Небесное святилище (сборник) [Джон Браннер] (fb2) читать онлайн

Небесное святилище

Зал славы зарубежной фантастики

Перевод с английского

Київ

“Альтерпрес”

1995

Честер Андерсон Майк Курланд Десять лет до страшного суда

Авторы пользуются

предоставившейся возможностью,

чтобы посвятить эту первую совместную работу

друг другу.

CHESTER ANDERSON

MICHAEL KURLAND

TEN YEARS TO DOOMSDAY

1964

Глава I

“Террэн бивер”, легкий крейсер Военно-Космического Флота Федерации, осуществлявший обычное патрулирование, вот уже двадцать седьмой день неторопливо продвигался в районе выступающего конца на краю галактики. Работа на борту была не более чем длительным периодом откровенного безделия, поскольку все, что требовалось, выполняли системы корабля в автоматическом режиме, оставляя одиннадцати членам экипажа возможность заниматься чем угодно.

В 15 часов 20 минут по Гринвичу на экранах дальнего обнаружения появилась неопознанная вспышка. Впередсмотрящий оператор третьего класса БЧ-1 Рич Хэлн, в функции которого входило наблюдение за экранами локаторов, с явным неудовольствием оторвав голову от космического детектива, большим пальцем небрежно нажал тумблер, включавший запись. Впрочем, в этом вовсе не было необходимости, поскольку автоматика корабля сама включила запись еще три минуты назад. Сделав эту нехитрую, хотя и ненужную, но обязательную по вахтенному расписанию операцию, БЧ-1/3 Хэлн, не подозревавший, что уже оставил свой след в истории, с чистой совестью возвратился к детективу.

В 15.45 “Бивер” прервал увлекательное занятие Хэлна, вежливо пропищав ему “Пи-и-и”. Он вяло глянул на экраны и вдруг встрепенулся. Неопознанное пятнышко успело вырасти за эти двадцать пять минут в космический корабль хотя и неизвестного происхождения, но явно крейсерского класса. Как неистовый пианист Хэлн стал нажимать на торчащие перед ним кнопки, посылая по всем помещениям корабля трели звонков, сигналы тревоги, включая всевозможные автоматические устройства, которыми был напичкан корабль. Завершив эту церемонию включением первой в истории корабля Общей Тревоги, он снова облокотился о спинку кресла и стал ожидать дальнейшего развития событий.

В направлении неизвестного корабля на всех мыслимых частотах раздавались стандартные сигналы опознания; капитан и состоящий в штате корабля ксенолог — специалист по контактам с населением других планет — прибыли на мостик одновременно, причем оба озабоченно бормотали что-то себе под нос. Весь “Террэн бивер” пришел в невиданное возбуждение.

Это был Контакт! По мере увеличения изображения на экранах становилось все более очевидным, что корабль принадлежал к совершенно неизвестной расе — первой новой цивилизации, с которой Федерация столкнулась за более чем три тысячи лет. Будет установлена связь, пришельцам предложат вступить в Федерацию, и они, несомненно, примут это приглашение; все члены экипажа “Бивера” станут героями, получат огромные наградные и…

В 15.51 неизвестный корабль открыл огонь из довольно внушительной батареи орудий. Защита “Вивера”, никогда до этого не использовавшаяся, отбила его автоматически; аналогичные противоогневые меры были приняты корабельным компьютером, а в 15 часов 51,0685 минуты неопознанный корабль превратился в расширяющееся облако ярко светящегося газа, пригодного разве что для спектроскопического анализа.

Этим и закончилась первая битва в космосе, которую провели представители Военно-Космического Флота Федерации за почти тысячу лет. “Террэн бивер” развернулся и взял курс в сторону дома.

Глава II

— Побрали б черти эту ночь глухую, что Мать своим вниманьем обделила! — Хард Гар-Олнин Саарлип специально нырнул в самый темный подъезд, который только мог найти, продолжая беседу с самим собой осторожным шепотом. — Ни кошелька, бредущего в тиши, ни деньгами звенящего кармана. Не ходит знать по этим улицам ночным. Видать, придется мне уснуть таким голодным, каким ни разу раньше не бывал.

Хард был поэтом по профессии, как он с гордостью любил говорить о себе; когда-то он был придворным бардом очень знатного барона, который, к сожалению, умер, не успев оставить завещания и предоставив таким образом Харду выбор — либо продать свою трудовую закладную какой-нибудь увядающей старой карге, любительнице острых ощущений, либо плюнуть на закладную, убежать куда подальше и стать вне закона. Для Харда Гар-Олнина Саарлипа, поэта и сына поэтов, это не давало практически никакого выбора, если хорошенько разобраться.

— Увы, прохладна ночь, — напомнил он себе, — и не проходит мимо никто, кто был бы состоятельней меня. О Мать, исполни для меня одно лишь скромное мое желанье: пошли сюда купца, бредущего неровным пьяным шагом; иль на худой конец ученика бармена, ночную выручку несущего домой. Хотя постой, бармена мне не надо. — Он поразмышлял некоторое время. — С той публикой порой шутить опасно: недружелюбны к нам они бывают, с деньгами расставаться не хотят. — Он поежился от холода.

Кроме занятия поэзией, Хард был еще и уличным разбойником, карманником, просто вором, клятвопреступником и вообще мог совершить любое уголовное преступление, когда в этом возникала нужда и появлялась возможность. Хотя уголовная деятельность, вероятнее всего, должна была привести его к столбу и Проклятью Матери, уголовщина являлась традиционным и даже почетным занятием для поэтов планеты Лифф. И Хард всегда успокаивал себя, что казнь, если ее хорошо обставить, прославит его, вызовет немедленный всплеск интереса к его поэмам и сильно обогатит его издателей и наследников, если только таковые у него когда-либо будут.

Пробирающий до костей ветер трепал пламя газового фонаря, который отбрасывал зловещие тени на теснившиеся по сторонам узкой улочки дома, сработанные из толстых бревен. Хард начал дрожать от холода.

— Так снизойди же, о Мать, до преданного тебе, хотя и недостойного сына, выполни одну единственную его просьбу, и тогда… — при звуках осторожных шагов, доносившихся из-за угла, Хард прекратил свое нашептывание, еще глубже спрятался в тень подъезда и затих, все еще дрожа от холода.

Высокий худой молодой человек в теплой и дорогой одежде вышел из-за угла и остановился в нерешительности. Было видно, что он ищет табличку с названием улицы или хоть какой-то указатель. Не найдя ничего подобного, он медленно направился как раз к тому месту, где прятался Хард.

— Никчемный отпрыск Твой Тебя благословляет! — пробормотал Хард на тот случай, если Мать все еще слушает его.

Незнакомец явно был растерян. Покрой и качество его добротной одежды и приятная округлость кошелька свидетельствовали, что он богат. Поскольку незнакомец богат и побрит наголо, в то время как все богатые люди Лиффдарга носили холеные бороды, он, скорее всего, иностранец, возможно, купец из западного портового города Фрейдарга; его ни в коем случае нельзя упустить, даже если бы Харду и пришлось обойтись с ним грубо. К счастью, иностранец шагал тяжело, медленно и неровно, что могло означать одно. — он пьян и относительно беспомощен. Хард забыл о холоде.

Проходя мимо Харда, иностранец пристально всматривался в дома на противоположной стороне. Хард тихо поблагодарил Мать за такое благословение.

Узкая улочка извивалась как ручеек. Иностранец направился к неосвещенному повороту, Хард выскользнул из подъезда и стал осторожно красться за ним.

В руке он держал нож — единственно лишь для того, чтобы использовать его в качестве угрозы, так как помнил о жестоких наказаниях за убийство богатых людей.

Иностранец повернул за угол и вошел в тень. Хард дал ему возможность уйти вперед, а затем последовал за ним.

Силуэт иностранца выделялся на фоне далекого фонаря на винной лавке, а сам Хард был невидим — как ночь в ночи. Вот сейчас самое время. Один удар ребром ладони по затылку, единственный удар, и Хард будет целый месяц есть первосортное мясо и пить самые тонкие вина.

Распрямившись, как закрученная до упора пружина, Хард совершил бросок. И, как плохо привязанный мешок с сеном, повалился на отблескивающие от сырости камни мостовой к ногам иностранца.

С позиции, в которой он оказался на камнях, Харду была хорошо видна опускающаяся на его шею подошва сапога иностранца. Дело принимало плохой оборот.

— О, Ваша Честь, молю вас о пощаде, — униженно взмолился Хард. — Я ведь всего лишь жалкий бард; так низко пасть, дойти до крайней точки лишь голод вынудил меня, да крики ослабевших деток, что дома хлеба ждут; и если б не нужда, то никогда бы не посмел я взяться за такое непристойное занятие.

Затем он прервал свои поэтические излияния и спросил:

— Как это все случилось?

Оказалось, что иностранец нисколько не встревожен.

— Рычаг и точка опоры, — спокойно ответил он. — Элементарные законы физики, и все. Не будете ли вы так любезны объяснить мне, как пройти к дому Тарна Гар-Террэна Джеллфта, Лечащего врача Короля и прочее, и прочее?

— Выходит, то, чем брошен я на камни, вы физикой зовете, Ваша Честь?

— Древнее название этому — дзю-до, если это о чем-то тебе говорит, в чем я сомневаюсь. Где живет доктор Джеллфт? — Казалось, что иностранец не замечает, что его нога тяжело и надежно опирается на тонкую шею Харда.

— Мой господин, неужто так жестоко вы собираетесь, отдать меня гвардейцам? — Хард, наоборот, очень явственно ощущал на себе ногу иностранца. Казалось, что с каждой секундой она становится все тяжелей.

— Конечно, нет, дружище. Мне нужен дом доктора, а не твоя кровь. Однако, если только ты… — иностранец сделал паузу.

Харду вовсе не хотелось знать, чем именно иностранец собирается закончить это предложение, поэтому он снова залепетал:

— Запутаны так улицы Лиффдарга, что заблудиться в нем труда не составляет. И часто даже так бывает, что тот, кто города не знает, вдруг пропадает без следа. — Нога иностранца вдруг стала намного тяжелее, и Хард сбился с размера своей поэтизированной речи. — Но дом Преподобного Лорда Хирурга Тарна Джеллфта, достойнейшего сына своего великого отца Терра (о котором, признаюсь вам, мне известно очень мало), находится всего в семи кварталах отсюда, и я, хорошо знакомый со всеми улицами города… я буду рад проводить вас туда, если Ваша Честь того пожелает, — еле дыша закончил он свою тираду.

Иностранец поднял поэта с мостовой и, закрутив его руку назад таким хитроумным манером, который обещал причинить сильную боль в случае малейшего неповиновения, сказал:

— Веди, я пойду за тобой. Причем совсем близко, как ты сам сможешь убедиться.

Некоторое время они двигались молча. На тот случай, если Мать все еще слышала его, Хард заполнил свою голову молитвами о помощи. Но, поскольку она сыграла с ним такую нечестную и от начала до конца грязную шутку, он практически не надеялся, что она услышит его.

Иностранец прервал мольбы Харда:

— Сынок, все жители Лиффдарга разговаривают стихотворными размерами? И если это так, то можно ли говорить белыми стихами, или они должны обязательно быть рифмованными?

— Что?

— Я сказал, что…

— Нет, Лорд, я вас хорошо понял. Неужели вы тоже поэт? — Похоже, что Мать, в конце концов, была на стороне Харда. Гильдия Бардов запрещала поэтам предавать друг друга.

— Ага, — тон иностранца выдавал явное облегчение, — Вижу, что стихотворный размер в разговоре вовсе не обязателен. Великолепно. Это меня беспокоило. Образовательные кассеты ничего не упоминают о поэзии, и я не думаю, что остальные члены экипажа смогли освоить правила стихосложения. Лиффанское наречие и без того достаточно сложное, даже если на нем разговаривать прозой.

— Образовательные кассеты? — Этот человек был явно иностранцем, это безусловно, но где в Сокровенном Саду Матери он научился таким мудреным словам?

— Ты все равно не поймешь, сынок. Скажи мне, у тебя есть имя?

Имя?! Хард размышлял, стоит ли раскрыть свое имя этому иностранцу, который оказался вовсе не поэтом. А с другой стороны, какой у него выход?

Они шли узким переулком. Из темноты появился очень пьяный молодой вельможа. Длина его бороды была никак не меньше локтя, что, с учетом моды, свидетельствовало, что он, по крайней мере, не ниже подгерцога.

— С дороги, ты проклятый Матерью подонок! — грубо прорычал вельможа.

— В чем дело? — спросил иностранец. Хард пытался оттащить его в сторону, но иностранец предпочел остаться на месте; Харду не оставалось ничего другого, как остаться вместе с ним.

— Ага! Они не повинуются! — пьяный вельможа был чрезвычайно доволен. — Гарлин, Тчорнио, идите сюда и посмотрите на игру, которую нам подарила Мать!

В круг света ступили еще двое вельмож. У всех троих были бороды в пол-локтя. Одетые в богатые расписные одежды, все они были молоды и пьяны, а теперь к тому же вынули шпаги из ножен. Хард вручил свой дух в руки Матери.

— Чего вы хотите, ребята? — спросил иностранец.

— Мы хотим развлечься, ты голобородый простолюдин, — чванливо ответил один из молодчиков.

— Ваша желтая кровь как раз сгодится для этого, — добавил второй.

Первый молодой вельможа прочистил глотку, затем четко и громко сделал такое заявление:

— Твоя мать продала себя иностранцам. — Такое заявление было бы оскорбительным в культуре любого народа; что же касается цивилизации, боготворящей Мать-богиню, такое заявление являлось открытым проявлением намерения убить либо быть убитым самому.

Иностранец высвободил Харда, прошептав ему:

— Считай себя покойником, если попытаешься бежать. — Затем, обращаясь к молодчикам, заявил тоном, не терпящим возражений: — Иностранцы отказываются покупать ваших матерей. — И добавил в наступившей тишине: — Вы — прижитые вашими матерями на стороне ублюдки. — Он явно был готов развивать эту тему и дальше, до самого утра, но прежде, чем начал очередную вариацию, вельможи двинулись на него.

Хард нашел ближайшее укрытие в дверном проеме дома — в эту ночь он был просто обречен прятаться в таких укрытиях — и наблюдал за схваткой с благоговейным ужасом.

Один из молодчиков — в такой кромешной тьме трудно было определить, кто именно из трех — с острой как бритва шпагой бросился на иностранца. Иностранец с невиданной легкостью отскочил в сторону, схватил длинную бороду вельможи и резко дернул за нее. Борода была фальшивой и сразу же оказалась в руке иностранца. Глумливо смеясь, иностранец одним легким движением уложил молодчика на землю и бросил фальшивую бороду в лицо другому нападавшему.

Поверженный вельможа пополз по камням мостовой к тому месту, где прятался Хард, и оказался на расстоянии вытянутой руки от него. В порыве неожиданной классовой ненависти Хард выкрикнул: — Мать, прости мне эту греховную радость! — и стал бить ногой по голове вельможи. Камни окрасились в кровь.

Однако иностранцу было не до радости — он оказался зажатым между двумя другими молодчиками. Кончики их шпаг мелькали перед ним как ядовитые насекомые; каким-то чудом получалось так, что всякий раз он оказывался там, где шпаг не было. Тем не менее, ему никак не удавалось схватить ни одного из них. Несмотря на холод, его лоб покрылся потом.

— Тебе сейчас придет конец, — глумливо прокричал один из вельмож, — потому что моя шпага напоена Молоком Матери (Молоко Матери являлось ядом широкого спектра действия, состоящего из цианидов и растительных алкалоидов типа кураре). Другой вельможа хранил молчание, поэтому иностранец решил начать с него.

Тем временем Хард заметил, что молодчик, которого он пинал ногами, уже мертв.

— Помоги мне, Мать! — завопил он. — Ведь ни один человек не умирает дважды от Долгой Смерти! — С такими словами, заручившись поддержкой Матери, он как копье метнул шпагу мертвого вельможи во владельца отравленного клинка. Шпага пронзила тому горло, и с выражением благородного удивления он повалился на землю.

— Неплохо сработано, сынок, — спокойно похвалил Харда иностранец. Единственный оставшийся в живых вельможа попытался было сделать отчаянный выпад, но счел за благо быстро развернуться и убежать, истерически взывая о помощи и бросив свою шпагу, которую ему удалось-таки всадить в правое плечо иностранца.

Выкрики беглеца затихли вдали. Хард и иностранец стояли над телами повергнутых вельмож, глядя в лицо друг другу. Теперь у Харда было время обдумать все случившееся, и он пришел в ужас.

— Мы мертвы, — объявил он упавшим и как будто бы не ему принадлежавшим голосом. — Даже если им придется упрятать в темницу половину города, они все равно схватят нас. Затем они целый месяц будут казнить нас, как того требует Закон Матери. А мы даже дали возможность убраться единственному свидетелю.

Но иностранца больше всего беспокоила застрявшая в плече шпага. Он осторожно вынул ее, почти даже не скривившись, и из открывшейся раны хлынула кровь.

— Пошли, сынок, — сказал он сквозь стиснутые зубы, — веди меня к дому доктора Джеллфта. Скорее!

Они двинулись вперед. Но перед этим, несмотря на охвативший его ужас от предчувствия мучительной казни, Хард не забыл забрать с собой кошельки убитых.

— Хоть поем хорошо перед тем, как они схватят меня.

* * *

Преподобного Тарна Гар-Террэна Джеллфта, Герцога Лиффа, Лечащего врача Короля, Спонсора-Покровителя Гильдии Врачей, подняться с постели, где он видел сладкие сны, в такой проклятый Матерью поздний час заставил энергичный стук в парадную дверь. Как и большинство лиффанских вельмож среднего возраста, он был склонен к помпезности, благополучию, консерватизму, как, впрочем, и некоторой робости. Однако, когда он открыл дверь и увидел, что его посетителями являются хотя и богато одетый, но раненый молодой человек и какой-то оборванец, по виду несомненно преступник, его первым желанием было позвать на помощь. Но когда раненый заговорил на языке Терры слишком быстро для доктора, который вот уже целых двенадцать лет не разговаривал на этом языке, тот сразу подумал, что его командировка заканчивается; вторым его ощущением было головокружение, когда он с трудом, спотыкаясь на каждом слове, выдавил из себя на языке Терры:

— Пожалуйста, говорите медленнее. Прошло много времени, — и я не понимаю вас.

Терранин и местный уголовник прошли в вестибюль.

— Если вам угодно, я могу говорить по-лиффански, — предложил молодой человек.

— Ну,… я имею в виду… — доктор Джеллфт явно затруднялся подбирать полузабытые слова. Наконец, он оставил свои потуги и сказал по-лиффански:

— В конце концов, прошло действительно много времени.

— Великолепно. Пожалуйста, поднимите правую руку.

Смущенный всем этим и уверенный в том, что уголовник пришел ограбить его дом (что уголовник действительно собирался сделать), доктор Джеллфт поднял руку.

Лиффанский язык молодого человека был почти таким же быстрым, как и терранский.

— Клянетесь ли вы всем святым или личной этикой, определяющей ваши дела, поддерживать и защищать Конституцию Терранской Федерации Планет всеми доступными вам средствами и соблюдать законы Терранской Федерации Планет и уставы Военно-Космических Сил, которые на протяжении времени выполнения данной миссии приравниваются к другим законам, и да поможет вам то божество, которое вы исповедуете, или личная этика, определяющая ваши дела? Говорите “Да”.

Медленно, неуклюже и почти механически доктор Джеллфт произнес:

— Ну да, конечно же, клянусь.

— Великолепно. — Молодой человек коротко отдал честь. — Сэр, настоящим актом вы переводитесь из пассивного в положение активного резерва. Вам присваивается звание младшего командира и поручается принять командование всеми военно-космическими средствами на планете Лифф. Вам также вменено в обязанность всемерно оказывать содействие Особой Операции “Л-2” на весь период наших действий здесь. Пока все. — Он вынул из внутреннего кармана своего кителя покрытый пятнами крови пакет и вручил его ошарашенному доктору. — Меня зовут Джон Харлен. А теперь, ради бога, сделайте что-нибудь!

Сказав это, молодой терранин упал в обморок.

Глава III

“Террэн бивер” прибыл на военно-космическую базу Федерации, дислоцированную на Луне, за двадцать пять дней до того, как Джон Харлен явился к доктору Джеллфту на Лиффе. Менее чем через полчаса после прибытия корабля, записи вахтенных журналов “Бивера” были введены в память Главного Управления для анализа, и компьютеру потребовалось еще полчаса, чтобы сравнить приключение “Бивера” со всеми другими, что произошли на земле и в космосе за последнюю тысячу лет истории Федерации. Заключение Главного Управления было передано в информационные сети еще за пять часов до того, как команда “Бивера” закончила прохождение карантинных формальностей. Таким образом, Рич Хэлн стал одним из последних людей в Федерации, узнавшим о том, что то, что он испытал в полете, было только первым залпом Первой Межгалактической Войны.

С другой стороны, самым первым человеком, который получил эту информацию, был адмирал Космофлота Эдвальт Беллман, поскольку Главное Управление подчинялось непосредственно ему. Большую часть того, что сообщил компьютер, он направил в парламент, но по одному разделу, помеченному грифом “СЕКРЕТНО/СРОЧНО”, он поставил в известность только трех человек. Это произошло в процессе совещания, которое адмирал созвал несколько позже, после обеда.

— В нашем распоряжении всего десять лет, — сказал он, расхаживая настолько быстро, насколько позволяли скромные размеры его кабинета.

Три молодых офицера, к которым были обращены эти слова, явно не поняли причин тревоги своего адмирала.

— Десять лет? Тогда в чем загвоздка?

Этот недоуменный вопрос был задан самым младшим из трех, Ансгаром Соренштайном, который до сегодняшнего дня был мало кому известным корреспондентом одной из информационных компаний.

— Проблема в том, — торжественно сказал Беллман, — что нам необходимо пятнадцать. — Он остановился у стола и еще раз просмотрел секретную часть доклада Главного Управления. — Да, — продолжил он, — пятнадцать лет. Вы понимаете, что в настоящее время наша огневая мощь состоит всего из одиннадцати боевых кораблей?

После несколько затянувшегося задумчивого молчания Беллман продолжил:

— Мы, конечно, не знаем, кто нападает на нас, но кое-что о них нам уже известно. Например, что это — несомненно воинственная раса. Они вначале стреляют, а потом задают вопросы, да и то, если захотят. Именно это случилось с нашим “Бивером”. По данным Главного Управления, именно это произошло с двадцатью четырьмя патрульными кораблями, которые мы потеряли за последние пять лет, “Бивер” стал бы двадцать пятым, но, к счастью, он является военным кораблем и может постоять за себя. Оружие наших врагов почти настолько же совершенно, как и наше, и судовые записи “Бивера” подтверждают это. С каких пор этот противник готовится к войне, знает один только Бог.

Пиндар Смит поднял руку:

— Сэр?

— Да? — Смит поднялся.

— Полагаю, сэр, что все то, что знаем о противнике, дает нам основания чувствовать себя довольно спокойно при подготовке к встрече с ним. В конце концов, десять лет не такой уж малый срок.

На это ответил Джон Харлен;

— Все правильно, сынок, но есть одна неприятная загвоздка. Они знают о нас на пять лет дольше, чем мы знаем о них.

Смит сел на свое место лишь после того, как адмирал Беллман добавил:

— Это действительно одна из проблем. Но не единственная. Другая состоит в том, что у них уже создана экономика военного времени. Нет сомнения, что они начали создавать свои военно-космические силы как только обнаружили нас. Нам же потребуется не менее двух лет, чтобы только развернуть производство.

— Такова цена мира, — пробормотал Джон Харлеи.

Они обсуждали проблемы еще полчаса, в течение которых Беллман больше слушал, чем говорил сам. Ему нравилось то, что он видел и слышал. Лейтенанты Харлен, Смит и Соренютайн являлись гордостью Отряда Синтезаторов; они были специалистами во всем, и Беллман не сомневался, что они вполне справятся с той задачей, которая на них возлагалась; если только эта задача могла быть решена вообще.

Джон Харлен, например, поначалу являлся поэтом, и в таком качестве был довольно широко известен. Однако он был также и опытным инженером, имел научную степень в области математики, и одно время даже зарабатывал себе на жизнь консультированием по части психологии.

Ансгару Соренштайну, журналисту, было всего двадцать четыре года, но он уже имел ученые степени в области физики, музыки, антропологии и органической химии. И работал он в информационном агентстве ради, как он сам любил говаривать, спортивного интереса.

Пиндар Смит был бизнесменом. “Предприятие Пиндар, Лтд.”, фирма, которую он сам основал и которой владел, имела дело с текстилем, сельскохозяйственным производством и цветными металлами. Сам Смит был специалистом во всех этих областях, также как и в электронике и истории. И естественно, что хобби — полиграфия и история — были довольно далеки от его основных занятий; эти увлечения позволяли ему на протяжении вот уже одиннадцати лет довольно успешно издавать свой журнал “Передовая научная фантастика и теория”, который он сам редактировал, и все материалы для которого писал лично под самыми различными псевдонимами.

— Хорошо, господа, — сказал Веллман, вклиниваясь в их беседу, — Вижу, вы понимаете создавшееся положение правильно. И теперь, возможно, захотите узнать, какое отношение это все имеет к вам лично.

— Это естественно, — ответил Джон Харлен. — Мы все являемся членами Отряда Синтезаторов, так? Это может быть и совпадением, но нам представляется, что вы планируете осуществление какой-то необычной операции. Однако Главное Управление не станет шутить с совпадениями, не так ли? И мы догадались, зачем мы здесь, с того самого момента, как попали сюда. Поэтому все, что нам необходимо сейчас, — конкретные детали вашего плана. Расскажите, какой хитроумный план вы задумали, сэр?

Беллман только сейчас понял, что до сих пор не утратил способности краснеть.

— Ну, Главное Управление имеет один план… — начал было он, не зная, как преподнести этим молодым ребятам саму суть задания.

— Я полагаю, что план, о котором пойдет речь, носит противозаконный характер, — вставил Соренштайн.

— А как же иначе, — добавил Смит. — Все задания, к выполнению которых нас привлекают, носят деликатный характер. Помню, какую работенку мы делали на планете Маури — когда нам пришлось играть роль самых настоящих взломщиков в…

— Господа! — Беллману не особенно хотелось, чтобы эти смышленые ребята еще больше загоняли его в краску своей болтовней о сверхсекретной тематике Отряда Синтезаторов. Все три лейтенанта умолкли. — Спасибо, господа. Задание касается планеты Лифф.

— Я так и думал, — прошептал Смит. — Снова нарушение правил контакта.

Беллман никак не отреагировал на его замечание:

— Планета Лифф будет, скорее всего, первой территорией в пределах Федерации, которая подвергнется нападению противника. В соответствии с данными Главного Управления…

— Но, сэр, — перебил его Соренштайн, — Лифф не является членом Федерации.

— Будет являться. Мне можно продолжать?

— О, конечно, сэр. Прошу извинить меня за бестактность.

— Спасибо, лейтенант Соренштайн. — Беллман сделал паузу, чтобы еще раз заглянуть в доклад. — Да, — продолжал он, — планета Лифф населена людьми, которые, как мы полагаем, являются потомками каких-то первопроходцев начального периода колонизации. У нас нет никаких данных о том, как эти люди попали на Лифф, точно также как нет и у них самих, но им потребовалось приблизительно от полутора до двух тысяч лет, чтобы достичь того уровня развития общества, на котором они сейчас находятся. Кстати, они — единственные млекопитающие на планете. Даже при отсутствии других данных это обстоятельство свидетельствует о их терранском происхождении.

Ровным и спокойным голосом, свидетельствующим о большом лекторском опыте, Беллман продолжал излагать историю взаимоотношений Федерации с Лиффам:

— Двенадцать лет назад Департамент исследований и контактов направил на Лифф своего агента, врача по профессии. Однако все, что мы можем почерпнуть из его докладов, это то, что лиффанцы — такие же люди, как и мы. Но об этом мы и так знали без него.

Далее адмирал перешел к изложению плана Главного Управления относительно планеты Лифф и ее населения:

— Как я уже сказал, подсчеты предсказывают, что первый главный удар противник нанесет примерно через десять лет, вероятнее всего именно по этой планете. Однако у Федерации к тому времени все еще будет недостаточно флота и огневой мощи, чтобы защитить Лифф. Поэтому вам поручается подготовить население планеты к тому, чтобы они смогли защитить сами себя. Задача ясна?

— У меня есть несколько вопросов, сэр.

— Валяй, Джон.

— Первое: сколько человек будет задействовано в этой операции?

— Направляетесь только вы трое, да плюс тот доктор, который уже находится там.

— Всего четыре человека? А на какой стадии общественного развития сейчас находится Лифф, сэр? Я имею в виду, насколько велик флот Лиффа? Как у них с оружием? Есть ли там…

— Стоп. Вижу, что я не очертил цель задания достаточно ясно. Лиффанская культура находится в состоянии, которое можно было бы назвать дотехническим. Если Лиффу не помочь, то там первый двигатель внутреннего сгорания будет создан примерно в течение ста лет.

— Понятно. А что мы должны там делать?

— От двигателя внутреннего сгорания до первого выхода в космос обычно проходит от восьмидесяти до ста двадцати пяти лет. Ваша задача состоит в том, чтобы уменьшить этот период развития до менее чем десяти лет. Если возможно, сделайте это таким образом, чтобы без нужды не разрушать экономику Лиффа. Главное Управление просчитало, что у вас шансов на успех — пятьдесят на пятьдесят. Лично я полагаю, что… — Его речь была прервана резким звонком. — Ну вот, ваш корабль уже готов к отлету. Полетите на “Эндрю Блейк”. Путь займет двадцать четыре дня, джентльмены; у вас будет достаточно времени, чтобы спланировать свои действия. Желаю вам удачи и семь футов под килем!

Беллман был адмиралом старой школы.

Глава IV

— Насколько я понимаю, — сказал Харлен, — Хард должен стать одним из членов нашей бригады. В конце концов, он прекрасно знает город, входы и выходы не только в Суд, но и в преступный мир; кроме того, он неплохо образован (по здешним меркам, разумеется), он знает, как разговаривать с простым людом. К тому же, он сражался рядом со мной и знает о нас достаточно много, чтобы доставить кучу неприятностей в случае, если мы с ним расстанемся.

Этот разговор происходил наутро после ночных приключений Харлена; подразделение Особых Операций “Л-2” проводило совещание в кабинете доктора, решая дальнейшую судьбу Харда Гар-Олнина Саарлипа.

Хард ожидал на кухне, никак не подозревая о том, что разговор в кабинете касается именно его. Он оставил всякую надежду понять, чего хотели от него эти странные люди. Ясно одно, что они немного не в своем уме. Все они. Даже его новый друг Джон, вместе с которым они убили двух знатных юношей, — так вот даже Джон, и тот был с приветом. Даже Джон, подумать только! Действительно, “Федерация”! “Терра”! “Образовательные кассеты”! Ну и ну! Половина из того, что говорили эти чокнутые, было не более чем пустым звуком, детским лепетом. Сдвинутые, да и только.

— Но послушай, Джон, — выдвигал обоснованные контрдоводы Пиндар, — какие у нас гарантии, что этому человеку можно доверять? Как ты не хочешь понять, что он — не более чем заурядный уголовник, несмотря на все его ритмы и рифмы. И что удержит его от того, чтобы не предать нас в любую минуту, если вдруг мы ненароком так обидим какого-нибудь вельможу, что за нашу голову будет назначена соответствующая плата?

На эти доводы ответил Ансгар, журналист:

— Боже мой, Пин, — начал он. — Мне кажется, что ты вовсе не изучал эту цивилизацию. Чем ты занимался во время перелета, когда мы были в гипнокамерах? — Смит не ответил. — Смотри, — продолжал Соренштайн, — этот местный приятель Джона убил двух вельмож и позволил третьему уйти невредимым.

Выдержав небольшую паузу, он продолжил свои рассуждения:

— Согласно теологии лиффан, вся знать делегирована на планету Матерью, чтобы быть Отцами в той или иной степени. Для любого жителя, кроме тех, кто выше по рангу, обидеть кого-то из них означает великий грех, и наказанием служит казнь — что-то такое, что они называют “Проклятьем Матери”. Убить вельможу — значит совершить святотатство, и у них для таких случаев даже придумана специальная казнь. Они называют ее “Долгой Смертью”, поскольку казнь длится целый месяц. И вот этот парень убивает не одного, а сразу двоих из них, причем высокопоставленных вельмож, борода которых достигает их священных пуговиц на пузе. И Джон при этом был еще одним свидетелем.

— Это правильно, — вставил свое слово Джеллфт. — Убийство вельможи является святотатством. Саарлип скорее удавится и избавится этим от дальнейших неприятностей, чем откажется от дружбы с лейтенантом Харленом.

Как подтверждение этому, Объятия Матери (дивизион Гвардейцев) в полном составе, а это — двести хорошо вооруженных лиффан, как раз в это самое время маршировал по улицам города. Тчорнио Гар-Сполниен Хиирлт, Первый Сын и Наследник Сполна Гар-Тчорниена Хиирлта, Великого Князя Лиффа, потомственного патрона Гильдии Текстильщиков, не говоря уже о еще нескольких не менее впечатляющих титулах, шагал впереди колонны. За ним следовал глашатай из Гильдии Глашатаев, который на углу каждой улицы объявлял:

“Все лиффане должны слушать это внимательно! Все лиффане должны слушать это внимательно! Сокровенным Именем Матери! Объявляется ненависть Матери в отношении двух неизвестных низменного происхождения, которые прошлой ночью предательски убили трусливыми методами благородных сынов двух наиболее благородных семей.

Налагается епитимья на срок в шесть дней.

Да не будут проданы в эти дни в пределах города Лиффдарга ни мясо, ни вино, ни пиво. Да не будет звучать музыка, и да не будет смеха. За нарушение — Ласковое Наказание Матери.

Да вознесет каждый житель Лиффдарга скорбные молитвы в Храме каждый день с восходом и заходом Материнского Глаза. За нарушение — Ласковое Наказание Матери.

Да будут закрыты городские ворота все эти шесть дней. Да не войдет никто в город и не выйдет из него до тех пор, пока епитимья не будет завершена. За нарушение — Ласковое Наказание Матери.

Все лиффане должны слушать это внимательно! Сокровенным именем Матери! Проклятье Матери да падет тяжкою карою на головы богохульных убийц, и да свершится над ними Долгая Смерть, и да не будет для них нигде прибежища.

Слушайте все! Сокровенным именем Матери! Кто бы ни доставил этих людей, одного или обоих, в Объятия Матери, будет возведен во дворянство и станет богатым, а тот, кто укроет их от Объятий Матери, разделит вместе с ними их участь. Объявление сделано. Сокровенным Именем Матери!”

После каждого объявления дивизион следовал дальше. И все это время Тчорнио, которого в дворянских кругах уже успели прозвать “Выживший”, подозрительно всматривался в толпы лиффан, чтобы победно выкрикнуть в тот самый момент, как только ему удастся опознать хотя бы одного из двух своих вчерашних врагов.

* * *

— Тогда хорошо, — заключил Смит, — будем считать, что этот карманник — наш первый завербованный. Но вот в чем вопрос: есть ли необходимость посвящать его во все детали нашей операции?

Несмотря на решительный протест Смита, было решено, что Харда будут посвящать абсолютно во все дела подразделения “Л-2”, причем настолько регулярно, насколько он сможет воспринять и переварить очередную порцию информации.

— Он для нас не просто местный гид, — убеждал своих друзей Харлен. — Мы должны призвать его во Флот, включить в систему подчинения и сделать полноправным партнером во всей операции. В противном случае нам не удастся использовать его знания и опыт с максимальной отдачей. Он будет все время говорить нам только то, что, по его мнению, мы хотим от него слышать, если не будет четко представлять конечную цель нашей операции. О Господи, мне только что пришла в голову интересная мысль!

Соренштайн понимающе улыбнулся, а остальные разом воскликнули: “Какая?”

Вместо Джона ответил журналист:

— Хард будет, пожалуй, единственным человеком на Лиффе, призванным на военную службу!

А в это самое время будущий единственный призывник устроил на кухне доктора настоящую гастрономическую оргию. Харду ни разу не приходилось видеть такой пищи с тех пор, как умер его барон, и, поскольку он с полным правом считал, что скоро встретится с бароном, его вовсе не устраивало просто сидеть и смотреть на ряды полок, забитые роскошными продуктами. К тому времени, когда Джон позвал его в кабинет, Хард успел съесть столько, сколько хватило бы прокормить целую крестьянскую семью в течение недели. Лиффанский поэт раздулся, размяк, находился в сладостной полусонной эйфории и был готов принять любую кару, какую только решит низвергнуть на его грешную голову Мать.

— Хард, сынок, — сказал Джон. — Нам нужно кое о чем поговорить с тобой.

Хард счастливо икнул, подскочил на ноги и поплелся вслед за своим другом с Терры.

Безумцы, как называл их про себя Хард, занимали кресла, сгруппированные полукругом, фокус которого был направлен в сторону высокого деревянного стула. Кресла находились в темноте, а стул, наоборот, был ярко освещен. Вид стула навел Харда на неприятные воспоминания в исповедальном зале Храма. Его один раз допрашивали, еще в те времена, когда он был законопослушным и респектабельным поэтом, и ему никогда не удавалось забыть эти впечатления, хотя священники и были достаточно осторожны, чтобы не оставить никаких следов на его теле, а впоследствии даже принесли ему свои извинения. Это было куда хуже, чем Ласковое Наказание Матери, которое представляло собой самое заурядное бичевание.

— Пожалуйста, садитесь на стул, Хард, — произнес голос в темноте. Этот голос принадлежал не Джону, а кому-то другому. Хард сел.

— Хард Гар-Олнин Саарлип, — послышался другой голос, — правда ли, что ты убил прошлой ночью двух знатных подданных Лиффа? Отвечай — да или нет?

— Ну… как бы это сказать… — нервно заерзал Хард. — Я полагаю, что недоразумение, случившееся прошлой ночью, может рассматриваться именно в таком аспекте. Да. — Теперь, когда он сам четко сформулировал свою вину, он уже не ощущал себя так благодушно. У него вдруг появилось сильное желание оказаться где-нибудь в другом месте.

— Хард Гар-Олнин Саарлип, убийца благородных дворян, — послышался бас, более глубокий и страшный, чем второе пришествие; очевидно, это был голос доктора. — Не забыл ли ты случайно, что я, Тарн Гар-Террэн Джеллфт, являюсь посвященным в духовный сан Герцога Лиффа?

Все, что недавно съел Хард, вдруг стало камнем в его желудке.

— Клянусь вам, Ваша Милость, — взмолился он, — то сущею ошибкой было все; причиной же такого ослепленья была ночная тьма, что мне затмила взор и так смутила разум, что этих благороднейших людей по простоте своей душевной я принял за грабителей из черни, напавших под покровом темноты на благороднейшего Лорда Джона! О Преподобнейший милорд, молю вас, мне поверьте, что я считал, что защищаю… — его пересыпанная анапестовыми ритмами тирада вдруг оборвалась; поэт сник и продолжал сидеть неподвижно в полной тишине на безжалостно освещаемом стуле; ему было слишком жарко и в то же время его бил озноб; он с ужасом ждал, что вот-вот в комнату войдут Гвардейцы, схватят его и поволокут в Объятия Матери.

Чем дальше, тем напряженность возрастала все больше и больше; Хард почти физически ощущал, как она давит на его плечи; и вот, когда он был уже на грани истерики, тишина была нарушена. И хотя Хард едва ли был склонен к ощущению радости в таком положении, тем не менее он в какой-то степени обрадовался этому. Несмотря на то, что у него практически не оставалось никаких шансов на спасение, ему все же не хотелось терять присутствие духа перед лицом этих ненормальных людей. Во имя сохранения собственного достоинства он не мог позволить себе опуститься до такой пошлой вещи, как истерика.

Голос, нарушивший тишину, принадлежал Джону.

— Успокойся, сынок, — сказал он ободряюще. — Мы вовсе не собираемся передавать тебя в руки Гвардейцев.

Из-за неожиданно обрушившегося на него счастья Хард самым постыдным образом зарыдал.

— Мы просто хотели, чтобы ты наверняка знал, что тебя ждет. Но пусть тебя это не беспокоит. Теперь нам хотелось бы объяснить тебе кое-что. Как ты полагаешь, ты в состоянии сейчас понять некоторые простые объяснения?

Хард вытер грязным кулаком слезы, закрыл рот и кивнул.

— Превосходно, — сердечно сказал Джон. — Начинай первый, Ансгар.

Ансгар Соренштайн говорил медленно и ясно. Его голос действовал гипнотически.

— Лифф, — начал Ансгар, — является четвертой из одиннадцати планет, обращающихся вокруг Материнского Глаза по орбитам, которые приблизительно напоминают яйцо. Материнский Глаз — это звезда, во многом такая же, как те звезды, которые видны темной ночью. Материнский Глаз только кажется более яркой чем остальные звезды, потому что находится близко к Лиффу. Многие из звезд на самом деле намного ярче Материнского Глаза, но они очень далеки от Лиффа, причем настолько далеки, что мы измеряем расстояния до них количеством лет, которые требуются для того, чтобы свет этих звезд достиг Лиффа. И даже такие числа настолько велики, что ими бывает неудобно пользоваться. Таких звезд миллионы и миллионы, а вокруг них такие же планеты, как Лифф, и все они тоже вращаются по яйцеподобным орбитам.

Соренштайн дал Харду в общей сложности двадцатиминутный урок астрономии, который раздвинул кругозор поэта настолько, что Хард стал понимать размеры галактики. В почти религиозном восприятиифизической вселенной он начисто забыл свои страхи.

— И вот там, вдалеке, — подвел Соренштайн к заключительному этапу своей лекции, — настолько вдалеке, что с Лиффа его вообще не видать, находится звезда, которую мы зовем Сол. Она более чем другие звезды похожа на Материнский Глаз, Планеты вращаются вокруг Сола точно так же, как Лифф вращается вокруг Материнского Глаза. Третью из этих планет мы зовем Терра. Эта планета почти точно такая же, как и Лифф, и она является нашим домом. А мы зовемся терранами, точно так же как вы зоветесь лиффанами, и мы прибыли из нашего дома к вам. Потребовалась довольно продолжительная пауза для того, чтобы Хард впитал в себя все услышанное. Присутствующие могли наблюдать восхищение на его лице. Наконец, Джон спокойно спросил:

— Ты понял, что рассказал тебе Ансгар? Потребовалась еще одна длительная пауза, прежде чем Хард смог ответить.

— Да, я уловил суть. Все это прекрасно. В “Книге Гарта Гар-Муйена Гарта”, которая является Законом Матери, написано много странных, непонятных вещей; теперь они стали для меня ясными. Святой Гарт, которого любит Мать, описал счастливое место для ее детей, назвав его “Третий мир”, “Прекрасный, обетованный дом”.

— Превосходно, — подвел черту под первоначальным этапом Джон. — Однако я полагаю, что сейчас лучше всего было бы отвлечься от теологии. Пин, твоя очередь, Пиндар Смит механически прочистил горло и начал:

— Две с половиной тысячи терранских лет тому назад, или почти тридцать лиффанских поколений, если тебе угодно, жизнь на Терре была примерно такой же, какой она сейчас является на Лиффе. Транспорт был очень плохим, и путешествие на расстояние в каких-нибудь пять миль, превращалось в опасную эпопею. В то время было совсем мало машин, и в основном это были музыкальные инструменты. Связь между отдаленными местностями могла осуществляться только в письменном виде и зависела, конечно, от средств транспортировки, которых часто просто не было.

По всей планете прокатывались огромные волны эпидемий, унося с собой жизни миллионов людей или оставляя их калеками. Земля была поделена между мелкими народами, большинство из которых постоянно находились в состоянии войны между собой. Люди умирали от голода и болезней.

Много позже этому периоду дали название Барокко. Тогда, как и в последующие столетия, многие считали его золотым веком Терры, причем вовсе не потому, что все были счастливые или просвещенные или имели какие-то вещи, которые обычно приписываются золотому веку, но отчасти оттого, что в любой период истории и после него всегда находятся люди, которые считают его идеальным. С другой стороны, силы, которые привели Терру в нынешнее процветающее состояние, в значительной степени зародились именно в период Барокко. Различные идеи накапливались на Терре в течение многих столетий, но именно в то время люди стали наконец воплощать эти идеи в жизнь. Дух изобретательства и синтеза наук достиг своей высоты именно тогда.

Смит говорил своим сухим голосом, время от времени прерывая свою речь, чтобы прочистить горло. Он описал историю со времен Фридриха Великого и легендарного Иоганна Себастьяна Баха до настоящего времени с позиций изобретательства (воплощения идей в вещи и дела) и синтеза (комбинации внешне ничем не связанных идей для выработки новых идей и изобретений). Хард слушал внимательно, но часто не мог понять сути.

Наконец Пиндар Смит сказал:

— И вот это и является одной из причин, по которой мы, терране, прибыли на Лифф. Ваш мир до сих пор находится в периоде Барокко, и мы получили задание провести ваше общество через весь прогресс, который у нас на Терре занял две с половиной тысячи лет, за короткий период всего в десять лет, и не больше.

После паузы, которая на этот раз была покороче, чем предыдущая, Джон спросил с сомнением:

— Ну как, сынок, тебе все ясно?

— Увы, — ответил Хард, — боюсь, что не совсем. История Терры гораздо более запутанная, чем творения галактики.

Терране громко засмеялись, приведя Харда в еще большее недоумение. Затем Джон сказал:

— Пусть тебя это не беспокоит, Хард. Я не слишком уверен, что Пиндар тоже все понимает. Как только ты научишься читать по-террански, я дам тебе несколько книг, которые должны тебе помочь. Теперь очередь доктора Джеллфта. Вы готовы, сэр?

Голос доктора был очень глубоким и сильным. Он описал развитие транспорта от карет с четверкой лошадей времен Барокко до сверхсветовых межзвездных лайнеров современности. В процессе этого он также описал эволюцию Терран-ской Федерации. Хотя рассказ доктора не был таким непонятным, как Смита, Хард все же надеялся, что его хороший друг Джон даст ему книги и по истории транспорта.

Как раз во время лекции о транспорте дивизион Гвардейцев Матери, сделав полный круг по городу, за исключением только тех кварталов, где селится знать, возвратился в свои казармы на территории Храма. Последние шесть объявлений глашатай сделал уже сиплым, сухим шепотом, к великому огорчению жителей города, от которых Закон Матери требовал знать и выполнять требования любого объявления, слышали они его или нет.

Тчорнио Гар-Сполниен Хиирлт, первый сын и так далее, устал и был раздражен. Он потратил впустую целый проклятый Матерью день, вынужденный всматриваться в эти мерзкие рожи простолюдинов, и, конечно, эти простолюдины тоже разглядывали его. И дело вовсе не в том, что он возражал против того, чтобы на него смотрели. Даже для лиффанского вельможи он был чрезвычайно привлекателен, о чем ему было хорошо известно. Его рост равнялся почти двум с половиной длинам руки, и он был чрезвычайно строен. Как и у всех лиффан, его волосы были светлыми. Но они были длиннее, прямее, чище, более ухоженными, чем у большинства, потому что он тратил столько времени на уход за ними, сколько не мог позволить себе никто из лиффан. Да плюс к этому борода, которая была настоящей, а не искусственной, как у бедняги, теперь уже покойника, глупца Гарлина. Как бы то ни было, борода Тчорнио не только великолепно сочеталась с прической, не только божественно спадала на грудь, но и была на полпальца длиннее, чем у любого из его друзей. Тчорнио молил Мать, чтобы бороды еще долго не выходили из моды. Он по праву гордился своей, и ему было бы очень обидно, если бы поворот моды потребовал от него немыслимой жертвы — сбрить ее.

Только вот одно плохо — и борода его, и волосы были теперь покрыты толстым слоем пыли после тщетного хождения в течение целого дня по грязным улицам и разглядывания рож черни. В пыли! Милосердная Мать, они действительно грязны, свалялись и отяжелели от пыли! Тчорнио с раздражением подумал о том, что только очень сильный ветер сможет растрепать его волосы и сделать их такими, какими они были до этого. Да накажет Мать этих грязных убийц! И этих грязных простолюдинов, и всю их липкую грязь…

Излучая своими голубыми глазами ледяной огонь, Тчорнио Гар-Сполниен Хиирлт оседлал далбера и поскакал в сторону дома таким темпом, который на узких улочках города представлял явную угрозу для жизни прохожих. Ему еще нужно было принять участие в молитве при заходе, а до этого он должен был с Материнской помощью помыть благословенную Матерью голову, Пресвятая Мать, накажи жестоко и уничтожь этих ненавидящих Тебя убийц!

* * *

Рассказ доктора Джеллфта о развитии транспорта на Терре был дополнен рассуждениями Пиндара Смита относительно того, какие машины можно было производить на Лиффе уже сейчас с учетом современного уровня культуры его населения.

— Самое главное, — сказал он, — начать с орудий для земледелия. Плуги улучшенной конструкции, мотыги, грабли, лопаты и косы можно легко запустить в производство уже к наступающему сезону даже без заметного повышения уровня развития технологии. Уровень сельскохозяйственного производства необходимо поднять как можно выше уровня необходимого потребления продуктов еще до того, как вводить что-либо действительно радикальное. Потому что нельзя форсировать развитие промышленности, пока не будет достаточно сельхозпродуктов для поддержания этого развития. Ведь не могут же сталевары есть сталь! — Смит внес в свою речь маленький нюанс, который, впрочем, не был отмечен его друзьями; он с явным удовольствием представил себя самого в роли фермера двадцатого столетия из южных штатов Америки. Такая параллель, хотя и была привлекательной сама по себе, все же вряд ли могла считаться достаточно убедительной.

— Спасибо, Пин, — прервал его Джон Харлен, когда тот слишком увлекся и уже готов был забраться в дебри анализа преимуществ и недостатков различных способов производства металлов. — Тебе удалось что-либо понять, Хард?

— Кажется, почти все, дружище Джон. Машины, конечно, мне совершенно незнакомы, но принципы достаточно ясны.

Джон был в восхищении:

— Ты меня поражаешь, Хард, — похвалил он его с теплотой в голосе, — Ты сидишь на этом стуле вот уже два с половиной часа, и мы все время втискиваем в тебя колоссальные дозы совершенно новой и чуждой для твоего восприятия информации, и в то же время тебе как-то удается понимать практически все, о чем мы говорим. Видишь ли, у нас, терран, при поступлении таких сверхдоз информации давно бы сгорели предохранители в мозгу, и мы бы наверняка свихнулись. Думаю, что никто из нас не способен более часа воспринимать совершенно незнакомую информацию. Но ты вот спокойно сидишь, не свихнулся, и даже готов воспринимать еще новые порции.

— Но я не так уж не подготовлен, как вы думаете. “Книга Гарта”…

— Это все так, сынок. Теперь уже недолго, и мы закончим, Осталось всего две лекции, и затем мы все сможем пойти перекусить. Сейчас снова очередь доктора Джеллфта. Прошу, доктор!

— Спасибо, — сказал доктор. Хард уже начал воспринимать громыхающий голос вельможи скорее как дружеский, чем как угрожающий. С момента смерти барона он ни разу не ощущал расположения к себе со стороны кого-либо из знати.

— Двенадцать лет тому назад Департамент исследований и контактов Терранской Федерации тайно забросил меня на Лифф. В мои задачи входило исследование культуры Лиффа и влияние на ее развитие таким образом, чтобы планета со временем могла быть принята в Федерацию, причем какие-либо неудобства для ее жителей должны быть сведены к минимуму. В то время подразумевалось, что этот процесс займет довольно длительный период времени, и я даже не надеялся дожить до того дня, когда он завершится.

Политика Федерации в таких случаях сводится к избежанию неприкрытых контактов с цивилизациями, стоящими на более низкой ступени развития, поскольку опыт уже не однажды показывал, что такие контакты неизбежно подавляют более низкую культуру. Печальный опыт свидетельствует также о том, что Федерации после этого приходится принимать огромные, зачастую небескровные усилия, чтобы хоть как-то восстановить население целых планет. Федерация идет на установление открытых контактов только тогда, когда имеет дело с цивилизациями, достигшими уровня межзвездных путешествий, поскольку цивилизация, способная строить собственные межзвездные корабли, вряд ли может распасться от контакта с более развитой цивилизацией Терранской Федерации. Действительно, существует своеобразная корреляция между межзвездными полетами и зрелостью культуры. Эта корреляция не поддается логическому объяснению в буквальном смысле, но по крайней мере до недавнего времени на практике она срабатывала неплохо.

Таким образом, коша в поле зрения Федерации попадает населенная планета, Федерация направляет на нее секретных агентов, таких как я, например, и они исподволь ускоряют естественное созревание местной культуры. Если это вам непонятно, Хард, не огорчайтесь. Лейтенант Харлен позже разъяснит вам все более подробно и доходчиво.

Мое личное участие в ускорении созревания Лиффа заключалось в постепенном введении в практику передовых медицинских концепций. Принцип достаточно простой: улучшение медицинского обслуживания ведет к уменьшению смертности, повышению рождаемости, большей продолжительности жизни и, как следствие этого, увеличению количества населения. Все эти факторы, особенно рост народонаселения, ведут к ускорению прогресса в культуре — или, что бывает реже, к войнам и культурному самоубийству; но с этими факторами неплохо справляются другие агентства Федерации. Что же касается моего личного участия, то я планировал создать медицинскую школу с тем, чтобы постепенно преобразовать ее в академию наук, но нынешняя акция подразделения Особых Операций превращает мой проект в ненужный.

В соответствии с планом, над которым я работал, Лифф должен был выйти в космос примерно в течение двухсот лет — невероятно короткий период, учитывая уже имеющийся подобный опыт. Но вот теперь сюда прибыл лейтенант Харлен со своим отрядом, чтобы вывести ваш народ в космос в течение десяти лет, и поэтому я передаю ему слово для дальнейших разъяснений.

Джон Харлен встал — единственный докладчик, который сделал это — и вошел в круг света, в котором Хард все еще находился один.

— Похоже, — сказал он мрачно, — что Федерация больше не единственная в этой галактике.

Федерация является свободным и миролюбивым объединением мыслящих существ. Она называется Терранской только лишь потому, что основали ее терране. Большинство же членов-рас даже приблизительно нельзя назвать гуманоидами; я имею в виду, Хард, что они выглядят вовсе не так, как мы с тобой. Не стану пытаться описать какую-либо из этих рас, но когда-то ты и сам познакомишься с кем-то из них. Есть некоторые гуманоидные расы, которые внешне выглядят как ты или я, но на самом деле они не являются людьми.

В данном случае разделение на гуманоидов и негуманоидов не имеет принципиального значения. Главное заключается в том, что все эти резко отличающиеся друг от друга расы смогли объединиться друг с другом, чтобы жить в гармонии и в мире. Всякий контакт с новой мыслящей расой всегда приводил к общению и взаимопониманию. Конечно, случались и проблемы, но ни одна из них не оказалась неразрешимой.

Но вот теперь в галактику вторглась новая раса. Мы знаем, что они разумны и достигли уровня межзвездных полетов, потому что встречали их только в звездолетах. Но это, к сожалению, все, что мы знаем о них. Они не выходят на связь, не позволяют установить с ними контакт. Они стреляют сразу, как только видят цель, и либо убивают, либо гибнут сами. Нам никогда прежде не встречалась подобная раса, поэтому мы вынуждены действовать, в значительной мере основываясь на догадках; а это не лучший способ.

Как бы там ни было, единственное, что мы еще знаем об этих незнакомцах, так это то, что они движутся в эту галактику, и должны достичь Лиффа приблизительно через десять лет. Мы не знаем, что они собираются делать здесь, но похоже, что им нравится убивать все подряд.

Пока Хард переваривал новую порцию информации, образовалась длительная пауза. Джон расхаживал взад-вперед, не выходя из круга света. Наконец Хард тяжело вздохнул и сказал:

— Эти пришельцы, похоже, не очень хорошие парни.

Джон спешил.

— Да, да, именно так. Вот почему мы здесь с нашей десятилетней программой прорыва. К тому времени, когда эти незнакомцы появятся здесь, мы должны иметь средства защиты. И наилучший способ заполучить необходимое оружие — это начать строить все необходимое здесь, на Лиффе, начиная с нуля. Разумеется, необходимо внести большие изменения в… как бы это сказать… — в лиффанский образ жизни, но компьютеры там, дома, говорят, что все должно получиться. И если это так, то вы, лиффане, получите возможность защитить себя сами и войти в состав Федерации.

— Это звучит как реклама товара, дружище Джон. Я слышал такое сотни раз у нас на улице Купцов. Но что будет, если ваша программа не сработает?

— Видишь ли… — Джон заколебался. Он не ожидал, что Хард окажется таким острым на язык. — Да, — продолжал он храбро, — если программа не сработает… — он снова сделал паузу, но на этот раз уже для того, чтобы подчеркнуть значимость того, что собирался сказать, — Лифф будет уничтожен — либо незнакомцами, либо самими лиффанами; пожалуй, и теми, и другими.

Снова длительная пауза. Материнский Глаз опускался к закату, и со всего Лиффдарга к Храму стекался народ на епитимью. Для молитв был выделен большой амфитеатр, который обычно использовали для весенних и осенних Великих Фестивалей, поскольку он вмещал всех мужчин Лиффдарга. Сейчас были открыты только одни ворота, и лиффане проталкивались в них по шесть в рад, рассеиваясь по секторам, закрепленным за каждым кварталом города, где квартальный священник производил регистрацию принявших участие в мероприятии.

Тчорнио Гар-Снолниен Хиирлт, все еще со спутанными волосами, расстроенный, наблюдал за прибывающими на молебен жителями города с крошечного балкончика, который был пристроен как раз над входными воротами. От непрерывного глазения на прибывающие толпы немытых простолюдинов к его горлу начала подкатывать тошнота, голова пошла кругом. Его достопочтенный отец, Сполн Гар-Тчорниен Хиирлт, стремясь оказать моральную поддержку своему отпрыску, находился рядом с ним, а свежий дивизион Гвардейцев Матери, выстроившийся у входа в Храм по обе стороны людского потока, являл собой не только проявление уважения к чувствам верующих со стороны Храма, но и гораздо более солидную моральную поддержку для Тчорнио.

— Ты уверен, что опознаешь их, сынок? — периодически нервозно интересовался у сына старший Хиирлт.

— О Материнский нос, папа! Конечно же я узнаю этих негодяев. Я никогда не забуду их поганые рожи.

Старший Хиирлт достаточно хорошо знал, что когда его сынок чем-то расстроен, с ним лучше не вступать ни в длительную беседу, ни тем более в спор.

* * *

— Ну а теперь, сынок, мы подошли к сакраментальному вопросу сегодняшней повестки дня, — приветливо сказал Джон, — согласен ли ты присоединиться к нам?

— Присоединиться к вам?

— Именно так.

— Что значит “присоединиться”?

— Во всех отношениях. Вступить в подразделение Особых Операций “Л-2”, вступить на службу в Военно-Космические Силы Федерации, что, кстати, автоматически делает тебя первым лиффанином, вступившим в Федерацию. Быть полноправным участником операции и помогать нам продвинуть Лифф в космический век; или умереть вместе с нами, если наша затея не выгорит.

Хард встал. Он медленно огляделся вокруг, пытаясь всмотреться в находящиеся за пределами освещенного круга лица, которые скрывались в тени, и только после этого заговорил:

— Иначе говоря, вы хотите, чтобы я, помогал вам разорвать тот мир, в котором я живу, на части, разрушить все те ценности, которые были священными для меня на протяжении всей моей жизни. Вы просите меня разрушить ту культуру, которая создала меня. Вы хотите, чтобы я предал свою расу, свой народ и свою планету. В том мире, что вы намерены разрушить, я живу вот уже двадцать пять лет, и я люблю его больше своей драгоценной жизни — конечно, я присоединяюсь к вам. Но единственное, что я не могу понять, — почему вы так долго ждали, чтобы задать мне этот вопрос.

Церемония посвящения была простой, но впечатляющей. Харду пообещали, что как только он сможет читать терранские тексты, его познакомят с текстом Конституции, на верность которой он только что присягнул. Подразделение Особых Операций “Л-2” в полном составе и единственный призванный на военную службу гражданин Лиффа направились в просторную столовую резиденции Королевского лекаря.

Да, день выдался удачным.

Глава V

— Первое, что нам необходимо создать, так это шоп-центр, — предложил Ансгар.

— Шоп-центр? Но у нас пока нечего продавать. Зачем нам открывать магазин? — Пиндар Смит был бизнесменом До мозга костей.

— Я полагаю, что Ансгар имеет в виду не торговый центр, а мастерскую, — спокойно вставил Джон. Он уже привык к таким трехсторонним беседам, когда ему приходилось вносить ясность в вопросах, вызывавших недопонимание.

— Да, именно так, — возбужденно подтвердил Ансгар. — Мастерскую. Лабораторию. Мы на этой богом проклятой планете уже целых…

— Не богом проклятой, а забытой Матерью, — поправил Джон, выполняя еще одну из своих функций.

— Прошу извинить. Мы на этой забытой Матерью планете уже целых три недели, а еще ничего не сделали. Мы должны начать изобретать всякие штуки, и для этого нам нужна мастерская, чтобы было где изобретать. Без нее никак не обойтись.

— Ладно, ладно. Я понял, — сказал Смит. — Но какого черта мы будем здесь изобретать?

— Не какого черта, а какого Материнского носа, Пин, — снова поправил Джон. — Ты что, витаешь в облаках? Я думал, что ты был с нами, когда мы решили изобрести телеграф.

— Но почему, Сокровенным Именем Матери, мы должны изобретать телеграф? Иногда…

Джон устало поднялся и принялся пересчитывать на пальцах причины, по которым необходимо было начинать прогресс на планете именно с телеграфа:

— Для телеграфа необходимо электричество — раз; электричество ведет к электронике — два; для телеграфа необходимы провода — три; необходимость иметь провода ведет к совершенствованию процесса металлургии — четыре; телеграф требует организации школы для обучения телеграфистов — пять; школа ведет к общему повышению уровня грамотности — тесть; телеграф означает быструю связь — семь; быстрая связь ведет к изданию газет — восемь; газеты дадут нам возможность продвигать в массы свои идеи — девять; для телеграфной компании потребуются вооруженные охранники — десять; у меня закончились пальцы на руках, но все равно — охрана может быстро стать ядром регулярной армии — одиннадцать. — Он снова уселся в кресло. — О, я забыл еще одно — уровень развития лиффанского общества как раз позволяет нам изобрести телеграф, не подрывая устоев всей забытой Матерью культуры — двенадцать. Еще есть вопросы?

— Ладно, согласен, — ответил Смит, — Значит, нам нужно арендовать мастерскую. Но как это сделать?

Арендовать мастерскую на Лиффе означало примерно то же, что арендовать мастерскую на Терре. Хард и Джон в поиске свободного помещения до одури в голове исходили все деловые кварталы Лиффдарга.

— Самое важное, что нам необходимо постоянно помнить, сынок, это то, что мы ищем не просто помещение, а помещение за минимальную арендную плату — Если люди узнают, что мы большие моты, мы привлечем к себе внимание всего города, и нам не удастся ничего сделать. А мы не должны привлекать к себе внимания.

Наконец, они нашли помещение, которое их устраивало, на улице Хромого Далбера, прямо рядом с таверной. Даже Джон, который был привязан к терранским стилям в архитектуре, вынужден был признать, что здание впечатляющее. Большинство зданий на Лиффе представляли собой приземистые строения, слепленные из гипса, кое-как обработанных деревянных деталей и в редких случаях — из отесанных вручную досок; большинство из них было покрыто чем-то, напоминающим солому. Джон не был уверен, что эта штука действительно называлась соломой, поскольку иногда ему казалось, что солома — это то, чем, кажется, были покрыты давно вымершие на Терре животные, которые назывались “птицы”. Он должен обязательно не забыть спросить Ансгара насчет соломы.

Но здание на улице Хромого Далбера было действительно впечатляющим — во всяком случае, не было видно соломы, или как там называются такие покрытия; оно полностью был сложено из блестящего белого камня, и в этом отношении являлось уникальным; к тому же оно было четырехэтажным, что делало его в этом городе настоящим небоскребом.

— Раньше оно принадлежало Храму, — доверительно поведал домовладелец. — Когда-то здесь жили маленькие сестры. — Он ухмыльнулся. — Поэтому я и могу сдать его в аренду за столь мизерную плату.

— Но нам нужен только первый этаж, — напомнил ему Джон.

— Что вы имеете в виду под “мизерной платой”? — осведомился Хард. Поскольку он, вполне естественно, вел все переговоры, домовладелец ответил именно ему.

— Совершеннейший пустяк, — пробормотал он. — Всего девяносто семь далберов в месяц.

— Я так и думал, — оказал решительно Хард, — Пойдем отсюда, брат Джон, поищем другое место, гдее нас не будут грабить.

— Но это недорого, — возразил Джон и осекся. — Конечно, продолжал он, — это намного дороже того, что мы можем себе позволить. Надеюсь, вы когда-нибудь сможете сдать его в аренду, хозяин. Всего хорошего.

Они направились к выходу.

— Подождите, подождите, — остановил их домовладелец. — Поскольку вы новички в нашем городе, а также поскольку Мать любит торг, только для вас а снижаю цену до девяноста далберов. Ну как?

— Хмм, — промычал Хард. — Это очень любезно с вашей стороны, хозяин, но мы спешим, нам пора идти. — Все же они уселись и пошел торг.

А в это время в соседней таверне “Хромой Далбер” Тчорнио Гар-Сполниена Хиирлта под воздействием изрядной порции спиртного так развезло, что состояние его духа стало все больше и больше скатываться в сторону слезливой сентиментальности. За последние три недели у нею развилась такая хроническая бессонница, перед которой оказался бессильным даже сам Личный Королевский Лекарь. Тчорнио никак не мог забыть, как убийца насмехался над накладной бородой бедняги Гардина.

— Это заговор, — повторял Тчорнио, запивая каждое такое утверждение добрым глотком вина. — Чернь поднимается против нас. Они хотят свергнуть правительство! Они не любят Мать!

В последнее время он стал заливать свою обиду вином в гордом одиночестве. Две недели назад дружки перестали называть его “Спасшимся” и прилепили ему кличку “Дригол”, смысл которой в кругах золотой молодежи Лиффа подразумевался в зависимости от контекста — между “мокрая простыня”, “бесхарактерный простофиля” и “старая дева”. И вот он вынужден пить в одиночестве, ему некому излить свою душу, кроме как владельцу таверны, который уже начинал нервничать.

— Еще стакан вина, — прошептал он своей жене, — только один стакан вина этому проклятому Матерью пьянчужке, и я вышвырну этого выродка далбера из таверны!

— Пятьдесят один далбер, господа. Я не могу еще больше снижать плату. — Домовладелец обливался потом. — Вы уже и так отбираете кусок хлеба у моей семьи.

— Бармен, еще вина! — прокричал Тчорнио в соседнем заведении.

— Не знаю, не знаю, — сказал Джон с сомнением в голосе, — Как ты считаешь, Хард?

— Думаю, что это уже похоже на нечто подходящее.

— Послушай, молокосос, — ответил хозяин таверны, — Ты и так уже нализался до чертиков. Что если я тебе дам последний стакан на посошок, а? Ты выпьешь его и пойдешь домой, а?

— Теперь, господа, если вы подпишете вот здесь — вы ведь умеете писать, правда? — Домовладельцу не терпелось завершить сделку до того, как его клиенты передумают или затеют торг снова.

— Материнский нос! — воскликнул Джон, — Смотри, Хард, он заготовил договор еще до того, как мы пришли сюда!

— Бывает, — прокомментировал Хард, — Давай подпишем эту забытую Матерью бумагу и пойдем домой, Я измотался за день до чертиков.

Они подписали договор, обменялись с хозяином наилучшими пожеланиями и заверениями о дружбе и вновь окунулись в зной ярко освещенной улицы. Неожиданно они услышали доносившийся из соседней таверны шум.

— Знать не хочу, чей ты сын! Убирайся отсюда, забытый Матерью пьянчужка! — орал кто-то низким голосом.

— Ты выродок далбера и Матерененавистник! — кричал более высокий голос. — Я приведу сюда моих друзей, обязательно приведу, И ты еще пожалеешь. Ты тоже участвуешь в заговоре, я это знаю точно.

У двери таверны произошла стычка, в результате которой молодой, богато одетый повеса был вынужден неуверенно подниматься на ноги с мостовой, в то время как хозяин таверны возвращался в свое заведение.

— Похоже, мы где-то встречались с этим парнем, — прошептал Джон.

— Да. Где мы с ним… Ах, да, теперь я вспомнил.

