Разговоры мужчин среднего возраста [Квартет И] (fb2) читать онлайн

Разговоры мужчин среднего возраста
Квартет И

Для тех, кто, возможно, захочет это еще раз поставить

Данный текст не является пьесой. Это, скорее, набор мыслей, объединенных те­мой, точнее, несколькими темами; темы эти, в свою очередь, объединены тем, что они волнуют авторов этих мыслей.

Когда мы переносили эти мысли на сцену, мы пошли по простому и довольно очевидному пути - мы воссоздали на сцене обстановку, в которой мог бы жить любой из героев этих текстов - умный преуспевающий мужчина лет 35-45. По­лучилась модно и со вкусом обставленная квартира... холостяка? или мужчины, который отправил жену с детьми на отдых, а сам пригласил друзей и устроил не­большой мальчишник.

Поэтому действие, а точнее, действия, на которые оказались нанизаны все эти слова, предельно просты - люди на сцене готовят ужин, потом ужинают, потом пьют чай. Впрочем, некоторые главы (а именно первая, третья, пятая и отчасти седьмая) решены по-другому - без всякой связи с этой нехитрой историей про холостяцкое застолье. Перед большинством глав мы будем давать ремарки, пояс­няющие, как это было сделано у нас в спектакле.

Но, поскольку существует, наверное, еще несколько десятков способов, кото­рыми можно перенести на сцену этот текст, мы предлагаем желающим это сделать найти свой способ... или воспользоваться нашим.

Только не перемудрите - здесь все очень просто.

ПРОЛОГ «Как мешок с говном»

В темноте начинает звучать мрачная, тяжелая, завораживаю­щая музыка (мы используем песню "Stripped" в исполнении группы "Rammstein"). Лучи разноцветного света пробиваются сквозь заволакивающий сцену дым. Пиротехника. Одновре­менно с мощнейшей второй частью песни из-под потолка на тросе появляется Саша Демидов с гитарой в серебряном кос­тюме и рокерском парике.

САША. Привет, Москва! (Опускается на планшет сцены пе­ред микрофоном). Всю жизнь мечтал - сто тысяч народу, и все ждут именно меня, и я появляюсь... ну, так, как я появился. Ну что, эффектно?.. (Обводит зал взглядом, в котором - надежда). А мне понравилось... ну, музыка, свет... (Тревожно). Или нехо­рошо? На репетиции сказали, что на Карлсона похоже. А Слава сказал, что на мешок с говном. Ну, почему сразу на мешок-то?

(Погрустнел). Так, ладно, не надо аплодировать, я все понял... Главное, я заряжаюсь за 20 минут до начала, вишу там, пока вы рассаживаетесь... как дурак. А Слава сказал, что как... а, это я уже говорил...

Месяц всех убеждал. Человека из цирка пригласили, денег заплатили, костюм купили, гитару... Убедил всех и сделали! (Печально). А не надо было, да?

(Пожал плечами). Понимаете, ну, просто, это мечта... У кого -какая, у меня вот такая, чтобы стадион, и я такой: «Привет, Москва!..» И потом - начало... должно быть как-то эффектно.

Ну, хотя бы до того, как я появился, было ж хорошо? - все-таки, «Раммштайн»... Вылетать не надо было?.. Понятно.

Ладно... извините, пойду переоденусь... (Отцепляет трос и ухо­дит за кулисы).

ПРЕДИСЛОВИЕ «О пользе плохого коньяка»

В этой главе (точнее, в этом предисловии) артисты расставля­ли на столе бокалы, резали лимон, сыпали на него сахар, -а также заканчивали готовиться к началу спектакля: пере­обувались в легкие и удобные, но красивые туфли, надевали свитера, примеряли и отказывались от галстуков, вносили последние штрихи в прическу, еще немного пользовались туа­летной водой... Начинал Леша, у которого при включении све­та в руках оказывались четыре коньячные рюмки:

ЛЕША. Вы заметили, как выигрывает спектакль, если перед началом выпить сто грамм коньяка? И уже неважно, хороший спектакль, плохой, главное, чтобы первое действие длилось не­долго, в идеале - минут 45. Потому что 100 граммов коньяка хватает как раз на 45 минут.

СЛАВА. И хорошо бы, чтоб антракт был минут двадцать, тогда можно и в начале накатить, и под конец - и тогда второе дейс­твие может продолжаться даже час...

КАМИЛЬ. ...но не больше!

СЛАВА. Ни-ни-ни!

ЛЕША. Что интересно, я же нигде не пью этот очень средний армянский коньяк из пластикового стаканчика, закусывая шоколадкой...

КАМИЛЬ. Фу!

ЛЕША. Фу! ...только в театре. Как-то они у меня соедини­лись - высокое искусство и средний коньяк. И одно без друго­го сильно проигрывает.

КАМИЛЬ. Особенно театр без коньяка.

ЛЕША. Самое удивительное - стал появляться в театральных буфетах хороший коньяк; попробовал - не то!

КАМИЛЬ. Тоже «фу»?

ЛЕША. Да нет, не «фу», просто какую-то он вносит ноту... м-м-м...

СЛАВА. ...ненужной интеллигентности.

ЛЕША. Да! А этот - правильный. Прибежал, опаздываешь, и так: «давайте, давайте», выпил пятьдесят, откусил шоколадки -«Вдохновение», разумеется...

КАМИЛЬ. ...вдогонку сразу еще пятьдесят...

ЛЕША. ...и бегом в зал. Сел в кресло, свет гаснет, занавес пошел, и чувствуешь - началось! Готов воспринимать искусство.

Звучит Россини - самое известное место из увертюры к «Севильскому цирюльнику». Артисты несколько секунд сохраняют на лицах благостное выражение, потом начинают делать звуко­режиссеру знаки, наконец, просто машут ему рукой - мол, выру­бай! Музыка обрывается.

СЛАВА. Все-таки, это слишком театрально. Не у нас...

КАМИЛЬ. Теперь смотрите - считается, что большой художник перед тем, как творить, задает себе вопрос «а что я хочу сказать этим произведением?», иными словами, «зачем я это делаю». Мы себе так ответили - чтобы вы нас любили. Не чтобы сказать новое слово в искусстве, а чтобы вот мы это новое слово сказа­ли, а вы нас за это полюбили. Хорошо бы при жизни. И обяза­тельно дали нам об этом знать.

ЛЕША. И это, кстати, все так - хотят, чтобы их любили. Даже те, которые не хотят, они на самом деле хотят, просто им когда-то этой любви недодали, и теперь им легче не хотеть, чем хотеть... понятно же, по-моему, сказал, да?

СЛАВА. А нам же, правда, не хватает вашей любви. Потому что, вот, допустим, сыграли мы спектакль, - и что? Ну, вы поаплодировали, ну, овацию нам устроили, ну, цветы пода­рили, много цветов; ну, знакомые за кулисы зашли, сказали: «ну, вы даете!» И все, вы пошли. А нам же нужно, чтобы вы нас любили.

ЛЕША. А вы такие: так мы вас и любим, только у нас ребенок дома один.

СЛАВА. Тогда конечно, идите. Простите, а вы?

КАМИЛЬ. Обожаем! Вы - лучшие!

СЛАВА. А куда ж вы тогда?

КАМИЛЬ. Так сейчас по телевизору «Звезды на льду», финал.

СЛАВА. Подождите, у нас же искусство, разве можно...

КАМИЛЬ. Да о чем разговор! на три головы выше!.. просто, у вас искусство уже закончилось, а там вот-вот начнется.

СЛАВА. Но, допустим, нашлась компания, которая идет в ресто­ран и так: «О, а не хотите с нами?». А ты так: «Да нет, ну чего я буду, я никого не знаю...»

ЛЕША. Ну, и идешь.

СЛАВА. Ну, да. И первые пять минут очень хорошо - пока они говорят о твоем спектакле, о том, какой ты талантливый. И ты только начал, типа: «ну, в будущем сезоне мы планируем снять еще один фильм...», а они тебя уже не слушают. У них уже фуры, растаможка, два миллиона по безналу...

КАМИЛЬ. И ты звонишь жене и говоришь: «у нас сегодня такой спектакль был!!!», а она: «ага, здорово, не забудь кефир купить, картошку и огурцы». А вы спрашиваете, почему артисты пьют...

СЛАВА. Так, может, коньячку?

Леша разлил коньяк по большим пузатым рюмкам. А где Саша? (Громко). Саша!

Все зовут Сашу, разбирая рюмки. Прибегает переодевшийся в цивильное Саша.

САША (беря рюмку с коньяком). И вот что еще важно. Сегодня здесь не будет никакой пьесы; вам ничего не нужно будет вычи­тывать между строк - никаких символов, аллегорий, думать «а что они хотели сказать?». Мы что хотим сказать - то и скажем.

СЛАВА (Саше). А когда без гитары - очень хорошо!

САША (Славе). Сам мешок!

ЛЕША. За «без аллегорий»! Выпивают.

ГЛАВА ПЕРВАЯ «Говорить ли правду немцам, или о кризисе среднего возраста»

Не стало будущего. Раньше, в детстве впереди было что-то яр­кое, неизвестное... жизнь. А сейчас я знаю все, что будет дальше. Примерно то же, что сегодня... заниматься буду тем же, в рес­тораны ходить те же... или в другие, но такие же... на машине ездить примерно такой же. Перестало быть будущее. Вместо него стало настоящее. Только есть настоящее, которое сейчас, и настоящее, которое будет потом. И, главное, мне мое насто­ящее-то нравится - и рестораны вкусные, и машина хорошая... Только будущего жалко...

Леша наигрывает на рояле детскую полечку - упражнение для начинающих играть на инструменте. Саша курит на лестнице.

Слава потерялся в полумраке - сидит в глубине у барной стой­ки. Посредине сцены в кресле сидит Камиль.

КАМИЛЬ. Мне кажется, в детстве было так здорово потому, что понятно было, что хорошо, а что плохо. Сделал уроки - моло­дец. Перевел бабушку через дорогу - умничка! Разбил стекло мячиком - плохой.

А сейчас стало неясно, что хорошо, что плохо. Нет, бабушку перевести через дорогу - по-прежнему хорошо. Но вот - сде­лал одной женщине хорошо, а другой от этого плохо. Или, даже так - одной сделал хорошо, другой стало плохо, а ты вообще всё делал для третьей, а ей все равно.

Запуталось как-то все. Даже с бабушкой стало непонятно - ты ее перевел... а вдруг ей не надо было? То есть, начал сомневать­ся в очевидных вещах. Если эти твои сомнения выразить в ба­бушках, переведенных через дорогу, то получается, что ты эту бабку водишь туда-сюда часа три. Посреди дороги остановился, думаешь - а вдруг это не та бабка? Может, она плохая и не надо было ее через дорогу переводить. Не заслужила. А хорошая бабка стоит сейчас где-то на другом переходе и ждет тебя, а ты здесь эту старую гниду мотыляешь взад-вперед...

А еще хуже, если хорошую уже кто-то перевел... и, может, че­ловек был плохой, и перевел формально, для галочки, но он сделал хорошее дело, а ты нет. И еще эта дура орет: «отпусти, сынок, хватит, не могу больше. Вот кризис среднего возрас­та пройдет - приходи, а пока, прости, я по подземному пере­ходу».

САША. Да вообще, многое стало непонятно к 37 годам. Появил­ся вопрос «зачем?». Ну вот, раньше тебе звонил друг и говорил: «познакомился с двумя девушками, у них свободная квартира в Отрадном, я выпить купил, поехали» - и ты тут же ехал. И ес­ли бы тебя спросили «а зачем?», ты бы ответил - «как зачем? ты чего, дурак? - две девушки, отдельная квартира, выпьем...» А сейчас тебе говорят - «поехали», а ты думаешь - «Две какие-то левые девушки, Отрадное, ехать туда, пить с ними, потом - то ли домой, то ли оставаться, завтра на работу... ЗАЧЕМ?»

ЛЕША. А иногда же вообще - взял у девушки телефон... и уже можно не звонить. Потому что самое главное-то произошло - ты предложил, а она согласилась.

СЛАВА. Бедненький... Нет, у меня еще не так.

ЛЕША. Ну, у меня тоже не всегда так... но все чаще и чаще... Или, вот, сидишь ты с девушкой - женатый мужчина... и она знает, что ты женат, но надо как-то ей объяснить, почему возможно то, чего она, в общем, тоже хочет... она же для чего-то пришла и пьет с тобой кофе. И ты вдруг понимаешь, что сейчас будешь в 128-й раз произносить те же слова... типа, «согласись, в жизни так мало настоящего, искреннего, и когда оно вдруг возникает - так глупо себе в этом отказывать...»... а сам думаешь «вот чего я? сейчас бы

уже был дома, с детьми поиграл, с женой пообщался, а так ехать по пробкам в какую-то гостиницу, потом там... потом домой...», короче, тошнит, но ты же профессионал, ты продолжаешь, мол «влюбленность - это прекрасное чувство, нам же явно хорошо друг с другом...»

СЛАВА. (В зал). Кстати, мужчины, если кому-то надо - он мо­жет помедленнее, а вы там себе пометочки делайте.

