…

В последнее время окрепла нигерийская мафия, использующая в качестве наркокурьеров зеленых девчонок, жаждущих красивой жизни. Однако красивая жизнь этих барышень обрывается достаточно быстро. Одну из таких историй даже показали недавно по ТВ.

И сколько таких историй! Несть им числа…

Поэтому новое дело обещало быть трудным, и, может быть, малоперспективным. Но… разматывая одну из ниточек этого клубка, погиб их товарищ. И значит, они сделают все, чтобы найти виновных в его смерти и в гибели множества других людей — жертв страшного зелья.

— Вячеслав Иванович, Александр Борисович Турецкий в приемной, — прощебетала в селектор хорошенькая секретарша, стреляя в Турецкого голубенькими глазками. Турецкий, уже месяц проживавший холостяком, почувствовал некое волнение. Его организм явно чего-то требовал. «Сегодня мои приезжают!» — переключил он свои грешные (а почему, собственно, грешные? нормальные мужские…) мысли на законную супругу и любимицу дочку.

— Александр, ты что тут застрял? — поинтересовался Грязнов, уже несколько секунд маячивший на пороге собственного кабинета. Перехватив затуманенный взгляд друга, он усмехнулся и довольным голосом (вот, мол, какие у нас кадры! не все вам, «важнякам», красоток держать!) пророкотал:

— Галочка, нам кофе и бутерброды. И вызови Чирткова. И Лойко. Ты говоришь, у тебя час? — обратился он уже к другу. — Галочка, тогда только Лойко. Минут через пятнадцать.

Пропустив друга в кабинет, Слава тут же предложил:

— Коньячку тяпнем? Для поправки здоровья?

Собственно, вопрос Грязнова был вполне закономерен, учитывая высокое алкогольное напряжение предыдущих суток. И ответ Александра Борисовича можно было предугадать.

Симпатичная Галочка внесла поднос с дымящимся в чашках кофе и тарелкой, полной бутербродов. Поставив все это на маленький столик в углу кабинета, девушка крутанула очаровательной попкой и вышла.

— Откуда такие кадры? — с завистью поинтересовался Турецкий.

— Места надо знать, — хохотнул Грязнов, доставая рюмки и початую бутылку коньяка.

Выпив по паре рюмок и основательно закусив, мужчины закурили, потягивая крепкий натуральный кофе. Грязнов терпеть не мог растворимый.

— Ну что, Слава, результаты экспертиз уже есть? Вводи меня в курс, — начал разговор Турецкий.

— Как прикажете, барин, — угодливо наклонился Грязнов, недовольный приказными нотками в голосе приятеля. — Приехал всего на час и хочет узнать все, что мы тут месяцами копаем! — сердито добавил он.

— Я девочек домой заброшу и вернусь, не дуйся, — улыбнулся Турецкий.

— Вячеслав Иванович, — раздался через селектор голосок секретарши, — старший оперуполномоченный Лойко в приемной, — прощебетала Галочка.

— Пусть заходит, — как бы строгим голосом приказал Грязнов.

— Важный ты до чего, Славка, — усмехнулся Турецкий.

Олег Лойко вошел в кабинет начальника, держа в руках пухлую папку.

Мужчины расположились вдоль длинного стола, занимавшего середину кабинета.

— Ну что, Олег, начинай, — распорядился Грязнов. — Прочти нам, темным, лекцию о «китайском белочке». Только сжато, не растекайся мыслью по древу.

Лойко солидно кашлянул, поправил очки и начал:

— «Китайский белок», или триметилфентонил, обладает сильно выраженным наркотическим действием. Химический состав этого вещества был определен нашей лабораторией ЭКУ…

— Эту славную страницу можешь опустить, — перебил его Грязнов, — Александр Борисович уже проинформирован о ваших успехах.

— …по специально разработанной в лаборатории экспертно-криминалистического управления ГУВД методике, включающей и спектральный анализ вещества, — не дал сбить себя Лойко.

Турецкий внутренне усмехнулся, почему-то вспомнив знаменитого в узких кругах судмедэксперта Градуса: все спецы похожи друг на друга некоторой занудливостью. А может, в этом и есть их сила. Ведь занудливость предполагает и тщательность, и скрупулезность.

— Наркотическое действие триметилфентонила в пять с половиной тысяч раз превосходит аналогичное действие морфия. Привыкание наступает уже через две-три инъекции. Эйфория после применения длится всего два — четыре часа. А вот «ломка» чрезвычайно мучительна. И организм наркомана разрушается с невиданной скоростью. Буквально «расплавляется» серое вещество мозга, страдают почки, печень. У явившегося с повинной Андрея Левченко, в крови которого обнаружен триметилфентонил, отмечались ярко выраженные признаки привыкания к препарату и явления абстиненции. А ведь он получил всего две инъекции. Таким образом, этот препарат весьма привлекателен для наркоторговцев. Посудите сами: очень мощная, но кратковременная эйфория, моментальное привыкание делают потребителя пленником «китайского белка» практически с первой же инъекции. Синтетический состав препарата затрудняет поимку наркокурьеров. Использование служебных собак в данном случае, как вы понимаете, бесполезно. — Лойко передохнул, поправил очки, продолжил: — Два-три года тому назад на нашем черном рынке уже гулял сходный по свойствам и составу препарат. Он поступал к нам из Гонконга.

— Помню, — вставил Турецкий. — Тогда, кажется, был накрыт подпольный завод по производству этой дряни, действовавший на территории Гонконга, и канал транспортировки Гонконг — Хабаровск — Москва.

— Совершенно верно, — подтвердил Лойко, с уважением глянув на «важняка».

— Но что-то я не помню, чтобы кто-либо из крупных фигур наркобизнеса сел тогда за решетку.

— Обычное дело, — вздохнул Грязнов. — Хлопковые крысы.

Лойко улыбнулся, давая понять, что оценил метафору начальника.

— Но препарат, с которым мы имеем дело сегодня, все же отличается от прежнего «китайского белка». Его наркотический эффект и разрушительное воздействие на организм более выражены.

— Спасибо, Олег, — поблагодарил Грязнов. — А что показало судебно-медицинское исследование трупа Горностаевой?

Лойко достал акт судмедэкспертизы и прочитал:

— «Смерть Екатерины Горностаевой, оператора обменного пункта банка „Эллис“…»

Грязнов аж притоптывал по полу ногой, поторапливая обстоятельного Лойко. Но тот невозмутимо продолжал:

— «…расположенного на территории казино „Терек“, наступила от передозировки триметилфентонила. Концентрация вещества в ее крови в несколько раз превышает смертельную дозу. Смерть наступила вследствие резкого угнетения деятельности дыхательного центра. В разбитой ампуле из-под новокаина, найденной на полу обменного пункта, рядом с телом погибшей, обнаружены остатки того же триметилфентонила. Внешних повреждений на теле Горностаевой не обнаружено. Обращает на себя внимание лишь необычное место введения препарата. Следы внутривенной инъекции в виде небольшого подкожного кровоизлияния обнаружены на внутренней поверхности верхней трети плеча. Около подмышечной впадины. Эта область используется обычно наркоманами со стажем, у которых изменены и тромбированы вены в области локтевого сгиба. Однако состояние внутренних органов и кровеносных сосудов Горностаевой не позволяет утверждать, что эта женщина регулярно употребляла наркотики». Скорее, наоборот: вообще не употребляла.

— Хорошо, Олег. Александр Борисович, у вас есть вопросы к нашему уважаемому знатоку?

— Есть, — откликнулся Турецкий. — По заключению экспертов, новый «китайский белок» отличается от старого, так?

Олег кивнул.

— Следовательно, это другое вещество. А насколько легко его получить?

— Очень трудно. Препарат очень сложного состава.

— Но ведь в Гонконге его получали? Пусть и не совсем такой же.

— Там другое дело. У них эта технология очень развита. И разработкой препарата занималось не одно поколение ученых, вовлеченных мафией в этот бизнес. Прошло лет пятнадцать, прежде чем им удалось получить тот состав вещества, который и известен как «китайский белок».

— То есть вы считаете, что за два года новый препарат подобного свойства не получить?

— Без технологии — нет. Я почти уверен. Другое дело, если в руках преступников была готовая технология приготовления препарата. В виде нормативно-технической документации.

— Спасибо, — поблагодарил Турецкий.

— Спасибо, Олег, — повторил Грязнов. — Можешь идти.

Лойко не спеша собрал свои бумаги, поправил очки, с достоинством поклонился и вышел.

— Какие у тебя кадры, Грязнов! Позавидуешь!

— Кадровая политика — вот что мы должны ставить во главу угла. Кадры решают все! — проговорил Грязнов с грузинским акцентом и даже как будто сунул в рот несуществующую трубку с табаком.

— Ладно, артист, до встречи, я помчался, — рассмеялся Турецкий. — Через пару часов жди. Если, конечно, самолет не опоздает.

— Привет Ирине, — крикнул ему вслед Грязнов.

Самолет не опоздал. Турецкий стоял в толпе встречающих, нетерпеливо поглядывая через чужие головы. Наконец в потоке пассажиров рейса «София — Москва» он увидел своих девочек. Ирина, стройная, загорелая, в светлых брючках, светлой же футболке и лайковой куртке, вела за руку Нинку, одетую во что-то очень яркое. Ирина тоже увидела мужа, радостно просияв, махнула рукой, указав на главу семейства дочке. Ниночка тут же замахала ручкой с зажатой в ней маленькой сумочкой. Они почти подбежали друг к другу, проталкиваясь сквозь разделявшую их людскую толпу.

— Ну здравствуйте, мои родные. — Саша сгреб в охапку хрупкие, загорелые, пахнущие морем и солнцем фигурки.

— Папа, смотри, какая у меня сумочка, — радостно вопила Нинка, тыча в отца расшитой бисером сумочкой.

— Замечательная, — похвалил Александр, отрываясь от жены.

— Ну рассказывайте, как вы? Как отдыхалось, как погода? Как вам Солнчев бряг? — расспрашивал он, пока они ожидали багаж, и все любовался их свежестью и загаром. «Красивые они у меня, — с гордостью думал Турецкий, — и как же я соскучился!»

— Отдыхали замечательно, — улыбалась Ирина, отбрасывая за плечи длинные, еще больше посветлевшие на солнце волосы. — Во-первых, Сланчев бряг, так они сами его называют. Погода была тоже замечательная, хотя до нас там прошел какой-то жуткий циклон и смерч, но нас это не коснулось. Жили почти у самого моря, в хорошей гостинице…

Рассказывая, она то поводила плечами, то поправляла прическу, одним словом, беспощадно соблазняла бедного мужа. «Знает, как сейчас хороша, чертовка», — думал Турецкий, любуясь женой.

— Нинка, да ты хоть соскучилась по мне? — подхватил он на руки свое чадо в избытке чувств.

Чадо хитро прищурилось и отрицательно помотало головой.

— Как? — изумился отец.

— Это же по-болгарски значит — да! — радостно расхохоталась Нинка.

— Ах ты чертовка, — защекотал ее отец.

Рассказы продолжались и по дороге домой. Его девочки сидели сзади и тараторили без умолку.

— До моря буквально метров четыреста…

— Папа, а я на банане каталась…

— Это такая штука надувная, ее привязывают к катеру, детишки за нее цепляются…

— Папа, а мама каталась на водном мотоцирке…

— Мотоцикле, чудище! Рядом с курортом расположен византийский городок, Несебр, совершенно замечательный…

— А я с одним немецким мальчиком подружилась!

— Я привезла тебе кучу всяких футболок шикарных и куртку. Кожаную. На натуральном меху. Увидишь — закачаешься!

— Я и так качаюсь, как только на тебя посмотрю, — успел вставить Турецкий, поглядывая на жену в зеркальце.

— Питались в ресторанчиках. Знаешь, и недорого. Перепробовали все на свете: и болгарскую кухню, и мексиканскую, и китайскую…

— Папа, там в ресторанах фокусники фокусы всякие показывают!

— Наверное, с деньгами посетителей? — предположил Александр. — Вот они есть, а вот их и нет…

Ирина с Нинкой рассмеялись.

— Папа, а по улицам там такие трамвайчики ездят маленькие на колесиках. А рулит шофер. Мы с мамой все время на них катались.

— Там даже рикши ездят, представляешь?

— Папа, за мамой все дяденьки ухаживали…

— Что ты болтаешь, чудовище? Там и дяденек-то не было. Одни женщины с детьми.

— Так, вот с этого места, пожалуйста, поподробнее, — включился Александр.

— Да? Не было? А болгарские дяденьки? — прищурил свои синие глазенки Павлик Морозов в юбке.

— Как тебе не стыдно, Нинка? — возмутилась покрасневшая Ирина.

— Придется тяжело ранить и тяжело убить, — вздохнул Александр. — Все, приехали. Разбор полетов будет вечером.

Машина остановилась у подъезда.

— Что-то нежилым духом пахнет, — потянула носом Ирина, когда счастливое семейство оказалось наконец дома.

Она прошлась по комнатам. Увидела букет роз в высокой вазе, бутылку шампанского на столе.

Квартира сияла чистотой. Ирина от удовольствия опять покраснела.

— Почему такой порядок? Турецкий, да ты жил ли здесь?

— Вот так легкомысленные женщины, прожигающие жизнь в приморских ресторанах вместе с болгарскими жиголо, переводят стрелки на верных, преданных мужей, беззаветно строящих семейное благополучие… — трагически проговорил Александр.

— Вы что, ссоритесь? — подозрительно спросила Нинка. — Папа, мама даже ни с кем не разговаривала! Она только про тебя всем и рассказывала!

Родители расхохотались.

— Перед таким адвокатом я склоняю шляпу и голову, — поклонился дочери Александр. — Вы победили, господин Плевако!

— Кто плюнул, ты что? — надулась дочка.

— Да я шучу, маленькая моя! — затормошил дочку Саша.

Мир в семье был восстановлен.

— Все, девоньки, я побежал. А то грозный Грязнов начнет трезвонить по телефону. А вы отдыхайте.

— Что приготовить на ужин? — крикнула уже в спину убегавшему мужу Ирина.

— Что-нибудь болгарское, — гулко отозвались стены лестничной площадки.

Когда Турецкий влетел в кабинет Грязнова, там уже сидел Дима Чиртков.

— Что, встретил? Можешь не отвечать, по физиономии вижу, что все в порядке, — усмехнулся Слава. — Что ж, тогда продолжим. Если господин старший советник юстиции могут.

— Могем, могем, — одернул друга Турецкий.

— Дима, — обратился Грязнов к Чирткову, — докладывай, что у тебя?

— Вот результаты судмедэкспертиз по трупам с места происшествия по Череповецкой улице. По делу об убийствах Евгении Сапожниковой, Петра Трифонова и Даниила Карповича. — Чиртков протянул сшитые, заполненные машинописным текстом листки Турецкому. Тот принялся их просматривать. — Здесь, собственно, все ясно. По показаниям Левченко, все трое — барыги. Прошу прощения, — смутился Чиртков, глянув на Турецкого. — Я хотел сказать, лица, занимающиеся распространением наркотиков.

«При судебно-медицинском исследовании трупа Сапожниковой Е. А. установлено, что на теле Сапожниковой имеются следующие повреждения: в области головы — множественные ссадины… — Турецкий перевернул страницу, — на туловище: колото-резаная рана на передней поверхности груди в области 5 межреберья слева по окологрудинной линии. Рана проникает в левую плевральную полость, полость сердечной сорочки, полость левого желудочка, нисходящую часть грудного отдела аорты», — читал Александр.

— Ловко сделано — одним ударом, — прокомментировал он.

— Что ты хочешь? Выжига — бывший спецназовец! — ответил Грязнов. — Вот третьему потерпевшему, Даниилу Карповичу по кличке Доктор, повезло меньше: на его теле не менее десяти ножевых ранений. Его истязали, как мы знаем, совсем иные люди. А что в казино, Дима?

— В обменнике, на шприце, на поверхности стола, сейфа, на коробках с ампулами обнаружены только следы пальцев Горностаевой. Никаких других отпечатков не обнаружено. Впечатление такое, что Горностаева сама ввела себе наркотик.

— Свои впечатления пока оставь при себе, — грубовато перебил подчиненного Грязнов. — Что еще, Дима? — уже мягче спросил он, желая сгладить невольную грубость.

— Интересны результаты баллистической экспертизы, — с готовностью ответил необидчивый Чиртков. — И Володя Фрязин, и Гнездин, представитель банка «Эллис», застрелены из малокалиберного оружия, что подтверждается извлечением из тел убитых свинцовых малокалиберных пуль. И в том и в другом случае пуля прошла сквозь глазницу правого глаза убитых и застряла в тканях мозга.

— Вот как? — Турецкий с Грязновым переглянулись. — Это что-то новенькое в сегодняшнем криминальном мире.

— Эксперты ЭКУ считают, что в обоих случаях использован малокалиберный пистолет, а не винтовка. Поскольку габариты винтовок достаточно внушительны — один-полтора метра. Вряд ли преступник перемещался по городу с таким оружием. Эксперты полагают, что оружием убийства мог быть пистолет Марголина. Это спортивный пистолет, применяющийся в соответствующем виде спорта — пулевая стрельба из пистолета.

— М-да, это — материал для размышлений, — заметил Турецкий. — Почему бы ему не использовать было обычный ПМ или ТТ?

— Судя по меткости выстрела, мы имеем дело со спортсменом. А почему он избрал именно такой вид оружия, пока непонятно.

— Действительно, может быть, стрелок-спортсмен. Или бывший спортсмен, — согласился Турецкий. — А может, ему не получить разрешение на ношение оружия? Может, он уже был судим?

— Как будто они только с разрешением оружие носят, — проворчал Грязнов. — Ладно, Дмитрий Андреевич, покажи нам теперь фотографии женщины-оборотня, — приказал он.

Тяжело вздохнув в предчувствии разноса, Чиртков вынул из папки и положил перед начальником несколько фотографий. Тот передал их Турецкому. Саша стал рассматривать фото и вынужден был признать, что опознать в изображенных на них женщинах одно и то же лицо было весьма затруднительно. Разный цвет волос и глаз, даже разный овал лица и форма носа, не говоря уже об одежде, которая тоже может существенно изменить человека. Фотографии были сделаны на улице, видимо из автомобилей службы наружного наблюдения, и не все были достаточно четки. На одной из них невысокая девушка, почти подросток, с темными косичками, в сопровождении двух парней выходила с территории Птичьего рынка. Вывеска была хорошо видна на фото. На другой пожилая женщина тяжело опиралась на руку высокого, черноволосого парня. На третьей — вообще была снята группа мужчин. Но в одном из лиц, обведенном в кружок рукой опера, при пристальном рассмотрении можно было угадать женские черты. И так далее…

— Да, актриса! — вынужден был признать Турецкий. — А вы ее по московским театрам не разыскивали?

— Разыскивали, — вздохнул Чиртков. — Безуспешно.

— Как же ты мог, Дима, отдать Фрязину фотографию Тото. Да еще, как сам говоришь, самую лучшую? Ведь это же вещдок?

— Тут все совпало, Вячеслав Иванович, — оправдывался Чиртков. — Парня этого, Андрея Левченко, который с повинной пришел, привезли к нам незадолго до начала операции Володи в казино. Фрязин как увидел фото, выпросил. Он ведь несколько месяцев эти дела отслеживал по «китайскому белку», и все безрезультатно. Сами знаете, как тяжело работать, когда время все идет, а толку никакого. Не смог я ему отказать. Начальник моего отделения все же. Он надеялся, что при помощи фотографии прижмет хоть как-то Свимонишвили эту.

— Прижал… — тяжело вздохнул Грязнов. — Ну ты выговор-то уже получил?

— Получил, — опустил глаза Чиртков.

— Александр Борисович, у вас вопросы есть? — обратился Грязнов к приятелю.

— А что дали допросы посетителей и служащих казино?

— Ничего конкретного, — ответил Чиртков. — Задержанные с наркотиками все, как один, купили отраву у покойной Горностаевой. В первый раз. И больше никогда не будут. У большинства «китайский белок» изъят. Но есть и героин, и гашиш. Что касается возможной причастности кого-либо из служащих казино или свиты Свимонишвили к убийствам Фрязина и Гнездина, тоже пока ничего нет. Все служащие были на местах, все друг друга видели. Так, по крайней мере, они утверждают. Работа слишком выгодная, боятся потерять. Поэтому будут молчать, даже если что и знают.

— Что ж, спасибо. Отпустим молодую поросль? — спросил Грязнов Турецкого.

Тот кивнул. Оставшись вдвоем, мужчины закурили.

— Ну что, мастер версий? С чего начнем думу думать? — поинтересовался Слава.

— Вот именно — с чего? Собственно, перед нами два основных вопроса: выявление лаборатории этого преступного логова, производящего триметилфентонил, — раз и пути его распространения — два. Ну и, конечно, поимка убийцы Фрязина. И других убийц, естественно. Простенькие такие задачки… Я, доложу тебе, тоже времени сегодня зря не терял. Можно сказать, в Гонконг съездил. Вернее, теперь уже в Китай.

Грязнов удивленно поднял кустистые брови.

— Электронная почта, друг мой! Короче, связался я сегодня с кем бы ты думал? С господином Би Иань, бывшим шефом спецслужбы Гонконга. Помнишь такого?

— Помню, отчего же! Это когда мы в Гонконг выезжали по убийству вождя либерал-социалистов? Господина Кузьминского? ⁵

— Вот-вот.

— Почему же он бывший шеф? Разжаловали после воссоединения с исторической родиной?

— Напротив. Повысили. Теперь он первый заместитель начальника госбезопасности всей Поднебесной.

— Ого, растут люди! И что же ты от него хотел?

— Проинформировал о наших проблемах. Спросил, не располагают ли они сведениями о возрождении производства «китайского белка». Нет, не располагают, — тут же ответил Александр на немой вопрос друга. — В ответном послании Би Иань ответственно заявил, что два года назад такая лаборатория была полностью уничтожена. Производители препарата были осуждены к высшей мере. Приговор приведен в исполнение. Утрачена и сама технология производства. Это подтверждается тем, что их наркодельцы переключились на производство эфедрона. Тоже гадость та еще… Сообщил он мне и еще одну любопытную подробность: незадолго до того, как их спецслужбы накрыли подпольную лабораторию, а она действовала на территории частного фармацевтического заводика, заводик посещал гендиректор московской фармакологической фирмы «Целитель», а именно господин Сергей Висницкий. По обмену, так сказать, опытом. По данным спецслужб, Висницкий хотел купить техническую документацию на производство «китайского белка», но стороны не договорились, и он уехал ни с чем. Вот такая информация. Налил бы, что ли, рюмочку и кофейку бы предложил, — плавно перешел Турецкий к насущным проблемам своего организма.

— Это мы запросто. — Вячеслав снова достал спрятанные от молодежи рюмки и уже полупустую бутылку.

— У меня впечатление, Слава, что производство налажено снова. И где-то совсем неподалеку.

— Это тебе в командировки ездить не хочется, понятно… Жена домой вернулась, дело ясное…

— Иди ты… — рассмеялся Турецкий, радостно вспомнив, что дома его действительно ждут его девочки. — Ладно, это может быть и преждевременное предположение. — Турецкий вытянул из пачки еще одну сигарету. — Что касается распространителей «китайского белка», пусть твои ребята еще раз потрясут всех работников казино. Ты же сам знаешь, не бывает, чтобы никто ничего не видел. И не знал. А я пообщаюсь с ФСБ. Следует собрать максимум информации на все окружение Свимонишвили и Висницких. Откуда этот зловещий спортивный привет? — спросил он сам себя, имея в виду необычное оружие, из которого застрелили Володю.

— Тут хоть зацепка появилась.

— Да. Следует выяснить наличие спортивной биографии у приближенных Свимонишвили. Убить одним выстрелом, словно белку в глаз, — это надо уметь, — задумчиво произнес Саша. — Ладно, я поехал. У меня сегодня еще одна встреча, весьма интересная.

— С кем же?

— С начальником главка по фармакологии Минздрава страны Ильей Николаевичем Висницким. Хочу посмотреть на представителя преступного клана. Если, конечно, он таковым является.

В небольшой, обшитой деревянными панелями приемной у компьютера сидела темноволосая девушка в очках. Ее короткие волосы были зачесаны назад и удерживались в таком положении старомодным гребешком. Таким пользовались старушки из Сашиной светлой памяти коммуналки. И то не все.

— Моя фамилия — Турецкий, — представился Саша. — Илья Николаевич согласился принять меня в семнадцать часов.

Девушка тускло посмотрела на него сквозь толстые линзы очков в роговой оправе. Потом поднялась с места и, тяжело ступая, отправилась докладывать начальнику. Турецкий посмотрел ей вслед. Странная фигура в мешковатой шерстяной кофте и длинной юбке. «Это надо же! Во всей Москве, пожалуй, другой такой секретарши не сыщешь. Все сплошь длинноногие красотки, прямо с подиума. Где же это он подобрал такое чучело, явно не украшающее приемную?» — подумал Саша о хозяине кабинета и почему-то проникся к нему некоей симпатией: надо, пожалуй, иметь определенную смелость, чтобы держать у себя этакое пугало.

Несуразное существо вышло из кабинета начальника и махнуло Турецкому рукой: дескать, проходи, парень. Просторный кабинет начальника главка Минздрава выглядел вполне стандартно, в соответствии с, так сказать, нынешними реалиями. Единственное, что бросалось в глаза, — крайняя монотонность цветовой гаммы. Черные шкафы и стеллажи, галогеновая настольная лампа черного цвета, журнальный столик в углу кабинета с зеркальной черной поверхностью. Видимо, состояние отечественной фармакологии представлялось хозяину кабинета исключительно в черном свете. Завершающим штрихом был облик самого хозяина: за солидным письменным столом сидел мужчина лет пятидесяти в черном костюме с высоким, переходящим в обширную лысину лбом и шишковатой, словно улитка с рожками, головой. Саша даже вспомнил детские ужастики из цикла: «В одной черной, черной комнате стоял черный, черный стол…» и так далее.

— Турецкий Александр Борисович? — полувопросительно промолвил Илья Николаевич, поднимаясь из-за стола навстречу гостю. — Прошу, — указал он на конечно же черное кожаное кресло. — Чему обязан? — осведомился Висницкий, глядя на следователя усталыми печальными глазами.

Александр пребывал в растерянности. Облик хозяина кабинета скорее соответствовал некоему рыцарю Печального Образа, чем преуспевающему наркодельцу. А почему он, собственно, непременно наркоделец? — одернул себя Саша.

— Илья Николаевич, трудно вам живется? — неожиданно для себя самого спросил Александр.

Темные брови хозяина кабинета поползли вверх.

— Не понял вопроса, — недоуменно промолвил он.

— Вам, наверное, сейчас очень трудно работать. Я имею в виду необузданную свободу нашего рынка, обилие всяких фирмочек, наводнение отечественного рынка всевозможной сомнительного качества фармакологической продукцией…

— Вы совершенно правы! — воскликнул Висницкий, и бледные щеки его порозовели. — Это в самом деле черт знает что творится! Я уже перестал читать газеты и смотреть телевизор: средство от облысения, — он невольно погладил свою лысину, — средство для облысения, от бесплодия, для бесплодия, от комаров, для комаров… Представьте себе: собираются три человека — один из них бывший строитель, другой — бывший математик, а третий и вовсе подводник. И организуют фармацевтическую фирму. Но они же ни черта, простите меня, в фармакологии не смыслят!

— Но ведь нужна лицензия на право работать в этой области?

— Милый вы мой! Что такое лицензия? Бумажка! И кто ее выдает? Люди! А людей можно купить, не вам, представителю прокуратуры, это объяснять. Мы сбиваемся с ног, проводя бесконечные проверки. Но Россия — страна большая, всех не проверишь. Каждый день что-нибудь новенькое: то изымаем аспирин, который является аспирином только на двадцать процентов. Остальное — примеси. То есть препарат не очищен. То просроченные импортные лекарства. Вы знаете, сколько их гуляет на нашем рынке? А сколько…

Турецкий внимательно наблюдал за своим визави. В этом тоже состоит искусство следователя: разговорить человека, заставить его рассказывать о том, что ему важно, разволновать собеседника. А когда человек взволнован, он искренен. Висницкий был явно взволнован, говоря о своем деле. А это что-то да значило.

— Сколько раз я делал запрос в правительство…

Илья Николаевич наконец остановился.

— Хотите кофе? — спросил он совсем другим, живым голосом.

— Хочу, — улыбнулся Турецкий.

— Томочка, принеси нам кофейку, пожалуйста, — ласково попросил Висницкий через селектор.

Минуту спустя в кабинете появилось все то же несуразное создание, которое, оказывается, звали Томочкой. Создание катило перед собой сервировочный столик. На столике стояла кофеварка марки «Эйвони», сияющая — надо же! — серебристым никелем, пара черного — ну куда же без него! — стекла чашек. Турецкий невольно следил за мешковатой фигурой. Девушка сверкнула толстыми линзами очков, что-то шепнула на ухо Висницкому и неспешно удалилась.

— Это моя племянница, — поймав взгляд Турецкого, пояснил Илья Николаевич.

«Что это они так любят племянниц в секретаршах держать», — подумал Саша, вспомнив банкира Савранского ⁶.

— Собственно, не совсем моя. Но это неважно. Несчастная девушка, очень болезненная. Вот опять к доктору отпросилась.

— Илья Николаевич, раз уж у нас зашел разговор о ваших родственниках… Ваш брат тоже, кажется, глава фармацевтической фирмы?

— Почему тоже? — не понял Висницкий. — А, вот вы о чем… Но мой брат не подводник, он специалист в этой области. Брат, да будет вам известно, закончил Тбилисский университет. Он профессиональный биохимик, фармаколог, если хотите.

— Позвольте еще один вопрос: какие у вас отношения с вашей невесткой, Ниной Вахтанговной Свимонишвили?

— Какие? — напрягся Висницкий. — Нормальные родственные отношения. Я ведь вырос на Кавказе. А на Кавказе не принято отказываться от родственников без каких-либо чрезвычайных причин. А в чем, собственно, дело? — сухо осведомился Висницкий.

— Дело в том, что в принадлежащем вашей невестке казино обнаружена крупная партия наркотика. Триметилфентонила. Не знаю, в курсе ли вы этого неприятного факта.

— Я в курсе. Нина звонила мне, поскольку брата сейчас в столице нет.

— Где же он, если не секрет?

— В Петербурге. Там проходит конференция.

— Это надолго?

— Конференция продлится неделю. Брат поехал с рекламой продукции своей фирмы. Форум весьма представительный. Сергей Николаевич рассчитывает на заключение договоров с различными учреждениями северо-запада на поставку фармацевтических товаров. Так что, может быть, задержится больше чем на неделю.

— А что за продукцию выпускает фирма Сергея Николаевича?

— В основном различные иммуномодуляторы. Эти вещества представляют собой сферу профессиональных интересов моего брата. Но это слишком обширная тема, чтобы обсуждать ее сейчас.

— Верно. Что ж, давайте вернемся к казино и найденному там «китайскому белку».

— Насколько я знаю, наркотиком торговала какая-то девочка из обменного пункта, — сухо осведомился Висницкий.

— Да. И ее нашли мертвой.

— Это очень неприятно. Но при чем здесь моя невестка? Или, если угодно, при чем здесь я?

— Я просто подумал, что вы, может быть, что-либо знаете об обстоятельствах этого дела…

— То есть вы специально разговорили меня, чтобы выпытать что-либо о моей семье? — Теперь уже в голосе Висницкого звенела черкесская сталь.

— Ну что вы, Илья Николаевич, конечно нет!

Хотя, если быть искренним, Турецкому следовало ответить: конечно да!

— Так какова, собственно, цель вашего визита? — осведомился Висницкий. — Если это допрос, то меня следовало вызвать в ваше ведомство официально.

Он уже забрался в раковину, и на Турецкого были направлены враждебные рожки спрятавшейся улитки.

— Это не допрос. Если понадобится, мы вас, разумеется, вызовем. А цель моего сегодняшнего визита в следующем: я хотел проконсультироваться у вас по поводу наркотических веществ. Разновидности, свойства и так далее. Мне поручено дело о наркобизнесе. А знаний, честно говоря, не хватает, — хитрил Турецкий.

Знаний, пожалуй, хватало. Но Саше хотелось вытащить улитку из раковины.

— Я свяжу вас со специалистами, — сухо, не глядя на собеседника, ответил Висницкий. — Прошу простить, у меня дела.

— Что ж, Илья Николаевич, благодарю вас за время, которое вы мне уделили. — Саша поднялся. Было очевидно, что больше он ничего от Висницкого не добьется. Уже взявшись за ручку двери, Турецкий обернулся. — Я хочу, чтобы вы знали следующее: в ту ночь, когда в казино вашей невестки шла проверка и был установлен факт торговли наркотиками, в ту ночь погиб мой товарищ. Он был застрелен у порога собственной квартиры. За пару часов до смерти он разговаривал с вашей невесткой. Так вот. У вас, разумеется, семья. И простите, если я вторгся в запретную область. Но мой погибший товарищ — это моя семья. И я сделаю все, чтобы найти его убийц.

С этими словами Саша вышел из кабинета, прошел мимо полусонной секретарши, сидевшей как изваяние с прижатой к уху телефонной трубкой, и вышел на улицу.

Александр лавировал среди разнообразного автомобильного потока в достаточно смятенном настроении. Что же это за допрос такой? Но! Во-первых, это был и не допрос. Саша ехал на разведку. И разведка оказалась небезрезультатной. Кое-какое впечатление — надо сказать, очень неожиданное — о господине старшем Висницком он получил.

А сейчас Александр возвращался в служебный кабинет. На сегодняшний вечер у него была назначена еще одна встреча. На допрос, вызванная, как положено, повесткой, должна была явиться Нина Вахтанговна Свимонишвили.

Спустя пару часов Турецкий припарковал «Ладу» около своего дома. Запирая дверцу боевого товарища, поднял глаза. Из окон квартиры струился мягкий, желтоватый свет. Как приятно возвращаться домой, зная, что тебя ждут! Его семейная жизнь имела свою специфику. Сумасшедшая работа, а иногда и неустроенность быта, — вспомнить хотя бы капитальный ремонт дома, когда Ирина вынуждена была просить в очередной раз политического убежища от разгильдяйства мужа у своей прибалтийской тетушки (действительно, Саша вовремя не подсуетился насчет предоставления семейству пристойного временного жилья, следствием чего и стала разлука с женой и дочерью на несколько месяцев). Так вот, все эти частые разлуки вносили в их жизнь периоды отчуждения и даже охлаждения. Но эти же расставания порою наполняли их встречи до краев тем, что называется простым семейным счастьем.

Уже нажав кнопку своего этажа в тесной кабинке лифта, Саша прокручивал в голове разговор с Ниной Вахтанговной. Разговор этот, кроме впечатления от самой грузинки, ничего не дал. Чего, собственно, и следовало ожидать. Саша, сам того не ведая, задавал почти те же вопросы, что и Володя Фрязин. И получал примерно те же ответы. Госпожа Свимонишвили со стойкостью первых христиан, попавших в руки язычников, утверждала, что к торговле наркотиками в казино не имеет никакого отношения, равно как и к смерти Горностаевой («Бедная девушка! Но сама виновата: не торгуй чем попало на рабочем месте!»), равно как и к смерти Гнездина («Никчемный был человек, между нами!»), что никто из ее сотрудников не покидал стен казино в ту злополучную ночь, что девушка-наркокурьер, чью фотографию показывал ей следователь, кажется, по фамилии Фрязин («Что, тоже убит? Какое несчастье!»), — тем не менее девушка эта Нине Вахтанговне также не знакома… и так далее. Она улыбалась презрительной полуулыбкой, стряхивала тонкими, в перстнях пальцами пепел с длинной сигареты («Я закурю, вы позволите?»), и лицо ее оставалось спокойным. Но внимательный взгляд черных непроницаемых глаз был взглядом опасного, настороженного зверя. «Волчица», — вспомнил Турецкий определение, данное грузинке майором Грузановым.

Служебные мысли Александра оборвались, когда в нос ударил умопомрачительный запах жаренного с какими-то душистыми специями мяса.

— Это что, действительно болгарское блюдо? — прокричал Александр в кухню.

— Как заказывал герр советник юстиции! — откликнулась Ирина. — Мой руки — и к столу!

На покрытом белой скатертью столе царствовало фарфоровое блюдо из парадного сервиза семьи Турецких. На нем дымились куски уже упомянутого выше мяса, обложенного разнообразными овощами. Синели запеченные с чесноком баклажаны, блестели зеленые, желтые, красные ломтики болгарского перца. Исходили густым соком мясистые помидоры. На столе горели свечи, стояло шампанское. Его нарядные девочки смотрели на него одинаковым, несмотря на существенную разницу в возрасте, взглядом — взглядом отличниц, выполнивших домашнее задание и ожидающих заслуженную пятерку.

— Какие же вы у меня красавицы! — поставил пятерку строгий учитель, он же глава семейства.

…Уже засыпая и вдыхая аромат Ириных, пахнущих солнцем волос, Саша опять вспомнил Свимонишвили.

«Господи, ну что за работа такая! Даже в постели с собственной женой не отключиться!» — рассердился на себя он, пробуя отогнать неуместные мысли. Не тут-то было! Госпожа Свимонишвили уже смотрела на следователя черными настороженными глазами. Проваливающееся в сон сознание Турецкого вдруг представило грузинку волчицей, стоящей на пороге своего логова и готовой дать отпор каждому, кто покусится на ее жилище.

«Ну да, как в „Маугли“, — вспомнил Саша книжку, которую сегодня читал на ночь засыпающей Нинке. — Но та волчица защищала своих детенышей, свою семью. А кого защищает эта? Свою шкуру и свой бизнес».

Нино Свимонишвили, безусловно, защищала свой бизнес. Но она защищала и свою семью. И то и другое было верно. Но если уж говорить о семейном клане, следует признать, что члены его беспокоили Нино далеко не в равной степени.

Часть вторая СЕМЕЙНЫЙ КЛАН

Семья Висницких перебралась в Кутаиси вконце сороковых годов из Ленинграда. Переезд был связан с болезнью Илюшиного отца. Инфекционный полиартрит — это непонятное словосочетание преследовало Илью все детские годы. О нем говорили непрестанно как о тяжелом, неприятном, но — главном члене семьи, от которого, к сожалению, не избавиться. Болезнь была, видимо, следствием далекой финской войны, когда отец служил в разведроте и часами неподвижно лежал в белом маскхалате на снегу в сорокоградусные морозы, выслеживая очередного «языка». Потом была Отечественная. Николай Николаевич, закончив курсы, стал связистом и прошел войну от начала до конца без единой царапины. Он был единственным из сверстников, кто вернулся в родной двор на улице Марата. И уже в сентябре сорок пятого весь дом гулял на свадьбе старшины запаса Николая Висницкого и Танечки Кругловой, подружки по детским дворовым играм. А через семь лет после рождения Ильи в суставы Николая Николаевича вполз тот самый инфекционный полиартрит. Врачи разводили руками, ссылались на плохую наследственность — мама отца, Илюшина бабушка, умерла от той же самой болезни, — на последствия войны и в один голос советовали поменять климат. Однополчанин Николая, шумный и веселый грузин Тимур Чичиладзе, и уговорил Висницких поселиться в своем родном Кутаиси. Основным аргументом в выборе места жительства был расположенный рядом с Кутаиси знаменитый курорт Цхалтубо. Как раз «по профилю» отцовской болезни.

Илья помнил, как поразил его этот знойный, пахучий, шумный мир: горбатые, мощенные булыжником улицы, громкие крики ишаков, громогласный говор женщин, раздававшийся из оплетенных густым виноградником дворов, свешивающиеся через литые решетки тяжелые ветви деревьев с налитыми, упругими грушами и персиками.

Родители устроились работать в школу. Мама — профессиональный педагог — вела больше половины школьных предметов. Пожалуй, за исключением тех, что вел отец: трудовое и физическое воспитание, гражданская оборона. Да, этот уже скрюченный болезнью человек зачем-то вел уроки физкультуры у здоровых, вертких, сильных кутаисских ребят. Над учителем смеялись. И Илья очень болезненно переживал его смешное положение. Тем более что оно рикошетом попадало и в него, Илью. Это много лет спустя сын понял, что уроки физкультуры были для отца своеобразным протестом против неумолимо наступавшего конца. А тогда он только и слышал за своей спиной издевательские мальчишечьи голоса: «Вот идет неустрашимый Илико, сын непобедимого богатыря Нико».

Илья очень тосковал по своему северному городу с промозглым сырым ветром, ранними длинными зимними сумерками, тихими и ласковыми старушками соседками. Он ни с кем не хотел дружить. Вернее, была одна девочка… Нино Свимонишвили. Дочь известного в Кутаиси аптекаря была года на четыре младше Илюши. Его часто посылали в дом Вахтанга Свимонишвили за какими-нибудь снадобьями. Он очень хорошо помнил двухэтажный особнячок на маленькой городской площади. Первый этаж его и занимала собственно аптека, а в окнах второго этажа, где располагалась квартира Вахтанга, часто можно было увидеть тоненькую девочку с очень взрослым, строгим взглядом черных глаз. Если же девочки не было наверху, значит, она непременно была внизу, в аптеке, и помогала отцу. Однако дружбы не получилось. Заметив внимание, которое оказывает Илюша дочери аптекаря — а и как было не заметить, если они учились в одной школе, где Татьяна Анатольевна Висницкая была уже директором, — родители на корню пресекли увлечение сына. Ему было запрещено даже разговаривать с Нино.

— Одно дело — покупать лекарства. Действительно, у Вахтанга всегда есть то, чего нет у других… Другое дело — дружить с семьей, где… неизвестно чем занимаются… наркотики… — слышал четырнадцатилетний Илья разговор родителей, считавших, что их мальчик спит.

Жаркое кутаисское солнце и лечебные цхалтубские грязи не помогли Николаю Николаевичу. Он умер, оставив после себя уже двоих сыновей — семнадцатилетнего Илью и семилетнего Сергея.

А через год после окончания школы с золотой медалью Илья вернулся в свой любимый Ленинград, где поступил в химико-фармацевтический институт.

Надежда смотрела в окно. Новогодний стол был накрыт, елка мерцала в углу разноцветными огоньками, а Илюши все еще не было. Что ж, конец года, отчеты, распределение последних остатков скудных государственных подачек, которые в последние дни года обычно кидают, словно кость голодной собаке. Попробуй истратить свалившиеся будто снег на голову миллионы в последние дни года. А не успел истратить — очень хорошо! — миллионы уйдут обратно в государственный карман. Да еще и расчихвостят на очередном правительственном совещании: «Вам давали, что же вы не потратили…» Всю эту иезуитскую бухгалтерию Надежда прекрасно знала: муж был с ней полностью откровенен. Знала, что он придет поздно, но все равно сердилась до слез. Именно сегодня — надо же ей было зайти за результатами анализов именно тридцать первого декабря, — так вот, именно сегодня ей сказали, что операция неизбежна. Что из нее вырежут всю ее женскую сущность, ее женское естество. Чтобы то, что останется, могло ходить, варить обеды, читать лекции. А сколько ей отмерено этих последующих обедов, лекций — неизвестно. И нужна ли она будет Илье вот такой калекой? И все тот, первый и единственный, аборт, сделавший ее бесплодной, а теперь и тяжелобольной, а ее семейную жизнь с молчаливым, сдержанным Ильей Николаевичем полной самоистязания и истеричности.

Они познакомились в Питере, учились в одном институте. Потом Надежда узнала обстоятельства переезда их семьи в Грузию. Сначала Илья поступал в медицинский, но, получив на первом экзамене четверку, испугался, что не выдержит конкурса и ему придется возвращаться обратно. В непрестижном в те годы химико-фармацевтическом конкурса практически не было. Илья поступил без труда. Он жил в коммуналке у какой-то двоюродной тетки и был обычным бедным студентом. Разве что посылки из солнечной Грузии, дружно поедавшиеся всей группой, отличали его от однокашников. У Нади была своя история. Она была единственной дочерью секретаря одного из московских райкомов партии. В десятом классе девушку настигла первая любовь. К сожалению, предмет любви, молодой опереточный тенор, оказался женат. Это выяснилось, когда Надя была на третьем месяце беременности. В благородном семействе разразился шумный скандал, вследствие которого тенор оказался работником колымской областной филармонии. А Надя была выслана «в глушь, в Саратов», коим представлялся грозному родителю, выросшему в рязанском селе, город на Неве. Но все это было уже после злосчастного аборта, на котором настоял отец.

Потом был странный роман со старшекурсником Ильей, который и романом-то назвать было трудно. Так, притулились друг к другу два одиноких, некоммуникабельных человека.

Когда до окончания Ильей института оставалось несколько месяцев, они, испугавшись будущей неизвестно какой судьбы, где надо обретать новые привязанности, подали заявление в загс.

Тут же приехал с инспекторской проверкой Надин отец, установил родословную жениха, его отметки и перспективы и неожиданно дал «добро». После свадьбы, которая совпала с окончанием института и — надо же! — блестящим распределением Ильи Висницкого в Министерство здравоохранения, молодые переселились в столицу. Надя заканчивала обучение уже там.

Тренькнул звонок. Надежда бросилась к двери, путаясь в полах длинного вечернего платья.

— Ну наконец-то! — воскликнула она.

Илья Николаевич бережно поцеловал жену, снял добротное, но немодное пальто.

— Почему так поздно? — слегка надулась Надя.

— Потом расскажу, — ответил Илья. — Можно к столу или тебе чем-нибудь помочь? — спросил он уже из ванной.

— Какая помощь может быть нужна за полчаса до Нового года? Разве что уничтожить то, что я без тебя наготовила.

Илья Николаевич с удовольствием оглядел сияющий разнообразием стол.

— Что ж, давай проводим старый, не добром будет помянут, девяносто третий год. Знаешь, я просто поражаюсь терпению нашего народа. Ведь финансирования никакого… — начал было витийствовать Илья Николаевич.

— Давай все-таки сначала выпьем! — перебила супруга Надежда. — Налей мне водки.

Илья Николаевич удивленно поднял брови, но исполнил просьбу жены. Они выпили. Илья набросился на еду. Надя едва ковырялась вилкой в тарелке.

На экране телевизора появился Президент, поздравляющий россиян с Новым, 1994 годом, понимаешь! Илья, пережевывая холодец, принялся открывать шампанское.

«Почему он так противно жует. И почему было не прийти на полчаса раньше, чтобы не торопиться?» — раздражаясь, думала Надежда.

Илья наконец справился с бутылкой, и шампанское, пенясь, полилось в узкие высокие фужеры.

— С Новым годом, дорогая, — потянул он к ней влажные от еды губы.

— С Новым годом! — чуть не плача неизвестно от чего ответила Надежда.

Минут через десять Надя спросила:

— Так почему ты так поздно пришел?

— Встречались с Сергеем. У него проблемы в конце года. С банками. Нужно было помочь.

— С Сергеем? — возмутилась Надежда. — А он что, со своими проблемами не мог подождать? Насколько я знаю, финансовый год кончается позже, чем календарный!

— Но, Надюша, он мой брат. Зачем же усложнять ему жизнь? Я должен помогать…

— Ты должен? Ему? — Надежда, никогда не любившая и ревновавшая мужа и к брату, и особенно к его жене, завелась: — А ты в нем уверен, в своем брате? Что ты о нем знаешь? Ты в восемнадцать лет из дома уехал. Он без тебя сформировался. Второй секретарь Тбилисского горкома партии! Да они там небось с первым такими делами ворочали, еще до всякой перестройки, тебе и не снилось! Полновластные хозяева города. И что ты думаешь, он здесь под тобой тихонько сидеть будет? Обставит или подставит, помяни мое слово!

— Прекрати, Надя, он мой брат. Это я его секретарем горкома сделал.

— Не ты, а мой отец, — прошипела Надежда. — А он это помнит? Когда он о тебе за все это время вспоминал? Когда кресло горкомовское надо было получить — раз. Когда сына нужно было в институт пристроить — два. Когда горкомы разогнали и на выборах его прокатили — три.

— Перестань, Надя, Новый год все-таки. Ну что ты завелась?

— Потому что… Потому что… мне операция нужна. Еще неизвестно, выживу ли я… А ты ходишь неизвестно где… Я думала, ты на работе… А ты с братом. И Нино, конечно, с вами была, — заливалась слезами Надежда.

— Надюша, что случилось? — подошел к жене и погладил ее вздрагивающие плечи Илья.

— Ура! С Новым годом! — наперебой выкрикивали уже нетрезвые голоса.

В этом доме, расположенном в другом городе, а именно в Северной Пальмире, праздник встречали совсем не так, как в семье Висницких, — шумно и весело. У двух разнокалиберных столов, на которых выпивка явно преобладала над закуской, толпилась целая куча народу: девушки в самодельных, но весьма экстравагантных нарядах, молодые люди, преимущественно в джинсовой экипировке.

Звучала музыка, и несколько пар уже кружились в танце, держа в руках бокалы с шампанским.

На фоне всеобщего веселья выделялась пара мужчин, спорящих о чем-то возле праздничного стола. Невысокий мужчина, тыча рюмкой с водкой в собеседника, высокого, нескладного молодого человека в сдвинутой на затылок маске волка, самозабвенно доказывал:

— Субъединичные вакцины наименее иммуногенны! Они требуют определенной схемы применения!

— Но за этой технологией будущее! Пока вы будете готовить ваши традиционные препараты, противник угробит половину населения, не говоря уже о войсках, своим бактериологическим оружием!

На другом конце стола пухленькая девушка, с кнопочкой вместо носа, насмешливо улыбаясь, смотрела на увлеченную спором пару.

— Ну что, Лизок, я смотрю, Ветров твой не меняется? — насмешливо спросила она хозяйку дома.

— Сумасшедший, — вздохнула в ответ ее красивая русоволосая подружка, одетая в длинное платье, дошитое, судя по торчащим из подола ниткам, за пять минут до встречи гостей.

— Как вы вообще живете-то? Мы ведь с твоей свадьбы и не виделись.

— Да, уже почти год, — подтвердила Лиза. — Ну как живут с гением? Он — служитель высших сфер, а я — его служанка.

— И как тебе, нашей первой красавице, эта роль?

— Ну что ты привязалась? — рассердилась Лиза. — Ты же знаешь, я сделала на него ставку. На его талант, на его секретный институт. Ты же помнишь, на курсе он был самым талантливым. За кого же мне было выходить замуж, как не за него? Вот я и сделала высшую карьеру на своем уровне! Или следовало обратно в свой Актюбинск ехать, в школе химию преподавать? Ты такой судьбы мне желала?

— Да Господь с тобой! — замахала ручками подружка. — Я очень рада, что ты осталась в Питере. Только… Это раньше секретный институт был — о-го-го! А теперь что? Когда он тебе последний раз зарплату в дом приносил? Можешь не отвечать. По ниткам из твоего подола вижу, что вчера, да и то не густо.

— Стерва ты все-таки, Лидка! — вконец рассердилась Елизавета, оглядывая подол платья.

— Я, может быть, и стерва. Но стерва, которая тебя любит! Чего бы тебе было Вадима не подождать?

— Что? — вскипела Лиза. — А чего мне было ждать от твоего Вадима? Ну да, приедет, обворожит, цветов накупит, ресторанами напичкает. А через неделю улетит в свой Тьму-Тараканьск. В свой замечательный, имени не знаю кого, погранокруг. К своей замечательной полковнице. Три года такой кутерьмы — не хватит ли? И потом, он же знал, что я замуж выхожу. Что ж не приехал, не забрал меня?

— Лиза, он делает карьеру! Ты должна это понять. Но его карьера состоялась, а гению твоему вообще никакая карьера не нужна! Это же видно! Он балдеет от самого процесса работы. На таких всегда воду возят. Выжимают как лимон и бросают!

— Оставь меня в покое! Ты пришла, чтобы настроение мне испортить? — со слезами в голосе прошептала Лиза.

— Я пришла, во-первых, потому, что ты меня пригласила. Вернее, это во-вторых. А во-первых, я хотела тебе сообщить, что Вадима переводят в Москву. В Генеральный штаб. И он меня о тебе спрашивал.

Лиза испуганно посмотрела на ту сторону стола, где ее муж продолжал свой концептуальный спор.

— Но вы закопаетесь в этих многоразовых инъекциях! Представь, Игорь, что в боевых условиях тебе нужно прививать армию каждый месяц! Это же бред!

— Значит, нужны соответствующие иммуностимуляторы. Вакцина должна быть нагружена высокоиммуногенным адъювантом!

— Вот-вот. Адъюванты, стимуляторы… Так и помрешь с ним нищей… — голосом Кассандры проронила подружка и отошла от совершенно смятенной Елизаветы.

«А ты в нем уверен, в своем брате… Что ты о нем знаешь… И что ты думаешь, он… под тобой сидеть будет? Обставит или подставит, помяни мое слово», — раздавался взволнованный голос Надежды с шуршащей магнитофонной ленты.

Эту запись Серго и Нино слушали уже после новогодних праздников. Жучки в квартире старшего Висницкого были установлены с момента переезда Серго и Нино в Москву.

Супруги внимательно дослушали разговор старших Висницких.

— Ревнует Надюша Илико к тебе, да? — усмехнулся Серго, прихлебывая коньяк.

— Вай, оно мне надо! — отмахнулась Нино, полулежавшая на застеленной зеленоватым ковром тахте. — Не то слышишь, дорогой. Опасности не видишь. Эта истеричка Надежда, как всякая психически ненормальная баба, чует ситуацию подкоркой. А она своему Илико предана как собака и опасность, исходящую от нас, чувствует как зверь.

— Что ты предлагаешь? — заглянул в черные глаза жены Сергей.

— Подумать надо… — Нино откинулась на подушки.

Через пару минут она взяла телефонную трубку, пощелкала кнопками.

— Але, Надюша, дорогая, здравствуй. С Новым годом вас! Как Илико? Что-то ты невеселая, да? Показалось? Ну, хорошо. У меня для тебя подарок — набор кремов. Косметичка моя приготовила, я и на тебя взяла. Помнишь, я тебе о них говорила. Просто чудо. Когда забежишь? Приходите вместе с Илико. Ну да, понимаю. Серго тоже все на работе торчит. Ну хорошо, жду тебя, дорогая.

Положив трубку, Нино закурила, посмотрела на мужа.

— Пусть придет, расскажет, что там с ней, — задумчиво проговорила она. — Но вообще надо будет вопрос с Надеждой решать кардинально. Она постоянно будет Илье на тебя капать. И докапается. Жена — не девка, от нее не отмахнешься. А вода камень точит.

— Что значит — кардинально?

Нино не ответила мужу, рассеянно глядя на струйку сигаретного дыма.

Пару дней спустя Нина Вахтанговна сидела на кухне, наливая Надежде то коньяк, то кофе и выслушивая ее историю болезни. Нино утешала плачущую женщину, говоря общие и обычные в таких случаях фразы о том, что все образуется, что у ее знакомой Зины или Клавы был тот же самый случай, что и у Нади. И ничего — живы, даже любовников имеют. Нино курила, ласково поглаживая родственницу по плечу и уговаривая согласиться на операцию.

Надежда оттаяла. Такой разговор, именно с женщиной, был ей очень нужен. Но подруг у Нади не было. И хотя она действительно слегка ревновала мужа к Нино, в данный момент Надежда была очень благодарна ей за сочувствие. Уже совсем успокоившись, Надя собралась домой.

В этот момент в дверь позвонили. Нино, недоуменно подняв черные брови, подошла к двери. В ответ на вопрос хозяйки через дверь послышалась взволнованная грузинская речь. Нино, явно торопясь и нервничая, отперла двери. Двое молодых мужчин, кавказцев, ввалились в прихожую с большой сумкой. Они что-то наперебой говорили, видимо, ругались между собой, размахивая руками. Надя видела их жестикуляцию через отражение в висящем в прихожей большом зеркале. В общем потоке быстрой грузинской речи услышала: «Гамахлебуло». Произнеся ругательство, один из мужчин пихнул другого в бок. Его напарник, сделав шаг назад, наткнулся на стоявшую на полу сумку. В ней что-то гулко звякнуло. Нино заметалась между комнатой, где уже стояла собиравшаяся уходить Надежда, и прихожей.

Чувствуя смятение хозяйки, Надя начала одеваться. Она быстро натянула на себя шубу, потом, вспомнив, что стоит в тапочках, нагнулась за сапогами. Около правого сапожка стояла сумка пришельцев. Из маленькой дырочки около самого дна сумки торчала какая-то ампула с чуть мутноватой жидкостью. Сама не зная зачем, Надя незаметно вытянула ампулу из сумки, сунула ее за голенище сапожка, застегнула «молнию» и, быстро расцеловавшись с Нино, выскочила на улицу.

Лиза сидела у телевизора. Руки ее были заняты каким-то вязанием, а голова — очень невеселыми мыслями. Законный супруг находился рядом, у письменного стола. Он, как обычно, был погружен в научные изыскания. Шуршали листы исписанной бумаги, стучала старенькая пишущая машинка. Лиза изредка бросала на мужа оценивающий взгляд ростовщика: сколько все-таки можно взять с этого одушевленного предмета в домашних тапочках? Собственно, его и одушевленным-то можно было назвать с большой натяжкой — супруг существовал только в ряду своих формул. Правда, его взор оживлялся и наполнялся нежностью и при взгляде на нее, Лизу. Муж ее очень любил, это общеизвестно. Но как любил? Вот так, как сейчас: сидя спиной и бормоча что-то под свой ученый нос. Ему не нужны ни театры, ни концерты, ни поездки за город. Даже встречи с друзьями неминуемо превращались в очередной научный диспут. Все это имело смысл терпеть при наличии достатка и известности, на что и рассчитывала Елизавета, связывая судьбу с Игорем Ветровым. «Как, это и есть жена всемирно известного молодого ученого Ветрова, его, так сказать, Муза? Как хороша! Представьте меня, пожалуйста, этой красавице!» — такие слова чудились Елизавете. Их должен был произносить какой-нибудь дипломат или, еще лучше, миллионер — покровитель и спонсор молодых талантливых ученых. И их жен. А происходить эта волнующая сцена должна была на банкете после завершения какого-нибудь международного симпозиума, где Ветров должен был бы сообщить коллегам о сделанном им гениальном открытии, которое молодой ученый посвящает своей обожаемой жене. Вот как должна была протекать их жизнь!

Кто-нибудь посторонний, сумей он проникнуть в белокурую головку Лизы и прочесть ее мысли, решил бы, что бедная женщина страдает тяжелым душевным недугом. Попросту говоря — сумасшедшая. Но дело в том, что у Елизаветы были основания представлять свое семейное будущее именно так. Игорь Ветров был действительно незаурядным ученым. С детства считавшийся вундеркиндом мальчик не уставал удивлять окружающих и по мере взросления. Он был участником всех всесоюзных школьных олимпиад по химии, где был неизменным победителем. В студенческие годы он мимоходом подготовил курсовую работу, которую испуганные преподаватели называли в кулуарах настоящим научным открытием, заслуживающим докторской степени. Слава Игоря давно вышла за пределы родного университета и родного Питера. Все чаще ему вслед священным шепотом произносилось слово: «Гениальный!»

Естественно, для Елизаветы, первой красавицы курса, родом из далекого Актюбинска, было делом чести не только остаться в городе на Неве, но и взять в мужья именно этого отрешенного от мирской суеты гения. Тем более что дело шло к распределению, а бесконечный роман с дядюшкой Лидки, уже немолодым полковником, стал походить на вялотекущую шизофрению и никаких перспектив не сулил. Между подружками по общежитию было даже заключено пари по поводу серьезных намерений Елизаветы взять эту «башню из слоновой кости». Девчонки хохотали, что Ветров понятия не имеет, что такое женщина и зачем она вообще нужна. Обычные девичьи приемы в виде опускания ресниц и прочей невинной чепухи не оказывали на Ветрова никакого воздействия. Видимо, чтобы обратить на себя внимание, в данном случае требовались более решительные меры.

Так оно и оказалось. Что, впрочем, существенно облегчило выполнение поставленной Лизой задачи. Как-то субботним майским днем, когда все взрослое население Петербурга уже колготится на дачных участках, Лиза забежала к Игорю домой, чтобы гений проконсультировал бедную девушку перед экзаменом. Да так и загостилась на два дня. Уже через час после начала консультации Ветров был перемещен в родительскую спальню, где произошло открытие схимнику других ценностей жизни. Полная неосведомленность Игоря в данном вопросе с лихвой восполнялась опытностью его партнерши. Вновь посвященный был столь потрясен, что уже утром следующего, воскресного дня, стоя на коленях перед обнаженной Елизаветой, возлежащей на родительском ложе в позе Данаи, сделал предложение.

Общежитие ликовало. Успех пусть самой яркой, но все же провинциальной Золушки в святом деле завоевывания столичных принцев вселял надежду и в остальных…

На первых порах все складывалось более чем удачно. Приехавшие с дачи со своими мотыгами престарелые родители Игоря были, конечно, несказанно удивлены, застав сына в обнимку с белокурым созданием. Но перечить не стали. Игорь был поздним, беззаветно любимым ребенком.

Вскоре по настоянию молодой невестки, которой их сын ни в чем не противоречил, трехкомнатная родительская квартирка превратилась в двухкомнатное гнездышко в районе престижных новостроек. Оставшаяся при размене комната и дачный участок в пригородном садоводстве превратились в славный, по словам Лизы, домик в Пушкинских Горах, куда переехали свекор со свекровью. Таким образом, предприимчивая молодая женщина выполнила сразу две задачи: решила свой квартирный вопрос — раз и избавилась от присутствия родителей мужа — два.

Первая неприятность случилась после окончания университета. Ее гениальный муж, несмотря на кучу самых интересных предложений, неожиданно поступил на работу в закрытый институт военной медицины. Это решение лишало его возможности выезда за рубеж минимум лет на десять. Истерики Елизаветы по этому поводу ни к чему не привели. Ветров угрюмо отвечал, что данный институт прекрасно оборудован и занимается проблемами, которые ему интересны. Все! Больше ему ничего не нужно. Елизавета впервые столкнулась с непреклонным упрямством мужа. Разводиться она в тот момент еще не решилась, но о правильности сделанного выбора крепко задумалась. А дальше…

Дальше всем известно. Потенциальные военные противники исчезли. Исчезли и заказы, которые получал институт Игоря. Дружба с бывшими противниками привела к тому, что большинство населения страны потеряло возможность работать по специальности.

«Но мой-то никуда не уйдет из своей дурацкой лаборатории, — думала Лиза, злобно поглядывая в сторону мужа. — Так и будем нищими, тут Лидка права на все сто!» — вспомнила Лиза слова подружки, сказанные в новогоднюю ночь.

— Интересно, когда вам в следующий раз зарплату выдадут? — желчно поинтересовалась она у тощей мужниной спины.

— Что?

Муж вздрогнул от неожиданности, резко повернулся к Лизе. Дешевая домашняя ковбойка (она же по совместительству и служебная рубашка) шумно треснула под мышкой ученого.

— Ну вот, разорвал рубашку! — вскрикнула Елизавета. — Учти, новую покупать не буду!

— И не надо, — спокойно отреагировал супруг. — Я ее под свитер носить буду.

— Так на какое время мне растягивать предновогоднюю зарплату? — повторила вопрос Лиза. Ей явно хотелось поссориться, но с Ветровым это было сделать не так-то просто.

— Растягивай на подольше, — миролюбиво ответил он.

— То есть на год? Или еще на подольше? — попыталась уточнить жена.

— Может быть, может быть, — рассеянно ответил супруг, снова погрузившись в бумаги.

— Что ты там делаешь, я не понимаю?

— Готовлю отчет по тринадцатой теме. Завтра приезжает генералитет.

— Боже, какой отчет, какой генералитет?! Вам же ни черта не платят, а ты как зомби какой-то. Как в фильме «Мертвый сезон» нацист хотел создать человека-пекаря, человека-пахаря. А ты готовый человек-химик. У тебя внутри одни формулы химические!

— Может быть, может быть… — все так же рассеянно вторил рефреном муж.

Тьфу! Ну как тут разрядиться?! Господи, за что такое наказание? Лиза даже спицы бросила от злости. Тут зазвонил телефон. Лидкин голос радостно заверещал:

— Подруга, что ты там делаешь?

— Как всегда, сижу у ноги мужа, — сердито ответила красавица.

— Долой рабство! — весело прокричала в трубку Лида. — Тут один молодой генерал приехал. Хочет тебя видеть. Вадька, перестань, — захохотала она. — Это он трубку вырывает, — пояснила Лида подруге. — Передаю трубочку.

Лиза почувствовала, что стремительно краснеет. К счастью, законный супруг от своего отчета не оторвался.

— Лизонька, — услышала она знакомый вкрадчивый голос Вадима. — Здравствуй, я так рад тебя слышать!

Но слышать генерал ничего не мог, поскольку Лиза не отвечала.

— Ты не можешь говорить? — догадался бывший пограничник.

— Да, — пролепетала растерянная Лиза.

Генерал понимающе рассмеялся.

— Тогда буду говорить я. Приглашаю вас с Лидусей завтра на природу. Съездим за город. Погода чудесная. В снежки поиграем, — опять рассмеялся Вадим. — А потом я обещаю прекрасным дамам роскошный обед в каком-нибудь ресторанчике. Идет? Отвечай только одно слово — да или нет.

— Да, — пролепетала Лиза.

— Ну и прекрасно. Передаю трубку Лидуське. Договаривайтесь о времени.

Когда время встречи было согласовано, Лиза тихо опустила трубку на рычаг.

— Что случилось? — спросил вдруг супруг, обратив внимание на необычайную тишину в комнате.

Он обернулся. Жена опустила голову в свое вязание. Мелькали спицы, отбрасывая на стены отраженные лучики дешевого светильника.

— Кто звонил? — снова спросил Игорь.

— Это Лида. Приглашает завтра за город, — ответила женщина, не поднимая головы.

— Ну, конечно, поезжай, — разрешил муж. — А то ты совсем заскучала со мной, девочка моя!

Он потянулся к жене, ухватил ее запястье, притянул женщину к себе. Распахнув ворот халатика, принялся целовать белую, гладкую кожу. Лиза смотрела мимо него в темное, полузакрытое шторой окно. Ее мысли были заняты другим мужчиной.

Елизавета выскочила на улицу, торопливо завернула за угол. Черный «форд» уже стоял в условленном месте. Передняя дверца распахнулась, из машины вышел Вадим, стремительно шагнул навстречу Лизе, сжал ее пальцы.

— Как я рад тебя видеть! — с чувством проговорил он, целуя Лизины ладони. — Ты стала еще красивее!

Он усадил Лизу на заднее сиденье автомобиля, сел рядом.

— А где же Лида? — удивилась женщина, не обнаружив в машине своей подруги.

— Она внезапно расхворалась, — торопливо говорил Вадим, все сжимая Лизины пальчики. — Что-то там женское, — хихикнул он. — Но я даже рад, что так получилось. Мне очень хотелось побыть с тобой наедине.

Машина бесшумно неслась по городским улицам. Редкое в зимнем Питере солнце вовсю сияло начищенным самоваром, отражаясь сначала в куполе Спаса на крови, затем в шпиле Петропавловки. Степенный, средних лет водитель уверенно вел машину, бойко лавируя в автомобильном потоке. Они проскочили Троицкий мост, стрелой пролетели Каменноостровский проспект, и все светофоры приветствовали их исключительно зеленым светом.

Лиза, ошеломленная встречей, быстрой ездой и жаркими поцелуями пахнущего дорогим парфюмом генерала, едва не теряла сознание.

— Где мы? — ошеломленно спросила она, когда «форд» остановился у невысокого свежевыкрашенного особняка.

— Это Каменный остров, дорогая. Разве ты не знаешь о существовании этого государства в государстве?

Лиза, разумеется, знала о закрытых для простых смертных каменноостровских резиденциях. Но не предполагала, что ее бывший интимный друг вхож в этот неприступный мир. Оказывается, вхож!

Елизавета не успела рассмотреть шикарный трехкомнатный номер, поскольку, едва дверь за ними затворилась, Вадим подхватил Лизу на руки и отнес в спальню. Там они и провели весь день.

После страстных объятий Лиза расплакалась.

— Как ты мог допустить, чтобы я связала судьбу с этим дурацким мальчишкой? Я глубоко несчастна! Я все время вспоминаю тебя и сравниваю его с тобой!

— И как? — самодовольно спросил генерал.

— Никак! — сердито отозвалась Лиза. — Он тебе в подметки не годится!