Тчорнио, встав на ноги, неуверенными движениями стряхивал пыль со своей одежды, сердито осматриваясь вокруг на тот случай, не видит ли кто-либо из посторонних его унижение. Джон и Хард попытались более незаметно уйти, Тчорнио потребовалось некоторое время, чтобы его затуманенная винными парами память подсказала, кем являются эти двое. Он узнал их, и бурная реакция не заставила себя ждать.

— А, это вы! — прокричал Тчорнио.

— О, Мать! — пробормотал Хард. — Кажется, влипли. — Они побежали.

— Убийцы, — верещал Тчорнио, пытаясь заплетающимися ногами догнать их.

— Быстрее, друг Джон, быстрее!

— Что там за шум? — пронзительно прокричал снова вышедший на улицу хозяин таверны.

— Вон они, те самые люди! — ответил ему Тчорнио, указав на Джона и Харда. В то же мгновение он споткнулся о камень на мостовой и упал прямо на живот.

— Вот уж эти мне позабытые Матерью пьяницы, — проворчал шинкарь и поспешил возвратиться в приятную прохладу своего заведения.

— Остановите этих людей! — заверещал Тчорнио, поднимаясь на ноги. — Награда тому, кто их остановит! — Он побежал по улице, сбивая с ног прохожих.

Джон и Хард повернули за угол.

— Для пьяного, — задыхаясь проговорил Джон, — этот парень неплохо бегает.

— Сейчас, — Хард судорожно заглотнул воздух, — не время, — тяжелая одышка, — для бесед.

Тчорнио тоже свернул за угол и помчался за ними. Оказавшись на боковой улочке, он повалил стенд торговца гончарной кухонной посуды.

— Эй! — закричал лавочник, когда гончарные изделия посыпались на землю.

— Эй! — эхом повторила его жена, в то время как сам лавочник побежал за Тчорнио, перепрыгивая через черепки, которые только что были его товаром.

Но в данный момент для увлеченного погоней молодого человека звук разбивающейся посуды не значил ровным счетом ничего. А сам гнавшийся за ним по пятам и кричащий что-то непонятное для его уха лавочник воспринимался им не как гневный преследователь, а как союзник в погоне. Тчорнио даже вынул свою шпагу из ножен и стал размахивать ею, чтобы еще больше подбодрить лавочника.

— Да защитит нас Мать, — кричал лавочник своим соседям. — Этот сумасшедший имеет шпагу! Он всех нас перебьет!

А его жена в это время кричала, выглядывая из крошечного помещения лавки:

— Остановите его! Вор! Остановите его!

Тчорнио позволил себе оглянуться на мгновение. Прекрасно. За ним следовала уже целая толпа, готовая оказать ему помощь в поимке заговорщиков. Он был уверен, что убийцы уже у него в руках. Неожиданно он с ходу врезался в тщательно уложенную пирамиду тыкв, от чего большие круглые овощи стали катиться по улице в самых различных направлениях.

— Наш друг, — отметил Джон едва дыша, — похоже, попал в маленькую неприятность.

— Мать любит нас! — это было все, что позволил выговорить Харду запас воздуха в его легких.

Они снова свернули за угол и попали на рынок далберов. А далбер — чрезвычайно непоседливое животное. В какой-то период эволюции фауны на Лиффе какая-то ящерица так и не решила окончательно, то ли стать ей птеродактилем, то ли динозавром. В результате появился далбер, наиболее игривое животное во всей галактике.

Стадо далберов, приведенное в тот день на продажу, составляло до трехсот голов. Когда Джон и Хард пробегали мимо, животные занервничали, их обычно ярко-зеленый цвет сразу померк и сделался пепельным. Что-то, подумали про себя далберы, было не в порядке. Поэтому они сбились вместе для защиты, приведя своего погонщика, знавшего о них гораздо больше, чем ему бы этого хотелось, в состояние агрессивности, которое пока выражалось в целой серии крепких ругательств.

Когда Джон и Хард уже пробежали полквартала, Тчорнио Гар-Сполниен Хиирлт только что повернул за угол, громко крича и размахивая своей шпагой, что лишь подтвердило опасения далберов о грозящей опасности. А за ним, в точности повторяя все изгибы его маршрута, гналась толпа разъяренных лавочников.

Нецензурная брань погонщика сменилась смиренной молитвой, поскольку он слишком хорошо знал далберов. Животные, с другой стороны, вскрикнули хором, как стадо рассерженных гусей. Цвет их кожи превратился из игриво пепельного в наводящий на всех ужас желтый; они решили во что бы то ни стало убежать от неизвестной опасности.

И вот как будто бы по сигналу три сотни выкрикивающих гортанные звуки далберов проломили загородку. Их погонщик, пытаясь угнаться за ними, направлял в адрес Матери тщетные молитвы.

— Убийцы! — выкрикивал Тчорнио.

— Га-га-га! Га-га-га! — истерически кричали гнавшиеся за ним по пятам триста далберов.

За далберами бежал их погонщик, выкрикивая что-то непечатное о некоторых частях Материнской святой анатомии.

За погонщиком, заполнив улицу во всю ширину, гнались лавочники, выкрикивая “Задержите его! Задержите того человека!”

Один из гвардейцев, слонявшийся во внеслужебное время по улице, с удивлением рассматривал пробегавшую мимо процессию. Сначала он увидел погонщика, а затем услышал выкрики торговцев. Реакция гвардейца была молниеносной — в коротком решительном броске он схватил погонщика, оба упали на мостовую, и по их телам промчалась толпа рассерженных лавочников.

Тчорнио осмелился еще раз оглянуться назад, Материнский нос! Что эти все проклятые Матерью далберы собирались… Бах!

Эх, до чего же неровные камни у мостовых Лиффдарга!

Джон и Хард быстро повернули направо. Далберы, не обращая никакого внимания на лежащего на мостовой Тчорнио, ринулись по улице но направлению к Храму, Прежде, чем Тчорнио смог оторвать от мостовой свое истоптанное далберами тело, продавец фаянсовых кухонных изделий настиг его и помог ему подняться.

— Две сотни глиняных сковородок! — рычал он, тряся Тчорнио как тряпку для полировки сапог, — Сорок девять больших глиняных горшков для тушения мяса! — Он неистово хлестал по лицу Тчорнио, Тот, увы, горько плакал.

— Четыре сотни первоклассных тыкв! — приговаривал другой торговец, не переставая бить ногами по его голеням.

— Триста проклятых Матерью далберов! — причитал погонщик, весь в ссадинах и кровоподтеках, держа в одной руке хлыст, а в другой — камень.

— Посторонись! Посторонись! — грубо командовал гвардеец, — Я сам займусь этим. Пошли со мной, ты! — Схватив Тчорнио за воротник, он поволок его к Храму.

— Но я благородного происхождения! — плакал Тчорнио, — И вы позволили убийцам скрыться!

— Проклятый Матерью пьяница, — бормотал привлеченный шумом владелец таверны.

— Между прочим, брат Джон, — заговорил, наконец, Хард, когда они, изрядно уставшие, направлялись домой, — я когда-нибудь рассказывал тебе о далбере, который пожелал петь?

— Нет, дружище Хард, не рассказывал.

— Итак, однажды был далбер, который…

* * *

— Хорошо, введите его, — прорычал Сполн Гар-Тчорниен Хиирлт. Старик был чрезвычайно сердит.

— Папочка, — жалобно захныкал Тчорнио, входя в кабинет отца. — Ты ничего не понимаешь. Я…

— Ты абсолютно прав. Я ничего не понимаю. Более того, я не хочу ничего понимать. Поскольку сегодня мне пришлось заплатить за двести семьдесят пять кухонных глиняных горшков сомнительной ценности и неимоверной стоимости, за пятьсот тыкв, которые мне не пришлось даже попробовать, и за четыре сотни далберов, несомненно самой паршивой породы, хотя я и уплатил за них сполна как за чистокровных. Ущерб, нанесенный далберами, еще пока подсчитывается, но вне всякого сомнения мне придется оплатить и его.

— Но отец…

— Спокойно. Я злой не поэтому — я просто сокращу размер выплаты тебе карманных денег. Я злой оттого, что мне, Великому Князю Лиффа, пришлось сегодня идти в Храм — подчеркиваю, именно идти — и унижаться перед капитаном гвардейцев для того, чтобы вызволить своего сына, единственного сына, из общей камеры для уголовников.

— Но папа…

— Успокоишься ли ты наконец! Ты — сама мерзость. Ты опозорил свои фамилии, все три из них. Ты опозорил таким образом себя, а это достижение граничит с невероятным. Хуже того, ты опозорил меня. Мне стыдно появляться во Дворце. Мне стыдно даже принять делегацию Гильдии Текстильщиков. Ты понимаешь это? Мне стыдно даже смотреть в глаза простолюдинам. О, Тчорнио, если бы у меня был второй сын, я бы не раздумывая лишил тебя прав на наследство. Убирайся от меня, пьяный дурак. Иди в свою комнату и молись о прощении и о чувстве ответственности, которое у тебя отсутствует. Я не хочу тебя видеть.

Грязный, в изодранной одежде, в кровоподтеках, до крайности униженный, Тчорнио боязливо попятился задом от стола отца, кланяясь ему при каждом третьем шаге. При этом он умудрился разбить большую декоративную вазу.

— Идиот!

Тчорнио повернулся и побежал, рыдая, по длинному залу в свою комнату. Там он просидел семь проклятых Матерью часов, клянясь о возмездии, возмездии и еще раз возмездии.

Глава VI

— Вэлш? — с чувством глубокого собственного достоинства переспросил адмирал Беллман, — Какого дьявола нужно от меня этой старой калоше?

— Тссс! — предупредил адъютант адмирала. — Он прямо за дверью, сэр!

— Вы заблуждаетесь, молодой человек. Я уже здесь, — произнес высокий гнусавый голос, наводивший тоску вот уже на три поколения журналистов и терроризирующий такие же три поколения государственных служащих.

— Как, Эмсли Вэлш! — Адмирал изобразил на лице радость. — Прошу, прошу! Рад Вас видеть.

— Ладно, ладно, Эдвальт, не лукавь. — После проведенной в парламенте полусотни лет сенатор Вэлш мог позволить себе не быть чересчур вежливым, когда этого не требовали обстоятельства. — Лучше бы ты шел к себе, сынок, — обратился он к адъютанту. — Твоему начальнику и мне нужно кое о чем переговорить.

Сенатор Вэлш уселся в кресло поудобнее в предвкушении приятной беседы; Беллман же, несмотря на прекрасную сигару за десять кредитов, которая всегда доставляла ему ощущение праздника, на этот раз чувствовал себя препаршиво; адъютант с чувством огромного облегчения возвратился на свое место за столом в приемной.

— Итак, Беллман, — сразу же перешел к делу сенатор, как только дверь кабинета закрылась за адъютантом. — Что-то в последнее время я то и дело слышу о твоих парнях, нарушивших Правила Контакта.

Эмсли Вэлш, старший сенатор от Австралии, и с незапамятных времен бессменный лидер сенатского большинства, был сух и тощ как карандаш, пребывал в возрасте восьмидесяти пяти лет, в связи с чем его можно было с полным основанием считать реликтом. Он вполне мог бы сойти за пра-прадедушку любого современника, если бы не его горящие жаждой к действию глаза и не гладкая, туго обтягивающая лицо кожа без единой морщинки. Будучи основателем и лидером популярной в народе Партии Консерваторов с самого момента ее основания, он не только обладал абсолютной властью над каждым правительственным чиновником, но и умело этой властью пользовался.

— Что вы имеете в виду, говоря о нарушении Правил Контакта? — попытался было уклониться от прямого ответа адмирал.

— Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду, — отрезал Вэлш и принялся описывать такие строжайше засекреченные деликатные подробности Особой Операции “Л-2”, что адмирал поперхнулся дымом сигары. — Ты ведь знаешь нашу, консерваторов, позицию на этот счет, — продолжал он. — Такое вмешательство во внутренние дела недоразвитой цивилизации является не чем иным, как эксплуатацией. Ты используешь этих невинных людей для достижения своих эгоистических целей, Беллман, и это граничит с неприкрытым рабовладением. Предупреждаю тебя, что Партия этого так не оставит.

Проблемы с этой партией состояли в том, что по своей сути она была альтруистической. Она всегда выступала в интересах чьего-нибудь блага без приглашений и просьб со стороны нуждающихся в благодеянии, а зачастую даже против их воли, причем всегда делала это со всей страстностью и преданностью по отношению ко всем слабым и угнетенным. Если же таковые отсутствовали, то Партия нередко сама создавала слабых и угнетенных, которые существовали в ее собственном коллективном воображении. Основной принцип Партии — стоящий у власти автоматически делает ошибки — не изменялся на протяжении всего времени ее существования даже несмотря на то, что за последние тридцать лет Партия контролировала не менее пяти восьмых всех голосов на каждых выборах на уровне Федерации. Если следовать логике консерваторов, то оказывалось, что любая власть, кроме их собственной, является злом.

Здесь справедливости ради следует отметить, что Беллман оказался не совсем неподготовленным к внезапному проявлению интереса к Особой Операции “Л-2”. Хотя он и надеялся, конечно, что набор обычных мер безопасности поможет сохранить в тайне сам факт проведения операции, он все же подготовил еще и довольно объемную подборку впечатляющих доказательств, которая должна была послужить своеобразной опорой в том случае, если где-то произойдет утечка информации. И вот теперь наступило время обратиться за помощью к одному из таких средств; это был тщательно подготовленный набор сфабрикованных документов, которые со всей очевидностью доказывали, что такой штуковины как Особая Операция “Л-2” вообще не существует.

— Дело в том, сенатор, — энергично закончил он, — что все ресурсы Флота задействованы в программе перевооружения. У нас просто нет ни людей, ни кораблей ни на что другое. Мы должны срочно построить флотилию боевых кораблей. Так что в данный момент мы просто не смогли бы нарушать Правила Контакта. Но если вы не верите моим словам, сенатор, то вот вам все материалы — можете взять их с собой и на досуге тщательно ознакомиться. Там учтен каждый человек и каждая единица оборудования; убедитесь в том, что у нас не осталось ровным счетом ничего, что можно было бы использовать в осуществлении Особой Операции, о которой вы говорите. Вас, очевидно, ввела в заблуждение какая-нибудь выглядящая чрезвычайно правдоподобной утка, сенатор. Но в любом случае, нарушений Правил Контакта нет.

В наступившей тишине сенатор внимательно изучил представленную ему адмиралом подборку. Беллман изо всех сил старался выдавить из себя улыбку. Было похоже, что старика удалось-таки убедить.

Наконец Эмсли Вэлш оторвался от бумаг и по-отечески ласково улыбнулся:

— Ерунда, — сказал он в необычно мягкой для него манере. — Вот это, — он потряс бумагами, — не более чем набор лжи. Не стану отрицать — очень умный набор, но ум не делает его более правдивым.

Беллман пытался возразить:

— Но сенатор,помилуйте…

Сенатор поднял руку, требуя тишины, и возражения со стороны адмирала повисли в воздухе.

— Партия Консерваторов имеет неопровержимые доказательства, что Флот вступил в контакт с недоразвитой и беспомощной цивилизацией. Источник нашей информации никогда до этого не подводил нас, и у нас нет никаких оснований полагать, что он ошибся на этот раз. Мы знаем о вашей Особой Операции, знаем, кто именно вовлечен в ее исполнение и какая цель поставлена при ее осуществлении. Единственное, чего мы пока не знаем, — это названия и места расположения планеты, которую ваша “Особая Операция” намерена так резво уничтожить. Но мы скоро узнаем и это. Найдется кто-нибудь, кто добровольно представит нам эту информацию. Но даже если такого и не найдется, парламентское расследование всегда в состоянии выбить информацию из всякого, кто ею располагает. В данном случае это означает, что таким человеком будете вы.

Сенатор встал ш направился к выходу.

— Полагаю, нет необходимости перечислять все нарушения закона, которые совершил ты и твой отряд Особой Операции. Их вполне наберется на целый список — от фальсификации официальных документов — я возьму с собой эти бумаги в качестве доказательства — до преднамеренного ксеноцида. Все это падет на твою голову, Беллман. Будь здоров. — С такими словами этот удивительно проворный старик удалился.

Адмирал Беллман на протяжении целого получаса не мог выйти из шока; он ощутил острый приступ язвы желудка, о которой до этого даже не подозревал. Адмирал даже позволил себе роскошь возненавидеть Особую Операцию “Л-2”, Затем он вызвал старших офицеров разведки флота и космической безопасности к принялся за разработку плана по предотвращению угрозы, нависшей со стороны консерваторов.

Глава VII

Задача по изобретению телеграфа легла, естественно, на плечи Пиндара Смита, На это ему потребовалось пять недель.

— Если бы задача заключалась только в изобретении забытого Матерью телеграфа, то не о чем было бы говорить, — сказал он. — Любой терранский школьник сделал бы это. Самым трудным делом было изобрести именно лиффанский телеграф, то есть, такой вид телеграфа, который мог бы изобрести местный житель. Позабытая Матерью штука должна стать логическим продолжением состояния знаний на планете именно в данный момент, в то время как нет никакого логически возможного продолжения проклятых Матерью современных знаний.

Конечно, Смит преувеличивал. Проблема заключалась вовсе не в базовой технологии, а в том, что она существовала в неожиданных формах.

— Я пасую, — сказал он однажды Джону.

Джон воспринял это заявление с сочувствием:

— В чем проблема, сынок?

— В медном проводе, вот в чем. Никто в Лиффдарге не знает, как делать медный провод, а я не знаю, как сделать телеграф без него. Прежде чем изобретать телеграф, я должен изобрести медный провод, а прежде чем я это сделаю, я должен изобрести какое-то не связанное с электричеством его применение. А на это могут потребоваться целые годы.

— В нашем распоряжении нет годов, Пин. Ты уверен, что никто не знает, как делать провод?

— Абсолютно. Я интересовался в Гильдии Металлургов, в Гильдии Производителей труб, и даже в проклятой Матерью Гильдии Ювелиров. Они все знают, что такое медь, но никто никогда не слышал о медном проводе. Я зашел в тупик.

— Извините меня, — вмешался Хард. — Что такое медный провод, за которым вы так охотитесь?

Когда Джону Харлену и Пиндару Смиту вдвоем удалось растолковать Харду, что такое медный провод, тот сказал:

— Если то, о чем вы говорите, является металлической нитью, сделанной из меди, то Гильдия Производителей Парчи может изготовить его для вас, или, по крайней мере, подсказать, кто может это сделать.

— Парчевики? — удивленно воскликнули в унисон Харлен и Смит.

— Конечно. Они используют золотые и серебряные нити для создания узоров, разве не так? И тот, кто делает эти серебряные нити, сможет сделать и медные.

После этого задача Смита намного упростилась. Он составил список необходимых комплектующих и поставил перед Хардом задачу добыть их. Иногда это приводило к казусам: например, магниты можно было достать только в Гильдии Фокусников. Но никаких задержек больше не было.

* * *

— Эй, Тчорнио, посостязаемся в скачках?

— Опять? Материнский нос, Гардниен, меня уже тошнит от этих скачек. Мы только этим и занимаемся.

День выдался светлым и ветреным, и Тчорнио, недавно восстановленный дома в сыновних правах после пяти тяжких недель презрения, чувствовал себя лучше, чем после того ночного инцидента в переулке, когда были убиты два его дружка. Материнский Глаз светил ярко, борода и волосы Тчорнио прекрасно развевались на ветру, и самое худшее, что могло омрачить ему сегодняшний день, были бы скачки на далберах.

— А, тебя тошнит от скачек только потому, что ты никогда не побеждаешь.

Это было правдой, но Тчорнио тем не менее возразил:

— О чем ты говоришь? Мой Бустрофедон в любой момент обгонит твоего Галиматьяса.

Такое неосмотрительное заявление сделало скачки неотвратимыми.

— Ого! — радостно воскликнул Гардниен. — Тогда докажи это. Давай сюда, становись к линии.

С помощью других молодых вельмож, которые находились с ними на пастбище, Тчорнио и Гардниену удалось выровнять своих непослушных далберов. Животные, как обычно, не понимали, чего от них хотят. Бустрофедон Тчорнио особенно нервничал, и им можно было управлять только с помощью шпор и крепких слов, которые вызывали смех зрителей. Скачки, еще не начавшись, уже испортили ему настроение на целый день.

— Что ты ставишь? — улыбаясь спросил Гардниен.

— Двадцать пять на Бустрофедона, — поспешно выдавил он из себя. Действительно, этот день был для него неудачным.

— Двадцать пять? Это что, игра для малышей? Ставлю пятьдесят на Галиматьяса. Будешь поднимать?

— О… нет. Встретимся в конце скачек.

Тот факт, что никто из зрителей не захотел поставить на Бустрофедона, не прибавило ему присутствия духа.

И вот, наконец, кто-то произнес ритуальные предстартовые заклинания: “Во имя твоей матери, во имя твоего отца, во имя Короля — и-и-и — СТАРТ!”

При этом выкрике Галиматьяс сорвался как испуганный птеродактилоид и помчался на предельной скорости вдоль овальной дорожки с таким рвением, что от Гардниена требовалось единственное — только удержаться. Что же касается Бустрофедона, то стартовая команда только усугубила его растерянность. Далбер как будто вмерз в землю, и ничто не могло сдвинуть вредное животное с места. В то время как Гардниен, подбадриваемый приветственными выкриками из толпы, легко скакал на Галиматьясе вдоль дорожки, Тчорнио все больше краснел как от попыток привести своего далбера в действие, так и от чувства унижения. Прекрасный день превращался в жуткий кошмар. Тчорнио не переносил скачек.

Однако прибытие Галиматьяса на стартовую пезицию разморозило, наконец, Бустрофедона, и под улюлюканье толпы проклятый далбер проскакал с Тчорнио полдистанции, после чего снова остановился как вкопанный. Тчорнио вынужден был спешиться и вести его к стартовой позиции, получая при этом удары со стороны тупого животного. Унижение Тчорнио было настолько доведено до предела, что его даже мало расстроили как необходимость выплатить сумму ставки, так и беззаботная болтовня Гардниена. Он считал себя законченным неудачником.

Направляясь к стойлам далберов, Тчорнио вел себя необычно тихо. Сознавая неприятную истину, что его престиж упал до рекордно низкой точки, он мучительно думал о том, что должен сотворить хоть что-то ради восстановления былого положения.

— Не стоит так расстраиваться, — дружелюбно сказал ему во время обеда один из приятелей. — Ведь это всего лишь скачки на далберах.

— Нет, не совсем так, — ответил ему Тчорнио, и это было правдой; дело было не столько в этом, сколько в непрерывной цепи неудач на протяжении последнего времени. — Это заговор. — Выпалив это, он сам удивился удачному экспромту, вовремя пришедшему ему в голову.

— Заговор? — его приятель мгновенно весь превратился во внимание.

— У меня есть данные, — Тчорнио осторожно выбирал слова, — что здесь в Лиффдарге существует заговор против граждан благородного происхождения. — Сказав это, он с удовлетворением отметил, что у него появилось еще несколько внимательных слушателей.

— Ты имеешь в виду еще одно крестьянское восстание, как триста лет назад? — спросил один из них.

— Мы побьем их всех, — прокричал другой. — Мы даже не оставим их в живых для Материнского Проклятия.

Тчорнио решил закрепить с таким трудом завоеванные позиции:

— Нет, в данном случае это не крестьяне, — таинственно пояснил он. — По данным, которыми я располагаю, в это вовлечены более могущественные силы, — К нему снова возвратилось приятное чувство собственной значимости. Это, пожалуй, было игрой, которую, хвала Матери, он мог бы успешно играть. — К сожалению, сейчас я не могу сказать вам больше того, что уже сказал, — подытожил он.

— А, он имеет в виду тех двух забытых Матерью мужланов, которые убили месяц назад Гардина и Дребнио, а он позорно убежал, — фыркнул Гардниен.

Тчорнио с презрением посмотрел в сторону своего друга, но отказался принять оскорбление. Вместо этого он попытался обратить произнесенные слова в свою пользу.

— Это было только начало.

— Ты имеешь в виду что-то другое? — поинтересовался один из друзей.

— Да, гораздо большее и худшее, — мрачно подтвердил Тчорнио. — Помните, как я гнался после этого за убийцами, и мне не удалось задержать их? — Все кивнули в знак того, что подтверждают сказанное. — Я даже проверял каждого, кто приходил на моления, причем по два раза на протяжении шести дней. — Все снова согласно кивнули.

Тчорнио стал развивать свои достижения:

— Вот поразмыслите хотя бы об одном: каждый простолюдин Лиффдарга участвовал во всеобщих молениях. Учеты Храма подтверждают это. И все же схватить убийц не удалось. Более того, дивизион Гвардейцев обыскивал город в течение каждого всеобщего моления для выявления уклоняющихся от посещения Храма, но они тоже не обнаружили убийц. А ведь убийцы все это время находились в городе.

Присутствующие затаили дыхание. Даже Гардниен был настолько поражен услышанным, что спросил:

— Откуда ты все это знаешь?

— Ну, частично потому, что городские ворота были закрыты, и никто не мог выйти из города. Но главное, — прежде чем выложить свой главный козырь, Тчорнио сделал многозначительную паузу, — главное, что уже после того случая я их видел в городе.

Все заговорили одновременно:

— Когда? Где? Что они делали? Почему ты их не схватил? — Вопросы сыпались один за другим, в то время как Тчорнио готовился ответить на них поэффектней.

Каскад вопросов постепенно сменился глубокой тишиной; Тчорнио выждал еще немного, после чего выдал основную информацию:

— Я видел их пять недель тому назад на улице Хромого Далбера, неподалеку от рынка. Я не знаю, что они там делали, но как только они меня увидели, то сразу же побежали. Я пытался схватить их, но их организация задержала меня.

— Что ты имеешь в виду под словом “организация”? — спросил Гардниен. Его тон уже не был насмешливым.

— Именно то, что ты слышал, — самодовольно ответил Тчорнио. — Когда я пытался остановить убийц, кто-то все время мешал мне: в мою сторону швыряли глиняную посуду, катили мне под ноги тыквы, на меня натравили табун диких далберов. И если вы еще сомневаетесь, что здесь замешана организация, то задумайтесь хотя бы вот над чем: как только табун далберов прошелся по мне, один из Материнских Гвардейцев тут же арестовал меня. А это, мой друг, явственно свидетельствует о наличии организации.

Больше вопросов не было. Все сидели в угрюмой неподвижности, включая и самого Тчорнио, которому удалось, даже не замечая этого, убедить себя самого. И вот наконец один из молодых вельмож задал вопрос, который вертелся на языке у каждого:

— Что же нам теперь делать?

Втайне очень довольный своим возвышением от униженного неудачника до признанного лидера, Тчорнио с достоинством ответил:

— Вот мой план…

* * *

— Вот мой план, — сказал Смит. — Теперь, когда мы изобрели этот проклятый Матерью телеграф, первое, что мы должны сделать, это протянуть провода между Лиффдаргом и каким-нибудь другим городом. Затем…

— Стоп!

— В чем дело, Хард?

— Вы не имеете права протянуть провода без разрешения Храма.

— В самом деле, — добавил Ансгар Соренштайн, — ничего невозможно сделать на этой забытой Матерью планете без разрешения Храма.

— Это не совсем так, — патетическим тоном внес коррективы Хард. — Разрешение требуется только на то, что никто не делал до этого.

— Хард, старик, мы не планируем делать здесь ничего такого, что кто-то уже сделал до нас, — внес ясность Джон. — А как получить одобрение Храма?

Как оказалось, чтобы получить одобрение Храма, необходимо выполнить три условия. Во-первых, нововведение не должно содержать ни малейшего намека на ересь; во-вторых, оно должно быть, в самом широком понимании этого слова, полезным; и, наконец, оно должно быть необходимым для общества, удовлетворяя общепризнанные нужды.

— Первое, что мы должны сделать, — объявил на следующий день Джон, обдумав проблему бессонной ночью, — это продемонстрировать телеграф узкому кругу влиятельных лиц здесь в мастерской. Мы пригласим нескольких купцов, нескольких вельмож, двух — трех высокопоставленных армейских офицеров, командующего Материнской Гвардией и священников, которые пожелают присутствовать. Они увидят телеграф в действии и оценят его по достоинству. Таким образом мы докажем его полезность и необходимость.

— Прекрасно, — прокомментировал это предложение Ансгар Соренштайн. — Потом все, чего нам останется добиться, это доказать его ортодоксальность. Как это сделать, Джон? Ведь ты наш главный мозговой центр.

— О, это очень просто, — проявил инициативу Хард. — Вам следует нанять адвоката Храма. Если телеграф в принципе возможен, он докажет, что “Книга Гарта Гар-Муйена Гарта” предсказала его, и это само по себе автоматически делает его ортодоксальным.

— Вот видите, как иногда бывают похожи порядки на Терре и Лиффе, — заключил Пиндар Смит.

* * *

— Отец, сэр! — Хотя его положение в доме и было восстановлено две недели тому назад, Тчорнио все еще был предельно вежлив.

— Я занят, сынок, пытаюсь читать. — При общем уровне грамотности на Лиффе прочитать рукописное приглашение стоило для старшего Хиирлта огромного труда.

— Но папа…

— Не мешай мне, Тчорнио. Кажется, это письмо довольно важное. Эти парни Гар-Террэны пишут, что могут свободно разговаривать на большие расстояния. Понимаешь, такая штука могла бы иногда пригодиться.

— Но я хочу рассказать тебе о заговоре! — Хныканье Тчорнио отличалось той особенностью, что содержало только самые неприятные составляющие его голоса.

— Тчорнио! Уходи. Мне не до твоих детских заговоров. Когда ты уже научишься не беспокоить меня по всяким пустякам?

Тчорнио, потерпев неудачу, медленно ушел. Он надеялся уговорить отца на финансирование комитета по борьбе с заговором, и вот теперь ему придется добывать деньги каким-то другим путем. Он не сомневался, что добудет их. К нему уже поступило несколько таинственных предложений от людей, которые пожелали выделить наличные при условии, что останутся анонимными.

Когда сын ушел, Великий Князь Хиирлт звонком колокольчика вызвал секретаря, который ведал деловыми вопросами. Эти ребята Гар-Террэны, похоже, действительно имели что-то стоящее, и он желал тоже заполучить свой кусок от этого пирога.

* * *

— Смит, Мать его разнеси вдребезги эту штуку! Эта чертова… я имею в виду, забытая Матерью штуковина не работает! — Тщательно балансируя на полуразвалившемся стуле, Джо Харлен сидел, склонившись над первой действующей моделью телеграфа.

— Что ты имеешь в виду под “не работает”? — Пиндар Смит подошел к столу и стал осматривать деревянную раму, на которой были расположены катушки с медным проводом.

— Когда я нажимаю на этот позабытый Матерью ключ, проклятый зуммер не пищит. Вот что я имею в виду, когда говорю, что эта штука не работает.

— Прекрасно, прекрасно, — забормотал Смит, склоняясь над установкой и проверяя катушки. — Демонстрация должна начаться через полчаса, и наши высокопоставленные приглашенные должны прибыть с минуты на минуту. Просто великолепно — именно в такой ответственный момент эта штука отказала! Ага, слава богу — вот оно в чем дело. — Смит соединил два проводка. — Попробуй теперь.

Харлен нажал на ключ и послышалось:

— Би-и-и…

— Би-и-и? — удивился Харлен.

— Мне пришлось использовать керамический резонатор, — невинным тоном объяснил Смит. — А теперь позволь мне спаять эти проводки.

В соответствия с установившимся на протяжении веков лиффанским обычаем, гости начали собираться только через полчаса после назначенного времени. Конечно, никто не позаботился предупредить об этом терран, и к тому времени, когда первый вельможа приехал, наконец, в своей карете, каждый нерв у обитателей мастерской был на пределе.

Никто также не предупредил терран, что гости прибудут на далберах. Ансгару Соренштайну, которому по программе демонстрации отводилась не самая значительная роль, вполне естественно было поручено присматривать за далберами. Когда количество их достигло сорока пяти, его нервы были так же измотаны, как и у всех других участников Особой Операции, Но кроме того, он опасался, что приедут все приглашенные — Эти сорок пять истерических далберов, которые едва не довели его до сумасшествия, принадлежали только половине приглашенных.

Вдоль одной стены мастерской были выставлены все элементы полного комплекта телеграфной системы, состоящей из двух станций. На другой стене висели графики, поясняющие, как работает система. Они были любовно вычерчены и раскрашены Ансгаром Соренштайном, которого теперь так донимали далберы. В дальней части комнаты, на небольшом возвышении Хард объяснял прелести телеграфа, используя свою самую певучую поэтическую дикцию, а в это же самое время Пиндар Смит, находившийся у входной двери, отправлял телеграмму Джону Харлену, который находился в другой комнате. Первая телеграмма состояла из слов “Что изрекла Мать?”, которые не вызвали никакого удивления со стороны присутствовавших.

— И как, вы сказали, это забытое Матерью сообщение проходит через эти забытые Матерью тоненькие ниточки? — задал вопрос армейский офицер.

— Материнский Дух, преподобные лорды, живет в тех батареях. Когда необходимо отправить сообщение, наша Мать ускоряет его, — вежливо ответил Хард.

— Что говорит этот забытый Матерью зануда? — обратился офицер к Джону.

— В батареях содержится электричество, — коротко ответил Джон. Он как раз расшифровывал первые передачи Смита, и ему некогда было отвечать на технические вопросы. — Я бы этого не сказал, — пробормотал офицер себе под нос. И затем, уже громко, он обратился к своим соотечественникам: — Только подумайте, ребята, эти забытые Матерью зануды заставили саму Мать работать на себя.

— Это не святотатство, Отец? — спросил кто-то одного из священников, присутствовавших на демонстрации.

— Нет, сын мой, — торжественно ответил священник. — С моей точки зрения, это — вполне угодное Матери дело.

Доктор Джеллфт скромно присутствовал на церемонии, придавая ей значимость своим титулом. Естественно, никому и в голову не приходило задавать ему вопросы, и это было весьма кстати.

Презентацию по всем статьям следовало признать успешной. Все присутствовавшие единодушно отметили полезность телеграфа. Правда, одного армейского офицера обожгло кислотой из батарей, но он не очень пострадал. Священники не обнаружили в показанном им устройстве ничего еретического, хотя, конечно, воздерживались от комментариев и окончательных выводов до заключения Храма. Единственная неприятная заминка произошла, когда мероприятие уже закончилось.

Гости почему-то долго не расходились. Небольшими группками они топтались у двери, как если бы никто не хотел выходить до того, как выйдут все остальные. Наконец, Сполн Гар-Тчорниен Хиирлт, очень знатный вельможа, шепотом спросил у Пиндара Смита:

— Скажите, пожалуйста, уважаемый человек, куда вы, во Имя Матери, спрятали поднос?

Ни о каком подносе Пиндару Смиту никто ничего не говорил. Он передал по телеграфу Джону: “Где поднос?”

— Хард, — спросил Джон, — что ты знаешь о подносе?

— Какой поднос? — спросил Хард.

Джон передал сообщение Смиту: “Какой поднос?”

Смит поднял голову от ключа и спросил князя:

— Какой поднос, сэр?

— Как, тот самый забытый Матерью поднос, на котором мы должны оставить наши карточки. Ведь как иначе вы зафиксируете наш интерес к этой штуке? Вот чего все мы ожидаем у этой забытой Матерью двери.

Смит передал эту информацию Джону, который, в свою очередь, передал ее Харду.

— Материнский нос! — сердито выругался Хард, — Как я мог забыть об этом? — Он побежал наверх и возвратился с богато украшенным серебряным подносом, который поставил на стол у входной двери. После этого гости вышли; большинство из них оставили свои карточки.

* * *

Тчорнио нервничал, сидя в самом дальнем углу таверны. До этого он никогда не имел ни с кем тайных встреч, и ему казалось, что все, кто находятся в таверне, следят за ним. С третьим ударом часов, в точно обусловленное время, невысокий мужчина вошел в таверну и направился прямо к столику Тчорнио.

— Вы — Тчорнио Гар-Сполниен Хиирлт? — спросил мужчина.

Тчорнио поднялся:

— Да, сэр. Не будет ли вам угодно присесть? — Мужчина сел в кресло напротив Тчорнио, который нервно осмотрелся вокруг.

— Я пришел затем, — начал неизвестный, — чтобы сделать вам предложение от имени очень высокопоставленного лица. Он не желает, чтобы его имя фигурировало, но хочет, тем не менее, поддержать в финансовом отношении вашу организацию в знак признания важности того дела, которое задумано вами. Это ясно?

— Да, — ответил Тчорнио, который очень четко расслышал слова “поддержать в финансовом отношении”.

— Прекрасно. Договоримся так: мы будем ежемесячно давать вам определенную сумму денег, пропорционально количеству членов организации, зарегистрированному по состоянию на конец предшествующего месяца. Вы, в свою очередь, будете представлять нам списки членов вашей организации и отчет о всей вашей деятельности.

* * *

— …и он ухватился за это?

— Как кабион на кукурузную приманку! — докладывал таинственный низкорослый мужчина своему начальнику. — Всякий раз, когда я произносил слово “деньги”, его глаза загорались. Он не слышал ничего больше. Только повторив несколько раз, мне удалось втолковать ему, что чем больше он завербует членов, тем больше денег мы будем ему давать, Можете не сомневаться, что к концу следующего месяца вся молодежь из благородных сыновей Лиффдарга будет состоять в этом антизаговорщическом комитете. И он будет представлять нам прекрасные отчеты.

— Хорошо, — Высокопоставленный лиффанский дворянин потер руки, — Он хочет заговора, не так ли? Подождите немного, и мы ему сделаем самый настоящий заговор.

* * *

Заседание в Храме поразило терран тем, что оно больше походило на воскресную проповедь, чем на судебное заседание. Их адвокат встал и зачитал несколько выписок из “Книги Гарта Гар-Муйена Гарта”, после чего доктор Джеллфт, как наиболее знатный из клана Гар-Террэн, встал и коротко зачитал составленные Хардом несколько абзацев, в которых литургической терминологией описывался телеграф. После этого Его Святейшество Главный Патриарх и Отец Отцов, чрезвычайно знатный лиффанин, не имевший других имен, изрек;

— Изобретение удовлетворяет требованиям Писания. Пока не будет доказана его вредность или бесполезность, Мы распространяем на него Наше временное одобрение.

За этим последовали молитвы, после которых все разошлись.

Глава VIII

Для всех участников Особой Операции первый год на Лиффе был самым тяжелым.

Терране, например, запутались в сложностях лиффанской финансовой системы. Получив святейшее разрешение, они должны были после этого организовать компанию по эксплуатации своего изобретения. Это выглядело достаточно просто по своей сути, но некоторые формальности были невероятно сложными.

Прежде всего, возникла необходимость повысить статус одного из терран, прежде всего, Пиндара Смита, возведением его во дворянство, чтобы клан Гар-Террэн мог на равных решать со знатью все возникающие вопросы, Титул доктора Джедлфта, полученный не по нраву рождения, а в результате пожалования, для этих целей не подходил, поскольку в соответствии с лиффанскими законами, основанными на кровных связях, он не мог быть ни унаследован, ни использован каким-либо иным способом. Поэтому терранам пришлось добиваться присвоения Пиндару Смиту баронского титула.

На церемонию посвящения Пиндара в рыцарство прибыли все заинтересованные во внедрении телеграфа в жизнь. В данном случае “все” подразумевало приблизительно половину всего населения Лиффдарга. Разумеется, никто из молодых представителей знати не присутствовал, поскольку у них были свои интересы и дела, но зато собралась вся знать постарше, а также представители клерикальных и армейских кругов. Церемония проходила в Большом Зале дворца короля Осгарда Гар-Осгардиена Осгарда.

С высоких стропил Большого Зала свисали закопченные, полинявшие за сотни лет штандарты знатных родов Лиффа. Один из штандартов висел отдельно, главным образом потому, что был относительно новым, и поэтому относительно ярким. Изображенные на нем жезл и сдвоенная змея до этого дня представляли в семье знатных семей Лиффа клан Гар-Террэнов. Предусматривалось, что в процессе церемонии он будет снят и заменен совершенно новым штандартом с изображением серебряного зигзага, символизирующего молнию.

Подъему штандарта предшествовал полуторачасовой концерт древней додекафонической музыки, восходящей к чему-то загадочному, называемому Золотым Веком Лиффа. Пока длился концерт, нервы Смита начали сдавать.

— Я заявляю вам, доктор, что не смогу этого сделать, — возражал он громким шепотом доктору Джеллфту, который раньше уже прошел через все это.

— Это музыка так выводит тебя из равновесия, мой мальчик, — ответил старый доктор. — Помнится, в свое время она расстроила меня тоже. К этой древней музыке просто следует привыкнуть.

— Нет, док, это не музыка, а вся процедура, от начала до конца. Возведение во дворянство и все такое прочее. Я никогда не верил в подобное, и сейчас… как бы это сказать… — словом, я не смо…

— Благостная Мать, тебя случайно не тошнит, нет?

— Нет, док. Я просто боюсь, что забуду слова, которые по сценарию мне следует говорить.

— Это все, что тебя беспокоит? Боже мой, не беспокойся о своих словах, Смит! Все, кто проходят через такую церемонию, всегда забывают свои слова, и теперь это уже превратилось в традицию. Пусть это тебя не беспокоит, Король Осгард очень добродушный и прогрессивный человек, поверь мне. Он не придаст никакого значения тому, что ты забудешь свою роль, и будет подсказывать тебе.

Самым странным оказалось то, что, получив такой обнадеживающий совет, Смит не забыл ни слова из того, что от него требовалось говорить по ритуалу. Трехчасовая церемония посвящения в рыцарство прошла без сучка и задоринки, что вызвало немалое удивление короля Осгарда.

Церемония после подъема штандарта была еще более сложной. Никто не удосужился заранее предупредить Смита, что ему для подтверждения своего титула предстоит выдержать дуэль с самым знатным из дворян.

— Черт бы все это побрал, — вылил он свое раздражение на терран, — никто даже не предупредил меня об этом. Если бы я знал об этой дуэли заранее, я бы ни за что не согласился на такую церемонию. Ведь не могу же я выйти и на глазах у всех убить знатного человека. Это не для меня.

— Но никто не требует от тебя, чтобы ты убивал его, — успокоил его Хард. — Это просто ритуал, все делается понарошке. Ведь на самом деле это он должен убить тебя, а не ты его.

— Меня? Это тем более не входит в мои планы. Я категорически отказываюсь быть убитым.

— Да не по-настоящему убить, ты, лишенный благословения Матери сын далбера. Я же сказал тебе, что это все понарошке. Вы будете сражаться тупыми шпагами. Такой шпагой ты не сможешь даже поцарапать кого-нибудь. Этот вельможа символизирует держателей акций, ты понял? И вообще, не забывай, что все это делается чисто символически.

Действительно, все оказалось именно так. Такое странное действо можно было назвать не иначе как символикой. Самый старый вельможа, восьмидесятитрехлетний герцог Тедрио Гар-Гардниен Тсолистран, которому помогали и, по мере своих сил, поддерживали на ногах двое других дворян чуть помоложе его самого, приблизился к Смиту со скоростью примерно одного шага в минуту, дважды взмахнул обмотанной чем-то мягким шпагой над головой Смита, затем опустил ее на его плечо с силой, сравнимой разве что с прикосновением бабочки. Смит, получивший подробный инструктаж от Харда, тотчас упал и завопил:

— Сдаюсь, сэр, сдаюсь!

После этого герцог Тедрио промычал несколько нечленораздельных слов относительно долга компании по отношению к своим акционерам, Смит с готовностью согласился, и таким образом Лиффанский Телеграфный Трест превратился в концерн.

* * *

— Что нам необходимо сделать, — объявил Гардниен, — так это придумать символ. — Новое дело заставило обоих забыть старую междоусобицу, и он стал главным помощником Тчорнио по вопросам физической подготовки и его советником. Справедливости ради следует сказать, что Тчорнио редко следовал советам Гардниена, поскольку вообще редко прислушивался к чьим-либо советам.

— Символ? Какой символ ты имеешь в виду? — спросил Тчорнио. Они сидели в кабинете в здании своей новой штаб-квартиры, которое было взято в аренду за счет первого денежного поступления от неизвестного благотворителя.

— Я имею в виду какой-то отличительный знак, который мы могли бы носить.

— Но наше общество является секретным.

— Ну, я не имею в виду, что его следует носить на людях, на улице или в других местах. Но мы могли бы одевать его во время собраний, на учениях и подобных мероприятиях.

— Но всех членов проверяют перед тем, как впустить на собрание; им ничего не нужно носить, чтобы подтвердить свою принадлежность к нашей организации.

— Ну, Тчорнио, я вижу, что ты не понял меня. Забудь об этом. — Наступила длительная пауза. Затем Тчорнио вышел из кабинета, чтобы поприсутствовать на церемонии принятия присяги вновь принятыми членами. Все были выстроены в линию, правая рука каждого символически зажимала левую на уровне груди.

— Мы клянемся, — повторяли они, — быть преданными Комитету по борьбе с заговором, беспрекословно подчиняться приказам своих начальников по Комитету, какими бы эти приказы ни были. Мы клянемся быть бдительными в выявлении заговорщиков, где бы они ни находились. Святым Именем Матери мы клянемся в этом.

Тчорнио подошел к члену Комитета, который принимал клятву.

— Сколько их у нас сейчас? — поинтересовался он.

— С этим пополнением — двести шестьдесят семь.

Тчорнио довольно улыбнулся:

— Прогресс, — прокомментировал он, — Прогресс. — Затем, возвратившись в свой кабинет, поделился своими раздумьями с Гардниеном:

— Знаешь, эта клятва звучит совсем неплохо. Единственное, чего я не могу взять в толк, так это почему тот невысокий человек настаивал, чтобы она была именно в такой форме.

Гардниен тоже не мог объяснить этого.

* * *

— Будь оно все проклято! — прорычал адмирал Беллман. — Это похуже, чем космические шахматы. По крайней мере в шахматной партии в трех измерениях я знаю, сколько у меня людей и где они находятся.

— Очень сожалею, сэр, — оправдывался молодой офицер службы безопасности, который был единственным свидетелем несчастного состояния, в котором пребывал адмирал. — Очень сожалею, — повторил он, — но нам не удается обнаружить канал утечки информации.

— Черт бы вас всех побрал! — выкрикнул адмирал, не контролируя себя. — Такой канал где-то есть. Каким же образом тогда сенатор Вэлш узнал об Особой Операции?

А в это же самое время сенатор Вэлш довольно хихикал, читая что-то, написанное на маленьком листе бумаги, который ему подали вместе с завтраком.

— Очень интересно, — усмехнулся он, — Да, действительно интересно. — Затем, повысив голос, позвал;

— Гордон!

— Да, сэр, — помощник оказался рядом.

— Гордон, — уже более мягко обратился к нему сенатор. — Не окажете ли вы мне услугу посмотреть кое-что в “Галактической энциклопедии”? Что там сказано о планете, которая называется Лифф. Эл-и-эф-эф. Спасибо, дружище.

Когда Гордон вышел, сенатор возвратился к прерванному завтраку.

* * *

— Глупости! — продолжал рычать адмирал Беллман, — Эта старая развалина не могла сама догадаться о таких деталях. Говорю вам, что среди нас имеется шпион от консерваторов. А теперь извольте выйти вон и разыскать его.

Молодой офицер вышел из кабинета Беллмана и тотчас стал отдавать распоряжения о проведении третьего по счету расследования. Этот Беллман и его утечки информации! Даже сама мысль об этом звучала как оскорбление.

* * *

— Да, — с гордостью доложил Тчорнио. — Сейчас у нас свыше шестисот членов.

— Прекрасно, — похвалил хорошо одетый невысокий человек. — Мой шеф будет очень доволен таким прогрессом.

— Думаю, что шестьсот членов в течение двух месяцев — это неплохо, — без всякой нужды вставил Гардниен.

— Именно это я и сказал, — отрубил коротыш, — Вот вам. — Он подал Тчорнио кожаный мешок, явно наполненный деньгами. — Это поможет продержаться некоторое время. А теперь я хотел бы осмотреть помещения.

— Вы желаете, чтобы мы показали зам все помещения? — спросил Тчорнио, одновременно высыпая содержимое на стол и начиная считать тяжелые золотые монеты.

— Нет, я хочу осмотреть помещения сам, — ответил незнакомец.

— Но, сэр, многое из того, что происходит здесь, носит секретный характер, — продолжал настаивать Гардкиен.

Незнакомец криво усмехнулся:

— Осмелюсь напомнить вам, молодой человек, что все, что здесь происходит… — он красноречивым жестом показал на стол. Затем, не говоря ни слова, развернулся, вышел из кабинета и начал осмотр здания.

— Мне это совсем не нравится, — прошептал Гардниен Тчорнио.

— Почему же? Они выгладят совсем как настоящие, никакой подделки.

— Да нет же, идиот, не деньги. А этот…

— Этот?

— Да. Кого он представляет? Откуда поступают эти деньги? Думаю, нам следовало бы знать несколько больше. В конце концов, он может с таким же успехом быть и частью… сам понимаешь… частью заговора.

— Ты просто сошел с ума, — спокойно ответил Тчорнио.

Тем не менее, когда незнакомец вышел из здания, Тчорнио и Гардниен, стараясь оставаться незамеченными, последовали за ним. Хотя и казалось, что он не заметил слежки за собой, незнакомец втянул Тчорнио и Гардниена в утомительную гонку по плохо освещенным улицам старой части Лиффдарга. И если бы не отсутствие на улицах людей, молодые вельможи наверняка потеряли бы его из виду несколько раз. Наконец Тчорнио устал от быстрой ходьбы.

— Если бы мы шли немного быстрее, — сказал он Гардниену, — нам было бы легче следить за ним.

— Зачем? Мы и так почти догнали его, разве не так?

— Ну, это еще как сказать. Кстати, куда он девался?

Незнакомец исчез. Поскольку поблизости некуда было спрятаться, вполне логично было предположить, что он вошел в один из низких узких домов, которые стояли вдоль кривой улицы как плохо отесанные камни на мостовой. Но в какой именно дом он вошел?

— Проклятье! — выругался Гардниен. — Где же он?

— Забудь о нем. Все, что я хотел бы знать, так это где мы?

— Понятия не имею, ответил Гардниен. — Никогда раньше не бывал здесь.

— Тссс! — просипел голос из тени. — Хотите, парни, маленькую сестру?

— Ясно, — сделал вывод Гардниен. — Понятно, где мы находимся. Теперь вопрос — как попасть домой?

Как они попали домой, сказать трудно. Район красных фонарей Лиффдарга как будто специально был застроен таким образом, чтобы сбить с толку таких гуляк, как Тчорнио и Гардниен. Дома они оказались только через несколько часов.

* * *

Высокопоставленный лиффанский вельможа потирал руки с нескрываемым удовольствием.

— Значит, они предприняли попытку проследить за вами, да? Интересно.

— Да, — согласился таинственный коротыш. — Они были неутомимы, как далберы в период течки, сэр. Было бы грешно водить их за нос дольше, да и я в конце концов устал от игры с ними.

— Ага. И где вы их оставили?

— На улице Многих Цветов, в трех кварталах отсюда.

— Это было очень разумно с вашей стороны. Маленькие сестры несомненно помогут молодым парням найти дорогу домой.

— Надеюсь, сэр. — Ответил коротыш и приступил к докладу, который был выслушан с большим вниманием и получил полное одобрение.

* * *

Джон Харлен возбужденно расхаживал по помещению телеграфной конторы, энергично жестикулируя и выкрикивая что-то начальнику связи, который стоял перед ним, удрученно рассматривая пол.

— Клянусь Глазами Матери, это уже двадцать седьмой раз всего за шесть месяцев работы. Что там происходит?

Начальник связи вздохнул и перевел взгляд с пола на потолок.

— Нам ничего неизвестно кроме того, что мы доложили.

— Вы не доложили ничего полезного. Вот, смотри, — он помахал докладом перед носом начальника связи. — “Связь на линии между Лиффдаргом и Примилбосом (которая, отмечу, пока является нашей единственной линией) временно прервана из-за обрыва линии”. — Он фыркнул. — И когда ты пошлешь на линию своих людей искать обрыв — ты ведь послал их уже, не так ли? — начальник кивнул — то будет обнаружено, что два столба повалены, а провода украдены. Они уже доложили о результатах? — Начальник снова кивнул. — И что там? Разве не об этом же? — Начальник снова перевел взгляд на пол и еще раз кивнул. Джон прервал свое нервное хождение по комнате и решительно заявил: — Пожалуй, пора мне самому посмотреть на один из таких разрывов. Где он находится?

— Приблизительно в двенадцати стербах.

Джон схватил свою квадратную шляпу, украшенную, как этого требовала местная мода, длинным пером, и криво надел ее на голову.

— Пошли со мной, Прудио. На этот раз я намерен все осмотреть сам.

Позже Джон так описал своим товарищам увиденное.

— Они утверждают, что это — дело рук бандитов, — яростно выкрикивал он, на манер напавшей на след полицейской ищейки обегая взад и вперед все пространство мастерской. — Слыхали такое — “бандиты”! Они подорвали два столба динамитом — подчеркиваю — динамитом! А насколько все мы знаем, динамит здесь еще даже не изобретен! Итак, они подрывают динамитом два столба, забирают провод и скрываются.

— Как вообще мог динамит попасть к бандитам? — задал резонный вопрос Соренштайн.

— Вопрос не в этом, а в том, кто изготовил для них этот динамит, — поправил Джон.

— Есть еще один вопрос, похлеще, — вставил Хард. — Зачем бандитам нужен медный провод?

— Я знаю, где они берут динамит, — На этот раз свое слово вставая Пиндар Смит. Остальные члены группы все как один повернули к нему головы и приготовились внимательно слушать.

— Видите ли, — начал Смит, — нам нужен был динамит для подрыва скального грунта при установке этих забытых Матерью столбов — напомню, что скальные грунты в пустыне очень крепкие — поэтому мне пришлось изобрести динамит.

— Ну ты даешь, Пин! — мягко произнес Джон. — А я полагал, что ты должен был поставить меня в известность об этом.

— Извини, я просто упустил из виду.

— Великолепно, Пин, просто великолепно. Так где же эти бандиты заполучили динамит?

— Ах, это… Вспомни, ты ведь сам говорил, чтобы мы нанимали как можно больше субподрядчиков.

— Правильно. Чтобы распространять среди местного населения новые технологии. Ну так что?

— Ну так я дал заказ Гильдии Фармацевтов изготовить для нас динамит.

— И тебе не пришло в голову, что Гильдия Фармацевтов может продать эту дрянь кому-то другому?

— Как бы это объяснить… Словом, нет. Никогда не задумывался над этим.

— Хорошо, Пин. Но ты, надеюсь, не забыл о том, что динамит может быть использован также и в качестве оружия?

— Оружия? Ах, да, теперь я понял, что ты имеешь в виду. Нет, Джон, об этом я как-то не подумал.

— Просто великолепно. Хард, дружище, что тебе известно об этих бандитах?

— Они называют себя “Народная Армия”. Это что-то вроде революционной партии — они против дворянства, против клерикалов, они даже против самого короля — если не все, то, по крайней мере, некоторые из них.

— Это как раз то самое, чего я больше всего опасался. И вот теперь у них появилась мощная взрывчатка. А это может вообще привести к уничтожению культуры. Самое худшее, чего нам следует опасаться, так это чтобы какая-нибудь незапланированная революция не перечеркнула начисто результаты всей нашей работы.

Как раз в это время в мастерскую вошел глашатай из Гильдии Глашатаев.

— Прошу прощения, господа, — обратился он к ним. Затем, прокашлявшись, повысил голос и сделал объявление: “Всем членам и наемным работникам Лиффанского Телеграфного Треста — приветствие и благословение. Его Святейшество Патриарх и Отец Отцов, да будет благословенно Матерью Его имя, требует, чтобы вы предъявили Ему доказательства того, что работа Лиффанского телеграфного Треста не должна быть прекращена и что заключение Храма не должно быть аннулировано. Его Святейшество Патриарх и Отец Отцов, да будет благословенно Матерью Его имя, требует, чтобы такие доказательства были предъявлены ему на День Матери текущего месяца или до него. Сокровенным Именем Матери, считается объявленным!”

Сделав объявление, глашатай покинул помещение, не дожидаясь ни вопросов, ни комментариев.

— Только этого нам нехватало! — разъярился Джон. — Что бы это все значило?

А весь сыр-бор разгорелся из-за Гильдии Гильдий.

— Вы должны понять, дорогой сэр, — объяснил Патриарх Джону на следующий день, — что мы здесь в Храме не имеем никаких возражений относительно вашего телеграфа. Более того, мы только приветствуем его использование, и если вдруг вы прекратите работу в этом направлении, мы вынуждены будем продолжать ее сами. Нет, вовсе не Храм возбуждает против вас иск, а Гильдия Гильдий.

— Понимаю, сэр, — уважительным тоном ответил Джон. Он впервые лично столкнулся с Храмом. В таких случаях уважение бывает так же полезно, как и мудрость. — В чем суть претензий Гильдии Гильдий?

Дворянский ранг Главного Священника был вторым после Короля. Это, конечно, намного облегчало решение любых вопросов с большей частью лиффанской знати. Не испытывая необходимости беспокоиться о своем положении и личной безопасности, он мог позволить себе заниматься хотя и тривиальными, зато более интересными вопросами.

— Основной смысл их жалобы, — ответил он, — заключается в том, что ваши люди не состоят ни в какой гильдии. Они обратили внимание, что вы делаете неплохие деньги, и хотят, чтобы им тоже отчислялась часть из них. Вот что кроется за сложными и путаными претензиями, которые формально основываются на том, что вы отбираете работу у Гильдии Писарей и у Гильдии Курьеров, и что ваши школы якобы узурпировали прерогативы Храма. Но дело вовсе не так безнадежно, как может показаться на первый взгляд: обе эти претензии будут полностью удовлетворены, если вы создадите гильдию и вступите в Гильдию Гильдий, что я вам и рекомендую сделать. Конечно, вы не должны никому говорить, что именно я посоветовал сделать это.

— Разумеется, Ваше Преосвященство, — с готовностью согласился Джон. После вежливой беседы, стакана вина и формального благословления Патриарха Джон Харлен направился домой создавать гильдию.

Осгард Гар-Осгардиен Осгард, Король и Отец Лиффа, был, как уже отмечалось, весьма добродушным и прогрессивным джентльменом. Он был также весьма проницательным политиком и бизнесменом. Поэтому Джон принял совет доктора Джеллфта рассказать королю все без утайки.

— Фантастично, — прокомментировал его рассказ Король. — Нет, я вовсе не хочу сказать, что не верю вам, дело не в этом. Но вы должны признать, что все это выглядит просто как фантастика. — Джон согласился с ним. — Но если мы имеем десять — впрочем, нет — теперь уже девять лет, в течение которых должны сами научиться защитить себя от вторжения этих таинственных пришельцев, то тогда почему ваша — как бы это сказать — планета — не пришлет сюда большое количество людей и необходимое оборудование, чтобы быстро и эффективно все сделать?

Джон рассказал Королю Осгарду, какова будет реакция Консервативной Партии, если она узнает об этой миссии. Это привело к необходимости затратить еще полчаса на объяснение Королю терранской политики, которая очень его позабавила.

После некоторых дополнительных вопросов Король дал свое согласие быть покровителем вновь создаваемой Гильдии Телеграфистов.

— Конечно, вы понимаете, что с моей стороны это не чистый альтруизм, — пояснил он Джону. — Мне кажется, что ваше изобретение очень полезная вещь. Казна уже получает постоянную прибыль от вашей деятельности, да и мои командиры докладывают, что эти устройства очень полезны в военном деле.

Король лично проводил терран к боковому выходу из дворца.

— Чтобы не встречаться с толпой у главного входа, — объяснил он. — Ну, если от меня потребуется какая-то помощь, заходите. И не беспокойтесь — я воспользуюсь вашим советом и никому об этом не расскажу. Да если бы даже и рассказал, кто мне поверит?

Глава IX

Комитет по борьбе с заговором функционировал вот уже почти гад и насчитывал в своих рядах более пяти тысяч членов. Выполнение его первой программы шло полным ходом, и каждый день, от зари до зари, по Лиффдаргу дефилировали патрули комитетчиков, выискивая заговорщиков.

Рано или поздно один из таких патрулей неизбежно должен был встретиться с Хардом и Джоном и опознать их, хотя несколько вольное описание их внешности Тчорнио в какой-то мере снижало степень вероятности опознания. И, наконец, это произошло — как раз тоща, когда после аудиенции у Короля Осгарда Джон и Хард вышли из дворца. К несчастью, патрульный отряд, с которым они встретились, возглавлял сам Тчорнио.

— Вот они! — завопил тот. Поскольку дисциплина в Комитете оставляла желать лучшего, этот выкрик вызвал некоторое замешательство, достаточное для того, чтобы дать Джону и Харду время для разбега.

— Кто именно? — спросил Гардниен.

— Убийцы, выродок далбера! Убийцы! Вон они!

— Где? — спросил кто-то еще.

— Вон там, идиоты! Хватайте их! Да живее!

Джон с Хардом свернули за угол и побежали. Но, пробежав не более десяти шагов, они услышали за своей спиной топот комитетчиков, который был очень похож на шум, который производит целое стадо разъяренных далберов.

— Сюда! — скомандовал чей-то голос, который, по всей вероятности, принадлежал Тчорнио.

— Добрая Всемогущая Мать! — прошептал Джон. — Я так и думал, что мы однажды влипнем.

— Пока еще нет, — ответил ему таким же шепотом Хард, — Беги за мной.

Они бежали по узкой, темной, извилистой улице со множеством пересекающих ее улочек и переулков. Казалось, что весь этот район, один из самых старых в городе, специально строили по законам лабиринта. Хард прекрасно знал этот район по тому периоду своей жизни, когда был уголовником.

Когда беглецы сворачивали за угол, послышался резкий звук взрыва, за которым последовал протяжный гнусавый звук.

— О, да я вижу, что местное население уже обладает пистолетами, — спокойно констатировал Джон.

— Пистолетами?

— Именно. Мы только собирались изобрести их для полиции телеграфной службы, но кто-то, похоже, обошел нас на повороте. Это все Смит и его чертов динамит. Ты уверен, что знаешь, куда мы направляемся?

— Конечно. В этом районе у меня везде свои люди.

Погоня становилась все более шумной, и в окнах начали зажигаться огни.

— Вот они! — закричал Тчорнио. Прозвучали два выстрела.

Джон и Хард еще раз свернули за угол, пробежали каким-то переулком, перелезли через забор и оказались на другой улице.

— Это избавит нас от этих крикливых приятелей, — беззаботно отметил Хард. — А теперь посмотрим, сможет ли Сестра Панджа спрятать нас у себя.

— Кто такая Сестра Панджа? — Они медленно брели по улице, которая выглядела точь-в-точь как та, с которой они только что так удачно сбежали. Все улицы в этом квартале выглядели на одно лицо.

— Это одна из маленьких сестер, — объяснил Хард. — Сейчас она работает не очень много, потому что изрядно постарела, но зато знает все, что нужно знать об этой части Лиффдарга. И, замечу, в этом квартале она обладает очень большим влиянием. Она даже имеет влияние на Гвардейцев Матери, а в районе красных фонарей это очень важно. Ну, вот мы уже почти пришли — она живет совсем рядом, здесь за углом — у-у-х!

Каким-то образом, повернув за угол, Хард врезался прямо в Тчорнио и сбил его с ног.

— Ай! — завизжал Тчорнио. — Вот они! Убийцы!

Трое из членов отрада бросились к Джону ш Харду, суетясь вокруг них и осыпая тумаками. Тчорнио поднялся на ноги и, стоя посреди улицы, трубил что-то такое, что должно было означать сигнал, из чего-то, что могло быть рожком. Все огни ш округе засветились разом, во всех освещенных окнах показались чьи-то лица, которые мгновенно исчезли, а огни разом погасли. Это было вполне в обычаях квартала.

Комитетчикам еще только предстояло изучать приемы уличных драк, и Джон с Хардом были ш этом смысле идеальными учителями. Прежде, чем Тчорнио закончил свою первую музыкальную фантазию на рожке, Джон уже успел научить кого-то не бить сверху. Незадачливый ученик со стоном упал на грязную мостовую, а борьба вокруг него продолжалась.

— Убийцы! — Неестественно высоким голосом закричал Тчорнио. — Помогите! — Прокричав это, он принялся за вторую арию на рожке.

Работая по очереди, Джон и Хард убедили еще одного комитетчика в том, что использовать в таких ситуациях ножи просто невежливо. Этот ученик даже не стонал, поскольку его сильно беспокоила рана, из которой лилась его благородная кровь. Третий комитетчик, убедившись в том, какой дорогой ценой его друзьям достаются уроки, развернулся и побежал за подмогой. Вместо того, чтобы заняться Тчорнио, что было совершенно необходимо сделать, Джон и Хард побежали в другом направлении, оставив Тчорнмо продолжать свои музыкальные упражнения наедине с самим собой.

Не пробежав и половины квартала, приятели снова услышали выстрелы.

— Эти ребята зря времени не теряют, — пропыхтел, превозмогая одышку, Джон. У Харда вообще не оказалось в запасе воздуха, чтобы ответить ему.

Они наугад поворачивали в боковые улицы — два поворота направо, один налево, затем снова два направо, один налево, делая зигзаги по самым мрачным трущобам города. Комитетчики, сопровождаемые душераздирающими завываниями рожка Тчорнио, все же ни разу не отстали от них более чем на полквартала.

Никакая семья, даже самая презираемая и скромная, не может сохранять безразличный вид, когда на улице идет такая живописная погоня. И если завывания рожка Тчорнио вряд ли могли вытащить на улицу кого-то из жителей квартала, то выстрелы, которые город вообще впервые слышал, сделали свое дело. Улицы быстро заполняла толпа, и дело принимало опасный оборот.

Джон и Хард еще раз свернули за угол, на более широкую и лучше освещенную улицу. Несколькими секундами позже комитетчики тоже свернули за угол и замерли, с удивлением рассматривая совершенно пустынную улицу.

* * *

— Идите за мной, — прошептал мягкий надтреснутый голос.

Темнота была просто жуткой. Казалось, Джон физически ощущал, как она обволакивает его.

— Проходи, — прошептал Хард.

Они находились в длинном крытом проезде или туннеле, на брусчатке которого было разбросано сено. Беглецы нырнули в первую же открытую дверь, которую увидели, повернув за угол, даже не пытаясь разобраться, что это за дом. Ситуация, в которой они очутились, вовсе не импонировала Джону, но Хард, который отлично ориентировался во всех формах проявления преступности в Лиффдарге, уверенно последовал за этим голосом, напоминавшим скрежет наждака о стекло.

Они шли в кромешной темноте. По мере продвижения вперед происходила совершенно невероятная вещь — темнота сгущалась еще больше. Поэтому, когда после пятнадцатиминутной ходьбы их провожатый наконец остановился и открыл дверь, свет, устремившийся в длинную галерею, ослепил Джона, хотя его единственным источником являлась жалкая дешевая свечечка, дававшая больше копоти, чем света.

Оказалось, что их провожатым является молодая женщина.

— Вот они, мама, — произнесла она. — Какие-то молодые грубияны готовы были схватить их, но я открыла дверь.

Из глубины комнаты раздался приятный голос, напоминавший звон серебряного колокольчика:

— Кто-нибудь видел, как они входили?

— Нет, мама, — ответила девчонка. — Я внимательно осмотрела улицу.

— Очень хорошо, моя дорогая. Теперь можешь идти спать. Проходите, ребята, не торчите у двери.

Владелицей этого приятного голоса являлась самая толстая из женщин, каких только приходилось видеть Джону на протяжении всей его жизни. Ее амебообразное тело возлежало на старой кушетке. За исключением почти незаметных движений челюсти, которая едва шевелилась при разговоре, да проницательных глаз, которые все время стреляли туда-сюда, женщина была совершенно неподвижной.

— Пусть это не пугает вас, — прозвучал ее мелодичный голос. — Когда-то я была такой же хорошенькой, как и все остальные маленькие сестры. Да, тогда я была еще совсем юной. Но вы привыкните ко мне.

Хард, который прекрасно ориентировался в обстановке, знал, как себя вести в подобных ситуациях.

— Добрый вечер, мама, — вежливо обратился он к ней. — Меня зовут Хард, а это — мой друг Джон.

— Тебе вовсе не обязательно называть меня мамой, парень. Я требую этого только от своих девочек. Это помогает держать их в руках. Я слышала, у вас возникли какие-то проблемы, не так ли? — На этот вопрос, естественно, не последовало никакого ответа; однако она и не стала дожидаться его, а продолжала без всякой паузы:

— Юный лорд Тчорнио и его дружки очень упрямы. У них только одна мысль в голове, да и то они сами толком не знают, чего хотят. А это очень опасно. Но вы не переживайте, ребята. Мы выручим вас.