ЛЕША. Подожди! Я только зацепился! (В зал). Вот так всегда: только взял за руку - официант возвращается: «простите, я за­был, вам с газом или без газа?» Да какое твое дело, ты не ви­дишь - я с человеком работаю?.. ну, вот, сбил... (повторяет про себя) «...влюбленность - это прекрасное чувство, нам же явно хорошо друг с другом»... а, вот!.. просто так сложились обсто­ятельства, но правильно же руководствоваться чувствами, а не обстоятельствами... (становится видно, что Леша как-то мает­ся... и вообще, неубедителен) потому что чувства... особенно влюбленность... и... да пошел я на хер!» И она такая: «в смысле?» А ты понимаешь, что вслух это сказал, и уже рассказываешь ей все, как есть - что тебе противно говорить эти слова, хотя это и правда, и сам ты себе противен, хотя она тебе действительно нравится, и что не знаешь, что делать, что запутался...

КАМИЛЬ. И тут самое удивительное. Этот поворот вызывает у нее еще больший интерес...

ЛЕША. Да, потому что ты, как выясняется, такой тонкий, сом­невающийся...

И вы оказываетесь там, где и должны были, но сильно обогатив­шись духовно.

ЛЕША. А этот мой выплеск становится еще одним приемом... ну не скотина?

КАМИЛЬ (успокаивающе). Скотина однозначно.

СЛАВА. А ведь это все - абсолютная формальность, ритуал, ко­торый вы оба должны соблюсти. Зачем?

КАМИЛЬ. А тебе бы как хотелось - чтобы переспать с женщи­ной было... ну, я не знаю... как стрельнуть сигарету - «девушка, простите, у вас не найдется потрахаться?» А она - «извините, я бросила». Или, допустим: «у меня последняя, хотела для мужа... нет, если вам очень надо...» И ты так: «нет-нет, послед­нюю... что вы!» Но у кого-то обязательно находится.

САША. А представляете, приходишь в ресторан, а мэтр говорит: «Извините, у нас места остались только в зале для нетрахающихся. - Ну, здравствуйте! А если нам захочется потрахать­ся? - Ну, подойдете к барной стойке, там можно».

КАМИЛЬ. Лучше бы так было? Без условностей, без фальши. Ну, нет же, да?

СЛАВА. Ну, так нет, конечно... но, просто, не хочется врать. Есть же, например, пары, которые договариваются говорить друг другу правду. Если, там, у кого-то что-то случилось на стороне.

САША. Представляю себе таких договорившихся - ложатся спать, вечер был прекрасный, и жена мужа спрашивает: «ска­жи честно, ты мне когда-нибудь изменял?» А он ей так: «да, позавчера, с секретаршей». И она в ту же секунду разбивает об него тумбочку. А он лежит весь в обломках и так: «Ты чего? Мы же договаривались».

ЛЕША. И тут выясняется, что, во-первых, они не договорились, что она не бьет его после этого тумбочкой по голове, а во-вторых, что эти вопросы задаются с единственной целью - чтобы в оче­редной раз услышать «нет». И неважно, правда это, или неправда.

СЛАВА. Леонид Барац, «Энциклопедия семейных отношений», том четвертый.

КАМИЛЬ. А если посмотреть шире - всегда ли нужно говорить правду? В детстве же нас учат, что всегда. А если немцы спраши­вают у тебя, где наши танки? Надо им это говорить? Или надо учить детей так: говорите правду всем, кроме немцев. Вот, спра­шивают тебя немцы: «Херр прохожий, как пройти на Тверская-штрассе?», а ты их отправляешь в Ясенево. И они идут - «сви­ньей», естественно, - и проваливаются на Патриарших под лед, и тонут... под тяжестью доспехов.

САША. Или, видишь свою одноклассницу через 20 лет, и она так кокетливо: «Ну, как я выгляжу?». А ты ей правду: «Херо­во. Постарела, растолстела, морщины, помада слишком яркая. И дура еще, такие вопросы задаешь - ты ж смотрелась сегодня в зеркало». Так что говорить детям? «Говорите правду всем, кро­ме немцев и постаревших одноклассниц?»

ЛЕША. А пригласил тебя знакомый актер на свой спектакль. И что, сказать: «Старик, а спектакль-то - говно. И ты в нем хуже всех»?

СЛАВА. Вот что я вам скажу: говорить правду нужно. Всем. Кро­ме: немцев, постаревших одноклассниц, плохих актеров, еще в трехсот сорока семи случаях, а также кроме пассажиров падаю­щего самолета, которые очень скоро сами все поймут.

КАМИЛЬ. А сложнее всего сказать правду самому себе... когда не понимаешь, чего ты на самом деле хочешь. Вот, например, вопрос: «то, что я живу с женой, и у нас ребенок, квартира... хо­лодильник Электролюкс... это я так хочу, или просто так надо... а на самом деле я хочу все это бросить и стать свободным чело­веком? Это ж какой кайф! Или все-таки, нет, я же их люблю?» Ну, вот, попробуйте честно оценить ситуацию, а?

ЛЕША. А я в детстве придумал, что приходят фашисты - такие, с овчарками, - но не для того, чтобы вот это «матка, курка, яйка, млеко, дафай, дафай», а с благородной целью - помочь мне разобраться в моем внутреннем мире. Ставят меня к стен­ке и говорят: «кого ты больше любишь - Марину Штурманову из 8 «В» или Яну Мищенко из 9 «Б»? Если скажешь правду, мы тебя отпустим, а нет - расстреляем». А они почему-то зна­ют правду... И я, естественно, честно говорил - ну, что Яну Мищенко. Хороший способ. До сих пор пользуюсь. (Разлива­ет коньяк по рюмкам).

СЛАВА. Кам, ты не переживай. Ты же хочешь разобраться?

КАМИЛЬ. Ну, да.

СЛАВА. Значит, все в порядке. Потому что кризис среднего воз­раста - это когда уже ничего не хочется. И тогда ты начинаешь хотеть чего-то хотеть.

ЛЕША. Это еще ничего. Вот когда тебе уже не хочется хотеть чего-то хотеть, вот это - кризис.

САША. Да это не кризис. Это пиздец.

ЛЕША (поднимая рюмку, вопросительно). За...?

СЛАВА. За безаллегорий.

Выпивают. Свет гаснет. Через пару секунд луч света выхва­тывает сидящего в кресле Славу. Больше никого на сцене не осталось.

СЛАВА. Нет, у меня кризис легче проходит. Наверное, потому, что я единственный из нас не женатый, и меня хотя бы этот во­прос не мучает - семья, не семья. (Тряхнул головой). Вообще, меня в женатом состоянии напрягает не то, что нет других жен­щин, а то, что нет этой возможности. Я, может быть, ею бы и не воспользовался, но возможность-то должна быть... Вот, напри­мер, запретили бы тебе есть вилкой. Причем в формулировке «никогда». «Никогда больше не будешь есть вилкой!» Да, каза­лось бы, и черт с ней, можно ложкой, палочками, руками... Но тебе сказали - нельзя, и сразу захотелось именно вилкой. И, главное, вот они - вилки, лежат. Открыл ящик - полно. Длин­ные, короткие, трехзубые, двузубые, серебряные, мельхиоро­вые... Да тебе даже и алюминиевая сгодилась бы... если у тебя уже три года не было ни одной вилки. Но нельзя. А еще вчера было можно. Что изменилось-то?

ГЛАВА ВТОРАЯ «Мечты не сбываются, или Сковородкой по морде»

- (Голос из-за кадра). Ну, поговори еще... что-то от себя, какие-то мысли.

- О чем?

- Ну, не знаю... Вот, чего бы ты сейчас хотел?

- (Задумался). Я бы хотел влюбиться...

- О! В кого?

- А лучше бы ее вообще не существовало...

- В смысле?

- Ну, чтоб ничего лишнего... она такая, как тебе хочется... и никаких подробностей...

- Но ее же хочется... чтобы была.

- Да нет. Не надо. Ты поймешь еще.

Все персонажи на сцене накрывают на стол. Моют овощи, фрукты и зелень, нарезают хлеб, сыр, колбасу, достают из холодильника соки, воду и т. д. Слава наименее активен - берет одну банку с оливками и неловко пытается ее открыть, пока Леша не отбирает у него консервный нож, а затем и банку.

СЛАВА. А действительно, так же часто бывает: пока ты ее доби­ваешься - все хорошо. А вот она твоя, ты ее завоевал. И она, уходя на работу, целует тебя и говорит: «У, ты мой небритыш...» И еще так (нарочито шепелявя): «Ты мой заспанный чебурашка... Чебурашка...» И вроде это так мило, но так противно. Во-первых, почему-то понятно, что она это не тебе первому гово­рит... Во-вторых, немножко больше, чем надо, изображает ребенка... а ей, все-таки, 27... не говоря уже, что мне под 40, и я - заспанный небритыш-чебурашка... ну, это, как минимум, натяжка.

КАМИЛЬ. Ага, или: «Ну, все, до вечера. Чмоки». Ну какие, на хер, «чмоки»? Хочешь поцеловать - поцелуй.

ЛЕША. Во-во. А еще какие-то мелкие подробности... ну, там, смотришь на ее сапоги, а они у нее стоптаны с одной стороны. И ты понимаешь: косолапит. И, вроде, ну, что такого, но само слово - косолапит... А так - этого всего нет, она идеальная... это мечта, и не надо ее трогать.

САША. А вот - Ромео и Джульетта. Получается, хорошо, что они умерли. Они же столько всего преодолели ради своей любви! -а выдержала бы, скажем, ее любовь, если бы вдруг выяснилось, что он говорит «звонит»? Или что он везде свои носки разбра­сывает - привык, что за ним мама, Леди Монтекки подбирает. И что он ходит по квартире в одних трусах, чешет там себе.. нет, понятно, он ради нее в склеп ворвался, убил Париса, герой! но это ж когда было, и один раз, а чешет он все время! Она дума­ет - «да ладно, мы же любим друг друга... ну, чешет. Что я, не потерплю?» Но НЕВОЗМОЖНО!!!! И тюбик с пастой за собой надо закрывать, она засыхает, начинаешь ее давить - тюбик ло­пается, и стоишь вся в пасте... нет, я куплю новую, не проблема, просто это тоже была новая.

ЛЕША. А он, кстати, тоже в растерянности - оказалось, что у нее щиколотки толстые, и пальцы на ногах короткие... а это может все перевесить, всю романтику... И он понимает - поторопился. А уже всё - весь город на свадьбе гулял, родители помирились, князь Вероны ключи от квартиры вручил...

КАМИЛЬ. Так что, получается, у Шекспира-то - хеппи-энд. Нет повести счастливее на свете...

СЛАВА. Вообще, в этом всем - влюбился, женился - детали очень важны. Например, ты шутишь, - а она не смеется. И еще говорит: «ну, чего ты все время кривляешься?» Из-за этого лег­ко можно развестись.

САША. И по морде еще ей дать, суке... сковородкой.

СЛАВА. А я, знаете, о чем подумал? Что не нужно пытаться осу­ществить мечту. Пусть остается мечтой... Ведь заветные мечты бывают только в детстве. Потому что еще ничего не знаешь, и все кажется возможным. А сейчас ты уже понимаешь, что либо просто ничего этого не будет, и тогда какой смысл мечтать, либо будет сопровождаться всякими неприятными подробностями.

Ну, вот в детстве ты мечтаешь о белом «Мерседесе», и это как -он раз! и есть. А сейчас ты можешь его купить, но понимаешь, что это очень дорого, а еще страховка, обслуживание, у дома не поставишь - поцарапают, ударят... и белым он будет редко, в Москве восемь месяцев грязь... А в детской мечте ты приезжа­ешь в школу на белом Мерседесе, а из школы как раз выходит та, ради которой ты и приехал на Мерседесе.

ЛЕША. Какой «Мерседес» в 88 году? Ты забыл. «Жигули» де­вятка цвета «мокрый асфальт».

СЛАВА. Так в 88-м году это и был «Мерседес». И еще из него вместе с тобой выходит Михаил Боярский и говорит: «Ну, Слав, давай, показывай мне свою школу».

САША. Или вот, мечта - сняться у Тарантино. И что ты себе пред­ставляешь? Ты на сцене дворца «Кодак», держишь в руках «Ос­кар» за лучшую мужскую роль, и Тарантино тебе подмигивает. Ну, и, допустим, еще знакомство с Тарантино. Ты ему расска­зываешь, что именно тебе не очень понравилось в «Криминаль­ном чтиве», а он так с интересом смотрит и говорит: «Знаешь, старик, а ведь я так и хотел, но времени не хватило, бюджета... мастерства...»

ЛЕША. И ты ему так: «Да ладно, старик, не переживай, нормаль­ный фильм. Это я так... по гамбургскому счету».

САША. А на самом деле - ну какой, на фиг, Тарантино? Откуда он про тебя узнал? Почему он тебя назначил на главную роль?

KAМИЛЬ. Если искали русскоязычного актера, взяли бы, навер­няка, Хабенского.