— Но ведь ты сама его выбрала, — слегка пожурил возлюбленную Вадим.

— А что мне оставалось делать? Ты ничего не предпринимал. А годы идут. Мне пришлось решать свою судьбу. А ты… ты приручил меня и оставил… — Елизавета так вошла в роль, что слезы ручьем полились из ее глаз. — А ведь мы в ответе за тех, кого приручили! — размазывая соленую влагу по щекам, вспомнила красавица давно, к сожалению, ставшую расхожей фразу.

— Ну-ну, моя маленькая, не надо плакать. — Генерал ласково сцеловывал слезы девушки. — Ты должна понять, я был тогда не волен в своей судьбе. Я не мог позволить себе развестись с женой перед самым переводом в Москву! Ты не представляешь, как я сам страдал весь этот год! Ежедневно ложиться в постель с этой старой, пропахшей мазями неряхой! Приходилось путаться черт знает с кем…

Генерал оборвал себя, сообразив, что говорит что-то лишнее, явно не соответствующее моменту. Елизавета предпочла не заметить его оплошности и ласково погладила генерала по лысеющей голове.

— Но теперь я в Москве! Цель достигнута! А в столице на такие мелочи, как развод, смотрят куда более лояльно. Теперь, моя девочка, моя звездочка, все будет иначе.

Вадим откупорил бутылку шампанского и наполнил бокалы.

— Послушай меня, рыбка моя. Моя дуреха-полковница осталась в Приморье, она так и не станет генеральшей! Я намеренно уехал один. За этот год я в полной мере осознал, как ты дорога мне. Завтра же я увезу тебя с собой в Москву. Развод — дело техники. Мои люди этим займутся, мы все вопросы решим быстро. Я делаю тебе официальное предложение. Будь моей генеральшей, моей командиршей, моим, в конце концов, материально ответственным лицом!

Сделав таким неуклюжим образом предложение, Вадим чокнулся с опустившей очи долу Елизаветой.

— Согласна?

Елизавета чуть кивнула хорошенькой головкой.

— Вот за это и выпьем!

Они чокнулись. Генерал, шумно глотая, опустошил свой бокал. Лиза деликатно сделала два глоточка.

— Горько, — шепотом проговорил новоявленный жених и припал к пухлым губам Лизы. — А не бросишь меня? — минуту спустя спросил Вадим возлюбленную, грозно вперившись в нее желтоватыми глазками с уже набрякшими под ними мешочками. — Все-таки двадцать три года разницы!

— Это такая ерунда! Сейчас в моде и более существенная разница, — отвечала лежавшая в его объятиях возлюбленная. — Но как же Ветров? Как я ему скажу? Он с ума сойдет…

— Какой Ветров? — Генерал уже опять осыпал поцелуями нежную кожу. — При чем тут какой-то Ветров? Знать ничего не хочу. Ты сегодня же останешься здесь. А завтра мы улетим.

— Как хорошо, когда за тебя все решают, — промурлыкала Елизавета, отдаваясь страстным объятиям. Ее затуманенную ласками и шампанским головку не посетила простая мысль, что она, в сущности, тоже кое-кого приручила за это время. И тоже должна, следовательно, нести ответственность за своего гениального и неприспособленного к реальной жизни мужа.

Между тем гениальный ученый не ведал о нависшей над его семейной жизнью опасности.

Игорь Ветров, перепрыгивая через ступеньки, поднимался по лестнице родного института. На площадке третьего этажа, нервно затягиваясь сигаретой, его поджидал родной начальник, низенький и пузатый Семен Ильич Лившиц.

— Ну наконец-то, — воскликнул он, увидев молодое дарование. — Тут такое творится! Генералов наехало — пропасть! У них там какие-то свои разборки очередные — какие-то институты объединять собираются, кого-то, следовательно, сокращать. Так подавай им немедленно отчет по тринадцатой теме! Будут этими отчетами в подкидного дурака друг с другом играть! — сердился шеф. — Я уж объяснял нашему, не к ночи будь помянут, директору, что заключительный отчет по теме мы сдаем через три месяца. Что за день материалы по принципиально новой разработке не подготовить. Но куда там! Он ведь и сам генерал. А у них, как известно, одна извилина, и та проспиртована. «Молчать, когда спрашивают! Здесь вам не тут!» Сам знаешь. Короче, я в предынфарктном состоянии. Почему я не уехал на историческую родину? Боже ж ты мой! — совсем уже взвыл начальник, когда они подошли к залу ученого совета.

— Ну, спаси Господи, — перекрестился доктор биологических наук. — Давай, Ветров, на тебя вся Европа смотрит!

Ветров распахнул высокую дверь, попытался пропустить начальника вперед.

— Нет уж, я за тобой, — малодушно прошептал тот, прячась за спину подчиненного, и в глазах его застыла вековая скорбь всего еврейского народа.

В просторной аудитории было тесно от генеральских мундиров. Около степенных военачальников суетились несколько полковников. Среди сверкающих погон сиротливо жались одинокие фигурки в белых халатах — жалкие остатки личного состава института. Среди них Ветров увидел Генриетту Вольдемаровну, одну из старейших и любимейших им сотрудниц.

Все это он отмечал краем глаза, уже подходя к кафедре, за которой стоял директор. Генерал старался сохранять бравый вид, что удавалось ему явно с большим трудом. Увидев Ветрова, директор воспрял, как приговоренный, которому объявили указ о помиловании.

— Слово предоставляется ответственному исполнителю по теме номер тринадцать Игорю Владиславовичу Ветрову.

С явным облегчением директор покинул кафедру и, одернув мундир, сел в первом ряду, около самого главного генерала.

— …Таким образом, разработана принципиально новая концепция создания профилактических и диагностических препаратов. Полипептидные вакцины и диагностикумы не требуют громоздких схем выделения и очистки необходимого субстрата. В отличие от традиционных методов аттенуации возбудителя при использовании предложенной методологии мы получаем препарат с заранее известными свойствами. Как показали клинические испытания, полученные нами препараты высокоиммуногенны. Высокие протективные свойства связаны с применением липосомной технологии и включением в состав вакцин ряда иммуномодуляторов.

Заключаю. В рамках отчетной темы нам удалось синтезировать полипептидные вакцины против таких особо опасных инфекций, как… — Ветров перечислил страшные для простого обывателя болезни. — А также подготовить ряд диагностических тестов, пригодных для использования в полевых условиях. Это… — Игорь Вячеславович перечислил и тесты. — Полученные результаты статистически обработаны и оформлены в виде полного, заключительного отчета по теме. — Ветров тряхнул перед аудиторией толстой пачкой машинописных страниц. — Благодарю за внимание.

По аудитории пронесся легкий шелест. Директор смотрел на Ветрова взглядом влюбленного поручика. Самый главный из боевых генералов оторвал тучное тело от кресла. Сидевший рядом директор услужливо помог товарищу по оружию, поддерживая того за локоток.

— Подойди-ка, сынок, — ласково позвал генерал-лейтенант докладчика. — Ну, утешил, утешил… — Генерал даже как будто приобнял молодого человека. — А вы говорите, не можем, — отыскал генерал-лейтенант глазами Семена Ильича. — Все вы можете, если захочете! Захотите, — поправил сам себя генерал. — Спасибо, сынок, — еще раз приобнял генерал Ветрова. — Ну что? — гаркнул вояка на свою свиту и остановился орлиным взором на стоявшем рядом директоре института. — Будет теперь чем по столу стукнуть, понимаешь!

Директор подобострастно рассмеялся.

— Чаем-то угостишь, Степа? — обратился генерал-лейтенант к директору.

— Товарищ генерал-лейтенант, — проблеял вдруг Семен Ильич. — Хотелось бы напомнить, что финансирование по этой теме не поступает уже год. Мы на свои деньги покупаем и кормим лабораторных животных, — высоким голосом прорыдал начальник Игоря, ужасаясь собственной смелости.

— А нам что, поступает? — сурово перебил его генерал-лейтенант. — И нам не поступает. Сейчас никому не поступает! А и зачем вам финансирование, когда вы и безо всякого финансирования вон какие результаты выдаете?! — громогласно пошутил военачальник.

Свита дружно рассмеялась.

— Это Лившиц, — указывая кривым пальцем на Семена Ильича, объяснил его бестактность директор. — Что поделаешь, человек пенсионного возраста, со старыми, так сказать, установками. Вы ведь у нас пенсионного возраста, Семен Ильич, так ведь? — ласково спросил директор.

— То-то и оно! Со старыми установками! А мы не за финансирование работаем, а за державу! Нам, понимаешь, за державу обидно! — распалился генерал-полковник. — Держите, понимаешь, пенсионеров. Вот денег и не хватает. А надо поддерживать талантливую молодежь!

На Лившица было страшно смотреть. Он, жалко улыбаясь, сосал валидол.

— Ну ладно, — отвернулся от поверженного генерал-лейтенант. — Чаем-то угостишь, Степан? — повторил он, повернувшись к директору.

— Конечно! — живо откликнулся тот. — Прошу, товарищ генерал.

Свита кинулась открывать двери.

— Сейчас посмотрим, какой у тебя чай, — рокотал уже из коридора генерал-лейтенант, — сколько в нем градусов. А секретарша у тебя есть? Сейчас посмотрим, какая у тебя секретарша…

Ветров с усмешкой наблюдал, как толпа покидала аудиторию, вытекая в коридор. Последним протиснулся дрожащий Семен Ильич, собиравшийся, видимо, заглаживать свою бестактность.

Ветров тоже покинул помещение, спустился этажом ниже, стукнул костяшкой пальцев в одну из дверей.

— Входите, — послышался глуховатый женский голос. — А, герой нашего времени! — поприветствовала входящего Генриетта Вольдемаровна.

Она оторвалась от компьютера, сняла очки, растерла живые, в веселых морщинках глаза.

— Ну садитесь. Слышала, слышала. Фурор, триумф и так далее. Тридцать минут, которые потрясли всех!

Ветров хмыкнул, сел на высокий табурет, крутанулся.

— Кофе попьете? Там, — она выразительно ткнула пальцем вверх, — вам, конечно, не предложили?

Ветров отрицательно мотнул головой, крутанулся на табурете в другую сторону.

— Ну молчите, молчите. Знаю, устали. Я буду болтать, а вы отдыхайте.

Женщина поднялась, включила электроплитку, поставила на нее медную, с деревянной ручкой турку.

— Кофе у меня отменный. Угощаю только самых дорогих гостей.

Она открыла жестяную банку, и комната наполнилась умопомрачительным ароматом свежесмолотого кофе. Душистый порошок перекочевал в кофеварку, за ним последовал кусочек сахара, какая-то особая, отстоянная вода. Генриетта помешивала пахучую смесь, добавляя в нее то щепотку соли, то молотый черный перец.

— Это суп? — не выдержал наконец Игорь.

— Это кофе по-турецки, мальчик! Опять-таки только для исключительных гостей. А то кто вас побалует? Жена-то поди не балует?

Игорь задумался:

— А зачем ей? Я ее и так люблю.

— Эх, цены вы себе не знаете! — Генриетта разлила по маленьким чашечкам густой, почти черный напиток. — Пейте! Цены вы себе не знаете… — задумчиво повторила она. — Уезжать вам отсюда надо. Высосут вас здесь и выбросят.

— Кто?

— И начальник ваш, и директор наш… — Она затянулась беломориной. — А то глядите, жена бросит.

— Почему? — удивился гений.

— Потому что это вы у нас отрешенный, блаженный и оглашенный. А супруга ваша вполне земная женщина. Я ведь ее на вашей свадьбе наблюдала. А я в женщинах разбираюсь, уж поверьте.

— Ну и?..

— Ну и чем вы собираетесь ее пленять?

— Любовью.

— Любовь — штука, конечно, высокая. Но может и улететь, если ее не удерживать вполне земными ценностями. Достатком, положением в обществе и так далее. Положение у вас, правда, есть, хоть и в довольно узких кругах. Чего не скажешь о достатке… Так что одна вам дорога — в заграничный казенный дом. Там вас хоть оценят по достоинству.

— Секретность, — вздохнул Ветров.

— Ну так и уходите из института. Здесь вами питаются как вурдалаки, прости меня Господи! Я к Семену неплохо отношусь, все-таки учились вместе. Но ведь он давно уже импотент научный. А директор наш? И говорить не хочется… Высосут вас как лимон и выбросят. Так что бегите из нашей конторы, как ни больно мне это говорить. Попаситесь на вольных хлебах. В фирму какую-нибудь пристройтесь. Сейчас такие возможности есть. А потом вперед! А то смотрите, пропадете в нашем родном отечестве ни за грош. Здесь нынче мозги никому не нужны. Дураков обманывать легче. А за границей и работу будете иметь, и красавица ваша ценить вас будет. Ну как вам мои наставления?

— Я подумаю, — ответил Ветров.

К сожалению, Генриетта Вольдемаровна безнадежно опоздала со своими советами.

Сергей Николаевич снимал стресс прошедшего рабочего дня при помощи своей длинноногой секретарши. Но расслабиться вполной мере в этот вечер Висницкому не удалось. Едва они устроились в кресле, запиликала «дельта».

— Сергей, у нас неприятности, — услышал он в трубке голос законной супруги, Нины Вахтанговны. — Немедленно выезжай!

Чертыхнувшись, Сергей Николаевич наскоро завершил начатое, затем снял с себя легонькое тело, поставил секретаршу на пол, похлопал девушку по голенькой попке, ласково шепнул ей: «Прости, рыбуля» — и покинул кабинет.

Через несколько минут он уже рассеянно смотрел сквозь окно «шевроле» на празднично разукрашенные витрины магазинов, на снующие толпы прохожих. То тут, то там попадались шумные, пьяные компании. То и дело какой-нибудь подвыпивший мужик норовил попасть под колеса.

— Да когда же эти праздники кончатся! — в сердцах проворчал пожилой водитель.

— До старого Нового года терпи! — откликнулся сидевший рядом с ним охранник Висницкого.

— Вон Задорного послушай, он хорошо про эти праздники говорит. Слышь, у какого еще народа старый Новый год бывает? — И охранник заржал. — Вы, Сергей Николаевич, слышали, как он базарит? — И охранник принялся пересказывать всем известную миниатюру сатирика про уникальность русской нации.

— Замолкни, — оборвал его Висницкий, который терпеть не мог пересказа чужих шуток.

Охранник обиженно замолчал.

«Да, в Грузии тоже любят праздники, но никто никогда не напивается. Это позор для мужчины — быть пьяным. Как говорят японцы, это значит — потерять лицо», — думал младший Висницкий, глядя сквозь затемненное стекло автомобиля.

…Он любил Грузию, как любят свою малую Родину. В отличие от старшего брата Сергей родился уже в Кутаиси. Знойный, с вымощенными булыжником мостовыми город был его родным городом. Шумные кутаисские мальчишки были его друзьями. А вот собственный старший брат — нелюдимый, замкнутый Илья — непонятным, чужим человеком, к которому в детстве Сережа испытывал чуть ли не священный трепет. Маленькому Сереже казалось, что Илью заворожила сказочная Снежная королева, проживавшая, как считал Сережа, в далеком северном городе Ленинграде. И когда мама впервые привезла его, пятилетнего мальчика, вместе с Ильей в Ленинград, а это тоже было под Новый год, Сережа все высматривал среди заснеженных улиц высокую женщину в белой одежде, которая возьмет за руку его старшего брата и уведет за собой складывать из кусочков льда слово «вечность»… А как хотелось маленькому Сереже, чтобы брат, десятью годами старше его, был его защитой в уличных драках, был его советчиком, его опорой. Куда там! Мальчишки смеялись над слабым, худеньким Ильей.

— Вот идет неустрашимый Илико, сын непобедимого богатыря Нико!

Сколько раз он слышал эти слова за спиной Ильи и ненавидел в эти моменты и его, и своего больного отца. Хорошо, что брат уехал из Кутаиси сразу после окончания школы, а то пришло бы время, когда Сергею пришлось бы защищать его в неизбежных уличных потасовках.

Сергей Николаевич глубоко вздохнул. Автомобиль все скользил по вечерним улицам, в машине стояла предупредительная тишина. Чего-чего, а послушания от своих помощников Сергей добиваться умел.

Да, чего только не придет в голову в новогодние дни! Вот и воспоминания всякие ни к селу ни к городу…

Впрочем, все мы родом из детства — не нами сказано! Если бы в детстве Сергея присутствовали мудрые, заботливые мужчины, возможно, он, Сергей Николаевич, вырос бы совсем другим человеком. А каким? Сухим педантом, как старший брат? Это сегодня-то, когда только ленивый не делает денег, наплевав на все правила и законы? Или рефлексирующим, неадекватно оценивающим себя, как его отец? Нет уж! Что ни делается — все к лучшему, опять вздохнул Сергей Николаевич. Раннее сиротство и отъезд старшего брата научили его полагаться только на себя. И отстаивать свое место под солнцем! Он и сумел сделать правильно самый первый в своей взрослой жизни шаг — жениться! Когда дядя Вахтанг, глава кутаисской мафии, предложил ему руку своей дочери Нино, Сергей не раздумывая согласился. Пусть она была на восемь лет старше Сергея. Пусть она была обручена с лихим джигитом Ладо Чарквиадзе, погибшим в какой-то нелепой перестрелке, и досталась Сергею уже не девушкой. А если бы она была девственницей, разве породнился бы могучий Вахтанг Свимонишвили с сыном вдовы — директрисы местной школы? Сомнительно. После смерти Ладо Нину отправили к старшей дочери Вахтанга, жившей в далеком горном ауле. Целый год залечивала душевную травму Нино Свимонишвили. А затем вернулась в отчий дом. Да не одна. Привезла и старшую сестру, тоже внезапно овдовевшую, да еще и полугодовалую племянницу Тамрико. Тут-то Вахтанг и объявил дочери о предстоящем замужестве. Некоторая пикантность ситуации заключалась еще и в том, что Нино несомненно нравилась старшему брату еще во времена его отрочества. А досадить Илье, каждую минуту доказывать этому сухарю, что он, Сергей, умнее, деловитее, удачливее, стало одним из главных удовольствий его взрослой жизни. Безответная детская любовь к брату переросла с годами в тщательно скрываемую враждебность, если не ненависть. Ведь от любви до ненависти — один шаг. Опять-таки не нами сказано.

Сергей Николаевич вспомнил свою свадьбу. Накрытые в саду Вахтанга богатые столы. Гостей, среди которых были первые лица республики. Обилие яств, вин, запахи жарящихся на углях шашлыков. Во время торжества, когда первый секретарь компартии Грузии уже поздравил молодых и застолье радостно раскрепостилось, расцвечиваясь фейерверком кавказских тостов, Вахтанг призвал своего новоявленного зятя на веранду.

— Мальчик мой, я в тебя верю, — сказал тогда грозный Вахтанг. — Я вижу, что мы — одной крови, пусть и разной по всяким там медицинским группам. Я доверяю тебе Нино. Она никогда тебя не полюбит. Ты должен это знать. Она любила только Ладо, она однолюбка. Но… Ладо погиб, а она осталась. Она будет тебе хорошей женой. Она будет с тобой и со мной в одном деле. А дела связывают людей гораздо прочнее, чем любовь.

Так сказал старый Вахтанг. И он был прав. Семейный наркобизнес процветал. Когда Илья неведомо почему выбился в люди, он наконец пригодился младшему брату. Став по указанию родни из Москвы вторым секретарем горкома партии уже столичного города Тбилиси, Сергей развернулся вовсю. Были налажены каналы транспортировки наркотиков из Турции в столицу, транзит в Западную Европу. Покойный Вахтанг мог бы гордиться своим зятем. Много чего делалось Сергеем и его партнершей по бизнесу, женой и матерью его сына Ивана Ниной Свимонишвили. Но тут грянула перестройка, и все пришлось начинать сначала.

— Ну, что стряслось, дорогая? — спросил Сергей жену, раздеваясь в прихожей.

— Что стряслось? Завалился хабаровский канал! — грозно сверкая очами, проговорила Нино.

— Подожди кричать, женщина. Покорми мужчину, потом будем говорить.

Сергей изо всех сил старался сохранять видимость главы семейства.

— Вах, — презрительно бросила ему жена, — иди и поешь. А я тебе пока расскажу, что случилось. Может, твоя жадная утроба потеряет аппетит.

Когда Нино была в гневе, ей не следовало перечить — это Сергей отлично знал.

— Хорошо, говори.

Они прошли в комнату. Сергей достал из бара бутылку армянского коньяка, налил в бокал.

— Слушаю, — сказал он, пригубив коньяк и закурив сигарету.

— Приехали Пата и Гурам. Привезли бупренорфин. На вокзале был жуткий шмон. Трясли всех подряд. Этим козлам, этим чучхиани, удалось втюхать сумку какой-то молодухе с младенцем, какой-то беженке из Тбилиси. Бог миловал, ее не трясли. Пата с грузом затихарился на какой-то привокзальной хате, она у них есть. Гурам остался на вокзале. Подкупил мента вокзального, тот сказал, что в хабаровском поезде взяли девку-курьера. С партией «китайского белка». Поэтому и шмон по всем вокзалам.

— Так почему же они козлы? И почему грязные?

— Потому что, наложив в штаны, приперлись прямо сюда. С товаром. Правда, дважды меняли маршрут, ехали на разных тачках. Но привезли товар сюда. А здесь была Надежда.

— И что? Девка-курьер никого не знает, кроме того, что ей должны позвонить и забрать товар. Что ж, значит, не заберут. Это мелкий прокол. Будет следующая партия «белка». Впрочем, сейчас позвоним Томазу и все узнаем в подробностях. Дальше. Чем тебя напугала Надежда?

— Чем? А вот послушай запись.

Нино нажала на кнопку магнитофона. В комнате раздался глуховатый голос Ильи Николаевича:

«Как настроение, Надюша? Чем сегодня занималась?» С ленты магнитофона слышался шум, покряхтывание. Очевидно, старший братец раздевался в прихожей. «Была у Нины. Посидели, поболтали, — послышался голос Надежды. — Она меня немного успокоила в отношении операции». — «Вот и славно, — это опять братец. — А что ты какая-то смятенная? Устроим тебя в лучшую клинику, все будет хорошо». Потом разговор переместился, очевидно, на кухню, где Надежда разогревала ужин. Слышался звук отодвигаемого от стола стула, легкий перезвон тарелок. Вот опять голос Надежды: «Знаешь, когда я уходила, к ней грузины какие-то ввалились, очень расстроенные чем-то. И Нина сразу как-то занервничала. А у одного из них ампула какая-то из сумки торчала. Без маркировки. Странно как-то». — «Ну почему странно? Сергей ведь занимается иммуномодуляторами. Всякие там акульи хрящи или дельфиньи хвосты. Или микроводоросли. Ты ведь знаешь об этом. А ни дельфины, ни акулы в нашей Москве-реке не плавают. И водоросли не заводятся. Вот ему и привозят из Грузии. Чего же тут странного?» — «А почему не промаркировано?» — «Ты вспомни, что в Грузии творится. Работы нет. Если люди подпольно делают препараты из этих самых хвостов и хрящей, так ведь им надо на что-то жить, Надюша. Не все же живут в Москве». — «Не знаю, Ильюша. Мне почему-то тревожно стало. И знаешь, я одну ампулу взяла с собой». — «Как это взяла? Попросила у Нины?» — «Нет, — Надежда чуть замялась, — ту ампулу, что торчала из сумки сквозь дырочку, я и взяла. Сама не знаю почему». — «Ты хочешь сказать, что ты ее, прости, дорогая, украла?» — изумился Илья. С пленки послышалось шумное дыхание Надежды. Очевидно, она собиралась расплакаться. «Ну-ну, успокойся, Надюша! Это у тебя нервы шалят, вот ты и совершаешь столь экстравагантные поступки, — поспешил успокоить жену Илья. — Но зачем тебе эта ампула? Что ты с ней делать будешь?» — «А вот отдам своему главному лентяю, третьекурснику Семенову Саше. Пусть он и установит, водоросли там или нет. Тогда я пятерку ему без экзамена поставлю, бездельнику этакому. А может, там что-нибудь совсем другое. Какое-нибудь средство запрещенное. Почему ты им так веришь?» — «А почему ты им не веришь? — вспылил Илья, но тут же постарался сдержаться. — Ну хорошо, отдай своему бездельнику. Если тебе спокойнее от этого будет. Но не забудь, мы послезавтра к Сергею и Нине в гости приглашены. Ты уж не ляпни про ампулу эту. Неудобно как-то». — «Не ляпну, не волнуйся».

Нина нажала на кнопку, запись остановилась.

— Ну как тебе? — спросила она мужа.

— Вот это уже серьезно, — ответил Сергей, забывший про свой коньяк. — Вот это уже серьезно… — задумчиво проговорил он. — Как ей это удалось? Эти придурки что, товар не могли упаковать как следует?

— Товар провозил проводник. Он его спрятал так, что опасности никакой не было. И потом, сам знаешь, с транспортировкой никогда не угадаешь. Бывает, всю подкладку на куртке распорют, а на сумку с продуктами и не взглянут. Вот они и везли в продуктовой сумке вместе с жареной курицей. Но эти идиоты почему-то забыли, что надо еще пройти вокзал, где есть милиция. Их следует наказать.

— Так. — Сергей потер виски. — Сначала все-таки позвоним Томазу и выясним, что там с «белком». Потом решим, что делать с Надей. Что у тебя приготовлено на ужин?

Через минуту Сергей Николаевич уже звонил по телефону.

— Томаз, батоно, давно не виделись. Приезжай на ужин. Нино сациви приготовила и лобио. Вино земляки привезли. Коньячок армянский есть. Рождество отметим православное. Ну что завтра? Ах, Рождество завтра! А мы начнем сегодня! Так ждем тебя через час.

Через час в квартире младших Висницких появился высокий статный грузин в штатском с букетом пунцовых роз.

— Гамарджоба! — приветствовал гостя хозяин. — Проходи, Томаз, дорогой, раздевайся.

— Господин полковник, добрый вечер. — В прихожей показалась Нина Вахтанговна.

— Нино, вы, как всегда, очаровательны, — сделал комплимент вошедший, протягивая букет и склоняясь к руке хозяйки дома. — А где же Вано? Где наш сорванец?

— Сдал сессию досрочно, уехал отдохнуть в Египет. Какие розы, Томаз!

— Ни одна роза мира не сравнится с вами, прекраснейшая Нино! Ай да Вано! Какой молодец! Сдал досрочно, уехал в Египет… — почмокал губами гость. — Я бы тоже не прочь в Египет прокатиться. Да все некогда. Да и попробуй съезди. Тут же коллеги копать начнут.

— Что так? Неужто в вашем ведомстве все так и шпионят друг за другом? Как в былые времена?

— А что изменилось, вах! Именно в наших ведомствах и шпионят. Система «третьего рейха». Каждый следит за каждым. И все под колпаком. Как у Мюллера, — пошутил гость.

— Прошу к столу, мужчины, — пригласила хозяйка.

После двух-трех тостов за Новый год, процветание и благополучие, после того как мужчины утолили голод, Сергей перешел к главному. От него не укрылось напряжение гостя, и, задавая вопрос, Сергей уже чувствовал, что ответ будет не из приятных.

— Что сегодня шум стоял в столице на вокзалах? Почему курьера взяли с «китайским белком»? Как ты допустил, Томаз, дорогой? Разве мало мы тебе платим?

Гость не спеша закурил. Прищурившись, посмотрел на Висницкого.

— Платишь ты мне не мало, Серго, батоно, хотя можно было бы и больше. Но не в этом дело. Я ведь не глава всех силовых ведомств. И всех не купишь даже в наше тяжелое время, э-хе-хе, — покряхтел Томаз. — Дело плохо, Серго. Скажу коротко: в Гонконге накрыт завод по производству «белка». Девчонку-курьера вели еще от границы.

— И ты ничего не знал?

— Представь, ничего. Абсолютно секретно спланированная и проведенная операция. Умеют наши работать, когда захотят. Я ведь к вам и так сегодня собирался приехать. За пять минут до твоего звонка закончилось совещание, на котором докладывали об успехе гонконговских спецслужб. Хорошо, что девка указала только на китайца, который ей товар передал. Это очень правильная идея была — использовать курьера только один раз, потом убирать. На ней, к счастью, цепочка обрывается. Но в Гонконге, как я уже говорил, взяли всех. А у них там с законом строго, это не наш бардак. Думаю, всем смертная казнь светит. Так что, как ни печально, про «белок» придется забыть. Ищите новый товар и новый канал.

Нина бросила на мужа гневный взгляд. Сергей закурил. После затянувшегося молчания Нино проговорила, обращаясь к гостю:

— Ну, товар, положим, есть. Индийский препарат. Это, конечно, не «китайский белок» — он помягче, послабее, но тоже неплохая вещь. Мы его, кстати, и продавали в паре с «китайским белком». Они хорошо чередуются. Но перевозки тоже сложные. Возим из Индии через Тбилиси. Там у нас проблем нет, вы знаете. А вот на этапе Тбилиси — Москва случаются неприятности. То там самолет не взлетает, то тут на вокзале поезда шмонают. Короче, назрела необходимость организовать прямую поставку из Дели через аэропорт в Москву. В Индии с отправкой проблем не будет. А здесь, в Москве, нужна ваша помощь, дорогой Томаз.

Томаз задумчиво отхлебнул из бокала.

— Прекрасная «Хванчкара», Нино, дорогая, — похвалил он. — Что ж, я не могу отказать обворожительной женщине, — галантно улыбнулся он. — Но это дополнительная работа, согласитесь?

— Разумеется, — холодно улыбнулась в ответ Нино. — Мы как раз собирались поздравить вас с праздником.

Она кивнула мужу. Тот передал гостю пухлый конверт. Томаз, не заглядывая внутрь, небрежно сунул конверт во внутренний карман пиджака. Затем глянул на часы.

— Сейчас у нас двадцать часов. В двадцать три ждите звонка. А сейчас позвольте поблагодарить за чудесный ужин и откланяться.

Едва дверь за гостем закрылась, Нино набросилась на мужа.

— Все твоя жадность, — сузив свои черные глаза, злобно прошипела она. — Если бы сговорился тогда в Гонконге и купил документацию, мы могли организовать производство «белка» здесь!

— Они заломили сумасшедшую цену, ты что, не помнишь? — оправдывался Сергей. — Мы бы просто разорились. — И что, по-твоему, легко организовать производство? Я поддался тогда на твои уговоры и поехал к китайцам. И рад, что сделка не состоялась. Вон их накрыли всех.

— Это там накрыли. А здесь бардак полный. Снял бы помещение в каком-нибудь НИИ, нанял зиц-председателя, и делали бы.

— Прекрати, Нино! — вскричал Сергей. — Я не готов к такому бизнесу. Это опасно.

— Опасно? — еще больше сузила глаза грузинка. — Так переведись в дворники, гамахлебуло!

— Не смей ругаться! — заорал Сергей.

Нино кинула на мужа презрительный взгляд, развернулась на высоких каблуках и вышла из комнаты.

— Ладо бы не испугался, — расслышал Сергей брошенные вполголоса слова жены. Дверь захлопнулась.

— Стерва! — прошептал Сергей, глядя на закрытую дверь. Он налил себе дрожащей рукой полный фужер коньяка, опрокинул его. — До каких же пор она будет сравнивать меня со своим давно истлевшим любовником? — заскрежетал он зубами.

Но эмоции эмоциями, а дело делом. Сто раз был прав покойный Вахтанг, говоря, что общий бизнес, общее дело связывает прочнее любых чувств. Выкурив пару сигарет и выпив еще коньяку, Сергей вышел на кухню. Жена стояла у окна к нему спиной.

— Давай успокоимся, дорогая, — мирно проговорил он, подходя к Нино и обняв ее за плечи. — Что случилось, то случилось. Не в окно же теперь выбрасываться! — почему-то посмотрел он вниз. С высоты двенадцатого этажа люди внизу казались бойкими маленькими насекомыми, спешащими по своим делам.

Нино не отстранилась, чувствуя, что сказала лишнее.

— Давай думать о том, что еще можно и нужно исправить. Как быть с Надеждой?

— Надежду надо убирать, — твердо ответила женщина.

Сергей поморщился, но руку с плеча жены не убрал. Нино, посмотрев на него, продолжила:

— Как ты не понимаешь, она становится опасна! Это когда мы жили в Грузии, плевать на нее было. Но теперь мы в Москве, и она рядом. Постоянно. Я ж говорю, она, как всякая психопатка, чрезвычайно чувствительна. Интуиция потрясающая. Она нас постоянно подозревает. Не знает в чем, но чувствует исходящую от нас опасность. И что с ней делать? Подсунуть Илье любовницу и развести их? Не тот случай. Он с ней не разведется, и любовница ему не нужна.

— Но послушай, она, может, и сама умрет. Все-таки онкология, тяжелая операция.

— Ты что, уже забыл про ампулу, которую она сперла? Вот она сунет ее своему ленивому студенту, а ленивые — самые способные. Одна-две недели — и все! Ты представляешь последствия? Илья доносить на нас, положим, не станет, но отношения всяческие прекратит. Значит, фирма твоя неминуемо лопнет. А Надежда, если не помрет, непременно где-нибудь что-нибудь да ляпнет. Нет, ее надо убирать немедленно! Да и Илья в качестве вдовца нас больше устроит. Горе сблизит его с нами, сделает более податливым, уступчивым. Перевезем Тамрико, поселим у него. Я уже полгода ее не видела. Так что со всех сторон выходит, что Надю придется убрать.

— Каким образом? Ты что, хирургов подкупишь, чтобы ее зарезали?

— Чушь! Хирургов ей подберет Илья, они не зарежут.

Нино помолчала.

— Идею я беру на себя, — решила она. — Собственно, я уже придумала. А ты займись каналом транспортировки из Дели. Кстати, уже двадцать три часа. Томаз должен звонить.

В этот момент как раз и запиликал радиотелефон…

В воскресенье, около полудня, в зале небольшого армянского ресторанчика, расположенного в полуподвальном помещении одного из московских переулков, было немноголюдно. Это заведение не поражало глаз внешней роскошью. Напротив, широкие деревянные столы, крепко сбитые деревянные стулья, серые, обитые рогожкой стены словно призваны были напоминать каменистую родину хозяина заведения. Этой же цели служили и несколько развешанных по стенам картин с видами Армении. Было здесь и изображение строгого, словно античное сооружение, храма Гарни, и терракотовые купола монастыря Мармашен, и выписанные на фоне темно-зеленого склона серые камни монастыря Агарцин. Лишь одно полотно выделялось неправдоподобной голубизной — изображение высокогорного озера Севан. Картины явно не принадлежали кисти какого-либо именитого художника. Скорее всего, они были намалеваны рукой некоего армянского разлива Пиросмани, который, в отличие от своего соплеменника Сарьяна, воспринимал родные края преимущественно в приглушенных тонах. Однако в сочетании со скромным убранством помещения картины создавали атмосферу, необходимую для неспешной, обстоятельной мужской беседы, где не место шумным, болтливым женщинам. Действительно, в зале сидели исключительно мужчины. Заведению, судя по всему, были чужды межнациональные распри, так как среди «лиц кавказской национальности» отмечались и русоволосые жители российских равнин.

Как раз один из них, рыжеватый мужчина лет сорока с небольшим, сидел в одиночестве под портретом католикоса всех армян Вазгена Первого. Сергей Николаевич Висницкий, а это был именно он, неспешно потягивал горячую армянскую медовуху «Эзшахелем», что в переводе означает «Я молодой». В самом деле, шиповниковый отвар, приправленный медом, корицей и гвоздикой, каплей вина и коньяка, несомненно являлся эликсиром молодости, способным вернуть мужчину к деловой жизни после многочисленных новогодних праздников.

Сергей Николаевич поглядывал на часы. Очевидно, он кого-то ожидал. Наконец в зале появился невысокий лысоватый крепыш лет под пятьдесят со следами мучительной, но безуспешной борьбы с алкоголем на отекшем лице. Мужчина отыскал глазами портрет католикоса, сидящего под ним Висницкого и уверенным шагом направился к Сергею Николаевичу.

— Добрый день, — хриплым голосом поприветствовал пришедший Висницкого, усаживаясь напротив него.

— Добрый… — ответил Сергей Николаевич.

— Извините, что припоздал, — пробки на дорогах.

— Ничего страшного, милейший Юрий Владимирович, — любезно улыбнулся Висницкий.

— Грузин сказал, вы хотели меня видеть?

— Правильно сказал. Но сначала давайте-ка поправим здоровье. Праздники дались тяжело? — участливо спросил Висницкий.

— Не то слово, — вздохнул Юрий Владимирович.

— Сейчас я верну вас к жизни. Вы когда-нибудь ели армянский хаш?

— Признаться, нет.

— Ну что вы, дорогой, считайте, что вы ничего не знаете о ликвидации мук похмелья. Это я вам говорю как специалист. Я хоть и не армянин, как вы, вероятно, догадываетесь, но безмерно уважаю это изобретение многострадального армянского народа. Это вам не алказельцер, тьфу, химия сплошная, прости меня Господи. И даже не пиво поутру, которое вы, кажется, уже выпили. Ну-ну, вы взрослый мужчина, имеете право. Я к тому, что есть путь воскрешения из мертвых куда более приятный и эффективный.

Висницкий глянул на стоявшего у стойки официанта. Тот кивнул, быстро исчез, и через минуту на столе появились плошка с крупной солью, другая — с тертым чесноком, тарелочки с упругой маринованной черемшой, маленькими солеными огурчиками, ломтиками сухого лаваша. А еще через минуту перед собеседниками появились глубокие миски с наваристым, крепким, душистым бульоном с нежными студенистыми хрящиками. Кроме того, на столе оказались лепешки свежеиспеченного лаваша и маленький графинчик водки.

Юрий Владимирович смотрел на все это взглядом павловской подопытной собаки, у которой проверяют рефлекс слюноотделения. Казалось, слюна вот-вот закапает с его мясистых губ. Рука непроизвольно потянулась к графинчику.

— Нет, нет, постойте, — остановил его Висницкий. — Сначала надо поесть. Этот бульон варился аж десять часов, нужно воздать ему должное. Он-то и вернет вас к жизни. А делается это так. Смотрите и повторяйте за мной.

Висницкий насыпал щепотку соли в душистый бульон, отправил туда же изрядную порцию толченого чеснока, бросил кусочки сухого лаваша. Затем взял уже другую, свежую лепешку, завернул в нее черемшу, огурчик, отправил все это в рот и принялся за хаш.

Юрий Владимирович в точности повторил его действия, и за столом на некоторое время установилась священная тишина.

Когда ложки едоков добрались наконец до дна, Юрий Владимирович откинулся на спинку стула, достал из кармана платок, отер вспотевший лоб. Лицо его раскраснелось.

— Ну вот, теперь можно и рюмочку, — улыбаясь ему, проговорил Висницкий, наливая водку в крохотные рюмки. — Что ж, давайте за знакомство! — провозгласил он.

Мужчины чокнулись, выпили, хрустнули крепким соленым огурчиком.

— А теперь поговорим о деле. Кстати о знакомстве. Я расскажу вам, что знаю о вас, а вы меня поправите, если что не так.

Юрий Владимирович кивнул. Глаза его оживились, и выражение благодушной сытости расползлось по круглой физиономии.

— Итак, — продолжил Висницкий, — вы, Юрий Владимирович Мальков, родились в пятьдесят первом году в городе Москве. Женаты вторым браком, от которого имеете двенадцатилетнюю дочь. Проживаете по адресу: Дмитровское шоссе, дом сто пятьдесят пять, корпус один, квартира семнадцать. Работали в свое время опером уголовного розыска одного из районных отделов милиции. Но были переведены на другую работу за пьянство, редкое даже для этого учреждения.

Юрий Владимирович попытался было обидеться, но ему это не удалось.

— Ну-ну, не обижайтесь, кто не без греха! — утешил его Висницкий. — Далее вы мыкались в каких-то там конных отрядах милиции. Это нам неинтересно. Но вот с девяносто первого года вас перевели на службу в аэропорт Шереметьево, где и работаете в настоящее время командиром батальона патрульно-постовой службы и имеете звание майора с окладом семьдесят пять тысяч восемьсот тридцать два рубля. Что для уровня зарплат начала девяносто четвертого года не так уж и мало. Но для нормальной человеческой жизни абсолютно недостаточно. Все верно?

Мальков кивнул.

— Теперь пару слов о себе. Я — предприниматель. Имею несколько индийских магазинов типа «Ганг». Товар, как вы понимаете, получаю из Дели. А поскольку это в основном всякие безделушки — камушки, кувшинчики и прочее барахло, возникают трудности с доставкой. Нашим доблестным таможенникам непременно хочется считать всю эту ерунду предметами, представляющими художественную ценность. И они безбожно обдирают меня. Что ж, каждый зарабатывает, как может. Но согласитесь, бизнес в таких условиях становится невыгодным. У меня к вам следующее предложение, Юрий Владимирович. Вы обеспечиваете доставку товара из Дели, минуя таможенный контроль. И вообще любой контроль. С каждого рейса лично вы будете получать двести пятьдесят тысяч рублей. На оплату задействованных лиц еще триста тысяч с рейса. На вербовку, хе-хе, выражаясь языком разведчиков, необходимых людей, вы получите сегодня же еще сто тысяч. Ну как вам?

Мальков снова вспотел и полез в карман за платком. Посопев с минуту, он ответил:

— Я всегда рад помочь зарождающемуся капитализму, поскольку совершенно разочаровался в социалистических ценностях и испытываю психологическую усталость…

Висницкий тонко улыбнулся.

— Но я не совсем представляю, как все это можно организовать.

— Ну, дело не такое уж сложное, — пожал плечами Сергей Николаевич. Он достал из бумажника листок, развернул его перед собеседником. — Вот здесь план аэропорта. Груз из самолета перевозится грузчиками сюда, — Висницкий ткнул карандашом, — здесь груз разукомплектовывается и поступает на таможню. Верно?

Мальков кивнул.

— Но почтовые машины не проходят таможню, а выезжают из аэропорта через КПП. Соответственно они имеют пропуск на въезд и выезд с режимного поля. То есть с летного поля, не так ли?

Мальков опять кивнул.

— На КПП сидят вохровцы. Почтовые машины, имеющие пропуск, как правило, не досматриваются. Особенно если их сопровождают ваши сотрудники, то есть бравые парни в милицейской форме. Следовательно, ваша задача — завербовать грузчиков, которые должны перекинуть товар в почтовые машины, милиционеров, которые будут сопровождать груз при выезде через КПП. Возможно, кого-либо из вохровцев, ну и, конечно, водителя, вывозящего груз. Перегрузка багажа будет происходить на дороге из Шереметьева, вот в этом лесочке, — Висницкий опять ткнул карандашом в план. — Вот по этой дорожке. Прошу запомнить.

Мальков внимательно посмотрел на план, потом с уважением на Висницкого.

— Что ж, вы хорошо подготовились к разговору. Но ведь надо еще подкупить людей.

— Сегодня это несложно. У кого-то больной ребенок, как у вохровца Семенова, у кого-то безработная жена, как у сержанта Галлютдинова, и так далее. И все хотят жить лучше. За те деньги, которые вы им предложите, каждый второй из ваших сотрудников мать родную продаст.

— Что да, то да, — вздохнул Мальков. — А как будет осуществляться связь?

— У вас будет работать наш человек. Он и будет сообщать о предстоящей операции. И последнее. Каждая операция будет проходить под нашим наблюдением. Так что шутить с нами не советую. Ведь ваша дочка ходит в школу через дорогу, правильно? А на дороге случается всякое. Не хочу вас пугать, но предупредить обязан.

— Я себе не враг, — угрюмо ответил Мальков.

— Вот и чудненько. Времени вам на организацию дается недели две. И не злоупотребляйте алкоголем, дорогой Юрий Владимирович!

Мальков сердито хрюкнул.

— Понемножку, конечно, можно и даже полезно. Вот мы с вами сейчас и повторим — и по рюмочке, и по порции хаша. А вот вам инвестиции.

Висницкий положил на стол красочно иллюстрированный толстый журнал. Мальков, кивнув, спрятал журнал в «дипломат» и заметно повеселел.

Висницкий достал зажигалку, поджег листок с начертанным на нем планом, прикурил от него и бросил горящую бумажку в пепельницу.

— Прямо как в кино про разведчиков, — улыбнулся он.

Весь воскресный день Сергею Николаевичу Висницкому суждено было провести в гастрономических излишествах. Утренний хаш с милейшим майором Мальковым плавно перетек в семейный ужин, на который были приглашены родной брат с невесткой. Ужин был в разгаре, Сергей Николаевич внимательно наблюдал за родственниками. Старший братец был, как всегда, сдержан, хотя ел с удовольствием и охотно пил знаменитую грузинскую «Хванчкару».

Надежда, напротив, была нервна еще более обыкновенного. Руки ее дрожали. Глаза то и дело готовы были наполниться слезами. По молчаливому уговору, о предстоящей операции за столом не говорили.

— Замечательное вино, — похвалил Илья. — Когда знаешь вкус настоящих грузинских вин, невозможно пить эти подделки, заполнившие прилавки.

— Это верно, — поддержал брата Сергей. — Привезли на днях из Тбилиси. Вместе с партией акульего хряща и препарата индийских мидий. Знаешь, у меня их охотно берет детская больница… — Сергей назвал номер больницы. — У них там ребятишки лечатся из Белоруссии, жертвы Чернобыля. Говорят, препарат очень помогает. Резко повышает устойчивость к инфекциям. А полдюжины «Хванчкары» я приберег для тебя. Рождественский подарок.

Сергей вдруг рассмеялся:

— Представляете, этих ребят, что посылку привезли, чуть не задержали на вокзале. Искали каких-то торговцев наркотиками. А ребята из отличной семьи — и слов-то таких не знают. Перепугались насмерть. Говорят, мол, больше вам, дядя Серго, ничего не повезем.

Илья Николаевич с легкой укоризной посмотрел на жену. Надежда залилась краской, рука ее задрожала еще больше, и высокий бокал с пунцовой влагой опрокинулся на платье.

— Ну вот, испортила платье, — вскрикнула она и вдруг расплакалась.

Нино тут же вскочила, бросилась к Наде.

— Ну что ты, дорогая, это ерунда, мы сейчас же все исправим.

С этими словами она увела плачущую женщину. Илья Николаевич тяжело вздохнул.

— Она совсем извелась с этой операцией, — сказал он брату. — Словно уже похоронила себя.

— Это понятно, — вздохнул в ответ Сергей. — Но будем надеяться на лучшее. Ты уже определился, в какой больнице оперировать? — спросил он.

— Да, — рассеянно ответил брат, прислушиваясь к доносящимся из кухни звукам.

— Нино успокоит Надюшу, не волнуйся, она это умеет. Давай-ка пока выпьем, чтобы все закончилось хорошо, чтобы у тебя хватило сил. Когда женщина в таком состоянии, с ней нелегко.

— Да, — согласился Илья. — Боюсь слово сказать. Чуть что — сразу слезы. Ну да ладно, давай выпьем.

Нино принесла в ванную шелковый халат, заставила Надежду переодеться, быстро замыла пятно на платье. Пока оно подсыхало, женщины сидели на кухне.

— Надюша, — ласково заговорила Нино, — я узнала для тебя потрясающую вещь! Есть в Москве целитель, ты должна была слышать — Якушин. Слышала?

Надя отрицательно мотнула головой.

— Странно. Впрочем, тебе и не нужно было. Пока мы здоровы, нам целители не нужны. Так вот. Он лечит таких больных, как ты. Без операции. У него целая метода. Там и травы с Тибета, и диета особая. Главное же — он экстрасенс.

Надежда подняла заплаканные глаза на Нино.

— Какой экстрасенс, о чем ты? Ты что, в это веришь?

— Да, верю. И не я одна. Ты знаешь, что у… — Нино назвала фамилию одной известной актрисы, — у нее был тот же диагноз, что и у тебя. И она лечилась у этого Якушина. Потребовалось всего два месяца, чтобы опухоль полностью рассосалась. А уменьшение размеров отметили уже после второго сеанса. Вот, возьми прочитай.

Нино взяла с подоконника лежавший там дамский журнал, заложенный закладкой, протянула Надежде. Та развернула журнал и увидела броский, через весь разворот заголовок: «Как я воскресла».

Женщина принялась торопливо читать статью.

— Да, — подняла она глаза на Нино. — Все как у меня. Но тут не указана его фамилия.

— Конечно. Он не афиширует себя. Иначе не отобьешься от желающих. Да и наехать могут, сама понимаешь. Можно решить, что он богач, а он денег вовсе не берет. Но я съездила в редакцию, умолила их дать его координаты и уже звонила ему. Он согласен за тебя взяться!

— Я не знаю, — растерянно проговорила Надя, — через десять дней я уже ложусь в клинику.

— Но ты ведь можешь попробовать. Это ничего не стоит. Я же говорю, он лечит бесплатно. Так, берет пожертвования на храм, кто сколько может дать, да и то после выздоровления. Результат будет виден уже через две недели, так он сказал. Если, конечно, ты начнешь немедленно. А операция никуда не уйдет. Две недели ничего не решают. Подумай, ты можешь остаться полноценной женщиной! К тому же сейчас все больше сторонников консервативного лечения опухолей. Ведь даже некоторые онкологи считают, что опухоль лучше не трогать. Гематогенный разнос и все такое…

Глаза Надежды опять наполнились слезами.

— Дня три тому назад ты говорила совсем другое… — еле выговорила она дрожащими губами.

— Но я ведь не знала об этом человеке. Конечно, мне хотелось тебя утешить. Но это совсем другой вариант — быть не калекой, с вырезанными внутренностями, а нормальной, цветущей женщиной. Ты бы слышала, с каким восторгом о нем говорили в редакции. Он и там кому-то из сотрудников помог. Ну что? Соглашаешься?

— Илья меня засмеет, — почти сдалась Надежда.

— А ты не говори ему. Вообще мужчин поменьше надо посвящать в женские дела. Ну что, звоним?

И Надежда кивнула. Нино набрала номер по стоявшему рядом телефону. В трубке послышался низкий мужской голос:

— Якушин слушает.

— Я к вам по поводу моей родственницы, — начала Нино, — помните, я вчера звонила…

Почему Надежда согласилась на предложение Нино? Здоровому человеку трудно понять психологию обреченного. Убежденные атеисты становятся глубоко верующими, высокообразованные люди кидаются к колдунам и знахаркам. Страх перед мучительным, долгим умиранием, когда ты остаешься один на один с чудовищем по имени «рак», лишает людей здравомыслия, заставляет совершать самые странные поступки. И Надя, всегда относившаяся к семье брата с недоверием, вдруг поверила Нино, устав от своих страхов, нервозности и подозрительности. И сделала первый шаг к своей гибели.

— Здесь, пожалуйста.

Надежда остановила такси, рассчиталась. Подошла к массивной двери парадного. Взглянула на запястье. Без десяти двенадцать. Еще можно отказаться. Она беспомощно оглянулась назад, но автомобиль уже уехал.

«Да что же это я? Надо решаться!» — приказала себе Надежда. Но ноги продолжали топтаться на месте, а глаза непроизвольно искали на дороге свободную машину. Еще секунда — и Надежда бросилась бы голосовать, поддаваясь какому-то безотчетному страху. Но тут дверь парадного распахнулась, и на пороге появился высокий молодой мужчина скандинавской внешности.

— Надежда Михайловна? — с улыбкой спросил он низким голосом.

— Да, — пролепетала Надежда.

— Что же вы не заходите?

— Кто, я? — краснея, как школьница, проговорила Надя.

— Вы, конечно, — продолжал обаятельно улыбаться мужчина. — Ну что вы так перепуганы? Пойдемте, я не кусаюсь.

Он бережно взял Надежду под локоток, пропуская ее вперед. Продвигаясь на ватных ногах к лифту, Надя мучительно думала, на кого же похож экстрасенс. Кажется, на актера Видова. Или Збруева? Господи, ничего не соображаю, сказала себе она, не смея поднять глаз на целителя в тесной кабинке лифта.

— Проходите, — пригласил ее тот, отперев дверь квартиры. В небольшой прихожей слабо светилась настольная лампа, стоявшая на старинном дубовом комоде. Рядом с лампой высвечивалась фигурка Будды, вырезанная из темного дерева. Якушин помог женщине снять шубу, провел ее в комнату. Довольно большая, метров в двадцать с лишним, комната казалась тоже почти пустой. Окно было занавешено плотной шторой и почти не пропускало уличный свет. В одном углу комнаты стоял журнальный столик и два кресла. В другом — высокая ширма, затянутая китайским шелком, расписанным изломанными японскими соснами. Середину комнаты занимало некое сооружение — не то низкий широкий стол, не то высокое ложе, покрытое темной тканью. На столике стоял фарфоровый чайник и пиала, рядом опять-таки располагался деревянный Будда. Все это освещалось настенным светильником. То тут, то там по стенам были развешаны пучки каких-то трав. Вид божества почему-то немного успокоил Надежду, словно в его присутствии не должно было случиться ничего плохого. Но она все-таки продолжала дрожать.

— Садитесь, — указав на кресло, пригласил целитель.

Надя послушно села. Экстрасенс сел напротив нее, стал внимательно изучать ее лицо.

— Ну-с, начнем, — сказал он.

— Что начнем? — испуганно спросила Надежда.

— Послушайте, Надежда Михайловна, мне не нравится ваше состояние. Я человек достаточно известный и очень занятой. Ваша родственница буквально умолила меня вами заняться. Уверяю вас, у меня очередь не на один месяц, мне пришлось отменить другого больного. А вы сидите перепуганная, словно попали в лапы к маньяку. Ну что вы, голубушка, стыдно!

Надежде действительно стало стыдно, она покраснела и пролепетала:

— Простите, доктор.

— Ну, хорошо, — сказал доктор. — Дайте-ка вашу руку.

Надежда покорно протянула руку. Якушин взял в теплые ладони Надино запястье.

— Смотрите мне в глаза, — мягко сказал он, ласково поглаживая Надину руку. — Вы знаете свой диагноз? — спросил он.

Надя кивнула, глаза ее вмиг наполнились слезами.

— Диагноз верный, но все будет хорошо. Все будет хорошо, — ласково приговаривал он. — Сейчас вы должны выпить травяной отвар.

Якушин налил из стоящего на столе фарфорового чайника густую травянистую смесь, протянул Надежде. Надя покорно выпила. Ей очень хотелось верить этому ласковому доктору.

— А теперь расслабьтесь.

Якушин поднялся, встал за Надиной спиной, принялся делать над ее головой какие-то пасы. В комнате стояла необыкновенная тишина.

— Все биополе изорвано, голубушка вы моя! — посетовал доктор. — Сплошные энергетические пробелы. На таком фоне, конечно, немудрено… Но мы все исправим.

Якушин налил полную пиалу травы и опять протянул Надежде.

— Пейте, — ласково, но твердо приказал он. — Мне нужна полная релаксация мышц.

Надежда, уже слегка одурманенная и снадобьем, и удивительной ласковостью доктора, опустошила бокал.

— Вы простыночку взяли? — спросил Якушин.

Надя слабо кивнула.

— Идите за ширму и полностью разденьтесь. Будем работать со всем биополем.

Надежда вышла из-за ширмы, замотанная в простыню. Голова ее кружилась. Чувство необычайной легкости заполнило все существо. Проблемы исчезли. Страшный диагноз уплыл и растворился где-то в углу комнаты. Нисколько не стесняясь своей наготы, она расстелила на высоком ложе простыню, легла лицом вниз. Сильные пальцы целителя принялись колдовать над ее обнаженным телом. Она с нетерпением ждала их прикосновения, уже не отдавая отчета в том, что с ней происходит.

Потом началось какое-то безумие. Надежде показалось, что в комнате вспыхнул свет, но она уже ни на что не реагировала. Сладкий дурман и беспамятство охватили ее.

…Когда Надя очнулась, она увидела себя абсолютно обнаженной, лежащей на все том же высоком ложе. В кресле у журнального столика сидел Якушин. Одежда его была в полном порядке. Он внимательно смотрел на Надежду. Надя покраснела от собственной наготы, натянула на подбородок простыню.

— Что со мной было? — резко спросила она.

— Ничего, — безмятежно ответил экстрасенс. — Вы были в состоянии транса. Это входит в курс лечения. Прекрасно восстанавливает биополе. Сеанс прошел весьма успешно. Думаю, мы с вами справимся с вашим недугом. Одевайтесь, голубушка.

С этими словами Якушин ласково улыбнулся Надежде и вышел из комнаты. Надя глянула на часы. Она провела в этой комнате полтора часа. И ничего не помнила с того момента, как легла лицом вниз на высокое ложе. Но экстрасенс держался столь непринужденно, так ласково с нею разговаривал и был так убедителен, что Надя поверила его словам. Да и как не поверить, если тебе обещают исцеление?!

Она поднялась, начала одеваться. Голова слегка кружилась. В комнату деликатно постучали.

— Вы готовы, Надежда Михайловна? — раздался голос Якушина.

— Да, — слабо ответила Надежда.

Якушин вошел, держа в руках какие-то пакетики.

— Как вы себя чувствуете? — заботливо спросил он.

— Голова кружится, — слабо улыбнулась Надя.

— Это нормально для первого сеанса. Но нужно сделать перерыв дня на три. Пока пейте травы.

Он протянул ей пакетики и листок с машинописным текстом.

— Здесь в листочке все указано: как пить, что с чем чередовать. Через три дня жду вас в это же время. Явызвал такси. Вам лучше возвращаться на машине. Все-таки воздействие довольно сильное.

— Спасибо, — поблагодарила Надя чуткого доктора.

Доктор проводил Надежду до дверей парадного, но на улицу выходить не стал. Машина стояла возле самого подъезда.

— Большое вам спасибо, — с чувством повторила Надя, попытавшись сунуть доктору деньги.

— Ни в коем случае, — оскорбленно отказался тот. — Жду вас на следующий сеанс.

Вернувшись в квартиру, экстрасенс извлек радиотелефон, набрал номер.

— Она уехала, — доложил он.

Через несколько минут в квартире появилась Нина Вахтанговна Свимонишвили.

— Ну как? — спросила она, оглядев целителя.

Тот пожал плечами, немного пораскачивался на крепких ногах, затем жестом пригласил грузинку в другую, маленькую комнату. После чего принес видеокассету, принялся налаживать изображение.

— Очень нервная особа, как вы и говорили, — деловито докладывал он. — Едва не уехала от самого подъезда. Хорошо, я у окна стоял, отслеживал ситуацию. Да, очень нервная особа, — повторил он. — Но тем не менее все получилось. Смотрите.

Светловолосый целитель включил запись.

— Выйди, — приказала Нино. — Подожди на кухне.

Она закурила, внимательно глядя на экран. Слушала ласковые увещевания «целителя», смотрела на покорную, непривычно робкую Надежду. Вот она дважды выпила отвар, и по зрачкам ее было видно, что препарат начал действовать. Вот Надя ушла за ширму, затем легла на ложе. Мужчина водит руками над ее обнаженным телом. А вот, пару минут спустя, он уже сам обнажен. Вот и пошла кульминация, ради которой затеян весь спектакль. Нино наблюдала за барахтаньем на экране двух голых тел. Что ж, настоящий порнофильм! Целитель таскал Надежду по необъятному ложу, словно резиновую куклу из секс-шопа, придавая ее телу самые замысловатые позы. И неустанно над нею трудился. Время от времени в кадр попадали отрешенные глаза Нади и ее блаженная полуулыбка.

«Какой все же молодец Сергей! Настоящий фармаколог! — с невольным уважением подумала Нино о муже. — Как точно рассчитал дозу препарата! Чуть больше — и Надька просто валялась бы без сознания. А чуть меньше — и ничего и не получилось бы. А так — полная иллюзия любовного экстаза. Молодец, Серго! Не зря я его все-таки держу в мужьях! Трусоват, но специалист прекрасный! Да и мальчик этот хорош», — отметила Нино, наблюдая работу «целителя».

Она досмотрела пленку, вытащила кассету, спрятала ее в сумочке и окликнула экстрасенса.

— Альгерис, войди!

Альгерис вошел, остановился у двери, раскачиваясь на крепких ногах. Нино невольно отвела взгляд.

— Как она очнулась?

— Ничего не помнит, ничего не заподозрила, — ответил Альгерис.

— Ну что ж, молодец! — похвалила исполнителя Нино. — Пожалуй, следует принять тебя в нашу команду. Тебе ведь нужна постоянная работа? — глянула она на него черными глазами.

— Смотря на каких условиях и в какой роли, — ответил тот.

— Условия будут выгодными, а роли — разными, — усмехнулась Нино.

— Можно попробовать, — в ответ усмехнулся Альгерис.

— Вот и договорились…

Нино встала, подошла к мужчине, легонько похлопала его по щеке.

— Молодец, хороший мальчик, — хрипловатым шепотом проговорила она.

Альгерис перехватил ее руку, крепко сжал запястье, другой рукой привлек женщину к себе.

— Не все сразу, мальчик, — усмехнулась Нино, отстраняясь с видимым усилием.

Она еще секунду постояла в его объятиях, потом решительно высвободилась.

— С тобой свяжутся, — бросила ему Нино. — А теперь иди. Аренда заканчивается. Вот твой гонорар. — Она протянула мужчине конверт.

Тот молча принял его и покинул квартиру.

Приехав домой, Нино первым делом позвонила Надежде.

— Да? — раздался из трубки ее слабый голос.

— Надюша, как ты? Ты была у доктора?

— Была, — тихим голосом ответила Надя.

— Ну как он тебе? Как сеанс?

— Не знаю, Нина. Боюсь говорить что-либо. Сеанс был долгим. Я не все и помню. Но он считает, что мы справимся. Знаешь, я ему поверила…

Голос Нади был таким счастливым, что у Нино на секунду замерло сердце.

— Ну хорошо, дорогая, я очень рада. Позвоню тебе завтра.

Она кинула трубку, налила себе стопку водки, опрокинула ее одним махом. Закурила сигарету.

— Не смей жалеть ее! — приказала себе Нино, сцепив зубы. — Она избалованная психопатка. Ах, скажите — неудачный аборт, бесплодие! Всю жизнь провела в истериках. Взяла бы и не делала этот самый аборт. Вот я отказалась в свое время! И не в распущенной России, а в Грузии, да еще и при таком грозном отце, каким был Вахтанг. Отказалась, и все. И они ничего не смогли со мной сделать. Мой ребенок, продолжение Ладо, родился на свет! И замуж согласилась выйти за этого русского мальчишку, чтобы отец признал внучку. Легко ли мне было делить с ним постель, когда в глазах моих стоял только Ладо. И пусть моя девочка не знает, что я ее мать, но она жива! Она живет! А эта московская истеричка легко убила своего ребенка. Да еще и сделала из этого всемирную трагедию. Только и слышали от Ильи: у Нади такая травма, ошибка молодости, бесплодие, ее надо жалеть. Жалеть! Взяла бы да и усыновила кого-нибудь. Сколько сирот вокруг. Нет, ей это в голову не пришло. Удобнее быть вечно несчастной. Бог ее наказал!

Когда Сергей Николаевич вернулся домой, Нино все так же сидела на кухне. Рядом стояла полупустая бутылка водки, пепельница была полна окурков.

— Что? — коротко спросил жену Сергей.

— Ничего, — усмехнувшись, ответила она.

— Что-нибудь сорвалось?

— Нет, все в порядке. Пойди посмотри пленку.

Сергей Николаевич ушел в комнату, налил себе рюмочку коньяку, включил видеомагнитофон, уселся перед экраном. Через некоторое время он опять вышел на кухню.

— Так что ты собираешься с этим делать? — спросил Сергей жену.

— Собираюсь показать пленку Илико, — ответила Нино. — Надюша, естественно, должна быть рядом с ним.

— А если она ему все объяснит и он ей поверит?

— А ты бы поверил? Ты ведь видел пленку, — вскинула Нино черные глаза.

— Я бы — нет. Но Илья такой странный, он с таким трепетом относится к жене.

— Тем больше будет потрясение. Кстати, этот мальчик, Альгерис, он у нас от Томаза?

— Да. Как и все московские контакты.

— Откуда он?

— Ну, бывший спортсмен. Сидел за что-то. На зоне свел дружбу с нужными людьми. Потом был в одной из столичных группировок, в той, которую недавно изрядно проредили. Остался не у дел. Томаз рекомендовал его как прекрасного стрелка. Но в этом качестве мы его еще не испытывали. Выполняет одноразовые поручения. Пока без замечаний. Вот и с Надюшей был на высоте. А что?

— Я хотела бы взять его в нашу команду.

— Пленка понравилась? — прищурившись, спросил жену Сергей.

— Мальчик понравился. Он артист. Надя ничего не заподозрила. Артисты нам нужны. А все остальное — мое личное дело. Я ведь не допрашиваю тебя в отношении твоих секретарш.

— Подумаем, — пожал плечами муж, оставив без внимания последнюю реплику.

Рабочий день уже заканчивался, когда в кабинет Ильи Николаевича Висницкого вошла степенная, преклонных лет секретарша.

— Илья Николаевич, — начала она у двери кабинета. — Курьер принес какую-то бандероль. На ваше имя.

В руках женщины был небольшой сверток, упакованный в вощеную бумагу. Илья Николаевич поднял глаза от лежавших на столе документов, снял очки.

— Что за бандероль? — удивленно спросил он.

— Вот. — Секретарша положила перед ним сверток.

На свертке значился полный почтовый адрес их учреждения и фамилия Ильи Николаевича. Сверток был скреплен сургучными печатями. Штемпель отправителя был жирно оттиснут на бумаге и крайне неразборчив. Повертев сверток так и этак, Висницкий так и не смог установить, от кого пришла бандероль.

— Не понимаю, откуда это? — удивился Висницкий. — Разверните, пожалуйста, — попросил он секретаршу.

— Может быть, какой-нибудь подарок новогодний? — предположила женщина, унося сверток.

Через минуту она вернулась, держа в руке небольшую картонную коробочку.

— Коробочка какая-то, — прокомментировала секретарша.

— Надеюсь, там не золотой слиток в качестве подкупа должностного лица, — пошутил Илья Николаевич, снова отрываясь от бумаг. — Ну-с, давайте сюда, посмотрим, что же там такое.

Он взял из рук женщины коробочку, разрезал тонкую ленточку, открыл крышку. В коробочке находилась видеокассета, сверху лежал конверт.

Илья Николаевич обнаружил в нем набранное на компьютере письмо, принялся читать вслух:

— «Уважаемый Илья Николаевич! Мы, руководители краевого отдела здравоохранения Камчатки, сердечно благодарим Вас за своевременное выделение нашему краю фармацевтических средств в полном объеме. Дорогостоящие антибактериальные препараты и кровезаменители поступили в реанимационные отделения краевых лечебниц и уже спасли не одну человеческую жизнь. Самоотверженная работа таких преданных делу людей, как Вы, Илья Николаевич, позволяет всем нам пережить трудное время преобразований!

Весь коллектив краевого отдела здравоохранения сердечно поздравляет Вас и Вашу семью с наступившим Новым годом! Желаем Вам всего наилучшего!

В качестве новогоднего подарка примите, пожалуйста, видеофильм о красотах Камчатки. Если Вы с семьей пожелаете провести отпуск в нашем замечательном крае, мы сделаем все возможное, чтобы сделать Ваш отдых приятным».

Далее шли подписи, заверенные печатью.