От проявления такой осведомленности со стороны совершенно незнакомой женщины у Джона полезли глаза на лоб.

— Да, но кто вы?

— Мы — Маленькие Помощницы Матери, — произнесла женщина, делая невероятные усилия, чтобы изобразить на своем лице хоть подобие улыбки.

* * *

Тчорнио уже просто не мог совладать с той славой, которая на него обрушилась. Дело было даже не в том, что каждый в Лиффе знал о заговоре; сам Комитет внезапно стал чрезвычайно важным элементом в жизни Лиффа, и он, Тчорнио Гар-Сполниен Хиирлт, стал всенародным героем. Это было выше самых смелых мечтаний, и в это просто невозможно было поверить. Ему даже присвоили почетное рыцарство в Материнской Гвардии.

Но что было для него, Тчорнио, самым главным, так это тот факт, что теперь все, наконец, стали верить в существование заговора, и что сам он перестал быть посмешищем, ж что мнимая угроза, выдуманная им в качестве шутки в тот период, когда насмешки приятелей стали совсем уж допекать его, теперь приводит в ужас всех и каждого. Его мания схватить и уничтожить убийц стала похожа на религиозный фанатизм.

Его самоуверенность и положение в обществе сильно пострадали бы, иойме он хоть на минуту, что сам был виновником того, что убийцам удалось бежать из города. Но именно в тот день, когда Джон и Хард покидали Лиффдарг, сам Тчорнио был на дежурстве у главных городских ворот.

Но это упущение едва ли можно отнести только на счет личной беспечности Тчорнио. Он полагал, что дает разрешение на выход из города Матери Бальнии и двум маленьким сестрам, направлявшимся в Храм в Примилбоее.

В двадцати пяти стербах от города экипаж остановился.

— Здесь вам придется выйти, ребята, — объявила мадам, сопровождавшая Джона и Харда.

Их ждала небольшая группа — в большинстве своем мужчины к простой одежде, которых можно было принять за крестьян.

— Народная Армия, — сказала Мать Бальния с гордостью.

Джон и Хард, которые чувствовали себя довольно неловко в женском платье, вылезли из экипажа.

— Эй, Мать Бальния, — прокричал один из ожидавших, — что за солдат ты нам привезла? Нам здесь не нужны маленькие сестры.

— Смейся сколько тебе угодно, — резко ответила та. — Эти девочки на самом деле такие умелые бойцы, равных которым ты вовек не увидишь.

Громкий вызывающий смех привел Джона в такое же смущение, как и платье проститутки, в которое он бмл облачен. Но характер Джона не позволял ему долго печалиться. Нет, по-настоящему его беспокоило совсем другое.

— Огромное спасибо, Мать Бальния, — произнес он со смехом, который позволял ему чувствовать себя более уверенно и, главное, принять позу вежливого достоинства. — Я постараюсь отблагодарить вас за помощь как только возвращусь в город.

— Разве тебе никто не объяснил? — спросила она. — Эх, парень, ты никогда уже не сможешь возвратиться в город. Народная Армия не позволит тебе, да к тому же это и небезопасно. Хорошенько зарубм это себе на носу. Независимо от того, как сложится твоя дальнейшая судьба, возвратиться ты уже не сможешь.

Ее экипаж: круто развернулся и в клубах густой пыли помчал обратно в город. И вот тут-то наконец Джон Харлен почувствовал, что действительно сильно обеспокоен.

Глава X

Основная трудность в искусственном ускорении развития культуры состоит в том, что никогда нельзя точно предугадать, насколько значительную по объему часть такого развития способна воспринять сама культура. Это наглядно продемонстрировал способ применения лиффанами пороха, что на фоне первого проекта, выполненного подразделением Особых Операций, могло показаться простой случайностью. Буквально через неделю после того, как Пиндар Смит дал заказ Гильдии Фармацевтов изготовить для телеграфной службы динамит, какой-то неизвестный умелец из лиффан изобрел порох и стрелковое оружие, а еще через три недели Гильдия Оружейников уже вовсю торговала такими револьверами, какие наверняка расхватали бы где-нибудь в районе мифической американской границы. Еще через год была создана Гильдия Производителей Оружия, что вызвало закономерную тревогу подразделения Особых Операций, поскольку в соответствии с его планами производство оружия на Лиффе должно было начаться на гораздо более позднем этапе развития планеты.

Через год после своего создания Гильдия Производителей Оружия осуществила пробные запуски пилотируемых ракет, вскоре, правда, отказавшись от этой идеи. К счастью, члены подразделения Особых Операций ничего не слышали об этих экспериментах, что сберегло им нервы и спокойный сон.

Вместо того, чтобы являть собой лишь стимул для развития планеты, как это планировалось с самого начала, подразделение Особых Операций на самом деле стало гораздо более действенным, чем просто стимулом или ферментом. Тот процесс, который они вызвали на Лиффе, нельзя было назвать прогрессом; это был подлинный взрыв, невероятное и не зависящее от воли терран бурное развитие технологии — такое же неожиданное и неотвратимое, как процесс внезапного выпадания в кристаллы перенасыщенного раствора; и пока они благодушно полагали, что полностью контролируют ситуацию, бурный процесс увлек их за собой так же стремительно, как и всю планету Лифф.

Ансгар Соренштайн, например, следуя железной логике развития, последовательно прошел весь путь от ручного генератора, изобретенного им для зарядки телеграфных батарей, через примитивный паровой генератор до более совершенной паровой машины; но когда он решил произвести презентацию этой машины Лиффу, то с удивлением обнаружил, что многие представители знати уже ездили в автомобилях с паровыми двигателями. Оказалось, что какой-то металлозаводчик совершенно независимо от Соренштайна пошел таким же логичным, но более практичным путем, сделав правильный вывод из того факта, что в генераторе использовались колеса.

За те четыре года, которые прошли после исчезновения Джона и Харда, мастерская на улице Хромого Далбера стала значительным технологическим и исследовательским центром. Но она не стала, как это предполагалось по замыслу ее создателей, ни единственным, ни даже самым значительным из имевшихся к этому времени на Лиффе центров.

Лифф тысячу лет ждал толчка, который дало ему Подразделение Особых Операций “Л-2”, и когда такой толчок произошел, развитие планеты пошло своим, сугубо лиффанским путем. Гильдия Ювелиров изобрела транзистор всего через несколько месяцев после того, как Гильдия Телеграфистов ввела в обиход вакуумные лампы. А еще перед этим лиффанские философы, размышляя над феноменом электричества, начертали логически обоснованную базу такой науки, как электроника.

Терране действительно произвели революцию, но это была по своей сути революция лиффанского толка. Собственно, так и должно было произойти, но осознание того, что терране были не в состоянии контролировать процесс, который сами же и породили, в сочетании с тревогой по поводу длительного отсутствия Джона Харлена и Харда Гар-Олнина Саарлипа доставляло членам Подразделения Особых Операций немало бессонных ночей и тревожных снов.

Если разработки Подразделения Особых Операций продвигались вперед с переменным успехом, то успехи Комитета по борьбе с заговором были более чем впечатляющими, что доставляло особое удовлетворение Тчорнио Гар-Сполниену Хиирлту и его таинственному покровителю. За какие-нибудь четыре года количество членов Комитета, едва насчитывавшего в первый год своего существования нескольких сот человек, возросло до внушительной цифры, превышающей десять тысяч. Отделения Комитета были учреждены во всех более или менее крупных городах Лиффа; его специальное подразделение, учрежденное для простолюдинов, очень быстро превратилось в наиболее значительную силу в этом движении, а сам Тчорнио превратился в значительную политическую фигуру.

Со временем Комитет стал представлять наиболее консервативные элементы лиффанского общества; по сути, он превратился в политическую партию, такую же влиятельную, как, скажем, Партия Консерваторов на Терре. Конечно, пока на Лиффе еще не было выборов, на которых Комитет мог бы одержать внушительную победу, но со временем все большее и большее количество правительственных и клерикальных решений принималось с учетом наличия Комитета и мнения его руководства. Высокопоставленные лиффане традиционно не считались с общественным мнением, но они не могли игнорировать силу как таковую, и поскольку Комитет по борьбе с заговором фактически являлся вооруженным формированием, он представлял собой постоянную потенциальную угрозу неповиновения; угрозу, которой не существовало до тех пор, пока на Тчорнио после его позорного поражения на скачках не снизошло вдохновение; угрозу, которую сам Тчорнио в силу ограниченности своего ума никогда не осознавал. Он был слишком увлечен самим фактом наличия такой власти, чтобы думать о том, как использовать ее на практике.

Трудно, конечно, судить о том, как оценивал загадочный спонсор тот успех, которого добился за эти четыре года Комитет по борьбе с заговором. Скорее всего, он одобрял его, поскольку каждый человек радуется процветанию своего начинания. К тому же, нельзя сбрасывать со счетов и то обстоятельство, что в течение этих четырех лет он оставался основным источником поступления средств для деятельности Комитета, что следует, видимо, рассматривать как верный признак его одобрения.

Тот факт, что на протяжении всего этого времени он предпочитал оставаться анонимным, является еще одним достаточно убедительным доказательством, что он одобрял расширение деятельности Комитета. В конце концов, финансированием деятельности Комитета он преследовал собственные цели, и если бы организация Тчорнио вдруг стала угрожать этим целям, то неизвестный благодетель немедленно вмешался бы и внес коррективы в ее деятельность.

В то же время, несмотря на свой благородный патриотизм, деятельность Комитета по борьбе с заговором все-таки явилась причиной угрозы образу жизни лиффан; такая угроза за последние триста лет истории планеты возникла впервые. Дело в том, что, Комитет со временем расширил свою деятельность вплоть до захвата заговорщиков, фактически сам создавая таким образом заговор, с которым должен был бороться. Комитет стал проводить постоянные расследования и везде находил заговорщиков Если кто-то жаловался на налоги, а обычно это был простолюдин, он сразу же подвергался аресту и с ним обращались как с заговорщиком; и независимо от того, был ли он осужден или оправдан, уже сам факт ареста превращал его и его друзей в настоящих заговорщиков. Везде, где Комитет раскрывал мнимый заговор, настоящий заговор пускал свои корни к начинал шириться.

Именно поэтому ряды Народной Армии росли не по дням, а по часам. На каждого арестованного Комитетом к повстанцам присоединялось пять других лиффан. Это привело к тому, что рассматривать Народную Армию как свору бандитов стало уже просто невозможно. Диверсии на телеграфных линиях, набеги на деревни, похищение священников стали обычным делом; количество актов насилия со стороны повстанцев росло почти такими же темпами, как и чисто арестов, производимых Комитетом. Простолюдины стали все больше проявлять склонность к борьбе с диктатурой, от которой они всегда страдали, но по какой-то причине не стремились покончить с новой тиранией, исходившей от Комитета.

Вооруженные столкновения между Народной Армией и подразделениями Комитета стали настолько частым явлением, что едва удостаивались упоминания в газете, которую Пиндар Смит основал сразу же, как только Телеграфный Трест Лиффа твердо встал на ноги. И самое характерное, что повстанцы одерживали верх в каждой стычке. Несмотря на технические новинки, которые Комитет брал на вооружение, повстанцы постоянно были на один шаг впереди в разработке новых видов вооружения.

Именно это обстоятельство больше всего беспокоило членов Подразделения Особых Операций. Они не могли не прийти к выводу, что самый значительный стимул для технического прогресса на планете был вне пределов их досягаемости, что лиффанская технологам развивалась по направлениям, которые находились за пределами их понимания. Невозможно было хоть с какой-то долей вероятности предсказать, какой новый вид оружия повстанцы используют в очередной стычке, как и определить, какая научно-техническая деятельность предшествовала разработке каждого нового типа, и, что было хуже всего, не было никакой гарантии, что повстанцы настолько превзойдут в своих исследованиях терран, что получат возможность уничтожить весь Лифф еще до того, как сами терране успеют спасти его.

Несмотря на это, терране чувствовали себя достаточно уверенно, чтобы устроить в своей мастерской внушительный банкет по поводу пятой годовщины своей высадки на планету. Ни один из гостей, за исключением Короля Осгарда, не имел ни малейшего представления о том, почему ребята Гар-Террэн дают этот банкет, но все они с готовностью приняли приглашение — во-первых, потому, что Гар-Террэн были влиятельными людьми, а во-вторых, банкет — это все-таки, что ни говорите, — банкет.

Это празднование стало наиболее ярким событием года. Его почтили своим присутствием не только Король Осгард, но и большинство представителей знати Лиффа, весь верхний эшелон клерикалов Храма и Совет Управляющих Гильдии Гильдий в полном составе. Помещение мастерских было до отказа заполнено роскошными одеяниями, а яркие электрические лампы, которые были все еще в новинку, настолько усиливали сияние убранства знати, что Ансгар Соренштайн даже высказал сожаление, что не привез с собой с Терры солнцезащитные очки.

Гостям подавали изысканные вина и экзотические деликатесы, закупленные за огромные деньга в самых отдаленных провинциях Лиффа; это стало возможным благодаря введению Гильдией Металлозаводчиков в строй огромного парка грузовиков с паровыми двигателями. Программа развлечений включала в себя обязательное в таких случаях исполнение старинной камерной музыки и эротических танцев самых молодых в самых красивых маленьких сестер, какие только были на Лиффе.

В самый разгар празднества Пиндар Смит произнес речь;

— На протяжении последних лет, — сказал он в частности, — Лиффанский Телеграфный Трест был особенно близко связан с технической революцией, которая на наших глазах преображает Лифф. Изобретения Треста сделали жизнь каждого лиффанина более интересной и в то же время более комфортабельной; открытые Трестом школы отбросили в далекое прошлое безграмотность и межклассовые предрассудки; философия Треста превратила Лифф из королевства в планету, а пример Треста сделал эксперимент и изобретение главным занятием народа Лиффа. Сегодня мы представим высокочтимым гостям, являющимся цветом лиффанского народа, новое изобретение; но сегодня, впервые за все время, мы представим вам не наше собственное изобретение, а нечто, созданное одним из наших работников, человеком, который пять лет назад не мог ни читать, ни писать, не имел своего собственного мнения, и у которого не было никакой надежды на будущее. Мать, благословляя Трест, благословляет весь Лифф, и в доказательство этого она ниспослала нам особое удовольствие представить вам изобретение Толни Гар-Фердинана Солтчи, сына сапожника. Мы назвали это изобретение словом “радио”.

Гости, уже достаточно обученные опытом прежних демонстраций правилам поведения в подобных случаях, горячо зааплодировали, когда раздвинувшийся красный занавес открыл их взору первый на Лиффе радиоаппарат, представлявший собой довольно громоздкий агрегат.

— С помощью этого аппарата, — продолжал Смит, — мы сможем поддерживать связь с наиболее удаленными уголками планеты с такой же скоростью, с которой можем говорить. Нас больше не сдерживает требующий массу времени и трудный в освоении процесс работы на телеграфном и телетайпном аппаратах. Теперь мы можем разговаривать с кем-нибудь находящимся далеко в Примилбосе так же просто, как мы говорим здесь друг с другом. Таким образом, из обихода устраняется само понятие о расстоянии.

Перед уходом вы получите брошюру, в которой содержится пояснение того, как работает радио. Потому сейчас я только продемонстрирую установку в действии. Этот ящик представляет собой аппарат, который мы называем приемником, а коробка, которая установлена на нем, называется передатчиком. А эта штука, которую я держу в руке, называется микрофоном. Мы установили такой же приемник, такой же передатчик и такой же микрофон в помещении телеграфа в Астиндарге, в девятистах стербах отсюда, в самом центре Северных Гор.

Сейчас я буду говорить в микрофон, передатчик перенесет мой голос за девятьсот стербов в приемник в Астиндарге, где меня услышат наш работник и настоятель Астиндаргского Храма. Затем они будут говорить в свой микрофон, и мы услышим их через наш приемник. И все это произойдет очень быстро, без какой-либо задержки.

Как только в зале воцарилась полная тишина, Смит заговорил в микрофон:

— Внимание, внимание! Здесь Лиффдарг, вызываю на связь Астиндарг. Астиндарг, включайтесь.

И из приемника донесся высокий испуганный голос, который на пронзительной ноте визжал:

— Помогите! Помогите! Пришлите войска! Только что здесь приземлился космический корабль, горит весь город! Помогите! Ради Матери, пришлите… — на этом голос прервался и нельзя было услышать больше ничего, кроме шипящего звука из громкоговорителя.

Глава XI

— Независимо от того, что еще случится, вы никогда не сможете возвратиться назад, — ответила толстая женщина. После этих слов экипаж развернулся и в облаке горячей летней пыли направился назад в Лиффдарг.

Джон обратился к мужчине, который выглядел как командир группы.

— Что это значит? Это правда, что я не смогу возвратиться в город?

Мужчина рассмеялся:

— Это точно, парень. Ты зачислен в ряды Народной Армии. Срок службы составляет шесть лет, ровно столько же, сколько в Королевской Армии или в Материнской Гвардии. Разве ты не знал об этом?

По его язвительной улыбке можно было понять, что вопрос носил чисто риторический характер.

Один из мужчин подошел к Джону и стал перед ним, положив руки на бедра.

— Ну так что, маленькая сестра, поборемся?

Этот вопрос был уже вовсе не риторическим. Мужчина попытался захватить Джона медвежьей хваткой, на что тот отреагировал автоматически. Неожиданно для себя мужчина оказался на усыпанной грубыми камнями земле. Он встал и с яростью набросился на Джона… и снова оказался на земле. Джона это стало забавлять. На этот раз мужчина поднялся уже не так быстро, после чего стал ходить вокруг Джона кругами. Джон не предпринимал никаких попыток к атаке, а просто медленно поворачивался в сторону нападающего. Наконец мужчина сплюнул на землю и схватил Джона за руку. И снова оказался на земле, но на этот раз Джон уже находился на нем сверху.

— Мы боролись? — спросил Джон.

— Да, — признал мужчина.

— А скажи мне, кто победил?

— Ты победил, действительно ты, — скороговоркой ответил мужчина, после чего Джон сильнее надавил на его руку. Вся группа собралась в тесный круг, наблюдая за исходом борьбы; у всех был испуганный вид, за исключением одного Харда. Тот повернулся к одному из мужчин и тихо произнес: “Уу!”, после чего тот подпрыгнул от испуга.

— Ну ладно, хватит играться, — сказал мужчина, в котором Джон угадал командира. — Вы оба должны быть приведены к присяге на верность Народной Армии. Как офицер Армии, я имею право принять у вас присягу. Вы готовы?

Джон и Хард поняли, что попали в затруднительное положение. Из поведения незнакомцев они уяснили, что для них будет более благоразумным вступить в Армию. Потом они всегда смогут улизнуть и пробраться в город. Они приняли присягу, которая оказалась короткой и простой.

— Клянетесь ли вы Сокровенным Именем Матери, что будете преданы Народной Армии и, таким образом, интересам народа? — спросил офицер. Джон и Хард поклялись.

Подали далберов, находившихся в расположенной неподалеку роще; Джон и Хард в окружении своих новых соратников по оружию поскакали в неизвестность. После скачки, длившейся несколько часов, офицер поравнялся с Джоном и завел с ним разговор.

— Похоже, ты используешь какой-то новый вид борьбы. Я никогда раньше не видел ничего подобного. — Джон согласился, что этот вид действительно мало известен в этой части Лиффа, — Думаю, — продолжал офицер, — будет неплохо, если ты станешь обучать наших бойцов этому виду, Я намерен доложить мое предложение генералу.

Джон проявил интерес:

— Генерал? Кто он такой, этот генерал?

— Через несколько дней ты познакомишься с ним. И пусть он сам ответит на все твои вопросы.

После этих слов скачка продолжалась при полном молчании.

Через четыре дня они добрались до городка, спрятанного между двух скалистых гряд в гористой местности. Часовые на скалах, просматривавшие узкий проход, жестами дали им разрешение на продвижение дальше в селение.

— Здесь, — объявил офицер, — находится расположение штаба Народной Армии. Сейчас я узнаю, сможет ли генерал принять вас.

Все спешились; далберов куда-то увели.

В ожидании офицера Джон и Хард чувствовали себя довольно неуютно посреди улицы в окружении своих конвойных. Офицер возвратился минут через пять.

— Идите за мной, — приказал он и засеменил впереди. — Мы не можем заставлять генерала ждать, — прокричал он через плечо. Джон и Хард послушно шли за ним.

Офицер вошел в одно из зданий неподалеку и стал по стойке “смирно” перед столом. Отдав честь, он доложил:

— Доставил двух новичков для доклада генералу. Он ожидает их.

Человек за столом небрежно козырнул в ответ:

— Заходите, — и показал на дверь позади себя. Все трое вошли в кабинет.

Он называл себя просто — генерал Гарт, не упоминая при этом, как это было принято на планете, ни кланового, ни родового имен. Это являлось частью его несогласия с царившими порядками. И вообще не было никакой уверенности, что Гарт — его подлинное имя. В Народной Армии считали, что он использовал имя основателя лиффанского революционного движения — Гарта Гар-Муйена Гарта, символизируя таким образом, что восстает не против традиционного общественного порядка, а против ненужных наслоений на нем. Естественно, никто не отваживался задавать ему вопросы по этому поводу.

— Капитан доложил, что вы владеете новым видом борьбы, — обратился он к Джону.

— Так точно, сэр, — ответил Джон. — Я называю этот вид борьбы “дзю-до”.

— Гм… Дзю-до… — в раздумьи повторил незнакомое ему слово генерал.

Пока генерал Гарт размышлял, Джон изучал его. Старый солдат был высок, худ и производил впечатление сильного человека. Его седые волосы свидетельствовали, скорее, о мудрости, чем о возрасте, а глаза, которые выглядели такими же выцветшими, как и волосы, указывали на наличие твердости, которую должен проявлять удачливый повстанец.

— Вы — Джон Гар-Террэн, — Это звучало не как вопрос, а, скорее, как утверждение.

— Так точно, сэр, — ответил Джон.

— Гмм… Имеете отношение к клану Гар-Террэн, который изобрел телеграф?

Джон признал, что является одним из представителей этого клана, и разъяснил свое положение в нем.

— Ясно. А как насчет второго парня, этого Харда Гар-Олнина Саарлипа?

— Это мой помощник, — пояснил Джон. — Практически его можно считать моей правой рукой.

— Ага. Вашей правой рукой… Ну ладно… Следует признать, что вы заслуживаете более подробных разъяснений, чем те, которые получили до этого. Если только приживетесь здесь, можете стать очень полезны нам. Но это только в том случае, если будете четко осознавать, что происходит.

Джон заверил, хотя, возможно, и несколько более горячо, чем этого требовали обстоятельства, что его главной целью в жизни отныне является служение делу Народной Армии. По этому поводу генерал лаконично выразил ему благодарность и приступил к объяснениям.

— Для всего остального мира, — начал он, — мы — всего лишь бандиты. И мы хотим, чтобы именно так думали о нас, и именно поэтому не можем позволить вам возвратиться в Лиффдарг. На самом же деле мы — армия-санитар, которая готова очистить Лифф от коррупции, отравляющей наш народ.

Он говорил почти целых пятнадцать минут, объясняя свое стремление возвратить Лифф к здоровой простоте, с которой начиналось его существование:

— Лифф теряет свою былую силу в оргиях и упадке, — доказывал он. — Чем больше комфорта завоевывает знать и клерикальная верхушка, тем очевиднее становится необходимость возврата к идеалам, которые исповедовали наши предки, и которые подразумевают благополучие всего народа. Вместо того, чтобы быть защитниками народа, как этого требует от них Закон Матери, знать превратилась в рабовладельцев. И в этом греховном высасывании из народа последних соков они ослабляют самих себя и всю нацию.

Джон вслушивался в эту речь с неподдельным интересом. Он понял, что этот человек может совершить в два или максимум в три года то, что Подразделение Особых Операций надеялось сделать за десять. Генерал Гарт был первым поистине народным лидером, которого Джон встретил на Лиффе, и поддержка его дела означала успех того, на что рассчитывала возглавляемая Джоном команда.

— Разумеется, вы правы, — прокомментировал Джон сказанное генералом, когда тот закончил свою речь. — Я никогда не задумывался над этим раньше, но совершенно очевидно, что вы правы. Пусть Мать будет свидетельницей, но в Лиффдарге действительно не осталось никакой реальной силы.

— Это не совсем так, — горячо возразил генерал. — В Лиффдарге столько же силы, сколько было и всегда, и она заключена в народе. Мы не стремимся к насилию; мы хотим лишь разбудить те силы, которые там скрыты. Это — наиболее существенный момент в нашей деятельности, и именно поэтому мы торчим здесь в этой дикой глуши.

— Ага, — вздохнул Джон. — Кажется: я начинаю понимать. Послушайте, генерал. Помимо особого вида борьбы, которая произвела такое впечатление на вашего капитана, у меня есть некоторые мысли насчет совершенствования оружия, и я полагаю, что они могли бы заинтересовать вас. Вы видели эти новые пистолеты, не так ли?

— Да, и у нас даже есть несколько таких.

— Прекрасно. Я как раз работал над улучшением их конструкции. Вы хотели бы иметь оружие, которое может выпалить сразу сто пуль, причем с такой скоростью, какую вы только пожелаете, и без необходимости перезарядки?

— Вы сможете сделать нечто подобное?

— Сам я — нет, но я могу подсказать вашим оружейникам, как это сделать. Идея заключается в том, чтобы подавать патроны из магазина. Можно использовать вращающиеся магазины, чтобы огонь не выжигал пули. Я бы назвал это пулеметом.

Глаза генерала загорелись, как у маленького мальчика при виде рождественских подарков.

— Капитан, — он обратился к сопровождавшему Джона офицеру, — как насчет того, чтобы предоставить лейтенанту Харлену и его помощнику подходящую квартиру? И обеспечьте их ужином. После такого длительного путешествия они, должно быть, проголодались, А сейчас, Джон, расскажите мне более подробно о вашем пулемете.

За разговорами о пулемете и вопросах стратегии они провели более четырех часов.

Глава XII

Джон быстро втянулся в рутину лагерной жизни. Его день начинался в шесть тридцать по сигналу горна, за которым через полчаса следовал многоголосый шум, свидетельствующий о наступлении времени завтрака. После завтрака начинался период уборки помещений и других хозяйственных дел, от которых Джон и Хард были освобождены. День у обоих был и так до отказа забит делами. Джон до обеда занимался с металлистами изготовлением модели пулемета, а после обеда проводил занятия по дзюдо в специальном зале. Довольно часто летучему отряду приходилось проводить рейды по добыванию необходимых продуктов и материалов.

Так прошли три месяца. За Джоном и Хардом велось слишком тщательное наблюдение, которое лишало всяких надежд на успех попытки к бегству; однако вскоре Джон пришел к выводу, что, возможно, для общего дела даже полезнее, что они находятся в Армии. Когда работа над пулеметом была закончена, Джон продемонстрировал его генералу. Тот был откровенно поражен.

— Сколько вы сможете произвести таких пулеметов?

— По одному приблизительно в каждые три недели.

— Прекрасно. Отлично. Лейтенант Харлен, не будете ли вы так любезны отужинать сегодня со мной?

— Счел бы это большой честью для себя.

Во время ужина генерал обсуждал с Джоном дальнейшие планы действий Народной Армии.

— …и примерно через три года я смогу действовать открыто, — делился своими планами генерал.

— Но, сэр, почему вы намерены ждать целых три года? Мне кажется, что…

— У меня сейчас, — перебил его генерал, — под ружьем всего восемьсот человек. Согласитесь, что осуществлять полномасштабные полевые кампании, имея армию всего в восемьсот человек, пусть даже хорошо обученных, это, дорогой лейтенант, было бы просто авантюрой.

— Вы совершенно правы, но позвольте заметить, что нет никакой необходимости вести битвы с армиями противника в поле, — возразил Джон. — Мне приходилось слышать о таких формах борьбы, которую можно довольно успешно вести даже такими силами.

Генерал подался всем телом вперед. По всему было видно, что его чрезвычайно заинтересовали слова Джона.

Не торопясь и не скупясь на подробности, тот описал концепцию партизанской войны. Стычки по принципу “нанес удар — скрылся”. Атаки превосходящими силами на небольшие посты и скрытый отход до того, как прибудет подкрепление. Проведение пропагандистских кампаний среди населения. Каждую ферму следует превратитьв опорный пункт для поставок, а каждого фермера — в агента. Вместо того, чтобы мериться с противником силами в поле, следует наводить на него ужас за каждым углом. Сегодня ночью удар в одном месте, а в следующую — где-нибудь в другом, за добрую сотню стербов от первого.

Генерал Гарт сидел и слушал как человек, у которого раскрылись глаза на казалось бы такой знакомый предмет, как тактика военных действий. Когда Джон закончил, он засыпал его вопросами. Наконец он спросил:

— Сколько вам потребуется времени, чтобы обучить такой партизанской тактике отряд?

* * *

Через три месяца Джон и Хард уже вели дюжину бойцов в первый в истории Лиффа настоящий партизанский рейд. Объектом их нападения был небольшой отряд охраны недалеко от деревни Пенчдарг.

— Помните, — предостерегал Джон бойцов, — самое важное — скорость и внезапность. Не давать им времени понять, что происходит на самом деле. Атака — отход — новая атака. Их вдвое больше, чем нас, и если мы дадим им опомниться, то крепко получим.

В действительности ситуация была не такой уж драматичной. Начать хотя бы с того, что на вооружении партизан уже были динамитные гранаты и четыре пулемета. Если бы даже гарнизон насчитывал до роты, партизаны и в таком случае имели серьезное превосходство в огневой мощи. Но вся операция являлась скорее практическим занятием, чем боевым рейдом, и Джону хотелось лишний раз не допустить появления среди бойцов настроения шапкозакидательства.

Под покровом ночи отряд из четырнадцати бойцов подкрался на расстояние в несколько ярдов до казармы, где размещался гарнизон. Маршрут, по которому ходил патрульный, находился на расстоянии всего лишь вытянутой руки. И действительно, прошло совсем немного времени, как одиночный патрульный, расстроенный необходимостью нести среди ночи караульную службу вместо того, чтобы предаваться сладким сновидениям в казарме, и ни в коей мере не подозревавший о наличии опасности, продефилировал мимо сидящих в засаде. Молчаливая тень, внезапно возникшая за спиной незадачливого воина, легким ударом уложила его на землю.

Джон тихо подал условный сигнал, напоминающий причмокивание; шесть партизан темной волной двинулись в направлении казармы и растворились в темноте. Через пятнадцать секунд Джон подал тот же сигнал, и вперед двинулась вторая волна; в низкорослых кустарниках остались только Джон с Хардом.

Джон приглушенным шепотом отсчитывал время, а Хард изо всех сил сдерживал свое шумное дыхание. За исключением шепота, ничто не нарушало прохладную тишину лиффанской ночи. Всю промышлявшую по ночам живность планеты Мать создала беззвучной, поэтому тишина заполнила все вокруг, как плотная мягкая материя, которой забивают щели, чтобы не дать выйти наружу теплу морозной терранской ночью. Прошептав “семьдесят пять”, Джон Харлен вдруг издал такой пронзительный крик, какой обычно издают юные барышни при случайной встрече с мышонком.

Сразу же вслед за этим ночь разорвалась на куски звуками взрывов, короткой дроби управляемых натренированными руками только что изобретенных автоматов, частых одиночных выстрелов и непрекращающимся душераздирающим визгом.

Сонная охрана, не в состоянии оказать хоть какое-то сопротивление, в ужасе хлопала глазами. Однако основная задача партизан на данном этапе состояла не в создании невообразимого шума и беспорядка, а в захвате напуганных солдат и обеспечении их надежной охраны.

Пока партизаны, не занятые охраной пленников, деловито наполняли мешки провиантом и амуницией гарнизона, Джон Харлен обратился с речью к двадцати восьми сбившимся в кучу и все еще не пришедшим в себя пленным:

— Лиффане, — начал он свою речь, — вы находитесь в наших руках, но Народная Армия дарит вам жизнь. Вы не сможете победить нас, потому что нас поддерживает Мать. Ее цели совпадают с нашими: Лифф принадлежит всем Ее детям. Мать обращается к нам с мольбой за вас: “Отпустите моих детей”, а мы, Ее помощники, не можем противиться Ее воле. Да сбудется Ее слово!

Разразившись этой тирадой, он направился в сторону ближайшего здания и уже у самой двери, обернувшись к пленным, прокричал им что-то наподобие лозунга, возникшего экспромтом в его голове, опьяневшей от эйфории в результате достигнутой победы:

— Лифф для всех лиффан!

И только когда все партизаны эхом повторили этот лозунг, Джон позволил себе войти в помещение.

Хард всеми силами пытался сдержать душивший его смех:

— Джон Харлен, носом Матери клянусь, — сумел он все-таки выговорить, — ты дал такой урок им красноречья, что эти далберов потомки… — смех все-таки не дал ему завершить начатую было фразу.

— Ты считаешь, что я в чем-то переиграл?

— Ну что ты, полно, друг! Мне просто стало ясно, что ты в риторике преуспеваешь так же, как и во всем, к чему б хоть чуточку не прикоснулся; так виртуозно, с легкостью отменной владеешь слогом, что позавидует тебе любой поэт-лиффанин! И, вижу, речи изрекаешь не без наслажденья.

Джон улыбнулся:

— Там, дома, меня считали поэтом.

— В том логика немалая сокрыта, — заключил Хард. — Но можно ль мне тебя спросить, дружище: мотать домой отсюда неужто слишком рано?

— Сейчас узнаем. — Джон издал еще один пронзительный сигнал, ответом которому послужил дружный визг партизан. — Да, все уже готовы к отходу.

— Действительно, мы все уже достаточно потешились.

Все налетчики собрались во дворе, где ошеломленные солдаты уже были привязаны к столбам и деревьям. Один из партизан подал Джону малярную кисть и тот намалевал на ближайшей стене что-то наподобие меча острием вверх. После этого все оседлали своих далберов, до предела загруженных собранной добычей, еще раз хором прокричали “Лифф для лиффан!” и растворились в темноте.

* * *

Неизменный успех, с которым партизаны проводили свои ночные вылазки, для правителей Лиффа явился доказательством того, что Народная Армия в действительности представляла собой вовсе не банду горцев-грабителей. Комитет по борьбе с заговором немедленно и безаппеляционно причислил повстанцев к платной агентуре заговорщиков, и собрал небольшую армию для борьбы с партизанской заразой, Разумеется, командовал этой армией сам Тчорнио Гар-Сполниен Хиирлт, которого лавры боевых побед Народной Армии довели до умопомешательства.

Были предприняты и другие меры. После провала целого ряда попыток увеличить приток добровольцев в Королевскую Армию, установили всеобщую воинскую повинность. По официальным оценкам, боеспособная армия могла быть создана примерно в течение года, В неофициальных, зато более точных оценках оптимизма было гораздо меньше.

Телеграфный Трест обеспечил собственными отрядами специально обученных полицейских все станции, находившиеся в зоне действия партизан.

В это же самое время под страхом смертной казни было запрещено писать, печатать, выводить краской или обозначать любыми иными средствами на всех частных и общественных стенах и заборах слова “Лифф для лиффан”, равно как и изображения меча.

Комитет направил оперативные группы во все юрода и села в Лиффе с четкой задачей выявить всех заговорщиков. Эти группы в своей деятельности исходили из принципа, что обвинение как таковое уже является достаточным доказательством преступной деятельности, поэтому в тюрьмы и под суд попали сотни мнимых заговорщиков. Страх перед нависшей тенью инквизиции наполнил каждую клетку взрослого жителя Лиффа. Случайно брошенное или неправильно истолкованное слою могло стать причиной не только ареста, но и смерти, поэтому каждый предпочитал молчать. Хуже того, молчать было тоже опасно, поскольку сам факт молчания мог быть истолкован как подозрительный.

Вскоре в Народную Армию стало вливаться больше добровольцев, чем она могла одеть, накормить и вооружить. Образовалась самая настоящая очередь. Обучение велось посменно от зари до зари, и только армейские металлисты успешно справлялись с возникшей нагрузкой, да и то потому, что среди добровольцев было много специалистов этой профессии.

Постепенно набеги стали превращаться в стычки, стычки — в сражения. Первые отряды партизан редко насчитывали более четырнадцати человек, но через три с половиной года операции с участием до тысячи человек стали обычным явлением.

— Ничто так не стимулирует прогресс, как возникающая время от времени, активная война, — просвещал как-то Джон Харда. — Каждый из участников должен постоянно поддерживать высокий уровень технологии, чтобы разрабатывать новые виды вооружений до того, как противник изобретет защиту от них, а также собственную эффективную защиту от его новых разработок. В такой стрессовой ситуации делается очень много полезных изобретений и открытий.

Естественно, большая часть времени Харлена уходила на разработку образцов новых видов оружия. Ведь нужно было опережать в этом деле не только официальные гильдии Лиффа, но также и остальных членов своего родного Подразделения Особых Операций. Но процесс изобретательства вскоре вышел из-под его контроля, и хотя Джону и удалось избежать изобретения ядерного оружия, он оказался не в состоянии предотвратить изобретение огнемета — хитроумного ручного пистолета, действующего на принципах лазерной техники.

Через три года генерал Гарт решил, что для Народной Армии настало время занимать и удерживать города. Первым таким городом по его стратегическому замыслу должен был стать расположенный неподалеку город Астиндарг, находившийся на перекрестке торговых путей.

Глава XIII

Народная Армия боевыми порядками двигалась в направлении Астиндарга. Две дивизии пехоты с подразделениями кавалерии и артиллерии представляли собой колонну, растянувшуюся на целых четыре стерба по главной дороге. Гарнизон в городе состоял всего из двух рот Материнских Гвардейцев, но генералу Гарту хотелось сделать показательную демонстрацию силы, Он и Джон скакали рядом верхом во главе первой колонны, постоянно получая разведданные от групп, заблаговременно заброшенных по всей трассе следования войск, и передавая указания следовавшим за ними войскам.

Когда они были уже в получасе марша от города, к голове колонны прискакал один из разведчиков; его далбер был весь в мыле.

— Я только что с доминирующей над Астиндаргом высоты, — небрежно козырнув, доложил он генералу. — Весь проклятый Матерью город в огне.

Генерал срочно распорядился остановить колонну и ждать его дальнейших указаний, а сам вместе с Джоном последовал за разведчиком на наблюдательный пункт.

— Сразу за этим холмом, сэр; Вы сами увидите, что там творится. — Разведчик проводил их на вершину и указал на раскинувшийся за холмом город. — Теперь вы понимаете, что я имел в виду, сэр? Горит весь город!

Генерал и Джон молча уставились на ужасающую картину.

Джон первым заметил характерную особенность этого пожара.

— Смотрите, сэр, — обратился он к генералу, — пока горит еще не весь город. Все выглядит так, будто огонь захватил его по прямой линии через центр города справа налево. — Для иллюстрации того, что он имеет в виду, Джон сопроводил свои слова жестом руки, очертившей широкую дугу. В конце этой дуги рука вдруг замерла, указывая на что-то за пределами города, слева от него. Ошеломленный, Джон произнес несколько слов, которые для генерала были абсолютно непонятны.

— Что это? — переспросил генерал. Он как раз смотрел туда, куда показывал Джон. Там, на зеленом лугу за городской стеной, торчал какой-то незнакомый для генерала огромный предмет. — Во имя Матери, объясните мне, что это такое?

— Космический корабль, — ответил Джон. — Он прибыл раньше на добрых пять лет.

— Что-о-о?!!

— Послушайте, генерал. Необходимо срочно подтянуть все артиллерийские установки, которые могут излучать мощные лучи, и столько кавалерии, сколько удастся собрать сюда немедленно. Прошу вас, отдайте срочные распоряжения, а я буду все объяснять вам по ходу дела. Похоже, что нам предстоит выдержать сегодня настоящий бой.

* * *

Капитан космического корабля направился в главный салон корабля, где находились пассажиры.

— Мы совершили посадку, джентльмены, — объявил он.

— Я это уже заметил, — отреагировал один из четырех пассажиров. — И похоже, что при посадке мы подожгли целый город.

Пилот мрачно посмотрел на него:

— Я привык совершать посадку на бетонные площадки, — ответил он. — Если бы вы соблаговолили информировать меня о конечной точке маршрута при вылете, вместо того, чтобы держать все в секрете и заставлять менять курс в последнюю минуту, я бы посоветовал вам подобрать другого пилота. Такого, который привык сажать звездолеты на травяные площадки. Возможно, кого-то из Военно-Космических Сил.

Пассажир встал в позу:

— Я уже объяснил вам, что мы представляем собой особый следственный комитет, действующий по заданию сенатора Вэлша. Мы расследуем факт нарушения Правил Контакта со стороны Военно-Космических Сил. И вы должны понять, что нам нельзя было направляться сюда на военном корабле.

— Мне сдается, — ответил пилот, — что уже сам факт нашей высадки здесь представляет собой серьезное нарушение Правил Контакта.

— Но я же сказал, что мы являемся особым следственным комитетом, — нетерпеливо возразил пассажир. — А это — совсем другое дело.

— Ах, да. Вы, консерваторы, разрабатываете законы, и поэтому вполне логично, что имеете полное право нарушать их сами. Логично. Просто. И как это я сам не додумался до этого? — Пилот скорчил гримасу, но прежде чем члены особого комитета смогли ему что-либо ответить, добавил:

— Хорошо, я полагаю, что вы, герои, должны сейчас сойти на землю и посмотреть, насколько дружественно настроено по отношению к нам местное население. Хотя, полагаю, они могут быть несколько обеспокоены тем, что мы сожгли их город. — С отсутствующим выражением на лице он покинул пассажирский салон.

Все четыре парламентских деятеля вышли из корабля. Казалось, что местное население полностью игнорирует факт их прибытия на планету.

— Похоже, они не слишком любопытны, а, Степан? — спросил один из них своего спутника. — Все выгладит так, как если бы они давно уже привыкли к тому, что космические корабли постоянно приземляются у них на огороде.

Степан, руководитель группы, повернулся к своему коллеге.

— Вполне возможно, Ален, что они сейчас слишком заняты тушением пожара и им не до того, чтобы устанавливать дружеские контакты с пришельцами с других планет.

Степан осмотрел мирный крестьянский пейзаж, окружавший город со всех сторон.

— Я вот все думаю, — начал он, — насколько трудно нам будет доказать наличие несанкционированного контакта. Им вряд ли удалось много сделать за эти пять лет.

Из-за расположенного неподалеку холма послышался странный кашляющий звук. Внезапно душераздирающий свист разорвал воздух на части, Ален с тревогой посмотрел на Степана.

— Похоже, как будто где-то работает силовая установка, — прокомментировал он.

— Не как будто, а действительно работает, — наставительно ответил Степан.

Лазерный луч вспыхнул за холмом и в одночасье срезал нос их корабля.

— Что за черт… — слова почему-то вдруг застряли в горле Степана. Большая группа людей верхом на каких-то животных, которые выглядели как древние динозавры, скакала по направлению к кораблю с копьями наперевес. Воины орали что-то типа “ура”, динозавры издавали звуки, которые, по всей видимости, заменяли им ржание, а терране стояли на месте как вкопанные — больше, конечно, от неожиданности, как один из них объяснил впоследствии, чем от страха. Это была бескровная победа Народной Армии.

Глава XIV

Через день после того, как парни Гар-Террэн отпраздновали годовщину своего прибытия на планету, Пятая и Седьмая дивизии Королевской Армии двинулись маршем в сторону Астиндарга. Войска, вооруженные новейшим оружием и прошедшие усиленный курс подготовки по его применению, пользовались славой самых отчаянных вояк за всю историю Лиффа. Другие подразделения до принятой ко телеграфу команде присоединялись к ним в пути, и когда королевские войска через три дня достигли Астиндарга, они представляли собой колонну по жесть солдат в ряд и длиной в пять с половиной стербов.

На исходе третьего дня армия с учетом предстоящей атаки сделала привал на склонах холмов, обращенных к городу. Космический корабль был хорошо виден, несмотря на дым от все еще продолжавших гореть домов. В эту ночь никто из королевского войска не мог спокойно уснуть.

На следующее утро началась атака, которую открыл навесный огонь из тяжелых артиллерийских орудий. Силы, оборонявшие Астиндарг, ответили ракетами и световыми лучами. Воздух буквально раскалывался от взрывов снарядов, душераздирающего визга летящих ракет и мягкого характерного звука лазерных лучей, сокрушающих все на своем пути.

— Что я тебе скажу, — говорили солдаты королевских войск друг другу, — мне не нравится это проклятое Матерью дело. У этих ублюдков далберов, прибывших в своем корабле, снаряды разрываются сами. Нечистое это дело.

Приказ к атаке был отдан на рассвете, и невыспавшиеся солдаты продвигались медленно, если не сказать — крались через пропитанный дымом и озаряемый светом снарядов утренний туман. Их экзотическое вооружение больше подходило, наверное, к цирковому представлению, чем к настоящей битве; некоторые из них тащили крупнокалиберные винтовки, другие — базуки, но большинство — обычное, хотя и традиционное для Лиффа, но безнадежно устаревшее оружие. Арбалеты, цепи, мечи и топоры значительно преобладали по своему количеству над огневым оружием; довольно странно смотрелись кокетливо украшенные расписными фамильными гербами деревянные щиты некоторых воинов.

Продвижение на Астиндарг было слишком медленным, и ни призывные звуки горнов, ни сердито-деловые команды офицеров не могли заставить солдат двигаться быстрее. Пулеметы на городских стенах выкашивали ряды нападавших быстрее, чем удавалось заменять павших. Наконец, только что произведенный в чин генерала Ансгар Соренштайн оседлал своего далбера и занял позицию во главе нападавших.

— За мной, — прокричал он, и королевские солдаты наконец добрались до стен города. Внезапно, как раз когда Ансгар достиг с солдатами городских ворот, на поле брани наступила жуткая тишина, которая была еще хуже, чем обстрел из орудий.

— Они прекратили обстрел, сэр, — доложил Ансгару его ординарец.

— Да, и мы тоже. Кто-нибудь может сказать, во имя Матери, что происходит?

* * *

Несмотря на опасность, Джон Харлен, Хард и генерал Гарт наблюдали за ходом битвы с крыши Храма; это была самая высокая точка в городе.

— Да, действительно эффектно, — бормотал себе под нос Джон.

— Вы полагаете, что мы сможем сдержать их? — спросил его генерал.

— У нас есть такая возможность. Если ракеты не решат проблемы, то лазерные лучи сделают свое дело. Что меня больше всего беспокоит, так это то, что там так много людей. И что многих из них придется убить.

— Это как раз то, ради чего ведутся войны, — с досадой ответил генерал. — Вам пора бы уже привыкнуть к этому.

— Эй, Джон! — вмешался в беседу Хард. — Кто это впереди? Я имею в виду офицера верхом на далбере.

— Не знаю, Хард. Хотя его внешность мне тоже кажется знакомой. Ну-ка, подай мне телескоп!

Джон долго всматривался через стекло, потом легонько присвистнул.

— Хард, — сказал он. — Передай команду прекратить огонь. Подними белый флаг. Тот парень, что во главе войск, — наш Ансгар Соренштайн.

* * *

— Дело в том, — пояснял Ансгар, — что мы полагали, что ведем сражение с чуждой нам инопланетной расой. Но если бы я хоть чуточку подумал, то сразу бы понял, что это — корабль Федерации, но такое даже не пришло мне в голову.

Эта беседа происходила в организованной на скорую руку телеграфной станции в Храме. Пока они говорили, техник соединял контакты, проверял цепи, и делал все возможное, чтобы привести телеграф в рабочее состояние.

— Между прочим, мы тоже так думали, — признался Джон. — По сути, мы тоже не знали, что это — корабль Федерации, до тех пор, пока не вывели его из строя.

— “Консервативная комиссия по расследованию”… — Ансгар вздохнул. — Это было бы почти трагедией, если бы, Мать его прокляни, не было так глупо.

— Господа, линия готова, — с подчеркнутым уважением обратился к ним техник.

— Великолепно! Ты еще не разучился передавать на ключе, Ансгар? Боюсь, что моя рука закостенела за эти четыре года.

— Думаю, что не разучился. Что ты хочешь передать?

Вместе они составили отчет о сражении и о том, что ему предшествовало. Джон добавил несколько сжатых предложений о своей службе в Народной Армии. И хотя они старались сделать это сообщение как можно более лаконичным, на его передачу потребовалось целых сорок пять минут.

А за порогом Храма солдаты Королевской Армии время от времени и совершенно непреднамеренно вынуждены были вступать в контакт с солдатами Народной Армии. Никто из них не мог сказать вразумительно, что же на самом деле происходит, но каждый чувствовал себя немного не в своей тарелке, общаясь со своими вчерашними противниками. Поэтому такие контакты носили подчеркнуто официальный характер.

Благодаря Пиндару Смиту ни один из солдат не испытывал неловкости, когда ему становилось известно о существования космических кораблей. За три года до этого Смит изобрел научную фантастику, учредив фактически лиффанский вариант журнала “Современная научная фантастика и теория”, заядлым читателем которого стал каждый грамотный лиффанин.

Наиболее обескураженным воином в Народной Армии был, естественно, генерал Гарт. Он знал как Мать родную, что королевские войска по своей природе являются его врагами, это составляло смысл его жизни на протяжении вот уже более двадцати лет. И чтобы кто-то в самый разгар битвы вдруг сказал ему, что королевские войска фактически выступают на его стороне, он просто представить себе не мог. С отсутствующим видом он бродил по городу, отказываясь отвечать на вопросы. Он не мог четко определить, то ли цель его жизни окончательно рухнула, то ли достигла своей славной вершины. Но чем бы все это ни закончилось, он твердо знал одно — что ему это не нравится.

Ансгар отстучал сигнал окончания передачи и устало откинулся на спинку стула. Но тотчас неистово застучал телеграфный аппарат.

По мере того, как Джон читал телеграмму, выражение на его лице принимало все более мрачный оттенок. А в телеграмме говорилось буквально следующее: “Гражданская война. Войска Комитета по борьбе с заговором атакуют королевский дворец. Лиффдарг в панике. Быстрее шлите войска”.

Не проронив ни слова, Джон выбежал искать генерала Гарта.

* * *

Утром следующего дня реорганизованные Королевская и Народная армии выстроились перед походным маршем в городском сквере Астиндарга.

— Лиффане! — Джон начал свою речь, выдержанную в лучших традициях демагогии. — В Лиффдарге идет гражданская война. Изменники из числа знати, стремящиеся свергнуть Короля, даже в такой тяжелый момент, как сейчас, опустошают город. Тысячи невинных горожан убиты, Храм Матери осквернен. Так оставим же все наши разногласия в стороне, объединимся в благородной борьбе с нашим общим врагом! Лифф для лиффан! Да здравствует Король!

Самая сильная за всю историю Лиффа армия выступила на Лиффдарг с песнями и патриотическими лозунгами.

Глава XV

Тчорнио познакомился наконец со своим таинственным благодетелем. Это произошло поздно вечером, в тот же день, когда терране давали банкет по поводу юбилея. Тчорнио бесцеремонно разбудил и отвел в помещение штаба Комитета тот самый темный низкорослый мужчина, который все это время действовал как посредник между Комитетом и анонимным вельможей.

— Что все это значит? — не переставая спрашивал Тчорнио коротышку, пока тот вел его по темным улицам Лиффдарга; но тот даже не удосуживался отвечать на его вопросы.

Когда таинственный благодетель вошел в штаб-квартиру, Тчорнио почти машинально упал на колени.

— Садись, Тчорнио, — приветливо обратился к нему вельможа, — У нас очень мало времени, а нам многое нужно обсудить, и поэтому обойдемся без формальностей.

Вельможа, неторопливо меряя узкую комнату шагами, давал ему указания относительно дальнейших действий Комитета.

— Завтра утром, — говорил он, — Пятая и Седьмая дивизии идут на Астиндарг. В городе остаются только три полка гвардейцев и одна дивизия Королевских Войск. У нас вряд ли появится в обозримом будущем другая такая возможность.

— Да, сэр, — механически ответил Тчорнио, совершенно не понимая, к чему клонит его высокопоставленный патрон.

— Теперь поговорим о том, что должен будешь сделать ты. Дивизии должны выйти из города на рассвете. Двумя часами позже ты должен напасть на бараки гвардейцев. Тебе вряд ли потребуется больше, чем тысяча человек.

— Но, сэр, ведь Материнская Гвардия…

— Материнские Гвардейцы — не более чем солдаты. Пока ты будешь брать бараки, пусть твой друг Гардниен с двумя тысячами своих людей захватит дворец. Обе атаки должны закончиться успешно.

— Дворец?!!

— Да, это так. А когда закончишь с бараками, веди своих людей к дворцу и помоги Гардниену.

— Но, сэр, ведь Король!.. — Тчорнио ничего не понимал, он просто обезумел.

— Проклятье Матери на Короля! — холодно ответил вельможа. — Завтра мы его свергнем.

— Но Король — мой родной дядя! — Тчорнио, доведенный до грани истерики, едва сдерживал слезы.

— Все это ерунда. Запомни: Король — твой враг. Как ты думаешь, кто стоит за этим заговором, с которым ты борешься на протяжении вот уже четырех с половиной лет?

— Неужели сам Король?!!

— Конечно, он. Кто еще выигрывает от заговора против знати? Осгард с самого момента смерти своего отца пытался уменьшить наше влияние. И ты об этом знаешь. И мне неважно, является ли он твоим родным братом…

— Братом моей матери, сэр!

— Он не стоит и мизинца твоей матери, Тчорнио. Если ты действительно хочешь бороться с заговором, то в первую очередь должен свергнуть Короля Осгарда. Он — главный заговорщик. Все очень просто объясняется.

— Но я не могу воевать против своего собственного дяди, сэр. К тому же, он — Король. Вы же не хотите, чтобы я совершил измену?

— Изменой будет твой отказ, Тчорнио. Да ты понимаешь, что я могу сделать с тобой, если ты откажешься? Если захочу, то объявлю тебя изменником. Король все еще верит мне. Более того, я смогу доказать это даже списками членов твоего Комитета. Ты довольно мало уделял внимания проверке тех, кого успел навербовать за четыре года.

Но и это еще не все, что я сделаю, если ты не подчинишься мне. У меня есть и другие, хорошо испытанные способы наказать тебя за неповиновение. Ведь Долгая Смерть может длиться и шесть месяцев вместо одного…

Наступила длительная пауза, в течение которой вельможа, стоя у окна, задумчиво смотрел на улицу, а Тчорнио сидел за столом как истукан, пытаясь принять решение. Внезапно вельможа повернулся к нему и резко бросил:

— Ну так что?

— Сейчас я отдам приказ, — еле слышно промямлил Тчорнио.

— Превосходно, — просиял вельможа. — Я знал, что могу рассчитывать на тебя. А сейчас мне нужно спешить домой. Встретимся завтра во время обеда во дворце. Встань на колени, чтобы я смог благословить тебя.

С трудом сдерживая сильный приступ тошноты, Тчорнио встал на колени. Его Святейшество Патриарх и Отец Отцов именем Матери благословил предстоящий мятеж и поспешно удалился.

— Ну и как, сработало? — спросил кто-то Патриарха.

— Как песня, — ответил тот. — Я всего лишь обратился к сокровенным и возвышенным тайникам души мальчика, и он согласился на все.

— Я полагаю, это означает, что ты угрожал ему пытками.

— Что-то примерно в этом духе.

— Если бы я не знал тебя лучше, то обвинил бы в жестокости.

— Иногда мои методы могут показаться кому-то жестокими, но результат всегда превосходит ожидания.

— Да, действительно. А что ты собираешься сделать с этим парнем потом?

— Разумеется, ничего. В любом случае, с юным Тчорнио проблем у нас не будет.

* * *

Через два часа после восхода тысяча комитетчиков атаковала бараки, еще две тысячи осадили дворец. Еще через полчаса комитетчиков атаковали пять тысяч разъяренных лиффдаржан.

После обеда Тчорнио запросил подкрепления. Военизированные формирования из всех близлежащих городов и сел поспешили на помощь своему лидеру.

Стычка у городских ворот длилась три дня и три ночи. В конце концов плохо вооруженные простолюдины вынуждены были уступить, и иногородние комитетчики ворвались в город наподобие огненного шквала.

Поскольку комитетчики не имели опыта ведения боевых действий в условиях города, когда приходится драться за каждый дом, битва продолжалась еще три дня. Снайперам было легко целиться в одетых в яркую форму комитетчиков, в то время как комитетчикам нейтрализовать их не удавалось. Сотни знатных семей лишились своих наследников, власть знати оказалась под серьезной угрозой. В отчаянии Тчорнио отдал приказ сжечь город.

Первый дом был подожжен рано утром на седьмой день с начала мятежа. Горожане самозабвенно защищали свои дома, и каждый пожар отбирал у знати от пяти до дюжины жизней молодых ее отпрысков. К полудню только пятнадцать домов были охвачены пламенем, да и то в одном квартале.

Незадолго до обеда наблюдатели, расставленные на городских стенах, заметили на горизонте какое-то облако. Через несколько часов, несмотря на плотный дым от пожаров, ни у кого не оставалось сомнений, что к городу приближается армия.

С приближением армии угаснувшая было слабая надежда Тчорнио на получение помощи извне стала укрепляться. Он ни на минуту не сомневался в том, что это было то самое подкрепление, о котором он молился на протяжении всей недели. Но к вечеру все его надежды рухнули, на этот раз уже окончательно. Королевская и Народная армии легко сломили сопротивление у городских ворот и с сияющими мечами, грохочущими ружьями и шипящими лазерными лучами ворвались в город как орда ангелов смерти. И что было самым невыносимым для сознания Тчорнио, так это то, что во главе этой устрашающей компании летели те самые двое убийц с темной улицы.

Деморализованные и охваченные паникой комитетчики беспорядочно спасались бегством, ища защиты не только в домах, которые всего несколько часов назад планировали сжечь, но даже в тех, что уже горели.

Комитетчики бежали, гонимые и неистовыми, как сама справедливость, солдатами короля, и партизанами, и, что хуже всего, озверевшими горожанами. Кровь лилась рекой.

К ночи все было закончено.

Джон Харлен застал Тчорнио в полном одиночестве в темном кабинете штаб-квартиры Комитета.

— Кто бы вы ни были, проходите, — устало произнес Тчорнио, услышав шаги в приемной.

Джон вошел и включил свет.

— А, это вы, — вяло прореагировал на появление своего врага Тчорнио. — Я так и думал, что рано или поздно это должно было произойти. Наверное, вы пришли, чтобы убить меня. — Его голос не выражал ничего, кроме безвольной отрешенности.

— Убить тебя? — со всей сердечностью, на которую он только был способен, переспросил Джон. — Глупости. Я здесь для того, чтобы сделать тебя другим. По крайней мере, эта авантюра сделала из тебя мужчину. А мужчины нам нужны.

Их беседа длилась несколько часов.

Глава XVI

С окончанием боев Лиффдарг не возвратился к обычной своей жизни, как этого можно было ожидать. Поражение Комитета по борьбе с заговором, положившее конец верховенству знати над простолюдинами, вызвало глубокий политический кризис, державший город в состоянии напряженности еще по крайней мере полгода. В связи с тем, что знать была значительно ослаблена, требовалось сформировать новое правительство, и простолюдины твердо настаивали на своем только что завоеванном ими праве участвовать в управлении и городом, и всей страной.

От зари до зари воодушевленные ораторы на каждом углу провозглашали свои идеи государственного устройства.

— Лучшее правительство — это как можно меньше правительства, — провозглашал кто-то. — А меньше правительства означает отсутствие такового вообще. “Ура” анархии и новой тысячелетней эре!

— Далберовские ублюдки, — провозглашал другой оратор. — Эти далберовские отродья думают, что без правительства каждый станет королем, но мы-то с вами лучше знаем, что к чему. Анархия означает, что ни один человек не будет королем, даже в своем собственном доме. Возможно, в какой-то мере можно утверждать, что лучшее правительство — минимальное правительство; но с таким же правом можно утверждать также и то, что самое плохое правительство — это отсутствие такового вообще.

Но политические страсти, которыми сопровождалось рождение конституционной монархии, не были ни единственной причиной ажиотажа в Лиффдарге, ни даже самой значительной из таких причин. Этой чести — быть гвоздем общественной жизни Лиффдарга — было удостоено Подразделение Особых Операций “Л-2”.

Факт приземления возле Астиндарга космического корабля невозможно было держать в секрете. Слишком много людей видели сам корабль и разговаривали с его пассажирами. Поэтому, решил Джон Харлен, не было никакого смысла скрывать правду о деятельности Подразделения. Всю его историю стали публиковать раз в неделю на протяжении двух месяцев в “Хронике”, издаваемой Ансгаром Соренштайном; там же содержалось и обращение терран ко всем лиффанам с просьбой о помощи в подготовке к отражению предстоящего вторжения.

Популярность журнала Пиндара Смита, посвященного научной фантастике, сделала свое дело. Лиффане, на протяжении трех лет запоем читавшие о приключениях в космосе, с огромным энтузиазмом приветствовали этот внезапный переход от фантастики к реальности. Гильдия Гильдий направила в Астиндарг особую бригаду специалистов с заданием изучить в деталях устройство космического корабля Федерации. Проведенный Подразделением Особых Операций цикл лекций по истории Федерации вызвал такой интерес, что пришлось дважды повторять его. Хард Гар-Олнин Саарлип написал, а Пиндар Смит опубликовал длинную вычурную поэму о прелестях космических путешествий; весь тираж был раскуплен в день выхода из печати.

Однако наиболее ярко политическая активность лиффан проявилась, хотя и в несколько необычной форме, примерно через шесть месяцев после падения Комитета. На первых проводившихся на Лиффе свободных выборах народ поручил возглавить правительство Харду, хотя он даже не баллотировался.

— Друзья, — обратился он к народу в своей инаугурационной речи, — мы прошли через период великого кризиса; но оказалось, что с настоящим кризисом нам еще только предстоит бороться. Как раз сейчас, в это самое время, неизвестные захватчики с огромной скоростью мчатся сквозь межзвездное пространство по направлению к нашей планете. Наша цель ясна, и заверяю вас, что как сам лично, так и правительство, руководить которым вы доверили мне, будем неуклонно добиваться этой цели. В первую очередь мы должны хорошо вооружиться, чтобы быть в состоянии предотвратить смертельную угрозу со стороны этого нового врага. Это мы сделаем. Во-вторых, мы должны подготовить наше общество к тому, чтобы занять достойное место в Терранской Федерации. И это будет сделано.

Со всей ответственностью заявляю, что наше с вами прошлое — не более чем кладбище. Слава Лиффа, величие Лиффа — в его будущем. Лифф прославится на всю Вселенную. Благословенным Именем Матери обещаю вам, что все мы выиграем от этого грядущего величия. Лифф для всех лиффан! Будущее за нами!

Аплодисменты, разразившиеся по окончании этой поэтически-зажигательной речи, не прекращались на протяжении целого часа.

— Хард Саарлип, клянусь Материнским носом, — прокомментировал это выступление Джон, — ты дал такой урок им красноречья, что эти далберов потомки…

— Ты считаешь, что я в чем-то переиграл?

— Дружище Хард! Завидую тебе: так виртуозно, с легкостью отменной владеешь слогом, что позавидует тебе любой поэт-терранин! И речи тоже изрекаешь не без наслажденья.

Хард заулыбался:

— Да, что уж тут скрывать — я выступать люблю, как все поэты; бывает грех такой не только у терран…

Глава XVII

— Сенатор Вэлш желает встречи с вами, сэр.

— Милостивый боже! — пробормотал адмирал Беллман. — Опять? Что за дурацкую привычку он взял приходить как раз к чаю? Ладно, веди сенатора сюда, Гарри. И принеси еще одну чашку с блюдцем.

— Есть, сэр! — адъютант неуклюже вышел из кабинета и почти сразу же возвратился с чашкой, сенатором Вэлшем и блюдцем. Тем фактом, что чашка и блюдце были взяты из разных сервизов, адъютант хотел продемонстрировать свое пренебрежительное отношение к сенатору.

— Эдвальт, — вместо приветствия сенатор начал сразу с места в карьер, — когда в последний раз ты получал весточку от своего Подразделения Особых Операций “Л-2”?

— Нет никакого такого подразделения.

— Да, конечно, конечно. Когда они в последний раз выходили на связь?

— Пока вообще не выходили. Секретность, сами понимаете. Думаю, что первая информация от них должна поступить где-то в этом году.

— Ты знаешь, тебя ждут неприятности.

— У меня всегда какие-нибудь неприятности. И именно за это мне платят жалованье. Что на этот раз?

— Около года назад Консервативная партия направила на Лифф свою экспедицию.

— Что вы направили, говорите?!!

— Я сказал, что мы направили экспедицию на Лифф и… Теперь посмотри, что ты наделал. Ты разлил свой чай. Почему ты всегда такой нервный, Эдвальт?

— К черту чай! Как вашим людям стало известно о Лиффе?

— У нас есть свои возможности.

— Да уж… Расскажите мне об этой экспедиции.

— Всего один корабль, Эд, пять человек. Но есть одна важная деталь: они передали сообщение, что готовы к посадке, но после этого больше не вышли на связь.

После продолжительной паузы адмирал спросил:

— Ну и что?

— Эти люди попали в беду на Лиффе. Не исключено, что они уже погибли.

Беллман слово в слово повторил свой предыдущий красноречивый вопрос.

Терпение сенатора Вэлша явно было на исходе:

— Все, чего я хочу от тебя, так это узнать, что ты собираешься делать в связи с этим?

— Что я собираюсь делать? Помилуйте, конечно, ничего. И почему это я должен что-то делать?

— Эти пять человек — граждане Федерации, Беллман. И раз они попали в беду, твой долг, Эд, выручить их.

— Нет, здесь вы неправы, Эмсли. Эти пять человек — преступники. И у меня по отношению к ним нет никаких обязательств. Почему бы вам не обратиться по этому поводу в полицию?

— Что ты имеешь в виду под словом “преступники”?

— Послушайте меня внимательно, сенатор. Человек вашего возраста не имеет права позволять себе подобные авантюры.

— Мне всего лишь девяносто один, черт бы тебя побрал. И у меня впереди, по крайней мере, еще добрых тридцать лет. Но все-таки скажи, что ты имеешь в виду, называя моих людей преступниками?

— Вы же сами сказали, что они высадились на Лиффе. А поскольку в отношении Лиффа до сих пор действует Закон о карантине, это означает, что они виновны в нарушении Правил Контакта. Если они влипли в неприятность, это ваша проблема. Флот создан не для того, чтобы, бряцая оружием, разъезжать по Галактике, спасая шайку обычных уголовников. Нет, что вы, только не в такое время, как сейчас. У нас по горло срочной работы по подготовке к предстоящему Вторжению. Вам бы лучше обратиться с вашими проблемами в полицию.

— Но… Но… — От гнева старик потерял дар речи. Пытаясь восстановить утерянное присутствие духа, он метался по кабинету, как танцовщик, исполняющий польку на одной ноге. Наконец он прорычал как раненый зверь:

— Нет, это ты все затеял! Нарушение Правил Контакта! И тебе от этого не отвертеться, Беллман, предупреждаю тебя!

Выпалив все это на верхней истерической ноте, он пулей вылетел из кабинета.

— Поразительно проворен, если учесть его преклонный возраст, — ухмыльнулся адмирал. За все последние годы он никогда не получал такого удовольствия.

Все с той же злорадной ухмылкой Беллман аккуратно вытер чай, разлитый на документ, который он читал перед визитом сенатора. Документ представлял собой шестидесятичетырехстраничную брошюру и назывался “Подразделение Особых Операций “Л-2”. Первый промежуточный доклад”. Беллман пролистал его снова; найдя то место, где описывалось взятие в плен следователей Консерваторов, он залился таким громким смехом, что обеспокоенный адъютант счел за необходимое войти в кабинет и осведомиться у адмирала, не случилось ли чего.

Глава XVIII

Развитие технологии на Лиффе происходило такими темпами, что напоминало мчащегося галопом далбера, учуявшего кормежку. Все были поражены, кроме самих лиффан. Буквально в течение дня Гильдия Гильдий превратилась в гигантскую промышленную корпорацию, а мелкие мастерские выросли в головные предприятия или исследовательские лаборатории.

Лиффане разобрали космический корабль консерваторов до винтика, затем снова собрали его. Они поставили перед собой задачу точно скопировать или улучшить буквально все, чем был напичкан корабль. Наконец лиффане принялись за создание своего собственного, действительно лиффанского космического корабля.