САША. В лучшем случае - маленький бессловесный эпизод, который потом вырезали.

СЛАВА. И Тарантино ты видел два раза издали.

ЛЕША. И как будет по-английски «по гамбургскому счету» ты тоже не знаешь.

СЛАВА. Ну, почему? Гамбургс эккаунт... гм, да...

ЛЕША. Чек... билль...

СЛАВА. И Тарантино тебе приносит счет за гамбургер.

САША. Ну, хорошо, допустим, роль, но ты один в чужой стране, все на тебя косо смотрят, ты же у них лучшую роль отбил, судо­рожно учишь язык...

КАМИЛЬ. ...питаешься, наверняка, плохо, фастфуд - ты же де­ньги экономишь...

САША. ...потом прошел слух, что Тарантино тобой недоволен и тебя вот-вот заменят, и ты месяц живешь, как на иголках, эк­зема на нервной почве, вроде обошлось - тут узнаешь, что от тебя в России жена ушла... но хорошо, всё, сняли, и стоишь ты с этим Оскаром - но ты же ради него три года работал, мучился, унижался и, наконец, ДОСТИГ ЦЕЛИ. (Осекся). О! Не мечта сбылась, а просто достиг цели. (Пауза).

СЛАВА. А знаете, что получается? Получается, что мечты ни­когда не сбываются.

Музыка. Наливают.

ЛЕША. Жалко. А я, знаете, о чем мечтал? - вот, я с девушкой расстался, а потом случайно встречаю ее где-нибудь... на курор­те, зашел в отель, а она там за столиком с каким-то мужчиной... и мы даже не поздоровались, а так... на секунду глазами встре­тились... У меня глаз, конечно, сразу влажный, пошел к бару, «налейте, пожалуйста, коньяку»...

КАМИЛЬ. И вдогоночку сразу еще пятьдесят...

ЛЕША (возмутился). Это не отсюда... хотя... давайте! сел за ро­яль... там же обязательно есть рояль... и пусть будет белый...

КАМИЛЬ. Да пожалуйста!

ЛЕША. А я такой красивый, в смокинге...

КАМИЛЬ. С пляжа пришел...

ЛЕША. Ну, тебе жалко?

КАМИЛЬ. Да пожалуйста!

ЛЕША. ...сел и заиграл мелодию, «нашу» - хотя у меня ни с одной девушкой не было никакой «нашей» мелодии, но просто сейчас нужно - и, конечно, вот эту (играет танго из фильма «Запах жен­щины»), и она сразу все поняла... ну, что, естественно, любит она только меня, а с ним она так... из-за денег, и все вокруг это поня­ли... у официантов глаза на мокром месте, бармен прячет взгляд...

САША. Поварята выглядывают из кухни (выпучил глаза и рази­нул рот)...

ЛЕША. И тут я встаю и приглашаю ее на танец...

КАМИЛЬ. А музыка продолжает играть...

ЛЕША. Конечно, иначе под что мы будем танцевать? (Слава садится за рояль, «перехватывая» у Леши мелодию) - и мы танцуем, танцуем... и тут уже муж все понимает, и, главное, не злится, а просто по человечески понимает, что у нас же любовь, а он... ну, при чем он здесь?.. встает, расплачивается, и как-то так раз! - и исчезает... а мы танцуем, танцуем... и я еще как-то одновременно играю на рояле («перехватывает» у Славы мело­дию обратно). Вот.

СЛАВА. А знаешь, как бы все было на самом деле? Ты пришел с пляжа, такой в шортах и шлепанцах, в одной руке маска и трубка, в другой - двое детей, кожа на лице сгорела и слезает лоскута­ми, ты ее кремом намазал, а сверху песочек прилип. И тут лифт открылся, - а оттуда она в вечернем платье с мужиком таким... интересным, в костюме... а может быть, даже в смокинге...

ЛЕША. В моем смокинге?

СЛАВА. Ага, только на четыре размера больше, - идут на ужин. И ты так: «Ой, привет. - Привет». И все, они пошли... и вот что делать - догнать их и сказать: «Подождите, я сейчас переоде­нусь и вам на рояле поиграю?»

КАМИЛЬ. И жена еще спрашивает: «А кто это был?»

ЛЕША. Да, и мне бы, по идее, почувствовать послевкусие этой встречи, попереживать - то есть, в кино я бы долго брел по это­му лобби, потерянный...

САША. Или ехал в лифте, глядя прямо перед собой, а жена го­ворила «Эй. Ты меня слышишь?», а ты бы сделал так: «А? Да, да, конечно...»

ЛЕША. А в жизни я говорю: «Я ее видел где-то... не помню, как зовут» и тут же перевожу тему, типа «а надо же деньги поме­нять, мы же еще на квадроциклах хотели...»

КАМИЛЬ. И дети хором - «ура, ура!»

ЛЕША. И толком даже пострадать не получилось.

Пауза. Леша, все-таки, немного попереживал.

СЛАВА. Но ты не расстраивайся, ты же им тоже прилично вечер испортил.

ЛЕША. Почему?

СЛАВА. Он же ей тоже начал вопросы задавать, ну...

КАМИЛЬ. ...«А кто это был»?

ЛЕША. Может, не начал.

СЛАВА. Ну, конечно. Вот, ты задаешь эти вопросы?

ЛЕША. Задаю.

СЛАВА. И я задаю.

КАМИЛЬ. И я задаю.

САША (значительно). Значит, я таких вопросов не задаю!

СЛАВА. Вот видишь - все задают!

КАМИЛЬ. И вообще, конечно, мужчина хочет услышать от женщины правду. Но такую правду, которая его устраивает. В идеале хотелось бы услышать, что у нее до тебя никого не было, но все ж понятно, поэтому, когда она спрашивает: «А ты считаешь, я должна была ни с кем ничего до 30 лет, сидеть, тебя ждать?», ты делаешь над собой усилие и говоришь «н-н-ну... н-нет, конечно...». И это «н-н-ну... н-н-нет» означает, знаете что? «Да, дома сидеть, меня ждать, на мужиков вооб­ще не смотреть, сам понимаю, что глупость, только плевать я на это хотел, сука, проститутка, трахалась до меня со всеми!» Вот что означает.

ЛЕША. А цель этого допроса знаете, какая? - ты хочешь услы­шать, что ты лучше. И при этом еще важно услышать, что он -хуже. Одновременно! Что ты лучше, а он хуже. Потому что это не одно и то же. Легко может оказаться, что ты лучше, и он луч­ше. Потому что от этих сволочей всего можно ждать.

САША. И пусть руки держит перед собой, а то я знаю это - пальцы крестиком за спиной...

СЛАВА. В общем, вопрос, конечно, задавать нельзя... ну, «кто это был?» Только как себя заставить его не задавать?

КАМИЛЬ. А никак. Если ты любишь - ты задаешь.

ЛЕША. То есть, нет варианта «сдержался и не спросил»?

САША. Есть. Сдержался, 15 минут ни о чем не спрашивал, за­уважал себя за это время безумно, - ну, а дальше не выдержал, спросил, конечно.

СЛАВА. Потому что есть один нюанс - если ты перестал зада­вать этот вопрос, значит, ты действительно перестал этим инте­ресоваться. И все кончилось. Во всяком случае - с этими отно­шениями... Ну, что, все про мечты?

ЛЕША. Не-не, у меня одна маленькая. Тоже, кстати, про ро­яль - я на какой-нибудь вечеринке сажусь за рояль и играю, но не что-то банальное, а романс... (осекся) а и черт с ним, да, Слав? Ты же все равно все испортишь. Нет у меня никакой мечты.

Захлопывает рояль. Темнота.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ «О критериях в искусстве, или Дяденьки, простите засранцев!»

Я как-то смотрел спектакль... современный, и все в современных костюмах... и вдруг кто-то вышел в бурке огромной, белой и с по­сохом. И я думаю - «что за херня?». А рядом - знакомый кри­тик, и он ко мне наклоняется и говорит: «Слушай, может это какой-то символ?» Я говорю: «Какой?» - «Ну, не знаю, там... символ раннего христианства». Я говорю: «Почему?» Он гово­рит: «Просто если это не символ раннего христианства, то это полная херня».

Самое интересное - назавтра читаю его рецензию: «Тонкий спектакль, пронизанный глубоким символизмом»-И я его понял. Вот, написал бы он «херня», а это и вправду ока­залось бы символом раннего христианства - как бы его коллеги заклевали...

Звучит «Адажио» Альбинони. Камиль босой, голый по пояс, лежит, свернувшись калачиком, на авансцене в луче света. Вот он встает, заламывает руки, подпрыгивает на одной ноге, ме­чется и вообще, совершает различные телодвижения, принятые у людей, занимающихся т. н. «contemporary dance». В конце он прижимает руки к груди, а потом протягивает их к людям. Зри­тели бурно аплодируют. Камиль кланяется...

ЛЕША. Ну, как? Понравилось? Вы поняли, что мы хотели ска­зать? Поняли?.. (Удивленно). Ну, как? Это же одиночество. Че­ловек пытается пробиться сквозь стену одиночества - к людям. Или нет? Или это Прометей? Да, Прометей, взбунтовавшийся и несущий людям огонь... и предчувствующий кару за свое пре­ступление... нет?

СЛАВА. Нет. Это современный балет... про диссидентов. И это (указывает на полуголого Камиля) академик Сахаров, борю­щийся за свободу слова и права человека... Особенно вот этим движением - Камиль, покажи. (Камиль показывает). Не спута­ешь с переживаниями по поводу изобретения водородной бом­бы. (Камиль показывает). И тем более с тревогой за судьбы че­ловечества. (Камиль показывает). Спасибо, Камиль, достаточно.

Камиль убегает переодеваться.

ЛЕША. Так вот, послушайте: мы ничего не имели в виду. И так -практически все. Просто, очень красивая музыка. Под такую му­зыку обретает значение вообще всё что угодно. Дальше - дело критика объяснить, что ты хотел сказать.

СЛАВА. А мы клянемся: в нашем театре этого не будет никогда. А если вдруг будет - пристрелите нас. Потому что это будет означать, что мы кончились, и сказать нам больше нечего. (По­думал). Хотя, возможно, именно этот момент запомнится вам больше всего...

ЛЕША. И еще снег у нас никогда не пойдет во время спектак­ля. Я имею в виду - прием. Нет, сам-то прием нормальный, но, во-первых, сколько можно, во-вторых, это же, в основном, от беспомощности - в любой момент спектакля дал снег под кра­сивую музыку - и уже можно ничего не придумывать.

Сидевший молча, Саша вдруг встал с решительным видом.

САША. Так, я хочу выступить с заявлением.

СЛАВА. Саш, не надо!

САША (набычился). Это мое личное мнение. Я его хочу высказать.

ЛЕША. Сейчас подумают, что мы все так думаем, а мы не все так думаем... ну, то есть, мы все так думаем, но не хотим, чтобы все об этом знали.

САША. Я имею право. Потому что мы театр, сделали много хо­роших спектаклей, у нас куча призов, но все - за футбол. Это что значит?

СЛАВА. Что мы неплохо играем в футбол.

САША. Нет, почему за театр ничего?

ЛЕША. Кому это интересно?

САША. Мне! Короче, я хочу обратиться к театральной обще­ственности.

ЛЕША. Только не заводись.

САША. Все нормально. Я спокоен. Это моя абсолютно взве­шенная позиция. (Откашлялся). Заявление: «Театральная об­щественность, ты что, дура? Ты чего, вообще ничего, что ли, не понимаешь? Ты где-нибудь такое, как у нас, видела? А хули ты тогда? К нам столько умных людей приходит - им нравится. Только тебе не нравится. Нет, тебе тоже нравится, потому что как родственников куда-нибудь сводить, на три дня в Москву приехали, или самим удовольствие получить - так «Радио», «Выборы», «Кролики». А как премию давать - так, «нет, ну, это, конечно, смешно, но это же не театр...» А почему это мы - не театр? «Ну, как, в театре же должно быть как-то так «о-о-о...» А чего «о-о-о»? Вот, где у вас «о-о-о», а у нас нет?

СЛАВА. Саш, они сейчас подумают, что ты комплексуешь.

САША. Кто комплексует? Я комплексую? Я вообще никогда не комплексую... Тоже мне... «я комплексую». Да, я комплексую. Ладно, все, не надо мне ваших премий. Только фигню всякую не награждайте. Детей пожалейте. Они пришли, увидели ваш шедевр, больше никогда в театр не пойдут.

КАМИЛЬ (вернулся, переодевшись). Слушайте, я вот подумал - может, они правда какой-то секрет знают. Носители тайного знания.

ЛЕША. Знаешь, я тоже так думал, а пообщался - ну, нет, не но­сители.

САША. Все, я сформулировал. Этим спектаклем мы хотим, наконец-то, расплеваться с театральной общественностью. Хлопнуть дверью. И дверной проем кирпичом заложить. И шка­фом задвинуть, чтоб ни одна зараза оттуда не проскочила.

КАМИЛЬ. Ну, чего ты так категорично? Среди них же есть и нормальные... (подумал) наверное.