Надо сказать, что вручение даров за определенные услуги было широко известной практикой, существовавшей в Министерстве здравоохранения. Илья Николаевич прекрасно знал, как легко подкупаются заместители министра, а возможно, и сам министр. Изголодавшиеся за время развитого социализма работники министерства, которое всегда финансировалось по остаточному принципу, в разгул вседозволенности вовсю пользовались своим служебным положением. Илье было известно, как интенсивно, например, один из заместителей министра протаскивал на отечественный рынок зарубежную вакцину против одной из детских болезней. В то время как отечественный препарат, не менее эффективный, не внедрялся из года в год, что мотивировалось отсутствием необходимых средств. На закупку же импортной вакцины выделялись несоизмеримо большие суммы. А ларчик открывался просто: сын замминистра был дилером (вот какие слова появились в могучем русском языке!) той самой зарубежной фирмы, которая стремилась завладеть российским рынком. И получал ну очень не маленькую зарплату за свои труды. Перепадало, судя по всему, и папе-замминистра. И ладно бы, препарат был лучше отечественного! Нет. Илья Николаевич, как любой специалист в этой области, знал, что отечественная школа вакцинологии не уступает, а во многом превосходит западную. Присущая временам развитого социализма бюрократия в данном случае работала на потребителя: отечественные вакцины внедрялись после всесторонней, глубокой проверки. И только тогда, когда была уверенность в том, что препарат безопасен и эффективен, вакцина получала путевку в жизнь (выражаясь языком передовиц газеты «Правда»). Конечно, свою роль в поругании отечественной профилактической медицины сыграли и журналисты. Недаром эта профессия считается второй из древнейших. Представим, журналист из желания легко заработать деньги или популярность, что, в сущности, одно и то же, помещает во всеми читаемой газете статью под следующим заголовком: «В вакцине против дифтерии содержится ртуть! Наши дети в опасности!» Перепуганные женщины начинают прятать детей от педиатров, от прививки. Им невдомек, что тот же мертиолят содержится и в аналогичных зарубежных препаратах. И в той концентрации, в какой он присутствует в вакцинах, безопасен. Он только сохраняет свойства препарата. Итог? Начавшаяся эпидемия дифтерии. И погибают те самые мамаши, которые не прививали детей. Поскольку дифтерия, как любая детская инфекция, сражает наповал, как правило, взрослых.

Но в сознание обывателя тем не менее выстраивалась цепочка: наши препараты — плохие. Таковы сегодняшние реалии, выражаясь языком известного политического деятеля. Хлебнуть зарубежного второсортного изобилия — всех этих напичканных гормонами ножек Буша, синтетических, но красиво упакованных полуфабрикатов. Всяких там герболайфов и прочих чудодейственных средств, рассчитанных разве что на диких аборигенов затерянного в глухих джунглях племени.

Не раз представители зарубежных фармакологических фирм пытались подкупить и Илью Николаевича. Однако он был очень щепетилен в отношении всяческих даров. Но полученное письмо было не от заокеанских акул империализма, а от соотечественников, благодаривших его, Илью, за хорошую работу. А как приятно осознавать, что твои труды оценены по достоинству!

— А когда мы снабжали камчатцев медикаментами? — спросил Илья Николаевич своего секретаря дрогнувшим голосом. — Ах да, в октябре, — тут же и вспомнил он. Тогда же в краевой здравотдел отправлялись и иммуномодуляторы Сергея. Как вы думаете, Татьяна Тимофеевна, могу я принять в подарок эту пленку?

— Боже мой, — всплеснула руками секретарша. — О чем вы говорите, Илья Николаевич! Да на вашем месте другой бы…

— Ну, ну, не надо, прошу вас!

Илья Николаевич вернулся домой в самом доброжелательном расположении духа. Однако, открывая дверь квартиры, внутренне сжался, не зная, каким настроением встретит его Надежда.

Жена вышла в прихожую.

— Добрый вечер, Надюша, — ласково поздоровался Илья Николаевич, всматриваясь в ее лицо.

— Добрый вечер, Илюша.

Кажется, она была спокойна, и Илья Николаевич внутренне перекрестился. Он боялся признаться себе самому, как устал от бесконечных Надиных истерик.

— Что это у тебя так дымно?

— Я масло подсолнечное перекаливала, — объяснила Надя. — Сейчас окно открою, проветрю. Иди в комнату, ужин туда принесу.

Во время ужина Илья Николаевич похвастался:

— Знаешь, Надюша, сегодня такое письмо славное получил. От камчатских коллег.

Он пересказал жене содержание письма.

— Самое приятное, что я никого из них лично не знаю, то есть благодарность не по знакомству.

Надя слушала рассеянно, занятая своими мыслями.

— Спасибо, — поблагодарил Илья, отодвинув тарелку. — Давай посмотрим пленку, — предложил он. — Что там за красоты такие. Мы ведь действительно в тех краях не были. Вот после операции окрепнешь, и можно будет съездить.

Надя разговор об операции не поддержала, но пленку посмотреть согласилась. Илья достал из «дипломата» кассету, вставил ее в видеомагнитофон, сел на диван рядом с женой.

На экране действительно появились лесные красоты. Высокие ели и сосны, кусты с какими-то красными ягодами. Однако через минуту изображение исчезло, а еще миг спустя на экране возникла полупустая комната. В глубине комнаты на высоком ложе барахтались два обнаженных тела, мужское и женское. Они черт знает что вытворяли. Такую порнографию Илья Николаевич видел только однажды, включив как-то по ошибке полуночный эротический канал телевидения.

— Что это? — ошеломленно спросил он.

Надежда в ужасе смотрела на экран. «Это не я!» — пронеслось в ее сознании. Но тут в кадр крупным планом попало ее отрешенное лицо с полуприкрытыми глазами.

— Это ты?! — вскричал муж.

Надя вскочила, бросилась к экрану. Илья схватил ее за руку.

— Нет, постой! — закричал он. — Что все это значит? Что это за мерзость?

Он переводил взгляд с экрана на жену и снова на экран. Его рассудок отказывался воспринимать увиденное. Надежда забилась в его руках, зарыдала.

— Это все Нина! — закричала она.

— Нина? — Илья наконец пришел в себя. — Опять Нина? Это что, Нина на экране е…?

Илья впервые в жизни выкрикнул матерное слово. Надя опять задергалась в его руках.

— Я вас всех ненавижу, вы хотите от меня избавиться! — закричала она. — Я… я не хочу жить!

— Мне осточертели твои истерики! — закричал в ответ Илья. — Всю жизнь я терплю твой кошмарный характер. Но всему есть предел! Ты жить не хочешь? — в ярости сузил он глаза. — По-моему, ты очень даже с удовольствием живешь, пока я работаю!

Надежда буквально взвыла, вырвалась из рук мужа, бросилась на кухню. Она вытряхнула на себя ящик стола. По полу рассыпались различные таблетки, женщина бросилась перебирать их, но руки ее не слушались, а глаза ничего не видели. Потом она схватила большой кухонный нож, но тоже бросила его. Наконец взгляд ее упал на раскрытое окно. Примерившись, Надя подставила табуретку, встала на подоконник, держась руками за раму.

Илья, одержимый каким-то мазохистским чувством, все еще смотрел на экран, когда возня на кухне усилилась. Вбежав туда, он увидел стоящую на подоконнике Надежду.

— Надя! Прекрати спектакль! — закричал муж.

— Я вас всех ненавижу, — повторила она и шагнула в оконный проем.

…Похороны Надежды Михайловны были тихими. Присутствовало несколько преподавателей из медицинского института, где работала Надя. Поскольку в дом Висницких никто из них вхож не был, коллеги Надежды, проводив ее в последний путь, откланялись на кладбище и поехали на работу, где и помянули усопшую. Обсуждая трагедию, некоторые высказывали соображение, что страшное происшествие — не несчастный случай. Зная Надин неуравновешенный характер и неумолимый диагноз, который был ей недавно поставлен, кое-кто высказывал мысль, что Надежда не справилась со свалившимся на нее горем и покончила счеты с жизнью.

Вмиг состарившийся Илья Николаевич, поддерживаемый с одной стороны братом, с другой — невесткой, тоже покинул кладбище. Рядом с ними шел Иван, сын Нино и Сергея, пятикурсник, естественно, того же мединститута, где работала Надя. Юноша как раз вернулся после каникул, которые, как мы уже знаем, провел в Египте. Вано, так звали его родители, предупредительно распахнул перед родственниками дверцы «шевроле», сел за руль.

В пустом доме Ильи Николаевича, с завешанными темной тканью зеркалами, сновала невысокая крепенькая девушка. Это была племянница Нины Вахтанговны Тамара. Она прилетела из Тбилиси. Поминальный стол был изыскан и прекрасно сервирован.

На семейном совете, в который незаметно перешли поминки, было решено, что Тамара поживет пока у Ильи Николаевича.

— Тебе будет тяжело одному, — ласково поглаживая руку деверя, говорила Нино. — И Тамрико следует перебираться в Москву. Пока мы жили в Тбилиси, мы ее опекали. А теперь что ей там делать? Опасно жить, да и какая сейчас работа у актрисы? Театры закрывают. Мы — одна семья, нужно быть всем вместе, особенно в горе. — Нино все поглаживала руку Ильи. — Она за тобой ухаживать будет. Первые месяцы после потери — самые тяжелые. А потом мы ей квартирку купим. Может, и на работу ее устроишь. Пошлем ее на курсы секретаря-референта.

Илья Николаевич, видевший Тамрико раз в четыре-пять лет, когда они с Надей выбирались в Грузию в отпуск, отрешенно смотрел на почти незнакомую девушку. Ему совершенно не хотелось видеть в доме чужого человека, но мысль о том, что каждый вечер придется возвращаться одному в пустую квартиру, была еще более невыносима. Он согласно кивнул.

Вообще потрясение от случившегося еще не оставило его. Несколько раз он пытался поговорить с Нино, выяснить, что делала Надя за предшествовавшие трагедии дни. Но каждый раз натыкался на искренне недоуменный взгляд невестки. И обрывал себя. Есть вещи, которые не расскажешь даже самым близким родственникам. Илья Николаевич, и так-то отличавшийся замкнутым характером, никому не сказал о кассете. Правда, он связался с Камчатским облздравом и узнал, что никакой корреспонденции оттуда не отправляли. Но выяснять, кто снял этот жуткий фильм, у него не было сил. Да и какое это теперь имело значение? Надю не вернешь. И он сжег ненавистную пленку.

Прошло девять, потом сорок дней после смерти Надежды. Коллеги по работе все реже вспоминали ее.

…Тамара оказалась очень деликатной девушкой. Ее присутствие не стесняло Илью Николаевича. Напротив, он даже привязался к ней. И когда Нино купила племяннице однокомнатную квартиру, стал скучать. Мысль устроить ее к себе на работу, показавшаяся на поминках совершенно неуместной, все чаще посещала Илью. Основным мотивом было то, что Илья Николаевич видеть не мог свою пожилую секретаршу, вручившую ему злосчастную кассету.

И Тамара заняла ее место.

В один из вечеров, вскоре после смерти Нади, Нина Вахтанговна, сидевшая перед зеркалом и наносившая на холеное лицо вечерний крем, сообщила мужу, что приняла решение включить Альгериса в работу.

— Это опрометчивое решение, Нино! — сказал лежавший в постели муж. — Ведь он был на пленке. Я считаю, от него вообще следует избавиться.

— А я так не считаю, — спокойно ответила Нина Вахтанговна. — Во-первых, Тамрико говорила, что Илья сжег пленку. Вряд ли он и запомнил-то его. Наверняка в шоке был. Во-вторых, они нигде не встретятся. Я ведь не собираюсь брать его на семейные вечера. И в-третьих, этот мальчик мне абсолютно предан. Он сделает все, что я попрошу.

— Ах вот как… — усмехнулся Сергей.

— Да, так. А такими людьми не бросаются.

— Смотри, это — риск.

— Кто не рискует, тот… и так далее. Вон операция с Надеждой тоже была рискованной, а удалась на все сто.

— А если этот Альгерис все же пересечется с Ильей? Нельзя же все предугадать на всю последующую жизнь.

— Не пересечется. Никогда и нигде. Это я тебе обещаю.

Нино потушила свет, легла в постель, отвернувшись от мужа.

…А ленивый студент Саша Семенов, узнав о смерти преподавательницы, выбросил ампулу с неизвестным веществом, которую Надежда Михайловна дала ему для анализа. Кому охота делать работу, результаты которой никто не спросит? Во всяком случае, не ленивым студентам.

Майор Мальков пребывал в прекрасном расположении духа. Этому способствовало и яркое весеннее солнце — на дворе стоял апрель, — и существенно повысившееся за прошедшую зиму благосостояние майора. Операции по передаче поступающего из Дели груза проходили регулярно и пополняли семейный бюджет Юрия Владимировича весьма основательно. Был куплен «опель», пусть подержанный, но в отличном состоянии. В доме майора радовала глаз различная бытовая техника. Принарядились жена и дочка, одаривая главу семейства своей любовью. Короче, психологическая усталость майора прошла и даже алкогольная зависимость растаяла как зимний снег. Во-первых, он был постоянно за рулем, а во-вторых, дело требовало трезвой головы.

Набрать необходимую команду, как и предвидел «деляга» (так называл Сергея Висницкого майор), не составило труда. Кто же откажется подзаработать, когда с каждой операции люди получали сумму, существенно превышавшую зарплату! Юрий Владимирович слабо верил в то, что из Дели поступают индийские камушки, но какое его дело, что там, в этих ящиках?

Меньше знаешь, крепче спишь. К тому же с «делягой» свел его Грузин, а он был не последним человеком в очень серьезном ведомстве. Следовательно, работодатель — человек с солидной «крышей». Итак, команда была набрана. В нее входил и человек «деляги», молчаливый прибалт. Фамилия у мужика была заковыриста, Мальков отчаялся ее запомнить и называл парня просто Латыш. Латыш был оформлен водителем почтовой машины. Сам он груз никогда не возил, но сопровождал каждый рейс. Что ж, хозяин — барин. Тот, кто платит большие деньги, имеет право застраховать себя от случайностей, это майор понимал.

Обычно дело происходило так, как и обрисовал «деляга» за светлой памяти рождественским хашем. Груз из самолета поступал в бункер разукомплектовки. Туда подъезжали две почтовые машины. Одной из них непременно управлял Латыш. Ящики с грузом перекидывали в другую машину, закидывая их тюками с почтой. Затем оба микроавтобуса направлялись к восьмому КПП. Латыш всегда проезжал первым, прощупывая обстановку. Если кому-либо из вохровцев приходила в голову мысль досмотреть проезжающих, то, прошмонав Латыша, они успокаивались и на второй микроавтобус, в котором к тому же сидел милиционер, входящий в команду, махали рукой. На шоссе Латыш пропускал вторую машину вперед, следуя сзади до места передачи груза. В лесочке их ожидали. Причем автомобили каждый раз менялись, как и сидящие в них люди. Довольно часто груз принимала какая-то молодая баба, тоже большая любительница менять внешность.

Так рассказывали Малькову водители.

Юрий Владимирович постоял на летном поле, жмурясь в лучах весеннего солнца. Полюбовался на совершающих посадку или взлетающих «стальных птиц». Время повальных авиакатастроф еще не наступило, и зрелище победы человека над воздушной стихией радовало глаз майора Малькова. А душу его радовало то обстоятельство, что очередной рейс из Дели, суливший ему двести пятьдесят тысяч рубликов, должен был состояться сегодня. Так сказал вчера Латыш.

Юрий Владимирович как раз и увидел Латыша, копавшегося в машине напарника, второго водителя. Это тоже было условием «деляги» — Латыш перед каждым рейсом обследовал почтовую машину, которая должна была везти груз. Чтобы не было неожиданностей на дороге. Тоже правильно, с уважением подумал о «деляге» Мальков. Предусмотрительный мужик этот «деляга»!

Юрий Владимирович и не подозревал, насколько предусмотрителен его работодатель.

Благодаря прекрасной погоде самолет из Дели прибыл точно по графику. Мальков из окна своего служебного кабинета видел, как покатились на разгрузку вагончики с багажом, как подъехали к бункеру две почтовые машины. Майор вышел из кабинета и начал обходить посты вверенного ему батальона. Он двигался таким маршрутом, чтобы подойти поближе к восьмому КПП. Все-таки каждый раз перед выездом машин через пропускной пункт майор замирал от внутреннего страха. Это место было самым опасным во всей цепочке движения груза.

Вот к КПП подъехала машина Латыша. За ней следовала вторая почтовая машина. Микроавтобусы замерли перед воротами. Из будки охраны высунулся веснушчатый парень, что-то прокричал Латышу, весело улыбаясь. Тот что-то ответил, от чего вохровец радостно заржал, хлопая себя руками по бокам. Парень исчез, ворота начали медленно разъезжаться в стороны.

«Обаятельный мужик этот Латыш, — подумал Мальков. — Как это важно в таком деле! Нет, „деляга“ определенно молодец», — с облегчением сказал себе Мальков, видя, как машины проезжают через КПП. Перекрестившись, Мальков отправился в свой кабинет.

Эти минуты были последними счастливыми минутами в жизни майора.

Иван Висницкий вышел из стен родного института на Вадковском переулке. Подумав несколько минут, идти ли ему в сторону «Менделеевской», чтобы ехать домой, или в сторону Савеловского вокзала, чтобы навестить Наташку, юную буфетчицу из привокзального кафе, с которой крутился романец, юноша, естественно, выбрал направление Савеловского вокзала.

Вано, красивый юноша, пошел статью в свою мать, Нину Вахтанговну. Он был сухощав, черноволос. Жгучие карие глаза сводили с ума однокурсниц. Но Вано принципиально не имел связей с интеллигентными девушками. Хлопот не оберешься. Одно-два свидания, и барышни начинают пускать корни прямо на полу. А когда пытаешься объяснить, что ты свободный человек, начинают рыдать и угрожать черт знает чем. Вон у дяди Ильи жена доугрожалась…

Нет, Вано предпочитал простушек, особенно работниц общепита, которых еще не прекратили раз в три месяца проверять на все опасные болезни. Эти девушки были безопасны в смысле нежелательных инфекций, веселы и доступны. К тому же они не знали, из какой влиятельной и состоятельной семьи этот черноокий красавец, и радовались просто тому, что столь симпатичный, щедрый молодой человек обращает на них свое внимание.

В кафе, как всегда, было многолюдно. Здесь ошивались и привокзальные торгаши, и нищие, запросто спускавшие за полчаса месячный оклад какой-нибудь учителки и через час-полтора приходившие снова с не меньшей суммой, собранной с других сердобольных граждан.

Наташка стояла за стойкой, сдувая со лба русую прядь и весело переговариваясь с посетителями.

Вано постоял минутку, любуясь девушкой. Как всякий человек, выросший на Кавказе, он предпочитал блондинок. Юноша уже собрался подойти к своей пассии, когда его внимание привлек мужской голос.

— Т-ты не понимаешь, — пьяно доказывал кто-то очень знакомый, — полипептидные препараты смогут предупреждать даже СПИД!

— Ага, — хрипло отвечала какая-то баба.

— Нет, не ага, — заводился голос, — не ага, а предупреждать!

Вано остолбенело замер. Господи, кто же это? Он обшаривал глазами тесно забитое помещение, пытаясь отыскать знакомого в клубах табачного дыма. Знакомых лиц не было. Но вот опять тот же голос:

— С использованием липосомной технологии можно создавать…

Вано наконец увидел говорившего. Высокий, нескладный молодой человек в грязной, изорванной куртке, с засаленными, отросшими волосами, покачиваясь, стоял у одного из столов. Рядом с ним переживала за судьбы медицины опухшая рябая тетка. Вано не поверил своим глазам. Он протиснулся к столику, пристроился рядом. На столике стояла бутылка самой дешевой водки. Вано знал, откуда она поступает в это заведение, и содрогнулся. Между собеседниками лежала одинокая, усохшая до состояния мумии вобла, которую они попеременно растаскивали каждый в свою сторону.

— Игорь? — не веря своим глазам, спросил Вано.

— Ну Игорь, и что? — перевел на него пьяный взор оратор.

— Ветров? — все еще не верил студент.

— Приветров, — гнусно хихикнула баба.

— Ты кто? — сфокусировался на Иване Игорь Ветров.

— Я — Ваня Висницкий. Помнишь всесоюзные школьные олимпиады по химии?

Ханыга всмотрелся в лицо Ивана, замолчал.

— Да, — тихо сказал наконец Ветров и заплакал.

Через десять минут они уже сидели вдвоем в чертогах буфетных подсобок. Наташка наливала патлатому горячую солянку, с тревогой глядя на Вано, который все утешал плачущего знакомца.

На столе стояла принесенная Иваном «Смирновская». Через полчаса Игорь Ветров рассказал наконец свою историю.

— …Представляешь, Ваня, я возвращаюсь домой после этого ученого совета, где отчет прошел просто на ура, а Лизы дома нет. Восемь вечера — нет, десять — нет, полночь — нет! Я обзваниваю всех знакомых, ее нигде нет. Я обзваниваю больницы, морги, все отделения милиции — нет! Проходит ночь, день — ее нет. Звоню подруге ее по универу, Лидке. Та мнется, ты, мол, не волнуйся. Как не волнуйся? Она жена моя, а ее нигде нет. Налей!

Вано налил Игорю рюмку. Тот опрокинул ее не закусывая. Его трясло.

— Ну вот. Через три дня я иду с заявлением в милицию. Пропала жена. Заявление не берут. Хихикают. Может, говорят, и не пропала. Может, найдется. Еле-еле втиснул им. Проходит две недели. Ты представляешь себе? Две недели я ничего не знаю. Может, ее изнасиловали и убили. Сколько таких случаев. Вот. Две недели я сам почти не живой. Не могу ни пить ни есть. Курить начал. Потом вдруг приходит письмо. Так и так, Игорек, ты — нищее ничтожество. Ты обманул мои ожидания. Я люблю другого человека, я уехала. Гуд-бай! А? Как? Я, оказывается, обманул ее ожидания! А чего она от меня ожидала-то? Что я воровать пойду? Смотрю на штемпель — письмо из Москвы. Кто у нее в Москве? Почему? Ничего не понятно. Главное, накануне еще у нас с ней постель была. И все было нормально. Как это? Как это, Ваня?

Игорь опять зарыдал. Вано поспешно плеснул ему водки.

— А дальше что?

— Дальше? Оформляю отпуск, собираюсь ехать в Москву искать ее. А буквально перед отъездом в квартиру звонок. Открываю — два бугая стоят. Вы такой-то? Я. Разрешите войти? А в чем дело? Мы по поводу вашей супруги. Тут я их, конечно, впустил. Они вежливо так сели. Говорят, мол, жена ваша хочет с вами развестись. Подпишите бумаги. Я прошу объяснить, где она, с кем она. Они твердят одно и то же — подпишите бумаги. Я говорю — подписывать без нее ничего не буду. — Игорь замолчал, опустил голову.

— Ну? — не выдержал Вано.

— Били всю ночь. Ребра переломали. Я подписал все бумаги, они исчезли. Месяц в больнице отлежал. Как вышел, приехал в Москву. Хочу найти ее, в глаза посмотреть.

— Ты что же, без денег приехал? — изумился Вано.

— Нет, я на работе занял и отпускные получил. Только у меня ведь никого нет в Москве. На вокзале тетка какая-то предложила комнату. Я и пошел к ней. А у нее еще пятеро жильцов. Уговорили выпить. Утром встал — бумажника нет. Вот хожу теперь по вокзалам. Но я ее все равно найду. Мне мужик один обещал…

— Что же я тебя здесь раньше не видел? — удивился Вано. — Я уж месяц сюда захаживаю.

— А я раньше на Комсомольской кантовался. Но там ментов много.

— На что же ты живешь?

— А бабы прикармливают. Им подают, они меня угощают. Ага…

Игорь, уронив на стол голову, заснул.

…По роковой случайности в тот же солнечный апрельский день, когда рейс из Дели благополучно завершился в аэропорту Шереметьево, в столице произошла перестрелка между одной из криминальных группировок и сотрудниками налоговой полиции. Драма разыгралась возле столичного банка, где предполагалось задержать некоего авторитета, имевшего при себе, по оперативным данным, крупную сумму валюты. Однако криминалы оказали неожиданно стойкое сопротивление. В грохоте автоматных очередей полегли два сотрудника физзащиты и несколько мирных граждан, проходивших, на свою беду, мимо злополучного места. И хотя противники потеряли в перестрелке половину личного состава, самому авторитету удалось скрыться с места происшествия. Что, впрочем, немудрено. Ведь в его охране работали исключительно бывшие спецназовцы. Пустой «БМВ» авторитета был обнаружен в одном из переулков. Рассвирепевшие сотрудники милиции начали проводить облавы по всей столице. Омоновцы вваливались в престижные клубы, места тусовок преступного мира, гаишники проводили бесконечные проверки на дорогах. Московские автомобилисты безнадежно опаздывали в тот день к месту назначения из-за нескончаемых проверок документов. Были перекрыты все въезды и выезды из столицы. Несколько усиленных омоновцами постов возникли и на дороге в Шереметьево.

Сергей Николаевич Висницкий находился в своем офисе, когда в его сотовом телефоне раздался взволнованный голос Грузина. Томаз сообщил о поднявшемся «шухере», посоветовав Сергею затихариться со своей деятельностью на несколько дней. Хорошенькое дело! Груз из Дели прибывал именно сегодня. Сергей посмотрел на часы.

Почтовые машины с маркировкой «Аэрофлот» уже мчались по шоссе. Альгерис как раз прижался к обочине, пропустив вперед первый микроавтобус, и, выждав несколько секунд, собирался следовать дальше, когда запиликала его «дельта».

— Ты где? — нервно спросил его Сергей Николаевич.

— На шоссе, — ответил Альгерис. — Пока все нормально.

— Немедленно прекращай операцию! На дорогах проводят досмотр! Где машина с грузом?

— Впереди. Метров за двести.

— Свяжись с водилой, заворачивайте с дороги.

Альгерис передал команду по рации в первый микроавтобус. Но было уже поздно. Сразу за поворотом дороги на шоссе стояли несколько дальнобойных трейлеров, почти полностью преграждающих путь. А стоявший перед фурами гаишник энергично отмахивал жезлом, призывая микроавтобус остановиться.

— Дорога перекрыта, — закричал в рацию Григорий, водитель микроавтобуса. — Гаишники всех тормозят!

— Его тормозят, — доложил Альгерис в трубку.

— Применяй нулевой вариант! Немедленно! — Сергей Николаевич дал отбой.

Альгерис вынул из-под сиденья маленький черный предмет.

Микроавтобус неуверенно петлял по шоссе. Сопровождавший Григория сержант Галлютдинов кричал в рацию:

— Латыш, что нам делать? Нас тормо…

Альгерис нажал кнопку. Голос Галлютдинова потонул в грохоте взрыва. Столб грязной воды и дыма, напоминающий атомный гриб, был последним видением, которое уловило сознание находившихся в машине людей.

Горели развороченные останки микроавтобуса, разорванное тело гаишника выбросило на середину шоссе. После минутного шока к месту аварии побежали люди.

Картины этой Альгерис не видел, так как трагедия разыгралась за поворотом шоссе. Но грохот взрыва был слышен более чем отчетливо. Альгерис выпрыгнул из машины через правую дверцу, проколол толстым шилом переднее колесо, затем скрылся в лесочке. Чуть погодя вышел на дорогу, застегивая брюки, достал запасное колесо и принялся за работу. За этим занятием его и застали подъехавшие на «мерседесе» гаишники.

— Смотри, тоже аэрофлотовская машина, — сказал напарнику один из них.

— Мужики, чего там стряслось? — испуганно улыбаясь, спросил Альгерис.

— Документы, — не отвечая на вопрос, потребовал гаишник. Рядом с ним вырос здоровенный омоновец.

— Пожалуйста, — с готовностью ответил Альгерис. — Вот права, вот путевой лист. А что там произошло-то? Чего это бабахнуло? Я от неожиданности на проволоку наскочил, — все тараторил он, показывая на валявшийся на дороге клубок проволоки с торчащим из него острым концом.

— Открой салон, — не отвечая на вопросы, приказал омоновец.

Но досмотр машины ничего не дал. Багаж состоял исключительно из мешков с почтой. В кабине водителя тоже ничего подозрительного обнаружено не было. Там не было даже трубки радиотелефона. Действительно, откуда бы у простого водителя могла быть такая дорогая игрушка?

— Ты один в рейс выехал? — спросил гаишник.

— Нет, впереди еще одна наша машина шла. А что? Это… они грохнулись? — натурально побледнев, округлил глаза Альгерис.

— Они… — буркнул гаишник.

— И что? — в ужасе прошептал тот.

— Что? Так долбануло — костей не соберешь.

— Что же это творится? За что их? Господи, как я теперь поеду-то? У меня вон руки трясутся.

— Мы тебя сейчас сами отвезем. Попробуешь останки опознать. И показания дашь. Запирай свою тачку.

Альгерис покорно запер машину, пошел к милицейскому «мерседесу».

Известие о взрыве быстро достигло Шереметьева. Майор Мальков сидел в своем кабинете ни жив ни мертв. Очень хотелось выпить, но в аэропорту появились муровцы, и майор крепился. Вызвали для допроса начальника транспортной службы, потом проводили обследование грузового отделения. Допрашивали грузчиков, водителей. Уже вечером очередь дошла и до Малькова.

Молодой оперативник записал его паспортные данные.

— Как организована патрульно-постовая служба аэропорта? — спросил он.

— В батальон ППС входят три роты… — начал Мальков. Он подробно описал задачи вверенной ему службы. — …В обязанности моих людей входило и сопровождение почтовых машин, — стараясь говорить твердым голосом, закончил майор.

— Что вы можете сказать о Галлютдинове?

— Ничего особенного, — осторожно ответил Мальков. — Работал неплохо.

Ответив еще на несколько вопросов, Юрий Владимирович, по-свойски улыбнувшись, спросил:

— Слышь, лейтенант, я сам в угрозыске работал. Ты мне скажи, что там стряслось-то?

Оперативник, уставший за день от бесконечной писанины, закурил.

— Что? Заминирована была машина ваша почтовая. Мина с дистанционным управлением. Шарахнуло так, что все в клочья разлетелись. Парень ваш, шофер из второй машины, чуть в обморок не грохнулся, когда его опознавать подвели. Там опознавать-то нечего.

— А-а, — протянул Мальков, тоже потянувшись за сигаретой. Он глубоко, несколько раз затянулся. — А где второй шофер-то?

— Дал показания и домой отпросился. Звонил в аэропорт из отделения. Попросил, чтобы машину с дороги забрали. Мол, за руль сесть не может. Говорю же, он в шоке был. Подпишите протокол с вашими показаниями, — протянул оперативник исписанный листок.

Мальков машинально пробежал глазами строчки, поставил подпись.

Вернувшись в кабинет, он позвонил в аэрофлотовское кафе, попросил принести бутылку водки. Бутылку принес один из грузчиков, включенных в команду.

— Это что же такое, Владимирыч? — потоптавшись на пороге, спросил грузчик. — За что ребят гробанули?

— Откуда я знаю? — нервно ответил Мальков. — Иди. Узнаю — завтра объясню.

Грузчик все не уходил.

— Я вот чего. Я хотел сказать, что я с этой темой завязываю, Владимирыч. И ребята наши то же самое просили передать. Ну его. Менты сегодня всю душу вытрясли. Мы на такой расклад не подписывались.

— А на что вы подписывались? — зашипел майор. — Просто бабки снимать за здорово живешь? Бесплатный сыр знаешь где бывает?

— Ты не ори, — остановил его грузчик.

Майор, собственно, и не орал, а говорил шепотом. Но это был тот самый шепот, который сотрясает галерки.

— Ты с кем разговариваешь? — опять зашипел майор. — Вы что там, совсем в штаны от страха наложили?

Он распечатал бутылку, налил водки, залпом опрокинул стакан.

— Из темы решили выйти? Что ж, выходите. Только не забудьте, денежки вы за сегодняшнюю операцию уже получили. А груз до места не дошел. Так что за вами должок. И помните, что это вы своими ручонками ящики в почтовые машины перекидывали, а не на таможню отправляли. И вывозил их тоже не я. Так что язык за зубами попридержите.

— Бабки-то ты платил, — не унимался грузчик. — Значит, ты и с барыгой связан. А что за сегодняшний рейс получили, отдадим. Еще и потратить-то не успели. А язык никто и не распускал. Дураки мы, что ли? Только на хрена эти бабки, если тебя в клочья разнесет? На похороны? Слышь, Владимирыч, должно быть, очень крутой товар был в этих ящиках. А ты говорил: камушки, тряпочки. За тряпочки не взрывают.

Майор хватанул еще порцию водки.

— Короче, разбор полетов будет завтра. А пока вали отсюда.

Когда дверь за грузчиком наконец закрылась, Мальков вскочил, начал вышагивать по тесному кабинету. Первое, что он почувствовал, была обида. Надо же, такое выгодное дело заваливалось!

Первоначальный испуг совсем было прошел: раз машина — вдребезги, то и товар — в клочья! Значит, никаких вещдоков, думал майор, пользуясь терминологией своей первой профессии.

А эти козлы перепугались! Ну, хватануло двоих, что же делать? На войне как на войне! Ерунда!

Машину разнес Латыш, это понятно. Вот зачем он в моторе перед каждым рейсом копался! Но Латыша отпустили. Так сказал опер из МУРа. Значит, не нашли у него ничего. Что ж, наберем новую команду. А может, завтра и эти отойдут. Это сначала — страшно. А потом привыкаешь. И где они сегодня на жизнь заработают?

Майор совсем успокоился. Достал из холодильника бутерброды, заботливо приготовленные женой. Налил себе еще водки. Пить, конечно, не следовало. Но сегодня день стрессовый. А, напьюсь и переночую в гостинице нашей, подумал майор. Надо же хоть изредка расслабляться! Выпив залпом полстакана, начал смачно жевать бутерброд с твердокопченой колбасой.

«К преступной деятельности меня склонил майор Мальков. Именно Мальковпередавал мне деньги за каждую операцию. И именно он был связан с получателем груза…» — эти слова произносил только что покинувший кабинет грузчик Потапов. А говорил он их в зале суда, находясь за отгороженным решеткой пространством.

Картина, возникшая в сознании Юрия Владимировича, была столь отчетлива, что рука с надкушенным бутербродом замерла в воздухе, не совершив посадки по месту назначения.

Так. А ведь в лицо «делягу» знает только он, Мальков. И даже грузчик Потапов понял своими недоразвитыми мозгами, что груз был опасен. Настолько, что «деляга», не задумываясь, отправил на тот свет двоих людей. «Ваша дочка ходит в школу через дорогу. А на дороге всякое случается…» — вспомнил Юрий Владимирович слова «деляги», сказанные в армянском ресторанчике.

Лоб его покрыла испарина. А ведь в самой большой опасности именно он сам, понял наконец майор. И его семья. Он быстро набрал номер.

— Але, — отозвался голос жены.

— Зина, это я. Как у вас дела?

— Все нормально.

— А где Аленка?

— В школе. У них дискотека сегодня.

— Немедленно иди за ней, — закричал Мальков. — Нет, стой, никуда не ходи! — тут же отменил он первое указание. — Сиди дома, никому не открывай. За Аленкой я сам заеду.

— Да что случилось? — перепугалась жена.

— Ничего, Зина, ничего, — попытался успокоить ее и себя Мальков. — Жди, я скоро буду.

Через двадцать минут «опель» майора Малькова покинул территорию Шереметьева. Было уже довольно поздно. Фары автомобиля разрезали вечернюю тьму. На одном из перекрестков Дмитровского шоссе навстречу «опелю» на бешеной скорости рванул грузовик. Он врезался в автомобиль Малькова, проволок его несколько метров, потом, не сбавляя скорости, скрылся в темных вечерних закоулках.

— Передаем сводку дорожно-транспортных происшествий. В нашей студии, как обычно по утрам, капитан ГАИ Павел Дмитриевич Теремков. Вам слово, Павел Дмитриевич.

— Вчера, около десяти часов вечера, на Дмитровском шоссе был сбит автомобиль марки «опель». Номерной знак… — капитан назвал номер автомобиля. Камера показала смятую в гармошку машину майора Малькова. — Водитель «опеля» скончался на месте происшествия. Виновник трагедии скрылся. Лиц, располагающих сведениями об этом ДТП, просим позвонить по телефону… — Белой строкой побежал внизу экрана номер телефона. — Однако, — продолжал капитан, — и сам пострадавший находился в состоянии сильного алкогольного опьянения. Будучи трезвым, он, возможно, смог бы избежать столкновения. Уважаемые москвичи и гости столицы! Еще раз хочется напомнить о том, что ваша жизнь…

Сергей Николаевич, щелкнув «лентяйкой», выключил телевизор.

— Черта с два смог бы избежать… — проговорил он вслух.

Они с Нино еще лежали в постели. Утреннее солнце пробивалось сквозь пунцовые шторы.

— Что ж, твой Альгерис действительно молодец! — повернулся к жене Висницкий. — Две такие операции за один день — и без единого прокола!

— Он и в милиции побывал вчера. И тоже без проколов! — с гордостью проговорила Нино.

— Ладно, пусть отсидится с месяц в Польше, отдохнет. Заслужил. Там его какая-нибудь полячка молодая соблазнит… — подначивал жену Сергей.

— Заткнись, — оборвала его Нино. — Он уже звонил мне. Просит разрешения вернуться через неделю.

В этот момент зазвонил телефон.

— Может быть, опять он, — предположила Нино.

Но в трубке раздался мужской голос с грузинским акцентом.

— Серго, батоно, как дела, как жизнь?

— Спасибо, Томаз, дорогой, твоими молитвами. Как ты, генацвали?

— Помаленьку, помаленьку. Послушай, дорогой! Завтра Пасха. Хочу поздравить тебя. Мне и праздник не в праздник, если тебя, дорогой, не увижу!

— В чем дело, генацвали? Приходи сегодня же! Нино сациви приготовит. Ты всегда желанный гость в нашем доме!

Отключив трубку, Сергей взглянул на жену.

— Что это он? Кажется, нигде не наследили?

— Придет — скажет, — пожала плечами Нино. Но поспешность, с которой она выбралась из постели, выдавала беспокойство.

— Я сегодня в офис, пожалуй, не пойду, — решил Сергей. — Надо в церковь сходить. Свечку поставлю за усопших. Потом вернусь, тебе помогу. Значит, Пасха? А сегодня еще Великий пост? И вчера был, и позавчера… Надо же! — покачал головой Сергей, отправляясь в ванную.

…Томаз пришел около семи вечера с неизменным букетом роз для Нины.

Застолье, как по написанному сценарию, опять началось с взаимных цветистых пожеланий здоровья и благополучия. Хозяева выжидающе смотрели на гостя. После двух-трех тостов и воздания должного кулинарным талантам хозяйки Томаз отер салфеткой жирные губы.

— Вчера на шоссе из Шереметьева взрыв был. Ваша работа, Серго, батоно?

— Наша, — вздохнул Сергей. — Когда ты позвонил мне, Томаз, дорогой, машина с грузом уже на шоссе была. Ничего не оставалось, как убрать ее.

— Убрали, да не все…

— То есть?

— Представь, в одном из ящиков уцелели ампулы. Они бы сгорели, но пожар быстро потушили. Ампулы отправили на экспертизу.

Сергей потер виски, закурил.

— Что из этого вытекает? — вслух подумал он.

— Вытекает, что со дня на день будут результаты анализа и муровцы снова накинутся на аэропорт. Всех перетрясут, будьте уверены. А когда в операции задействован не один десяток людей, кто-нибудь да расколется.

— Ну, пусть трясут, — подумав, ответил Сергей. — В Дели я уже дал знать, чтобы поставок в ближайшее время не было. Никто из участников операции нас не знает. Из живых участников… — уточнил он. — Кроме Альгериса.

— Вот-вот. Документы прибалту делали мои люди. Кем он там в отделе кадров значится? — как бы забыл Томаз.

— Валдис Аусеклис, — проронила Нино.

— Да-да… А документы Валдису мои люди делали, — повторил Томаз.

— Его уже нет в Москве, — торопливо сказала Нино.

— Это хорошо, что нет. Пусть пока и не будет. Но по большому счету это дела не меняет. Одним словом, я прошу вас, дорогие, через аэропорт больше не работать. Хотя бы полгода. Вообще, зачем вы покинули наш благословенный край? Там ты, Серго, был полный хозяин. А здесь каждый мент может начать копать под тебя, дорогой. А в столице всяких разных органов ой как много…

— Ты же знаешь, батоно, я не от хорошей жизни уехал! Да ты и сам не в Тбилиси живешь!

— Так-то оно так. Но уж больно беспокойное дело ты ведешь, дорогой. Может, переключиться тебе на финансовую деятельность? Банк какой-нибудь купить.

— Чтобы в Москве банк купить, мне еще пару лет надо собирать необходимую сумму. Спасибо за совет, Серго, дорогой. И за хлопоты о нас спасибо.

Сергей достал еще более пухлый, чем в прошлый раз, конверт, протянул его Томазу.

— С Пасхой тебя, дорогой!

— И тебя, дорогой!

Томаз потянулся к Сергею мясистым ртом, троекратно расцеловался. Потом, с видимым удовольствием, повторил тот же спектакль с Нино.

Когда дверь за гостем закрылась, Нино, схватив сигарету, выругалась:

— Гамахлебуло! Деньги берет, а неприятностей не хочет! Жирный индюк! Ишь, в православные заделался, чучхиани! Скажите, документы его люди делали! Не нужны нам его услуги! В конце концов, Альгерис может жить и по своему настоящему паспорту. Когда вернется.

— Подожди, Нина, — остановил ее муж, все растирая виски. — Ты слышала, что он сказал? Взяли ампулу! Как я устал, — простонал Висницкий. — Только наладишь дело, только начинают идти настоящие деньги — и все рушится! Эти бесконечные срывы доведут меня до инсульта!

— Потому что надо было в свое время покупать документацию на «китайский белок», — опять вспомнила Нино. — Делали бы где-нибудь на окраине города, и никаких транспортных накладок!

— Опять ты за свое! — не выдержав, закричал Сергей. — Ну не купил я эту проклятую документацию, что же делать? Ты всю жизнь меня этим долбать будешь?

В этот момент из своей комнаты вышел Вано.

— Послушайте, родители, а у меня к вам есть предложение… — сказал молодой человек.

Игорь Ветров проснулся от ощущения какой-то стесненности дыхания. Ему даже приснилось, что его хоронят, укладывая на тело тяжелую каменную плиту. Он открыл глаза и увидел здоровенную крысу, сидевшую на его груди и внимательно на него смотревшую маленькими злобными глазками. Игорь так страшно закричал, что тут же вскочила спавшая рядом рябая тетка, проснулись и несколько других обитателей подвала. Крыса лениво спрыгнула и не спеша удалилась за толстую трубу отопления.

— Ты че орешь, Доцент? — угрюмо спросил Игоря одноногий Мишка-десантник. — Сейчас так накостыляю, три дня на улицу не выйдешь.

— Правда, что людей-то будишь, скаженный? — укорила его рябая соседка, снова укладываясь на грязное тряпье.

Игорь сел, подтянул под себя ноги, достал пачку «Магны». В ней лежало аж шесть разномастных сигарет и две беломорины — все, что удалось выпросить за вчерашний вечер. В той же пачке находился и коробок спичек. Игорь закурил. Красный огонек сигареты при каждой затяжке высвечивал темный угол, где копошились бурого цвета чудовища.

Странно, когда он работал в своем институте, он совсем не боялся крыс. Воспринимал их просто как лабораторный материал. Легко брал в руки, вводил препараты. Потом заражал животных всякими страшными болезнями. В одних случаях разработанные им препараты защищали подопытный материал от гибели. В других — крысы умирали мучительной смертью.

И вот теперь они, словно сговорившись, преследовали его. Ни на кого из обитателей подвала крысы не обращали никакого внимания. А к нему каждую ночь подбиралась косматая тварь, то ухитряясь цапнуть за палец, то безмолвно смотря на спящего Игоря. Как вот эта, которую он только что согнал со своей груди. Будто вопрошают, за что я загубил их белошерстных сородичей, подумал Игорь. Вот и не верь после этого в Бога или во всякую чертовщину!

«Но ведь я делал это для людей, Господи! — взмолился Игорь. — Не можем же мы испытывать новые вещества на людях! Каждый вид борется за свое существование, Господи! И я работал на свою страну!» — так неумело доказывал Ветров свою правоту неведомым потусторонним силам.

— И чего ты достиг? — спросил он себя в который раз. — Страна не нуждается в тебе. Даже собственной жене ты оказался не нужен. «Мой Лизочек так уж мал, так уж мал…» — пропел про себя Игорь. — Да уж, мал, да удал. Хватит! Я ее не найду, это ясно. Да если и найду, что ей скажу — грязный, вонючий ханыга? Она расхохочется мне в лицо. Нет, надо уезжать обратно! Можно затихариться в поезде, скажем, в тамбуре, и добраться до Бологого. А потом еще как-нибудь дальше, до Питера…

Каждую ночь, разбуженный крысами, он сочинял себе эту историю. Но начинался день, обитатели подвала приносили выпивку, рябая баба подносила Игорю, и после бессонной ночи, проведенной наедине с бурыми чудовищами, он выпивал первый стакан. А дальше уже шло как по писаному: после первого стакана непременно следовал второй, потом действие перемещалось в привокзальные пивнушки. А вечером полуголодный и в усмерть пьяный Доцент ненадолго забывался сном. До еженощной встречи с крысами…

Нет, сегодня он не будет пить! Надо только дождаться восьми утра, когда открывается Наташкино кафе. Наташка покормит и даст выпить кофе. После встречи с Ваней Висницким она изредка подкармливала Игоря. Он вспомнил, как в буфетной подсобке Иван говорил скопившемуся вокруг них народу: «Вы знаете, кто этот человек? Это самый светлый ум во всей нашей бывшей империи! Это химический гений!»

Толстозадые работники кафешки, поглядывая на дремавшего Игоря, недоверчиво посмеивались. Но бывшего маленького мальчика, Ваню Висницкого, представлявшего на всесоюзных школьных олимпиадах грузинскую столицу, в этом заведении уважали. И тень его могущества распростерлась над бедной головой бывшего гения Ветрова.

Игорь закурил беломорину. Все, курево кончилось. Но уже рассвело. Подкравшись к Мишке-десантнику, Игорь глянул на его командирские часы. До восьми утра оставалось двадцать минут…

Наташка, сладко позевывая, заступила на рабочее место. Сверила товар с накладными. Потом протерла металлическую поверхность стойки, навела порядок на рабочем месте.

— Наташка, тебя к трубе, — позвал ее из глубин кухни толстый, коротконогий повар Ашотик.

Девушка направилась к висящему на стене подсобки телефону.

— Ай, зря армянских мужчин не любишь! — воскликнул Ашотик, мимоходом облапив Наташку.

— Пошел ты… — отбиваясь, беззлобно отозвалась та.

«Нужны вы очень, коротконогие и толстозадые! — подумала обладательница безупречной фигуры, забыв, что именно Ашотику она заплатила своим юным телом за это выгодное местечко. — То ли дело грузины! Высоки, длинноноги, ну и все остальное… — Наташка вспомнила Вано. — Что же это Ванечка уже неделю не показывается?»

В трубке, легок на помине, заговорил густым баритоном Вано:

— Брошка, как дела?

Это так он ее называл — Брошка.

— Приехал бы да узнал, — обиженным голосом отозвалась Наташка.

— Приеду, милая. Ты моего гения давно видела?

— Этого-то? Доцента? — уточнила Наташка. — Ну, дня три не появлялся.

— Ну так вот, тебе дается боевое задание. Как придет в ваше заведение, задержи под любым предлогом и брякни мне на пейджер, — Вано продиктовал номер. — Плачу валютой.

— И только-то? — надулась Наташка.

— И всем остальным, само собой, — рассмеялся в трубку предмет Наташкиных грез.

Девушка вернулась к стойке. До открытия оставалось десять минут. Наташка принялась протирать стаканы, думая о Вано. Взгляд ее упал на окно. На улице, зябко ежась в рваной куртке, терпеливо перетаптывался с ноги на ногу Доцент. Вот уж воистину на ловца и зверь бежит! Наташка бросилась отворять двери.

— Так вот, этот Ветров — абсолютный гений. Папа, ты же должен помнить его. Ты был со мною на одной из олимпиад.

— Такой высокий, нескладный? — припомнил Сергей Николаевич.

— Ну да!

— Да, парень незаурядный, — согласился Висницкий.

— Незаурядный? Это значит ничего не сказать! У него абсолютное химическое чутье! Он чувствует молекулы кожей! Все задачи по синтезу, которые мы получали, он выполнял играючи.

— Ты говоришь, он опустился?

— Мы его поднимем! Мозги за пару месяцев не пропиваются. Есть рычаг, при помощи которого я заставлю его работать на нас! Это мой вопрос, я его решу. И если бы он был благополучен, фиг бы мы его заполучили! Прости, мама, — Вано глянул на Нину Вахтанговну. — Смотрите дальше: мы возвращаем его в Питер. Там у него квартира и знакомства. Арендуем площади и налаживаем производство.

— У нас в наличии только две ампулы «китайского белка». Это все, что случайно осталось от последней партии.

— Он расшифрует состав! Я за него ручаюсь.

— Почему ты считаешь, что дело надо налаживать в Питере?

— Но ведь ваш дядя Томаз правильно сегодня сказал: в Москве каждая собака — полицейский!

— А в Питере каждая собака — бандит отмороженный, — парировал Сергей Николаевич. — И неизвестно, что лучше. Вернее, хуже…

— Мы арендуем помещение какого-нибудь НИИ. Мы будем под крышей госучреждения. Препарат можно рассылать под видом какого-нибудь лабораторного теста. Под видом иммуноферментной системы, ну я не знаю, на туберкулез, например. Кстати, наш выпускник, Алешка Антонов, работает именно в Питере, в НИИ профилактической медицины. Он рассказывал, что у них большая часть помещений сдается в аренду, чтобы платить сотрудникам зарплату.

— На создание лаборатории нужны большие деньги.

— Ну, родители, это уже ваши проблемы. Если бы я все мог сделать сам, я бы с вами этой идеей и не делился.

Родители Вани Висницкого переглянулись.

— Интересного мальчика мы вырастили, а, Нино? — усмехнулся Сергей.

Нино молча курила.

— Прибыль нужно будет аккумулировать в зарубежном банке, — проронила она.

— Ма, и это я продумал! — живо откликнулся сын. — У меня на курсе учатся два студента из Науру. Это остров оффшорной зоны в юго-западной части Тихого океана. Мы регистрируем на имя этих ребят банк в республике Науру. Ребята утверждают, что проблем не возникнет. Потом открываем в Москве представительство этого банка. Это уже твоя работа, отец. Мало того что мы сможем перекачивать за границу свою валюту, мы еще сможем оказывать посреднические услуги тем, кто тоже хочет хранить валюту за рубежом.

Сергей Висницкий потрясенно молчал. Нино докурила сигарету, деловито спросила сына:

— Твои условия?

— Я хочу, чтобы доверенность на управление банком принадлежала мне. Согласитесь, это справедливо — идея моя и люди мои.

— А ты не пустишь по миру своих родителей? — усмехнувшись, спросила Нина Вахтанговна.

— Ну что ты, мама! Просто мне нужно почувствовать себя взрослым человеком!

За обсуждением деталей предстоящего дела ночь пролетела незаметно. Утром Вано позвонил Наташке, а уже через двадцать минут получил известие, что Доцент пьет утренний кофе в заведении белокурой подружки.

Такси остановилось. Пока Иван Висницкий рассчитывался с водителем, Ветров неуклюже выбирался из машины.

Через пару минут Вано уже втащил Игоря в темную прихожую.

— Ну как тебе временное пристанище? — спросил Вано, зажигая свет.

Игорь обошел однокомнатную квартиру.

— Чисто… — с благоговением произнес он.

— И главное — сухо! — рассмеялся Вано. — Иди прими душ, а я пока приготовлю завтрак.

Он достал из вместительной сумки плотно набитый целлофановый пакет.

— Здесь тебе смена белья и верхняя одежда.

Игорь смущенно принял пакет и исчез в ванной. Когда он вышел, по квартире распространялся дивный аромат жарящегося мяса.

— Садись завтракать, ученый! — веселым голосом позвал Иван.

Игорь, одетый в чистую рубашку и черные широкие брюки, оглядел себя в зеркало, повешенное в прихожей, расчесал отросшие волосы и, смущаясь, прошел на кухню.

На круглом блюде лежали подрумяненные эскалопы. Вокруг них золотился картофель фри, розово блестели свежие помидоры, прикрытые густыми пучками петрушки и кинзы.

— Садись, Игорек, — пригласил Вано. — Ну, давай порубаем!

Вано положил на тарелку Игоря увесистый шмат мяса, горку картофеля, ломтики помидоров.

Ветров, изо всех сил стараясь не торопиться, набросился на еду.

— Ну что, жену нашел? — немного погодя спросил Вано.

Игорь отрицательно мотнул головой, пережевывая эскалоп.

— А я нашел! — как бы между прочим заметил Вано.

— Как?! — Игорь уставился на приятеля, машинально двигая челюстями.

— Так. Лиза твоя замужем за генералом. Генерал старше ее на двадцать с лишним лет. Лысоват, с безусловным циррозом печени — следствие службы в погранвойсках. Но обеспечен. Лизе машину подарил. Балует ее.

Игорь, уставившись в пол, молча слушал.

— Так что, Игорек, ты ее так и уступишь этому кабану лысому?

Ветров заволновался, выудил сигарету из лежавшей на столе пачки, закурил.

— А что я? — тихо спросил он. — Я ей машины дарить не могу. У меня, кроме куртки рваной да квартиры в Питере, и нет ничего.

— Но ты ее любишь?

— Люблю. Я, кроме нее, и знать никого не хочу. А толку?

— Толку от тебя, какой ты сегодня есть, никакого, тут ты прав. А ты представь: ты назначаешь ей свидание, встречаешь ее на белом «линкольне». Сам весь от Версаче или Юдашкина, кто тебе больше нравится.

Поднятые кверху брови Ветрова ясно указывали, что ему не нравится ни тот ни другой по причине незнания обоих. Увлеченный повествованием, Вано между тем продолжал:

— Ты небрежно заказываешь в ресторане черт знает что. А потом плюешь в ее раскрытые от восхищения глаза. Или не плюешь, а делаешь своей рабой. Красиво?

Игорь пожал плечами:

— Глупости какие-то. Не хочу я ей в глаза плевать. Сначала, когда она меня бросила, хотел. А теперь думаю, может, она права была. Мужчина должен обеспечить достойную жизнь своей женщине. А я, в сущности, собой был занят. Своими научными игрушками.

— Прекрасно! — тут же переключился Вано. — А если ты сможешь обеспечить ей достойную жизнь? Ведь этот козел плешивый ей надоест через год.

— К чему этот разговор? — спросил Игорь, подняв глаза.

— Я уполномочен предложить тебе очень выгодную работу, — вкрадчиво ответил Вано.

— Какую?

— По твоей специальности. Причем справиться с этой работой сможешь только ты! Нужно установить состав некоего препарата. Это психотропное вещество, — небрежно заметил Вано. — Повышает ассоциативные и адаптационные функции мозга. Показаний к применению масса. Тут и инволюционные синдромы, и посттравматические нарушения функций головного мозга, и лечение хронического алкоголизма. Поясняю: аналогичный препарат выпускают на Западе. Но он очень дорог. Наша задача — получить доступный для наших сограждан аналог. Это тебе не военные заказы на не знаю что, против никто не знает какого противника. Наш препарат будет нужен всем — и старикам с ослабевшей памятью, и замороченным бизнесменам, и алкашам.

— Такие препараты уже есть, — махнул рукой Ветров.

— Нет, — жарко воскликнул Вано, — вот именно такого нет! Да и какое твое дело — есть ли, нет ли! Тебе предлагают решить сложную химическую задачу, которая по силам только тебе! Тебе предлагают за эту работу бешеные деньги! Чего же думаешь? Или лучше спиваться на вокзалах? Тогда правильно тебя твоя жена бросила!

— Какая зарплата? — спросил Ветров.

Услышав ответ, он вылупил глаза на собеседника:

— Это серьезно?

— Более чем. Нужно будет решить еще кое-какие проблемы — аренда площадей, покупка оборудования. Но это — не твои проблемы. Ты — научный руководитель и главный технолог будущей лаборатории. Твои задачи — определение состава вещества и разработка технологии его получения. Ну как? По рукам?

Игорь ошалело молчал.

— Наверное, по рукам, — наконец неуверенно ответил он.

— Вот и прекрасно! Сейчас мы это событие и отметим!

На столе появилась бутылка «Абсолюта». Щедро подливая гению, Вано неустанно балагурил, вспоминая времена школьных олимпиад, неизменных побед Игоря в каждом первенстве, девчонок, за которыми они тогда ухаживали. Вано рисовал Игорю картины счастливого будущего, где раскаявшаяся Елизавета благоговейно целует руки своего исстрадавшегося мужа.

Ветров улыбался, роняя на стол пьяные слезы.

— Однако мне пора, старичок! — воскликнул вдруг Вано. — Дело не ждет! Да! — хлопнул он себя по лбу. — Чуть не забыл! Подпиши-ка договор на работу. Я сегодня же передам его нашему работодателю.

Вано положил перед Ветровым документы, всунул в вялую руку свой «паркер».

Игорь, изо всех сил пытаясь сосредоточиться на тексте договора, наконец махнул рукой и поставил в нужном месте свою подпись.

— Вот и славно! — Вано торопливо убрал бумаги в «дипломат». — А теперь отдыхай, отсыпайся.

— А чья это квартира-то? — слабым голосом спросил Игорь. — А где хозяин?

— Хозяин в Польше. Как Ленин, — хохотнул Вано. — Так что немедленно спать, батенька! — скопировал юноша незабвенного вождя. — А я через пару часов вернусь.

Он помог Игорю подняться, отвел его в комнату, уложил на диван. Затем запер дверь снаружи, так что из квартиры было не выйти, и отправился прочь.

Сергей Николаевич Висницкий сидел за столом своего просторного кабинета, просматривая газеты. Время от времени он посматривал на часы, отбивая носком начищенного ботинка азбуку морзе, что выдавало нервозность и обеспокоенность хозяина кабинета. Селектор наконец заговорил.

— Сергей Николаевич, к вам Кобыленко, — бархатисто пропела секретарша.

— Пусть войдет, — приказал Висницкий.

В кабинет втиснулся здоровенный детина в типично «качковом» облачении.

— Ну? — лаконично поинтересовался хозяин.

— Не соглашается, — угрюмо проронил Кобыленко, скрипя плотно натянутой на мускулистые плечи кожаной курткой.

Сергей Николаевич внимательно посмотрел на «качка».

— Не понял, — наконец отреагировал он.

— Ну не соглашается, — детина смотрел в сторону. — Я работал по схеме. Всю ночь ее обрабатывал. Сначала ласками, потом угрозами. Твою мать, то да се, а она — ни в какую!

— Ты что мне ваньку валяешь? Я зачем тебя внедрял, сукин сын? — Висницкий резко поднялся. — Ты что, целый месяц бабу трахал в свое удовольствие, по кабакам ее водил, цацки дарил на мои денежки, чтобы сидеть тут и мямлить черт знает что?

Детина все отворачивался от хозяина.

— У нее дети есть, так ведь?

Детина чуть дернулся.

— Девочка. Зовут Даша. Десять лет. Правильно?

— Правильно, — сдавленным голосом ответил Кобыленко.

— Та-ак. — Висницкий глянул на часы. — Сейчас полдень. Дашенька с подружками скоро из школы выйдет. Так?

— Так, — промямлил «качок».

— Так ты ее у школы встретишь и отвезешь на одну квартирку. А мы этой упрямой маме позвоним. Думаю, она посговорчивее будет.

— Сергей Николаевич, давайте я еще раз попробую, — заволновался детина.

— Ты уже напробовался, хватит. Понравилось, видно. Сиди и не гавкай.

Висницкий нажал кнопку селектора.

— Серегина с командой ко мне, — приказал он.

Через десять минут в кабинет Висницкого вошли четверо респектабельного вида мужчин. А еще через несколько минут они покинули помещение уже впятером, окружив плотным кольцом угрюмого Кобыленко.

Из дверей школы с шумом и гамом выпархивали разноцветные стайки детворы.

Из неприметной, цвета «белая ночь» «девятки», припаркованной около школьного здания, за выходящими наблюдали.

— А вот и Дашенька, — констатировал один из команды Серегина, сверившись с фотографией. — Ну давай, громила, работай! — приказал он по рации.

Из стоявшей неподалеку «вольво» вышел Кобыленко и направился к группе девочек, весело щебетавших на ходу. Одна из них, в джинсовой курточке, с задорным хвостиком волос, перехваченным какой-то яркой заколкой, радостно кинулась ему навстречу. На лице Кобыленко вспыхнула целая гамма чувств — нежность, с которой он обнял девочку, моментальное напряжение от взглядов из машины, решимость.

— Косой, вперед! — приказал Серегин, внимательно наблюдавший за этой сценой.

Из «девятки» выскочил симпатяга с богатой черной шевелюрой, роскошными усами и огромными очками с зеркальными стеклами.

— Вова, — заголосил он, — какими судьбами? Это дочка твоя? Красавица! Ну как жизнь? Ты на тачке? Подвезешь?

Балагуря, симпатяга оттеснял девочку к машине. Та и не сопротивлялась, ловя завистливые взгляды одноклассниц. Кобыленко, набычась, сел за руль. Симпатяга галантно усадил Дашу на заднее сиденье, уселся рядом с девочкой. Машина тронулась. Следом отъехала «девятка».

…Около пяти вечера Сергей Николаевич присутствовал на своем рабочем месте, сосредоточенно разгадывая кроссворд.

— Шеф, вам чай подать? — раздался через селектор полуобиженный голос секретарши.

— Неси, рыбуля, — разрешил Висницкий.

Капризно надув губки, секретарша вкатила в кабинет сервировочный столик, на котором располагались фарфоровый чайник, тарелка с бутербродами, графинчик с коньяком.

— Ну, что мы такие сердитые? — благосклонно оглядывая секретаршу, спросил Висницкий.

— Не любите вы меня, — поделилась своей бедой секретарша.

— Ну, ну, девочка. — Шеф ласково залез под короткую юбку. — Просто день тяжелый.

— У вас каждый день тяжелый, — капризничала девушка.

— Вот я тебя сейчас, — пообещал Сергей Николаевич, задирая юбочку.

— Шеф, можно? — В двери кабинета стоял Серегин, деликатно отводивший в сторону глаза.

— Да, — живо отозвался тот, одернув одежду любимой секретарши.

Девушка стремительно выкатила столик из кабинета.

— Докладывай, — приказал Висницкий, отхлебывая еще не успевший остыть чай.

Серегин извлек из «дипломата» стопку бумаг, разложил их перед шефом.

— Вот сводные авизо, вот платежки.

Висницкий внимательно просмотрел документы:

— Хорошо. Рассказывай.

— Поповой позвонили в четырнадцать ноль-ноль. Сказали, что дочь похищена. В шестнадцать тридцать она передала документы.

— Условия приняты?

— Абсолютно.

— Девчонка?

— Накачали наркотой.

— Кобыленко?

— Вел себя неадекватно.

— Надо убирать.

— Уже убрали.

— Кто был в операции?

— На девчонку задействовали Косого. Парик, накладные усы, очки — полная схема. Она не опознает.

— Хорошо. Свободен. — Висницкий проводил Серегина взглядом. — Рыбуля, заходи, — проворковал он в селектор.

Если бы кто-либо посторонний проник случайно внутрь однокомнатной квартиры, расположенной на третьем этаже хрущевки в районе Новых Черемушек, этот гипотетический посетитель был бы несказанно удивлен увиденным. Правда, в двадцатиметровой комнате присутствовал и платяной шкаф, и заваленный бумагами письменный стол, и довольно широкий диван. Тем не менее комната напоминала некий передвижной пункт связи или, скажем, полевую медсанчасть, совмещенную с военно-полевой кухней. Так, на журнальном столике стоял металлический ящик, напоминавший телетайп или, вернее, прибор для снятия электрокардиограммы. Сходство усиливала и лента миллиметровки, выползавшая из щели прибора. На ленте, точь-в-точь как на кардиограмме, вырисовывались тонким писчиком разнокалиберные зубчики. Они походили на горную гряду, состоявшую или из широких холмиков, или из тонких и длинных, как пик Коммунизма, скал. Около прибора сидел Игорь Ветров, буквально вытягивая из горла прибора исчерченную писчиком ленту и жадно вглядываясь в изображение. Рядом стоял кухонный стол, за которым что-то кромсала ножом уже знакомая нам по привокзальной кафешке белокурая Наташка. Девушка поглядывала на экран маленького переносного телевизора и помешивала некое варево в пыхтящей на электроплитке кастрюльке. Рядом с архаичной плиткой располагалась вполне современная микроволновая печь. Включать звук телевизора было категорически запрещено, дабы не мешать ученому осмысливать… Что? Да Наташка и знать не хотела, что там осмысливает этот чудик. Зато она научилась понимать происходящее на экране по движению губ действующих лиц. И даже, как ей казалось, успешно справилась бы с сурдопереводом теленовостей. Почему пища готовилась в комнате? Ответ на этот вопрос все тот же мифический посетитель получил бы, пройдя на кухню, которая представляла собой химическую лабораторию.

На газовой плите стоял широкий таз с вязкой прозрачной жидкостью. В тазу была установлена здоровенная термостойкая колба. Из верхнего ее отверстия уходила ввысь толстая, словно колонна, стеклянная трубка, заполненная какими-то мелкими стекляшками. К ней присоединялась еще одна трубка, также уводившая конструкцию вверх. Внутри этой трубки бесконечными песочными часами вырисовывались округлости другой стекляшки. Эта часть сооружения известна не только химикам, но и самогонщикам под названием «обратный холодильник». Из его верхнего отверстия, изгибаясь струей петергофского фонтана, спускалась вниз уже другая трубка, которая разделялась на своем пути на две меньшего диаметра трубочки. Одна из них возвращалась к набитой стекляшками части колонны и впадала в нее, как Волга в Каспийское море. Другая же склонялась плакучей ивой к маленькой колбочке, укрепленной на соседней конфорке. Все сооружение было опутано толстыми резиновыми шлангами, достигавшими раковины. То тут, то там от него тянулись проводки, подсоединенные каким-то хитрым образом к длинным химическим термометрам. На разделочном столике подсыхала на подстеленном полотенце разнообразная химическая посуда. Роль вытяжного шкафа, непременного предмета всех химических лабораторий, выполняло открытое настежь окно. В данный момент сооружение бездействовало, и сквозь оконный проем тесное кухонное пространство заполнялось веселым весенним щебетом птиц.

Наташка взглянула на Ветрова. Тот был полностью поглощен выползавшей из прибора лентой и даже — о Господи! — ковырнул мимоходом в носу. Наташка поспешно отвернулась. Только ради Ванечки она терпит эти муки. Ну, не совсем бесплатно, конечно…

В тот день, когда Ветров был изъят из привокзального кафе, Ваня появился в нем снова. Смена Наташки как раз закончилась, и Ванечка повел свою девушку в совершенно шикарное заведение.

— Брошка, ты должна бросить этот жуткий буфет, — сказал ей возлюбленный.

— Да? — спросила покрасневшая девушка, замерев от счастья.

— Я предлагаю тебе очень выгодный контракт, — спустил ее на землю Вано. — Ты будешь работать у Доцента. Готовить, стирать, выполнять все его желания. Оплата — тысяча баксов в месяц. Для начала. И моя вечная признательность.

— Ты предлагаешь мне с ним спать? — Девушка даже отвлеклась от маринованной миноги.

— Ну я не знаю, если он захочет… Главное не в этом. Ты будешь его обихаживать и охранять. Чуть что — звонок мне. Ну, ну, малышка, что ты расстроилась? Это жутко важное задание. Кроме тебя, я никому бы его не доверил. Ты — моя Мата Хари. Нет, радистка Кэт, — сделал вербовщик поправку на интеллект подружки.

Короче говоря, вербовка состоялась. И вот уже две недели Наташка была и поварихой, и прачкой, и лаборанткой и… так далее.

На экране телевизора появился циферблат с движущейся стрелкой. Ваня должен уже подойти! И точно — раздался условный звонок в дверь. Наташка бросилась открывать.

Вано мимоходом потрепал ее по щеке, точь-в-точь как Штирлиц, и прошел в комнату.

— Ну что? — не здороваясь, спросил он гения.

— Видишь, Ваня, — так же не здороваясь, словно вошедший не покидал комнаты, начал Игорь, — вот эти пики очень близки. Мне никак не разделить, не уловить разницы! — Он рассерженно ткнул пальцем в ленту хроматографа. — Вот если бы еще хоть две ампулы. Я задал бы другие условия.

— Двух ампул нет! — оборвал его Вано. — Есть еще только одна. Следует исходить из этого. Твои предложения?

— В таком случае на хроматограф ее пускать не будем. Надо провести фракционирование, убедиться в результатах хроматографии. Но на сегодня я разложил только процентов восемьдесят вещества. — Игорь протянул Вано листок с формулами.

— Что же делать! Время не ждет. Вот ампула. Когда будут результаты?

— Надо развести ее дистиллятом. Объем ведь очень маленький. Пересчитать температуры кипения компонентов, потом само разделение смеси. Через два дня, — подытожил Ветров.