Новые гильдии появлялись на свет божий, как грибы после дождя. Первой была Гильдия Инженеров, за ней вскоре образовались Гильдия Электронщиков, Гильдия Математиков, Гильдия Оптических инженеров, и, что с точки зрения терран выглядело весьма странным, Гильдия Интерпретаторов Священного Писания. Причем это были не совсем обычные гильдии, а, скорее, академии наук. Была образована даже Гильдия Физиков.

Вскорости лиффанские ученые с помощью лазерной локационной технологии смогли составить карту поверхности Малой Сестры — одной из ближайших к Лиффу планет. Другая группа ученых разработала цифровой компьютер; и если первый его экземпляр весил около тонны, то уже второй — всего лишь около трех фунтов.

Весь Лифф был охвачен навязчивой идеей, — ни один житель планеты не избежал этого. Обычный человек с улицы, неимеющий не то что специального образования, но совсем недавно еще не умевший читать, мог запросто сделать такое же изобретение, как и наиболее опытный член Гильдии Гильдий. Казалось, что все секреты Вселенной как-то сразу стали доступными для всех; а нежелающих познать на Лиффе просто не оказалось.

Премьер-Министр Хард Гар-Олнин Саарлип произносил зажигательные речи, подвигая народ к новым и обязательно еще более грандиозным свершениям; на эти речи народ реагировал вполне добродушным одобрением или неодобрением — это с какой стороны посмотреть, по справедливости расценивая их как политическую демагогию, каковой они и являлись на самом деле. Лиффане набирали в развитии своего общества такие темпы, которые до этого были невиданы в масштабе всей Федерации.

— Чего я не могу взять в толк, — обратился однажды Джон к Харду, — так это как вашим людям удалось так легко приспособиться к совершенно новым обстоятельствам. Буквально шесть лет назад Лифф представлял собой чисто сельскохозяйственную планету без какого-либо намека на современную технологию, а теперь посмотри только! Вы стали расой инженеров. Как вам это удалось?

— Думаю, что я уже объяснял тебе все это шесть лет назад.

— Если это так, то сожалею, что пропустил тогда твое объяснение мимо ушей. Не будешь ли ты так любезен объяснить теперь все снова?

— Хорошо. В “Книге Гарта Гар-Муйена Гарта”, которого Мать…

— Ну ты даешь, старик! Снова теология?

— Не совсем так. На самом деле в этой книге есть много разделов, которые были непостижимы для нас до тех пор, пока здесь не появились вы, терране. Один раздел был настолько непонятным, что мы полагали, что там речь идет об этике, пока от вас не узнали о существовании электричества. Но как только стало известно о существовании электричества, все вдруг встало на свои места. Этот раздел называется “Справочник по современной физике”, и раньше самые светлые умы Лиффа не могли разобрать его смысл.

Последовало продолжительное молчание. Это было совсем не то объяснение, которое ожидал Джон. Наконец, та часть его сознания, которая являла собой ученого, поборола заложенную от природы осторожность:

— Хард, где можно достать экземпляр “Книги Гарта Гар-Муйена Гарта”?

— У того, кого любит Мать. Почему бы тебе не попросить об этом Патриарха?

* * *

Генерал Гарт, произведенный в командующего все еще пока не существующего Космического Флота, сразу же приступил к подготовке экипажей галактической навигации.

— Если мы будем ждать, пока эти забытые Матерью инженеры создадут корабли, — объяснял он, — у нас не останется времени на подготовку людей. А я хочу, чтобы к моменту ввода в строй кораблей экипажи были уже полностью готовы.

Научно-исследовательские и опытно-конструкторские работы в области создания новых видов вооружений представляли собой особо продуктивную отрасль технологии. В течение какого-нибудь года то оружие, которое Джон Харлен разработал для Народной Армии, а также то, что было произведено Гильдией Гильдий, не говоря уже о разработках Подразделения Особых Операций “Л-2”, оказалось морально устаревшим. Ученые, которые ухитрились создать карту поверхности Малой Сестры с помощью лазерных лучей, вскоре с помощью этих же лучей превратили поверхность этой планеты в нагромождения оплавленного камня.

Лучи Прессора и Трактора, о практическом применении которых давно мечтали самые передовые умы Федерации, уже использовались на Лиффе для работы с тяжелыми заготовками корпусов космических кораблей. Кроме этого, попутно и совершенно случайно была открыта и возможность их использования в качестве грозного оружия.

Руководствуясь малопонятными намеками из “Книги Гарта Гар-Муйена Гарта”, Гильдия Электронщиков разработала целую гамму так называемых “фазовых пушек”. Изобретатели планировали превращать материю в энергию, но фазовые пушки вместо этого превращали энергию в материю. Разочарованные электронщики переименовали свое детище в “энтропное устройство” и подошли к решению проблемы с другой стороны. Потребовался почти год на доработку технологии, позволявшей применять энтропные устройства для превращения любого вида энергии практически в любой вид материи.

Поскольку терране были поглощены в основном созданием лиффанских космических кораблей, они не особенно обращали внимание на ход разработки новых видов вооружений, поскольку априорно полагали, что лиффанский космический флот будет использовать оружие Федерации.

* * *

— Скажу откровенно, Премьер-Министр совершенно прав, — прокомментировал рассказ Джона Его Святейшество Патриарх и Отец Отцов. — И, что самое интересное, совершенно не исключено, что именно научная часть “Книги Гарта Гар-Муйена Гарта” явилась причиной заметного подъема религиозности среди прихожан. Хотя это уже и перестало быть обязательным, но посещаемость богослужений в Храме значительно возросла с тех пор, как пал Комитет.

Все эти разговоры о религии в значительной мере озадачивали Джона. Конечно, он как рациональный материалист, был убежден, что любая религия является суеверием.

— Весьма отрадно, что посещаемость богослужений возросла, — ответил он таким тоном, как если бы это действительно трогало его, — но что меня интересует в данный момент больше всего, так это “Книга Гарта”. Не подскажете ли, Ваше Святейшество, где я мог бы взять экземпляр этой книги для ознакомления?

— Вы не слишком знакомы с основами нашей религии, не так ли?

— Ну, как сказать… Нет, конечно. Видите ли, у меня здесь столько разных дел…

— Это прискорбно. Уверен, что вы обнаружили бы, что это — наиболее праведная вера. Ладно, вот “Книга Гарта”. Надеюсь, что когда вы проштудируете ее, это подогреет ваш интерес к нашей религии.

Глава XIX

С кораблем-разведчиком творилось что-то ненормальное. Даже для совершенно несведущих в вопросах устройства кораблей это было очевидным. Бесцельные импульсы бешеного ускорения чередовались у него с многочасовыми периодами полной неподвижности. Иногда казалось, что он вообще вот-вот прекратит свое существование. Для любого, мало-мальски знакомого с подобными явлениями, было совершенно ясно, даже и без данных о конкретном типе двигательной установки, что корабль подвержен сильнейшему поляризационному воздействию.

Корабль-разведчик нес службу впередсмотрящего передовой группы Миграции. Тех, кто управлял им, нельзя было назвать людьми, поскольку они хотя и состояли из материальных частиц, могли быть описаны только понятиями математических уравнений. Они называли себя Мигрантами и искали себе дом.

Они представляли собой безжалостную армию, поскольку все, что попадалось им на пути и что не являлось ими же, они просто уничтожали. И это не являлось каким-то актом гнева или проявлением вражды ко всему инородному — просто таким был их обычай. Все, что они не могли использовать в своих целях, уничтожалось. И так было всегда.

Разведывательному кораблю Мигрантов угрожала опасность, и ему необходимо было срочно совершить посадку.

И стало вдруг в полночь светло, как при закате. Жителей Примилбоса разбудил звук, который они не слышали; казалось, что разрывается само небо с шумом настолько сильным, что он находился за гранью восприятия человеческого уха. Этот звук сопровождался легким свечением неба, которое становилось все ярче и ярче, пока не стало больно на него смотреть. Это было последним, что видели восемь тысяч жителей Примилбоса.

Этот звук был слышен и в Лиффдарге. Он напоминал треск ударившей поблизости молнии, только длился невообразимо долго. Но вместо разрастающейся в небе зари, как в Примилбосе, лиффдаржане видели четкий и ясно очерченный границами свет, напоминающий блуждающее солнце, движущееся по небу по направлению к дальнему берегу моря.

— Да, ну и метеорчик, — заметил Ансгар Соренштайн.

— Хотелось бы надеяться, что это именно так, — мрачно ответил Джон.

Внезапно все небо, вспыхнув веером от горизонта до горизонта, осветилось ослепительно ярким светом.

Джон стал тихо считать, как он делал это во время партизанских набегов. Когда ударная волна и звук, потрепав лиффдаржан как носовой платок, наконец утихли, Джон сделал в уме подсчеты и объявил результаты своих вычислений:

— Девятьсот стербов. Где-то в районе Примилбоса. Попробуй вызвать Примилбос по радио.

Но единственное, что они услышали, был шипящий звук атмосферных разрядов, напоминающий прибой после шторма.

* * *

Командование новой Королевской Армии Лиффа, сформированной из Народной Армии и прежней Армии Короля, за три часа до наступления сумерек направило из Лиффдарга в Примилбос большой воинский контингент. Вместо обычного пешего марша Армия на этот раз продвигалась в автомашинах и танках с паровыми двигателями, что давало ей возможность достичь городка у берега моря уже на следующий день после обеда.

Только от Примилбоса не осталось ровным счетом ничего. На том месте, где он раньше находился, зиял огромный, дышащий горячим паром кратер.

— Да, это ставит крест на метеоритной гипотезе, — сказал Джон. — Посмотри вон туда.

За кратером, почти скрытый от глаза дымом и паром, сияющей башней стоял на хвосте длинный и тонкий космический корабль.

— Если только не произошло ничего необычного после нашего отлета с Терры, — отметил Ансгар, — то это вообще не наш корабль.

Послышался резкий, как удар хлыста звук, и голова колонны испарилась. Другая ее часть, оставшаяся невредимой, прекратила движение и рассредоточилась по кустам. Техники с молниеносной быстротой убрали свои тяжелые орудия с дороги. Удар хлыста повторился снова; на этот раз исчезла дюжина грузовиков, которые, правда, к этому времени были уже без личного состава.

После этого наступила мертвая тишина. Молниеносные техники работали спокойно, не тратя времени даже на то, чтобы вытереть пот со лба. С исключительной тщательностью они установили свои гигантские лазеры, двигались не торопясь и старались делать каждый свой шаг без ошибок. Все их действия были настолько осторожными, что со стороны выглядели не как маневры в реальной боевой обстановке, а как проведение научного эксперимента где-нибудь в лаборатории.

Наконец, один из лазерных излучателей был готов. Техники, все так же двигаясь с поразительной четкостью, тщательно прицелили его на приземлившийся корабль и произвели длительный импульс облучения.

Нос разведывательного корабля Мигрантов стал красным, потом побелел, а затем и вовсе испарился.

Ядовитый воздух Лиффа ворвался внутрь корабля как ураган смерти. Все, чего касался ядовитый кислород, мгновенно окислялось или, если было живым, гибло. Сами Мигранты в такой агрессивной атмосфере превратились в яркое желтое пламя; выживших не осталось.

Когда лиффане подошли к кораблю, большинство из самых активных химических реакций уже прекратились. Джон измерил уровень радиоактивности на подступах к вражескому кораблю и, не обнаружив ничего угрожающего, повел отряд воинов внутрь.

Никаких признаков Мигрантов обнаружить не удалось. Они были полностью охвачены пламенем. Почти все оборудование корабля сгорело в результате контакта с атмосферой, но лиффанские технологи не сомневались, что им удастся восстановить почти все окислившееся и сгоревшее оборудование и оружие.

Джон тоже не сомневался в этом. И первое, что он совершил, возвратившись в Лиффдарг, — нарушил заповедь, которой с религиозным рвением придерживался на протяжении вот уже семи лет. Он направил на Терру срочную докладную следующего содержания:

НА ЛИФФЕ ЗАХВАЧЕН ВРАЖЕСКИЙ КОРАБЛЬ.

* * *

Адмирал Беллман был чрезвычайно встревожен. Содержание сообщения не оставляло ни малейших сомнений в том, что он должен делать; проблемой являлось — как это сделать. Он не мог послать на Лифф даже один корабль, не говоря уже о вооруженной армаде с учеными на борту, как этого требовали обстоятельства, не раскрыв перед консерваторами секрет операции “Л-2”. Это означало бы для него немедленное привлечение к суду военного трибунала.

Как раз в то самое время, когда он уже практически принял решение пойти на эту жертву ради выполнения своего долга офицера, его вдруг осенило. Он пододвинул поближе визифон и набрал номер. Когда экран засветился, он сказал:

— Доброе утро, сенатор Вэлш. Помнится, вы как-то говорили мне о ваших приятелях, попавших в беду на Ляф-фе. Пожалуй, я нашел способ помочь вам спасти этих бедняг.

Глава XX

Корабль Мигрантов явился последним маленьким толчком, который был необходим ученым Лиффа. Огромная ценность новых идей, которые предоставил корабль, плюс тот факт, что он бесцельно уничтожил лиффанский город, материализовались вместе и в месячный срок возникла целая космическая флотилия.

Терране даже не подозревали, насколько продвинулись лиффане в этом направлении, пока Гильдия Гильдий не пригласила их на натурные испытания кораблей в космическом полете. И тогда они осознали, как далеко шагнула вперед технология на планете. Это испытание заполнило бреши в их осведомленности.

— Наша главная проблема заключается прежде всего в необходимости сделать выбор, — разъяснял им перед началом испытаний ответственный секретарь Гильдии Физиков Гелф Гар-Пандиен Тилтл. — В нашем распоряжении имеется несколько типов двигателей для космических кораблей, действующих на различных принципах, но до сегодняшнего вечера, пока не поступят результаты испытаний, мы все еще не уверены, какому из них отдать предпочтение.

Для терран это явилось совершенно неожиданным сюрпризом. Они полагали, что максимум, на что могут рассчитывать лиффане в данный момент, это многоступенчатая ракета по типу той, которая когда-то вывела первого человека в космос. И вот теперь перед ними вдруг встала проблема выбора.

Когда терране прибыли на испытательный полигон, то были удивлены еще больше. Они ожидали увидеть стационарную наземную испытательную установку для прокатки двигателей, но их взору предстал целый флот, насчитывающий двадцать пять готовых к запуску кораблей, по размеру даже больших, чем легкий крейсер Федерации. Испытательный полигон выглядел как ферма, на которой вместо кукурузы растут космические корабли.

— На каждом корабле используется своя, отличная от других двигательная установка, — объяснил Тилтл. — Некоторые из них являются, по сути, ракетами, но мы больше склонны к использованию двигателей, действующих на принципах привлечения и отталкивания. Ага, испытание первого уже начато.

Один из кораблей медленно шел вверх, опираясь на столб голубого пламени.

— Собственно говоря, — продолжал Тилтл, — идея многоступенчатой ракеты привлекает нас меньше всего. Слишком неэффективна, слишком громоздка и слишком ограничены возможности. Нет никакого смысла тратить энергию, чтобы поднимать топливо, которое осталось. Но все же мы хотим испытать систему. Возможно, она обладает какими-то преимуществами, о которых мы пока не знаем. Ага, вон пошел другой.

Второй корабль, уже с выхлопным пламенем красного цвета, устремился вслед за первым.

— Разумеется, мы проводим эксперименты с разными типами горючего, — вежливо информировал терран Тилтл.

Те были просто ошарашены.

— Как давно вы работаете над космическими двигателями? — спросил Пиндар Смит.

— Вот уже четыре года, — ответил физик. — Эта идея пришла нам в голову, когда Народная Армия начала использовать боевые ракеты. До этого, правда, мы проводили эксперименты с динамитом, но они закончились абсолютным фиаско.

Еще три ракеты устремились вверх; каждая испускала шлейф другого цвета. Затем, когда было объявлено, что все пять ракет выведены на расчетные орбиты, подали обед.

Терране ели в полном молчании. Джон Харлен был удручен как никто другой. Того, что он увидел, было вполне достаточно для вступления Лиффа в Федерацию; но он понимал, что все это — только цветочки, а ягодки еще впереди.

Он чувствовал себя подавленным. Работа завершилась на три года раньше срока, что, конечно же, пойдет ему в зачет. Но морально он не был готов к ее завершению. У него остались нереализованные планы еще на целых три года работы; планы, которые, оказывается, так вот вдруг устарели. Он ощутил внутреннюю опустошенность.

В глубине души шевелилось не дававшее ему покоя ощущение, что по его собственной вине произошел какой-то обман. Лиффане за каких-нибудь семь лет добились большего успеха, чем он планировал им за десять, и все это, вообще говоря, было их собственным достижением. Он фактически сыграл совсем незначительную роль в развитии планеты Лифф, хотя, с другой стороны, ему и остальным членам Подразделения Особых Операций следовало отдать должное. Словом, Джон Харлен отнюдь не ощущал радости от достигнутого лиффанами успеха, и ему было стыдно оттого, что он не радуется.

Демонстрация после обеда была еще более впечатляющей.

— Передний корабль на краю справа будет испытан первым, — объявил Гелф Гар-Пандиен Тилтл. — Наблюдайте за ним повнимательнее.

Терране наблюдали. Если бы корабль мог двигаться в зависимости от интенсивности их взглядов, они наверняка привели бы его в движение. Внезапно он исчез, и воздух, раздирая барабанные перепонки, устремился туда, где он только что стоял.

— Прекрасно, — пробормотал Тилтл.

Еще десять кораблей пропали таким же образом, один за другим; издаваемые при этом звуки напоминали гигантские хлопушки фейерверка.

— Очень интересно, — выдавил из себя Джон, стараясь изо всех сил не выдавать волнение. — Как вы это делаете?

— Довольно просто, — ответил ученый. — Поверите ли, мы использовали идею, родившуюся в Гильдии Металлистов. Сразу же после войны они разработали, Мать их знает как, устройство с использованием лучей на принципе Рессора — Трактора для обработки крупногабаритных металлозаготовок при производстве космических кораблей. Мы до сих пор не уяснили до конца, на каком принципе работает этот луч, но быстро сообразили, для чего именно он может пригодиться нам. Некоторые из тех кораблей, которые только что исчезли, просто замкнули на себя статические лучи Трактора, испускаемые далекими звездами. Некоторые использовали лучи Материнского Глаза. Они фактически не двигались — это Лифф двигался под ними. С другими произошло примерно то же, хотя двигались уже они сами. Поскольку звезды слишком велики, чтобы их могли сдвинуть наши небольшие корабли, эти корабли сами двигаются в направлении звезд. Это действительно очень просто.

— Да, действительно, — пробормотал Ансгар. — С какой скоростью они могут двигаться?

— Теоретический предел скорости составляет примерно сто одиннадцать тысяч семьсот восемьдесят стербов в секунду; это — скорость движения самого луча. Примерно это — скорость света. Однако не исключено, что мы можем умножить эту скорость на саму себя. Пока мы еще не знаем точно, разработки в этом направлении не завершены.

— Что они там делают? — закричал Смит, показывая на испытательную площадку.

Оставшиеся на земле девять кораблей лениво парили на небольшой высоте в воздухе, неторопливо двигаясь над полем. При легких порывах ветра и соприкосновении с неровностями почвы они пританцовывали и подпрыгивали, как мыльные пузыри. В свободном парении они поднимались все выше и выше и пропадали из поля зрения.

— Лучи Прессора, — гордо сообщил Тилтл. — Это — исключительно для межпланетных полетов. Корабли набирают безопасную высоту, затем захватывают луч Трактора на той планете, где это удобней сделать. Они — о, смотрите, вон возвращается первая ракета. Не правда ли, великолепное зрелище? Эти ракеты пока мало пригодны для путешествий, но на них все же приятно посмотреть.

Корабль плавно опустился. Джон отметил, что он приземлился точно на то самое место, с которого стартовал. За ним в снопе света, достаточно заметном среди бела дня, последовали четыре остальные ракеты. Звук от их посадки напоминал физическое издевательство над барабанными перепонками наблюдателей, но сама посадка была совершена с поразительной элегантностью.

Вся программа испытаний была рассчитана на пять дней, которых вполне хватило бы на завершение дальних полетов кораблей, действующих на принципе Рессора — Трактора, но Джон не мог позволить себе оставаться дольше. Он должен был немедленно направить еще одно экстренное сообщение на Терру.

Глава XXI

Меньше всего Джону хотелось в этот вечер присутствовать на совместном заседании обеих палат Парламента в Храме. Но он был не просто приглашен, ему приказал присутствовать сам Король.

— Глупая потеря времени, — бормотал он себе под нос, облачаясь в свое лучшее одеяние.

Ансгар Соренштайн и Пиндар Смит, которым тоже приказали присутствовать, согласились с ним.

— Похоже, это будет какое-то религиозное празднество, — раздраженно прокомментировал предстоящее событие Смит. — Я не понимаю, почему мы вообще должны там присутствовать.

— Мы должны, потому что Его Величеству Королю Осгарду было угодно приказать нам это, — так же раздраженно объяснил ему Соренштайн.

— Ладно, — размышлял Джон. — Почему он приказал нам? И почему вообще он отдает нам приказы? Король никогда раньше не делал этого.

— Мать его знает, — ответил Ансгар. — Думаю, мы узнаем это, когда попадем туда.

Совместное заседание палат проходило в главном корпусе Храма — длинном, высоком здании, своими устремленными ввысь линиями напоминавшем готический собор. Терране прибыли за несколько минут до открытия заседания, но Гвардейцы Матери не впустили их внутрь.

— Что за чертовщина? — возмущенно воскликнул Смит. — Нам было приказано прибыть сюда в это время. Почему вы нас не пускаете?

— Уверяю вас, сэр, что ничего не знаю. Когда Его Святейшество Патриарх отдает нам приказания, он обычно не объясняет нам, почему их отдает.

— Прекрасно, — возмутился Джон. — Что касается меня, то я возвращаюсь домой.

— Сожалею, сэр, — обратился к нему старший гвардеец, — но я получил приказ задержать вас здесь.

Задыхаясь от возмущения, в полной тишине терране прождали у входа целых десять минут. Наконец к ним подошел запыхавшийся генерал Гарт.

— Извините, господа. Задержался. Все эти испытания, понимаете ли. Просто не мог вырваться раньше.

— Не стоит извиняться, — ответил Джон. — Ведь мы даже не знали, что вы должны быть здесь. Можете ли вы объяснить, что все это значит?

— Нет, не могу. Знаю только, что Король Осгард приказал мне быть здесь сегодня вечером.

— Похоже, что сейчас стали практиковать отдавать приказы часто, чего не было раньше, — едко отметил Ансгар.

— Это — один из недостатков конституционной монархии, — стараясь не выдавать своего раздражения, разъяснил Джон. — Выборная власть относится к исполнению своих полномочий более серьезно, чем наследственная.

Появился одетый в парадный мундир прислужник. Он подал сигнал гвардейцам.

— Прошу вас, господа, проходите сюда, — обратился к ожидавшим один из гвардейцев. Три терранина и лиффанский генерал проследовали за гвардейцем в Храм.

Как только они вошли, хор из трехсот глоток заорал во весь голос лиффанский национальный гимн:

Храм представлял собой безудержную цветовую фантазию. Знамена из тончайшего газа, выдержанные в цветах Матери — шафрановом и пурпурном, длиной почти пятьдесят футов, ниспадали от самых верхних балок до середины зала, нежно раскачиваясь из стороны в сторону при малейшем движении воздуха. Вдоль устланного коврами прохода, по которому терране и генерал шли к тому месту, откуда исходила какая-то неземная музыка, шеренгами по стойке “смирно” стояли одетые в золотое с зеленым прислужники, а за их спинами члены обеих палат в полном составе аплодировали вошедшим в неподдельном экстазе.

А в дальнем конце придела, перед спускающимися с потолка до самого пола гобеленами, отливающими серебром на черном фоне, на простых деревянных стульях сидели два человека — Патриарх, облаченный в сияющее одеяние шафранового цвета, и Король Осгард в такой же божественно великолепной одежде. Когда Джон, Ансгар, Пиндар и генерал Гарт подошли к ним, Король и Патриарх встали.

Патриарх простер руки в знак благословения, и пение резко оборвалось.

— “М” — в честь мужчин, которых Она создала, — пропел он ритуальные слова.

— “А” — в честь ангелов, через которых Она управляет нами, — подхватил хор.

Такой своеобразный перепев длился, пока все буквы слова “Мать” не были ритуально обозначены символами Ее благодеяний; затем наступила тишина.

Облаченный в серое с пурпурным, вперед выступил Хард, который громко произнес нараспев:

— Во имя Сокровенного Имени Матери, сейчас я буду говорить!

— Во имя Сокровенного Имени Матери говори, сын мой, и да источат твои уста Ее волю! — ответил ему Патриарх так же нараспев.

— Властью, ниспосланной мне Матерью через народ и Короля, представляю четырех кандидатов к посвящению в рыцари Ордена Немеркнущей Благодарности Матери.

Этим словам Харда ответил хор, распевая специально подготовленный к такому торжественному случаю гимн, в котором воспевались все доблестные подвиги Подразделения Особых Операций “Л-2”, Терранская Федерация и поражение Комитета по борьбе с заговором. Когда гимн закончился, Король и Патриарх, о чем-то посовещавшись между собой, пропели в унисон:

— Пусть кандидаты выйдут вперед!

Церемония посвящения была длительной и сложной. Патриарх пропел множество молитв, хор распевал гимны. Наконец, Король и Патриарх украсили каждого посвящаемого знаком Ордена, исполненным в виде большой золотой медали, подвешенной на ленте шафранового цвета с пурпуром. Хор пропел торжественный гимн, и все вышли из зала.

— Поздравляю! — воскликнул Хард, как только тер-ране оказались за пределами Храма.

— Спасибо, — ответил Джон. — Но что это за церемония? И что означает эта медаль?

— Знак Ордена Немеркнущей Благодарности Матери? Ну, знаешь, Джон, ты меня удивляешь. Ведь это — высшая награда, когда-либо учрежденная на Лиффе. Вы теперь стали национальными героями и канонизированными святыми. Ваши дни рождения будут на Лиффе национальными праздниками. Так что поздравляю.

— Да уж, спасибо.

Что-то беспокоило Джона, но он не мог понять, что именно.

* * *

— Тебе известны результаты испытаний? — спросил кто-то Патриарха.

— Да, — ответил тот. — Их доложили мне перед началом церемонии.

— Ну и как?

— Все расчеты полностью подтвердились.

— Это значит, что мы можем двигаться дальше?

— Думаю, да.

— Гммм. И тебе действительно все это нравится?

— Конечно. А почему должно быть иначе?

— Я имею в виду, не приходила ли тебе в голову мысль, что все это может оказаться неправедным делом, а? У тебя что, вообще не возникало хоть каких-то сомнений на этот счет?

— Конечно, нет. Я абсолютно уверен, что мы поступаем правильно. Извините меня за цитирование Писания, но там есть такое место: “И посмотрела Мать на своих чад, и сказала: “Хочу, чтобы кто-нибудь сделал этих несмышленышей послушными”. Надеюсь, вы не собираетесь ставить под сомнение смысл сказанного Гартом Гар-Муйеном Гартом?

— Нет, это было бы глупо. Ну да ладно. Когда мы начинаем?

— Нам лучше подождать, пока не будет решена проблема с пришельцами. Не хотелось бы, чтобы они появились в самый разгар всего этого и помешали нам завершить задуманное.

Глава XXII

— Вот уже целую неделю я хожу в национальных героях и официальных святых, но почему-то до сих пор не чувствую себя хоть чуточку счастливее, — жаловался Джон своему новому помощнику, Тчорнио Гар-Сполниену Хиирлту.

— Этого я не могу понять, — удивился Тчорнио, — ведь весь Лифф гордится вами. В чем же дело?

— Не знаю. Знал бы, наверняка чувствовал бы себя иначе. Возможно, был бы счастлив; возможно — впал бы в гнев, но в любом случае не сидел бы вот так, пытаясь понять, в чем дело.

— Возможно, вы не до конца осознали, что означает Орден Немеркнущей Благодарности Матери.

— Скорее всего, и в этом тоже кроется причина. Временами я вообще сомневаюсь, что хоть что-то понимаю. Лифф такая непредсказуемая планета!

— Этот Орден означает, что вы — один из избранников Матери. Для вас уже забронировано место Там, Где Находится Успокоение Матери. Это то, за что любой лиффанин с готовностью отдаст свою жизнь. Вы и еще девять или десять награжденных Немеркнущей Благодарностью Матери представляете все, что составляет смысл нашей религии. Матери с пеленок учат своих детей подражать вам. Священники служат службы в вашу честь. Эта мастерская станет национальной святыней, местом паломничества. Так что у вас есть все основания быть счастливым.

— Как я могу быть одним из избранных Матерью, если я даже не верю в… Ох!

— В чем дело?

— Дело в том, что я только что осознал, почему не чувствую себя счастливым. Потому что не я избрал Мать, а она — меня.

— Все правильно, так и должно быть.

— Великолепно. Это означает, что независимо от моего желания, я являюсь субъектом Материнского Права.

— Но вы и так всегда им были.

— Но не в такой форме. Не так, как сейчас. Что беспокоит меня больше всего, так это то, что я до сих пор не знаю, что такое Материнское Право. Минуточку… минуточку… Куда это я задевал “Книгу Гарта Гар-Муйена Гарта”?

— Вон она лежит на вашем рабочем столе. Прошу…

Целых двенадцать часов, последовавших за этим, Джон не отрываясь читал “Книгу Гарта”. Архаический лиффанский язык, на котором она была написана, наполовину снизил обычную для Джона скорость чтения.

Читая, он подчеркивал некоторые места. Кое-что ему понравилось. Как, например, вот это: “Возможно все. Рано или поздно свершится все. Не просто произойдет, а должно произойти. Поэтому наш долг по отношению ко всем живущим состоит в том, чтобы сделать как можно больше из того, что возможно; а возможно все”.

В другом подчеркнутом Джоном абзаце говорилось: “Любое свершение является либо созидательным, либо разрушительным. Между ними не существует ничего другого”.

Выделил он и другие места, как например: “Каждый созидательный акт есть акт любви. Разрушительный акт равносилен страху”; “Для созидания постоянно требуется жертвовать чем-то своим, поэтому вы постоянно будете жертвовать собой. Это и есть то, что называется Любовь”; “Разрушение — банкротство, оно происходит тогда, когда тебе нечем пожертвовать своим собственным, и это называется боязнью”; “Все, что не любовь, — страх”.

Однако в большинстве своем подчеркнутые Джоном места вызывали беспокойство и даже в определенной степени пугали его. Они свидетельствовали о том, что, прожив на Лиффе вот уже семь лет, он так и не научился понимать эту планету и ее народ.

Например, его недоумение вызвало такое место: “В самой натуре любви заключена экспансия, стремление объять как можно большее, захватить и прижать к любящей груди как можно больше. Любовь Матери, являясь совершенством, всегда стремится объять все сущее, даже то, что отрицает Ее любовь”. Смысл этих двух предложений был кошмарен.

— Мне нужно переговорить с Патриархом, — такой вывод сделал Джон после прочтения “Книги”. С этим он и вышел, взяв с собой “Книгу Гарта Гар-Муйена Гарта” с подчеркнутыми местами.

* * *

— Разумеется, сын мой, — приветливо ответил ему Патриарх. — Мне всегда доставляет удовольствие разъяснять трудные места в Писании. И мне особенно приятно дать такие разъяснения кавалеру Ордена Немеркнущей Благодарности Матери.

— Спасибо, владыко. — Джон раскрыл “Книгу Гарта”. — Я пометил места, толкование которых вызвало затруднения. Вот, например, одно из них.

— Ах, да! — Воскликнул Патриарх, бросив беглый взгляд на раскрытую книгу. — Экспансия совершенной любви. Но почему вас беспокоит это место? Его значение вполне понятно.

— Значение-то вполне понятно, отче. Что меня беспокоит, так это его смысл.

— Неужели?

— Да. Смысл Любви Матери заключается в том, что Мать любит насильно даже тех, кто не любит Ее по своему выбору.

— Именно так.

— А теперь вот это место: “И посмотрела Мать на своих чад, и сказала: “Хочу, чтобы кто-нибудь сделал этих несмышленышей послушными”, смысл которого является настолько сильным, что идеологически оправдывает крестовые походы, инквизицию; по сути, это — идеология религиозного империализма.

— Сын мой, вам никогда не хотелось стать профессиональным теологом?

— Нет, отче, никогда.

— Жаль. Похоже, Мать наделила вас огромным талантом к теологическим изысканиям. Было бы просто стыдно пренебрегать таким даром.

После нескольких часов беседы с Патриархом Джон возвращался домой еще более обеспокоенный. Все его самые мрачные предчувствия полностью подтвердились.

* * *

— Материнский волос! — удивленно воскликнул кто-то, когда Патриарх вошел в комнату. — Что ты делаешь здесь в такое время?

— Я только что разговаривал с этим Джоном Гар-Террэном Харленом.

— Ах да, с Джоном. Умен, не правда ли?

— Даже чересчур. Несколько недель назад я дал ему “Книгу Гарта Гар-Муйена Гарта”, и теперь, прочитав ее, он вычислил весь наш план.

— Он что, знает, что мы собираемся сделать?

— Да, но он не осознает этого. Он обеспокоен толкованием некоторых мест в “Книге”, но этого вполне достаточно.

— Тогда он все-таки не знает, что именно мы собираемся предпринять?

— Нет, не знает. Но он знает, зачем мы собираемся сделать это. Нам придется повнимательнее присмотреть за этими Гар-Террэнами. Они могут стать опасными.

* * *

— Ходы коня составляют прямой угол: две клетки в одном направлении, одна — под прямым углом к первому. Понял? — Ансгар Соренштайн пытался обучить Тчорнио игре в шахматы.

— Но почему он так странно ходит? — Тчорнио оказался не самым понятливым учеником.

— Материнский нос! Как я могу знать, почему именно?! Он так ходит, и все тут!

— Как учитель, — вмешался Джон, — брат Ансгар представляет собой великолепную картину нетерпеливого далбера.

— Нет-нет, — возразил Тчорнио. — Это я такой непонятливый ученик.

Эта перепалка могла продолжаться еще много часов, но в комнату вбежал запыхавшийся Пиндар Смит, который принес известия, сразу же положившие конец шахматным изыскам.

— Я прямо от генерала Гарта, — сообщил он возбужденно.

— Ура генералу Гарту! — вскочил Ансгар. — Что он хочет сообщить нам на этот раз?

— В его донесении говорится, что радары обнаружили космический флот, идущий по направлению к Лиффу.

— Боже мой! — воскликнул Джон. — Они уже здесь — на целых три года раньше, чем мы их ожидали!

Они сели в машины и на полной скорости помчались на испытательную площадку.

Глава XXIII

Адмирал Беллман с удовольствием потягивал чай, пребывая в необычно хорошем расположении духа, как вдруг зашел адъютант и доложил:

— Сообщение с Лиффа, сэр!

— О боже! И почему всегда бывает так, что о каждом кризисе на этой проклятой планете мне докладывают именно в то время, когда у меня чай, а, Гарри? Можно подумать, что кто-то делает так специально.

— Так точно, сэр! — щелкнув каблуками, подтвердил адъютант. Оставив пакет на столе адмирала, он возвратился в приемную.

Адмирал не прикоснулся к шифровке до тех пор, пока не закончил чаевничать.

— Доклад находился в пути целых двадцать пять дней, — успокаивал он себя. — О чем бы там ни шла речь, он может подождать.

Прочитав доклад, он воскликнул:

— Боже мой, слишком поздно! Они вылетели неделю назад.

Он долго сидел в задумчивом молчании.

В докладе говорилось:

“Заново пересмотрите все оценки времени, которое требуется для реализации лиффанского проекта. У них уже есть флот в количестве по крайней мере в двадцать пять кораблей. Предупредите всех, кого это касается, чтобы приближались к Лиффу с максимальной осторожностью. Направьте дипломатов, чтобы оговорить условия приема в Федерацию. Харлен”.

Глава XXIV

— Мы входим в систему Лиффа, сэр, — доложил навигатор голосом, который интерком лишил каких-либо интонаций и эмоций.

— Спасибо, — ответил капитан Бэйли. Он щелкнул тумблером, и шум интеркома прекратился.

Хотя внешне это ничем и не проявлялось, капитан Бэйли был весьма озабочен. В глубине души он чувствовал, что должно произойти что-то весьма неприятное. В принципе, задание было простым — провести и обеспечить безопасность выполнения программы судами, до отказа набитыми учеными, но ни один из флотов Федерации такого размера никогда еще не приближался столь близко к территории противника. Сложность ситуации усугублялась еще и тем, что одним из пунктов задания предусматривалось детальное изучение захваченного корабля противника. Капитану Бэйли действительно было о чем тревожиться.

Сигнал интеркома прозвучал как надоедливый овод. Проклятье! И почему это его не оставят в покое? Почему ему не позволяют хоть на минуту предаться в спокойной обстановке невеселым мыслям? Он включил тумблер и прорычал:

— Бэйли, слушаю. Что там у вас еще?

— Капрал Рич Хэли, сэр; пост дальнего обнаружения — Единственное различие между этим металлическим голосом и голосом навигатора заключалось в том, что на этот раз голос, казалось, готов был захлебнуться.

— Слушаю, Хэлн. Что вы хотите? — раздраженно спросил капитан.

— Экран D-1, сэр. Зафиксировано от трехсот до четырехсот кораблей, дистанция максимальная.

Автоматически, не прерывая разговор, Бэйли нажал кнопку с надписью “Все корабли — Главный штаб”. Сквозь шквал звонков включившейся сигнализации он продолжал разговор с капралом:

— Чьи они? Вы опознали их?

— Нет, сэр. Я никогда не видел ничего подобного. — Хэлн был включен в состав экспедиции главным образом потому, что уже имел личный опыт, полученный семь лет назад на борту “Террэн бивера”. Если бы он смог четко опознать приближающийся флот как принадлежащий противнику, то тогда не было бы никаких проблем — только бой, в отношении положительного исхода которого капитан Бэйли не сомневался. Но поскольку принадлежность флота не была определена, то все, что оставалось капитану — это разрешать новые проблемы. Это могли быть корабли противника: то, что их конфигурация незнакома Хэлну, еще ни о чем не говорило, поскольку его опыт ограничивался всего лишь одной встречей с одним кораблем. Но это могли быть корабли и дружественно настроенного флота; кроме этого, они могли принадлежать ранее неизвестной расе. Иными словами, число возможных вариантов было бесконечным.

— Капитан Бэйли! Вы еще на связи?

— Ох, извините, Хэлн. Я думал… Какая у них скорость?

— Ноль, запятая, один три от скорости света, стабильна. Отставить! Вот как раз сейчас, сэр, они начинают разгон.

— Это значит, что они обнаружили нас. Какой у них выхлоп?

— Похоже, что у них нет выхлопа, сэр.

— Не говорите глупости. У них обязательно должен быть выхлоп, раз есть ускорение.

— Так точно, сэр. Но он не фиксируется на экранах, сэр.

— Это что-то новенькое. Гммм… Спасибо, господин Хэлн. Конец связи. — Капитан Бэйли снова выключил тумблер и заторопился на командный мостик.

* * *

Оба флота встретились через час. Корабли Федерации перестроились в боевой порядок; все системы защиты были приведены в полную готовность, все системы нападения полностью заряжены и нацелены в сторону приближающегося флота. Тот, в свою очередь, перестроил свои порядки, для чего требовалось использование весьма сложных математических операций; это привело капитана Бэйли в еще большее уныние.

Было похоже, что ни один из командиров не желал сделать залп первым, хотя защита флота Федерации позволяла нанести противнику сокрушительный удар даже после первого залпа с его стороны. В то же время, неизвестный флот не отвечал ни на один из общепринятых сигналов связи, что было еще одним плохим признаком.

Но и этого мало — неопознанный флот двигался теперь в обратном направлении с той же скоростью, с какой продвигался вперед флот Федерации. Это было плохим признаком хотя бы уже потому, что являлось невозможным даже теоретически, а все невозможное всегда выглядит зловеще.

— Сэр, не угодно ли взглянуть на экран этого локатора? — Молодой оператор выглядел встревоженным.

Бэйли подошел к шару экрана. То, что он там увидел, заставило его ущипнуть себя и чертыхнуться:

— Будь я трижды проклят!

Корабли противника выстроились в порядок, изображавший на фоне бескрайней Вселенной слова на языке Терры: “Добро пожаловать на Лифф!”

Глава XXV

— Конечно, как только мы увидели вас на экранах радаров, то сразу поняли, что это — флот Федерации, и решили преподнести вам маленький сюрприз.

Так Джон Харлен объяснял случившееся капитану Бэйли двенадцать часов спустя.

— Еще парочка подобных сюрпризов, и я кончусь. Такие шуточки, когда с каждой стороны вовлечена не одна сотня боевых кораблей, это для меня уж слишком. Да, кстати, откуда вообще взялись эти корабли? Мне представлялось, что на этой чертовой планете цивилизация вообще находится в зачаточном состоянии.

— Да, именно так и было в действительности, но лиффане очень быстро все познают. Они построили этот флот буквально из ничего всего за три года.

— Нет, это просто какая-то фантастика!

— Э-э, да вы не знаете еще и половины всего. До самого сегодняшнего утра мы даже не подозревали, что у них есть такой флот — как по количеству кораблей, так и по их вооруженности. Им удалось создать все это, даже не ставя нас в известность.

— А почему такая секретность?

— Собственно, никакой секретности я в этом не вижу. Просто мы не сомневались, что они обязательнодолжны повторить весь пройденный человечеством многоступенчатый процесс от примитивных ракет к более сложным образцам, а уже потом к космическим кораблям как таковым. И именно такой путь старались им навязать. И у нас даже в мыслях не было, что они обойдут стороной весь привычный для Федерации процесс развития. Неудивительно поэтому, что мы не заметили никаких признаков создания таких сложных систем, с использованием, кстати сказать, неоткрытых пока в пределах Федерации законов.

— Да, все это выглядит весьма странно.

— Но как бы там ни было, это справедливо. И я очень доволен, что лиффане наши союзники.

* * *

Хард Гар-Олнин Саарлип страдал из-за противоречий между двумя принципами лояльности. Он знал, что вскоре Лиффу будет сделано официальное приглашение вступить в Терранскую Федерацию. Как премьер-министру, ему, вне всякого сомнения, предстоит возглавить делегацию Лиффа на переговорах; таким образом, будущее планеты — в его руках. И главная его обязанность — добиться, чтобы достигнутое соглашение не противоречило интересам Лиффа.

С другой стороны, он являлся также и членом Федерации. Хард очень хорошо помнил событие, произошедшее семь лет назад, когда он принял присягу на верность Федерации. И если бы не Федерация, он до сих пор был бы самым заурядным уголовником; возможно, что к данному моменту его бы даже казнили. Таким образом, всем, чем он сейчас обладал, в том числе и нынешним высоким постом, он был обязан Федерации.

И если вдруг в процессе переговоров возникнет вопрос, по которому позиции Федерации и Лиффа не совпадут, то какую сторону он должен принять? И если вдруг ему придется пренебречь интересами одной стороны в пользу другой, то кого ему следует предать в таком случае? Или, возможно, есть какой-то способ обойти конфликт вообще?

Как долго ни думал Хард над этой проблемой, выхода он так и не нашел. Наконец он оставил свои бесплодные раздумья и обратился к Патриарху с вопросом, как ему быть.

Его Преосвященство Патриарх и Отец Отцов четко втолковал ему, как поступать.

Глава XXVI

В течение месяца, пока ученые разбирались с кораблем Мигрантов, флот Федерации находился на земле. Многие офицеры переквалифицировались на это время в преподавателей, обучая лиффа в сложному искусству ведения войн в космосе, а рядовые были предоставлены самим себе и праздно слонялись по Лиффдаргу и близлежащим селам.

Район города с красными фонарями переживал свой самый значительный экономический бум за всю историю планеты, и маленькие сестры настолько разбогатели, что смогли создать свою собственную гильдию — Гильдию Развлечений. Мать Бальния, например, вскоре оказалась самой богатой женщиной Лиффа, что стало поводом для парламентского расследования, которое захлебнулось в потоке гомерического смеха после того, как в своем эксклюзивном интервью самой популярной на Лиффе газете “Кроникл”, Бальния, не упуская ни малейшей пикантной подробности, поделилась с хроникером о том, как подкупала каждого члена комиссии по расследованию ее, Бальнии, деятельности.

Лиффанский Флот был официально аттестован как Королевский Лиффанский Космический Флот — сразу же, как только Король Осгард, генерал Гарт, капитан Бэйли и Джон Харлея засвидетельствовали, что он может самостоятельно вести любые межпланетные войны. Впервые за всю историю Лиффа генерал Гарт стал адмиралом Гартом.

Представителя флота Федерации особенно заинтересовались необычными силовыми установками я системами оружия, которые были разработаны для КЛКФ.

— Во многих отношениях эти парни намного опередили нас. И я нисколько не удивлюсь, если завтра они создадут оригинальный образец сверхсветового двигателя. Собственно, я точно так же не удивлюсь, если вдруг станет известно, что они уже создали ССД и используют его для чего-то другого. Да, нам действительно повезло, что они на нашей стороне.

Это был месяц идиллий, которые изредка прерывались обычными трениями, всегда возникающими там, где появляется много молодых, упакованных баксами парней, слоняющихся без дела в незнакомом городе. Несколько таких праздношатающихся, нахлебавшись несколько выше меры лиффанского вина, шумной гурьбой ввалились в Храм; другие попали в неприятную ситуацию, ошибочно приняв благопристойных женщин за маленьких сестер; иногда случались и драки, но чаще — мелкие стычки. Но в общем лиффане и федералисты не имели особых претензий друг к другу.

К концу месяца прибыл курьер с Терры, который привез все необходимые аккредитационные документы, свидетельствующие, что Джон Харлен назначается Чрезвычайным и Полномочным Послом Федерации на Лиффе.

— Ну как я могу быть послом, доктор? Ведь я ничего не понимаю в дипломатии.

— Не забывайте, Харлен, что вы — национальный герой, — объяснил доктор Джеллфт. — И вам вовсе не нужны какие-то особые познания в области дипломатии. Дипломатия — это всего лишь тормоз, паллиатив, мешающий истинно человеческому взаимному доверию. В сложившейся ситуации направить на Лифф дипломата было бы просто оскорблением для местных властей.

— В вашей аргументации присутствуют значительные изъяны.

— Изъяны бывают всегда и везде. Ну и что из этого? Вы все равно являетесь более подходящим кандидатом на пост посла, чем любой профессионал со значительным дипломатическим стажем. И мне все равно, имеются ли в моих объяснениях изъяны, поскольку сам факт остается фактом, и от этого никуда не уйти.

Первым официальным актом посла Джона Харлена после вручения верительных грамот было приглашение Лиффа вступить в состав Федерации. Король Осгард ответил в нескольких словах что-то о торговых соглашениях, взаимных пактах о ненападении, о культурном обмене и прочих обычных в таких ситуациях вещах. Вторым официальным актом посла Джона Харлена явилось планирование серии саммитов для обсуждения торговых отношений и т. п.

Этот месяц мира был внезапно прерван появлением в поле зрения космической обороны Лиффа Мигрантов.

Глава XXVII

Когда его нащупали радары, флот противника был в трех днях хода от Лиффа.

— В этом флоте, по крайней мере, тысяча кораблей, — встревоженно сказал адмирал Гарт. — Они выглядят на экране как мухи, роящиеся вокруг головы далбера.

— Тысяча у них и пятьсот у нас, — спокойно ответил ему капитан Бэйли. — С учетом того, что мы имеем упреждение в три дня, соотношение сил примерно равное.

Флот пришельцев действительно напоминал рой мух у головы далбера. В тот первый день, когда их обнаружили, пришельцы представляли собой практически идеальную цель.

Лиффане нанесли удар первыми. Применив лучи Прессора дальнего действия, они заполнили пространство на пути флота противника минами и термоядерным оружием, которое предоставил флот Федерации. Тысячи лиффан наблюдали в телескопы за развитием этого первого удара, и те выкрики восторга, которые вызывал каждый новый взрыв, были слышны буквально по всей планете. И когда после дюжины таких взрывов, Мигранты изменили порядок строя с тем, чтобы рассредоточиться и занять по возможности больший объем пространства, по планете прокатилась волна возмущения, такая же мощная по силе, как и предыдущие возгласы восторга.

Тем временем, Королевский Лиффанский Космический Флот занял позиции за внешними пределами Лиффанской планетной системы.

— Игра войны заключается в том, — не уставал объяснять Джон Харлен каждому, кто соглашался слушать его, — что сильнейшим ударом является атакующий; но сильнейшей позицией является оборонная. Очень важны внезапность, преимущества собственной территории, атака с нескольких направлений, и в данном случае вся эта троица работает на нас. Что же касается преимуществ на стороне противника, то они ограничиваются лишь превосходством в боевой мощи, и нам потребуется всего несколько внезапных атак, чтобы изменить этот перевес в нашу пользу.

Война — это игра, такая же игра, как и шахматы. Как и в шахматах, на войне игроки имеют свои излюбленные ходы. Самой верной оценкой эффективности первого хода являются контрдействия противника. В данном случае в качестве ответного хода, который предприняли Мигранты, была массированная атака со множеством снарядов в сторону Лиффа.

Лишь немногие из этих снарядов прорвались сквозь внешнее кольцо обороны лиффан. Большинство удалось вывести из строя еще на подходе к кольцу, причем совершенно без красочных взрывов и тому подобных вещей, а самыми простыми камнями, палками, обрубками металла и прочим мусором; весь этот мусор был выведен на пути подхода снарядов противника лучами Прессора. Некоторые снаряды лучи Прессора отклонили от маршрута и возвратили на корабли, из которых они были запущены. Что же касается тех снарядов, которым удалось прорваться сквозь оборону, ощутимый ущерб они нанесли только в одном или двух случаях. Плотность населения на Лиффе очень низка, и даже если бы все снаряды попали на его поверхность, последствия не были бы катастрофическими. Единственное прямое попадание пришлось на Сполниендарг — небольшое сельскохозяйственное поселение у подножья Северных гор. Конечно, город был разрушен до основания, и все его полторы тысячи жителей погибли, но потери со стороны противника были куда более значительными; к тому же, он располагал гораздо меньшими ресурсами.

Хотя постоянные бомбардировки планеты продолжались и на следующий день, общее состояние духа лиффан было вполне оптимистичным. В народе стало популярным выражение “Мы выбьем этих проклятых Матерью отродий далберов из обетованного Матерью неба”.

Но настроение тех, кто непосредственно защищал планету, заметно ухудшилось на следующий день. Дело в том, что очень скоро стало очевидным, что предварительные оценки огневой мощи противника весьма расходились с реальностью. Оказалось, что у Мигрантов насчитывалось не тысяча кораблей, а около двух тысяч. При приближении в полдень флота к Лиффу угроза стала настолько осязаемой, что Джон Харлен перешел к выразительным, хотя и бесполезным лозунгам. Тот факт, что несмотря ни на мины лиффан, ни на их собственные развернутые на сто восемьдесят градусов ракеты противник и не подумал изменить курс в сторону Лиффа, единодушно расценивался как зловещий признак.

Передовой отряд кораблей противника достиг пределов планетной системы наутро третьего дня. Он состоял из трехсот разведывательных кораблей.

Разведчики беспрепятственно пересекли орбиту Большой Сестры, самой дальней планеты, не обратив внимания на то, что за Большой Сестрой прячется сотня легких крейсеров.

Следующая планета по направлению к Материнскому Глазу была Малая Сестра — беспорядочное нагромождение скал, за которыми прятались пятьдесят кораблей-охотников. Малая Сестра находилась прямо по курсу кораблей-разведчиков, но вместо того, чтобы изменить курс, разведчики уничтожили планету, забрасывая ее бомбами до тех пор, пока от Малой Сестры не осталось ничего, кроме облака не связанных между собой ионов, через которое корабли прошли без задержки.

Адмирал Гарт пребывал в задумчивости.

— Почему они уничтожили Малую Сестру? — спрашивал он. — Почему они не обогнули ее? Что они за люди?

Разведчики двигались дальше, пройдя орбиты еще четырех планет, уничтожая все, что попадалось на их пути, но не обращая никакого внимания на то, что находилось в стороне от маршрута; они шли, не снижая скорости. А вслед за ними шел основной флот противника.

И вот наконец, когда основной флот вошел в систему, а разведчики пересекли орбиту Бедной Сестры, все вокруг разразилось кромешным адом. Расположенные на Бедной Сестре установки Прессора-Трактора посеяли хаос среди разведчиков, разрушив их боевые порядки вплоть до прямых столкновений между ними.

Сорок лиффанских кораблей с энтропийными установками на борту атаковали разведчиков с тыла, превращая энергию их двигателей в инертное олово и обрекая весь отряд на неподвижность и беспомощность. Ракеты, пущенные с кораблей Федерации, довершили разгром, и последующие три часа планета Лифф освещалась двумя солнцами — Материнским Глазом и догорающими кораблями-разведчиками.

Тем не менее, главные силы флота Мигрантов прошли мимо Большой Сестры, не снижая скорости.

Когда размер не только самого флота Мигрантов, но и тактико-технические данные входящих в него кораблей стали очевидны, тревога защитников перешла в откровенное отчаяние.

— Боже мой, вы только посмотрите на эти чудовища, — не переставал сокрушался капитан Бэйли. — И их почти две тысячи.

Типовой корабль Мигрантов — корабли-разведчики не были типовыми — был в длину приблизительно полторы мили, остальные его размеры соответствовали длине. У каждого корабля имелись угловатые выступы, которые явно являлись укрытием для орудий. Во всем флоте, не считая кораблей-разведчиков и вспомогательных судов, не было ни одной прямой линии.

— Одно совершенно ясно, — резюмировал Джон Харлен. — Эти корабли созданы не для того, чтобы где-то приземляться. Любая разновидность атмосферы разорвет их на части, и по всему видно, что они просто не выдержат гравитации. Интересно… — озаренный внезапной догадкой, Джон помчался в центр гражданской обороны Лиффа.

— Конечно, это возможно, — ответил ему командующий центром. — Но какова ваша цель?

— Это не может нанести вреда, не так ли?

— Нет, я не думаю, чтобы это могло нанести какой-то вред. Совместным планом флота Федерации и Королевского Лиффанского Космического Флота предусматривалось нанести удар по флоту пришельцев с тыла после пересечения им орбиты Большой Сестры, однако от этого плана пришлось отказаться, поскольку стало ясно, что к тому времени, когда последний корабль противника пересечет орбиту Большой Сестры, передовые корабли уже приступят к атаке Лиффа.

— У нас нет шансов на победу, — капитан Бэйли был уже на грани истерики. — Их слишком много. Они слишком велики. Они… А, что толку говорить. Мы просто не в состоянии осилить их.

— Возможно, вы правы, — согласился с ним адмирал Гарт. — Но даже если мы не сможем одолеть их, у нас есть шанс геройски погибнуть. Сейчас я отдаю приказ об атаке, и к Матери весь намеченный план.

Флот защитников вышел из укрытий, в которых прятался. Его орудия сияли, как только что родившиеся звезды. Противник, все еще не принявший никаких мер к изменению курса или к снижению скорости, ответил на это таким обстрелом, что, казалось, само небо превратилось в смерть и разрушение. За десять минут сражения потери с каждой стороны составили, по крайней мере, по сто кораблей.

— При таком темпе они уничтожат нас в ближайшие тридцать минут, — мрачно констатировал Бэйли. — А нам, чтобы их уничтожить, требуется целых три часа. Боже мой, что там происходит на Лиффе?

Лифф в это время претворял в жизнь задумку Джона Харлена. Каждый луч Прессора, который только был на планете, направлял в космос непрерывный поток металлических цилиндров, разрывавшихся задолго до того, как достигал вражеского флота.

— Оборона до последней капли крови, — с гордостью прокомментировал адмирал Гарт. — Лифф либо будет жить, либо умрет сражаясь. — Он высморкался, покраснел, затем продолжил: — Сегодня Мать может гордиться своими сынами. Лиффанский народ всегда будет… Мать! Посмотрите вон туда!

Корабли противника один за другим растворялись в облаках желтого пламени.

— У нас на вооружении нет ничего, что могло бы произвести такой эффект, — возбужденно воскликнул Бэйли.

— У нас тоже, — прокричал Гарт.

Флот противника стремительно рвался вперед. При достижении орбиты Бедной Сестры каждый корабль превращался в пламя. Но все же флот не прекращал своего упорного движения. На протяжении восьми часов, пока защитники стояли и наблюдали, огромные корабли Мигрантов врезались в яркое желтое пламя, из которого ни одному из них не удалось вырваться.

— Это просто какое-то чудо, — прошептал Бэйли.

Адмирал Гарт объяснил все очень просто:

— Желтое — цвет Матери.

Глава XXVIII

— Да, все было действительно очень просто, — объяснил Джон на следующий день. — Как только я понял, что большие корабли не предназначались для входа в атмосферу, то вспомнил, что произошло с кораблем, когда к нему внутрь попала атмосфера. Те цилиндры, которые мы направили навстречу пришельцам, были наполнены не чем иным, как сжатым воздухом, вот и все. Мы привязали к цилиндрам гранаты, и когда они взорвались, из цилиндров вырвался наружу чистейший воздух Лиффа. И когда корабли стали входить в это облако, они просто окислились. Все так просто.

— Да, но у вас не было никакой уверенности, что это сработает, — заметил Бэйли.

— Правильно, но не было и доказательств того, что оно не сработает; и, поскольку мы все равно проигрывали и терять нам было нечего, то имело смысл попробовать.

* * *

— Сейчас? — спросил кто-то Патриарха.

— Почему бы и нет? Сейчас самое время.

— Сразу же после битвы?

— Конечно. Все выглядит так, как будто сама Мать обещает нам успех.

* * *

Празднование победы длилось пять дней и ночей. Были проведены процессии и религиозные церемонии с довольно сложным сценарием, показательные выступления представителей обоих флотов, гала-концерты старинной и современной музыки, не говоря уже о грандиозных по размаху банкетах, во время которых все были пьяны; на улицах продолжались нескончаемые танцы; кругом царили смех и радость.

Самым грандиозным событием празднеств явился банкет в честь флота Федерации, который состоялся вечером пятого дня. Этот банкет, устроенный в амфитеатре Храма, привлек к себе буквально всех, кто только мог на нем присутствовать. Небольшая группка космофлотцев вынуждена была, правда, нести вахту, зато все остальные члены экипажей кораблей Федерации прибыли в громадный амфитеатр.

— Знаешь, что мне все это напоминает? — спросил Пиндар Смит, указывая на танцующих между столами маленьких сестер.

Доктор Джеллфт оторвался от кабионовой ноги, которую с наслаждением обгладывал, и сказал:

— Я еще закушу. Так что все это тебе напоминает?

— Римские оргии, вот что.

— Пожалуй, нет, — вмешался Джон. — Лифф является чересчур пуританским для этого. Посмотри на всех этих священников и их прислужников на балконах. Мать не одобрила бы римские оргии, и поэтому они не допустят ничего подобного.

У одного из столов возникло какое-то замешательство. Слышались грубый мужской голос, девичий крик.

— Вот пожалуйста — кто-то еще считает, что находится на римской оргии, — прокомментировал Ансгар.

— Он слишком пьян, чтобы вообще что-либо считать, — возразил Джон.

— Похоже, он положил глаз на эту танцовщицу, — добавил Смит.

— А вот и священник — тут как тут! — с триумфом в голосе объявил друзьям Джон. — Оргий на Лиффе просто не бывает. Мать их не одобряет.

Банкет грозил затянуться до бесконечности. Одно только угощение длилось больше трех часов — с тостами, речами и выступлениями артистов в перерывах между подачей бесчисленных блюд. А после этого началась самая настоящая попойка с соответствующими речами. Всем желающим была предоставлена возможность выступить с речью, а тех, кто не желал выступать — капитан Бэйли и Джон Харлен, например, — просто вынуждали. Даже пьяный матрос, который до этого приставал к танцовщице, и тот выступил с речью.

Бэйли начал свою речь так:

— Как вы все знаете, этот банкет является одновременно как праздничным, так и прощальным. Завтра после обеда мы возвращаемся на Терру. — (Шум голосов) — Наша миссия завершена и даже более чем завершена. Мы прибыли сюда, чтобы обследовать один корабль противника, а остались, чтобы уничтожить весь флот. А теперь самое время лететь домой.

Последнюю речь произнес премьер-министр Лиффа, Хард Гар-Олнин Саарлип. Это была самая краткая речь за весь вечер:

— Мне хотелось бы привлечь ваше внимание, уважаемые господа, — начал он, — к тому факту, что на балконах сейчас находятся Первый и Второй дивизионы Гвардии Матери, а двери заблокированы Третьим и Четвертым дивизионами. В соответствии с указом Короля Осгарда Гар-Осгардниена Осгарда и во имя Сокровенного Имени Матери я подвергаю вас аресту. С вами будут хорошо обращаться, но любые попытки сопротивления будут безжалостно подавляться.

Сделав такое объявление и избегая встречаться взглядом с Джоном Харленом, Хард покинул амфитеатр.

* * *

У караула, охранявшего в тот вечер корабли флота Федерации, настроение было прескверное. Огни амфитеатра, где происходил банкет, были хорошо видны с загородного холма, на котором размещался флот. К тому же, время от времени, порывы ветра доносили звуки веселья, что было особенно невыносимо.

Один из сержантов чувствовал себя особенно подавленным:

— Как это так, — выражал он свое возмущение вахтенному офицеру, молодому лейтенанту Флота. — Почему они не сменяют нас, ведь мы уже отдежурили свои положенные шесть часов? Пусть бы мои ребята хоть к концу банкета успели.

Лейтенант пожал плечами:

— Давайте смотреть на вещи трезво, сержант. После шести часов зарядки, которая происходит там, — он показал рукой в сторону амфитеатра, — вряд ли найдется хоть один, кто вспомнит о нас.

— Но есть еще и другое, — возразил сержант. — Какого черта мы вообще охраняем эти проклятые корабли, да и от кого?

— Вы неправы, сержант. — Лицо лейтенанта приняло строгое выражение. — Мы охраняем эти корабли на Терре, мы охраняем их даже на Лунной базе, поэтому нет никаких причин, чтобы отказаться от их охраны здесь, на Лиффе.

Их дискуссию, которая могла длиться до бесконечности, прервал внезапный стук в дверь. Когда сержант отворил ее, в караульное помещение игриво впорхнула стайка маленьких сестер.

— Нас направил сюда премьер-министр Хард, — заявила одна из девиц, — позаботиться о том, чтобы вы, мальчики, не скучали здесь в одиночестве, — с чарующей улыбкой закончила фразу другая.

Со стороны можно было заметить, если бы только нашелся кто-то желающий следить за происходящим, — что когда после очередного обхода стартовых позиций ракет караульный заходил для десятиминутного отдыха в караульное помещение, то обратно на пост уже не возвращался. Можно было заметить также, что звуки, доносившиеся из караульного помещения, становились все громче и оживленнее. И в конце концов, на постах вообще не осталось ни одного караульного — все весело проводили время в караулке.

Через десять минут после того, как последний караульный зашел в караульное помещение, послышался еще один стук в дверь. Когда ее отворили, вошел мужчина в форме майора Гвардии Матери.

— Это здание окружено дивизионом Гвардии Матери, — объявил он. — По указу Короля Осгарда Гар-Осгардниена Осгарда и Сокровенным Именем Матери вы арестованы. Ради Матери прошу вас не сопротивляться, мы никому не причиним зла.

* * *

— Это моя ошибка, — продолжал сокрушаться Джон. В амфитеатре было уже темно.

— Да разве ты мог вообще предусмотреть такое? — Ансгар Соренштайн делал все возможнее, чтобы хоть как-то успокоить Джона, но это никак ему не удавалось.

— Да, я чувствовал. Вот это-то и беспокоит меня больше всего. Ведь обо всем этом четко сказано в “Книге Гарта Гар-Муйена Гарта”. Я знал об этом все время, но ничего не сделал, чтобы предотвратить это вероломство.

— Не понимаю, о чем ты говоришь.

— Мать их, вот что я имею в виду. Она хочет собрать вместе всех своих детей. И еще она хочет, чтобы кто-то заставил их хорошо себя вести. Религия Лиффа евангелическая по своей сути, и мы своими руками внесли вклад в первый межзвездный крестовый поход. И я знал об этом все время и не сознавал того, что знаю. Проклятье!

Успокоить Джона Харлена было невозможно.

* * *

Перед стартом Патриарх лично благословил каждое судно, Король Осгард произнес напутственную речь.

— Весь Лифф восхищен вами, — сказал он. — Фактически, весь Лифф завидует вам. Каждый посчитал бы за честь быть вместе с вами и выполнять благородную миссию — распространять Слово Матери среди неохваченных Ее благодатью чад. Но Воля Матери такова, что мы, выполняя свою задачу, должны остаться здесь, в то время как вам предстоит продвигаться в глубь космоса, обращая язычников в истинную веру и оставляя на своем пути Места Успокоения. Вперед же, воины, и помните, что весь Лифф молится за вас.

Затем храмовый хор спел национальный гимн. Последний его куплет был заглушён ураганным шумом двигателей. Корабли стартовали.

— Знаешь ли, — сказал Король Осгард, — мне никогда по-настоящему не верилось, что это когда-либо сбудется.

— С учетом этого вы сработали неплохо, — ответил Патриарх.

— Фактически во всем этом твоя личная заслуга. Я никогда бы не додумался спровоцировать восстание против себя самого. Если бы мне пришлось планировать эту часть операции, я избавился бы от знати, подняв восстание против нее, а не против себя. С такой светлой головой как у тебя, Мать должна быть счастлива.

Патриарх улыбнулся.

Глава XXIX

— Шифровка от Джона Харлена с Лиффа, сэр! — доложил адъютант.

— От Харлена? С Лиффа? Невероятно! Ведь сейчас не время для чая. Все докладные с Лиффа поступают только во время чаепития. Ты уже должен был бы усвоить это.

— Так точно, сэр!

— Я просто шучу, Гарри. День сегодня был долгим и тяжелым. Ах, да, чуть не забыл — эта шифровка. Не стоит беспокоиться, Гарри. Давай ее сюда. Я прочту ее по дороге домой.

Он запихнул шифровку в карман и быстро забыл о ней. И только поздно вечером, собираясь ложиться спать, он вспомнил наконец о ней, вынул из кармана и…

— Что за чертовщина! — выкрикнул он.

В шифровке говорилось буквально следующее: “Ведите себя хорошо, детки. Ваша Мать идет за вами”.

— Что-то случилось, дорогой?

— Нет, ничего. Просто один лейтенант глупо пошутил.

* * *

Когда он проснулся на следующее утро, небо было сплошь черным от кораблей.

Джон Браннер Небесное святилище

JOHN BRUNNER

SANCTUARY IN THE SKY

1960

Глава I

Смахнув одной рукой пылинку со своей безупречной пурпурной униформы, поправив другой рукой фуражку с кантом, Викор быстрым шагом завернул за угол коридора для пассажиров первого класса и едва не сбил с ног Каподистро Ференца.

С опозданием Викор узнал его. Он отступил на шаг назад и скрестил руки на груди, склонив голову в знак почтения. Все существо его кипело от негодования, но именно так должен был вести себя майко в присутствии кэтродина — тем более, что этот кэтродин был офицером и привык к повиновению со стороны подчиненных рас.

— Ха! — воскликнул Ференц и со свистом взмахнул в воздухе тростью, служившей частью его костюма. — Куда это ты идешь, неуклюжий олух?

— Экраны стали фиолетовыми, благородный господин, — сказал Викор. — Я должен сообщить благородным пассажирам, что мы вот-вот прорвемся обратно в нормальное пространство.

— Хм. Ты этого, надо полагать, не ждал, а?

Викор с усилием глотнул и заставил себя держать голову опущенной. Он видел только начищенные до блеска ботинки Ференца, штанины его брюк и кончик трости, которой тот постукивал по ботинку.

— Я глуп, благородный господин, — выдавил из себя Викор. — Но я этого ожидал. Я проработал стюардом на маршруте уже тридцать рейсов.

— В таком случае ты должен был четко изучить свои обязанности и выполнять их не торопясь, а не выскакивать из-за угла.

Ференц поправил трость и прошел мимо Викора к салону внешнего обзора.

Викор поднял голову и посмотрел вслед высокому кэтродину, чьи напомаженные волосы правильными волнами ниспадали из-под фуражки.

Настанет день…

Викор с трудом заставил себя успокоиться и вытер лицо изнанкой длинных, до локтей, белых перчаток. Пожалуй, хорошо, что Ференц не стал его ни о чем расспрашивать. Викор опаздывал почти на три минуты, и ему было бы трудно в случае необходимости объяснить причину опоздания любому кэтродину.