САША. Хорошо, до конца спектакля оставим щелочку... вдруг именно сегодня придет кто-нибудь из них... с открытыми гла­зами... посмотрит (показывает - в щелочку) и так: «боже, где же мы были раньше? Как же мы прозевали явление искусства такого масштаба?»

СЛАВА. Не придет - они уже 15 лет идут.

САША. Нет?

СЛАВА. Нет. Замуровывай.

ЛЕША. А если вдруг придут, пусть стучат. И мы тогда, может быть, один кирпичик вытащим, чтобы они нам туда эту свою «Золотую Чайку» просунули.

СЛАВА. И записку «Дяденьки, простите засранцев».

Леша и Слава, чувствуется, тоже завелись. Один Камиль остал­ся невозмутимым.

КАМИЛЬ (зрителям). Чувствуете, какой резонанс вызвало наше заявление? Мы их пригвоздили, а они даже не заметили.

СЛАВА. Это потому что они сейчас все на фестивале современ­ного немецкого театра «взгляд с потолка».

ЛЕША. Смотрят моноспектакль слепого карлика, который отре­зал себе руку и сорок минут пишет кровью на стене слово «эк­зистенция».

САША (зрителям). В общем, если вы кого-нибудь из них уви­дите... потому что к нам-то они не придут никогда, это уже понятно... передайте им... нет, ничего не передавайте, просто скажите, что у них - то есть у нас - все хорошо, они не ком­плексуют, про вас вообще ни разу не вспоминали и ничего не просили передать. Но, скажите, если все-таки решите дать им «маску», то вон щелочка; можете просунуть. Только имейте в виду, что они не возьмут. Вот такие они... ну, то есть, мы. (Отошел к раковине, умылся).

КАМИЛЬ. А знаете, почему все эти страдания? Потому что в ис­кусстве нет объективных критериев. Это в спорте все объектив­но. Пробежал быстрее всех стометровку - чемпион. И никого не волнует стиль твоего бега - хоть задом наперед. «Как-то он неконцептуально пробежал». Да пошел ты в жопу, ты сам так пробеги. «А что он хотел сказать этими своими девятью с поло­виной секундами?» Что ты хрен так пробежишь.

ЛЕША. Вообще, современное искусство - это очень тонкая вещь. Я вот был в музее Гуггенхайма, пятый этаж, в первом зале Энди Уорхолл - «Банки с томатным супом». Одна банка, две банки, двадцать банок. Захожу в другой зал, вижу - парал­лелепипед. Желтый. И подпись: «Желтый параллелепипед». Смотрю - другая картина, два треугольника, синий и крас­ный. Читаю подпись: «два треугольника - синий и красный»-В центре зала - куча мусора, обнесенная веревочкой, на ней табличка с названием. Ну, вы уже понимаете, что называлось это произведение «куча мусора». Дальше я легко угадывал названия, но вдруг вижу - на туалете на такой же веревочке табличка «Туалет не работает». И я стал думать, это туалет не работает, или это такое произведение искусства под названи­ем «туалет не работает».

СЛАВА. И что оказалось?

ЛЕША. Не знаю. Туда же все равно писать нельзя - потому что, либо туалет на самом деле не работает, либо ты нассышь в про­изведение искусства... так сказать, прямо художнику в душу. Повернулся и пошел искать произведение искусства «туалет работает».

КАМИЛЬ. Примерно та же фигня с ресторанами - особенно дорогими, пафосными. Люди в дорогих костюмах, сигары, женщины с маленькими собачками... страшновато. Кажется, что официант тебя сейчас разоблачит, скажет, «а ты, мальчик, что здесь делаешь? ну-ка, беги к маме». Открываешь меню: «Дефлопе из палабы с семечками кациуса». 64 доллара. И не­удобно спросить, потому что сейчас все вокруг начнут хихи­кать: «Он не знает, что такое дефлопе». И еще официант го­ворит так немного покровительственно: «Очень рекомендую дефлопе, он у нас лучший в Москве». И понятно, что во всех ресторанах это уже есть, и только ты, как дурак, ничего об этом не знаешь.

И ты, конечно, заказываешь, и тебе приносят вот такую тарелку, на которой лежит вот такое дефлопе - и пять-шесть семечек ты уже забыл чего. И края тарелки политы чем-то разноцветным. А тарелка такая огромная видимо для того, чтобы подчеркнуть, что дефлопе на земле мало, и что оно настолько дорогое, что даже этого «мало» достаточно, чтобы оно стоило 64 доллара. Начинаешь есть - а оно безвкусное... Лучшее в Москве - но ни­какое. И льешь сверху уксус, кетчуп, чтобы почувствовать хоть какой-то вкус.

СЛАВА. А гренка в этом ресторане называется «крутон». Это такой же поджаренный кусочек хлеба, но гренка не может сто­ить 8 долларов, а крутой может. И дальше ты уже за эти деньги начинаешь искать какой-то вкус, принципиально отличающий этот крутой от гренки. И находишь...

КАМИЛЬ. Главное, в пяти метрах от ресторана палатка - куры гриль. Сто пятьдесят рублей такая поджаристая, истекающая соком. А ты ешь дефлопе. С крутоном.

Свет гаснет. Через пару секунд мы видим сидящего в кресле Сашу.

САША. Знаете, а я подумал, вот Энди Уорхолл. Наверняка же его вот этот шедевр - консервная банка с томатным супом - как-то так появился: ему надо что-то нарисовать - он же худож­ник - а ничего не рисуется. Мучился, мучился, а на столе - бан­ка с супом. Ну, он ее нарисовал, отправил на выставку, и сидит, ждет, что придут и сильно побьют. Слышит - точно, идут. Зажмурился, они такие входят - «кто тут Уорхолл?» Ну, он, конечно, под стол. А они его за ногу из под стола, говорят: да вы гений! «Да-а?» - говорит Уорхолл, и раз им - картину с двумя банками. Думает, ну, сейчас-то точно побьют. А они такие - «Класс! В два раза лучше!» А у него с математикой все в поряд­ке, он им фигак - двадцать банок. Ну, они вообще попадали. И понеслось...

Так вот, виноват не Уорхолл. Виноваты люди, которые вместо того, чтобы его побить... больно, как он, собственно, и рассчи­тывал, сказали, что это гениально. Человеку всю жизнь испор­тили. До смерти штамповал этот свой суп и портреты Мерлин Монро и получал за это гигантские деньги; а так, может, чего-нибудь стоящее бы нарисовал и умер нищим под забором - как и положено настоящему художнику.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ «Маленькие взаимные подлости»

А вот бывает, что у мужчины есть женщина, которая любит его всегда. Она даже может быть замужем, но все равно «ждет его всю жизнь». И вот тебе не хватает любви, или внимания... или просто скучно - и ты ей звонишь. Или даже заезжаешь... ну, так, импульс получить, почувствовать, что тебя любят. Подлость же, в общем, но так приятно. А она потом думает об этом, на картах гадает, гороскоп твой купила... звонит подругам, советуется, «как думаешь, что он имел в виду?» А ты ничего не имел в виду... вышел и забыл.

А вот теперь они просто сидят вокруг накрытого во второй главе стола и вкусно едят.

ЛЕША. Ну, вот, например, подлость, когда мужчина рассказы­вает любовнице, как он любит жену. Потому что предаешь и жену, рассказывая о ней что-то другой женщине, и любовни­цу - потому что в лицо ей говоришь, что любишь не ее.

САША. С другой стороны, а кому это все рассказать, кроме лю­бовницы? Никто же больше не в курсе этих твоих проблем.

ЛЕША. Но тут дополнительная подлость - ты это делаешь исключительно, чтобы загладить чувство вины перед женой. Мол, ты ей изменяешь, конечно, зато ты ее любишь; а еще - и это важно - мучаешься от собственной подлости. В итоге, ты помучился-помучился, и пошел в душ, а чувство вины почему-то уменьшилось - ты же сомневался, думал «может, все-таки, не стоит».

КАМИЛЬ. Или вот еще, - идешь перед Новым годом покупать всем своим подарки - ну, то есть, жене и любовнице. И снача­ла покупаешь любовнице, и только потом - жене, чтобы жене купить хоть на сто рублей, но дороже. Чтоб было понятно, что ее ты любишь больше... хотя бы на эти сто рублей. Нет, сам-то ты это как бы и так знаешь, а доказываешь кому-то другому... продавщице!.. или, кто-то сейчас тебя раз за локоть и так «ага!», а ты ему - «пожалуйста, жене - дороже. Есть вопросы?» И он, такой: «все, занимайтесь».

СЛАВА. А у меня вообще была история: тоже покупал подарки, только один главный - любимой женщине, - а три неглавных. И опытная продавщица мне так: «вам же три одинаковых, да?» А я чего-то опешил, говорю: «да нет, подождите... они же у меня все разные... нет, мне три разных». И она на меня с таким уваже­нием посмотрела,мол, есть еще порядочные мужики...

САША. А вот еще... пришел к любовнице, и пока она в душе, ходил по комнате, не знал, чем себя занять. Подошел к зеркалу, взял духи, понюхал, подумал - хороший запах, надо бы жене такие купить. И записал название.

СЛАВА. Какой ты человек, а? - в такую минуту думать о жене!

ЛЕША. Да, мужики, конечно... женщины в этом смысле побла­городнее.

СЛАВА. Ага! У меня есть знакомая... замужняя... умеет писать «целую», не вынимая руку из сумочки... Представляешь: она с мужем едет в машине, он ей говорит что-то, типа: «как хоро­шо, что мы наконец-то целый день проведем вместе», а она ему улыбается и держит руку в сумочке. И мне приходит смс-ка: «Сегодня не смогу. Целую».

КАМИЛЬ. А еще бывает, звонишь женщине, она сбрасывает твой звонок, а через 10 минут перезванивает. Знаете, что это значит? Почти наверняка - что муж паркует машину.

САША. Кстати, когда мужчина поехал в гараж - ему это тоже хорошая возможность сделать короткий звонок, пожелать спо­койной ночи. Тоже, в общем, подлость...

СЛАВА. А почему, все-таки, не договориться? Типа, «я пока поз­воню своей, а ты звони своему». Зачем эти прятки? Вот пред­ставьте, вечеринка, и ты собрал на нее всех женщин, которые у тебя были... ну, кроме проституток, иначе пришлось бы Крем­левский Дворец снимать. И водишь жену, знакомишь:

Вставная сцена «Все мои женщины»:

Я. Вот это Люда с работы... ну, ты ее видела. У нас с ней уже два года, но как-то всё на бегу.

ЖЕНА (с искренним сожалением). А чего «на бегу»? Та­кая милая.

Я (убедительно). Просто у меня правило - на работе ни с кем. (Жена вопросительно смотрит на меня, потом на Люду). Ну, а это... такое небольшое исключение из этого правила... пойдем. (Переходим к следующей жен­щине, которая стоит к нам спиной). Ну, тут представлять никого не нужно, лучшую подругу ты, надеюсь, узнала... (Та поворачивается).

ЖЕНА (радостно ахает). Ну, Светка, ты, конечно, сволочь!

СВЕТА (лукаво). Зато будет о чем поболтать.

ЖЕНА. Ну, согласись, он... да... да?

СВЕТА. Хорош, хорош...

ЖЕНА. То-то! (Мне). Но, вообще, ты, конечно, свинтус...

Я. Ну, ты тоже знаешь... уехала на неделю... Светка поз­вонила, думала ты дома, ну и...

ЖЕНА (вдруг сообразила). А где вы, дома у нас? Я (возмутился). Нет, что ты! В гостиницу поехали.

ЖЕНА. А чего в гостиницу? Это ж дорого. Сколько ты потратил?

Я. Ну, какая разница? Ну, потратил.

ЖЕНА. Конечно, на шубу мне денег нет, а на гостиницу есть. В следующий раз чтобы у нас!

Я (стараясь быстрее сменить тему). Хорошо, хорошо, дальше. Ну, это так... в поезде спьяну... а кстати, симпа­тичная, чего я ей потом не позвонил, она же мне телефон дала?.. А, правильно, я не мог вспомнить, чей это телефон!

ЖЕНА. А я тебе говорила - нельзя так пить!.. Подожди, кто это? Это что, вот эта актриса?

Я (с затаенной гордостью). Ну, да.

ЖЕНА. А чего она здесь?

Я. Ну, а как ты думаешь?

ЖЕНА (с восхищением). Ну, ты молодец!

Я. Это что, я тебе через пару недель такое покажу...

ЖЕНА. Ой, а это кто? Это мужик, что ли?

Я. Где?

ЖЕНА. Да вон сидит.

Я (нервничая). Да нет, какой это мужик... (незаметно делаю мужику знаки - уйди, уйди)... что ты говоришь. Идем, я тебя с близняшками познакомлю.

ЖЕНА. Нет, но просто... (всматривается, а тот, похоже, уже ушел) кто это был?

Я. Не знаю... может, официант... Знакомься, Варя и Оля!

ЖЕНА. Ой, правда, одно лицо!

Я (доволен). Вот. А сейчас я тебя познакомлю с нашей женской сборной по волейболу...

СЛАВА. Ну, вот, как-то так...