— Ну хорошо! — согласился Иван. — Вот, кстати, я принес твою сберегательную книжку. Смотри, уже есть первая цифра.

Игорь мельком взглянул на голубоватые страницы.

— Ага, — рассеянно отреагировал он, все рассматривая ленту хроматографа.

Вано, улыбнувшись, спрятал книжечку. Его расчет был правильным — едва окунувшись в работу, Игорь забыл обо всем.

— Брошка, почему не разобрала систему? — раздался рассерженный голос Ивана уже из кухни.

— Но я не успеваю! — захныкала прибежавшая из комнаты Наташка. — И готовка, и уборка, и посуда эта химическая. И ночью он…

Действительно, отъевшийся на казенных харчах Ветров вспомнил о том, что он мужчина.

— Не плачь, девчонка, пройдут дожди, — утешил Вано, обняв девушку и мимоходом коснувшись губами тонкой шеи. Наташка прижалась к нему и замерла.

«Вот в таких антисанитарных условиях зарождается новая технология, которая принесет неслыханные прибыли! — думал Вано, глядя на стеклянную махину. — Эх, до чего талантлив русский народ! Ему бы еще правителей приличных! Но видимо, каждому народу своя беда, — мысленно расфилософствовался юноша. — А значит, надо думать только о себе, больше никто в этой стране о тебе не подумает. И о своем деле».

Кстати о деле. Первоначальный план Вано был откорректирован старшим поколением. Отец категорически отказался открывать лабораторию без каких-либо первоначальных результатов.

Именно этим решением и объяснялось развертывание работ на тесной кухне снятой на длительное время хрущевки. К тому же родитель считал, что первое время гений должен находиться под неусыпным контролем. Что ж, это было правильно! Да и в остальном папаша по-своему прав. Чего огород городить — арендовать площади, набирать сотрудников неизвестно подо что. Но Вано-то был уверен, что Игорь справится с задачей. Другое дело, когда он поймет, во что его втянули, а он непременно это поймет, тогда придется применять соответствующие меры воздействия. Но этот день еще не наступил. А пока нужны деньги, деньги и деньги для раскрутки будущего бизнеса. Только представить себе: плата за аренду, закупка необходимого оборудования и реагентов, зарплата сотрудникам, транспортные расходы. Впрочем, это уже забота папаши.

— Ну что, Брошка, чем ты сегодня кормишь нашего гения? Дай-ка я сниму пробу!

С этими словами Вано страстно поцеловал белокурую подружку и отправил ее легким шлепком в комнату.

Майский дождь хлестал вовсю. Крупные капли отскакивали картечью от тротуара, «дворники» устало боролись с водяной массой, струившейся по лобовому стеклу. На въезде в город «БМВ» опять остановили.

— Лейтенант Терещенко, — козырнул из-под капюшона гаишник, — проверка документов.

Сидевший за рулем мужчина устало протер глаза, извлек из бумажника права, протянул.

— Ловите кого? — поинтересовался он. — Уже третий раз тормозят.

— Попрошу открыть багажник, — не желал вступать в разговор лейтенант.

— О Господи, — одними губами пробормотал водитель, нехотя вылезая под ливень.

Гаишник осветил фонарем пустой багажник, внимательно оглядел запасное колесо.

— У меня там наркотики. Шучу.

— За такие шутки можно и подзадержаться суток на трое. Для начала.

— Ладно, командир, не сердись. Устал, дорога долгая.

Он протянул руку за правами. Между пальцами затрепетала на ветру голубоватая бумажка с изображением президента Линкольна.

— Свободен? — полуутвердительно спросил водитель.

Лейтенант сноровисто, но с достоинством принял купюру. Слегка изогнутые в презрительной полуулыбке губы указывали, что он не обиделся бы и на более крупную сумму.

— Свободен, — вернул он наконец права владельцу.

«Вот еще каждый полудурок цепляться будет», — буркнул сам себе водитель, включая зажигание.

Он достал трубку сотового телефона.

— Сергей Николаевич, я на въезде в город. Ваши указания.

— Митя? — узнал хозяин. — Подъезжай к сауне нашей, — расслабленным голосом приказал он.

«Понятно, оттягивается, — думал водитель, минуя одну за другой улицы города. — Конечно, бабу свою отправил то ли на Сейшелы, то ли на Багамы или еще куда. Чего не расслабиться…»

В сауне, как и полагается, было жарко. Митя отдувался, сидя в комнате отдыха. Из парилки вышел наконец хозяин. Его голое тело, покрытое рыжеватыми волосами, прикрывало лишь обмотанное вокруг чресл полотенце. Следом выпорхнула длинноногая секретарша Сергея Николаевича. Она была вполне целомудренно замотана простыней, открывавшей тем не менее безупречные плечи.

Висницкий тяжело плюхнулся на лавку, налил в два высоких стакана баночного пива. Жадно припал к своему бокалу. Секретарша деликатно отхлебывала из своего сосуда. У Мити жадно заблестели глаза.

— Ну-ну, потерпи, домой приедешь — расслабишься, — утешил его хозяин. — Давай рассказывай.

— Все в порядке, Сергей Николаевич, — стараясь не смотреть на пиво и обнаженные женские плечи, начал Митя. — В ту сторону добрались без происшествий. Ни разу даже не тормознули на трассе. Загрузились и до места тоже без единой остановки. Бывает же такое! — хмыкнул он. — Зато обратно, когда уже пустой ехал, раз пять проверяли.

— Короче, — оборвал его Висницкий.

— Лодочника быстро нашли. Рыбнадзор. Сам напросился. Груз получен, есть подтверждение. Упаковка нормальная — коробки из-под телевизоров. Он, конечно, не прочухал ничего, лодочник этот. Что, вообще-то, уже и неважно.

— Хорошо, милый. — Висницкий, судя по всему, был вполне удовлетворен отчетом. — Езжай отдыхай. Три дня тебе отгула. Заслужил.

— Ага, — радостно отреагировал Митя, шустро направляясь к дверям. — Спасибо, Сергей Николаевич, — обернулся он уже на выходе.

— На здоровье, дружок, — ласково ответил Висницкий. Едва дверь за парнем затворилась, Сергей Николаевич обнял безупречные плечи, разматывая другой рукой простыню.

— Фу, как замоталась, противная, — прошептал он в розовое ушко.

…Нина Вахтанговна полулежала в шезлонге, подставив лицо ласковым лучам восходящего солнца.

Рядом в столь же расслабленной позе блаженствовала Тамрико. Женщины лениво следили за смуглым служителем, прорезавшим крепким торсом неподвижную гладь бассейна. В руках мужчины были особые грабельки, которыми он очищал голубую поверхность от упавших за ночь листочков с обрамлявших бассейн деревьев. Встречаясь взглядом с женщинами, служитель тут же с готовностью улыбался, обнажая великолепные белые зубы.

— Хорошо! — потянувшись крепенькой фигуркой в черном купальнике, произнесла Тамрико.

— Я рада, что смогла доставить тебе эту радость, моя девочка, — ласково ответила Нино.

— Все куда-то отлетело — Москва, Илья Николаевич, дядя Серго, Вано… Что там сейчас происходит?

— Что происходит? Илья сидит кротом в своем кабинете и ждет, когда ты вернешься. Он уж без тебя не может работать, сам говорил. Серго добывает деньги. А Вано, я надеюсь, работает над препаратом. С этим гением своим.

— Ты веришь, что у них что-нибудь получится? — приподняла голову Тамрико.

— Не знаю, девочка. Но попытка не пытка. Идея-то очень заманчивая. И видимо, он уверен в успехе. Не зря запросил себе такие условия — управление банком! — Нино фыркнула.

— Конечно, он твой сын, ты должна о нем думать… — проронила девушка.

— Сын…

Нино замолчала. Ну да, он сын. Но сын от нелюбимого человека. И как ни старалась Нино, ее чувства к сыну ни в какой степени не соизмерялись со страстной любовью к дочери… Но и сын, разумеется, имеет право на достойную судьбу.

— Сын, — продолжила она. — И уже взрослый сын. У него должна быть личная заинтересованность в работе. Иначе мы потеряем помощника. Он так активно включился в дело, расшевелил отца, который вечно всего боится. Я думаю, что мы правильно сделали, доверив ему управление. Реальные деньги все равно пока в наших руках.

— Пока… — все так же не отрывая взгляда от воды, опять проронила Тамрико.

— Чего ты опасаешься, дорогая? — ласково коснулась ее Нино. — Уж тебя-то я не оставлю без средств. И себя тоже, ты прекрасно это знаешь. На моем личном счете в гораздо более близкой, чем эта — Наири или Науру, все не могу запомнить, — стране уже достаточно денег, чтобы мы с тобой могли прожить жизнь безбедно. А будет еще больше. Я собираюсь открыть казино. Это будет мой личный бизнес. А все, что мое, — твое, дорогая. Так что давай спокойно отдыхать. Пользоваться столь редкой возможностью. Пусть мужчины пока работают.А мы проконтролируем результат, — рассмеялась Нино.

Из апартаментов вышел Альгерис. Он держал в руках поднос, на котором стояли бокалы с соком и плавающими в нем кубиками льда.

— А вот и наш рыцарь! — улыбнулась ему Нино.

Игорь был полностью погружен в работу. Все составляющие неизвестного вещества, которые удалось определить на хроматографе, были затем выделены из последней имевшейся в наличии ампулы и снова запущены на хроматограф. В целом Игорь установил состав правильно. Но около двадцати процентов составляющих остались неразгаданными. Тем не менее ему было приказано начать синтез препарата. В квартирку завезли кучу реагентов, благо наступившее лето разогнало жильцов по дачам и подъезжавшие машины с многочисленными ящиками не привлекали внимания.

На кухонной плите стояло почти то же самое сооружение, видоизмененное в соответствии с новыми задачами. Установленный на плите штатив крепко держал в металлических лапах широкую, имевшую два отверстия пробирку. Один конец ее был подсоединен к круглому основанию все той же трехгорловой колбы через верхнее отверстие, куда Ветров постоянно что-нибудь капал. Он работал сутки напролет, механически поедая пищу, приготовленную Наташкой, и падая на диван замертво, не обращая ни малейшего внимания на юное девичье тело. Вскакивал и снова мчался к своей колбе. Глупая Наташка самоотверженно выполняла роль Маты Хари. Когда ей становилось совсем невмоготу, Вано заменял девушку кем-нибудь из охранников и уводил юное создание развлечься. В ответ на жалобы девушки, которой это заточение порядком осточертело, Вано осыпал подружку страстными поцелуями, повышал ей жалованье, обещал скорое завершение мучений. По его словам выходило, что Наташка заработала уже четыре тысячи долларов. Но деньги эти она должна была получить после того, как кончится контракт на три месяца, который Вано с ней, чин чинарем, подписал. Учитывая, что Наташка прибыла завоевывать столицу из города Иваново, можно понять ее наивность. Или желание любыми средствами закрепиться в столице. К тому же Вано так по-рыцарски вел себя! Отдал Наташкин долг Ашотику за временную прописку, которую тот ей устроил. Правда, Ашотик сразу же выписал девушку, но Вано обещал ей в скором времени устроить постоянную прописку. И намекал при этом на их общее светлое будущее. Короче, Наташка служила верой и правдой.

Дни шли своим чередом. Каждый день появлялся Вано, они обсуждали с Доцентом результаты. Вано уносил протоколы опытов, которые аккуратно вел Доцент.

— Понимаешь, у меня почему-то все время получается кристаллическое вещество, — нервничал Ветров. — А ведь исходный материал был жидкостью.

— Ну попробуй еще раз, — отвечал Вано.

«Сколько же он будет пробовать? — тосковала Наташка. — Так вся жизнь пройдет».

Видимо, бесконечные опыты утомили и кого-то главного в этом деле, потому что два дня тому назад, Наташка слышала это отчетливо, Вано приказал очистить кристаллы для испытаний. К сегодняшнему дню. Доцент два дня колдовал на кухне, совершенно загоняв бедную Наташку. То ему заготовь кучу льда, то немедленно подай фильтровальную бумагу. Пропади он пропадом, Доцент этот! Однако Наташка сама втянулась в процесс и ждала неведомых испытаний. Все какое-то разнообразие!

Однако увидеть ей ничего не удалось. Днем приехал Вано с каким-то бугаем. Вано, радостно улыбаясь, сказал, что Наташка за свой безупречный труд награждается путевкой в дом отдыха на уик-энд.

— На выходные, Брошка! Позагораешь, покупаешься, а то совсем мы тебя замучили, бедняжка!

— С тобой? — размечталась простушка.

— Нет, — грустно ответил Вано. — Я бы и рад, но не могу — дела. А с тобой Славик поедет, — кивнул он на бугая. — Будет тебя охранять и развлекать! Ну что, рада?

Нельзя сказать, чтобы общество Славика прельщало Наташку, но что ж поделаешь! Плохой отдых все равно лучше работы. К тому же она действительно безбожно устала. И мысль о песчаном пляже и теплом озере примирила Наташку с недолгой разлукой.

Бугай галантно усадил девушку в «БМВ», Ванечка помахал ей рукой, и автомобиль скрылся за поворотом. Вано вернулся к Игорю.

Вечером в квартиру-лабораторию пожаловало сразу несколько человек. Два «качка» с бритыми затылками ввели в квартиру тщедушного, трясущегося человечка. Кроме них пожаловал респектабельный рыжеватый мужчина лет сорока с небольшим. Мужчина за руку поздоровался с Ветровым, однако имени своего не назвал.

— Так вы чего, ребята? — трясясь, еле выговаривал слова мужичонка. — Мне только одну дозу, и все.

Он пугливо озирался.

— Будет тебе доза, отец! — приговаривал один из «качков», крепко держа мужичонку в руках.

Игорь услышал этот разговор из кухни, куда увлек его рыжеватый мужчина, подробно расспрашивая Игоря о ходе экспериментов.

— А что это он? — испуганно спросил Игорь, кивая на комнату.

— Ничего, ничего, коллега, не отвлекайтесь. А как вы проводили перекристаллизацию?

Игорь начал подробно объяснять.

Между тем в комнате происходило следующее: Вано развернул крохотный пакетик кристаллического вещества, высыпал несколько крупинок в маленькую мерную колбочку, добавил туда кипяченой воды. Вещество растворилось, придав жидкости чуть желтоватый цвет. Затем юноша достал одноразовый шприц и, подумав, набрал полкубика раствора. Рот мужичонки был перетянут полотенцем, он сотрясался крупной дрожью в руках «качка». Второй детина завернул рукав грязной рубахи, обнажив тощую руку мужичонки в синих кровоподтеках, перетянул ее выше локтя жгутом. Вано деловито оглядел руку, поморщился, наконец выискал подходящий участок вены и ввел иглу. Жгут распустили. Жидкость перетекла в синюю жилу. Несколько секунд в комнате стояла абсолютная тишина. Парень выпустил мужичонку из рук. На пороге комнаты стоял Сергей Николаевич. Все внимательно смотрели на человечка. Тот тоже сидел смирно, прислушиваясь к себе. Через минуту лицо его порозовело, глаза заблестели. Он радостно оглядывал окружающих.

Сергей Николаевич жестом приказал развязать подопытному рот. Мужичонка тут же радостно забалагурил:

— Ну спасибо, спасибо, вот кайф-то!

— Что вы чувствуете? — внимательно глядя на человечка, спросил Сергей Николаевич.

— Так что положено, только еще лучшее, — радостно заржал мужичонка. — Вот кайф-то, — все повторял он, что-то замысловатое выделывая руками. Ему явно хотелось двигаться.

— Вы что, на нем порошок испытываете? — изумился выглядывавший из-за плеча Висницкого Ветров.

Сергей Николаевич неспешно обернулся к ученому.

— Да, а что? Надо же на ком-то испытывать. Чем он хуже какой-нибудь лабораторной крысы? Или, если угодно, чем он лучше?

Ветров потрясенно молчал, не находя, что ответить.

— Да вы не волнуйтесь, коллега! Пациент себя прекрасно чувствует. Вы просто вернули его к жизни. Введи еще кубик, — бросил он сыну, снова увлекая Ветрова на кухню.

На этот раз мужичонка с готовностью сам протянул руку, похрюкивая и облизываясь.

И снова желтоватая жидкость перетекла в его вену.

Вдруг тщедушное тело свела жуткая судорога, мужичонка свалился с дивана, забился на полу. Лицо его побагровело, на губах пузырилась пена. Это жуткое зрелище продолжалось несколько секунд. Затем лицо несчастного резко побледнело, тело в последний раз выгнулось дугой и рухнуло на пол. Человек замер, глаза с огромными зрачками бессмысленно смотрели в потолок.

— А-а-а, — дико закричал Игорь, увидевший эту жуткую картину из-за спины Сергея Николаевича.

Тот резко обернулся, схватил Игоря за рукав, бросил своим подручным:

— Разберитесь с ним!

«Качки» набросились на Игоря, повалили его на пол, зажимая рот. Тут же Ветрову ввели сильную дозу героина.

Наташка не вернулась из загородной поездки. Славик получил соответствующее распоряжение в первый же вечер Наташкиного отдыха, в тот самый вечер, когда в квартире-лаборатории разыгралась трагедия. Славик молча выслушал приказ, бросил трубку на песчаный берег, около своих ног. Наташка в это время выходила из озера, очень красивая в лучах заходящего солнца. Славик заботливо накинул на плечи девушки махровую простыню, откупорил бутылку шампанского и под ее веселый смех наполнил шипучей влагой пластиковый стаканчик. Наташка, потряхивая мокрыми волосами, приняла стаканчик из рук Славика, подождала, когда он наполнит свой.

— За что? — весело спросила девушка.

— За хороший отдых, — сказал Славик.

Надо отдать ему должное, Славик постарался, чтобы последние дни Наташи были лучшими в ее жизни.

В этом она и призналась своему спутнику, когда «БМВ» возвращалась в столицу.

— Как не хочется возвращаться! — воскликнула Наташка, подставляя руку навстречу теплой тугой струе воздуха, бьющей в открытое окно.

Славик посмотрел на девушку и отвернулся. Автомобиль остановился на участке дороги, огражденном густым лиственным лесом. Что-то нашептывая Наташе и обнимая ее за плечи, Славик увлек девушку в лес. К машине он вышел один.

Безвестный бомж, жертва неудачного эксперимента, был похоронен в свежевырытой могиле на одном из городских кладбищ. По иронии судьбы, в этой же могиле на следующий день упокоилось тело известного врача-нарколога.

Игорь Ветров был «посажен на иглу». Первая неудача не остановила клан Висницких. Сам Сергей Николаевич, относившийся сначала к этой затее скептически, почуял вкус скорой победы. И чутье не обмануло его. Могучий интеллект Игоря Ветрова, в полной мере зависящего теперь от строго, как по талонам, выдаваемой дозы героина, справился с задачей. Через полгода технология нового «китайского белка» была полностью разработана.

Испытания препарата, проведенные на нередеющей армии столичных бомжей, прошли блестяще.

Пришло время разворачивать лабораторию.

Часть третья ЛАБОРАТОРИЯ

Табачный дым извивался причудливыми узорами.

— Открой окно, Дима, — не выдержал хозяин кабинета.

Дима Чиртков поднялся из-за стола, распахнул высокие створки окон, вернулся на свое место. Свежий вечерний воздух полился в кабинет начальника МУРа. Сидевшие за столом мужчины одновременно глубоко вдохнули его, затушив в пепельницах окурки.

— Продолжай, — кивнул Диме Грязнов.

Дима опять склонился к листу ватмана. В центре листа была обозначена красным кружком Москва. К ней от других, меньшего размера кружков тянулись синего цвета стрелки. Все это походило на схематически изображенный театр военных действий.

— Это поток наркотиков, идущих в столицу, — пояснил Дима. — Опий поступает из Афганистана, Пакистана и наших бывших братских среднеазиатских республик. Оттуда же следует марихуана. Нигерийцы поставляют кокаин из Латинской Америки и героин из тех же Афгана, Пакистана и Индии. Из Украины поступает маковая соломка. Синтетику привозят в основном из Западной Европы. Москва сегодня является крупным потребителем наркотических веществ. Но она, естественно, сохранила и свои транзитные функции. Движение наркотиков из Москвы в различные регионы страны обозначено красными стрелками.

— Ну, хорошо, хорошо, это все общие места, — нетерпеливо перебил подчиненного Грязнов.

— Александр Борисович просил сделать схему, я сделал, — обиженно ответил Чиртков, глянув на молча сидевшего Турецкого.

— Ну сделал — и молодец. Давай ближе к нашим баранам, — поторопил его Вячеслав.

— Вещества, следующие через Москву транзитом из-за границы, идентифицируются по характеру упаковки или расфасовки как заграничный товар. Если речь идет о синтетике, то ампулы — зарубежного производства. Интересующий нас «китайский белок» производится или, во всяком случае, расфасовывается на нашей территории. Об этом свидетельствуют ампулы, в которых находится препарат. Все они отечественного производства. Кроме того, используются ампулы из-под других лекарственных веществ, например из-под новокаина. Движение «китайского белка» по территории России показано на схеме зелеными стрелками. Дело дошло до того, что этим наркотиком пользуются и некоторые должностные лица в самом Кремле.

Турецкий молча пододвинул к себе лист ватмана, углубился в схему.

— Ты мне лучше скажи, что в казино Свимонишвили. Всех перетрясли?

— Допрашивали еще раз. Емельянов работал. Все по-прежнему: все были на местах, все друг друга видели.

— Всех допросили? До единого?

— Ну да, — неуверенно ответил Дима. — Точнее, нет. Не допросили только Татьяну Кветную. Она в тот вечер работала на входе в казино, встречала посетителей. Это был ее первый рабочий день. И последний. Девчонку так напугала смерть Горностаевой, что она больше на работу не выходила.

— Так почему не допросили? Адрес-то ее есть?

— Она в общежитии прописана. Библиотечного института. А тут ведь каникулы. Девчонка на следующий день домой уехала, в Старую Руссу.

— Старая Русса — это что, где-нибудь в штате Миссури? — сердито прищурился Грязнов. — Не добраться? Или в Ямало-Ненецком автономном округе? И не летят туда сегодня самолеты?

— Добраться, конечно, можно, — покраснел Дима. — Но мы пока другими делами были заняты. Потом, она всего один день проработала, скорее всего, и не запомнила никого.

— Ты мне это брось! Запомнила — не запомнила. Может, наоборот, во все глаза смотрела с непривычки. Кто ее в казино пристроил?

— Менеджер казино говорит, что он. Мол, случайно познакомился, подвозил на машине. Девочка симпатичная, решил помочь ей на жизнь заработать.

— Короче, ты мне эту Кветную найди. Если она действительно человек случайный, значит, круговой порукой не связана.

Дима кивнул:

— Хорошо, Вячеслав Иванович.

— Ну иди пока, — пробурчал Грязнов.

Когда дверь за подчиненным закрылась, Грязнов извлек из сейфа бутылку «Смирновской», тарелку с бутербродами. Налил Турецкому, не забыл и себя, любимого.

Приятели выпили, потянулись к бутербродам, приготовленным Галочкой, симпатичной секретаршей муровского начальника.

— Знаешь, Вячеслав, все-таки я стою на своем: производство налажено где-то совсем неподалеку. Может быть, в самой Москве.

Вячеслав хмыкнул.

— Ты смотри, — Турецкий указал на схему, сделанную Димой Чиртковым, — движение «белка» происходит из центра в регионы. Обратных стрелок нет.

— Не могу себе представить, чтобы это было в Москве. Уже полгода циркулирует эта дрянь по столице, мы ходим по пятам за курьерами и почему-то до сих пор не наткнулись на производителей!

— Может, не совсем здесь, а где-нибудь неподалеку. Ладно, это пока версия. Но самый тщательный досмотр поездов, следующих в столицу из ближайших городов, надо организовать. Мы об этом уже говорили, Слава.

— Уже организован, — буркнул Вячеслав.

— А вот что есть из фактов, — невозмутимо продолжил Турецкий. — По окружению Свимонишвили. Знаешь, сплошная интербригада. И грузины, и русские, и даже прибалты. Вот из прибалтов есть у нее некий Альгерис Смакаускас. По национальности литовец, но родился и вырос в Риге. Этот период его жизни пока скрыт сиреневым туманом. Знаешь, как там сейчас к нам относятся, особенно к ФСБ? Я выслал прокурору Латвии отдельное требование, но пока — ничего. Но вот что наши фээсбэшники наковыряли про российский период жизни этого молодца. В восемьдесят четвертом году осужден за изнасилование. Было мальчонке девятнадцать. Судили в Риге, дело находится в местном суде. А срок тянул в Свердловской области, в Краснотурьинске. Вот, прислали документы на него из первого спецотдела МВД.

Турецкий протянул другу ксерокопию листа вроде тех, что заполняют в отделах кадров при приеме на работу. В верхнем левом углу было два изображения Альгериса — анфас и профиль, как положено.

— Так вот, — продолжил Александр, — не тебе рассказывать, каково с такой статьей в зоне. Но паренек себя опустить не дал. Более того, снискал благосклонность одного из авторитетов зоны. А сидел там в это время сам Отар Кахарадзе. Парень был при нем, грузинский язык даже на примитивном уровне выучил.

— У Кахарадзе и в Москве все куплено-перекуплено было, — вставил Грязнов, снова наполняя рюмки. Друзья выпили, запили остывшим в чашках кофе. — Эх, Галка ушла уже, придется самому кофе приготовить.

— Ладно, пей холодный. Кстати, что это у тебя за Галочка такая симпатичная завелась в приемной? Признавайся, старый хрыч!

— Отстаньте со своими гнусными домыслами, господин Казанова. Всех по себе меряете. А у девушки муж и ребенок. Исключительно порядочная женщина. Просто мне приятно видеть по утрам хорошенькое улыбчивое личико, а не…

— Ладно, ладно, — рассмеялся Турецкий. — Оправдываться в милиции будешь.

— Фу, какая дешевая шутка, — поморщился Слава.

— Это я от бесперспективности ситуации, — вздохнул Александр.

— Кстати, у Кахарадзе и в нашем славном ФСБ свои люди были. В частности, полковник Гурам Табагари. Но засветился полковничек, и убрали его. Было это году, кажется, в девяносто четвертом. А сегодня и самого Отарика уже нет.

— Ладно, мертвые сраму не имут. Давай продолжим разговор о живых. Так вот, после отсидки завербовался Альгерис в Грузию волонтером. Как раз было время грузино-абхазской войны. А кличка у него знаешь какая была? Охотник. Был он снайпером. И попадал в цель с одного выстрела — в глаз.

— Шутишь? — встрепенулся Грязнов.

— Нисколько. Оттуда перебрался в Москву. Был в одной из преступных столичных группировок. Стрелки хорошие всем нужны. А с девяносто четвертого года и по сей день Смакаускас уже в команде Свимонишвили. Вот и все, что накопали на него фээсбэшники. Я его допрашивал. Такой убьет как плюнет. Абсолютно холодный взгляд. Смотрит словно сквозь прорезь прицела, — объяснил Турецкий.

— Эх, пистолет бы найти!

— Ага, еще и видеопленку с записью убийства.

— Ну не могу я! День за днем ковыряемся — и ничего! Курьерша эта, Тото, совсем обнаглела. Словно сама на глаза лезет. Наши ребята засекли ее на днях около «Метелицы». Подъехала на «форде» с двумя молодцами, у каждого по сумке в руках, и — шнырь внутрь. В дверях еще обернулась и ручкой махнула нашей машине. Привет, мол, ребята! Бойцы вслед кинулись, пока с охраной разбирались, она уже исчезла. Всю «Метелицу» перешарашили — ни ее, ни парней, ни сумок. Зло берет!

— То-то ты уже на подчиненных рычишь.

— Я? Да ты что? Я им отец родной.

— Рычишь, рычишь.

— Зарычишь тут, — признался в своей вине Слава, — когда эти крысы хлопковые все хвосты обрубают. Взять хоть Висницких. Не знаю, как старший, а на младшего уже накопано — будьте любезны. А не ухватишь — все через подставных лиц. А в «Целителе», в его собственной фирме, все чин чинарем. Ни к одной бумаге не придерешься. Налоги исправно платит. Обогащает государственную казну. А я его нюхом чую — клейма ставить некуда. Видно, хорошие юристы на них работают.

— Юристам тоже кушать надо, — вставил Александр и, вздохнув, добавил: — Ну, поработаем этими, таксами. Они, кажется, на крыс охотятся. Будем рыть носом землю. Чего-нибудь нароем рано или поздно. Впервой, что ли?

— Скажите, какие мы спокойные…

— Жениться тебе надо, Грязнов. Надежный тыл — вот что спасает от нервных перегрузок.

— Спасибо, что научил, — расшаркался приятель. — Как Ирина, кстати?

— Передает тебе неизменный привет. Поехали-ка к нам на ужин. Ирка сегодня грибной суп обещала сварганить. Из исключительно белых грибов. И плов из баранины.

— Ну уж это вообще. — У Грязнова заблестели глаза. — Да неудобно, поздновато уже.

— Ты что, совсем тут заболел? Когда это тебе у нас неудобно было?

Турецкий уже поднялся с места, но, уставившись на Грязнова, вдруг снова уселся на стул:

— Наливай!

Грязнов, хлопая рыжими ресницами, разлил водку и тоже уставился на друга.

— Вот что, поезжай-ка ты в Ригу. Пошукай там спортивные общества. Может, надыбаешь что-нибудь на Смакаускаса. А то эти запросы официальные нам лет пять жизни стоить будут. Знаешь, как они — три фразы в час: «Та, нет, мошет быть». А еще через полчаса: «Што-то я раскофорился…» Так же и в переписке. Положено через тридцать дней отвечать на мое отдельное требование — значит, ответят ровно через тридцать, даже если сегодня ответ знают.

Вячеслав Иванович рассмеялся:

— Ну наконец-то я вижу нормального Грязнова! Молодежь посылать — не уверен, что справятся. В сложной международной обстановке. А твоя обаятельная рожа открывает любые засовы. Что и требуется сделать без промедления.

— Ты что, серьезно? А как здесь без меня?

— Здесь пока ничего не происходит. Во всяком случае, по нашему делу. А в остальном тебя прекрасно заменит Погорелов.

— Да как я поеду-то? Пока официальное разрешение истребуешь на поездку в ближнее зарубежье, те самые пять лет жизни и пройдут.

— А мы тебя запустим как туриста. Загранпаспорт-то у тебя есть. Ну вот. Накрутим Ирку, чтобы она у своей рижской тетушки истребовала приглашение на твою персону. За деньги все делается быстро. Мы ей, конечно, возместим затраты. И поедешь как частное лицо. На рижаночек посмотришь… Делом конкретным займешься. А то ты без беготни как без витаминов.

— Это точно, — согласился Грязнов. — Что ж, как прикажете, гражданин начальник.

— Тогда за успех нашего безнадежного предприятия!

Мужчины выпили, пихнули в рот остатки бутербродов.

— Ну, давай в мою «Ладу». Я тебя, эх, прокачу!

— Нет уж, лучше я тебя, эх, прокачу. А то вы, гражданин начальник, выпимши. А уж мою-то машину никто не остановит.

Муровский «мерседес» мчался по уже темным улицам.

— Эх, неудобно: Ниночке ничего не везу, — огорчился Грязнов.

— Да она спит уже, не расстраивайся. Вот Ирине надо чего-нибудь вкусненького прихватить. И нам, само собой.

Остановившись у супермаркета, друзья взяли бутылку шампанского и «Смирновскую». Разумеется, литровую. На выходе из магазина был и цветочный отдел. Грязнов ухватил букет бледно-желтых игольчатых хризантем.

— Шикуете, полковник, — как бы укорил друга Турецкий уже в машине. — Впрочем, дама будет рада.

— А мы чаво? Мы в радостном предвкушении предстоящей деноминации запросто расстаемся с этими чуждыми нашему народу тысячами. Вот когда появится долгожданная копеечка, вот тут-то мы ее и прибережем! А тыщи эти пресловутые нам ни к чему.

Александр рассмеялся. Все-таки ему удалось изменить тяжелое, нервное настроение друга. Впрочем, его нервозность понятна: муровцы начали копаться в этом малоперспективном деле задолго до Александра и уже немного выдохлись. У Турецкого тоже для радости причин не было: результаты-то спрашивали с него, руководителя группы. И Саша чуть ли не каждый день слушал тяжелое сопение Меркулова в телефонной трубке. Но нельзя же всем поддаваться мизантропии одновременно!

Глядя в окно, Александр снова прокручивал в голове фигурантов.

— А фоторобот по последней фотографии Тото Чиртков сделал?

— Сделал, — отозвался Грязнов.

— Что младший Висницкий?

— Что… Сама любезность. Готов во всем сотрудничать.

— А сын его?

— Вызывали и сына. Прямо герой-молодогвардеец. Оба они только и думают о том, как найти негодяев, запятнавших светлое имя благородного заведения Нины Вахтанговны. Грузинка, та хоть не притворяется. Смотрит только своими очами звериными и нагло усмехается. Да ты ж ее видел.

— Видел, — вздохнул Александр.

— А старший букает своими мелкими глазками и твердит: «Я не очень приветствую род деятельности своей невестки, но ведь игорный бизнес официально разрешен. Нина Вахтанговна платит налоги, из которых поступают зарплаты бюджетникам». Только и слышишь от них про налоги, прямо благодетели Отечества! Поднять бы их, как того Буратино, вверх тормашками да потрясти хорошенько, представляю, сколько золотых бы насыпалось. На все наше необъятное поле дураков.

Турецкий помолчал, давая Вячеславу выговориться, потом задумчиво сказал:

— Знаешь, а на меня старший Висницкий произвел такое впечатление…

— Какое?

— Ну, порядочного человека.

Грязнов вылупился на друга, хмыкнул.

— Ну да, порядочный. Было у отца два сына, причем оба — фармацевты. Старший умный и хороший, а младший — сами понимаете…

— Бывает и так, — пожал плечами Турецкий. — Ладно, Слава, не заводись опять. Приехали.

Коля Емельянов вышел из автобуса, замершего на центральной площади городка, и отправился в районное отделение милиции отмечать командировку. Да и покалякать с коллегами.

Пожилой капитан в несколько помятой форме заметно засуетился, увидев служебное удостоверение Николая.

— С чем пожаловали, товарищ лейтенант? Аж из самой столицы? Чайку с дороги не хотите? Клавдия, поставь чайник, — крикнул он в приемную.

Коля Емельянов купался в лучах славы своего учреждения. «Только в провинции и почувствуешь себя человеком!» — с иронией поглядывая на суету пожилого капитана, подумал он. И основательно, с чувством собственного достоинства, расположился на стуле.

Вполне по столичным модам одетая Клавдия — молодая, дородная девица с длинной каштановой косой вдоль спины — внесла поднос со стаканами, дребезжащими о подстаканники. Она метнула в молодого человека оценивающий взгляд. Видимо, оценка Емельянову была поставлена вполне удовлетворительная. Потому что девица опустила выпуклые коровьи веки с подкрашенными ресницами и стрельнула в бедного Колю уже совершенно другим взглядом… Коля мужественно отвел глаза, подумав, однако, что можно и заночевать в этом городишке, когда тут такие кустодиевские красавицы пропадают.

— Так что вас привело к нам, товарищ лейтенант? — обеспокоенно повторил свой вопрос капитан, спустив Колю на землю.

— Вам звонили по поводу Татьяны Кветной.

— А, это шурин мой звонок принимал, я-то на выезде был. Здесь Танюшка, здесь. А что? Неужели натворила чего?

Дородная Клавдия явно не спешила выходить из кабинета, замедлив свои и без того плавные движения.

— Брысь отседова, — рявкнул на нее капитан.

Клавдия всполохнулась как курица, того и гляди закудахчет, и обиженно хлопнула дверью.

— Ничего ваша Татьяна не натворила, — громко сказал в спину с каштановой косой Коля. «До чего бабы любопытный народ!» — подумал он про себя. — Но мне нужно с ней побеседовать.

— Нужно так нужно. Давайте, я командировочку вам отмечу.

— А из какой она семьи, Татьяна?

— Из какой? — подумал капитан. — Так у нее одна мать осталась да братья. Папаша-то спился. Но человек был золотой, слабохарактерный только. Он в обувной мастерской работал. Так бабы со всего города ему обувь несли. А когда у человека руки золотые, ему спиться — как мне пос… М-да, чего это я. Короче, спился мужик. Ну а жена у него, Марья, чего ж — баба как баба. Он ее из Грузии привез. Красивая была. Потом-то Васька из нее соки выпил, конечно. А так что — семья как семья. Трое ребят у них, все на моих глазах выросли. Старшие-то братья неподалеку живут. Ферма у них, телок взяли. Да только пока одни хлопоты да расходы. А Танюшка вон в Москву укатила. Хорошая девчоночка была. Только столичные-то города портят. Не знаю уж, что там с ней приключилось, чего вы по ее душу приехали, а так девчоночка хорошая была.

Емельянов отодвинул свой стакан, чтобы остановить разговорчивого капитана.

— Ну вы идите, вам Клавдия дорогу укажет, — понял капитан. — Клавдия! — окликнул он, и кустодиевская красавица тут же возникла в дверях. — Проводи товарища лейтенанта до Марьи Кветной. Да до самого двора-то не веди. Ишь, глазищами заиграла, бесстыжая. Товарищ лейтенант по делу приехавши. А не на твои выкрутасы смотреть. До угла доведешь — и дуй обратно. Там они сами найдут.

Клавдия презрительно фыркнула, молча вышла из кабинета. За ней последовал Емельянов.

— Хорошо тут у вас, — завел он светскую беседу, глядя на крутые бока Клавдии и змеившуюся по спине косу.

Клавдия не ответила, только махнула рукою небрежно. Дескать, чего хорошего?

— Воздух такой замечательный, запах…

Тут в нос ударил густой запах коровьего навоза. Мимо них проехал грузовик, нагруженный, судя по всему, натуральными удобрениями. Клавдия хмыкнула.

— Церкви опять же, смотрю, восстанавливают потихоньку, — сменил он тему, оглядывая небольшую церквушку, одетую по самые купола в деревянные леса. Девушка все молчала.

— Ну вот, — обернулась наконец Клавдия, когда они дошли до обширного района частного сектора. — Вот пойдете по этой улице, — она указала Емельянову направление, как бы ненароком прижавшись к молодому человеку. Тот замер, боясь шевельнуться. — Дойдете, значит, до колонки, — Клавдия явно к нему прижималась, не снилось же ему это! — А там направо свернете, это их улица и будет. Третий дом от угла.

Рука Емельянова сама собой потянулась к полненькой талии.

— Вы что это, лейтенант? — возмутилась девушка, отстраняясь. — Что вы позволяете-то себе? Думаете, здесь все можно? А дома жена небось…

Емельянов отдернул руку.

— Спасибо вам, — сухо поблагодарил он. — Извините, если что не так.

И зашагал в указанном направлении.

— Мы до шести работаем, — взволнованно крикнула ему вслед Клавдия. — Вы зайдите к товарищу капитану, он вас ждать будет…

«Непременно переночую», — окончательно решил Емельянов.

Третий дом от угла прятался в густых ветвях яблоневого сада. Тяжелые ветки, плотно усыпанные яблоками, склонялись к самой земле, Коля Емельянов, сам выросший в таком же небольшом городке, с удовольствием разглядывал через калитку эту красоту.

Вон «мельба», вон «осенняя полосатая», а в глубине «белый налив» и, конечно, «антоновка», как без нее! — перечислял Коля про себя известные ему с детства сорта яблок.

Почуяв незнакомого человека, во дворе громко залаял пес.

— Шарик, ты что это? — послышался девичий голос.

Из глубины сада на дорожку вышла девушка в коротком халатике. В руках ее было ведро, доверху наполненное яблоками. Девушка была повыше и постройнее капитанской Клавдии, но тоже довольно фигуристая.

«Ну и девки здесь вырастают на яблочках!» — подумал Коля.

— Разрешите войти? — полуспросил он, уже отворив калитку и подходя к девушке. — Татьяна Кветная, если я не ошибаюсь? — Взгляд его сам собою устремился на глубокий вырез халатика, из которого выступала высокая девичья грудь.

— Да, — растерянно и чуть напряженно ответила девушка. — Шарик, да замолчи ты! — крикнула она в сторону собачьей будки. Коля только сейчас рассмотрел здоровенную псину, кавказскую овчарку, исходившую злобным лаем. Однако окрик девушки возымел действие — псина лаять перестала, только злобно порыкивала в сторону Коли.

— Ничего себе Шарик, — усмехнулся Николай.

— Взяли щенком, такой пушистый был, круглый. Нам сказали, что это лаечка небольшая будет. Вот и назвали соответственно. А вон чего вымахало!

Пес, чувствуя, что говорят о нем, снова сердито гавкнул.

— А вы по какому делу? — спросила Таня, рассматривая Емельянова.

Коля показал свое удостоверение.

— Я так и подумала. — Таня закусила губу. — Да я вас помню. Вы в ту ночь в казино были. И еще один такой симпатичный был молодой мужчина. С интеллигентным лицом.

— Мне поговорить с вами надо, Танечка. Да вы не бойтесь, — постарался успокоить девушку Николай.

— Ну, проходите в дом, если надо, — вздохнула девушка.

В просторной кухне, она же, видимо, столовая, хлопотала у печи сухощавая средних лет невысокая женщина.

— Мама, к нам из МУРа приехали, принимай.

Женщина распрямилась, испуганно посмотрела на вошедших.

— Вот, доигралась, — зашумела она, — милиция в дом пожаловала! Что соседи-то скажут, позорище-то какой! — причитала женщина.

— Хозяйка, а можно у вас молочка купить? — мирно улыбаясь, спросил Коля. — Уж больно молочка хочется свежего.

Женщина захлопнула рот, уставилась на Колю. Затем посыпала скороговоркой:

— Зачем же покупать, когда своя коровка есть. И молочка вдоволь. Неужто я кринку не налью, когда человек с дороги?! Сейчас я живо в погреб слетаю!

Коля подмигнул Татьяне, она улыбнулась.

— Ну, где присесть можно?

— Да вон в комнату пройдемте. В залу, как мама говорит.

В середине «залы» стоял стол, покрытый льняной скатертью. Над диваном висел ковер. В углу, на комоде, стоял японский телевизор.

— Это братья маме на сорок пять лет подарили, — торопливо пояснила Таня, указывая на телевизор.

— Да я и не спрашивал ничего.

Коля взглянул на Таню:

— Танечка, вы не бойтесь меня. Я делаю свою работу. Вот должен я всех, кто был в ночь гибели Горностаевой в казино, допросить, значит, должен! Начальство с меня требует. А вы одна у меня остались недопрошенная. Вот мне и попало от начальника.

Коля выбрал верный тон. Таня расслабилась и даже улыбнулась:

— Серьезно?

— Ну конечно! Так что давайте приступим. Я запишу ваши слова в протокол. И еще. Вот я диктофон включаю, а вы спокойно отвечайте на мои вопросы. Договорились? Не возражаете? Я должен по закону попросить вашего разрешения.

Таня кивнула.

— Ну, начали. Назовите свою фамилию, имя и отчество, пожалуйста.

— Кветная Татьяна Васильевна.

— Место работы или учебы?

— Студентка библиотечного института. Московского, разумеется.

— Когда вы устроились на работу в казино «Терек»?

— Да я и проработала там всего один вечер, вернее, ночь. Это было двадцатого августа.

— Кстати, у вас подписку о невыезде отбирали?

— Нет, только адрес записали, ну допросили там же. Не видела ли чего-нибудь подозрительного. Потом отпустили. Я сразу же утром и уехала.

— Почему?

— Испугалась.

— Чего?

— Ну как чего? Девушки этой мертвой.

— Вот-вот, я ведь ей писала — не суйся ты в логово это! Ног потом не унесешь! — Это подала голос мама Татьяны, неслышно вставшая в дверях с кринкой молока. — Вы молочка-то попейте! — обратилась она уже к Емельянову.

Тот, поморщившись, остановил запись, отложил бланк протокола допроса свидетеля в сторону.

— Мария…

— Да ты тетей Машей меня зови. Отчество у меня заковыристое. Все по имени зовут. Вообще-то по паспорту я — Мэри. Отец-то у меня грузин. Но здесь меня все Машей кличут. Я уж привыкла. Какая я тут Мэри? Тут Мэрями только коров кличут да коз…

— Тетя Маша, вы пока помолчите, хорошо? Я с Таней поговорю, а потом с вами, ладно?

Женщина обидчиво поджала губы.

— А кто вас на работу в казино устроил?

— Тетя Нина, — как о само собой разумеющемся факте сообщила Таня.

— Тетя Нина? — переспросил Коля. «А менеджер казино уверял, что он», — отметил про себя Коля. — Какая тетя Нина? — не сразу понял он.

— Ну, Нина Вахтанговна. Мама моя с ней в одном классе училась. Вот я и привыкла с детства — тетя Нина.

Вот так. Весь Московский угрозыск ищет нити, ведущие к Свимонишвили, а в маленьком городке Старая Русса живет себе женщина, которая училась с Нино в одном классе! И девушка, которая, оказывается, с детства зовет Свимонишвили тетей Ниной!

— Расскажите поподробнее, как вы устроились на работу?

— Ну как? Жизнь в Москве сами знаете, какая дорогая.

— А нечего уезжать было! — вставила тетя Маша.

Коля понял, что с этим темпераментом ему не совладать, и решил не реагировать.

— А что мне тут, коров с тобой пасти всю жизнь?

— Давайте ближе к делу! — призвал оперативник.

— Ну вот. Я маму и попросила, чтобы она тете Нине написала письмо, адрес-то мы знали от грузинских родственников. Мама написала. Тетя Нина сначала не хотела меня брать на работу. Но ее муж уговорил. Вот и все.

— А вы вообще бывали у них дома, общались с тетей Ниной в Москве?

— Что вы, — замахала руками Татьяна. — Это я только один раз была, когда о работе договаривалась. И то дальше кухни не пустили. Я тетю Нину по Кутаиси помню. Меня мама отправляла туда на лето к бабушке. Я в аптеку бегала дяди Вахтанга, когда бабушка хворала. Тетя Нина ему часто помогала. А потом они в Тбилиси переехали.

— Та еще семейка была! — вставила тетя Маша.

— А что же в ней не так было? — спросил Емельянов.

— Известно что! — поджала губы тетя Маша, обрадовавшись, что на нее обратили внимание. — Отец-то ее, Вахтанг, темными делишками занимался. Дурью. Ну, наркотиками. Все знали, все молчали. Все у него куплены были. А я с Ниной за одной партой десять лет отсидела. Дружить не дружили, но какими-то секретами девчоночьими делились, не без этого. Жених у нее был, Ладо Чичиладзе, так, кажись, я уж забыла. Потом убили его на турецкой границе. Товар вез — так в городе говорили. Ну потом я после школы сразу замуж выскочила, на свою беду, да больше в Кутаиси и не бывала, но с мамой-то переписывалась, она мне новости сообщала, пока жива была, царство ей небесное, — тетя Маша перекрестилась. — Ну вот. Нина после смерти Ладо в горы уехала к старшей сестре да год там и прожила. Переживала очень. А назад вернулась с сестрой и племянницей. Так сестра-то маленько в Кутаиси прожила, да и обратно в аул. А девчоночка в доме Вахтанга осталась. Вроде говорили, здоровье у нее слабое. Но бабы-то шептались, что это не племянница, а дочка Нинина. Девчоночка-то. Но это втихомолку, вслух-то скажи чего про Вахтанга или их семью — в Риони утопят или в руинах храма Баграта закопают. Концов не сыщешь! — тетя Маша на секунду перевела дух. — Плохая семья! Вот я и говорила Таньке — не лезь в их логово звериное! Так нет, куда там!

— А ты знаешь, сколько в Москве стоит на дискотеку сходить?

— А и нечего шляться!

Емельянов остановил запись.

— Гражданочки, ну что это вы, в самом деле. Попрошу замолчать! — вдруг гаркнул он во весь голос.

Женщины притихли. Коля осмысливал услышанное.

— Так. Таня, постарайтесь вспомнить всю ночь в казино. Вы ведь впервые были в таком месте. А новые впечатления — самые сильные. Знаю, что вас уже допрашивали, но это было сразу после происшествия, вы были взволнованы, напуганы. Может быть, что-то вам вспомнилось позже, после отъезда.

Таня молчала, опустив голову.

— Вы знаете, что в ту же ночь произошло два убийства? Это кроме смерти Горностаевой. Представитель банка был убит. И товарищ наш. Тот самый, с интеллигентным лицом. Который вам понравился.

— Говори, Танька, если знаешь чего! — приказала вдруг мать.

Емельянов включил диктофон, повторил вопрос.

— Ну я действительно перепугалась очень. Там такая свистопляска была. Сначала меня грузины какие-то лапали, — тетя Маша поджала губы, но промолчала. — Потом, — продолжила Таня, — ваши сотрудники нагрянули. Шум, выкрики разные. Потом девушку эту из обменника мертвую нашли. Я в первый раз такое видела. В общем, я от страха, это… в туалет захотела. Вот. А там, в помещении этом, окно есть, оно на другую сторону выходит, на переулочек. На окне жалюзи. Я пока руки мыла, сквозь жалюзи и смотрела, так, машинально. И видела, как мужчина из казино вышел. Высокий такой, светловолосый. Я его узнала — он вместе с тетей Ниной в казино приехал. Интересный такой мужчина, я его и запомнила. Вышел он как-то крадучись и быстро исчез. Я не осознала, что надо об этом сказать. Если честно, то испугалась. Думаю, скажу, а потом со мной как с этой девушкой…

— Вы напрасно боитесь, Танюша! — ласково подбодрил ее Николай. — Это очень важная информация, вы можете очень помочь следствию. А безопасность вашу мы вам гарантируем. — «Эх, кто и что может сегодня гарантировать?!» — мысленно упрекнул себя Николай. Но дело есть дело. Он достал из «дипломата» две фотографии Альгериса, протянул Татьяне. — Вам знаком этот мужчина?

— Ну да, это он и есть, тот, что выходил, — уверенно ответила Таня, рассмотрев снимки.

— Постарайтесь вспомнить, в какое время это было.

— Я без часов была, — растерянно проговорила Татьяна и надолго задумалась.

Николай кинул снимки Альгериса в «дипломат», потом несколько секунд смотрел в его раскрытые внутренности, вдруг вытащил пачку других снимков.

— Ну, хорошо. Время вы попытаетесь вспомнить. А вот посмотрите на эти фотографии. Нет ли там кого-либо вам знакомого. И вы, тетя Маша, посмотрите.

Тетя Маша с готовностью уселась рядом с дочкой. Женщины принялись внимательно разглядывать фотографии. На одной из них невысокая девушка, почти подросток, с тугими темными косичками, шла рядом с двумя высокими, черноволосыми парнями. На другой пожилая женщина тяжело опиралась о руку стройного чернявого юноши. На третьей была сфотографирована группа мужчин. Таня недоуменно пожала плечами.

— Ты гляди, чернявый-то этот, — тетя Маша ткнула грязным ногтем в одного из рослых юношей, — это, кажись, Пата, сын Чичико Папавы.

Таня с сомнением пожала плечами.

— Только не надо ничего придумывать, — попросил Коля. — Если не знаете, то и не знаете…

Тетя Маша обидчиво поджала губы. Таня в явном замешательстве рассматривала снимки. Наконец, она взяла последний — фоторобот девушки в низко надвинутой на лоб мужской шляпе.

— Да ведь это Тамрико! — воскликнула Таня и даже рассмеялась. Она снова стала перебирать отложенные снимки. — И вот тут она. А на этом снимке старушка — так ведь это тоже она! А здесь, — Таня разглядывала фотографию мужчин, — да вот же! Этот парень в шляпе — это она! Смотри, мама, — Таня протянула снимки матери.

— Кто такая Тамрико? — изо всех сил стараясь, чтобы голос звучал ровно, спросил Николай, скашивая глаза на диктофон. Пленка монотонно жужжала.

— Так племянница тети Нины. Или дочка, я уж не знаю, — оживленно щебетала Таня. — Она же актриса. Мама-то ее только махонькой видела. А мы с братьями, как приезжали на каникулы в Кутаиси, так за ней все табуном и ходили. Она в Тбилиси училась, в театральной студии. Потом в театре работала, в Грибоедовском. Мы специально обратно домой через Тбилиси ездили, чтобы на ее спектаклях побывать. Она нам всегда контрамарки доставала.

— Фамилия? — все стараясь говорить безразличным тоном, спросил Емельянов.

— Кантурия. Тамара Кантурия, — тут же ответила Таня. — У меня даже программка театральная сохранилась. С ее автографом.

Таня все подсовывала снимки Тамрико своей матери, весело смеясь. Емельянов выключил диктофон, отер пот со лба. Вот как все просто! Сто раз был прав Грязнов, разругавший в пух и прах Диму Чирткова. Всего один свидетель, оставшийся недопрошенным. А оказалось, что это — самый главный свидетель! Неуловимая Тото — Тамара Кантурия. Год рождения известен.

— У вас телефон есть? — спросил Коля тетю Машу.

— Есть, милый, есть, — ответила та, отвлекаясь от снимков.

— Какой номер в милиции?

Николай Емельянов потребовал, чтобы ему срочно, на ближайший проходящий в Москву поезд, были заказаны два билета. Ближайший поезд отходил через два часа.

— Таня, вы собирайтесь, мы с вами в Москву поедем, — отвлек Коля женщин. — Вам ведь скоро на занятия?

— Ну да. Я через три дня собиралась уезжать.

— Ну так поедете пораньше.Зато за казенный счет.

— Куда это ты ее, милый? — забеспокоилась тетя Маша.

— Не волнуйтесь, тетя Маша! Таню будем беречь как зеницу ока. Она нам огромную помощь может оказать. В разоблачении преступной группы. Я так вашему капитану милиции и сказал. А везу я ее в МУР. К самому главному начальнику.

Тетя Маша загордилась, одернула шейный платок.

— Я что? Я не возражаю. Ты молочка-то попей! А то я принесла, а ты не пьешь. Танька, что встала-то, кобылица? Поезд тебя ждать не будет. Дуй, собирайся.

Коля с чувством выпил молока, отер губы.

— Тетя Маша, пока Таня собирается, вы мне снова расскажите то, что уже тут говорили. Я вас отдельно запишу.

— Зачем это?

— Порядок такой. Каждый свидетель должен отдельные показания давать. А не базаром, какой у вас с Таней получился. И я обязан ваши слова зафиксировать в протоколе.

— Так я ж уже рассказала все.

— Еще раз повторите. Я вам буду задавать вопросы, а вы отвечайте.

— Что это у тебя как театр какой! Снова повторять, это как в кино снимают. Дубли там все делают. У нас тут снимали однажды.

— Вот-вот. Как в кино.

— Хорошая у тебя работа! Не пыльная. А сколько платят-то тебе? Ты как вообще — женатый?

Аккуратным своим почерком Емельянов записал в протокол и показания тети Маши.

Билеты на поезд вручала Емельянову Клавдия. Она посмотрела на оперативника таким испепеляющим взором, словно Коля бросал ее с целой дюжиной сварганенных сообща детишек. Но Коля уже не реагировал на кустодиевские плечи, равно как и на другие красоты древнерусского городка. Единственное, что заботило его, — как можно быстрее доставить Татьяну Кветную пред светлы очи Вячеслава Ивановича Грязнова.

Турецкий с воодушевлением использовал свои законные утренние полчаса, когда в коридоре зазвенел телефон.

— О Господи… — проронила жена. — Это становится традицией! Ну почему нельзя позвонить позже!

Александр сделал слабую попытку не реагировать на настойчивый перезвон, но это было невозможно.

— Иди уж, — легонько оттолкнула мужа Ирина. — Небось Меркулов звонит, а он все равно дозвонится.

Но в трубке раздался не глуховатый голос Константина Дмитриевича. В трубке возбужденно рокотал Грязнов.

— Чего делаем, спим еще? — поинтересовался приятель.

— Угадай с трех раз, — сердито буркнул в ответ Александр.

— Ну извини, старик, — понимающе хмыкнул приятель. — Потом наверстаешь. А пока мчись на всех парах в свое ведомство. Я к вам тоже сейчас подъеду. Новости есть. Твоя версия, Сашок, кажется, подтверждается!

— Какая версия? — не сразу вник Турецкий.

— Подробности при встрече! — Грязнов дал отбой.

Турецкий нашел приятеля в кабинете Меркулова.

— Заходи, Александр, ждем тебя! — махнул рукой Константин. — Начни, Слава, с начала, — обратился он к Грязнову.

— Сегодня ночью произошел взрыв в девятнадцатом поезде, из Питера. Не слышал в утренних новостях? — начал Слава.

— Да я и кофе уже на бегу выпил. Какие уж тут новости. Давай рассказывай по порядку.

— Ну если по порядку, то так: у нас, с вашей подачи, Александр Борисович, со службой на транспорте есть договоренность о досмотре поездов, следующих в столицу. По отработке твоей, Сашок, версии о том, что производство «белка» где-то неподалеку налажено. — Это Грязнов рассказывал, скорее, для Меркулова, поскольку Саша об этой договоренности прекрасно знал. — Так вот, сегодня ночью, при досмотре поезда номер девятнадцать, произошел взрыв в туалете восьмого вагона. Это было сразу после проезда Бологого. В туалете все разворотило. Есть двое пострадавших.

— Ну? — нетерпеливо откликнулся Турецкий.

— Ну а во втором туалете, который тоже заминирован был, взрывное устройство не сработало. Так там обнаружены коробочки с ампулами. На коробочках этикетки. Вот, посмотри. — Грязнов пододвинул к Турецкому лежавшую на столе стандартного размера картонную коробочку. В таких обычно продают лекарства для инъекций. На коробочке была наклеена этикетка: «полипептид Хуанхэ». Внизу этикетки мелким шрифтом было набрано: АОЗТ «Аквапресс». Санкт-Петербург, ул. Рубинштейна, дом 8. — Турецкий открыл коробочку. В ней аккуратным рядком лежали ампулы с желтоватой жидкостью.

— Полипептид — это же белок, правильно? — сам себе задавал вопросы Турецкий. — А Хуанхэ — это река в Китае, правильно? Значит, «китайский белок»? И внешне похоже, — Турецкий еще раз взглянул на ампулы.

— Не только внешне, — возбужденно откликнулся Грязнов. — Я экспертов среди ночи поднял. По предварительным оценкам, именно он и есть. Окончательный результат завтра будет. Но посмотри, как упаковано! Хоть сегодня в аптеку!

— Вкладыша нет, — заметил Турецкий. — С характеристикой вещества, показаниями к применению. Да и с разрешением Минздрава на использование. Кто произвел взрыв и что это за АОЗТ такое?

Грязнов вздохнул:

— Тут у них накладка вышла. Взрыв дистанционного управления. А взрывал парень молодой. Он в вагоне-ресторане сидел, это соседний с восьмым. Когда бойцы пошли по вагонам с проверкой, парень их видел, они через ресторан проходили. Ну и струхнул, нажал на кнопочку. А сам выпрыгнул из тамбура ресторана. Выпрыгнул неудачно, на трансформаторную будку. Перелом основания черепа, разрыв внутренних органов, кажется, мочевого пузыря. Отвезли в Бологое, в больницу. Но врачи говорят, что безнадежен. Охрану к нему поставили. Документов при парне нет. Так что тут вряд ли что высветится. Что касается АОЗТ «Аквапресс», нет такого АО в Питере. А по указанному адресу вообще ничего подозрительного. Это нам уже знакомый тебе Гоголев доложил, замначальника Питерского угро.

— Связался с прокурором Санкт-Петербурга. А потом и с Виктором Петровичем тоже разговаривал, — вступил в разговор Меркулов. — Попросил Гоголева прочесать почтовые отделения. Может быть, и почтой товар отправлялся. Под видом медикаментов. Думаю, тебе, Александр, следует в Питер выехать. Отслеживать ситуацию там.

— Видимо, так, — согласился Турецкий.

— Нужно будет обследовать НИИ медицинского или биохимического профиля. Фармацевтические фирмы. А ты, Вячеслав…

— Славу я прошу в Ригу съездить собрать информацию на Смакаускаса. Я тебе, Костя, уже докладывал, — сказал Турецкий.

— Охотник? Один выстрел — и прямо в глаз? Что ж, убийцу Фрязина мы должны достать! Не очень, правда, понимаю, в чем нам поможет Рига.

— Но, Костя! Оба убийства были произведены из спортивного пистолета. Пусть Вячеслав прощупает спортивные общества. Не такой уж Рига большой город. А может, он тренера этого Альгериса отыщет. Да вдруг еще и про пистолет что-нибудь надыбает. Приглашение уже получено от Ириной тетушки. С визой проблем не будет.

Меркулов поморщился:

— Если даже он и «надыбает», как ты весьма неблагозвучно выражаешься, то пистолета-то нет. Не найден. Кстати, почему он использовал именно спортивное оружие?

— Ну а ты вспомни, они со Свимонишвили прибыли в казино, уже зная, что там идет проверка и присутствуют парни из физзащиты налоговой полиции. Официального разрешения на ношение оружия у него наверняка нет — судимость имеет. А этот спортивный мог и в кабинетике его храниться, в казино. У него же есть там своя комната служебная.

— Есть, — подтвердил Вячеслав. — Только никакого пистолета там теперь нет. Ни «марголина», ни какого другого. Мои ребята досматривали. Как и все казино.

— Естественно, — кивнул Меркулов. — А как он ведет себя, Смакаускас?

— Спокоен как танк. Всюду хозяйку свою сопровождает, Свимонишвили. Вообще, весь этот клан редкостное хладнокровие сохраняет, что и бесит!

— Ладно, Вячеслав, поезжай. Визу за день сделаешь. Только не засиживайся там, не расслабляйся.

— Вот еще! — буркнул Слава. — Я бы и не поехал. Чует мой нос, что лед тронулся. И самые важные события будут здесь происходить.

— Нос у тебя, конечно, знатный, — оглядел грязновскую «картофелину» замгенпрокурора. — Только второстепенных дел не бывает, Слава. Не тебе говорить. А в проведении разведопераций равных тебе нет, чего уж там.

Грязнов польщенно хмыкнул:

— Доброе слово и кошке приятно.

— Так что выезжай завтра, — продолжил Меркулов. — Просьба: уложиться в три дня. А ты, Саша…

В этот момент ровный голос Константина Дмитриевича перебил резкий междугородний звонок.

Меркулов снял трубку:

— Да, Виктор Петрович, приветствую еще раз. Слушаю. Так. Так… Что ж, спасибо за оперативность. Я к вам Турецкого направляю, руководителя следственной группы. Сегодня же и поедет. Я рад, что вы рады. Ну добро. А ты, Саша, — продолжил Меркулов, аккуратно опустив телефонную трубку, — поедешь сегодня же в Питер. Виктор Петрович сообщил следующее: на одном из отделений связи города служащая показала, что производила отправку препарата с маркировкой «полипептид Хуанхэ». Название необычное, народ у нас нынче на все нетрадиционное, китайско-тибетско-американское, живо реагирует, вот работница почтового отделения и запомнила. Я еще раз созвонюсь с прокурором Питера, Маркашиным, чтобы был тебе обеспечен полный карт-бланш.

— Так не обидит, я думаю, — скромно опустил очи Александр.

— Еще бы! Когда вместе бражничали. Как говорил один одесский профессор: «Не мало было ими исколесено по тем местам».

— Откуда ты все знаешь, Костя? — прищурился Александр.

— Положение обязывает.

Таким вот образом и оказался Александр Борисович в «Красной стреле», следующей в Северную Пальмиру.

…Турецкий вернулся в купе. На столике стояли два пластиковых контейнера с ужином. Женщина держала в руках красивую керамическую кружку с чаем, смотрела в окно. Турецкому был виден ее профиль — высокий, наполовину скрытый каштановой прядью лоб, прямой нос, четко очерченный подбородок. Он опять ощутил непонятное волнение и, неизвестно на кого рассердившись, уселся на свое место. Взял лежавшую на столике газету «Стрела» и как бы погрузился в чтение. Но номер газеты был тот же, что и в его прошлую, недавнюю поездку, и вместо разгаданного кроссворда и столетней давности анекдотов глаза почему-то разглядывали руки женщины с длинными пальцами и коротко остриженными, безукоризненной формы ногтями без лака. «Да кого же она мне напоминает? — вконец измучился Саша, украдкой рассматривая попутчицу. — Господи, да ведь Риту! Риту Счастливую»⁷.

Действительно, темноволосая незнакомка чем-то неуловимым походила на русую Риту — давнюю, сильную и трагически оборвавшуюся Сашину любовь. Чем? Да вот этой породистой статью тонкой фигуры, внимательным взглядом умных глаз. И руки! Такие же крепкие, с коротко остриженными ногтями, чтобы не рвалась тонкая резина перчаток. Рита смеясь сокрушалась, что никто и никогда не примет ее за беззаботную светскую львицу — руки выдавали профессию.

— Вы врач? — неожиданно спросил он попутчицу.

Женщина подняла на него серые глаза, чуть помедлила и ответила своим звучным голосом:

— Да. А вы, судя по наблюдательности, следователь?

— Да, — растерянно признался «важняк».

Они посмотрели друг на друга и одновременно рассмеялись. И Турецкий почувствовал радостное облегчение, будто узнал наконец старого друга.

— А что, чай уже разносили? Я пойду попрошу себе, — торопливо заговорил он, боясь, что разговор оборвется и он больше не услышит ее виолончелевого голоса.

— Идите, — чуть насмешливо улыбнулась женщина.

Саша промчался по коридору, затребовал: немедленно! чаю! в пятое купе!

— Вам плохо? — испуганно спросила пожилая проводница, глянув на его возбужденное лицо.

— Нет, мне хорошо, — взяв себя в руки, строгим голосом ответил старший советник юстиции, повернулся и степенно прошествовал обратно.

Через минуту проводница принесла керамическую кружку с дымящимся чаем, посмотрела наметанным глазом на парочку, сказала вполголоса: «Ага», видимо решив для себя некую задачу, вышла, аккуратно прикрыв дверь купе. Пассажиры снова рассмеялись.

— Интересно, что обозначает это «ага»? — спросила женщина.

— Не знаю, — смутился Саша. — Очевидно, соответствие человеко-единиц койко-местам, — неуклюже пошутил он и добавил: — Меня зовут Александр Борисович. Можно Саша.

— А меня Наталья Николаевна, можно Наташа, — в тон ему ответила попутчица.

— Гончарова? — предположил Александр.

— Денисова, — рассмеялась Наталья Николаевна.

Они прихлебывали чай и посматривали друг на друга. «Интересно, сколько ей лет? Морщинок почти нет, выглядит на тридцать. А в глазах такой жизненный багаж — лет на сорок. А когда смеется — совсем девчонка», — прикидывал Турецкий.

— Вы москвичка? — прервал он свои раздумья.

— Нет, я… из Питера, — чуть замешкавшись, ответила Наташа.

— Чем вызвана задержка с ответом? Что вы скрываете от следственных органов? — насупив брови, строго спросил он.

— Ого! — якобы изумилась Наташа, принимая игру. — Чувствую себя в неумолимых, железных руках правосудия! Ну чем вызвана? — посерьезнела она. — Видите ли, называть себя ленинградкой уже отвыкла, а петербурженкой — еще не привыкла. Питер — московское словечко, тоже не очень привычное. Мы свой город раньше только Ленинградом называли. А теперь это слово из обращения изъяли: «Санкт-Петербургские новости», «Санкт-Петербургские ведомости», «Петербургская панорама» и так далее. Но новое, вернее, старое название в обиходе не приживается. И получается: уже не Ленинград, но еще не Санкт-Петербург.

— Почему?

— А вы когда последний раз в нашем городе были?

— Недавно, — уклончиво ответил Саша.

— Ну и что, похож он на Санкт-Петербург?

— Пожалуй, нет, — согласился Турецкий, вспомнив разбитые дороги, темноту вечерних улиц, едва освещенных редкими, как чинара в пустыне, фонарями, груды мусора и матерную ругань возле ларьков.

— Так вы, Наталья Николаевна Денисова, она же, судя по профилю, Гончарова, против возвращения культурной столице России исторически верного наименования? — сурово осведомился Саша и даже как будто потянулся за шариковой ручкой, дабы внести ответ в протокол.

— Нет, мой генерал, — потупилась Наташа, — историческая справедливость, безусловно, должна восторжествовать! Но в сегодняшних реалиях, исходя, так сказать, из действительности, учитывая, я бы сказала, текущий момент, все не так однозначно, как это представляется некоторым поверхностным наблюдателям.