Он расправил плечи, чтобы форменная куртка легла поудобнее и направился вдоль по коридору, обе стороны которого пестрели дверями кают. Каюта номер один была, разумеется, пуста — она принадлежала Ференцу. Викор начал с каюты номер два, располагавшейся по противоположной стороне.

— Это стюард, господин. Экраны стали фиолетовыми. Если вы хотите наблюдать прорыв, вам следует пройти в салон обзора.

Вторую каюту занимал Лигмер, археолог, любящий поспорить молодой человек из Кэтродинского Университета. Кэтродины и их соперники лаги придерживались совершенно отличных друг от друга мнений по поводу Станции, соглашаясь только в одном: кто бы ее ни построил, нынешние владельцы занимают ее не по праву.

Из третьей каюты его поблагодарили неуверенным девичьим голоском. Это была миссис Икида с Лубаррии. Она направлялась на Станцию, чтобы присоединиться к своему мужу. Обычно Викор был подобострастен и подчеркнуто вежлив с лубаррийцами на этом маршруте, особенно в присутствии кэтродинов. Но миссис Икида предоставила ему для этого мало возможностей — большую часть времени она пряталась в своей каюте, а когда появлялась в обеденном салоне, то никогда не поднимала покрасневших, опухших от слез глаз.

Она вышла из каюты, и Викор бросил на нее оценивающий взгляд. Как видно, близость Станции развеяла тучи ее горя. Глаза женщины блестели, походка была грациозной. Вкусы Викора в отношении женщин отличались сильным национализмом, но эта длинноногая блондинка с Лубаррии затронула его чувства.

Он постучал в четвертую каюту, сделав себе мысленный выговор.

Из-за двери, как он и ожидал, донесся резкий и пронзительный звериный вопль, прерванный приказом. Акцент человека, отдавшего приказ, Викор так и не смог распознать. Это был Ланг, успокаивавший маленькую пушистую черную зверюшку, с которой он не расставался ни на миг, приносил ее даже в обеденный салон и кормил из собственной тарелки.

Ланг был главной загадкой этого рейса. Он был слишком приветлив — даже, можно сказать, доступен для общения — для пассажира первого класса, принадлежащего кэтродинам лайнера. Значит, сам он наверняка не был кэтродином. Но он не принадлежал и к пагской стороне Станции; среди них не было никого, кроме самих паг; элчмидов и, разумеется, глейсов. В том направлении в радиусе ста парсеков было только четыре звезды, из которых четвертая была пульсирующей переменной и периодически выжигала свои планеты дотла.

Следовательно, он прибыл откуда-то со стороны кэтродинов. Откуда-то очень издалека, поскольку Викор даже после внимательных и осторожных косвенных расспросов. так и не смог выяснить, откуда именно.

И это несомненно вдохновляло. Сердце Викора забилось быстрее, когда он понял, что это значит. Он не удержался и поделился своим открытием с другими членами команды. Конечно, новость разнеслась мгновенно, и теперь даже офицеры испытывали к Лангу почтение.

Теоретически возможно переходить с корабля на корабль, с рейса на рейс и облететь большинство известных планет в галактике за несколько лет. Но было принято, что никто не удаляется от своего родного солнца настолько, чтобы потерять его из виду. Это не считалось обязательным законом, но неоднократно подтверждалось: ни у кого не возникало желания углубляться дальше, как только солнце превращалось а искорку на пределе видимости.

Что делало Ланга исключением из правила. Викор установил наверняка, что тот не происходит ни из одной из звездных систем, видимых с Кэтродина, Майкоса, Лубаррии или со Станции. Совершить такое путешествие! Это извиняло даже его любимца-зверька, который раздражал всех своим тявканьем.

Пятую каюту занимал священник Дардано — толстый и не слишком приятный человек, но, скорее всего, не лучше и не хуже остальных своих собратьев. Он был священником государственной религии Кэтродина. На Кэтродине ее больше не придерживались, но несколько столетий назад ее насильно ввели на Лубаррии, и сейчас она имела там своих приверженцев. Викор подозревал, что миссис Икида входит в их число. Он видел, что священнику удалось по меньшей мере один раз вовлечь ее в разговор, тогда как все остальные потерпели неудачу.

И шестая каюта: офицер с Пагра, которая возвращалась из посольства на Кэтродине. Она настояла, чтобы ей дали каюту напротив Ференца. Вот и все. Викор развернулся на каблуках и направился в салон внешнего обзора, зайдя по дороге в каюту казначея, и сообщив ему, что все пассажиры первого класса предупреждены о переходе. Казначей был бывалым служакой; он совершил больше сотни рейсов, и теперь фиолетовый цвет экранов вызывал у него только вздох разочарования от того, что пришлось прервать игру в кости с приятелями.

К тому времени, как Викор добрался до салона, все уже были там, даже офицер с Пагра, которая сидела в одиночестве в самом дальнем от обзорного иллюминатора углу. На ней была туника, украшенная драгоценными камнями и сапоги выше колен. Она похлопывала по золотой рукояти своего церемониального меча. Ногти ее поблескивали металлом.

Священник Дардано расположил свое рыхлое тело в мягком кресле и подоткнул желтое с белым одеяние так старательно, словно упаковывал ценную реликвию для перевозки в удаленный храм. Затем он окинул взглядом собравшихся и озарил улыбкой миссис Икиду, показав отличные зубы.

Она сидела, подавшись вперед, и смотрела на синеву в обзорном иллюминаторе. Губы ее шевелились, словно она беззвучно молилась, чтобы переход был уже позади, и на экранах и в иллюминаторе появилась Станция. На ней была простая лубаррийская одежда из полосы ткани темно-красного цвета и сандалии.

Кроме нее, единственным человеком, кого волновал приближающийся переход, был археолог Литер. Спокойствие давалось ему с большим трудом. Его тонкие пальцы барабанили по подлокотнику кресла, взгляд беспокойно блуждал по сторонам.

Ланг составлял с ним полнейший контраст. Он был спокоен и машинально поглаживал шерсть лежащего на его коленях зверька.

Ференц, забавляясь, переводил взгляд с Лигмера на Ланга.

— Явно видно, кто из вас двоих видел все это прежде, — сказал он и усмехнулся Лангу.

Сияющие серые глаза Ланга чуть расширились. Он дернул правым плечом, отбрасывая назад просторную блузу.

— Вы ошибаетесь, офицер Ференц, — мягко сказал он. — Я до сих пор не видел эту, как ее называют, Станцию.

— Оборот речи. Подразумевая тех, кто ничему не удивляется, мы говорим “они видели все это прежде”.

Лигмер, запоздало сообразив, что замечание Ференца касалось и его тоже, покраснел и свирепо уставился на офицера.

— Сложно делать вид, что Станция не производит впечатления. Даже незначительное проникновение в ее потрясающие тайны открывает, что она еще более удивительна, чем о ней принято думать.

Он положил ногу на ногу, скрестил руки и стал неотрывно смотреть в обзорный иллюминатор, где теперь все было оранжевым.

— Благородные дамы и господа, — сдержанно произнес Викор. — Переход будет завершен через несколько секунд.

До сих пор Ференц не знал, что Викор находится в салоне. Он узнал голос стюарда, повернул голову, поднял бровь, пытаясь сообразить, откуда он раздался. Прежде чем он завершил движение, в обзорном иллюминаторе появилась Станция.

Лигмер бал прав. Викор видел это зрелище больше тридцати раз, тем не менее, по телу его побежали мурашки.

Станция! Кто создал ее? Лигмер и его коллеги пытались найти ответ на этот вопрос, но до сих пор не смогли. Как давно? Тот же результат. С какой целью? Снова нет ответа. Но вполне вероятно, что Станция предназначалась для того, для чего служила и сейчас.

Диаметр ее измерялся в милях. Огромный искусственный планетоид, окруженный грузовыми кораблями, лайнерами и даже легкими прогулочными суденышками. Драгоценность, сияющая в пустоте тысячами граней, как бриллиант, вышедший из рук искусного ювелира. Приз, к которому многие стремились, а кое-кто и получил.

Корабль прилетел со стороны звездного рукава, где правила Федерация Кэтродинов. Кэтродин, Майкос и Лубаррия были тремя входившими в нее планетами. По другую сторону Станции располагались звезды Пагского Союза — Пагр и Элчмида. Посредине меж двух групп находилась Станция, а также люди Глея.

Глейсы никогда не заявляли, что построили станцию, но они нашли ее первыми. Обеим сторонам — и пагам, и кэтродинам, — нужен был Глей с его богатым текстильным производством, высокопроизводительной добычей редких полезных ископаемых, развитой промышленностью. Но обеим сторонам еще больше нужна была Станция. А глейсы ей владели.

Тупик. Две группы, обладающие большой властью, должны были униженно склоняться под диктатом глейсов. Поэтому подчиненные расы обоих союзов смотрели на глейсов как на чудотворцев. В силу всех названных причин Станция была средоточием больших потенциальных неприятностей и насилия.

Это знал каждый. Теперь все было лишь вопросом времени.

Глава II

В салоне наблюдений долго царила тишина. Наконец ее нарушила миссис Икида, которая вздохнула так глубоко и громко, что этот звук, несмотря на мягкую обивку стен, казалось, разбудил в комнате эхо. Ференц искоса глянул на нее и фыркнул. Викору было очевидно, о чем думает кэтродин: не стоило проявлять столько стараний ради какой-то лубаррийки, женщины подчиненной расы.

Но так потребовали глейсы, а поскольку глейсы были хозяевами Станции, их требование выполнили.

Икида, муж этой женщины, был членом экипажа военного корабля кэтродинов, который схватился с пагским военным крейсером где-то далеко в рукаве галактики. Его, дрейфующего в одном скафандре, подобрал в открытом космосе грузовик глейсов. Сейчас лубарриец был предметом длинного и запутанного спора между пагами, которые заявляли свои права на него, как на военнопленного, и кэтродинами, которые в действительности не очень беспокоились судьбой какого-то там лубаррийца, но не могли допустить подобный прецедент. Официально, разумеется, лубаррийцы — равно как и майко, народ Викора, — находились под “защитой” кэтродинов.

Огромная сфера Станции приближалась, заполняя собой иллюминатор. Викор отвел взгляд от миссис Икиды и посмотрел на других пассажиров.

— Вы правы, Лигмер, — вежливо и негромко сказал Ланг. — Я вполне могу представить, как такое потрясающее творение по мере знакомства с ним впечатляет все сильней и сильней. У вас… мм… непосредственный интерес к Станции?

— Это моя специальность, — кратко сказал Лигмер. — С археологической точки зрения это самый увлекательный предмет на сотни парсеков вокруг.

— Археология!

Неожиданное саркастическое восклицание прозвучало со стороны высокой женщины-офицера с Пагра, из дальнего угла салона.

— Какое прекрасное, респектабельное название для профессии, которая старается угодить и нашим, и вашим!

Лигмер вытянул шею, ошеломленно разглядывая присутствующих. Он пожал плечами и развел руки, словно говоря: “Чего еще от них ожидать?”

Но Ференц поднялся на ноги с заметной напряженностью.

— Позвольте напомнить вам, мадам, — сказал он, — что этот человек принадлежит к моей расе. Отзываясь столь невежливо об одном из наших ученых, вы порочите расу кэтродинов.

— Ученых! — голос офицера с Пагра был полон презрения. — Платные агитаторы, которые пытаются воздвигнуть гору лжи для доказательства, что Станцию построили кэтродинские ничтожества.

Лицо Ференца потемнело, на него словно набежали грозовые тучи, а рука легла на длинный церемониальный нож, который находился у него за поясом.

Викор раздумывал, нужно ли рвануться к рукоятке тревоги и держать ее, пока в салон не прибегут кэтродинские офицеры из команды корабля. Но тут, к счастью, положение спас Ланг. Он вежливо спросил:

— Значит, неизвестно даже, кто построил Станцию?

Напряжение несколько спало. И Ференц, и офицер с Пагра явно думали: “Ну, если жалкий лопух даже этого не знает!..”

— Мы гораздо увереннее можем ответить на вопрос, кто ее не построил, чем кто построил, — поторопился объяснить Лигмер.

На лбу у него выступила испарина. Хотя он был спорщиком по натуре, ему удавалось сохранять хладнокровие и никогда не оскорбляться в язвительных дискуссиях, которые он вел от самого Кэтродина со священником и Ференцем.

— Какова же история Станции? — продолжал расспросы Ланг.

Лигмер пожал плечами.

— Ну, она существовала здесь еще до того, как расы Рукава открыли космические полеты. Это мы знаем наверняка. Станция столь огромна и сложна, что никто не верит, будто это всего лишь промежуточный пункт, полустанок, хотя мы ее так и называем. Должно быть, это либо гигантский межзвездный корабль, способный взять на борт население целой планеты, либо что-то вроде постоянной торговой базы иной расы, что населяла Галактику еще до возникновения человечества.

Ланг кивнул.

— Значит, ее возраст невозможно определить, — предположил он.

— Практически невозможно. Станция самообновляется. Энергию она черпает от ближайших звезд и преобразует ее непосредственно в любое необходимое вещество. Точно известно, что Станция находилась здесь более тысячи лет к тому моменту, как глейсы вышли за пределы своей системы и добрались до нее. Ее наблюдали в телескопы — как с Глея, так и с Майко, — на протяжении как раз такого периода времени.

Офицер с Пагра встала с легким звяканьем, которое означало, что она слегка выдвинула меч из ножен и забыла вернуть его обратно. Как женщина, она была великолепна. Под красновато-коричневой кожей мускулы перекатывались, словно волны в маслянистой воде. Стройные нога и шея были так длинны, что она почти задевала потолок бритой головой.

— Вы чужак, — сказала она Лангу тоном, который среди пагов считался дружелюбным. — Предупреждаю вас ради вашего блага: никогда не верьте тому, что говорит кэтродин. Больше половины шансов за то, что он лжет.

— Если бы мы не приближались к нейтральной зоне, мадам, — процедил Ференц сквозь стиснутые зубы, — я с величайшим удовольствием затолкал бы ваши слова обратно вам в глотку.

Пага усмехнулась, показав передние зубы, заточенные как острые клыки.

— Если бы ты сумел это сделать, кэтродин, я бы доставила тебетакое удовольствие. Но ни ты, ни кто-либо другой из твоей ничтожной расы на это не способен. Продолжая наш разговор, чужак, — она обратила свою хищную улыбку на Ланга, — я должна сказать, что это вовсе не была иная раса. Более десяти тысяч лет назад на Пагре обитали наши древние предки, и они вполне могли построить Станцию. Манко не могли этого сделать, — она огляделась и кивнула подбородком в сторону Викора, который скромно стоял у стены, — как вы сами поймете, если присмотритесь к представителю их расы. Они годятся на то, чтобы быть рабочими и слугами, так же как лубаррийцы, или элчмиды, или, к примеру, глейсы. Единственное, что достойно уважения в глейсах: они достаточно честны, чтобы признать, что не могли сами построить Станцию.

У Викора безумно зачесалась правая нога. Ему хотелось запустить тяжелым ботинком прямехонько в симпатичную задницу пага, которая стояла, опершись на спинку кресла Ланга, и излагала официальные лозунги своей расы.

Но паги могут осыпать его оскорблениями до судного дня, ему на это глубоко наплевать. Паги помыкают элчмидами. А Викор и все майко подлинную ненависть испытывали только к кэтродинам; паги — всего лишь эпизод.

— Ну вот, — продолжала пага. — Исключите этих всех и руководствуйтесь вполне очевидными фактами. Исключите их, и кто останется? Древняя пагская раса! — Она триумфально выпрямилась. — Понятно?

Каким-то потрясающим образом — Викор не понял, каким именно, — Ланг умудрился послать Ференцу усмешку, выражающую полнейшее презрение к этой пагской галиматье, но так, что пага ее не заметила. Возникла пауза. Затем Ланг снова спросил Лигмера:

— Как это звучит с археологической точки зрения?

— Ха! — воскликнула пага. — Заставьте кэтродинского археолога признать истину, даже если ткнуть его в нее носом! Как же!

Лигмер глянул на нее.

— Я надеюсь, мадам, что в ближайшие дни кому-нибудь удастся объяснить вам, что такое научный метод. Именно его я твердо придерживаюсь. Таким образом, я могу сказать, что существует такая возможность…

Ференц чуть не взорвался. Лигмер умоляюще посмотрел на него.

— Возможность! — подчеркнул он. — Точнее нельзя сказать, потому что власти Пагра не разрешают кэтродинским ученым исследовать реликты…

— И абсолютно правильно! Это только предлог для полномасштабных шпионских действий, — заявила офицер с Пагра.

— Прошу вас! — воскликнул Лигмер. — Я пытаюсь объяснить положение вещей нашему многоуважаемому спутнику.

Ланг моргнул и замахал рукой.

— Многоуважаемому? — пробормотал он. — Неужто?

— О, да, — сказал Ференц. — Разумеется. Вы ведь путешествуете за пределами видимости, не так ли? Старший помощник сказал, что так.

— За пределами видимости?

— Ну да. Отсюда ведь не видно вашего родного солнца, верно?

Ланг рассмеялся.

— Ну, собственно говоря, так оно и есть. Я уже довольно долго его не видел. Но я не нахожу в этом ничего особенного.

— Это делает вас уникальным среди пассажиров нашего корабля. За восемнадцать сотен рейсов, которые он совершил, никогда на его борту не было человека, находившегося за пределами видимости.

— Вы хотите сказать… — пробормотал Ланг и погладил по спинке зверька с черной шерстью, который уснул у него на коленях. — Ладно, неважно. Вы любезно объясняли мне…

— Ах, да. — Лигмер наморщил лоб, пытаясь собраться с мыслями. — Я говорил, что на Паге есть реликты, которые указывают на существование там десять тысяч лет назад цивилизации, знакомой с полетами в космос. Однако непонятно, почему эта цивилизация — если она была способна построить Станцию, как утверждают паги, — затем деградировала до пред-космического уровня. А это произошло, ибо к тому времени как пагские корабли вновь добрались до Станции, глейсы владели ей уже двадцать с лишним лет, и им удалось активировать практически все ее механизмы.

— То, что послужило причиной нашего низвержения с былых высот, прекрасно известно по нашим легендам и обычаям, — сказала пага. — Нами тогда руководили растленные мужчины, которые не в силах были удержать то, что оказалось в их власти. Только когда женщины установили подлинно жесткое правление, стало возможным совладать с яростным духом пагской расы.

— А кэтродины? — мягко спросил Ланг. — У них есть легенды?

— У любой расы Рукава есть легенды о богах, путешествующих среди звезд, — пожал плечами Лигмер. — Именно поэтому достойные уважения археологи не придают значения заявлениям о том, что найдено окончательное решение загадки.

— Благородные дамы и господа! — сказал Викор, громко откашлявшись. — Пожалуйста, вернитесь в свои каюты на время, необходимое нам, чтобы уравнять нашу скорость со скоростью Станции. После уравнивания скоростей высадка может произойти как только вы пожелаете.

Миссис Икида вскочила с места и заторопилась в каюту. Священник Дардано, который тоже не принимал участия в дискуссии и все время хранил на лице презрительное выражение (происхождение Станции, разумеется, объяснялось в мифологии его культа и сомнению не подлежало), последовал за ней.

Пага долго не могла сдвинуться с места после упрека, высказанного Лигмером в адрес археологов ее расы. Наконец она медленно подняла костистый кулак, свирепо глядя на Лигмера. На ее лице застыл звериный оскал.

Ференц вскочил на ноги и бросился к ней. Он был довольно высок, но все же уступал ей в росте на несколько дюймов.

— Берегитесь, — предупредил он. — Отвечать вам придется передо мной.

Бледный как мел Лигмер безуспешно пытался что-то сказать, когда вновь прозвучал бархатный голос Ланга.

— Прошу вас! — произнес он. — Примите мои извинения и простите меня. В конце концов я — невежественный чужак, которому неизвестны здешние деликатные вопросы. Разумеется, я не заслужил прощения, но тем не менее, я умоляю вас простить…

Озадаченные, пага и Ференц повернулись к нему. Он улыбнулся, встал, слегка поклонился, держа своего пушистого черного любимца на сгибе локтя. Как-то само собой остальные последовали за ним к двери. Он поклонился и сделал жест рукой, приглашая их пройти первыми.

Когда они вышли в коридор, Ланг на миг замер в нерешительности. В глазах его блеснуло неуловимое выражение. Прежде чем последовать за остальными, он повернулся и обратился к Викору.

— Стюард! Будет ли им позволено решить этот спор силой, когда они окажутся на Станции?

— Нет, многоуважаемый господин, — сказал Викор. — Мир на Станции сохраняется всеми возможными средствами. Я не могу с уверенностью заявить, что они не снимут на пару часов зал для борьбы. Но вести дуэль при помощи оружия им не разрешат. Если бы глейсы позволяли подобные вещи, ни паги, ни кэтродины не выживали бы на Станции дольше одного — двух дней. Они ненавидят друг друга так, что готовы перегрызть противнику глотку. Если бы им разрешали ссоры и резню, результатом был бы кромешный хаос.

— Значит, глейсы поддерживают порядок среди них? Нелегкая задача, насколько я могу судить.

— Да, многоуважаемый господин. Так и есть.

Викор испытывал глубокое уважение к глейсам. То же самое чувствовали представители всех трех подчиненных рас Рукава.

— Честно говоря, — добавил он после паузы, — я бы скорее поверил, что это они построили Станцию. Раз им по силам поддерживать ее нейтралитет, они способны и на все остальное.

Глава III

Поддерживать Станцию нейтральной в столь напряженной ситуации было большим искусством, которое сравнимо разве что с виртуозностью пилота, пытающегося посадить корабль вручную на планету без атмосферы.

Капитан Рейдж служила на Станции дольше, чем все остальные, за исключением полудюжины таких же старожилов из числа персонала. Она стала непревзойденным знатоком основных методов, включая использование неофициальных каналов информации. Как всегда, она руководила высадкой пассажиров новоприбывшего корабля. Однако на этот раз осмотр был тщательнее обычного. Она не смогла бы ответить, почему. Просто в атмосфере ощущалась некая напряженность, как будто назревала гроза.

Станция была нейтральна как с медицинской, так и с политической точки зрения. Поэтому высадка не осложнялась карантинной инспекцией, и таможенный досмотр был поверхностным. Это была вина паг или кэтродинов — так рассуждали глейсы — если какой-то нелегальный товар поступал на одну или с одной из их планет. То, что происходило на Станции, их не касалось.

Таким образом, вскоре после того, как корабль причалил, пассажиры могли свободно смешаться с прочим населением Станции, которое составляло миллион с лишним. Половина его являлась штатом глейсов, остальные находились на Станции транзитом. Капитан Рейдж обязана была знать о них все.

Один за другим пассажиры спускались из корабля по воронке с нулевой гравитацией и, моргая от слепящего света, оказывались в главном приемном зале. Они изумленно взирали на ряд дверей системы лифтов, на длинные цепочки кресел на горизонтальных транспортерах, на сталь, пластик и минералоподобные материалы интерьера — самого фантастического искусственного сооружения, какое они только могли когда-либо видеть.

У пассажиров было много вопросов. Их интересовали жилье, время пересадки на другие корабли, отдых, буфет, местное время, необходимые вещи и излишества. Штат регистраторш — невысоких темноглазых девушек с Глея в простых комбинезонах цвета ржавчины — снабжал их картами, денежными сертификатами, билетами, справками. Незаметно стоя в стороне, капитан Рейдж наблюдала за ними со спокойным лицом. Руки ее были спрятаны под широкими, свободно ниспадающими рукавами платья. Казалось, только ее глаза движутся, но пальцы капитана тоже были заняты. Она делала заметки, касаясь сенсорных клавиш крошечного записывающего устройства, скрытого под рукавами.

Первой регистрацию прошла женщина-лубаррийка. Рейдж получила на ее счет специальные инструкции. Лубаррийка была совершенно определенным фактором в сложной стратегии выигрышей и потерь, которую вели глейсы на Станции. В настоящий момент паги ломали голову над некоторыми неприятностями, в которые их ввергли глейсы — им, так сказать, дали по рукам за попытку вмешаться в управление Станцией. Соответственно, со скрупулезной нейтральностью, глейсы решили причинить такие же неудобства кэтродинам, заставив их привезти на Станцию эту миссис Икиду в первом классе кэтродинского корабля — почти неслыханное событие для представительницы подчиненной расы!

Через некоторое время снова придется устроить блошиный укус пагам. Рейдж вздохнула. Настанет день, когда она сможет уйти в отставку и заняться воспитанием детей, которые ожидали ее возвращения в банке зародышей на Глее. Их поместили туда еще до ее первого назначения на службу в космосе. Но им придется ждать еще несколько долгих лет.

Тем временем она видела много общего между воспитанием детей и поддержанием мира между двумя вспыльчивыми “расами господ” Рукава.

Среди пассажиров был священник, кэтродин из церкви Лубаррии. Его звали Дардано — Рейдж не нужно было заглядывать в свои бумаги, чтобы это выяснить. Он прибыл заменить капеллана Станции, который умер в прошлом месяце. Кому-то придется провести с ним тихую беседу, прежде чем он приступит к своим обязанностям. Но это только в том случае, если выяснится, что он больше кэтродин, чем священник.

Два офицера: пата, возвращающаяся из поездки в пагское посольство на Кэтродине, и кэтродин, который раньше состоял в штате Станции, но сейчас его объявленной целью было проведение отпуска — почти наверняка шпион. Потенциальные противники демонстративно постарались избегать друг друга и даже направились к регистрационным бюро в разных концах зала.

Кэтродинский археолог был здесь прежде — юным студентом. И чужак, о котором не было известно почти ничего, кроме имени — Ланг. С маленьким любимцем-зверьком неизвестной породы, таких Рейдж не видела даже на картинках.

Она сохраняла каменную неподвижность лица, но как же ей хотелось проявить свои чувства! Не было ничего явного, что могло бы подтвердить ее предчувствия — самые обычные пассажиры, если не считать чужака Ланга. И однако…

Возможно, Викор сможет кое-что прояснить. Решительным движением Рейдж выключила устройство записи я наблюдала, как последние пассажиры первого класса направляются в свое временное пристанище. Стюардов отпустят не раньше, чем через час. В главном зале еще будут разгружать пассажиров четвертого класса и возвратить к жизни. Проследить за этим тоже входило в ее работу. Бесшумно ступая обутыми в сандалия шагами, она отправилась к помещениям для оживления.

По той же причине Викор находился в бешеном нетерпении, занимаясь рутинной процедурой уборки, всегда необходимой после причаливания корабля. Обычно ему удавалось сосредоточиться на том, что он делает. На этот раз его безмерно раздражала необходимость убрать в каютах, проследить за выгрузкой багажа, отчитаться перед казначеем, подождать, пока тот осмотрит каюты, забрать у него денежный сертификат…

Наконец он оказался в своей каюте, сбросил униформу и торопливо принял вид манко — служащего лайнера. Теоретически на Станции он был свободен от господства кэтродинов. Однако на практике любой из майко, попытавшийся воспользоваться этой привилегией, обнаружил бы, что взят на заметку и сполна получит за свое вызывающее поведение по возвращении в юрисдикцию кэтродинов.

Поэтому Викор с отвращением надел тускло-коричневую рубашку и такие же брюки, обнаружив — как всегда — что после красивой пурпурной униформы видеть себя в зеркале в такой одежде весьма неприятно.

Затем он поспешил покинуть корабль. По пути Викор подмигнул хорошенькой регистраторше-глейсе, отложившей в сторону свои папки, помахал рукой лубаррийскому инженеру с расположившегося рядом корабля, с должным почтением приветствовал офицера из штата глейсов, нехотя отдал обязательный поклон кэтродинской гранд-даме в инвалидном устройстве для ходьбы. Устройство представляло собой пару механических искусственных ног, сконструированных для восстановления тонуса мышц, которыми давно не пользовались. Много таких старых женщин — я мужчин тоже — прибывали на Станцию в тщетной надежде найти секрет вечной молодости в обширных хранилищах знания главного банка памяти. Шарлатаны отлично наживались на подобных людях; но только глейсам были доподлинно известны секреты Станции.

С некоторыми они расставались. За определенную штату, конечно.

Викору пришлось пройти через весь приемный зал, вычисляя точный момент, когда нужно подойти к лифту. Он должен был сесть в заранее оговоренную кабину и быть единственным пассажиром. Внезапное появление группы смеющихся детей — экскурсия с Глея — вынудило его задержаться перед автоматом со сладким мясом, делая вид, будто он выбирает между прелестями кристаллических чепчиков и чик-чириков в меду.

Наконец Викор рискнул. Он скользнул в кабину и бросил взгляд на ряд кнопок. Система лифтов была так же сложна, как система подземного транспорта большого города на развитой планете. Однако структура ее была однородна, поскольку опиралась на геодезию искусственного гравитационного поля. Только в некоторых местах имелись небольшие отклонения. Это был один из секретов, которые глейсы доверили немногим людям. К числу последних принадлежал и Викор.

Все было действительно просто, если только нажать две кнопки одновременно.

Викор никак не мог решить, куда именно доставлял его лифт в таких случаях. Сначала он предположил, что попадает в скрытый промежуток между двумя этажами. Но однажды он попробовал подняться на этаж выше и спустился по обыкновенной лестнице, а потом снова поднялся. Это убедило его, что между уровнями нет места для дополнительного тайного этажа. Значит, лифт вез его в какое-то совершенно другое место.

Когда-нибудь после беседы с капитаном Рейдж он останется на этом этаже и попытается выйти оттуда пешком, выяснив раз и навсегда, где это. Но не сейчас. Ему нужно было слишком многое успеть сделать.

Кабина остановилась и дверь скользнула вбок, открывая узкий и темный коридор, знакомый ему по прошлым посещениям. Коридор уходил в обе стороны на двадцать шагов, освещаемый тускло-оранжевым светом неоновой трубки, и по обе стороны упирался в перпендикулярный проход, разветвляясь буквой “Т”. Викор никогда не ходил ни в одном из этих направлений. Ему было позволено лишь пересечь тот коридор, куда его доставлял лифт, нажать кнопку на двери напротив и предстать перед капитаном Рейдж. Все.

В последнее время он испытывал все большее искушение свернуть направо или налево и хотя бы бросить взгляд вдоль проходов, которых он никогда до того не видел. Теперь он снова, еще неохотнее, пообещал себе: “В следующий раз!”

Палец его лег на кнопку двери кабинета, и дверь с мягким рокотом скользнула в сторону по желобкам.

Викор всегда чуть побаивался Рейдж. Она была невысокой женщиной, как и все люди ее расы, и едва доставала Викору до локтя. Ее лицо с нежной кожей и большими овальными темными глазами в обрамлении тщательно причесанных черных волос выглядело молодым. Но каким-то образом — быть может, тому причиной было ее абсолютное спокойствие — ей удавалось выглядеть хозяйкой в любых ситуациях.

Капитан Рейдж сидела в низеньком круглом кресле, просматривая узор мелькающих символов, проецируемых ее персональным записывающим устройством на гладкую переборку кремового цвета справа от двери. Викор бросил взгляд на символы и отвернулся; он прекрасно знал, что пытаться расшифровать их будет пустой тратой времени. Это был код, который глейсы переняли из записей банка памяти Станции, и никто иной не получил доступа к ключу.

— Приветствую тебя, Викор, — сказала Рейдж, не отводя темных, цвета терна, глаз от меняющегося, мерцающего рисунка на стене. — Подожди еще пару секунд… Все!

Она выключила крошечный ослепительный луч проектора и убрала записывающее устройство под рукав. Полуулыбка озарила ее лицо.

— Садись, пожалуйста. Я рада снова видеть тебя.

— И я счастлив видеть вас, капитан Рейдж.

Викор прочувственно произнес эти слова — точнее, не смог сдержать переполняющих его чувств. Для него Рейдж была чудесной, восхитительной личностью; он сказал бы то же самое практически о любом из глейсов, и по сути так и сказал Лангу перед причаливанием, но Рейдж была для него совсем уж особенной.

Какая-то тень пробежала по гладкому, без единой морщинки, лицу Рейдж.

— Сообщения при тебе? — спросила она после краткой паузы.

Викор кивнул. Крошечная катушка с микрофильмами была спрятана у него в левом ботинке. Он вынул ее и передал Рейдж.

— Благодарю. Мы еще увидимся до вашего отлета; возможно, будет ответ.

— Я… У меня еще одно сообщение, которое группа поручила мне передать лично, — отважился заговорить Викор. Рейдж кивнула. — Я должен передать, как высоко угнетенное большинство майко ценит помощь, которую они получают от глейсов. Это так вдохновляет — сознавать, что люди Глея нам сочувствуют. И мы восхищаемся достижениями вашего народа, оставшегося независимым и от паг, и от кэтродинов.

Викор сжал руки так, что пальцы заболели от напряжения. Ему не поручали передать никакого устного сообщения; подпольная группа, в которой он был курьером, передавала все только в закодированном виде. И, если бы кэтродины узнали, что глейсы украдкой помогают подчиненным расам под прикрытием своего знаменитого нейтралитета, то, возможно, даже ненасытное желание заполучить Станцию не удержало бы их от войны.

Но, упрямо сказал себе Викор, это именно то, что чувствует группа. Или должна чувствовать.

Во всяком случае, это то, что чувствует он.

И это единственный способ высказать свои чувства Рейдж. Он ждал ее ответа в состоянии неизвестности и беспокойства, доведенном до предела, и облегченно вздохнул, когда она изящно склонила голову и улыбнулась.

— Спасибо, Викор, — сказала она. — Это было приятно услышать.

Затем она оживилась.

— А теперь, пожалуйста, расскажи о ваших пассажирах.

Глава IV

Рослая офицер-пага выкрикнула последнее звонкое оскорбление через весь приемный зал, развернулась, прошуршав своим коротким платьем, и направилась к креслам на транспортере. Чем скорее она попадет к своим, тем лучше для нее.

Ференц, отмахнувшись, от глейсских регистраторш, предлагающих карты, денежные сертификаты и прочие нужные вещи, наблюдал за пагой, прищурив глаза. Он представлял себе ее мужчину. Паг должен быть на ярд выше Ференца, вдвое мускулистее обычного человека, с гладкими щеками и лишенным волос черепом с длинными белыми зубами, которые он постоянно скалит в бессмысленной ухмылке. Если на нем и будет какая-то одежда, то скорее всего блуза из металлических нитей, которую даже сильный паг-мужчина не сможет порвать. Паг будет неразговорчив; на Пагре редко учат детей мужского пола разговаривать по-настоящему.

Нарисовав себе эту картину, Ференц почувствовал, как заживают ссадины в душе. Офицер с Пагра, вероятно, была права, когда сказала, что ни он. ни любой другой кэтродин не смогут вынудить ее подчиниться. Еще бы! Если в ее представления о занятии любовью входит забраться в клетку с самцом своего вида и для начала быть избитой до полусмерти…

И все-таки он безумно желал бы заставить ее проглотить оскорбление.

Он развернулся на каблуках и протянул длинную руку — длинную по кэтродинским стандартам; пагские стандарты были абсолютно иными. Рука его легла на плечо Лигмера, археолога, который был погружен в изучение карт, изготовленных глейсами.

— Послушайте, молодой человек, — резко сказал Ференц. — Мне не понравилось ваше отношение к некоторым вопросам, тогда на корабле. Лучше будет, если вы отложите в сторонку ваш строго научный подход, когда вас слышат паги. Не знаю, как много вы, археологи, уже разболтали, но ваше легкомыслие может нанести огромный ущерб нашему престижу.

Лигмер глуповато заморгал, глядя на него. Потом перестал рассматривать карты и отодвинулся, чтобы Ференцу пришлось убрать руку с его плеча. Он произнес с достоинством:

— Офицер Ференц, национальная гордость должна основываться на истине, на проверенных фактах. Неужели вы хотите, чтобы мы скатились на уровень паг и несли пустопорожнюю чушь насчет “яростного духа кэтродинов”? Я думаю, нет!

Ференц заколебался. Он попал в трудное положение. Ухватившись за свое преимущество, Лигмер продолжал:

— Разумеется, нет! Пусть они выдвигают свои необоснованные требования. Их заявления никого не впечатляют. Вы можете быть уверены, что мы, и я в том числе, не опустимся до такой чепухи.

— Ладно! — проворчал Ференц. — Но помните о том, что я сказал. Не забывайтесь.

— Конечно. К счастью, паги не все так плохи, как та, с которой мы коротали время в полете. Некоторые из них вполне уравновешенны. Я буду работать совместно с женщиной из пагского археологического института, которая является членом подпольного движения и отказывается участвовать в националистической пропаганде.

— Не слишком правдоподобно звучит, — резко ответил Ференц. — Не позволяйте им обмануть вас — разумно мыслить они не способны, это уж точно.

Литер покраснел, повернулся и отошел от стойки регистрации. Ференц, проводив его суровым взглядом, наконец позволил регистраторше оформить бумаги, дающие основание для его пребывания на Станции.

Краем глаза он заметил, что чужак Ланг подошел к Лигмеру. Любопытство заставило его, направляясь к лифтам, пройти на таком расстоянии от них, чтобы расслышать разговор. Говорил в основном Ланг.

— …выразить свое восхищение вашим подходом, — сказал он.

Лигмер улыбнулся и сделал протестующий жест.

— Нет-нет, в самом деле, — настаивал Ланг. — Как вам известно, я много путешествую, и высоко ценю людей, лишенных предрассудков.

Ференц нахмурился и прошел к лифту. Он сделал заметку в одном из уголков своего мозга, что будет совсем не вредно проследить за Лангом. Что касается Лигмера, Ференц решил, что археолог вполне может подпасть под влияние паг. А похвала Ланга — человека, который вышел за пределы видимости родного солнца и потому автоматически воспринимается как значительная личность — вполне могла усугубить ситуацию.

Еще его интересовало, куда делся священник Дардано. Ференц окинул взглядом ряд лифтов и увидел толстяка, ждущего перед дверью прибытия вагона. Ференц направился к нему и властно окликнул:

— Дардано!

Священник заморгал и начертил пальцем ритуальный знак на своем одеянии. Ференц проигнорировал жест; вера Дардано утратила свой статус на родной планете.

— Да, сын мой?

— Офицер Ференц, если не возражаете. Дардано, я не должен был бы говорить это вам, но лучше скажу — если никто не сделал этого до меня. Известно ли вам, что эта лубаррийка Икида — женщина, которая прилетела с нами — представляет собой преднамеренное оскорбление кэтродинам? Вы слышали, по какой причине ее затребовали сюда?

Священник кивнул.

— Да. Мне показалось странным, что она путешествует вместе с нами, и я навел справки.

— И тем не менее, вы вовлекали ее в разговоры. Со стороны могло даже показаться, что вы пытаетесь соблазнить ее. Вряд ли, конечно, можно считать это разумным с вашей стороны, поскольку вы постоянно живете и работаете среди лубаррийцев. Вам следовало быть более сдержанным, учитывая ваш долг перед кэтродинами.

Дардано задохнулся.

— Я… Мое поведение было сдержанным! По крайней мере, я так считал. В конце концов, она принадлежит к моей вере, а мой долг — укреплять веру повсюду, где только можно. Я не пытался предъявить свои права на нее, учитывая сложившиеся обстоятельства. Напротив, я счел необходимым выразить свое неодобрение ситуации, и этот способ показался мне — ну, наиболее приемлемым.

— Права на нее?

— Ну да. Я велел ей не являться в мою каюту, и не посещал ее сам.

— Но разве она не летела сюда к мужу?..

Внезапно Ференц все вспомнил и оборвал себя. Ну конечно же. Вера Дардано включала некоторое количество странных обычаев, злоупотребление которыми привело к ее отмене на Кэтродине. Например, запрещался брак между родителями детей; все семьи были перекрестными, и считалось антиобщественным иметь больше одного ребенка от того же самого партнера. Однако, постоянный партнер был необходим с точки зрения финансов и поддержания дома. Своеобразная система, перевернутая по отношению к порядкам, общепринятым на остальных планетах Рукава — и, как выяснилось, на более далеких планетах галактики.

— Ах да, — сказал Ференц. — Конечно же. Я забыл. Что ж, от человека ваших убеждений большего самоограничения потребовать трудно. Хорошо.

Он повернулся и уже собрался уйти, как вдруг заметил миссис Икиду. Под руководством улыбающейся симпатичной девушки-глейсы она взбиралась на кресло транспортера. Глаза ее сверкали.

Священник за спиной Ференца громко вздохнул с облегчением. Ференц демонстративно сплюнул, выражая неодобрение и отвращение. Он был недоволен глейсами, которые унижали кэтродинов, как в случае с Икидой; Дар-дано и его чувственной, потворствующей низменным желаниям религией; Лигмером — за недостаток патриотизма; и, наконец, самим собой — за то, что не сумел заставить себя уважать пагу-офицера.

Ладно, у него достаточно важных дел. Ференц обнаружил, что нужная ему кабина лифта прибыла, и шагнул внутрь. Окинув взглядом приемный зал в последний раз, он увидел, что Ланг продолжает беседовать с Лигмером, поглаживая своего зверька, но взгляд его устремлен на Ференца.

— Ваш… ээ… соотечественник, похоже, не одобрил ваших замечаний, — сказал Ланг.

Лигмер покачал головой.

— Ференц — это пример того, от чего нам, кэтродинам, лучше бы избавиться, — сказал он. — Боюсь, однако, что этот тип личности слишком распространен, хотя — добавил он с похвальной лояльностью по отношению к родной планете, — у нас положение куда лучше, чем на Пагре. Я полагаю, люди вроде Ференца были на своем месте, когда Кэтродин расширял владения. Это они распространили нашу империю на Майкос и Лубаррию. Но мне кажется, что их безусловное презрение ко всему не кэтродинскому несколько устарело.

Археолог обвел рукой внушительный зал, в котором они находились.

— Оно устарело, как только была обнаружена Станция. Стало очевидно, что кэтродины вовсе не превосходят остальных, ибо, на самом деле, Станция невообразимо далеко обогнала в развитии все, доселе известное нам.

— Весьма впечатляет, — согласился Ланг, осмотревшись.

— На Пагре, разумеется, отреагировали как обычно. Они заявили — как вы слышали от путешествовавшей с нами паги — что, поскольку все пагское, с их точки зрения, превосходит любое другое, следовательно, Станцию построили паги. Потрясающая логика! Такова их официальная пропаганда. Но к счастью некоторые из них достаточно умны, чтобы не обращать внимание на подобную чушь.

— Вы уже были здесь прежде, я полагаю? — поинтересовался Ланг. — Вы хорошо знаете Станцию?

— Никто не знает Станцию хорошо. Кроме, конечно, самих глейсов, — ответил Лигмер уныло. — О, они вполне рассудительны и готовы сотрудничать во многих аспектах; единственное ограничение, которое они накладывают — чтобы археологи вроде меня не слишком углублялись в технические вопросы. Заметьте, это само по себе связывает нам руки, поскольку значительная часть скрытой истории Станции связана с техникой — например, с главными банками памяти. В банках имеются знания, которые сами глейсы не могут использовать — и те, которые они не осмеливаются использовать, не говоря уж о том, чтобы открыть к ним свободный доступ. Я думаю, их нельзя в этом винить. Они знают, что, получив свободу действий, и паги и кэтродины попытались бы захватить Станцию.

— Да, это я уже понял, — нахмурился Ланг и посадил своего любимца-зверька на плечо.

— Кто это у вас? — спросил Лигмер. — Я никогда прежде таких не видел.

— Эти ручные существа очень распространены на планетах в глубине галактики, за пределами Рукава. — Ланг с усмешкой потерся щекой о шерсть зверька. — Я зову его Санни. Он скрашивает мое одиночество.

Лигмеру страшно хотелось задать самый важный вопрос: откуда собственно прибыл Ланг? Но он не смог подобрать нужные слова, а потом снова заговорил Ланг.

— Как они управляют Станцией? Глейсы, я имею в виду.

— Их штат здесь составляет около полумиллиона. Управление Станцией — это по существу индустрия планетарного масштаба. Они координируют торговлю предметами роскоши между соперничающими империями, у которых иначе не было бы шанса торговать мирно. Они выступают посредниками, примиряя стороны в таких случаях, как с этим Икидой, чья жена прибыла на Станцию вместе с нами. Они помогают поддерживать дипломатические отношения ниже точки закипания. Еще они обеспечивают — и это самая незначительная из их функций — курортный режим для людей, желающих совершить путешествие в космос. И они содержат прекрасную больницу, где лечат при помощи методов, которые либо открыли сами, либо обнаружили в архивах Станции.

— Они занимают Станцию целиком? — спросил Ланг.

— Не совсем. Они сдают в аренду сектора — под своим наблюдением — нам и пагам, где мы можем в большей или меньшей степени делать, что захотим. Некоторых раздражает, что глейсы настояли на том, чтобы сдавать в аренду сектора также и подчиненным расам, которые с их точки зрения считаются завоеванными и не вечно будут низшими. Но естественно, поскольку их родные планеты и рейсы космических кораблей находятся под юрисдикцией других, у майко, лубаррийцев и элчмидов не слишком много возможностей наслаждаться этим теоретическим преимуществом здесь, на Станции. Я полагаю, что глейсы поступают так потому, что только факт владения Станцией предохраняет их от попадания под власть той или другой из империй Рукава.

Ланг посмотрел через весь зал, на лифты. Ференц как раз садился в кабину. На губах Ланга заиграла усмешка.

— Знаете, — сказал он, — мне по душе то, что я слышал про этих глейсов. Спасибо, что вы потратили время на разговор со мной. Надеюсь, мы еще встретимся.

— Разумеется. Если вы захотите узнать что-нибудь о Станции, свяжитесь со мной, — предложил Лигмер. — Не могу гарантировать, что отвечу на все ваши вопросы, но постараюсь.

Глава V

Рейдж явно стремилась что-то выяснить. Поначалу Викор был просто рад, что на этот раз может провести в ее обществе больше времени, чем обычно, и не задумался над причинами. Но спокойный разговор продолжался, Рейдж задавала ему один вопрос за другим, а ее тонкие пальцы набирали кодовые комбинации на записывающем устройстве.

Викор предупредил ее, что может быть взрыв, если Ференц и офицер с Пагра встретятся во время их пребывания на Станции. Он описал свое впечатление — не слишком глубокое — о священнике Дардано. Доложил, что прибытие миссис Икиды на Станцию должным образом раздразнило кэтродинские власти. Но постепенно он начал осознавать, что все это неважно и давно известно Рейдж. Такова была ее работа.

Если возник новый фактор, значит, это произошло в результате чего-то необычного. Значит, остается только чужак — Ланг.

Но Викор почти ничего не мог рассказать о Ланге, кроме того, что тот настолько владеет собой, что его невозмутимость временами бывает просто оскорбительной. Он не сказал этого Рейдж открыто; он и сам не подозревал, что пришел к такому выводу, пока она не выудила это из него настойчивыми вопросами. Затем Викор рассказал, как Ланг снял напряжение, когда Ференц и пага оскорбляли друг друга в наблюдательном салоне. И тут он сообразил то, что раньше упускал из виду.

Во время беседы ему нравилось все время смотреть на Рейдж. Он получал удовольствие, замечая едва уловимые реакции, которые его научило распознавать долгое знакомство: удовлетворение, озадаченность, раздражение. Все чувства были лишь чуть заметными отражениями в туманном зеркале ее лица. Утонченность манер глейсов была для него притягательна. Его собственной расе, майко, следовало многому научиться от глейсов. Хотя бы для того, чтобы успешнее скрывать мысли от своих господ кэтродинов. И в силу причин более важных, чем вежливость — ради выживания.

Викор даже пытался подражать ее ледяному спокойствию. Но у него ничего не вышло, и он оставил эти попытки. Чтобы достигнуть такого спокойствия, всей жизни не хватит.

Более того, такое поведение требовало глубокой и непрестанной сосредоточенности. Но оно давало результаты, вне всякого сомнения. Когда Викор впервые встретил Рейдж, он был немало удивлен. Он решил, что ей лет двадцать: таким гладким, без морщин, было ее лицо, такими грациозными и легкими были ее движения. Постепенно он понял, что ее опыт и способности невозможно было приобрести в столь юном возрасте, и что на самом деле она, по меньшей мере, вдвое старше. Юным обликом она была обязана сверхъестественному спокойствию, которое людям ее расы прививалось с самого детства. Благодаря своей уравновешенности и хладнокровию глейсы способны были поддерживать равновесие между пагами и кэтродинами.

Ланг, Ланг, Ланг. В центре ее поисков был Ланг. В уме Викора зрела решимость: раз Рейдж хочет знать больше о Ланге, он доставит ей информацию, если только сможет.

Наконец Рейдж закрыла записывающее устройство, положила его на широкий подлокотник кресла и широко улыбнулась.

— Спасибо тебе, Викор, — сказала она. — Ты, как всегда, очень мне помог.

— Помог, но недостаточно, — возразил Викор. — Я рассказал вам очень мало из того, что вам следовало бы знать.

Тень реакции, которая, как он научился угадывать, означала удивление, пробежала по лицу Рейдж. Женщина пыталась сделать вид, что он не прав — но у нее не получилось, потому что Викор говорил правду.

Наконец она пожала плечами.

— Но я не могу требовать большего. Я ведь даже не знаю толком, что ищу. В любом случае спасибо. Мы еще увидимся до отбытия твоего корабля, я передам сообщение для твоей группы.

Она поднялась и грациозно склонилась в официальном поклоне. Викор попытался поклониться с такой же грацией, прекрасно сознавая, что по сравнению с ней он чудовищно неуклюж. Он толком не понял, как оказался в коридоре. Дверь лифта напротив была темной — значит, кабина находилась на каком-то другом этаже. Неудивительно, поскольку сюда, на потайной этаж, лифт возил посетителей нечасто.

Викор протянул было руку нажать на кнопку, но внезапно отдернул ее. Его охватило волнение. Сколько ему понадобится времени, чтобы пробежать двадцать шагов до развилки коридора? Три секунды? И тогда он наконец сможет заглянуть за пределы…

На этот раз он не стал ждать долго, чтобы не возникли сомнения. Он решился и бесшумно скользнул влево по коридору. На углу он замер и вытянул шею, заглядывая за острый угол переборки.

Разочарование было горьким. Он увидел всего лишь уходящий в обе стороны еще один коридор, похожий на тот, который был ему знаком — узкий, тускло освещенный оранжевыми неоновыми лампами, с выходящими в него простыми дверями.

И снова в двадцати шагах по обе стороны были развилки.

Огорченный, Викор собрался возвратиться к лифту. Но неожиданно послышались тихие шаги — легкие, чуть шаркающие шаги женщины или мужчины в обуви с мягкими подошвами. Викор вжался в стену и снова вытянул шею, чтобы заглянуть за угол.

Мимо развилки коридора, на которую он смотрел, прошел Ланг.

Это не мог быть никто, кроме Ланга. Сотня других людей на Станции могла иметь его рост, его телосложение, его одежду. Но кто еще здесь мог нести на плече зверька с черной шерстью?

Викор надолго застыл в изумлении. Ланг уже исчез, а он продолжал спорить сам с собой. Если Ланг впервые на Станции, как он попал так быстро на потайной уровень, куда глейсы пускают очень немногих? По ошибке? Случайно? Или он что-то знал заранее? Шансы случайного попадания сюда казались очень сомнительными.

Следует ли ему вернуться и уведомить Рейдж, что он только что видел Ланга? Если он это сделает, ему придется признаться, что он злоупотребил ее доверием, выйдя за пределы дозволенной ему территории. Спор Викора с самим собой длился лишь несколько десятых секунды и закончился тем, что он быстрым шагом направился к развилке, которую миновал Ланг, и дойдя до угла, повернул вслед за чужаком.

Но Ланга он не увидел. Коридор был пуст — только слабое гудение в воздухе, на пределе слышимости, красноватый свет и стены с дверями, расположенными через неравные промежутки.

Чувствуя странную растерянность, Викор остановился. Он набрался храбрости для долгого преследования по запретной территорий. Теперь преследовать было некого, и он вполне мог повернуть назад. Коридоры все были похожи друг на друга, и он вряд ли бы выяснил что-то новое, продолжая поиски, только рисковал не найти обратной дороги к лифту, который доставит его обратно на общедоступные этажи.

Но Ланг наверняка зашел в одну из этих комнат. Наверняка! Потому что этот коридор заканчивался тупиком вместо обычной развилки.

Викор стал осторожно красться вперед. В этом участке коридора от поворота до тупика было пять дверей — две слева, три справа. Он прислушался под первой дверью. Ничего. Дверь напротив: тоже ничего. Но за третьей дверью он услышал подозрительный звук, то восходящий, то нисходящий, чистого тембра, как звук тростниковой свирели. В нем было что-то музыкальное, но для музыки он был слишком ритмичным, словно метроном находился за стенкой. Кроме того, за время полетов на корабле и здесь, на Станции, Викор познакомился с музыкой всех рас Рукава, и узнал бы музыку любой планеты.

Могла ли это быть музыка родины Ланга? Мысль заставила Викора замереть на месте, но он тут же отбросил ее. Сомнительно, чтобы Ланг, спустя несколько часов после прибытия, забрался сюда только для того, чтобы потихоньку развлечься музыкой.

Викор перешел к другой двери. Снова тишина. За четвертой дверью оказался источник вибрации, которую он скорее ощущал, чем слышал с момента появления в этом коридоре. Там находились какие-то машины — вероятно, что-то очень тяжелое и точно отлаженное, что вращалось на большой скорости и заставляло гудеть воздух.

Из-за последней двери снова не доносилось ни звука. Викор поднял голову и шагнул назад, но тут дверь неожиданно скользнула вбок, и на него удивленно уставился глейсский офицер в форме. Сердце Викора упало.

— Что вы здесь делаете? — спросил офицер. Непохоже было, чтобы он очень разгневался. — Что вообще здесь может делать манко? Ваш сектор находится на противоположной стороне Станции, молодой человек!

Мысли Викора прояснились. Неужели вся тайна была не более чем недоразумением? Неужели этот изолированный этаж был всего лишь глейсским сектором Станции, доступ в который был окутан тайной только потому, что глейсы не желали, чтобы посторонние совали нос в их личную жизнь? Это казалось правдоподобным. И, если так, то он совершил не такой уж большой проступок. Викор снова воспрянул духом.

— Благородный господин, — сказал он скромно, — я доставлял сообщение многоуважаемой капитану Рейдж. Ожидая лифт, я увидел в коридоре пассажира, который прибыл вместе со мной на корабле. Он утверждал, что никогда раньше не был на Станции. Но как он мог попасть сюда, не зная ваших секретов?

Офицер задумался. Он был несколько выше Рейдж, но все равно настолько же ниже Викора, насколько Викор был ниже пагских офицеров. В глейсе было что-то почти кукольное.

— А поскольку Рейдж интересовалась этим чужаком, — продолжал Викор свой рассказ после паузы, — я подумал, что должен пойти следом за ним. Но он скрылся в одной из кают этого коридора. Больше ему деться было некуда. Если он здесь по праву и по приглашению, я приношу самые глубокие извинения, но я хотел принести пользу…

— В одной из этих кают? Из этих пяти? — Офицер показал рукой. — Тогда мы можем очень быстро прояснить вопрос.

Он быстро заглянул в каюту, соседствующую с той, откуда только что вышел.

— Никого.

Он заглянул в следующую.

— И тут никого.

Викор наблюдал с растущей тревогой, как офицер удостоверяется, что все пять кают пусты. Ни в одной из них не было второго выхода. Офицер вернулся к Викору, улыбаясь и качая головой.

— Не вижу, как ваша история может быть правдой, молодой человек, — сказал он. — Нам лучше пойти к капитану Рейдж.

Он сделал Викору знак идти впереди, и тот повиновался.Он совсем упал духом. Рискнуть своими привилегиями и ничего не получить в результате! Он и без того был достаточно подавлен и обескуражен, но почувствовал себя еще хуже, глядя на капитана Рейдж.

— Верно, Индль, — сказала она наконец. — Викор был здесь пр моему требованию, и меня действительно очень интересует этот чужак, Ланг. — Она перевела взгляд на Викора. — Так что в действительности сделал Ланг?

Викор рассказал.

— Ты увидел его, когда он прошел мимо развилки этого коридора, где находится моя каюта и лифт?

Викор прикусил губу и покачал головой.

— У меня… у меня был приступ любопытства, — признался он, чувствуя, что краснеет.

— Что ж, я могу его удовлетворить, — просто сказала Рейдж. — Это наш приватный сектор Станции. Мы предпочитаем быть здесь одни, поэтому не афишируем его существования. На общедоступных картах он не показан, замаскирован искажением пропорций. Мне следовало рассказать это тебе с самого начала.

— И вы просто-напросто пригласили сюда Ланга, надо полагать? — мрачно спросил Викор.

— Нет, — ответила Рейдж, качая головой, и лицо ее выразило удивление. — Нет, никто бы этого не сделал. Если Ланг на самом деле был здесь…

— Был! — воскликнул Викор.

— Значит, он не новичок на Станции и солгал нам. Индль, мы должны выяснить, почему!

Глава VI

Официально Ференц был в отпуске. Он не был женат и не имел иждивенцев. Ранг его был достаточно высок, чтобы убедить сторонних наблюдателей, что у него хватит денег полететь на Станцию. Более того, он уже был здесь в составе постоянного штата, который кэтродины содержали в своем секторе Станции для разбирательства торговых споров, репатриации пленников и прочих вопросов, которые традиционно решались на нейтральной территории Станции.

Таким образом, логично было, что он по прибытии сразу направился в кэтродинский сектор вместо того, чтобы следовать по туристическому обзорному маршруту.

Разумеется, у него при себе не было багажа. Багаж к этому моменту уже должен быть доставлен прямо с корабля, что было само собой разумеющимся. Ференц знал номер каюты, куда отправили багаж. В любое место на Станции можно было попасть в течение часа. Так что, если не считать физического соседства друг с другом, приезжим было совершенно безразлично, где их разместят.

Ференц почти не обращал внимания, каким путем он идет. Во время своего предыдущего пребывания здесь он ознакомился со всей Станцией. А сейчас его мысли были слишком заняты другими вопросами.

Наконец, спустившись на десять этажей и проехав транспортером еще по двум, он оказался в кэтродинском секторе. Покинув транспортер, он почти тотчас же ощутил разницу между здешней обстановкой я спокойствием приемной территории, где управляли глейсы. Здесь сам воздух казался плотным, зараженным электричеством, подталкивающим к действию.

Ференц зашагал быстрее. Он прошел несколько коридоров, заходя на контрольные пункты для предъявления документов. Через три минуты его принял главный маршал Теммис, возглавляющий штат кэтродинов — лысый мужчина, который уже начинал увядать, но все еще начальственно прямо держал блестящую голую голову над пухлым двойным подбородком.

— Садитесь, Ференц. Рад вас снова видеть, — нахмурившись, произнес Теммис. — Вы прибыли на одном корабле с этой лубаррийкой, Икидой?

— Да. Я почти ожидал увидеть вас в секторе пленников, сэр.

— Чтобы глейсы удостоверились, что затронули нас за больное место? — Теммис коротко, хрипло рассмеялся. — Я поручил это дело младшему офицеру. На самом деле это, конечно, полковник, которого замаскировали под двадцатилетнего юнца.

Ференц понимающе и уважительно ухмыльнулся. Такие штучки он умел ценить.

— Разумеется, я не отрицаю, что все это мероприятие довольно болезненно, — продолжал Теммис. — Но оно с самого начала планировалось глейсами, как блошиный укус, и было бы недостойным реагировать на него. У нас есть дела куда поважнее.

— Я так и предположил, сэр, когда получил назначение. Если вы позволите мне высказаться, я должен сообщить, что уже встретил более опасные вещи, чем случай с этой лубаррийкой.

— Как так?

Теммис откинулся на спинку обширного кресла.

Ференц сначала упомянул Дардано, но Теммис покачал головой.

— Оставьте его. Это специальный выбор. У него будет своя работа. На Станции есть пара тысяч лубаррийцев, которые так или иначе вышли из-под нашей власти в результате пособничества глейсов. Они не решаются вернуться на родину, потому что очень хорошо знают, что их там ожидает. Дардано должен будет уведомлять нас о том, что происходит в их среде, и он с этим прекрасно справится. Его не заботит ничего, кроме персонального комфорта, а в этом он целиком зависит от нас.

— Мне не вполне понятно, почему выбрали именно его, — напряженно ответил Ференц. — Но, разумеется, я повинуюсь вашему выбору, сэр. Но более опасен, чем Дардано, археолог Лигмер. Похоже, что ум его полон подрывных идей. И он сказал, что работает здесь в непосредственном контакте с пагами.

— Да, здесь я склонен согласиться с вами. — Теммис соединил кончики пальцев и принялся их разглядывать. — Однако это часть более обширного плана, и не мне подвергать выбор сотрудников, осуществленный Верховным Командованием.

— Как вам наверняка известно, детальное изучение Станции — главная цель нашего нахождения здесь. Большая часть Станции неизвестна никому, кроме глейсов. Мы успешно выполнили программу измерений, чтобы выяснить точность распространяемых глейсами карт. Именно здесь начинается ваша миссия.

— Думаю, мне не нужно напоминать вам, что все это строго секретно.

— Существо вопроса заключается в следующем. Карты искусно и почти неуловимо искажены. Существуют огромные участки Станции, которые на них не отражены. Возможно, это всего лишь служебные территории: гравитационные трубопроводы, вентиляционные шахты, отопление, освещение, электроэнергия и так далее. А, может, и нет. Мы должны это осторожно разведать.

— Нет сомнения, что паги тоже это подозревают. К счастью для нас, они официально заявили, что знают о Станции больше, чем глейсы — разумеется, часть их пропаганды. Мы надеемся, что этот гандикап даст нам существенное преимущество в подготовке точных планов Станции. А это будет бесценным при смене позиций.

Уже много лет Ференц не слышал этих слов: “смена позиций”! Они были в ходу, когда он еще был кадетом. Велик день, когда кэтродины будут владеть Станцией вместо неумелых глейсов! Но энтузиазм юности уступил место взрослому цинизму. Теперь Ференц редко думал о том, что день смены позиций может наступить при его жизни. Услышать эти слова из уст начальника штата было для него потрясением.

Он едва посмел спросить:

— Значит, смена позиций уже близка?

— О ней никогда не забывали, — рявкнул Теммис. — Лишь откладывали в силу некоторых административных затруднений.

— Это великолепно, сэр. Разумеется, я никогда не переставал верить…

— Тогда прекратите вести себя так, словно это для вас новость, — сказал Теммис с железобетонной иронией.

Ференц прикусил губу, сознавая, что допустил серьезную ошибку.

— Хорошо, — продолжил Теммис после паузы. Он взял документ со стола и критически пробежал его глазами. — Я займусь тем, что вы рассказали о Лигмере, но сомневаюсь, что удастся что-нибудь сделать. Можете быть уверены, впрочем, что его отзовут немедленно, если он действительно попадет под влияние паг. Теперь о других пассажирах вашего корабля. Что вы скажете об этой паге-офицере?

— Типичная сука, — сказал Ференц с чуть большим чувством, чем намеревался.

Лысина Теммиса включала в себя и брови, но он умудрился вместо одной из бровей вопросительно приподнять то место, где она должна была бы находиться.

— Вы говорите так, словно ей удалось вас достать, — заметил он.

— Боюсь, что не могу этого отрицать, сэр. Ее наглость была беспрецедентна. Я намерен просить разрешения выяснить нашу с ней ссору во время моего пребывания здесь.

— Не разрешаю. Я вполне понимаю ваши чувства, офицер Ференц, но не упускайте из вида тот факт, что пагские женщины все-таки женщины. А драться с женщинами не очень-то почетно. Более того, в ваше задание входит завязать личное знакомство на дружеской основе с кем-нибудь из них.

— Что? — Ференц подался вперед, разинув рот. — Вы… вы шутите, сэр?!

— Ференц, похоже с вами что-то случилось с тех пор, как вы находились здесь в составе кэтродинского штата. Раньше я знал вас как уравновешенного человека, на которого можно положиться во всех отношениях. Теперь вы, похоже, деградировали до уровня фанатика, провалившегося на экзаменах в кадетское училище. Как по-вашему, я часто шучу столь серьезными вещами?

— Нет, сэр, — обреченно произнес Ференц.

Теммис устремил на него каменный взор.

— Значит, я вполне серьезен? Если бы вы на миг задумались хладнокровно, то не сделали бы такого идиотского замечания! — Он взял запечатанный пакет с тележки около стала. — Держите. Здесь подробные инструкции для вас. Ступайте и прочтите их внимательно. У вас кроме униформы есть гражданская одежда, я полагаю? — добавил он после минуты размышления.

— Так точно, сэр.

— В таком случае, чтобы я больше не видел вас в форме до отбытия. Это не согласуется с тем образом, который вы должны вокруг себя создать. Вы здесь для того, чтобы навестить нескольких старых друзей из кэтродинского штата, что вы и сделаете. Через несколько дней вы потеряете к ним интерес, потому что — как вы скажете тем, кто вас об этом вдруг спросит — вы найдете нас более жесткими и не такими приятными людьми, какими мы вам помнились. Вы окунетесь в развлечения. Но будьте крайне осторожны! Мы полагаем — собственно говоря, мы в этом уверены, — что полдюжины пагских женщин здесь на Станции делают уступки глейсам, и даже майко и лубаррийцам. Поскольку они как обычно неуступчивы по отношению к элчмидам, этому должен быть скрытый мотив. Мы должны знать, что это за мотив и вообще к чему они стремятся. С точки зрения морали было бы плохо, если бы кто-то из постоянного штата связался с пагской женщиной. Поэтому данная задача возлагается на вас. Вы достаточно высоки и по пагским меркам не будете выглядеть в их глазах комичным; вы достаточно сильны, чтобы выбраться из трудной ситуации, если в ней окажетесь — что весьма вероятно — и, что важнее всего, у вас великолепный послужной список, — взгляд Теммиса впился в Ференца, словно булавка, прикалывающая бабочку. — Отправляйтесь и постарайтесь подтвердить свою репутацию.

Ференц взял левой рукой запечатанный пакет с приказами и вскочил с места.

— Слушаюсь, сэр, — ответил он и отдал честь Теммису.

Салют наверняка привел бы в восторг преподавателя его кадетского училища.

— Силы небесные, куда это вы? — заорал Теммис. — Я что, отпустил вас? Сядьте. Быстро! Я хочу знать все об этом пассажире, который прибыл с вами, о Ланге.

— Он путешествует за пределами видимости родного солнца, — сказал Ференц, покрывшись потом от усилий сдержать свою ярость (он злился больше на себя самого, чем на Теммиса). — Откуда именно он прибыл, я не смог выяснить, несмотря на то, что настойчиво расспрашивал как его самого — и косвенно, и напрямую — так и членов экипажа, которые могли бы дать мне хоть какой-то намек.

— Очень прискорбно, Ференц, Как долго тянулся рейс? Десять дней? Двенадцать? И вам не удалось установить его родину?

— Он весьма искусен в словесной маскировке, — сказал Ференц с внезапным упрямством. — У меня не было возможностей припереть его к стенке. При наших разговорах всегда присутствовал кто-то третий, а умение Ланга незаметно уклониться от нежелательных тем наводит на мысль о его серьезном знакомстве с соответствующими специальными дисциплинами. Однако мне удалось установить, что он прибыл из областей галактики, более удаленных от нас, чем Этра.

— Этра находится от нас в пределах видимости, так что ваше умозаключение тривиально.

Теммис повернулся на стуле и уставился на карту на стене Карта изображала Рукав — выступающую область галактики, состоящую из девяти звезд, разбросанных на протяжении примерно двадцати восьми световых лет. Там, где оканчивалась цепочка звезд Рукава, дальше была лишь пустота — до самого соседнего скопления, расположенного чересчур далеко, чтобы люди могли туда добраться. Этра отстояла от корня Рукава на тридцать звездных систем в глубь галактики — считая по рейсам космических кораблей. Это уже было дальше, чем когда-либо путешествовали люди рас Рукава, которым хватало проблем на целую вечность, не то что на человеческую жизнь.

— Есть еще кое-что, — нахмурился Теммис. — Путешествовать — поистине дорогое занятие. Что он использует в качестве денег? Я полагаю, что он провел некоторое время на Кэтродине, прежде чем сесть на ваш корабль. Мне кажется, что прибытие человека из-за пределов видимости заслуживало бы упоминания хотя бы в одном бюллетене новостей.

— Он не афиширует, что путешествует так далеко от родины.

— Однако даже вы это поняли, — заметил Теммис с тяжеловесной иронией. — Можно было предположить, что репортеры тоже пронюхают. Собирается ли он странствовать и дальше, после того, как посетит Станцию? Отправится ли он на Глей, или на пагские планеты?

