Меч эльфов. Рыцарь из рода Других [Бернхард Хеннен] (fb2) читать онлайн

Бернхард Хеннен «Меч эльфов. Рыцарь из рода Других»

Добродетельный человек довольствуется тем, что ему лишь снится то, что дурной совершает в жизни.

Платон

Бронзовые серпентины

Легкие Гисхильды ожгло огнем, когда бронзовая серпентина поднялась, изрыгая дым и пламень. Девочка закашлялась и попятилась. Кто-то грубо толкнул ее. Кто-то, рыча, отдавал приказы, но у нее заложило уши и она слышала лишь глухой рокот. Время от времени в темноте проплывали почерневшие от порохового дыма лица, напоминавшие маски с жуткими светящимися белыми глазами. Принцессу снова толкнули. Кто-то, согнувшись в три погибели, волок тяжелое железное ядро.

— С дороги! — Этот звонкий девичий голос был первым, что отчетливо услышала Гисхильда. Может быть, потому, что он очень сильно выделялся на фоне адского шума и грохота, царившего вокруг.

Анна-Мария опустила палец в запальное отверстие большой бронзовой пушки. Жоакино протолкался к стволу орудия, которое источало такой сильный жар, что дрожал воздух. Широкоплечий послушник снял рубашку. Пот, смешанный с порохом, словно черная кровь стекал по его груди. Он взмахнул тяжелым шомполом, окунул губку нижним концом в ведро, стоявшее рядом с орудием, и затолкал его глубоко в жерло бронзовой змеи.

Зарядная камера орудий содрогнулась. Принцессу накрыло ударной волной. Грохот выстрела кинжалом пронзил ее голову.

Гисхильда зажала руками уши. Девочка дрожала всем телом. Попятившись, она столкнулась с бородатым мастером-оружейником. Мозолистые руки мастера схватили ее за плечи. Он рывком развернул принцессу и толкнул с такой силой, что ее понесло в противоположном направлении.

По щекам Гисхильды катились слезы ярости. Она не хотела сдаваться, но и выносить это больше уже не могла.

Орудийная камера снова вздрогнула от пушечного выстрела. Принцесса ринулась вперед, точно ее хлестнули плетью.

В глаза ударил яркий свет, когда девочка очутилась на главной палубе галеасы. Ей даже не нужно было оглядываться, она и без этого знала, что на нее смотрят, над ней смеются. Аркебузиры и рыцари у поручней, гребцы, кряхтящие на своих скамьях под палящими лучами солнца, всем им было нечего делать, кроме как смотреть, кого из послушников выгонит пороховой дым, а кто выдержит свое крещение огнем.

Устремив взгляд прямо на доски палубы, она бросилась к фок-мачте и опустилась на пол. Во рту оставался привкус серного пороха; ее тошнило. Чуть поодаль сидел Раффаэль. Черные локоны прядями свисали на лоб. Лицо его тоже поблескивало черным, как будто его окунали в чернила.

— Я люблю лошадей, — едва слышно пробормотал он. — Как-нибудь обойдусь без этих чертовых пожирателей пороха. И без этого проклятого корабля тоже. — Он задрал нос и хотел было сплюнуть на палубу, но потом передумал. Альварез любил свой корабль, и плевать на объект страсти капитана было неразумно.

Гисхильда невольно улыбнулась.

— Не принимай все так близко к сердцу, — раздался у нее за спиной хорошо знакомый голос. Это был Друстан, однорукий рыцарь, магистр их звена. — В свое время мне тоже это было не по нутру. Кажется, я выдержал в зарядной камере не дольше, чем ты.

Он положил руку на плечо Гисхильде и мягко сжал пальцы.

— Я знаю, иногда мы несколько черствы… Знаю также, как сильно может обидеть появившаяся в ненужный момент улыбка. Но поверь мне, все здесь происходит не для того, чтобы унизить вас. Каждому из своих детей Тьюред дает по меньшей мере один великий дар. Мы ищем ваши дарования. А когда обнаруживаем их, то приступаем к шлифовке и занимаемся ею до тех пор, пока не выжмем из вас все самое лучшее. Какой смысл был бы в том, чтобы поручать тебе командование в зарядной камере, если ты там будешь в лучшем случае посредственностью? Зато ты — великолепная фехтовальщица. Значит, мы поручим тебя заботам наших лучших учителей фехтования, когда ты немного подрастешь. Но пока мы еще находимся в процессе поисков… Не отчаивайся. Этот отрезок твоего образования длится три года. К концу его мы будем знать, какой создал тебя Господь и какими дарами наделил.

Гисхильда попыталась закрыться от приветливого голоса и слов утешения. Ничего этого она и слышать не хотела. Она была совершенно уверена в том, что не получала от Тьюреда никаких даров, потому что была принцессой Фьордландии и служила другим богам! Может быть, она просто не хотела отказываться от своей боли и ярости.

Гисхильда подняла голову и посмотрела на верхнюю палубу, на кормовое возвышение. Капитан и несколько рыцарей стояли над зарядной камерой, окруженные дымом орудий. Она наблюдала, как пушечные ядра попадают в красную отвесную скалу, вздымающуюся из гладкой, будто зеркальной, поверхности моря примерно в трех сотнях шагов от корабля. Эти люди — враги, пусть даже Гисхильда сейчас находится среди них. Забывать об этом нельзя! Там стояла Лилианна де Дрой, бывшая комтурша Друсны, которая нанесла отцу Гисхильды немало сокрушительных поражений. Рядом — ее сестра, мастерица фехтования Мишель. Одному Луту известно, сколько друснийцев и фьордландцев убила Мишель.

Похоже, молодая женщина-рыцарь почувствовала ее взгляд, потому что тут же обернулась и улыбнулась девочке.

Гисхильда поймала себя на том, что ответила на улыбку. И лицо принцессы исказилось в гримасе. Нельзя ей этого делать! Не позволяй себя соблазнить, прикрикнула она на себя. Это враги, и ты — не с ними!

Девочка вздохнула. Как же трудно. Как все запутано…

— Поверь мне, тебе совершенно не нужно стыдиться того, что ты убежала из зарядной камеры, — произнес Друстан, превратно истолковав ее гримасу.

Подручные принесли из кладовой новые заряды для больших бронзовых пушек, находившиеся глубоко в недрах корабля. Порох хранился в зашитых двойной ниткой мягких льняных мешочках. Они были цилиндрической формы и полностью соответствовали диаметру жерла пушки, в которую их заталкивали. В каждом пороховом мешочке находился тщательно отмеренный заряд для одного выстрела на среднюю дистанцию. Подручные складывали заряды возле входа в зарядную камеру, прямо там, где в полукруглых ямах хранились запасы тяжелых, железных пушечных ядер.

И вновь грохот бронзовой серпентины заставил содрогнуться огромный корабль. В клубах дыма показался Люк, он вышел на главную палубу орудийной камеры, моргая, провел рукавом по блестящему от пота лицу, посмотрел в ее сторону и подмигнул ей. Гисхильда кивнула. Вот опять на ее губах улыбка. Она просто не может сопротивляться, по крайней мере Люку. Когда она видела его, вся ярость улетучивалась. С той ночи под повешенным, когда она согревала его, когда поделилась с ним своей тайной, она изменилась.

Он хотел быть ее рыцарем, в этом он клялся ей с тех пор уже дюжину раз. Но теперь он тоже видит, что она ни на что не годится. Она не выдержала испытания в орудийной камере! Люк взвалил на плечи один из мешков с порохом, кормом для самого мощного орудия корабля, «Праведного гнева».

Однажды Люк станет красивым мужчиной, подумала Гисхильда. Он стройный и мускулистый, немного похож на эльфов, которые бывали при королевском дворе ее отца. Она задумчиво поигрывала волосами. Они по-прежнему казались ей чересчур короткими. Пройдет много лун, прежде чем они снова станут такими же длинными, как и до встречи с цирюльником Паульсбурга. Так долго…

Тонкие волосинки, покрывающие кожу на ее руках, встали дыбом. В животе похолодело. Она озадаченно поглядела на небо, чтобы проверить, не набежала ли на солнце тучка. Ветра не было. Большие паруса безвольно висели на мачтах. Шелковые знамена не шевелились. Небо было безоблачным.

Гисхильда обхватила себя руками. Ей стало так холодно, будто внезапно наступила зима, но, похоже было, что так чувствовала себя только она одна. Девочка огляделась по сторонам. Никто больше не мерз. Взгляд ее метнулся к зарядной камере в поисках Люка, но в густых клубах дыма мелькали лишь безликие тени, исполнявшие заученными, скупыми движениями танец бронзовых змей.

Может быть, ей стало холодно от пота, высыхавшего на ее теле?

Удар грома, сопровождаемый яркими языками пламени, мгновенно стер все ее мысли. Мимолетное касание ветра. Палец смерти, указывающий на нее…

Затем она услышала глухой удар о дерево. В открытой орудийной камере все еще плясали языки пламени.

Гисхильда стояла и смотрела широко раскрытыми от ужаса глазами… не будучи в состоянии осознать то, что она видела, не будучи в состоянии двинуться с места или произнести хоть звук.

Краешком глаза она увидела поблескивающий бронзовый шар, пролетевший в миллиметре от нее.

Она видела, как упавшие на палубе рыцари снова поднимаются на ноги. Все, кроме одного. Видела пробитое дерево досок. Видела аркебузира, который, словно пьяный, перегнулся через поручни, и кровь его текла прямо в море. А потом из зарядной камеры стали появляться фигуры — тени во плоти, черные от пороха и дыма. За собой они оставляли темные кровавые следы.

Гисхильда узнала Жоакино, который нес на руках Бернадетту.

В голове всплыли имена, с нее спало оцепенение. Принцесса бросилась бежать.

С верхней палубы доносились приказы. Воины и гребцы пытались помочь. Капитан Альварез поднялся на верхнюю палубу. Его серебряный нагрудник был забрызган алыми пятнами.

Гисхильда протолкалась мимо. Чья-то рука схватила ее, но она вырвалась. Все ее существо заполняла одна-единственная мысль. Люк! Его не было среди тех, кто вывалился из объятого дымом помещения.

Она наступила на что-то мягкое и не нашла в себе мужества опустить взгляд. От порохового дыма пекло в глазах.

— Люк?

Рядом с «Праведным гневом» лежали распластанные фигуры. Она испуганно опустилась на колени. Кто-то безликий раскинулся на дымящемся лафете. Жерло большой пушки взорвалось. Горячие осколки бронзы торчали в палубе и стенах зарядной камеры. Бледные языки пламени облизывали осколки и сухое дерево. В воздухе плясали обрывки тлеющей бумаги.

Она с трудом обнаружила Люка. Он лежал вплотную к стене правого борта. На его грудь с потолка капало что-то темное. Из уголка рта текла кровь.

Гисхильда ухватила его подмышки и хотела тащить прочь. Это оказалось тяжело.

— Приди в себя…

Мальчик не реагировал. Он лежал без сознания у нее на руках, вся рубашка была пропитана кровью. Наконец появились другие спасатели. Гребец с татуированными плечами поднял Люка и понес на своих сильных руках. Гисхильда пошла рядом.

Перед ней на главную палубу, покачиваясь, выбралась Анна-Мария. Ее левая рука безвольно висела вдоль тела. Там, где должна была быть ладонь, чернела обугленная плоть. Гисхильда позвала ее по имени, но Анна-Мария продолжала двигаться без остановки. Казалось, что она где-то далеко-далеко.

Яркий свет выжег все образы перед глазами Гисхильды. Что-то зашипело. Принцесса остановилась. Закрыла глаза ладонями. В лицо ей ударил пороховой дым.

— Вон отсюда! — все еще ослепленная, услышала она голос Друстана. — Все вон!

Снова зашипел порох. Гисхильду обдало жаром. Пекло на каждом участке кожи, который не был закрыт тканью. По щекам текли слезы. Перед глазами мелькали нечеткие черные пятна и свет. Мир без красок. Густой дым, подобно живому существу, тянулся по полу. А перед клубами несся яркий свет.

Выглядело это красиво, во все стороны стремительно летели искры, как будто были живыми.

И вдруг свет прыгнул на один-единственный полотняный мешочек, который бросил подручный перед зарядной камерой.

— Порох! — крикнул Друстан, в тот же миг падая на палубу.

Гребец, который нес Люка, бросил мальчика и попытался добежать до поручней, чтобы нырнуть в безопасную океанскую влагу. Дюжины женщин и мужчин прыгали за борт.

Яркий столб огня, высотой с мачту, устремился в небо. Языки пламени далеко разошлись по палубе, и те, кого они касались, в мгновение ока вспыхивали как свечи. Горячее дыхание взрыва разметало людей, словно осенний ветер пожухлую листву.

Гисхильда бросилась к Люку. Она крепко обнимала его. Пламя опалило ей волосы. Она чувствовала теплую кровь мальчика на своем теле. Металлический привкус, похожий на тот, который бывает, когда оближешь полированную медь, наполнил ее рот. Гисхильда крепко прижимала к себе раненого, как когда-то в детстве по ночам иногда прижимала к себе соломенную куклу.

Глаза Люка были широко раскрыты. И был виден почти один только белок. Зрачки сильно закатились, казалось, он собирался заглянуть себе в голову и выяснить, как там поживают мысли.

— На помощь! — крикнула Гисхильда, но ее голос потонул в грохоте, царившем на нижней палубе. — На помощь!

Посреди дыма и огня стояла Анна-Мария. Каким-то чудом она спаслась от гибели. Однако всего в двух шагах от нее лежала горка пороховых зарядов. И светлый лен самого верхнего мешка лопнул от жара.

Анна-Мария склонилась над дымящимся мешком, здоровой рукой схватила ткань, неловко подняла мешок и на негнущихся ногах направилась к поручням. Она двигается как марионетка, которую плохо водит кукловод, подумала Гисхильда, прижимаясь к Люку и ожидая, что весь корабль вот-вот поглотит очередной столб пламени.

Краем глаза Гисхильда заметила, как Лилианна опрокинула ведро с водой на оставшиеся мешочки с порохом.

Анна-Мария добралась до поручней и просто рухнула вниз.

Принцесса услышала удар о воду. Корабль содрогнулся, будто облегченно вздыхая.

— Все на весла! — раздался спокойный голос капитана.

Гисхильда почувствовала, как по щекам ее катятся слезы.

Повсюду лежали раненые. Палуба была залита кровью.

— Помогите! — снова закричала она.

Над ней склонился Друстан.

— Куда тебя ранило?

Девочка покачала головой.

— Это не моя кровь. Люк… Ты должен…

Магистр мягко отодвинул ее в сторону. Его рука устремилась к шее Люка. Гисхильда увидела, как напряглись мышцы на скулах Друстана. Будто толстые проволоки, вздулись на шее вены.

— Альварез!

— Что с ним? — спросила Гисхильда.

Магистр не ответил. Разорвал на Люке рубашку. Что-то сине-черное устремилось через пропитанную кровью ткань.

— Альварез! — крикнул он снова, и голос его прозвучал резко. Закрыл рукой петлю, которая все хотела вылезти из рубашки.

Гисхильда увидела, как из раны полилась кровь, и внутри у нее все похолодело.

— Помоги другим! Будь полезной! — внезапно набросился на нее Друстан.

Принцесса схватила руку Люка. Она была до ужаса холодной. Ее место рядом с ним. Ведь он — ее рыцарь!

Больше, чем мы

— Видишь это? — Друстан осторожно постучал по корочке из запекшейся крови. Она была потрескавшейся и от мягкого прикосновения губки отделилась от загорелой кожи мальчика. — Ты видел его. Он должен был быть мертв.

Альварез протянул руку и мягко провел по животу Люка. Там не было шрама — ничего, что указывало бы на ужасную рану. Мягко надавил и вгляделся в лицо юного послушника. Тот был все еще без сознания. Он не стонал; не застонал даже тогда, когда капитан надавил сильнее.

— Внутренних повреждений нет.

Друстан облизал губы. Казалось, магистра лихорадило. Он отдал все силы на борьбу за жизнь своих братьев и сестер. На узком лице его виднелась жесткая щетина. Под глазами образовались темные круги.

— Тебе нужно немного отдохнуть.

Друстан поглядел на него.

— Мы должны наблюдать за Люком! Такого не бывает… Он ведь не просыпался ни на миг.

— И совершенно исключено, что ты…

Магистр горько рассмеялся.

— Я?! — Он повернулся, чтобы лучше был виден пустой рукав. — Не смейся надо мной! Думаешь, я был бы калекой, если бы обладал такой силой?

— Это значит, что он вылечил себя сам. Причем во сне…

— Да. — Друстан понизил голос до шепота. Придвинулся поближе к Альварезу.

От магистра неприятно пахло кисловатым потом. А еще он пил. Альварез сжал губы. Нельзя этого терпеть! Он хорошо знал слабости своего брата по ордену. Придется поговорить о нем с другими. Но сейчас не до этого.

— Ты знаешь, чего опасается Леон?

Альварез кивнул. Примарх имел с ним длинную беседу по поводу мальчика, прежде чем «Ловец ветров» покинул гавань Валлонкура.

— То, что я видел сегодня, говорит о том, что Леон прав, — продолжал Друстан. — Никто не обладает силой самостоятельно закрывать такие раны. Такого не было никогда! Тем более во сне! Сейчас он показал свое истинное лицо. Они подкинули его нам. Он подкидыш! Мы должны что-то делать… — Магистр перевел взгляд на окровавленные фельдшерские принадлежности, лежавшие на табурете возле ложа Люка. — Надрез! Любой подумал бы, что он умер от своих ран.

— Так почему же ты этого до сих пор не сделал?

Друстан коротко взглянул на него.

Капитан повел затекшими плечами. В низкой офицерской кают-компании он мог передвигаться только согнувшись. Маленькая комната была наспех переоборудована под лазарет. Целый день Друстан просидел в этой душной каюте, борясь за жизнь. Двое убитых и семнадцать раненых: такова была цена за бракованную пушку. Альварез поклялся себе найти литейщика, который был в ответе за эту бойню. Если бы Анна-Мария не предотвратила худшего… Нет, об этом он не хочет даже думать. Девочка была скорее мертва, чем жива. В каюте все еще воняло варом, которым Друстан натирал ее культю. У Альвареза был тот же дар, что и у Друстана. Он помогал на палубе, чем мог. А Люк? Одному Тьюреду известно, что с мальчиком.

— Я говорил с Мишель, — прошептал магистр. — Малыш был единственным, кто выжил в зараженной чумой деревне. Никто не может сказать, сколько он пробыл среди мертвецов. И он излечил от чумы ее, хотя она уже носила черный знак. Вообще-то ее не должно быть среди нас. — Он перевел взгляд на мальчика. — Так же, как и его.

— Но ты не взялся за нож.

— Он ведь мой ученик.

— И теперь я должен стать судьей?

Друстан вновь умолк.

— Он мне нравится, — сказал Альварез и вспомнил последний бугурт.

Бессовестный обман, благодаря которому вечно неудачливые Львы сумели добыть по меньшей мере одну победу. Заключая свои пари, они ограбили половину Цитадели. Игра была наглой, но они не нарушили ни единого записанного правила. Улыбка Альвареза стала шире. Да, Люк ему нравился. Он иногда представлял себе, как однажды мальчик станет известным капитаном ордена. У него наверняка есть наклонности к тому, чтобы стать хорошим кормчим. Он постарается заполучить Люка палубным офицером на «Ловце ветров», когда тот заслужит золотые шпоры.

— Чертова птица Лилианны еще жива. То, что сделал Люк, не убило животное. — Вид у Друстана был жалкий. Очевидно, в мальчика он больше не верил.

— Мы тоже не убили его, — напомнил Альварез.

— Но мы были на баке, — ответил магистр. — Слишком далеко. Он делает это здесь.

— До клетки все еще более двадцати шагов.

Друстан указал на плоский живот мальчика.

— Да ты посмотри только, какая у него сила. Этот проклятый орел должен был умереть!

— Неужели ты утратил веру в Тьюреда и его чудеса? Может быть, мы только что стали свидетелями подобного чуда. Может быть, мальчик — дар божий. Представь себе, он был послан нам, чтобы помочь ордену, которому грозит погибель в тени Древа Праха, расцвести с новой силой. Разве не должен этот ребенок быть не таким, как другие? Разве его возможности не должны превышать наши? И представь себе, что мы убьем его за то, что он не такой, потому что нам не хватает веры в бога.

Друстан вздохнул.

— Он пугает меня.

Альварез положил руку ему на плечо.

— Доверься богу, брат мой. Давай используем дар Люка. Двое послушников и трое мужчин ближе к смерти, чем к жизни. Если Люк проснется, то, может быть, он сможет их спасти. Мы бросим якорь и устроим лагерь на песке.

— Они как вампиры среди нас. На них человеческая кожа, но они не такие, как мы. Все, чего бы они ни коснулись, будет осквернено. Они…

— Да, — раздраженно перебил его Альварез. — Я тоже читал Генри Эписьера. Я знаю. Но, тем не менее, давай воспользуемся его даром. Сейчас он может нам помочь. А когда мы вернемся, Леон проверит его. Он откроет правду и будет судить его, не колеблясь. Ты же знаешь!

Друстан схватился за фельдшерские принадлежности.

Вопрошающие

«Они среди нас. И они не только в тени. На свету, там, где их не ищут, они сильнее всего. Они могут быть твоими соседями, любовниками твоих дочерей. А худшие из них — иногда наши любимые дети. Возможно, дети альвов проигрывали на полях сражений. Они боятся клинков наших рыцарей, заостренных верой и аскезой. Они боятся ясного взгляда правых, которых не могут ослепить. Их оружие — тайна и обман. А худшая игра их — это творение подкидышей. Потому берегитесь, богобоязненные! Когда у вас родится ребенок, тотчас же зовите священника. Как только малыши принимают благословение Тьюреда, они становятся неприкосновенными. Если же это не так, то может случиться, что придет дитя альвов и подменит его на подкидыша. Детей они душат в мешке или топят, потому что не знают, что делать с человеческими детьми. А нежные души обречены на вечное скитание во тьме, потому что свет веры остается для них невидимым. И никогда не обрести им покоя. Это их голоса доносит ветер, когда запутывается в коньках крыш. Они корят нас за наше легкомыслие.

Все мы слышим разговоры о великих сражениях в далеких языческих лесах. Но настоящая война ведется среди нас. Тот, кто не тверд в своей вере, подобен замку, врата которого не заперты. Если вы их не видели, то это совсем не значит, что их здесь нет. Они охотятся за детьми и вашими сердцами. Берегитесь тех, кто красиво говорит. Каждой заблудшей душе они радуются, как победе. Они станут одаривать вас и обещать радости рая еще при жизни. Они могут давать вам вещи, о которых вы не смели даже мечтать. Ни одна человеческая женщина не может дать столько удовольствия, сколько эльфийская шлюха. Вы станете их добычей. А когда окажетесь прочно запутаны в их сетях и очнетесь, то пробуждение будет во сто крат ужаснее, чем после ночи с дешевым вином. Они вынут из вас, живых, душу. Вы станете их рабами, чтобы снова хотя бы приблизиться к познанному некогда удовольствию. Темная магия поразит тех, кто захочет вас спасти. Удар молнии, уродливый скот, град с ясного неба, уничтожающий посевы, — вот их оружие в тайной войне. Только вопрошающий, священник, особенно крепкий верой, еще может обещать вам спасение. Они им известны, все пути, ведущие к свету. Они знают все уловки Других и знают, как вычислять их тайных союзников. Так же, как сражаются рыцари вдали от наших земель, так же и они ведут свои бои среди нас, и оружие их — очистительный огонь, когда души кажутся заблудшими.

Тот, кто является верным слугой Тьюреда, тот призовет их, если ребенок обладает необычайными способностями, если купцу слишком везет в делах или если богобоязненный муж испытывает несчастья больше, чем выделяет на долю одного человека Всемилостивый Тьюред. Это знаки, по которым мы распознаем работу Других. Смотрите в оба! И не бойтесь, а будьте мужественны и обращайтесь за помощью к первым слугам Господа. Там, где есть вера, там всегда победит надежда».

Из: «Молот язычников»,

Глава VII, Вопрошающие, страница 81 и далее.

Первое издание, записанное в Сайпере в 934 году

после мученической кончины святого Гийома,

издано Генри Эписьером

Об осколках раковин, пулях аркебуз и поцелуях

Люк положил обе руки вплотную к ожогу. Жоакино сжался от боли, но изо всех сил старался, чтобы по его лицу это было незаметно. Ночью его кожа отделилась от раны. Осталось сочащееся пятно плоти величиной с ладонь. Ему невероятно повезло, потому что он всего лишь упал на раскаленное жерло пушки. Из всех, кто лежал сейчас на берегу под большим палубным тентом, у него рана была самой легкой.

Люк сосредоточился. Он хотел помочь Жоакино. Правда… Однако он чувствовал, что сил нет. Улучшение не наступало, как он ни старался. Люк не мог понять, почему так происходит. Он ведь смог вылечить Анну-Марию! На ее культе уже сейчас тонким слоем нарастала новая кожа, и жар спал. Это было чудо — все так и сказали! Пять жизней он спас… А теперь вот не может залечить простой ожог. Почему?

Жоакино застонал.

Люк осознал, что слишком сильно надавил на живот. Рана натянулась.

— Очень больно?

— Терпимо, — выдавил из себя Жоакино.

Люк почувствовал, каких усилий стоило высокому светловолосому парню притворяться перед ним. Они были Львами, а значит, обязаны были быть мужественными. Жоакино было бы лучше, если бы его оставили в покое.

— Я думаю, морской воздух поможет. Никаких повязок на рану. Да, это было бы не… не очень хорошо.

Он снова изо всех сил попытался представить себе, как рана затягивается кожей. С Анной-Марией это подействовало. Но на этот раз ничего не происходило! Он не чувствовал покалывания в ладошках, не чувствовал, что через него что-то течет, — сила, которая была разлита везде, хотя ее и не было видно. Он брал ее и направлял будто через воронку. Но теперь, похоже, эта сила ушла.

Альварез опустился на колени по другую сторону от ложа Жоакино. Капитан галеасы удивил Люка, равно как и Друстан. Они оба были великолепными целителями. Этого Люк не знал.

Они наблюдали за ним. Не слишком явно, но тем не менее Люк ощущал это. Искали ли они признак того, что он — подкидыш? Когда они находились поблизости, Люк чувствовал себя подавленно. Он знал, что был в зарядной камере, но ничего этого не помнил. Должно быть, он был ранен, но на его теле не осталось ни единой царапины. Даже синяков! И это было просто жутко!

Люку невольно вспомнилась угроза примарха. Как только «Ловец ветров» вернется в Валлонкур, его ожидает экзамен. Он понятия не имел, в чем он заключается, но знал, что результат этого экзамена будет означать для него жизнь или смерть. Потому что подкидыша, ребенка, который был создан эльфами при помощи магии, строгий примарх ни за что не потерпит среди своих послушников.

Альварез положил Жоакино руку на лоб.

— У тебя нет жара, мальчик. Это хороший знак. Как ты себя чувствуешь?

— Не так и плохо, — с трудом процедил юный Лев.

Альварез улыбнулся.

— Я так и думал, что ты это скажешь. Останется замечательный шрам. Завтра мы перенесем наш прибрежный лагерь в другое место. Я уверен, что там мы сможем сделать для тебя больше, — капитан поднял взгляд и странно посмотрел на Люка. Вроде они оба знали тайну, которую никогда не узнает Жоакино.

Альварез похлопал высокого мальчика по плечу.

— Будь мужественен. Все будет в порядке. — Затем он поднялся. — Люк, можешь пройти со мной? Здесь, думаю, ты больше не нужен.

Капитан двинулся вниз к берегу. «Ловец ветров» бросил якорь в узкой скалистой бухточке. На пляже растянули два больших палубных тента. Горело несколько костров, на них жарили диких коз, которых поймала охотничья группа. Кроме охранника, корабельного плотника и его помощника, на борту «Ловца ветров» не осталось никого. Ущерб, нанесенный взорвавшимся орудием, был устранен. С палубы соскоблили пятна крови. Над водой разносился стук молотков, визжали пилы.

Внезапно Альварез остановился.

— Ненавижу, когда жизнь моих людей находится в чьих-то чужих руках! Этого не должно было случиться! — Произнося эти слова, он смотрел на свою галеасу.

Альварез был статным мужчиной. Несмотря на жару, на нем были широкие шаровары и высокие, до колен сапоги. Белая льняная рубаха отделана дорогим кружевом. На бедрах — широкий красный пояс с золотой бахромой — знак капитанства. Нож и рукояти обоих пистолетов, видневшиеся из складок ткани, придавали ему лихой вид. Серебряная серьга, закрученные усы и длинные волнистые волосы усиливали впечатление. Нет, он определенно не выглядит сведущим в медицине, снова подумал Люк. Скорее он похож на пирата или контрабандиста.

— Часто бывает, что в пушке скрывается невидимый глазу недостаток. Может быть, пузырь воздуха. Иногда сплав оказывается не должного качества… Поэтому орудия испытывают. Это задача этих проходимцев из Змеиной лощины. Я бы проломил этому литейщику череп! Я бы… — вдруг обратился он к Люку. — Ты когда-нибудь видел, как акула пожирает человека? Мне хотелось бы, чтобы он был здесь, этот литейщик, который ответственен за «Праведный гнев». Мне очень хотелось бы дать выход своему… совершенно неправедному гневу! — Альварез дрожал от ярости.

Люк мысленно спросил себя, неужели капитан действительно бросил бы того человека на съедение акулам.

— Ты был бы строгим судьей, Люк? Что бы ты сделал, если бы жизнь человека, из-за которого погибли твои братья и сестры, была в твоих руках? Ты был бы снисходительным?

Люк подумал о двоих мертвецах, лежавших в свинцовых гробах в трюме корабля, об Анне-Марии, потерявшей руку. Это было печально. Но если убить другого человека, их не оживишь.

— Не знаю, — сказал он наконец, не в силах поднять глаза на капитана.

— Ты слишком мягок, — покачал тот головой. — Я вижу, у тебя доброе сердце. Но если ты предводитель, сострадание и добродушие иногда приходится прятать очень глубоко. Ты должен уметь делать вещи, которые ранят твое собственное сердце. Иначе ты не сможешь руководить. Я наблюдал за тобой, ты знаешь это.

Люк почувствовал, что сердце его забилось быстрее.

— Да.

— Ты хорошо заботился о раненых. Мне еще не доводилось видеть тринадцатилетнего мальчика, который был бы таким умелым. Ты крайне… необычен.

Люк почувствовал, как внутри у него все судорожно сжалось. Что Альварез хотел этим сказать? Неужели капитан видит его насквозь, как Леон, когда ему пришлось взять в рот его глаз?

— Тебе нужно съесть что-нибудь, много пить и отдохнуть. Мне кажется, ты очень вымотался. Завтра раненым снова понадобится твоя сила, Люк. На сегодня я освобождаю тебя от обязанностей. — Он улыбнулся. — А теперь, чтобы мы друг друга правильно поняли, послушник, это был приказ твоего капитана! — Он приветливо улыбнулся. — Иди, иди…

Люк послушался. Он испытывал облегчение от того, что наконец-то может побыть один. Но на сердце было тяжело. Он обманулся в Альварезе. Капитан был на его стороне. Казалось, он ни капли не сомневался в нем. Люк молча взмолился Тьюреду, чтобы капитан и остальные, которые в него верят и доверяют ему, не разочаровались. Товарищи по звену, Мишель, Альварез, да даже Друстан — все они стали для него большой семьей. Он не хотел их потерять. Ни за что на свете!

Люк принес воды, взял немного хлеба и сыра. По широкой дуге обошел палубный тент, под которым лежали раненые. Избегал он и товарищей. Он был действительно вымотан до предела. Альварез говорил так, словно понимал его состояние. Но откуда ему знать?

Серые скалы были теплыми от солнца. Повсюду было множество покинутых птичьих гнезд. Яичные скорлупы весеннего выводка похрустывали под подошвами сапог, когда Люк перебирался с уступа на уступ. Сверкающие перья говорили о том, что гнездились здесь не чайки.

Когда он взобрался настолько высоко, что голоса с пляжа уже не доносились до него и только изредка слышались трели боцманских трубок, мальчик опустился на камни среди покинутых гнезд. Он едва сумел проглотить пару кусков, а вот жажда мучила очень сильно, поэтому он жадно пил большими глотками.

Потом он растянулся на камнях и стал вбирать их тепло своим усталым телом. В шуме прибоя было что-то успокаивающее, усыпляющее. Альварез был прав: было хорошо уйти от всех обязанностей. По крайней мере, ненадолго.