И, как будто устав ерничать, Наташа подняла на Турецкого свои умные глаза и добавила:

— Ну что, пристрелялись? Может, теперь поговорим нормально, Саша?

От этого «Саша», произнесенного ее необычным голосом, у Александра Борисовича упало и часто забухало сердце. «Тормози, Турецкий! — попытался он остановить себя. — Это не проходной флирт. Это — реинкарнация. Она — это Рита. Ты попадаешь под поезд, как какая-нибудь пресловутая Анна Каренина. А ведь у тебя жена и дочь».

Но поезд уже набирал обороты, и кони уже понеслись.

— Вячеслав Иванович, к вам Емельянов, — доложила Галочка, и ее улыбка ощущалась даже через селектор.

— Что там у него? — нетерпеливо осведомился Грязнов.

— Что-то очень важное, он так излагает, — снова улыбнулась сквозь селектор Галочка.

— Ну пусть заходит, коли важное, — разрешил Грязнов.

Коля Емельянов рванул в кабинет начальника. Через десять минут он вылетел пулей в коридор, бросив на ходу приветливой Галочке: «Я сейчас вернусь!» — на что Галочка лишь пожала плечиками. И действительно, тут же вернулся, но не один, а с высокой фигуристой девушкой.

Подмигнув на ходу Галочке разбойничьим глазом, Емельянов впихнул девушку в начальственный кабинет и юркнул следом.

— Сумасшедший, — пожаловалась Галочка на Емельянова своему компьютеру, ласково и спокойно взиравшему на нее голубым оком. Компьютер понимающе прошуршал системой сохранения текста.

Тут же ожил селектор.

— Галочка, сделай кофейку нам, — с каким-то вожделением в голосе пророкотал начальник.

Галочка пожала плечиками, с грустью посмотрела на свой умницу компьютер и принялась за кофе.

— Знаете, я себя предательницей чувствую, — взволнованно говорила фигуристая девушка (сидевшая в кресле! у журнального столика, где разрешалось сиживать только Турецкому!) начальнику МУРа, расположившемуся напротив. — Она такая славная была. И на спектакли нас всегда проводила…

Емельянов тоже сидел около столика, но был вроде как в стороне от разговора.

— Дорогая Танечка! (дорогая Танечка! — ревниво отметила про себя секретарша) — пророкотал Грязнов. — Большинство преступников — очень славные и милые с виду люди. У них на лбу профессия не прописана, иначе все слишком просто было бы. Спасибо, Галочка, — мимоходом кивнул своей секретарше Грязнов, принимая из ее рук поднос в кофейными чашками.

— На здоровье, — как бы равнодушно ответила Галочка, направляясь к двери.

— А ваша кутаисская актриса развозит по столице страшную отраву, которая убивает людей за два-три года применения. Убивает молодых, таких, как вы, — рокотал Грязнов. — Так что переживать вам абсолютно нечего. Напротив, гордиться надо, что такую помощь нам оказали. За что я вас и благодарю сердечно.

Таня зарделась.

— Так я могу идти? — спросила она.

— Нет, Танюша, идти вы не можете. Мы теперь за вашу голову головой отвечаем, простите за каламбур. Николай, — обратился он к Емельянову, — еще раз зафиксируйте показания Татьяны Васильевны. Сразу доложишь. И подумаем, где Танюшу припрятать на некоторое время. Галочка, вызови ко мне Погорелова, — окликнул он уже стоявшую в дверях секретаршу. — А я Турецкому на «дельту» звякну, — вслух подумал Грязнов, когда кабинет опустел.

Минут через двадцать совещание в кабинете начальника МУРа продолжилось.

— Ну что, Валентин, — обратился Вячеслав к своему заму, — в связи с установлением личности Тото дело принимает новый оборот. Адрес установили?

— Кантурия Тамара Багратионовна, прописана по Профсоюзной улице, дом семнадцать, квартира девять. Но это, я думаю, не единственный ее адрес.

— Я тоже так думаю, — согласился Грязнов. — Тем не менее сегодня же телефон ее поставят на прослушку. На это у Меркулова разрешение получим. Эх, на черта мне в Ригу ехать, — опять завелся Слава, — когда тут события назревают? Как бедному жениться — так ночь коротка!

— Ну что ты психуешь, Вячеслав? — урезонил его Погорелов. — Можно подумать, прямо сегодня ей товар и привезут! Так только в сказках бывает. Тем более взрыв был в поезде. Они сейчас затихарятся. Еще не одну неделю будем ждать.

— Да, ты прав. Надо дать команду транспортникам, чтобы проверки поездов прекратили пока. Чтобы пташки успокоились. Тем не менее глаз с телефона не спускать! Вернее, ушей. И горячку не порите без меня. Мы должны взять ее только с товаром в руках! Когда наркота при ней будет. И не спугнуть, не дай бог! Девчонка изворотлива как бес.

— Да какая она девчонка? Двадцать восемь лет! — встрял Погорелов.

— Ну не мальчишка же!

— Ладно, не волнуйся, мы все же не чайники.

— Да я разве?.. — начал было Грязнов, но тут же перебил себя. — Татьяну Кветную надо куда-то припрятать на время.

— Сделаем, — кивнул Погорелов. — Еще одна информация важная: знаешь где эта артистка работает?

— Неужели в театре каком-нибудь? Мы вроде все театры прочесывали.

— Нет, не в театре. Работает она в Минздраве. Секретарь руководителя главка, Ильи Висницкого.

— Ты серьезно? — Грязнов даже приподнялся. — Турецкий же там был, наверняка видел ее.

— Ну по основной-то профессии она, конечно, актриса. И как свой облик менять умеет, уж мы-то знаем. Так что Турецкому простительно. Ладно, звони Меркулову, а то у тебя поезд сегодня, не забыл?

— Это верно, — согласился начальник МУРа.

Поезд мерно, успокаивающе покачивался. Где-то в конце вагона гуляла киношная, судя по произносимым фамилиям, компания.

— Так вы были в командировке? — спросил Александр.

Наташа кивнула.

— Что же это за медицинское учреждение, которое отправляет своих сотрудников по высшему разряду в командировки? Или что это за сотрудник такой выдающийся?

— Сотрудник самый рядовой. И учреждение — инфекционная больница. Правда, мы — база одной из городских академий. Теперь ведь что ни институт — академия. Вот, пригласили на международную конференцию, которая в Москве проходила. Все расходы несет принимающая сторона. Пригласили мою шефиню, профессоршу, а она отправила меня.

— А вы — тоже профессорша?

— Нет, — рассмеялась Наташа, — я — кандидатша.

— Значит, вы — любимица начальницы?

— Пожалуй, — усмехнулась Наталья Николаевна. — Только в нашей системе кто любимец? Тот, кто воз везет и есть не просит. У нас на отделении таких любимцев — весь персонал. Вот шефиня, как опытный психолог, наблюдает: кто на грани срыва, того на конференцию какую-нибудь — немного отвлечься. Иначе не выдержать.

— Значит, вы были на грани срыва? — неосторожно спросил Саша.

Наташа замолчала, опустила темные ресницы.

— Все нормальные люди бывают иногда на этой грани, — тихо ответила она. — А вы разве не бываете?

— И я бываю, — ответил Саша и опять вспомнил Володю Фрязина… — Послушайте, сегодня уже двадцать девятое? Ну да, — подтвердил он, глянув на свой «Ориент». — Вот, сорок дней, как мы похоронили товарища. Молодого парня, замечательного. И у меня, вы знаете, чувство вины, как будто лично я его не уберег. У него мама осталась. Ведь как это ужасно — хоронить своих детей. И девушка осталась, которую он любил, и у них уже детей не будет. Вы простите меня, — смешался Турецкий, — вы, наверное, спать хотите, а я вам мешаю разговорами своими дурацкими.

— Нет, — ответила Наташа. — Во-первых, я в поездах все равно не сплю, а во-вторых, в нашей сумасшедшей жизни поговорить по-человечески совершенно некогда. И если такой разговор возникает — ведь это дорогого стоит, правда? Что при этом бессонная ночь? Ерунда! Я, кстати, бессонные ночи переношу легко: привыкла к ночным дежурствам.

— Ну и слава богу, — облегченно вздохнул Александр. — Я тоже достаточно ночная птица. Наташа! У меня с собой коньяк есть, давайте помянем моего товарища, вы не против?

— Я не против, — мягко улыбнулась Наташа. — Давайте-ка я ужин организую. А вы пойдите покурите, если хотите.

— Нет, лучше я вам помогу, — ответил Саша, боясь выйти из купе и потерять возникшую атмосферу тепла и доверительности.

Наташа достала из сумки несколько симпатично разрисованных одноразовых тарелок, салфетки, бутербродницу, из которой был извлечен солидный пучок зелени.

— Ого, какая экипировка, — удивился Саша.

— Тарелки всегда вожу с собой в командировки, — словно смутившись, стала объяснять она. — Вечером в гостинице захочется перекусить, так не на газетке же. А зелень просто очень люблю, вот и забрала остатки, не выбрасывать же красоту такую.

Действительно, нежные листья кинзы, тугие стебли петрушки с густой кудрявой шапкой, красноватый базилик не допускали возможности быть забытыми в пустом гостиничном номере.

Саша разрезал пластиковые упаковки, нарезал ломтиками булочки. Наташа извлекала аппетитную продукцию никому не ведомого ОАО «Вагрес», раскладывала ее по тарелкам, украшая зеленью и приговаривая:

— Так, йогурт оставим на утро, колбасу давайте сюда, а сыр вот на эту тарелку положим.

Все это они проделывали так слаженно, словно прожили вместе не один год. Руки, ограниченные в движениях маленьким пространством купейного столика, то и дело соприкасались, и от каждого прикосновения ее прохладных пальцев у Александра гулко бухало сердце.

— А вы часто в командировки ездите? — поинтересовался он, чтобы отвлечься от своих ощущений.

— Да, довольно часто. Бывает, на эпидемические вспышки вызывают, я уже говорила, я — врач-инфекционист. Конференции случаются. Потом, мы сами ездим с лекциями. Поскольку я человек свободный, ничем не связанный, то и езжу чаще других.

«Свободный! Ничем не связанный!» — радостно высветилась в сознании Турецкого прямо-таки кумачовая надпись. И в ушах как будто даже зазвучала бравурная музыка.

«Спокойно, мужик, — опять попытался он остановить себя, — это она не связана, а ты даже очень связан. Тормози, тормози, Турецкий».

— Я, пожалуй, выйду все-таки покурю. Заодно и мусор выброшу, — сказал он, собирая со стола пустые упаковки.

Наташа внимательно посмотрела на порозовевшего «важняка» и, опять чуть насмешливо усмехнувшись, разрешила:

— Идите.

Неизвестно, каким образом старший следователь по особо важным делам при Генпрокуроре России боролся в тамбуре с захлестнувшим его половодьем чувств, но в купе Турецкий вернулся внешне спокойным, со свойственным ему обычно цветом лица.

— Слава? — чуть растерянно спросил женский голос.

Вячеслав посмотрел на запястье. До поезда оставалось не так уж много времени. И нужно было заехать домой, собраться. Однако не ответить голосу Грязнов не мог, поскольку голос принадлежал Ирине Генриховне, жене отбывшего в Питер Турецкого.

И звонила Ирина по прямому телефону, минуя секретаршу.

— Что, Ириша? Случилось что-нибудь? — обеспокоенно спросил Грязнов.

— Да нет. Видишь ли, у меня Нинка захворала…

— Помощь какая-нибудь нужна? — невольно перебивал Вячеслав, поглядывая на часы.

— Нет, что ты! У нее просто температура и головка болит.

Слава принялся постукивать башмаком по полу.

— Я знаю, у тебя поезд скоро, — словно увидела его Ирина, — но ты меня выслушай все-таки. Кстати, тетя Марта тебя встретит. Будешь у нее жить.

Грязнов перестал стучать ногой. «Ну да, у нее же слух абсолютный!» — ругнул он себя.

— Слушаю, Ириша.

— Я Нинку всегда антигриппином лечу, он ей помогает очень. А сейчас наших лекарств в аптеках нет, все импортное. Я позвонила в аптекоуправление, узнала, что антигриппин есть только в аптеке на улице Строителей. Ты меня слышишь?

Грязнов, сцепив зубы, слушал.

— Да, Ириша, — очень спокойным голосом ответил он, опять глянув на часы.

— Я приехала в аптеку. Пока платила в кассу, к прилавку подошел мужчина с выбитым чеком и попросил дать ему «полипептид Хуанхэ». Я это хорошо слышала. И когда сама к прилавку подошла, этому мужчине как раз протянули коробку. Знаешь, в которых ампулы всякие пакуют.

И я успела этикетку рассмотреть. Там так и написано: «полипептид Хуанхэ». И что-то мелким шрифтом. Я пока домой ехала, все думала. Послушай, Слава, ведь полипептид — это белок. А Хуанхэ — это река в Китае. Я сейчас в энциклопедии проверила. А вы на кухне у нас только про «китайский белок» и говорили, помнишь, в последний раз? Это глупость, наверное, но я решила тебе позвонить, чтобы спать спокойно. Ты уж лучше меня отругай, что я, дура такая, тебе голову морочу.

— Ириша, ты не дура, ты самая умная женщина в мире! — охрипнувшим голосом рявкнул Грязнов. — Давай адрес аптеки!

— Что ты так кричишь, сумасшедший? — рассмеялась Ирина. — Я оглохну и буду профнепригодна!

— Я тебя к себе возьму, сыщик ты наш! Ну, диктуй, записываю.

Через полчаса к неприметной аптеке на улице Строителей подъехал муровский «мерседес». Из него вышли Грязнов и Погорелов. Следом Олег Лойко и двое сотрудников из группы прикрытия.

— Ну зачем ты этот спектакль устраиваешь, — поморщился Грязнов, оглядывая дюжих молодцев в пятнистом камуфляже.

— Ты недооцениваешь значения фактора устрашения противника, — витиевато парировал Погорелов.

Но устрашать никого не требовалось. Пожилая женщина, заведующая аптекой, уже дважды втихомолку глотала валидол. Лицо ее было покрыто красными пятнами.

— У нас заключен договор с московской фармацевтической фирмой «Дары природы» на поставку этого вещества. Вот, посмотрите листок-вкладыш: показания к применению очень широкие. Препарат, во-первых, стимулирует иммунитет…

— А есть ли на этот препарат разрешение Минздрава? — поинтересовался Лойко.

— Разумеется, — дрожащим голосом отвечала заведующая. — При заключении договора мы просмотрели все необходимые документы. Поскольку препарат очень дорогой. Да вот, у нас осталась ксерокопия сертификата.

— Покажите, пожалуйста, Роза Ильинишна.

Пока заведующая, волнуясь, перебирала многочисленные папки, Грязнов пододвинул к себе коробочку с препаратом. Кроме сделанной крупным шрифтом надписи «полипептид Хуанхэ» внизу мелким шрифтом было обозначено все то же несуществующее АОЗТ «Аквапресс» из города на Неве. Наконец, Роза Ильинична нашла нужную папку, развязала дрожащими пальцами тесемки, извлекла лист бумаги.

На листке, черным по белому, было написано, что вещество, именуемое «полипептид Хуанхэ», представляет собой… — далее шли замысловатые биохимические термины — и является эффективным иммуномодулятором. По результатам лабораторных и клинических испытаний разрешается к использованию на территории Российской Федерации в соответствии с инструкцией по применению.

Ниже значилась мелкая, старательно прописанная подпись И. Н. Висницкого.

— Ага, — машинально произнес вслух Грязнов, ознакомившись с листком, — ага… — повторил он.

— Роза Ильинишна, — мирно улыбаясь, обратился он к заведующей. — С кем конкретно вы заключали договор? И когда последний раз вы получали препарат?

— С исполнительным директором фирмы. Приятный такой молодой человек. Да вот его подпись под договором. — Женщина указала дрожащей рукой на бланк.

Под документом значилась никому не ведомая фамилия — Курносов.

— А получали в последний раз почти месяц тому назад. Ждем новую партию. Препарат уже почти весь разошелся. Мы и предоплату уже провели.

— Вот эту коробочку мы с собой возьмем, — указал Грязнов на лежавшую на столе коробку, — если вы не возражаете… И текст договора, и ксерокопию лицензии.

— Я? — испуганно тряхнула буклями Роза Ильинична. — Я не возражаю.

— Сейчас мы это протоколом изъятия оформим.

После оформления протокола Грязнов поднялся.

— А… А нам что дальше делать? — заикаясь, спросила заведующая.

— Что? Работать. Документы на препараты у вас в порядке, работайте спокойно. Это у нас плановая проверка, вы не волнуйтесь. Только говорить о нашем визите никому не следует. Вы нам сейчас соответствующую подписку дадите, договорились?

Заведующая опять тряхнула буклями.

Через несколько минут муровский микроавтобус вывернул на проспект Вернадского и помчался к дому Вячеслава Ивановича.

В «мерседесе» Грязнов закурил. Обернувшись в салон, коротко распоряжался:

— Олег, вещество срочно на анализ. Сколько времени потребуется? Ну, для проведения химико-биологической экспертизы?

— Два дня, Вячеслав Иванович.

— Валентин, за аптекой установи наблюдение.

— И так ясно, — сквозь дым своей сигареты ответил Погорелов.

— Но как обнаглели, сволочи! Прямо через аптеку наркоту продают! Подходи и покупай!

— А что? Гениальная идея. Не надо с товаром по столице шататься. Если бы Ирина Генриховна не заехала сюда случайно, торговали еще и торговали. Но вообще, судя по всему, они с реализацией спешат. Чуют все-таки, что жареным пахнет. Хотят товар сбыть побыстрее и рвать когти.

— Висницкого без меня не трогайте. Я через три дня вернусь. Пропади пропадом эта Рига, — опять чертыхнулся Грязнов. Но тут он вспомнил, что едет по делу о убийстве Володи Фрязина, и краска стыда залила веснушчатое лицо. — Пропади я сам пропадом, — ругнул он себя.

— Ну, ну, это ты брось, — обеспокоенно проговорил Погорелов.

— Все, приехали.

Микроавтобус остановился на Енисейской улице, у дома начальника МУРа.

— Всем спасибо и общий привет. Валентин, звякни в контору, чтобы через полчаса машина под окном стояла! А пусть лучше опоздает, тогда не поеду никуда! — крикнул он уже на ходу.

Машина резво вскинулась с места, исчезла за поворотом.

«А Сашка считает старшего Висницкого порядочным человеком! — думал Грязнов, уже собираясь в дорогу с помощью племянника Дениса. — Я ж говорю, не бывает такого, чтобы в одном логове разные звери выросли».

Коньяк в пластиковых стаканчиках чуть колыхался в такт перестуку колес.

— Ну что ж, давайте помянем Володю, светлая ему память, — Турецкий поднял свой стакан, глянул на Наташу.

— Светлая ему память, — серьезно повторила она.

Саше понравилось, как она выпила, — без обычного женского жеманства, охов и похлопываний ладошкой. Наташа пощипывала веточку зелени, Турецкий что-то жевал, оказывается, он успел проголодаться.

— А вы расскажите, Саша, о своем друге… Ну, то, что можно. Вам легче будет, — прервала молчание Наташа.

— Что рассказать? Прекрасный парень был. Знаете, пришел к нам — такой тихоня застенчивый. Молчун. Но призвание, как и талант, его сразу видно. Все, что делал, делал хорошо, основательно. Как у поэта: хотел во всем дойти до самой сути. А до сути доходить нам не всегда позволяют, к сожалению. И человек он настоящий. Знаете, был такой случай — погибла девушка молодая, журналистка. Мы с ней познакомиться даже не успели, слишком поздно на нее вышли. Так Володя ей на похороны венок заказал от всего нашего богоугодного заведения. Никому не сказал, мы случайно узнали. Нам, пентюхам старым, никому в голову не пришло такую простую вещь сделать, а ему пришло. Ведь это характеризует, правда?

— Характеризует, — согласилась Наташа.

— После этого случая он и ушел от меня в другое ведомство. Девчонку убили, а убийцы ее…

Саша оборвал себя, налил коньяк.

— Вот я все и думаю: был бы парень рядом, под рукой. А я его отпустил. Простить себе не могу. Ладно, давайте за хороших людей выпьем, чтобы они не переводились.

— Давайте.

Они чокнулись легкими пластмассовыми стаканчиками и выпили.

— И что же с ним случилось? — осторожно спросила Наташа.

— Убили его. — Саша опять вспомнил настенную надпись над Володиной головой. — Помешал он им, подонкам.

— А у вас не убили бы? В вашем ведомстве?

— У нас? И у нас могли бы, запросто. Что верно, то верно. Что-то я и не припомню, чтобы кто-нибудь своей смертью умирал. В моем окружении, во всяком случае, таких нет. Хотя следователей убивают все же реже, чем сыщиков.

Александр вспомнил Шуру Романову, ту же Риту. Это — из самых близких, а сколько их вообще, погибших, на его памяти?

— И вас могли бы убить?

— И могли, и могут. Чем же я такой особенный? Пуля, она, как известно, дура. И желающие всегда есть.

— Вот видите, — мягко проговорила Наташа. — Значит, просто у вас работа такая. И вас могли бы убить. И сидел бы сейчас на вашем месте ваш Володя и так же горевал бы о вас и винил бы себя. Сегодня сорок дней, да? Значит, сегодня его душа должна упокоиться. Вы подумайте, легко ли ей будет уходить, когда она видит, в каком вы смятении. Ему ведь уже не больно, он должен обрести покой. Так не мешайте ему. Помните, у Семена Гудзенко есть стихи такие: «Нас не нужно жалеть, ведь и мы никого б не жалели, мы пред нашим комбатом, как пред Господом Богом чисты…»

Турецкий замер. Виолончелевый голос произнес те же слова, которые он говорил про себя на кладбище. В ночной тишине они прозвучали торжественно-печально.

— Откуда вы знаете? — ошалело спросил Александр.

— Что?

— Стихи эти?

— Ну я вообще-то грамотная, — рассмеялась Наташа.

— Потрясающе! Знаете, давайте мы немедленно выпьем за совпадения.

Он схватил бутылку, все время поглядывая на сидевшую напротив женщину. Удивительно! Она смогла найти именно такие слова, которые ему сейчас были очень нужны. Пусть даже раньше он не очень верил в существование такой неуловимой субстанции, как душа. Но сейчас ему хотелось думать, что души всех близких ему людей действительно обрели покой где-то там, в неведомых далях, и, может быть, помогают ему, Турецкому, жить и делать их общее дело.

— Я не очень уловила связь между моими словами и вашим тостом, но присоединяюсь! — с ласковой улыбкой сказала Наташа, радуясь его оживлению.

— Знаете, ведь и раньше были потери. — Турецкого уже понесло. Словно открылись шлюзы и горькие, невысказанные мысли хлынули потоком слов, освобождая его от тяжкого груза мужской сдержанности. — Мы потеряли мать-командиршу. Такая была женщина! Скакун! В свои далеко за сорок фору давала взводу мужиков. А еще раньше, уже давно, погибла замечательная женщина. Наш судмедэксперт. Вы на нее похожи, — Саша запнулся. — Но даже эту смерть я пережил… Не то что легко — нет! Но как-то пережил, как переболел. И делал дальше свое дело. А сейчас, после смерти Володи, такая тоска. И руки иногда опускаются. Мы все теряем и теряем. Самых лучших, самых любимых. А их все не убывает… — Саша замолчал, словно выдохся, и добавил уже тише: — Наверное, это старость.

— Полноте, — весело возразила Наталья Николаевна, — мы с вами, кажется, ровесники, а я еще совсем молодая женщина — мне всего сорок.

— Правда? — обрадовался Александр. Почему-то ему было приятно, что они действительно почти ровесники. Ну да, они совпадали по времени. Формировались в семидесятые. Вот и поэты у них общие. А взять какую-нибудь двадцати-, даже тридцатилетнюю красотку — совсем другое поколение. Как с другой планеты. Переспать можно, а поговорить — сложно. И он вспомнил, что Рита была даже старше его.

— Просто вы устали. Просто вам давно надо было выговориться. А выговориться негде.

«Это правильно, — подумал Турецкий, — не по Грязнову же свои сопли размазывать. И тем более не по Меркулову. А дома — тоже нельзя: не пугать же Ирину. Она и так в вечном страхе живет».

— Жену вы бережете, а на работе — не принято. Верно? — Наташа смотрела на него своими умными глазами и чуть улыбалась.

— Вы что, ясновидящая? — как-то даже грубовато спросил Александр. Ну неприятно же, когда тебя насквозь видят! Он-то полагал, что такой способностью обладает только законная супруга!

— Да нет, не пугайтесь, — она словно опять прочитала его мысли. — Я ведь все-таки врач. Я умею слышать больше, чем говорят. Это входит в профессию.

Чуть помолчав, Наташа попросила:

— Налейте, пожалуйста, Александр Борисович. У меня тоже есть тост!

Александр выполнил просьбу, выжидающе посмотрел на женщину.

— Давайте-ка выпьем за эффект попутчика. Известно, что наиболее откровенными люди бывают с теми, кого встречают случайно и ненадолго, да? Я предлагаю выпить за попутчика, достойного искренности! Это я не про себя, — смутилась она и тут же поправилась: — А вообще-то и про себя! И про вас! Не знаю, как я вам, а вы мне очень помогли. Знаете, я на таком тяжелом отделении работаю, больные практически безнадежные. И руки порой опускаются, вот как у вас. Ты их лечишь, из могилы вытаскиваешь, а зачем? Они не хотят нормально жить! И получается, что работаешь вхолостую.

— Ну как вы можете так говорить! — рассердился Саша. — Вы ведь врач! Они ждут вашей помощи!

— Вот-вот, — улыбнулась Наташа. — Видите, как вы меня поддерживаете! И когда я вас слушала, я думала: вот, у человека проблемы не менее, а пожалуй, более тяжкие, чем твои. Значит, что? Значит — это жизнь! И надо жить и делать свое дело! Вот! Давайте выпьем за нас. По-моему, мы замечательные!

— Правда? — смутился Саша.

— А то! — весело откликнулась Наташа.

Они чокнулись и лихо опрокинули стаканчики.

— А теперь немедленно закусывать! — приказала доктор.

— Ну каковы результаты, Олег?

В кабинете Погорелова сидели несколько сотрудников МУРа. Лойко положил на стол акт экспертизы.

— В ампулах, изъятых в аптеке по улице Строителей, — как всегда обстоятельно, докладывал Лойко, — обнаружен триметилфентонил. Как мы и предполагали.

— Что у вас, ребята? — обратился Валентин к двум молодым оперативникам.

— Взяли сегодня одного клиента. Покупал препарат в аптеке. Взяли аккуратно, уже возле метро, — докладывал коренастый Юра Виноградов. — Попрессовали мужика. Да только он ничего не знает по существу. Слышал про «полипептид Хуанхэ» на Птичьем рынке. Дескать, двух девиц встретил, знакомых по дискотекам. Они ему, мол, рассказали, что это препарат от импотенции, — Юра хмыкнул. — Врет, конечно. Устроить ему, что ли, половые испытания? Проверить, какой он импотент. Сидит в СИЗО. Фамилий этих девиц, естественно, не знает. Только имена — Анжела и Марина. Мы уже начали проработку всех дискотек.

— Ладно, что с прослушиванием телефона Тамары Кантурия? Какая информация?

— За весь вчерашний день у нее был только один разговор. С Ниной Свимонишвили.

— Давай запись, — скомандовал Погорелов.

Дима Чиртков поднялся, подошел к магнитофону, поставил пленку.

«— Как дела, дорогая? — послышался хрипловатый голос Нины Вахтанговны.

— Как? Сижу без дела, ты же знаешь, — отвечала Тамара.

— Вот и посиди пока. Надо переждать.

— Что с курьером?

— Умер сегодня. Не приходя в сознание. Даже без нашей помощи. Так что концы обрублены. Но проводник сказал, что в одном из туалетов что-то нашли. Придется прекратить перевозку на время.

— Но, Нина, у них ведь там очень много наработано. С хранением тоже проблемы. Я думаю, можно перевезти автомобилем. Заказать контейнер для перевозки мебели, например. Я все сдам оптовикам.

— Подумаем, — оборвала ее Нино. — Как Илья?

— Нервничает. Все говорит мне, зачем, мол, Нине это казино. Оно нас всех, мол, компрометирует.

— Да он и мне постоянно ноет. Я уж пообещала, что продам заведение и открою косметический салон, — Нино хрипловато рассмеялась. — Вообще, он мне не нравится. Следовало бы от него на время отделаться. Но нельзя, мы сейчас все на виду.

— Нам самим следовало бы уехать. Но для этого надо реализовать наработанное. Держать большие партии препарата в лаборатории тоже опасно. От него следует избавляться. А после реализации мы можем свернуть работы в лаборатории до лучших времен и уехать.

— Подумаем, — снова ответила Нино. — Ну, спокойной ночи, дорогая. Не проспи на работу.

— Не просплю, — улыбнулась в трубку Тото».

Чиртков выключил магнитофон, занял свое место у стола.

— Может, взять проводника? Он с ними связан, судя по разговору, — предложил Сережа Дубровин, совсем молодой парень, пришедший на работу в МУР месяца два назад.

— Ни в коем случае! Чему вас там в юридическом институте МВД учат? — рассердился Погорелов. — Сейчас главное — полная тишина. Они должны успокоиться. Мы обязаны взять Кантурию только с товаром на руках. Причем когда она повезет его на реализацию. Это другая статья, вы должны знать. Поэтому прослушивание и прослушивание! Терпение и терпение! Пожалуй, и дискотеки пока не трогайте. Наше дело — ждать.

Выпитый коньяк расширил не только сосуды, но и круг вопросов, приемлемых для обсуждения. Так, по крайней мере, решил Турецкий и спросил:

— Наташа, вы замужем?

— Та-ак, — протянула Наташа, — нувот и начались вопросы о моей личной жизни. А я-то думаю, когда…

— Вы не отвечайте, если не хотите, — испугался Турецкий.

— Ну почему же, вам ведь хочется знать, верно? Нет, я не замужем. Когда-то была, но недолго.

— Просто вы такая интересная женщина, неужели… — начал было Александр.

— А что, интересные женщины всегда и безусловно замужем? — прервала Наташа, насмешливо улыбаясь. — По моим наблюдениям, дело обстоит как раз наоборот: именно яркие, умные, одним словом, интересные женщины, как правило, и не замужем.

— Почему? — тупо спросил Саша.

— Видимо, потому, что мужчины неинтересные. Ну что, съели? — рассмеялась она, глядя на расстроенное Сашино лицо. — Просто меня всегда удивляет это мужское чванство. Почему-то вы все полагаете, что выбираете только вы. А на самом деле выбирают вас. И если выбрать некого, то что? То и ничего!

Ведь обидные слова говорила! Особенно для такого супермена и плейбоя, каким иногда — редко! редко! — но все же считал себя Александр Борисович. Да и какой мужчина хоть раз в жизни не считает себя суперменом и плейбоем! Как говорит сама Наташа — это входит в профессию! Но самое интересное, что эти обидные слова произносились с такой милой улыбкой, с такими ласковыми модуляциями виолончелевого голоса, что обижаться совершенно не хотелось! И Саша рассмеялся.

— А дети у вас есть? — все еще улыбаясь, спросил он и осекся, увидев ее изменившееся лицо.

— Детей нет. Была дочь. Умерла, — быстро ответила Наташа и отвернулась к окну.

Саша растерянно замолчал, не зная, как продолжить разговор. Он представил на минуту, что они с Ирой потеряли свою Нинку, свой звонкий колокольчик, и даже головой замотал — не дай бог!

Наташа снова заговорила, продолжая смотреть в окно:

— После смерти дочери мы с мужем развелись. Бывает, горе сближает, бывает — наоборот. У нас был второй вариант. А потом со мной случился несчастный случай… продолжительностью в десять лет. «Иронию судьбы» помните, конечно? Барбара Брыльска про свой роман с женатым мужчиной рассказывает. Это мой случай. Десять лет без права переписки. Он, кстати, тоже москвич. — Наташа помолчала. — Но все, как известно, проходит. Прошло, в конце концов, и это. Только больше я не влюбляюсь ни в женатых, ни в холостых. Знаете, я бы сейчас с удовольствием сигаретку выкурила. А в тамбур идти не хочется.

Женщина взглянула наконец на Турецкого, и ему показалось, что глаза ее подозрительно блестят.

— Это мы сейчас организуем! — засуетился Саша, возясь с оконной рамой. — Ну вот, вполне достаточное пространство для удаления дыма и предотвращения задымления помещения… — нес он какую-то чушь, боясь, что влага из ее глаз прольется.

Наташа взяла из протянутой пачки сигарету, чуть потянулась к огню зажигалки. В свете маленького желтого пламени Саша рассмотрел печально опущенные уголки губ, наметившиеся носогубные складки, тени под глазами. И ему стало так нестерпимо жаль ее, захотелось немедленно прижать к себе, гладить коротко стриженные каштановые волосы. И пусть бы она плакала в его плечо и выплакала бы свое горе. А он бы ее утешал.

Но Наташа не заплакала, а, напротив, улыбнулась.

— Посмотрите, уже светает, — сказала она, опять глянув в окно. — Сейчас докурим и поспим чуть-чуть, хорошо?

— Хорошо, — огорчился Турецкий. И стал судорожно соображать, что бы у нее еще спросить, этакое нейтральное, чтобы, не дай бог, не расстроить снова, но в то же время такое, что ей небезразлично.

— Наташа! — вспомнил наконец он, — вы говорили, у вас больные — безнадежные. Чем же они болеют, если не секрет?

— Хронические гепатиты. Гепатиты с циррозом печени. Это уже инвалиды глубокие. Сгорают как свечи. Это ведь наркоманы процентов на восемьдесят. Ты их вытаскиваешь, а они опять за свое.

Турецкий аж подпрыгнул! Ну конечно, это наркоманы!

— Наталья Николаевна! — официальным тоном произнес старший следователь Генпрокуратуры. — Я расследую дело, связанное с наркобизнесом. По этому делу и направляюсь в ваш город. Следственным органам может потребоваться ваша помощь. В качестве специалиста или эксперта. Поэтому прошу вас оставить адрес и телефон, по которым мы могли бы вас найти.

— Вы это серьезно? — удивилась Наташа.

— Вполне, — ответил Александр и для убедительности показал свое удостоверение личности.

— Ну что ж, если следственным органам нужно…

Наташа достала из сумочки визитку и протянула Турецкому. Саша посмотрел на карточку.

— И адрес напишите, пожалуйста, домашний.

Наташа, пожав плечами, написала несколько строк.

— Ну вот, — довольный Турецкий положил визитную карточку в бумажник. — Я бы, конечно, и так попросил у вас телефон. Но ведь вы могли и отказать бедному юноше. А теперь я уверен в нашей будущей встрече. И предупреждаю, вы в меня влюбитесь. Хоть немножко.

— Да-а? — удивилась такому нахальству Наташа. — Вы так уверены?

— Да. Я очень постараюсь, — заявил Турецкий.

— Это что, тоже в интересах следствия?

— Просто вы мне очень нравитесь. Это во-первых. А во-вторых, я хочу, чтобы вы снова научились влюбляться. Это чувство очень украшает жизнь.

— Ого! Я-то думала, что еду с застенчивым, интеллигентным человеком, а вы, оказывается, опасный тип! Ну вот что, Казанова транспортный! Хватит морочить голову бедной девушке. Пойду-ка умоюсь.

Наташа поднялась, Турецкий тоже немедленно вскочил и придержал ее за локоть.

— Подождите, — попросил он охрипнувшим голосом.

Женщина замерла. Длинные ресницы были опущены и бросали тени на порозовевшие щеки. Вот сейчас она была, ни дать ни взять, молоденькая перепуганная девчонка. Александр привлек ее к себе и погладил стриженые волосы. Они оказались очень мягкими, и Саша вновь провел рукой по каштановым прядям.

— Мне очень хотелось сделать это, — шепнул он куда-то в ее шею.

И в этот момент тишину купе разорвало мерзкое пиликанье. Наташа резко отстранилась. Турецкий, чертыхаясь, схватил трубку сотового телефона.

— Привет, старик, с добрым утром! — раздался противный голос Грязнова. Вообще-то баритон Вячеслава Ивановича противным не был, но в данную минуту…

— Привет, — кисло отозвался Александр, глядя вслед выпорхнувшей из купе Наташе. Она еще и язык ему в дверях показала!

— Ты что такой кислый? — удивился товарищ.

— А чего ты звонишь не вовремя? — не удержался от упрека Саша.

— Не понял, — ошалел Грязнов.

— Случилось что-нибудь? — спохватился Александр.

— Да ничего не случилось. Проверка связи. Разбудить тебя решил. Уже почти семь утра. Думал, ты обрадуешься.

— Извини, старик. Да я и не спал. Просто ты это…

— Не вовремя, что ли? — вконец обалдел Грязнов. — Ты чем там занимаешься, ловелас старый? Прямо в поезде?

— Да нет, Слава, ну что ты, ей-богу! У меня попутчик — очень ценный консультант по нашему делу. Может оказаться нам весьма полезен.

— Понятно. Хорошенькая? — ехидно спросила трубка.

— Перестань, — улыбнулся Александр.

— Ладно, позвонишь сам. Ну ты даешь… — напоследок хохотнул Грязнов и дал отбой.

Турецкий выскочил в коридор. Пассажиры еще спали. Проход был абсолютно пуст, Наташи не было видно. Быстро прикинув, где расположен вагон-ресторан, Саша помчался в нужном направлении. Высовывались из служебных купе и испуганно таращились ему вслед сонные проводники. В ресторане он увидел то, что было нужно. На пустых столиках стояли вазочки с разноцветными игольчатыми астрами. У одного из столиков сидел толстый буфетчик кавказской наружности и мрачно пил коньяк в полном одиночестве. Саша подлетел к нему.

— Слушай, командир, продай мне цветы!

Турецкий протянул пятидесятитысячную купюру. Буфетчик равнодушно взглянул на Сашу, на купюру, не прерывая своего занятия и никак не реагируя на просьбу.

— Продай, прошу! Вы ведь все равно на перерыв уйдете. Дня на два. Цветы завянут. А мне они очень нужны!

— Зачэм? — меланхолично спросил горец.

— Я хочу подарить их. Женщине. Ну а где я сейчас в поезде найду цветы? Продай, очень прошу!

Толстяк уставился в окно, обдумывая услышанное. Турецкому хотелось треснуть по круглой кудрявой башке, но он сдерживался.

— Маладэц! — наконец вынес он свой вердикт. — Обычно напоят женщину, переспят — и гуд-бай! А ты цвэты хочешь падарит… Маладэц! Джигит! Забирай все!

Ловким движением пальцев грузин выхватил голубоватую купюру, освободив тем самым руки Турецкого для более нужного занятия. Саша быстро обошел столики, собрал цветы. Букетик получился очень даже симпатичным.

— Падажды, — остановил его горец. — Слушай, куда цветы поставишь, нэ падумал, да?

С этими словами толстяк оторвал свое могучее туловище от стула и протянул Саше вазочку.

— Тепер иды! — разрешил он.

Саша тихонько открыл дверь купе. Наташа лежала на спине, закинув руку за голову. Ноги были согнуты в коленях и прикрыты покрывалом. Женщина спала. Александр тихонько поставил в ее изголовье вазочку с цветами, полюбовался ее спокойным во сне лицом, сел напротив.

Он просидел не шелохнувшись до тех пор, пока вагон не ожил. Потом принес две чашки с дымящимся кофе. Поставил одну около Наташи. Она потянулась, выгнулась, как большая, красивая кошка, возбуждая в Александре бог весть какие желания, и распахнула серые глазищи. Посмотрела на цветы, вдохнула кофейный аромат, потом перевела взгляд на Александра.

— Как в кино, — промолвила женщина.

…Грязнов вернулся в Москву уже через два дня. Вечерним поездом. Добравшись домой, первым делом позвонил Ирине.

— Ириша, здравствуй, привет тебе от тетушки.

— Слава? Уже вернулся? Ну здравствуй. Как съездил?

— Удачно, Ириша, удачно. Тетушка у тебя — класс! Я уж думаю, не взять ли мне ее внештатным сотрудником. Я тебе посылочку от нее привез. На днях заброшу. Как Ниночка?

— Спасибо, уже поправляется.

— Добро. А что благоверный твой, звонит?

— Да. Каждый день. У него там работы много.

— Сейчас я ему сам звякну, узнаю, как он там работает. Ну до свидания, Ириша. Если что нужно будет, звони. И спасибо тебе за аптеку. С меня причитается.

— Ладно тебе, — рассмеялась Ирина. — Ну счастливо, Слава. Ниночке пора ингаляцию делать.

Потом Слава позвонил Погорелову, узнал последние новости. Выслушав Валентина, прогудел в трубку:

— Хорошо. Будем ждать событий. Я о своих успехах завтра расскажу. Пока.

Третий звонок был уже Александру. Грязнов набрал номер его «дельты» и тут же услышал голос друга.

— Привет командировочным!

— Славка? Ты откуда?

— Я уже из дома. А вы где находитесь, товарищ старший по группе?

— В гостинице, только приехал. Гоголев меня привез. Мы план намечали. Дальнейших действий.

— Ага, чувствую. По пол-литра на грудь приняли?

— Нет, меньше. Ну давай рассказывай, с чем вернулся?

— Ну что, результаты есть. Тетка у Ирки твоей замечательная старушенция. Она там в обществе защиты прав человека. Входят в это общество, как ты понимаешь, в основном русские. К тому же отставники, бывшие военные. Как наиболее притесняемый контингент. Так через это свое общество она мне в первый же день нашла тренера нашего фигуранта. Он отставник, подполковник. Тренировал команду рижского СКА, еще, понятно, в советское время. Парня помнит прекрасно. Сам его и тренировал. Говорит, что он действительно был высококлассный стрелок. С малолетства с отцом на охоту ходил. Сначала он биатлоном занимался, но там соперников было многовато, и тренер — Павел Аверьянович его зовут — предложил парню заняться стендовой стрельбой из пистолета. Использовали они пистолеты Марголина. Альгерис больших успехов достиг, на мастера спорта вышел. Но тут с ним приключилась эта история с изнасилованием. Тренер говорит, что изнасилования и не было. Фигурант наш с девчонкой встречался пару месяцев. Потом на другую барышню переключился. Вот эта покинутая девушка устроила ему прощальный ужин при свечах, а утром в милицию побежала. Сам Павел Аверьянович был на сборах с биатлонистами, когда все приключилось. Вернулся, ему ребята из команды всю эту историю и доложили. Главное, девчонка потом просила заявление свое назад, но машина завертелась. Раскрытое преступление — кто ж от такого подарка откажется. Но главное вот что: пистолеты выдавались спортсменам на личное хранение под расписку. Когда тренер вернулся, Смакаускас уже сидел в СИЗО. Ну, Павел Аверьянович решил ситуацию не отягощать и о пистолете ничего не сказал. То есть он у парня остался. Потом его списали как-то. Пистолет, а не парня. Но! Как человек военный, Павел Аверьянович очень аккуратен в бумагах. И представляешь, все журналы по выдаче оружия у него сохранились. Кому выдано, когда, какой заводской номер. Все сохранилось! И расписка Альгериса о получении оружия. Я со всего этого добра ксерокопии сделал. И помимо протокола магнитофонную запись допроса привез. И все за два дня! Вот как надо работать, господин «важняк»!

— А еще ехать не хотел! — рассмеялся Турецкий.

— Эх, данных-то много, да пистолета нет. Надо будет еще раз прочесать все окрестности у дома Фрязина. Это ведь последнее убийство было, может, он все-таки там его бросил. Хотя мы уже прочесывали. Но не грех повторить. Как твои-то дела?

— Да пока никак. Прощупываем НИИ, допрашивали женщину — почтового работника, что посылку отправляла. Сделали фотороботы. Пока больше ничего.

— А как научный консультант поживает?

— Да я ее больше и не видел после поезда.

— Ага, значит, это все-таки была женщина!

— Иди ты, Славка, — рассмеялся Турецкий. — Ну у вас там дела потихоньку движутся? Я с Погореловым сегодня связывался. Кстати, это правда, что наша актриса работает в одном известном ведомстве?

— Правда.

— Ты бы видел ее там, Слава. Не женщина, а инвалид детства.

— Про что и речь. Вся эта семейка одним миром мазана. А ты еще и защищал кое-кого.

— Да уж. Просто не верится. Мне Погорелов про аптеку рассказал. Значит, подпись Ильи Николаевича есть под разрешением на реализацию?

— Есть, Саша, есть.

— Грустно.

— Ты лучше за жену свою порадуйся. Это она нас вывела. Молодец Ирина!

— Кто же спорит?

— Что-то не слышу в твоем голосе законной гордости за законную супругу.

— Да горжусь, горжусь. Так что, остается ждать? — перевел разговор Турецкий.

— Ждать и догонять — хуже нет, — вздохнул Грязнов.

Но долго ждать сотрудникам МУРа не пришлось. Видимо, фортуна сжалилась над ними, приняв во внимание многомесячную изнурительную работу людей. Уже на третьи сутки прослушивания с телефона Тамары Кантурия была считана необходимая информация. Сначала Тамаре позвонил Сергей Висницкий и сообщил, что контейнер для отправки мебели в Москву заказан на следующее утро. Предположительное время прибытия в Москву — семнадцать часов.

— Привезут в квартиру на Наметкина. Я ребят пришлю около семнадцати. Они разгрузят. Отпросись у Ильи пораньше. Тебе сегодня еще позвонят. Проверь все свои контакты, чтобы груз ушел от тебя без задержки.

— Хорошо, Серго, — ответила Тамара.

Потом она звонила по нескольким телефонам, договаривалась о передаче «лекарства».

Уже около полуночи Тамаре позвонили из Петербурга, сообщили, что мебель привезут завтра.

На контейнере надпись «Горячев и компания. Перевозка мебели». Номер машины такой-то.

Адрес доставки: улица Наметкина, дом… квартира…

Всю ночь трещали муровские телефоны непрерывными междугородними звонками. Турецкий, сидевший в кабинете Гоголева, переговаривался с Грязновым, не покидавшим Петровки. Были оповещены все посты ГАИ в самом Питере и на трассе Петербург — Москва о предоставлении «зеленого коридора» для контейнера «Горячев и компания», номер машины…

Ранним утром следующего дня к задним воротам одного из учреждений, занимающего обширную территорию почти в центре Питера, подъехала «Газель». Машину уже ждали. Из стоявшего у самой ограды здания вышли несколько молодых мужчин. Они растолкали мирно дремавшего в будке вахтера, тот, позевывая, открыл ворота. «Газель» подъехала к дверям здания. Картонные коробки, заклеенные скотчем с надписями типа: «люстра», «кофейный сервиз», «мелочи из секретера» и тому подобное, быстро перекочевали в машину. Вахтер получил бутылку водки, «Газель» выехала с территории учреждения. Неподалеку, в глухом переулке, ее поджидал трейлер с надписью «Горячев и компания».

— Что это у вас, мужики, не как у людей? Мебель в одном месте, посуда — в другом, — удивился усатый водитель, раскуривая беломорину. В это время из парадного несколько парней выносили части кухонного гарнитура.

— Да переезды все, — объяснил ему сопровождавший «Газель» мужчина в кожаной кепке. — Съезжаемся мы с тещей. В Москву меня перевели. Решили и старуху с собой взять. Что ей тут одной оставаться? — охотно объяснял водителю мужчина в кепке.

— С тещей, значит, жить будешь? Ох, не завидую я тебе, мужик, — хохотнул водитель.

— И не говори, — охотно поддержал разговор обладатель кепки. — Главное, старуха-то с придурью. Но жена заладила…

Тем временем коробки из «Газели» шустро переместились в нутро контейнера, в самую его глубину. Затем внутрь последовала кухонная мебель.

— …Но жена заладила: возьмем да возьмем. Ты сам женатый?

— А куда от них денешься! — хохотнул водитель. — Уже в четвертый раз. Они, бабы, обожают, когда у них штамп в паспорте. Будто им при этом медаль выдают за трудовую доблесть.

Пока шел этот волнующий разговор, водитель «Газели» обошел трейлер и быстро прилепил к днищу машины какую-то небольшую штуковину. Затем он появился уже с другой стороны и подошел к говорящим.

— Слышь, браток, я смотрю, ты «Беломор» куришь, а мой кончился.

— Так возьми сигарету, — предложил свою пачку мужчина в кепке.

— Не, я сигареты не курю. Баловство это.

— Точно, браток, баловство, — поддержал его представитель компании Горячева. — В кабине у меня пачка лежит. Возьми.

— Моя-то баба последняя, я ее еще и с пацанчиком взял, так пока женихались, ласковая была, как кошечка. А только расписались… — продолжил он беседу.

— Загрузили, командир! — крикнул один из парней.

— Ну ладно. Уже семь пропикало. Пора трогаться. Адрес московский мы сверили: улица Наметкина, так?

Водитель трейлера забрался в кабину. Тяжело урча, контейнер двинулся в путь.

— Сделал? — спросил «кепка» водителя «Газели».

— Мина на днище. Жучок в кабине, — отрапортовал тот.

— Хорошо. Все свободны до завтра, — распорядился «кепка».

Молодые люди растаяли в утренней темноте. Переулок был пуст. Только-только начали загораться окна в тесно прижатых друг к другу домах.

За трейлером «Горячев и компания», следующим в Москву, следили более десятка людей. Следили с таким же вниманием, как любители автогонок смотрят ралли «Формула-1». Посты ГАИ передавали друг другу по цепочке информацию о движении машины.

Обладатель кепки, уже висевшей на вешалке, сидел в собственной квартире, поглаживая обширную лысину и слушая голос водителя трейлера. Тот всю дорогу, неимоверно фальшивя, горланил гнусным голосом русские народные песни. Лысый морщился как от зубной боли, но мужественно слушал. Время от времени он связывался по радиотелефону с водителем другой машины, неказистого «Москвича», пристроившегося к трейлеру через пару перекрестков от места загрузки.

— Как там обстановка? — спрашивал лысый.

— Пока все спокойно, — отвечали из «Москвича».

В семнадцать тридцать к высокому, только что отстроенному и еще на половину не заселенному дому подъехал трейлер. «Москвич» отстал от контейнера около метро «Новые Черемушки». Там он затихарился в одном из переулков, о чем сообщил по «трубке» лысому питерскому «диспетчеру».

Трейлер остановился у одного из подъездов и громко просигналил. Тут же из подъезда высыпало несколько парней, началась разгрузка. Поскольку в этот дом чуть ли не каждый день въезжали жильцы, контейнер не привлек к себе внимания. Не прореагировали на него и двое молодых людей, парень и девушка, сидевшие в обнимку на лавочке в разбитом у дома сквере. Девушка лишь вздрогнула на мощный звуковой сигнал фургона, обернулась на миг к подъезду, но тут же повернулась снова к парню и замерла в продолжительном поцелуе. Страстные объятия не помешали тем не менее передать информацию в МУР:

— Контейнер прибыл, идет разгрузка.

— Хорошо, Юра, продолжайте наблюдение, — послышался голос Погорелова из портативной рации, спрятанной во внутреннем кармане Юриной куртки.

— Нравится мне это задание! — сообщил он своей напарнице, усиливая объятия.

— Ну ты не очень-то увлекайся, — едва успела ответить девушка, как Юра снова приник к ее губам.

Во время разгрузки один из парней, переносивших ящики и мебель, выронил из кармана бумажник, который как бы случайно упал под фургон. Парень, согнувшись, полез его доставать и отлепил от днища машины небольшой предмет.

Сидевшая в сквере парочка обнималась еще полчаса. До тех пор, пока из подъезда не вышла Тамара Кантурия в сопровождении все тех же парней. Компания скрылась за углом дома, о чем немедленно был оповещен Погорелов, а через десять минут покинула сквер и парочка.

Тамрико вернулась в свою квартиру на Профсоюзной, позвонила Нине Вахтанговне.

«— Все в порядке, дорогая, — прошуршала магнитофонная лента голосом Тамрико в небольшой аппаратной на Петровке. Возле магнитофона стояли Погорелов и Грязнов. Вячеслав от нетерпения постукивал ботинком.

— Хорошо, я рада, — отозвалась Нино. — Когда передаешь товар?

— Завтра в шесть утра подъедет Тенгиз, загрузимся, и в шесть тридцать встреча с барыгой.

— Что-то я беспокоюсь, — проговорила Нино.

— А я — нет, — весело отозвалась девушка. — Пока все идет прекрасно. Ну до завтра, дорогая!»

С пленки пошли короткие гудки.

— Чует опасность, зверюга, — имея в виду Свимонишвили, сказал Грязнов. — Валентин, собирай народ ко мне в кабинет. — Если будет что-нибудь новое, немедленно сообщите, — приказал Вячеслав сидевшей у магнитофона девушке в форме сержанта. Та кивнула.

До позднего вечера обсуждался план захвата Тамары Кантурия. Никто из задействованных в операции людей не ушел в тот вечер домой: слишком велико было напряжение. Да и ситуация могла измениться в любую минуту. Галочка непрерывно носила в кабинет начальника тарелки с бутербродами и кофейники. Около одиннадцати вечера Грязнов силой отправил свою помощницу домой. Кабинет его к этому времени был плотно завешен табачным дымом. На столе стояли груды грязных чашек.

— Вы хоть окно откройте, а то до утра не доживете! — потребовала уходя Галочка.

В шесть утра у дома на Профсоюзной остановился микроавтобус. Через пару минут в него впорхнула вышедшая из подъезда Тамара. Микроавтобус повернул на улицу Наметкина, остановился около известного уже подъезда. Тамара вышла в сопровождении двух мужчин, один из которых вел машину. Еще через двадцать минут уже загруженный микроавтобус заурчал, тронулся с места, завернул за угол. Он проехал метров триста и был взят в коробочку муровскими машинами. Из машин стремительно выскочили спецназовцы, окружили автобус. Резким ударом пистолета-пулемета было выбито окно, осколки стекол посыпались на водителя. Тут же была открыта дверь.

— Что происходит? — завопил с грузинским акцентом водитель, когда его выволакивали из машины.

Дюжий спецназовец молча приложил грузина к капоту машины, другой уже защелкнул на его запястьях наручники. В салоне микроавтобуса метался второй мужчина, лихорадочно вытаскивая из кармана ТТ. Но выстрелить он не успел, сбитый с ног мощным ударом в грудь. Через секунду верхом на бившемся на полу теле восседал громила-спецназовец, заламывая поверженному руки. Затем его, уже скованного, выволокли из салона. Тамара, сидевшая в кабине рядом с водителем, словно окаменела.

— Откройте дверь, — приказал возникший перед ней Грязнов.

Девушка подчинилась. Грязнов секунду рассматривал ее. Светло-серый плащ из мягчайшей лайки. Короткие черные волосы одной длины едва прикрывали уши, распадаясь на косой пробор и обрамляя волнистыми прядями ее лицо. Чуть крупноватый нос, красиво очерченные губы и небольшие, но выразительные темные глаза в длинных черных ресницах. Очень привлекательная женщина.

— Тамара Кантурия? — спросил ее Грязнов.

— Нет, — помедлив, ответила девушка. — Елена Субботина. А что происходит? У нас переезд, мы перевозим вещи.

— Понятно, — ответил он. — Ваши документы попрошу.

Тамара достала из сумочки паспорт, протянула.

— В чем все-таки дело? Что вы вытворяете? Я буду жаловаться!

— Это конечно, это сколько угодно, — согласился Грязнов. — Мы должны осмотреть ваш груз. Тут рядом только что убийство произошло. Так, может, вы труп расчлененный везете, гражданка Субботина, — весело проговорил он, сверившись с паспортом. — Ребята, давайте, — махнул Вячеслав Иванович оперативникам. — Олег, подходи, — подозвал он Олега Лойко. — Емельянов, давай понятых.

Оперативники уже вспарывали ящики, вытряхивая лежавшее сверху тряпье. Проложенные мягкой серой бумагой, в ящиках покоились коробочки с ампулами.

— Лойко, немедленно вези на исследование, — протянул Грязнов одну коробку Олегу. — Граждане понятые, одна упаковка вещества отправляется на анализ, что будет внесено в протокол.

Понятые, две пожилые дворничихи, единственные живые души на безлюдной в ранний утренний час улице, ошалело кивнули.

— Вячеслав Иванович, да тут этого добра считать — не пересчитать! — ахнул Юра Виноградов.

— Считайте, ребята… Пилите, Шура, пилите… Они золотые. А то гражданка Субботина скажет, что ей в МУРе коробочки подсунули.

— А-а-а, — вдруг во все горло завопил один из задержанных, тот, что размахивал пистолетом.

— Молчи, сука, пристрелю как шавку, — ласково шепнул ему на ухо спецназовец, крепко державший мужчину.

— Вещички, значит, перевозите? — усмехнулся Грязнов, глядя на Тамару. Та молча отвернулась.

Наконец был оформлен протокол места происшествия, из которого следовало, что в задержанном микроавтобусе обнаружено сто тысяч упаковок неизвестного вещества. По десять ампул в каждой упаковке. Когда понятые расписались, Грязнов все так же весело сказал девушке:

— Ну что ж, очаровательная гражданка Субботина, проедемте на Петровку! Ваши рыцари, безусловно, проследуют с нами.

…Илья Николаевич Висницкий недовольно поглядывал на часы. Уже десять, а Тамары на месте нет!

Ну сколько можно! И так без конца отпрашивается. Да вот только вчера снова отправилась к своему доктору, на два часа раньше ушла. Сегодня опять нет. Все знают, что она ему почти родственница, молчат. Но за спиной-то судачат наверняка! Дескать, к кому Илья Николаевич строг, а кому — так все позволено. И снова нужно обращаться к секретарше своего зама, первой сплетнице учреждения. Ну как же можно так его, Илью, подставлять! Он, конечно, понимает, что у нее проблемы со здоровьем, что-то там женское. Тамара в слезах призналась ему года два назад, что лечится от бесплодия. («Господи, да есть ли на свете нормальные, здоровые женщины?» — попутно подумал он, вспомнив свою погибшую жену.). И очень ей сочувствует. Поэтому девочка и замуж не выходит, считает себя не вправе создавать семью, где не будет детей. Это, конечно, очень благородно, да и вообще Тамара очень славная девушка, и он ее нежно любит. Но работа есть работа, все имеет свои пределы! В конце концов, здесь не собес, а главк Минздрава.

Так думал Илья Николаевич, раздраженно просматривая принесенные на подпись документы.

Но он прекрасно знал, что, как только откроется дверь и заглянет Тамара в своих дурацких очках, которые она носила только на работе, все его раздражение растает. Он действительно очень привязался к этой девушке, умевшей без слов чувствовать его настроение и сказать всего два-три слова, но именно таких, какие бы ему хотелось в данную минуту услышать.

И конечно, он сочувствовал ее женскому несчастью. Женщина, у которой нет детей, это артефакт. Это ошибка природы. Но к сожалению, сегодня таких женщин все больше и больше. Основная часть из них просто не хочет обременять себя. Не желает отягощать и без того сложную жизнь. Но природа не прощает поругания своих законов. Сколько он видит этаких свободных от забот дамочек даже в собственном учреждении. И что? Часть из них просто пускается во все тяжкие, словно торопится спустить свою женскую сущность с молотка. Часть превращается в злобных психопаток. Другое дело, когда женщину постигает такая беда, как бесплодие. Илья Николаевич опять вспомнил жену.

Как ни странно, он быстро привык к своему вдовству. Как справедливо заметила однажды Нино (о чем Илья Николаевич, естественно, не знал), его темперамент не требовал постоянной физической близости. Он был, что называется, не по этой части. В то же время оказалось, что он бесконечно устал от постоянных Надиных истерик, резких перемен настроения, что одиночество не тяготило его. Напротив, он радовался, приходя домой в чисто убранную опрятной домработницей тетей Глашей квартиру, где его ждал вкусный обед. Накормив его, тетя Глаша уходила, и весь вечер можно было просто отдыхать от напряжения рабочего дня. Каждый раз, ощущая, как ему хорошо одному, Илья мысленно просил у Нади прощения.

Да не совсем один он и был. Семья брата неустанно тормошила его. Илья Николаевич свято соблюдал церемониал, всякие там семейные праздники. Но тяготился их обществом. Какой-то нагловатый, но трусоватый Сергей, циничный Иван, жесткая Нино. Господи, а ведь когда-то, совсем еще мальчиком, он был влюблен в нее. Пожалуй, из всех них Илья радовался только Тамаре.

Да где же она, в самом деле?

Раздался телефонный звонок. Висницкий поднял трубку.

— Илья? — послышался хрипловатый обеспокоенный голос Нины. — Тамрико на работе?

— Нет, я сам ее жду. Не звонила, не предупреждала. Может, она у доктора опять?

— У какого доктора?! — еще более нервно воскликнула Нина. — Ладно, я еще позвоню. — Она швырнула трубку.

Илья занервничал. Может, с Тамарой что-нибудь случилось? Не дай бог, под машину попала. Движение-то сумасшедшее.

Опять зазвонил телефон. Илья схватил трубку.

— Але! — слишком громко воскликнул он.

— Илья Николаевич Висницкий? — спросил его незнакомый мужской голос.

— Да, — тревожно отозвался Илья.

— Вам следует срочно прибыть в московский угрозыск. На Петровку, тридцать восемь.

— Что-нибудь случилось? С Тамарой? — почему-то воскликнул он.

— За вами заедут. Через десять минут спуститесь к подъезду.

В трубке послышались короткие гудки. Илья сжал руками виски. Что-то случилось с Тамарой, почему-то он был в этом уверен. Надо позвонить Нине. Илья взял трубку. В эту минуту в кабинет вошел его первый заместитель.

— Илья Николаевич, вы слышали? — с ходу начал он. — Сегодня в Думе при обсуждении нашей программы…

Заместитель проговорил десять минут. Илья не понял ни слова из сказанного. Он тупо смотрел то на зама, то на часы.

— Мне нужно уехать, — прервал он словесный поток, вскакивая из-за стола.

— Вы в Думу? — крикнул вслед заместитель. — Это правильно! Надо по горячим следам!

— А вот и Илья Николаевич! — поднялся Грязнов навстречу Висницкому. — Проходите, присаживайтесь. Чаю? Кофе?

— Нет, спасибо, — отказался Висницкий, осматривая кабинет.

— Да вы садитесь, садитесь, разговор у нас долгий будет.

— О чем? — напряженно спросил Висницкий, опускаясь на стул. — Простите, с кем имею честь?

— Позвольте представиться: Грязнов Вячеслав Иванович, начальник данного учреждения. Конечно, не след начальнику подозреваемых допрашивать, не царское это дело, как говорит один мой знакомый. Да и ваш, кстати. Турецкий его фамилия. Но очень уж вы мне любопытны, Илья Николаевич.

Лицо Висницкого окаменело.

— Что происходит? Какой допрос? Кто подозреваемый? Вы о чем это? Это что, провокация? Что вы сделали с Тамарой?

— С какой Тамарой? — удивился Грязнов.

Висницкий помолчал, затем поднял глаза на Грязнова:

— Сегодня не вышла на работу моя секретарша, Тамара Кантурия. Я очень обеспокоен. И тут мне звонят и, ничего не объясняя, требуют явиться сюда. Я, естественно, еду, потому что волнуюсь за девушку.

— Она ведь еще и ваша родственница… — как бы между прочим вставил Грязнов.

— Да! — гордо вскинул подбородок Висницкий. — А что? Каким-нибудь указом Президента это запрещено?

— Да бог с вами, — замахал руками Вячеслав. — У Президента тоже в аппарате родственники имеются. Ну да оставим Президента в покое. Вернемся к вашей родственнице. У нее ведь, кажется, и здоровье неважное? Часто отпрашивается с работы. Вот вчера, например…

— Что вы сделали с Тамарой? — звонким голосом спросил Илья.

— Ну вот только этого не надо! Вы ведь не в гестапо, Илья Николаевич! Галочка, — Грязнов наклонился к селектору, — пригласи сюда Погорелова с дамой.

Илья молча смотрел в окно.

— Вы курите? — спросил его Вячеслав.

— Нет, — надменно ответил Илья. — Я вас хочу предупредить, что я — ответственное лицо. Я вам не старичок какой-нибудь безответный. Я подниму прессу. Это разгул беззакония и безнаказанности…

— Я, с вашего позволения, закурю, — перебил его Вячеслав.

Дверь кабинета отворилась. Погорелов пропустил вперед женщину, зашел следом.

— Тамарочка! — вскричал Висницкий, поднимаясь.

Тамара не смотрела на родственника. Грязнов снова внимательно рассматривал ее. Невысокая, пожалуй, чуть коренастая. Если зачесать назад волосы, закрепить нелепым гребешком, нацепить на нос круглые очки с толстыми линзами — так описывал ее Турецкий, — вместо безупречного костюма, наверняка от кутюрье, нацепить нелепую кофту, длинную юбку, что ж, действительно будет совершенно другой образ. Но все же как спрятать эти глаза — не представляю, думал он. Актриса!

— Ну что, гражданка Субботина, она же Кантурия, будем дальше комедию ломать, актриса вы наша всенародная? — обратился он к даме.

Тамара смерила недобрым взглядом хозяина кабинета.

— Вызывать пожилого человека, волновать его… — процедила она. — Прости, дядя Илико, что не позвонила тебе, — мягко сказала она Висницкому.

— Какая трогательная сцена! — усмехнулся Грязнов. — Просто плакать хочется. Но вы, Тамара Багратионовна, правы. Чтобы опознать вашу обворожительную личность, господин Висницкий не нужен. Там, в соседних кабинетах, — Грязнов ткнул пальцем в стену, — ваши подельники уже сдают вас оптом и в розницу.

Тамара лишь презрительно улыбнулась.

— Ну да, они мало что знают, — ответил за нее Грязнов. — А потому присаживайтесь, Тамара Багратионовна, к нашему столу. Поговорим.

— О чем? — резко спросил Висницкий. — Я еще раз предупреждаю, вы ответите…

— О лаборатории, — как бы не слыша угроз, проронил Грязнов.

— Какой лаборатории? — гневно воскликнул Илья Николаевич. — Да что, в конце концов…

— О подпольной лаборатории по производству триметилфентонила, или «китайского белка», или «полипептида Хуанхэ», как вам больше нравится. Где находится эта лаборатория? — резко спросил Грязнов, глядя на Висницкого.

Висницкий тряхнул головой, пытаясь понять услышанное. Но он ничего не понимал. Тамара отводила глаза.

— Я ничего не понимаю, — так и признался Илья.

— Ну, чтобы не затягивать нашу беседу, ознакомьтесь вот с этим.

Грязнов протянул Висницкому лист бумаги. Пока Илья Николаевич доставал из кармана очки, Тамара устремила взгляд на листок. Лицо ее начало розоветь. Она опустила глаза.

— Полипептид Хуанхэ… — начал вслух читать Висницкий, — представляет собой… — далее он только шевелил губами. — Здесь моя подпись? — недоуменно спросил он Грязнова.

— Это вы меня спрашиваете? — в ответ поинтересовался тот. — Насколько я понимаю, подпись именно ваша. Мы сравнивали. Правда, в виде ксерокопии. Факсимиле, так сказать.

— Но я этой бумаги не подписывал… Я вообще о таком веществе впервые слышу…

— Ну да. Не слышал, не видел. Господин Висницкий, а ведь нам придется вас задержать. И поместить в СИЗО. Поскольку под видом этого самого «полипептида» продавался страшной силы наркотик. Прямо в аптеке. И как вы будете сидеть с уголовниками, не представляю…

— Оставьте его в покое, — вдруг сказала Тамара. — Дядя здесь ни при чем.

— Ну да, мой дядя самых честных правил… — съехидничал Грязнов.

Тамрико подняла на него черные глаза, сверкнувшие гневом.

— Я заявляю, заявляю официально и требую, чтобы мое заявление было внесено в протокол. Илья Николаевич ничего не знал об этом документе. Я его сделала сама. На ксероксе. Взяла одно распоряжение с его подписью, наложила сверху нужный мне текст и пропустила через ксерокс. Все. Это элементарно.

— Зачем, Тамара? — изумленно спросил Висницкий.

Тамара не смотрела на него.

— Ну вот у нас и первое признание, — обескураженно прокомментировал Грязнов.

— И последнее, — сверкнув очами, проронила Тамара.

