Свет на Монегане [Ричард Руссо] (fb2) читать постранично, страница - 5

поставил коробку в угол у себя в кабинете. Джойс всегда была малоприятной женщиной, а следовательно, ее подарок тоже имел все шансы оказаться малоприятным. Она звонила ему неделей раньше и предупредила, чтобы он ждал посылки, но не пожелала уточнить, какой именно. «Я не отправлю ее, пока не услышу, что у тебя новая подруга, — пояснила она. — Это серьезно, Мартин?»

«Не понимаю, при чем здесь ты, Джойс», — отрезал он, радуясь, что может так ответить, ибо совершенно не представлял себе, насколько серьезен его новый роман. Загадкой было уже то, как Джойс, жившая на другом конце страны, вообще пронюхала про Бет. Почему это ее волнует, он тоже не понимал. Третьей загадкой можно было считать содержимое ее посылки, столь заботливо упакованное, но даже все три загадки оптом не пробудили в Мартине почти никакого любопытства. Форма коробки позволяла предположить, что внутри находится картина, но из этого он сделал ошибочный вывод, что сама же Джойс ее и написала.

Так коробка и простояла невскрытой больше недели. Даже Бет, и та заинтересовалась ею; а может быть, ее заинтересовало просто отсутствие интереса у Мартина. Она обожала подарки и получала их во множестве — правда, в основном от своего полуслабоумного отца, который был ненамного старше самого Мартина. Этот папуля, как она его называла, жил в Миннесоте вместе с женой, своей ровесницей, и Мартин благодарил бога за то, что ему так и не довелось с ними встретиться. Бет не демонстрировала особенной привязанности к родителям, но когда отец присылал ей очередной пакет, у нее мгновенно загорались глаза. «Ты никогда мне ничего не даришь, Мартин, — притворно сетовала она, вскрывая посылку. — Почему бы это?»

Какой бы инстинкт ни помешал Мартину распаковать коробку в день ее получения, вскоре он убедился, что на этот раз чутье его не обмануло. Едва сорвав с защитной решетки внешнюю оболочку, он понял, насколько был прав. Увидев сквозь решетку Клару, он подавил могучее желание немедленно запереть входную дверь и задернуть все шторы, чтобы наглухо изолировать комнату от ярких лучей калифорнийского солнца. Освободив картину до конца и прислонив ее к стене, он замер надолго — позже он и сам не мог бы сказать, насколько, — будто загипнотизированный сначала изображением, а затем, почти в той же степени, подписью Роберта Тревора в правом нижнем углу. Конечно, он и без подписи сразу догадался, что автором этого полотна была не Джойс. Во-первых, у Джойс не нашлось бы и крупицы подобного таланта. Во-вторых, она никогда не видела Клару такой. Дело было даже не в наготе его жены и не в ее позе — прямо за порогом открытой двери, в потоках света, тогда как все остальные предметы прятались в тени. Нет, тут было что-то другое. Там, где позволяло освещение, картина была выполнена с фотографической точностью, и даже не выполнена, а именно выписана — такого эффекта, подумал Мартин, не даст никакая камера. Наверно, Джойс и вправду получила большой кайф, вынужден был признать он позже, когда чары наконец развеялись — по крайней мере, развеялись настолько, что Мартин снова стал самим собой. Представить, как он падает на колени перед такой Кларой, — это стоило любых хлопот плюс немалых затрат на доставку.

«Ну и что там было?» — спросила Бет тем вечером, вернувшись с работы. Прежде чем услышать, как открывается дверь в гараж и «Ауди» Бет заезжает внутрь, он успел открыть бутылку белого вина и осушить ее наполовину.

«Ты о чем?» — спросил он с напускной беспечностью.

Она налила себе в бокал вина, с любопытством посмотрела на Мартина и показала ему щепку от решетчатого каркаса, который он разломал о колено на маленькие кусочки и засунул в один из больших пластиковых мусорных баков в гараже. Неужели он забыл прикрыть его крышкой? А может, Бет имеет обыкновение каждый вечер заглядывать во все мусорные баки, чтобы проверить, не выбросил ли он сегодня чего-нибудь интересненького?

«Гадость, — наконец сказал он, искренне веря, что говорит правду, затем добавил: Ничего важного», — наичистейшая ложь, которая когда-либо срывалась с его уст.

Она кивнула, точно добилась от него исчерпывающего объяснения, и подняла свой бокал на свет. «Не наше обычное белое», — заметила она, сделав глоток.

«Да».

«Сладковато. Обычно ты такое в рот не берешь».

«Давай поедем на выходные в Палм-Спрингс», — предложил он.

Она снова посмотрела на него, явно озадаченная. «Ты же только что закончил там съемки. И сам говорил, что тебя тошнит от этого места».

«Теперь, когда мы оттуда уехали, там все по-другому», — пояснил он.

— Итак, Мартин, — сказал Роберт Тревор, возвратившись с двумя запотевшими бутылками отечественного пива — Мартин и не знал, что этот сорт еще выпускают. Художник застегнул часть пуговиц на своей синей джинсовой рубашке, хотя сверху, у шеи, из-под нее по-прежнему выбивался пучок седых, испачканных краской волос. Тревор сел в несколько этапов, словно путем постепенных соглашений с нижней половиной своего тела. — Я