— Он не высказывал никаких намерений путешествовать дальше, — сказал Ференц. — Его интересовала только Станция. Он слышал разговоры о ней еще на Этре и захотел посмотреть собственными глазами. Я не думаю, что его пустят на Пагр, даже если он этого сильно возжелает.

— Это уж точно. Ладно, Ференц, вы были здесь достаточно долго. Отправляйтесь поздороваться с вашими бывшими коллегами, но сделайте это побыстрее. Затем идите в свою каюту и выучите инструкции назубок. Вы свободны.

Но первое, что сделал Ференц, добравшись до своей каюты, было не чтение инструкций. Он от души обложил самыми черными словами всех пагов, мужчин и женщин, на Станции и на Пагре.

Ему немного полегчало.

Глава VII

Викору часто приходило в голову, что Станция во многих отношениях похожа на живой организм. Например, она была практически самоуправляемой, самовосстанавливающейся, самопрограммирующейся. Она существовала сама по себе уже много тысяч лет, прежде чем первые исследователи с Глея прибыли сюда на медлительных кораблях с ионной тягой. Они тогда еще не разработали сверхсветовые двигатели. Преимущества глейсы получили в основном благодаря случаю. Они находились всего в половине светового года от Станции. Хотя паги и кэтродины выслали свои первые экспедиции в космос примерно в то же самое время, что и глейсы, им пришлось ждать изобретения гипердвигателя, чтобы добраться так далеко в глубь Рукава.

Станция напоминала живое существо еще и потому, что обладала своеобразным метаболизмом, в котором роль кровяных телец играли люди. Время от времени инъекция извне — новый кэтродинский генерал с агрессивными замашками, новая громогласная пага — угрожала нарушением хрупкого равновесия, что приводило к чему-то вроде лихорадки. А глейсам, этим белым кровяным тельцам системы, приходилось устранять нарушение в организме Станции.

Что-то едва уловимое в поведении Рейдж натолкнуло Викора на мысль, что сейчас происходит как раз один из таких случаев.

А Ланг выглядел так, словно собирался сыграть в этом деле роль инородного тела.

Обычно Викор, доставив сообщение Рейдж, с удовольствием отправлялся посетить вольных майко в майкосском секторе Станции. У него оставалось несколько чудесных дней до возвращения на корабль. Он всегда бывал ужасно огорчен, когда ему выпадало дежурить от прибытия до отправки корабля — а это бывало раз в каждые четыре рейса.

Но сегодня все было совсем иначе. Ему не хотелось оказаться среди друзей-майко — этих странных людей, не принадлежащих ни к одному миру. Родиной своей они продолжали считать Майкос, но были навечно прикованы к Станции, ибо преступили закон кэтродинов и смогут вернуться на родину не раньше, чем Майкос будет свободен. Здесь они находились под покровительством глейсов, хотя и этого иной раз бывало недостаточно. Куда ни кинь, они были обречены.

Эти люди всегда наполовину стыдились, наполовину жаждали контакта с майко, прибывающими на Станцию извне — членами экипажей космических кораблей, слугами кэтродинов, или, что очень редко, каким-нибудь популярным артистом, талант которого временно служил ему защитой от давления кэтродинов, и которого привозили на Станцию развлекать господ. Живущие на Станции майко жаждали контакта, потому что постоянно тосковали по родине, как бы ни пытались они это скрыть под видом беспечного превосходства. Стыдились же они потому, что достигли личной безопасности за счет потери возможности участвовать в борьбе с угнетателями на родине. Такая же ситуация была в лубаррийском и элчмидском секторах; между ними существовало что-то вроде родства, братства обреченных душ.

Собственно говоря, именно через находящиеся на Станции свободные колонии подчиненных рас сообщались друг с другом и координировали свои действия революционные Движения Лубаррии и Майко.

Кроме Викора существовали и другие курьеры. Так что когда Рейдж передаст ему ответ на доставленные сообщения, он мог пойти и отдохнуть со своими друзьями. И все же Викор медлил.

В конце концов голод привел его в ресторан в секторе манко. Там синтезаторы — они тоже работали с тех самых пор, как Станцию покинули ее неведомые строители — были настроены на вкусы местных посетителей. С точки зрения времени Викор выбрал удачный момент: на местных часах время было позднее, и в ресторане не было никого из знакомых.

Он взял свой заказ в раздаточной, предъявил денежный сертификат, чтобы в нем пробили соответствующую сумму, и направился через весь зал к столику в нише, чтобы не бросаться в глаза. Низкий потолок зала, выкрашенный в светло-синий цвет, показался ему давящим, сверкающие белизной столики выглядели холодно-безличными. Приземистые кресла и стульчики были расставлены неаккуратно, что вызвало у него прилив неопределенного раздражения. Он был в состоянии духа, неподходящем для пребывания в обществе, и прекрасно это понимал.

Неожиданно подняв глаза от тарелки, Викор обнаружил перед собой юношу в тускло-коричневой одежде, предписанной майко. Тот сидел напротив и пристально разглядывал Викора. В руке у него была кружка со спиртным, глаза под кустистыми бровями сверкали.

Викор его не знал и вознамерился было проигнорировать.

Не тут-то было. Минуту спустя незнакомец огляделся, чтобы удостовериться, что поблизости никого нет, и таинственно кашлянул.

— Вас зовут Викор? — спросил он.

— Да. И я сел в этом углу, чтобы побыть в одиночестве.

Незнакомец нахмурился.

— Побудете один позже, если захотите. Но сейчас у меня есть к вам некоторые вопросы, и я хочу, чтобы вы на них ответили.

Викор резко вздернул голову.

— Вы… — начал было он, но осекся. Его непрошеный собеседник отставил кружку и сложил руки особым образом, который не выглядел нарочитым, но имел совершенно определенное значение.

— Мое имя Ларвик, — дружелюбно произнес незнакомец, когда увидел, что Викор прочел знак. — Мы с вами до сих пор не встречались, потому что работаем в разных ветвях движения. Но получилось так, что мы нуждаемся в определенной информации и совете, а вы можете нам помочь и, к счастью, уже являетесь членом движения.

— Что именно вы хотите знать? — спросил Викор.

Он подозревал, что революционное движение в кэтродинской империи на самом деле куда обширнее, чем та его часть, с которой он знаком. Однако не имел ни малейшего представления, чем занимаются другие ветви.

— Не сейчас. — Ларвик взял свою кружку и махнул ей в сторону тарелки Викора. — Доешьте. Мы лучше поговорим с вами наедине и в другом месте.

Он больше не произнес ни слова, только следил своими сверкающими глазами, как Викор ест.

Наконец Викор понял, что не может больше затолкать в себя ни куска. Он отодвинул тарелку и встал.

— Я готов, — сказал он.

— Хорошо, — пробормотал Ларвик, — Пожалуйста, к лифтам.

Викор подозревал, куда они направятся, еще до того, как оказался в вагоне с Ларвиком и увидел, как тот нажимает кнопки на селекторе, повернувшись к Викору спиной, чтобы тот не заметил точную комбинацию. Значит, есть еще другие лифты, кроме того, который доставляет его в офис Рейдж из приемного зала. Куда же они попадут на сей раз?

Как оказалось, недалеко. Наверняка в пределах сектора манко, если только кабина по дороге подчинялась обычным физическим законам. Мгновение они ждали, пока дверь откроется, затем оказались в комнате, из которой не было другого выхода. Комната была квадратной, больше напоминала коробку. Ее стены от пола и почти до потолка были заставлены грубо сколоченными ящиками. Сам пол был покрыт какими-то крошечными обрывками — темно-коричневыми, высохшими, похожими на опавшие листья.

Едва заметное колющее ощущение озадачило Викора. Затем он догадался, что это такое — статическое поле, чтобы пыль не проникала в кабину лифта.

Ларвик подождал, пока кабину не вызвали на другой этаж, и быстро повернулся к Викору.

— Садитесь, — сказал он, и сам уселся на один из ящиков.

Викор последовал его примеру, продолжая принюхиваться. В воздухе стоял какой-то едкий специфичный запах, который Викор не мог распознать.

— Узнаете? — после паузы спросил Ларвик. Викор покачал головой, и тот пожал плечами. — Ладно, потом скажу. Наверное, я должен вам рассказать. А пока я хочу получить от вас необходимую информацию. Мы хотим знать, кто такой этот Ланг.

Снова Ланг! Бели бы Верховное Бюро Пагра, каждая из входящих в которое паг способна запросто разделаться с тремя пагскими мужчинами, прежде чем наконец сдаться и позволить четвертому ублажить ее, явилось бы в полном составе сюда, на Станцию, это вызвало бы меньше беспорядков, чем прибытие этого одного чужака! Викор ответил вопросом на вопрос.

— Я расскажу вам все, что знаю — хотя это немного — но сначала, прошу вас, ответьте: что в нем такого особенного? Глейсы, с которыми я работаю, хотели о нем знать; все хотят о нем знать!

Ларвик задумчиво прикусил нижнюю губу.

— Вот, значит, как? — сказал он. — На Станции о нем уже идут разговоры, но мы приписали это тому факту, что он из-за пределов видимости и потому посетитель особый. По крайней мере, мы надеялись, что причина ажиотажа только в этом. Иначе ситуация может оказаться крайне неприятной.

— А именно?

Ларвик мгновение колебался.

— Ладно, — сказал он наконец. — Мне все равно придется вам сказать.

Он нагнулся над соседним ящиком и откинул крышку. Под ней оказалась масса плотно уложенных коротеньких коричневых веточек, покрытых мелкими иголочками. Едкий запах сразу усилился.

Ларвик очень бережно вынул одну веточку и протянул ее Викору.

— Знаете, что это такое, а? — спросил он.

Викор покачал головой.

— Дурманная трава, — сказал Ларвик кратко. — Наш предмет торговли.

— Ах вот оно что! — Викор вскочил с места. Лицо его побелело. — Я не знаю, какими еще грязными делами вы занимаетесь, но если речь идет о дурманной траве — як этому непричастен! Выпустите меня отсюда немедленно.

Ларвик продолжал сидеть спокойно.

— Что вы вообще знаете о дурманной траве? — сказал он. — Вы ее даже распознать не смогли.

— Я достаточно насмотрелся на ее эффект, чтобы испытывать к ней отвращение, — резко сказал Викор. — Эти несчастные безумцы, которых иногда встречаешь в элчмидском секторе, быстро умирают, не получая своей дозы.

— Теперь нет, — ровно произнес Ларвик. — Мы обеспечиваем их дурманной травой из милосердия. Это они достали для нас семена и провезли их на Станцию — кстати, рискуя жизнью.

— Но… но ради чего, будь она проклята?! — взорвался Викор. — Зачем вам пачкать об нее руки?

— Паги используют дурманную траву для усмирения элчмидов, — сказал Ларвик. — Это самое мощное из известных нам опьяняющих и галюиногенных средств. Оно вызывает чудовищную зависимость. Пристрастившиеся к нему способны на все, чтобы получить инъекцию, когда им действительно невтерпеж, — он сделал паузу. — Кэтродины серьезно обеспокоены тем, что число потребляющих дурманную траву среди них растет. Это очень выгодный бизнес, Викор. И он помогает нам перекладывать деньги кэтродинов в свои карманы.

Викор медленно расслабился.

— Мне это не по душе, — сказал он неохотно, — но… согласен, идея неплохая. Мне бы больше понравилось, если бы элчмиды продавали дурманную траву пагам. Как бы они ни были плохи, кэтродины ничего подобного с нами не делали.

— Зато они поступили так с лубаррийцами, — сказал Ларвик. — Вы видели толстобрюхого капеллана, которого им привезли? Заразить лубаррийцев этой фальшивой верой было почти столь же преступно, как элчмидов — дурманной травой.

— Ладно, ваша взяла, — с отвращением произнес Викор. — Да, так вы хотели знать про Ланга.

Он не смог добавить ничего к тому, что рассказывал Рейдж. У него даже не появилось новой теории, объясняющей присутствие Ланга в секторе глейсов. Вся история в целом оставила Ларвика в полном недоумении.

— Может, он в таком случае действительно тот, за кого себя выдает, — задумчиво сказал Ларвик. — Или нет, не может этого быть — для чужака он знает Станцию слишком хорошо. Или…, Видите ли, я боялся, что он может оказаться кэтродинской приманкой — настоящий чужак, которого они подкупили, или хорошо подготовленный поддельный, в задачу которого входит предстать любопытным туристом, сующим везде свой нос. Такой тип был бы для нас большим искушением — предложить ему укол дурманной травы, потом выдоить все его денежки, посадить на отбывающий корабль, и кто останется в дураках, когда нехватка очередной дозы его прикончит? Кэтродины, во всяком случае, работают именно так… Офицер Ференц, который прибыл на вашем корабле, несомненно шпион, но он замешан в высокую кэтродино — пагскую политику, и не станет заниматься такой мелочью, как выяснение источника наркотиков.

— А глейсы об это знают? — спросил Викор.

— Знают ли глейсы? — переспросил Ларвик тоном глубочайшего изумления. Он поднялся с ящика и потянулся, разминая затекшее тело. — А где, по-вашему, мы выращиваем траву? Они отдали нам весь гидропонный огород. Еще бы они не знали! Да они в сущности толкнули нас на это.

— Ах, вот как… Если бы они возражали, Ланг мог бы оказаться их приманкой, но раз они не против… — Викор нахмурился. — Кто же…

Глава VIII

Пауза была долгой. Наконец Ларвик подошел к двери лифта и нажал на кнопку вызова.

— Как бы мне хотелось приучить Дардано к дурманной траве… — произнес он мечтательно в ожидании прибытия кабины. — Но я не могу рисковать. Если кэтродины обнаружат, что источник их неприятностей находится здесь, на Станции, глейсам скорее всего придется отречься от нас и заявить, что они ничего не знали. Может быть, удастся провернуть это косвенно, пригласив его в элчмидский сектор. Никто не удивится, встретив у них дурманную траву — половина несчастных только ею и живет…

Он оборвал себя, поскольку прибыл лифт.

— Вы, разумеется, понимаете, что все это строго секретно?

Викор сухо ответил:

— Я проделал больше тридцати рейсов, как курьер, и до сих пор не попался.

— Хорошо, хорошо, — дружелюбно сказал Ларвик, — Я не хотел вас обидеть, всего лишь напомнил.

Он пропустил Викора в кабину лифта и закрыл дверь.

— Кстати, — сказал он, когда кабина начала подниматься, — что бы вы ни узнали о Ланге, мы хотим знать это наравне с Рейдж.

— Я сделаю, что смогу, — пообещал Викор. Но он понимал, что выполнить обещание будет очень трудно.

Существовало множество мелких проблем, которые усложняли жизнь на Станции. Время, например. Глейсы установили сутки, более-менее приемлемые для всех рас, и не делили их на “утро”, “день”, “вечер” и “ночь”. Им приходилось работать круглосуточно, по сменам.

С обычным небрежением к удобству всех остальных пагский штат настоял на том, чтобы пользоваться своим собственным Среднепланетным Временем, которое совпадало с глейсским Временем Станции примерно раз в триста дней. И каким-то необъяснимым образом (никто не мог понять, почему) все три подчиненные расы — манко, лубаррийцы и элчмиды — выбрали каждая свой отрезок станционных суток в качестве “ночи”.

Сейчас по времени сектора манко было около полуночи. В элчмидском секторе наркоманы с налитыми кровью глазами тянулись трясущимися руками к экстракту дурманной травы — единственное, что позволит им пережить наступающий день. А в секторе лубаррийцев только-только “смеркалось”.

В довершение хаоса, кэтродины в большинстве своем владели искусством краткого сна и обходились тремя часами забвения в сутки, урывая краткие промежутки для сна то тут, то там. Что касается туристов, у которых хватало денег проводить время на Станции, они не обращали внимания на время и веселились до тех пор, пока не падали с ног.

Нейтральность и терпимость, сказал себе Викор в приливе неожиданной усталости, имеют свои плюсы. Но иногда они вносят беспорядок.

Не будучи кэтродином, Викор нуждался в регулярном сне. В секторе манко начинало темнеть — самым натуральным образом; освещение потолка и стен повсюду тускнело, ночь продлится восемь часов. Неудержимо зевая, Викор медленно поплелся к себе в каюту.

Ланг… Ларвик сказал, что известие о чужаке, прибывшем из-за пределов видимости, уже облетело Станцию. Любопытства такого рода можно было ожидать от туристов в зонах отдыха Станции, которые проводили время в праздности, пьянках и прочих развлечениях. Однако Викору казалось, что Ланг не захочет к ним присоединиться и сумеет избежать этого, не показавшись невежливым.

И все равно придется заглянуть “утром” в туристскую зону. Как человек, впервые попавший на Станцию (так ли это на самом деле?), Ланг несомненно захочет посетить хотя бы ее. Более того, это была действительно нейтральная часть Станции — никто не имел там власти, даже глейсы. Для них это был бездонный колодец денег — пагских денег, кэтродинских денег, и даже глейсских.

Под самой обшивкой: машинерия. Невероятные устройства, которые преобразовывали случайное излучение в энергию в формах, которые можно было использовать — в том числе в материю. Там же размещались причалы, приемные залы и все такое прочее.

Далее: жилые помещения и офисы различных штатов, всевозможные службы.

И в центре — или, точнее, окружая центр, как скорлупа — туристская зона.

Викор нервно спустился через Золотой люк. Сегодня ближе к сектору майко находился Платиновый люк, но никто из майко не смел воспользоваться больше чем Радиевым. На Викоре была обычная тускло-коричневая одежда, чтобы его не приняли за богатого посетителя.

Сотни радужно переливающихся желтых пузырьков поднимались по люку вверх и лопались о его подошвы. Для чего строители Станции предназначали эту область? Только лишь для отдыха первоначальных пассажиров огромного корабля? В этом случае их путешествие, должно быть, было долгим. Или же их очень трудно было развлечь.

Вокруг него пульсировала музыка. Одна из прозвучавших нот, казалось, заставила резонировать все его тело. Она смешала мысли и наполнила глаза слезами. Викор на минуту прижался к стенке люка, приходя в себя. Двое подростков, мальчик и девочка, пронеслись мимо него вниз головой с воплями и смехом. Они были глейсами и, надо полагать, уже дважды побывали на Станции. Каждый глейсский ребенок должен был знать все о Станции, думать о ней, видеть сны о ней, жить Станцией во всех ее проявлениях — дабы железная хватка глейсов, которой они держали Станцию, не ослабла.

Неверно. Нужно исправить. Не железная хватка, скорее сила вроде гравитации: позволяющая двигаться, но не оставляющая возможности побега.

Люк расширился, и падение завершилось в ароматном пурпурном тумане и пении бронзовых гонгов. Викор почувствовал, как его сандалии на несколько дюймов погрузились в твердый, но податливый пол. Он удержал равновесие, разведя руки в стороны как канатоходец, и осмотрелся.

Сегодня Золотой люк вел на Равнины. Открывшийся перед ним простор казался бескрайним: сине-зеленое пространство под синим, как небо, куполом потолка. Это был самый спокойный участок туристской зоны.

Глейсские ребята ухватились за проплывающий мимо планер, и теперь висели в тридцати футах над землей, держась правыми руками, а левыми бурно жестикулируя и заливаясь смехом. Викор проследил их взгляд и обнаружил трио кэтродинов среднего возраста — две женщины в ярко-алом и мужчина в запачканном землей белом — которые спали лежа на спине, с разинутыми ртами. Вокруг них валялись пустые бутылки, рядом стояли тарелки с остатками еды.

Пока Викор с отвращением смотрел на них — “господа отдыхают” — земля разомкнулась, поглотила мусор и сомкнулась вновь. Мальчик и девочка наверху рассмеялись напоследок и направили планер прочь. Через год — два они станут такими же серьезными, как Рейдж. Пока они смеялись вволю, чтобы никогда не забыть, как это делается. Секрет успехов глейсов заключался отчасти в том, что они всегда хранили смех в себе.

Викор тряхнул головой и направился через Равнины. Вскоре он добрался до Океана и нырнул.

— Иди сюда! — окликнула его полуженщина-полурыба, чьи полные, обнаженные и весьма привлекательные груди блестели, как перламутр. Она выглядывала из кораллового грота. Волосы ее были выкрашены оранжевой краской под цвет коралла.

Викор выпустил струйку пузырьков, выдыхая воздух из легких, и глубоко вдохнул. Новичкам всегда было страшно дышать в Океане. Но это была не вода, а синтетическая органическая жидкость, содержащая чуть больше кислорода, чем воздух Майкоса — столько же, сколько обычный воздух на Станции. Викор бывал здесь прежде, раз десять, если не больше.

Он мягко ответил, слыша, как звук отдается вибрацией в ушах:

— Я недостаточно богат, чтобы быть вашим клиентом.

Полуженщина разочарованно вздохнула, Она была лубаррийкой. Глейсы отдали большую часть службы развлечений людям из числа “свободного” населения Станции, происходящим с подчиненных планет. Хороший способ одновременно дать им занятие и использовать их, если смотреть на это цинично; если же взглянуть на проблему внимательнее, такое решение вопроса давало этим людям смысл существования.

— Кроме того, — продолжал Викор, — я тут кое-кого ищу. Вы слышали про чужака по имени Ланг, который прибыл из-за пределов видимости?

— Я слышала, что он на Станции, — сказала полуженщина, устраивая поудобнее свой рыбий хвост. — Но я его не видела, и не надеюсь, что он посетит мой скучный уголок. — Она развернулась и исчезла в гроте, добавив на прощание: — В любом случае, новичкам обычно требуется день — два, чтобы набраться храбрости нырнуть в Океан.

Она была права. Викор осмотрелся в поисках какого-нибудь возвышения, и обнаружил высокую насыпь из блестящих раковин. Он взобрался на нее и, балансируя на самой верхушке, высунул голову и плечи из Океана.

Рядом с Океаном располагались Горы. Возможно, за ними на этот раз следовали Пещеры. Трудно сказать наверняка, какая часть туристской карусели с какой соседствовала в данный момент — они перемешались медленно, но за день — два это становилось заметным.

По другую сторону находился Город — наиболее вероятное место для поисков. В любое время больше половины посетителей и свободных от дежурства штатных работников, если они вообще были в туристской зоне, пребывали именно в Городе. Но это значит, что Викору, прежде чем идти в Город, придется экипироваться.

Викор нырнул обратно в Океан и зашатал сквозь вязкую жидкость, пока наконец не выбрался на берег недалеко от границ Города. Здесь, разумеется, людей было больше. К примеру, вот эта экскурсия глейсских детишек, не старше десяти лет, которых учили дышать Океаном — большинство было слишком перепугано, чтобы повторить урок, хотя они видели своими глазами, что это безопасно. Сорок с лишним паг из штата Пагра, преспокойно занимались гимнастикой под восхищенными взглядами — их нагие красно-коричневые тела маслянисто блестели, мускулы мягко перекатывались под кожей, когда они по очереди поднимали друг друга одной рукой выше головы, Богатая кэтродинская семья, затеявшая спор, какую из достопримечательностей посетить: сын-подросток хотел отправиться в Пещеры, его мать намеревалась отдохнуть на Равнинах, а ее муж, храня верность семье и отчизне, пытался не смотреть на обнаженных паг, но у него это плохо получалось.

Здесь было множество торговых киосков и стеллажей — одни под тентами, другие под открытым небом — предлагающих всевозможные товары. Викор остановился у лавки, торгующей одеждой, и выбрал синюю хламиду, чтобы скрыть свою одежду, и синюю маску со свирепыми красными глазами, чтобы скрыть лицо. Подавая продавцу денежный сертификат, чтобы тот пробил нужную сумму, он спросил:

— Вы не видели этого чужака из-за пределов видимости?

— Который, вроде бы, прибыл вчера? — торговец костюмами покачал головой в фантастической короне из перьев и игрушек. — Нет, не видел.

Викор поблагодарил его и прошел дальше. Окраина Города, выходящая сейчас к Океану, была заполнена кафе, дискотеками и площадками, где проходили представления акробатов. Группа лубаррийцев, дающих представление, так здорово работала, что Викор остановился посмотреть на них. Здесь он тоже спросил про Ланга. Никто не видел чужака. Викор отправился дальше.

Он услышал позади отдаленный гром. В Горах, которые сейчас находились на противоположной стороне Океана, набирала силу гроза. Обернувшись, Викор увидел молнии — раскаленные добела иглы — между вершинами гор.

Наконец он добрался до парка, располагавшегося почти в центре Города. Поиски Ланга оставались безуспешными. Все знали, что чужак на Станции, все считали, что легко узнают его либо по описанию внешности, либо по черному ручному зверьку, которого он носит с собой. И никто его не видел.

Викор устало опустился на скамейку под огромным кустом, усыпанным розовыми и белыми цветами, с приятным запахом.

Его вывело из задумчивости неожиданное происшествие. Он услышал, что с другой стороны куста разговаривает некто, чей голос ему знаком, с кем-то совершенно незнакомым. Но именно второй голос заставил его вздрогнуть и очень осторожно раздвинуть ветки.

Невероятно, но факт. Викор почувствовал себя так, словно его привычный мир перевернулся вверх тормашками. Патриот из патриотов, строгий приверженец кэтродинских националистических принципов Каподистро Ференц собственной персоной сидел и разговаривал с ПАГОЙ!

Глава IX

Потрясенный, Викор отпустил ветки, и они скрыли от него головокружительное зрелище. Не было никаких сомнений, что это Ференц — хотя сейчас он был совсем по-другому одет: в золотые сапоги из дорогой парчовой ткани, брюки цвета ржавчины и шелковую блузу из красных и зеленых нитей, которая меняла цвет, когда он поворачивался. Прическа у него тоже была другая. Но это был не кто иной, как Ференц.

Пага, с которой он беседовал, была гражданской особой. Голова ее не обрита, как это делают военные. Меньше среднего роста — примерно такого же, как сам Ференц, и одетая в строгую блузу и неизменные пагские рейтузы. На лацканах ее блузы красовались серебряные знаки, которые, вероятно, обозначали ее официальный статус. Только один из ее передних зубов был подпилен.

Напрягая слух, Викор уловил обрывки разговора.

— …видеть вещи по-другому извне, — говорил Ференц. — Когда постоянно приходится защищать свое достоинство, легко принять подход, который одобрен свыше, и трудно заметить, что он не соответствует действительности.

Пага рассмеялась. У нее было низкое контральто.

— Собственно говоря, — сказала она, — это справедливо для обеих сторон. Мы не всегда будем решать споры, стараясь перекричать друг друга. Нам лучше…

Звуки музыки с ближайшей танцплощадки заглушили ее слова. Викор ждал, но танец, который играли, был долгим и энергичным, и потребуется не меньше нескольких минут, прежде чем он еще что-то услышит.

Он не знал, злиться ли ему на Ференца за его двуличность, или радоваться, что тот, кого он принял за типичного кэтродинского догматика, оказался вполне сносным человеком.

Викор осторожно посмотрел по сторонам. Он был уверен, что даже после ежедневных свиданий на корабле, Ференц не узнает его в этой сине-красной маске. Кэтродины вообще редко обращали внимание на представителей подчиненных рас, так что даже не могли сказать, кого именно из них они видели в конкретном случае. Он мог обойти куст, сесть на скамейку напротив офицера и паги и свободно наблюдать за ними. Но ему вряд ли удастся сесть так, чтобы слышать разговор. Конечно, они вроде бы не понижают голоса…

Он решил один раз обойти вокруг, чтобы решить, сесть ли ему на виду и заказать выпивку, чтобы оправдать свое присутствие, или вернуться на прежнее место. Он встал и направился в обход куста на противоположную сторону тропинки. Кусты были густыми, выше его роста, с темно-зеленой листвой.

Викор только взялся за ветку, чтобы выйти к выбранной им скамейке, как вдруг еще одна знакомая фигура появилась в поле его зрения с другой стороны и неуверенно выбралась на открытое место.

Археолог Лигмер с толстой папкой и прозрачным пакетом, набитым фотографиями.

Как только он показался из-за кустов, пага, которая беседовала с Ференцем, с улыбкой поднялась ему навстречу. Ее лицо было удивительно приятным для женщины, принадлежащей к огромным грубым пагам, и единственный подпиленный зуб вносил странно дисгармонирующую ноту. Викор, скользнув к скамье напротив и усевшись на нее, грустно подумал о миниатюрной красоте Рейдж.

— Я… Я вижу, вы знакомы, — осторожно сказал Лигмер.

Ференц нахмурился. К нему вернулись его обычные манеры.

— Мы немного поговорили, — грубовато ответил он.

— Я здесь недолго, — добавила пага. — Я ожидала, что ты появишься раньше, Лигмер.

— Да. Ну… мм… прошу прощения, меня задержали. Никак не мог добраться до того документа, который мне хотелось заполучить. — От неожиданности Лигмер все еще запинался. — Нет, не уходите, — сказал он Ференцу. — Если вы, конечно…

Ференц одним глотком допил свое спиртное и встал. Онвытер рот тыльной стороной ладони.

— У вас есть совместное дело, я полагаю, — отрывисто сказал он. — Не буду вам мешать.

Он натянуто поклонился и отправился восвояси. Лигмер провожал его взглядом, пока тот не скрылся за густым кустом.

— Чтоб меня разорвало! — воскликнул он наконец в явном замешательстве. — Ничего не понимаю.

— Чего именно ты не понимаешь? — спросила пага, садясь обратно и вытягивая длинные ноги. — Он показался мне довольно приятным типом, как для вашего военного.

— Все не так просто, Узри, — ответил Лигмер; Он наконец пришел в себя и уселся рядом с ней. — Я летел на одном корабле с этим офицером. Он вел себя как законченный твердолобый ортодокс, со всеми этими готовыми клише, которые соскакивают с его зубов по любому поводу. Обнаружить, что он по собственному почину разговаривает с пагой, и разговаривает вежливо — немыслимо!

Викор, напрягая слух, расслышал все. При последних словах он автоматически кивнул, соглашаясь.

На лице Узри отразилось такое же глубокое замешательство, как на лице Лигмера.

— Тогда… тогда, надо полагать, у него были причины так себя вести, — резко сказала она. — Возможно ты своим появлением помешал осуществлению какого-то глубоко законспирированного плана. Ладно, неважно. У нас есть свои дела.

Она нагнулась и достала из-под скамейки папку с документами, такую же толстую, как папка Лигмера, вынула из нее несколько бумаг, разложила на столе и выжидающе посмотрела на археолога.

В этот момент Викор осознал, что он больше не один. Исполненный уверенности и самообладания, на другом конце скамейки сидел, спокойно поглаживая шерстку своего любимца и наблюдал за происходящим не кто иной, как Ланг.

— Добрый день, — произнес Ланг, доброжелательно улыбнувшись, как только увидел, что Викор узнал его. — Мне кажется, вы — стюард, который обслуживал нас в пути от Кэтродина, не так ли?

Значит, маска оказалась бесполезной. Глупо было бы отрицать истину. Викор кивнул и остался сидеть, будто оглушенный.

— Позвольте мне в таком случае угостить вас чем-нибудь освежающим, — предложил Ланг. — Вы прекрасно выполняли свои обязанности. Ваши кэтродинские космические рейсы — одни из лучших, которыми мне доводилось путешествовать.

Он подал знак официанту, нажав кнопку на подлокотнике скамейки, прежде чем Викор успел что-либо ответить, и продолжал:

— Вы тоже наблюдали за этим небольшим эпизодом на той стороне площадки?

Викор бросил взгляд на Лигмера и Узри Археолог и пага, улыбка которой открывала подпиленный зуб, склонились над фотографией и изучали ее при помощи увеличительного стекла. Он снова утвердительно кивнул.

— Странно, не правда ли? — настойчиво развивал тему Ланг. — У меня сложилось впечатление, что офицер Ференц скорее бы умер, чем позволил себе быть застигнутым за дружеской беседой с пагой — тем более с пагой, которая дурно влияет на молодого археолога, чьи взгляды он так незыблемо порицал.

Викор наконец обрел дар речи.

— Многоуважаемый господин, не только вы или я находим это странным. Лигмер тоже был потрясен.

— И не без причин, мне кажется.

Ланг заметил, что официант ждет заказ, и сделал вопрошающий жест в сторону Викора.

— Многоуважаемый господин, вы ничем мне не обязаны, — запротестовал Викор. — Я выполнял свою работу, не более…

— Но и не менее. Многие люди делают гораздо меньше, чем обязаны. — Ланг щелкнул пальцами. — Два бокала хорошего вина, официант.

Официант кивнул и исчез. В этот момент Лигмер поднял голову от фотографии, узнал Ланга, встал и поспешил к нему.

— Не присоединитесь ли к нам? — предложил он. — Я надеялся еще увидеться с вами и ответить — или хотя бы попытаться ответить — на ваши вопросы. Сейчас для этого выдалась прекрасная возможность, поскольку я одновременно смогу вас представить моей ученой коллеге с Пагра, госпоже археологу Узри.

— Я только что пригласил нашего стюарда выпить со мной, — сказал Ланг, поднимаясь с места и сажая пушистого зверька себе на плечо.

Выражение неудовольствия мелькнуло на лице Лигмера с быстротой летней молнии и тотчас исчезло.

— Он может тоже пойти, если захочет, — сказал он.

Археолог бросил на Викора резкий взгляд, и тот покорно снял маску. Возможно, вежливость не позволила Лигмеру сделать замечание Викору, что тот воспользовался маскировкой, чтобы затесаться среди господ. Или возымел действие тот факт, что они были в туристской зоне, где не действовали обычные правила. Хотя никогда еще это не останавливало кэтродина, если он желал сделать выговор низшему.

Почему-то у Викора сложилось убеждение, что подлинной причиной было присутствие Ланга.

Он последовал за чужаком и Лигмером на приличествующем расстоянии, и сел на табурет не слишком близко к столу, но и не так, чтобы это выглядело демонстративно далеко. Он молча принял от официанта бокал вина и весь обратился в зрение и слух.

— Из-за пределов видимости, вот как? — переспросила Узри. На нее это явно произвело впечатление. — Здесь, в Рукаве, это редкость. Вы собираетесь после Станции направиться на пагские планеты?

— Возможно, да. А, возможно, и нет, — он улыбнулся. — Боюсь, что так далеко меня завлекла Станция, а не слава вашей империи.

— Ха! — коротко рассмеялась Узри. — И совершенно справедливо. Станция — это чудо, одно из самых невероятных мест галактики. И чем глубже вы с ней знакомитесь, тем больше она вас восхищает.

— То же самое говорил мне наш друг Лигмер на борту корабля, — Ланг бросил взгляд на кэтродина. — Он говорил, что возникновение Станции окутано тайной, но существует версия о том, что ее построили древние путешественники с Пагра…

— Это скорее всего пропаганда, — напрямик сказал Лигмер.

— Предубежденность! — воскликнула Узри с внезапной горячностью. — Нельзя недооценивать свидетельства, которые говорят о существовании на Пагре древней цивилизации, знакомой с полетами в космос…

— И которых не видел никто, кроме паг, — прервал ее Лигмер. — Если они, конечно, вообще существуют.

— Ах, что касается… Вот они, — резко ответила Узри и вынула из папки с документами фотографию, которую протянула Лигмеру. — Я этого тебе еще не показывала, хотя принесла специально, чтобы продемонстрировать.

Лигмер махнул рукой.

— Фотографии можно подделать, — сказал он. — Я не хочу сказать, что не доверяю тебе, Узри. Но ваши органы официальной пропаганды наговорили столько чуши за последние несколько веков, что вы не можете ожидать, чтобы мы приняли такой важный факт на веру.

— Можно взглянуть? — спросил Ланг.

Викор, глядя через его плечо, увидел только размытые пятна.

— Корабль, — сказал Ланг. — Окаменевший. Я прав?

Он повернулся к Узри, которая удовлетворенно кивнула.

— Не столько окаменевший, сколько забальзамированный, — сказала она. — Он пролежал там по меньшей мере десять тысяч лет. Насколько мы восстановили случившееся, это была авария экспериментального антигравитационного двигателя. Во время испытательного полета, низко над землей или во время посадки корабль произвел слишком сильный нажим на поверхность земли. В результате выплеснулась магма, возможно даже возник вулкан, и расплавленный поток похоронил его.

— И как вам удалось получить эту фотографию? — спросил Лигмер.

— Первоначальные элементы корпуса сейчас в высокой концентрации присутствуют в окаменевшей лаве, — ответила Узри. — Мы получили картину, сделав около сотни снимков. Для этого поверхность камня отполировали до блеска, а затем направили на него луч яркого света под нужным углом. Естественная неоднородность камня мешает контурам очертиться в одном снимке. Имея сотню снимков, мы усреднили погрешности и получили достаточно четкую картину. У меня есть другие снимки, и копия Доклада, опубликованного группой, которая проделала эту работу. Кроме обычной пропаганды в нем содержатся вполне добросовестные научные материалы.

Она посмотрела на Ланга.

— Каково? — вызывающе спросила она.

— Я полагаю, — мягко сказал Ланг после паузы, — что вы верно интерпретируете картину, но ваши дальнейшие умозаключения неправомочны. Корабль на Пагре, учитывая существование Станции здесь, значит — по крайней мере, для меня, — что кто-то прибыл со Станции на Пагр. И, скорее всего, побывал также на Глее, на Кэтродине, на Элчмиде, на Лубаррии и — он краем глаза глянул на Викора, — на Майкосе.

Глава X

Викор почти ожидал урагана негодующих контраргументов от обоих археологов. Они действительно на мгновение уставились друг на друга, и на лицах их отразилась готовность перейти к нападению.

Но ничего не произошло. Они постепенно расслабились, и Литер заговорил первым — почти извиняясь.

— Собственно говоря, — произнес он, — это действительно очевидный ответ, не правда ли? Однако есть и возражения. Подобную теорию выдвигали несколько раз на протяжении последних веков, еще со времен открытия Станции, и каждый раз она встречалась с непреодолимыми препятствиями. — Он бросил на Узри быстрый взгляд. — И я не думаю, что ее когда-либо всерьез рассматривали на Пагре.

— Вот как? — сухо сказала Узри. — Я надеюсь, что здесь нет подслушивающих устройств, поскольку то, что я собираюсь сказать, в высшей степени противозаконно и может мне стоить моего положения и права посещать Станцию. Но дело в том, что я долгое время изучала теорию Брингера. Основное возражение — если оставить в стороне имперскую гордость — заключается в том, что никто не обнаружил свидетельств полетов в космос в доисторические времена нигде, кроме как на Пагре. Если бы они были, никто бы не стал их скрывать, верно? Еще факт — люди разных планет Рукава значительно отличаются друг от друга физически. Их цивилизации тоже достаточно различны, и даже их способы мышления разнятся. Еще против теории Брингера говорит то, что общество, построенное по принципу господства мужчин, на всех остальных планетах Рукава совпадает с тем, что по традиции считается политикой, господствовавшей на Пагре до установления нынешнего порядка. Ланг кивнул.

— Так какова ныне принятая теория происхождения человека здесь, в Рукаве?

Лигмер и Узри снова переглянулись.

— Смотря на какой планете, — ворчливо произнес Лигмер. — На Кэтродине не существует общепринятой теории. Некоторые придерживаются теории Брингера, как ее называет Узри, но таких немного. Поскольку люди весьма широко распространены в галактике, существует мнение, что на кислородных планетах с океанами и соответствующим климатом человек статистически наиболее вероятно возникающее разумное существо.

Ланг покачал головой и ничего не сказал. Лигмер, однако, воспринял это как пренебрежительный комментарий, и горячо продолжил:

— А вот на Пагре считают, что человек сначала возник здесь, и отсюда распространился по всей галактике!

— А на Лубаррии продолжают говорить то, что говорили всего сто лет назад на Кэтродине, — отрезала Узри. — Что человек был создан согласно некоему мистическому двойственному принципу — его породили мужчины-звезды и женщины-планеты, или наоборот — что отражено в его собственной сущности. Должна сказать, что жрецы этого культа ведут себя так, как будто ими руководит единственный принцип — сексуальный…

— Нет ни одного кэтродина, кроме умственно неполноценных, которые сегодня верят в этот бред! — перебил ее Лигмер.

Они уже почти кричали друг на друга. Ланг кашлянул, и спорщики пристыженно умолкли.

— Ну, с моей точки зрения, из этих двух якобы непреодолимых возражений теории Брингера одно не так уж трудно преодолеть, — рассудительно произнес Ланг. — Возьмем тот факт, что свидетельства древних космических полетов найдены только на Пагре. Пагр находится ближе всего к концу Рукава, верно? Не предполагает ли это, что Пагр мог оказаться последней планетой, на которой Станция побывала — а она по этой теории вовсе не станция, а межзвездный корабль — последней планетой, на которой высадили колонистов. Естественно, там сохранились реликты — именно там остались корабли, которые больше не были нужны. Скорее всего, их выпотрошили и оставили разрушаться.

— Можно посмотреть на это и так, — неохотно согласилась Узри.

Лигмер подтвердил свое согласие кивком.

— Кстати, что говорят о происхождении человека на Майкосе? — Ланг обернулся к Викору, который сидел, уставившись в свой бокал.

— Нам не дозволено строить такие предположения, — пробормотал Викор. — Нам запрещено иметь университеты, обсерватории, лаборатории, школы выше технических колледжей, в которых обучают простым механическим действиям — да, в сущности, любые центры, где люди могли бы заняться подобными проблемами.

Он выдержал взгляд Лигмера, упрямо не опуская глаз, и снова погрузился в молчание.

— Но если бы вас попросили высказать ваше собственное мнение? — мягко настаивал Ланг.

Лигмер нахмурился. С его точки зрения, уделять чересчур много внимания подчиненным расам было опасно. Однако Ланг чужак; это не так страшно, как если бы он сам поступал подобным образом.

— Хорошо, я отвечу, — сказал Викор. — Я бы сказал, что человек где-то возник — однажды. Я не верю, что он возник на всех этих разных планетах — не только в Рукаве, но и во всей галактике — благодаря чистому совпадению. Возьмем, например, способность давать потомство.

В глубине души Викор удивлялся сам себе, что затронул такую скользкую тему. Тем не менее, он продолжал.

— Нам известно, что люди разных рас способны иметь вполне жизнеспособных детей. На Лубаррии, где фальшивая религия кэтродинов заставляет женщин всегда уступать жрецам, когда они того пожелают, очень много детей смешанной крови. Прямо здесь, на Станции, есть кэтродино-лубаррийцы в лубаррийском секторе. Кэтродины их не принимают, лубаррийцам не нравится их преувеличенное самомнение, поэтому они стараются остаться здесь, на Станции.

То же самое между элчмидами и пагами. Я слышал, что когда у вас на планете, госпожа археолог Узри, — он глянул пате прямо в лицо, — не могут утихомирить какого-нибудь мужчину, его выпускают в толпу элчмидских женщин. В результате тоже частенько появляются смешанные дети. Только их убивают сразу после рождения.

— Примерно так, — беспристрастно ответила Узри. — Ты довольно умен, парень.

— Слишком умен, я бы сказал, — рявкнул Лигмер. — У майко есть очевидные причины рассуждать о подобных вещах. В результате можно заключить, что все расы имеют одно происхождение, и Майкос и Лубаррия неоправданно подвергаются угнетению.

В воздухе повисло внезапное напряжение. Узри это почувствовала, Ланг это почувствовал, даже маленький зверек по имени Санки вопросительно поднял голову и зашевелил носом, принюхиваясь. Викор тоже это почувствовал. Но слишком поздно. Потому что к этому моменту уже прозвучали роковые слова, которые теперь эхом отдавались в его мыслях. Он сказал — на самом деле сказал в лицо кэтродину в присутствии пага:

— Но так и есть! Чудовищному угнетению, которому нет ни малейшего оправдания!

Наступила долгая и страшная тишина. Или, вернее, молчание, потому что никто из них не произносил ни слова, хотя отовсюду доносились звуки — музыка с танцплощадки, обрывки разговора из-за кустов, даже слабые отголоски грозы, бушевавшей в Горах.

ИЗГНАННИК! ИЗГНАННИК! Слово это будто ударами молота отдавалось в мозгу Викора. Он посмотрел на застывшее лицо Узри, на побагровевшее от негодования лицо Лигмера, на насмешливую полуулыбку Ланга. Внезапно он почувствовал необъяснимую злость на Ланга. Викор никогда не ожидал от себя такого дикого поступка. Поставить крест на своей жизни, на своей свободе перемещаться между Станцией и домом, на своей работе курьера в революционном движении Майкоса — и все из-за минутной потери контроля над собой! Каким-то образом в этом был повинен Ланг, Он чувствовал это всем существом, он это ЗНАЛ — ив то же время понимал, что ничто сказанное или сделанное Лангом не может толком объяснить его идиотский промах.

Викор встал, стараясь не терять достоинства, поставил на столик свой недопитый бокал вина, бросил на Ланга взгляд, в котором читались и боль, и обида, и уязвленная гордость, и медленно зашагал прочь.

— Н-да, — сказала Узри, помолчав еще немного. — А вот я бы его не отпустила. Если бы элчмид заявил мне что-либо подобное, я бы выбила ему все зубы и отправила его на корм мужчинам.

— Ничего, это ему даром не пройдет, — сказал Лигмер сквозь стиснутые зубы. — Здесь на Станции с ним ничего нельзя поделать, он укроется среди майко, и глейсы не позволят нам до него добраться. Но он больше никогда не сможет покинуть Станцию — разве что ему захочется совершить самоубийство. Я отдам необходимые распоряжения казначею его корабля на случай, если он решит явиться на корабль, сделав вид, что ничего не случилось.

Он повернулся к Лангу и привстал в полупоклоне.

— Должен поблагодарить вас, досточтимый сэр, — сказал он. — Я не мог понять, зачем вы настаивали, чтобы он высказал свое мнение. Теперь я вижу, что вы хитроумно спровоцировали его высказать подрывные идеи. Это услуга, за которую мы, кэтродины, вам весьма благодарны.

— Вам не за что меня благодарить, — сказал Ланг, и взгляд его был тверд и бесстрастен. — Я нейтрален. В настоящий момент я гражданин Станции, и ваши национальные проблемы меня не касаются.

Он поднял бокал и осушил его.

— Я бродил по туристскому центру, — сказал он. — Весьма впечатляет.

— И в нем чертовски трудно разобраться, — резко сказала Узри. — Постоянно меняется. Вчера я спустилась через Радиевый люк и попала в Город; сегодня мне пришлось пройти сквозь Пещеры и часть Океана, чтобы добраться сюда. Океан ладно, эта сверхъестественная жидкость, которая в нем вместо воды, выветривается как только выходишь обратно на сушу. Но путь через Пещеры был довольно неприятен.

— Почему? — спросил Ланг, подняв бровь. — Я их еще не осматривал.

— Осмотрите, если вы нормальный человек, — Узри засмеялась: нечто среднее между смехом и ворчанием. — Другие расы считают нас исключением, потому что мы не уступаем мужчине, пока он не докажет, что достоин женщины, победив ее в схватке один на один. Но все это вопрос подхода. Поэтому нам незачем посещать Пещеры для развлечения, как это делают другие.

— Так это… скажем так: место экзотических развлечений?

— В основном, да. Одним из доказательств, которые приводят наши генетики в пользу того, что расы других планет представляют собой деградировавших потомков древней пагской расы, служит то, что мы предпочитаем партнеров собственной расы. Паг и пага. В здешних Пещерах большинство посетителей ищет контакта с представителями иных рас. Кэтродины желают глейсов, элчмиды крутятся вокруг лубаррийцев… тьфу! — Она состроила гримасу отвращения. — Полная деградация!

— Ваши мужчины берут элчмидских женщин, как вы сами недавно признали, — резко заметил Ланг. — Значит, ваши мужчины принадлежат к деградировавшей расе, а женщины нет?

Прежде чем Узри смогла найти ответ, он снова нагнулся над столом, чтобы приглядеться к снимку корабля, забальзамированного в окаменевшей лаве на Пагре.

— Сколько останков кораблей нашли на Пагре? — спросил он.

Узри заколебалась, как будто собиралась говорить о чем-то совсем другом, и нахмурила лоб. Но у Ланга был столь убедительный вид человека, который начисто забыл, о чем говорил прежде, что пага отказалась от своих намерений и ответила:

— Мы нашли пятнадцать. Все располагаются в слоях примерно одного времени, и на том участке, откуда по независимым оценкам наших археологов пагская раса распространилась по планете.

— Пятнадцать. — Ланг полез в карман и вынул подготовленную глейсами карту Станции, которой его снабдили по прибытии. — На Станции всего шестнадцать стыковочных узлов для кораблей, — сказал он. — Не считая четырех маленьких. Достаточно близкое совпадение, госпожа археолог Узри. Все данные в вашем распоряжении, можете выводить свои умозаключения.

Он вновь посадил своего любимца-зверька на плечо, встал и кивком попрощался с ними, прежде чем скрыться за кустами.

— Кто он такой? — изумленно спросила Узри, когда Ланг ушел.

Лигмер покачал головой.

— Исключительно богатый турист — по официальной версии, — сказал он. — Путешествует по галактике. Услышав слухи про Станцию, прибыл посмотреть, насколько они правдивы, после чего отправится восвояси.

— Туманно, — вынесла заключение Узри. — Это опасный человек, Лигмер. У меня создалось впечатление, что, хотя он раньше не бывал на Станции, он знает о ней — и о нас — больше, чем мы узнали за столько лет ее изучения.

Она вдруг задрожала, чего трудно было ожидать от паги, и дрожь прошла по всему ее сильному телу под черной блузой.

— Он мне не нравится! — свирепо сказала она. — Он мне оч-чень не нравится!

Глава XI

Неся в руке маску, Викор шел с опущенной головой. Ему казалось, что он идет так много веков. Эхо сказанных им слов продолжало звучать у него в голове, билось о грани сознания, как волны, подтачивающие скалистый берег. Мозг его пульсировал в такт бешеному биению сердца, дыхание было тяжелым и прерывистым.

Губы его шевелились в бессмысленном повторении самообвинения: “Ты должно быть сошел с ума Ты должно быть сошел с ума Ты должно быть сошел с ума…”

В конце концов он уселся на каменистом склоне у отрогов Гор и устремил взор на Город. Но это был невидящий взгляд. Перед его глазами были совершенно другие картины — его планета, Майкос; его народ; его прошлое, которое было и его будущим, и которое он перечеркнул одной неосторожной фразой.

С этим ничего нельзя было поделать. Он не мог пойти к кэтродинским властям и молить о прощении — твердолобые кэтродины никогда не простят такого. Он сначала будет страдать, потом умрет. Умирать Викор не хотел.

Он хотел жить. А жить ему отныне предстояло на Станции.

Возможно — он ухватился за спасительную надежду — возможно, он еще пригодится. Может быть, он станет, как Ларвик, агентом, сеющим недуг среди надменных кэтродинов — хоть его и отталкивало дурно пахнущее занятие Ларвика.

В порыве горя он вспомнил Майкос. Вспомнил тусклый промышленный город, где родился и вырос; людей, которые одевались в тускло-коричневые цвета и должны были ступать в грязь, освобождая дорогу наглым кэтродинским чиновникам, но умудрялись все же сохранить искру независимости; вспомнил лицо своего отца и гордость, отразившуюся на нем, когда он узнал, что сын работает курьером для революционного движения, которому он сам отдал много лет жизни…

Викор обнаружил, что думает о Майкосе, как об очень тусклом мире — тусклом не по природе, а потому что господство кэтродинов отбрасывало тень на самые светлые дни.

Он больше не увидит родину.

Леденящая безысходность того, что случилось, наконец заморозила острую боль в его душе, осталось лишь легкое саднящее чувство. Он стал размышлять, что же ему предпринять. Стоит ли рисковать, возвращаясь на корабль, чтобы забрать свои пожитки? Он решил, что не стоит. Лигмер был так разгневан, что, скорее всего, уже предупредил кэтродинские власти. Так что стоит Викору на мгновение выйти из-под охраны глейсов, его схватят и упрячут за решетку.

Группа кэтродинских юнцов вынырнула из Океана неподалеку от него, смеясь и возбужденно переговариваясь. Они тотчас принялись играть в пятнашки на склонах. Их веселье казалось ему издевательским, и по контрасту его несчастье выглядело еще непоправимее. Викору захотелось иметь возможность прокричать им, что он страдает — но если бы даже он это сделал, они бы не поняли. Они бы оскалили зубы в своих кэтродинских ухмылках и заявили, что так ему и надо — если бы вообще снизошли до разговора с представителем низшей расы.

Однако был человек, с которым он мог поделиться своим горем, который его поймет — и которому в любом случае придется все рассказать. Викор встал и побрел к люку, ведущему из туристской зоны, склонив голову еще ниже, чем обычно, под бременем обуревающих горестных мыслей.

Словно во сне он нашел дорогу к знакомому коридору, освещенному красновато-оранжевым светом, куда можно было попасть, только зная секретный код. Он нажал на кнопку на двери небольшого офиса и вошел.

Викор думал: “Конечно, ее может здесь и не быть, она может сейчас работать в одном из приемных залов или где-нибудь еще…” До него не сразу дошло, что он видит, С запозданием он принялся бормотать извинения.

Необычный мягкий пластик красного цвета, который всегда имел форму двух кресел и, похоже, служил единственной мебелью в каюте Рейдж, лежал на полу в виде толстого матраса. Обычно пустые переборки выглядели по-другому: слева от входа была оставлена открытой дверца шкафа, за которой виднелись одежда и обувь; напротив нее за похожей дверцей открылось взгляду собрание печатных книг и книг на магнитных лентах. Были и другие перемены.

Викор не сразу все это осознал, поскольку каюта была так же тускло освещена, как и коридор. Обычное освещение было приглушено до бледного сумеречного полусвета. В этих сумерках он увидел Рейдж, которую разбудил его внезапный визит. Она лежала под блестящим шелковым покрывалом на матрасе из пластика и смотрела на него, сонно моргая.

Мгновением позже она уже собралась с мыслями и тотчас прервала поток сбивчивых извинений Викора.

— Неважно, Викор — раз ты пришел, значит у тебя были на то причины. Ты выглядишь таким несчастным! Что стряслось?

Она села, изящным жестом закутавшись в покрывало, так что Викор лишь мельком увидел обнаженное плечо ж соблазнительные очертания груди, и включила яркий свет, Рейдж выглядела крошечной и хрупкой, как фарфоровая статуэтка. Ее босые ступни выглядывали из-под покрывала, завершая образ. Викор облизал пересохшие губы.

— Я поступил, как идиот, — сказал он, — Не думаю, что веж вина падает на меня, но…

Она жестом пригласила его сесть на пластиковый матрас, и он неловко повиновался, стараясь не смотреть на нее слишком пристально. Отрывистыми нескладными фразами он рассказал, что произошло, и почему он никогда больше не будет свободным человеком. Рейдж слушала его молча, чуть склонив голову набок.

— Вот и все, — горько завершил Викор свой рассказ, — Меня подтолкнули к тому, чтобы я перечеркнул всю свою жизнь одной дурацкой вспышкой раздражения!

— Бедняга, — сказала Рейдж, положив маленькую нежную руку ему на плечо.

Ее прикосновение подействовало, как выключатель. Викор опустил голову и почувствовал, как мышцы его живота судорожно сократились в первом из длинной серии всхлипываний.

Он лишь смутно сознавал, что Рейдж грациозно встала и перемешается где-то на краю его затуманенного слезами сознания. Когда он смог поднять голову и снова обрести способность ясно видеть, Рейдж стояла рядом, завязывая пояс простого платья длиной до пола. Лицо ее выражало больше чувств, чем он когда-либо видел.

— Вставай, — мягко сказала она, и, коснувшись его плеча, заставила Викора подняться.

Затем она наклонилась к мягкому пластику на полу, проделала что-то неуловимое, и матрас разделился на две части. Из каждой части Рейдж образовала привычное ему по прежним визитам кресло и усадила Викора в ближайшее из них.

— Это поможет, — сказала она, повернувшись чтобы открыть еще одну скрытую дверцу в переборке и достать из шкафчика красивой формы кувшинчик и две небольшие кружки.

Рейдж налила ему и себе, и передала кружку Викору. Он судорожно глотнул и обнаружил, что напиток мягок на вкус, но обжигает внутри. Через несколько мгновений по телу его разлилось приятное тепло.

Тем временем Рейдж опустилась во второе кресло, лицом к нему, изящно положила ногу на ногу и расправила подол белого платья.

— Ты еще очень молод, Викор, верно? — спросила она.

Тот вяло кивнул.

— Мне почти двадцать, — нерешительно ответил он.

— И какова до сих пор была твоя жизнь?

Он пожал плечами.

— Довольно обычна. Я хорошо учился в школе, и в пятнадцать лет меня выбрали для обучения на мелкого служащего. Потом более-менее случайно я получил назначение в космопорт, расположенный рядом с моим домом. Потом стал учеником казначея и наконец получил место стюарда на рейсовых лайнерах. Оказалось, что за мной наблюдали. Когда прежний курьер заболел, меня попросили передать сообщение на Станцию. В следующем рейсе меня уже назначили постоянным курьером.

— И это все? Нет, конечно. Тебя ждут дома родители, друзья — и, наверное, девушка?

Викор покачал головой. Разумеется, у него не было девушки! Он подумал, надо ли объяснять, почему, но вспомнил, что Рейдж вдвое старше его, и решил промолчать.

Но хотя бы намекнуть на причину он мог. Он неуклюже сказал:

— Девушка должна быть такой, чтобы я мог… мог работать с ней вместе и восхищаться ей как… ну, вы понимаете. Это единственное утешение, о котором я мог подумать, когда все случилось сегодня.

Рейдж сделала крошечный глоток из кружки и задумчиво кивнула.

— Жизнь на Станции не так плоха, Викор. Я провела здесь почти половину своей жизни, бывая на родине только раз в году. Ты знаешь, что для нас, глейсов, Станция — это гораздо большее, нежели просто собственность и предмет гордости, как Майкос для кэтродинов или Элчмида для паг. Станция для нас означает надежду, а еще защиту — защиту от порабощения другими расами. Но кроме того она означает работу. Работу на протяжении всех дней, всех ночей, всей жизни, работу без ошибок и промахов. Вначале это было для меня таким страшным напряжением, что я думала — не выдержу. Потом мероприятие, за которое я отвечала — часть большого плана — осуществилось успешно, и я начала видеть смысл своего пребывания здесь, видеть плоды своей собственной работы и что она значит для других людей. Ты, наверное, тоже испытывал такие чувства по поводу своей работы для революционеров на Майкосе. Чувство первых настоящих достижений в жизни?

Викор кивнул. Именно это он и чувствовал.

— Вскоре наступит день, — задумчиво продолжала Рейдж, протянув руку и поглаживая гладкий бок изящного кувшинчика, — это случится лет через пять — шесть — когда я дам начало новой жизни. Я вернусь на Глей, выберу мужа и смогу родить детей, которые меня ждут — ждут с тех самых пор, как меня назначили работать здесь.

Она задумчиво посмотрела вниз, на свою изящную фигуру, словно пытаясь представить, как будет выглядеть, когда заведет семью.

— С одной стороны, я буду счастливее тебя. Но с другой стороны, в моей жизни уже не будет сюрпризов. Мне не придется вновь испытать то головокружительное чувство, когда катастрофа вдруг оборачивается неожиданной удачей…

Она умолкла, погрузившись в задумчивое молчание.

— Но у тебя, Викор, — сказала она после паузы, — все еще впереди. Я наблюдала за тобой с тех самых пор, как ты стал моим курьером. Ты не превратился в жителя Станции, как поступили многие манко до тебя, руководствуясь эгоистическими соображениями. С чисто материальной точки зрения жизнь на Станции куда лучше той, на которую ты можешь надеяться дома. Но для тебя это неважно, ведь так?

— Лучше бы я оказался заперт на родной планете, и никогда больше не увидел Станцию, никогда не полетел на космическом корабле, — с усилием произнес Викор, — но смог продолжать работать ради того, во что верю.

— Ты сможешь делать это здесь, — сказала Рейдж. — Какой выход ты видишь для себя теперь?

— У меня не было времени над этим задуматься, — сказал Викор. — Я думаю, что мог бы… — он заколебался, но вспомнил, что говорил Ларвик об отношении глейсов к этому вопросу, — мог бы участвовать в распространении дурманной травы среди кэтродинов. Или хотя бы пойти работать в туристскую зону и провести жизнь, выкачивая деньги из праздных богачей…

— Или стать сотрудником штата Станции. Может быть, когда-нибудь даже отправиться на Глей, если захочешь.

Викор не поверил своим ушам.

— Я… Это было бы чудесно! — проговорил он, запинаясь. — Я всегда хотел побывать на Глее. Я так восхищаюсь глейсами за все, что вы сделали для нас…

— Я догадалась, — едва заметно улыбнулась Рейдж. — Последнее сообщение, которое ты доставил устно… в нем было много твоего личного отношения. О, мы далеко не ангелы, Викор! Например, это дело с дурманной травой. Не думай, что мы поддерживаем его потому, что это поможет вашей планете избавиться от ига кэтродинов. Мы поступаем так, потому что в наши собственные интересы входит ослабить и Кэтродин, и Пагр. Мы используем каждый шанс усмирить кэтродинов или паг, чтобы напомнить им, что глейсы не принимают приказов ни от кого. Иногда мы вынуждены применять жестокие методы, которых стыдимся, только для того, чтобы сохранить свободу.

Она развела руками.

— Но настанет день, Викор, настанет день! У нас тоже есть мечты о будущем. Возможно, я пристрастна, но мне кажется, что наша надежда лучше стремлений прочих рас Рукава. Может быть, ты тоже разделишь наши убеждения. И, если да, то сможешь снова стать счастливым.

Глава XII

— Нет. Боюсь, что нет, — ответила Рейдж и сопроводила отказ извиняющейся полуулыбкой.

— Но почему нет? — настаивал Лигмер, наклонившись вперед так, что его правая рука легла на стол, за которым сидела Рейдж; дело было в официальном административном блоке.

Здесь находилась общедоступная часть территории глейсов — насколько было известно посторонним, она полностью совпадала с такими же территориями паг и кэтродинов. Точнее сказать, насколько было известно БОЛЬШЕЙ ЧАСТИ посторонних. Являлось ли это результатом утечки информации, или всего лишь их собственными выводами, но похоже, что эти двое посторонних — Лигмер и его коллега с Пагра, Узри, — проникли в тайну, охраняющую существование потайного глейсского сектора на Станции.

Лицо Рейдж стало серьезным и строгим.

— Вы должны признать, Лигмер, — сказала она чопорно, — что и кэтродины, и паги зарекомендовали себя на Станции не с лучшей стороны. Представители обеих ваших рас неоднократно пытались заполучить контроль над Станцией в свои руки. Согласна, приятно видеть, что вы способны сотрудничать, а не только быть противниками. Но я почти не сомневаюсь, что если вам предоставить доступ к информации, которую вы хотите получить, каждый из вас тотчас же начнет размышлять над тем, как ее обратить на пользу его собственной расе и во вред всем остальным.

Она изложила все это поучающим тоном, и, когда договорила, была крайне удивлена выражением удовлетворения на лице Узри.

— Это, по крайней мере, кое о чем нам говорит, — сказала пага. — Мы были правы в своих догадках. Если бы мы ошибались, вы бы охотно позволили нам продолжать поиски сведений, которых мы наверняка не найдем, потому что их нет. В любом случае ваша официальная информация не является полной, капитан Рейдж, и вы не можете этого отрицать.

— Все наши поступки продиктованы необходимостью сохранять нейтралитет Станции, — сухо ответила Рейдж.

— В том числе и предоставление убежища ренегатам, — мрачно заметил Лигмер. — Насколько нейтральны такие действия?

Рейдж выглядела крайне озадаченной.

— Вы прекрасно знаете, о чем я! — рявкнул Лигмер. — Вчерашний случай с майко — стюардом с одного из наших лайнеров. Вы слишком хорошо информированы, чтобы не знать об этом. Он нанес публичное оскорбление Кэтродину, утверждая, что мы несправедливо угнетаем Майкос.

— В таком случае, — прервала его Рейдж, — мы рады будем предоставить ему убежище здесь, на Станции. Как вам отлично известно, Лигмер, наша административная власть на Станции — это единственное, что предотвращает захват нашей планеты одной из ваших империй. Мы не можем отказать представителям ваших так называемых “подчиненных” рас в свободе, которая дана нам самим.

Лигмер принялся негодующе возражать. Рейдж, не обращая на него внимания, опустила взгляд на бланк запроса, который лежал перед ней на столе. Запрос попал к ней несколько часов назад, а вслед за ним появились два археолога.

Они требовали доступа к секции иллюстрированных записей банков памяти, этих гигантских электронных хранилищ, спрятанных в самой сердцевине Станции и защищенных всем ее корпусом от межзвездного шума, который мог бы исказить сложные комплексы сигналов. Однако некоторые из них не использовались в течение тысячелетий, а к другим глейсы подобрали ключ только с большим трудом и не исключали, что расшифровка была неточной. Малейшая частица космического излучения, обладающая высокой энергий, могла нарушить баланс в тысяче важных электрических контуров, наведя на информацию помехи или даже полностью исказив ее смысл.

А у археологов на уме был весьма конкретный объект.

— Заметь, — сказала Узри, — вполне очевидно, почему они боятся дать нам доступ к подобной информации. Если подтвердится теория Брингера, это будет означать, что все расы Рукава произошли от создателей Станции и имеют на нее равные права. Это еще как отличается от монополии на Станцию, которой глейсы обладают сейчас.

Она обращалась к Лигмеру, поглядывая на Рейдж искоса, чтобы убедиться, что ее слова достигли цели.

— Госпожа археолог Узри, конечно, ошибается, — сказала Рейдж, не поднимая головы. — Ив этом вопросе и в предыдущем. Я на самом деле не знаю, существует ли подобная информация. Если она существует, и если она послужит подтверждением теории Брингера, это ничуть не изменит существующее положение. Я повторяю: и Кэтродин, и Пагр пытались захватить единоличный контроль над Станцией. Мы хотя бы позволяем людям всех рас свободно прибывать на Станцию и покидать ее, а также жить здесь в мире и спокойствии. Мы не можем распространить такую ситуацию за пределы Станции, но если бы смогли, то так бы и поступили.

Лигмер с отвращением фыркнул.

— Ну ладно! — резко сказал он. — Тогда ответьте, почему вы отказываете нам в доступе к главным банкам памяти, когда нами руководит чисто профессиональное стремление к знаниям — и при этом даете разрешение человеку, который даже не является гражданином ни одной из планет Рукава!

Повисло долгое молчание. Наконец Рейдж сказала с непритворным удивлением:

— О чем вы говорите? Я не знаю никакого подобного случая!

— Нет? — саркастически переспросила Узри. — А как тогда случилось, что вчера мы видели этого чужака Ланга выходящим из помещений банка памяти?

Рейдж покачала головой.

— Мне об этом ничего не известно. Я расследую этот вопрос, если желаете. Возможно, кто-то из работников нашего штата согласился показать ему залы банка памяти, поскольку он необычный посетитель. Но я могу сказать со всей уверенностью, что никто не допустил бы его к информации, которая не предназначена для общего пользования.

Лигмер встал.

— В вас, глейсах, есть что-то неприятное, — сказал он. — За вашим фасадом справедливости и беспристрастия кроются довольно подлые штучки.

Узри последовала его примеру и встала. Она казалась великаншей по сравнению с кукольной фигуркой Рейдж, которая продолжала сидеть.

— И я так думаю! — сказала пага, вздернув верхнюю губу, так что стал виден заточенный зуб. — Как, например, по-вашему, мои соотечественники могут отказаться от своей веры в то, что Станцию построила древняя пагская раса, если вы не даете возможности провести научную экспертизу фактов?

Рейдж бесстрастно нажала кнопку на столе и открыла дверь.

— Можете идти, — сказала она. Они хмуро повиновались.

Когда археологи покинули офис, Рейдж некоторое время сидела, глядя в пространство. Разумеется, вполне возможно, что Ланг посетил залы банка памяти с гидом. Не исключено также, что Лигмер и Узри попросту выдумали историю — хоть это и маловероятно.

Но почему-то она была уверена, что они не лгали. Она помнила, что Викор утверждал, будто видел Ланга еще в одном месте, где того не должно было быть и в помине. Вздохнув, она связалась с Индлем по внутренней связи.

— Индль, вы помните этого юного манко, Викора, который видел чужака из-за пределов видимости в нашем секторе?

— Конечно, — ответил Индль.

— Мне только что доложили, что Ланга также видели выходящим из помещений банка памяти. Кто-нибудь давал ему разрешение на это посещение?

— Нет! — уверенно сказал Индль. — Никто не мог дать такое разрешение без моего ведома. Я отвечаю за всех посетителей этой секции. Вы считаете, что данная информация соответствует истине?

— Уверена на девяносто девять процентов. — Рейдж замялась. — Не можете ли вы все-таки проверить? Быть может, кто-то из наших сотрудников, дежуривших в тот момент, тоже видел его?