— Девочка моя, а ведь вам светит три года за хранение дури и десять лет за провоз. Не говоря уж о таких мелочах, как фальшивый паспорт.

— Поищите девочек в своей приемной, — прошипела Тамрико, с ненавистью глядя прямо в глаза Грязнова. От этого звериного взгляда у Славы даже пробежали мурашки.

— Я так понял, что вы больше говорить не намерены? По крайней мере, сегодня? — стараясь сохранять спокойствие, спросил он Тамару.

— Попрошу показать мне протокол допроса, — ледяным тоном потребовала она.

— Ну уж вы, пожалуйста, приказов не раздавайте. Здесь я хозяин, — начал заводиться Грязнов.

Предупреждающе кашлянул Погорелов.

— Вячеслав Иванович, вот протокол, — протянул он Грязнову несколько листков.

Пробежав глазами текст, Грязнов передал листки Тамаре. Та очень внимательно их изучила.

— Кто ведет мое дело? — осведомилась она.

— Ваше дело по обнаружению подпольной лаборатории, производящей триметилфентонил, ведет руководитель следственно-оперативной группы старший следователь по особо важным делам при Генпрокуроре России, старший советник юстиции Турецкий Александр Борисович. Устраивает?

— Это вам мой адвокат сообщит. И больше в отсутствии адвоката я ни слова не скажу.

— А в присутствии? — почему-то не удержался Грязнов.

— И в присутствии — тоже.

«Все смешалось в доме Облонских» — этой тоже давно расхожей фразой классика можно обозначить ситуацию в доме Нино Свимонишвили. Известие о задержании Тамрико с товаром было получено. Нино, Сергей и Альгерис находились на кухне. Альгерис молча сидел у стола.

Сама Нино стояла у окна, выкуривая одну сигарету за другой и нервно сжимая пальцы. Ее муж метался по кухне, хватаясь то за бокал с коньяком, то за таблетки.

— Она нас сдаст, она нас сдаст… — без конца бормотал он, заламывая руки, как примадонна немого кино.

— Заткнись, — процедила Нино, с ненавистью глянув на мужа. — Мою девочку, — голос ее начал подниматься, — мою девочку взяли, а ты трясешься только над своей трусливой шкурой!

— Нет, это ты заткнись! — завизжал Висницкий. — Это ты втравила меня во все это! Я с самого… — он захлебывался словами, — я с самого начала был против этого дела, я говорил, что это опасно… Теперь она нас всех сдаст, и тебя тоже. Твоя девочка… — вдруг закривлялся он.

Нино подлетела к мужу, влепила ему пощечину. Тот схватил ее за руку, замахнулся. Но рука его тут же была перехвачена железными пальцами Альгериса. Вывернув руку, он отшвырнул Сергея в угол. Тот рухнул на пол и зарыдал. Все происходящее было хорошо слышно в гостиной, где у телевизора сидел Вано. Казалось, он вообще не реагирует на ситуацию. Но это было не так. Молодой человек очень внимательно прислушивался к разразившемуся скандалу.

— Заткнись еще раз, гамахлебуло, — презрительно глянула на него Нино. — Тамрико никого не сдаст. Она будет молчать. Я знаю свою девочку.

— Как же, — плакал на полу Сергей, — жди больше… Надо немедленно скрываться. Если тебе наплевать на меня, на сына, на нас всех, то мне — нет! — впал он в уже полную истерику. — Я немедленно уеду. И Ваня со мной… — Тут на Сергея Николаевича напала нервная икота. Он сидел на полу и икал. Нино с отвращением смотрела на него.

— Ты, трусливый шакал, ты не имеешь понятия о чести. Горцы воспитаны иначе. Она никого не сдаст. Прекрати трястись, того и гляди обделаешься… Лабораторию не найдут. У них нет никаких нитей. А Тамрико сидит в СИЗО, со всякими мерзкими бабами. — Голос ее опять начал подниматься. — Мы должны вытащить ее оттуда! Вот о чем надо думать! Да где же этот чертов адвокат? — вскричала она.

В дверь деликатно позвонили.

— Ну вот, это он, — глаза Нино лихорадочно заблестели. — Встань и приведи себя в порядок, — приказала она мужу. — Альгерис, иди открой.

Нино сцепила пальцы, потом залпом выпила коньяк.

В коридоре послышался бархатный голос адвоката, Самсонова Григория Борисовича.

Нино вышла ему навстречу.

— Что? — прямо в прихожей спросила она, глядя на Самсонова.

Григорий Борисович, видный привлекательный мужчина лет пятидесяти, снимал плащ.

— Добрый вечер, Нина Вахтанговна, — вместо ответа поздоровался он. У Нины сразу упало сердце.

— Куда позволите пройти? — поправляя очки в дорогой оправе, осведомился Самсонов.

Нино жестом указала на гостиную, прошла вперед. За ней устремились остальные. Когда все расселись, адвокат без предисловий начал:

— Положение очень серьезное, господа. Ее взяли с машиной, набитой товаром.

Нино нетерпеливо подняла бровь.

— Я знаю, что вы уже в курсе. Через два дня будут готовы результаты экспертизы препарата. Тогда будет предъявлено обвинение по статье двести двадцать восьмой части четвертой УК. Это от семи до пятнадцати лет с конфискацией имущества. Плюс фальшивый паспорт. Хорошо, хоть оружия при себе не имела. Самое же главное — ее дело расследуется в общем производстве по делу о подпольном изготовлении наркотиков. Ведется как особо важное следственным управлением Генпрокуратуры. Поэтому изменение меры пресечения, то есть освобождение из СИЗО до суда под подписку о невыезде, исключается.

— Если купить ментов? — хрипло спросила Нина. — Я отдам все, что у нас есть!

— Господь с вами, Нина Вахтанговна, — поморщился адвокат, — вы этого не говорили, а я не слышал. Руководитель группы — Турецкий. Слышали о таком? Да вы же его и видели! Он вас вызывал на допрос по казино. И начальник МУРа Грязнов в этой же группе. Их легче убить, чем купить. Упаси бог, я вам ничего не советовал! — вскинул руки адвокат.

— Где Турецкий? — мрачно спросила Нина.

— Турецкого сейчас в Москве нет. Он в Петербурге. Изменить меру пресечения и освободить из-под арестаможет только он, как руководитель группы. Но он этого не сделает. Облегчить ее положение может только чистосердечное признание.

Сергей Николаевич вздрогнул, посмотрел безумным взглядом на Нину. Та не удостоила мужа взглядом, словно его и не было в комнате.

— Они у нее будут выбивать сведения о лаборатории. Да не вздрагивайте, Нина Вахтанговна, никого там не бьют. Напротив, все исключительно вежливы. Если она, что называется, расколется, лично ей могут срок и скостить. Но всем, кто с этой лабораторией связан, я этих людей не знаю и знать пока не хочу, надо переживать неприятности по мере поступления, — сыпал он скороговоркой, — но не завидую им…

Сергей Николаевич шумно задышал. Альгерис молча стиснул под столом его колено. Тот затих. Очень внимательно слушал разговор все так же сидевший у телевизора Ваня Висницкий.

— Но она никого не сдает… — продолжал адвокат.

Нино наконец бросила презрительный взгляд на мужа.

— …И если завтра утром не сдаст, обычно первая ночь — самая тяжелая, — пояснил Самсонов, — то, вероятно, и дальше будет молчать. Да более того, она выгораживает.

— Кого? — изумилась Нино.

— Да родственника вашего. Илью Николаевича.

О старшем Висницком все как-то забыли.

— При чем тут он?

— Ну как при чем? — удивился адвокат. — У них на руках разрешение начальника главка Минздрава на применение «полипептида Хуанхэ». Вы что, не знаете? Сегодня Илья Николаевич был вызван на Петровку.

— Они вышли на аптеку! — завыл было Сергей Николаевич и тут же смолк, уставившись на Альгериса.

— Так вот, Тамара Багратионовна взяла все на себя. Показала, что сама сфабриковала этот документ.

— Вот! — вскричала Нино. — Слышишь, ты, мразь? Я говорила тебе, — сверкнула она очами в сторону мужа.

— Но ее положения это признание, как вы понимаете, не улучшило, — как бы не заметил выкрика Григорий Борисович.

— Мы обязаны ее вытащить! — опять вскричала Нино.

— Можно, конечно, проработать вариант с невменяемостью, — задумчиво пожевал губами адвокат, — но не знаю, не знаю… Экспертиза будет самая тщательная. Комиссионная. Всех не подкупишь.

— А где Илья Николаевич? — вдруг спросил молчавший доселе Вано.

— Он в больнице, — деловито сообщил адвокат. — Сердечный приступ. Не знаю, что у них за разговор был с Грязновым, но из кабинета его прямо в больницу отправили. Не в тюремную, нет, нет. Сначала-то они его тоже задержать хотели, я так думаю. Но после признания Тамары Багратионовны ему, собственно, предъявить нечего. Я думаю, ограничатся подпиской о невыезде. Да куда он сейчас может выехать в предынфарктном состоянии? У меня записано, какая больница, сейчас, минуточку…

Григорий Борисович раскрыл объемистый портфель.

— Где сейчас Тамрико? — останавливая его руку, спросила Нино.

— В «Матросской тишине». По высшему, так сказать, разряду. Я ее не видел. Возможно, я встречусь с ней уже завтра. Вот пока и все, — еще раз задумчиво пожевал он губами. — Да, положение самое серьезное. Я, конечно, сделаю все, что в моих силах, но сами понимаете… Утешить вас особо нечем. Позвольте откланяться. Завтра, после свидания с Тамарой, я свяжусь с вами.

— Интересно все-таки, кто ее сдал? — опять задал вопрос Вано.

— Этого я, к сожалению, не знаю. — Самсонов поднялся.

Нино вышла с ним в прихожую. Натянув плащ, Григорий Борисович раскрыл портфель.

— Вот, Нина Вахтанговна, это вам записка от Тамары. Велено передать лично в руки. Уж как она ко мне попала, не спрашивайте, — прошептал адвокат и скрылся за дверью. — Боже ж мой, чем приходится заниматься! — сказал он себе уже в лифте. — Но Софочке нужно оплачивать дорогое лечение в Германии!

И адвокат переключился мыслями на любимую дочку Софочку.

Нино прошла на кухню, развернула маленький блокнотный листочек.

«Дорогая мама!» — прочитала она и закричала. Когда мужчины влетели в кухню, Нино рыдала, уронив голову на руки. В длинных пальцах была зажата записка.

— Она знала, она знала, моя девочка, — кричала Нино. Слезы лились градом по всегда холодному, надменному лицу, которое в этот момент было искажено гримасой боли.

— Что, Нино? — бросился пред ней на колени Альгерис.

— Она все знала и никогда ни словом… — Нина захлебывалась от рыданий.

Нино, гневно кричащая, Нино молчаливо-грозная — это было страшно, но Нино рыдающая — это было так ужасно, что и муж и сын, стоявшие в дверях кухни, оцепенели.

Она словно и не видела их.

— Альгерис! — Нина вцепилась в плечи все стоявшего перед ней на коленях Смакаускаса. — Альгерис! Мы должны ее вытащить! Только ты мне можешь помочь! Только на тебя я могу рассчитывать! — Из глаз ее все текли слезы.

— Я все сделаю, все, что ты прикажешь, — медленно и твердо ответил Альгерис.

— Ты должен выехать в Питер, найти этого Турецкого и заставить его любыми средствами выпустить ее под залог! Любыми средствами! Под подписку о невыезде! Чтобы ее выпустили. И я увезу ее, чего бы мне это ни стоило! Выезжай сейчас же. Бери любую из наших машин. Утром ты будешь уже там.

Ваня Висницкий медленно повернулся, прошел в гостиную.

«Вот как, нас с отцом будто и нет вовсе! Если бы взяли меня, она бы так не убивалась», — с горечью осознал он. Он закусил губы, сдерживая себя, чтобы влага не пролилась из глаз. Постояв так минуту, Вано ушел в свою комнату. «Что ж, это развязывает мне руки», — подумал он, затворяя за собой дверь.

Илья Николаевич Висницкий действительно находился в отделении интенсивной терапии одной из престижных кардиологических клиник города. Такой приказ, категорический приказ, отдал Константин Дмитриевич Меркулов после того, как Вячеслав сообщил ему по телефону о случившемся. А дело было так.

Когда Тамара Кантурия, все так же гневно сверкая очами, словно она была самой Немезидой, а не торговкой наркотиками, барыгой, убийцей, по сути дела, учитывая, что потребители «китайского белка» сгорают словно свечи, так вот, после того как она покинула кабинет в сопровождении Погорелова, Вячеслав снова закурил, пытаясь успокоиться. Но успокоиться не удавалось. Дьявольская семейка, думал Слава, уставившись на гладкую полированную поверхность собственного стола. Дьявольская семья, снова повторил он про себя, подняв глаза на Илью Николаевича.

Тот молча сидел на стуле, точно так же уставившись на поверхность стола, словно там были некой тайнописью изложены все законы мироздания. Тоже артист! Просто театр какой-то имени Константина Сергеевича и Владимира Ивановича! ⁸

— Что ж, раз дама нас покинула, предлагаю перейти к мужскому разговору, — жестко сказал Вячеслав.

Илья Николаевич вздрогнул, поднял глаза на Грязнова.

— Вы не ответили на мой вопрос — где находится лаборатория по производству триметилфентонила?

— Я не знаю такой лаборатории, — тихо ответил Висницкий, глядя в глаза Грязнову.

— Вы и о казино своей невестки не знаете?

— О казино знаю. Мне не нравится эта деятельность…

— Это я уже слышал, — прервал его Вячеслав. — В казино найдена крупная партия «китайского белка». Ваша секретарша, она же родственница, подделала, как она утверждает, — не пойму только, зачем ей это надо, — документ, связанный с реализацией того же «китайского белка». Не слишком ли много совпадений на одну семью? И вы продолжаете утверждать, что ничего об этом не знаете?

— Я сказал то, что сказал.

— Вы сказали то, что сказали… — повторил за ним Грязнов. Он резким движением открыл ящик стола, выложил на стол пачку фотографий, пододвинул ее Висницкому.

— Вот, взгляните…

Илья Николаевич снова надел очки, стал рассматривать снимки.

— Я не понимаю… — снова начал он в недоумении.

— Вот ваша Тамара, — Грязнов указал на одну из фотографий, — выходит с Птичьего рынка, где она сбыла с рук партию наркотика. Вот она идет на встречу со своим барыгой. Вы и слова такого, конечно, не знаете? Барыга — это перекупщик. Скажем, краденого. Или наркотиков. Вот она…

Илья Николаевич потерянно рассматривал снимки и с трудом узнавал Тамару то в девочке с косичками, то в пожилой женщине…

— Этого не может быть! — вскричал он. — Если вам известно, что она делала в это время, почему же вы не арестовали ее раньше? Тамара бывшая актриса, она любит всякие розыгрыши, маскарад. А вы этим воспользовались, чтобы устроить эту гнусную провокацию!

— Мы не арестовали ее раньше, — стараясь говорить спокойно, ответил Вячеслав, — потому что раньше не был расшифрован состав этого препарата и ее задержание ничего бы не дало. Ваша Тамара давно известна нам как распространитель этого зелья в Москве. На ней вся московская сеть продажи наркотика. Она занимается этим не менее года, это только по нашим сведениям. Она без конца отпрашивалась с работы, разъезжая в это время по Москве с товаром. За вашей семьей тянется кровавый след. Только за последний месяц — четыре трупа. А вы ничего не знаете?

— Она больна! — невпопад ответил Илья.

Грязнову очень хотелось треснуть по этой шишковатой голове кулаком. Изо всех сил! Он глубоко вздохнул, закурил новую сигарету.

— Какие у вас отношения с братом?

— С моим братом?

— У меня брата нет, — тихо ответил Грязнов.

— Обычные, — пожал плечами Висницкий.

— Чем занимается Сергей Николаевич?

— Сергей Николаевич руководит фармацевтической фирмой, — ответил Висницкий.

— Понятно. А где он взял первоначальный капитал, чтобы организовать фирму? Платить за аренду, выплачивать зарплату сотрудникам. Реклама, рынок сбыта — все это требует средств.

— А откуда берут средства другие предприниматели? Есть более удачливые фармацевты. Господин Брынцалов, например. Почему вы ему эти вопросы не задаете?

Слава задумчиво посмотрел на Висницкого:

— У меня, признаться, зародилось подозрение, что вы просто идиот. Но вы не идиот, вы артист почище вашей Тото.

— Что? — прошептал Висницкий, поднимаясь. — Вы соображаете, что… Я сообщу прессе.

— Оставьте в покое прессу и сядьте! — грозно пророкотал Грязнов. — У нас ведь не допрос, а мужской разговор. И протокола, следовательно, нет. Так вот, слушайте.

Висницкий послушно рухнул на стул. Он чувствовал, что за этим человеком стоит какая-то правда, страшная правда. Но осмыслить, осознать эту правду его мозг категорически отказывался.

— Вот послушайте историю, — продолжал Грязнов. — Примерно два с половиной года тому назад в Центробанке работала молодая женщина. Назовем ее Ларисой. Мужа у нее не было, и завела Лариса любовника, что, в общем, непредосудительно. А через месяц любовник похитил Ларисину дочку. И потребовал от женщины банковские документы. В этих документах были проставлены новые получатели денег. Другие фирмы. Эти документы — авизо и платежки — Лариса внедрила в систему Центробанка. И стали фирмам капать денежки, и немалые. И стали фирмочки их снимать понемножку. То двадцать миллионов снимут. То сорок. Аккуратно, чтобы не заметили. Но заметили. Итог: Лариса отбывает срок, дочка ее год лечилась в нервной клинике. А любовник исчез. До сих пор в розыске. Но не найдут, уж поверьте мне.

Илья Николаевич опять уставился в стол.

— Или вот другая история, — затягиваясь уже, наверное, сто первой сигаретой, продолжил Вячеслав. — Провоз контрабанды в одну из недалеких зарубежных стран. Предметы антиквариата. Груз перевозили по воде, как в боевиках. Перевозчик как в воду канул. Фактически. Утонул. Странно для инспектора рыбнадзора, верно?

— Брат? — одними губами спросил Илья Николаевич. — Почему же… — почти беззвучно продолжал он, — почему же… вы… его не арестовали?

— Потому что он — хлопковая крыса! Знаете такую породу? Должны знать! Он безжалостно обрубает хвосты. На его совести не менее десятка трупов. Оператор обменника из казино — молодая одинокая женщина с трехлетним ребенком. Они не пожалели и ее. Они убили представителя банка, оставив пятилетнего ребенка без отца. Они убили нашего товарища, единственного сына прекрасной женщины, который вообще не успел жениться. А собирался. Заявление уже в загс подал. Посредник, везший в Москву «китайский белок», устроил взрыв в вагоне. Погиб сам и убил двоих человек. Ваш брат страшный человек. Он уже давно связан с наркобизнесом. И его жена тоже. — Грязнов хотел упомянуть Тамару, но каким-то верхним чутьем удержался. — Они — хлопковые крысы. А вот кто вы — глупый кролик или хитрая обезьяна, я так и не могу понять.

Странно, но Илья Николаевич не вскинулся, не вскричал гневных опровержений. Он все ниже и ниже склонялся к столу, словно каждое слово Грязнова гвоздем прибивало его к полированной поверхности.

— Я ничего не знал, — словно себе, а вовсе не Грязнову тихо сказал он.

— Вы ничего не знали… — опять повторил за ним Грязнов, покачивая головой. — Хорошо, может быть, вы знаете этого человека?

Грязнов протянул Висницкому две фотографии. На одной из них высокий светловолосый мужчина усаживал его невестку, Нину Вахтанговну, в автомобиль. На другой он же открывал перед Нино дверь в какое-то заведение, кажется ресторан. Илья Николаевич посмотрел на фотографии и вдруг застыл.

Ему казалось, что он совершенно не помнит мужчину, снятого на ту страшную, ужасную видеопленку вместе с его Надеждой. Были минуты, когда он, одержимый все тем же странным мазохизмом, хотел прокрутить пленку снова и еще раз увидеть и жену, и мужчину. Но пленка была сожжена в дни первого потрясения и отвращения. Илье даже часто снился сон, где прокручивались все эти бесстыдные кадры. Лицо мужчины в этих снах было всегда размыто, неузнаваемо. Но, увидев фотографии, Илья Николаевич мгновенно узнал его, словно никогда и не забывал. Узнал! Был уверен! Это он.

— Кто это? — спросил Висницкий.

— Этот человек подозревается в убийстве нашего сотрудника и представителя банка. Это личный телохранитель вашей невестки, Нины Вахтанговны. Он неразлучен с ней уже три года. А вы его, оказывается, тоже не знаете…

Илья Николаевич начал молча сползать под стол.

— Но-но, без спектаклей, пожалуйста, — прикрикнул Грязнов.

Но Висницкий, улыбаясь ему невидящим лицом, соскользнул на пол.

Грязнов вернулся домой в отвратительном настроении. Хуже некуда, не бывает. Он сразу же налил себе полный стакан водки и опорожнил залпом как воду. И ничего не почувствовал, словно это и вправду была вода. Даже понюхал бутылку. Пахло водкой. Схватился было за сигарету, но тут же бросил. От запаха табака уже тошнило. Сколько он выкурил за эти сутки, что не был дома? Две, три пачки? Он не считал. Но от никотина ломило грудь, гулко бухало сердце. Надо было бы поесть. Разогреть борщ, порубать картошки. Но при мысли о еде его снова замутило.

Требовательно зазвенел междугородний звонок. Это, конечно, Александр. Говорить не хотелось. Не хотелось никого ни видеть, ни слышать. «Эх, не будь я начальник МУРа, пошел бы сейчас в бордель!» — подумал Слава, все слушая перезвон. Наконец он снял трубку.

— Славка, ну где ты пропадаешь? — раздался оживленный голос Турецкого. — Я слышал, поздравить вас можно! Поздравляю! Молодцы! Я только что в контору звонил, думал, ты еще там. Погорелов доложил о захвате.

— Что еще доложил? — спросил Слава.

— А что еще? Еще какие-нибудь успехи есть?

— Деликатный, значит, — похвалил Погорелова Вячеслав.

— Да что случилось-то, Слава? — забеспокоился Турецкий. — Только не пугай меня, что Тото отбили вооруженные до зубов абреки.

— Никто ее не отбил. Сидит в СИЗО.

— Ты что, переутомился? Так выпей.

— Выпил уже. Саша, ничего у нас с ними не выйдет.

— То есть?

— Она молчит. И будет молчать. Уж поверь мне. Мы с тобой всяких разных повидали. Эта грузинская княжна не проронит ни слова.

Саша замолчал. И даже через семьсот километров, разделявших их, Грязнов увидел растерянную физиономию друга, вспоминавшего нелепую очкастую Тамару.

— Ты же видел ее мать.

— Кого?

— Нино Свимонишвили ее мать. Тамара передала ей записку сегодня. Там так и написано — дорогая мама. Да и показания есть. Земляков, так сказать.

Александр все молчал, и Славу вдруг понесло.

— Мы так ждали этого захвата, так готовились. После стольких месяцев неудач! Все прошло без сучка без задоринки. Я так радовался, когда мы везли ее в МУР…

Вячеслав все-таки закурил сигарету.

— И что? Она не дает показаний?

— Она дала показания. Против себя.

В трубке буквально нарисовался вопросительный знак.

— Она показала, что подпись Ильи Висницкого под разрешением к применению препарата — дело ее рук. И замолчала. И поверь мне, будет молчать, как Зоя Космодемьянская.

— Ну ты сравнил! Я, конечно, не ура-патриот, но разница между ними все же есть.

— Разница есть. И сходство есть.

— Ну подожди. Переночует в камере. Барышня она изнеженная, привыкшая к комфорту, — утешал друга Александр.

— Брось, Саша. Совершенно ясно одно — через Тамару мы на лабораторию не выйдем. Притянуть Сергея Висницкого или Нину нет оснований.

— А что Илья Николаевич?

Вячеслав помолчал.

— Он в больнице, — наконец ответил он. — Погорелов тебе, значит, не сказал?

— Нет. Я и с Костей сейчас разговаривал. Тоже ничего не сказал. Только про ваши успехи. Да что случилось-то? Покушение, что ли?

— Нет, сердечный приступ. Это я его, Сашок, уделал. Ты, вероятно, прав был. Ни при чем он. Только мне все не верилось. А Костя, как всегда, удар на свою грудь принял, объяснялся с генеральным. Представь: государственного человека, руководителя крупного ведомства увозят из кабинета начальника МУРа прямо в больницу, в предынфарктном состоянии. Смотри телевизор, расскажут.

Теперь замолчал Турецкий. Слава слышал, как друг прикуривает, затягивается сигаретой.

— Ну, Слава, сейчас из наших кабинетов модно в больницы уезжать с сердечными приступами, — как бы весело ответил он. — Взять хоть тутошнего мэра бывшего.

— У Ильи Николаевича был настоящий сердечный приступ. Я даже подумал, что он умер. Да еще с такой улыбкой блаженной на лице. Словно отмучился. А Костя мне ни слова в упрек не сказал. И тебе тоже. Говном я себя чувствую, Саша. Почти убийцей.

— Брось, Слава, — жестко ответил Александр. — То, что ты так себя чувствуешь, доказывает как раз обратное. Ты маму Фрязина вспомни и невесту его. И надпись над головой убитого Володи. И все твои угрызения совести пропадут. Потому что не мы убийцы, а они. Не мы оборотни, а они. Илья Николаевич — их жертва, а не наша. Молчит Тото? Мы будем рыть дальше. Докопаемся! И ложись-ка ты спать. Я тебе завтра позвоню.

Вячеслав и вправду вдруг почувствовал необычайную усталость. Он едва добрел до постели и рухнул. «А я ведь даже не спросил Сашу, как у него-то дела?» — подумал Вячеслав, проваливаясь в сон.

…Дима Чиртков вышел из метро, подошел к автобусной остановке. Прошло семь, десять минут, автобуса не было.

— Ну да, сейчас полдень, у них, у господ, обед, конечно, — переговаривались на остановке пожилые женщины, имея в виду водителей автобусов.

Днем на остановках всегда в основном пожилые женщины стоят, подумал Дима. И ведь правда — полдень, можно час простоять. И Дима пошел пешком. До дома Володи Фрязина было четыре автобусных остановки. Двадцать минут ходьбы. Надо было сразу идти, а не ждать. Но сразу идти не хочется — а вдруг автобус подойдет. А потом — тоже не хочется: только ты отошел, а он приехал. И обидно, что столько ждал, а идешь пешком. Поэтому никогда не надо ждать. «Ждать и догонять — хуже нет», — присказка Грязнова. Надо сразу идти.

Так думал Дима, уже свернув внутрь жилого массива и изо всех сил стараясь не оглянуться: а вдруг автобус все же подойдет!

Дима навещал Елизавету Никитичну часто. Так часто, как мог себе позволить. Раз в две-три недели. Верочка, Володина невеста, жила у Елизаветы Никитичны до сороковин. Потом вернулась к себе домой. К своим родителям. Кто ж ее упрекнет? Это правильно. Для Верочки. Не должна она всю оставшуюся жизнь жить воспоминаниями. А Елизавете Никитичне ничего, кроме памяти о сыне, не осталось на этой земле. Дима приходил, приносил какие-нибудь вкусности — фрукты или конфеты. Елизавета Никитична обязательно что-нибудь пекла к его приходу. Они садились пить чай, и Дима рассказывал:

— Представляете, взяли главаря группировки преступной, это дело еще Володя начинал…

Или:

— Знаете, та мошенница, которая квартиры скупала у стариков, Володя ею занимался, так она попалась. Помогли Володины наработки…

Во всех его рассказах присутствовал Володя. Он был у истоков каждого расследованного дела. Именно его допросы, его план следственных действий помогал разоблачить преступника. Пусть рассказы эти и были приукрашены, но ради появлявшегося на щеках пожилой женщины слабого румянца можно и приукрасить. Так считал Дима. Получалось, что Володя жив, сидит рядом с ними. Только разговаривает не сам, а голосом Димы Чирткова. Елизавета Никитична вытирала белоснежным платочком слезы и спрашивала:

— И какой срок они получат?

Или:

— Как же она могла так? Может, у нее своя драма?

Сегодня был как раз свободный день. Вернее, утро. Операция по захвату машины с наркотиками прошла успешно. Все они провели в МУРе сутки. Теперь следовало ждать результатов лабораторного анализа. В МУР можно сегодня заявиться и попозже. Надо позвонить от Елизаветы Никитичны. Может, можно и еще попозже, чем просто попозже.

Так думал Дима, перепрыгивая через осенние лужи. А прыгал он потому, что шел не по улицам, а напрямик, по диагонали. Шел через сквер, потом через стройку, затем через пустырь. А за пустырем уже и Володин дом.

На пустыре что-то происходило. С сумасшедшим лаем носился спаниель. Его длинные уши трепетали на ветру черными пиратскими флагами. Он носился по одной прямой, вперед-назад. Из-за лая Дима сразу и не услышал звука выстрелов. Двое мальцов, лет по пятнадцать, молотили из пистолета по стоявшим метрах в двадцати пивным банкам. Одержимый охотничьим азартом пес метался от банок к пацанам и обратно. Он никак не мог обнаружить дичь, бедное животное.

Вся группа была столь увлечена занятием, что на подошедшего сзади Чирткова никто не обратил внимания.

— Что это вы здесь делаете, а? — спросил Дима фразой лопоухого второстепенного героя фильма «Добро пожаловать, или Посторонним вход воспрещен».

Пес как раз мчался навстречу, размахивая своими пиратскими ушами.

— Чего ты, дядя? — через плечо бросил один из подростков, едва глянув на Диму. — Иди себе, у нас спортивная стрельба.

И точно. В руках парня был спортивный пистолет. Марголина. Это Чиртков успел рассмотреть.

— Откуда оружие? — спросил он парнишку.

— Из леса, вестимо, — уже не оборачиваясь, ответил тот. Но пистолет, зажатый в руке, полез в карман.

— Дай оружие, — приказал Чиртков, схватив парня за руку.

— Ты что, мужик? Чего тебе надо? — принялся вырываться парень.

Спаниель наконец понял, кто здесь дичь, и радостно вцепился в Димину штанину.

— Фас его, фас, Джери! — подначивал собаку хозяин, все пытаясь запихать пистолет в джинсы.

Джери с удвоенной энергией расправлялся с единственными брюками Чирткова. Не оставляя без внимания и тощую ногу следователя.

— Я вот тебе как впаяю за сопротивление властям! — рявкнул Дима не то парнишке, не то спаниелю. — Я из МУРа. Предъявите документы! — еще более громко приказал он, профессиональным приемом выкручивая руку парнишке и чувствуя, что собаку придется отливать водой. Иначе домой он пойдет без штанов.

Как ни странно, упоминание МУРа возымело свое действие.

— Фу, Джери, — скомандовал хозяин собаки. — А чего вы? Чего мы сделали-то? Чего я сделал-то? — повторил он, обнаружив, что дружок его вовсю чешет через пустырь и уже скрывается за линией горизонта.

— Вот видишь, и приятель твой тебя бросил, — злорадно отметил Чиртков, посматривая на дыры в брючине. — Дай пистолет, — уже спокойно попросил он.

Парень протянул оружие. Дима взял его, оглядел.

— Откуда он у тебя?

— А кто вы такой, чтобы спрашивать? — все еще хорохорясь, но уже тоном ниже спросил подросток.

Чиртков показал удостоверение.

— Я же сказал тебе, я из МУРа. А теперь ты расскажи, откуда у тебя пистолет. Из него человека убили, — добавил Дима, строго глядя на парнишку.

— Вы что? Это не я! Я его нашел. Здесь, на пустыре.

— Когда? — не сбавлял строгости Дмитрий.

— Я… я не помню точно. Да с месяц назад. Или больше. Мы с Джери гуляли здесь утром. Он же охотничьей породы, — не очень складно рассказывал паренек. — Он с отцом моим на охоту ездит. И запах оружия знает. Ну, мы гуляли. Он все кружил возле одного места, лаял, лапой царапал. Я наклонился, а там пистолет этот лежит в земле. Джери его почти откопал. Ну я и взял. Думал, ничей. Я ничего не делал! Мы иногда стреляем здесь в банки пивные.

— Ты в каком доме живешь? — спросил Дима.

— Я вон там, — паренек махнул в сторону сквера, в направлении метро. — Но там выгуливать собак не разрешается. Так мы сюда ходим.

Ну да. Это он живет аж за улицу от Володиного дома. Там жильцов не опрашивали, думал Дима.

— Тебя как звать?

— Артем.

— Вот что, Артем, пойдем собаку твою отведем, предупредишь родителей, и поедем на Петровку. Будешь важным свидетелем.

— Что, правда? — изумился Артем.

Мальчишки остаются мальчишками во все времена. Всем хочется хоть раз попасть на Петровку. И обязательно самым главным свидетелем.

Наталья Николаевна Денисова подходила к зданию гостиницы «Москва», расположенной на берегу Невы, прямо напротив Александро-Невской лавры. В конференц-зале гостиницы открылся очередной международный симпозиум «Страны Балтии в борьбе со СПИДом». Со стороны Питера организатором выступал известный по всей стране Институт профилактической медицины.

Эра Газмановна, Наташина начальница, отправила ее посмотреть и послушать.

— Сходи, Наталья, — сказала она подчиненной. — Надо политес соблюсти. Я на этих «Странах Балтии…» за границей уже не раз бывала. Ничего путного. Сплошные гомики, — рассказывала низким, почти мужским голосом энергичная и грубоватая профессорша. — У меня и так дел по горло, чем-нибудь более путным займусь. Тем более там эта Витебская в прима-балеринах — организатор главный. Я ее терпеть не могу. А ты сбегай, тем более рядом тут. Правда, российские докладчики завтра будут, а толковое сообщение только от них и услышишь. Сегодня-то все импортные — первый день, открытие. До чего же любим мы иностранцам одно место вылизывать! Особенно Витебская в этом преуспевает. Ну да сходи, расскажешь.

Наташа с улыбкой выслушала эту тираду. Она любила свою шумную, многословную начальницу. Та была хорошим специалистом и большой умницей. Не без восточной хитрости, конечно. Но это ее качество служило, скорее, на благо отделению, поскольку профессорше удавалось выбивать из главврача все лучшее, что поступало в больницу.

Наталья Николаевна вышла из больницы, отправилась пешком. Благо идти всего остановку. Она снова, сама того не замечая, вспомнила возвращение из Москвы, своего попутчика. Опять прокручивала в памяти фразы их ночного разговора. Наташа не замечала, что идет улыбаясь. Встречный мужчина, поймав ее взгляд, решил, что улыбка адресована ему, и чуть замедлил шаг. Наталья, опомнившись, придала лицу строгое выражение, что прекрасно умела делать, и снова взглянула на мужчину. Тот пожал плечами — дескать, чего же улыбалась-то? — и прошел мимо. «А ведь я жду его звонка, — призналась себе Наташа и нахмурилась. — Этого еще не хватало! Ну поговорили, и все! И нечего! Поезд — одно, жизнь — другое. Да он и не звонит, хотя уже неделя прошла. Может, вернулся в Москву к своим преступникам. И к своей семье. Следствие закончено, забудьте!» — приказала она себе уже в который раз. Но память отказывалась вычеркивать ночное путешествие, удивительный по доверительности разговор. Память подсовывала ей утро, когда она проснулась на покачивающейся как колыбель полке, и увидела игольчатые астры в вазочке, и вдохнула аромат кофе, и встретилась глазами с сидевшим напротив взрослым мужчиной, смотревшим на нее восторженными мальчишескими глазами.

«Но ведь не позвонил, — усмехнулся Наташин внутренний голос. — Ну, был очарован… на время движения поезда из Москвы в Ленинград (Наташин внутренний голос продолжал называть родной город именно так), а потом очарование исчезло в лихорадке, так сказать, буден».

«Ну и ладно!» — излишне равнодушно ответила ему Наташа.

Оказывается, она уже поднялась по лестнице. Дверь в конференц-зал была еще открыта, но в фойе уже никого не было. Из зала доносился женский голос. Наташа вошла, поискала глазами свободное место. Найдя его в третьем ряду с краю, прошла и села. Тут же она поймала на себе гневный взгляд говорившей. Это была Витебская. Она стояла за столом президиума — единственная женщина среди нескольких мужчин. Испорченные химией, бездарно выкрашенные в грязно-рыжий цвет волосы, конопатое широкое лицо, претенциозная одежда и ужасающий английский. Наташа заканчивала английскую школу. От них требовалось произношение и еще раз произношение. И английские слова, произносимые рязанским говорком, производили на нее то же впечатление, что и звук металла по стеклу. Витебская, вызубрившая пару сотен английских слов, говорила именно так. И невероятно собой гордилась.

«Что это она? — удивилась Наташа гневному взгляду. — А… Это они гневаются, что я имела бестактность войти во время их речи!» — поняла Наташа, легкомысленно улыбнулась и принялась оглядывать зал. Зал представлял несколько странное для научной конференции зрелище. Окна и стены его были занавешены лоскутными одеялами. Одеял было очень много. Наташа все рассматривала их, когда на сцене появился первый докладчик. Профессор… — Наталья прочла имя профессора в программе конференции, но оно ей ничего не сказало. Тем не менее Наталья Николаевна, как человек ответственный, сосредоточила все свое внимание на худощавом мужчине с усиками, занявшем место за кафедрой.

Мужчина первым делом попросил всех присутствующих почтить минутой молчания все жертвы чумы двадцатого века. Зал поднялся. Затем начался доклад. Первые пять минут Наташа вообще ничего не понимала. То есть она понимала значение произносимых по-английски слов. Но она не постигала их смысл.

— Я познакомился со своим первым другом в Швейцарии, — говорил докладчик. — Первый слайд, пожалуйста, — кивнул он в сторону проектора. На экране появились виды Швейцарии. Юноша, съезжавший со снежной вершины на горных лыжах. — Мы прожили три года. Если я был в отъезде, то звонил ему каждый вечер…

Вместо научного доклада с кафедры звучала история любви. Причем любви патологической. Докладчик показывал аудитории «семейные» снимки. Вот они с юношей стоят в обнимку у реки, вот сидят в ресторане. «Сейчас он еще покажет, как они занимаются любовью», — подумала Наташа. До этого, к счастью, не дошло. Через пятнадцать минут выяснилось, что возлюбленный докладчика скончался от СПИДа. И оставил после себя лоскутное одеяло. Докладчик указал на одно из разноцветных полотнищ в углу зала. Слушатели благоговейно повернули головы в указанном направлении.

«Что происходит? — недоуменно подумала Наталья Николаевна. — Где я нахожусь? На собрании секты, в клубе „голубых“ или в отделении больницы для больных СПИДом с нарушениями психики? Какое все это отношение имеет к науке?»

В зале зажегся свет. Наталья стала отыскивать глазами питерских коллег. Наконец увидела давнего знакомого, еще по аспирантуре, нынче — старшего научного сотрудника института экспериментальной медицины. Тот, поймав Наташин недоуменный взгляд, только страдальчески возвел к потолку глаза.

«Хоть один нормальный человек в зале есть!» — с удовлетворением отметила Наталья.

Усатый профессор, прежде чем спуститься в зал, подошел к Витебской и поцеловал ее в щеку.

«Это еще что?!» — оторопела Наталья.

В аналогичном ключе был построен и следующий доклад. И третий, и четвертый. Докладчики, исключительно англоговорящие мужчины, рассказывали о своих сожителях, о продолжительности каждой связи, о ее финале. Каждый из выступавших в конце доклада непременно прикладывался к веснушчатой щеке Витебской. Та просто купалась в волнах гомосексуальной любви, касавшейся ее своим крылом.

К концу первого заседания Наталья уловила лишь то, что все инфицированные СПИДом гомосексуалисты, узнав о скором конце, начинают шить себе лоскутные одеяла. Саван в своем роде. Эти одеяла и перетаскиваются с конференции на конференцию. И количество их, естественно, все возрастает.

«Этак им скоро Карнеги-холл ангажировать придется, чтобы все на стенах разместить», — подумала Наташа, но тут ее внимание снова привлекла кафедра.

Стоявший там лысый, изможденный человек рассказывал, что его предыдущий друг умер от СПИДа и инфицировал его, докладчика. Но он обрел новую любовь. Ее подарил ему молодой человек, почти мальчик, знавший о его заболевании.

— Он здесь, среди нас, господа! — провозгласил докладчик. — Курт, подойди ко мне! — призвал он кого-то из зала. — Господа, поприветствуйте его!

Из задних рядов вышел невысокий юноша с серьгой в ухе, подошел к трибуне. Зал разразился овацией. Докладчик нежно обнял юношу за талию. Так они и стояли, обнявшись, под гром аплодисментов. Витебская тоже усердно аплодировала.

«Нет, это уж слишком, — подумала Наталья, глядя на эту вакханалию. — Да они тут все гордятся друг другом. Словно герои, получившие болезнь в боях за Родину, а не трахая друг друга в задницу! — От возмущения мысли Натальи складывались в не очень нормативную лексику. — Я понимаю — жалеть детей, заразившихся СПИДом от матерей. Или людей, зараженных инфицированной кровью при переливаниях. Или жен, получивших страшный подарок от мужей-моряков. Или мужчин, которых заразили жены — подпольные проститутки. Это — да, жертвы.

Но на этом сборище присутствуют извращенцы, сами выбравшие свой путь! Чем же они гордятся? Чему аплодируют? Никому ведь не приходит в голову гордиться прыщом на физиономии или дурным запахом изо рта. Почему же они гордятся своей патологией?»

Наталья поднялась и направилась к двери. На нее снова злобно глянула Витебская. Наталье Николаевне очень хотелось показать ей язык, но она сдержалась, не желая навредить своей шефине.

В кафетерии был обнаружен тот самый научный сотрудник института экспериментальной медицины. Он удрал из зала еще раньше Наташи и с удовольствием баловался кофейком. Увидев Денисову, махнул ей рукой. Наташа подошла к нему со своей чашкой кофе, села рядом.

— Садись, сероглазая! Давно не видел тебя! — поприветствовал ее бывший соученик.

— Здравствуй, Сева, куда мы попали с тобой? — с места в карьер начала Наташа. Эмоции переполняли ее.

— На праздник однополой любви, куда же еще! — откликнулся тот.

— Это я поняла. Но почему это называется научной конференцией?

— А как же это назвать? Сборищем гомиков?

— По крайней мере, это было бы верно.

— Ну что ты! Они ведь хотят положения в обществе! Теперь ведь как три-четыре гомика соберутся, так у них не содомский грех, а научная конференция, или кинофестиваль, или музыкальный конкурс. Смотрите, какие мы! Необыкновенные! Взять хоть певца нашего всем известного. Вылезет на сцену, трясет своей дряблой голой задницей перед всей страной. Любуйтесь!

— У меня все-таки в голове не укладывается! Ни одного научного доклада! Ни информации о вспышках, ни новых данных о возбудителе, ни сведений о лекарственных препаратах нового поколения — ничего! А ведь устроитель конференции — Институт профилактической медицины! Уважаемый в стране институт! Как же директор их согласился на участие в этом безобразии?

— Как? Сейчас я тебе объясню, — отозвался Сева. — Вот только коньячку себе возьму граммов пятьдесят. И тебе тоже.

— Нет, Сева, спасибо, мне еще на работу надо будет.

— Ну тогда кофе?

— Кофе можно, — согласилась Наташа.

— Так вот, — продолжил Сева, расставив на столике чашечки с кофе и пригубливая коньяк. — Директор их и знать не знает, что тут творится. Ты вообще представляешь, кто такая Витебская?

— В общем, нет, — призналась Наташа.

— Это баба с такими яйцами…

— Севка!!!

— Я хотел сказать, что это женщина с выдающимися мужскими половыми признаками, — поправился Сева. — Я ведь ее давно знаю. Ленинград — город маленький. А уж институтов нашего профиля — раз-два, и обчелся, не тебе говорить. Я с ней еще в «ящике» работал…

«Ящиком» называли в Питере закрытый медицинский НИИ.

— …Так она там карьеру сделала, строча доносы на коллег в соответствующие инстанции. Времена-то застойные были. Коллеги «расти» переставали, а Витебская продолжала. Потом, когда занавес рухнул, захотелось ей на международную арену выйти, себя, красивую, показать. Вот перешла в НИИ профилактики завлабом. Как раз СПИД как тематика в моду вошел. Начала с того, что съела всех вокруг себя, кто хоть слово вякнуть смел. Потом за директора взялась. Чуть что не по ней — письмо в прокуратуру. Приезжают, начинают разбираться. Треплют нервы директору. Он у них, конечно, не самый лучший в мире директор, но бывают хуже. Вот так — раз письмо, другой — письмо. Раз проверка, другой раз. А что такое прокурорские проверки, представляешь? Короче, сломала мужика напрочь. Он ей слово боится сказать, чирикнуть против нее не смеет. Она что хочет, то и воротит. У меня там подружка работала, Танька Дмитриевская. Двадцать лет в институте отпахала. Прекрасный вирусолог, умница. Но с характером, прогибаться не привыкла. Витебская ее в пять минут сожрала. Да еще и на новое место работы звонила, вы, мол, знаете, кого вы взяли? К Таньке, к счастью, грязь не пристает. А Витебскую характеризует. Еще один штрих к портрету.

— Да ей-то зачем эта мерзость? — Наташа кивнула головой в сторону конференц-зала.

— Как зачем? Чтобы за границу ездить. Они, гомики, обожают сочувствующих. Видела, как к ней прикладывались? Меня чуть не стошнило, я и ушел. Они, знаешь ли, вообще обожают целоваться. Как актеры. Впрочем, актеры тоже есть…

— Да знаю я все это! — не выдержала Наташа. — У меня на отделении половина больных по этой части.

— Ну да не о них речь, — согласился Сева. — Вот Витебская им устроила симпозиум, нашла спонсоров. Чего же не найти? СПИД — это звучит гордо! На вакцину детскую, на внедрение ее — черта с два спонсора найдешь. А что касается СПИДа — запросто. Спонсоры тоже подцепить боятся. Часть участников приехала на халяву. Как почетные гости. Теперь, вернувшись, они пригласят Витебскую к себе, на какую-нибудь тусовку. Сколько их в зале? Вот она и разъезжает по свету, с гомиками целуется.

— Тьфу, гадости какие! Ну я своей шефине сейчас устрою! У меня истории болезней незаполненные лежат, а она меня в этот вертеп отправила!

Вернувшись в отделение, Наталья Николаевна прошла в кабинет начальницы.

— Ну спасибо, Эра Газмановна! Очень информативная конференция. Такого скопления извращенцев я еще не видела.

— Да я тебя предупреждала, что там гомики, — оторвалась от бумаг заведующая.

— Да зачем же вы меня отправили туда? — вконец рассердилась Наташа.

— А вот чтобы ты разозлилась! — хитро прищурилась профессорша. — А то приехала из Москвы какая-то малахольная, рассеянная. Три истории лежат незаполненные. Что глазищи распахнула?

— Ну все, я хочу кофе… — сказала Наташа голосом рекламной любительницы животных и вышла из кабинета.

«Вот тебе, — ругала она себя, сидя за столом в ординаторской, — посторонние люди замечают твое состояние! Немедленно выбросить из головы и этот поезд, и этого следователя», — приказала себе Наталья Николаевна Денисова. Она допоздна засиделась на работе, аккуратно заполнила истории болезни, подготовила выписные эпикризы на следующий день И даже просмотрела материалы лекции, которую предстояло послезавтра читать.

Вполне довольная собой, Наташа заперла свой рабочий стол и отправилась домой.

Вечером ей позвонил Турецкий.

Прошло более недели пребывания Турецкого в славном граде Петровом.

На вокзале его встречал заместитель начальника Питерского угро Виктор Петрович Гоголев. Они уже достаточно хорошо были знакомы друг с другом по делу о расследовании убийства питерского вице-губернатора ⁹. Как там сказал Костя? «Немало было ими исколесено по тем местам!» Это точно.

Гоголев стоял у начала платформы, просматривая движущуюся навстречу толпу. Наконец он увидел спортивную фигуру «важняка», который смотрел не вперед по ходу движения, как следовало бы, а исключительно влево. Слева от Турецкого шла стройная, выше среднего роста темноволосая женщина в светлом плаще.

— Александр! — окликнул Виктор Петрович.

Саша увидел его, улыбнулся, поспешил навстречу.

— Здорово, Виктор!

Мужчины обменялись рукопожатиями.

— Ты на машине?

— Естественно! — ответил Гоголев.

— Давай девушку домой подбросим? — попросил он Виктора.

— Ну давай, — удивился тот.

— Наташа! — окликнул Турецкий уже проходившую мимо Наталью. — Давайте мы вас до дому подбросим, мы на машине.

Но Наталья Николаевна категорически отказалась, объяснив, что живет напротив станции метро и ехать ей по прямой ветке.

— Спасибо, я на метро быстрее доберусь. Да и вас задерживать не хочется, — улыбнулась Наташа. — До свидания, Александр Борисович!

— Вот именно! До свидания. А оно будет достаточно скоро, учтите! Я вам позвоню.

Саша пожал прохладные Наташины пальцы, заглядывая в серые глаза.

— Что это за женщина? — спросил Гоголев уже в машине.

— Попутчица. Очень интересный человек. Работает, между прочим, на гепатитном отделении. Врач.

— Это в какой же больнице?

Саша посмотрел на Наташину визитку, назвал номер больницы.

— А, знаем мы это отделение. Чуть не каждую неделю допросы там проводим. У них основной контингент — наркоманы. Со всеми вытекающими… Не позавидуешь барышне этой. С такими больными работать… Красивая женщина, кстати. И деликатная. От машины отказалась. Это кстати. Потому что нам только площадь переехать — и мы в гостинице. Люблю деликатных женщин!

— А деликатных мужчин? — поинтересовался Турецкий.

— Таковых среди себя и своего окружения не знаю, — весело откликнулся Гоголев. — Мы тебе в «Октябрьской» место забронировали. Не возражаешь?

— Не возражаю. Пожил у вас в прошлый раз нелегалом, и довольно. А здесь мне горничная в белом фартучке кофе в постель подавать будет!

— Ну это уж завтра. Сейчас вещи закинешь и едем в контору, так я понимаю?

— Но душ принять я имею право? И побриться?

— Имеешь, — вздохнув, согласился Гоголев.

Александр осмотрел просторныйдвухкомнатный номер, присвистнул.

— Это что за хоромы? Куда мне две комнаты-то?

— Как это куда? — оскорбился Гоголев. — Во-первых, не куда, а зачем. А во-вторых, вы, Александр Борисович, человек-то все же не последний в табели о рангах. Положим, даму пригласите в гости какую-нибудь… деликатную. А она войдет в номер и сразу постель увидит с носками на спинке. Каково ей будет, деликатной? А так, здесь — гостиная, там спальня. Как у людей.

— Платить-то моей конторе! Сколько же такой номер стоит?

— Ничего, заплатят. «Важняк» Генпрокуратуры должен выглядеть респектабельно и жить достойно. Чтобы ни у кого не возникло желания предлагать ему взятку.

— Твоими бы устами, — отозвался Турецкий, исчезая в ванной.

Гоголев, ожидая его в кресле гостиной, щелкал «лентяйкой», просматривая каналы телевидения. Зазвонил телефон. Гоголев снял трубку.

— Мужчина, вам не скучно? — с придыханием спросил женский голос.

— Не очень, но вообще-то скучновато… — признался Гоголев.

— Я могу вас развеселить. Развлечь. Умиротворить. Самыми разнообразными способами, — ворковала дама.

— А, узнал наконец голос твой влекущий. Фикса, ты зайди-ка на Литейный, в комнату триста пятнадцать, и повеселишь. Договорились?

В трубке поперхнулись. Пошли короткие гудки.

— Вот шалавы, — покачал головой Гоголев.

Из спальни вышел чисто выбритый, в свежей рубашке Турецкий.

Через полчаса Турецкий с Гоголевым сидели в кабинете прокурора Санкт-Петербурга Семена Макаровича Маркашина. Семен Макарович, как и Гоголев, был примерно одного возраста с Турецким. Еще в прошлую Сашину поездку в Питер все трое легко перешли на «ты».

И понеслось…

В первый день была передопрошена работница почты, отправлявшая посылки с «полипептидом Хуанхэ», молодая женщина. Она рассказала, что посылку отправлял высокий молодой человек с завязанными хвостом длинными волосами. Шатен. Он приехал на машине «Газель». Купил большое количество посылочных деревянных ящиков. Паковали товар прямо в машине, она видела через окно. Потом высокий с напарником, тот был, наоборот, низенький кудрявый, принесли уже упакованные ящики. Но несколько коробочек, кажется штук пять, остались неупакованными, — ящиков не хватило. На них были этикетки «полипептид Хуанхэ». Пришлось маленький ящичек искать.

— Я сама китайской медициной увлекаюсь, йогой занимаюсь, — рассказывала женщина, — мне стало интересно, что это за лекарство такое. Высокий сказал, что от всего, мол. Отвечал неохотно. Отправляли в Москву. Отправка была большая, я и запомнила.

Почтовое отделение, где работала женщина, находилось на Петроградской стороне. К приезду Александра уже были подготовлены фотороботы парней, отправлявших посылки. Тут же был составлен список всех медицинских и биологических НИИ, расположенных на Петроградской стороне. Их там оказалось пропасть. Среди них, на улице профессора Попова, почти рядом с почтой, откуда отправлялся препарат, — химико-фармацевтический институт. Начали, естественно, с него. Прихватив сотрудницу почты, Гоголев с Турецким, несколькими оперативниками, специалистом, доктором химических наук, обрушились на институт. Предъявили фоторобот отправителя груза ректору. Перепуганный ректор лично провел их по всем аудиториям. Работница почты не опознала никого из предъявляемых ей кудрявых молодых людей.

— Этого не может быть, — заикаясь, говорил ректор, — чтобы в нашем институте делалось что-нибудь запрещенное! Наши преподаватели работают здесь по многу лет. Я всех знаю поименно. Я знаю семьи многих из них!

— Да вы не волнуйтесь, — успокаивал его Александр. — Никто и не утверждает, что что-нибудь запрещенное делается именно у вас. Но кто-то кое-где у нас порой честно жить не хочет, как в песне поется. И мы обязаны проверить все варианты.

С институтом бились два дня. Обшарили все лабораторные помещения, проверили по списку реактивы, облазили все подвалы. Ничего.

Аналогичным образом прошла и проверка расположенного почти напротив другого учреждения, академического НИИ. Директор института находился в данный момент в Америке. Его замещала нервная дама лет за пятьдесят с плохо промытыми волосами. Дама нервно поправляла очки и отказывалась пропускать визитеров в институт, требуя, чтобы они дождались возвращения директора.

— А когда ваш директор вернется? — спросил Гоголев.

Выяснилось, что через два месяца. Пришлось показать даме соответствующее распоряжение Маркашина, прокурора города. После чего дама, покрывшись красными пятнами, ушла в свой кабинет и принялась названивать по телефону. Турецкий же со товарищи прошел в главный вестибюль института. Вестибюль представлял собой на редкость странное зрелище. В центре его уходила вверх широкая винтовая лестница. У основания лестница была перекрыта массивной дверью, запертой на засов. Выяснилось, что большая часть института сдана в аренду. И лестницей имеют право пользоваться только арендаторы. Сотрудники же института сообщались между собой и с внешним миром посредством лифта. Если лифт выходил из строя, что случалось, по словам сотрудников, довольно часто, то и не сообщались вовсе.

— Такого я еще не видывал, — изумился Александр.

Начальник отдела кадров, типичная кадровичка с папиросой в зубах, категорично отмела в сторону фоторобот длинноволосого.

— Таких не держим, — безапелляционно заявила она. — А вот таких, — она ткнула папиросой в кудрявого, — таких парочка найдется. И еще один был. Но он теперь в Красном Селе работает.

Доставленные «кудрявые» снова были отвергнуты работницей почты.

Кадровичка вызвалась показать лаборатории института. На каждом этаже Турецкого изумляла картина полной, окончательной разрухи. Жуткий холод, бесконечные потеки по стенам от протечек, невыносимый запах мышей. Изредка попадались сидящие в ватниках сотрудники.

Турецкий переглянулся с Гоголевым — вряд ли в этом убожестве можно что-либо создать!

Их мысли подтвердил научный сотрудник лаборатории генетики, полупьяный обаятельный мужчина лет шестидесяти.

— Что вы, ребята! — добродушно воскликнул он. — У нас не то что запрещенное, у нас и разрешенное ничего не делается. Как в таких условиях работать? Выжить бы, чтобы не змэрзнуть, как Маугли. — Мужчина стрельнул глазами на бутыль со спиртом.

— Ефрем Николаевич, вы думайте, что говорите! — резко оборвала его кадровичка.

— Молчу, молчу, — Ефрем Николаевич подмигнул Турецкому.

Совершенно иначе выглядели этажи, сданные в аренду. Так и хотелось воскликнуть: «Россия — страна контрастов!» Просторные холлы с креслами и столиками, комнаты, отделанные по «евроремонту». Ухоженные барышни за компьютерами, вальяжные мужчины в кабинетах. Везде обогреватели, чистота, цветы. Но в этих офисных помещениях тоже вряд ли могло происходить изготовление сложнейшего химического вещества.

— Правильно они лестницу перекрыли, — сказал уже в машине Гоголев, когда они возвращались на Литейный. — А то сотрудники в ватниках облили бы всю их еврокрасоту соляной кислотой. Лично я бы так и поступил.

— Да уж, — откликнулся Турецкий. — Впечатление самое тягостное. Ведь директор бешеные бабки за аренду имеет, почему же не сделать нормальной жизнь собственного учреждения?

— А на что он в Америку поедет? Все они временщики, Саша. Нахапать сколько успеешь и слинять. Вот их философия.

…Дни проходили за днями. Прошерстили всю Петроградскую сторону, затем другие районы города. Ездили в Красное Село, куда, по словам кадровички, отбыл кудрявый сотрудник академического НИИ. Безрезультатно. Ежедневно подводились итоги дня в кабинете Гоголева, куда они возвращались уже поздно вечером. Под рюмочку, разумеется. Но Сашина версия о том, что «китайский белок» производится именно в Питере, получала все новые подтверждения.

Грязнов уже сообщил об изъятии «полипептида Хуанхэ» в московской аптеке, где на коробочках с препаратом в качестве производителя тоже фигурировал Петербург. Потом вычислили Тото. Потом поступило известие о переброске груза с наркотиком из Питера в Москву. И сутки напролет шли телефонные переговоры с МУРом. Взяли Тото. Все они, конечно, рассчитывали на ее признательные показания. Но Тамара молчала.

— Знаешь, Александр, — сказал Гоголев утром уже, кажется, восьмого дня пребывания Турецкого в Питере, — наверное, надо идти к наркоманам. Хоть я и говорил тебе раньше, что у нас, на нашем черном рынке, этот препарат почти не ходил.

— Я подумал — ты сказал, — откликнулся Турецкий. — Давай рассуждать. То, что «китайский белок» у вас не распространялся, — укладывается все в ту же версию. Они далеко не дураки. Здесь по-тихому делают наркотик, не привлекая к нему внимания. Через Москву осуществляется продажа и распространение. То есть создается видимость, что препарат производят, скажем, в Москве. Но после провалов: взрыв в поезде с изъятием вещества, обнаружение наркотика в аптеке и, наконец, арест Тото, — после всех этих провалов они должны: первое — временно прекратить транспортировку, второе — свернуть на время работу лаборатории. Но свернуть сложный технологический процесс за день невозможно. Помнишь, консультант ваш из технологического института сказал, что схема производства этого вещества должна предусматривать недели две-три. Значит, какое-то количество еще производится. А раз отправлять его нельзя, производители могут попытаться реализовать его здесь.

— Ну что ж, сегодняшний день у нас уже забит, а завтра нагрянем в один притон.

— А я свяжусь с Натальей Николаевной. Помнишь, попутчица моя? — обрадовался про себя Турецкий.

— Та, что на отделении гепатитном работает? Не думаю, что она нам помочь сможет. Пациенты ее за дозу наркоты или снотворного чего угодно порассказывают. А если отказать в их просьбе — вообще ничего не расскажут. Нет, наркоманов надо брать с поличным — со шприцом и ампулой в руках.

— Я все-таки схожу, — настаивал Турецкий. — Ведь утро у нас завтра свободное. Машина мне не нужна.

— Сходи, конечно, ты шеф, тебе решать, что делать. К тому же у нее такие красивые глаза. Я бы на твоем месте уже давно к ней сходил, — с самым серьезным видом ответил Гоголев. — Завтра у нас только допрос водителя из фирмы «Горячев и компания». Ну тут уж мы без тебя справимся. Тем более что он, по всей видимости, человек совершенно случайный. Дом, откуда мебель выносили, полностью расселен по причине предстоящего капремонта. Видимо, преступники гарнитур кухонный за полчасика до прибытия машины в парадняк затащили, там и ждали. Да ты в курсе.

Александр кивнул. Тут же запиликала его «дельта».

— Але, Слава, ты?

Весь кабинет Гоголева наполнился густым Славиным баритоном. Пока Вячеслав что-то возбужденно рассказывал Турецкому, Гоголев начал собираться.

— Ну что там у вас? — спросил он, когда разговор закончился.

— Нашли пистолет, которым друга и коллегу нашего убили, Фрязина. Больше месяца прошло с убийства, но нашли! Фортуна к нам явно расположилась.

— Убийцу взяли?

— Пока нет. В розыске. Не могут найти в Москве. Это некий Смакаускас, телохранитель Свимонишвили.

— Такое впечатление, что фортуна расположилась к правосудию только наполовину. Тото взяли — она молчит, пистолет нашли — убийцы нет.

— Не все сразу, — откликнулся Турецкий. — Грязнов предположил, что Смакаускас мог выехать сюда, в Питер. Скажем, проследить за тем, как сворачиваются работы по наркотику.

— Все может быть. Дадим ориентировку на него. Ладно, пошли, машина уже ждет.

Александр вернулся в гостиницу поздним вечером, как обычно. Сразу взялся за трубку телефона. И положил ее на место. Что он скажет Наташе? Звонок через неделю… Она, может, забыла его уже. К тому же он выпил. Вдруг она почувствует? И оскорбится. И вообще не захочет разговаривать? Но она же умная! — уговаривал себя Турецкий. Он снова, в который раз, вспомнил ночь в поезде. Он и не забывал ее, и давно бы позвонил, если бы не был так беспросветно занят. Нет, не должна забыть, убедил себя Александр и храбро набрал номер.

— Але, — послышалось в трубке, и у Саши тут же перехватило дыхание от ее виолончелевого голоса. Как он мог целую неделю его не слышать?!

— Здравствуйте, Наталья Николаевна. Можно ли у вас анонимно обследоваться?

— На что? — улыбнулась Наташа, сразу его узнав.

— На все! — вздохнул Александр. — Могу ли я посетить ваше рабочее место завтра поутру? По делу, представляющему, так сказать, государственную важность.

— А я имею право отказаться?

— Не имеете! — грозно откликнулся Александр.

Альгерис выехал в Питер тем же вечером, после душераздирающей сцены на кухне. Вернее, ночью.

Он гнал машину по почти пустой трассе, изо всех сил стараясь не превышать скорости. Чтобы не провоцировать гаишников. В глазах все стояла невыносимая картина — уронившая гордую голову на руки, рыдающая Нино.

Альгерис вырос без матери. Она умерла, когда ему было семь лет. Он помнил ее очень смутно. Почти не помнил. Его вырастил отец, суровый молчаливый человек. Отец работал на фабрике инженером. Но единственной его страстью была охота. Все отпуска он проводил с сыном на хуторе своего отца, егеря. Каждый год целый месяц Альгерис жил в глухих литовских лесах, на родине своего деда. Лет в четырнадцать он овладел высшим охотничьим мастерством — брать белку одним выстрелом в глаз.

Его романтические приключения начались достаточно поздно. Школа, занятия спортом, суровый отец — все это мешало встречам с девушками. Но возраст брал свое. И девушка появилась. Буквально подвернулась под руку. Отмечали получение Альгерисом звания мастера спорта. Отмечали у друга, поскольку в доме отца какие бы то ни было вечеринки были запрещены. С Альгерисом все пили, поздравляли его. Короче, он напился, как это часто бывает с виновниками торжества. К тому же совсем молодыми и малопьющими. Утром новоиспеченный мастер спорта проснулся в одной постели с совершенно незнакомой девицей. Так ему показалось. Девица же утверждала, что накануне вечером он не сводил с нее глаз. Возможно. Это, видимо, началось с того момента, когда взгляд Альгериса остекленел и замер в одной точке. Точкой и оказалась, на его беду, вышеупомянутая девица. Он встречался с ней два месяца. Конечно, сексуальные отношения много значат в жизни молодого человека, но даже постель не могла перевесить всего того, что ему в ней не нравилось. Через два месяца он оборвал их встречи, познакомившись с очень милой девушкой-студенткой. Потом были прощальный вечер при свечах, на который он согласился из чувства вины, и скамья подсудимых.

Только он один знал, что пришлось пережить ему в зоне. Его не раз пытались изнасиловать. Но Альгерис не давался им до тех пор, пока был в сознании. Может быть, его и брали, но только бесчувственного. Он погиб бы в первый же месяц от ежедневных побоев или убил бы кого-нибудь сам, но на его защиту встал Отарик, царь и бог зоны.

И последующая жизнь Альгериса сложилась так, как она сложилась. Альгерис ненавидел женщин и мстил им при каждом удобном случае. Он беспощадно насиловал абхазок, будучи наемником в грузинской армии. Он издевался над женщинами, будучи бандитом одной из московских группировок. Когда ему предложили скомпрометировать женщину, сняв на пленку порнографию, он согласился не только из-за денег. Он продолжал мстить. Но другая женщина, та, что пришла забрать пленку, поразила его. Сразу, с первого взгляда. Он даже не понял, что она намного старше его. Потом, когда они стали близки и он узнал, сколько нежности в этой гордой, неприступной грузинке, эта разница даже нравилась ему. Он нашел в ней и по-матерински нежную, и по-юношески страстную возлюбленную. Он был предан ей бесконечно. Дочь Нино — а он знал, что Тамрико ее дочь, — не волновала его ни капли, хотя была очень привлекательной девушкой. Он относился к ней, как относился бы к своей собственной дочери, а ведь она была всего на три года моложе него. Для него существовала только Нино. И все его мастерство стрелка, и его хладнокровие охотника, и его безжалостность к врагам, и его обаяние и артистизм — все было во имя ее.

Нино тоже не спала в эту ночь. Она до утра просидела в одиночестве на кухне, сжимая в пальцах записку Тамрико. Там было всего четыре коротких фразы: «Дорогая мама! Не печалься обо мне. И ничего не опасайся. Я безмерно люблю тебя». Четыре фразы — и все сказано. «Дорогая мама!» — это значит: я всегда знала, что ты моя мать. «Не печалься обо мне» — это значит: я все выдержу. «И ничего не опасайся» — то есть я буду молчать. И последняя фраза означает, что ее дочь прощает ее.

Нино все перечитывала записку, смотрела в темное окно и молилась о том, чтобы Альгерис добрался до Питера и нашел Турецкого. Дальше она была в нем уверена. Молитвы Нино были услышаны.

Ранним утром Альгерис остановил машину во дворе, возле сталинской постройки дома на Заневском проспекте. Поднявшись на четвертый этаж, открыл ключом дверь и вошел в квартиру.

Хозяева трехкомнатной квартиры год назад уехали по контракту в США преподавать в каком-то университете. Сергей Висницкий снял квартиру на весь срок контракта — на пять лет, уплатив деньги за два года вперед. Эта квартира служила резиденцией Висницких во время их наездов в Питер по делам лаборатории. Лаборатория находилась неподалеку — в пятнадцати минутах езды. Альгерис часто сопровождал Висницкого в этих поездках в роли водителя и охранника. Он хорошо знал город. Принимая душ, он еще раз подумал, где следует искать Турецкого. Ответ на первый вопрос был, в общем-то, ясен. Наверняка Турецкий ежедневно должен появляться в известном доме на Литейном. Там располагались и Питерское ГУВД, и входящий в его состав ПУР — Питерский уголовный розыск, и ФСБ. Но как его отследить возле этого здания, не привлекая к себе внимания, когда оно со всех сторон обложено явной и скрытой охраной?