Люк блаженствовал. В полудреме он наслаждался теплым летним днем и предавался мечтам. Мальчик представлял себе, будто стал рыцарем. Героем, имя которого у всех на устах. Но все подвиги он совершал исключительно ради Гисхильды. Он будет стоять под градом пуль противника, спасать ее от троллей, скакать сквозь непогоду, чтобы только быть рядом с ней. Ему даже казалось, что он чувствует на лице град. Вспомнил, как она согревала его, когда он нес свое наказание. Этого он не забудет никогда. За одно это он будет любить ее всегда.

Послышался шорох, тихий смех… В мечтах он часто слышал, как она смеется. Иногда громко, прыская, так, как смеялась на уроках фехтования, когда он отваживался на слишком отчаянный выпад, а она легко наносила ему удар, и он чувствовал себя неловким, как пьяный теленок. Он любил этот смех, потому что смех был честным, и Люк никогда не обижался. Любил он также и ее тихий и сдавленный смех. Тот смех, который всегда раздавался не вовремя, например во время уроков навигации, которые каждый день давал им капитан Альварез. Смех, который она с радостью подавила бы, и тем не менее не могла с ним справиться. Любил он и ее шаловливый, свободный, переливчатый смех, когда они оба ускользали на часок и были одни. Настолько одни, насколько это возможно на галеасе, где пара чужих ушей находилась не далее, чем в трех шагах.

— Ты не спишь, ведь так?

Несколько секунд Люк не мог понять, откуда голос — из его грез или же из реального мира.

— Спящие лоб не морщат. Я знаю, что ты сейчас не спишь.

Заморгав, он открыл глаза. Небо праздновало вечер тысячами красных и золотых оттенков. Шум прибоя превратился в тихий шепот. Люк потянулся. Потом огляделся по сторонам в поисках говорившего.

Гисхильда сидела позади него на уступе скалы и ухмылялась.

— Ты давно здесь?

Ухмылка стала еще шире.

— Какое-то время…

Расплывчатый ответ, но Люк знал девочку слишком хорошо, поэтому был уверен, что больше она ничего не скажет. Особенно, если он станет уточнять.

— Что ты здесь делаешь?

— Наблюдаю, как ты просыпаешься. — Она пнула ногой небольшой камешек, покатившийся в его направлении. — Я бросила в тебя несколько камешков и осколков раковин: хотела, чтобы ты проснулся, но ты спал крепко, как старый медведь. А поскольку я была участницей твоих снов, то мне перехотелось, чтобы ты просыпался.

Что это еще такое? Он слегка рассердился из-за того, что она пыталась помешать его отдыху, и спросил себя, не она ли со своими камешками в ответе за пули аркебуз и удары града в его сновидениях. И как она могла быть участницей его снов? Ему очень хотелось задать ей этот вопрос. Но он не станет делать этого. Она хотела, чтобы он спросил. И при этом хотела сделать из этого тайну. Иногда девочки кажутся ужасно сложными!

— Ты называл мое имя, когда спал. Постоянно… — Она улыбнулась.

Люк спросил себя, что еще он мог сказать, и кровь прилила к его щекам. Ситуация внезапно стала крайне неприятной. Зачем она это делает? Зачем подслушивает? К счастью, она была не в том настроении, чтобы дразнить его. Напротив, она смотрела на него… Это был странный взгляд, совершенно не свойственный той Гисхильде, которую он знал. Гисхильде, которая всегда готова была обороняться, и неважно, нападали на нее в действительности или же ей это только казалось.

— Приятно знать, что есть кто-то, кто думает обо мне даже во сне. — Она произнесла эти слова с обезоруживающей открытостью, и он не нашелся, что ответить.

Его глубоко тронули чувства, совершенно новые для него, доселе не испытанные.

Гисхильда осторожно спустилась к нему, села почти вплотную и взяла его ладонь в свою.

— Я видела, как ты взбирался сюда в обед. И когда я заметила, что тебя нет уже несколько часов, то забеспокоилась.

Люк не совсем понял, отчего она беспокоилась. Если бы он упал или если бы с ним случилось что-то еще, он бы закричал. Она-то уж точно услышала бы! Он хотел было сказать об этом, но внутренний голос подсказал, что перебивать ее сейчас не стоит.

— Я здесь совсем чужая. Вы называете меня товарищем, мы вместе сражаемся на Бугурте, но я знаю, что для меня нет места в ваших сердцах. — Она упрямо вытянула подбородок. — А для вас нет места в моем. Только ты один…

И тем не менее она спасла Жоакино, когда тот едва не захлебнулся, подумал Люк. Но девочки — они просто такие и есть, их слова и поступки совершенно не обязаны согласовываться между собой.

— Я не верю в вашего бога Тьюреда. Знаю также, что вы ненавидите моих богов. При дворе моего отца я выросла среди эльфов, троллей, кобольдов и кентавров. Созданий, с которыми вы сражаетесь до последней капли крови. Я здесь потому, что меня украли у отца и матери. Этого я никогда вам не прощу. Каждый раз, когда галеаса входит в новую гавань, я размышляю о том, как бы сбежать. Но мне ясно: я юная девушка и совершенно беззащитна. Поэтому я остаюсь. Мое тело вы заполучили, но сердце… Оно никогда не будет принадлежать Новому Рыцарству! — Она взглянула на него в упор. — Мое сердце отдано Фьордландии. И тебе… Ты должен быть моим врагом. Но во сне ты произносишь мое имя. Ты позволил себя выпороть, чтобы я избежала заслуженного наказания. Ты переворачиваешь мой мир с ног на голову, Люк. Я так боялась за тебя, ты выглядел просто ужасно… — Девочка слегка задрожала. Потом энергично покачала головой. — Это не могла быть полностью твоя кровь. — Она взглянула на него, и глаза ее засияли. — Я хочу забыть это, все забыть. Я хочу, чтобы мой мир снова стал проще! Я знаю, ты честно хочешь быть моим рыцарем. И за это я тебя люблю. По крайней мере, это очень просто.

Она смотрела на него так, что ему стало ясно, что она ждет от него ответа. Но что он может сказать? Люк смущенно откашлялся.

— Я тоже люблю тебя, — наконец произнес он после паузы, показавшейся бесконечной.

Высоко над их головами раздался крик чайки, напоминавший смех. Ему было ясно, что у такой любви, пожалуй, нет будущего. Он был сыном оружейника, а она — самой настоящей принцессой. И она хотела править в стране, которая вот уже на протяжении столетий сопротивляется церкви Тьюреда. Знание того, что их любовь безнадежна, придавала ему упрямства.

— Я тоже люблю тебя, — произнес он снова, уже гораздо более уверенно.

Она сжала его руку.

— Я знаю, — прошептала она. — Я знаю.

Тихонько вздохнув, она прислонилась к его плечу.

— Хорошо быть с тобой. И наконец остаться одним. Мне хочется, чтобы ты меня поцеловал.

Он нерешительно наклонился вперед. Он, конечно, видел, как целуются влюбленные, даже среди послушников. Поэтому он крепко обнял Гисхильду и прижался губами к ее губам. Ощущение было странное, какое-то напряженное. Потом он отстранился от нее и вопросительно посмотрел на девушку. Она казалась не особенно довольной. А потом вдруг рассмеялась.

— Это же не поединок, Люк. Это нужно делать нежнее.

Она наклонилась вперед. Теперь она целовала его. Это показалось ему неправильным: мужчины должны целовать женщин, а не наоборот. Но внезапно его охватило волшебное чувство, от которого по всему телу побежали теплые волны.

Вдруг поцелуй оборвался. Гисхильда изучающе смотрела на него.

— Это было лучше, правда ведь?

Сначала он не хотел признаваться, ведь это его поцелуй должен был быть таким! Но не согласиться означало солгать.

— Да, — сказал он и смущенно кивнул. — Это было гораздо приятнее. Почему у тебя получается намного лучше?

— Потому что я — девочка.

Ему стало как-то кисло. А потом его охватил страх. Будет ли она продолжать любить его, раз он плохо целуется? Раффаэль наверняка умеет целоваться лучше, чем он. Однажды он видел их с Бернадеттой. И девушке очень нравилось, что Раффаэль тайком целует ее, хотя она вообще-то была подругой Жоакино. Этого мне не хотелось бы, печально подумал Люк. Гисхильда не должна целовать никого, кроме меня.

— А могу я этому научиться, целоваться, я имею в виду? Как думаешь, у меня есть талант?

Она рассмеялась. Но это был тот теплый смех, совсем не обидный.

— Это же не уроки фехтования, Люк. У тебя будет получаться лучше. Ты любишь меня. И когда ты будешь немножко опытнее, я почувствую твою любовь в поцелуях.

— Да. — Он сказал это, хотя убежден не был. — Но почему ты так хорошо целуешь, а я — нет? Ты уже…

Она приложила палец к его губам.

— Не произноси этого! Даже не думай. Нет, у меня не было никого другого. Ты первый, кого я так поцеловала. Просто у нас, девочек, все немного иначе. Я уже давно разговаривала с молодыми девушками. И с мамой. — Внезапно ее глаза стали печальны. — Ах, Люк. Я думаю, ты понятия не имеешь, что такое жизнь принцессы. Это совсем не так, как в сказках и былях. Мне не было еще десяти, когда младший брат начал сочинять обо мне дразнилки. Тем летом он выбрал себе королевский герб — льва, стоящего на задних лапах. А мне он выбрал на герб подвязки. Гисхильда, Гисхильда, подвязки на гербе у дылды. Он не уставал распевать эту песенку снова и снова.

— У тебя есть младший брат?

— Он умер. — Она произнесла это быстро, как отрезала. Потом стала сжимать губы до тех пор, пока они не превратились в узкую бледную черту, напоминавшую шрам на лице.

Люк сжал ее руку. Потом осторожно обнял и… осторожно поцеловал. Нежно. Почувствовал себя при этом зажатым и неловким. Ему хотелось сделать лучше, чем в первый раз! Он хотел, чтобы она тоже получила это чудесное ощущение. И ему хотелось, чтобы не было его вопроса о брате.

Когда их губы разошлись, Гисхильда несмело улыбнулась.

— Это было лучше, — очень тихо произнесла она. — Пошло на пользу.

Люк почувствовал себя настолько же счастливым, как на тех редких уроках фехтования, когда ему удавалось нанести Мишель удар. Он научится целоваться! Так же, как научился самым изысканным финтам и выпадам. Нужно только тренироваться.

— Мне нравится твоя улыбка, — вздохнула Гисхильда. — Будучи принцессой, очень рано узнаешь, что не стоит надеяться на любовь, выходя замуж. Когда это понимаешь, уже не так больно. В принципе, неплохо, когда получаешь мужа, который не слишком стар и у которого не воняет изо рта.

— Но ведь ты — королевская дочь! Почему у тебя не будет хорошего мужа?

Та только печально усмехнулась.

— Ах, Люк. Конечно, у меня будет хороший муж. Но то, что подразумевает под этим словом юная девушка, и то, что хорошо для королевства, очень редко совпадает. Принцессы нужны для того, чтобы укреплять союзы с дружественными благородными домами. И для того, чтобы рожать детей. Моя мама и ее придворные дамы позаботились о том, чтобы я уяснила это себе, еще будучи маленькой девочкой. Иногда о свадьбах принцесс сговариваются вскоре после их рождения. Я очень хорошо знаю родословную своей семьи. Я провела бесконечное множество дней за заучиванием на память истории своего рода. Я безо всяких усилий могу перечислить тебе дюжину принцесс, которые в моем возрасте уже были замужем. Некоторые рожали своего первого ребенка в тринадцать лет. Но это бывало редко.

Люк в недоумении посмотрел на нее.

— Дети?

— Да, Люк. От этого никуда не денешься, когда ложишься в постель с мужчиной. Кто знает, что было бы со мной, если бы Лилианна не похитила меня.

— И ты бы вотпросто взяла и покорилась? — Он не мог в это поверить. Только не Гисхильда!

Девочка долго смотрела на него.

— Такова судьба принцесс, — произнесла она наконец, и в голосе ее звучали сдерживаемые слезы. — Для этого мы рождены. Мой младший брат был совершенно прав, когда выбрал мне в качестве герба подвязки.

— Я стану твоим рыцарем и буду присматривать за тобой, — ответил Люк. — Тебя не отдадут какому-то первому встречному! Я украду тебя. Я…

Гисхильда улыбнулась, но глаза ее предательски блестели.

— Поклянись мне, что так и будет! Ты должен всегда быть рядом, когда будешь нужен. Ты никогда не бросишь меня на произвол судьбы. Так, как в сказках. Ты — мой рыцарь. Навеки!

— Да, я клянусь в этом! — торжественно произнес Люк. Его переполняла гордость от того, что он избран Гисхильдой. — Да сгниет мое сердце, если когда-либо что-то изменится!

Она обняла его и поцеловала. И на этот раз она сильнее прижимала свои губы к его устам.

Тайна Лилианны

«Ловец ветров» спокойно скользил по ночному морю. Морская вода напоминала чернила. Было новолуние, небо освещали только звезды. Гисхильда не могла уснуть. Она думала о Сильвине, эльфийке, которая когда-то была ее учительницей и которая обещала вызволить ее из Валлонкура. Было просто ужасно находиться на этом чертовом корабле. Они нигде не задерживались дольше, чем на два дня. Как же Сильвина найдет ее? А что, если эльфы нападут на Валлонкур, чтобы спасти ее, а Гисхильды там не будет?

Нет, этого не произойдет, мысленно успокаивала себя девочка. Прежде чем что-либо предпринимать, они пошлют разведчиков. А в конце лета «Ловец ветров» вернется в Валлонкур. Ко времени Дня Пробуждения для нового курса все послушники должны будут собраться в долине Башен. Гисхильда подумала о том, каково будет снова исполнять танец цепей. Теперь ей было уже не настолько все равно, хорошо ли ее Львы выступят на Бугурте или нет.

За пару дней до Праздника Пробуждения их звено получит герб. На нем навсегда позорным клеймом останется весло — знак того, что на протяжении года они не выиграли ни одного Бутурта. Гисхильда была уверена в том, что к их возвращению Леон и другие магистры найдут способ отказать им в признании их последней и единственной победы.

Гисхильда выпрямилась на скамье. Одеяло на узкой доске — вот и вся ее постель. Но в данный момент она не могла никак успокоиться. Слишком много мыслей роилось в голове. Она то и дело вспоминала поцелуи на отвесной скале. С тех пор прошло три дня. Каждый раз, когда она думала об этом, ей казалось, что она чувствует на своих губах губы Люка. Чувствовала запах моря в его волосах. Запах его пота. От Люка всегда хорошо пахло, даже когда он потел. В отличие от тех же Жоакино и Раффаэля. Им была присуща какая-то кисловатая нотка, которая ей не нравилась.

Гисхильда вздохнула и встала. Мысленно она должна быть в Фирнстайне, со своими родителями и Сильвиной. Но этим рыцарям удалось каким-то образом завладеть даже ее мыслями! От рассвета до заката почти не оставалось времени. Они должны были заниматься фехтованием и проводить тренировки на оставшихся корабельных орудиях.

Уже на следующий день после трагедии капитан Альварез снова приказал им отправиться к пушкам, чтобы они приучались не бояться тяжелых орудий. Время от времени орудия взрываются, такое бывает. С этим нужно просто смириться, пояснил Друстан. Такова воля Тьюреда.

Гисхильда взобралась наверх, к широким мосткам, поднимавшимся над скамьями гребцов.

Мачты тихо поскрипывали под давлением паруса. Постоянный западный ветер гнал большой корабль вперед. У правого борта, прислонившись к поручням, стоял вахтенный.

Он коротко кивнул ей. Со скамей гребцов доносился нестройный храп. Гисхильда переступила через спящего рыцаря. Хотя на корабле было несколько гамаков, тихими летними ночами большинство моряков и рыцарей предпочитали спать на свежем воздухе, а не в духоте трюмов.

Прямо возле капитанской каюты на корме стоял Альварез, облокотившись на большое рулевое весло. В углу его рта была трубка с длинным мундштуком. Похоже, остальные уже спали. Было, наверное, уже очень поздно, потому что обычно мужчины и женщины команды допоздна сидели, болтали, играли в кости или тайком обменивались поцелуями и более интимными ласками. Трудно сохранять что-то в тайне на борту галеасы. Здесь практически не было укромных уголков. Что бы ни происходило, это происходило на глазах у всех. Не считая часов перед самым рассветом. Таких, как сейчас.

Гисхильда шла дальше через спящих по направлению к корме. Она двигалась бесшумно, так, как учила ее Сильвина.

Увидев рыжеволосую женщину-рыцаря, лежавшую в объятиях оружейника, она невольно улыбнулась. Женщина вплотную прижалась к татуированному телу мастера. Интересно, я тоже когда-то буду спать так рядом с Люком? — спросила себя Гисхильда. Каково это — даже во сне чувствовать близость другого человека? Наверняка это очень приятно.

Альварез махнул ей рукой. Девочка подошла к капитану. Некоторое время они стояли рядом и молчали. Потом Гисхильда услышала голоса. Они доносились из капитанской каюты. Там тихо разговаривали Друстан и Лилианна.

— Он совсем сдаст, если ты не пустишь его полетать. Он не болен, нет. Все чертов ящик…

Это совершенно точно был голос их магистра.

— Его правое крыло совсем захирело. Он никогда больше не сможет летать. Только разве что ты его вылечишь.

— Это не так просто, как ты думаешь! — раздраженно ответил Друстан. — Я мог бы снова сломать ему крыло и наложить шину. Может быть, поможет.

— Он растерзает тебе пальцы, если ты попытаешься сделать это.

— А я и не собираюсь держать его во время операции. Это будет твоя задача.

— Мне кажется, подслушивать невежливо, — тихо произнес капитан.

— Но ты ведь тоже здесь, — возразила Гисхильда.

С тех пор как она впервые увидела странный ящик, который Лилианна таскала за собой повсюду, у нее появилось подозрение. До сих пор это была только отчаянная надежда. Но теперь…

— Разница в том, что они оба знают, что я здесь, потому что мое место — у руля. — Он произнес это настолько громко, что Друстан и Лилианна должны были его услышать. — Твое место, Гисхильда, на скамье, там, где лежит твое одеяло. А теперь отправляйся спать.

Она разъяренно сверкнула глазами, совершенно точно зная, что дальнейшее сопротивление бесполезно.

— Но ведь мы все — Львы, — нерешительно напомнила она. — У нас нет тайн друг от друга. Мы…

— Не пытайся продолжать, — холодно произнес Альварез, и Гисхильда предпочла не раздражать его.

Надув губы, она ушла. Девочка поклялась себе узнать, что находится в ящике. Не этой ночью, но совсем скоро.

Шафрановый сон

Альварез разглядывал мощные круглые башни у входа в гавань Марчиллы. Они были оснащены пушками крупного калибра, способными вести убийственный перекрестный огонь. Скоро все это не понадобится. Каждый день капитан молился о том, чтобы еще при жизни застать конец войны. Начало новой эры, когда все королевства объединятся под рукой церкви Тьюреда, а эльфов навсегда изгонят из мира людей. Он станет капитаном торгового судна. А в Валлонкуре будут готовить не рыцарей, а мореходов и ученых. Мирный мир — парадокс, такого он не видел никогда. Но такова была их цель: создать такой мир. Он был романтиком и понимал это. И должен был думать о других вещах. Однако всегда, когда он возвращался в Марчиллу, его охватывала боль, которую моряк не должен испытывать. Он обвел взглядом набережную — ему захотелось вновь увидеть Миреллу.

Прошло уже более полугода с тех пор, как он привез ее сюда. Он должен был давным-давно забыть ее. К тому же она была слишком худощава на его вкус. И эта ее странная причуда — не снимать повязку — всегда удивляла. Но никогда прежде у него не было такой любовницы.

На набережной у пороховой башни он увидел женщину в шафрановых одеждах. У него перехватило дух. Она ли это?

— Трубу, Жуан!

Капитан солдат морской пехоты протянул ему свою тяжелую медную трубу. Альварез поднес ее к глазам и навел резкость. Расплывчатый овал над шафрановыми одеждами сфокусировался в лицо. Капитан вздохнул. То была другая.

— Уже сейчас планируешь ночь? — раздался насмешливый голос Лилианны.

Альварез сложил подзорную трубу. Он не должен был поддаваться порыву! На кормовой палубе находились палубные офицеры, его братья и сестры по ордену. Не нужно было обладать орлиным зрением, чтобы заметить, куда он смотрел. Следовало срочно переходить в наступление, если он не хочет потерять лицо. Поэтому Альварез обернулся и по-пиратски улыбнулся.

— Может быть, кому-нибудь известно что-либо о борделях города? Я, кажется, знаю их все. Если вы настолько раскрепощены, чтобы назвать мне свои особые предпочтения и поделиться секретом о ценовом потолке, который лучше не превышать, то я не разочарую никого, посоветовав идеальный вариант.

Друстан смотрел на говорящего, явно пребывая в шоке. Мишель попыталась улыбнуться, но казалась при этом скорее смущенной. Части палубных офицеров это все было очевидно неприятно. И только Жуан, капитан морской пехоты, непринужденно улыбался.

— Можно ли получить что-нибудь приличное за пять серебряных монет? — крикнул от руля Луиджи.

Он был старым опытным моряком, Альварез ходил с ним вот уже более семи лет. Не было никого, кому бы он доверял в суровый шторм или среди коварных вод больше, чем Луиджи.

Лилианна, бывшая комтурша Друсны, звонко расхохоталась.

— Шлюху ты за пять серебряных монет наверняка получишь, но вот чудо стоит немножечко дороже, старик. Впрочем, у меня такое чувство, что наш капитан настолько хорошо разбирается в подходах к гаваням служительниц в шафрановых одеждах, что получает какую-то долю штрафа за простой, когда в гавань входят чужие суда. Так что не думайте, что получите какую-то выгоду, если последуете за ним.

Жуан не мог больше сдерживаться и начал фыркать. Сибелль, юная навигаторша, стоявшая рядом с ним, то бледнела, то краснела: было очевидно, что больше всего ей хочется провалиться сквозь землю.

Альварез почувствовал себя так, словно его разоружили. В этом была вся Лилианна, наглая и удачливая во всем, что бы ни делала. В последний год послушничества на протяжении нескольких лун они были парой. Да и сейчас изредка делили ложе. Возможно, она догадывалась, что он привел корабль в этот порт по своим личным причинам. Было неразумно входить в гавань Марчиллы. Но они с таким же успехом могли направиться в Валлонкур. Их путешествие подошло к концу, и он зашел в этот порт не затем, чтобы пополнить запасы или набрать свежей воды, а потому, что был безнадежным романтиком.

— Капитан, у нас гости! — Сибелль указала на правый борт, к которому приближался маленький баркас.

— Быстро они сегодня, — заметила Лилианна.

Человек, стоявший на носу баркаса, помахал красно-белым флагом и повернул лодку.

— Два румба по правому борту! — крикнул Альварез рулевому.

Когда в гавани было мало мест, обычно баркасы начальника порта провожали вновь прибывшие суда к последним свободным якорным стоянкам.

Капитан огляделся по сторонам. У набережной стояло много больших торговых судов. Среди тяжелых, пузатых посудин «Ловец ветров» выглядел как лев среди водяных буйволов. Торговцев загнало в гавань неспокойное море. Небо было облачным, суровый северный ветер волновал море. Для галер тоже не самая лучшая погода. Какими бы элегантными и быстрыми ни были эти военные корабли, они были еще менее, чем купеческие суда, приспособлены к тому, чтобы пережидать шторм в открытом море.

«Ловец ветров» шел мимо узких высоких зернохранилищ, потемневших от старости кирпичных строений, внесших немалый вклад в процветание Марчиллы. Там стояли дюжины пришвартованных речных барж.

Альварезу даже показалось, что он слышит аромат зерна. Его мысли снова вернулись к Мирелле. Интересно, где она сейчас?

Он представил себе, что любит ее на летнем лугу. Странно… Наверное, она околдовала его. Никогда еще он не относился к женщине так… Может быть, это потому, что она бросила его.

Баркас обошел широкий канал, соединявший большую торговую гавань со старой. Альварез увидел, что там кораблей почти не было.

— Мне это не нравится! — Лилианна подошла к нему вплотную и произнесла эти слова так тихо, чтобы не услышали остальные.

Альварез догадывался, что творится у нее в голове. Обычно военные корабли останавливаются в торговой гавани потому, что оттуда они могут быстрее выйти. К тому же под боком арсенал, где хранились припасы для военного флота. Добраться до них в старой гавани гораздо более хлопотно.

— В первой гавани уже не было свободных мест для стоянки. — Она кивнула, но Альварез знал ее достаточно хорошо, чтобы понимать, что мысленно Лилианна находится где-то далеко. — Когда собирается флот, который привезет в Валлонкур новых послушников?

— Корабли прибывают со всеми семью ветрами. На днях должны прийти первые. Но до Праздника Пробуждения еще более двух недель. К тому моменту мы давно будем там.

«Ловец ветров» медленно двигался мимо двух черных башен, охранявших вход в старую гавань. Они были очень древними: мрачные строения, в кладке — небольшие амбразуры; их фундамент был недостаточно крепким, чтобы выдержать орудия, ведь они были построены в те времена, когда на полях сражений царили лучники.

— В башнях кто-то есть, — заметила Лилианна.

Альварез тоже заметил движение за амбразурами. Башни стояли далеко на территории порта и не было никаких причин выставлять здесь стражу.

Большой корабль подошел вплотную к сходням, которые указали с баркаса.

Альварез быстро сжал правую руку в кулак и снова разжал. Могла существовать тысяча вполне безобидных причин, почему воины находятся в башнях. Нет причин для волнения…

Палубный офицер отдал приказ поднять весла. «Ловец ветров» царапнул бортом столб причала. На деревянные сходни бросили канаты. Вскоре корабль был пришвартован.

С весельной палубы доносился возбужденный гул голосов. Команда радовалась возможности сойти на берег. Все было как всегда. Его офицеры нетерпеливо смотрели на него, ожидая приказов. Казалось, никто, кроме Лилианны, не проявлял беспокойства. Может быть, комтурше чудятся призраки?

— Команда гребцов левого борта получает увольнительную до завтра до обеда. Казначей! Позаботьтесь о том, чтобы они покинули борт «Ловца ветров» не с пустыми карманами. — Последние слова он выкрикнул приказным тоном. Гребцы встретили его приказ восторженными криками.

— Но горе тем, кто не вернется завтра к обеду! Я знаю все чертовы места в Марчилле, которые могут затянуть человека. Я найду вас! И если это случится, то вам захочется, чтобы ваши мать с отцом никогда не встречались!

Альварез проигнорировал скабрезные замечания, которые раздались в ответ вполголоса. Он знал, что на команду можно положиться. Они вернутся вовремя. Не потому, что он им угрожал, а потому что они его любят. Большинство из них он встретит, когда отправится сегодня ночью на поиски Миреллы. Они любили его за то, что он ходил в те же самые дешевые забегаловки, что и они. Он придавал большое значение тому, чтобы понимать их мир. И их общество было ему приятнее, чем общество надутых денежных мешков, прогуливавшихся в лучших кварталах.

Знакомый звук заставил его поднять глаза. Звук, которого не должно быть здесь. Размеренный шаг кованых сапог по булыжной мостовой. Большого количества сапог!

Лилианна тронула его за рукав и указала ему на сторожевые башни. Между ними из воды гавани поднималась толстая ржавая заградительная цепь.

Сокрытое от глаз

Эмерелль запрокинула голову и застыла на миг в такой позе. Плечи ее затекли. Два дня стояла она над серебряной чашей, над калейдоскопом возможных вариантов будущего. Власть образов все еще ослепляла.

Королева эльфов направилась к трону. Она услышала успокаивающий шум водяных завес на стенах тронного зала, почувствовала мягкое тепло осеннего солнца на коже. Ни крыша, ни купол не закрывали небо.

Она чувствовала себя старым драконом, который, лениво развалившись, наслаждается моментом, хорошо зная при этом, что год уже не подарит много солнечных дней.

Хотя веки ее тяжелели, она подняла взгляд к небу. В синеве медленно плыло одно-единственное рваное облако. Эмерелль боролась с усталостью, вызванной двумя бессонными ночами. Она боялась закрыть глаза, потому что догадывалась, что образы из серебряной чаши снова обретут силу.

Эмерелль давно уже знала, что у серебряной чаши есть недостаток. Вполне возможно, что чаша была созданием ингиз, тех демонических существ, которые некогда заселяли Ничто. Образы будущего, открывавшиеся знающему в воде, постоянно показывали сцены, будто созданные для того, чтобы их истолковывали неверно. Так можно было счесть человека с окровавленными руками, склонившегося над умирающим, за его убийцу, хотя тот был целителем. И если она не видела Олловейна в образах, очевидно, относившихся к ближайшему будущему, значило ли это действительно, что его смерть была совсем близка? Или она просто искала его не там?

Как ни дорог ей был мастер меча, не он был на этот раз причиной ее забот, хотя и казался к ним ключом. За последние недели она осознала феномен, корни которого, вполне возможно, тянулись из далекого прошлого. До сих пор она просто размышляла над тем, что видела, или же искала образы, которые хотела увидеть, — будущее, которого ей хотелось, будущее в мире и гармонии.

И только недавно она задумалась над тем, чего она не видела. Взгляд в серебряную чашу тянулся и в тот мир, где жили дети людей, судьба которых была так тесно сплетена с судьбой народов Альвенмарка. Она видела в чаше города Фьордландии и независимые провинции Друсны. Города, в которых правили священники Тьюреда, оставались сокрыты от ее взора. Вот уже несколько столетий она не видела Анисканс. Прибежище священников она знала только по докладам шпионов. О цитадели Нового Рыцарства ей было известно только его название — Валлонкур. Само это место она не видела никогда, тем не менее оно было очень важно для будущего. Или же она ошибается? Сила Нового Рыцарства ослабнет? Но даже если это случится, это не объясняет, почему она не видела ни одного из крупных городов.

Когда два дня назад эльфийка подошла к серебряной чаше, она надеялась, что не видела города потому, что интересовалась другими вещами. Теперь она знала, что это не так. Мир людей ускользал от ее взгляда. От чего это могло зависеть, оставалось загадкой. Работа священников? Неужели они умеют закрываться от волшебства серебряной чаши? Научились же они запечатывать звезды альвов и врата, которые вели из золотой паутины в их мир. Пока священники обнаружили не все врата, но только вопрос времени сделать так, чтобы навсегда закрыть свой мир от детей альвов. Все возможные варианты будущего, которые видела Эмерелль, предсказывали именно это.

И еще люди забирали магию из своего мира. Они разрушали ее в таких количествах, о которых даже не подозревали. Во время покушения на коронации Роксанны возникло такое место без магии. Это произошло за какой-то короткий миг. Был такой случай и во время битвы Трех Королей. Дети альвов, оказывавшиеся в подобном месте, умирали мгновенно.

Ведь все они были до глубины пропитаны магией. Отнять ее значило отнять у них жизнь.

Вне себя от гнева, Эмерелль подумала о своих мертвых придворных дамах, о том, как они лежали, вытянувшись, в тронном зале Роксанны. Удар предназначался ей. И рыцарям, которые сделали это, было совершенно все равно, сколько еще детей альвов распростится с жизнью.

Гнев придал королеве сил. Она ощутила магию звезды альвов у себя под ногами. Она отправится в Вахан Калид, чтобы осмотреть флот, который строится там. И еще она хотела увидеть Олловейна, который совсем скоро уйдет навсегда.

Красный дуб, черный дуб

Налетевший порыв ледяного ветра обещал дождь. И всего лишь мгновением позже разразилась гроза. Мир исчез за серебристой пеленой. Шаги солдат потонули в шуме дождя. Хотя Лилианна находилась всего лишь в двух шагах от спасительного балдахина на корме галеасы, она успела вымокнуть до нитки, прежде чем оказалась под слабой защитой матерчатой крыши.

— Что здесь происходит? — спросила Сибелль.

Низшие чины рыцарства были не в курсе всех событий борьбы за власть между двумя крупными орденами. А теперь было похоже на то, что орден Древа Праха взял верх.

— Наши братья-рыцари из ордена Древа Праха хотят спровоцировать нас. Пожалуйста, сохраняйте спокойствие, что бы ни случилось. Мы не имеем права совершать необдуманные поступки. Именно к этому они и стремятся. Они собираются раздуть ссору между нашими орденами.

— И для этого трусы не жалеют усилий! — проворчал старый штурман.

Все понимали, что имеет в виду Луиджи. Дождь немного утих, открывая глазу фалангу вооруженных солдат на набережной. Они заняли позиции невзирая на стихию. А когда серебряная завеса слегка поредела, появились словно по мановению руки аркебузиры в белых ливреях ордена Древа Праха, слева на их груди был вышит черный дуб. Из-за сильного дождя их оружие было бесполезным. Но были среди воинов также и пикейщики в нагрудниках и высоких шлемах. Войско, выставленное орденом Древа Праха, было внушительным. По подсчетам Лилианны, на сходни вышло более трех сотен человек. И они были на удивление дисциплинированы. Переносили холодный дождь не моргнув и глазом, не болтали, не переминались с ноги на ногу. Это были воины, вымуштрованные железной рукой, и они гордились этим.