САША. Главное, не оказаться на такой же вечеринке, устроен­ной твоей женой.

ЛЕША. Типун тебе на язык!

Выпивают. Слава вдруг встает и идет в другую комнату. Его окликают, он не останавливается... наконец, нехотя реагирует на Лешин оклик.

ЛЕША. Слав, ты куда?

СЛАВА. Просто я подумал... Ира же знает, что у меня сегод­ня спектакль... интересно, возьмет она телефон, или нет? (Вы­ходит).

КАМИЛЬ. А вот еще интересная тема - смотреть или не смот­реть телефон жены?

ЛЕША. Принципиально - конечно, нет. Это же подлость! Но, если вдруг появилось малейшее подозрение, а ее телефон рядом - у тебя даже не возникнет вопроса «смотреть или не смотреть», ты возьмешь и посмотришь. Потому что принци­пы - принципами, только при чем здесь?

САША. Какое это имеет отношение к твоим принципам, если она, сука, тебе, возможно, изменяет?

ЛЕША. И потом, никто же не узнает. Так что и принципам ос­тался верен, и выяснил все.

КАМИЛЬ. Только вот вопрос - что ты будешь делать, если ты там что-то найдешь? Например, смс-ку «Спасибо за потрясаю­щие два часа, давай попробуем завтра их повторить. Вадик». Ты готов прямо сейчас с ней расстаться? Тогда вперед, смотри те­лефон. А если нет?.. ну, любишь ты ее... не можешь без нее - за­чем тебе эта правда? Будешь всю жизнь мучиться, ее мучить... и главное, ты же ее уже простил, сказал «давай начнем с чистого листа», то есть, вроде бы повел себя по-мужски. Но ты ж себя знаешь. Знаешь, что будешь при любой возможности ей напо­минать, вернее, мелко гадко намекать, типа «ну-ну... от тебя это особенно интересно слышать». И сам понимаешь, что это недо­стойно порядочного мужчины. Только где они - эти порядоч­ные мужчины? Я вот ни одного из них не знаю, и сам таким не являюсь...

Возвращается Слава, молча садится на место. Все внимательно смотрят.

ЛЕША. Ну?

СЛАВА. Все нормально.

ЛЕША. Взяла?

СЛАВА. Нет. Я вспомнил, что у нее как раз педикюр, так что все нормально... (Посидел). Я только одного не понимаю: педикюр, но она же не ногой трубку берет?.. Ладно, нормально.

ЛЕША. А вот, если бы фашисты спросили «как ты думаешь, из­меняла тебе жена, или нет?» - ну, фашисты, которые расстре­ливают за неправду... то это единственный вопрос, на который я бы в любом случае ответил «нет». Потому что, если она была верна, ты живешь себе дальше, а если неверна, то даже удивить­ся не успеешь - типа, «ах, ты ж су...»

СЛАВА. А «да» говорить вообще смысла нет.

ЛЕША. Конечно, потому что если оказалось, что действительно «да» - то как с этим жить? Мучаешься, она знает, что ты зна­ешь, все фашисты знают, их уже не позовешь, неловко... а ребята полезные были. А вдруг как раз все и держалось на том, что ты не знаешь, и теперь она уйдет. И уже непонятно, что хуже - что была с тобой, но изменяла, или что ушла...

КАМИЛЬ. Хотя, если совсем-совсем честно, если бы вдруг при­шли настоящие фашисты и спросили: «изменяла?», то, конечно, сказал бы «да». Потому что очень жить хочется.

Свет гаснет, а через несколько секунд освещается лестница, на верхней площадке которой стоит Леша с рюмкой коньяка.

ЛЕША. А вот еще абсолютная подлость, когда мужик женился на яркой, красивой девушке, отбил ее у всех, и его сразу ста­ло раздражать, что она такая яркая и красивая. Сразу началось: «Чего это ты так накрасилась? А куда это ты собралась в таком виде?» За два года превратил ее в серую мышку, и завел любов­ницу - яркую и красивую. Потому что именно это он и любит. А в жене этого больше нет - сам вытравил. Подлость же? Но, если честно, я ее рассказал, чтобы быть объективным. Потому что меня другое волнует.

Вот, что, наоборот - не бывает? Вот компания - всем весело, все веселятся, и ты веселишься. А ее что-то напрягло. Ну, допустим, ты пошутил с девушкой напротив, на какую-нибудь такую... слегка фривольную тему. Девушка засмеялась, а жена надулась и сидит... другим незаметно, но ты-то уже понимаешь, что тебя ждет. И тоже начинаешь как-то внутренне съеживаться...

А в следующий раз думаешь - а чего я сейчас буду шутить? Что, они не знают, как я шучу?.. И сидишь такой... унылый. И тебя постепенно в эту компанию перестают приглашать. И тем, на ко­торые при ней нельзя говорить, становится все больше. Начина­ется такое: «Слушай, Нин!.. а... ну, ладно. - Что? - Нет, я хотел спросить: ты воды купила, а потом увидел - купила... все».

Или ты говоришь: «я схожу с ребятами на футбол», а она тебе: «Нет, ты, конечно, сходи, но просто ты детей уже два дня не ви­дел...» И в следующий раз ты уже употребляешь слово «навер­ное»: «Наверное, я тут с ребятами посижу», то есть уже немножко отпрашиваешься. А она говорит: «Что ты меня спрашиваешь? Это твоя личная жизнь, если тебе интересней с ними - конечно, иди». И в третий раз ты говоришь, что задержишься на работе.

А потом она уже просто звонит тебе... ну, узнать, как дела, - а ты начинаешь оправдываться.

Раньше мне родители что-то запрещали, сейчас - жена. Когда уже я повзрослею?

Леша выпивает коньяк, садится за рояль и, аккомпанируя себе, поет «Маленький креольчик» Вертинского. На втором куплете мимо тихо проходит Камиль и легонько посыпает Лешу на­резанной белой бумагой - как будто снег пошел под красивую музыку...

ГЛАВА ПЯТАЯ «Нашим женщинам, с любовью и ненавистью»

А вот интересно, если мужчине нравится женщина, то он дол­жен ее завоевать, то есть победить. А если женщине нравится мужчина, то она, чтобы его завоевать, должна ему сдаться, т.е., по сути, проиграть. Получается, что мы играем в обычные шаш­ки, а они в поддавки. Выигрывают, проигрывая... Кривая женская логика. Вот всё у них так!

САША. Смотрите, мы сейчас рассуждаем - четыре мужика. Та­кими нашими мужскими мыслями. А женщины - они, правда, от нас чем-то принципиально отличаются?

СЛАВА. Нет, вообще, они, конечно, ближе к нам, чем, напри­мер, пингвины. По крайней мере, говорят с нами на одном языке... хотя... Вот, пришла, задала вопрос. Очень настойчиво спрашивала, видно, что ей это важно. Я начал отвечать - и вдруг понимаю, что она ушла. Ей было важно задать вопрос, но совер­шенно не интересует ответ. Это что? И чем оно мне ближе, чем пингвин? Он хоть вопросов не задает...

САША. Ага, или почему, если я, зная, что она всегда опаздывает на час, просил, очень просил именно сегодня, только один раз не опаздывать, почему она опоздала на два часа?

КАМИЛЬ. А почему, когда она из другой комнаты начинает за­давать мне вопрос, и я слышу из него последние два слова, вот так «бл-бл-бл-бл-бл-бл-бл зеленые очки», я спрашиваю «что?», а она говорит «зеленые очки»? Почему она повторяет ровно то, что я слышал? Как ей это удается?

ЛЕША. А почему в ресторане ей всегда не нравится то, что она заказала, а мое нравится, и она ест из моей тарелки, а я говорю: «ну, закажи себе то же самое», а она говорит «да нет, зачем, я только попробовать» - и съедает половину. А я хотел именно это количество мяса и это количество картошки. И мне не жал­ко, просто я не люблю, когда у меня из тарелки едят, и к этому уже надо привыкнуть... да и жалко тоже!

САША. Или, вот, пришел с ней в компанию. И она стала что-то рассказывать, чего не должен слышать кто-то из присутствую­щих. Ну, например, про бывшую девушку одного из гостей, ко­торый сейчас пришел с новой девушкой. И ты ее так аккуратно толкаешь ногой под столом. А она смотрит на тебя, и говорит: «Что?» Ты так: «Что «что»?»... негромко, стараясь как-то свести на нет. А она как раз громко: «Что ты меня толкаешь ногой под столом? Что я такого рассказываю?» И все всё сразу понимают, включая ту девушку, а виноват во всем ты.

СЛАВА. А этот вопрос «Зачем?», ну, когда я говорю: «Поеха­ли ко мне», а она спрашивает: «Зачем?» Вот как отвечать? У меня же дома не боулинг, не кинотеатр. Что я должен ска­зать: «Поедем ко мне, один или два раза займемся любовью, мне точно будет хорошо, тебе - может быть, а потом можешь остаться, но лучше, если ты уедешь»? Если я это скажу, она же не поедет, хотя знает, что мы именно для этого и едем. И я го­ворю: «Поедем, у меня огромная коллекция дисков, возьмешь чего-нибудь послушать». И ее это устраивает. Почему я дол­жен врать?

КАМИЛЬ. А у меня у одной знакомой в молодости был неудач­ный роман, и она, видимо, считала себя виноватой... решила себя наказать... унизить. За две недели переспала с кучей вся­ких левых мужиков - шоферов, барменов... сделала себе боль­но. И я сначала сочувствовал... а потом подумал - а почему она себя именно так унизила? Она же могла себе глаз выбить... или палец отрезать. И было бы больно. А насчет унизить - посиди в переходе, попроси милостыню. Хочешь совместить - пожа­луйста, вокзал. Там тебя и менты трахнут, и бомжи унизят, а если повезет, то и глаз выбьют. А она-то, вроде, поунижалась... но как-то при этом и удовольствие получила.

ЛЕША. Или - расстался ты с ней... ну, она тебя бросила. И ты ей пишешь: «Я больше никогда не буду тебе писать. Это мое последнее смс. Я понял, что ты мне чужая, непонятно, что я так переживал. Больше не переживаю, прощай». А она не отвечает. Тогда пишешь второе последнее: «Могла бы и ответить. Все-таки, нас с тобой что-то связывало...» Потом еще: «Хочу поде­литься радостью - я перестал о тебе думать. Вообще. Так что, не звони». А она и не звонит. Тогда уже совсем запрещенный при­ем: «Знаешь, а кроме тебя, оказывается, есть еще красивые жен­щины». И все равно - ничего. И так еще сто последних сообще­ний... А самое последнее - «Неужели нельзя быть нормальным человеком и хоть раз ответить?» И уже перестал писать, и еще месяца два прошло, и вдруг приходит от нее: «Снег идет. С пер­вым днем зимы!»... Ну, не суки?

СЛАВА. А самое ужасное, когда вчера все было замечательно, а сегодня пришла смс-ка «Прости, мы больше не будем вмес­те. Пожалуйста, не звони и не пиши. Я желаю тебе счастья». И ты не понимаешь - почему? Мало того, что тебя бросили, так дополнительный кошмар, что ты не можешь объяснить - почему? И, естественно, звонишь ей, пишешь, а она не отвечает. (Леше). Ну дальше... как ты сказал... Но я нашел ответ на вопрос «почему?». Знаете какой? «Потому что». Нет, я совершенно не иронизирую. Это абсолютно точное объяснение ее поступка. Просто «потому что». У женщин, вообще, многое объясняется этим.

САША. Да всё...

ЛЕША (сидит, задумавшись и вдруг меняет тему). А вы заме­чали, что гораздо больше любишь того, из-за кого мучаешься... Мне девушка как-то сказала: «Пожалуйста, не делай мне боль­но. Я тебя и так люблю, а если ты сделаешь мне больно, я тебя вообще никогда не забуду». Точная штука, да?

СЛАВА. Да. А вот признание тебя хорошим человеком в устах женщины почему-то звучит как оскорбление. Они же обычно как говорят: «Нет, ты очень хороший человек, но...». И сразу понятно, что она любит не тебя, а кого-то другого, и то, что ты хороший, должно служить тебе утешением... почему-то. Она меня не любит, зато я хороший человек. Она любит какого-то козла, урода... а я хороший. А меня же в детстве учили «будь хорошим - и тебя все будут любить». А это, оказывается, во­обще ни при чем.

САША. А представляете, если бы так было - она говорит «ты плохой, я тебя не люблю». А ты так: «Секундочку! Жди меня здесь, никуда не уходи». Идешь и исправляешься - начинаешь хорошо учиться, никуда не опаздываешь, бабушек толпами через дорогу переводишь, а в конце недели приходишь и - бац! ей на стол дневник, где все пятерки, и так: «Ну что?» И она та­кая: «Нет, ну, всё, конечно, люблю!» Припер ее к стенке.

ЛЕША. На самом деле, за то, что ты хороший, с тобой могут даже один раз переспать... с формулировкой «ну, надо же хоть что-то ему... в конце концов, он же такой хороший» - и спят с тобой, окончательно унизив тебя этим сексом из благодар­ности...

