Чудовище южных окраин [Елена Владимировна Хаецкая] (fb2) читать постранично, страница - 30

немного еды, когда из одного двора на нас спустили собаку. Огромное черное животное, разрываясь от злобы, обнажило клыки. Оно содрогалось от рычания. Зрачки у него горели красноватым огнем.

Исангард вытащил меч и громко сказал в пространство:

— Чья собака?

За забором завозились. Сообразили, видимо, что псу конец. Из ворот выскочила тощая старушонка в засаленных лохмотьях и, невнятно ругаясь, повисла на загривке у пса. В конце концов, ей все же удалось его утащить.

Я на всякий случай жался к Исангарду и, кажется, здорово путался у него под ногами, но он не стал меня прогонять.

Как только мы вошли в лавку, все разговоры там моментально стихли, и лавочница вместе с двумя посетительницами, тетками в пестрых косынках, перевязанных на груди крест-накрест, уставились на нас, по-детски приоткрыв рты. Исангард уже привык к подобному приему и, ничуть не смущаясь, принялся изучать содержимое прилавка, а именно: чулки домашней вязки, неопрятную стопку платков, точь-в-точь таких, как были на тетках, плетеные лукошки разных форм и размеров, хлеб, бочонок с солью и бочонок с квашеной капустой.

Он порылся в карманах, вытащил деньги и купил четыре буханки хлеба. Лавочница, подавая ему хлеб, видимо, каждое мгновение ожидала, что сейчас он испустит боевой клич и набросится на нее с мечом. Он неторопливо снял с плеча сумку, уложил хлеб под пристальными взглядами деревенских теток, которые, судя по их напряженным лицам, старались навек запомнить каждое его движение. Полбуханки он отломил и сунул мне в руки. Потом снова завязал тесемки и спросил лавочницу, далеко ли до Ахена. Та ответила невнятно и помахала рукой в нужном направлении. Исангард не стал уточнять.

Мы снова оказались под ветром. Корявая проселочная дорога, извиваясь, ползла по холмам, а по обе стороны ее лежали убранные поля. Если нам повезет, мы найдем картофельное поле. Здесь всегда после того, как уборка закончилась, можно набрать еще целый мешок картошки.

Лавочница вышла на крыльцо и проводила нас подозрительным взглядом.

— Дай хлеба-то, — сказал мне Исангард и, не дожидаясь, отломил прямо из моих рук изрядный кусок. Некоторое время мы жевали молча, растягивая удовольствие.

— А хлеб здесь ничего, вкусный, — сказал я.

Исангард что-то промычал в том смысле, что на Южных Окраинах и вода лучше, и люди красивее, и небо более свято. Я даже спорить с ним не стал. Я спросил:

— Что такое Ахен?

— Вольный город.

— Что мы будем там делать, Исангард?

— Скоро зима, — ответил он. — Устроимся где-нибудь так, чтобы крыша над головой была.

— А, — сказал я и замолчал.

Мы грызли хлеб и шли вдвоем по бесконечной проселочной дороге под огромным, низким северным небом, и ветер несся с холма на холм над нашими головами, срывая с плеч плащи и пробирая до костей. И никому на свете мы были не нужны. Только друг другу.

Да, друг другу мы были очень нужны, без этого гибель. И я благодарен ему за то, что он подумал тогда то же самое.