Послышался цокот копыт. В гавань въехал отряд конников, с ног до головы облаченных в стальные доспехи. Командир спешился и широким, энергичным шагом направился к сходням. Кто-то проревел приказ, и промокшие воины подтянулись.

Лилианна раньше ни разу не видела молодого рыцаря, который поднимался к ним на борт. На нем были полулаты и тяжелые сапоги для верховой езды. Черно-белые перья на его шлеме были испорчены из-за сильного дождя и приклеились к полированной стали. Черный дуб, символ его ордена, яркой эмалью блестел на его нагруднике. Красный набрюшник свидетельствовал о том, что к ним направляется офицер.

Не обращая ни малейшего внимания на раскрывших от удивления рты гребцов, он уверенными шагами пересек мокрую от дождя палубу.

Парень не впервые на корабле, отметила про себя Лилианна. И двигается как прирожденный воин.

Бывшая комтурша еще раз взглянула на воинов на сходнях. Их обмундирование целиком и полностью соответствовало тем реформам, которые ввело Новое Рыцарство за последние двадцать лет. До сих пор орден Древа Праха экипировался традиционным образом: кольчуги, тяжелые щиты и массивные горшковые шлемы. То было обмундирование, в котором рыцари ордена одерживали свои самые славные победы. Но оно безнадежно устарело.

То, что войсковые части, находящиеся здесь, в гавани, отказались от своих древних традиций, встревожило Лилианну. Упрямое цепляние за старинные обычаи было до сих пор самой большой слабостью рыцарей Древа Праха. Если они начали меняться, то станут еще опаснее.

Гость слегка поклонился.

— Луи де Бельсазар, капитан комтура Марчиллы. У меня срочная депеша к капитану этого корабля. — Он смотрел на нее с самодовольной улыбкой. — Кому я могу ее вручить?

Альварез отказался от ношения набрюшника, и Лилианна заметила, что для чужака было неочевидно, кто командует на мостике.

Капитан вышел вперед.

— Альварез де Альба, — коротко, почти резко произнес он.

Капитан протянул ему кожаный свиток.

Пока Альварез ломал печать и разворачивал свиток, надменная улыбка Луи стала чуть более вызывающей. Было совершенно ясно, что ему известно содержание депеши.

Капитан пробежал глазами текст. Затем свернул свиток.

— Мне очень жаль, но я должен отказать в этой просьбе.

— Это не просьба, это приказ! — заявил гость.

— О чем речь? — спросила Лилианна.

— Орден Древа Праха конфискует эту галеасу, — привыкшим отдавать приказы голосом ответил капитан Луи. — Вероятно, вы слишком долго были в море, поэтому еще не знаете благословенной буллы «Всеми силами», изданной гептархами в двадцатый день прошлого месяца. В ней князья церкви поручают моему ордену объединить все силы для того, чтобы изгнать язычников из Друсны и Фьордландии. Для этого в первую очередь необходимо собрать флот из наилучших и сильнейших кораблей. Таких кораблей, как «Ловец ветров». Все комтуры моего ордена уполномочены конфисковать корабли в подвластных им провинциях.

Лилианна метнула взгляд на Альвареза. Тот был спокоен. Это был плохой признак. А капитан Луи только и ждал того, чтобы возникла ссора. Любая стычка еще больше ухудшит отношения между их орденами.

— Ты наверняка поймешь, брат Луи, что мы не можем отправить корабль в длительное плавание, не получив на это приказ нашего маршала ордена или примарха. Я уверена, что высшие чины моего ордена охотно отправят несколько кораблей, чтобы усилить флоты в морях Друсны, — произнесла она.

— Сестра, мне кажется, что ты не до конца понимаешь последствия решений наших гептархов. Мы не просим орден Древа Крови о поддержке. Мы требуем ваши корабли. А к ним в придачу — гребцов и моряков. Воинов и морских офицеров мы предоставим сами. С завтрашнего дня «Ловец ветров» будет ходить под знаменем Древа Праха.

— Вы не украдете мой корабль! — набросился на капитана Альварез.

Луи отошел на шаг.

— Тебе следовало бы сказать своему капитану, что он никогда не владел кораблем. Правила нашего ордена говорят о том, что мы ничем не владеем. Даже тем, что носим на теле — все это позаимствовано у церкви. Все, что создают слуги Господа, принадлежит Тьюреду. И если гептархи, как первые слуги Господа, решают, что то, что было позаимствовано, нужно в других местах, то и говорить здесь не о чем. Тот, кто считает иначе, ставит под сомнение божественную иерархию нашей Церкви, а это — ничто иное, как ересь.

Луи вызывающе смотрел на нее, потом перевел взгляд на остальных, чтобы убедиться в том, какое впечатление произвели его слова, наслаждаясь тем, что рыцари избегали его взгляда. Только Альварез не отводил глаз. Не собиралась опускать глаза и Лилианна. Она чувствовала, насколько силен гнев капитана, понимала что Альварез недолго сможет сдерживаться. Она должна опередить его. Он поплатится за свои речи головой, потому что если слугу церкви обвиняют в ереси, то это все равно что смертный приговор.

— У нас отличные офицеры и хорошо обученные команды. Что препятствует нам оставаться на своих кораблях? Конечно, мы подчинимся командованию Древа Праха, если главнокомандующим будет адмирал твоего ордена, брат.

Луи цинично рассмеялся.

— Дорогая сестра, неужели ты действительно думаешь, что мы ценим якобы военный опыт ваших офицеров? Вы закрываете глаза на безобразия в Друсне! После того несчастья, которое навлекла на наши головы ваша комтурша, похитив принцессу Фьордландии, я не доверил бы вам командование даже утлым суденышком. Как можно было отдать два корабля конному отряду? Как можно было принести в жертву сотни рыцарей, а потом еще и предать смерти принцессу, из-за которой все произошло? Нет, нам нужен ваш корабль и команда. Ваши рыцари нам не нужны.

На кормовом возвышении воцарилась тишина. Казалось, Луи не имел ни малейшего понятия, кто перед ним. Лилианна уже давно знала о лживых историях, которые рассказывали о ее последней битве. О том, что волшебница взорвала галеасу, а остальные корабли среди теплой летней ночи оказались закованы во льдах, речи не было. Говорили, что Лилианна якобы позволила захватить ее стоявшие на якоре корабли горстке эльфийских всадников. Такая история, конечно, позволяла легко объяснить, почему у нее отняли звание комтурши и военное командование в Друсне.

Очевидно, Луи посчитал, что причина воцарившегося молчания — его очередное оскорбление Рыцарства. И это его нисколечко не обеспокоило. Лилианна была до глубины души уверена в том, что его послали затем, чтобы спровоцировать инцидент. Нужно как можно скорее убрать его отсюда, иначе он добьется своей цели.

— Даже тысячи красивых слов ничего не изменят в том, что ты собираешься украсть мой корабль. А что до команды…

Лилианна положила руку на плечо Альвареза, чтобы заставить его замолчать. Так он, чего доброго, их всех отправит на эшафот!

— Итак, ты называешь гептархов ворами? — уточнил Луи. — Могу я узнать твое полное имя?

— Капитан Альварез де Альба.

— Но ты же не можешь его… — вмешалась теперь и Мишель.

— А ты, значит, становишься рядом с еретиком, который называет гептархов ворами? Твое имя, сестра, прошу!

— Мишель де Дрой — мастер фехтования ордена Нового Рыцарства.

Луи присвистнул сквозь зубы.

— Так значит, ты сестра той тупой коровы, которая позволила захватить ваши корабли парочке эльфийских всадников.

— Может быть, тогда тебе стоит запомнить и имя тупой коровы, ведь в любом случае я — офицер наивысшего звания на борту этого корабля и в иерархии ордена стою выше брата Альвареза, хотя уже и не занимаю пост комтурши Друсны.

Луи уставился на нее во все глаза.

— Ты…

— Лилианна де Дрой.

Капитан нервно взглянул на своих воинов на пристани и слегка побледнел. Если из-за его нахальства она вызовет его на дуэль, ему останется выбирать, чем он готов пожертвовать — своей честью или же своей жизнью. Лилианна сомневалась в том, что в искусстве фехтования он может сравниться с ней. Она никогда ничего о нем не слышала, а это могло означать только то, что он собирал свой боевой опыт в залах фехтования, а вовсе не на полях сражений. Лилианна была уверена, что сможет победить его, и неважно, насколько он хорош в фехтовании.

Похоже, Луи почувствовал это. Он откашлялся.

— У меня предписание сопроводить гребцов и моряков в место их расквартирования. Немедленно. Если ты, конечно, отдашь соответствующие распоряжения.

— Альварез, отпусти команду.

— Но…

— Конечно же, мы подчиняемся приказам гептархов и всеми силами поддержим нашу церковь в войне против язычников! — набросилась она на капитана.

Иного выбора, кроме как подчиниться, у нее не было. В Друсне Лилианна не смогла предвидеть, какие последствия для власти ордена будут иметь ее действия. На этот раз она будет осторожнее!

Альварез подчинился. Он вышел на сходни между двумя рядами гребцов и отдал своим людям приказ занять места на деревянных сходнях.

Казалось, молодой капитан был слегка разочарован тем, что его приказы были исполнены. Он кивнул ей.

— Было очень… поучительно встретиться с тобой лично, сестра Лилианна.

Та ответила коротким кивком.

— Спасибо. Я уверена, что наши пути еще пересекутся, брат Луи де Бельсазар.

Ее слова внезапно стерли с его лица самоуверенную улыбочку. Внезапно… он заторопился и покинул корабль.

— Как ты могла отдать ему нашу команду? — набросилась на нее Мишель, едва Луи отошел на расстояние, чтобы не было слышно.

— Я не обсуждаю свои приказы, — холодно ответила та.

— Но ты…

— Мне кажется, сейчас самое время вернуть сюда хоть немного дисциплины. Ты покаешься и у всех на глазах проглотишь щепотку пороха. Причем немедленно!

— Что? Да ты с ума сошла. Ты…

Лилианна обвела взглядом братьев по ордену. Все молчали, но на лицах отчетливо читалось сомнение.

— Сестра Сибелль, подай мне, пожалуйста, свой пороховой рог. Мишель, протяни руку вперед!

Лилианна отмерила маленькую щепотку мелкозернистого черного пороха и высыпала ее на ладонь сестры.

— Глотай!

Мишель проглотила порох и посмотрела на нее горящими от гнева глазами.

— Друстан, руку!

— Но я же ничего…

— Вот именно, — сказала Лилианна. — Ты безгранично разочаровал меня тем, что не моргнув и глазом снес все наглые высказывания брата Луи!

— Но…

— Руку! А потом позови ко мне Альвареза!

Вообще-то ей было жаль Друстана, выглядел он особенно жалко. Небритый, худой и однорукий — таким он был. Лилианна ни в коей мере не прекращала битву за «Ловца ветров», но знала, что хитрость — единственное оружие, оставшееся у нее в этом бою. И она наслаждалась тем, что теперь, по прошествии двух лет, снова идет в бой. Даже без порохового дыма и песни клинков речь здесь шла о жизни и смерти.

Другая разновидность войны

Снова пошел сильный дождь. Все факелы на сходнях старой гавани погасли. Несколько фонарей, обычно светивших очень ярко, сейчас в темноте казались всего лишь размытыми пятнами. По ним можно было судить о том, где находится стража.

Лилианна надела плащ из негнущейся непромокаемой штормовой ткани. Под плащом на ней был великолепный нагрудник времен славных битв в Друсне, кроме этого — камзол с рукавами с прорезями, и она знала, что выглядит в нем по-военному хорошо.

Из-под плаща подобно жалу скорпиона выглядывала ее рапира. Она не станет вынимать оружие из ножен, хотя сегодня ночью она и отправляется на войну — впервые за бесконечно долгие годы. Рапира просто дополняла ее образ. Но не широкополая шляпа, которую она позаимствовала у Альвареза. Лилианна считала шляпу непрактичной. Дождевая вода собиралась на жестких полях и вечным ручейком стекала прямо у нее перед носом.

«Ловец ветров» был погружен во тьму. Большие фонари были погашены. Лилианна знала, что на корме и на носу стоит по два вахтенных. Видеть их она не могла. На корабле было на удивление тихо. Без гребцов и моряков на судне остались только палубные офицеры, послушники и морские пехотинцы. Для них на «Ловце ветров» места было более чем достаточно. Все они спрятались от дождя в трюме. В такую погоду вряд ли кто-то осмелится высунуть нос на улицу. Для осуществления плана Лилианны это было идеально.

Женщина-рыцарь посмотрела на остальных троих заговорщиков. Мишель и Друстану пришлось распроститься со своими шляпами. На Альварезе был стальной морион, высокий шлем с полями. Он казался воинственным, равно как и она. Остальные двое должны были выглядеть промокшими и жалкими! Было тяжело убедить их, особенно Друстана… Но он будет смотреться особенно правдоподобно! Лилианна улыбнулась. План ее был безрассудно дерзким. Возможно, завтра все они будут мертвы. Их товарищам это тоже было ясно. Так бывает, когда уходишь на бой. Их воспитывали с тем, чтобы они спокойно относились к этому риску, когда речь шла об ордене.

— Эй, на трапе!

Предупредительный окрик раздался еще до того, как они ступили на сходни. Лилианна вздохнула. Она надеялась, что внимание стражей во время дождя немного ослабнет. Очевидно, она недооценивала орден Древа Праха и его воинов. Хотя она должна была понять это уже после их марша в обед. Было очень легкомысленно с ее стороны строить планы на основании старых предрассудков. Нужно привыкнуть к мысли, что у этого ордена, вполне возможно, есть такие же хорошо обученные солдаты, как и у Нового Рыцарства.

Пятно света от фонаря направилось к ним.

Лилианна и остальные сошли со сходней и стали ждать.

— Что теперь делать? — спросил Друстан.

— Говорить буду только я, и дальше все пойдет как было задумано. — Лилианна почувствовала, что внутри нее разлился покой. Она скучала по этому чувству. Оно охватывало ее, когда смерть, постоянный, незримый и далекий враг, начинал ощутимо приближаться.

Они оказались почти в круге света. Расплывчатые очертания людей обрели четкость. Навстречу выступил молодой рыцарь в сопровождении семи алебардщиков. На нем были полулаты и сапоги. Правая рука покоилась на рукояти рапиры. В левой он держал фонарь, поэтому было хорошо видно лицо рыцаря. Юноша был бледным, замерзшим, губы посинели, вообще он казался напряженным. Мокрая накидка прилипла к доспехам… Белая, как саван, ткань забрызгана грязью.

— Мне нельзя сходить с корабля? — Лилианна выбрала легкий тон светской беседы, словно и не замечала руки на рукояти оружия, и молодой рыцарь слегка расслабился.

— Ты вольна идти, куда хочешь, сестра. — Он откашлялся, перевел взгляд с ее лица на грудь и обратно. — Но у меня есть приказ не пускать тебя обратно на борт «Ловца ветров», если ты сойдешь на берег. То же самое касается капитана. Если вы сейчас повернете, я могу сделать вид, что вы никогда не ступали на сходни. Пожалуйста…

— Очень мило с твоей стороны, что ты решил меня предупредить. А как насчет остальных мужчин на борту и гостей? Буду откровенна. Нам нужна медицинская помощь. У них будут неприятности?

Рыцарь убрал руку с рапиры.

— Нет. Мой приказ касается только тебя и капитана. — Он подошел вплотную к Лилианне. — Не все забыли твои победы, сестра.

Его голос опустился до шепота, почти неслышного в шуме дождя.

— Я сражался под твоим командованием во время битвы на Медвежьем озере. Этим днем своей жизни я горжусь больше всего.

Лилианна вспомнила усыпанный трупами берег. Как-то так получилось, что именно эти картинки запали ей в память, а не развевающиеся стяги победителей. На Медвежьем озере она дала один из своих самых важных боев и едва не взяла в плен королевскую семью Фьордландии. Если бы это удалось, окончилась бы последняя языческая война. И тогда ее бы здесь не было… И не было бы вражды между Древом Праха и Древом Крови… Праздные размышления.

— Где ты сражался на озере?

— На левом фланге. Там, где баркасы…

— Тогда тебе пришлось биться с троллями… Я помню три отряда рыцарей из твоего ордена. Они ни на пядь не отступили и выдержали натиск чудовищ, пока не подоспело подкрепление.

Молодой рыцарь просиял.

— Ты помнишь это? Это были мои люди!

— Да, — коротко ответила Лилианна. Больше ничего слышать она не хотела. Не хотела лучше узнавать человека, которого честолюбие князей церкви за два года превратило из товарища в потенциального врага. Она обхватила его запястье, приветствуя его по-военному. — Я тоскую по тем временам, когда мы сражались бок о бок.

По его глазам она увидела, что он понял ее.

— Я тоже, — ответил он.

Лилианна прошла вдоль ряда складов. Слышала за собой шаги спутников. Дождь утих. С запада дул холодный, пронизывающий ветер. Луна и звезды скрылись за облаками.

Женщина-рыцарь колебалась. Эту часть гавани она знала не особенно хорошо. Ей было известно, что дворец эрцрегента находится на западе, и до него дорога довольно дальняя. Марчилла — большой город. Даже если идти быстрым шагом, им понадобится более получаса.

— Вон туда, — произнес Альварез.

Лилианне потребовалось мгновение, чтобы заметить переулок между двумя высокими зернохранилищами. Там было темно, как на дне чернильницы.

Капитан взялся быть проводником. Они шли молча, сопровождаемые стуком сапог по мостовой и плеском дождя.

Больше дорогу им никто не преграждал. Вскоре склады остались позади. Вода, журча, стекала по водостоку, проложенному прямо посреди узкой улицы, вязкая коричневая жидкость, уносившая прочь нечистоты. Справа и слева от водостока находились неширокие мощеные дорожки, растворившиеся по ту сторону гавани в грязном суглинке.

Сгибаясь под ветром, в переулках ютились старые фахверковые дома. В воздухе висел дым множества каминов. Ночь была скорее осенняя. Хотя уже скоро настанет день летнего солнцестояния. Как близко день Праздника Пробуждения! Интересно, где сейчас корабли с новыми послушниками? Им нужно остерегаться гавани Марчиллы!

Деревянные вывески, висевшие на толстых цепях, покачивались на ветру. То тут, то там, когда из окон падал свет, можно было разглядеть эмблемы мясников, булочников и бондарей. Все были выполнены в ярких, кричащих красках. Но этой ночью на них никто не смотрел. Лишь несколько сгорбленных фигур брели по улице. Все шли, втянув головы в плечи, чтобы защититься от дождя и ветра. Даже уличные дворняжки куда-то попрятались.

Тьюред благословляет нас, подумала Лилианна. Эта ночь просто создана для ее плана.

— Ты знаешь эрцрегента? — внезапно спросила Мишель.

— Не очень хорошо, — призналась Лилианна.

— Тогда почему ты думаешь, что он примет нас?

— Этот город обогатил его. Он не захочет его потерять. Даже если для этого придется повернуться против ордена Древа Праха.

— Твоими устами бы да мед пить, — проворчал Друстан. Свою единственную руку он плотно прижимал к телу. — Так я себе задницу отморожу. Выразиться поэтичнее я, к сожалению, не могу.

— Если мы все испортим, то скоро окажемся на костре, — мимоходом заметила Лилианна. — По крайней мере, вся эта гадость тогда закончится. Ты ляжешь в могилу не с холодной задницей.

Друстан проворчал что-то нечленораздельное. Потом маленький отряд снова погрузился в молчание.

Женщину-рыцаря беспокоило то, что стража не патрулировала улицы. Конечно, такой дождь… Но все казалось слишком простым, слишком многое шло как по маслу. Офицер, который не только пропустил их, но и высказал понимание. Пустые улицы… Либо им невероятно везло, либо Тьюред выровнял их путь. Либо, скорее, чья-то земная власть…

Свою непоколебимую веру в бога Лилианна похоронила на полях сражений в Друсне. Она обеспокоенно заглядывала в каждый темный уголок. Если сейчас они попадут в руки банды уличных головорезов, для рыцарей ордена Древа Праха это будет самым лучшим выходом. Конечно, враги прекрасно это понимали…

Мрачное состояние Друстана и нервозное молчание Мишель Лилианне были хорошо знакомы. Но то, что молчал даже Альварез, раздражало. Она слыхала, как он распевал похабные песни во время самых безнадежных боев, вместе с ним бывшая комтурша тайком вносила на борт контрабанду… Она знала его, в этом она была уверена до глубины души. Но то, что он так решительно хранил молчание, беспокоило и было странным.

К тому моменту, когда они добрались до дворца, дождь прекратился. Резиденция эрцрегента некогда была замком, и следы грозного былого величия отчетливо читались в мощи ее строений. Однако столь же отчетливо было видно, что современные владельцы уже не опасаются врагов под крепостными стенами. Часть оборонительных валов была разрушена, бойницы расширены. Узкие щели превратились в широкие окна, через которые падал свет множества свечей. Дворы превратились в роскошные клумбы, и дорожки сейчас были усыпаны цветами, сорванными дождем и ветром.

Дождь промыл воздух. Стояла приятно прохладная ночь начала лета. От земли поднимался аромат сломанных цветов. Резиденция казалась волшебным местом, светящимся, наполненным запахом роз. Но Лилианна не обольщалась. Она знала человека, жившего в этом зачарованном месте. У нее будет всего несколько мгновений на то, чтобы убедить его. Он был не тем, кто готов слушать долго. И уж точноне тем, кто с легким сердцем пойдет против воли гептархов. У эрцрегента было слишком много того, что он мог потерять.

— Я не могу идти с вами, — внезапно произнес Альварез.

— Как-как? — резко переспросил Друстан.

Мишель казалась огорошенной.

Лилианна сохраняла спокойствие. Она чувствовала: что-то неладно.

— Почему? — в ее голосе не было упрека.

— Я не думал, что мы доберемся сюда, — ответил Альварез. — Мы предоставили им великолепную возможность просто позволить нам скрыться. Друстан, Мишель и даже я — мы не имеем значения. Но я уверен, что комтур и многие другие предпочли бы видеть тебя мертвой, Лилианна. Если они не остановят тебя, то ты снова поведешь войска в бой и вернешь нашему ордену всю славу, которую у него отняли клеветники и интриганы. Они знают это! Я крайне удивлен тем, что мы до сих пор живы.

Лилианна указала на роскошные, окованные железом ворота, за которыми начиналась украшенная фонарями и венками из роз лестница, ведущая к дворцу-башне эрцрегента.

— Мы еще не достигли цели своего пути, брат. Там нас тоже может ждать смерть.

— Я знаю, — вздохнул капитан. — До сих пор я мог еще питать иллюзии по поводу того, что мой клинок может помочь вам, обеспечить дополнительную защиту. Но с этого момента я — опасный попутчик.

— Хватит уже толочь воду в ступе! — набросилась на него Мишель. — Что произошло?

— Я знаю Марселя де Лионессе, эрцрегента, уже давно. И он меня ненавидит. Я дважды бесцеремонно обошелся с ним. Этого он мне не простил. Если я останусь с вами, то он наверняка не станет слушать, Лилианна.

— Почему? — снова спросила она.

— Будучи юным священником, он проводил допросы. Он обвинил капитана галеры в ереси, потому что тот подарил своей команде вино, найденное в языческом храме. Я был офицером-оружейником на той галере. У нас был большой праздник… Это не понравилось брату Марселю. Он начал давить на меня, требовать, чтобы я оговорил нашего капитана. А я не послушал. Хотя мой капитан и потерял право командовать кораблем, но жизнь свою сохранил. А позднее, когда Марсель уже был комендантом гавани в Кадиззе, мы с моими матросами заняли один из складов и опустошили его, — Альварез пожал плечами. — Он просто проигнорировал письмо нашего магистра, в котором мы просили как можно скорее обеспечить нашу галеру порохом и продуктами питания. Это было во время третьей войны с эгильскими пиратами. Из-за таких бухгалтеров как Марсель эти подонки все время ускользали от нас.

— Итак, он считает тебя еретиком и пиратом, — подытожил Друстан.

Когда Альварез улыбнулся, в темноте сверкнули его зубы.

— Да, и наши братья из ордена Древа Праха того же мнения. Войдете туда вместе со мной — это значит, что мы проиграли, еще не сказав ни слова.

Лилианна никак не могла взять в толк, почему он не объяснил ей этого раньше, когда они совещались. Альварез разочаровал ее.

— И что ты теперь собираешься делать? Ты же знаешь, что обратно на корабль тебя не пустят.

Улыбка Альвареза стала еще шире, эта обворожительная пиратская улыбка, которая раньше так легко выбивала ее из колеи.

— Ты ведь не думаешь всерьез, что какой-то зеленый юнец в такую темную ночь, как сегодня, может помешать мне вернуться на мой корабль? И неважно, что он пнул под зад парочку троллей на Медвежьем озере: он не дорос до того, чтобы удержать меня.

— Я не знаю, что тобой движет, Альварез, но будь внимателен! Не играй нашими жизнями. Дождись рассвета. Если до тех пор мы не вернемся, то мы проиграли. И даже тогда будь благоразумен. Подумай о послушниках, о братьях-рыцарях и наших морских пехотинцах. От твоих поступков будет зависеть их судьба. Наш орден не должен потерять Гисхильду. Мы слишком дорого заплатили за нее. И гептархи ни в коем случае не должны узнать, что она еще жива. Пока еще не должны. И Люк… Мы все видели, какие чудеса он может творить. Он должен остаться в нашем ордене. Неважно, что там говорит тебе твоя гордость, послушайся своего разума!

Улыбка поблекла.

— Да, — бесцветным голосом произнес он. — Я все это знаю. Доверься мне. Корабль можно построить новый… Я присмотрю за детьми. За всеми. Я — их капитан. Я переправлю их через море в целости и сохранности.

Лилианна пристально посмотрела на него. У нее не было иного выхода, кроме как довериться своему брату по ордену. Время шло. Она должна убедить эрцрегента этой ночью. Лучше всего — прямо сейчас. Команда их гребцов и моряки уже скоро вернутся на корабль. И тогда они окончательно пропали. Ей было ясно: сейчас она собирается совершить именно такой поступок, от которого настойчиво отговаривала Альвареза, — шла ва-банк.

— Да пребудет с тобой Господь, брат! — Она обхватила его запястье. А затем обернулась к окованным железом воротам. — Стража!

Ей пришлось позвать еще дважды, прежде чем из-за розовых кустов показался воин с суровым лицом. Очевидно, что Лилианна не разбудила его. Он нарочно заставил ее ждать.

Женщина-рыцарь распахнула плащ, чтобы стражник увидел под ним нагрудник.

— Я хочу поговорить с твоим господином, эрцрегентом. Речь идет о деле высочайшей важности!

Воин оценивающе оглядел ее с головы до ног.

— У всех всегда дела высочайшей важности! Тебе придется подождать до утра. Мой господин уже лег отдыхать.

— Клянусь, если ты немедленно не возьмешь руки в ноги и не поднимешь эцрегента из постели, ты успокоишься навеки, а с тобой — тысячи людей. Я не просительница! До сих пор я была очень вежлива. Я — Лилианна де Дрой, полководец Нового Рыцарства! Клянусь, что если твой господин не выслушает меня сей же час, то через неделю у него не будет города, в котором он мог бы властвовать. Впусти меня! А потом беги!

Странная птица

— Ты хочешь быть моим рыцарем? Но стоило мне первый же раз попросить тебя о помощи, как ты тут же бросаешь меня на произвол судьбы! Мне давно стоило догадаться.

— Тише ты! Ради Бога, тише! — Люк огляделся по сторонам.

Они пробрались глубоко внутрь корабля и оказались вблизи крюйт-камеры. Вообще-то здесь никто не должен был их услышать. Все, кто еще оставался на корабле, ушли в кают-компанию. Но никогда нельзя быть уверенным в том, что кто-то не прокрался в укромный уголок.

— Мы здесь одни, — сказала Гисхильда.

— Откуда ты знаешь?

— Это мне сказали мои языческие боги. Они всегда говорят со мной. В отличие от Тьюреда.

Люк глубоко вздохнул, потом задержал дыхание. Лучше было промолчать. Если он сейчас откроет рот, то все равно — что бы он ни сказал — все будет не то! Ему хотелось лучше понимать ее. Интересно, все девочки такие? Или только девочки-язычницы?

— Что смотришь, словно рыба?!

Он вздохнул.

— Ну хорошо, я пойду с тобой. Но это глупо! Не следует этого делать. Так не поступают. У нас будут огромные неприятности.

— Мы просто не дадим себя поймать. Друстан, Лилианна, Мишель и даже Альварез — все ушли. Остальные палубные офицеры сидят в кают-компании. Понадобится всего лишь пара мгновений. Никто и не заметит, что мы там побывали.

— Да, — сказал он, но в голосе его не слышалось убежденности.

— Ты не хочешь? Или что?

— Но я же сказал, что пойду!

Он едва мог разглядеть Гисхильду в слабом свете фонаря, но мальчику казалось, что он чувствует на себе ее презрительный взгляд. Проклятые фонари под палубой были сделаны из такого толстого стекла, что почти не рассеивали мрак.

— Я знаю, что по-настоящему ты не хочешь.

— Мы идем или нет?

— Я могу пойти и одна.

— Пожалуйста, Гисхильда… Я считаю, что это глупость. Но я пойду с тобой.

— Если бы ты действительно любил меня, то был бы всегда готов совершать даже глупости.

— Проклятие, я же иду с тобой! Что тебе еще нужно?

— Чтобы ты хотел пойти! Иногда ты не понимаешь самых простых вещей.

Люк глубоко вздохнул и снова задержал дыхание. Ничего не говори, ничего не говори, напомнил он себе. Вообще ничего!

— Мы перелезем через борт в средней части корабля, — помолчав какое-то время, сказала Гисхильда.

— А я думал…

— Что мы пойдем мимо стражи прямо к балдахину? Ты что, считаешь меня дурой? Пойдем же!

Люк стиснул зубы. Ничего не говорить, просто молчать! Быть рыцарем принцессы… Он представлял это себе совсем иначе. Придется им поговорить о том, как она с ним обращается. Так не годится… Но не сейчас. Нужно дождаться подходящего момента, когда она будет не столь воинственна. Может быть, после того как они поцелуются в следующий раз… Он уже научился лучше целоваться. Ей нравилось… Ему тоже. Возникало такое волшебно-теплое чувство. Охотнее всего он бы… Нет, сейчас она точно не в настроении целоваться. Сегодня у нее на уме одни только глупости!

Она кралась вперед, двигаясь бесшумно, как кошка. Как Люк ни старался, у него не получалось идти настолько же тихо, как она. Интересно, чему еще научили ее эльфы?

Они взобрались на главную палубу. Гисхильда сделала ему знак замереть.

Это ни в какие ворота не лезет! Ему казалось жутко неправильным то, что девочка командует им. Хотя, с другой стороны, Лилианна — лучший полководец из всех. В Новом Рыцарстве все иначе. Но все равно, так не годится!

— Идем, — прошептала девочка, обращаясь к нему, и, пригнувшись, скользнула по палубе.

Несколько ударов сердца — и вот они у перил. Дождь стихал, было темно, хоть глаз выколи.

Гисхильда бесшумно скользнула через поручни.

Люк последовал за ней. Он держался крепко, упирался ногами в борт. Рука об руку лезли они вдоль борта. Люк весь свой вес удерживал на руках, как и Гисхильда. И похоже, девочка трудностей не испытывала. Она продвигалась вперед без видимых усилий. То, что может она, сможет и он! Он не станет просить о передышке!

Спустя целую вечность они добрались до кормы. Здесь можно было хоть зацепиться за выступы позолоченной резьбы.

Внезапно Гисхильда вздрогнула. Что случилось? Люк стал напряженно вслушиваться в шум дождя. Шаги! Прямо над ними! Если стражник перегнется через ограждения, они пропали. Может быть, Люку стоит как-то отвлечь его? Например, вернуться немного назад и перелезть через борт на палубу… Это уж точно отвлечет солдата! И Гисхильда сможет незамеченной перебраться на корму и прокрасться под балдахин. Тяжелый бархатный занавес отгороженной части кормового возвышения был задернут. Стражники предпочитали торчать под проливным дождем, чем приближаться туда. То была территория капитана. Туда можно было входить только с его позволения. А Гисхильда даже не сказала Люку, зачем они туда идут. Эта таинственность и скрытность мальчику не нравилась. Она никогда не рассказывала о королевском дворце, в котором выросла, об эльфах и троллях, которые были ее учителями…

Люк взглянул на принцессу. Иногда он не мог объяснить себе, почему в нее влюбился. Волосы спадали широкими прядями на лицо Гисхильды. Она выглядела не особенно сногсшибательно, когда висела на поручнях. И тем не менее он был преисполнен решимости помочь ей.