КАМИЛЬ. В общем, плохим надо родиться. А если уж ты хоро­ший, то неси свой крест... может, тебя когда-нибудь кто-нибудь и полюбит... бедненького...

САША. Так что, получается, любят только плохих?

КАМИЛЬ. Да это вообще неважно... тебя либо любят, либо не любят. Почему-то.

СЛАВА. Потому что.

ГЛАВА ШЕСТАЯ «Да, елки-палки, на тот же штырь!»

А вот почему «одна заблудшая овца, вернувшаяся в стадо», до­роже богу, чем целое стадо порядочных овец? Потому, что инте­реснее? Пошла по рукам, воровала, сквернословила... всякие там связи - с быком, с конем... с хряком хотела, не получилось, пья­ные были оба, убила кого-то в пьяной драке копытом, валялась в грязи... - и вдруг раскаялась. Пришла к богу и говорит: «Не могу больше, каюсь». Вот это сюжет. Есть за что деньги платить. Зрителям - за билеты. Овце - за съемочный день.

Стоят на лестничной площадке и курят - ну, разумеется, кроме Славы, который не курит.

САША. А помните, как клево было летом на даче в кинотеатре? Отстоял очередь, купил билетик синенький за 10 копеек и идешь наслаждаться. «Фантомас»! «Зорро»! Фильмы с Пьером Риша­ром. А американские фильмы - это же вообще... ничего лучше быть не могло... даже фруктовое мороженое за семь копеек.

КАМИЛЬ. А сейчас смотришь кино - и все не то. И я думаю - это во мне дело, или в них? Когда они начали штамповать это все из фильма в фильм? Или когда меня это начало напрягать?

ЛЕША. Вот, например, момент, который есть в каждом боеви­ке, когда главный плохой держит на мушке главного хорошего, но не убивает, а начинает рассказывать, почему он его сейчас убьет. Он же наверняка смотрел такие фильмы - пусть даже не со своим участием - и знает, что пока он говорит, главный хо­роший обязательно развяжется, дотянется до кнопки, и на него сверху упадет пятитонный грузовик, который туда подвесили продюсеры фильма.

САША. Или под ним откроется люк, и он рухнет на металличес­кий штырь. И будет удивленно смотреть: «Да елки-палки, на тот же штырь!»

ЛЕША. Знаете, почему он тянет? По-моему, он просто хочет вы­сказаться. У него же сейчас невероятная аудитория. А кто бы его слушал, если бы он не держал пистолет у виска Брюса Уиллиса?

САША. А я знаете, о чем мечтаю? Чтобы у них произошла какая-нибудь накладка. Ну, скажем, уже Брюс Уиллис держит главно­го плохого на мушке, и вдруг какая-то глупость, он чихнул, и у него поясницу заклинило, так: «стоять!.. а...а...апчхи!.. ой...ой». И уже плохой спрашивает: «мистер? с вами все в порядке?», а у Уиллиса еще из носа сопелька, и он такой: «в порядке... у вас не будет платочка?» И через боль: «вы, главное, никуда не ухо­дите, стойте здесь, я вас обязательно арестую или убью... только мне сначала в медпункт». И мир остается неспасенным!

СЛАВА. А может уже какая-то баба, наконец, отказать Майклу Дугласу? Как бы это потрясло зрителя - он только к ней, а она - «нет». Он такой: «Как, подожди? Я Майкл Дуглас», а она такая - «ну, нет». Осилил бы его актерский талант такую неожиданную для него ситуацию?

ЛЕША. Или даже не отказывает, а просто говорит - «хорошо, но в презервативе». А у него с собой нет. И у нее нет.

СЛАВА. И ни у кого из съемочной группы не оказалось...

ЛЕША. И он как дурак ходит по комнате - в трусах и носках, не знает, что делать. Не может двинуть вперед сюжет. А? Как вам поворот?

КАМИЛЬ. Нет, не дождемся, у них все по схеме. Вот в трилле­ре - там все либо маньяки, либо жертвы маньяков, либо по­лицейские, которые ловят маньяков. Нет обычных людей, которые просто живут, работают и ничего не знают про мань­яков. Если фильм не про прыщики, то ни у кого прыщиков нет. А если вдруг у героя на плече маленький прыщик, то че­рез 5 минут оттуда вылезет страшное чудовище.

СЛАВА. А эротические фильмы? Там вообще нет случайных людей - все озабоченные, все трахаются. А если вдруг и идут на работу, то только чтобы трахнуть секретаршу.

КАМИЛЬ. Почему только секретаршу? Практикантку из другого отдела, зашедшую по ошибке, потом клиентку, которая пришла чуть раньше, все видела в неплотно закрытую дверь, завелась и сама набросилась. А за всем этим в щелку наблюдает бухгалтер и тайком мастурбирует.

ЛЕША. Никто не занимается домашними делами, например, не пылесосит, а если и пылесосит, то обязательно в короткой юбке, в туфлях на высоком каблуке и с накрашенными губами - и то только для того, чтобы проходящий мимо сантехник не дай бог не пошел на кухню чинить кран. Не за этим его приглашали в этот фильм.

СЛАВА. Причем сантехник приходит холеный, чистый, с вот та­кими (показывает) плечами. Обязательно в джинсовом комби­незоне на голое тело.

ЛЕША. Непонятно, почему он до сих пор работает сантехником, а не идет сниматься в порнофильмах.

САША. А в триллере в душе моются только женщины, и только для того, чтобы на них там напали. Причем, если это главная ге­роиня, то ее спасут, а если нет - зверски убьют. Скрипнет дверь, чья-то рука отдернет занавеску, крик, и на кафель брызнет кровь.

СЛАВА. А в эротическом фильме она в душе мастурбирует и даже не подозревает, насколько же ей повезло, что она мастур­бирует не в триллере.

КАМИЛЬ. А вот типичный герой боевика. Обязательно в отстав­ке - либо он бывший спецназовец и отказался истреблять стадо мирных камбоджийцев, либо бывший полицейский, давший в морду коррумпированному начальнику. Но, когда происходит что-то по-настоящему страшное, спасти всех может, почему-то, только он.

САША. А он отказывается, потому что он жене обещал больше ни в чем не участвовать.

СЛАВА. И тут, слава богу, плохие убивают его лучшего друга.

ЛЕША. Да-а!.. Как он теперь в одиночку расправится с арми­ей негодяев, зависит только от отсутствия чувства меры у сце­наристов.

КАМИЛЬ. Он говорит жене, что идет в супермаркет, а сам хва­тает базуку и предупреждает: «У нас есть три часа. Потом Мэри начнет волноваться».

ЛЕША. А это для него самое страшное.

КАМИЛЬ. Поэтому, когда она ему звонит - а тут бой, все взры­вается - он тут же берет трубку. Она спрашивает: «Что у тебя там?» А он ей - «представляешь, бутылку пива уронил. Такой шум подняли». Она ему: «купи хлопья, молоко и, обязательно, черничный джем».

САША. И вот он всех победил, возвращается домой на машине, которую несколько раз переехал танк, и достает из багажника пакет с продуктами. Она такая: «Что с машиной?!» А он: «Да, тут всякие... ездить не умеют...» Она смотрит в пакет: «А где джем? Ну, почему тебе ничего нельзя поручить?»

КАМИЛЬ. А он обнимает ее и незаметно ставит на стол баночку черничного джема...

ЛЕША. ...и тут открывается дверь и входит президент Америки. И говорит: «Госпожа Холден, ваш муж только что совершил ге­роический поступок...»

КАМИЛЬ. А он делает президенту всякие знаки, мол, только не при Джессике... но поздно.

САША. Она поворачивается к нему: «Ты же обещал!»

СЛАВА. Тут входят журналисты, и телекамеры снимают, как он бегает от нее вокруг президента, и президент получает тапочком по голове.

ЛЕША. И, главное, это такая глупость, и еще штамп, и сто раз было - а ты сидишь, и у тебя слезы. Ты думаешь: «что происхо­дит? прекрати немедленно, это ж полное говно!» - и рыдаешь.

САША. А это на уровне рефлексов: сунул два пальца в рот -тошнит, ударил себя молотком по голове - больно. Вот, по­жалуйста, те же два пальца - взяли девочку из детдома, она весь фильм такой волчонок, не принимает никого, а в конце женщина, которая ее удочерила, забирает у нее со стола та­релку, девочка говорит «спасибо...» и через небольшую паузу «...мама». И сразу у женщины плечи затряслись, и крупно - та­релка, и в остатки борща падают две слезинки. И все в зале гарантированно рыдают.

СЛАВА. А вот - еще сопливее; двое влюбленных, и вдруг, ко­нечно, оказывается, что она смертельно больна и вот-вот ум­рет. И они решают провести эти дни, не думая ни о чем - пьют глинтвейн, катаются в машине с открытым верхом, танцуют босиком под дождем...

ЛЕША. И вот они лежат на песке, смотрят в рассветное небо, и он ей говорит: «я найду доктора, он тебя вылечит, и мы бу­дем жить в доме на берегу моря, у тебя будет трое внуков...», говорит, говорит, и камера отъезжает, и мы видим, что она уже умерла - тихо, чтобы его не напугать, а нас еще больше рас­трогать.

САША. И финальный кадр - он 80-летний кладет букетик на ее могилу, и сразу ясно, что он всю жизнь хранил верность этим трем дням. И опять все рыдают.

КАМИЛЬ. И, кстати, из этого даже можно сделать очень хоро­ший фильм. А можно - плохой. Но в этом месте рыдать будут и там, и там. Это - как снег под красивую музыку.

ЛЕША. А вот как отличить слезы от этого, допустим, плохого фильма от слез, которыми ты плачешь на фильме «Летят жу­равли»?

СЛАВА. Ну, как? Это великое кино! Там все искренне, по-настоящему.

КАМИЛЬ. А тебе скажут, что то - тоже великое кино, очень жиз­ненное.

СЛАВА. Нет, подожди, там актеры какие! а операторская работа!

КАМИЛЬ. И здесь - какой-нибудь Том Круз.

СЛАВА. Какой Круз? Да пошел он в жопу!

ЛЕША. Вот. И это единственный аргумент.

КАМИЛЬ. А потому что нет критериев.

Темнота, потом луч света - Саша сидит на краю ванной.

САША. А вот тоже... сюжет для фильма. Мужчина. Женат срав­нительно давно... и довольно удачно. И вдруг - роман, лето, три месяца безумных... короче, решился уйти. Рассказал все жене, забрал вещи - и вот он у нее. И сначала все чудесно, а потом он приходит с работы, а она смотрит «Мою прекрасную няню». И ей нравится. А они с женой всегда смеялись над теми, кто эту фигню смотрит. Пошли ужинать... нет, все хорошо, но как-то... не по-домашнему... а, вот, она картошку не так пожарила, поло­винками, а он любит кружочками тоненькими, чтоб аж просве­чивали... И сразу мысль: «А когда уже домой?» И понял, что, а вот - это же он дома. Но потом собрался, сказал себе: «ты давай, не это, ты посмотри на нее - красавица, ноги длинные, глаза...» Поцеловал ее, и прямо на кухне занялись любовью ... невероят­но. Пошел в душ и засобирался... а куда? Сел на ванну, подумал: «а как бы сейчас было приятно стоять в дверях минут двадцать, целоваться, говорить «нет, ну, я не могу уйти... прогони меня». А она чтоб говорила «я тоже не могу...» И вдруг понимает, что она и нужна-то была только для этого. Чтоб от нее хотелось до­мой. И что ему никогда не было интересно, что она, например, делает, когда он ушел. Как она спать ложится... где у нее чулки лежат... не надо было это ему. И чего теперь делать?

Темнота.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ «Про медведя, ёжика и Наоми Кэмпбл»

Мне один знакомый рассказывал, у него жена прочла книжку, там мужчина изменяет жене и уходит от нее. Так она с ним три дня не разговаривала. А потом спросила: «Ты что, тоже такой? Вы же мужики все такие». А он разозлился и сказал: «Да, все такие! А я - нет. Просто, поверь. И постарайся не проверять».

Стоят где-то сбоку, сбившись в небольшую группку - так бывает на больших тусовках, когда вдруг образуется небольшая компа­ния, столпившаяся вокруг сервировочного столика или даже вы­сокого табурета, на который кто-то поставил блюдо с колбасой. И все - с рюмками, а у кого-то еще кисть винограда в руке.

СЛАВА. По-моему, левые связи осуждают только те, кто их сами иметь не могут. Вот, представьте себе такого принципи­ально порядочного человека - не изменяет он жене, молодец. И поехал он в командировку... в Пензу, на слет мелиораторов, а в номере напротив - Наоми Кэмпбл. Ну, так получилось.... перепутала она мелиораторов с миллиардерами. И она в него влюбляется. С первого взгляда. В момент, когда он кипятиль­ник зашел попросить. А дома его ждет жена. Такая, в халате... ну, жена. А тут Наоми Кэмпбл. Вот по какой причине он может ей отказать?

КАМИЛЬ. Нет, ну, может.

