Пальто для Валентины [Валерий Николаевич Шелегов] (fb2) читать постранично, страница - 2

нежданно-негаданно вспомнил всю свою жизнь. Уже и Маринка наскакалась, наластилась к Петру, и ушлындала на улку. И бабка Матрена замозолила глаза своим хождением туда-сюда, а он будто онемел и все тут. Онемеешь. Когда все так.

В сорок восьмом Володька Шелях — младший брат Евдокии привел Валю Зеленок в дом отца. Дом о две половины, и без того тесный семейству Василия Павловича, с прибытком невестки и вовсе стал походить на муравейник. Спали и на полу под шубами, и на горячей печи вповалку. Тесно. На почетском тракте Василий Павлович Шелях слыл знахарем. Ехали больные отовсюду, всех он принимал. Домашние жили впроголодь. Петру восьмой год. Невестка Колесень оказалась работящей и покладистой. Свекровь полюбила Валю. Полюбил всем сердцем Валентину и семилетний Петр. Валентине известен голод не понаслышке. Отец её Тимофей Зеленок в тридцать третьем с голоду умер. Петр был крепким подростком. Валя его подкармливала тайно от свекрови. Мял все подряд. За доброту он и полюбил Валю Колесень. Никто этого не знал. А он любил ее сорок лет. Живут теперь семьей. Не мечталось, в подростках. Валя Колесень на одиннадцать лет старше его.

Дедовская знахарская дурь передалась Ваське. Открыто парень не лечит, но несут младенцев. Пощупает, пошепчет, и помогает от сглаза, выправляются дети. «Захочу, Симонович на саночках привезет»… Замыслил Васька девку-то.

Володька Шелях с Валей Колесень решили строиться. Дитя родили, третий год девочке. Свекор сердится, сына Володьку со свету сживает: лес на дом заготовлен.

Поставили избу рядом с усадьбой отца. Огороды общие, пахать удобней. Табором сажать и выкапывать картошку сподручней. По старинке, ладком да рядком.

Припоминая тот летний день, из далёкой теперь дали, у Петра всегда приостанавливалось сердце, прерывалось дыхание: убил дочку Вали Колесень дед Шелях. Случайно. Выкинул в злобе за волосики в открытое окно двухлетнего ребенка. Скорняжил во времянке. Колесень с маткой картошку пропалывала. Внучку смотреть доверили деду. Иглу большую уронила внучка в щель пола. Озверел Шелях, повредил шейные позвонки ребенку. Не желал этого, но дурак дураком становился в гневе. Контузия в голову на фронте. Лучше бы он не взвращался таким. Так бы и хранили добрую память.

— Батька — ты Берия! — кинулся Володька на отца. — Берия — враг народа! А ты — враг своим детям! — ударил отца увесистым дручком. Шелях за топор, да на сына.

— Каво-о?! Меня?! Кровь мать!..

В доме хлопнула дверь. Петр встрепенулся, смахнул дремотные мысли. С улицы вернулась Маринка.

— Папка, встав? — шумно стягивала пальтишко у порога дочь, одновременно стряхивая с ног валенки. Один катанок полетел под стол, другой угодил за шторку на кухню. Маринка росла шалой девочкой. Мальчишкой бы ей родиться. Валентина без его, отцовского надзора, он вечно в работе, запестовала дочку. И была она неспокойной и своенравной, капризной и признавала только волю Петра. Будто чувствовал ребенок, что будущее за отцом, хоть и не понимала мамкиных годов. А случись что с Валентиной… Ох и долго же еще нужна Маринке мамка. Валентина полвека уже отмерила. Колесень за обувку сердилась. Девочка наоборот, нарочно расшвыривала катанки по прихожей.

— Вот я-то пожалюсь отцу. Уж он-то табе задасть, раз ты мамку не слухаешь. Вот уж задасть…

— И не задасть, не задасть. Папка мой любимый, — шумела уже Маринка в горницу к Петру. Он не единожды при таких разговорах жены и дочери улавливал в себе смутное определение в отношениях двух родных существ. Будто бы все и ладом, и втемеже, нет-нет, да и проскальзывала мысль, что Валентина, мать ребенка, вовсе будто бы и не мать ей, так поздно, в сорок семь лет родила. Будто нет в Валентине той пристрастной материнской заботы о дите, а есть какая-то большая, неизбывная боль, рожденная чувством временности и скорого конца.

— Папка, мой любимый. Возьмешь, меня в тайгу?.. Я табе буду шчи варить. Ноги, как мамка мыть… — От дочери веяло улицей, снегом, жизнью. Значит, ночью, пока он спал, выпал снег. И ведь запомнила, пичуга. Случилось раз такое. Радикулит согнул. Валя Колесень и помыла ему ноги после сырых грязных сапог.

— В тайгу? А мамку слухать будешь?

Маринку дети любили страстно. Все уже взрослые и пятилетняя сестра их забавляла до умиления. Любили Володькины дети и брата Петра. Отца своего — Петра Васильевича. Но чувствовалась за всем этим какая-то недосказанность, путанница в понятиях и… неловкость. Иногда Петру казалось, что не стань вдруг Валентины — все потеряет смысл, кончится и его жизнь. Дочь? Она из другого времени. Сейчас она как бы временно с ними, но не успеешь оглянуться — и нет ее уже рядом. Как это случилось с Валиными детьми. Давно ли они все под стол пешком ходили…

— Марья, ходи сюды, — позвала Валентина. — Дай отцу подняться. Он и так у нас сёдня навроде именинника загостился в постели. — Марина?! — зашла она в горницу.

— Чой-то ты и взаправду, Петр Василич, сёдня какой-то не тот. Васька расстроил?