Мальчик отпустил левую руку, которая уже давно ныла от напряжения, и полез прочь от своей принцессы. Пусть действует, как хочет. А он подставит под удар свою шкуру. В этом и заключается задача рыцарей!

Вдруг Гисхильда посмотрела в его сторону и решительно покачала головой.

Он не должен допустить, чтобы она задержала его. Люк распрямил затекшие руки. Прямо сейчас он переберется через ограждение. И тогда у нее не останется иного выбора, кроме как лезть в укрытие.

Внезапно дождь прекратился. Ветер трепал мокрую одежду Люка. Теперь шаги стражника слышались особенно отчетливо. Они удалялись.

Гисхильда висела рядом с ним.

— Не нужно приносить себя в жертву, нужно идти со мной, черт побери!

Люк обиделся. Ему не очень-то понравилась выволочка, к тому же его затея представлялась ему единственным способом отвлечь внимание от Гисхильды.

— Идем!

Люк едва держался. Руки болели, будто их резали ножом. Он заморгал, и на глазах у него выступили слезы. Он не сдастся. Последний рывок!

Гисхильда исчезла под навесом, натянутым до самого борта.

Люк услышал, как закаркали вороны, клетки которых стояли под тентом. Стражники обязательно услышат!

Брезент поднялся. Пальцы Гисхильды обхватили его запястья. Принцесса помогла ему взобраться на палубу. А он был слишком измучен, чтобы возражать.

Люк сел на корточки рядом с одной из клеток и стал массировать затекшие руки. Под брезентом было душно, пахло мокрой тканью и перьями. В фонаре с мутными стеклами горел маленький огонек. Свет был слишком слаб, чтобы пронизать брезентовую ткань. Но его было достаточно для того, чтобы глаза воронов блестели, точно отполированное вулканическое стекло.

Крупные птицы беспокойно двигались за решетками. На борту осталось только пятеро воронов. Незадолго до наступления ночи капитан и Лилианна отправили в путешествие семерых крылатых черных посланников. Вероятно, они должны были предупредить остальные корабли ордена о том, чтобы они не заходили в гавань Марчиллы. Может быть, они отнесут весточку и в Валлонкур? Люк понятия не имел, почему Лилианна и остальные покинули корабль. Но он был уверен в том, что они должны совершить нечто героическое! Ему захотелось быть старше, быть рядом с ними.

Гисхильда занялась обитым свинцом ящиком, в стенах которого были сделаны прорези, похожие на бойницы. Он припомнил, что видел этот ящик в комнате Лилианны, когда бывшая комтурша вручала ему тоненькую переплетенную кожей книжицу с правилами Бугурта.

Длинной иглой Гисхильда ковыряла замок, висевший на ящике.

— Что это ты там делаешь?

— Тише ты! — зашипела девочка.

В следующий миг раздался металлический щелчок.

Гисхильда обернулась с ликующей улыбкой.

— Моя учительница-эльфийка научила меня многим полезным вещам.

— Это же воровской инструмент! — Люк был потрясен.

Как отец Гисхильды терпел то, что его дочь учили таким вещам? И мальчик догадывался, в чем тут дело. Король наверняка ничего об этом не знал!

— Это полезно. И в данный момент я рада тому, что умею это делать.

В ящике что-то зашевелилось. Гисхильда откинула крышку. В свинцовой темнице сидела большая белая птица. Выглядела она ужасно. Ее перья были растрепаны и испачканы и в них сновали рои насекомых. Одно крыло как-то неловко топорщилось, оно было примотано к тонкой палочке. Глаза у птицы были голубые. Глаза, от которых Люку стало не по себе. Таких глаз у птицы быть не должно.

— Зимнеглаз! — воскликнула Гисхильда. — Что они с тобой сделали?

— Ты знаешь эту птицу?

Гисхильда протянула руку.

Птица вцепилась в ее пальцы.

— Зимнеглаз, — снова произнесла она проникновенно. — Зимнеглаз, ты не помнишь? Ты искал меня, ведь правда?

— Что это за птица, Гисхильда?

— Канюк-курганник князя Фенрила из Карандамона… — Она покачала головой и внезапно поменялась в лице: глаза девочки еще сияли от радости, а губы уже превратились в тонюсенькую щелочку.

Люк почувствовал, что перед ним захлопнулась какая-то дверь. Она не говорила с ним об эльфах. Это обижало его. А он-то воображал, что она доверяет ему.

— Пожалуйста, Люк, ты должен помочь ему. Ты должен вылечить его! Он должен снова суметь летать. Он… — Она протянула свою окровавленную руку и хотела погладить птицу.

Люк схватил ее за руку.

— Он не узнает тебя.

— Нет! Этого не может быть. Он здесь из-за меня. Только из-за меня! Пожалуйста, ты должен вылечить его! Во имя нашей любви. Пожалуйста, Люк, сделай это.

— Но я…

— Люк, пожалуйста. Любовь не задает вопросов. Если ты действительно любишь меня, то просто сделаешь это. Я никогда ни о чем тебя не просила. Теперь прошу. Ты ведь хотел быть моим рыцарем. Ты хотел помогать мне! Всегда… Пожалуйста, не задавай вопросов! Пожалуйста!

Она едва не плакала. Люк прижал ее к себе. Погладил раненую руку.

— Да, — только и сказал он. — Да, я вылечу его.

Она никогда еще не выглядела такой расстроенной.

— Я этого никогда не забуду. — Она склонилась над ящиком. — Позволь, мы сделаем это, Зимнеглаз. Ты два года уже в этой тюрьме, да? Два долгих года!

Птица смотрела на Гисхильду так, словно понимала ее. Ее глаза… Это не глаза птицы, озадаченно подумал Люк. Что же это за создание? Он не должен делать этого. У Лилианны должны быть свои причины держать этого канюка-курганника в плену! Но он не мог отказать Гисхильде в просьбе. Он не сможет стать для нее тем, кем хотел, если не сделает этого.

— Спокойно, Зимнеглаз, — Люк осторожно протянул руку. — Я помогу тебе. Спокойно! Ты снова сможешь летать.

— Нет! — Голос был резким, режущим, как удар плетью. Люк отпрянул. Какой-то обнаженный человек откинул в сторону брезентовый полог. — Ты не сможешь вылечить его. Ты его уничтожишь! Отойди от ящика!

От страха

Мишель повидала многое, но даже она не смогла игнорировать великолепие и красоту башенного зала. Она знала, что место это специально создано для того, чтобы потрясать воображение гостей. Посетитель должен был чувствовать себя маленьким и незначительным.

Если поглядеть сверху, очертания зала, в котором они находились, должны были напоминать замочную скважину. Круглая нижняя часть, собственно башня, насчитывала добрых пятнадцать шагов в диаметре. Зал, с которым она сливалась, был в длину все сорок шагов, а богато украшенный кессонный потолок поднимался над их головами на десять шагов. В бывшей башне стоял трон эрцрегента. Сидение из белого мрамора с нежными серыми прожилками, с которого вершил суд князь церкви, было простым, без вычурностей. Единственным атрибутом удобства была плоская красная подушка.

К трону вели пять ступеней. Этого было достаточно, чтобы сидящий всегда смотрел на просителей и жалобщиков сверху вниз.

По бокам трона размещались мраморные скульптуры, великолепные произведения искусства, совсем не похожие на обычные изображения святых. Казалось, изваяния миг назад двигались и вдруг застыли.

Воображение Мишель особенно поразила статуя святой Гильды. После кораблекрушения Гильда была выброшена на берег в языческих землях, и говорили, что ее красота, когда она вышла обнаженной из воды, так глубоко тронула сердца идолопоклонников, что они отреклись от ложных богов. И, глядя на мраморную статую святой, можно было понять язычников — настолько прекрасна она была. Безупречность камня, волосы, будто из золота. Одной рукой Гильда прикрывала свой срам. Голова слегка склонена. Некоторые говорили, что она была самым совершенным созданием Тьюреда. Тот, кто видел статую Гильды, был в этом полностью убежден. А ведь статуя была лишь одной из дюжины удивительных произведений искусства, находившихся в широком зале. Там были Сольферино, сражавшийся со львом, Мишель Сарти, первый рыцарь Тьюреда, или, например святая Урсулина верхом на своем медведе. На стенах висели картины, настолько реалистичные, что можно было подумать, будто через окна видны прекрасные города и пейзажи. Астролябии из золота и слоновой кости с жемчугами изображали бег созвездий по небу. На конторках лежали ценные манускрипты. Здесь были собраны лучшие достижения культуры. И Мишель, которая только и умела, что сражаться на мечах, растерялась. Она взглянула на сестру и снова захотела быть такой, как Лилианна. По лицу сестры было видно, что та рада возможности полюбоваться всеми этими чудесами, но не пасует при виде их, а сохраняет трезвый и расчетливый ум.

Мишель было трудно согласиться с предложением сестры. Мастерица фехтования стояла, скрестив на груди руки. Ей было зябко; и чувствовала она себя так же жалко, как и выглядела. Приступы лихорадки ослабили Мишель. Глубоко в душе поселился страх. Она была больна. Что, если Тьюред в гневе своем никогда больше не снимет с нее эту напасть?

При звуке тяжелых шагов Мишель подняла голову. Марсель де Лионессе, эрцрегент Марчиллы, появился словно ниоткуда. Наверняка воспользовался потайной дверью, скрытой где-то за ступеньками трона. Он явно не был создан для синей робы священника: высокий, ладно сложенный, должно быть, в древности так выглядели короли. На лице эрцрегента доминировал угловатый подбородок. Взгляд больших голубых глаз был холоден, как зимнее море. Слегка впалые щеки придавали ему вид аскета. Вьющиеся золотые волосы спадали на плечи. Он был бледен, как священник, посвятивший всю свою жизнь книгам, но эта бледность не казалась нездоровой, а даже в некотором роде благородной.

Мишель спросила себя, при каких обстоятельствах ее сестра могла познакомиться с Марселем де Лионессе.

— Сестра Лилианна, в твоих интересах доказать мне, что я пожертвовал своим ночным отдыхом не ради праздной болтовни.

Лилианна поклонилась настолько низко, чтобы отдать дань вежливости. Лицо ее было непроницаемо. Однако и на нем лежала печать усталости.

— Твой город обогатил тебя, брат эрцрегент.

Лоб священника прорезала глубокая морщина.

— Я несу в своем сердце Тьюреда. Других сокровищ мне не нужно.

В этом тронном зале эти слова кажутся пустым звуком, подумала Мишель. Ее сестра умела подступиться к людям. Она наверняка стала бы хорошим допросчиком.

— Прости, брат, если я выразилась недостаточно ясно. Я имею в виду, что твой пост облек тебя большой ответственностью. Ты должен заботиться о стольких душах. И меня огорчает, что орден Древа Праха мешает этому.

— Короче, сестра Лилианна! Я не отдам тебе твой корабль!

— В первую очередь мне нужна команда, брат эрцрегент. И, во имя Господа, как можно быстрее!

Князь церкви посмотрел на нее так, будто она ударила его по лицу.

— Ты забываешься…

— Я в трезвом уме. Я…

— Восставать против гептархов — суть ересь! Их приказы однозначны. Чего ты собираешься добиться, Лилианна де Дрой? Думаешь, я воспротивлюсь первым слугам Тьюреда? Ты сошла с ума?

— Да! Сошла с ума от тревоги!

По лицу князя церкви было видно, что он не знал, как поступить. И Лилианна тянула время. Она играла с ним.

— Какой тревоги? — наконец спросил брат Марсель, тем самым принимая ее правила игры.

— Сегодня утром моя любимая сестра пожаловалась на небольшую температуру. Мы долго были в море, брат. У нас было слишком мало фруктов, не было свежего мяса… Ты же знаешь мой орден. У нас даже капитан ест не лучше, чем простой матрос. Я думала, что ничего страшного. Мы прибыли в Марчиллу, чтобы пополнить запасы. — Лилианна уставилась в пол. — Ты должен мне поверить, князь. Я не знала. Действительно не знала. Я думала, что это от усталости. От плохой еды. Я не знаю…

— Чего ты не знаешь?

— Брат Марсель, ты должен помочь! — Она сделала два шага ему навстречу и опустилась на колени. До сих пор Мишель никогда не доводилось видеть, как ее сестра стоит на коленях. — Пожалуйста, ты должен что-нибудь сделать. Не позволь мне стать человеком, уничтожившим богатую и прекрасную Марчиллу. Пожалуйста, поверь мне, я действительно не знала, брат Марсель. Я не знала!

— Чего, ради Бога? О чем ты говоришь?

— Покажитесь, — бесцветным голосом произнесла Лилианна. — Снимите плащи. Он должен увидеть это. Да простит мне Господь, что приходится унижать свою сестру и друга. Но он должен увидеть это, чтобы он понял, по-настоящему понял!

Мишель распахнула плащ. Руки ее дрожали не только от температуры. Не стыдилась она и своего тела. Но так выставлять себя напоказ… В этом было что-то другое, не то, что идти плавать голышом со своими братьями и сестрами в Валлонкуре. Но это…

— Давай же! Давай! — настаивала Лилианна.

Мишель сбросила плащ из непромокаемой ткани. Под ним на ней были надеты только сапоги. Она хотела прикрыть срам рукой…

— Нет! — набросилась на нее сестра. — Он должен увидеть черное пятно.

Друстан тоже стоял обнаженным, только в сапогах. Его трясло в лихорадке. Тело его выглядело жалким! Под кожей отчетливо проступали ребра. В паху виднелось уплотненное черное пятно.

— Ну же, брат Марсель. — Лилианна подошла к эрцрегенту. — Подойди ближе! — Она схватила его за руку. — Не смотри на ее грудь! Ты понимаешь, что видишь? Клянусь Господом, сегодня утром еще ничего не было. Все происходит так быстро…

— Как… ты могла привести их обоих в мой дом? — пробормотал Марсель.

— Ты должен был это увидеть! Ты узнаешь это? Ну же, подойди ближе! Ты должен понюхать. Должен пощупать!

У Мишель перехватило дух. Она точно сошла с ума! Он не должен приближаться!

— Нет! — вскрикнул эрцрегент и вырвался. — Я вижу! Черная смерть… Ты принесла чуму в мой город!

— Ты должен мне поверить, я не знала этого!

Марсель попятился от нее к ступенькам трона.

— Стража!

Тут же распахнулись двери у них за спиной. В зал влетели алебардщики.

— Пожалуйста, господин! Прости меня! Я не знала, что у нас на борту чума!

Солдаты остановились как вкопанные.

— Схватить их! — приказал эрцрегент, но никто не пошевелился.

— Ты же знаешь, что будет дальше, — говорила Лилианна. — Завтра в это же время этих двоих уже не будет среди нас. Брат Луи, который забрал гребцов и моряков с «Ловца ветров», проживет еще три, может быть, четыре дня. Уже сейчас он несет в себе смерть, даже не зная этого. И его люди тоже… Все, кто был на борту корабля, все обречены. Ты ведь знаешь, что черную смерть не удержать в стенах.

— Я велю сжечь гребцов прямо там, где их расквартировали!

— И дым принесет дыхание чумы в твой город, — ответила Лилианна. — Все, кто был рядом с больными, должны уйти. Только так ты сможешь спасти Марчиллу. Ты когда-нибудь видел город, охваченный чумой? Улицы пустынны. Костры смерти уже не тушат. Дым от них черным саваном висит над городом. Если тебе повезет, умрет только каждый второй. И через месяц все будет кончено. Ни одна война не уносит столько жизней, сколько чума.

Марсель открыл небольшой сундук, стоявший рядом с лестницей, ведущей к трону. Вынул два пистолета. Стволы их поблескивали серебром. Рукояти были украшены инкрустированным жемчугом. Они были прекрасны, как и все в этом зале.

Эрцрегент направил оружие на Лилианну. Рука его дрожала.

— Как ты могла принести чуму в мой дом!

— Пролей мою кровь, и тебе придется разжечь здесь костер, чтобы прогнать чуму.

— Что ты наделала? — закричал он вне себя от гнева.

— Я увезу их всех отсюда! Ты можешь отдавать приказы комтуру ордена Древа Праха. Ты можешь отменить его приказ. Дай мне забрать моих людей. Я отведу их на борт. «Ловец ветров» покинет город. Через час мы можем быть уже далеко в море. И запри двери своего дворца. Прикажи арестовать всех, кто контактировал с моими людьми. Ты должен запереть болезнь, слышишь. Замуруй окна и двери. И прикажи сломать их только через неделю. Тогда смерть уже унесет свою добычу. Пока что ты еще можешь победить болезнь. Но с каждым часом промедления чума будет крепче сжимать Марчиллу в своей хватке. Ты должен был увидеть это, брат, чтобы ты не думал, что я еретичка. Интриганка, которая заботится только о своем корабле. Речь идет об этом городе, брат Марсель. Речь идет о том, вернется ли чума в Фаргон.

Мишель обливалась холодным потом. Она знала, что Тьюред ненавидит ее за участие в этом обмане. И если Господь справедлив, то наказание за это может быть только одно.

Погребенные заживо

Луи открыл глаза. Ничего не изменилось. Его окружала непроницаемая тьма. Молодой капитан рыцарей ордена сделал попытку припомнить, где находится. Пахло влажной глинистой землей. Было прохладно.

Что-то зажужжало. Муха села на его лицо. Он раздраженно отмахнулся. Его пальцы коснулись чего-то шершавого. Муха улетела.

Где он? Осторожно вытянул руки. В шаге над ним была деревянная доска. Она была грубой, плохо обструганной. Луи с трудом перевел дыхание. Этого не может быть. Он должен вспомнить! Он тяжело дышал, казалось, на груди у него лежал целый воз камней.

Ощупал свое тело. На нем была надета только тонкая сорочка. Решительно попытался выпрямиться. Ударился головой о деревянную доску. Хотел вытянуть руки — ударился о доски по бокам. Уперся в них изо всех сил. И в памяти всплыла та самая страшная картина, которой он всегда так боялся в детстве.

Стоял холодный зимний день, когда они открыли семейный склеп, чтобы отпраздновать ежегодный праздник. Его отец умер прошлой зимой, его унесла лихорадка. Он три дня лежал в гробу на возвышении, чтобы все могли с ним попрощаться, прежде чем тело унесли в склеп. Он очень хорошо помнил этот склеп. Запах тления и засохших цветов. Его дядя со старшим братом сняли каменную плиту с могилы. Он стоял совсем рядом с ними. Лучше бы он никогда туда не ходил! Пальцы отца были похожи на скрюченные когти. Ногти раздроблены, мясо ободрано до костей.

Трупы в каменных саркофагах их семейного склепа не разлагались. Они медленно усыхали. Когда открывали могилы, были видны их худые лица.

На лице его отца сохранился весь ужас, наполнивший его сердце в момент смерти. Он до последнего пытался сдвинуть тяжелую каменную плиту. Но никто не слышал его криков в отдаленном склепе.

С тех пор Луи испытывал панический страх перед тем, что его погребут заживо. Он был хорошим рыцарем, храбрым воином. Он не боялся смерти… Снова надавил на деревянные стенки узкого ящика. Почему он ничего больше не помнит? Как он сюда попал?

— Брат Луи!

Сердце едва не выпрыгнуло из груди. Они заметили его. Его звали.

— Здесь! — воскликнул он. — Я здесь!

— Брат Луи, скорее! — Кто-то схватил его за руку и встряхнул. Рыцарь открыл глаза. Над ним склонилось затененное лицо. — Скорее, брат. Они хотят украсть у нас гребцов!

Луи потребовалось несколько мгновений, чтобы понять, где он. Темная комната… знакомый голос, скрытая в тени человеческая фигура. Он в арсенале флота ордена. Это был всего лишь сон! Всего лишь сон…

— Что случилось?

— Стража эрцрегента окружила нашу квартиру.

— Что? — В этом не было никакого смысла.

Он был готов к тому, что Лилианна решится на какой-нибудь отчаянный поступок. Поэтому он оставил своих людей в орудийных башнях при входе в гавань. Но эрцрегент… В этом не было никакого смысла!

Луи поспешно натянул брюки и схватился за рапиру. Каменный пол казался ледяным. Времени обуваться не было. Холод прогонит последние воспоминания о страшном сне.

Он последовал за своим братом по ордену по узкой лестнице. В воздухе висел тяжелый запах дымящихся запалов для аркебуз. Запах приближающегося несчастья.

Луи расквартировал своих людей в старой башне. В нее вела только одна узкая дверь, другого входа не было. Бойницы были чересчур узкими, чтобы через них мог вылезти мужчина.

Его солдаты и братья по ордену собрались на первом этаже. Судя по их внешнему виду, многих только что вытащили из постели. Он увидел пятерых стражников, которые должны были стоять возле квартиры гребцов.

Луи протиснулся мимо своих ребят к двери башни. Не далее, чем в двадцати шагах стоял ряд аркебузиров. Они поставили стволы своих тяжелых орудий на треноги, нацелившись на вход в башню. С краю в ряду стрелков стоял Лионель ле Беф, капитан лейб-гвардии эрцрегента, — парень с испещренным шрамами строгим лицом, бывший командующий наемниками. Луи никогда не мог понять, почему эрцрегент окружал себя такими отбросами. Он мог бы получить отряды рыцарей ордена Древа Праха, хорошо обученных и богобоязненных воинов.

— Оставайтесь в башне! — крикнул ему ле Беф.

Гребцы длинной колонной покидали арсенал. Рядом с линией стрелков люди в кожаных передниках занимались тем, что подкатывали к башне камни. Повсюду на широкой площади арсенала горели факелы.

Несколько в стороне Луи заметил проклятую комтуршу. Рядом с ней не было ни единого наемника. Она держалась особняком. И тем не менее Луи был уверен в том, что за всем этим стоит она. Женщина замерла, скрестив руки на груди, и наблюдала за происходящим.

Теперь во двор вносили лестницы.

— Ты идешь против приказов гептархов! — крикнул Луи наемнику.

— Нет. Я выполняю только приказы своего господина. О большем думать мне не положено.

— Ты…

К наемнику подошел один из рабочих в кожаном переднике. Они о чем-то посовещались. Луи очень хотелось расслышать хоть что-нибудь.

— Возьмите свои нагрудники и шлемы, — решительно приказал он. — И принесите мне мое обмундирование. Мы не должны допустить, чтобы эти люди попали на борт «Ловца ветров». Корабль не должен покинуть гавань.

Ле Беф поднял свою рапиру и взмахнул ею.

— Сейчас к твоей башне подойдут каменщики. Пропусти их. Они всего лишь выполняют приказ эрцрегента. Сколько людей у тебя там?

Луи покачал головой.

— Ты же всерьез не думаешь, что я скажу тебе!

— Как хочешь. Я всего лишь хотел убедиться в том, что у вас будет достаточно припасов. Гептарх хочет, чтобы вам было хорошо в башне. Через неделю стены сломают.

— Что он имеет в виду? — спросил воин, стоявший рядом с Луи.

Рыцарь махнул рукой, чтобы заставить парня замолчать. Он тоже не представлял, в чем дело.

К башне подошли люди с телегами, полными камня.

Луи услышал звон доспехов. Его воины готовились. Во рту у рыцаря пересохло. Он обернулся, вытянул вперед руки и позволил надеть на себя кирасу. Это был хороший доспех. Возможно, он выстоит против аркебузных пуль. Нагрудник Луи был тяжелым и сделан лучше, чем нагрудники его ребят. Конечно, ему могло не повезти: он мог получить пулю в лицо…

— Левое крыло, нале-во! Шагом марш! — скомандовал командир наемников эрцрегента.

Часть стрелков промаршировала в сторону. Вместо них на позиции выкатили кулеврины. Стволы бронзовых орудий указывали на двери башни.

— Хорошенько подумайте, рыцари! Вы останетесь в башне или погибнете здесь, на мостовой. Мои приказы однозначны!

«Неужели он действительно сделает это?» — спросил себя Луи.

Нерешительно он провел рукой по рукояти своей рапиры. Краем глаза увидел, как к его башне приставили лестницы. Они что, с ума посходили? Они же должны знать, что через бойницы не уйти никому. На канате подняли ведро. Подмастерья подавали наверх камни. Луи смотрел на них, ничего не понимая. Он не хотел понимать, что происходит. Этого просто не может быть!

— Они замуровывают нас, — произнес кто-то позади.

А потом воцарилась напряженная тишина.

Луи почувствовал, что ладони его стали мокрыми от пота. Он вспомнил свой сон. Сердце забилось быстрее. В тот же миг горло его сжалось, точно чья-то невидимая рука решила его задушить.

Схватил правой рукой рукоять рапиры. Неужели ле Беф действительно отдаст приказ стрелять? Он не может этого сделать…

— «Ловец ветров» принес в город чуму! — крикнул наемник. — Эрцрегент приказал выслать корабль в море. Пусть там решится его судьба. Каждый, кто подходил к члену команды ближе, чем на два шага, подлежит помещению в карантин. Чума — в крови и дыхании больных. Вы загрязняете воздух вокруг вас. Поэтому ворота и бойницы будут замурованы. Через неделю я приду снова и выломаю из стены один камень. Если до тех пор никто из вас не умрет, то стены будут убраны. А теперь назови мне имена людей, которые там с тобой. И я хочу, чтобы через неделю каждый твой чертов человек подошел к дырке в стене. Если хотя бы одного не будет, вы останетесь в башне навек.

Луи хотел что-то сказать, но голос изменил ему. Замурованы! Погребены заживо… Нет, он не сумеет вынести этого. Его прошиб холодный пот. Только не это! Рука рыцаря вцепилась в рукоять рапиры. Он не может оставаться в башне!

Рыцарь сделал шаг вперед.

— Стой на месте! — строго крикнул капитан наемников.

Луи видел, как несколько аркебузиров направили на него свои орудия. Поднесли горящие фитили к пороховой чаше. Пусть лучше его застрелят, чем похоронят заживо. Луи сжал зубы. И побежал.

— Огонь!

Из стволов вылетели струи дыма, и стрелки исчезли за плотной серой завесой. Что-то попало в кирасу Луи, и она загудела, будто колокол. От удара рыцарь попятился. Боль обожгла бедро. Его швырнуло назад, рыцарь почувствовал, как теплая кровь залила брючину. Адское шипение кулеврин заглушило остальные звуки. В лицо Луи ударил горячий воздух, задевая ткань рукавов его рубашки и волосы. Крики. Глухой удар. Еще один! Пушечные ядра, должно быть, пробили ворота и рикошетом отлетали от стен.

Луи попытался опереться на рапиру и подняться.

— Вторая колонна, вперед! — раздался спокойный голос наемника, словно все это было лишь учениями на плацу.

В дыму Луи увидел силуэты людей.

— Опустить треноги!

С резким щелчком железные треноги опустились на мостовую.

— Заряжай!

Аркебузы опустились.

— Назад, в башню! — крикнул ле Беф.

Луи схватили под руки и потащили внутрь. Он хотел вырваться, но сил не хватало. Он видел широкий кровавый след, светившийся красным на мостовой в свете факелов.

— Нет! — закричал он. — Пожалуйста!

Только не в башню. Он не хочет в этот склеп, в котором их собираются замуровать живьем. Перед глазами снова встал образ отца. Пальцы, на которых не осталось мяса.

— Нет! — Голос Луи прозвучал выше, чем обычно, он напоминал голос ребенка, которого кричащим вынесли из фамильного склепа семнадцать лет назад.

В руках божьих

Поймал послушников Люка и Гисхильду на том, что они тайком пробрались к воронам и влезли в ящик, принадлежащий Лилианне де Дрой. Послушники не говорят, что они собирались делать с белой хищной птицей Лилианны. Мое чутье подсказывает мне, что руководила этим проступком Гисхильда. Запер обоих возле гробов на дне трюма. Пусть их судьбу решает Лилианна.

* * *

У нее получилось. Лилианна привела обратно гребцов и моряков. С триумфом покидаем гавань. Сторожевые башни заняла лейб-гвардия эрцрегента. Орден Древа Праха посрамлен! На борту царит приподнятое настроение. Гребцы поют песни, а мы покидаем Марчиллу и берем курс на юг, в открытое море.

* * *

Свежие ветры несут перед собой сильное штормовое волнение. «Ловец ветров» раскачивается из стороны в сторону. Весло с трудом можно удержать в руках. Пришлось изменить курс. Теперь придерживаемся курса зюйд-ост. Берега не видно, но я чувствую его. Он не далее как в двух милях от судна. Слишком близко, когда с юга надвигается шторм.

* * *

Лилианна провела в трюме с Гисхильдой и Люком более часа. Привела обоих послушников на борт. Теперь они могут вернуться на свои места у весел. Люк очень бледен. Ему нелегко справляться с сильной качкой. Ветер немного утих. Удаляемся от берега. Тьюред хранит нас!

* * *

Утреннее небо не проясняется. Приходится изменять курс. Идем на восток, навстречу ночи. Весла подняты, отверстия для весел закрыты. Вверяем наши жизни в руки Господа. Галеаса не создана для плаванья в шторм. Какая ирония, после той ночи хитрости и мужества снова вручать себя Тьюреду. И теперь судьбу нашу могут решить только молитвы. Запечатываю последние записи в бутылку из прочного стекла. Так однажды весть все же дойдет до Валлонкура — если счастье изменит нам.

Судовой журнал «Ловца ветров»,

3-е плавание, 11-я ночь летнего солнцестояния,

записано: Альварез де Альба, капитан

Земля без чар

По брезенту барабанил дождь. Из-за тяжелой скрипки сварливых^[1] он с трудом мог двигаться. Кроме скрипки на его шею давили свинцовые оковы, закованы были руки и ноги. С тех пор как эти собаки поймали его и он наколдовал одному из них лягушачью кожу на лицо, они стали очень осторожны.

— Я маленький, но опасный, — произнес он под нос, чтобы подбодрить себя, но не вышло.

Правда была такова, что он был маленьким и просто в отчаянии. Они то и дело избивали его, унижали всеми доступными способами. Однажды ночью в клетку к нему даже заперли шелудивого пса. С тех пор в его мехе поселились блохи. Он знал, что они делают это только потому, что у него лисья голова. Его называли «дитя зверей». Проклятая свора! Свинец отнимал магическую силу. Когда-то должны же они снять его… Обязательно! Но думать об этом ему больше не хотелось. Это было слишком унизительно.

Может быть, они разрушат и его магию? Он сидел в зарешеченной повозке уже много дней, когда впервые обратил на это внимание: вблизи городов или крупных поселений земля была мертва. Она потеряла всю свою магию! Мир людей нельзя было сравнить с Альвенмарком. Он был бесконечно несовершенным. Но здесь тоже присутствовала магия. Точнее, присутствовала когда-то: дорога вела их от одного места без магии к другому. Люди создали пустыни. Мир, у которого отняли все чудеса. И Ахтап понятия не имел, каким образом они это делают.

Сколько дней длилось его путешествие в зарешеченной повозке, сказать он не мог. Просто давным-давно перестал считать дни. Прошло наверняка несколько месяцев, с тех пор как они поймали его в саду Белой Дамы. И во всем было виновато дурацкое суеверие! Зачем только он возвращался, чтобы забрать свою монетку!

Лутин по-пластунски подполз к решетке. Они держат его взаперти, словно зверя. Но, по крайней мере, не выставляют на всеобщее обозрение. На тележку набросили старый блестящий брезент — прячут. Поначалу иногда даже затыкали ему кляпом рот. Но это быстро надоело им. Теперь вместо этого они лупят его длинными палками, когда он не держит язык за зубами. Они почти сломили его волю к сопротивлению. Он уже не станет рычать и дразниться. Это стоило ему трех зубов… Пусть думают, что он смирился. Скоро наступил его час. Он ведь лутин. Он привык глотать обиды. Ну, да мы еще посмотрим, кто будет смеяться последним!

Колеса вдруг стали издавать другой звук. Теперь телега ехала по булыжной мостовой. Они в городе? Но ворот вроде не проезжали. Ахтап понятия не имел, в какое место Другого Мира его занесло. Не то, чтобы он хорошо здесь ориентировался. Но хотелось бы знать, куда его привезли. Может быть, он сможет понять, что они собираются с ним сделать, ведь об этом не было сказано ни слова. Лутин был благодарен за то, что все еще находится среди живых… Но чем дольше длилось путешествие, тем больше он укреплялся в мысли, что они приготовили для него особенно страшный конец.

Вот теперь они проехали ворота. Звук колес отражался от каменных стен. Ахтап предпринял попытку немного отодвинуть мокрый брезент, но скрипка подпустила его только на несколько дюймов. Как он ни пытался, ничего не получалось.

Повозка остановилась. Раздался стук подков. По брезенту по-прежнему барабанил дождь. Пахло едой… гороховым супом. У Ахтапа потекли слюнки. Он не ел горячего уже целую вечность. Пустой желудок судорожно сжался.