СЛABA. Может, может. Но тогда это либо комплексы - там, «не смогу соответствовать», испугался и убежал. Либо еще только одна причина - он мудак. У него могло быть самое яркое при­ключение в жизни.

ЛЕША. А с другой стороны, представляешь, как в такой ситу­ации здорово отказать? Вот, она пришла и говорит - «я твоя! Идем». Длинные смуглые ноги. Пальцы тонкие. А он ей раз, и -«No». Отомстил сразу всем бабам в ее лице - за детские прыщи, за девочку в девятом классе, которая не стала с тобой танцевать, за эту третьекурсницу, которая заснула в самый важный мо­мент... пьяная дура. Сказал: «Уважаемая Наоми! Идите к себе. Я женат». И дверь захлопнул.

САША. Скотина! Всех нас опозорил...

СЛАВА. Погоди, сейчас мы ему отомстим. Вот он вернулся до­мой и рассказывает всё жене, гордый, потому что, во-первых, им такая баба заинтересовалась, а главное, он же устоял. Жена, естественно, устраивает допрос: «Ну, было же, да? В глаза мне смотри! Я ж вижу, что было. - Да не было ничего... зачем бы я тебе рассказал? - Но целовались же, а? целовались? - Вооб­ще не целовались. - Ты, наверное, сам к ней приставал, а она отказала. - Я ж тебе говорю, это она, а я отказал, клянусь! -Чем? - Здоровьем Гоши. - Чего, правда, что ли? - Ну. - Отка­зал Наоми Кэмпбл? - Да. - Ну ты мудак».

И уходит от него. Просто... ну, как жить с таким мудаком?..

ЛЕША. А вот, мы тут сидим, рефлексируем, а есть мужчины, которые вообще не воспринимают свои приключения на сто­роне, как измены. Это у них такая игра, типа «казаки-раз­бойники», называется «поимей кого-нибудь, чтобы жена не узнала».

САША. И не потому, что роман вспыхнул, или вдруг захотелось, а просто - так положено, все так делают. Главное, потом рас­сказать об успехах в штабе - то есть, в бане, мужикам.

ЛЕША. Поэтому, если ты, например, куда-то поехал... в пресло­вутую «командировку», то как же ты там никого?.. надо. А тебе, может, и не надо, но перед товарищами неловко. Потому что, когда ты вернешься, мужики спросят, так плотоядненько: «Ну, чего?» - И что, ты им скажешь - «по городу гулял, книжку читал. - Ну. Но вечером же в бар пошел? - Ну, пошел, поси­дел... - Ну-у? - Все. - Не, ты, если не хочешь, ты не рассказы­вай, конечно. Просто, мы-то тебе все рассказываем. - Чего вы привязались, я люблю свою жену. - А причем здесь? Мы ж не об этом». И ты понимаешь, что конкретно подвел мужиков. Они же знали, что ты из командировки, в баню на тебя шли. И начи­наешь выдумывать. «Ну, короче, ладно, слушайте...». Все: «Та-ак». «В общем, захожу я в лифт, а там такая...» И все оживились, разлили бутылочку... спас вечер.

КАМИЛЬ. Самое ужасное - после того, как ты это рассказал, оно стало правдой. Ну, а как? - столько народу знает, что ты жене изменил.

ЛЕША. И идешь домой с чувством вины...

КАМИЛЬ. И в следующий раз уже изменяешь - хотя бы, чтобы не мучиться, подробности не выдумывать... ну, и чтобы было за что испытывать чувство вины.

СЛАВА. А у меня вообще все по-другому. Просто для меня секс с любимой женщиной и секс... с любой другой - два принци­пиально разных занятия. И дело не в том, что первое гораздо лучше - хотя оно, конечно, гораздо лучше, - просто... ну, вот, ты любишь жену, а еще ты любишь, например, колбасу. И если ты пошел, купил двести грамм докторской колбасы и съел - это же не значит, что ты изменил жене с колбасой.

ЛЕША. Только как объяснить жене, что это никакая не измена, а... ну, как сказать?.. колбаса?

КАМИЛЬ. А вот изменить, почему-то, можно только жене или мужу. А почему нельзя изменить, например, детям? Представ­ляете, тебя видели выходящим из Макдоналдса с чужим ребен­ком. Или находит ребенок у тебя в кармане чек от конструктора «Лего». А ты ему «Лего» не покупал. Или ты приходишь домой, а от тебя пахнет сладкой ватой. Или просто на улице купил не­знакомому ребенку мороженое. Один раз, ничего серьезного. А твой ребенок это заметил. «Ты его знаешь? - Да нет, просто купил мороженое. - Да? И в который раз ты ему просто купил мороженое? - Я же тебе говорю, я его первый раз вижу. - Еще лучше: первый раз видишь человека, и сразу ему мороженое! Здорово! - Да что тут такого? - А ты не понимаешь?» И все; на­завтра - шкафы пустые, игрушек нет и записка: «Прощай. Из детского сада меня заберет мама».

САША. Я прошу прощения, я смотрю, тут знающие люди собра­лись... у меня тогда вопрос: а онанизм - это измена, или нет?

ЛЕША. Ох, это сложный вопрос. По-моему так - если во время... ну, понятно... представляешь себе женщину, то да. А не пред­ставляешь - нет.

КАМИЛЬ. А если представляешь жену?

СЛАВА. А если представляешь колбасу?

САША. Все, я снимаю вопрос. Слишком высокий уровень дис­куссии.

ЛЕША. А что мы про всякие гадости... эти истории... колбаса... я вот видел фотографию - пожилые мужчина и женщина захо­дят в море, держась за руки. Со спины снято, они голые, такие стариковские фигуры... ясно, что прожили всю жизнь вместе. И так сразу трогательно. Хочется, чтобы у тебя тоже так было.

СЛАВА. Но в старости.

ЛЕША. Ну, подожди. Или вот, я был в Берне, мне рассказывали, медведь в Бернском зоопарке - у него медведица умерла. И он никого не принимает. Ему одну подсадили, он ее прогнал, на­давал ей, ухо порвал. Думают, может, просто не понравилась -подсадили другую, молоденькую, симпатичную. Он ее тоже выгнал. Старый однолюб. Хранит верность. Человек! В смыс­ле - медведь! Рассказываешь - и как-то приятно.

САША. А ведь запросто могла быть другая история - он такой маньяк оказался, медведицу затрахал, ее забрали у него, вто­рую подсадили - он и ее затрахал, ухо ей порвал в раже, потом сторожиху затащил, трахнул, она ему двух медвежат родила... сторожевых... еще ежик мимо пробегал, он дотянулся, ежика трахнул, тот лопнул... это я еще ничего не рассказал про туриста из Монголии. И вот рассказываешь это в компании, и тоже все большое удовольствие получают.

ЛЕША. Ну, да, но оно как-то мельче, даже само качество ощуще­ний другое. И слова другие - там он молодец, мужик. А здесь - молодчик, красавчик.

СЛАВА. А погоди, вот, все-таки, по поводу стариков. Нет, все очень трогательно, но почему ты думаешь, что они друг другу не изменяли? Может, он тоже «ездил в командировки»... и у нее что-то было... но при этом они любили друг друга. Так что, не может быть? Может, они даже именно поэтому так долго вмес­те. Не может быть?

ЛЕША. Нет. Не может.

СЛАВА. Почему?

ЛЕША. Потому что я не хочу. Все. Понял?

СЛАВА. А. Тогда, конечно.

САША. Действительно, ну почему все должны изменять?

КАМИЛЬ. А ты сейчас точно спросил - «почему должны?» Вот именно должны. Вот, он же в бане, он именно должен был му­жиков порадовать, раз он в командировку ездил. Или, допус­тим, жена на три дня уехала, и те же мужики тебе так...

САША. «Чего, Нинка уехала? Ну, я представляю, чего сейчас на­чнется!»

КАМИЛЬ. И ты тоже так ухмыльнулся, типа «да уж, зря времени терять не буду», а сам думаешь - «да чего я должен?» И в пер­вый день действительно - пришел с работы, поподнимал ган­тели, попил кефиру, сел читать книжку. Целый час читал одну страницу... не понимая смысла... думал, чего я сижу-то? надо же что-то делать. В десять вечера бросил книгу и начал судорожно всем звонить. И все, конечно, отказали. Звонил до 12-ти, понял, что раньше надо начинать, перенес на завтра, лег спать. Оста­лось два дня.

ВТОРОЙ ДЕНЬ - встретился со старой знакомой. Приехал к ней, а она стоит одетая, говорит: «я готова». Ты такой: «в смысле? я думал, мы у тебя», а она говорит: «у меня ребенок с няней», а ты и забыл, что она год назад родила. Получается, к тебе, и что, в супружеской постели? Нет, ну, это как-то... там же фо­тографии жены, детей... собака дома... нет, она не расскажет, конечно, но все равно, неловко. Гостиницу снимать - вообще, непонятно как, кажется, что все будут смотреть... потом, там же паспорт показывать... а вдруг, жена как-то узнает?.. В общем, поехали в ближайшее кафе, посидели часок, и даже толком не поговорили, потому что все время думал «гостиница - не гос­тиница», и еще боялся, что кто-то увидит... главное, если бы она еще сильно нравилась, а то так... короче, завез ее обратно, чмокнул в щеку... как только уехал - сразу пожалел, что не по­вез в гостиницу... одним словом, глупо провел время, обидел женщину, засыпал с неприятными мыслями о себе... на той же странице.

ТРЕТИЙ ДЕНЬ. Проснулся и понял - всё! Делать, так делать. Поз­вонил мужикам, они говорят: «мы в клуб идем, девушек поз­вали». Ты так, стесняясь «а вы для меня тоже кого-нибудь позовите...», а они «да ладно, там этого добра навалом». И ты радостный едешь, а они, оказывается, столик заранее не зака­зали, а знакомый провести может только двоих, час решали эти проблемы, потом они говорят: «да фиг с ним, у тебя же жена уехала, поехали к тебе».

Поехало две девушки - с кем-то, а одна ничейная. Несимпатич­ная. Ты думаешь - ну, ладно, сейчас выпью... Выпил. Все равно не очень. Но, надо же как-то... начал ухаживать - ну, как за не­симпатичной. Она, естественно, почувствовала, отказала. А ты же уже приставал... то есть, немножко, но, все-таки, нарушил верность. А она еще тебе, уезжая: «Вон, у тебя фотография -жена, дети».

В итоге, в обеих комнатах трахаются, а ты на кухне на диванчи­ке, пьешь. Поставил будильник на 5 утра, думаешь - душ при­му, все уберу, поеду в аэропорт встречать. Проснулся от звонка в дверь. За секунду все понял. И что будильник не услышал, и что жену с детьми не встретил. Она заходит - и ты ее глазами видишь квартиру.

Липкий пол - шампанское разлили, - в раковине осколки бо­кала, полные пепельницы окурков. Кровать разворочена, ря­дом - презерватив, друг в твоей супружеской кровати... не раз­будил, когда уходил... пожалел! Эта дура в прихожей свою перчатку забыла... женскую. И ты стоишь, опухший, тапочки прилипают к полу, нашкодивший школьник... и самое обид­ное - ничего же не было, а не докажешь. И она теперь все время подозревать будет, по каждому поводу вспоминать.

Кстати, когда в 5 вечера будильник все-таки зазвонил, ты по­нял, что, просто, на пять утра ты его ставил в полшестого... хотя бы с этим разобрался.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ «Доброе утро, Ростислав Валерьевич, или Старый дурак, не приставай к девушкам!»

А как понять, что уже все? Вот ты живешь, работаешь, полон сил... ну, тебе так кажется, а на самом деле - все кончилось, ты уже давно никому не интересен. Тебе хлопают не потому, что нравится то, что ты делаешь, а из уважения... Как это по­нять?

Может, письмо себе написать семидесятилетнему? - «Старый дурак, угомонись. Не ставь „Чайку"».

С другой стороны, какой смысл? Когда вскроешь в 70 лет, наверня­ка подумаешь: «Какой я был тогда дурачок молодой... я ж только сейчас понимаю, как надо ставить эту гениальную пьесу!»

И пойдешь позориться.

Заваривают чай, приносят и ставят на стол печенье, конфеты, розетки под варенье...

СЛАВА. Если тебе по-настоящему интересна женщина, то как же хорошо ехать в Братеево за лекарством для ее больной двою­родной тети. Бросаешь все и по чудовищным пробкам невыно­симо медленно мчишься в это Братеево - почему-то это лекарс­тво есть только там, в одной-единственной аптеке. Главное, дел до фига, мог послать водителя, но он же купит что-нибудь не то, поэтому убиваешь весь день, чтобы вечером так: «Да, кстати, вот лекарство. - Ты что, в Братеево ездил? - А что такого? Это же, все-таки, тетя твоя двоюродная...»

ЛЕША. А если ты не так сильно увлечен, то где-то на втором часу езды начинаешь думать, что, все-таки, может, зря ты пое­хал... тетя-то, в конце концов, двоюродная... да и водитель у тебя толковый... Неправильно оценил силу своих чувств к этой девушке.

САША. Ну... или длину дороги в Братеево.

ЛЕША. Короче, силу чувств, выраженную в километрах.