Около девяти часов утра на перекрестке улицы Чайковского и Литейного проспекта появился высокий человек в кожаной куртке, такой же кепке и в темных очках. Человек этот вышел из троллейбуса и не спеша пошел по Чайковского. Купил в ларьке сигареты, затем подошел к парадному ближайшего жилого дома. Парадное было закрыто на кодовый замок. Всего секунда потребовалась мужчине, чтобы определить наиболее стертые кнопки и открыть дверь. Заняв позицию между первым и вторым этажом, он закурил и устремил неподвижный взгляд в окно. Постепенно движение оживлялось, все больше разномастных автомобилей мелькало в поле зрения. Вдоль знаменитого на весь город здания вышагивали два милиционера. Туда-сюда и снова туда-обратно. Проходившие мимо здания люди непроизвольно отворачивались от него. Да и идти старались по другой стороне улицы. «Да, напугали гебисты народ на всю жизнь», — подумал Альгерис. Почему-то он вспомнил услышанную где-то историю о том, как во времена застоя взяли в это заведение некоего диссидентствующего писателя. И начали обрабатывать: стучать кулаком по столу, употребляя при этом не очень литературные выражения. Возмущенный писатель воскликнул: «Почему вы со мной разговариваете в таком тоне? Я ведь пока не обвиняемый, а, в крайнем случае, подозреваемый?» На что проводивший допрос майор подвел писателя к окну, указал на улицу, где сновали прохожие, и ласково ответил: «Нет, батенька, это они, те, что на улице, они пока подозреваемые, а вы, раз уж попали сюда, уже обвиняемый». Вот и ходил весь народ в подозреваемых.

Время от времени около здания останавливались автомобили, из них выходили люди, исчезавшие в подъездах здания. Турецкого среди них не было. Время шло. Где-то выше хлопнула дверь, кто-то спускался вниз, шаги становились все слышнее. Альгерис не оборачивался.

— А-а-а, — вскрикнул старушечий голос. — Ах ты, батюшки, напугалась как! — Сама себе сказала она. — Вы что тут? — спросила неугомонная бабушка, заглядывая в лицо Альгериса. — Не узнаю что-то. Вы вроде не с нашей лестницы? Альгерис обернулся, широко улыбаясь.

— Я мастер с телефонной станции. — Он указал на «дипломат». — Вызвали в седьмую квартиру (хорошо, что запомнил номер квартиры первого этажа!), а никто не открывает. Не знаю, что и делать. Уедешь — жаловаться будут.

— В седьмой-то? — Старушка пожевала морщинистым ртом. — Там Клавдия всегда дома. Дочка-то с мужем на работу уходят. А Клавдия дома. Вы звоните подольше, плохо слышит она. Старая, вроде меня.

Альгерис, все так же улыбаясь, спустился вместе со старушкой вниз. Остановился у седьмой квартиры. Старушка явно не спешила выходить на улицу, ожидая, услышит ли Клавдия звонок. Альгерис позвонил. К двери действительно не подходили.

— Ты еще раз нажми да держи подольше, — не унималась старуха.

«Иди, старая карга, иди уже, а то доведешь до греха!» — передавал телепатические сигналы Альгерис, все так же улыбаясь ей.

— Да вы идите, бабушка, я позвоню, а вы идите, — ласково попросил он старушку.

Старушка поджала тонкие губы и направилась к двери. Она очень долго возилась с замком, явно ожидая, позвонит ли он еще раз. Альгерис позвонил. За дверью раздались шаркающие шаги.

— Кто? — очень громко, как имеют обыкновение разговаривать глухие люди, прокричали из-за двери.

— С телефонной станции, — негромко ответил Альгерис, глядя в спину стоявшей у двери старухи. Она наконец открыла дверь, сказав напоследок с удовлетворением:

— Вот видишь, я же говорила тебе, глухая она.

— Кто там? Кто там? — кричала из-за двери квартиры другая старушка.

— Спасибо, бабушка, — ласково улыбнулся Альгерис уже выходившей на улицу первой старушке.

— Кто там? — продолжала вопрошать вторая старушка.

— Это я, почтальон Печкин, — процедил сквозь зубы Альгерис, поднимаясь к окну.

«Прав был Федор Михайлович, зарубив старушку руками Раскольникова, — думал он, закуривая, — эти старушки кого хочешь доведут!»

Прошло еще сорок минут. Еще несколько автомобилей остановились около дома на Литейном. Но среди выходивших мужчин Турецкого не было.

Двери парадного открылись, и в проеме возникла все та же давешняя старуха с полной сумкой в руках. Альгерис, чертыхнувшись, резво спустился с лестницы и, не дав старухе опомниться, вышел на улицу, захлопнув за собой дверь.

— Это ты, что ли, опять? — изумилась уже за закрытой дверью старуха.

«Нет, это не вариант, — думал он, встав на троллейбусной остановке. — Подъездов масса, есть и со стороны улицы Каляева, и со стороны Шпалерной. Куда он подъедет, не угадаешь. А в каждом парадняке своя старуха имеется». — Альгерис опять вспомнил Достоевского.

Тут он почувствовал на себе чей-то взгляд. Уже несколько секунд его пристально рассматривал молоденький сержант милиции. Он словно сравнивал Альгериса с неким изображением. Муки сопоставления отчетливо отражались на молодом лице, еще не научившемся скрывать свои чувства. Альгерис достал из кармана газету и углубился в чтение. Темные очки позволяли незаметно наблюдать за сержантом. Тот все продолжал рассматривать его. Подошел троллейбус. Альгерис глянул на номер и сделал шаг назад, указывая тем самым, что ему нужен другой маршрут. Сержант все продолжал разглядывать его. Двери троллейбуса распахнулись, выходящие и входящие люди тут же смешались в злобно переругивающееся броуновское движение. Сержант набрал полную грудь воздуха и шагнул к Альгерису.

— Сержант Макаров, — козырнул он. — Предъявите документы, пожалуйста!

Альгерис, очень удивившись, посмотрел на сержанта, пожал плечами. Затем сунул руку во внутренний карман куртки, задержал там ее на несколько секунд и резко впрыгнул в уже закрывавший двери троллейбус.

— Извини, старик, — через спину бросил он, — к жене в роддом спешу! Троллейбус тронулся.

«Не быть тебе генералом, сержант, ох не быть», — усмехнулся Альгерис, глядя, как уплывает назад растерянное лицо сержанта. Он отвернулся. Серое здание на Литейном отдалялось. Около него резко затормозил милицейский «мерседес». Из машины вышли двое мужчин. Один из них был Турецкий.

Наташа заканчивала обход своих больных. Подошла к последней, стоящей в углу палаты кровати.

— Как дела, Лена? — ласково спросила она молодую женщину с исхудавшим желтым лицом, неподвижно лежавшую на постели. Взор ее был устремлен в потолок. Собственно, это Наташа знала, что женщина молодая, двадцати лет. Сторонний наблюдатель дал бы ей все сорок. Лена перевела на Наталью Николаевну отсутствующий взгляд, монотонно повторяя:

— Как дела, Лена… Как дела, Лена…

Все ясно — уже приняла дозу, вздохнула Наташа. Бороться с этим было бессмысленно, безнадежно. Процентов восемьдесят поступавших в их отделение больных были наркоманами с тем или иным стажем. Удержать их от употребления наркотиков в отделении не было возможности. Они варили наркоту ночью, на добытой любыми путями электроплитке, заперев дверь в палату шваброй. Они шантажировали родных угрозой самоубийства, и родственники сами приносили в больницу зелье. Они отказывались от капельниц, от пищи, выпрашивая у врачей таблетки снотворного. Выписать за нарушение режима? Завтра они снова поступят в отделение. Кто из участковых врачей будет лечить больного с гепатитом Б? Никто. Устроить обыск, отобрать наркотики? Завтра они найдут их снова. К тому же был случай, когда в состоянии абстиненции одна из пациенток выбросилась из окна. Разбилась насмерть. Поэтому установка для врачей была следующей: у нас лежат больные с гепатитом. Мы лечим их от гепатита. Остальное не наше дело. Так постановила Эра Газмановна. И это было правильно. За месяц пребывания в стационаре человека не вылечишь от наркомании. Значит, надо вылечить его хотя бы от гепатита.

Наташа подняла белую больничную рубаху Лены. Желтое высохшее тело даже с большой натяжкой нельзя было назвать женским. Торчали ребра, все наперечет, бери и изучай анатомию. На ребрах лежали сморщенные пустые мешочки. Человек с самым богатым воображением не назвал бы их женской грудью. Кривые от худобы, обтянутые желтой кожей кости ног. И выпирающий вперед живот. Лена была беременна. Если задуматься над тем, что эта наркоманка с трехлетним стажем зачала ребенка и собирается его рожать, наградив попутно гепатитом, поскольку это заболевание передается и плоду, если задуматься над всем этим, то Лену следовало просто убить. Задушить своими руками в резиновых перчатках. Но думать об этом было нельзя. Лену надо было лечить. И Наталья Николаевна осторожно, чтобы не повредить ребенку, начала прощупывать громадную Ленину печень.

Наташа уже вернулась в ординаторскую, когда дверь приоткрылась и веселая медсестричка Маша звонко оповестила всех присутствующих:

— Наталья Николаевна! Вас мужчина на лестнице спрашивает!

Наташа, стараясь, чтобы никто из коллег не заметил, бросила взгляд в висевшее на стене зеркало и, придав лицу самое строгое выражение, вышла из ординаторской. На лестнице стоял Турецкий.

— Здравствуйте, Наташа! — Александр шагнул вперед, сжал ее прохладные пальцы.

— Здравствуйте, Саша, — в тон ему ответила она и тут же попыталась высвободить руку из его крепкой ладони. При этом она смотрела куда-то за его спину. По лестнице поднималась Эра Газмановна.

— С кем это вы, Наталья Николаевна? — строгим голосом спросила заведующая. — Беседы с родственниками больных в вестибюле. Почему посторонние на этаже?

— Это не родственник, — нисколько не испугавшись, ответила Наташа и вопросительно посмотрела на Александра.

— Я следователь, — постарался исправить положение Турецкий.

— Следователь? К кому? — деловито спросила Эра Газмановна.

— Я ни к кому конкретно, — неожиданно смешался Турецкий. — Мне хотелось бы просто посмотреть на больных, опросить их. Вот мое удостоверение. — Он потянулся за документами.

— А чего на них смотреть? — грозно вперилась в него взглядом заведующая, не обращая внимания на документ. — Что они, обезьяны в клетках? У нас не зоопарк. И поговорить с ними сейчас не получится. Они еще после ночи не того… — она не договорила. — Когда будете знать, кто вам конкретно нужен, тогда пожалуйста. И лучше после двенадцати. Эра Газмановна внимательно посмотрела на молодых людей.

— А если вам с Натальей Николаевной поговорить надо, идите на территорию, посидите на скамеечке. Наталья, пойди в кафе с гостем, кофейку попейте. А тут, возле заразы нашей, нечего околачиваться!

Наташа с улыбкой смотрела на шефиню. Было видно, что она ничуть не боится суровой начальницы.

— Хорошо, Эра Газмановна, я на полчасика. И, тронув Александра за рукав, она начала спускаться вниз.

Они вышли в освещенный солнцем больничный двор. По территории сновали люди — медперсонал в белых халатах, рабочие в спецовках (в больнице вечно что-то ремонтировали), посетители, спешащие к больным родственникам.

— Строгая она у вас, — рассмеялся Александр.

— Но справедливая, — продолжила Наташа. — Знаете, у нас нельзя иначе…

Саша не слышал, что она говорила. Он смотрел на нее, и сердце его снова гулко застучало. В белом халате она казалась еще красивее, но строже и как-то значительнее. И он опять оробел и чувствовал себя мальчишкой, и ему это очень нравилось.

— Знаете, она мне напомнила нашу мать-командиршу, — сказал Саша, чтобы что-то говорить. — Помните, я вам в поезде рассказывал?

Саша не спускал глаз с идущей рядом женщины и не заметил, что уже пару секунд на них смотрит шедший навстречу и остановившийся на полном ходу высокий мужчина в кожаной куртке и кепке. Наташа первая заметила его. Она привыкла, что мужчины заглядываются на нее, но не так же бесцеремонно! Глаза мужчины были закрыты темными очками, но Наталья чувствовала, что смотрит он именно на них, и удивленно подняла бровь. Мужчина тут же отвернулся, сунул в рот сигарету и, прикрыв лицо рукой, щелкнул зажигалкой.

— Наталья Николаевна! — звонко, на весь двор прокричала медсестра Маша. Наташа и Александр обернулись. Маша подбежала к ним.

— Эра Газмановна попросила, чтобы вы ее докладную главврачу занесли в приемную.

Она протянула Наташе пластиковую папку. Мужчина в кепке наконец прикурил и ушел в боковую аллею.

— Вот наш главный корпус, — указала Наташа на четырехэтажное здание. — Вы меня в вестибюле подождите. Я докладную занесу, и пойдем в кафе. Хорошо?

— Хорошо, — улыбаясь, как последний дурак, ответил Турецкий. — Сколько у вас корпусов! — заметил он наконец окружающее пространство.

— Да, больше двадцати. Наша больница — старейшая в городе инфекционная больница. А их так и положено строить, чтобы избежать внутрибольничных заражений. Для каждой инфекции — свой корпус.

Турецкий распахнул перед Наташей дверь, пропуская ее вперед, и сердце опять ухнуло от прикосновения к ее стройной прямой спине.

— Вы здесь посидите, — Наташа указала на два кресла в центре холла, — здесь курить можно. Я быстро.

И, улыбнувшись ему, она исчезла в одном из коридоров. Турецкий сел в кресло, закурил. Что было очень кстати, учитывая непомерное волнение.

— Ну хватит, хватит! — приказал он себе. Но сердце продолжало гулко бухать. Саша встал и принялся прохаживаться по холлу, стараясь отвлечься. Его внимание привлек большой гобелен, висевший прямо над креслом, где он сидел. На гобелене была выткана следующая картина: в центре полотна сидел почтенный старец. В руке старец держал птиц. Рядом с ним стоял мальчик. Около мальчика сидела собака, высунув ярко-красный язык. С другой стороны от старца стоял мужчина с бородой. Он держал на руках кролика. Турецкий внимательно рассматривал полотно, когда сзади раздался звучный Наташин голос.

— Это Луи Пастер, — указала она на старца. — Он делает прививку мальчику. Прививку от бешенства.

— А это бешеная собака? — удивился Турецкий, глядя на добродушного пса.

— Да, — рассмеялась Наталья. — Хотя для бешеной собаки пес слишком симпатичен. — Она опять читала его мысли!

— А кролик тоже бешеный?

— Нет. Заражая кроликов, Пастер получил ослабленный вирус бешенства. Это называется аттенуацией. Да вы совсем темный!

— Это я прикидываюсь, чтобы дать вам возможность продемонстрировать свою образованность, — легко отбил удар Турецкий. — А откуда у вас это произведение искусства? Благодарные больные выткали?

— Нет, это нам французы подарили. Мы дружим с одним парижским госпиталем. Вот они и подарили. Лучше бы лекарств привезли. Но дареному коню в зубы… А что, вам не нравится?

— Почему же, — Турецкий с видом знатока склонил голову набок. — Особенно удался, на мой взгляд, образ собаки. В ее умных глазах мы видим готовность жертвовать собой, прикинувшись бешеной. В то же время открытая, словно в улыбке, пасть показывает нам, что животное просто дурит публику, причем с удовольствием. Ярко-красный язык символизирует собой революционность сделанного открытия…

— Ну хватит, — рассмеялась Наташа, легонько хлопнув его по руке. — Пойдемте пить кофе, а то мне скоро возвращаться. В кафетерии было довольно людно. Наташа указала Александру на свободный столик.

— Вы садитесь, а я возьму кофе.

— Ни в коем случае! — воспротивился Саша. — Вы что же, совсем меня за мужчину не считаете?

— Здесь я хозяйка. А вы гость. Вы в очереди полчаса простоите. Так что сядьте и ждите! — строгим голосом сказала она.

У самой кассы стоял крупный мужчина с намечающимся животиком. Поднос его был заставлен множеством блюд. Наташа подошла к нему, ласково тронула за плечо, шепнула что-то на ухо и вернулась к Турецкому. Через минуту толстяк сгрузил со своего подноса две чашки кофе на их столик, спросил Наташу:

— Ты дежуришь сегодня? — Она кивнула. — Значит, еще увидимся!

И, бросив на Турецкого мимолетный, но внимательный взгляд, отошел к другому столу.

— Это заведующий реанимационным отделением, — пояснила Наташа. — Гениальный врач! Турецкий почувствовал легкий укол ревности.

— А где это вы с ним сегодня дежурите?

— Дежурство по больнице. Сутки.

— Значит, вы сегодня вечером заняты? — расстроился Александр.

— Выходит, так, — улыбнулась Наташа. — Вплоть до завтрашнего утра.

— Ну вот… — вздохнул Турецкий. Но, вспомнив, что он этой ночью тоже занят на «малине», обещанной Гоголевым, приободрился. — Может, это и к лучшему, — не подумав, сказал он.

— Вот как? — прищурилась Наталья Николаевна.

— То есть вы завтра свободны, так я понимаю? После ночного дежурства.

— Завтра у меня выходной, — уклончиво ответила она.

— Вот и замечательно! Я приглашаю вас в ресторан. Наташа насмешливо улыбалась, подняв бровь.

— Господа офицеры гуляют?

— Но не могу же я уехать в Москву, не угостив вас кофе. Не отдать, так сказать, долг вежливости! Наташа, соглашайтесь, — как-то уж совсем жалобно сказал Саша.

— Ну хорошо, — вздохнула женщина.

— Вы, наверное, после дежурства спать ляжете, да? Я, чтобы вас не будить, звонить не буду. А вы, как проснетесь, сразу позвоните мне на сотовый. Я вам номер дам, — торопливо говорил Александр, чтобы она не успела передумать. — А если вы мне не пообещаете позвонить, я буду трезвонить каждый час, так и знайте. Месть моя будет ужасна — я не дам вам выспаться! Турецкий протянул Наташе карточку с телефонным номером.

— Обещаете? — Александр заглянул в ее глаза.

— Какой простой номер: один, семь, три, три ноля, три — вслух прочитала Наталья Николаевна. — Хорошо, позвоню, — подняла она наконец ресницы.

— Если бы вы еще минуту молчали, я бы умер. И даже ваш гениальный реаниматор меня бы не спас, — серьезно проговорил Турецкий.

— Мне пора, — мягко улыбнулась Наташа.

…Около трех часов дня в вестибюль гепатитного отделения вошел мужчина. Кожаная куртка, светлые волосы, открытое лицо.

— Девушка, — окликнул он пробегавшую мимо молоденькую сестричку, — могу я видеть Наталью Николаевну…

— Денисову? — уточнила девушка, невольно останавливаясь около мужчины. «Ой, как на актера какого-то похож!» — пронеслось в ее головке.

— Да-да, Денисову, — обаятельно улыбнулся мужчина.

— А она сегодня дежурит по больнице. Ее в отделении нет, она в приемном покое, — все объясняла девушка, пытаясь вспомнить, на кого он похож. — А вы родственник? Подождите, она скоро придет.

— Нет-нет, — отверг мужчина это предложение. — Она будет спешить, а мне хотелось поговорить обстоятельно. А когда у нее дежурство кончается?

«Ой, да на Збруева! Только этот моложе и выше», — установила с облегчением девушка.

— Завтра в десять. Только она завтра сразу домой уйдет. После ночи ведь.

— Конечно, — понимающе кивнул мужчина. — Я лучше послезавтра подойду. Главное, чтобы она смогла уделить мне достаточно времени. Благодарю вас, девушка! — Мужчина опять улыбнулся.

Девушка тоже улыбнулась и пошла по своим делам, довольная, что так толково объяснила все интересному мужчине.

Разговор с милой девушкой происходил уже на второй день пребывания Альгериса в Петербурге.

А накануне он вернулся в квартиру на Заневском около часу дня. Сварил кофе, сел у стола. Что ж, утреннее наблюдение возле дома по Литейному проспекту показало, что, во-первых, Турецкий действительно в Питере, а во-вторых, его, Альгериса, уже ищут. Он, разумеется, не знал о находке Димы Чирткова, посчитав, что поиски связаны с нарушением подписки о невыезде.

Что делать дальше? Караулить Турецкого у Большого дома? И безнадежно, и опасно. Теперь следует выяснить, где он остановился. Конечно, более вероятен вариант, что его поселили на какой-нибудь конспиративной квартире. Это было бы неплохо. Квартиру можно выследить, а взять следователя в подъезде — дело вполне реальное. Хуже, если он проживает где-нибудь в закрытой ментовской гостинице. Там охрана со всех сторон… Но необходимо обзвонить и все городские гостиницы, чем черт не шутит? И, взяв телефонный справочник, Альгерис принялся за дело. Он потратил часа два на звонки, следуя по алфавиту, прозваниваясь через бесконечное «занято».

На букве «о» лед тронулся. Дежурная гостиницы «Октябрьская» на его вопрос: «Не остановился ли у них Турецкий Александр Борисович» — на секунду смешалась и повторила его вопрос.

— Турецкий Александр Борисович? — Голос дежурной был напряженным. — Подождите минуточку.

Альгерис дал отбой. Номер его хотят вычислить, понял он. Нашли дурака! Он звонил по сотовому. Дорого, но безопасно. Итак, Турецкий в «Октябрьской». Альгерис глянул на часы. Семнадцать. Вряд ли господин следователь уже отдыхают в номере.

Через тридцать минут мимо «Октябрьской» на самом малом ходу проезжала темно-синяя «вольво». Сидевший за рулем мужчина внимательно смотрел на тротуар. Наконец он увидел то, что искал. Около гостиницы ошивалась дама с отчетливыми следами древнейшей профессии на лице. Машина притормозила, просигналила. Дама встрепенулась, кинула взгляд на автомобиль. Получив подтверждение в виде нового звукового сигнала, шустро направилась к машине, немыслимо виляя бедрами.

— Сколько берешь? — с места в карьер спросил ее сидящий за рулем мужчина.

— Сто баксов за два часа, красавчик, — не моргнув глазом, ответила торговка телом. На вид ей было лет под пятьдесят.

— Садись, — Альгерис открыл дверцу машины. Они отъехали от гостиницы.

— Ты как хочешь, красавчик? Я могу и на ходу тебя обслужить, — не веря своему счастью, ворковала женщина.

— Красная цена тебе — полтинник в базарный день. В отечественной валюте, — уточнил Альгерис. Лицо женщины вытянулось. Она ухватилась за ручку.

— На ходу прыгать будешь? — осведомился Альгерис.

— У меня «крыша» есть, — захныкала женщина.

— Наверное, такая же ветхая, как и ты, — отреагировал мужчина. И добавил: — Я заплачу тебе сто пятьдесят. Баксов. А теперь слушай.

Машина остановилась около концертного зала «Октябрьский». Женщина внимательно выслушала, что от нее требуется.

— А аванс? — набравшись смелости, спросила дама.

— Аванс на фабриках дают. Многостаночницам. А ты — бублик всепогодный.

Путана, отлично знавшая все нюансы многочисленных наименований женщин своей творческой профессии, обиделась было на крайне неприличное в их кругу слово «бублик», но, вспомнив об обещанной награде, решила не оскорбляться и открыла дверцу.

— Ну я пошла, — улыбнулась она.

— И без глупостей, — предупредил ее Альгерис таким голосом, что улыбка сползла с ярко накрашенных губ. — Хвост приведешь, достану и на куски порежу.

— Ага, — от страха согласилась женщина и шустро направилась к гостинице.

Альгерис ждал ее около получаса. Наконец пахнущее дешевыми духами тело плюхнулось рядом.

— Все узнала, — сообщила женщина. — Ты, это, баксы-то давай, а то обманешь.

— Я не государство, честных тружеников не обманываю, — ответил Альгерис. — Докладывай!

— Значит, номер у него пятьсот тридцатый. Это на предпоследнем этаже. Рядом — с одной стороны баба из Омска, командировочная. Послезавтра уезжает. Сорок пять лет. — Путана назвала имя и отчество женщины. — С другой — мужик из Мурманска. Моряк. — Последовали паспортные данные мужчины. — Окна во двор выходят. Все, давай деньги.

Альгерис не торопясь достал из бумажника две купюры. Прежде чем отдать их женщине, еще раз предупредил:

— Слово вякнешь кому…

— Что я, сумасшедшая? — торопливо ответила женщина и, схватив бумажки, выскочила из машины жуткого мужика. Машина тронулась с места, быстро набрала скорость и исчезла из вида.

В восемнадцать тридцать около того же концертного зала «Октябрьский» опять возникла темно-синяя «вольво». Уже начала собираться публика к вечернему концерту, и машина не привлекла к себе внимания в ряду других автомобилей, паркующихся на широкой площадке.

Из машины вышел Альгерис с букетом роз. Он прошел метров пятьсот, оказавшись около гостиницы с одноименным названием, и вошел внутрь.

— Куда вы, мужчина? — окликнула его дежурная.

— Я в пятьсот двадцать девятый, — очаровательно улыбаясь, ответил Альгерис.

— Постойте, сейчас я позвоню в номер, — суровым голосом произнесла дежурная.

Альгерис подошел к стойке, продолжая улыбаться. Женщина набирала номер, глядя при этом на щиток с ключами.

— Господи, что я звоню-то? — сказала она, опуская трубку. — Нет никого в пятьсот двадцать девятом. Вон ключи висят.

— Как же так? — огорчился мужчина.

— А вы что, договаривались?

— Нет. — Мужчина застенчиво улыбнулся. — Я, так сказать, сюрпризом. Светлана Яковлевна уезжает послезавтра, вот… я хотел… на прощание… — робко говорил мужчина, указывая на букет и краснея как школьник.

— Да ведь она в театр сегодня ушла, — вспомнила дежурная. — Предупреждала, что вернется поздно. Что же вы не позвонили ей? — смягчившись, спросила дежурная. Мужчина лишь беспомощно пожалплечами.

— Я завтра приду, — сказал он. — Только вы не говорите ей, что я был здесь, — умоляющим голосом попросил он. — Вдруг она не захочет этой встречи. Женщины так непредсказуемы, особенно порядочные. А мне так важно с ней увидеться! Я так много сказать ей должен! — Мужчина умоляюще воздел руки.

— Да ладно, не скажу, — удивилась дежурная такому накалу чувств.

— Благодарю вас. Мужчина грустно, но обаятельно улыбнулся и протянул женщине букет.

— Примите, пожалуйста, — застенчиво попросил он. — Не нести же мне их обратно.

«Ну да, то-то жена удивилась бы. На всю жизнь», — подумала опытная в таких делах дежурная и, понимающе усмехнувшись, взяла пунцовые розы. Мужчина вышел на улицу.

«Надо же, мужик с виду-то интересный, хоть и малахольный. А баба из пятьсот двадцать девятого — ни кожи ни рожи. Чудны дела твои, Господи!» — еще раз удивилась дежурная, но тут же уставилась в телевизор. Начинался очередной сериал.

Растерянное, смущенное выражение лица мужчины сменилось хмурой неподвижной маской, едва он отошел от гостиницы. Альгерис вернулся в машину и поехал к себе.

Накладка! Но всего не предусмотришь. Особенно когда операция планируется прямо по ходу дела. А ведь он звонил в номер этой бабы перед выездом. Она сняла трубку. Кто же знал, что черт ее в театр понесет! Что ж, придется перенести намеченное дело на завтра. Завтра последний день пребывания бабы из Омска в Питере. Значит, надо любыми путями на нее выйти. С утра она, конечно, упрется по магазинам. А вечером должна быть в номере. Самолет в Омск улетает послезавтра утром, это он узнал через справочное. Четкого плана действий у него не было — Альгерис всегда полагался на свое необычайное обаяние, парализующее всех женщин, да и многих мужчин. И на быструю реакцию, позволяющую моделировать ситуацию в зависимости от конкретных обстоятельств. Впрочем, две домашние заготовки, как говорят в КВН, были. Можно было соблазнить даму. Не в буквальном смысле, а так, плетя всякие кружева типа: увидел случайно на улице, потрясен, вы так похожи на мою умершую жену и прочее, прочее. В том, что баба клюнет, Альгерис не сомневался: интересный мужчина, букет роз, душещипательная история. Далее шампанское с клофелином, и баба отрубается. После этого можно дождаться ночи, проникнуть в номер Турецкого, отомкнув дверь. Далее опять по обстоятельствам. Если предполагать, что следак будет пьян (а кто же из них не снимает по вечерам напряжение?), то сон его должен быть достаточно крепок. Можно вырубить ударом, затем вколоть клофелин и вытащить каким-то образом из гостиницы. Каким, пока не ясно. Второй вариант: убедить даму вызвать Турецкого из гостиницы. Под каким предлогом? Скажем, так: он, Альгерис, друг детства вышеупомянутого субъекта. У них назначена встреча, но он, Альгерис, хочет устроить сюрприз. Сам он будет ждать другана внизу, в машине, а женщина должна попросить Турецкого донести до ожидающего ее у гостиницы автомобиля тяжелую сумку. А внизу — радость внезапной встречи субъекта с другом Колькой. Или Васькой. Бабам можно любую лапшу на уши навешать. Главное — быть убедительным, войти в образ. В любом случае Турецкого следует изъять из обращения, то есть похитить, именно из гостиницы. И именно вечером, когда он вернется после неутомимой борьбы с преступностью (и бесполезной, усмехнулся Альгерис). Весь день он наверняка находится в обществе братской питерской милиции. Да и к гостинице на машине, конечно, привозят. Так что светиться около «Октябрьской» смысла не имело. Следовало подъехать вечером следующего дня. Значит, завтрашнее утро он посвятит досмотру лаборатории.

Перед отъездом из дома Нино Сергей попросил Альгериса зайти в лабораторию. Раз уж он будет в Питере. Следовало проверить, сворачиваются ли работы. Альгерис, презиравший мужа Нино, тем не менее согласился. Эмоции эмоциями, а дело делом. Продолжение работ по изготовлению наркотика может обернуться бедой для всех них. Лабораторию могут накрыть.

Турецкий в Питер приехал не на Исаакий любоваться. Видимо, по этому делу и прикатил. И хотя место нахождения лаборатории за один-два дня не вычислить — Висницкий все же далеко не дурак, — тем не менее все тайное рано или поздно становится явным. Наместник Сергея Висницкого в Питере, фактический начальник лаборатории, жаден до денег, как и большинство людишек. И, воспользовавшись моментом, когда хозяин не требует товар, может начать гнать его в свою пользу. То есть продавать уже для себя.

Продумав весь следующий день, Альгерис рано лег спать. Нино он не звонил. Позвонит, когда будет чем порадовать.

Альгерис хорошо выспался. Плотно позавтракал. Просмотрел арсенал оружия, спрятанного под двойным дном встроенного стенного шкафа. Там были два пистолета-пулемета: ПП-90 и «Кедр». Несколько пистолетов ТТ и ПМ. И красавица «беретта». Альгерис любовно взял в руки «беретту». Одна из последних моделей — «беретта 92Ф». Она стоила им бешеных денег, но в данном случае было за что платить. Изящная, компактная, пятнадцатизарядная «игрушка», с 9-миллиметровым патроном, с поражением цели на расстоянии пятьдесят — семьдесят метров. С возможностью ведения полуавтоматического огня. Осечки исключены. И при этом легко прячется в кармане куртки или за поясом. Альгерис извлек пистолет из тайника, проверил его и спрятал до времени обратно.

Он быстро шагал по территории больницы. Возле серого корпуса следовало повернуть направо и через пятьдесят метров — лаборатория в расположенном у самой ограды больницы трехэтажном особнячке. Альгерис скорыми шагами сокращал расстояние до цели и вдруг, словно споткнувшись, замер. Прямо на него шел Александр Борисович Турецкий, собственной персоной.

Первым побуждением Альгериса было немедленно рвануть назад, к машине, стоявшей за оградой больницы. Только спортивная выдержка и необычное поведение Турецкого остановили его.

Турецкий шел по больничному двору с женщиной. Они двигались навстречу Альгерису, ничего вокруг не замечая. Сосредоточенное лицо Турецкого с острым, холодным взглядом, каким помнил его Альгерис, когда следователь его допрашивал по делу в казино, это лицо было в данный момент сияющим лицом влюбленного мальчишки. И обращено это лицо было исключительно к идущей рядом стройной женщине. Женщина первая почувствовала взгляд Альгериса и удивленно подняла темную бровь. Альгерис резко отвернулся, как бы прикуривая.

— Наталья Николаевна, — послышался звонкий девичий голос. От серого здания к парочке бежала молоденькая девушка. Женщина обернулась. Обернулся и Турецкий.

Альгерис свернул в боковую аллею громадной больничной территории и сел на самую дальнюю скамейку. Достал сигарету и закурил уже по-настоящему.

Та-ак. Так. Первой его мыслью было, что лабораторию уже накрыли. Да как и не предположить этого, когда следователь проходил в пятидесяти метрах от нее! Но здание лаборатории, просвечивающее сквозь густой, с красной осенней листвой кустарник, имело вполне мирный вид. Вот из дверей вышел высокий парень с завязанными в хвост длинными волосами. Парень закурил, жмурясь в лучах осеннего солнца. Следом вышел курчавый коротышка. Парни чему-то рассмеялись. Все это не укладывалось в картину разоблачения преступной деятельности. Да и на всей территории больницы продолжалась мирная жизнь — сновали сотрудники в накинутых на белые халаты куртках и плащах, спешили к больным посетители, бродили рабочие в спецодежде. Нет. Лабораторию не накрыли.

Да и на лице Турецкого не было радости от служебных успехов. Скорее, оно было смятенно озабочено. Озабочено тем, как понравиться красивой стройной женщине.

Альгерис расхохотался. «Ох, чудны дела твои, Господи», — повторил он, сам того не ведая, мысли гостиничной дежурной. Да этот Турецкий просто влюблен! Как мальчишка, как последний дурак!

Что ж, это совершенно меняет дело. Видимо, Нино неустанно молится о нем, облегчая своими молитвами его задачу. Не надо похищать следователя. Это трудно и опасно. Открылся куда более легкий путь — похитить эту самую Наталью Николаевну. Так назвала женщину звонкоголосая девчушка. Альгерис бросил окурок в урну и направился к лаборатории.

— Ну что. Мужик, конечно, ни при чем, — рассказывал Гоголев Турецкому о допросе водителя фирмы «Горячев и компания». — Когда сказали ему, что его фургон заминирован был, он чуть копыта не отбросил. Прямо в моем кабинете. У меня, говорит, трое детей от разных жен, и все сиротами остались бы. Забавный мужик, — усмехнулся Виктор. — Составили фоторобот на водителя «Газели» и мужика в кепке. Он его Лениным назвал.

— Это почему же? — удивился Турецкий.

— Да, говорит, похож на вождя мирового пролетариата. Невысокий, в кепке, глаза хитроватые, в морщинках. Простой и разговорчивый. Ну а как твои успехи в беседах с гепатитными наркоманами. Или с наркоманными гепатитниками? Что обнаружило следствие?

Они коротали время перед ночным рейдом в «малинник». Пить ввиду предстоящей операции не следовало, и мужчины пробавлялись кофейком с бутербродами. И пили понемножку.

— Знаешь ли ты, Виктор Петрович, как был аттенуирован вирус бешенства? — спросил Турецкий.

— Что это ты, как Рабинович, вопросом на вопрос отвечаешь? — осведомился Гоголев, не очень понимая, о чем его спросили. Он подлил коньяка в рюмки.

— Не знаешь, — вздохнул Турецкий. — А я теперь знаю. Я даже знаю, как выглядел Луи Пастер. Мои знания могут и не понадобиться именно сегодня. Но любая информация ложится в копилку. В базу данных, так сказать. Никому не ведомо, что и когда потребуется вытянуть из нее.

— Если бы я не знал, что ты трезв, я подумал бы, что ты пьян, — заметил Гоголев. — А все наши петербургские женщины…

— А что ваши петербургские женщины? — подобрался Александр Борисович, пригубливая коньяк.

— Губят они вашего брата москвича, — отозвался Гоголев.

— А вашего питерского брата они не губят? — поинтересовался Турецкий.

— Мы привыкши. Да и то, съездишь куда-нибудь, посмотришь на красавиц иногородних и иноземных и подумаешь: нет, таких, как в Питере, нет.

— Чем же они особенные? — спросил Саша. Почему-то ему этот разговор показался чрезвычайно важным.

— Как тебе сказать… Я ведь много людей перевидал по роду своей деятельности, сам понимаешь. Вот старушки питерские. Те, что белая кость, голубая кровь. Там все понятно. Они все живут в прежней жизни. И три седых волосины в аккуратный пучок укладывают. И яйцо всмятку сами себе на подносе подают. В фарфоровой подставке. Это, заметь, в коммуналке. Где рядом матерится пьяный сосед, выехавший из Ленобласти и прописавшийся по лимиту.

— Ты что же, проявляешь великодержавный шовинизм по отношению к деревне?

— К деревне, прежней деревне, я отношусь с величайшим уважением, Саша, — серьезно ответил Виктор. — Деревня жила строго соблюдаемыми нравственными устоями. Все друг у друга на виду. Все друг друга знают. Все перед всеми отвечают. Да что говорить, это общеизвестно. А вот рабочие поселки, где собираются случайные люди, временщики, это совсем другое дело. Там жизнь временная и как бы ненастоящая. Понарошку. То есть можно пакостить, гадить повсеместно. А потом другая жизнь будет, приличная.

— А при чем тут…

— А при том, что недоброй памяти Григорий Васильевич Романов в какие-нибудь десять лет весь наш город превратил в такой рабочий поселок. — Гоголев опрокинул коньяк. Александр, чтобы понять ход мыслей коллеги, последовал его примеру.

— А при чем тут… — снова попытался он повернуть разговор в интересующее его русло.

— Вот я и удивляюсь. Среди этого повсеместного питерского рабочего поселка встречаются женщины. Не старушки с седыми буклями. Средних лет, моложе, совсем молодые. Они петербурженки, понимаешь? Они умны, ироничны, при этом ранимы. Они совершенно непрактичны, но удивительным образом ухитряются выживать даже в сегодняшнем бардаке, не теряя достоинства. Они могут тратить последние деньги на какие-нибудь причуды: камни в чудной оправе, какие-нибудь бесполезные картины, не имеющие никакой рыночной стоимости, но важные именно для них. Откуда в них это? Мне кажется, это какая-то магия здешних болот. Будто они колдуньи какие-то или русалки. Вот кажется, вспыхнет свет — и они исчезнут. Кстати, все эти женщины, как правило, полуночницы. Оживают к вечеру.

— Что же, в Москве таких женщин нет? — спросил Александр, наполняя стопки.

— Ты знаешь, почти нет. А если есть, то это бывшие петербурженки, — рассмеялся Виктор. — Правда, москвички замечательные женщины — стильные, сильные, четкие. Но… как сказать? Они всегда знают, чего хотят от жизни. Это хорошо. Но в этом нет очарования.

Саша задумался, пробиваясь сквозь пары коньяка. Так уж и нет? Да его собственная жена, Ирина.

Все, что излагал Виктор, можно было в той или иной мере наложить на светлый образ законной супруги. Правда, каменья в чудной оправе она на последние деньги покупать не будет. Она последние деньги на Ниночку истратит, а в остальном… Да и еще наверняка… Взять хоть… Но слегка затуманенный коньяком мозг отказывался подыскивать примеры. И вообще, рассуждения Гоголева Александру нравились. Они в некотором роде снимали с него вину: просто это петербурженки такие колдуньи и русалки, а он ни при чем. Проходил мимо и угодил в сети. Поэтому Саша сказал почти ласково:

— Скажите, какой поэт! В прошлое наше знакомство я и не заподозрил в тебе этакого романтизма. — При этом Александр наполнил стопки. — Ну что ж, давай выпьем за петербургских женщин. Кстати, а что мужчин такого рода в Питере нет? Этаких полуночных романтиков?

— Есть. Но тебя ведь интересуют женщины? Александр рассмеялся. Мужчины чокнулись и выпили.

— Что ж, минут через пятнадцать выезжаем.

— Куда едем? Что за притон?

— Едем на Васильевский. Хозяин квартиры некий Захаров по кличке Масленок. После смерти родителей им с сестрой осталась пятикомнатная квартира. Вскоре сестра исчезла странным образом. Ушла в булочную и не вернулась. До сих пор в розыске. Захаров тут же притон и организовал. Наркоту достать сейчас не проблема: иди на Сенную или на Невский рынок поезжай. Вот он за дозу девчонок-наркоманок под клиентов подкладывает. И клиентам зелье продает. И ведь не возьмешь, гада, все вину на себя берут: я, мол, добровольно, по любви. Если возьмут Захарова, где дозу добыть без денег? Это они понимают. Так что сволочь порядочная этот Захаров. Пора, — глянув на часы, поднялся Гоголев.

На улице их уже ожидал автобус с бойцами спецназа. Милицейский «мерседес» мчался по ночному городу. Они выехали на Васильевский остров, помчались по Большому проспекту в сторону Гавани. Остановились у высокого пятиэтажного дома.

— Начало двадцатого века. Русский модерн, — авторитетно заявил Гоголев, указывая на здание, когда они вышли из машины. — Ребята, давайте на крышу, — скомандовал он группе из семи человек в камуфляже. — Семенов, готовьте роллингсы, ждите команду. Группа прикрытия, — кивнул Гоголев еще троим спецназовцам, — начинаем подниматься. Связь через пять минут.

Первая группа спецназа исчезла в соседнем парадном. Гоголев, Турецкий и трое спецназовцев начали подниматься по лестнице. Идти пришлось довольно долго. Нужная им квартира располагалась на предпоследнем этаже, куда вела крутая, как горный хребет, лестница. Наконец путь их был закончен.

За один пролет до квартиры Гоголев остановился и связался по рации со второй группой.

— Семенов, готовность? — коротко спросил он. Услышав ответ, удовлетворенно кивнул: — Ждите команду. Ребята к штурму готовы, — тихо сказал он своим спутникам.

Они преодолели последний лестничный пролет, и Гоголев нажал на кнопку звонка массивной бронированной двери.

— Кто да кто? — спросил из-за двери мужской голос.

— Милиция, — запросто ответил Гоголев, подмигивая Турецкому. За дверью молчали.

— Открывай, Масленок! — громко приказал Виктор. За дверью молчали.

— Семенов, — тихо сказал Гоголев в рацию, — начинайте. Пошли! И, еще раз позвонив, громко повторил:

— Захаров, открывай, последний раз прошу!

Но в квартире, видимо, уже началось что-то невообразимое. Женский визг, матерная мужская ругань были слышны даже через толщь металлической двери. Двери квартиры распахнулись. На пороге стоял Семенов.

— Милости просим, — пригласил он.

В прихожей уже был развернут лицом к стене невысокий мужик с темными сальными волосами.

— Что же ты, Захаров, людей на лестнице держишь? — ласково спросил его Гоголев.

— Я просто открыть не успел, — хрипло ответил мужик. Он оказался довольно молодым, лет тридцати. — А ваши громилы все стекла на балконе перебили. А дело к зиме, между прочим.

— Да ты не волнуйся, зиму проведешь в исключительно теплом помещении, — пообещал ему Виктор Петрович.

— Это еще бабушка надвое сказала, — пробурчал мужик.

— Наденьте на Захарова браслетики, да пусть проходит на кухню, посидит. Семенов вытащил наручники.

Гоголев с Турецким уже шли по коридору, отворив первую дверь. Большая, с высокими потолками комната была разбита фанерными перегородками высотой в человеческий рост на маленькие клетушки-боксы. Большинство из них было занято. В одной лежал на раскладушке здоровенный мужик с беломориной в руке. Над мужиком плавал сладкий дым анаши. Мужик глянул на вошедших мутным взглядом и отрешенно проронил:

— Здесь занято уже, дальше идите.

В некоторых закутках старые и молодые, грязные и вполне приличные мужчины продолжали беспощадно «употреблять» совсем юных девчонок, несмотря на уже поднятый облавой шум. Торопились, так сказать, завершить начатое. Девчонки бессмысленно смотрели огромными зрачками куда-то вдаль. В одной из каморок они наткнулись на девчушку. Она лежала поперек трухлявой тахты ногами к двери, уставившись взглядом в облупившийся потолок.

— Трахать будете? — равнодушно спросила она вошедших. Девчушке было не больше шестнадцати.

Через час работа была закончена. Подъезжавшие друг за другом милицейские «уазики» развозили задержанных по отделениям милиции. У посетителей притона были изъяты анаша, гашиш. В дальней кладовке квартиры были найдены ампулы с морфием, клофелином, героином. И две коробки с «полипептидом Хуанхэ».

Когда все «гости» разъехались, Гоголев с Турецким прошли на просторную кухню, единственное неперегороженное помещение, где, судя по имевшемуся там широкому дивану, обитал сам хозяин.

С ними остались два спецназовца. Турецкий стоял у окна кухни, глядя, как распихивают по машинам упирающихся людей. Сопротивление, впрочем, оказывали лишь некоторые мужчины.

Здоровяк, куривший анашу, рвался из крепких рук спецназовцев. Но был быстро усмирен и исчез в глубине машины. Девчонки же не сопротивлялись, покорно, как под гипнозом, забираясь в «уазики».

— Ну а теперь давай поговорим с тобой, Масленок, — сказал Гоголев, с отвращением глядя на жирное, в крупных порах лицо хозяина притона. — Хотя лично я бы с тобой не разговаривал, а шлепнул бы тебя, гниду, за то, что ты с девчонками делаешь.

— А что я делаю? — злобно осклабился Захаров. — Они сами ко мне приходят. Насильно никого не тяну. А то, что трахаются здесь, это их личное дело. Я никого не заставляю. Может, им хочется… Дело молодое. Я им условия создаю, а то бы они прямо в парадняке…

— Заткнись, сволочь, — процедил Гоголев. — А то доведешь до греха!

— За оскорбление и ответить можно, — все так же злобно прошипел Захаров.

— Я бы тебе, конечно, вмазал. Но не буду. Я тебя в камеру отправлю, в Кресты. Там не бездетные люди сидят. У многих дочки имеются. Так что им с тобой интересно будет. Поговорить.

— Почему в Кресты-то сразу? — занервничал Захаров.

— Так ведь хранение тебе предъявим, дорогуша. Хранение наркотических средств. Единственное, что может облегчить твою участь, это активное способствование раскрытию преступления. Поэтому ты живенько напишешь, где и у кого добывал наркоту. В первую очередь нас интересует «полипептид Хуанхэ».

— Да это-то вообще в первый раз! — воскликнул Масленок. — Клянусь! На Невском рынке взял у старушки. Очень рекомендовала. Я взял на пробу.

— Попробовал? — спросил Гоголев.

— Нет.

— Ну да, ты ведь у нас не пьешь, не куришь, не колешься. Девочками не увлекаешься. Увлекаешься мальчиками. Поднимайся, поедешь в камеру.

— Я же сказал, чего знал, — завыл Захаров.

— Глядишь, к утру еще чего-нибудь припомнишь. Все, разговор окончен.

«Мерседес» мчался по Большому проспекту в обратном направлении, к Невскому. Александр не заметил, как они проехали весь Васильевский, въехали на Дворцовый мост. Он очнулся, увидев немыслимо красивый в ночной подсветке Эрмитаж. Но тут же перед глазами снова возникла маленькая девчушка, вопрошавшая их равнодушным голосом: «Трахать будете?»

— Какой кошмар! — вслух произнес Турецкий.

— Ты о притоне? — догадался Гоголев. — Я сам об этом же думаю. У меня ведь дочке шестнадцать. Как представишь… Таких ублюдков, как Захаров, убивать надо однозначно. За растление. Он ведь бродит по дворам, выискивает компании. А куда сейчас податься детям из обычных семей? Не «новых русских»? Бесплатного ничего не осталось. Остался двор. Вот гад этот и ходит. Втирается в компании, потом косячок забьет, угостит. Да еще подначит, вы, мол, большие уже. А травка, мол, ерунда. Раз угостит, два, три. И пошло. Потом кольнуться предложит. Чтобы кайф сравнить. Мол, все надо в жизни попробовать. А один разок — ерунда, дескать. Разок кольнутся — понравится. Еще попросят. Вот так пару недель поколется девчонка, и все — она у него на крючке. И ведь девчонки из порядочных семей попадаются. Родители пашут на трех работах, чтобы прокормить ее и одеть-обуть. И не замечают ничего. А когда замечают, уже ничего не исправить. Приехали, Саша, — вздохнул Гоголев. «Мерседес» стоял около «Октябрьской».

— Ну до завтра. То есть до сегодня, — махнул рукой Турецкий. — Посмотрим, что день грядущий нам готовит.

— Машина за тобой в десять придет, — махнул ему вслед Гоголев.

Александр разбудил дремавшую дежурную, взял ключи, поднялся в номер. Долго стоял под душем, словно к нему прилипло увиденное этой ночью. Горячие струи воды смыли усталость и омерзительное ощущение прилипшей к телу грязи. Принесли облегчение.

Саша лег в постель, не зажигая света. Он на ощупь завел будильник, положил рядом трубку радиотелефона и провалился в тяжелый, с кошмарами сон. Ему снилась Ниночка в нарядном платьице. Неизвестный мужчина протягивал его дочке конфетку. Но Саша точно знал, что это не конфетка, а наркотик. Он кричал Ниночке изо всех сил, чтобы она ничего не брала из рук дяди. Но Ниночка словно не слышала и, смеясь, протягивала к конфетке руку. Вдруг мужчина превратился в отвратительный огромный гриб и схватил Ниночку за руку. «Это Масленок», — закричал Саша и проснулся. В гостиной надрывался телефонный аппарат. Светало. Саша глянул на будильник. Было семь утра. Чертыхнувшись, он босиком пошлепал к телефону.

Ночное дежурство Натальи Николаевны Денисовой проходило весьма напряженно. Начало октября. Люди возвращаются в город после отпусков. Уже начались первые ОРЗ и поступают пожилые люди с вирусными пневмониями. Самый разгар гепатита А, много дизентерии. Поступило несколько молодых мужчин с осложненным паротитом, так по-научному именуется детская болезнь со смешным названием «свинка», которая вызывает очень несмешные осложнения у взрослых. Одного из мужчин привезли с явлениями менингита, в бреду. У другого спускалось почти до колена отекшее, багровое яичко. Односторонний орхит.

— Сюда преднизолон немедленно, — указала Денисова на сидевшего врастопырку мужчину.

Нужно срочно затормозить процесс, чтобы инфекция не перекинулась на другую сторону. Иначе молодому человеку угрожает бесплодие. Поступила молодая женщина с малярией. Температура под сорок, бред. Прибавились и такие экзотические болезни к пестрой картине городской заболеваемости. Это уже удел «новых русских», привозящих из заграничных туров то малярию, то амебную дизентерию, то еще что-нибудь несусветное. Больные поступали непрерывно почти всю ночь. Денисова не выходила из приемного покоя, работая вместе с еще двумя докторами. Только к шести утра поток подъезжающих машин «скорой помощи» наконец поредел и затем почти иссяк.

— Наталья, иди к себе, мы управимся, — сказал врач приемного покоя. Наташа поднялась со стула, расправила плечи, пошевелила лопатками.

— Устала чуть-чуть, — улыбнулась она. — Хорошо, я у себя буду в отделении, если напряженка возникнет, звоните.

— Позвоним, — подмигнул ей усатый доктор приемного покоя.

Денисова накинула плащ, вышла в больничный двор. Было еще темно, двор освещался редкими фонарями. И стояла тишина. Наташа очень любила утро после дежурства. Ты уже свободен, ночь позади. Встречаешь рассвет, вдыхаешь свежий утренний воздух. А впереди целый выходной. Вдруг тишину двора нарушили тяжелые, бегущие шаги. Наташа обернулась на звук. К ней подбегал высокий мужчина. Он на ходу махал ей рукой и кричал:

— Доктор, доктор, постойте!

Наташа остановилась. Мужчина подбежал к ней. Его открытое симпатичное лицо выражало крайнюю степень страха.

— Вы ведь доктор? — торопливо спросил он Наталью. Она кивнула, недоуменно глядя на мужчину.

— Доктор, я вас умоляю, у нас там человек умирает. Приступ сердечный!

— Где — там?

— Вот, в этом здании, — мужчина указал на расположенный совсем неподалеку трехэтажный корпус. — Мы у вас помещение снимаем, производство там у нас. Инженер наш с ночной смены вдруг раз — и упал… Мужчина настойчиво тянул Наташу за рукав.

— Да вы бегите в приемный покой, — попыталась переадресовать его Наталья.

— Да пока я добегу! — мужчина чуть не плакал. — Он ведь не дышит почти. Я вас умоляю, пойдемте со мной, вы ведь можете в приемный позвонить, чтобы они подъехали уже с лекарствами. А я и телефона-то не знаю. Ему, может, искусственное дыхание делать надо. А мы все ничего не умеем. Или массаж сердца, я не знаю…

Наташа сделала шаг в направлении трехэтажного дома, светившегося окнами всех трех этажей.

— Так страшно, — все говорил на ходу мужчина, увлекая Наташу за собой. — Я пульс трогаю, а у него один удар есть, а потом пауза чуть не в полминуты. Думаю, все. Потом опять удар. Наташа ускорила шаги. Они с мужчиной уже почти бежали к особнячку.

— Главное — человек замечательный и молодой совсем, всего сорок, — все причитал на ходу высокий. — Двое детишек. Представляете, если случится что?

Они подбежали к зданию. Высокий открыл перед Денисовой дверь, она шагнула в темное парадное. Сильный удар чем-то металлическим в затылок бросил ее вперед на ступеньки лестницы. Из глаз посыпалось разноцветье искр. Наташа потеряла сознание.

Альгерис легко поднял женщину, взвалил ношу на плечо и спустился в подвал. Открыв ногой дверь, он вошел в низкое помещение, в центре которого на установленной на кирпичах доске светил фонарь. Спустив ношу на пол в углу помещения, Альгерис извлек из кармана наручники и приковал руку женщины к водопроводной трубе. После чего сел на стул, стоявший возле фонаря, достал из другого кармана «беретту» и положил ее на доску, рядом с фонарем. Потом он пристроил на той же доске трубку сотового телефона и пейджер.

Теперь можно было передохнуть минут десять, пока баба не очухалась. Он достал сигареты, с удовольствием затянулся, разглядывая женщину. Действительно красивая, отстраненно подумал он. Надо бы еще сходить наверх выключить свет на этажах, пока сотрудники не пришли, решил Альгерис. Он подошел к женщине, безвольно сидящей в той позе, в какой он усадил ее на толстые картонные листы у самой стены. Поднял голову, похлопал ее по щеке. Никакой реакции. Альгерис вышел из подвала с сигаретой в зубах, запер кованую дверь на ключ и начал подниматься вверх по лестнице.

Большинство сотрудников секретной лаборатории не ведали, что за препарат они делают. Основной штат набирался из безработных, отчаянно выстаивающих месяц за месяцем на бирже труда. В подавляющем большинстве это были женщины лет за сорок. Преимущественно конструкторы, уволенные по сокращению штатов из огромного количества замерших оборонных заводов и КБ города. Женщины эти, отчаявшиеся найти работу, были бесконечно благодарны судьбе за это место с очень приличной зарплатой. С них бралась подписка о неразглашении места и характера работы, что мотивировалось конкурентной борьбой на рынке сбыта. Женщины, привыкшие к секретности в своих КБ, относились к этому условию с пониманием.

Все они были аккуратны, исполнительны. Знаний в области химии от них и не требовалось. Дабы не поняли, что за вещество делается. Сложная технология производства была расписана до мелочей, и каждая работница имела под рукой методику своего участка работы. Все ингредиенты, составляющие приготовляемый препарат, были зашифрованы. Лишь несколько человек знали, что здесь происходит в действительности. Первым из них был Игорь Ветров, директор АОЗТ «Новые технологии» — так именовалась лаборатория в официальных бумагах. Под всеми официальными документами стояла его подпись. В том числе под договором об аренде помещения у инфекционной больницы. Ветров стал первой жертвой созданного им препарата. Как только технология вещества была окончательно отработана, его «подсадили» на «китайский белок». Зачем же тратить деньги на покупку наркотиков для зиц-председателя, когда под боком свой собственный? Еще более исхудавший, полностью погруженный в мир своих ощущений, он был уже глубоко больным, малоконтактным человеком с постоянной улыбкой на тихом лице. Его приводили в чувство в тех редких случаях, когда требовалось его личное присутствие. Но оно требовалось все меньше. Единственной его задачей было унять постоянную дрожь в руках, когда требовалось подписывать текущие документы. Действительным руководителем работ был невысокий лысый человек, которого звали Ильичом за сходство с вождем мирового пролетариата. Он, бывший декан химического факультета одного из городских вузов, прекрасно освоил все тонкости технологии, разработанной Ветровым. Он отлично справлялся с работой. Но был необычайно жаден до денег и вследствие этого, по большому счету, ненадежен. Этим и объяснялись частые вояжи Висницких в Питер — необходимостью инспекторских проверок деятельности Ильича. Тем более что фактическим бухгалтером АОЗТ «Новые технологии» была жена Ильича. Пришлось пойти и на это, чтобы сократить до минимума число посвященных. И наконец, последним осведомленным лицом была еще одна женщина, зиц-бухгалтер. Она ставила свою подпись под всеми финансовыми документами. У этой пожилой женщины была своя беда — сын-наркоман. Она уже прошла все круги ада в борьбе со страшной болезнью сына. Отбирала деньги, пока он работал, не давала денег, когда он перестал работать. Добилась она лишь того, что сын попался на краже и сел на три года. Выйдя из заключения, он тут же подцепил гепатит В — следствие введения наркотиков одним шприцем на всю компанию. И мать смирилась. Она стала сама приносить в дом зелье. Специально для нее Ильич добывал партии высокоочищенного героина и снабжал ее одноразовыми шприцами. Женщина вводила сыну героин собственноручно, чтобы он не подхватил еще и СПИД. Такая вот правда жизни.

Накануне, после памятной встречи с Турецким, так круто изменившей весь ход операции, Альгерис пришел в лабораторию и удостоверился в том, что, во-первых, никто никакого интереса к трехэтажному особнячку не проявляет, — и это было хорошо. Но во-вторых, жадный Ильич все-таки продолжал гнать препарат (как и предполагал Сергей Висницкий), и это было плохо.

Пришлось спустить лысого в подвал и объяснить при помощи своих увесистых кулаков, какой опасности подвергает всех и вся эта ненасытная тварь, Ильич. И пригрозить «береттой».

Жалобно скулящего лысого пришлось тем не менее посвятить в предстоящую операцию по захвату заложницы. Кто-то наверху должен был знать о том, что происходит в подвале. На случай непредвиденностей. Выключив свет, Смакаускас спустился в подвал.

Наташа очнулась, открыла глаза. Перед ее взором предстало низкое полутемное помещение, освещенное лишь светом фонаря. По стенам густо тянулись многочисленные трубы. Подвал, догадалась она и попыталась подняться. Звякнули наручники, прикованная к трубе рука не нашла опоры, и Наташа рухнула на пол, застонав от боли в затылке. В подвале никого не было. Все это было непостижимо. За что? Почему ее, врача, бросившегося на помощь человеку, посадили на цепь? Маньяк? В стенах родной больницы? Что он будет с ней делать? Наташа похолодела от ужаса. Нет, не маньяк, уговаривала она себя. Маньяки поджидают женщин в парадных, а не на пустой территории рано утром. Значит, он караулил именно ее? Зачем?

Единственное, что пришло ей в голову, что похитивший ее мужчина — наркоман (что же делать, если она имела дело именно с ними?). То есть он будет требовать наркотики. У нее их нет. Наташа разглядела на импровизированном столике трубку мобильного телефона и пейджер. То есть он будет звонить куда-то и требовать наркоту в обмен на нее, Наташу. Может, их целая шайка. Иначе куда он исчез? Бред, но единственно объясняющий ситуацию.

Ее мысли были прерваны лязгом открывающейся двери. Превозмогая ужас, Наташа расслабила тело, уронила набок голову и прикрыла глаза. Сквозь густые ресницы она увидела высокого мужчину, который бросился к ней в больничном дворе и привел сюда. «Кажется, он один», — подумала Наташа, сдерживая дыхание. Мужчина посмотрел на нее, выложил на доску одноразовый шприц и несколько ампул.

«Точно, наркоман! — решила Наталья. — Что ж, с наркоманом, по крайней мере, можно договориться». Она изо всех сил отгоняла от себя мысль о том, что наркоманы абсолютно непредсказуемы и способны на все.

Мужчина сел на стул возле стола-доски, взял радиотрубку, пощелкал кнопками. Ему тут же ответили.

— Нино, — тихо сказал Альгерис, — я его нашел.

— Ты взял его? — напряженно спросила Нино. Они даже не поздоровались, словно и не расставались.

— Лучше. Я взял бабу. Заложницу.

— Зачем бабу? — повышая голос, спросила Нино.

— Поверь, это лучше, — ласково ответил Альгерис. — Этот козел влюблен как последний дурак. Он все сделает. Ради себя не стал бы, а за нее сделает, увидишь.

— Что ж, — помолчав, сказала Нино, — тебе виднее. Тебя ищут.

— Знаю.

— Московские номера…

— Я уже перебил номера на питерские, — прервал ее Альгерис.

— Баба слышит?

— Не думаю. В любом случае я ведь не собираюсь ее оставлять…

— Ты все продумал?

— Все. Будь дома, они будут тебе звонить.

— Я и так три дня не выхожу, жду твоего звонка, — голос Нино зазвенел.

— Не волнуйся, все будет хорошо, — ласково проговорил Альгерис.

Наташа, разумеется, не слышала голоса Нино, но она очень хорошо слышала, что говорил мужчина. Значит, он не наркоман. Ее взяли из-за кого-то другого. Она приманка. Из-за кого? Кто влюблен как дурак? Господи, поняла Наташа, да ведь это Саша. Следователь. И тут же она узнала мужчину. Это он смотрел на них на больничной аллее сквозь темные очки. Альгерис сидел на стуле чуть в профиль, и Наташа узнала и прямой нос, и резко очерченный подбородок.

«…В любом случае я не собираюсь ее оставлять…» — проговорил мужчина. То есть что же, он собирается ее убить? Если бы Наташа стояла в этот момент на ногах, она рухнула бы на пол. Но она и так была на полу. Мужчина положил трубку и направился к Наташе. От дикого, первобытного ужаса Наташа широко распахнула глаза и закричала. Но горло ее перехватило спазмой, и с губ сорвался лишь легкий шелест.

— Ты слышала? — догадался мужчина, стоя перед ней и раскачиваясь на крепких ногах. — Что ж, это к лучшему.

Он присел на корточки, заглядывая в застывшие, широко распахнутые глаза. В руках его был пистолет, и Наташа сомкнула ресницы, вдавливаясь в стену, словно желая раствориться в ней.

— Не бойся, девочка, — усмехнулся мужчина. — Я тебя пока убивать не буду. Мы сейчас позвоним твоему следаку, я сообщу ему мои условия. А ты что-нибудь вякнешь в трубку. Чтобы он убедился, что ты у меня. Будешь себя хорошо вести, я тебя небольно убью. Одним выстрелом. Ты и не почувствуешь. Будешь дурака валять, я тебя частями расстреливать буду. Сначала руку, — он взял Наташу за руку. Она дернулась, пытаясь освободиться. — Потом ногу, — он сжал ее колено, и Наташа снова закричала. И снова с губ ее сорвался лишь тихий всхлип. — Кричать не советую. Ничего не слышно. А то ведь и рот придется кляпом заткнуть. Красиво ли это, подумай? Он усмехнулся. — Ну что, будем звонить?

— Дайте мне воды, — одними губами попросила женщина. — Я не смогу говорить.

— Хорошо, — согласился мужчина. — Кстати, раз уж наше знакомство все равно не продолжится, можешь звать меня по имени — Альгерис.

Он достал из стоящего за столиком «дипломата» большую пластиковую бутылку с минералкой, два пластиковых стаканчика. Пока Альгерис откупоривал бутыль и наливал воду, Наташа судорожно соображала, как дать понять Турецкому, где она находится. Но от страха в голову абсолютно ничего не приходило. Мужчина, словно прочитав ее мысли, сказал:

— Учти, если ты ляпнешь что-нибудь лишнее, типа: «Я у себя в больнице, милый», я пришью тебя тут же. Ведь мне еще потребуется время, чтобы исчезнуть, ты понимаешь? — Он жутко улыбнулся, подходя к Наташе со стаканом в руке.

Наталья попыталась взять свободной рукой стакан, но рука буквально ходила ходуном, вода выплескивалась на плащ. Альгерис, усмехнувшись, присел на корточки и сам напоил женщину.

— Как вы все смерти боитесь, — усмехнулся он, когда женщина напилась.

— А вы не боитесь? — вдруг резко спросила Наташа, отирая губы.

— А вот и голосок прорезался, — порадовался мужчина. — Я, представь, не боюсь, — ответил он, берясь за трубку. — Ну, приступим. Сначала говорю я, потом ты что-нибудь мяукнешь. Главное, чтобы он голос твой узнал. А голос у тебя очень даже узнаваемый. Альгерис посмотрел на часы.

— Что ж, семь утра. Пора будить Ромео.

Он начал набирать гостиничный номер телефона. Наташа продолжала лихорадочно соображать, что сказать Александру. Если она скажет прямым текстом, где она, Альгерис убьет ее тут же, это она понимала. Зачем она нужна в случае обнаружения места? Тут же налетит спецназ. Уж это-то Саша обеспечит, это ясно. Но она должна как-то дать понять ему, где она. От этого зависит ее жизнь.

Альгерис слушал длинные гудки, держа в другой руке пистолет. Телефон не отвечал. Мужчина начал немного нервничать, Наташа видела. И это придало ей сил. Наконец трубку сняли и Альгерис медленно и четко заговорил:

— Турецкий, слушай внимательно. Наталья Николаевна Денисова у меня. В заложницах. Мои условия: ты немедленно связываешься с Москвой и даешь команду освободить Тамару Кантурия из СИЗО под подписку о невыезде. Я получаю подтверждение по своим каналам. В этом случае докторицу отпускаю. В противном — сам понимаешь. Времени я тебе даю до двенадцати часов дня. В двенадцать, если Тамара не выйдет, я ликвидирую Наталью Николаевну. На другом конце провода повисла тишина.

— Смакаускас, это ты? — хрипло спросил наконец Турецкий.

— Я, — ответил Альгерис. — А я, как ты знаешь, шутить не люблю. А теперь тебе твоя птичка пропоет, чтобы ты не сомневался.

Альгерис подошел к Наташе, сунул ей к уху трубку, приставив к другому виску пистолет. Изо всех сил стараясь не обращать внимания на холод металла у своего виска, Наташа отчетливо произнесла:

— Я у этой бешеной собаки… Тут же голова ее дернулась в сторону от сильного удара пистолетом в висок.

— Шутница, однако, девушка твоя, — злобно проговорил Альгерис в трубку. — Пусть отдохнет пока. А ты запиши номер моего пейджера. — Альгерис продиктовал. — Все, время пошло. — Он дал отбой.

С разных сторон города милицейские «мерседесы» мчались на всех парах по утренним улицам к дому на Литейном, оглашая город воем сирены. В семь тридцать утра в кабинете прокурора города сидели Турецкий, Гоголев, сам Маркашин, еще несколько человек из Питерского ГУВД и угрозыска. Перед ними бухенвальдским набатом отбивали минуты большие напольные часы. Шел мозговой штурм. То есть каждый говорил все, что приходило в голову. Из общего потока соображений должен был выстроиться ход предстоящей операции.

— Немедленно звоним Меркулову, — говорил Маркашин. — Пусть начинает процедуру.

— Это все надо затягивать как можно дольше, — вступил Гоголев. — Как только Кантурию освободят, он убьет заложницу. Это понятно.

— Тем не менее надо, чтобы была видимость действия. Надо позвонить ее родственникам, потребовать денежный залог. Заплаченные деньги вселяют уверенность.

— Город следует разбить на сектора.

— Это не реально. Мы не отыщем ее до двенадцати — это все равно что искать иголку в сене.

— Значит, надо освобождать Кантурию.