Раздались голоса. Брезент сдвинули.

— Человеколис? — спросил кто-то. — Надеюсь, вы заковали его в свинец. Что…

Голоса снова удалились. Дождь поглотил все звуки. Залаяли собаки.

Ахтап отполз на середину клетки. Собак он боялся. Вспомнился тот деньво время Праздника Огней, когда с ним произошел самый идиотский случай в его жизни. Он вполне мог припомнить изрядный список глупостей, и было просто потрясающе, сколько сумасбродных выходок на его счету. Например, он вернулся в розарий из-за потерянной монетки. Было только одно событие, которое затмевало собой это. Тогда он был пьян, да еще к тому же влюблен… А это — самая благодатная почва для сумасбродств. Итак, он отправился к прорицательнице. Вообще-то он пошел к ней потому, что говорили, будто бы она невероятно прекрасна… Ахтап улыбнулся. Нет, конечно же, тогда ему хотелось узнать, как будет развиваться его любовное приключение. Но было любопытно и посмотреть на нее. Она была апсарой, водяной нимфой из далекого Моря Лотосов. Любопытство привело его в Башню Восковых Цветов. Апсары любят такие названия… Странное то было здание. В глубине камня было слышно бушующее пламя. Пол был горячим, воздух — затхлым и душным. Он спустился к покрытым цветами прудам, вода в которых подогревалась. И там, в свете бледно-зеленых янтаринов, он совершил роковую ошибку: спросил о том, как он умрет.

Гадавшая ему апсара была действительно красива настолько, что дух захватывало. По крайней мере, насколько ему было видно, потому что из бассейна она не вылезла. Плавая среди цветов и листьев, она потребовала несколько волосинок из его бороды. Еще ему нужно было трижды плюнуть в золотую чашу и капнуть каплю крови в рот омерзительной каменной фигуры. Затем апсара нырнула под ковер из цветущих листьев. Не было ее долго, и аромат странных эфирных масел, которые она лила в воду, со временем совершенно одурманил Ахтапа. Наконец апсара вышла из бассейна. Все ее тело было украшено странным узором, который, казалось, двигался, если присмотреться внимательнее. Он мог задать ей три вопроса. И зачем только третий вопрос вообще сорвался с его губ!

Прекрасная нимфа предсказала ему, что однажды его сожрут. Ахтап долгое время думал, что это все бредни. Но оба других пророчества сбылись. И с тех пор лутин боялся. Боялся волков, собак, акул, и медведей, и больших черноспинных орлов. Он понятия не имел, кто однажды сожрет его, но был убежден в том, что третье пророчество тоже обязательно сбудется. Он…

Брезент отодвинулся. И на Ахтапа внимательно уставился старик, весь в белом. Лицо его рассекал шрам. Один глаз был явно искусственным. Ужасно плохая работа! Его длинные волосы свисали мокрыми прядями.

— Лутин, не так ли?

— Тебе мудрость вбивали в голову? Похоже, помогло! — вызывающе ответил кобольд.

Лучше бы он промолчал. Вот уже к повозке приблизился один из извозчиков с длинной палкой, чтобы ударить. Но седовласый удержал мучителя.

— Это лутин. Они просто не могут иначе — только оскорблять. К сожалению, они плохо приспособлены для того, чтобы жить в плену. Очень часто быстро умирают — хиреют. Пощади его, он все равно долго не протянет.

«Это он говорит только затем, чтобы напугать меня», — подумал Ахтап. Но слова седовласого все равно оказали свое действие.

— Ты вернешь брату Валериану его красивое лицо? — поинтересовался старик. — Он очень озабочен своим внешним видом. За это я предоставил бы тебе более приятное помещение и позаботился о том, чтобы кормили тебя тем, чего тебе хочется.

— Но ведь я пошел вам навстречу, когда излечил его от порока тщеславия.

Старик сверкнул своим здоровым глазом.

— Вижу, с тобой каши не сваришь. Но, может, ты передумаешь, если мы всерьез займемся твоим переубеждением. Брат Валериан!

К повозке подошел рыцарь, который взял его в плен. Лицо его покрывали бесформенные, растущие друг поверх друга бородавки. Глаза были закрыты слизкой белой повязкой. Ахтап знал, что рыцарь почти не видит. Он много раз наблюдал за тем, как Валериан двигался.

— Брат Валериан, — произнес старик. — Наш гость выбрал неудобное помещение. Ты знаешь, куда нужно отвести его.

Рыцарь казался удрученным.

— Не могу сказать, что мне приятно было познакомиться с тобой, лутин. Полагаю, твой выбор помешает нам увидеться еще раз. Жаль, я охотно поговорил бы с тобой. Я уверен, что нам есть, что сказать друг другу. — Он пожал плечами. — Выбор за тобой. Вообще-то жестокость мне не по нутру.

Все это только слова, снова подумал Ахтап. А одними словами запугать нельзя. Чего эти слова стоят!

Зарешеченную повозку открыли. Два неотесанных батрака вытащили его наружу и повели через освещенный факелами двор. Дождь был настолько сильным, что лутин промок до нитки, когда перед ним открылись двери подвала.

Его отвели в коридор, в котором пахло влажным камнем, а еще — мочой. По бокам темнели тяжелые деревянные двери с ржавыми засовами. Но был там еще запах, которого лутин не ожидал встретить в замке людей. Он становился сильнее…

Они остановились перед необычайно большой дверью. Валериан открыл тяжелый замок.

— Может, все же вернешь мне мое истинное лицо? — внезапно поинтересовался рыцарь. — Тогда тебе не придется туда идти.

Ахтап подозревал, что этот парень хотел запереть его в эту темницу из одной только мести. И неважно, снимет он с него заклятие или нет. Рыцарь будет относиться к нему хорошо только до тех пор, пока ему от него что-то нужно. Может быть, его можно будет одурачить.

— Боюсь, я слишком ослаб в дороге, чтобы сплести сейчас заклинание. Может быть, после того как я принял бы горячую ванну… И пару дней поспал в чистой постели. Хорошая еда тоже пошла бы на пользу. Не пойми меня превратно… Я помог бы тебе, но в данный момент я не могу.

Рыцарь скривился.

— Ну конечно, — и открыл двери. Из тьмы темницы в лицо им ударила вонь, от которой перехватило дыхание.

Ахтап попятился и наткнулся на одного из извозчиков.

Валериан встал на колени рядом с кобольдом. Его покрытые слизью глаза были полны слез.

— Пожалуйста, освободи меня. Тебе не нужно будет идти туда. Даю слово рыцаря Господа.

Ахтап поднял окованные свинцом руки.

— Так я колдовать не могу. Ты должен снять их с меня.

— Не делай этого, господин! — предостерег его один из извозчиков. — Да он же лжет, как только рот открывает. В конце концов еще и нас заколдует или еще чего похуже сотворит. Не снимай свинец!

Валериан внимательно взглянул на кобольда. Потому ли, что едва видел? Или человек надеялся разглядеть на его мордочке что-то такое, что позволило бы ему поверить лутину? Ахтап вспомнил, как этот парень уничтожил его талисман. Вообще-то новое лицо ему очень идет!

Валериан втолкнул его в темницу. Неужели понял, о чем он подумал? Тяжелая дверь закрылась. Ахтап оказался пленником темноты и вони. Далеко-далеко, по крайней мере, так ему казалось, горел крошечный огонек. Раздался протяжный, хриплый звук. Затем снова воцарилась тишина.

— Кто там?

Ответа он не получил и медленно пошел навстречу свету. Позвал еще два раза — напрасно. Он вполне понимал, кто заперт в этой темнице. Вонь была ему знакома. Троллей Ахтап не боялся. Со времен захвата Замка Эльфийского Света троллей и лутинов связывала крепкая дружба. Что ж, выносить их вонь тяжело, есть у них еще парочка неприятных свойств, но бояться их не нужно. Что бы ни думали люди, запирая его здесь, храпящего тролля он не боялся. Напротив! Хорошо, что теперь он не один.

— Эй! Просыпайся!

Темница была не настолько большой, как он ожидал. Лутин просчитался. Свет оказался ничем иным, как искрой на фитиле. Массивная фигура, растянувшаяся во весь рост возле масляной лампы, наконец шевельнулась.

Глаза Ахтапа уже немного привыкли к темноте, и теперь он мог лучше рассмотреть своего соседа по камере. Тролль выглядел жалким. Все тело его было покрыто гноящимися ранами. На руках и ногах почти не было мяса — одни кости, обтянутые кожей. Вокруг шеи виднелся широкий ошейник, очевидно, из свинца. Почему он не сорвал его? Его сил должно было с лихвой хватить на это.

Храп прекратился. Послышался новый, клокочущий звук. В нем было что-то тревожное.

— Эй, приятель, — сказал Ахтап. — Здорово увидеть наконец-то хоть одно честное лицо. — Довольно глупые слова, особенно если принять во внимание, что видел он только израненную спину и ничего более.

Гора мышц пошевелилась. Тролль со вздохом выпрямился и повернулся к нему. Маленькие, черные, безжалостные глаза уставились на кобольда.

— Ты вкусно пахнешь, — выдало существо на лающем языке своего народа.

Ахтапу, конечно, доводилось слышать разные приветствия, но такого ему еще никто не говорил.

— Ты помнишь… мы всегда были добрыми союзниками, тролли и лутины. Тогда еще, во время великого похода на Замок Эльфийского Света.

— Я не такой старый, — лениво произнес тролль.

Лицо его выглядело страшно. Тестообразная серая масса. Нос — расплющенная глыба, к тому же бесформенная. С губ капала желчь. Он распахнул рот… слишком большой рот… и зевнул. В лицо Ахтапу ударило теплое дыхание. Вонь была такая, будто парень засунул себе в глотку полуразложившуюся свинью.

— Ты пришел к обеду.

— Э… — Лутин отпрянул. — Нет… вообще-то нет.

— Вкусный… свежий… сочный…

Ахтап знал, что не сумеет обогнать тролля, но тем не менее повернулся и побежал что было духу.

Сосед по камере выпрямился только наполовину. Движения его были на удивление резкими. Ахтап уже давно добежал до двери, в то время как гигантская туша медленно продвигалась.

— Вкусно свежий, — простонало чудовище и устремилось вперед.

Его движения сопровождались тихим звоном. Раздался звук скользящего металла. Открыли двери?

Никогда больше с его губ не сорвутся глупые слова, если эти чертовы человеческие дети вытащат его сейчас отсюда.

Невольно вспомнился лутину его визит в Башню Восковых Цветов. Чертово пророчество. Это же неправильно! Акула, волк… да. Но не может же сожрать его один из союзников!

Тролль почти догнал его. Протянул к Ахтапу свою гигантскую лапу.

— Мы будем вкусное свежее мясо есть! Сейчас!

Потерянный рыцарь

Все произошло не так, как она себе представляла. Гисхильда промокла до нитки. Она сидела у весла и гребла. Это были медленные, усталые движения. Такие же, как и у всех остальных. «Ловец ветров» выглядел жалко, а его команда не лучше. Они избежали смерти. Но с трудом. С таким трудом, что ее тень еще долго будет преследовать их. Галеасы не были созданы для плаванья во время шторма по открытому морю. Это были быстрые, маневренные корабли для прибрежных вод. Однако буйству стихии противопоставить им было нечего.

Три дня они упрямо сражались с судьбой. Шторм унес жизни семнадцати человек. Кливер был изорван в клочья, часть весел — разбита. Они постоянно стояли у насосов.

Руки Гисхильды кровоточили. Лопнули мозоли. Теперь дерево весла обхватывало неприкрытое кожей мясо. Но боли девочка почти не чувствовала — настолько была измучена.

Корабль держал курс на узкую щель в отвесной скале. Высоко над гаванью виднелись мельницы. От Валлонкура их отделяло всего лишь несколько длин корабля. В скальной котловине гавани в честь их прибытия уже звонили колокола.

Вообще-то послушники хотели танцевать на вытянутых из воды веслах галеасы, когда входили в сокрытую бухту. Все должны были видеть, какими ловкими они стали. Они уже больше не были теми Львами, которые ни разу не выиграли Бугурт. Путешествие на «Ловце ветров» сделало их крепкими. Даниэль, один из них, покоился в свинцовом гробу, десяток которых стоял в трюме «Ловца ветров». Анна-Мария, тихая, сдержанная девочка, отдала одну руку бронзовой серпентине. И она стала героем! Ее вмешательство спасло корабль от мощного взрыва. Люк проявил себя как целитель. Он тоже мог бы стать героем. Но поскольку он остался верен Гисхильде, его считали вором.

«Ловец ветров» пробирался в гавань. Пристань была полна ликующих людей. Гисхильда видела, как обеспокоенно оглядывался по сторонам Люк. Он сидел на скамье перед ней, так близко, что она могла бы коснуться его спины, если бы выпустила весло.

Он повернулся и улыбнулся ей. Но глаза его были полны печали. Он знал, что на набережной его ждут.

— Все будет хорошо, — тихо произнес он.

— Да, — сказала она, хотя и не была в этом уверена.

Девочка тоже улыбнулась в ответ. Она сотни раз уже желала, чтобы никогда ничего этого не было, чтобы никогда она не подбивала его пойти с ней. Что он мог сделать с канюком-курганником! Она ничего не рассказала Люку о Сильвине. О том, что эльфийка тайком приходила в Валлонкур. Не говорила Гисхильда и о том, как отчаянно хотела, чтобы ее наконец спасли. Он бы не понял ее. Ему очень нравилось быть послушником. Стать однажды рыцарем — вот и все, что ему нужно было для счастья. Он никогда не сумеет понять ее.

Плохо, что ее сердце привязалось к Люку. Глупо просто! Они не подходят друг другу. И тем не менее ей нравилось, когда он оборачивался и улыбался ей. Ей нравилось, когда он украдкой прикасался к ней. А еще ей нравилась мысль о том, что он — ее рыцарь. Такой рыцарь, которые бывают только в старых языческих песнях скальдов. Любить его было чудесно, романтично, но очень и очень неразумно.

Когда Лилианна спустилась к ним в трюм, они ожидали серьезного наказания. Но женщина-рыцарь всего лишь хотела поговорить. В основном она разговаривала с Люком, говорила, что очень огорчена его поведением. Слова ее были больнее ударов.

От этого Люк так и не оправился. Какое-то время Гисхильда даже думала, что он будет рад, если «Ловец ветров» пойдет ко дну вместе со всеми, кто остался на борту. Вот он снова обеспокоенно глядит на берег. Затем он повернул голову и замер как громом пораженный.

Гисхильда проследила за его взглядом. Под аркой ворот, немного в стороне от праздной толпы, стояла группа рыцарей. То были пистольеры в тяжелых доспехах. Не те блестящие рыцари, которые приезжали в гавань, чтобы забрать новых кандидатов на послушничество в Цитадель ордена. То были стражники.

Галеаса развернулась на якоре. Теперь к колокольному звону примешивались звуки фанфар. Они спасли целый курс послушников. Если бы они не отправились в Марчиллу, то спустя несколько дней туда прибыл бы целый флот с претендентами на послушничество. И никто не сомневался в том, что его ждала бы та же судьба, что и «Ловца ветров». Они были героями. Но Люку это не поможет.

Как бы измучены ни были гребцы и моряки, их лица озарились улыбками.

— Два дня я буду только спать, — произнес коренастый Рамон, сидевший рядом с Гисхильдой. — И наконец поем чего-нибудь теплого…

— Ноги моей больше не будет на корабле! — проворчал позади нее Джиакомо. — Этого путешествия для меня хватит на всю оставшуюся жизнь. И пушек с меня тоже достаточно!

Он посмотрел наверх, на Анну-Марию. Оставшись без руки, грести она уже не могла. Она стояла на сходнях над скамьями гребцов с рукой на перевязи.

Долгие недели на корабле убрали бледность с лица хрупкой девочки. Черты ее были суровы, губы сжаты в узкую щелочку. Она презрительно посмотрела на Джиакомо.

— А мне пушки нравятся, — подняла вверх культю. — Вот этим я обязана всего лишь бездарному литейщику. Я стану, черт побери, лучшим наводчиком всего нашего курса, клянусь. И я буду присутствовать при том, когда капитан Альварез отправится в Змеиную лощину, чтобы взять за грудки литейщика, который за все это в ответе.

— А что потом? — вмешался Жоакино. — Твоей руке станет лучше, если литейщика накажут? Месть — это низко. Настоящие рыцари до этого не опускаются.

Анна-Мария скривила губы в презрительной усмешке.

— Если бы я только немного обожгла себе грудь, я тоже говорила бы так высокопарно. Но я никогда больше не смогу держать рапиру. Конечно, если я посмотрю, как литейщик понесет заслуженное наказание, руки моей это не вернет. Но на сердце у меня станет легче. Я знаю!

— Мне кажется, против мести не поспоришь, — заметил Раффаэль.

— Да, да. Лошади, вражда и хитрые пари — вот и все, чем вы интересуетесь у себя в Аквитании, — сказал Жоакино.

— Вот именно! — серьезно ответил Раффаэль. — Поскольку мужчины из высшего сословия не занимаются работой, выбор занятий у нас ограничен. Так было всегда. И вы от этого не обеднели.

Повисло ледяное молчание. Пари Раффаэля сделали их самым нелюбимым звеном в Валлонкуре. Теперь они слишком хорошо понимали, что на галеасу их послали в первую очередь поэтому.

И Гисхильда догадывалась, что долгих недель их отсутствия вряд ли было достаточно для того, чтобы все успокоились. Можно будет радоваться, если единственное, что за ними закрепится, это прозвище Серебряные Львы. И это она была бы рада выносить до конца своих дней, если бы не всадники, ожидавшие Люка. Она позволила бы, чтобы в нее плевали, пороли, смеялись над ней. Ведь во всем виновата она. Он называл ее своей Полярной звездой, но на самом деле она была для него звездой несчастья. Из-за нее его пороли. Из-за нее его поймали с канюком-курганником. Один он никогда не пошел бы туда. А еще она подозревала, что он так старался получить хотя бы одну победу на Бугурте только из-за нее. Не было никаких сомнений, что не будь ее, у него все было бы хорошо.

Подняли весла. Большой корабль прошел вплотную к толстым канатам, которыми были обвиты сваи причала. Отлив наступил еще более двух часов назад. Главная палуба галеасы находилась гораздо ниже причала. Им бросали венки. Гисхильде еще никогда не доводилось видеть такой встречи.

Разговоры послушников стихли. Они улыбались устало и счастливо, все ужасы отступили. Только Люк сидел, опустив плечи, молчаливый и одинокий.

На палубу спустили трап. Среди гребцов поднялось волнение. Дети на набережной звали своих отцов. Женщины испуганно высматривали своих мужчин на борту.

Люк продолжал сидеть.

Гисхильда встала и положила руки ему на плечи.

— Я с тобой, мой рыцарь. Что бы ни случилось.

Он обернулся к ней и вымученно улыбнулся.

— Спасибо. Но ты мне ничем помочь не сможешь. Я должен… Я знал, что они ждут меня. Я…

— И зачем я только тебя подговорила!

Он вопросительно посмотрел на нее.

— Канюк-курганник Зимнеглаз… Мы не должны были…

Он схватил ее за руки.

— Нет, дело не в этом. Есть кое-что еще. И этому нужно покориться.

— Чему?

— Сейчас я не могу тебе этого сказать. Это… слишком тяжело.

Гисхильда вздохнула. Она достаточно хорошо знала его, чтобы понимать, что расспрашивать дальше без толку. Она посмотрела на набережную еще раз и ей захотелось прогнать всех этих ликующих людей. Гребец с татуированными руками, который вытащил Люка из горящей зарядной камеры, держал на руках маленькую девочку, а мальчик лет пяти сидел у него на плечах и, казалось, радовался. Хрупкая женщина, обнимавшая его и прятавшая лицо у него на груди, была такой непохожей на своего грубого моряка. Но даже издалека чувствовалось нежное доверие между ними обоими, настолько сильное, что Гисхильде захотелось выглядеть настолько же счастливой, когда она обнимала Люка.

Тяжелые шаги заставили ее обернуться. Над ними на палубе стояла Лилианна.

— Нам нужно идти, Люк. Будет лучше, если они не придут за тобой сюда. Таким образом ты привлечешь к себе меньше внимания. Я думаю, это в твоих интересах.

Мальчик поднялся несколько неловко, опустив голову. Он не мог смотреть в глаза Лилианне. Но, казалось, держал себя в руках.

— Это моя вина! — сказала Гисхильда. — Это меня должны наказывать!

Женщина-рыцарь удивленно посмотрела на принцессу.

— Дело не в птице. Не все вращается вокруг тебя, Гисхильда. Отпусти его! Ему и так тяжело!

Эти слова совершенно неожиданно ранили ее. Она не понимала…

— Идем, Люк, — резко произнесла Лилианна, стараясь скрыть свои чувства.

Люк встал. Он уже хотел подняться на палубу, когда внезапно передумал и поспешно обнял Гисхильду.

— Возьми рапиру моего отца. Я так хочу. Я знаю, у тебя она будет в надежных руках.

— Идем, Люк! — настаивала Лилианна. — Не то они придут сюда и все увидят.

Он отстранился от нее, без поцелуя, без слов любви. Поднялся на верхнюю палубу.

— Я люблю тебя, — тихо произнесла она.

Похоже, Люк ее уже не услышал. Он с опущенной головой шел рядом с женщиной-рыцарем. Куда? Что ожидало его? О чем он не мог сказать ей?

Гисхильда вздрогнула. Потерла руки. Внутри у нее поселился холодок, предвещая близкое несчастье. Если он останется со мной, все будет хорошо. Тогда у нас будет счастливая жизнь.

Она провожала его взглядом. Вот он поднялся на сходни. Ничего с собой не взял. Холод опустился еще ниже. Ничего не берут с собой тогда, когда собираются скоро вернуться, уговаривала она себя. Или когда идут в такое место, в котором ничего больше не понадобится. Но рапира… Ей часто доводилось видеть, как бережно он обращался с этой рапирой. Она очень много для него значила. Он ни за что не бросил бы ее! Но он и не сделал этого… Он доверил рапиру ей, потому что у нее она будет в надежных руках. Такое не говорят, когда надеются скоро вернуться.

Люк и Лилианна почти дошли до группы ожидавших всадников.

— Пожалуйста, обернись! — громко произнесла Гисхильда. Она заметила, как уставились на нее палубные офицеры и морские пехотинцы, которые остались на корабле, но ей было все равно. — Обернись! — Нужно только как следует захотеть!

Один из всадников спешился и пошел им навстречу. Люку подвели лошадь. Лилианна обменялась парой слов с капитаном эскорта. Затем все сели в седла и отряд исчез в темном переулке между складами.

Гисхильда терла руки сильнее и сильнее. А еще она сказала себе, что это ничего не значит, что он не обернулся и не посмотрел на нее. Это всего лишь дурацкая игра! Это совершенно ничего не значит! Но холод не отступал.

Зверочеловек

Леон положил руку на тяжелый засов и попытался мысленно защититься от того, что его ожидало. Затем открыл двери темницы. Зверочеловек, скрючившись, лежал на пороге. Свет факелов, горевших за спиной Леона, казалось, ослепил лежавшего. Он заморгал.

Примарху хотелось бы уметь угадывать, что творится в этой лисьей голове. Мочь прочесть по чертам лисьей мордочки так же, как умел читать по лицу человека. А еще ему хотелось, чтобы этот чертов тролль не так вонял! Вонь в камере стояла невыносимая!

Леон посмотрел на гигантскую фигуру, которая, растянувшись, лежала на полу камеры. Огромные лапы были не далее, чем в полушаге от двери. Опасно близко.

Но Леон знал, насколько крепки железные путы на ноге чудовища. И какова длина цепи, крепко сидевшей в стене.

— Ты хочешь извиниться за то, как вы размещаете своих гостей, Седовласый?

— Думаешь, дерзкими речами ты можешь заслужить себе лучшую квартиру? — ответил Леон.

Какое же искажение божественного творения представляет собой это существо. Еще хуже, чем тролль. Наполовину человек, наполовину зверь. И эти самые ужасные. Леону уже встречались конелюди, видел он и человека-быка. А из старинных свитков ему было известно об Альвенмарке, где было еще много таких же ужасных существ.

— Ты хорошо говоришь на нашем языке, человеколис. — Леону приходилось прилагать немало усилий для того, чтобы презрение не слишком чувствовалось в его голосе.

— Это важно для лазутчика! — Человеколис потянулся и сделал вид, что ему очень удобно на пороге. — А я — хороший лазутчик.

— Хороших лазутчиков не так-то легко поймать.

Человеколис уставился на него. Проклятая звериная морда!

Ничего нельзя по ней прочесть.

— Спроси-ка у Жаболицего, согласится ли он с тобой по поводу того, что меня было легко поймать.

Леон невольно рассмеялся. У этой маленькой сволочи есть рот, да и язык подвешен хорошо. Но тут же снова взял себя в руки. Нельзя позволять себе такого!

— Мне кажется, новое лицо лучше подходит к его характеру, — продолжал зверочеловек.

— А тебе не кажется, что твое лицо подходит к твоему характеру? — ответил Леон.

— Думаешь, тебе станет легче, если я сейчас скажу «да»? Думаешь, мы одинакового мнения о характере лис? Или о лутинах? Ты вообще сумел бы различить лисьи мордочки? Спорим, если бы у тебя в темнице была дюжина лутинов, мы все казались бы тебе одинаковыми. Ты никогда не был бы уверен в том, кто именно сейчас перед тобой.

— Я не затрудняю себя умозрительными проблемами, зверочеловек. Может быть, у нас есть еще парочка тебе подобных. Может, даже самочка? Здесь в темнице есть только ты и этот полоумный, вечно голодный тролль. И тебя не спутаешь. — Человеколис повел одним ухом, когда речь зашла о тролле. Может быть, на этом стоит построить игру?

— Тролль довольно неприятный сосед.

— Ах, ты так считаешь? Мы, лутины, умеем находить общий язык с троллями. Наши народы объединяет давняя дружба.

— И поэтому ты лежишь на пороге, не так ли?

Человеколис издал короткий лающий смешок.

— Нет, человеческий сын. Все не так, как кажется. Моего товарища по камере охватила такая радость, когда он увидел меня, что он хотел заключить меня в объятия и прижать к груди. Не то, чтобы я испугался… Тролли могут быть очень чуткими, Седовласый. Но запах изо рта! При всей дружбе между нашими народами это как раз то единственное, с чем мы с трудом справляемся. Потому что у нас, у лутинов, очень чувствительный нос. Поэтому я немного отошел, хотя мне глубоко стыдно этого своего невежливого жеста.

— Как ты думаешь, чего я от тебя хочу? — спросил Леон.

Человеколис почесал за ухом.

— Узнать, какие духи больше всего любит моя королева?

— А ты это знаешь?

Вопрос, казалось, выбил человеколиса из колеи. Он привстал. Потом снова издал лающий смешок.

— Сейчас у тебя почти получилось. Но я не скажу, насколько я приближен к королеве. Думаешь, она послала бы шпионить существо, близко знакомое с ее парфюмерией, а может, и другими тайнами?

— Мои лазутчики — люди, которым я доверяю!

Человеколис заморгал.

— Это меня несколько успокаивает. В таком случае Альвенмарку нечего опасаться рыцарей Древа Крови. Особенно хорошим лазутчикам доверять нельзя! Корни этого лежат в сути их таланта. Они суют нос во все тайны. Как раз это и делает их хорошими лазутчиками.

— Как ты думаешь, на что я пойду, чтобы вырвать у тебя твои тайны?

Человеколис зевнул.

— Обычно вам, людям, ничего, кроме пыток, в голову не приходит.

— Обычно это помогает.

— Спроси-ка Жаболицего, помогла ли порка.

— Так ты, значит, крепкий орешек.

Лутин был ниже трехлетнего ребенка. Леон не мог себе представить, что человеколис продержится достаточно долго, если всерьез попытаться допросить его под пытками. Но примарх понимал также, что гораздо больше можно узнать, если найти другой способ заставить этого выродка говорить.

— Ты имеешь в виду, что я не похож на крепкий орешек? А кто ты, собственно говоря? Священник? На хорошего воина ты вообще-то не похож.

— Почему?

— Потому что у тебя, по всей видимости, трудности с уклонением от ударов меча, если приглядеться к твоему лицу повнимательнее.

Леон ощупал сеть шрамов вокруг глаза.

— Это был всего лишь неудачный день. Обычно я еще и плохой палач. Со мной или говорят, или не говорят. С молчунами мне делать нечего. Ты признался, что являешься лазутчиком. За это я тебя казню. И обещаю, что это произойдет особенно неприятным способом. Через три дня все будет кончено. Если ты передумаешь и заговоришь, я тебя пощажу. Пытать не буду. Можешь подумать о том, кто ты есть на самом деле. Человек чести, который унесет с собой тайну в могилу, или тот, кто ценит свою жизнь выше верности. Мне очень интересно, к какому выводу ты придешь.

Леон закрыл двери. Когда осталась только узкая щель, он остановился.

— Ты должен знать кое-что еще. Твой приятель, тролль, он уже очень давно в этой камере. Он сошел с ума. Постоянно просит свежего мяса. Что касается его ноги, то это не мы. Это он сделал сам. Никто не может сказать, не сделает ли он это еще раз. Так что не чувствуй себя на пороге в безопасности. Ты поступишь умно, если не станешь спать.

— Это же ложь.

— Спроси его, когда он снова очнется, откусил ли он себе ногу, чтобы схватить человека, который принес ему в камеру еду. И внимательно посмотри на его руки. Если он окажется рядом, можешь кричать, сколько хочешь, — мои рыцари не успеют прийти на помощь. Так что не спускай с него глаз. Кричи, как только он примется за свою ногу. И, главное, не засыпай!

Леон запер двери. Теперь посмотрим, такой ли крепкий орешек этот человеколис.

Испытание

Люк смотрел в темноту. Он сидел на корточках у стены, обхватив руками колени, и прислушивался. Скоро снова упадет капля. Это было единственное развлечение в этой камере. Через долгие промежутки времени капли воды падали со сводчатого потолка в неглубокую лужу недалеко от двери. Между двумя каплями он успевал досчитать до ста тридцати семи. Со временем он научился определять и без счета, когда упадет следующая капля. Скоро упадет… Сейчас! Да.

Люк тяжело вздохнул. Он не знал, сколько времени сидит здесь. Ни один луч света не проникал в темницу. Холод пробрал до самых костей. То и дело стучали зубы. Здесь не было ничего, даже одеяла, даже соломенного ложа, только влажные камни.

Он мельком видел Леона, но примарх не захотел с ним разговаривать. Его проверят, это все, что знал Люк. И речь идет о жизни и смерти. Он понятия не имел, когда и где произойдет испытание. Не знал, каким оно будет. Они хотят раздавить его. Нет, не они… Леон! С тех пор как примарх нашел у него тот проклятый светящийся камень, он преисполнился холодной ярости. Он уже решил, что Люк — подкидыш. А у примарха опыта было больше всех. Есть ли надежда? Леон не был похож на человека, который ошибается. Жизнь его была полна уверенности. А жизнь Люка была сплошным сомнением.

Мальчик выпрямился. Потом принялся тереть руки, чтобы они хоть немного потеплели. Интересно, сколько времени он здесь? Еду ему приносили дважды. Значит, уже два дня? Казалось, что времени прошло гораздо больше.

Один раз Люк слышал ужасный крик. Жалобные стоны, становившиеся все громче и громче, пока не перешли в отчаянный вопль ярости. Мальчик был совершенно уверен в том, что такие звуки ни одно человеческое горло издать не в состоянии. Они очень сильно испугали его. Может быть, это тот тролль, с которым они встречались в прошлом году. Гисхильда совершенно не испугалась чудовища! Поначалу его это смутило. Теперь он гордился ею. Что получится из его Львов? К горлу подступил большущий комок. Как бы ему хотелось увидеть это. Теперь они будут сражаться на Бугурте лучше. Это точно!

Время, проведенное на галеасе, укрепило их, сделало ловчее и решительнее. Они заплатили за это ужасную цену. Теперь их осталось всего тринадцать и первый обрел вечный покой в их башне. Его наверняка уже похоронили. А будет ли могила у него? Или рыцари сделают вид, будто его никогда и не было? Может быть, Леон просто сожжет его мертвое тело или выбросит в море? Все воспоминания о Люке де Ланцаке будут навсегда стерты, потому что подкидыши не заслуживают того, чтобы о них помнили…

Мои товарищи не забудут меня, подумал Люк. Ночью, перед тем как «Ловец ветров» прибыл в Марчиллу, они тайно собрались в зарядной камере. Они знали, какой позор ждет их, когда они вернутся в Валлонкур. Все послушники после первого года обучения получали герб. На этом гербе отражалась их история. Поскольку после одного года мало о чем можно было говорить, щит будет белым, на левой стороне его будет нарисован красный дуб без листьев, а со стороны меча — символ звена, к которому они принадлежат. У них там будет красоваться алый лев. У Драконов на гербе будет черная цепь, которая будет разделять дракона и дуб. Цепь была знаком отличия, свидетельствовавшая о том, что они были лучшей командой на Бугурте. А у них, Львов 47-го набора, щит будет делить надвое черное весло. Позорное клеймо, сообщавшее каждому члену Нового Рыцарства, что они были на галеасе, потому что не заработали на Бугурте ни единой победы. Казалось, что победу в последней игре отнять у них нельзя, но перед отплытием «Ловца ветров» Леон провозгласил ее бесчестной и велел вычеркнуть игру из списка отчетов.