КАМИЛЬ. Подожди, как там? Пятница, в Братеево... то есть, в область... тетя двоюродная? у меня вообще нет такой девушки. И, боюсь, уже не будет.

ЛЕША. В общем, время, которое ты готов потратить на эту без­умную поездку равняется расстоянию, деленному на твой воз­раст.

СЛАВА. Леонид Барац. «Занимательная математика межполо­вых отношений, том второй».

ЛЕША. Да, да... В 20 лет расстояние может быть любое, хоть в Актюбинск. После 30-ти - в пределах Москвы. А после 40 хо­чется, чтобы аптека была за углом.

САША. И хорошо бы туда кого-нибудь послать - водителя, курьера.

КАМИЛЬ. А еще лет через пять - уже с этим курьером и лекар­ство ей передать. И пусть он сам с ней и роман крутит. А то буду я еще...

ЛЕША. А в 65 - пусть сама приезжает... и лекарство привозит... я его приму, потом пусть посидит, дождется пока я усну и уез­жает...

СЛАВА. Не-не-не, секунду, я в 65 буду... огурец! Буду, знаешь как, по бабам?..

ЛЕША. Вот. Запиши в письмо, это важно: «Старый мудак, не приставай к молодым девушкам - это смешно и отвратительно. И если тебе кажется, что это не так, то знай - это так».

СЛАВА. Зачем мне это записывать?

ЛЕША. Я ж тебя знаю. Будешь преподавать в каком-нибудь ГИТИСе, приставать к студенткам.

СЛАВА. Конечно, буду. А иначе - какой смысл преподавать?

ЛЕША. А представляешь, ты руководитель курса, они тебя лю­бят, позвали на свою вечеринку, и поначалу так радуются, что ты пришел. А ты заранее решил - посижу полчасика и уйду... надо держать дистанцию. И вдруг... выпил чуть-чуть... потом еще чуть-чуть... и вот ты уже танцуешь... под их музыку... заводно, по-молодежному, ну, тебе так кажется, а им за тебя неловко, потому что танцуешь-то ты нелепо, старомодно...

САША. А еще с тобой вышла девушка потанцевать, студентка, ну, чтобы тебя как-то поддержать, а у тебя сразу глаза такие масляные и мысли, типа «а вдруг, а если, а, собственно, поче­му бы и нет?» А ей это даже в голову не приходит, они просто ждут, когда ты уже, наконец, уйдешь, чтобы, собственно, начать веселиться.

ЛЕША. А ты еще выпил... и проснулся у них в общежитии под утро, поверх одеяла, в пиджаке, но без туфель, значит, кто-то с тебя их снимал...

КАМИЛЬ. Может, сам?

ЛЕША. Да нет, я ж его знаю. Чего он будет туфли снимать, если ему спать хочется.

КАМИЛЬ. Ну да, ему же спать хочется, а не туфли снимать...

ЛЕША. Открываешь глаза - твой студент говорит «Здрав­ствуйте, Ростислав Валерьевич». А ты ему так... гм-гм-гм... пере­сохшим ртом. А он пытается своим видом показать, что все по-прежнему, ничего не изменилось, он тебя так же уважает.

САША. И именно это свидетельствует о том, что это не так.

КАМИЛЬ. Короче, катастрофа.

СЛАВА. Значит так, себе пиши такое письмо, мне не надо. Буду приходить, и танцевать, и пусть нелепо - потерплю... И они по­терпят.

КАМИЛЬ. А ведь действительно, это всё уже скоро...

Молчание.

ЛЕША. Слушайте, а чего мы сидим? Поехали к бабам!

САША. Ой, правда! И отмазка же гениальная - у меня спек­такль... поэтому и трубку не брал.

СЛАВА. Подожди, а как же мы...?

ЛЕША. Я договорюсь. (Зрителям). Ребят, тут такая фигня, нам надо срочно отъехать. Вы же не против, ладно? Просто, такая возможность... вы же нас понимаете...

Леша, Саша и Камиль подбегают к вешалке, снимают с нее куртки и быстро одеваются. Камиль достает из холодильни­ка бутылку шампанского и тортик.

КАМИЛЬ. А мы вам фильм какой-нибудь хороший поставим... ну, или там, музыку послушайте.

САША. В холодильнике берите, чего хотите... только, никому, да? Все, мы побежали.

И толпой идут к выходу. Слава, оставшийся на месте, разводит руками.

СЛАВА. Слушайте, ну, как-то нехорошо... спектакль, все-таки... они билеты купили...

ЛЕША. Правильно. Слав, я вот подумал, ну чего ты поедешь? Давай, ты останешься... а в следующий раз я, клянусь! (Зрите­лям). Все, мы пошли, с вами остается Слава, он все знает, чего говорить, если кто-тоспросит - мы здесь были, ладно? Просто, поймите нас.

Уходят. Слегка ошарашенный Слава остается.

СЛАВА. Слушайте, а у меня никакой особенной музыки нет... Вот есть один диск Челентано...

В глубине появляется Саша, явно пытающийся остаться неза­меченным и тихонько зовет Славу.

СЛАВА. Что?

Саша что-то артикулирует ртом совершенно беззвучно.

СЛАВА. Что?

САША (шепчет). Презервативы.

СЛАВА. Саш, презервативы - в любой аптеке по дороге.

САША. Тихо, чего ты... (Исчезает).

СЛАВА (зрителям). Ну, вы, конечно, понимаете, что это натяж­ка. Потому что, если бы они реально поехали, куда они поехали, я бы, естественно, с ними поехал. Но зато у меня есть возмож­ность... просто, очень давно хотел... знаете, иногда близкому человеку что-то важное сказать постесняешься, а случайному попутчику рассказываешь... короче, я сейчас буду вам петь. С 18 лет у меня эта мечта, ни разу ее не осуществил. Слушайте.

Слава берет гитару и поет «Звезду по имени «Солнце». На вто­ром куплете все тихонько возвращаются, слушают, потом дают знак звукорежиссеру, который выключает микрофон и гитару.

СЛАВА. Что такое?

ЛЕША. Просто, долго... заканчивать уже надо.

СЛАВА. А чего вы вернулись?

САША. Просто, мы подумали... у них квартира в Отрадном... не выпьешь, все за рулем... зачем? Мы вам лучше здесь празд­ник...

Начинает расставлять и зажигать свечи. Все ему помогают. Свечи оказываются везде - на холодильнике, на микроволновке, на рояле, на лестнице - не говоря уже о столе и табуретах.

ЛЕША (расставляя). Знаете, а я вот подумал - а я в принципе не смогу преподавать.

СЛАВА. Почему?

ЛЕША. А я - мальчик. Ну, в смысле, у меня до сих пор ощуще­ние, что все старше меня. И как я буду кого-то экзаменовать? Это я должен сдавать экзамены. Мне же лет пятнадцать.

СЛАВА. Нет, я - второй курс института. Я даже знаю, во что я одет: джинсы бананами и турецкий свитер с красными ром­биками. Я на летней дискотеке, танцую под «It's a wonderful, wonderful life».

Леша наигрывает эту мелодию на рояле. Свет потихоньку гас­нет - номере того, как разгораются свечи.

КАМИЛЬ. А свой настоящий возраст определяешь по каким-то косвенным признакам. Позвонили, позвали на двадцатилетие выпуска. Как двадцатилетие? Я же еще в девятом классе... При­шел - а там тетеньки сидят. И дяденьки. И это мои одноклас­сники. То есть, мне столько же лет, сколько им? Катастрофа!

САША. А только что же было - детство и такая защищенность. Папа же от всего защитит и спасет.

ЛЕША. Ага, тебя положили спать, свет выключили, и тут мысль - а вдруг немцы придут? Сначала испугался, а потом по­нял - ну и что? Там же в соседней комнате бабушка с дедушкой, но, даже если немцы их пройдут, то на кухне - папа с мамой. Ну, и чего они сунутся?

СЛАВА. Папа самый сильный, мама самая добрая. Единствен­ная проблема - когда папа сердится, и вот тут спасти может только мама. Вот, получил ты двойку, и весь день думаешь, «хо­рошо бы папу сейчас отправили в командировку; позвонил бы его начальник и сказал маме: «мы вашего мужа срочно отпра­вили в командировку на две недели, пока ваш сын не исправит двойку». Но так же никогда не бывает, так бывает только, ког­да он тебе пообещал пойти в воскресенье в зоопарк. И вот он приходит и говорит: «Значит так...» И все! Тут остается только заплакать...

ЛЕША. ...а лучше удариться.

САША. И хорошо бы, чтобы кровь пошла.

СЛАВА. Потому что тогда прибежит мама, и окажется, что в этот момент она сильнее папы. И если будет действительно больно, то тебя сразу простят.

САША. А мне в детстве папа привез из Москвы четыре бутылки фанты, а я их растянул на месяц. Как было вкусно!

КАМИЛЬ. А сейчас, по-моему, не та фанта. Вот в детстве была фанта...

САША. Ну, ты сравнил - ту фанту и эту... как можно?

ЛЕША. А еще я в детстве понимал, что все меня старше - и при­вык. Поэтому последняя конфета - мне. Да и вообще все кон­феты мне.

СЛАВА. И, кстати, самая красивая девушка тоже должна быть твоя. А если вдруг она не твоя, то сразу начнешь плакать и при­дет папа, отнимет девушку у плохого мальчика и отдаст тебе. Или купит тебе такую же.

Сидят. Теперь уже горят только свечи.

ЛЕША. А хорошо при свечах. Как, помните, в детстве, когда свет вырубился, и тебе вроде страшно, но на самом деле хорошо.

САША. И даже в туалет со свечкой.

СЛАВА. А я в туалете устраивал соревнование слюнок.

КАМИЛЬ. В смысле?

СЛАВА. Плевал два раза рядышком, и какая первая добежит до пола. Мама ругалась, но очень же интересно.

КАМИЛЬ (подумал). Слушайте, а правда же все скоро закончит­ся. И чего делать? Может, мемуары начать писать?

ЛЕША. Вот, записывай. «Не пиши мемуары. А если, все-таки, напишешь, не называй их «Шутка длиною в жизнь».

САША. И еще «Моя самая главная роль».

СЛАВА. «По ту сторону оваций».

КАМИЛЬ. «За кулисами успеха».

СЛАВА. И, конечно, «Грустный клоун».

САША. А мне нравится «Смех сквозь слезы».

ЛЕША. «Такая длинная-длинная жизнь».

КАМИЛЬ. «На подмостках судьбы».

САША. «Любовь по имени „Театр"».

КАМИЛЬ. К сожалению, таких названий миллион. Поэтому, в любом случае выберешь одно из них. Все же не перечислишь...

Пауза. Все смотрят на Лешу.

СЛАВА (негромко). Леш.

ЛЕША. Что?

СЛАВА. Твоя реплика.

ЛЕША. Да? А какая?.. (Несколько секунд напряженно дума­ет). А можно для меня записать: «Принимай три раза в день кавентон».

СЛАВА. Что ты несешь? Какой кавентон?

ЛЕША. Почему «несешь»? Очень хорошее лекарство.

СЛАВА. А если я это прочту?

ЛЕША. Тебе тоже не повредит, это для памяти.

САША. Мы о таких вещах, а ты - кавентон!

ЛЕША. Да, действительно... лучше мексидол.

СЛАВА. Чем лучше?

ЛЕША. Он сильнее.

КАМИЛЬ. А в конце письма - вот что: «И последнее - не грусти. У тебя все было. Хотя боюсь, что именно это напоминание и расстроит тебя больше всего»...

А вот смотрите - фильм, спектакль можно закончить на каком-то хорошем моменте, а жизнь? Ну, чтобы у нее тоже был счас­тливый конец. Не умер, потому что «умер» - это плохой конец, а вот например, у тебя разгар романа, ты идешь с девушкой по набережной, целуешься... а из-за горизонта вдруг начинают под­ниматься титры. И ты так: «о, всё? а кто меня играл? а хорошо играл? Вообще, как вам это все - понравилось? Закончилось-то хорошо. Ну... всего доброго».

Звучит красивая музыка. Сверху, из-под колосников идет снег.

Оглавление

Разговоры мужчин среднего возраста Квартет И

ПРОЛОГ «Как мешок с говном»

ПРЕДИСЛОВИЕ «О пользе плохого коньяка»

ГЛАВА ПЕРВАЯ «Говорить ли правду немцам, или о кризисе среднего возраста»

ГЛАВА ВТОРАЯ «Мечты не сбываются, или Сковородкой по морде»

ГЛАВА ТРЕТЬЯ «О критериях в искусстве, или Дяденьки, простите засранцев!»

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ «Маленькие взаимные подлости»

ГЛАВА ПЯТАЯ «Нашим женщинам, с любовью и ненавистью»

ГЛАВА ШЕСТАЯ «Да, елки-палки, на тот же штырь!»

ГЛАВА СЕДЬМАЯ «Про медведя, ёжика и Наоми Кэмпбл»

ГЛАВА ВОСЬМАЯ «Доброе утро, Ростислав Валерьевич, или Старый дурак, не приставай к девушкам!»