— Как только он узнает, что она вышла…

И так далее. Александр молчал, сжав руками виски. Он снова по отдельным словам вспоминал разговор с Альгерисом. Вот он взял трубку и услышал голос Смакаускаса. Голос звучит гулко. Видимо, это пустое помещение. Потом Альгерис протягивает трубку Наташе, и Александр слышит звук металла. Сначала как бы перезвон. Это наручник. Потом звук металла о металл. Значит, Наташа задела наручником что-то металлическое. Видимо, трубу. К чему легче приковать? Но ведь это может быть и комната. Нет, голос Альгериса глухой, словно из подземелья. Подземелье! Подвал. Он держит ее в каком-то подвале. Но где? Потом звонкий от напряжения Наташин голос. «Я у этой бешеной собаки». Почему-то она сделала ударение не на последнем слове. Она явно выделила голосом слово «этой».

Какой «этой»? Почему она именно так сказала. Она хотела ему что-то сообщить, дать понять, где она. Не зря же она сказала такие грубые слова. И тут же получила удар. Он слышал звук этого удара, слышал, как клацнули ее зубы. Она знала, что ее накажут за эти слова, но сказала их. Значит, он должен знать, где эта собака. Где зарыта собака — ни к селу ни к городу лезли в голову посторонние мысли. Ему мешал этот звук удара и лязг Наташиных зубов. Он словно видел эту картину: Альгерис ударяет ее пистолетом (он видел, что это именно пистолет), голова Наташи откидывается в сторону, она теряет сознание. Он видел это и не мог сосредоточиться. Не мог понять, что за собаку она имела в виду. Турецкий опустил руки, и речевой поток полился ему в уши.

— Она ушла из приемного покоя в шесть утра. А он позвонил в семь. Он мог за час увезти ее…

Приемный покой… Он расположен за административным корпусом. Когда они с Наташей шли к кафе, он видел, как машина «скорой помощи» заезжала заглавный корпус. Они вошли в него, в главный корпус. Внизу висело панно. Гобелен. Луи Пастер, мальчик, бешеная собака.

— Она на территории больницы, — тихо сказал Турецкий. И в комнате сразу стало тихо — так он это сказал.

…Альгерис глянул на часы. Прошло сорок минут. Женщина очнулась и смотрела в стену. Он разглядывал ее. Злость уже прошла. Какая разница, как она его назвала? Даже любопытно.

— Хочешь сигарету? — спросил он. Наташа перевела на него взгляд.

— Хочу, — проронила она.

Женщина взяла протянутую сигарету свободной рукой. Альгерис поднес огонек зажигалки. Длинные ресницы отбросили тень на бледные щеки.

— Ты красивая, — спокойно отметил Альгерис. Женщина затянулась, подняла на него глаза.

— Ты женат? — спросила она.

— Нет, — рассмеялся Альгерис. — А ты замужем?

— Нет, — спокойно ответила Наташа.

Шел первый час ее заточения. И он, ее захватчик, и она, его жертва, уже сообщили на волю все, что могли сообщить. И чувствовали некую передышку, спад безумного напряжения. И могли мирно беседовать друг с другом, ожидая каждый своего…

— А дети у тебя есть? — спросил он.

— Нет, — ответила она. — А у тебя?

— Нет, — опять усмехнулся он. — Вот мы какие с тобой. Свободные. Никого не огорчим своей смертью.

— Ты что же, тоже собираешься умереть?

— Я всегда к этому готов, — пожал плечами Альгерис. — Видишь ли, мгновенная смерть — это благо, величайший подарок на самом-то деле. Представь, что ты — одинокая, никому не нужная старуха. Больная, немощная, беспомощная. Но внутри тебя осталась вся твоя гордость, весь разум. Тебе невыносимо твое положение. А оно тянется. Год, пять, десять лет…

— Ты прав, — затягиваясь сигаретой, ответила женщина, — но на все воля Божья. Одно дело, когда твою судьбу решают там, — она ткнула пальцем в потолок, — другое дело, когда твоя мгновенная смерть — расклад в чьей-то игре, где тебе отведена роль куропатки. Альгерис рассмеялся:

— Мне будет жаль убивать тебя.

— Спасибо за комплимент.

На пейджер поступила информация. Альгериса просили позвонить. Он набрал указанный номер. В трубке послышался голос Турецкого:

— Альгерис, мы начали процедуру. Я созвонился с замгенпрокурора. С Меркуловым. Дело Тамары на контроле у Генерального прокурора. Ты должен понимать, что за три-четыре часа такой вопрос не решить. Генеральный сейчас в пути на работу. Первый визит к нему — депутатов Думы. С депутатским запросом. Отменить его нельзя…

— Заткнись, Турецкий, — оборвал его Альгерис. — Я сказал все, что сказал. Мне плевать на депутатов. Если в двенадцать Тамрико не выйдет из СИЗО, в одну минуту первого я стреляю в Наташу.

— А может, ты уже в нее выстрелил? — спросил Турецкий. — Или убил ударом. Я слышал, что ты ее ударил. Пусть она скажет, что жива. Иначе какой нам смысл вообще с тобой разговаривать?

— Хорошо, — медленно ответил Альгерис. — Пусть скажет, что жива. Но если она еще что-нибудь скажет, то может оказаться неживой. Договорились, Наташа? — обратился он уже к женщине.

Наташа кивнула. Альгерис поднес к ней трубку, другой рукой направив на Наташу «беретту». Женщина вздохнула и сказала:

— Я жива…

Не успела Наташа произнести короткую фразу до конца, как в трубке послышался голос Александра:

— Я все понял, Наташа, — мягко, но с нажимом на каждое слово произнес Турецкий. Альгерис отошел от женщины с трубкой в руках.

— Ну, слышал?

— Слышал, — ответил Турецкий. — Мы стараемся, Альгерис. Но и ты не пори горячку. Глупо убивать человека из-за нестыковки в полчаса. А главное, ты ничего не выгадаешь.

Альгерис отвернулся от Наташи. Он не хотел, чтобы она видела, как он раздумывает над ситуацией. Это было очень кстати. Потому что Наташа тоже не хотела, чтобы Альгерис видел, как по щекам ее струятся слезы.

В восемь пятнадцать утра огромная территория больницы была оцеплена с наружной стороны каменной ограды. Спешащие на работу сотрудники не замечали тщательно замаскированных спецназовцев. Главный врач больницы, молодой, лет тридцати пяти, мужчина, уже находился в своем кабинете. Присутствовал там и главный инженер больничного комплекса, пожилой армянин. Кроме этих двоих в кабинете находились Турецкий, Гоголев, еще несколько сотрудников Питерского угро.

Мужчины сидели вокруг обширного стола. На столе лежал кадастровый план территории больницы. На плане в соответствующем масштабе были обозначены все больничные корпуса. Вардан Вазгенович Мирзоян водил коротким карандашиком по листу ватмана.

— Четырнадцатый и пятый корпуса на капитальном ремонте. Есть два строящихся корпуса, — он ткнул карандашом в соответствующее место плана.

— Подвалы? — спросил Гоголев.

— В принципе можно попасть в подвал любого корпуса. Каждый из них имеет два входа. У центральных дверей в корпус и с другой стороны здания. Дальние двери обычно закрыты, но ведь любой замок можно открыть, насколько я понимаю. Правда, схорониться в действующих больничных корпусах незаметно сложнее. Подвалы используют в качестве складов. Есть вероятность, что какая-нибудь сестра-хозяйка спустится туда за хлорамином, например.

Мужчины переглянулись. Если Денисова находится в таком подвале и гипотетическая сестра-хозяйка действительно спустится туда, количество заложников увеличится. А может быть, появится и труп.

— Еще два корпуса сдаются в аренду, — продолжал главный инженер, указывая на четырехугольнички возле противоположной от центральных ворот, дальней части территории. — Там же и больничный морг, и второй въезд в больницу.

— Кто арендует здания? — спросил Турецкий.

— АОЗТ «Новые технологии» — в одном и строительная фирма — в другом. В кармане Турецкого запиликала «трубка». Александр отошел в дальний угол кабинета.

— Саша? — послышался встревоженный голос Меркулова.

— Да, Костя.

— Как у вас там?

— Пока никак.

— Мы тут с Грязновым у меня в кабинете. Постановление об изменении меры пресечения в отношении Тамары Кантурия будет готово через час.

— Хорошо, Константин, но надо тянуть время. Ты же понимаешь, как только Кантурия выйдет из СИЗО, заложница станет не нужна. Звоните Свимонишвили, тяните, тяните время. Я думаю, что мы на правильном пути. Заложница где-то на территории больницы. Но территория огромная, куча зданий. Поиски могут затянуться. Поэтому главное — успокоить их и тянуть время.

— Хорошо. Будем звонить. Вот, Вячеслав трубку рвет.

— Саша, привет, — послышался характерный баритон Славы. — Как ты?

— Работаем, Слава. Просчитываем варианты.

— Значит, опять Смакаускас?

— Он, Слава.

— Эх, опоздали мы на день с пистолетом.

— Не время сейчас, Вячеслав. Звоните Нино, пудрите мозги любыми способами. В том же духе: разговорчивые депутаты все сидят и сидят.

— Разберемся. Я так понял, что заложница — это попутчица твоя по поезду?

— Да. Все, Слава. Время идет.

— Хорошо. Будем звонить. Удачи вам.

— Спасибо. Турецкий вернулся к столу. Говорил главврач:

— Административный корпус, где висит гобелен, на ночь закрывается. К тому же в вестибюле сидит вахтерша. Второй выход из подвала заколочен. В здании, которое арендуют «Новые технологии», всю ночь горел свет. На всех этажах. Видимо, там работала ночная смена. Вряд ли преступник…

— Спасибо, Михаил Валерианович, — перебил его Гоголев. — Я полагаю, следует построить осмотр помещений следующим образом: должны быть задействованы сразу три группы, досматривающие здания. Мы можем производить осмотр под видом сантехников. Как раз отопительные сезон начинается. Проверка отопительной системы. В каждой нашей группе должен быть человек из вашего подразделения, Вардан Вазгенович. Чтобы люди видели знакомые лица. В первую очередь досматриваем административный корпус, строящиеся корпуса, те, что на ремонте, и корпус, где работает Денисова. Преступник мог взять ее уже в вестибюле здания. Досматриваются подвалы и чердаки. Я так понял, Вардан Вазгенович, что вновь строящиеся корпуса — самые высокие?

— Да, — ответил Мирзоян. — Оба дома — девятиэтажки. Гоголев с Турецким снова склонились над схемой.

— Я думаю, снайпера надо сажать на эту крышу, — Гоголев ткнул в один из квадратиков-девятиэтажек. Турецкий кивнул. — Вардан Вазгенович, соберите своих людей. Нам потребуются три человека. Всем будут выданы бронежилеты.

— Я тоже пойду! — храбро выпятил грудь Мирзоян.

— Хорошо. Александр Борисович, вы согласны с планом действий? — официально обратился к Турецкому Гоголев. Саша кивнул. Он был рад, что рядом высокопрофессиональный оперативник. — Вам… — продолжил Гоголев.

— Мне, — перебил его Турецкий, — придется сидеть здесь. Координировать, так сказать, действия. Принимать поступающую информацию. Ограждать Михаила Валериановича от контактов с сотрудниками. Главврач удивленно поднял брови и густо покраснел.

— Не обижайтесь. Ваши сотрудники уже знают о исчезновении Денисовой. Любое непродуманное слово может стоить ей жизни. Люди ведь общаются между собой. Есть телефоны и так далее. Повторяю еще раз — вся операция проводится под видом проверки теплокоммуникаций в преддверии начала отопительного сезона. Ну что, Виктор Петрович? Кажется, все? Гоголев кивнул, глянул на часы.

— Начинаем через пятнадцать минут. В девять ноль-ноль, — сказал он.

Нино Свимонишвили бесцельно бродила по пустой квартире. Сергей ушел на работу. Следовало сохранять видимость спокойствия. Вано еще два дня назад сообщил, что уезжает к другу на дачу.

— Я не в силах выносить эту обстановку в доме, — сказал он матери, отводя глаза.

— Конечно, поезжай, — через силу улыбнулась Нино. — Только адрес оставь. Вдруг ищейкам что-нибудь понадобится. Все-таки мы находимся под подпиской о невыезде. Она еще раз улыбнулась и провела рукой по густым волосам сына. Вано отстранился.

«Он обижается на меня, — думала о сыне Нино. — Действительно, я мало уделяю ему внимания сейчас. Но должен же он понимать, в каком положении Тамрико. Он может уехать за город, а ее жизненное пространство ограничено камерой. В конце концов, она его сестра, он должен сострадать».

Нино все бродила по квартире, трогая вазы, безделушки. Она все ходила, ходила по квартире. Было девять утра. Зазвенел телефон. Нино бросилась к нему, схватила трубку.

— Нина Вахтанговна? — спросил мужской голос, который она тотчас узнала.

— Да, — выдохнула в трубку женщина.

— Это Грязнов. Смакаускас поставил нам слишком жесткие условия, — без предисловий начал Вячеслав. — Дело находится на контроле у генерального прокурора. В данный момент прокурор занят с депутатами Госдумы.

— О чем вы говорите? — как бы не поняла Нино.

— Я говорю о похищении женщины, которое организовал ваш телохранитель. Вы, понятно, ничего не знаете, — усмехнулся Вячеслав.

— Не знаю, — жестко ответила Нино. — Если организовано какое-то похищение, то и ищите то, что похищено. Почему вы звоните мне?

— Мы, конечно, ищем. Смешно было бы вас обманывать. Но к сожалению, шансов найти похищенное, как вы выразились, в таком большом городе, как Петербург, мало. А уж в пределах одного дня и вовсе невероятно. Поэтому я прошу вас сохранять спокойствие. Думаю, где-нибудь к тринадцати-четырнадцати часам решится вопрос об освобождении Кантурия из-под стражи. В соответствии с ходатайством, заявленным ее адвокатом. Мы позвоним вам тотчас же, как дело решится. Но пока оно не решилось, я прошу вас связаться со Смакаускасом. Чтобы он не порол горячки. Наши люди из Петербурга звонили ему. Тамара Кантурия будет выпущена из СИЗО только после того, как похищенная женщина скажет в трубку, что она жива. Если у Альгериса сдадут нервы раньше и с женщиной что-либо случится… Мало того что Кантурия останется там, где сидит. Мы возьмем и вас.

— Интересно за что? — прошипела Нино. — Я понятия не имею, где Альгерис. Он исчез. Если он кого-то похитил, это его личная инициатива. Я не имею к этому отношения. Но если это так, что ж, значит, еще остались настоящие мужчины, способные защитить женщину!

— Похитив другую женщину? — перебил ее Вячеслав. — Сейчас не время для дискуссий, — явно сдерживал он себя. — Я сказал то, что сказал. И прошу вас принять мои слова к сведению.

В трубке раздались короткие гудки. Нино вышла на кухню. Мерно капала вода из крана. Этот звук очень раздражал Нино. Она подошла к раковине и изо всех сил закрутила кран.

Мерно капала вода. Где-то в другом углу подвала явно подтекала какая-то труба. Наташа вспомнила, что есть такая китайская пытка — жертве на голову падают капли воды. Никакой боли. Просто капает вода. Кап… Кап… Кап… Говорят, от этого очень быстро сходят с ума. Похоже! Надо разговаривать. О чем угодно, лишь бы не слышать звука падающих капель. Она опять посмотрела на сидящего напротив мужчину. Он дремал. Даже всхрапнул.

«Конечно. Устал, бедняжка, — со злостью думала Наташа. — Караулил ее всю ночь в кустах. Жаль, что не зима на дворе». Кап… Кап… Кап…

Наташа посмотрела на часы. Десять утра. В ее распоряжении два часа жизни. Если ее не найдут.

Саша понял ее слова. На это ясно указала интонация его голоса. Но ведь она сказала только то, что смогла сказать. Больница огромная. Более двадцати зданий. Конечно, они начнут искать ее с главного корпуса, где висит гобелен с собакой. Потом пойдут по пустым корпусам — строящимся или ремонтирующимся. Так поступила бы она на их месте. Успеют ли они добраться сюда до двенадцати? И что будет, когда доберутся? Может, этот боров здоровенный вообще проспит все на свете? Нет, так только в кино бывает. Вернее, бывало раньше. В каких-нибудь послевоенных фильмах про советских разведчиков. Вот там действительно глупый немец мог проспать все бесстрашные действия красивого советского разведчика. А этот не проспит… Наташа посмотрела на спящего Альгериса, на лежащий на столике-доске пистолет. И отвернулась. Надо чем-то себя отвлечь… Стихи, что ли, читать… И она начала тихонько шептать первое же, что вспомнилось из Бродского.

шептала Наташа. Но когда она дошла до заключительных слов:

к глазам Наташи подступили слезы.

Нет, надо что-нибудь элегическое, приказала она себе. Ну вот это:

Но и в этом прелестном «Письме римскому другу» были очень грустные строки:

Нет, так нельзя. Эдак я разревусь сейчас белугой, подумала Наташа. Нужно вспомнить что-нибудь веселое, незатейливое. Вот хоть из Левитанского:

Но память тут же подсовывала другие строки этого поэта:

— Мне больно! — тихо сказала Наташа, дернув затекшей прикованной рукой. Звякнули наручники. Альгерис открыл глаза.

— Что? — вскинулся он.

— Рука затекла, — зло сказала Наташа.

Мужчина поднялся, подошел к ней. Прижав женщину коленями к стене, ловко снял наручники, защелкнул их на другой руке. Вернулся к столику, налил воды.

— Пить хочешь? — спросил он Наташу.

Она кивнула. Альгерис наполнил второй стаканчик, подал Наташе. Она растерла затекшую руку, взяла стакан.

— Бедняжка! — насмешливо пожалел ее Альгерис. — Не надо связываться с кем ни попадя.

— Это с кем же?

— Со следаком этим, Турецким. Не попался бы он на твоем пути, и была бы жива-здорова. Прожила бы лет семьдесят. А то и восемьдесят. До той самой беспомощной старости.

Странно, мысль о том, что виновник ее бед — Саша, ни разу не пришла Наташе в голову.

— Чем же он тебе так помешал? — спросила она.

— Лезет куда не надо. А ведь я предупреждал: не суйся, опасно для жизни! Альгерис вытряхнул из пачки сигарету:

— Хочешь?

— Давай, — согласилась Наташа. Надо было как-то заполнять время, чтобы не смотреть на маленькое, под самым потолком, подвальное окошко.

Альгерис протянул ей сигарету, дал прикурить. Закурил сам, уселся на стул, глядя на Наташу.

— Зачем он к тебе приходил-то? В любви, что ли, объяснялся? Ох, обхохочешься!

— Приходил на больных посмотреть, — с ненавистью глядя на мужчину, ответила Наташа. — У меня наркоманы в отделении, ему нужно было зачем-то. Альгерис расхохотался.

— В чем дело? — подняв бровь, спросила женщина. — Я сказала что-нибудь смешное? Смакаускас наконец отсмеялся.

— Ладно, ты все равно не жилец, можно рассказать. Лабораторию твой следак ищет. Подпольную лабораторию. Где производится наркотик. Очень сильный наркотик. И очень дорогой. Его покупают очень богатые люди. И очень высокого положения. Даже некоторые кремлевские господа. А лаборатория под этой крышей расположена. В этом самом корпусе. Вот мне и смешно. Ходил твой следователь рядом, просто руку протяни. Но ничего не видел, кроме твоих прекрасных глаз. И не увидит, — серьезно добавил он. — Ни глаз твоих, ни лаборатории. Каждому свое.

Наташа опустила ресницы, глубоко затянулась. Очень важно сохранить равнодушное лицо.

— А согласись, вот ведь ирония судьбы: лаборатория по производству наркотиков находится рядом с наркоманами. Если бы больные твои знали, они бы это здание штурмом взяли. — Он опять рассмеялся.

— Смешно, — сухо ответила Наташа.

— Вот и посмейся, пока жива, — резко оборвал смех Альгерис.

Больница все так же жила своей жизнью. Разве что нынешний день был пасмурным, в отличие от вчерашнего. Впрочем, пасмурные дни — это норма для города. Можно сказать, что предыдущий день был солнечным, в отличие от большинства других. Тем более на дворе осень. Скоро начнется полярная ночь — так можно охарактеризовать период от ноября до марта. Пора бы отопление дать! А то пользуются власти теплой осенью, экономят, как всегда, на людях. Да вот и Мирзоян ходит по двору от одного здания к другому. С ним сантехники. Да вон еще две бригады. Тоже с разводными ключами, чемоданчиками для инструментов.

За снующими по двору рабочими наблюдала врач-лаборант со второго этажа лабораторного корпуса. Она ожидала, когда внесенный на красивую пластиковую планшетку реактив окрасит комплекс «антиген — антитело». Собственно, людям, чью кровь она сегодня исследовала, было абсолютно не интересно, что это за комплекс такой. Им гораздо важнее было знать, есть у них сифилис или нет. В ожидании ответа на этот вопрос и смотрела в окно Дина Григорьевна.

— Алла Владимировна, — окликнула она свою лаборантку, миниатюрную женщину средних лет, — скоро включат отопление!

— Это вы на «плашке» увидели? — поинтересовалась Алла Владимировна.

— Нет. Вижу во дворе Мирзояна с сопровождающими его похмельными лицами.

Если бы Гоголев услышал эту характеристику, он жутко бы обиделся. Так как с Варданом Вазгеновичем вышагивал именно он.

— Суворова, вы лучше на планшетку смотрите, а не на пьяных мужиков, — посоветовала доктору Алла Владимировна. Их связывали уже лет двадцать прекрасных служебных и неслужебных отношений, и лаборант могла себе позволить некоторую вольность в отношении доктора. Тем более что Дина Григорьевна была очень поэтической натурой и могла долго созерцать движение падающего с клена желто-зелено-красного листа, совершенно забыв о сифилисе и вспоминая подходящие к случаю строки Блока или Ахматовой.

— Странно как-то, — меланхолично ответила Суворова. — Что-то они сразу с двух сторон отопление проверяют. Мирзоян в центральную дверь десятого корпуса вошел. А похмельный мужик с другой стороны здания встал. Зачем он там стоит? Что ему нужно? — вслух задумалась Дина Григорьевна.

— Суворова, скоро ответы давать. Уже одиннадцать. Вы ведь реакцию проспите!

Дина Григорьевна, встряхнувшись, посмотрела на планшетку. Оттуда сиял желтым цветом светофора отчетливый неутешительный диагноз.

— Ну вот, еще одним сифилитиком в городе больше, — меланхолично отметила вслух Дина Григорьевна, следя карими глазами за плавным движением кленового листа за окном.

…Зазвонил телефон. Альгерис взял трубку. Наташа услышала гортанную речь. Говорила женщина. Говорила громко и взволнованно. Наташа ничего не понимала, но волнение женщины ясно ощущала. Кажется, это грузинский, подумала Наташа. В их отделении лежало много грузин, она часто слышала эту речь. Вот она произнесла: «Ара, ара…» — это по-грузински «нет, нет», вспомнила Наташа. Потом Альгерис что-то ответил ей. Очень тихо, Наташа не разобрала. Смотрел Альгерис при этих словах на нее. Значит, речь о ней. Но более всего ее поразил его голос. Ласковый, нежный голос. Словно это и не он говорил. Наконец разговор был окончен.

— Жена звонила? — поинтересовалась Наташа.

— Я тебе уже говорил, что не женат. — Он положил трубку на доску, задумался. — А твой Ромео что-то давно не звонит. Забыл, что ли, тебя?

— Видимо, занят выполнением твоих условий, — пожала плечами Наташа. — Ты ведь за какую-то женщину просил. Это она и звонила?

— Дура ты, хоть и умная. Кто же из СИЗО звонит? Нет, это другая женщина звонила.

— Так ты любитель женщин? — усмехнулась Наталья. Надо было разговаривать. Отвлекать себя, да и его.

— Я? — Альгерис недобро усмехнулся. — Я ненавижу женщин. Одна молодая сучка посадила меня в свое время на восемь лет.

— И теперь ты мстишь всем остальным? — предположила Наташа. — Благородный, так сказать, мститель!

— Нет, теперь уже не мщу. Хотя был и такой период в моей жизни. А теперь я думаю: что ни делается — все к лучшему. Не было бы отсидки, жизнь сложилась бы по-другому. И я не узнал бы Нино. Нино. Это имя он произносил во время раз говора.

— Ты ее любишь? — тихо спросила Наташа. Альгерис вскинул голову, посмотрел на женщину.

— Я не употребляю таких слов. Но знаю, что отдам за нее все, включая жизнь. Знаю точно. Он уставился в окно.

— Чем же она такая особенная? — спросила Наташа, чтобы отвести его взгляд от неяркого света, проникавшего в помещение сквозь маленький четырехугольник. «Сегодня пасмурно», — почему-то отметила она.

— Всем, — лаконично ответил мужчина. — Она просто особенная, единственная и так далее. Он наконец перевел взгляд на Наташу.

— Все остальные женщины или подлые твари, или страшные дуры. Бывает и то и другое в одном лице.

— Вот как?

— Да, так. Уж поверь мне. Когда мне предстоит какое-либо дело и в качестве фигуранта, выражаясь языком твоего следака, в нем задействована женщина, я заранее уверен в успехе. Да вот взять тебя, к примеру. Ты же мне поверила. Ах, человек умирает… Обхохочешься.

— Я врач, — пожала плечами Наташа, — и обязана помогать больным. Я между прочим клятву давала. Гиппократа, если ты о таком слышал.

— Слышал, слышал. И что, если бы жива осталась, снова побежала бы с незнакомым мужчиной неизвестно кому помощь оказывать?

— Это некорректный вопрос, — опять пожала плечами Наташа. — Спрашивать приговоренного, что бы он делал, если бы остался в живых? Сейчас я тебе отвечу — нет, не побежала бы. Но если бы осталась жива, может быть, побежала бы и в другой раз.

— Ты не останешься жива, так что не мучайся сомнениями, — утешил ее Смакаускас. — Ладно, расскажу тебе еще одну историю. Время у нас есть, — он глянул на часы. — Дело было так. Нужно было внедрить человека в один обменный пункт. По обмену валюты. Обменник этот располагался на территории некоего заведения. И должны были в том обменнике торговать нашим препаратом. Тем, что наверху делается. — Он ткнул пальцем в потолок. — Я знакомлюсь с молодой бабой. Подвожу ее на машине. В машине легче всего знакомиться. Пока едешь, расспросишь, что да как. Замужем, не замужем. Короче, катал я разных баб недели две. Потом попалась эта. Одета плохо. Выясняю, что муж бросил, сама сидит без зарплаты. Ребенок маленький. Дальше — дело техники. Беру телефон. Начинаю встречаться. Привожу ее к себе на квартиру. Шампанское, цветы, постель. Баба влюбляется как кошка мартовская. Потом уговариваю поступить на работу в этот обменник. Говорю, что торговать придется кое-чем запрещенным. Баба, между прочим, учителка. Должна сеять разумное, доброе, вечное. Но она соглашается.

— Ей ведь надо ребенка кормить, — не удержалась Наташа.

— Уже не надо, это уже не ее забота, — усмехнулся Альгерис. — Это я к чему? Казалось бы, образованный человек, грамотный, газеты читает. Вернее, читала. Но поверила, что ей просто за красивые глаза будут бешеные деньги платить. Ну и что? Платили два месяца. А потом в заведении — облава. Нагрянули менты, целая пропасть. Баба заперлась в своем обменнике, сидит — ни гугу. А дальше начинается самое смешное. У меня ключи от ее каморки. Я вхожу, делаю ей знак, чтобы молчала. Эта дура кидается мне на шею. Обнимает… То есть она решила, что я во время облавы только для того и пришел к ней, чтобы слиться в экстазе. — Альгерис рассмеялся. — Даже не обратила внимания, что я в перчатках.

— И что? — Наташа не спускала с него глаз.

— И то. Прямо во время этих объятий я и вкатил ей полный шприц наркоты. Вот сюда, в плечевую вену, — он поднял руку, указывая, куда всадил шприц. — А ты говоришь…

— Да ты герой, — усмехнулась Наташа.

— Помалкивай, — огрызнулся Альгерис, но тут же снова рассмеялся: — Зато какая красивая смерть! В объятиях любимого человека! Послушай, а может, тебя тоже так убить?

— Нет уж, лучше застрели, — серьезно ответила женщина.

В одиннадцать десять кабинет главного врача был заполнен людьми. Самого Михаила Валериановича попросили переждать где-нибудь в другом помещении. Главный врач возмущенно поднял плечи, но вышел.

— Итак, — начал Турецкий, — осталось два корпуса: оба сданы в аренду. Ближе всех к ограде и второму выходу из больницы — корпус, что занимает АОЗТ. Наружное наблюдение показало, что на улице, куда выходят вторые ворота, с самого начала наблюдения стоит синяя «вольво». Номера на машине питерские. Но эта машина — единственная, к которой уже почти четыре часа никто не подходит. Сотрудники больницы ставят свои машины с другой стороны, у главного входа в больницу. Можно полагать, что это машина преступника. Если он рассчитывает в случае опасности воспользоваться автомобилем, логичнее схорониться в ближайшем к выходу корпусе — это корпус, арендуемый АОЗТ. «Новые технологии»? — так оно называется, Вардан Вазгенович?

Мирзоян, страшно гордый, что ему разрешено присутствовать при обсуждении, важно кивнул.

— Хотя в корпусе, где обосновалась строительная фирма, меньше народу. Строители ведь собираются с утра и затем расходятся по объектам.

— Да они у нас и строят на территории. Наши подрядчики.

— Вот что, вы позвоните-ка в тот корпус, Вардан Вазгенович, — может, там и нет никого?

Мирзоян снял трубку белого директорского телефона, набрал номер, включил громкую связь.

— Валентин? — спросил он.

— Вардан Вазгенович! — радостно отозвался молодой голос. — На ловца и зверь бежит!

— А что такое? — стрельнув черными глазками в Турецкого, спросил Мирзоян.

— Да я вам все утро в кабинет названиваю, а вас нет. И ни единого сантехника на месте. Говорят, вы по территории ходите, а вас не поймать. Только что был и ушел. И так во всех отделениях говорят. Я уж всю больницу обзвонил. Турецкий выразительно посмотрел на часы. Мирзоян кивнул.

— Что случилось-то?

— Да труба у нас в подвале лопнула. Малярши за краской спустились, а там весь пол в воде. По щиколотку.

— Когда они спускались?

— Да около девяти. Я и сам там только что был.

— Хорошо, Валя, разберемся, — оборвал разговор армянин и положил трубку.

— Значит, они в АОЗТ, — переглянувшись с Турецким, сказал Гоголев. — У нас осталось тридцать минут.

— Я буду звонить Альгерису, а ты командуй, — кинул Турецкий Гоголеву и ушел во вторую, маленькую комнату, соединявшуюся с кабинетом дверью. Она служила главврачу комнатой отдыха. Александр плотно закрыл за собой двери.

— Думаю, снайпера надо переместить на эту пятиэтажку, — указал Виктор Петрович одному из оперативников. — Смотри, пятиэтажка ближе к корпусу АОЗТ. И хорошо просматриваются задние ворота. Давай команду Руслану, чтобы перебирался, и укажи объект наблюдения. Мужчина кивнул, вытащил рацию, отдал соответствующую команду.

— Второго снайпера посадим на крышу бензоколонки. Вот она, почти напротив ворот, бензоколонка «Нэст». В кабинет вернулся Турецкий.

— Альгериса надо выкуривать из подвала. Он прекрасный стрелок и абсолютно беспощаден.

— Я так и думаю, Саша, — согласился Гоголев. — Смотри, они выходят через вторые двери подвала. Он поведет женщину к воротам. — Распорядитесь, чтобы ворота закрыли для прохода, — кивнул он Мирзояну. Тот пулей выкатился из кабинета, но вскоре вернулся. — В вахтерку сяду я. Отвлеку Смакаускаса разговорами. Вы, ребята, — он кивнул еще троим из своей команды, — идете в корпус. Все так же под видом сантехников. Застряньте у входа в здание, шумите, гремите погромче. Он должен вас услышать. А вы, Вардан Вазгенович, вас я попрошу подняться на второй этаж, туда, где работают люди. Вас все в больнице знают. Вы подозрений вызвать не должны. Наверху не должно быть опасно.

Мирзоян выпятил грудь, которую под пиджаком защищал бронежилет, едва сходившийся на весьма заметном брюшке.

— Я готов рисковать, Виктор Петрович! — сверкнул он черными глазами.

— Тебе, Александр, придется оставаться здесь. Смакаускас знает тебя в лицо.

— К сожалению, — угрюмо бросил Турецкий. В эту минуту по рации поступило сообщение, что снайперы заняли точки наблюдения.

— Снайперы-то не подведут? Надо постараться убрать его до того, как он достигнет своей машины. Там довольно часто подъезжают автомобили на заправку. Могут быть осложнения. И прикрыться машиной ему легче.

— Мой снайпер, тот, что на пятиэтажке сидит, попадает одним выстрелом под основание черепа.

— А его фамилия не Тягунов случайно? — усмехнулся Турецкий ¹⁰.

— Нет, его фамилия Далаватов. Он чеченец, представь себе. Хотя уже лет пятнадцать в Питере живет.

— Это вселяет надежду, — еще раз усмехнулся Турецкий. На самом деле он очень нервничал. Альгерис ничего не ответил вразумительного. Наташа держится молодцом. Но чем все это кончится? «Помоги нам, Господи!» — наверное, впервые в жизни помолился Александр Борисович.

— Ну что ж, через десять минут надо начинать. Жди, Саша, — хлопнул Виктор Турецкого по плечу.

— Да уж ждать и догонять — хуже нет, — проворчал Турецкий поговоркой Грязнова. Через пять минут он услышал в рации голос Гоголева:

— Объявляется пятиминутная готовность. И еще через пять минут:

— Начали! Сантехники пошли к зданию!

— А вот и он! — воскликнул Альгерис, глянув на пейджер. — Твой Ромео! Он взял радиотрубку, набрал номер телефона.

— Смакаускас? — тут же послышался голос Турецкого. — Кантурия будет выпущена из СИЗО в тринадцать ноль-ноль.

— Это поздно, — ответил Альгерис.

— Раньше не получится, — жестко отреагировал Турецкий.

— Ну, значит, Наталья Николаевна падет смертью храбрых ровно в полдень, — подмигнул Наташе Альгерис.

— Никуда она не падет. Ты подождешь. Раньше не получается. Но ровно в тринадцать Нина Вахтанговна будет встречать Тамару у «Матросской тишины». Если ты сваляешь дурака, их встреча не состоится. Это все, что я могу тебе обещать. Дай трубку Наташе.

Наташа опять-таки не слышала, что говорится в трубку. Альгерис заслонял ее рукой. Из реплик своего похитителя она поняла, что Турецкий просит отсрочки. Они не могут ее найти! Наташа зажмурилась, поставила себя на место Александра. Конечно! Он боится за нее, он каждую минуту боится за нее. И это ему мешает. Думать. Действовать хладнокровно. Альгерис протянул трубку в ее сторону, не приближаясь к ней.

— Ну скажи что-нибудь. Спой, ласточка, спой.

— Нас не надо жалеть, ведь и мы никого б не жалели… — громко произнесла Наташа. Альгерис отключил трубку, удивленно посмотрел на женщину.

— Тебе бы со сцены стихи читать, а не в подвале сидеть, — усмехнулся он. Наташа замолчала. Перевела дыхание, посмотрела на часы. Одиннадцать тридцать.

Они замолчали. Говорить уже не хотелось. Наташа столько услышала от этого страшного человека, что больше не могла его слушать. Кап… Кап… Кап… Мерные капли опять нарушили тишину подвала.

Затекла спина. Затекла уже другая рука, прикованная к трубе. Она поерзала на своем жестком ложе, растерла свободной рукой поясницу.

— Надоело сидеть? — опять усмехнулся Альгерис. — Немного осталось. — Он посмотрел на свои часы. — А может, тебе в туалет надо? — еще шире осклабился он. «А это мысль, — подумала Наташа. — Может, снимет наручник?»

Она кивнула. Но в этот момент в мерное капанье ворвались посторонние звуки. За дверью подвала (но выше, видимо, у входа в дом) слышался громкий мужской разговор. Альгерис тут же подобрался словно зверь. В один миг он метнулся к женщине, сорвал шарф с ее шеи, сжимая ее горло. Наташа невольно открыла рот, чтобы глотнуть воздуха. В ту же секунду рот ее был перетянут шелковым шарфом, который Альгерис завязал на ее затылке. Затем он в одно мгновение отцепил наручник от трубы и, схватив вторую руку женщины, сковал обе руки.

— Сиди и не рыпайся, — очень тихо произнес Смакаускас, глядя ей прямо в глаза. Он на цыпочках прошел к двери, приник к ней.

— Да здесь надо всю батарею менять. Слышь, Григорий?! — крикнули из-за двери. Но не рядом. Все так же сверху. — Куда весь чемодан-то уволок с инструментом? Да надо Кольке позвонить, чтобы батарею новую приволок, — продолжал кричать мужчина. Ему что-то отвечал другой. Но слов было не разобрать. Потом послышались удары по трубам, которые гулко отзывались в подвале. Заверещал телефон. Альгерис схватил трубку, услышал в ней голос Ильича.

— Что происходит в здании? — зашипел Альгерис.

— Пришли проверять трубы. Перед включением отопления, — очень тихо зашептал в трубку Ильич.

— Это что, облава?

— Нет, нет, — уверенно ответил Ильич. — Ходит главный инженер больницы. Я его знаю. С ним два сантехника. Но он сказал, что они пойдут смотреть подвал.

— Запрети им! — зарычал Смакаускас.

— Ты в своем уме? Как я могу запретить? Я ведь не хозяин здесь.

— Ну… Задержи их наверху под любым предлогом. Скажи — сортир течет или еще что-нибудь. Задержи на пятнадцать минут. Понял? — грозно произнес он.

— Понял. Один из сантехников у входа с батареей возится. Да вот к нему еще один подгреб. Батарею в руках тащит. Я в окно вижу.

— Делай что хочешь, но чтобы пятнадцать минут у меня были! Иначе вторая пуля твоя! «А первая?» — подумала Наташа, и липкий ужас опять разлился по всему ее телу.

Альгерис злобно глянул на нее. Взял «беретту», задумчиво тряхнул ее на ладони, взвел курок. Наташа зажмурилась. Но выстрела не было. Мужчина поставил «беретту» на предохранитель, положил пистолет на доску-столик и начал щелкать кнопками радиотрубки.

— Нино, — тихо проронил он, — как у тебя?

— Я собираюсь ехать за Тамрико! — радостным голосом отозвалась Нина Вахтанговна. — Звонил замгенпрокурора Меркулов. Он сказал, что в час дня она выйдет. Предложил привезти ее сюда. Я отказалась. Ты — молодец!

— Пусть выпустят раньше! — приказал Альгерис.

— Раньше не получается. Все согласовано на тринадцать, — начала заводиться Нино. — Подержи бабу еще час! Я требую! Я прошу тебя, — умоляюще сказала она, — иначе все сорвется. Тамрико не отдадут.

Альгерис сунул трубку в карман. Посмотрел на пленницу. Она отвернулась к окну. По щеке ее текла слеза.

— Ну вот что, — решил наконец он, подходя к Наташе и присев перед ней. — Мы сейчас выйдем отсюда. Будем идти в обнимку. Ты будешь под моим прицелом. Мы должны выйти из ворот и сесть в машину. Это рядом. Три минуты ходу. Чуть рыпнешься, застрелю. Ты уже меня знаешь… Наташа всхлипнула, сжала губы.

— Нет, так не пойдет, — задумчиво проговорил Альгерис. Он быстро подошел к столику, разбил ампулу, вскрыл упаковку со шприцем, набрал в него желтоватую жидкость.

— Давай руку! — приказал он Наташе, схватив ее за руку. Та в ужасе задергалась, мотая головой.

— Дура! Я сейчас убивать тебя не собираюсь, мне выйти с тобой надо.

Все это он говорил скорее для себя, поскольку Наташа, придавленная к стене его могучим телом, не могла сопротивляться. Найдя вену, он пережал ее руку выше места укола. Другой — ловко всадил шприц, ослабил хватку. Жидкость потекла в вену.

— Они выходят, — послышался в рации голос Руслана.

— Хорошо, Руслан. Веди его. Главное — не дать ему дойти до машины.

Вышедшая с дальней стороны здания пара представляла собой довольно странное зрелище. Приличного вида женщина в светлом плаще медленно шла к воротам больницы, то и дело спотыкаясь и покачиваясь. Лицо ее озаряла странная улыбка. Ее тесно прижимал к себе шедший рядом мужчина. Одна его рука была просунута под плащ женщины. Можно было подумать, что он хочет явственнее ощущать тело возлюбленной. Другой рукой мужчина крепко держал даму за руку выше локтя. Он то и дело что-то шептал ей на ухо. Видимо, какие-нибудь нежности. Дама все продолжала улыбаться. Вообще, можно было подумать, что парочка развлекалась в подвале, из которого они вылезли. Что и предположила смотревшая на них со второго этажа одна из сотрудниц лаборатории.

— Совсем обнаглели! — в сердцах бросила она в спину идущим. Будто они могли ее слышать через запертое окно. — Среди бела дня, прямо в подвале! Баба еще и пьяная к тому же. А со спины — приличная. Плащ хороший. А качается как последний извозчик! Тьфу!

Покачивания Наташи очень мешали Руслану. Альгерис, шедший как бы сзади, поскольку держал одной рукой спутницу, а другой — пистолет у ее спины, в оптическом прицеле СВД лишь на полголовы был левее каштановых Наташиных волос. Женщина постоянно качалась, и голова мужчины тоже перемещалась в перекрестке линий прицела. Руслан все старался совместить его белесый затылок с нужной снайперу точкой.

Пара подошла к воротам больницы. Альгерис глянул на калитку и остолбенел. Всегда открытая для людей металлическая калитка была закрыта.

— Откройте ворота, — крикнул он, останавливаясь прямо перед решетчатой дверцей.

— Главврач велел закрыть. А то с заправки люди в больницу шастают. Вон кражи начались, — сварливо говорил кто-то из будки.

— Слышь, мужик, я тебя по-хорошему прошу. Видишь, женщине плохо? А у меня вон машина в двух шагах. Что же мне, ее через весь двор обратно вести? Наташа продолжала качаться.

— А ты давай сюда ее. Может, ей врач нужен?

Альгерис обернулся. Вокруг никого не было. Эта часть территории была самой дальней и пустынной.

— Хорошо, — согласился вдруг он. — Выйди помоги мне. А то она уж падает, мне не удержать.

Из вахтерки показался мужчина. Альгерис одним движением швырнул Наташу вперед, на ограду, направил пистолет на Гоголева. И вдруг дернулся, рука его чуть опустилась. Раздался выстрел, и Гоголев рухнул на колени, ухватившись за стремительно набухавший кровью рукав. Но взгляд Виктора Петровича был устремлен на Смакаускаса, который, чуть качнувшись на крепких ногах, рухнул вперед, подмяв под себя сползавшую по решетке Наташу.

Через минуту со всех сторон к ним бежали люди. Спецназовцы в камуфляже, отсидевшие четыре часа в засаде вокруг здания. Бывшие «сантехники». Из помещения расположенной напротив ворот бензоколонки выскочил Турецкий, неизвестно откуда там взявшийся. Гоголев и Наташа находились в вахтерке. Виктору кто-то из спецназовцев уже перехватывал раненую руку жгутом. Наташа сидела на топчане. Плащ ее был в крови. Она улыбалась, глядя на окружавших и тормошивших ее людей широкими зрачками, делавшими ее серые глаза почти черными.

— Как вы? — вскричал Турецкий, влетая в вахтерку.

— Я нормально, — ответил Виктор. — Пуля насквозь прошла. А Наталью он, гад, обколол чем-то.

— Наташа, Наташа, как ты? Ты прости меня, — бросился к ней Александр. — Это все из-за меня.

Наташа нахмурилась. Посмотрела на Турецкого. Поджала губы, словно сердилась. Даже отвернулась к окну. Александр растерянно замолчал.

— Лаборатория, — наконец вспомнила она. — Лаборатория, которую ты ищешь. Она в том же здании.

Сергей Николаевич Висницкий сидел в рабочем кабинете. Он ничего не делал. Ничего не хотелось. Даже длинноногой секретарши, уже заглядывавшей пару раз в дверь.

— Пошла! — рявкнул он, когда ее остренький носик опять возник в дверях. Носик всхлипнул и исчез.

«Все к чертям собачьим рушится, а тут еще мокрощелка эта! — в сердцах думал он. — Да еще и среди бела дня!» Часы как раз пропикали полдень. Сергей задумчиво посмотрел в окно.

Тамрико засела прочно. Слава Богу, что она молчит. Слава Богу! Но Нино на этой почве просто рехнулась! Чего стоит эта затея с захватом следователя в заложники. Только в воспаленном мозгу могла родиться эта безумная идея! Но попробуй он в тот момент сказать что-нибудь против! Она загрызла бы его в буквальном смысле слова. И кобель ее, Альгерис, помог бы. Утешало только то, что Альгерис сломает шею на этом деле. В этом Сергей не сомневался. Взять «важняка» в заложники, да еще в одиночку! Это не девок шприцами с наркотой приканчивать. И даже не в парадном стрелять. Кстати, менты пистолетик-то нашли. Ищут уже родимого. Так что из Питера Альгерис не вернется, было у Сергея Николаевича такое четкое предчувствие. А он своей интуиции доверял. Но эта же интуиция подсказывала ему, что пора рвать когти. Почему? — спрашивал он себя. С лабораторией все тихо. Он звонит туда каждый день. Есть у него там свой доверенный человек, о котором не знает никто. Даже Вано. Будь какой шорох, сообщил бы. Уезжать без крайней необходимости не хотелось. Разворует все Ильич тот же. Сейчас бы «законсервировать» производство, пока шум не уляжется, а потом по новой… Еще бы годик поработать на «белке» и легализоваться. Статьполитическим деятелем. Выбрать себя в Думу. Войти в партию. Приличную. Например, к Зюганову податься. Есть же у них там коммунист-миллионер. Сергей даже усмехнулся. Он уже забыл, в какой панике находился каких-нибудь три дня назад, когда взяли Тото. Его размышления оборвал голос секретарши.

— Вам какая-то женщина звонит, — сдерживая слезы, сказала она.

— Какая женщина?

— Не знаю. Сказала, из больницы.

Какой больницы? Кто в больнице? Боже, да ведь Илья уже дней пять в больнице. Они все о нем совершенно забыли! Как неприлично! «Скажу, что был в командировке», — лихорадочно придумывал он на ходу.

— Соедини быстренько!

— Сергей Николаевич? — спросил женский голос. — Это врач реанимационного отделения…

— Да, да, — живо откликнулся Сергей Ильич. — Я, видите ли, был в командировке… — начал он.

— Должна сообщить вам тяжелую весть. Ваш брат умер.

— То есть как? — оторопел Сергей. — Он же был средней тяжести.

— Он с самого начала был в тяжелом состоянии. Сегодня ночью развился острый инфаркт. Обширный инфаркт задней стенки миокарда. Мы ничего не смогли сделать. Смерть наступила час назад.

— Что же вы не позвонили? Я бы подключил специалистов! У меня есть самые дорогие препараты! Сергей Николаевич уже забыл, что «был в командировке».

— Вы хоть знаете, где лежал ваш брат? — устало вздохнула женщина.

«Ну да, он лежал в этой…» — вспомнил младший Висницкий престижную клинику, куда госпитализировали брата.

— Простите, я не хотел обидеть, — уже мягче проговорил он. — Просто я потрясен. Это так неожиданно. Неужели ничего нельзя было сделать? Доктор вздохнула, помедлила с ответом:

— Видите ли, он не хотел жить. Это всегда чувствуется. Самые тяжелые больные могут выкарабкаться, если борются за жизнь. А Илья Николаевич не боролся с самого начала. — Она помолчала. — Он оставил вам записку. Когда еще был в сознании. Вам нужно приехать в больницу за свидетельством о смерти. Зайдите в реанимационное отделение. Меня зовут Зоя Сергеевна. Я отдам вам письмо вашего брата.

— Хорошо. Благодарю.

Сергей Николаевич опустил трубку. Нехорошо получилось. Теперь все будут говорить, что он ни разу не навестил брата. А ведь брат — высокое должностное лицо! Конечно, в реанимацию его бы и не пустили, но ведь ни он, ни Нино даже не позвонили в больницу за все эти дни. А все Нино! Это она заморочила всем голову — моя девочка, моя девочка… Вон Иван не выдержал, из дома уехал. Кстати, пора бы ему и вернуться. Уже три дня прошло. Сколько можно сидеть на даче в начале октября? Тем более теперь похоронами надо заниматься. Как это некстати! Вечно Илья все делал не вовремя!

Сергей Николаевич уже поднялся из-за стола, взялся за «дипломат». Телефон опять зазвонил. Но это была его «дельта». Доступная только избранным лицам. Он схватил ее. То, что услышал Сергей Ильич, повергло его в полнейший ужас.

— Что? Что??? — вскричал он, услышав короткое сообщение. Лицо его побелело.

Висницкий заметался по кабинету, бестолково хватая какие-то документы, запихивая бумаги в «дипломат». Схватив плащ, он вылетел из кабинета, едва не сбив с ног секретаршу.

…Нина Вахтанговна просидела в своем «линкольне» у ворот «Матросской тишины» два часа. Она приехала раньше назначенного срока с огромным букетом белых роз. Она сидела в машине, сжимая тонкие пальцы, не отрывая взгляда от дверей, из которых должна была выйти дочь.

«Говорит радиостанция „Маяк“. Московское время тринадцать часов», — сообщил женский голос из портативной магнитолы. Нино напряглась как натянутая струна. Но Тамара не показывалась. Еще пятнадцать невозможно долгих минут она не спускала глаз с дверей. Затем начала звонить. Но все должностные лица — все эти Грязновы, Меркуловы — словно провалились сквозь землю.

Любезнейшие с утра секретарши, ворковавшие сладкими голосами: «Сейчас с вами будет говорить заместитель Генерального прокурора России Константин Дмитриевич Меркулов…» — Или: «Сейчас с вами будет говорить… Вячеслав Иванович Грязнов», — все они оскорбительно равнодушным тоном отвечали ей теперь: «Нет на месте… Вышел… Не известно когда будет…»

Все словно сквозь землю провалились. Даже проклятый адвокатишко, видимо, отключил свою «дельту».

Нина Вахтанговна вышла из машины, направилась к дверям СИЗО. Дежурный сержант объявил ей, что заключенной Тамаре Кантурия мера пресечения не изменена. Все. Нино вернулась в машину, закурила длинную сигарету.

— Домой, — бросила она шоферу.

«Линкольн» рванул с места. Печально качнулись белые розы, любовно уложенные на заднее сиденье автомобиля.

…По квартире метался Сергей. В гостиной стоял чемодан, разинув темно-коричневую пасть.

— Явилась! — кинул он жене, увидев ее в дверях.

— Что происходит? — сухо спросила Нина Вахтанговна, проходя на кухню.

— Что происходит? — Муж кинулся за ней следом. — Твой любовник, твой кретин похитил бабу!

— Знаю, — сдержанно ответила Нино, но глаза ее еще больше потемнели. — Интересно, откуда это знаешь ты, гамахлебуло? Нино стояла у окна.

— Не смей ругаться! — рявкнул Сергей. Он вплотную подошел к жене. — Я не только это знаю. Я знаю, что твой кретин уволок эту бабу в подвал нашей лаборатории! Ты слышишь? Их всех накрыли! Завалено все дело!

— Алгэрыс? — в минуты волнения грузинский акцент Нино заметно усиливался.

— Его кокнули!

Нино оттолкнула мужа, села к кухонному столу, закурила. Длинные пальцы подрагивали.

— Что, и лягушку прохватила простуда? — фиглярствовал Сергей. — Его кокнули, — с удовольствием повторил он, не спуская глаз с окаменевшего лица жены. — Но это еще не все. Ты знаешь, что Вано перевел все деньги с нашего счета за границу, в это чертово Науру? Я только что был в банке. Мы нищие. У нас нет ни копейки. А наш сын сбежал за границу. Слышишь ты, чучхиани? Нино побелела. Глаза ее сузились.

— Что ты сказал? — медленно проговорила она.

— Что слышала! — завизжал Сергей.

— Как ты назвал меня?

Нино поднялась, отодвинула стоящего перед ней мужа. Подошла к раковине, налила воды в стакан. Налила прямо из-под крана, чего никогда не бывало. И стала пить маленькими глотками.

— Я назвал тебя так, как ты заслуживаешь, — грязная. Грязная тварь! — кричал ей в спину Сергей. — Это все из-за тебя! — Он даже ткнул пальцем в ее спину.

— Ну да. Наши победы — это твои победы. А наши поражения — это мои поражения, — словно себе самой сказала она, не оборачиваясь к мужу.

— Да! Да! Твои! — Висницкий словно впал в истерику, и уже ничто не могло остановить его. — Это ты затеяла спасение Тамрико! Тебе плевать на всех, кроме нее! Ты довела до предательства собственного сына! Ты погубила все дело. Ради кого? Ради этой девчонки, твоего незаконнорожденного ребенка, твоего выродка, которого ты нагуляла со своим любовником еще в семнадцать лет. Да об этом знала каждая кутаисская собака! Просто папашу твоего боялись, вот и помалкивали все. Так кто же ты? Чучхиани! Чучхиани чатдахи! Грязная тварь!

Сергей был уверен, что сейчас она бросится на него, вцепится в лицо когтями. Он даже выставил вперед руки. Но жена все так же стояла к нему спиной. Вот как! Оказывается, и этой гордой грузинке можно указать ее место! Обессиленный вспышкой, Висницкий рухнул на стул.

— И я всю жизнь терпел это… — уже тише проговорил он, глядя в стол. — Но теперь этому конец! Ты будешь подчиняться каждому моему слову. Это счастье, что официальный руководитель лаборатории — Ветров. Заметь, это моя идея. Теперь это спасает нам жизнь! Ты что, Нина?

Сергей еще успел увидеть, как длинное лезвие остро отточенного кухонного ножа вонзается в его живот. Потом нестерпимая боль парализовала его. Он лишь безмолвно смотрел в глаза жены, которая молча, тоже не спуская с него глаз, все вонзала и вонзала нож в тело мужа.

…Лишь через несколько минут Нино отступила на шаг, глядя, как размякшим кулем валится на пол окровавленное тело Сергея.

Она подошла к раковине. Вымыла нож, затем руки. Вытерла уже чистое блестящее лезвие. Убрала нож на место. Она больше не смотрела на то место кухни, где расползалась кровавая лужа. Потом Нина Вахтанговна вошла в свою комнату, распахнула окно. Далеко внизу крохотные человечки спешили по своим делам.

«Встать на подоконник, вдохнуть полной грудью воздух и ринуться вниз. Как птица… Интересно, о чем думала Надя, перед тем как шагнуть в пустоту, — подумала Нино, впервые за эти годы вспомнив жену Ильи. — Не знаю, что чувствовала она, а я бы почувствовала освобождение. И ощущение полета». Нина даже подтянулась на руках, стараясь забраться на подоконник.

«Нет, — остановила она себя и захлопнула створки окон. — Было бы слишком большим счастьем разрешить себе этот полет. Я не смогла спасти дочь. Что ж, значит, я должна разделить ее участь. Моя девочка, моя Тамрико…»

Нино еще долго стояла у окна, прислонившись лбом к стеклу. Затем подошла к телефону, набрала номер.

— Это Свимонишвили, — сказала она в трубку.

— Вячеслава Ивановича… — начала было секретарша.

— Соедините меня с Грязновым.

Видимо, голос Нино был столь необычен, что женщина на другом конце провода ответила:

— Хорошо. Подождите минутку. Я попробую.

С двенадцати часов дня инфекционная больница гудела как взбудораженный улей. В каждом отделении заведующие с трудом отгоняли от окон больных, медсестер, даже врачей. Люди, вытянув шеи и отпихивая друг друга, смотрели, как из трехэтажного корпуса вывели высокого, темноволосого молодого человека, отрешенно улыбавшегося крепко державшим его омоновцам.

— Это руководитель АО ихнего, преступного, — авторитетно заявил кто-то из больных.

— Вы что, он же улыбается. Значит, посторонний, — кокетливо ответила ему больная в кудряшках.

— Запредельное торможение, — авторитетно заявила какая-то медсестра.

— Да он пьяный! — опознал знакомые симптомы другой больной.

— Не, обкуренный! — уверенно заявил еще один, лет семнадцати.

— А милиции-то сколько понаехало! — всплеснула руками нянечка.

— А вон парень этот высокий опять к зданию побежал…

— Нашли парня! Это директор ФСБ!

— Все так и бегает то в реанимацию, то в корпус этот.

— Хватит тоже — директор ФСБ! Так, оперативник какой-то.

— Так врачиха-то — заложница, она ж в реанимации. И мент один подстреленный там же.

— Да убило его!

— Ну чего несешь? Я же видел, как его в «скорую» сажали. И докторицу. Вот мужик, что захватил ее, тот точно убитый.

— Никакой он не оперативник! Он из самой Москвы приехал. Мирзоян говорил. Это генеральный прокурор!

— Ну ты, мля, даешь! Телек, что ли, не смотришь? Генеральный прокурор — полный такой мужчина и говорит басом.

— А ты что, с этим разговаривал?

— Глядите, девочки, опять к реанимации побежал. Симпатичный мужчина!

Турецкий действительно до самого вечера бесконечное количество раз пересекал больничный двор. Он следил за работой дежурной оперативно-следственной бригады, вызванной на место происшествия. Уже увезли труп Смакаускаса, действительно убитого одним выстрелом, произведенным под основание черепа. Вовсю шла работа в лаборатории. Пересчитывали коробки с ампулами отравы. Допрашивали перепуганных женщин — сотрудниц.

Потом он несся в реанимацию, где уже знакомый ему по больничному кафе здоровяк, он же гениальный врач, приказывал выдать Турецкому халат и проводил его в отделение.

Наташа и Гоголев находились в соседних боксах. Гоголеву переливали кровь. Возле Наташиного изголовья стояла капельница.

— Ну как ты? — спрашивал Турецкий Наташу. Он и не заметил, когда они перешли на «ты».

— Нормально, — слабо улыбалась Наташа. — А ты?

— Ну как ты? — спрашивал Турецкий Гоголева.

— Я нормально, — бодро отвечал тот. — А ты? Тьфу ты, как сговорились оба!

— Ну как они? — спрашивал тогда Турецкий у гениального доктора.

— Пациент скорее жив, чем мертв. Причем оба, — невозмутимо отвечал доктор.

Александр снова бежал к трехэтажному корпусу. Разглядывал ультрасовременное оборудование лаборатории. И высокого бледного молодого мужчину, ее руководителя.

Ветров был абсолютно неконтактен. Он не отвечал ни на один вопрос, выискивая глазами лысого человека с прищуренным взглядом. Технолога Владимира Ивановича, как называли его сотрудницы. Лысого взяли через час на выезде из города. Об этом Турецкому сообщили по рации.

Ближе к шести вечера первые необходимые мероприятия были завершены. Двери лаборатории опечатали. Разъехались «воронки», увозя задержанных. Саша снова оказался в реанимации.

— Ну что? — опять спросил он завотделением. Мужчина сидел в кабинете, крутя телефонный диск.

— Ну все, — невозмутимо ответил тот. — Гоголеву мы первую помощь оказали. Ранение, к счастью, сквозное, повреждены только мягкие ткани. Обработали рану, перелили кровь. И достаточно. Пусть его в ведомственной больнице наблюдают. А у нас все же инфекционная, сами понимаете. Еще подхватит тут заразу какую. Это я шучу. За ним уже машина приехала.

— А Наташа?

— Наталья Николаевна тоже в порядке. Ну шок, конечно, не прошел еще. Вернее, потрясение. А так что ж, помыли капельницей капитально. Она просила такси ей вызвать.

— Не надо такси. Я ее отвезу сам.

— Если она захочет, — пожал плечами здоровяк.

Через двое суток, ближе к вечеру, Александр Борисович Турецкий сидел в кабинете Меркулова. Был там и славный начальник МУРа Грязнов.

— Молодцы, молодцы, ребята! — нахваливал их Костя. — Давно я такого удовлетворения не испытывал. И лабораторию нашли, и сбытчицу основную взяли. И с убийцей Фрязина рассчитались. Не пристало, конечно, смерти радоваться. Но и огорчаться повода не вижу. Он еще и девушку из обменника убил? Так Денисова рассказывала? — повернулся Костя к Александру.

— Так, — кивнул тот.

— Три убийства: Фрязина, Гнездина и Горностаевой. Плюс похищение человека. Это лишь то, что на поверхности. Можно считать, получил по заслугам. Высшую меру — расстрел. Меркулов глянул на Турецкого.

— Что это ты замороженный сидишь? Не вижу радостного блеска глаз.

— Костя, в этом деле случайностей много. Просто выпал счастливый случай. Спрячь ее Смакаускас в другом месте, мы бы еще год эту лабораторию искали. Да и саму Наташу не нашли бы, — вздохнул Саша.

— Ну ты уж знаешь… Счастливый случай тоже не всякому выпадает. Он, случай, видит, кого осчастливить надо, кто заслужил. Так что не самоуничижайся тут.

— А ведь правда, Костя, — вступил в разговор Грязнов. — Действительно, многое от нас не зависело. Вот Висницкого, например, мы бы к ответственности привлечь не смогли. Его подписи ни под одним документом нет. И Свимонишвили тоже. Если бы она не зарезала его как барашка и не явилась ко мне в кабинет сама. С повинной.

— Да вы что, в самом деле? Меркулов даже остановился.

— Да вы что это, в самом деле? — повторил он. — Случайности — это следствие закономерностей! Они все пришли к своему логическому концу. Я человек неверующий, но в такое понятие, как возмездие, все-таки верю. Каждый получил свое.

— Даже Илья Висницкий? — спросил Грязнов.

— Даже он. Нельзя всю жизнь жить в раковине, ничего не замечая вокруг. Или не желая замечать для собственного спокойствия.

— Может быть, ты и прав, — задумчиво сказал Грязнов. — Знаете, что он в предсмертной записке написал? Он ведь записку брату оставил. А тот так и не приехал ни разу. И все они, весь этот клан, словно забыли о нем. Врачиха мне записку передала, я там был, в больнице. Он написал: «Я знаю, что вы убили Надю. Я теперь все знаю о вас. Будьте прокляты». Надя — это жена его. Года три назад выпала из окна. Считали несчастным случаем. Мужчины помолчали.

— А славный мальчик Ваня Висницкий уже загорает где-нибудь на Лазурном берегу в окружении темнокожих наложниц, — проронил Турецкий.

— На Лазурном? В окружении темнокожих наложниц? Что-то ты не того… — усомнился Слава.

— Жизнь штука долгая, — сказал Меркулов, шагая журавлиными ногами по кабинету. — Наложницы и Лазурный берег — это еще не гарантия покоя или счастья… Пришла же к Грязнову Свимонишвили. Пришла сама. А ведь могла скрыться. Так что… Жизнь сама распорядится. Костя остановился, глянул на сидящих у его стола мужчин.

— Вот что, вы оба мне категорически не нравитесь! Я вам предписываю нынче вечером напиться. Чтобы завтра я имел возможность разговаривать с нормальными людьми, адекватно воспринимающими действительность. Все ясно?

— Ясно, — в один голос ответили приятели, поднимаясь из-за стола.

Турецкий и Грязнов ехали по вечерним улицам. Было решено без слов, что едут они домой к Вячеславу Ивановичу. Дабы неукоснительно выполнить указания заместителя Генпрокурора России.

— Знаешь, — гудел Слава, — ведь знаю, что преступницы передо мной. Что ненавидеть их должен. Но когда они кинулись друг к другу, обнялись и замерли… Это, заметь, в СИЗО, на очной ставке.

— Ты им встречу устроил? — спросил Турецкий, глядя в окно.

— Ну я, — нехотя ответил Слава. — Нужно было очную ставку провести. Вот, представь, они обнялись, замерли. И смеются! Только глаза у обеих влажные… Саша рассеянно слушал друга, думая о своем.

…Он в который раз вспоминал, как они приехали к Наташе домой. Как он втащил два пакета, наполненных кучей всякого разного, купленного по дороге. Пока Наташа отмокала в ванной, он накрывал стол, подходя каждую минуту к закрытой двери и спрашивая: «Где у тебя тарелки?» — Или: «Где у тебя ножи?» — надеясь подкоркой, что она откроет дверь. Но дверь не открылась. Как они сидели потом всю ночь на ее уютной кухне и не могли наговориться. Он все порывался налить ей шампанского, а она все отказывалась, говоря, что ей положены наркомовские сто грамм. За бой на передней линии фронта. И он наливал ей коньяк.

— Твой гениальный доктор говорил, что тебе нужно пить горячий чай. И побольше, — беспокоился при этом Александр.

— Ты его не понял. Под чаем он подразумевал именно коньяк, — объясняла предписания коллеги Наташа.

Он все пытался накормить ее всякими вкусностями. А она все отказывалась, уверяя, что за время своего заточения набрала пару килограммов от неподвижного образа жизни. Он любовался ею каждую секунду. И робел как школьник.

Они сопоставляли свои действия, ощущения на протяжении того времени, когда она была в плену у бандита.

— А когда ты понял про бешеную собаку? — спрашивала Наташа.

— Почему ты произнесла строки Гудзенко? Он мучил тебя? — спрашивал Александр.

Потом она показывала семейные фотографии. Те, на которых была совсем маленькой девочкой.

Ему почему-то непременно хотелось увидеть ее маленькой девочкой. Они сидели рядышком на диване и рассматривали снимки.

А потом… Потом была их единственная ночь. Вернее, утро, потому что за окном уже светало…

Потом он вспомнил, как она провожала его на поезд. Как они бродили по перрону, сцепив пальцы. «Пассажиры, займите свои места», — гнусавила простуженная проводница.

— Как я буду жить без тебя? — спрашивал Александр, сжимая в своих ладонях ее лицо. «Пассажиры»… — продолжала гнусавить проводница.

— Мы просто заболели. Это острая инфекция, она протекает тяжело. Но потом наступает выздоровление, — отшучивалась Наташа, пряча глаза.

— Оставь свои диагнозы! — сердился Саша. — Я буду звонить тебе. Я буду приезжать!

— Нет, — покачала головой Наташа, забирая его пальцы в свои ладони. — Саша! То, что возникает между нами, — это слишком серьезно. Это тоже опасно для жизни… Для спокойной жизни твоей семьи. Для моей свободной и спокойной жизни.

— Но как же? Как мы будем друг без друга? — снова сжимал ее лицо Александр.

«Пассажир, вы едете или остаетесь?» — прогнусавила проводница в сторону Турецкого.

Поезд тронулся, Саша на ходу впрыгнул на ступени вагона, глядя, как отдаляется и исчезает в темноте перрона светлый плащ.

— Грустишь? — услышал Александр голос Грязнова.

— Грущу, — ответил Турецкий, ничуть не удивляясь проницательности друга.

— А всё петербургские женщины! Губят они нашего брата, москвича.

— Где-то я уже слышал эту фразу, — рассмеялся Александр.

— Привет тебе от Гоголева. Звонил нынче. Машина остановилась. Вячеслав вышел.

— Мне бутылочку «Смирновской», — сказал он двум молоденьким продавщицам. — У меня в машине друг больной. Так что вы уж, пожалуйста, побыстрее.

— Совсем, что ли, больной? — хмыкнули продавщицы.

— Да. В очень тяжелом состоянии… А знаете, девушки? Давайте-ка лучше парочку, — поправил себя Грязнов, подумав, что лечение должно быть действенным, клиническим. В смысле — клин клином…

1

См. роман Ф. Незнанского «Опасное хобби».

(обратно)

2

См. роман Ф. Незнанского «Отмороженный».

(обратно)

3

См. роман Ф. Незнанского «Король казино».

(обратно)

4

СПБСН — специальная психиатрическая больница со строгим наблюдением.

(обратно)

5

См. роман Ф. Незнанского «Король казино».

(обратно)

6

См. роман Ф. Незнанского «Отмороженный».

(обратно)

7

См. роман Ф. Незнанского «Ярмарка в Сокольниках».

(обратно)

8

Имеются в виду театральные деятели Станиславский и Немирович-Данченко.

(обратно)

9

См. роман Ф. Незнанского «Убийство на Неглинной».

(обратно)

10

См. роман Ф. Незнанского «Отмороженный».

(обратно)

Оглавление

Часть первая «КИТАЙСКИЙ БЕЛОК»

Часть вторая СЕМЕЙНЫЙ КЛАН

Часть третья ЛАБОРАТОРИЯ

*** Примечания ***