Люк горько усмехнулся. Примарх побил его его же собственным оружием. Леон долго изучал правила Бугурта, пока не нашел способа…

Но в ту ночь в зарядной камере все Львы 47-го набора поклялись, что будут расценивать черное весло на гербе, который будет с ними до конца их дней, как знак отличия.

Если я не выдержу испытания, то их останется только двенадцать, подумал Люк. Им придется начинать все игры без резерва. Никогда им не выиграть у такого звена, как Драконы. Никогда рядом с веслом не появится цепь!

Люк в отчаянии прислушался к себе. Он знал, что судьба давным-давно решила, чем окончится испытание. Он ничего не может с этим поделать. Все было предрешено. И ничего не изменить.

Он заметил, как наблюдали за ним Альварез и Друстан, когда он заботился о раненых. Может, он был слишком хорош? Может быть, было бы разумнее меньше помогать раненым? Нет… Это было бы во сто крат хуже, это был бы позор! Неважно, как он появился на свет, неважно, какая кровь течет в его жилах, он — рыцарь. А рыцарь всегда должен делать все как можно лучше. С происхождением ничего не поделаешь, думал Люк, но то, что он всегда старался вести себя так, как подобает рыцарю, этого никто не оспорит… Мальчик печально улыбнулся. Нет, он не всегда вел себя как рыцарь. Свою единственную победу на Бугурте они украли, словно разбойники с большой дороги, но этого он не стыдился. Это позорное пятно он носил бы на своем гербе с гордостью.

За дверью в коридоре раздались шаги. Неужели пришло время еды? Он был голоден. Он был голоден все время с тех пор, как его поместили сюда. Оба раза, когда ему давали поесть, еды было в обрез.

В щель под дверью его темницы проник свет. Кто-то отодвинул засов. Факельный свет горящими стрелами вонзился в его глаза. Ослепленный Люк заслонился рукой.

— Люк де Ланцак, мы пришли, чтобы забрать тебя и провести испытание. Этой ночью ты или станешь одним из нас, или твое тело будет брошено в лесной земле и дикие звери изгрызут твои останки. Поднимись и следуй за нами! — Эти слова были произнесены голосом Леона. Холодным, без надежды на пощаду. Он уже вынес свой приговор.

Люк поднялся. Ему все еще приходилось закрывать глаза рукой. Он на ощупь стал пробираться к двери темницы.

Кто-то взял его за руку.

— Идем, я поведу тебя, — прошептал на ухо Друстан. — Будь мужественен, этого у тебя не отнять. Ты ведь Лев. Я это знаю. И для меня ты им и останешься, что бы ни случилось.

Люк не смог удержаться и тихо всхлипнул. Ноги его дрожали. Все проклятый холод, уговаривал он себя, но легче от этого не становилось.

Жжение в глазах постепенно прекратилось. Они оказались в коридоре, в котором он когда-то повстречался с троллем. С ними был Оноре. Еще — капитан Альварез и рыцарь, которого Люк не знал. Все были облачены в идеально отполированные и смазанные доспехи, как будто собирались на битву, и в серебристом металле отражался огонь факелов. Золотые шпоры позвякивали при каждом шаге по каменному полу. С плеч ниспадали безупречно белые плащи. Их вид внушал уважение.

Теперь Люк заметил, что Леон, единственный из всех, был опоясан мечом.

Дверь распахнулась. За ней оказалась комната, убранство которой разительно отличалось от коридора с его влажными стенами. Свежая побелка, пламя масляных светильников дарило мягкий теплый свет. Высоко в сводчатом потолке виднелось круглое окно. Оттуда широким лучом падал яркий, ясный луч. И там, где он касался выложенного мозаикой пола с изображением Древа Крови, стояло ложе больного. На нем лежал человек с коротко стриженными волосами и седой щетиной на щеках. Лицо его было напряжено. На старой, выдубленной солнцем коже морщины проложили глубокие борозды.

В ногах кровати лежал кожаный футляр со сверкающими клинками, щипцами, лотами и другими приборами.

— Это брат Фредерик, — пояснил Леон. — Ты должен извинить его, что он не приветствует тебя. Мы дали ему опиумный мак, потому что он не должен видеть, что происходит в комнате.

Теперь заговорил Оноре. Человек, который хотел, чтобы Люк де Ланцак взошел на костер, а позже на суде чести после рокового Бугурта так решительно вступился за него.

Люк не знал, что и думать по поводу Оноре. Рыцарь тяжело опирался на палку и улыбался ему. Неужели он и вправду друг?

— С братом Фредериком произошел несчастный случай. Он из Крестов, очень способный плотник. Вчера он упал со строительных лесов. Он мог бы спастись сам, но вместо того, чтобы отойти в безопасное место, помог двум послушникам. Ребята остались невредимы.

Оноре приблизился к ложу больного. Его шаги сопровождались стуком палки. Одним рывком рыцарь отбросил в сторону нижнюю часть одеяла.

При виде того, что было под одеялом, у Люка внутри все сжалось. Из бедра торчала острая, раздробленная кость. Вокруг перелома кожа окрасилась в темный цвет.

— Я надеюсь, что ты сможешь помочь ему, Люк. Это твое испытание. Излечи эту ногу! Если у тебя не получится, нам придется отрезать ее.

Люк нервно облизал губы. С такой раной ему никогда не доводилось иметь дела.

— Я помогу тебе, — сказал Оноре. — Для начала нам нужно вправить кость.

Дверь открылась. Остальные братья по ордену покинули комнату. Все, кроме Леона. Он вынул из ножен меч, великолепный клинок, на стали которого виднелся неровный сине-черный узор, — старое оружие, гораздо шире и тяжелее рапир, которыми сражаются теперь. Оружие, созданное для того, чтобы громить врагов церкви.

— Встань на колени рядом с ложем! — приказал Леон.

Люк повиновался. Он услышал, как примарх застыл позади него. Леон поднял меч. Люк видел тень на белой простыне ложа. И внезапно раздался странный звук. Казалось, он доносился прямо из стены. Казалось, что двигаются мельничные жернова, и все же звук был другим. От этого звука у Люка по спине побежали мурашки. Он снова взглянул на тень меча.

— Не обращай внимания на шум и на меч, — тихо, но проникновенно сказал Оноре. — То, что случится, находится в руках божьих. Делай все, что от тебя зависит. Помоги брату Фредерику! Все остальное не в твоих руках, мой юный друг.

Люк посмотрел на Оноре. Он искренен? На узком, аскетическом лице рыцаря Люк не мог прочесть ничего. Оноре казался изнуренным, но не слабым, словно его медленно пожирал внутренний огонь.

— Давай же, Люк. Давай начнем. Держи Фредерика изо всех сил. Я вправлю сломанную кость.

Даже во сне старый рыцарь застонал, когда Оноре потянул его за ногу. Люк крепко прижал его к ложу. Рана Фредерика снова начала кровоточить. На белоснежной простыне медленно раскрывающимся розовым бутоном расплывалось алое пятно.

Люк склонился над ногой. Ощупал рану и закрыл глаза. Когда он не смотрел, а доверял своим рукам, он лучше чувствовал раны. Он понимал их. Видел, что причиняло вред.

Мальчик чувствовал разорванную мышечную массу, одну надорванную, небольшую вену, осколок кости, все еще торчавший в месиве плоти.

Люк открыл глаза. Взял из кожаного чехла пинцет. Он знал, как применить его, не разорвав плоть еще сильнее. Еще миг — и он ухватил осколок кости. Осторожно начал вытаскивать его из раны.

Хотя он действовал так осторожно, как только мог, спящий рыцарь вновь застонал.

Мальчик испуганно посмотрел на тень меча. Он все еще был занесен над его головой. Люк тяжело вздохнул.

— Это ты сделал хорошо, — сказал Оноре. — Однако теперь пришло время использовать твой особенный дар.

Да он и хотел, но тень! Люк сжал губы и закрыл глаза. Он должен думать только о ране. Мальчик чувствовал под руками изорванную плоть, корку засохшей крови. Позади себя он слышал дыхание Леона. Не думать о нем! Сейчас важна только рана!

Люк медленно выдохнул. Это как в бою на мечах: нужно начинать медленно, без страха, иначе можно считать, что бой уже наполовину проигран.

Его ладони покрылись холодным потом. Он заставил себя дышать медленно и ровно, чувствовал удары своего сердца. Во всем мире были только он и Фредерик.

Люк ощутил тепло на краях раны. Скоро она воспалится. И тогда не будет иного выхода, кроме как ампутировать ногу. Судьба Фредерика — останется ли он калекой или скоро снова встанет на две здоровые ноги — была в буквальном смысле в его руках.

Люку захотелось, чтобы Тьюред никогда не наделял его этим странным даром. Он приносил ему одни неприятности. Но сейчас не время сетовать. Мальчик искал силу, которая позволяла ему лечить, но вокруг него не было ничего. Он делал что-то не так… На лбу выступил пот. Он снова напрягся, открылся, готовый принять в себя все…

Теперь он очень отчетливо чувствовал присутствие Оноре и Леона. Хотя глаза его были закрыты, он видел их. Он видел всю комнату так, словно находился под потолком. Но силы, которую он искал, которая бы позволила ему спасти ногу Фредерика, не было.

Страх снова закрался в мысли Люка. Он подумал о мече, занесенном над его головой. Сколько еще будет ждать Леон? Он сильнее прижал руки к ране, чтобы они не начали дрожать.

Фредерик застонал.

Мальчик сжал зубы. Он должен… Вот что-то, слева от него, за толстой стеной. Наконец! Он нашел ее! Мальчик выдохнул, и вместе с дыханием из него ушел страх. Руки потеплели. Это было хорошее тепло, совсем без пота. Он чувствовал, как излечивается рана.

А потом послышался крик. Внезапно, безо всякого предупреждения. Крик, которого Люку никогда не доводилось слышать. Невероятно громкий, в нем была такая мука, от которой содрогалась душа. Так, должно быть, кричат грешники, когда их карает сам Господь.

Люк открыл глаза. Он хотел уже обернуться, но тут увидел, как тень меча устремилась к его тени на ложе больного.

Первый гость

Мелкая пыль строительного раствора плясала в золотистых солнечных лучах. В воздухе витал запах свежескошенной травы. На брусья строительных лесов они выставили почетную охрану. Из сердец мертвых деревьев золотыми слезами катилась смола.

Послушники-Львы стояли полукругом вокруг открытого каменного саркофага в северной стене их башни-гробницы. Они еще даже не принимались за строительство потолка на первом этаже. Не было двери, не было окон. Пол был усыпан стружкой и мусором. Ничего не было готово. Только жизнь Даниэля окончилась преждевременно.

Он лежал в каменном гробу, укутанный в белые ткани. На груди покоилась его рапира, которой он никогда еще не сражался в настоящем бою. Хотя бальзамировщики сделали все возможное, и труп мальчика привезли в Валлонкур в свинцовом гробу, лицо Льва ввалилось. Закрытые глаза были впалыми, слегка приоткрытые губы потемнели.

В двух лампадах рядом с саркофагом курился ладан, но его аромат не мог победить запах тления. Пахло гнилью. Слишком много дней прошло с тех пор, как «Праведный гнев» разорвало от ярости и горящие бронзовые осколки унесли жизнь Даниэля. Никто не смог бы такое долгое время удерживать запахтления. А летом и подавно!

Гисхильда чувствовала себя до странного опустошенной. Все остальные ее товарищи не могли сдержать слез, когда Друстан рассказывал о жизни Даниэля. А принцесса только смотрела на впалое лицо, и ее не оставляло чувство, что единственное, что останется в ее воспоминаниях от погребения — это запах тления, наполнивший башню.

Три дня под руководством пяти Крестов они работали над каменным саркофагом для своего товарища. Три дня — и вот немного больше, чем просто оболочка, готова. Сотни часов они проведут еще за работой, чтобы снять с необработанных уступов побеги плюща и лавра. Только герб останется таким же, как и был, — четко очерченная область, пустая.

Гисхильда как-то смирилась со смертью Даниэля, но то, что он будет лежать в саркофаге без герба, наполняло ее гневом. Это несправедливо! Еще пара дней — и их звено получит герб. А Даниэль умер слишком рано. Его герб останется белым навсегда, хотя он почти целый год делил с ними все невзгоды.

— …Даниэль был тихим парнем. Не из тех, что завоевывают сердца смехом.

Гисхильда заметила, как Друстан мельком взглянул на Раффаэля. Бернадетта покраснела. А Раффаэль… Он улыбнулся. Принцесса была удивлена тем, насколько хорошо знал их магистр. Жоакино, похоже, ничего не заметил. Он был хорошим капитаном, но иногда он был на удивление невнимательным.

— Думаю, у многих из вас возникнет чувство, что вы плохо знали его, что вообще ничего о нем не знали. Да, может быть, некоторые даже подумали, пусть лучше он, чем другой, тот, кто нам ближе.

Эти слова испугали Гисхильду. У нее было ощущение, что Друстан заглянул ей прямо в сердце. Но сейчас он не смотрел на нее. Интересно, другие тоже думали так же, как она? Даниэль просто был рядом с ними. Он не сделал ничего особенного. Ни хорошего, ни плохого. Он не был выдающимся фехтовальщиком или пловцом. И учеба давалась ему не слишком легко и не слишком трудно. Он был именем, лицом… Но не оставил во мне глубоких следов, подумала Гисхильда. Он был таким же, как его герб: белым, пустым.

— Не стыдитесь своих чувств, — проникновенно говорил Друстан. — Не стыдитесь того, что вы счастливы потому, что смерть постигла не вас и не того, кого вы любите. Не стыдитесь, если не прольете ни единой слезинки. Честное чувство всегда к месту, хотя иногда будет более мудрым не выказывать его. Будьте достаточно честны для того, чтобы не лить лживых слез. Покажите в этот час свое истинное лицо. И поверьте мне, неважно, что вы сейчас чувствуете, придет день, когда вы поймете, что без Даниэля пусто. Хотя вы этого еще не понимаете, все мы — как большой розовый куст. И Даниэль — почка, которая не смогла расцвести. В нашем великолепии нам будет не хватать его. С ним мы были бы совершеннее.

Внезапно Гисхильда почувствовала, как к горлу подступил комок. Она вспомнила о Люке. Три дня не было вестей от него. Три безумно долгих дня. Она всех о нем спрашивала: Друстана, Мишель, Альвареза. Она даже ходила к Лилианне, хотя ей было тяжело смотреть женщине в глаза после неудавшегося похищения канюка-курганника. Но никто ничего не мог ей сказать. Она даже пыталась добраться до Леона, но у примарха не нашлось для нее времени.

Не станет ли и Люк почкой, которой будет не хватать их кусту? С тех пор как они забрали его с корабля, она ломала себе голову над тем, как можно ему помочь. И всегда приходила к одному выводу: ключом ко всему был Леон. Один он решал, что произойдет: отпустят ли Люка на свободу или закуют в цепи. А то и еще что похуже…

Друстан окончил надгробную речь. Один за другим подходили они к открытому каменному саркофагу и произносили шепотом пару слов прощания. Некоторые дарили ему маленький подарок — цветок или монету.

Когда Гисхильда подошла к саркофагу, она вынула из-за пояса маленькую сложенную бумажку. Только вчера ночью она придумала, как попрощаться с Даниэлем. Она сказала об этом Друстану и он разрешил ей остаться в его комнате, когда все остальные послушники спали, да он даже помогал ей.

Гисхильда развернула бумажку. На ней был нарисован герб. На нем красовался красный лев на задних лапах, а напротив него, со стороны сердца, орденское Древо Крови. Поверх обоих на щите была широкая полоса, и на ней Гисхильда нарисовала взрывающееся дуло пушки.

— Ты не уйдешь во тьму без герба, — тихо произнесла принцесса. — По крайней мере, для меня. Прощай, Даниэль, мой брат-Лев.

Она отошла в сторону и почувствовала облегчение. Герб на саркофаге останется пустым, как того требовали железные правила ордена, но она не подчинилась этой несправедливости. Может быть, с годами она забудет лицо Даниэля — даже портрет ее мертвого младшего брата Снорри она уже не могла воспроизвести во всех подробностях, — но о гербе, который она нарисовала для Даниэля, она будет помнить всегда!

Гисхильда отошла в сторону. За ней подошел Раффаэль. Она краем глаза наблюдала за тем, как он положил в саркофаг черную деревянную лошадку, и была потрясена тем, как по-детски поступил ее товарищ. Игрушка в качестве прощального дара!

Должно быть, Раффаэль заметил ее взгляд.

— Это не то, что ты думаешь, — прошептал он ей, проходя мимо.

Она вопросительно подняла брови, но Раффаэль покачал головой.

— Не здесь. И не сейчас.

Последним из тех, кто прощался с Даниэлем, был Рене. Гисхильда готова была поклясться, что Друстан сделал это нарочно. Когда их магистр не палил в пьяном виде по стульям, он был человеком, который всегда соблюдал формальности. Выдающимся качеством Рене было то, что любая грязь, казалось, отскакивала от него. Даже когда они работали над башней, одежда его оставалась идеально чистой. Он никогда не потел. Его лицо не искажали ни прыщи, ни первый пушок. Его голову, будто ореол света, окружали белые волосы. Как и все, Рене надел короткую кольчугу, белый мундир и белую накидку. Но у него каждое колечко кольчуги сияло свежеотполированным серебром. Нигде не было и намека на ржавчину. А ткань была белой, как только что выпавший снег.

Гисхильда не видела, что положил в гроб Рене. Когда послушник отошел в сторону, он приложил руку к сердцу. А потом запел. Высоким, светлым мальчишеским голосом, совершенство которого растрогало бы до слез даже тролля. Он пел хорал «Мой путь к богу». И когда первая строфа была окончена, их магистр, Друстан, тоже присоединился к пению.

Постепенно все больше послушников вливалось в песню. Высокий красивый Жоакино, который был капитаном их звена вплоть до последнего Бугурта. Бернадетта с ее растрепанными рыжими волосами, державшая Жоакино за руку, чтобы даже в этот миг подчеркнуть, что он принадлежит ей. Тоненький Джиакомо, самый низкий из них. Он выглядел ужасно из-за своего покрытого шрамами лица и искривленного носа. Он удивил их всех, когда несмотря на сильные побои, которыми его награждала Маша, капитан Драконов, все-таки утащил ее за собой в грязь.

Раффаэль со своими красивыми черными локонами, ухмыляясь, смотрел на Бернадетту, щеки которой тут же покраснели. Гисхильда знала, что та иногда целуется с Раффаэлем. Раффаэль был для нее загадкой. Говорили, что он уже целовался с девочками из других звеньев. Может, и Анна-Мария?.. Девочка уже оправилась от ранения, насколько можно оправиться от того, что предстоит прожить жизнь с одной рукой.

Она пела страстно, с закрытыми глазами, положив покалеченную руку на грудь. Черты ее лица стали суровее. Она очень часто молилась. Однажды она доверительно сообщила Гисхильде, что теперь Тьюред стал ей ближе, чем до несчастного случая. Она была странной. Гисхильда не могла понять и того, что ей непременно снова хотелось в зарядную камеру. Принцессе узкая, постоянно наполненная пороховым дымом комната казалась местом ужасным.

Она снова взглянула на Раффаэля. Теперь этот негодяй строит глазки Эсмеральде! Люк, Жоакино и даже Рене в глазах Гисхильды были красивее, но было в Раффаэле что-то такое, чему сложно было противостоять. Он и к ней пытался подкатить… То, что она была с Люком, не остановило Раффаэля. Когда он улыбался человеку, проникновенно смотрел в глаза, можно было подумать, что для него не существует в этом мире никого другого. И это при всем при том, что она-то знала, каков он на самом деле!

Гисхильда заметила, что Эсмеральда вздрогнула под его взглядом, точно он мягко прикоснулся к ней. У нее было некрасивое лицо с крупными порами, все в прыщах. Но ее тело… Из-за него Гисхильда ей завидовала. Остальные девочки их звена тоже ревновали. У Эсмеральды начала расти грудь. Хотя на ней была кольчуга, округлости были хорошо видны. Гисхильда посмотрела на себя. Она была плоской, как доска. Иногда ей было совершенно непонятно, что Люк в ней нашел. Влюбился в нее только потому, что она — принцесса?

Воспоминание о Люке причинило боль. Это было коренящееся глубоко в животе ощущение. Пронзительное, даже немного страстное, как она иногда со стыдом признавала. Как он сейчас? Где он? Что они с ним делают?

Они называли себя братьями и сестрами, но все избегали ее, когда она пыталась поговорить с ними о Люке. Он был их капитаном! А теперь они делают вид, как будто его нет! Даже пухленький Рамон, которого она всегда считала верным и добрым мальчиком, отрекся от Люка. А при этом он ведь так часто получал от Люка яблоко или другие вкусные мелочи. Еду, которую Люк отнимал у самого себя! Рамон всегда был голоден. По ночам весь барак слышал, как урчит у него в животе. Он любил шутить, что Господь одарил его, мальчика, желудком взрослого мужчины. Строго отмеренных порций еды ему было недостаточно.

Конечно, когда Люк одаривал его, он преследовал и свои интересы. Гисхильда никогда не думала, что голодный желудок может издавать такие же громкие звуки, как храпящий тролль. Когда Рамон получал больше еды, спалось всем гораздо лучше. Но то, что мальчик теперь ничего не хочет сделать для Люка!..

С Эстебаном, стоявшим рядом с Рамоном, все было иначе. Он был крупным, грубым парнем, у которого на лице уже начал появляться первый пушок. Все в нем казалось слишком большим. Его руки напоминали лопаты, нос выступал на его лице, будто крытый балкон… Он был неуклюже дружелюбным и пытался всем угодить. И он был не самым умным. Он принимал участие в судьбе Люка. Но он не был тем, кто готов выступить перед звеном со своим собственным мнением и воззвать к их совести.

Теперь все они, преисполнившись волнения, пели. Мое сердце — мои врата к Богу, я открываю его Ему, и пусть никакие невзгоды не заставят меня пасть духом.

Гисхильда не могла произнести этих слов. Она мычала себе под нос, время от времени открывала рот, чтобы то, что она не поет, не слишком бросалось в глаза. Никогда не откроется она этому богу! Богу, который так позорно бросил Люка на произвол судьбы.

Принцесса заметила, как мрачно смотрит на нее Максимилиам. Он заметил, что она не поет вместе со всеми. Его красивые голубые глаза стали теперь холодны, как ее любимые фьорды зимой. Максимилиам был примерным учеником. Закаленный, хорош как в верховой езде, так и в математике. Но сидеть рядом с ним не хотел никто. Как там сказал о нем Раффаэль? «Его дыхание зловонно, как теплые собачьи ветры! Его никогда никто не поцелует. Даже если он напоит девочку».

Максимилиам нахмурил лоб и вызывающе кивнул ей. При этом сам он продолжал петь, но больше не закрывал глаза, а смотрел прямо на нее.

Что он себе вообразил! Неужели думает, что таким взглядом сможет заставить ее что-то сделать? Она никогда не предаст своих богов. Она была близка им, во Фьордландии, и даже в лесах Друсны. Теперь они казались ей очень далекими. Но это снова изменится. Обязательно! Пусть себе таращится этот Максимилиам! Он ведь даже не решается призвать ее к ответу.

Теперь он толкнул Жозе. Жозе был самым высоким из них, но тощим, как древко пики. Совладать со своими волосами он мог только тогда, когда они были мокрыми. А обычно они торчали у него во все стороны. А цвет у них был как у крысиного меха. Вообще-то он был милым и не заслуживал того, чтобы о нем так думали, но всегда, когда Гисхильда смотрела на его волосы, она вспоминала крыс. Этот грязно-коричневый цвет, местами переходящий в черный… Ей еще не доводилось видеть людей с такими волосами.

Максимилиам обвиняюще кивнул на нее. Теперь Жозе тоже посмотрел на нее и заметил, что она не поет, даже не пытается делать вид, что поет. Но тот только пожал плечами. Гисхильда испытала огромное облегчение от этого жеста. Она не боялась ссор, но было приятно чувствовать, что ее терпят. Звено было вместе почти целый год. Достаточно времени, чтобы познакомиться. Все знали, что она другая, пусть кроме Люка ее тайны не знал никто.

Она не прилагала особых усилий, чтобы скрыть, что не молится Тьюреду. Обычно ее оставляли в покое. Она ведь из Фьордландии. От этих варваров нельзя ожидать, что они так быстро забудут язычество. Оно у них в крови. Так думали они, и Гисхильда это понимала.

Жозе склонил голову набок и слегка улыбнулся. Лицо его выглядело странно. У него был выдающийся, слегка изогнутый подбородок. Если посмотреть со стороны, лицо его немного напоминало серпик месяца. Дружелюбная луна, далекая, видимая, но не освещающая ничего.

Хорал закончился. Максимилиам продолжал мрачно смотреть на Гисхильду, но не решился нарушить торжественную тишину, воцарившуюся в незаконченной башне. Даже птицы умолкли, будто тоже хотели попрощаться с Даниэлем.

Было хорошо почтить память умершего. Но сейчас ее мысли занимал Люк! Даниэль ушел, ему никто больше не сможет помочь. С каждым новым ударом сердца Гисхильда чувствовала себя невыносимо в этой тишине. Нужно поговорить о живых!

— Что мы будем делать, чтобы вернуть Люка?

Друстан строго посмотрел на нее, а Максимилиам сделал такое лицо, словно хотел убить ее одним только взглядом.

— Он в руках божьих, — ответил Друстан, и его обычно красивый голос прозвучал как-то ломко.

— Нет, он в руках Леона. Мы можем…

— Мы ничего не можем! — раздраженно ответил их учитель. — Ты что, действительно считаешь, что Леона волнует то, что ты думаешь? Он ближе к Богу, чем любой из нас. Он избранный, первый в вере… Наш примарх! Сомневаться в нем — значит сомневаться в самом Боге. Но чего ждать от тебя — от… — Он умолк.

Все послушники отодвинулись от принцессы. Она осталась одна.

— От девочки-язычницы? Ты это хотел сказать, почтенный магистр?

— Я хотел сказать, что если Леон ближе всех нас к Богу, то ты от него дальше нас всех! Не смей судить о вещах, которых не понимаешь!

— Да что тут понимать? Мы хотели относиться друг к другу, как братья и сестры. Мы хотели помогать друг другу! — Она обвела взглядом послушников. Все, кроме Максимилиама, отводили взгляд, даже упрямая Бернадетта. — Вы забыли о том, о чем мы клялись в зарядной камере? Мы хотели с честью носить позорное пятно на нашем щите. Неужели у вас нет сердца? Может быть, в этот час Люку выносят приговор. Он — один из нас! Некоторые, может быть, считают его позором в рядах Нового Рыцарства. Я не знаю, в чем его обвиняют… Но я знаю, что в этот миг ему нужен каждый голос, который произнесет слова в его защиту. Мы не должны стоять здесь у могилы. Все красивые слова мира не оживят нашего Даниэля. Мы должны стоять во дворе Цитадели. Мы должны звать Леона. Все! Мы должны показать ему, что мы действительно братья и сестры, что мы не отказываемся ни от кого из своих! Пусть даже этого требует примарх! Я не знаю, как воспитывали вас. Вы родом из различных провинций церковного государства. Там, откуда родом я… там, где правят язычники, нет ничего сильнее слова. Тот, кто не держит своего слова, тот предает свою честь. А я лучше умру, чем потеряю свою честь! Кто со мной?

Жоакино хотел выйти вперед, а с ним — Эстебан и Раффаэль, но Друстан удержал их суровым жестом.

— Хотелось бы мне дожить до того дня, когда ты с таким же жаром станешь говорить о Тьюреде. Не усложняй жизнь своим братьям и сестрам! Думаешь, их сердца не с Люком?

— Сердец сегодня недостаточно! Они должны стоять во дворе замка! Они должны поднять свои голоса в защиту Люка!

— Легко требовать вступаться друг за друга. Но ты подумала о цене, которую заплатят твои братья и сестры за то, что пойдут с тобой! — В голосе Друстана уже не было гнева. Теперь он говорил тихо и проникновенно, почти печально. — Я знаю, какую цену вы должны заплатить уже сейчас. Я знаю о позорном пятне, которое, видимое всем, будет сопровождать вас всю жизнь. Имеешь ли ты право навешивать на своих братьев и сестер еще одну ношу, Гисхильда?

Послушники удрученно переглянулись. Друстан говорит о гербе, который получит их звено? О чем он?

— Прислушайся к своему сердцу, Гисхильда. Ты сделала бы для всех то, чего ты требуешь сейчас от них? Для Максимилиама, который так мрачно смотрит на тебя? Для Рамона, которому ты, наверное, никогда не подаришь свою любовь, хотя у него доброе сердце? Ты пошла бы ради них во двор Цитадели ордена и воззвала к примарху? Действительно ли ты и они одинаковы, Гисхильда? Я знаю, что на борту «Ловца ветров» ты думала о том, как бы сбежать. Все остальные гордятся тем, что находятся в Валлонкуре. Но ты чувствуешь себя пленницей. И то, что для остальных — жизнь, то, чему они отдали себя душой и телом, для тебя — тяжкий груз, который ты с удовольствием бы сбросила. Имеешь ли ты право что-то требовать от них, Гисхильда? Действительно ли вы заплатите одинаковую цену?

Принцесса сглотнула. Она почувствовала, что ее раздели догола. Она знала, насколько правдивы были слова Друстана, и видела на лицах других послушников, что они тоже поняли правду.

— Я пойду, — упрямо сказала она. — Но от вас ждать ничего не буду.

— Я пойду с тобой, — твердым голосом произнес Жоакино. — Не ради тебя. Я пойду за Люком. Он — мой брат-Лев. Он стоит того, чтобы рискнуть для него всем. Это в духе рыцарства. Если я не решусь выйти во двор и поднять свой голос в его защиту, то я не достоин когда-либо надеть золотые шпоры.

Бернадетта в отчаянии смотрела на него. Присоединиться к нему она не решалась. Зато рядом с Жоакино встал Раффаэль.

— Я все равно пользуюсь дурной славой. Чего мне еще бояться, после того как я разорил половину послушников и учеников? — Он чарующе улыбнулся. — Я пойду с тобой.

— Я тоже! — кристально-чистым мальчишеским голосом произнес Рене.

— Нет! — Друстан преградил троим мальчикам путь. — Не нужно начинать снова! На этот раз платой будет не парочка палочных ударов по пяткам. Разве это не доходит до вас, Львы вы мои твердолобые? Просто здорово, что вы вот так готовы вступиться за друга, но я не позволю вам всем пропасть! Глупые дети! Вы не понимаете, что на кону!

— Наша честь, если мы останемся! — возразил Жоакино.

Оплеуха Друстана была настолько же внезапной, насколько сильной. Жоакино попятился и схватился за пылающую щеку.

— Это за то, что ты хотел выставить меня бесчестным человеком. — Магистр сжал руку в кулак. Очевидно, рука у него болела. — Я останусь здесь не потому, что я трус. Неужели вы всерьез считаете, что ваше выступление произведет впечатление на Леона? Кем вы себя возомнили? Семью гептархами? Судьба Люка находится исключительно в руках божьих. И Господь знает, как вы любите своего брата и на что вы готовы ради него пойти. Не нужно идти затем, чтобы доказать что-то ему или себе. Останьтесь!

— Ты ведь хотел, чтобы я почитала Андре Гриффона, — с вызовом произнесла Гисхильда. — А он пишет: «Не доверяй своему разуму, он — приют для низких чувств. Слушайся своего сердца, потому что в нем живет Бог». Что говорит тебе твое сердце, Друстан?

Гисхильда была удивлена тем, насколько сильно ее слова тронули магистра. Уголки губ его вздрогнули. Он несколько раз сжал свою уцелевшую руку в кулак. Старый учитель Гисхильды, Рагнар, научил ее тому, как использовать силу слов. Он терпеливо учил ее, потому что однажды она может стать королевой. А королева обычно правит не мечом. Ее оружие — слова. И при умелом использовании они могли ранить сильнее любого оружия, — так он всегда говорил. Теперь Гисхильда впервые видела, насколько правдивым было это утверждение. Друстан вряд ли страдал бы больше, если б она нанесла ему удар сталью. Она была глубоко поражена тем, что увидела, насколько беспомощен рыцарь перед своими чувствами. Она и не догадывалась, что Андре Гриффон и его учение так много значат для него.