— Сомневаюсь. Они бы доложили. А я об этом слышу впервые. Хорошо, я проверю и дам вам знать, если что-то выясню.

Он прервал связь. Голос его звучал озабоченно.

Для случайного посетителя Ланг вызвал уже слишком много беспокойства. Викор считал именно его виновным в приступе гнева, который стоил ему возможности вернуться на родину. Затем эпизод в потайном секторе глейсов. Разговор, который пересказал Викор: о различных теориях происхождения Станции. И еще…

Рейдж прервала себя. Если не считать необъясненного вторжения в сектор глейсов, свидетелем которого был один Викор, остальное ничего не доказывало. Возможно, она руководствовалась лишь своей интуицией, которая проснулась еще когда корабль Викора только прибыл на Станцию. И все ее подозрения питались только домыслами. Кто знает?

Совместный визит паги и кэтродина был гораздо более важным происшествием. Над этим стоило поработать. Давно было известно, что обоюдное недоверие двух рас мало-помалу уступает место ворчливому уважению друг к другу, переходящему в восхищение. Тенденция эта усиливалась тем, что обе расы не терпели глейсов столь же сильно, как презирали друг друга.

Также было доподлинно известно, что появляются паги вроде Узри, которые хотят, чтобы бессмысленная официальная пропаганда Пагра сменилась научно обоснованными взглядами. Все это можно было объяснить.

Но как объяснить историю, которую Викор рассказал о кэтродинском офицере по имени Ференц. На корабле он казался типичным твердолобым приверженцем официальной доктрины, столь нетерпимым к пагам, что чуть было не подрался с пагой-офицером, которая путешествовала на том же корабле.

Однако он завязал знакомство с Узри, явно отбросив прежнюю враждебность к пагам, и разговаривал с ней вполнедружелюбно.

Этому могло быть два объяснения. Первое: по пути с Кэтродина Ференц притворялся. Конечно, чисто теоретически со времени его пребывания на Станции в составе кэтродинского штата его убеждения вполне могли стать либеральными. Рейдж не встречалась с ним, когда он был сотрудником кэтродинского штата — он был рядовым работником, занятым рутинной административной деятельностью. Но глейсы кропотливо собирали все обрывки информации о сотрудниках штатов других рас на Станции. По старому досье Ференца она сделала вывод, что его превращение в либерала маловероятно, если не исключено вовсе.

Оставалось другое: коренное изменение кэтродинской политики. Вероятно, они запланировали новый, более гибкий подход. Искренне? Или в качестве прикрытия для чего-то иного? Аналогия с пагами подсказывала второй вариант. Паги и кэтродины отродясь ладили не лучше, чем кошки с собаками. Кроме того, раз Ференца прислали на Станцию (Рейдж ни на минуту не поверила, что он действительно в отпуске) в результате подлинного изменения кэтродинской политики, он должен был быть либералом: смягчение взглядов наверху привело бы к использованию более свободомыслящих исполнителей. Но в таком случае Ференцу не надо было бы маскировать свои либеральные взгляды столь ортодоксальным поведением на корабле.

Рейдж вздохнула. Постоянная необходимость разбираться в двуличных хитросплетениях политики была неотъемлемой частью ее работы на Станции, но иногда становилась просто нестерпимой. Тогда Рейдж вдруг обнаруживала, что с нетерпением ждет дня, когда вернется на Глей и родит детей, ожидающих ее возвращения в банке зародышей.

Значит, кэтродины преследуют какую-то цель, достаточно важную для них, чтобы оставить расовую гордость и быть вежливыми с пагами во время расследования. Они должны быть при этом достаточно уверены в себе, чтобы позволить пагам — в лице Узри и других — строить догадки касательно их поведения. Рейдж снова перечитала запрос Лигмера на получение данных из банков памяти. Археолог хотел провести сравнительный анализ принципов конструкции Станции и космических кораблей, найденных окаменевшими в потоках лавы на Пагре.

На первый взгляд, весьма невинно. Но может оказаться смертельным.

Тщательно проведенный анализ принципов конструкции Станции сделает явным по крайней мере одно: карты, публикуемые глейсами и предназначенные якобы точно представлять Станцию, содержат намеренно искаженную информацию. Это даст намек на существование до сих пор скрытых помещений, принадлежащих глейсам. Эти помещения образовывали обширную сеть, которая охватывала всю Станцию — над, под, вокруг и внутри секторов других рас, позволяя глейсам находиться в курсе всех событий и всегда быть начеку.

Разумеется, это не обязательно окажется фатальным. Знание, что такая сеть существует, еще не дает ключа к специальным кодам, необходимым, чтобы попасть в эти скрытые помещения посредством лифтов. Но это знание может привести к выяснению более глубинной информации, которую глейсы отчаянно пытались сохранить в тайне хотя бы до той поры, пока пага и кэтродины не перестанут бороться друг с другом за власть в Рукаве.

Трудно предугадать, как они поступят, когда узнают, что в самом сердце Станции, еще глубже, чем банки памяти, продолжали существовать невероятные, потрясающие двигатели, чья ныне дремлющая энергия некогда несла Станцию от звезды к звезде через всю Галактику.

Глава XIII

— Лигмер! Мне нужно с вами поговорить!

Услышав скрипучий голос Ференца, археолог остановился и обернулся. Он возвращался в каюту в кэтродинской секции, которая принадлежала ему на все время его пребывания на Станции. Он был преисполнен гнева по поводу отказа Рейдж в его просьбе. Ему казалось, что их с Узри совместное заявление должно было гарантировать согласие глейсов.

Все еще в гражданской одежде, которая глупо смотрелась на его фигуре, привычной более к военной выправке, Ференц подошел к Лигмеру. Лицо его выражало решимость. Он кивнул на дверь каюты, рядом с которой остановился Лигмер.

— Ваша?

— Ээ… нет. Следующая.

— Хорошо.

Ференц обогнал археолога и распахнул перед ним дверь. Как только Лигмер переступил порог, Ференц последовал за ним и закрыл за собой дверь.

Он сел на стул, оставив Лигмеру кровать, и хмуро уставился на него.

— Я полагаю, вы думаете обо мне весьма неприятные вещи, — сказал он после паузы. Похоже было, что слова давались ему с большим трудом.

— Почему? — возразил Лигмер.

— Не морочьте мне голову. Потому что после всего, что я говорил — вполне искренне — по дороге на Станцию, вы застали меня за дружеским разговором с пагой. Так?

— Это действительно показалось мне странным, — осторожно согласился Лигмер. — Но теперь я думаю, что у вас были на то причины.

— Еще бы! Проклятье! Ну так вот, чтобы вы знали, как себя вести, когда рядом с вами эта пага — а она всегда с вами рядом! Я, например, могу выдержать присутствие паги лишь несколько минут, какие бы усилия не прилагал, — итак, чтобы вы знали, как себя вести, я получил разрешение главного маршала Теммиса пояснить вам причины моего поведения.

— О, — невыразительно пробормотал Лигмер.

По его лицу было видно — он убежден в том, что уже успел совершить какую-нибудь ужасную ошибку.

— Когда я прибыл на Станцию, то сказал Теммису, что считаю неразумным позволять вам так много времени проводить в компании пага. Но он ответил, что ваше назначение было одобрено Верховным Командованием, так что я не мог настаивать. Однако после того, что случилось, я должен предупредить вас, чтобы вы вели себя должным образом. Вам ведь известно, как поступают с теми, кто не сумел сохранить тайну?

Лигмер проглотил слюну и кивнул.

— Но мне известно не так уж много секретов, — осмелился произнести он.

— Сейчас вам предстоит услышать один из них, — угрюмо сказал Ференц, и изложил Лигмеру все то, с чем его ознакомил Теммис по прибытии на Станцию. Факты эти в числе прочего объясняли его собственное странное поведение.

По мере того, как Ференц рассказывал, его слова проливали свет на многое, что раньше было непонятно Лигмеру. В конце концов он начал сопровождать слова Ференца энергичными кивками, а когда тот наконец договорил и замолчал, археолог довольно произнес:

— Так вот почему!

— Что именно?

Первым чувством Ференца после окончания длинного рассказа было облегчение. Слова Лигмера возбудили его острый интерес.

— Вот почему капитан Рейдж отказалась удовлетворить запрос, который мы представили вместе с госпожой археологом Узри.

Лигмер пошарил в карманах и нашел копию запроса. Ференц почти вырвал у него листок.

— Не вижу связи, — сказал он после паузы.

Похоже было, что ему неприятно в этом признаваться.

— Ну… может быть, в таком случае я ошибаюсь. Но мы с Узри специально составили запрос так, чтобы он выглядел лояльным. У нас был разговор об этих останках космических кораблей, которые они якобы нашли на Пагре — кстати сказать, похоже, что это действительно так…

— Это трудно проглотить, — пробурчал Ференц. — Продолжайте.

— Ну, нам удалось вычленить два совершенно определенных конструктивных принципа, лежащих в основе этих окаменевших кораблей. Не буду углубляться в детали, поскольку это скорее технические вопросы, но суть заключается в развитии принципа, который изобрел мой университетский преподаватель для классификации типов инженерных разработок. Это может оказаться ключом к окончательному устранению пагской пропаганды по поводу Станции. А может и не оказаться. Мы этого теперь не узнаем, если только глейсы не переменят свою точку зрения. Рейдж безоговорочно отказала нам. И теперь мне ясна причина: тщательное изучение принципов конструкции структуры Станции немедленно выявит искажения, которые глейсы преднамеренно ввели в карты.

Ференц хлопнул себя по бедру.

— Может, вы рассуждаете верно, — сказал он. — У вас не такая каша в голове, как мне сначала показалось. Приходит ли вам на ум какая-нибудь еще причина, в силу которой Рейдж могла бы отказать вам?

— Нет. Разве что она сделала это из чистейшего упрямства, так сказать, из принципа.

— Непохоже. Глейсы всегда поступают хладнокровно, они не позволяют себе импульсивных поступков. Кстати, об импульсивных поступках: во имя Галактики, что с вами стряслось, что вы позволили этому стюарду Викору уйти после того, как он нанес оскорбление Кэтродину?

Лигмер покраснел до кончиков ушей. Похоже, ему придется разбираться с этой историей до конца своих дней. Он это уже чувствовал.

— Это случилось в туристской зоне, я ничего не мог поделать, — только и смог сказать он в свое оправдание. — Я тотчас доложил о случившемся, но, насколько мне известно, он не посмел показаться на корабле.

— Мы его до сих пор не поймали, проклятье! Все из-за этих скользких глейсов… Ладно, нет смысла портить нервы такими пустяками.

Факсимильный аппарат на полочке рядом с койкой предупредительно звякнул. Лигмер что-то пробурчал и вынул листок сообщения. Он пробежал его глазами и передал Ференцу, лишившись дара речи от гнева.

Ниже кодового номера каюты Лигмера Ференц прочел:

“Наши расследования не подтвердили, чтобы кто-либо пригласил Ланга посетить залы банка памяти. Следовательно, я должна допустить, что госпожа археолог Узри и вы ошиблись”.

Подписано было: “Рейдж, капитан”.

Ференц нахмурился и вернул Лигмеру листок.

— Это значит… Что это значит? — потребовал ответа он. Лигмер кратко пересказал, ответом чему служит это сообщение.

— Но проклятье! — взорвался он в конце объяснения. — Мы не ошиблись! Мы обследовали люки, ведущие в туристскую зону, — проверяли некоторые детали конструкции каждого, чтобы решить, стоит ли его включать в этот запрос для Рейдж. Вы знаете, что входы в помещения банка памяти расположены в туристской зоне. Есть даже такое мнение, что все вспомогательные устройства туристской зоны — планеры, уборщики и прочие — непосредственно управляются из какой-то части банка. Обычно помещения банка памяти закрыты от взоров. Но иногда входы в них можно увидеть из люка, если они оказываются в соответствующем взаимном расположении. Мы находились у Платинового люка как раз в такой момент, и оба видели Ланга ясно и отчетливо. Возможно, мы могли бы принять за него кого-то другого, но кто еще носит на плече зверька с черной шерстью, которого можно спутать с этим его тявкающим любимцем?

— Чем он занимался? — Ференц был мрачен.

— Всего лишь выходил. Я не знаю, как он открыл дверь. Я бывал там несколько раз, когда был студентом, и, насколько мне известно, входы всегда заперты.

— Тогда, возможно, он просто шел мимо?

— Нет! Дверь в тот момент была открыта, и как раз закрывалась за ним.

— Теммис должен об этом знать, — внезапно решил Ференц. — Мы не можем позволить, чтобы Рейдж сошло с рук то, что она назвала вас лжецом. Даже если она одновременно обвинила и Узри.

Лысый начальник штата кэтродинов внимательно выслушал их. Когда они закончили, он гневно хлопнул рукой по столу.

— Я хочу знать все об этом Ланге, — скрипуче сказал он. — Полагаю, что мы должны установить за ним наблюдение. Он явно не тот, за кого себя выдает. И он несомненно интересует глейсов, раз они его покрывают. Вы говорите, что разговаривали с ним после прибытия на Станцию? — его острый взгляд впился в Лигмера.

— Да. Как уже сказал офицер Ференц, я и госпожа археолог Узри обсуждали с ним теорию происхождения Станции. Госпожа археолог Узри сказала потом интересную вещь. Она сказала, что у нее сложилось впечатление, будто он знает о Станции куда больше, чем мы, которые ее изучали.

— Хм-м! Я бы не побился об заклад, полагаясь на утверждение паги — но, как вы и сказали, весьма интересно, что она сделала такое замечание.

Теммис нажал на клавишу, и подтянутый ординарец в форме показался на пороге кабинета.

— Узнайте либо в регистратуре глейсов, либо в их административных службах, где остановился этот чужак из-за пределов видимости, Ланг, — отдал приказ Теммис. — И, если это возможно, выясните, где он находится в настоящий момент.

Они в молчании прождали те несколько минут, которые потребовались ординарцу, чтобы исполнить поручение. Когда он вернулся, у него был озадаченный вид.

— Они говорят, сэр, — сказал он Теммису, — что ему предоставили каюту Гл-1420 — это в секции глейсов, рядом с туристской зоной. Они и раньше помещали там посетителей, прибывших не из Рукава, если такие здесь появлялись.

— Ага! — сказал Теммис и бросил на Ференца и Лигмера многозначительный взгляд. — Это неспроста. В секции глейсов!

— Но, сэр, — упорно продолжал ординарец, — он туда не заходил! Его багаж стоит в том самом виде, как прибыл из секции доставки; туалетными принадлежностями никто не пользовался; счетчик воды не показывает ее расхода, и печать на двери нетронута!

— Не может быть! — рявкнул Теммис.

Ординарец поперхнулся.

— Так точно, сэр! Но это то, что они мне сказали.

— Хорошо. Вы свободны, — сказал Теммис и нахмурил лоб.

Когда ординарец вышел, он нажал кнопку вызова на интеркоме и заговорил с офицером.

— Полковник! Сколько ваших людей сейчас свободны от дежурства и находятся в пределах сектора?

— Тридцать пять человек, сэр, — отрапортовал полковник. — Я могу вызвать остальных, если нужно.

— Тридцати пяти будет достаточно. Я хочу, чтобы провели тщательный розыск во всех доступных частях Станции. Необходимо выяснить, где находится этот чужак из-за пределов видимости.

— Ланг? Слушаюсь, сэр. Тотчас будет исполнено. Что они должны делать, если обнаружат его?

— Разбейте их на пары. Если увидят Ланга, пусть один продолжает следить за ним, а второй немедленно доложит мне.

— Есть, сэр, — сказал полковник и прервал связь.

Он вызвал Теммиса по интеркому больше, чем через час, и его голос звучал уныло.

— Мы обыскали все, — констатировал он. — Люди из числа обслуживающего персонала, на которых можно положиться, проверили туристскую зону, секторы майко и лубаррийцев, публичные офисы в секторе глейсов и те участки их скрытого сектора, куда смогли проникнуть, а также ту часть элчмидского сектора, которую можно было обследовать, не входя в прямой конфликт с пагами. Никто не видел и следа Ланга уже в течение нескольких часов.

Теммис медленно кивнул, ничего не ответив. Полковник несколько мгновений нетерпеливо ждал, затем спросил:

— Дальнейшие приказания, сэр?

— Продолжайте патрулирование, пока он не объявится, — сказал Теммис и отключил связь.

Он поднял взгляд на остальных.

— Ну, это означает, что он может находиться на… — он загибал пальцы, считая, — … на пагской территории, что маловероятно; в дальнем углу Пещер, проводя время с какой-нибудь девицей, что, судя по всему, также можно исключить; или — и это кажется вероятнее всего в свете того, что вы мне рассказали — в некоей части глейсского сектора, запретной для посещений представителями других рас.

Он опустил руки на стол и сложил их вместе.

— В любом случае, — мягко сказал он, глядя поверх голов остальных и даже словно бы сквозь переборку каюты, — у меня появилось очень сильное желание поговорить с этим Лангом. Это же надо — не зайти в свою каюту! Отсутствовать в каком бы то ни было из явных мест Станции! Это что-то значит, и я полон решимости выяснить, что именно.

Глава XIV

— Ознакомься со Станцией, — сказала ему Рейдж. — Ты должен знать не только доки, приемные залы, административные помещения, сектор манко, ты должен знать всю Станцию целиком.

Подавленный после всего происшедшего, Викор пытался выполнить задание Рейдж. Она выдала ему денежный сертификат для покрытия нужд в ближайшем будущем, и посоветовала пойти и потратить деньги в туристской зоне — одновременно как следует изучить ее и попытаться улучшить свое настроение.

Но сейчас все казалось ему бессмысленным.

Он опять побродил по городу, встретил пару знакомых майко со Станции и обменялся с ними несколькими фразами. Ему не пришлось упоминать, что он стал одним из них — новость уже была им известна. Они поздравили его с одной стороны, и посочувствовали с другой.

Сейчас Викор стоял у входа в Пещеры — единственную часть туристской зоны, где он прежде не бывал. О Пещерах ходили слухи, большинству из которых Викор верил. А он получил достаточно строгое воспитание, чтобы стыдиться уже того только, что его здесь увидят.

“Такие вещи хороши только для распущенных типов, вроде кэтродинов”. Сколько раз он слышал на родине, как уверенные в своей правоте люди повторяют эти слова?

Поэтому даже сейчас, став изгнанником, эмигрантом, Викор замер в нерешительности перед входом и поглядел вверх. Пещеры не уходили под Горы, как можно было ожидать. Они существовали сами по себе, независимо, как Равнины или Океан. Иногда они соседствовали с одними площадками туристской зоны, иногда с другими. Как все в туристской зоне, Пещеры медленно и величественно обращались по кругу.

Викор напряг зрение, пытаясь разглядеть, что происходит по обе стороны Пещер, но не смог. Перед ним располагался темно-синий пылающий вход — ведущее вверх, постепенно сужающееся отверстие в стене из какого-то зеленовато-синего, слегка светящегося жесткого материала, словно покрытого высохшими органическими осадками. Свет выхватывал то тут, то там крошечные мерцающие пятнышки, которые неожиданно вспыхивали, когда Викор поворачивал голову.

Держась за руки, мимо него прошли два глейса в масках, одетые в яркие выходные одежды, и исчезли в синевато-зеленом мраке. Из входа донеслись до Викора странные звуки — резкий вскрик; невнятное булькание, словно шум воды, льющейся в пустую посудину; серия глухих ударов.

Викор робко шагнул вперед и почувствовал под ногами что-то твердое, но податливое — утоптанный песок. Песок тотчас набился ему в сандалии, и Викор раздраженно вытряхнул его.

Затем он наконец набрался храбрости и выпрямился.

Ко входу вел короткий проход, довольно узкий и с низким потолком, так что в одном месте Викору даже пришлось нагнуть голову, чтобы не задеть выступ, который светился жутковатым бирюзовым светом. Он чувствовал, что спускается вниз, хотя на глаз это было определить трудно.

Миновав выступ, Викор оказался на более широком участке. Прозрачный ручей струился по одной из стен, стекая з обширный бассейн. Дно бассейна тоже слегка мерцало. В бассейне сидела лубаррийская девушка, закутанная с головы до ног в плотное покрывало. Она зачерпывала пригоршню воды одной рукой и выливала ее в подставленную пригоршней другую руку, а потом меняла руки местами. Многие обитатели мирка Пещер были лубаррийцами — это занятие подходило им из-за их чувственной религии, которую они унаследовали от кэтродинов. На Майкосе эта религия не укоренилась, так что Викор не мог сказать, имеют ли действия девушки какое-нибудь особое значение. Судя по тому, как сосредоточенно она исполняла ритуал, он предположил, что да.

Викор направился дальше и оказался в длинном проходе, где в одной из стен через каждые несколько ярдов встречались ниши. Некоторые из них были задернуты красными занавесями. Проходя мимо, он слышал из-за занавесей приглушенные голоса и звуки. В одной из ниш лежал молодой элчмид. Его невидящие глаза были устремлены в потолок, кулаки сжимались и разжимались, из полуоткрытого рта вытекала струйка светящейся слюны. В Пещерах вообще было много элчмидов, деградировавших в результате пристрастия к дурманной траве. Викор вздрогнул и поспешил миновать юношу. Тот казался его ровесником, даже немного младше.

Проход раздвоился. После минутного колебания Викор выбрал правое ответвление, потому что ему показалось, будто оттуда доносится музыка. Как только он свернул туда, неожиданно раздался визгливый крик, за которым последовал взрыв смеха. Девушка-элчмидка, одетая в скудную полоску ткани вокруг бедер и почти прозрачное покрывало, которое развевалось у нее за плечами, со смехом ворвалась в коридор, чуть не сбив Викора с ног.

За ней бежал соотечественник Викора, манко, что-то выкрикивая и размахивая полупустой бутылкой ярко-малинового напитка. Когда девушка замедлила бег, уворачиваясь от столкновения, майко схватил ее, испустил торжествующий вопль и потащил по коридору обратно.

Викор последовал за ними на расстоянии, и, оказавшись в просторном помещении, обрадовался, увидев, что там идет пиршество и танцы под музыку небольшого оркестра. Глейсы, лубаррийцы, элчмиды, майко и даже два кэтродина с опухшими глазами сидели вокруг огромного стола, освещенного горящими фитилями, воткнутыми в горлышки бутылок, Ему замахали руками и завопили, чтобы он присоединялся.

Викор собирался так и поступить. Но тут он увидел среди них элчмидскую девушку в фантастическом одеянии из красных и белых оборок, сидящую рядом с майко средних лет, который тщательно выпаривал дурманную траву над огоньком фитиля. Она уже держала в руке острый стеклянный шип, при помощи которого делалась инъекция смолянистой наркотической жидкости. Девушка лихорадочно умоляла майко поторопиться.

Викор быстро отвел глаза и поспешил пройти мимо. Ему пришлось увернуться от сидящей за столом лубаррийской девушки, которая встала и протянула руки, чтобы схватить его, когда он проходил рядом. Он чуть не упал, споткнувшись о распростертое тело еще одного кэтродина, который лежал у подножия оркестровой сцены. В руке у него была бутылка, содержимое ее выплескивалось ему на грудь, поднимающуюся и опускающуюся в такт дыханию. Он блаженно улыбался.

Викор снова оказался в коротком проходе, в конце которого шумела вода. На сей раз это оказался сверкающий ручей, что пересекал коридор, и Викор влез в воду по щиколотки, как вдруг что-то схватило его за ногу. Он завопил от неожиданности и глянул вниз.

Это была девушка — снова лубаррийка — она сидела, укрывшись в нише, из которой вытекал ручей. Одета она была в нечто бесформенное из жесткого пластика, который скрипел при каждом ее движении.

— Иди ко мне, — позвала она со смехом, блеснув белыми зубами. — В теплой струящейся воде этим так приятно заниматься!

Викор пробормотал что-то невнятное, высвободил ногу и пошел дальше, хлюпая сандалиями. Девушка возмущенно крикнула ему вслед и разочарованно вздохнула.

Похоже было, что вся эта территория пронизана сетью бассейнов, ручьев и крошечных водопадов. Викор пересек множество водяных преград, и везде были девушки. Кое-где звуки подсказывали, что в нише находится не один человек. Но в таких случаях что-то вроде облака непроницаемой черноты образовывало заслоняющую их преграду.

Кто-то шел Викору навстречу — толстый человек, у которого одышка перемежалась смехом. Смех почему-то показался — Викору знакомым. Он отошел в сторону и скрылся в нише, так как не желал встречаться ни с кем, кого знал. Он напряженно ждал.

Прохожий оказался человеком средних лет в маске. Он вышел на середину открытого пространства, остановился, широко расставив ноги, и не спеша осмотрелся. Затем восторженным жестом раскинул руки и воскликнул:

— Но ведь это сущий рай!

Полдюжины девушек, сначала не заметивших его появления, одетые в блестки, шнурки и кисточки, или вовсе раздетые, обратили на него взоры и принялись взывать к нему, уговаривая обратить на них внимание. Хихикая и повизгивая, он принялся осуществлять обход.

Викор закрыл глаза и прислонился спиной к стене ниши. Он не мог не узнать голос; это был Дардано, священник, который прибыл на Станцию, чтобы стать новым капелланом местных “свободных” лубаррийцев. Конечно, Пещеры были для него самым подходящим местом. Чувственная религия, проповедником которой он был, явно имела какое-то отношение к воде.

Викор осторожно осматривался, пытаясь выяснить, есть ли у него шанс ускользнуть отсюда незамеченным. Вдруг в том самом коридоре, откуда появился Дардано, послышались тяжелые шаги. Два мускулистых кэтродина в униформе, каждый с мощным фонарем в руке, вышли на открытое мест Яркие лучи их фонарей походили на мечи. Дардано вякнул, как испуганное животное. Один из кэтродинов шагнул к нему и взял за руку.

— Вы не видели здесь чужака по имени Ланг, прибывшего из-за пределов видимости? — потребовал ответа кэтродин, смерив Дардано презрительным взглядом.

— Нет! Клянусь жизнью, не видел!

— Хорошо, — с нажимом сказал кэтродин и отпустил священника.

Потом снова взмахнул фонарем. Ниша укрыла вжавшегося в стенку Викора. Они не заметили его в глубокой тени и направились дальше.

Дардано сел на камень и вытер лицо огромным носовым платком. Для этого ему пришлось сдвинуть маску на лоб, а потом он снова торопливо опустил ее.

Если Дардано собирается много времени проводить здесь, в Пещерах, Ларвику будет легко приучить его к дурманной траве. Это случится само собой.

Воспользовавшись тем, что священник сидит к нему спиной, Викор выскользнул из укрытия и направился в тоннель. Этот проход был попеременно то освещен, то затемнен. В одном из темных участков находился поворот. Викор едва успел в последний момент увернуться и не врезаться в стенку. При этом он на кого-то налетел и вскрикнул от неожиданности, ухватившись за маленькое теплое плечо, чтобы не упасть.

Та, с кем он столкнулся, ступила на освещенное место, и Викор уставился на нее, не веря своим глазам. Это была Рейдж, одетая в просторное развевающееся желтое платье выше колен, украшенное блестками, на ногах — плетеные из ремешков открытые сандалии. Ее обнаженные ноги напряглись, так что под кожей вырисовались мышцы.

— Викор! — воскликнула она удивленно. — Ты что, бежишь от кого-то?

— Н-не совсем, — ответил Викор.

Глядя на нее, он был полон самых чудовищных подозрений. Роскошное, сверкающее платье, которое, похоже, было ее единственной одеждой, придавала ей чувственный вид, настолько далекий от ее обычного серьезного спокойствия, что Викор едва поверил своим глазам.

— Эти кэтродины столкнулись с тобой? — продолжала расспрашивать Рейдж.

— Я… мне удалось от них скрыться, — ответил Вихор. — Но они допросили Дардано.

— Он здесь? Ну еще бы! Этот тип думает о своих телесных потребностях ежедневно и ежечасно. — Рейдж негромко мелодично рассмеялась. — Ну и что ты думаешь о Пещерах, Викор, увидев их впервые?

— Грязь и мерзость, — сказал Викор, глядя в пол.

Рейдж внимательно посмотрела на него.

— Да-а, — протянула она и умолкла. После паузы последовало:

— Пойдем, я выведу тебя наружу.

Она протянула ему руку. Викор машинально взял ее ладонь и только через несколько секунд осознал, что случилось то, о чем он часто мечтал, и на что никогда не смел надеяться. Была ли потрясающая непогрешимая женщина, которой он так долго восхищался, на самом деле таким же слабым человеческим существом, как эти… женщины здесь, в Пещерах?..

Он отверг это предположение и покорно последовал за ней. Они выбрались очень быстро, и оказались на полоске берега близ Океана, неподалеку от Гор. Здесь Рейдж остановилась и повернулась к нему. Она не отняла руки, как будто забыла о ней.

— Хорошо, что ты скрылся от этих кэтродинов, — сказала она. — Хотя они и охотились не за тобой. Они прочесывают Станцию в поисках Ланга, и не могут его найти. Но что еще, более странно, мы и сами не знаем, где он.

— Вы… ВЫ не знаете? — спросил Викор, разинув рот.

Она кивнула и пожала плечами. Бриз со стороны Океана играл блестками ее платья. Внезапно глаза ее расширились, и она высвободила руку, чтобы указать Викору на что-то позади него. Он вздрогнул и обернулся.

И увидел Ланга, которого столько людей искали по всей Станции и не могли найти. Ланг спокойно выходил на берег, а у его ног игриво бежал зверек с черной шерстью.

Глава XV

С Рейдж произошла магическая перемена. В одно мгновение к ней вернулись официальные манеры. Нарядное платье, которое придавало Рейдж легкомысленный вид, потеряло всю праздничность, превратилось в нейтральную одежду. Она сделала шаг вперед и позвала внятно и властно:

— Ланг!

Чужак, прибывший из-за пределов видимости, неторопливо повернул голову, дабы выяснить, кто это его так бесцеремонно зовет. Затем он склонился в поклоне, опустил правую руку, чтобы зверек мог вскарабкаться ему на плечо, и стал подниматься к стоящей на берегу паре.

Он остановился от них шагах в пяти и сначала кивнул Викору, а затем обратил взгляд на Рейдж. Зверек по имени Санни, сидя у него на плече, забавно скопировал движения хозяина, проделав то же самое.

Викор заметил, что между ними существует даже какое-то странное сходство. Лицо Ланга с мужественным, но узким остроугольным подбородком и глубоко посаженными глазами под песочного цвета бровями ничем не напоминало мордочку его зверька. Общим у них было то, что оба ни на мгновение не теряли внимания и интереса к окружающему миру.

— Я — капитан Рейдж, — сказала женщина, когда молчание затянулось. — Я возглавляю глейсское отделение штата администрации. Соответственно, пока вы пребываете на Станции, вы попадаете в круг моей ответственности.

— До сих пор я вполне мог позаботиться о себе самостоятельно, — сказал Ланг со всей серьезностью. — Настолько, что даже взял на себя ответственность за еще одну жизнь. — Он поднял руку и почесал Санни за остроконечным ухом. — По поводу меня можете не испытывать не малейшего беспокойства.

— Боюсь, что не могу, — прямо сказала Рейдж. — С момента вашего прибытия вы оказались причиной — зная или не зная об этом — достаточного количества неприятностей. Более того, поступили доклады о вашем пребывании в местах, которые не дозволено посещать никому, кроме постоянных сотрудников штата глейсов. — Она решительно шагнула вперед. — Прошу вас, пройдемте ко мне в офис.

Викор был уверен, что Ланг последует за ней безоговорочно.

Но он озадаченно посмотрел на нее и едва-едва покачал головой. Мышцы на шее Рейдж едва заметно напряглись.

— Вы отказываетесь? — спросила она.

— Можно сказать, что таковы были мои намерения, — согласился Ланг.

— Так, допустим, — не сдавалась Рейдж. — Но рано или поздно вам все равно придется оказаться там. Разве что вы предпочтете ответить на мои вопросы здесь, в неофициальной обстановке.

— Я отвечу на все вопросы, на которые смогу, — задумчиво сказал Ланг. — Почему бы и нет?

Он осмотрелся, нашел удобный камень и, прежде чем сесть, снял Санни с плеча и опустил на землю.

— Спрашивайте, — предложил он, сделав широкий жест рукой.

— Где вы были с момента прибытия на Станцию? — голос Рейдж был безличным, словно лед.

Из-под ворота платья она вынула свое записывающее устройство, которое, оказывается, висело на цепочке, казавшейся просто украшением. Ее пальчики повисли над клавиатурой. Она приготовилась записывать ответ Ланга.

— Я здесь чужак, — сказал Ланг. — Мне неизвестно, как вы называете те места, которые я осмотрел.

— Вы правда чужак? — пробормотал Викор, как будто сам себе.

Санни уселся на землю и восторженно замахал передними лапами.

Ланг предпочел ответить на вопрос Викора, и улыбнулся ему.

— Да, юноша, — ответил он. — Я здесь чужой. Что заставляет вас думать, будто я бывал на Станции?

Викор колебался. Он глянул на Рейдж и получил в ответ почти неуловимый кивок.

— Потому что я собственными глазами видел вас в той части Станции, куда вы не могли попасть случайно, — сказал он.

— Верно. Я нигде не был случайно. Я проводил систематическое исследование, чтобы увидеть на Станции как можно больше за возможно более короткое время.

— И что вы думаете о том, что увидели? — спросила Рейдж.

Лицо Ланга на миг потемнело, словно его пересекло грозовое облако. Он сказал с внезапной силой:

— Это ОТВРАТИТЕЛЬНО.

Викор был ошеломлен. Он бросил взгляд на Рейдж, чтобы увидеть ее реакцию. Она сохранила свое обычное спокойствие, но в голосе ее была тень неприятного удивления, когда она спросила:

— Почему?

— Я совершенно не увидел… счастья, — неожиданно ответил Ланг.

— Совсем?

— Замкнутость, эгоизм, жажда власти, стремление удовлетворить свои потребности, постоянные конфликты, отсутствие безопасности, отсутствие надежд… вот что я нашел на Станции. И я не обнаружил никаких попыток исправить положение. Я не нашел никого, кто бы искал решение. Я не нашел никого, кто делал бы добро, и чьи побуждения при этом были бы совершенно лишены эгоизма.

Он говорил с растущей горячностью, и последние его слова прозвучали по-настоящему страстно.

— Вы не правы! — набросился на него Викор. — Усилия глейсов достойны восхищения!

Ланг откинулся назад и задержал взгляд на Викоре. Он забросил ногу за ногу и похлопал себя по щиколотке. Санни, уставший играть, подбежал и потерся пушистым боком о ногу хозяина.

— Неужели? — мягко сказал Ланг. — Пага обуздывают своих рабов элчмидов, прививая им склонность к дурманной траве. Глейсы, которыми вы восхищаетесь, обуздывают своих потенциальных соперников кэтродинов, заставляя манко прививать им ту же самую склонность к дурманной траве. Что это сулит в плане надежд на будущее? Что будет завтра? Глейсы, — он постепенно переводил взгляд на Рейдж, — необоснованно отказывают остальным в доступе к банкам памяти Станции. Разве это знание составляет вашу собственность? По какому праву вы присвоили его себе? Только потому, что вы, подобно пагам и кэтродинам, считаете себя по природе выше остальных? Очень похоже на то!

Викор смотрел на него во все глаза. Как удалось этому человеку за столь малое время узнать так много? Казалось невероятным, чтобы он действительно был в такой степени чужаком, как утверждал. Викор горячо заговорил.

— Разве паги и кэтродины не приложат все усилия, чтобы обратить эти знания себе, и только себе, на пользу? Если вам так много известно, вы должны знать, что они непрестанно ищут повод ударить друг друга из-за угла!

— Но кто вам сказал, что эти знания, эта информация из банков памяти послужит в качестве ножа? — язвительно спросил Ланг. — Более того, не кажется ли вам неправильным — вам, как представителю подчиненной расы, что отдельные люди используются как пешки в политической игре? Возьмите эту бедную женщину, миссис Икиду, которая прибыла сюда на одном корабле с нами. Разве вас удовлетворило, как ее использовали в качестве орудия, чтобы досадить кэтродинам?

— Любой способ уязвить самомнение кэтродинов кажется мне хорошим, — дерзко ответил Викор.

— Я боялся, что вы так ответите, — заметил Ланг и умолк.

— Вы посторонний, — сказала наконец Рейдж. Она выпустила из рук свое записывающее устройство, и оно повисло на цепочке, выделяясь на яркой ткани ее платья. — Мне кажется, что вы не вправе нас судить.

Ланг со вздохом кивнул.

— У меня есть единственное право — право свободного индивида, — сказал он. — Но я намерен использовать хотя бы это право. Жестокость, бесправие, несправедливость процветают преимущественно там, где индивиды молчат вместо того, чтобы высказать осуждение.

Он подтолкнул Санни пальцем ноги. В ответ зверек устроился на своем обычном месте у хозяина на плече.

— Более того, — сказал Ланг больше себе, чем слушателям, — я много путешествовал и посетил очень много миров. Я видел, во что можно превратить человеческое общество, и во что его превращают. Здесь, на планетах Рукава, вы сделали плохо все.

— Но мы старались, как могли, — сказала Рейдж.

Похоже было, что тирада Ланга ее глубоко задела.

— Значит, вы готовы к тому, что вас будут судить по достигнутому, — сказал Ланг.

Он встал и очень медленно направился вдоль берега Океана.

Викор хотел было броситься вдогонку и задержать его, но Рейдж жестом остановила его.

— Пусть идет, — спокойно сказала она.

— Но… после того, как он отказался повиноваться вам? После того, как он доказал, что знает так много опасных вещей?

— Он чужак, и испытывает не более чем абстрактный интерес к нашим местным проблемам в Рукаве. — Рейдж пожала плечами. — Я не думаю, например, что он расскажет кэтродинам, кто ответственен за нынешнюю волну пристрастия к дурманной траве, которая их столь тревожит. Нет, мы должны позволить ему уйти.

Вихор подавленно опустился на камень, который все еще хранил тепло тела Ланга.

— Вы… вы согласны с тем, что он говорил? — осмелился спросить он. — В частности, с его оценкой действий глейсов?

В его голосе звучала надежда, словно он ожидал со стороны Рейдж категорического отрицания. Но она его разочаровала.

— Возможно, он прав, — признала она. — В конце концов, он побывал во многих мирах и действительно много видел. Быть может, он видел достаточно, чтобы иметь право судить нас. Я только надеюсь, ради Глея, что он судил, не будучи знакомым со всеми фактами. Однако он открыл так много за столь короткое время, что, боюсь, в этом утешении мне отказано.

Викор, не отрываясь, смотрел на возвращающегося обратно Ланга. Внезапно он сорвался с места и взмахнул рукой.

Когда Ланг проходил мимо одного из отверстий в камне, которое вело в Пещеры, оттуда крадучись выбрались два человека в военной форме кэтродинов. Похоже, это была та самая пара, которая недавно допрашивала Дардано в Пещерах.

Один из них сбросил Санни на землю и набросил что-то вроде мешка на голову и плечи Ланга. Второй рванулся вперед и обхватил руками нога чужака. Прежде чем Викор успел крикнуть, они уже тащили его прочь. Прошло лишь несколько секунд. Санни, тявкая, бросился бежать и скрылся среди камней.

— Вот то, — очень мягко сказала Рейдж, — чего я боялась больше всего. Мы не можем этого допустить, Викор. Но в равной мере мы не можем ничего поделать, чтобы это предотвратить.

— Что вы собираетесь делать? — спросил Викор побелевшими губами.

Рейдж пожала плечами и спрятала записывающее устройство обратно за ворот платья.

— То, что будет в наших силах, — ответила она. — Как всегда.

Глава XVI

Хорошо, что Ференц предупредил его о пропасти, над краем которой он ходил и к которой пытался подойти поближе, подумал Лигмер. Его удивило, что никто не поставил его в известность о сделанном кэтродинами открытии — об их новом знании о структуре Станции — еще до того, как он отправился с Кэтродина на Станцию.

Он, сам того не сознавая, мог бы легко разболтать какую-нибудь информацию, которая навела бы паг на тог же след!

Разумеется, знание, которым он теперь обладал, представляло в какой-то степени огромное неудобство. Он никогда не придавал значения несдержанным заявлениям паг по поводу происхождения Станции и всегда приветствовал самостоятельную точку зрения редких ученых вроде Узри, которые вроде бы искренне стремились освободиться от предрассудков и подвергнуть объект беспристрастному изучению. Его огорчало то, что именно эта тенденция среди паг, которую он приветствовал, могла привести к потере существенного преимущества его расы над соперниками.

Лигмеру не нравился агрессивный национализм Ференца, однако он сам причислял себя к патриотам. Свидетельством тому была, например, его реакция на заявление этого майко, Викора, о том, что кэтродины несправедливо угнетают Майкос. Теперь Лигмер обнаружил, что разрывается между патриотизмом и научными интересами. Это раздражало его.

— Что с тобой стряслось, Лигмер, во имя космоса? — взорвалась Узри, бросив стопку листов на стол, за которым они сидели.

Это было, как обычно, в Городе, поскольку ни Узри не могла появиться на территории кэтродинов, ни Лигмер — в секторе паг. Туристская зона служила единственным нейтральным местом, где они могли встречаться и обсуждать научные вопросы.

Чувствуя нарастающий в душе гнев, Лигмер рявкнул в ответ:

— Что ты хочешь этим сказать? Что стряслось со МНОЙ?! Это у ТЕБЯ сегодня приступ бессмысленного упрямства!

— Во имя всего!.. Послушай, я всего лишь пытаюсь очистить этот вопрос от предрассудков и выработать подлинно научный подход. Я говорю то, что очевидно любому идиоту с половиной мозга и одним глазом. Мы должны принять в качестве отправной точки, что глейсы скрывают от нас сведения о конструкции Станции! И выудить их мы можем только косвенным путем. Если ты будешь противиться и дальше, мне придется сделать вывод, что Рейдж отказала нам в доступе к банкам памяти, потому что ты ее об этом попросил!

— Чушь! — отрезал Литер. — Ерунда. Ты сама слышала, почему она нам отказала. Меня это так же разозлило, как и тебя.

— Ну тогда перестань вести себя так, как будто это я виновата, что нам отказали!

Они сердито уставились друг на друга. Но оба больше ничего не произнесли в течение нескольких минут. Пока они молчали, из-за густых кустов показался человек и выбрался на их поляну. Это был Ференц. Вид у него был озадаченный.

— О, Лигмер! — сказал он с явным облегчением. — Хорошо, что мне удалось вас найти. Здравствуйте, Узри. Не возражаете, если я скажу Лигмеру пару слов наедине?

Очевидно было, что Ференцу нелегко далось вежливое обращение к паге.

— Честно говоря, — сказала Узри тоном глубокого отвращения, перебирая лежащие перед ней документы и протягивая руку за папкой, чтобы их сложить, — я не дам даже куска кометного хвоста за то, чтобы его когда-нибудь вообще увидеть. Прошу вас!

Ференц нахмурился и с упреком посмотрел на Лигмера.

— Вы чем-то огорчены, — сказал он Узри.

Пага коротко рассмеялась.

— Ничего такого, чего бы я не ожидала заранее, — резко ответила она. — Было бы слишком надеяться, чтобы кэтродин мог смотреть на вещи непредвзято дольше, чем день или два подряд.

— Ну смотри… — начал было Лигмер.

Ференц свирепым взглядом заткнул ему рот, набрал в грудь побольше воздуха и попытался задобрить пагу:

— Мне очень жаль, Узри… не расскажете ли вы мне, что случилось?

— Зачем? — ответила Узри, но все-таки положила документы обратно на стол. — Ладно. Может, вы действительно сможете помочь. То, что случилось, достаточно несложно описать. Дело в том…

В кустах послышался смех, грузный топот и громкие женские голоса с пагским акцентом. Узри замолкла. Ференц обернулся туда, откуда доносился шум. Он услышал, как Лигмер вздохнул, и вздох его превратился в стон. Сердце его упало.

На поляне показались две мускулистые паги — обе в гражданской одежде, похожей на костюм Узри, но уодной была обрита голова, указывая, что она принадлежит к военной касте. Появление этой паги особенно встревожило Ференца, поскольку он узнал ту самую пагу-офицера, с которой ссорился по пути на Станцию. Судя по одежде, она сейчас находилась в отпуске.

Пага-офицер выбежала на поляну, держась за руки с подругой. В другой руке у нее был большой кувшин с дымящимся напитком. Над верхней губой у нее была лиловая полоска, похожая на усы, — след от напитка.

— Вот так встреча! — сказала она, и улыбка приподняла ее верхнюю губу с лиловыми усами, обнажив зловеще заточенные зубы.

Пага выдернула свою руку из руки спутницы, обвела Ференца взглядом с головы до ног и тряхнула головой.

Лигмер потихоньку поменял положение ног под столом, чтобы в случае необходимости иметь возможность быстро вскочить.

Пага-офицер наконец завершила свой презрительный осмотр и глянула на Узри.

— Этот слишком громкий кэтродин тебе мешает, дорогая? — спросила она.

— Нет, офицер Тоэр, — был ответ. — Он ведет себя вполне сносно.

— Неужели! — нарочито удивилась Тоэр. — Кто бы мог подумать! Это очень отличается от его поведения по пути на Станцию. Не так ли? — закончила она неожиданно ядовито, взмахнув кулаком в воздухе перед самым лицом Ференца, и уставив на него палец жестом обвинения.

Ференц отшатнулся, и Тоэр иронически усмехнулась.

— Вот вам цена! Все вы храбрые среди своих, на борту своего дурацкого корабля. Но когда вы не на своей территории, то шарахаетесь от каждой тени!

Она обернулась к Узри так резко, что из кувшина выплеснулось немного напитка, и лиловые капли медленно поползли по стенке кувшина. Через несколько мгновений капли добежали до края донышка и стали срываться вниз, образуя на земле маленькие лиловые пятнышки; они постепенно таяли, как медузы на жарком солнце.

— Послушали бы вы этого твердолобого на корабле! — сказала она. — Если верить его словам, паги недостойны существовать с ним в одной Вселенной, не говоря уже о Рукаве! С тех пор он стал куда снисходительнее, а?

Узри воззрилась на Ференца.

— Ты уверена, что говоришь именно о нем? — спросила она у Тоэр.

— Он настолько переменился? — Тоэр свирепо ухмыльнулась. — Нет, дорогуша, это именно он. Он кое-что мне пообещал, что забывается не скоро. И я не забыла. А ты, трепло? — рявкнула она внезапно на Ференца. — Похоже, что вот ты как раз об этом забыл!

Ференц облизал губы.

— Не помню, что сказали вы, — парировал он. — Никогда не видел паги, которая бы сказала нечто. Но я прекрасно помню, что сказал я. Если хотите услышать это снова, я могу повторить.

На миг пага-офицер застыла от удивления. Потом издала дикий вопль и швырнула кувшин прямо в лицо Ференцу. За кувшином последовала она сама — свирепый ураган рук и ног.

Тоэр швырнула кувшин с такой силой, что он сломал бы кэтродину нос и мог выбить передние зубы. Но от кувшина Ференц сумел увернуться. Зато выплеснувшийся из него напиток лиловой струей залил ему лицо, попал в глаза, отчего они наполнились слезами. Поэтому сначала Ференц мог только слепо отмахиваться от напавшей на него бешеной фурии.

Лигмер привстал с места, но почувствовал, что на его руке сомкнулась чья-то железная хватка. Он глянул вниз, пытаясь освободиться, и встретил твердый взгляд Узри.

— Нет, — с нажимом сказала она и качнула головой.

Спутница Тоэр, которая за все это время ничего не произнесла, на миг отвела взгляд от дерущихся, чтобы одобрительно кивнуть Узри, и разразилась воплями, поддерживая подругу. Тоэр удалось заломить Ференцу правую руку за спину и теперь, стоп коленями у него на спине, она пыталась сломать эту руку.

На лице Ференца смешались пот, лиловый напиток, слезы из опухших глаз и пыль. Он выглядел, как первобытным воин в боевой раскраске. Он попытался высвободить правую руку — не вышло. Тогда он попробовал другой рукой схватить Тоэр за ноги.

Выпятив подбородок от боли и напряжения, он сильно ухватился за палец ноги Тоэр и резко дернул его в сторону.

Тоэр от боли на миг ослабила хватку. Ференц воспользовался этим, чтобы откатиться и вскочить на ноги. Тяжело дыша, Тоэр последовала его примеру. Они оба приняли боевую стойку на полусогнутых ногах, лицом друг к другу на расстоянии нескольких шагов. Каждый не мог решить, атаковать ли самому или ждать нападения.

— Хорошо. На этом и остановитесь.

Холодный голос прозвучал громко. Все осмотрелись, чтобы увидеть, откуда он раздался. На выходе каждой из ведущих на поляну аллей стояли вооруженные глейсы. Ростом они были Тоэр по локоть, но зато вооружены парализаторами, направленными на людей на поляне. Глейсов было не меньше дюжины.

Их начальник вышел вперед и сердито оглядел двух противников.

— Офицер Индль, — представился он. — Что случилось на этот раз?

— Вам все равно не понять, — ответила Тоэр.

У нее был такой вид, словно она с удовольствием бы схватила его и зашвырнула в кусты. Она вполне могла бы проделать это одной рукой.

— Это дело чести. Честь — это нечто такое, с чем вы, глейсы, незнакомы.

— У нас есть лучшие способы блюсти свою честь, чем валять друг друга в грязи, как дикие животные, — парировал Индль. — Ладно. Даю вам несколько минут, чтобы покинуть туристскую зону и разойтись по своим секторам. Живее, вы оба!

— Черта с два я уйду, — сказал Ференц. — Почему это меня вышвыривают с нейтральной территории, если какая-то пага, у которой мышц больше, чем ума, бросила в меня кувшином…

Лицо Тоэр исказилось в зверином оскале, и она опять бросилась на него. Индль взмахнул рукой, и раздался негромкий хлопок парализатора.

Крошечные капсулы, которыми он стрелял, были мощным оружием. Ференц едва успел принять защитную стойку, а Тоэр уже валилась на землю с распростертыми руками, полностью лишенная способности двигаться.

— Хорошо, это уладит дело, — сказал Индль, — Вы были вместе с ней? — спросил он у спутницы Тоэр. Та кивнула. — Значит, вы сможете доставить ее в ваш сектор.

— Я тоже ухожу, — произнесла Узри, поднимаясь с места, — Все это отвратительно, Я помогу ее нести, — добавила она, нагибаясь, чтобы поднять Тоэр.

— Если вы еще раз будете замечены в происшествии такого рода, — сказал Индль Ференцу, — то вас парализуют и доставят прямиком на ваш корабль. И больше никогда не пустят на Станцию. Ясно? — Он повернулся к Узри. — То же самое относится к этой забияке, которую вам придется нести. Скажите ей это, когда очнется!

Он жестом собрал своих людей, и они скрылись в кустах. Ференц остался глядеть им вслед, потирая руку, которую Тоэр чуть не вырвала у него из плеча.

— С вами все в порядке? — глупо спросил Лигмер. — Я хотел зам помочь, но Узри не выпускала меня из-за стола. Я не мог вырваться.

— А, от вас было бы больше помех, чем помощи, — резко сказал Ференц. — Очень жаль, что вмешались глейсы. Мне ужасно хотелось проучить эту пагу с тех самых пор, как мы прибыли на Станцию. Проклятье… Неважно, По крайней мере, теперь она постарается не попадаться мне на глаза.

Он достал из кармана платок, вытер грязь с лица и посмотрел на Лигмера.

— Теперь, когда это кончилось, я наконец могу вам кое-что сказать. Лзнга нашли. Он сейчас находится под арестом в нашем секторе. Поскольку вы сказали, что он знает о происхождении Станции больше, чем мог бы знать чужак, Теммис приказал мне доставить вас, чтобы вы участвовали в допросе. Собирайте бумаги и пойдемте, да побыстрее, вы.

Глава XVII

После того, как Викор и Рейдж расстались, Рейдж поспешила обратно в административный сектор глейсов, чтобы посовещаться с коллегами и предпринять необходимые меры по поводу нагло захваченного кэтродинами Ланга. Викор тем временем медленно вернулся в сектор майко.

И обнаружил там хаос.

Первые признаки беспорядков он заметил, когда шел по длинному коридору, который вел от Серебряного люка — сейчас именно этот люк был кратчайшим путем из туристской зоны в сектор майка.

На полу коридора была кровь.

Кровавые следы были частично присыпаны пылью, поэтому Викор сначала поскользнулся и лишь потом разглядел, что пол мокрый. Он присел и потрогал под пальцем. Кончик пальца окрасился кровью.

Викор неуверенно осмотрелся. В коридоре стояла тишина. Он поднялся на нога и пошел дальше.

Легчайший шорох пластика по металлу привлек его внимание, когда он проходил мимо одной из дверей в противоположной стене коридора. Викор вздрогнул, во не успел обернуться, как ему набросает мешок на голову и прижали руки к бокам. Он испытал ужасное чувство, напоминавшее падение в бездну, когда узнал метод кэтродинов, который они использовала, чтобы захватить Лажа. Неужели они решили схватить и Викора, чтобы заставить его расплатиться за неосторожные слова?

— Отпустите его, это один из наших.

Знакомый голос Парника, который произнес эту фразу, принес Викору огромное облегчение. Он почувствовал, как с него снимают мешок. Ларвик стоял перед ним с серьезным лицом.

— Пока ты там развлекался в Пещерах, у нас тут были беспорядки, — едко сказал он.

— Что? — ошарашенно спросил Викор. Затем догадался поднять испачканный палец и показать Ларвику.

— Вот именно. Кровавые беспорядки, — кратко подтвердил тот.

Викор огляделся, чтобы выяснить, кто еще здесь. Справа от него стояла девушка решительного вида, держа в руках мешок. Слева стоял мужчина, которого Викор знал с виду, но никогда с ним не разговаривал.

— Так что случилось?

Ответила девушка.

— В нашем секторе появились кэтродины и стали стать нос, куда не следует. Мы решили, что они ищут Ларвика и вообще тех, кто связан с торговлей дурманной травой.

— Они искали Ланга, — перебил Викор. — Более того, они его нашли и схватили. Несколько минут назад, около Пещер.

— Мы уже узнали, кого они ищут, — рявкнул Ларвик. — Не в том дело. Важно то, что они явились в наш сектор с таким видом, будто им принадлежит и Станция, и мы сами. А когда им указали на дверь, они и не подумали подчиниться. Так что мы выкинули их вон, и по ходу дела одного из них сильно покалечили. Это его кровь у тебе на руке.

— Мы ждали, что они вернутся, — сказала девушка. — Поэтому и накинули тебе мешок на голову — на случай, если ты окажешься кэтродином или глейсом из штата Станции.

— Ну, он им не оказался, — вмешался в разговор мужчина, которого Викор знал только с виду. — И уже прошло чертовски много времени. Я считаю, что хватит нам тут прятаться по углам, ожидая их. Пора переходить к действиям и ворваться в кэтродинский сектор. Посмотрим, как ИМ понравится, когда к ним вломятся в дом.

Ларвик глянул на хронометр на стене.

— Действительно они ушли очень давно, — согласился он.

У него в руке был обрезок металлической трубы, которым он задумчиво похлопывал по ладони, обдумывая ситуацию.

— Хорошо, — сказал он наконец. — Я бы с радостью пощекотал этой палочкой под носом у напыщенного дурака Теммиса. Но мы не можем пойти туда вчетвером. Викор! Обойди блок А к собери всех, кто способен стоять на ногах. Я обойду блок В, а вы двое займитесь блоками С и D. Пусть все отправляются на место общего сбора. И поторапливайтесь!

Внезапная радость переполнила сердце Викора, когда он шел по Станции вместе с отрядом майко. Шагать плечом к плечу с людьми своего народа, связанными общей целью, это неимоверно вдохновляло. Кто-то смело затянул песню, которая была запрещена на Майкосе с тех самых пор, как армада кэтродинских кораблей спустилась с неба и захватила родную планету Викора.

Отряд прошел через туристскую зону, которая была кратчайшим путем между их сектором и сектором кэтродинов. Когда они шагали через Город, майко, которые работали официантами в кафе, платными партнерами для танцев на танцплощадках, развлекали посетителей в кабаре, скрашивали их:

— Что происходит?

— Идемте с нами! — был ответ.

Они решались не сразу, но решались. Так что к тому времени, как отряд добрался до входа в сектор кэтродинов, он увеличился еще на двести человек.

Обычно на выходе из люка, ведущего из туристской зоны в сектор кэтродинов, стояла стража. Сейчас охранников не было. Когда Ларвик и Вихор во главе отряда вошли на кэтродинскую территорию, то обнаружили странную, необычную тишину.

Сперва осторожно, затем все увереннее они продвигались в глубь сектора. В конце концов они стали распахивать двери и заглядывать в каюты. Те каюты, которые не оказывались складскими помещениями, все были пусты.

— Они, наверное, услышали, что мы идем! — вскричал кто-то и рассмеялся хрипло и радостно.

Услышав этот смех, Викор осознал, насколько глубок был страх перед кэтродинами, который люди прятали под чувством сплоченности.

— Не расслабляйтесь! — крикнул Ларвик не оборачиваясь. — Это может быть ловушка!

Он распахнул очередную дверь и отпрыгнул в сторону на случай, если за ней кто-то прячется. Ничего не произошло. Ларвик осторожно шагнул внутрь и изумленно вскрикнул.

Викор последовал за ним. За столом находился кэтродинский офицер, впавший в беспамятство, причем так внезапно, что ручка, которой он в этот момент что-то писал, прочертила неровную линию от хвостика последней написанной им буквы до того места, где теперь лежала его безвольная рука.

Из коридора послышался крик. Кто-то обнаружил других кэтродинов, на этот раз двоих. Оба тоже были без сознания. По мере продвижения отряд находил все новых и новых кэтродинов.

— Похоже, что их всех вывели из строя! — сказан Ларвик. — Эй, ты!

Он похлопал кэтродина по щекам, приподнял ему веко. Никакой реакции.

— Может быть, газовая атака, или что-то в этом роде, — предположил Викор.

Ларвик кивнул.

— Похоже. Хотел бы я знать, сколько это продлится, и кто это сделал.

— Может, если мы направимся в самый центр — например, в кабинет Теммиса, — то найдем разгадку.

Викор облизал губы.

— Хорошая идея.

Ларвик вернулся з коридор и выкрикнул:

— Есть тут кто-то, кто раньше работал в этом секторе? Мы хотим найти кабинет Теммиса.

— Я могу вам сказать, где он располагался раньше, — ответила женщина с горящими глазами, ее лицо было обезображено длинным кривым шрамом. — Я была там — один раз.

Она протолкалась вперед и быстро пошла вперед. Идущий за ней Ларвик даже счел, что слишком быстро, и лицо его стало озабоченным. Но, как оказалось, опасности не было.

Ибо даже в самом центре сектора они нашли только бессознательные тела мужчин и женщин. Слуги-майко и клерки-лубаррийцы были в столь же глубоком беспамятстве, как и их хозяева.

— Вот каюта Теммиса, — сказала наконец женщина со шрамом и открыла дверь.

Главный маршал кэтродинов был там. Одна его рука лежала на панели интеркома, вторая безвольно свисала с подлокотника.

Женщина со шрамом вздернула подбородок и, прицелившись, плюнула ему в лицо.

— Жаль, что он не почувствовал этого, — сказала она после паузы. Но у него еще все впереди.

Она повернулась и вышла из комнаты.

Когда она ушла, Викор, Ларвик и двое — трое других, последовавших за ними, осмотрелись.

— Ты знаешь здесь кого-нибудь? — спросил Ларвик Викора.

— Как ни странно, знаю. Вот этот, — указал Викор, — офицер, который прибыл на одном корабле со мной, по имени Каподистро Ференц, Этот, — следующий жест, археолог Лигмер, который тоже летел с нами. Его, — снова движение руки, — я видел недавно в Пещерах. Это один из кэтродинов, арестовавших Ланга.

— Кого же, по-твоему, не хватает? — спросил Ларвик.

Нахмурившись, он обошел комнату. Теммис, Лигмер, Ференц и безымянный кэтродин образовали не вполне правильный квадрат. В центре квадрата, обращенный к столу Теммиса, стоял пустой стул.

— Ланга, — ответил Викор.

— Похоже на то. Тогда, как ты думаешь, не он ли погрузил в сон всех кэтродинов? Кто он такой — маг?

— Может быть, это какой-нибудь фокус глейсов, который они держали в секрете, — предположил Викор. — Когда на Станции постоянно находятся и паги, и кэтродины, у них должен быть наготове метод подавления беспорядков или разрешения опасной ситуации вроде этой, так чтобы им не пришлось драться самим.

— Что-то, что предусмотрели еще создатели Станции, но только глейсы выяснили, как оно работает, — кивнул Ларвик. — Да, похоже на правду. Единственное, что непонятно: почему здесь нет ни одного глейса? Можно было ожидать, что они воспользуются своим преимуществом.

— Не исключено, что действие этого средства вот-вот кончится. И кэтродины будут вне себя от ярости, что упустили Ланга.

— Возможно. Ладно, нам лучше попытаться воспользоваться тем временем, которое у нас осталось. Это бесценная возможность досадить кэтродинам! Мы можем вытащить их архивы и сжечь их, перепортить их запасы пищи… Ну конечно же! Викор, что если мы подсыплем дурманной травы во все их запасы пиши? Заразить одним махом весь их персонал! Если они пристрастятся к дурманной траве, все их самодовольство…

Упреждающие возгласы и звук шагов в коридоре прервали его. Затем последовали звуки падения тяжелых тел. Все бросились к двери.

Во главе отряда вооруженных глейсов по коридору мчалась разъяренная Рейдж. Она увидела Ларвика и Викора и бросилась к ним.

— Не знаю, где вы взяли столько парализующих зарядов, чтобы вывести из строя весь кэтродинский штат, — рявкнула она. — Но каковы бы ни были ваши планы, им конец, ясно? Нам пришлось усыпить большую часть майко тоже. У моих людей достаточно забот, не хватало им только таскать вас по коридорам, как мешки с мусором…

— Но… это не мы их усыпили! — прервал ее Викор, не веря своим ушам. — Разве это сделали не вы? Мы думали, что это был какой-то глейсский трюк, чтобы отнять у кэтродинов Ланга!

— А его что, здесь нет?

Рейдж изумилась ничуть не меньше Викора. Некоторое время они тупо глядели друг на друга. Ларвик глубоко вздохнул.

— Посмотрите на кабинет Теммиса, — предложил он и шагнул в сторону, чтобы Рейдж могла войти. — Когда мы пришли сюда, этот стул был пуст.

Рейдж бросилась внутрь и осмотрелась.

— Да, здесь наверняка был Ланг, — сказала она. — Видите отпечатки лап зверька рядом с этим стулом? Именно такой величины, как у его любимца.

Она развернулась и снова обратилась к ним.

— Викор, ты ведь не станешь мне лгать. Это правда? Вы действительно нашли все так, как сейчас: Ланг исчез, кэтродины без сознания? Или это вы забрали Ланга?

— Это правда, — ответил Викор, который все еще не пришел в себя. — Мы думали, что его забрали вы!

— Нет! Мы были готовы вступить в вооруженную стычку, если придется. Но когда мы вошли в сектор, то обнаружили, что вы нас опередили.

Она окликнула военного в коридоре.

— Ступайте к капитану Индлю! Объявляется чрезвычайное положение для всего персонала. Мы должны найти этого Ланга и арестовать его. Иначе неизвестно, какие еще несчастья могут произойти!

Глава XVIII

Вооруженный глейс кивнул и поспешил выполнить приказ. Рейдж повернулась к Ларвику и Викору.

— Теперь уберите своих майко с территории кэтродинов. И побыстрее!

Ларвик упрямо уставился на нее.

— Пропустить уникальную возможность на них отыграться? Ни за что на свете, Рейдж.

Словно по волшебству в руке Рейдж возник парализатор.

— Если вы так хотите, мы осуществим это более медленным способом. Я уже вызвала рабочую бригаду, которая оттащит ваших парализованных друзей обратно в сектор майко. Мы отвечаем за происходящее на Станции и намерены отвечать и впредь. Это нейтральная территория. Каково бы ни было наше личное мнение о том, кто прав, кто виноват в вопросах, касающихся угнетенных рас, в делах Станции мы руководствуемся не им. Действуйте!

Взгляд Ларвика предательски заметался в поисках чего-нибудь, чем можно было бы выбить парализатор из руки Рейдж. Он где-то оставил свою металлическую трубу, когда обнаружилось, что со стороны кэтродинов сопротивления не будет. Рейдж, привыкшая читать мельчайшие изменения в выражении лиц своих сдержанных соотечественников, поняла, что он ищет и спустила курок раньше, чем манко шевельнулся. Капсула с парализатором впилась в грудь Ларвика, он тотчас покачнулся и свалился на месте.

Рейдж испытующе поглядела на Викора и спрятала оружие.

— Мне очень жаль, что пришлось так поступить, — тихо произнесла она. — Но… ну ты ведь знаешь нашу позицию в столкновениях между майко и кэтродинами: мы всегда на стороне побежденных. Просто Станция — неподходящее место для выяснения отношений.

Викор кивнул и проглотил комок в горле.

— Думаю, вы не можете поступать иначе, — нехотя согласился он. — Но как было бы здорово использовать этот шанс!

— У вас все равно почти не было времени, — сказала Рейдж. Взгляд ее был устремлен в кабинет Теммиса. — Смотри!

Викор проследил ее взгляд. Ференц зашевелился. Он поднял голову, не открывая глаз, и провел рукой по лицу, словно у него кружилась голова.

— Хорошо, что мы уже почти очистили сектор от майко, — вполголоса сказала Рейдж. — Унеси отсюда Ларвика. Передай его одной из наших рабочих групп, пусть доставят его домой.

Викор без промедления повиновался. Он подхватил на руки бесчувственное тело Ларвика и, пошатываясь под тяжестью, двинулся по коридору, неся его будто огромного младенца. Тем временем, Рейдж вошла в кабинет и огляделась. Ференц пока был единственным, кто зашевелился.

Он открыл глаза и обнаружил, что смотрит на пустой стул. В мгновение ока он полностью очнулся.

— Куда он делся, во имя Галактики! — рявкнул он и вскочил на нога.

Тут он увидел Теммиса, Лигмера, четвертого кэтродина — и Рейдж.

— Это ваши штучки, Рейдж? — яростно набросился еж. — Куда делся Ланг?

— Успокойтесь, Ференц, и расскажите мне, что произошло. О вашем похищении Ланга поговорим позже. В настоящий момент он исчез, и я хочу знать, что погрузило вас всех в сон. Мы тут ни при чем — хотя я бы хотела иметь в своем распоряжении такое средство, чтобы разбираться с вами.

Ее мгновенный ответ и встречный вопрос убедили Ференца, что она говорит правду. Он снова опустился на стул с выражением усталости на лице и заговорил, глядя на Теммиса.

— Вы отказали в удовлетворении запроса археологам, Литеру и его папской подруге Узри. Тут все и началось. — Имя паги-археолога он произнес, презрительно вздернув верхнюю губу. — Однако вы позволили посетить банк памяти Лангу, без всяких на то причин.

— Мы не давали ему никакого разрешения. Я так Лигмеру и ответила.

— Я видел ваше сообщение. Я ему не поверил. Я и сейчас верю лишь наполовину. Но если я должен поверить, что он погрузил в сон весь кэтродинский сектор, сидя здесь на стуле, чтобы иметь возможность сбежать, тогда я готов поверить чему угодно. Единственное, чего мы от него хотели, это выяснить, какими особыми знаниями или особым статусом он обладает. Яснее ясного, что он не тот, за кого себя выдает.

— И?

— И ничего. Через несколько минут после того, как мы доставили его сюда и усадили на стул, открылась дверь, и это его проклятое животное метнулось к нему. Он наклонился и подобрал его. Потом послышалось какое-то странное гудение. Теммис как раз спрашивал, кто, черт побери, впустил животное в сектор. Брегер, он был одним из тех, кто арестовал Ланга, сказал, что оставил зверька около Пещер.

— Я присутствовала при том, как они это проделали. Пришлось поднять людей по тревоге, и мы явились сюда с парализаторами, чтобы с вами разобраться. Мы не намерены спустить вам это с рук, Ференц. Хорошо бы Теммис очнулся, чтобы я могла высказать ему все, что о нем думаю.

Ференц помрачнел.

— Вы, глейсы, чересчур самодовольны, — проворчал он, — Скоро настанет час, когда мы разберемся, чье мнение стоит дороже.

— Не тратьте времени на угрозы, — нетерпеливо сказала Рейдж. — Что было после того, как послышалось гудение?

Раздражение Ференца уступило место недоумению.