— Мое сердце — Лев, — едва слышно произнес ее учитель. Слезы бежали по его щекам. — Я должен был бы идти впереди вас всех. Но я клялся защищать вас. Я не имею права отпустить вас. Я не имею права допустить, чтобы вы бросили вызов примарху. Думаете, вы знаете брата Леона? Вы понятия не имеете… Он никогда не примет восстания звена. Если за это вас изгонят из Валлонкура, можете благодарить Бога за столь мягкое наказание. Не нужно сейчас следовать за своими сердцами, дети. Это будет означать вашу гибель. Иди одна, Гисхильда. Пожалуйста! И иди скорее! Ты знаешь, что твое сердце зовет тебя к Люку также и по другой причине. Иди туда, куда зовет тебя сердце. Но не бери с собой своих товарищей. Это только твой путь, а не их.

Гисхильда почувствовала себя опустошенной. А еще — подлой. Друстан был прав. Она не имела права так с ними поступать. Внезапно она не смогла больше смотреть своим братьям и сестрам в глаза. Она вела себя эгоистично, и теперь стыдилась этого. Она поспешно бросилась к воротам неоконченной башни. А потом побежала.

Она бежала до тех пор, пока сердце ее не стало биться будто кузнечный молот, а в голове не осталось ни единой мысли. Свободная ото всех желаний, кроме одного: помочь Люку, чего бы это ни стоило!

И только когда она увидела древнюю Цитадель, стоявшую на берегу озера, она осознала, насколько чудовищно то, что она собирается сделать. Цитадель с ее толстыми, высокими стенами была настолько же неприступна, насколько ее задача — невыполнима. Она с сомнением оглядела себя с ног до головы. А на ней еще и праздничные одежды! Кольчуга, мундир Льва и белый плащ, в котором на бегу запутались цветы репейника.

Она отряхивалась до тех пор, пока не привела себя хотя бы примерно в респектабельный вид. Она понимала, что победить она может только хитростью и наглостью. Она ведь даже понятия не имела, где искать Люка. Сидит ли он в тюрьме?

Она поспешно зашагала прямо к воротам замка и поздоровалась со стражниками.

— Магистр Друстан послал меня передать кое-что рыцарю Лилианне. Вы не знаете, где я могу ее найти?

Командир стражников, человек с лицом хищной птицы, коротко кивнул.

— Попробуй поискать в библиотеке. Она проводит больше времени там или на фехтовальном дворе. Ты знаешь дорогу?

— Я думаю, что просто последую за песнью мечей, — смело ответила она, потому что издалека доносился звон стали на фехтовальной площадке.

Рыцарь улыбнулся.

— Пожалуй, с моей стороны это был глупый вопрос.

Она ответила на его улыбку и свободно прошла через ворота. Никто больше не задавал никаких вопросов, когда она бесцельно слонялась по дворам большого замка. Большинство рыцарей и прислужников нашли пристанище под защитой толстых стен. В тени крепостной башни три пары тренировались с рапирами и кинжалами. То были послушники последнего курса, которые через несколько дней получат золотые шпоры. Они были хороши, это пришлось признать бы даже Сильвине. Вполне возможно, что недостаточно хороши, чтобы выстоять против эльфов, но, кроме жителей Альвенмарка, им можно было не бояться никого, кто держал в руках клинок. Удар следовал за ударом почти на грани того, что способен был заметить глаз. Гисхильде стало тяжело на сердце при мысли о том, что это свое искусство они скоро станут использовать против Фьордландии. Может быть даже, эти рыцари убьют людей, которых она знала.

В подавленном состоянии она двинулась дальше. Она не должна торчать здесь, среди смертельных врагов ее родины. Она должна рассказать отцу о том, что видела. Он тоже должен основать школы, в которых будут учить мальчиков с самого детства. Было легкомысленно предоставлять их обучение случаю. Сколько всего она должна рассказать отцу! И куда только подевалась Сильвина? Прошло уже целых полгода с тех пор, как эльфийка нашла ее. Почему от нее нет ни слуху ни духу?

Они же вернулись с «Ловца ветров» всего лишь три дня назад, мысленно успокоила себя Гисхильда. На корабле эльфийка никак не могла ее достать. Наверняка все давно уже готово для побега. Сильвина ждет подходящего момента.

Гисхильда обошла стог сена. Пахло летом и лошадьми. Двери прилегающих к замку конюшен стояли нараспашку. В воздухе роились блестящие мухи. Из кухни доносился аромат свежего яблочного пирога. Наверное, пекут для праздника по случаю появления новых рыцарей.

Гисхильда увидела лестницу, перед которой стояли двое стражников. Туда она спускалась к троллю вместе со своими братьями и сестрами-Львами. Почему там стража? Тогда там не было никого. Дети альвов сидели взаперти за деревянными дверьми и железными засовами. Им не нужна была стража.

Гисхильда спряталась за стог. Может быть, там, внизу, Люк? Стражники ее наверняка не пропустят. И, наверное, ничего не расскажут. Девочка закусила нижнюю губу. Что можно сделать? Существует десяток причин для того, чтобы там выставили стражу. По ним было видно, что жару они переносят с трудом. На них были доспехи. С ног до головы они были закованы в сталь, и только забрала были подняты. Им наверняка хочется пить.

Гисхильда понимала, что вовсе не обязательно в темнице заперт Люк. Он с тем же успехом может сидеть в одной из башен, где есть небольшие комнаты для гостей. Но сердце подсказывало ей другое. И живот. Туда вернулось сковывающее чувство страха. Оставалось совсем немного времени, если она хотела ему помочь.

Она вынула огниво и сталь из небольшого кожаного мешочка на поясе и подкралась ближе к стене. Неуверенно огляделась. Ни один из стражников увидеть ее здесь не мог. Двор был пуст. У окон тоже никого не было видно.

Стог сена находился рядом с крепкой стеной. Но конюшни были слишком близко. Лошади сойдут с ума от страха, когда почуют дым. Получится великолепный спектакль. Но ничего плохого случиться не должно…

Гисхильда снова огляделась. Конюшня и два сарая во дворе были покрыты дратвой. Если искры упадут туда… Но нет! У искр недостаточно силы, чтобы поджечь крышу. Или достаточно? Она рискнет. Она должна отвлечь стражей. Она должна спуститься вниз, к темницам. К Люку!

Сталь скользнула по огниву. Звук в полуденной тишине показался Гисхильде до ужаса громким. В стог посыпались искры. Оранжевый жар пополз по сухим соломинкам. Поднялась и заструилась вверх тонкая струйка белого дыма. И внезапно вспыхнул огонь. Он жадно хватал соломинки маленькими пальцами, пожирал их и продолжал расти.

Гисхильда спряталась за старой повозкой, брошенной неподалеку. Сидя за колесом, она наблюдала через спицы за двумя стражниками. Те ничего не замечали!

Сердце принцессы рвалось из груди. Из своего укрытия она хорошо видела, как распространялось пламя. Оно росло подобно живому существу. И внезапно взвилось высоко над стогом сена. Что она натворила!

— Пожар!

Наконец-то оба рыцаря заметили несчастье. Они с криками бросились к огню. Начали разбрасывать стог своими длинными мечами, чтобы отнять у огня пищу.

Гисхильда выбежала из-за повозки, бросилась ко входу в конюшни и скрылась в темноте. Лошади неистово ржали. Некоторые били копытами по деревянным стенам своих стойл.

— Там, во дворе! — крикнула конюшим Гисхильда. — Пожар! Помогите! Принесите воды! Скорее!

Никто не спросил, откуда она появилась, не попытался задержать ее. В конюшню потянулась длинная сизая струя дыма.

Конюшие отвязали лошадей и погнали их во двор. Гисхильда распахнула двери стойла. Охваченные слепым страхом, крупные боевые скакуны помчались наружу. А между ними неслась Гисхильда. Скрытая от постороннего взгляда за их телами, она добежала до лестницы. Перепрыгивая через ступеньку, она буквально полетела вниз…

…И едва не упала. Уперлась ладонями в шероховатую поверхность камня и испуганно обернулась. Ворота были распахнуты. Девочка глянула вперед. На стенах горели факелы. Она перешла на шаг. Очень скоро шум, доносившийся со двора, стал более приглушенным. В воздухе витал холодный сырой запах, оседший на языке противным мехом. Где же Люк? Почувствует ли она, когда окажется перед его камерой? И как им обоим сбежать из Валлонкура? Она заколебалась. Смотри только вперед, молча напомнила она себе! Теперь возврата нет. Сейчас…

Послышался крик. Совсем близко! Громкий и такой мучительный, какого Гисхильда не слышала даже во время битвы на Медвежьем озере.

Внезапно ее схватили. Девочка резко ударилась об стену. Руку больно заломили за спину. Горячее дыхание обожгло затылок. А жуткий крик по-прежнему продолжал звучать в ушах.

Гурман

— Ты уже бывал в Вахан Калиде?

— Да.

Сидеть взаперти с этим троллем было сущей пыткой. Для своей расы он был наверняка очень умен. И Норг наслаждался тем, что наконец-то можно поговорить хоть с кем-нибудь на родном языке. Это было бы даже забавно, если бы речь не шла все время только о еде. Он уже целый день нес всякий вздор о каких-то фирменных блюдах, которые он когда-то поглощал. А временами он говорил вещи, которые до глубины души беспокоили Ахтапа. Норг был явно не совсем в порядке. Интересно, сколько он уже сидит в темнице? И можно ли верить тому, что сказал белобородый? Действительно ли тролль съел свою собственную ногу? Нет, это было совершенно невозможно, уговаривал себя лутин. Настолько сумасшедшим не может быть даже тролль.

— Я был в Вахан Калиде во время праздника коронации в свите короля Оргрима. Хороший парень… У него всегда можно хорошо покушать. Ты когда-нибудь сидел за пиршественным столом моего короля?

— Нет.

— Ах да, я же хотел рассказать тебе о Вахан Калиде. Там есть гномы вроде тебя. Они…

— Я — лутин, а не какой-то там гном! А в Вахан Калиде ты встречал скорее хольдов, чем гномов.

Норг пренебрежительно махнул рукой.

— Ах вы, мелюзга. Кто ж сможет запомнить все эти названия народов!

Внезапно Ахтапу почудилось, что Норг пытается схватить его. Кончики его пальцев оказались всего на расстоянии ладони от лутина. Тролль лежал, вытянувшись, на полу темницы, а Ахтап по-прежнему сидел у двери. Он не решался отойти с тех пор, как Седовласый засунул его в эту вонючую камеру. У Норга так странно блестели глаза… А когда он говорил о еде, изо рта у него текла слюна.

— Так вот, эти гномы в Вахан Калиде…

Ахтап вздохнул, но больше ничего не сказал. Это было бесполезно.

— …они дрессировали пауков под названием «тролльский палец», это такие жирные твари, скажу я тебе. Больше моей руки! По-настоящему жирные. Они умеют ловить маленьких птиц, если их правильно тренировать. Но тут нужно быть чертовски внимательным, иначе они все соки из нее вытянут. Тогда с птичками уже ничего нельзя будет делать. Но есть их нельзя… Вообще никакого вкуса нет. Я как-то попробовал. Из любопытства. Ты когда-нибудь ел пауков?

— Нет! — Только подумать! Отвратительно! Ахтапу захотелось, чтобы Норг поскорее уснул. К счастью, спал этот тролль невероятно много.

— Итак, эти маленькие птички Лесного моря, действительно удивительны. Умеют зависать на лету. И весят не больше цветочной феи. А гномы из Вахан Калида ощипывают их, а потом бросают в кипящий жир. И больше не вынимают. Едят сразу. — Норг протянул к нему свой большой палец. — Они величиной с верхнюю фалангу моего большого пальца. И так великолепно хрустят на зубах… Как следует приправить… — При воспоминании об этом у Норга снова потекла слюна. — Просто великолепно. Однажды я съел сразу сотню этих маленьких птичек. Костей во время еды просто-напросто не чувствуешь. Только когда они хрустят…

— Чего эти чертовы человеческие рыцари хотят от нас? — В глубине души Ахтап надеялся, что тролль наконец заговорит о чем-нибудь другом, кроме еды.

— Они показывают нас деткам. Детки должны знать, как мы выглядим, прежде чем их пошлют умирать в Друсну. У них здесь есть девочка, которая понимает мой язык. Не убежала при виде меня. — Норг захихикал. Звук был похож на движение мельничных жерновов. — Большинство обделывается, когда видят меня впервые. — Тролль оглядел себя. — Если бы только эти чертовы рыцари лучше кормили! Я имею в виду… Ты только посмотри на меня! Кожа да кости. И без одной чертовой ноги. Вот они удивятся, когда повстречают тролля в полном соку! — И он тихо засмеялся. Смех был печальным, и в конце концов перешел в слезы. — Я голоден. — Норг смотрел на Ахтапа как на мясное блюдо. — Когда я был еще маленьким, я уже жил в мире людей. Я вырос в Нахтцинне. Там король Оргрим много столетий был герцогом, чтоб ты знал. Хорошая земля, суровая, жестокая, будто созданная специально для троллей. Лед никогда полностью не сходит с гор… — тролль вздохнул. — Тогда, маленьким щенком, я тоже всегда был голоден. Мы ели все. Даже лис…

Чудесно, подумал Ахтап. Этого только не хватало. Он забился в самый дальний угол дверной коробки.

— С лисами трудно. В мясе полно костей. Вытаскивать их — тяжкий труд. Чистишь дольше, чем ешь. Но эти проклятые кости толстые как раз настолько, чтобы их нельзя было разжевать. Можно подавиться осколком. Лиса — это неплохо. На вкус почти как собака, только немного жирнее. Если посыпать тимьяном и жарить в собственном соку… — он мечтательно закатил глаза. — Я с удовольствием вернулся бы в горы. Хотя силы моей вряд ли хватило бы на то, чтобы пробежать даже сотню шагов. Воздух там такой чистый. — Он закрыл глаза. Изо рта все еще капала слюна. — Ты когда-нибудь ел лис?

Ахтап держался изо всех сил. Только не дать себя спровоцировать!

— Знаешь, Норг, мой народ очень дружен с лисами. Есть лис — это примерно то же, что съесть родственника.

— Ну и что? Ты что, никогда не бывал на трупном пиршестве?

Ахтап понял, что совершил ужасную ошибку. Нужно было думать как следует! Ведь повсюду в Альвенмарке были известны истории о пиршествах троллей, на которых они ели мертвечину.

— Э-э-э… Я…

— За луну до того, как меня поймали люди, я был на трупном пиршестве моего дяди по отцу. Он был великим воином, очень мужественным. Я ел его сердце. И печень… Она была очень сочной. — Норг открыл глаза. — А ты сочный?

— Ни капельки! Видишь ли, слишком много шерсти. Шерстинки на языке во время еды — это ведь гадость: только закашляешься!

— Значит, тебя нужно жарить. И шерсть можно повыдергивать. — Тролль потянулся.

Ахтап услышал, как зазвенели звенья железной цепи.

— Ты когда-нибудь ел людей?

Норг замер.

— Да… Я бывал во множестве битв. Оргрим был мной очень доволен. Когда-то я был известным воином. Я… — внезапно он понизил голос до шепота. — Люди здесь другие. Есть такие… — теперь он говорил настолько тихо, что слов было почти не разобрать. — Колдуны… белобородый и такой… с серебряной палкой. Ты должен… — Он уставился на дверь. — Они там, снаружи. Ты чувствуешь это?

Ахтап почувствовал слабое покалывание. Чувство, похожее на то, которое возникает прямо перед летней грозой.

— Они нас подслушивают!

— Чушь! — возразил лутин. — Они ведь даже не знают твоего языка!

Тролль пополз прочь от двери. Цепь со звоном потянулась за ним.

— Нет, там есть девочка. Клянусь альвами… Они здесь. Ты разве не чувствуешь? Вот опять! Пожалуйста, нет, пожалуйста! — Мольба его перешла в крик.

Гигантский тролль катался по полу. Казалось, какие-то невидимые люди тычут в него множеством пик.

Ахтапа охватил ужас. Он прижался к деревянной двери. Ему захотелось стать червем и выползти через щель в двери. А еще он почувствовал то, о чем говорил тролль. Что-то коснулось его. Вошло внутрь и захотело вырвать из него жизнь.

Освобожден

Леон опустил меч и вложил его в ножны. Наконец-то открылось! Крик тролля расставил все на свои места. Он положил руку на плечо мальчика.

— Все кончено, Люк. Никогда больше не буду я сомневаться в том, что ты — один из нас.

Юный Лев потрясенно смотрел на него.

— Что это было? Кто кричал?

— Это было твое спасение, Люк. Большего тебе знать не нужно. Не сейчас. Оноре, позаботься о нем. И о Фредерике.

— Ты смотрел ногу, брат? Посмотри внимательно, Леон! Только посмотри!

Разорванная плоть срослась. Только ручеек крови свидетельствовал о том, что на этом месте была ужасная рана. Примарх недоверчиво ощупал конечность. Нигде не было ни осколочка, двигавшегося в плоти, кость была цела. Это было чудо. Ему никогда не доводилось видеть, чтобы ребенок обладал настолько большой силой. Люк был просто даром божьим. Истинным даром! Он был ответом на все интриги и неудачи. Он принесет Новому Рыцарству доселе неизведанное величие, если им удастся завоевать его сердце.

Леон обругал себя за то, что сомневался в мальчике. Неужели он был настолько слеп? Они не имеют права проиграть битву за сердце Люка! Он должен стать одним из них, до мозга костей пропитанным идеалами рыцарства.

Примарх понял, какую страшную ошибку совершил. Если бы не этот чертов камень… Камень! Он опустил руку в кожаный мешочек, висевший у него на поясе. Эльфийский камень потерял свой блеск, свет в нем погас. Леон протянул его мальчику.

— Он твой. Не знаю, как он к тебе попал. Но с сегодняшнего дня он будет напоминать мне о том, что ты — один из нас. Ты выжег из него проклятую эльфийскую магию. Теперь это всего лишь камень.

Люк принял камень и долго смотрел на него. Леон чувствовал, насколько глубоко обижен и растерян мальчик. Он ничего не понимал из того, что происходило вокруг. Примарх опустился на колени.

— Я должен извиниться перед тобой, юный Лев. Прошу, прости меня за то, что я поступил несправедливо по отношению к тебе.

Люк непонимающе смотрел на Леона. А потом на глазах у него выступили слезы.

— Ты не должен стоять передо мной на коленях. Ты… — Он схватил Леона за руки и попытался поднять его.

— Нет, Люк. Ни мой возраст, ни сан не защищают меня от ошибок. Пожалуйста, прости! Я не встану, пока ты не сделаешь этого. Забери у меня мою боль. И прими мои извинения.

— Пожалуйста, поднимись, примарх.

— Нет, я не заслужил того, чтобы зваться примархом. И меньше всего перед тобой, мальчик. Примарх должен быть к Тьюреду ближе, чем каждый из братьев. Он должен чувствовать божественное в мире, в каждом вздохе мира. Но по отношению к тебе, к невероятному дару, сделанному нам Тьюредом, я оказался слеп. Я должен вырвать свой оставшийся глаз! Если бы я мог видеть сердцем, то, наверное, лучше исполнял бы свои обязанности.

— Пожалуйста, перестать винить себя. Как ты мог понять, что дар мой от Господа, если я сам сомневался в себе? Я не имею права таить на тебя обиду, брат примарх.

— У тебя доброе сердце, мальчик. — Леон оперся обеими руками на рукоять меча и поднялся.

Ему придется заглянуть вглубь себя. И покаяться!

— Брат Оноре, пожалуйста, позаботься о том, чтобы брат Фредерик получил более удобную комнату до тех пор, пока не поправится полностью. И отведи нашего брата Люка в подобающую комнату.

— У меня есть просьба. — Люк умоляюще поглядел на него. — Я хочу назад, к своим Львам. Мое место там.

Леон не сдержал улыбки.

— Да, ты прав. Но останься в замке еще на один день. Не сомневайся, что скоро ты почувствуешь себя очень опустошенным. Может быть, у тебя даже будет болеть голова. Завтра можешь вернуться к своим. А сегодня я еще хочу сообщить тебе одну тайну, которую ты должен хранить глубоко в своем сердце. Ты сможешь сделать это? Бог избрал тебя для великих свершений. Но из-за этого ты будешь одинок. Я расскажу тебе о твоем даре, Люк. А теперь извини меня, возраст дает о себе знать. Я устал. Мы увидимся вечером. — Он взял мальчика за руку. — Спасибо тебе за твое великодушие, Люк. Ты — настоящий рыцарь.

Мальчик просиял. Никогда прежде примарх не видел его таким счастливым. Леон почувствовал облегчение. Теперь он знал, что сумеет завоевать сердце этого ребенка. Теперь он будет внимательно следить за ним. Раны, которые он нанес душе мальчика, очень глубоки. Каким же слепым идиотом он был!

Примарх вышел в коридор. Он чувствовал себя очень старым. Сомнения в себе были ему вообще-то чужды, но этот случай с Люком взволновал его до глубины души. Даже бессердечный Оноре распознал то, что сокрыто в мальчике. Это терзало Леона особенно сильно.

Старый рыцарь ордена подошел к двери темницы, где был заточен тролль. Как же много лет он сидел здесь взаперти… С тех пор как чудовище потеряло ногу, пользы от него ордену было, что от козла молока. Нельзя ведь показывать послушникам одноногого тролля, чтобы подготовить их к ужасам сражений в Друсне. Норг пережил свое время. Для него наверняка было бы лучше послужить Ордену в последний раз, пусть и таким образом, вместо того чтобы влачить жалкое существование в застенках. А этот проклятый маленький лутин… Его не жаль!

Он открыл тяжелую дверь камеры, хотел попрощаться с Норгом, когда в ноги ему вцепились маленькие ручки.

— Пожалуйста, забери меня отсюда, господин. Пожалуйста, я сделаю все, только заберите меня отсюда!

Мех лутина побелел. Маленький человеколис плакал кровавыми слезами. Губы его тоже кровоточили, очевидно, он прокусил их. Все тело кобольда сотрясала неконтролируемая дрожь. Леон сделал попытку вынуть из ножен меч и просто добить его.

— Пожалуйста, господин! — На него смотрели окровавленные, широко раскрытые от ужаса глаза. — Пожалуйста. Он проник мне прямо в душу. Холод… Это… Я отведу вас в Альвенмарк, если хотите. Но, пожалуйста, не делайте этого снова. Не дайте мне умереть так же, как Норгу! Я буду твоим самым верным слугой. Твоим рабом. Всем.

Обмен

Гисхильда стояла у окна и смотрела во двор на конюшни. Пожар был потушен. Стена той башни, где стоял стог сена, почти до самой крыши была покрыта копотью. Еще немного — и заполыхало бы по-настоящему. Какое наказание ожидает ее? Этого она себе не могла даже представить. Девочка застыла у окна с поникшей головой.

Должно быть, брат Альварез находился в одной из темниц. Она просто не увидела, как он подошел. Почему именно он постоянно ее ловит? Еще на «Ловце ветров»…

Для рыцаря ордена он был очень мил. То, что он будет думать о ней плохо, было ей неприятно. Если бы это был кто-нибудь другой, ей было бы все равно.

Ледяное чувство ушло из живота. По крайней мере, пожар сделал свое дело в том отношении, что Люк теперь был вне опасности. Она спасла его… Но где же он? Как он себя чувствует? Позволят ли ей еще хоть раз увидеть его?

Дверь крошечной комнатки, в которую ее заперли, открылась, вошел Леон. Таким она всегда представляла себе Фирна, бога зимы. Высокий, массивный, со всклокоченными белыми волосами и густой белой бородой, спускавшейся на грудь, в белой робе, подпоясанной мечом. Только ужасный шрам,разделявший его лицо и искажавший губы, не вписывался в образ.

Когда Леон вошел, Гисхильде показалось, что в комнате стало холоднее. Она с вызовом посмотрела на него.

— Ну что, поджигательница… Тебе есть что сказать?

Она пожала плечами, пытаясь казаться спокойной, но колени у нее дрожали. Одной рукой она оперлась на подоконник.

— Да, это сделала я. Я ничего не отрицаю.

— И ты не раскаиваешься, я так понимаю.

— Ничего же страшного не случилось.

Примарх встал рядом с ней у окна и посмотрел на следы копоти на стене.

— Вряд ли можно считать твоей заслугой то, что дело не обернулось бедой. Могла загореться башня. Или конюшни.

— Я помогала спасать лошадей.

— Как благородно!

Гисхильда была сильно озадачена поведением Леона. Она готова была к тому, что на нее будут кричать, ее будут бить. Но спокойная ярость Леона была страшнее, чем любой громогласный взрыв бешенства.

— Откуда ты знала, что ни одна из лошадей не сломает ногу? Что никого из конюших не затопчут? Откуда ты знала, что в башне не хранится порох? Откуда ты знала, что взлетевшие искры не подожгут дворец? Оно того стоило? У меня есть подозрение, и я советую тебе не лгать мне!

Гисхильда молча смотрела на примарха. Она не могла этого произнести. Она не должна создавать Люку дополнительных трудностей. В то же время она была уверена в том, что Леон действительно заметит, если она попытается солгать ему. Поэтому она молчала. Стояла, опустив глаза. Обо всех возможных последствиях она не думала. Только о Люке…

— Ты сделала это для Люка. Ты вообще знаешь, кто он? Ты уверена, что он стоит этих жертв? Может быть, ты решилась на это ради мертвеца?

Она испуганно взглянула на него.

— Он не…

— Нет? Но откуда такая уверенность? Ты вообще знаешь, в чем его обвиняют?

Гисхильда отчаянно пыталась прочесть по лицу примарха хоть что-то. Но черты лица Леона молчали. Они были холодны, как черты бога зимы.

— Я знаю, что он не сделал ничего дурного. Он изо всех сил стремится стать рыцарем. Он готов сделать для этого все. Я не могу даже представить, чем он мог заслужить смерть. Ни один суд, который действительно желает докопаться до истины, не вынесет ему приговор.

— Значит, ты настолько хорошо знаешь его. Это любовь придает тебе уверенность? Он клялся тебе священной клятвой? Все это ничего не стоит, девочка. В каждом из нас сидит предатель. Вопрос только в цене.

— Что с ним? — теперь она едва не плакала. Этой неизвестности она не выдержит.

— Он еще жив. Своим пожаром ты действительно добилась того, что пока его не казнят. Казнь состоится завтра утром. А в наказание ты будешь на ней присутствовать!

Ноги Гисхильды подкосились. Она оперлась на подоконник обеими руками, но, тем не менее, упала. Сил больше не осталось. Она могла вынести все, кроме этого.

— Я с собой что-нибудь сделаю, если Люк умрет!

Леон рассмеялся. Смех был резким, суровым, режущим сердце не хуже ножа.

— Думаешь, меня это испугает? Для школы ордена будет только лучше, если тебя не станет.

Все то время, пока Гисхильда просидела взаперти, она размышляла над тем, что же теперь будет. И она точно знала, что Леон никогда не откажется от нее. Он может побить ее, запереть. Но ее жизнь драгоценна. Ее жизни ничто не угрожает. Ни при каких обстоятельствах!

— Ты не сделаешь этого! — Принцессу злило то, что он, очевидно, считал ее всего лишь взбалмошным ребенком. И гнев придал ей силы.

— Откуда такая убежденность, дитя? Поджог — тяжкий проступок. А еще я знаю, что ты каждый день думаешь о том, как бы сбежать. И о том, что ты надеешься, что твои друзья-эльфы придут за тобой. Я не могу себе позволить, чтобы побег осуществился. Твоя смерть гораздо более приемлема.

Ему не испугать ее! На такие угрозы она и рассчитывала.

— В боях после моего похищения погибла почти сотня рыцарей, насколько я слышала. Ровно столько, сколько школа выпускает за год. Это ужасная цена для ордена. Получается, что все они отдали свои жизни зря, если ты велишь казнить меня.

Леон поднял веко и потер раненый глаз.

— Иногда люди совершают ужасные ошибки. Это относится и к облеченным властью. Мертвым я помочь уже не могу. Но будь уверена, что если я приду к выводу, что для ордена будет полезнее твоя смерть, чем жизнь, ты умрешь, я не стану колебаться.

За эту пошлую угрозу она стала презирать его. Точно, он считает ее глупым ребенком, которому можно городить все что угодно!

— Вы можете шантажировать моих родителей только до тех пор, пока я жива. Я не знаю, чего вы хотите, но в одном я уверена совершенно точно: мертвая я не стою ничего!

— Знаешь, маленькая принцесса, думаю, пришла пора узнать тебе одну историю. Помнишь девочку, которую привели в твою комнату в Паульсбурге вместо тебя? Лилианна приложила немало усилий к тому, чтобы найти ребенка, очень похожего на тебя. Эрцрегент утащил ее в Анисканс. В какой-то момент своего путешествия он, должно быть, заметил, что это не та. Кухарке, пожалуй, трудно долго притворяться принцессой. Даже если приходится разыгрывать из себя всего лишь взбалмошную принцессу-язычницу. Когда твой, как говорила Лилианна, драгоценнейший эрцрегент Шарль заметил свою ошибку, ему сразу же стало ясно, что нужно делать, дабы другие тоже не заметили ошибки. Девочку убили. И поскольку никто не знал, кем она была на самом деле, ее со всеми почестями похоронили в башне-гробнице святых и гептархов. Так что там есть теперь могила, на которой написано твое имя, Гисхильда Гуннарсдоттир. И все, кто занимает в этой церкви какое-то положение и имеет вес, считают, что именно ты там и похоронена. А поскольку эрцрегент Шарль тоже скончался, выявить подлог будет непросто. Теперь, когда ты знаешь это, как думаешь, велика ли твоя ценность для нас? Твое похищение было кровавой ошибкой. А терпеть твои капризы мне не хватает терпения. Скажи мне, чего стоит твоя жизнь? Какой прок от тебя ордену? Если хочешь стать одной из нас, милости просим. Иначе…

Он предоставил ей возможность поразмыслить о том, что с ней произойдет. Внезапно Гисхильде стало ужасно трудно дышать. Она опустилась на маленький табурет, стоявший у окна. Где-то есть ее могила… Но ведь Сильвина узнала, что она жива! Она сумела разглядеть обман и нашла ее. Почему же она не возвращается?

— Ну что, принцесса? Что скажешь?

Леон пугал ее. Она знала, насколько безжалостным он может быть.

— Я… Мои отец и мать сумеют узнать меня.

— Твой отец исчез. Твоя мать короновалась и стала королевой Фьордландии, и праздник окончился тем, что она велела казнить тридцать семь моих братьев и сестер по ордену. Беззащитных пленников, Гисхильда. Скажи мне, о чем мне говорить с этой женщиной. Впрочем, я думаю, что скоро она возьмет себе в мужья другого мужчину, чтобы упрочить свое положение. Ты должна научиться думать по-новому! Твоя ценность — это исключительно ты сама, Гисхильда. И больше ничего!

Это уже было чересчур! Она отказывалась поверить в это. Неужели Сильвина скрыла это от нее? Да, может быть… Слишком мало времени было на то, чтобы поговорить, когда они встретились в яме под цепями.

Леон протянул ей руку.

— Мы рады видеть тебя в наших рядах, Гисхильда. Ты можешь быть одной из нас. Тебе нужно только взять эту руку.

— Я не могу отречься от своих богов и предать свою страну. Я — это Фьордландия…

Впервые с момента, как примарх вошел в комнату, он улыбнулся. Глаза его окружила сеточка из мелких морщин.

— Не слишком ли много для девочки твоего возраста? Как ты можешь быть целой страной?

— Я последняя в роде. Я принадлежу стране. Я должна… — Ее голос сорвался.

Неужели мама действительно снова выйдет замуж? Она любила Гуннара. Но если он пропал, то выбора у нее не оставалось. На глаза Гисхильды навернулись слезы. Прошло почти два года с тех пор, как она в последний раз видела отца. Но хотя она была бесконечно далека от него, в сердце ее он был рядом с ней. И она знала, что он всегда думал о ней. Знала она и то, что он не оставит попыток найти ее. Но то, что его нет… Мертв… Она никогда еще не думала о его смерти. Он был таким сильным, непобедимым! Героем, которого уважали даже дети альвов. Он не мог умереть.

— Ты бы предал своего Бога и свой орден, примарх?

Леон долго молча смотрел на нее, пока она боролась со слезами. Наконец он кивнул.

— Я не хочу ломать тебя, Гисхильда. Я хочу быть уверенным в тебе. И вот еще что… Я тоже не предал бы своего Бога и свой орден. Я не могу требовать от тебя того, чего не сделал бы сам. И я ценю твою верность, хотя она принадлежит не мне. Пообещай только, что ты не станешь пренебрежительно отзываться о Тьюреде и нашем рыцарском ордене. А еще обещай, что ты не станешь выставлять напоказ языческие верования перед своими братьями и сестрами по ордену. Как думаешь, сможешь?