— Я хотел подойти к двери и посмотреть, как зверьку Ланга удалось ее открыть, — медленно произнес он. — Но я даже со стула не встал. Больше я ничего не помню. Нет даже подсознательного ощущения, что прошло время, которое всегда бывает, когда спишь. Я очнулся и увидел вас здесь, вот и все.

Еще один человек вошел в кабинет как раз вовремя, чтобы услышать последние несколько фраз. Рейдж обменялась с ним приветствием, а Ференц обернулся, чтобы увидеть, кто это. Это оказался Индль.

— Я бы не поверил, если бы не видел собственными глазами, — сказал Индль в ответ на едва заметное вопросительное выражение лица Рейдж. — Несколько человек только начали приходить в себя. Они ничего не помнят.

— Вы, надо полагать, не получили ни намека на то, где находится Ланг?

— Если только ему не предоставили убежище паги… С их стороны будут неприятности, Рейдж. Они не пустили наши поисковые партии, и нам пришлось прокладывать себе дорогу парализаторами. Мы обследовали часть их сектора просто из принципа. Но у нас не было ресурсов, чтобы закончить работу, поэтому я вывел людей из пагского сектора и только поставил дозорных на случай, если разъяренные паги ворвутся к нам, как майко к кэтродинам.

Рейдж попыталась остановить его взглядом, но было уже поздно.

— Что вы сказали? — рявкнул Ференц, вскакивая с места. — Майко к нам вторглись? Что произошло?

— Ничего, — бесстрастно ответила Рейдж. — Мы все остановили, и вы можете нас поблагодарить. Среди них шли разговоры о том, чтобы ворваться в ваш сектор, поскольку ваши люди в поисках Ланга вели себя не особенно тактично на территории майко. Это еще один вопрос, по поводу которого я должна сделать выговор Теммису.

— Эту путаницу придется расхлебывать не один год, — сказал Индль. — По-моему, мы еще не знаем и половины всего. Элчмиды прослышали о том, что мы стреляем в пат, и в результате половина элчмидского обслуживающего персонала пагского сектора просто ушла оттуда. Они попросили нас о предоставлении убежища, ш вам пришлось его предоставить. Но они почти все приверженцы дурманной травы.

— Скорее не почти все, а именно все, — сказала Рейдж. — Паги не настолько верят своим слугам, чтобы позволить элчмидам, свободным от пагубного пристрастия, работать на Станции. Великолепно! — горько добавила она после паузы. — Если это хоть как-то утешит вас, Ференц, должна признаться, что ненавижу пат куда больше, чем кэтродинов — за то, что они приучают своих слуг к ядовитому зелью.

— У вас самих рыльце в пушку, — буркнул Ференц. — Вы позволяете открыто продавать дурманную траву на Станции, и некоторые люди из нашего штата, не говоря уж о тех, кто прибыл сюда провести отпуск, пристрастились к ней. Из-за вас, между прочим!

— Если бы у вас, кэтродинов, действительно была такая сильная воля, как вы утверждаете, этого бы не случилось! — рявкнула в ответ Рейдж. Похоже, ее терпение истощилось.

— Хотел бы я, чтобы Ланг никогда не появлялся на Станции, — сказал Индль. — Намеренно или нет, но он за несколько дней натворил столько беспорядков, сколько не смогла бы устроить целая армия диверсантов.

— А он и есть армия диверсантов, — уверенно сказала Рейдж. — Я больше не верю, что он делает это все непреднамеренно. Он работает согласно плану, и в этот план входит причинить нам максимум неудобств, трудностей и неприятностей за минимальный промежуток времени. Хотела бы я его обнаружить!

Ференц неожиданно разразился хохотом.

— Есть вещи, за которые я хотел бы свернуть Лангу шею! — воскликнул он. — Но с таким же удовольствием я бы поблагодарил его за то, что могущественные глейсы носятся вокруг, как мошки! Я начал удивляться, почему мы так долго терпели вашу власть. Если один-единственный решительный человек, пусть и не вполне обычный, смог столького добиться, почему, во имя Галактики, мы вас до сих пор не раскусили?

— Потому, что в вас нет ни решительности, ни ничего необычного, — резко сказала Рейдж. — Пойдемте, Индль, выясним масштабы неприятностей.

Они вышли за пределы кэтродинского сектора. По пути их никто не потревожил. Тут и там стояли группы вооруженных глейсов, которые внимательно следили, чтобы кэтродины не внесли свою лепту в беспорядки, как это сделали паги на своей стороне Станции.

Но на выходе из сектора кэтродинов Рейдж заметила, что в тени прячется какой-то человек, и протянула руку, чтобы остановить Индия.

— Берегитесь, — пробормотала она и добавила громче: — Эй, вы там, выходите!

Это был Викор. Он осторожно выбрался на свет, тараща глаза и тяжело дыша. На лбу у него вздулась синяя полоса, на подбородке был след засохшей крови, как будто он прокусил губу.

— Будьте внимательны, Рейдж, — шепнул он и умолк, чтобы отдышаться. — На Станции творится ад! Все просто спятили. Каждый кого-нибудь преследует и проклинает!

— Кто тебя ударил? — изумленно спросила Рейдж.

— Ларвик, сукин сын! Многие майко, которые пришли в себя после парализаторов, хотели вернуться сюда и разнести кэтродинский сектор на куски. Я пытался заставить их внять голосу рассудка, но Ларвик обозвал меня предателем, и они вышвырнули меня из сектора. Он сказал, что сломает мне челюсть, если я попробую вернуться. А паги…

— Про паг мы знаем, — кратко сказал Индль.

— Вы слышали объявление по радио?

Индль и Рейдж переглянулись.

— Может, мы говорим о другом. На всякий случай расскажи, — велел он.

— Ну, они выпустили на свободу своих мужчин в элчмидском секторе!

— ЧТО?! — одновременно вскричали Индль и Рейдж.

— Да! Они так сильно разгневались на то, что их элчмидская прислуга подняла мятеж и попросила убежища, что открыли клетки и выпустили своих мужчин на элчмидов. Человек пятьдесят, не меньше! Они убивали и насиловали всех на своем пути, а капсулы с парализатором на них не действуют, как на обычных людей. Два выстрела подряд отключают их на несколько минут, но они приходят в себя слишком быстро!

— Ох уж эти паги! — процедила Рейдж сквозь зубы. Она повернулась и направилась к лифту.

— Это не все! — крикнул Викор.

Рейдж сделала знак, чтобы он последовал за ней, если хочет, чтобы она выслушала что-то еще.

— Лубаррийцы! — сказал он. — Они линчевали своего капеллана Дардано. Сказали, что сыты по горло священниками, которые используют свой сан как предлог переспать со всеми женщинами, до которых только могут дотянуться.

— Они его УБИЛИ? — потребовал ответа Индль.

— Бросили в шахту лифта, не дожидаясь, пока прибудет кабина.

В этот момент пришел лифт, вызванный Рейдж. Входя в кабину, Индль заметно дрожал. Викор присоединился к ним, и в кабине стало тесно.

— Станция разваливается на части у нас на глазах, — сказала Рейдж, нажимая кнопки кода административного блока глейсов.

Кабина тронулась. Индль начал что-то говорить в ответ, как вдруг незаметный динамик на потолке кабины — динамики центрального вещания были размещены на Станции повсюду — негромко щелкнул.

— Приготовьтесь покинуть Станцию! — раздался чуть искаженный динамиками голос. — Всем приготовиться покинуть Станцию! В течение часа местного времени все должны покинуть Станцию!

Это был голос Ланга.

Глава XIX

Естественным предположением было бы: “Так вот он где!” Дело в том, что система центрального вещания находилась в одном из административных помещений.

В свете того, что Ланг уже наделал, реакция глейсов и Викора была столь же естественной:

— Может, ему ни к чему находиться там физически!

Индль высказал это первым, Рейдж — почти одновременно с ним.

Но все равно, как только лифт остановился на этаже глейсов, все трое бросились бежать. Они заметили, что сектор глейсов будто вымер.

Но настоящее потрясение они испытали, обнаружив, что Ланг в самом деле находится там, где они предполагали. Он удобно устроился в кресле перед главной панелью связи, с Санни на коленях. Когда они ворвались в комнату, зверек бросил на них любопытный взгляд.

Несколько минут все в молчании смотрели друг на друга. Затем Ланг пошевелился. Он развернул кресло, чтобы сидеть лицом к ним, и заговорил почти приветливо:

— Я подумал, что это самый быстрый способ вызвать вас сюда.

— Чего вы добиваетесь, Ланг? — спросила Рейдж. Она сжимала и разжимала кулаки, словно пыталась совладать с непреодолимым гневом. — Вы хоть понимаете, что сделали со Станцией? Вы слышали, что лубаррийцы линчевали своего капеллана? Что пага выпустили своих мужчин в элчмидском секторе? Что манко намерены разорвать кэтродинов на куски? Зачем вам это все понадобилось?

Она закончила чуть ли не со слезами, умоляя дать хоть какое-нибудь рациональное объяснение. Ланг задумчиво смерил ее взглядом.

— Я положил этому конец, — сказал он.

— Вы… что?

— Я прекратил беспорядки. Только некоторые глейсы из административного персонала сейчас на ногах. И несколько кэтродинов в своем секторе, которые уже вышли из комы. Мне понадобилось некоторое время, чтобы осуществить настройку на разные типы индивидов. Труднее всего было справиться с пагскими мужчинами, потому что они практически не пользуются рассудком.

— Вы… — начал было Индль, но запнулся, потому что у него пересохло в горле.

Вместо него вперед шагнул Викор с побледневшим липом, на котором резко выделялась глубокая царапина. Именно он задал самые важные вопросы:

— Кто вы такой, Ланг? И что вам здесь нужно?

— Я принадлежу к народу, который создал Станцию, — ответил Ланг. — И я прибыл сюда забрать то, что принадлежит нам по праву.

Он умолк, но слова его продолжали отдаваться эхом в мыслях слушателей, пульсируя подобно тому, тсак шумит кровь в ушах, когда голова превращается в гудящий барабан от лихорадки.

— Но… — слабо произнесла Рейдж после долгого молчания.

Ланг оборвал ее с внезапной серьезностью.

— Никаких “но”. Я прибыл сюда, чтобы смотреть, слушать и исследовать, без предубеждения. Я хотела провести здесь время в роли обычного туриста, заинтересовавшегося одним из величайших местных чудес. Я проделал очень долгий путь. Иногда мне удавалось пользоваться регулярными рейсами, иногда приходилось покупать космический корабль и лететь в одиночку, пересекая промежуток между трассами. Я следовал по пути, который проделала Станция с начала своего существования. Когда она еще была одним из величайших межзвездных кораблей, которые когда-либо были построены.

Рейдж медленно кивала.

— Но… значит, правда то, что вы никогда прежде не видели Станцию, — сказала она.

— Чистая правда. Но я видел чертежи и снимки, читал описания. У моей планеты долгая история, самая долгая в Галактике, потому что именно с моей планеты человек начал свой путь на другие миры.

Викор внезапно задрожал, как будто комната, в которой они находились, вдруг распахнулась и открыла им вселенную звезд во всем ее великолепии.

— Это чудо! — сказала Рейдж с внезапным порывистым вздохом, и все трое как один склонили головы, соглашаясь.

— И все же, — сказал Индль, словно сам себе, — хотя это звучит хорошо…

Он снова резко поднял голову и упрямо уставился на Ланга.

— Доказательства! — потребовал он.

— Я уже их предоставил. Как, по-вашему, может кто-то знать тайны, которые хранит Станция, если он не принадлежит к построившему ее народу? Я прекратил беспорядки таким же образом, как остановил кэтродинов, которые пытались помешать мне покинуть их сектор; таким же образом никто не сможет проникнуть сюда после вас.

— Что?

Рейдж развернулась и бросилась к закрытой двери. Она толчком откатила в сторону скользящую панель и задохнулась. На полу рядом с дверью лежал без сознания один глейс, дальше в коридоре — второй.

— Эти средства предназначались для того, чтобы сокращать путешествия, которые были слишком утомительны, даже при скоростях во много раз больше скорости света, — кратко сказал Ланг. — Способ замедления индивидуального времени. Существуют ритмы нервной и гормональной систем тела, которые можно изменить радикальным образом. Несложная вещь, но иногда очень полезная.

— Но как вам все это удалось? — прошептала Рейдж. — Как вы попали в наш потайной сектор столь легко? Как вы вошли в залы банка памяти, и вас не остановила охрана? Как вы ушли от преследования, не покидая Станции?

В ответ Ланг поднял зверька, сидящего у него на коленях.

— Мой ключ, — просто сказал он.

— Что?

Все непонимающе уставились на него.

— Очень просто. Санни был специально выведен, чтобы служить биохимическим аналогом этого корабля. Он — живой радиоприемник. В его мозг посредством обучения встроен ввод компьютера. Пока он здесь, все, что он видит, слышит и чувствует, воспринимается также главным банком памяти. Разумеется, банки памяти — нечто гораздо большее, чем просто хранилище информации. Секции, которые вы ошибочно посчитали испорченными, содержат основную программу управления полетом корабля.

— Значит… эта информация все еще хранится там и мы просто ее не поняли? — спросила Рейдж.

— Она почти вся в порядке. Я проверил. Но один действительно важный контур на самом деле поврежден. Именно из-за него мне пришлось проделать весь этот путь, чтобы вернуть корабль.

Видите ли, когда этот корабль был отправлен, он очень быстро покинул тогдашние пределы распространения человеческих колоний. Мы встретили лишь несколько других дышащих кислородом рас — а надеялись на встречу с иными разумными, с которыми могли бы сотрудничать. Мы чувствовали, что наши собственные взгляды становятся предвзяты, предсказуемы, реакционны — одним словом, скучны. И боялись, что эта скука может оказаться началом упадка, разложения, смерти.

Нам нужен был новый стимул — любой ценой. Мы не могли найти чужой разум, который бы нам его обеспечил. И потому решили обеспечить возможно большее разнообразие среди человеческой расы как таковой. Мы посадили людей на корабли вроде этого, загрузили огромные стерильные холодильники спермой и яйцеклетками, средствами получения пиши — всем, кроме сведений о том, чего человек достиг к этому моменту. Корабли отправились с целью рассеять человеческую расу на всех планетах, где были пригодный для дыхания воздух и пригодная для питья вода.

— Таких миров были ТЫСЯЧИ! На некоторых из них была жизнь, но ни один не породил разум, который мы искали…

Это было давно. Это было десять тысяч лет назад. Корабли вышли к своим целям, выгружая груз тут и там. Они двигались вперед, одни по прямой, другие кругами. Когда они выгружали все до последнего, то возвращались домой по той же траектории, по которой двигались вперед. Они автоматически делали записи, чтобы мы дома могли знать, что происходит с нашими новыми двоюродными братьями.

Он пожал плечами.

— Но этот корабль не вернулся. Виноват был поврежденный контур, в котором содержалась действительно важная информация.

— Ну и… нашли вы ответ на вопрос? — спросила Рейдж.

Викор услышал, что ее голос дрожит, а, бросив на нее взгляд, с удивлением заметил сбегающую по щеке слезу.

— Нет. Новые люди вели себя точно так же, как обычно вел себя человек. С большим энтузиазмом, ибо забыли, что все это уже проделано не единожды, а миллион раз. Но по сути — как обычно.

На панели связи вспыхнул огонек срочного вызова. Ланг, задумчивый и спокойный, ответил на вызов. В каюте раздался гневный рев Теммиса.

— Что это за ересь по поводу эвакуации Станции? — завопил он. — В течение часа? По какому праву вы…?

— Начинайте приготовления, если вы еще этого не сделали. Через два часа будет уже поздно. Если вы хотите еще когда-нибудь увидеть свою родную планету, главный маршал Теммис, торопитесь.

Он прервал связь. Когда огонек вспыхнул снова, Ланг оставил его гореть.

— Так вы всерьез? — спросил Индль.

— Вы не можете этого сделать! — взорвался Викор. — Куда нам деться — мне и другим в моем положении? Мы изгнанники! Мы оскорбили кэтродинов, и если мы покажемся на любой планете, где они правят, то поплатимся жизнью.

Ланг обратил на него долгий сочувственный взгляд.

— Боюсь, что это тот случай, когда глейсам придется сдержать свои обещания, — сказал он. — Рейдж, вы ведь сдержите слово? Я считаю, что вы обязаны так поступить. В конце концов, “свободные” майко, лубаррийцы и элчмиды отдали себя под вашу защиту. Вы должны предоставить им убежище на Глее.

Хаотические мысли, которые бешено проносились в их умах, были чуть ли не написаны большими буквами у них на лицах.

Рейдж: “Значит, у меня будут дети, будет семья и будущее, о котором я мечтала, и раньше, чем я надеялась… только, скорее всего, ничего не будет. Когда Станция исчезнет, жизнь на Глее станет ужасной”.

Индль: “Мы рискуем не только тем, что с исчезновением Станции пага и кэтродины ввяжутся в смертельную драку за власть над Глеем. Есть еще и психологический момент. В течение веков наше общество было сосредоточено вокруг Станции. Она стала для нас смыслом существования”.

Викор: “Я мечтал увидеть Глей. Но я хотел видеть гордый, независимый Глей, которым можно восхищаться. Вместо того…”

— В любом случае за час эвакуацию провести невозможно, — в конце концов сказал Индль.

— Пусть не за час. Ее можно провести за два, и это придется сделать. При необходимости ваши люди должны будут парализовать тех, кто не захочет отправляться, и перенести их на корабли в таком виде. Я проверил вместимость находящихся сейчас на Станции кораблей. Они способны принять больше людей, чем было предусмотрено изначально — больше, чем те корабли, которые принесли жизнь на ваши миры и остались на Пагре, окончательно опустев. Они остались ждать автоматического приказа, чтобы отбыть в обратный путь. Но приказ не пришел.

— Значит, это из-за вашей ошибки Станция осталась здесь, и мы ее обнаружили, — горько сказал Индль. — А вы подумали, что произойдет, когда вы ее заберете? Или это маловажно, как, например, смерть священника?

— Вы, глейсы, должны сделать на Глее то, что сделали на Станции, — сказал Ланг. — Начните с группой людей всех рас. Лучше всего будет забрать всех, кто эвакуируется со Станции, прямо на Глей — включая паг и кэтродинов.

Его маска бесстрастия на миг слетела, и подлинная жалость сверкнула в его глазах. Санни вздрогнул, словно от боли, и захныкал.

— Вы — лишь немногие среди миллионов и миллионов, — сказал Ланг. — Мне очень жаль. Люди моей планеты заняты великим поиском. Времени не хватает, даже если оно исчисляется тысячелетиями. Мы видели, как высыпается песок времени, песчинка за песчинкой, и наше отчаяние росло по меретого, как рос риск нашей психологической деградации. Здесь вы тоже можете наблюдать первые признаки: человек из-за пределов видимости — это чудо, хотя космические корабли связали между собой почти все звездные системы галактики! Есть все возможности путешествовать, почему же нет любопытных, которые к этому стремятся? Неужели потому, что мы утратили надежду, слишком долго охотясь за единственной целью и не найдя ее?

Как бы то ни было, жребий брошен. Этот поиск подведет итог существованию человека. Если он потерпит неудачу, неудачу потерпит все человечество. Наша судьба будет решена.

— Но тогда, — недоуменно произнесла Рейдж, — если вся галактика была исследована, а ответ не найден, для чего вы забираете у нас Станцию?

Тотчас же она прижала ладонь к губам, словно, задав вопрос, она сама нашла на него ответ, но не смела в него поверить.

Поглаживая Санни по голове, Ланг подтвердил ее догадку столь небрежно, словно ссылался на самоочевидный факт.

— Есть другие галактики…

Глава XX

Понадобилось довольно много времени, чтобы тот факт, что Станцию необходимо покинуть, дошел до всех. Дежурные команды кораблей, к которым информация о происходящем на Станции попала через десятые руки, быстро пришли к выводу, что произошла катастрофа либо в атомном реакторе, либо в системе искусственной гравитации.

Поэтому при виде армии глейсов, ведущих и несущих тех, кто не хотел покидать Станцию, не тратили времени на вопросы. Самая серьезная проблема заключалась в том, чтобы не дать пагам и кэтродинам захватить корабли друг друга, а также удостовериться, что никто из представителей подчиненных рас не попал на пагский корабль, а майко и лубаррийцы держатся подальше от кэтродинских кораблей. Но с этим разобрались. Впечатление контролируемой паники было создано так убедительно, что даже самые бурные страсти недавних беспорядков поглотило стремление поскорее покинуть Станцию.

Викор с радостью убрался с дороги. Он до начала основного потока поднялся на борт глейсского корабля, явился к казначею, сказал, что у него есть опыт работы стюардом, и получил назначение помочь в организации эвакуируемых. Одним из тех, кого он проводил в каюту, был Ларвик. Ни один из них не упомянул о царапине на лбу Викора.

Провожая лубаррийцев, элчмидов, манко и глейсов в свободные каюты, освобожденные для этой цели служебные помещения, пустые склады, Викор постепенно проникся чувством вдохновения.

“Но я ведь строю новый мир!” — думал он.

Он чувствовал себя почти так же, как когда его пригласили работать в революционном движении на Майкосе. Но только новый мир, в строительстве которого он участвовал сейчас, был совсем другим. Это не был новый Май-кос. Это должен был быть новый Глей, нейтральный мир, планета, люди которой действовали уверенно и быстро, чтобы спасти мужчин и женщин всех рас Рукава от внезапной катастрофы.

Не было сомнений, что исчезновение Станции будет интерпретировано сотней различных, не согласующихся между собой причин. Пока будет не в интересах Глея открыть истину. Пусть люди думают, что это был несчастный случай — катастрофа, в которой глейсы самоотверженно спасли всех.

Работая без поддержки остальных, больше стараясь сохранить свое положение, чем приблизиться к идеалу, глейсы никогда не могли сделать Станцию по-настоящему нейтральной зоной. Ненависть, страхи и предрассудки, которые процветали на планетах Рукава, в миниатюре отражались и здесь.

Теперь, работая вместе с остальными, с теми, кто неожиданно оказался вынужден спасаться на Глее, глейсы, возможно, смогут достичь тот, что лишь наполовину сделали на Станции.

А, возможно, и нет. Быть может, чудовищная война потрясет миры Рукава, если Пагр и Кэтродин обвинят глейсов — не исключено, что и друг друга тоже — в потере Станции, которой так долю стремились завладеть.

Но даже это не было столь уж важным. Простые слова Ланга настолько потрясла Викора, что его временно не волновали судьбы нескольких миллионов людей немногих отдельных планет.

ЕСТЬ ДРУГИЕ ГАЛАКТИКИ.

Факт. Но до сих пор этот факт не имел такого глубокого смысла.

Наконец все было закончено. Викор ж два стюарда-глейса ждали у шлюза корабля, напряженно высматривая, не появится ли кто-то еще. Они знали, что поисковые партии еще обшаривают Станцию, чтобы удостовериться, что никого не пропустили, что никто не остался.

Кроме Ланга. Но они не думали о Ланге, как об исключении. Те, кто мог бы задать конкретный вопрос, например, Теммис, которому Ланг ответил на его возмущенный вызов, были парализованы, ш очнутся не раньше, чем оставят Станцию далеко позади.

И пока Станция, в свою очередь, не оставит позади их.

Послышались торопливые шаги одной из групп, которые обыскивали корабль. Викор вдруг осознал, что после разговора с Лангом он стал думать о Станции не как о станции, а как о корабле. Люди торопились оказаться в безопасности. Во главе группы была Рейдж. Она на бегу окликнула стюардов.

— Готовьтесь к старту! — приказала она. — Времени осталось немного!

Приказ передали дальше в корабль.

Рейдж устало остановилась в шлюзе, пока стюарды-глейсы закрывали люк. Она утомленно провела рукой по лицу.

— Столько всего произошло за такое короткое время, — отрывисто сказала она Викору.

Викор проглотил комок в горле и пробормотал что-то неразборчивое в ответ, Глейсы закрыли люк и ушли внутрь корабля.

— Слушай! — сказала Рейдж, склонив голову набок. — Это звук, который я надеялась никогда не услышать.

Ошеломленный Викор прислушался и действительно уловил. На самом пределе слышимости он различил ритмичное биение, словно где-то далеко волны бились о берег.

— Что это?

— Двигатели! — сказала Рейдж. — Мы знали, что они здесь, и готовы заработать. Но мы ни разу не осмелились их проверить, не осмелились даже признать, что они есть. Они находятся в самом сердце корабля, глубже банков памяти. Ланг сказал, что собирается их прогреть.

— Вы… еще раз его видели?

— Да. Он вышел сказать нашей поисковой партии, чтобы мы не тратили время. Он каким-то образом узнал, что на Станции не осталось никого, кроме нас.

— И…

— И самого Ланга, конечно. Я спросила его, что он будет делать на обратном пути, и как долго продлится полет. Он сказал, что полет займет годы. Он сказал, что заснет, и будет рад отдохнуть. Надо полагать, что когда его видели выходящим из помещений банка памяти, он уже исправил поврежденный контур. Уже несколько дней все было готово.

— Я бы хотел видеть, как Станция отправится в путь, — сказал Викор почти неслышно.

Рейдж кивнула.

— Хорошо.

Она повела его в наблюдательный салон корабля. Помещение было заполнено распростертыми телами, среди которых двигались врач и медсестра. Но небольшой участок пола непосредственно перед обзорным иллюминатором был свободен. Они пробрались туда и остановились, наблюдая.

Все корабли, которые находились в доках Станции, стартовали по очереди. Викор и Рейдж смотрели, как один за другим они ныряют в гиперпространство.

Викор робко протянул ладонь, ища руку Рейдж. Она взяла его ладонь в свою и тихо заговорила, не отводя глаз от иллюминатора.

— Не надейся, что я помогу тебе, Викор. Ты же знаешь, что тебе нужна не я. Я престо воплощала для тебя то, что тебе было так важно и ценно. Но это уже позади.

Он отпустил ее руку. Она говорила правду. Теперь, когда Викор нашел в себе силы признать ее правоту, он почувствовал уверенность, которая была для него новым и приятным чувством.

— Станция стартовала, — сказала Рейдж после паузы.

Под действием своих колоссальных двигателей Станция снова превратилась в корабль. Она меняла цвет, становясь попеременно красной, желтой, зеленой, и далее вверх по спектру. Синий… фиолетовый… ослепительно сверкающий фиолетовый…

А затем — чернота, испещренная золотыми блестками звезд. Корабль отбыл.

Роберт Муур вильямс Звездные осы

ROBERT MOORE WILLIAMS

STAR WASPS

1963

40-этажное здание Супер Корпорейшн возвышалось над Денвером. Этот башенный монумент был воздвигнут рабами, некогда именовавшими себя людьми, ради фантастической жадности одного-единственного человека, Эразмуса Едока.

* * *

Джонни Дерек смог сокрушить эту хорошо охраняемую империю с помощью небольшой группы храбрецов и одного простого оружия — маленькой стеклянной сферы. Но, возбудив в людях примитивный инстинкт к свободе, он выпустил на волю ужасные враждебные силы.

Возмездие Глоку пришло в виде танцующих голубых огоньков с ясного неба. И их невидимый танец был танцем смерти для всего человечества.

Глава I

— Алло, парень! Не хочешь ли освободиться?

Дерек слонялся возле ограды на третьем этаже эскалатора. Крупный мужчина, он старался казаться спокойным.

Человек, к которому он обращался, только что сошел с подвижной части бокового тротуара и пытался прикурить сигарету. На нижних этажах небоскреба Корпорейшн Билдинг всегда дует холодный ветер, и это было для него трудной задачей. Перед тем как продолжить беседу, Дерек внимательно посмотрел на парня, раздумывая может ли он пригодиться ему.

Парень сгорбил плечи. Он был бледен, как обычный конторский работник.

Ею руки дрожали, и он никак не мог прикурить. Очевидно понимая причину этой дрожи и приняв решение, он полез в карман и вытащил небольшую коробочку с лекарствами, которую носит каждый в этом здании. Он извлек маленькую таблетку, один из сотен транквилизаторов, которые продаются в каждой лавке и бесплатно выдаются конторским служащим. Он проглотил таблетку и, казалось, мгновенно избавился от дрожи в руках. Но теперь появилась другая проблема. Его зажигалка не работала. Щелкая по ней пальцами, он вдруг увидел возле своего лица чью-то большую загорелую руку с зажигалкой. В этот момент он вспомнил, что к нему обращались. Он посмотрел вверх.

— О, да. Спасибо, благодарю. Он взял сигарету, которую держал Дерек. — Спасибо. Ох… — Человек насупил брови. — Что вы сказали?

— Я спросил тебя, хочешь ли ты быть свободным? — повторил Дерек.

Слова, казалось, затронули этого человека. Руки его снова задрожали, а лоб нахмурился. Чтобы удостовериться, что их никто не слышит, он быстро оглянулся вокруг. Двигающийся боковой тротуар поднимал конторских работников вверх, к площадке, с которой подъемники подымали их еще выше. Это была смена, которая шла на работу в восемь часов утра. Никто не обращал внимания на двух мужчин, разговаривавших на краю эскалатора. Большинство рабочих смотрели вниз. Было ли у них достаточно духа, чтобы поднять головы и посмотреть на голубое небо Колорадо и на покрытый снегами Длинный Пик в отдалении? Или весь их дух иссяк? Эти рабочие не хотели прогуливаться. Эскалатор нес их на себе, освобождая от необходимости передвигаться, и предоставлял им возможность полюбоваться цветом неба, высотой и глубиной Вселенной. Но рабочих ничего не интересовало, и они смотрели вниз. Человек снова взглянул на Дерека. Какое-то удивление промелькнуло в его глазах.

Дерек ожидал этого, он знал, что делать.

— Здесь, — сказал он, протягивая руку.

Подставленная ладонь человека медленно покрылась потом, несмотря на прохладное утро. Дерек опустил в нее большой стеклянный шарик. Он был похож на мраморный шарик, которым дети забавлялись в деревне когда-то давно, до того, как их лишили возможности играть.

— Что это такое? — спросил человек. В его голосе послышалась заинтересованность.

— Это ключ к свободе, — ответил Дерек улыбаясь. Затем улыбка исчезла, и голос стал твердым. — Но я хочу предупредить тебя, что свобода никогда не дается легко. Каждый человек должен завоевать ее дета себя. Это поможет тебе, — наклонил голову Дерек. На его лнце снова появилась улыбка.

— Свобода? Я стремился к ней и ждал ее. — На мгновение у человека пробилась заинтересованная улыбка. Но вскоре она исчезла и ее сменило выражение, похожее на ужас. Снова он посмотрел на движущийся эскалатор, чтобы убедиться в том, что никто ничего не заметил. Затем он растерянно взглянул на Дерека. Он даже немного негодовал.

— Ну и что это за затычка? — резко проговорил человек. — Мы свободны. У нас есть величайшая цивилизация из когда-либо существовавших на Земле. Если ты в это не веришь, посмотри вокруг.

Дерек не последовал его совету. Он не нуждался в этом. Он знал, что Корпорейшн Билдинг устремляется на сто сорок этажей в бодрящее небо Колорадо. Он знал, что огромное здание имеет много наклонных входов, где приземляются вертолеты, и все это образует пригород Северного Денвера. Сделанное из стали, литого алюминия и стекла, оно, казалось, плавает как мечта в воздухе планеты.

В прошлом люди мечтали о таком здании, как это. В 2470 году оно стало реальностью. Может ли мечта через какое-то время превратиться в ночной кошмар? Дерек думал, что такое может случиться. Он думал так потому, что на самом верху здания, в суперконструкции, которая сверкала как серебро, разместились центральные штаб-квартиры Супер Корпорейшн. Дерек не любил ее. Еще меньше он любил человека, который был ее владельцем.

— Я знаю, как выглядит Корпорейшн Билдинг снаружи, — сказал Дерек. — Я знаю, что все корпорации имеют здесь свои главные офисы. Я также знаю, что корпорации, которые не имеют здесь офисов, попадают под управление тех корпораций, которые представлены здесь. Я знаю, что все эти компании являются собственностью и Управляются Супер Корпорейшн. Я также понимаю, что происходит с мужчинами и женщинами, работающими в этом здании. Они все являются рабами, включая тебя.

Дерек пытался выражаться помягче. Он понимал, что этот человек, как и многие другие, был жертвой сил, с которыми трудно бороться. Этот человек не был врагом Дерека. Его врагами были силы, которые делают из человека раба.

Постепенно человек понял, что его не критикуют. На его лице появилось выражение понимания. Но нечто большее чем понимание довлело над ним — страх.

— Вы…, наверное, сошли с ума… Я не должен говорить с вами; у меня могут быть неприятности. — Страх все более охватывал его. — Я… я хочу иметь работу, Вы знаете, что нельзя опаздывать. За опоздания наказывают. Идите вы к… — Страх заставил его передвинуться на край двигающейся дорожки. Он столкнулся с другими рабочими, которые поднимались наверх. Они выругались. Тогда он твердо поставил ноги на эскалатор. Поднимаясь вверх, он не обернулся, чтобы посмотреть на Дерека, слонявшегося возле ограды.

Дерек вздохнул. Да, эти люди всего боятся. Но, этот, по крайней мере, унес с собой стеклянный шарик. Непроизвольно Дерек посмотрел вверх на серебряную верхушку здания, подумав о том, сколько времени пройдет, пока небольшой стеклянный шарик достигнет самого сердца Корпорейшн Билдинг, Он не хотел оставаться на открытом месте, когда небольшой стеклянный шарик попадет в главный офис Супер Корпорейшн.

Спеша уйти, он почти столкнулся с молодой женщиной, которая сошла с эскалатора.

В руке она держала сигарету. — Закурите? — спросила женщина. Она не застала его врасплох. Он знал, что она слышала то, что он сказал человеку, и остановилась, чтобы задать вопросы, на которые он не хотел отвечать. С ней даже пришло еще нечто более важное. Дерек быстро оглянулся по сторонам.

В воздухе не было никаких мерцающих голубых огоньков. Он снова посмотрел на молодую женщину. Она была самой привлекательной из всех, кого он когда-либо видел. Она была довольно высокой, но все-таки смотрела на него снизу вверх. Дерек видел ее глаза — серые с небольшой голубизной, похожие на небо при закате солнца, когда в воздухе нет ни смога, ни дыма, ни мглы. В его взгляде было что-то, чего она никогда не знала, но к чему всегда стремилась и надеялась когда-нибудь увидеть. У Дерека перехватило дыхание, когда он увидел желание в ее глазах, которое отвечало желанию его собственной души.

Но он знал, что с ней у него ничего не получится. По крайней мере, сейчас. Может быть, завтра…, но разве мог он думать о том, что произойдет завтра?

— Не беда, — сказал он. — Если я захочу женщину, я куплю ее.

Ее лицо напряглось, но, казалось, она не пришла в замешательство от его грубых слов. — Конечно, вы можете купить женщину, — сказала она. — Но таким образом вы не получите ту, которую по-настоящему хотите.

— Тогда как же заполучить ее?

— Вы должны заработать ее. — Серые глаза были совершенно откровенны. — И когда вы заработаете ее, она станет для вас равным, но свободным компаньоном и, как она надеется, очень любимой. — В ее голосе появилась хитрость. — Когда вы заработаете ее, она последует за вами на край земли и даже дальше, свободно, потому что все это произойдет взаимно — по ее и вашей воле. У вас еще есть… — Опять хитрость появилась в ее голосе. — У вас есть еще один такой маленький стеклянный шарик?

— Вы подслушивали? — спросил Дерек спокойно.

Она засмущалась и кивнула головой.

— Я… я надеюсь, что вы не будете сердиться. Вы — первый мужчина, а на самом деле, единственный, с которым я говорю так серьезно.

Ее голос звучал смущенно, а глаза вглядывались в него, чтобы убедиться, что он не сердится.

Дерек изучал молодую женщину. Она нравилась ему все больше. То, что она говорила, ему тоже нравилось. Но он снова посмотрел наверх, на башню Супер Корпорейшн. Женщины, которые в ней работали, вели мужчин к смерти. Он заколебался, зная, что долго колебаться не может. Человек со стеклянной сферой уже давно прошел внутрь здания.

— Меня зовут Дженни Фарго. Сегодня я не работаю и пришла сюда, чтобы… просто посмотреть. — Она покраснела. — Я надеюсь, что женщины тоже могут быть свободными. Сама природа делает настоящую свободу затруднительной для них. Но женщина может мечтать и, может быть, надеяться…

— Мечтать в определенных пределах — это очень важно для каждого, — сказал Дерек. — На основе наших мечтаний мы строим будущее. Иногда будущее идет не совсем по тому пути, о котором мы мечтали. Очень давно человек мечтал об этом, — и показал в сторону Корпорейшн Билдинг.

— Я знаю, что всегда найдутся те, кто захочет использовать мечты людей в своих собственных целях! — Ее слова звучали взволнованно. — Я знаю, что есть люди, которые, обещая свободу, лгут нам, используя самые сокровенные наши мечты для собственного обогащения. Я ненавижу их. Ненавижу всем сердцем. — В голосе ее звучал страстный протест, протест, который становился все сильнее потому, что он был тщетным.

Дерек молчал, он не собирался заводить здесь женщин. Он даже не знал, что будет делать с одной, если заведет ее.

— Я не знаю кто вы. Мы никогда больше не увидимся, — мольба звучала в голосе Дженни. — Пожалуйста, дайте мне один из этих маленьких стеклянных шариков.

Дерек по-прежнему молчал. Ему захотелось уйти. Краем глаза он наблюдал за воздухом.

— С вами ничего плохого не произойдет. Клянусь, — продолжала она. — Я… я тоже хочу почувствовать вкус свободы. Я живу в маленькой квартире в полном одиночестве. У меня отличная работа и много свободного времени. Многие женщины завидуют мне. Но несмотря на хорошие условия, приличный заработок и по-настоящему симпатичную квартиру, мне все надоело. Я хочу…

— Вы говорили мне, что женщину нужно заработать, — сказал Дерек.

— Да…

— Наихудший вид смерти оставлен для провокаторов. Они редко умирают легкой смертью.

При этих словах ее лицо напряглось, но говорила она спокойно и твердо. — Я не шпион Супер Корпорейшн, сэр. И если только вы еще раз намекнете на это, я двину вас кулаком по зубам. — При этом она сложила кулачок.

Дерек усмехнулся. — Вы хороший малыш, Дженни. — Но лучше оставайтесь в той жизни, которая у вас есть. Это, может быть, уныло, но зато безопасно.

Она смотрела как будто готова была зарыдать. — Ну, пожалуйста.

— Вы не знаете о чем просите, Дженни. Вы не знаете, как трудно вынести все это раз и еще раз и не иметь пристанища во Вселенной. Вы не знаете, что бывает, когда за вашу голову назначили вознаграждение, и каждый так называемый честный человек может получить его только за информацию о вас; и это все за единственный грех, состоящий в том, что вы пытаетесь дать людям возможность освободиться.

Она выслушала не все, что он сказал, а только часть. — У вас нет дома? О вас некому позаботиться, приласкать вас немного когда вам плохо, и полностью подчиняться вам все время для… Она сделала шаг навстречу. Ее глаза светились теплотой.

— Я… — Дерек знал, что он не решится избавиться от этой женщины. Он пытался проявить твердость, зная, что его сердце не позволит ему сделать это. — Я… — И он потерял свое сердце.

Неожиданно он боковым зрением заметил, что слева от него в воздухе появилась искра. Она была слабой с мимолетной окраской, которая появляется при отражении солнечного луча от тонкой пленки лопнувшего мыльного пузыря. Она тотчас исчезла, как лопнувший мыльный пузырь, который ничего не оставляет после себя.

Это зрелище вызвало цепную реакцию напряженности в его нервной системе. Он посмотрел вверх на высокую башню. Безусловно, прошло слишком мало времени, чтобы сфера попала наверх через все каналы! Наверное, это какое-то совпадение. Он пытался стать на эскалатор, чтобы пройти незамеченным в двигающейся толпе, но понял, что Дженни что-то пытается сказать ему.

— Вы видели их тоже? — спросила она.

Это был вопрос, который Джон Дерек не надеялся услышать ни от кого.

— Что я мог видеть? — Опять в его голосе появилась жесткость.

— Эти маленькие искры голубого цвета, — ответила она.

— Вы подразумеваете вирусы?

— Я не знаю, как они называются. Я никогда не слышала, чтобы кто-нибудь дал им название. Я не знаю, есть ли у них название. — Удивление в ее голосе было похоже на настоящее.

Дерек мгновенно принял решение.

— Пойдем, — жестко сказал он, — Мы не можем здесь оставаться. Мы опоздаем на работу, если не поторопимся.

Взяв ее за локоть, он показал на движущуюся поверхность бокового тротуара.

— Поссорься со мной, — прошептал он ей на ухо. — Притворись немного пьяной. Попытайся расслабиться, но не очень сильно.

Она мгновенно поняла его и казалась теперь подвыпившей женщиной, поссорившейся со своим парнем. Дерек подыгрывал ей. Они по-прежнему ссорились, когда движущийся боковой тротуар доставил их в огромный холл Корпорейшн Билдинг. Здесь работники могли перейти на другие конвейеры, которые мгновенно поднимали их на самые верхние этажи.

Дерек не воспользовался подъемниками или эскалаторами, идущими вверх. Вместо этого, ворча на Дженни за то, что она напилась, он затащил ее в нишу. Тщательно осмотрев воздух, он не увидел мерцающих голубых огоньков.

— Все в порядке, Дженни. Ты можешь больше не притворяться, — сказал Дерек, переведя дух.

Она сразу отрезвела.

— Как это случилось, что ты можешь видеть вирусы? — спросил Дерек.

— Я… вирусы? Не знаю. Разве не каждый может их видеть?

— Нет.

— Но я не знаю, что они собой представляют. Разве они опасны? — Ее лицо выглядело напряженным. — Я видела их не очень часто — обычно когда гуляла в небольшом парке возле своего дома — но они всегда казались мне симпатичными.

— Симпатичными? — Голос Дерека стал суровым. — Я видел мужчин и женщин, которые умирали в результате работы этих симпатичных голубых искр, носящихся в воздухе. Они могут высосать жизненную энергию из человека, как пиявка, высасывает кровь, высосать ее до конца, пока не останется ничего, кроме плоти и костей. Симпатичные! Симпатичные маленькие дьяволы!

После его слов лицо Дженни Фарго из серого стало белым.

— Я не знала этого, — воскликнула она.

— Ни один обычный человек не знает этого, — продолжал Дерек. — Он не может увидеть их, он не слышит их и не может их почувствовать. Если они нападают на него, он думает, что просто устал. Он берет тонизирующую таблетку. Если она не действует, он берет еще одну. Если и эта не действует, он ложится. И никогда больше не поднимается. Доктор обычно выписывает свидетельство о смерти от сердечного приступа, так как не может придумать ничего лучшего. А количество этих “сердечных приступов” все время увеличивается.

Волнение овладело Дереком, и его голос прервался. Глаза Дженни были полны ужаса.

— Один из моих друзей умер. Доктор сказал, что это сердечный приступ. — Было ли это…

— Я не знаю, виноват ли в этом вирус, — ответил Дерек.

— Но как вы можете видеть их? — продолжала Дженни.

— Я могу видеть ну, так как много тренировался, чтобы достичь этого. В его голосе прозвучала горечь, когда он вспомнил свои тренировки… — Шесть месяцев по восемь часов в день я проводил в полной темноте. Если этого было недостаточно, я надевал специальные очки, отфильтровывающие обычный диапазон излучения, к которому чувствителен глаз. Очки пропускали только те частоты, которые используют вирусы. Главной задачей этих тренировок было заставить видеть глаза ш диапазоне частот, обычно невидимых.

— Это, наверное, было чрезвычайно трудно?

— Мои глаза очень пострадали. Несколько раз случалось так, что я вообще ничего не видел.

— И вы почти становились слепым?

— Я был слепым в течение нескольких недель. Постепенно мое нормальное зрение восстановилось. Одновременно появилась возможность видеть частоты, на которых работают вирусы. — Его голос изменился. — Я не знаю как случилось, что вы тоже видите их. Я предполагаю, что некоторые люди способны видеть на таких высоких частотах. Для них это нормальное явление. Но большинство из нас… — Он покачал головой, но при виде ее бледного лица понизил голос. — Мне жаль, если я испугал вас.

— Меня испугало совсем не то, что вы рассказали, — прошептала Дженни.

— А что же?

— Прямо за вами я вижу мерцание голубого света. Именно оно испугало меня.

Дерек медленно повернулся и увидел крошечный танец голубых огоньков.

У него перехватило дыхание.

Глава II

Человека, которому Дерек отдал маленький стеклянный шарик, звали Джерри Фалькон. Его имя ни для кого не имело значения. Он так редко слышал его, что почти забыл. Он был известен всем как Р-133, что являлось номером сложной бухгалтерской машины, на которой он работал.

В 2470 году человека называли по имени машины, а не наоборот.

Р-133 был женат четыре раза. Каждый брак заканчивался разводом до самой простой причине — несовместимости характеров. Каждая неудача в браке делала его все более несчастным, а внутри скапливались страх и ненависть. Р-133 каждый день приходил на работу со смутной надеждой, что сегодня наступит его смерть.

Эту надежду лелеяли многие, работающие в этом здании. Вся их жизнь была предопределена — как на работе, так и дома. Все средства рекламы сообщали им, что они очень счастливы. Если они не подвергались штрафам, у них было все — безопасность на работе, медицинская помощь и пенсия. Вопрос, который часто задавали руководители, состоял в том, чего еще они пожелают? Ответ, который, однако, никто из них никогда четко не сформулировал, мог быть один — человек должен знать степень свободы в своей жизни. Не имеет никакого значения, какую опасность приносит свобода, пока человек жив. Без этого, как бы не была велика его безопасность, он чувствует, что ему лучше умереть. Транквилизаторы могут создать ложное ощущение благосостояния, но они не могут принести свободу, а тонизирующие таблетки создают ощущение нереальной эйфории. Единственный смысл благосостояния возникает только от надежды и появления свободы.

Р-133 снял пальто и повесил его позади бухгалтерской машины с огромным банком клавиш. До начала работы оставалось еще две минуты. Вспомнив про маленький стеклянный шарик, он вытащил его из кармана пальто и положил перед собой. Он осмотрел сферу. Ему показалось, что она была пустой. Очевидно, человек, давший ему шарик, был лунатиком, Он подумал с некоторым беспокойством, что количество лунатиков все больше увеличивается. Топот ног вокруг говорил о том, что другие рабочие торопятся к своим машинам. В огромном помещении находилось 150 машин, которые обслуживали 160 операторов. 10 резервных операторов всегда были готовы заменить тех, кто из-за болезни не мог справиться со своей клавиатурой. Эксперты компании по производительности труда решили, что лучше держать на дежурстве лишних десять человек, чем допустить, чтобы какая-то одна важная машина вышла из строя хотя бы на один час.

Люди стоили дешево, а машины так дорого!

— Что ты принес? — спросил сосед Р-133. — Что это за маленький стеклянный шарик?

— Он ничего не значит, — ответил Р-133. — Какой-то псих дал его мне по дороге на работу. Он сказал, что шарик сделает меня свободным.

— Тогда он действительно псих, — проворчал его сосед.

Р-133 открыл свой шкафчик и положил в него стеклянный шарик. Каждая машина была снабжена таким личным шкафчиком шириной в шесть дюймов и глубиной в один дюйм. О нем разрешалось хранить свои личные вещи. Кто-то сказал, что жизнь оператора машины зависит от глубины и ширины его персонального шкафчика. В шкафчике лежала поломанная шариковая авторучка, три упаковки жевательной резинки, содержащей слабительное средство, одна небольшая бутылочка с транквилизирующими таблетками и три маленьких бутылочки с тонизирующими. Р-133 подумал, что ему следует принять одну из тонизирующих таблеток, чтобы закрепить действие той, которую он принял раньше, но затем решил подождать пятнадцать минут.

Прозвучал предупредительный звонок. Это означало, что машина начнет выполнять операции через тридцать секунд. Р-133 закрыл шкафчик, расслабился, посмотрел на стопку бумаг с символами, которые он должен передать машине, и подготовился к утренней разборке. Снова прозвучал звонок, на бухгалтерской машине зажглись огни, и тут же включились в работу машины запахов и музыки. Утренняя музыка была в темпе марша. Эксперты по производительности труда считали, что люди работают быстрее, если работа сопровождается тихим звуком марша. Позднее музыка изменится, но темп марша сохранится.

Машина запаха распространяла аромат хвойных лесов, благоухание весенних цветов и острый запах соли, рассеиваемой ветром. В эту машину запахов были также включены другие тонкие эссенции, включая лекарства, которые создавали транквилизирующий гипнотический эффект. Благодаря этим тонким наркотикам, распыленным в воздухе, люди мечтали во время работы, сосредотачивались на ней.

Большая комната была заполнена звуками марша. Беззвучное замыкание тысяч клавиш на счетных бухгалтерских машинах только слегка сопровождало его. Длинные ряды молчаливых людей напоминали роботов, которые были глазами и руками машины.

Символы, которые они вводили в машину, ничего не означали. Данные, отсортированные и упорядоченные мастерами, они преобразовывали в базу данных для другой машины, а результаты, в свою очередь, поступали на какую-то другую машину, может быть, на машины отдельных корпораций.

Р-133 мог только мечтать о космическом полете, настоящем запахе хвойного леса и цветении весны. Он никогда их не видел. Он принадлежал своей бухгалтерской машине и был прикован к ней невидимыми цепями.

Пальцы Р-133 механически перемещались по клавиатуре. Мастера с перечнями итоговых данных ходили от машины к машине. За стеклянной перегородкой в комнате готовности ожидали резервные операторы. Для того, чтобы их пальцы сохранили гибкость, они тренировались на имитированных бухгалтерских машинах.

Мелодия марша только началась, когда Р-133 совершил свою первую ошибку. Он не знал, когда и как это случилось. Он думал о чем-то — о чем, он не мог вспомнить — когда палец пропустил клавишу.

Машина издала звук возмущения. Р-133 удивился. Красная лампа, которая указывала на ошибку, мигала. К нему поспешил мастер.

— Ошибка Р-133! — Голос мастера был холодным, как северный ветер.

— Прошу прощения, — поспешил ответить Р-133.

— Извинение не исправляет ошибок. Это будет стоить тебе одного штрафа.

— Это больше не повторится, — взволнованно пообещал Р-133. В его голове пронеслись видения, что он потеряет работу и нище больше не сможет устроиться. Если он не найдет работу оператора бухгалтерской машины, единственную, которую он знал, ему придется спуститься на нижние этажи Корпорейшн Билдинг, в подземелья и подвалы, и распрощаться с цивилизацией. Они там даже не получают транквилизаторов!

Р-133 снова вернулся к своей работе. Он сосредоточился, и теперь пальцы подчинялись ему. Но постепенно его умом завладела какая-то мысль. Он шал ее прочь, но она снова возвращалась. Неожиданно возникли какие-то образы. Он узнал человека, который дал ему маленький стеклянный шарик.

Его пальцы снова совершили ошибку. Он вовремя заметил ее.

— Черт с ним с этим парнем! — подумал он. И понял, из-за чего совершил первую ошибку. Он попытался выбросить все это из головы.

Но видения снова вернулись. Вместе с ними пришла мысль о свободе. На что похожа жизнь на Луне или Марсе? Что делают там люди? Зачем они уходят так далеко, когда на Земле такая свобода?

— Виззт!

На этот раз он не заметил, как загорелась красная лампочка. Предупреждающий звонок машины указывал, что он совершил ошибку.

Посмотрев на лист с символами, он с ужасом заметил, что переставил целую строку!

— Ты отсутствовал пять минут и сделал три ошибки, последняя из которых была очень серьезной, — сказал мастер.

Р-133 попытался повернуться и посмотреть вверх. Он хотел сказать, что заправит новую ленту и исправит ошибку. Но ему вдруг показалось, что кресло выскользнуло из-под него, а пол переместился. Он попытался дотянуться до своего шкафчика, чтобы взять другой, более сильный транквилизатор, но не смог. Как в тумане он понял, что упал из кресла и лежит на полу.

Он подумал: — К черту все это! Я просто полежу немного, — и потерял сознание.

Р-133 не видел, как над ним наклонился мастер, как быстро выбежал резервный оператор из комнаты готовности. Он и не подозревал, что бригада скорой помощи уложила его на носилки и вынесла из помещения. Люди, обслуживающие другие машины, едва ли обратили внимание на случившееся.

Р-133 получил четыре штрафа, но и не подозревал об этом.

Когда он пришел в сознание, то ощутил, что у него была мечта — яркого цвета и наполненная теплыми, обнадеживающими эмоциями. Он не ощущал ее четко, но как-то понимал, что она связана с луной. Она была также связана с личной свободой для Р-133, который имел имя, но почти его забыл. Личная свобода! Это сжигало его сердце, как пылающий уголь.

Затем он увидел склонившегося над ним человека в белом халате и с трудом понял, что это доктор. Часы на стене показывали, что он опоздал на десять минут на работу. Бормоча, что он опоздал, Р-133 попытался сесть. Доктор объяснил ему, что он должен лежать. Доктор думал, что это просто обморок и нужно сделать укол. Он был очень молод и волновался. В колледже он прослушал много лекций о том, что нужно подчиняться законам местных властей. Он также выслушал лекции об ответственности врача за здоровье своего пациента, но их было совсем немного по сравнению с лекциями об ответственности перед местными властями. Такое несоответствие трудно было объяснить. Но в 2470 году вряд ли кто-нибудь задумывался об этом.

— У вас обморок, — сказал доктор. Он приготовил шприц. — Все будет в порядке. Это поможет вам. — И он сделал укол. — Между прочим, что это за человек, о котором вы упоминали, когда были без сознания?

— Какой человек? — удивился Р-133. Он не знал, что говорил вслух. К нему снова вернулась память. — Это человек, который обещал мне помочь обрести свободу.

— О, — сказал доктор. Он не сказал Р-133, что его разговоры в бессознательном состоянии пробудили в нем любопытство, а укол, который он сделал Р-133 должен развязать его язык. Р-133 хотел только говорить. Доктор поощрял это. Когда Р-133 замолчал, доктор показал ему маленький стеклянный шарик.

— Это вам дал тот мужчина?

— Да, но откуда он у вас?

— Вы вспоминали о нем, когда были без сознания, и а попросил сестру, чтобы она обыскала ваш личный шкафчик. — Что это такое?

— Я не знаю.

Доктор попытался продолжить разговор, но понял, что Р-133 действительно ничего не знает об этом маленьком стеклянном шарике. Затем доктор начал задавать вопросы о незнакомце. Когда он отослал Р-133 домой, у него было полное описание Дерека.

Доктор послал это сообщение и маленький стеклянный шарик вверх по каналам и сделал пометку “Срочно”. На следующем этаже добавили “Сверх секретно” и передали со специальным курьером на самый верх Корпорейшн Билдинг. Здесь сообщение принял личный секретарь президента Супер Корпорейшн мистера Эразмуса Глока.

Мистер Глок сидел в огромном офисе, который имел такую звукоизоляцию, что уши уставали, пытаясь уловить хоть малейший шум. Если мистер Глок нажимал одну кнопку, с докладом являлся один секретарь, когда он нажимал вторую, появлялся другой. Когда он нажимал еще одну, появлялся президент самой большой корпорации в стране, который стоял в ожидании, пока мистер Глок соизволит его заметить. Справа от него находился замаскированный корпус машины, которая синтезировала данные всех машин, размещенных на нижних этажах. Эта машина слушала биение коммерческого сердца всей нации. Если сердце билось не так, как это угодно было мистеру Глоку, он мог ускорить это биение или замедлить его, в соответствии с ожидаемой прибылью.

Очень немногие знали о существовании мистера Глока. Он не принимал представителей общественности, его лицо не появлялось на экранах телевизоров, и его имя никогда не публиковалось ни в одном из журналов. Ему нравилось вести такой образ жизни. Мистер Глок любил только то, что ему нравилось.

Он был очень крупным человеком. И при весе около 300 фунтов у него были короткие руки и жирные, опухшие ладони. Глубоко посаженные крошечные голубые глазки глядели на мир, который они никогда не понимали. Он умел только управлять.

Несмотря на свой внешний вид, мистер Глок совсем не был слабым. Его мускулы, находящиеся под слоем жира, обладали огромной силой. Но еще сильнее, чем сила мускулов, была сила его воли. Его желания всегда реализовывались.

Люди не знали, что их судьбами управляет президент Супер Корпорейшн мистер Глок, этот толстый паук, который плетет свои паутины и извлекает прибыль из их доходов и потерь. Если маленькая корпорация терпела крах, мистер Глок подбирал обломки и делал из них прибыль для себя. А из больших корпораций он откачивал большую часть доходов с помощью налогов за обслуживание, которое никогда не проводилось.

Мистер Глок был настоящим гением в сфере финансов. Это сделало его одним из сильных мира сего. Никто не знал, сколько он стоит. Он был финансовым колоссом. Ему были неведомы ни моральные принципы, ни понятия чести.

В его жизни не было ни одной женщины, которая могла бы сделать ее осмысленной. Еще в молодости он решил, что женщины только отвлекают человека от ею настоящего призвания, состоящего в достижении силы и власти.

Мистер Глок назначал и смещал президентов. Законы проходили гладко и просто через законодательные органы, если мистер Глок желал этого. Сенаторы спрашивали разрешения у одного из его секретарей, чтобы поговорить с ним. Конгрессмены с тоской ждали его одобрения.

Мистер Глок был государством внутри государства.

Когда мистер Глок прочитал сообщение доктора об Р-133 и обследовал маленький стеклянный шарик, его начала бить дрожь. Капли пота появились на его лице. Его маленькие голубые глазки осматривали комнату в поисках врага, который мог появиться из ниоткуда.

Мистер Глок поднялся из-за своего массивного стола и направился к потайной двери, спрятанной в стене его офиса. Дверь и то, что скрывалось за ней, было секретом из секретов.

Он не открыл дверь. О последний момент мужество изменило ему. Пот все сильнее лился но его лицу. Он стоял перед дверью, дрожа от страха.

Отвернувшись от двери, он снова направился к столу и нажал на кнопку. Вытирая пот с лица, он уселся в кресло и попытался овладеть собой.

На звонок ответили через тридцать секунд. Человек, который вошел, был маленьким и толстым. Как и мистер Глок, он выглядел дряблым, но, на самом деле совсем не был таким. Его звали Холлоу. Его лицо совершенно ничего не выражало. Если у него и были какие-то эмоции, он их тщательно скрывал.

Холлоу был совершенно лысым.

Мистер Глок жестом показал на доклад доктора и на маленький стеклянный шарик на его столе.

— Дерек снова на Земле, — сказал он.

— Да, сэр, — ответил Холлоу и ничего не изменилось в выражении его лица.

— Заполучи его, — сказал мистер Глок.

— Да, сэр, — ответил Холлоу. Его лицо по-прежнему ничего не выражало. Он повернулся, чтобы идти и только тогда понял, что шеф требует, чтобы он задержался.

— Я не требую, чтобы ты убил его. Ты должен привести его сюда, — сказал Глок.

— Сюда? — переспросил Холлоу. Впервые на его лице появилось какое-то выражение. Оно было похоже на удивление, граничившее с шоком.

— Я хочу поговорить с ним, — сказал мистер Глок.

— Поговорить с ним? — повторил Холлоу, как будто не верил своим ушам.

— Я сказал то, что думаю! — заорал мистер Глок. — Теперь убирайся к чертям отсюда и найди его!

— Да, сэр, — ответил Холлоу.

Глава III

Дерек отвел взгляд от того места, где маленькие голубые огоньки мерцали в своей невидимой матрице.

— Ты пьяна, — сказал он Дженни Фарго. Я сейчас возьму тебя…

Дженни Фарго была по-настоящему пьяной. — Только не дома. Дом это то место, куда вы идете, когда все остальное закрыто.

— Хорошо, — ответил Дерек. — Я найду другое место и куплю тебе еще выпить.

Он шлепнул ее по заду. Она открыла рот от изумления, затем хихикнула и схватилась за руку, которую он ей предложил.

Они двигались к нижнему эскалатору. Позади никого не было. Но оба они знали, что за ними следуют крошечные танцующие огоньки.

На нижнем эскалаторе было очень мало пассажиров. Эскалатор шел вниз через перекрестки дорог, откуда к нижнему этажу огромного здания Корпорейшн Билдинг мчались небольшие автомобили, похожие на электрических клопов. С верхней точки Дженни и Дерек посмотрели вниз. Им хотелось только одного — найти какое-то новое место для развлечений.

Но оба они знали, что за нимиследят, хотя и не видели этого. Дерек чувствовал, как дрожит ладонь Дженни в его руке.

Самым худшим в этой ситуации было то, что Дерек знал, а Дженни подозревала, что они беспомощны. У них не было ничего, чем бы они могли защитить себя! Если вирусы следуют за ними, сопротивляться бесполезно.

Он помог Дженни стать на эскалатор и оглянулся по сторонам.

Танцующие голубые огоньки находились не далее, чем в пяти футах от них. Эскалатор, скрипя своими редукторами и электронными внутренностями нес их вниз. Зловоние нижних этажей усиливалось. 8 нем ощущался запах хлорина, который использовался, чтобы подавить это зловоние. Но химикат не справлялся со своей задачей.

Угловым зрением Дерек видел, что Дженни решительно смотрит вперед. Ее волосы разметались та сторонам. Вдруг в ее глазах появился ужас. Мерцающие огоньки двигались к Дереку слева и зависли в воздухе прямо над ним. Дерек не имел понятия изучают ли их вирусы, или происходит что-то еще. Он знал, что никому не известно, как контактируют вирусы с окружающей средой, есть ли у них глаза и уши, или какие-то эквиваленты этих органов чувств, и как они концентрируют свое внимание. Все, что он знал, — вирусы, возможно, и понятия не имеют о своем существовании. Они могли быть следствием чего-то другого.

Он не верил, что прошло достаточно времени для реакции, которая должна появиться после того, как он дал стеклянный шар конторскому рабочему.

Молодой парень-курьер в яркой униформе проскочил мимо них. Эскалатор двигался для него слишком медленно.

Он пробежал мимо мерцающих голубых огоньков и даже не заметил их.

Дерек представил себе, что произошло бы с парнем, если бы он пробежал сквозь них. При этой мысли он содрогнулся.

Посмотрев вперед, он увидел, что голубые огоньки приблизились к ним. Теперь они находились на расстоянии не более трех футов.

— Ты предполагаешь, что мы можем — ах — заговорить с ними, — прошептала Дженни.

— Ими можно управлять и без всякого разговора, — ответил он.

— Тогда как же…

— Шшшшш! — зашипел он. — Ты слишком пьяна, чтобы задавать вопросы.

— Я совсем не пьяная! — возмущенно ответила Дженни. Она еще крепче сжала его руку.

Вирусы были всего в двух футах от них.

Он почувствовал, что она дернула его за руку, чтобы привлечь внимание к тому, что происходит справа.

Откуда-то появились зеленые огоньки, которые медленно двигались мимо них.

Дерек удивился. Зеленых вирусов он еще никогда не видел.

Зеленые огоньки двигались как вспышка света.

Голубые огоньки устремились вверх. За ними, светясь, цепочкой поднимались зеленые.

— Они дерутся! — пальцы Дженни глубоко впились в руку Дерека.

— Этого не может быть! — ответил Дерек.

— Люди дерутся друг с другом, — сказала Дженни. — Почему это не могут делать вирусы?

Дерек едва расслышал вопрос. Он наблюдал за двумя световыми структурами. Создавалось впечатление, что два леопарда джунглей обмениваются ложными выпадами в борьбе за пространство. Однако даже леопард выглядел медлительным по сравнению с этими структурами. Теперь они кружили друг возле друга, голубые двигались в одну сторону, за ними устремлялись зеленые, чтобы вступить с ними в мгновенный контакт.

Дерек был уверен, что это битва не на жизнь, а на смерть. Он наблюдал. Крошечные мерцающие огоньки двигались настолько быстро, что только специальная визуальная система могла обнаружить их. То исчезал голубой цвет, то зеленый, когда вирусы вступали в мгновенный контакт друг с другом. Дереку показалось, что вирусы уничтожают одну световую точку другой.

Спускаясь вниз, они проехали мимо какого-то человека, который хлопал себя по лицу так, будто его окружил рой невидимых мошек. Потом он посмотрел вокруг в поисках чего-то. Очевидно решив, что ему мешает ветер, он надвинул на глаза шляпу.

Дереку было жалко этого парня. Смерть пронеслась так близко от него, а он думал, что это ветер.

Мерцающие голубые и зеленые огоньки снова начали перемещаться. В этот раз они прошли сквозь человека. Он дернул головой, чтобы посмотреть на Дерека.

Световые рои двигались по направлению к Дереку.

Он одернул Дженни, чтобы она опустилась вниз.

Вирусы прошли над их головами.

— От чего вы увертываетесь? — спросил человек, находившийся ниже. — Что это… что это такое…

Ом не договорил и упал на эскалатор. Его лицо совершенно ничего не выражало. Эскалатор понес его вниз.

Дженни с ужасом посмотрела на Дерека. — Зачем ты дернул меня, чтобы я опустилась вниз? — прошептала она и посмотрела на мужчину, лежащего на эскалаторе. — Почему., почему… но еж мертв! — Ее голос звучал приглушенно.

— Вирусы прошли сквозь него. Я предостерег тебя, — ответил Дерек.

Драка между голубыми и зелеными огоньками продолжалась над их головами.

Но постепенно эскалатор уносил от них Дерека и Дженни. Впереди, на площадке, двигался охранник. Он посмотрел на них с подозрением.

— Я не знаю его, я никогда не видел его раньше, — сказал Дерек.

Охранник что-то проворчал. При виде мертвого человека он не особенно удивился. Он сообщит об этом в полицию. Они уберут тело. Затем молодой врач выпишет свидетельство о смерти от сердечного приступа.

На первом этаже Дерек соскользнул с эскалатора и повернул налево. Дженни быстро последовала за ним. Она почувствовала опасность. Она посмотрела наверх через сеть дорог, накладывающихся друг на друга, на поднимающиеся и опускающиеся эскалаторы, на огромный корпус здания, уходивший ярус за ярусом в чистое голубое небо. Дрожь охватила ее. В небе было что-то, что она уже когда-то видела, но не узнавала, что-то, о чем знали только несколько человек.

Дерек погладил ее по руке, — Ты уже отрезвела?

— Вполне, — ответила она.

— Ты не спрашиваешь, куда я веду тебя?

— Имеет ли это значение? — ответила она. Он снова погладил ее по руке.

Первый этаж на этой улице не был тем ярким, сверкающим зданием, которое возвышалось над ними. Эта улица не была частью Корпорейшн Билдинг. Здесь жили и работали люди, продавались и покупались товары. Сама улица напоминала во многом одну из улиц под поднятой железной дорогой в Чикаго в дни, которые давно миновали. Запахи, которые доносились сверху, были более сильными, более пикантными и острыми. Дженни казалось, что над каждой дверью горит неоновая лампа, которая сообщает о том, что здесь можно купить спиртное.

Дерек, еле передвигавший ноги, вдруг остановился возле двери помещения, которое было анахронизмом в 2470 году, — салуном старого времени с баром из красного дерева, большим зеркалом над ним и опилками на полу. Мужчины пили пиво за грубыми деревянными столами, разбросанными по большой комнате.

Старомодный пианист сидел за каким-то прообразом древнего пианино, популярного в прошлом веке, и наигрывал старый мотив.

Единственным признаком современности были украшения на баре, сделанные из крученого алюминия, а не из латуни. Здесь даже была плевательница!

За баром стоял бармен, одетый в белый фартук, его волосы посередине были расчесаны на пробор. Единственным покупателем возле бара был тощий маленький человек, который с грустью смотрел на пустую кружку от пива.

Дженни с сомнением огляделась вокруг.

— Это точное воспроизведение старомодного западного салуна, — сказал Дерек. — Не тревожься. Мы находимся здесь в гораздо большей безопасности, чем наверху. — Затем Дерек подошел к бару. Бармен с прической, разделений пробором, испытующе посмотрел на него. — Два пива, — сказал Дерек.

Бармен поклонился.

Дженни казалось, что мужчины, находящиеся в комнате, прислушиваются. Она также не сомневалась, что бармен знает Дерека, который привел ее сюда. Ей казалось, что каждый, кто находится в этой комнате, знал его.

Маленький человек, стоящий возле бара, посмотрел на Дерека.

— Джон Дерек! — воскликнул он и резко поставил свою пустую кружку на стойку.

В комнате мгновенно стало тихо. В этой тишине звук пианино казался очень громким. Дерек не пошевелил и мускулом.

— Садись, Джои, — сказал бармен. Его голос был спокойным, но очень твердым.

Маленький человек не двигался.