Та кивнула.

— Мне хотелось бы, чтобы я мог доверять тебе, Гисхильда. И, чтобы ты правильно понимала меня: все это предпосылки для того, чтобы ты смогла здесь находиться. Ничто из этого не является большой уступкой с твоей стороны. Решающим вопросом для меня является вот что: что ты предложишь мне за жизнь Люка? От тебя одной зависит, будет он жить или умрет.

Сердце Гисхильды бешено заколотилось. Что хочет услышать старик? Она поняла, как мало значит для Ордена. Что еще она может предложить? Осталось только одно.

— Я предлагаю себя.

Леон кивнул.

— Об этом мы, пожалуй, еще поговорим немного подробнее. Я не брат Шарль, мне послушницы не интересны. Я полагаю, что однажды Люк станет или уважаемым рыцарем, или будет представлять большую опасность для ордена. И боюсь, что ты будешь играть решающую роль в том, кто из него вырастет. Об этом мы с тобой еще побеседуем. И если мы договоримся, то я заставлю тебя поклясться священной клятвой. Лутом, не Тьюредом. Кажется, ваше племя чувствует особую связь с этим божком. Ткачом судеб… Надеюсь, он хорошо относится к тебе, девочка. Потому что если это не так, Люк умрет под мечом палача. Его судьба в твоих руках.

Неравные братья

Альварез чувствовал себя подлым. Если бы он знал, что из этого получится, он отпустил бы Гисхильду. Что она такого натворила — пожгла немного сена во дворе? Это слишком суровое наказание за такой проступок. Иногда он ненавидел свою кровь. Она привела его в Братство. У него не было выбора.

Оноре опустил на пол свою палку. Резкий, металлический звук был своего рода аплодисментами. Жероме хлопал. Ему доклад примарха тоже понравился. Друстан молчал. Оттого ли, что у него только одна рука? Или он не одобряет происходящее? Он был магистром Люка и Гисхильды. Он должен был что-нибудь сказать. Молчания было недостаточно.

— Мы победили по всем фронтам, — гордо говорил Леон. — Всего за год они потянулись друг к другу. А сегодня Люк доказал, что он — не подкидыш. Он из рода Гийома. Его дар убивает детей альвов!

— Но человеколис жив! — вмешался Альварез.

Это было ребячество с его стороны, но ему не хотелось, чтобы триумф примарха был полным.

— Об этом нам беспокоиться не стоит, — заговорил из темноты своей ниши Оноре. — Действие дара ощущается только на определенном расстоянии. Вероятно, кобольд оказался как раз на самом краю поля. Достаточно близко, чтобы ощутить силу Люка. Но достаточно далеко, чтобы умереть.

— Я тоже так считаю, — присоединился к нему Леон.

Альварез сделал попытку пронзить взглядом темноту ниш.

Где Друстан? Опять он молчит. К чему эта скрытность?

Капитан считал встречи такого рода давно изжившими себя. То, что их тайное братство нужно было скрывать от остальных рыцарей ордена, он понимал. Но то, что они не должны видеть друг друга… Это же чушь!

Он снова поглядел в темные ниши, окружавшие большую круглую комнату. Сколько их сегодня здесь? Сколько братьев и сестер включает в себя Братство Святой Крови? Его разум подсказывал ему, что их было только пять. Но сердце… К Другим это проклятое сердце! С тех пор как он повстречал Миреллу, сердцу своему доверять он больше не мог! Оно предало его. Не проходило и дня, чтобы он не думал о ней. За пару часов счастья он заплатил вечными муками. Куда же она подевалась?

— Каковы твои дальнейшие планы по поводу детей?

Наконец Друстан сказал хоть что-то. Итак, он здесь!

— Мне хотелось бы, чтобы они были счастливы вместе. Будь к ним помягче. Гисхильда думает, что своим хорошим поведением она спасает Люка. Она думает, что я стану заново проверять его каждую неделю потому, что не доверяю ему. На самом же деле я буду посвящать его в тайны Братства. А еще он должен учиться вместе с лучшими врачевателями всех курсов. Я хочу, чтобы его знали на всех курсах нашего ордена.

— Но здесь его дару негде развернуться, — заметил Альварез. — Земля выжжена. И вряд ли мы сможем каждый раз предлагать ему тролля или другое дитя альвов, чтобы он пил из них силу.

— Я думаю, что он не ограничен Господом в своем даре. У него исцеляющие руки. И у него доброе сердце, которое быстро завоевывает другие сердца. Даже я не могу закрыться от него. Мы используем эти дары. Он будет великим полководцем. И Львы сделали его своим капитаном. И это при том, что Жоакино очень даже хорош. Его ждут великие свершения.

— А принцесса? Ты действительно думаешь, что она покорится? — Альварез вспомнил, как поймал ее на «Ловце ветров», когда она открыла ящик Лилианны. Он был совершенно уверен в том, что это Гисхильда подбила Люка на тот поступок.

— Ее сердце принадлежит Фьордландии. Но оно всецело принадлежит и Люку тоже. Я не знаю, на чем основываются их чувства. Но я и не должен этого знать. Мы сделаем все, чтобы сохранить и развить эту любовь. Она может стать ключиком к нашей окончательной победе над язычеством. Ты должен предоставить им возможность быть вместе, Друстан. А потом мы разделим их. Люк должен путешествовать. Он должен бывать в местах, где земля еще не тронута даром. Там, где он сможет испытать всю свою мощь. Эти разлуки только укрепят их любовь.

Альварез снова подумал о Мирелле и о том, какую боль они должны причинить обоим детям.

Зато Леон был, напротив, в совершеннейшей эйфории.

— Гисхильда, конечно, все еще очень зла на нас. Мне пришлось сломить ее веру в себя, чтобы она легче слушалась. Теперь только от тебя, Друстан, зависит, поверит ли она снова в свои силы. Брось вызов ее сильным сторонам! Хвали ее, когда она того заслуживает. Мы должны суметь завоевать ее сердце. Она все еще предана своим божкам. Если мы заполучим ее, то заполучим Фьордландию. Там ее не так скоро забудут. Поэтому она должна будет вернуться на родину и подтвердить свое право на трон! И если ярлы восстанут против нее, то она сможет позвать на помощь целое войско рыцарей ордена. Но сначала они с Люком должны оставаться вдвоем. Будет лучше, если они справятся сами, без нас. А там, где будет Люк, туда последует за ним наш орден. Он подготовит для нас путь. Для этого он избран Тьюредом. Я чувствую это! Никогда я не встречал человека, в котором дар был бы настолько силен!

Альварез поглядел на большую мозаику Древа Крови, выложенную на полу зала. Как далеки были друг от друга некоторые ветки кроны. Он чувствовал себя лишним.

— Сегодня такой день, когда все складывается одно к одному, — продолжал Леон. — Лутин капитулировал от ужаса перед даром. Теперь он — воск в моих руках.

Это известие оторвало Альвареза от меланхолических мыслей.

— Он заговорил? И он — посвященный?

— Он умеет открывать ворота и знает пути. Он — одаренный маг, к несчастью брата Валериана. Похоже, он даже встречался с королевой. И все, о чем я хочу знать, он открывает очень охотно.

Леон вышел из тени своей ниши. Этого он не делал еще никогда! Казалось, он изменился — так и дышал силой. Словно стряхнул возраст с плеч. Он казался капитану живым святым. Человеком, до самых глубин пронизанным Господом.

— Брат Альварез, мы учредим в нашем ордене новую должность. Мастер флота, главнокомандующий всеми нашими боевыми единицами и всеми гаванями. Готов ли ты нести эту ношу?

Капитан был совершенно огорошен.

— Не знаю, справлюсь ли я с этим. Я ведь всего лишь капитан… Может быть, пусть Лилианна…

— Нет! Есть две причины тому, что мой выбор пал на тебя, — вежливо, но настойчиво возразил примарх. — Во-первых, должность должен занимать один из нас, потому что мастер флота должен знать тайны, которые не могут быть разглашены за пределами нашего круга. И, во-вторых, мастер флота должен быть опытным капитаном, потому что однажды он будет командовать крупнейшей битвой в истории нашего ордена.

— Этого не будет, пока орден Древа Праха гоняется за нашими кораблями, — напомнил Оноре.

— Давайте воспользуемся этим. Пошлем им корабли и команды, которые должны пройти испытание. Существует очень мало возможностей пройти испытание в морском сражении. А на битву, которая предстоит нам, мы должны идти с ветеранами.

— И что это будет за битва? — послышался голос Жероме, в котором звучало восхищение.

— От лутина я узнал о месте, в которое постоянно приходит эльфийская королева и в которое можно попасть только морем. Он также назвал мне день, когда наш заклятый враг непременно будет там. И это будет день, когда мы отомстим за убийство Гийома!

— Когда это произойдет? — поинтересовался Оноре.

— Это ты узнаешь в свое время, — ответил примарх. — У нас достаточно времени, чтобы подготовиться. В этот день Альвенмарк ждет конец! У меня будет тысяча рыцарей, чтобы нанести удар. И десять тысяч морских пехотинцев. Нам нужно, по меньшей мере, десять галеас и двадцать крупных галер. К атаке должно быть готово не менее сотни пушек. Лучше — больше. Мы научим Других смирению и наконец-то отомстим за смерть бесчисленного количества наших братьев. Все усилия будут направлены на эту битву. Мы застанем детей альвов врасплох, когда нападем на них в их же мире. Мы не можем проиграть. После этой битвы знамя Древа Праха навсегда останется в тени нашего знамени. Мы должны создать гавань у Вороньей башни и заложить большие склады. Мы должны построить новые корабли и…

— И ты уверен в том, что лутин нас не обманывает? — перебил его Оноре.

— Сходи к нему и посмотри на него! Он сломлен. Он уже не в состоянии лгать. Он в буквальном смысле умоляет позволить ему помочь нам. Не беспокойся. Этот день станет началом самой славной главы в истории нашего ордена. Все унижения будут забыты! Ну же, выйдите из тени, братья. Судьба Братства Святой Крови наконец свершится! Мы отомстим за Гийома! Этого хочет Господь!

— Этого хочет Господь! — воскликнул Друстан своим звучным голосом.

— Этого хочет Господь! — присоединился к нему Жероме.

Братья-рыцари вышли из ниш. Внезапно Альварез почувствовал что-то вроде опьянения. Никогда ранее он не ощущал себя в такой степени орудием Бога. Он испытывал облегчение оттого, что вышел из тени ниши. Только Оноре казался задумчивым. Но он всегда был угрюмым.

Леон вытянул вперед левую руку.

— Положите свои левые руки на мою. И давайте поклянемся, что мы не успокоимся до тех пор, пока не умрет Эмерелль и смерть Гийома не будет отомщена.

Богорожденные

Эмерелль откинулась на подушки, наслаждаясь теплым ветром. Прошла целая вечность с тех пор, как она последний раз путешествовала в открытой карете. Она испытывала облегчение от того, что оставила тронный зал. Она забыла свою страну и свои народы. Она гналась за будущим, которое менялось с каждым вздохом, было неуловимым, мрачным и фатальным. А настоящее уходило от нее. Она всегда любила ездить верхом, но в карете можно было расслабиться, просто наслаждаться путешествием. Две дюжины городов и множество небольших поселений посетила она во время своего долгого пути на юг. Сверкающая весна бежала перед ней и превращалась в золотое лето. Королева находилась в пути уже две луны. Она никуда не торопилась, позволяла себе проболтать полдня со старым кобольдом-сапожником, посмотреть, как девушки собирают цветы лотоса или сходить на озеро Таинственных Голосов. Она бродила по скрытым в воде камням и слушала голоса тумана. Позволяла персику, сандаловому дереву и другим запахам дурманить себя до тех пор, пока не наступало опьянение ароматом.

Королева с болью осознавала, насколько далека была от своих подданных, насколько прочно была заточена в плену дворцовых церемониалов и страха перед будущим. Хорошая повелительница должна быть ближе к своему народу. Все изменится. Хотя она и взяла с собой серебряную чашу и ночь за ночью по-прежнему проводила над ней по многу часов, но в течение долгих дней пути душа ее постепенно обретала покой.

Сонная от мягкого покачивания кареты, она смотрела на густой полог деревьев, где в кронах плясали свет и тень. На покрытых мхом ветвях росли орхидеи разнообразных цветов и форм. Юркие колибри порхали в зарослях из света и красок.

Скрываясь где-то в лесу, обезьяны манко пели свою меланхоличную дневную песню. То тут, то там повелительница замечала красных крабов-скрипачей, которые хватали разъеденную кору гигантских деревьев.

Стайка танцующих цветочных фей при помощи ароматических палочек, которыми они размахивали, как пиками, отгоняла от королевы москитов и других кровопийц. Конечно, Эмерелль легко защитилась бы от любой напасти при помощи слова силы, но ей нравилось, что ее окружают цветочные феи. Их радостные, беззаботные танцы лили бальзам на ее израненную душу. А еще ей нравилось увлеченно вести с ними дебаты о поэзии в шепоте крон деревьев или о скрытом узоре в хитросплетениях корней растений у подножия гигантских деревьев, по которым мудрецы читают будущее мира.

Эмерелль приподнялась и взглянула на колонну всадников. Она путешествовала в сопровождении большого эскорта. Сотня эльфийских рыцарей под командованием Обилее охраняла длинный поезд роскошных карет и тяжелых повозок, нагруженных тысячами разных мелочей, которые требовались придворным, чтобы блистать во всей красе.

Кентавры из Уттики, одетые в сверкающие бронзовые кольчуги и высокие шлемы, на которых развевались белые плюмажи, держались в непосредственной близости от королевы. Несколько в стороне от высокой дамбы, у которой пролегала роскошная дорога через мангровые заросли, двигались кентавры из широких степей земли Ветров. По пояс в гнилой воде они выискивали скрытые опасности. Но Эмерелль знала, что здесь, в джунглях, ей нечего бояться.

До Вахан Калида было еще полдня пути. В такой близости от большого города хищников не было. Сюда не забредали ни быкодушители, ни гигантские луфари.

Наконец впереди в прорехах зеленых крон показалось небо. Гигантские деревья отступили от дороги, их сменили рисовые поля, среди которых мелькали островки цветов. По сверкающим серебристо-голубым чекам бродили одинокие хольды, выуживая из воды камыши и кувшинки.

В карете, ехавшей позади королевской, заиграла на своих флейтах Юливее. То была дикая, безудержная мелодия. Юливее настояла на том, чтобы взять с собой гроб Фенрила. Иногда волшебница удивляла Эмерелль. Большинство считало Юливее непостоянной, резкой, но если ей что-то втемяшивалось в голову, то выбить оттуда это было просто невозможно. Удивительное упорство волшебница проявила, когда с горсткой рабочих начала отстраивать покинутый Валемас и возвращать последних из своего народа к истокам предков.

Валемас давно уже превратился в цветущий город. Но этим он был обязан исключительно Юливее, которая не испугалась и решилась на совершенно невероятный поступок. Может быть, она и Фенрила… Эмерелль вздохнула. Нет, будет лучше, если такими мыслями она не станет портить этот чудесный день бабьего лета!

Королева сильно запрокинула голову, и, глядя назад, за подушки, стала наблюдать за полетом цветочных фей и слушать песню Юливее.

Небо казалось ей странным. Глубокого синего цвета, почти безоблачное, но воздух над ней, казалось, дрожал, как бывает в особенно жаркие дни над песком и в пустыне.

Сонливость улетучилась. Здесь кто-то колдовал! Эмерелль выпрямилась. В этот миг на фоне синевы появилась длинная белая струя дыма. Темная точка на ее конце устремилась к земле. Две, пять, дюжина других таких же полос разрезали небо, словно решеткой.

В колонне раздались крики. Всадники спешивались. Кентавры устремились через рисовое поле, топча копытами нежные зеленые цветы.

Глиняный звон заставил Эмерелль вздрогнуть. За ее экипажем над дамбой клубился густой дым.

— Твой меч! — крикнула она уттийцу, который был ближе всех к карете.

Кентавр вынул из ножен клинок и протянул его рукоятью вперед владычице.

— Пожалуйста, госпожа, не выходите из кареты.

Эмерелль проигнорировала просьбу. Оставаться на месте было самым глупым, что она могла бы сделать в этой ситуации. В карете они станут искать ее в первую очередь — кто бы это ни был.

Налетел ветер. Дым понесся по дороге, закручиваясь в спирали. Что-то большое пронеслось прямо над ней. Она снова заметила странное трепетание воздуха рядом с собой. Появилась белая тень и тут же слилась с дымом.

— Предатели! — раздался где-то впереди крик ужаса.

Зазвенели мечи.

Такого не бывало с Эмерелль даже во время теневой войны. Какой же враг стал настолько силен, что она даже ничего не заподозрила?

Дорога внезапно оказалась окутана густым белым дымом. Мимо проносились какие-то фигуры, ржали лошади. На удивление, почти не было слышно звона оружия и криков умирающих. Кем бы ни были эти предатели, они работали со смертоносной точностью и сумели полностью сокрушить ее эскорт.

Эмерелль почувствовала какое-то движение позади себя. Она обернулась, занося меч для удара по горлу возможного противника. Оружие ударилось о сталь. И ударилось с такой силой, что жгучая боль пронзила ее плечо.

Перед ней стояла фигура в белом. Олловейн!

— Отходите, эльфийские рыцари! — Его голос разнесся над шумом сражения. — Прикажи и ты своим воинам опустить оружие. Мы ведь не хотим, чтобы кто-то пострадал.

Эмерелль положила левую руку на камень альвов, покоившийся у нее на груди. Ее меч все еще указывал Олловейну на горло.

— Воины стражи! Опустите оружие. Опасность миновала. — Магия разнесла ее слова на сотню шагов, хотя произнесла она их обычным голосом.

Звон битвы стих. Слово силы призвало ветер, который унес белые клубы дыма. Высоко в небе кружили черноспинные орлы. Воздух меж ними дрожал.

— Что, во имя альвов, происходит здесь, Олловейн?

— Ты направляешься в Вахан Калид, чтобы взглянуть на корабли и моих эльфийских рыцарей, не так ли, госпожа?

— Совершенно верно!

— Я хотел, чтобы ты не устраивала смотр. Ты должна была увидеть, что случится, если ты пошлешь нас в бой.

Эмерелль поглядела на вереницу карет.

— Не делай так никогда больше, — произнесла она так тихо, что никто, кроме мастера меча, не услышал ее. — Я могла убить тебя или других при помощи волшебства. Просто чудо, что никто не пострадал.

— Мои рыцари согласились провести маневр в боевых условиях. Они сознавали всю степень опасности. Они проводят учения вот уже целый год и начинают волноваться. У тебя есть новости? Когда ты пошлешь нас в бой?

— Я не могу сказать тебе этого, Олловейн. Мы получим сообщение от Сильвины о том, где находится Гисхильда. Серебряная чаша не может открыть мне этого. Я видела ее в военном лагере, но не могу сказать, где именно это место находится. Я вижу много белых палаток и рыцарей Древа Крови. Их сотни, и среди них — Гисхильда. Когда я вижу ее в серебряном зеркале, она старше, чем сейчас, уже не девочка. И она одета в белые одежды рыцаря ордена. Мы потеряем ее, если Сильвина в скорости не вернется!

— Нам все еще не хватает кораблей, — признался Олловейн. — Пока что закончено только два. Нужно больше плотников. И понадобится целый флот, на котором мы будем транспортировать скот для орлов…

— В первую очередь тебе понадобятся еще воины. И больше орлов. Твоя миссия не должна окончиться провалом, Олловейн. У нас есть только одна попытка, чтобы спасти Гисхильду. Если это не удастся, девочка будет потеряна для нас навсегда. Тебе придется выступить против смертоносного, превосходящего по численности наше, войска противника. И, возможно, тебе придется искать Гисхильду среди врагов. Я пришла, чтобы помочь тебе. Ты получишь все.

Это была только часть правды. Втайне Эмерелль питала надежду на то, что они смогут снова пережить старые времена. Она не могла забыть Фальраха. Эльфийка изучающе смотрела на мастера меча. Он изменился со времен тролльской войны… Но было бы неразумно заговорить с ним об этом напрямую.

— Я уступлю воинов из моей лейб-гвардии. Обилее учила их хорошо. Это великолепные солдаты.

— Нам не стоит бояться численного превосходства, — сдержанно ответил мастер меча, вынул из-за пояса толстый стальной болт и протянул его королеве.

Он был несколько больше арбалетного болта, толще и необычайно тяжел. На одном конце его было отшлифованное трезубое острие, на другом — три блестящих плоских стальных пера.

— Что это такое?

— Брандакс называет это медленной смертью. Кобольд создал их, потому что опасался, что нам придется сражаться против войск, сильно превосходящих нас числом. Эти болты упаковывают в ящики по дюжине. Если их метнуть, перья способствуют тому, что болты направляются острием вниз. С пятидесяти шагов в высоту они пробивают любую броню и любой шлем. Они придают нам ту же силу, которая получается, если в воздухе будут более сотни арбалетчиков. Чем плотнее ряды наших врагов, тем хуже для них! Вкупе с дымящими горшками болты создадут беспорядки и замешательство. А потом из дыма появлюсь я со своими воинами. Мы победим, королева, это я тебе обещаю. Мы готовы. Все ждут лишь твоего приказа!

— А что ты сделал с орлами? Почему я не смогла увидеть их в небе?

Этого ты ей не скажешь — прозвучал голос в голове Эмерелль. Над ней скользнула гигантская тень. Король Тученырь!

Наши тайны должны быть скрыты от нее!

Повелитель черноспинных орлов развернулся и круто поднялся в небо.

— С ними нелегко, — произнес Олловейн. — Они невероятно упрямы. И каждый день съедают по стаду овец. Целое стадо! Когда они голодны, с ними вообще нет сладу. Я не знаю, как Мелвину это удавалось. Я…

— У него было меньше орлов. И Тученырь был его другом… — Эмерелль мягко коснулась его руки.

Мастер меча отстранился.

Последняя ночь

Она поклялась Леону в том, что ему не доведется увидеть больше рассветов, когда она не будет верна ордену, до тех пор пока вместе с остальными Львами своего звена не заслужит рыцарские шпоры. Впрочем, она настояла на том, что ни при каких обстоятельствах не станет принимать участие в боях против язычников или детей альвов.

Леон согласился. И какое-то недолгое время Гисхильда пребывала в уверенности, что ей удалось обмануть примарха: до рассвета она еще свободна. Клятва начинается с рассветом.

И только когда ее заперли в камеру с зарешеченным окном и с тяжелой дубовой дверью, она призналась себе, что примарх видел ее насквозь.

Но отчаиваться она не собиралась. Гисхильду Гуннарсдоттир не сажают в клетку! Даже ее отцу это не удавалось. От мысли о нем на глаза навернулись слезы. Нельзя было быть такой глупой и поверить Леону на слово! Ее отец жив, он ищет ее. Это совершенно точно!

Нужно было уладить последнее дело. Она в отчаянии стала колупать поясной пряжкой раствор меж прутьев решетки. Поранила пальцы, ну да ничего, продержаться можно. Она просто обязана сделать это!

Девочка обеспокоенно посмотрела на полосу горизонта. Пока еще темно. Сколько еще до рассвета? Два часа? Или три?

Принцесса подергала решетку. Наконец та немного поддалась… Прут со скрипом выскользнул из отверстия. Гисхильда задержала дыхание. Никто не слышал? Ей пришлось встать на цыпочки, чтобы выглянуть из окна. Немного в стороне находился ход по крепостной стене, соединявший старую крепость с укрепленным пушками бастионом. Там наверняка есть стража! Но движения не было видно.

Прямо под окном находилось озеро. Если ей удастся незамеченной добраться до воды, то у нее все получится.

Гисхильда попыталась протиснуться меж прутьев решетки. Слишком узко! Она едва не выругалась вслух от ярости.

— Ты не мог бы хоть немного облегчить мне жизнь, Лут? — Она делала все для Фьордландии! А что сделали ее боги для нее? Разве не могли прутья решетки оказаться ну хоть немного дальше друг от друга?

В отчаянии она снова начала колупать раствор. Она не имеет права сдаваться! У нее все должно получиться.

Казалось, прошла целая вечность, пока ей удалось расшатать второй прут из трех. Она принесла простыню, которую разорвала на полосы, и закрепила ее на первом пруте, который еще прочно сидел в своем гнезде.

Гисхильда завернула простыню и завязала узлы. А потом стала вытирать ею пол, пока следы ее деятельности не исчезли. Но это не помогло. В камере было на редкость чисто, и полностью убрать крошку раствора ей не удалось. Самое позднее с первыми лучами солнца все обнаружится. К тому же слишком отчетливо выделялась простыня на фоне стены. Но с этим ничего не поделаешь. Нужно пройти этот путь. Ее клятва начиналась только с рассветом! Она сделала это, чтобы остаться здесь. Чтобы защитить Люка. Потому что клятва обязывала ее быть рыцарем.

Гисхильда просунула голову между прутьев решетки. Оцарапала щеки о ржавое железо. Потом протиснула плечи, выдохнула… Ну, вот и пролезла. Присев на внешнем подоконнике, она крепко привязала простынь к решетке. С бьющимся сердцем глянула на вал. Стражи нет! Неужели ей наконец-то повезло?

Переставляя руки, Гисхильда спускалась по узлам, завязанным на простыне. Каждый миг ждала, что вот-вот раздастся окрик стражника. Но было тихо. Наблюдают ли за ней? Сильвина смогла бы это почувствовать. Но развить в девочке эту способность эльфийка не смогла.

Вода оказалась неприятно холодной. Ручьи, стекавшие с гор, питали большое озеро в долине. Принцесса сжала зубы. Она стояла в воде по самый подбородок. Совершенно неподвижно… Ничего не происходило. Медленно передвигая окоченевшее от холода тело, она поплыла к берегу.

В тени уступа стены она присела и стала разминать руки и ноги до тех пор, пока в них не вернулось тепло. Потом поискала окно. Она знала, что оно находится в этом крыле замка. Она внимательно слушала Люка и несколько раз обходила замок, чтобы представить себе, где найти то, что ищет.

Составляя планы побега, она никогда не предполагала, что окажется без оружия. Поясная пряжка еще раз поможет ей. Другого пути не было. Достаточно ли она узка? И длинна?

Гисхильда стала карабкаться по грубой, не покрытой известью каменной кладке. Здесь было за что ухватиться. Почти все ставни в этом крыле замка были открыты и закреплены железными крюками. Осторожно, дюйм за дюймом, принцесса подтягивалась на подоконнике. Рука ухватилась за сухой птичий помет.

Пахло высохшими экскрементами. Не голубиными! Она у цели. Задержав дыхание, она заглянула в окно. Конечно, в темной комнате ничего не было видно. Но она должна была быть пуста! Она знала, что Лилианну пригласили сопровождать послушников старшего курса в их последнюю ночь. Каждый послушник выбрал себе укромное местечко, чтобы провести в молитве Тьюреду последние часы своего ученичества. Завтра они получат золотые шпоры и станут рыцарями. И каждый из них будет иметь право выбрать собственный герб.

Некоторые избранные магистры были с послушниками этой ночью и ходили от одного к другому. Они заводили разговоры или молчали с ними, по желанию учеников.

Гисхильда протиснула пряжку от пояса в узкую щель между створками окна. Дерево затрещало. Пряжка оставит глубокие следы.

Наконец она почувствовала сопротивление деревянного засова. Осторожно поддела его пряжкой и подняла вверх.

Прислушалась. А что, если Лилианна все еще в своей комнате? Вдруг ей стало нехорошо? Нет, она в любом случае пойдет, пока у нее есть ноги, которые носят ее.

Гисхильда тихо скользнула в комнату и заперла окно. Пахло мясом и засохшей кровью. Где-то в темноте, жужжа, летала одна-единственная муха. Запах перьев и засохшего птичьего помета смешивался с запахом старых книг в кожаных переплетах.

Гисхильда стояла не шевелясь. Прислушивалась. С ее мокрой одежды на пол капала вода. А потом она услышала шорох.

— Зимнеглаз?

Шорох прекратился. Стекло отнимало у неяркого звездного света последние силы. Луны не было. Глаза Гисхильды в темноте не могли разглядеть ничего. Приходилось доверять остальным своим чувствам.

Ящик стоял под окном, так говорил Люк. Но теперь его там не было. Иначе она заметила бы его, когда влезала в комнату.

— Зимнеглаз?

Послышались прыжки и шорох крыльев. Потом снова наступила тишина.

Вытянув руки, Гисхильда ощупывала комнату. Наткнулась на стол.

Снова шорох крыльев.

Девочка остановилась. Птица на свободе? Зачем Лилианна сделала это? Может быть, она здесь? Леон неглуп. Он наверняка догадался, чего хочет Гисхильда. И уж конечно предупредил Лилианну.

Принцесса в отчаянии всматривалась в темноту.

Внезапно воздух наполнился трепетом крыльев. Что-то вонзилось в ее плечи, лица коснулись перья. Она испуганно вскрикнула и хотела ударить невидимого противника.

Пронзительный крик, раздавшийся прямо у нее над ухом, заставил ее застыть. Это был крик птицы, но совершенно отличный от всех птичьих криков, которые она когда-либо слышала. Он был… Нет, подходящих слов не находилось. В этом крике было что-то такое, что тронуло ее до глубины души.

Длинные когти канюка-курганника впились в ее плечо. Хищная птица сидела смирно. Сидела на ее плече. Пахло падалью и грязными перьями.

Гисхильда не видела ничего, было слишком темно. Но всеми остальными органами чувств она ощущала его. Это был он!

— Ты помнишь меня, Зимнеглаз?

Большая птица не шевелилась.

Он был последним звеном, связывавшим ее со старой жизнью. Если верно то, что сказал Леон, то свой трон во Фьордландии она потеряла. Ее считают мертвой. Это, должно быть, было ложью! Сильвина знает, что она жива.

Но эльфы не должны приходить за ней, не сейчас! Время упущено… Она должна остаться здесь и помочь Люку. Защитить его от Леона и самого себя. И… она хотела его любви. Это было все, что у нее осталось. Если она потеряет и его, это разобьет ей сердце.

— Я не могу уйти отсюда, Зимнеглаз. А ты должен вернуться. Найди Сильвину. Скажи ей, что я не могу уйти. Пусть никто не приходит! Я останусь здесь. Стану рыцарем. Но я не забыла Фьордландию. Я убегу, когда Люк будет вне опасности. И верну себе трон, если кто-то осмелится отнять у меня мое наследство. Лети к моей маме! Скажи ей, что я жива. Скажи ей, что мне… — Она умолкла. Она была среди врагов. И была вынуждена стать к ним ближе, чем когда-либо могла себе представить. — Скажи маме, что все будет хорошо. А когда сделаешь это, прилетай сюда снова. Принеси весточку о моем отце. О маме… Я должна знать, что с ними. Я знаю, Фенрил где-то в тебе, Зимнеглаз. Ты ведь понимаешь меня, не правда ли. Граф? Как же ты мне ответишь-то? Глупая я девочка. — Она рассмеялась. — Пожалуйста, принеси мне весточку. Так мне будет легче выдержать жизнь здесь. Они убьют Люка, если я уйду. Я не могу, Фенрил. Я не могу… Но и не вынесу без вестей. Пожалуйста, прилети еще! Всего один разок! Скажи мне, что Леон обманул меня и мой отец жив. Скажи мне, что моя мама не взяла себе другого мужа. Я буду ждать тебя в каждое новолуние на холме возле башни моих Львов. Пожалуйста, возвращайся, Зимнеглаз!

Она подошла к окну и распахнула его.

— Лети, Зимнеглаз. И не забывай меня. Будь свободен! Ты ведь знаешь, каково нам, пленникам. Принеси мне надежду!

Большая птица оттолкнулась. Его когти еще раз глубоко впились в тело девочки. Гисхильда почти ничего не почувствовала от тоски. Леон наверняка соврал! Быть такого не может, чтобы ее отца не было в живых. Зимнеглаз принесет ей уверенность. Нужно только набраться терпения. Две луны, может, три… Граф Фенрил вернется в облик птицы. Может быть, он даже принесет ей письмо от отца.

Гисхильда не смогла сдержать улыбки. Она знала, как трудно даются ее отцу сражения с пером и чернилами. Но он никому не поручит этого, он напишет ей сам. От радости ее переполнило теплое чувство. Она выдержит эту жизнь. А когда они с Люком станут рыцарями, бежать будет легче. И Люк обязательно понравится отцу! Он просто не может не понравиться!

Зимнеглаз скрылся во тьме. Принцесса снова закрыла окно. До сих пор все шло хорошо. Ей повезло! А сейчас она задаст рыцарям задачку. Леон и Лилианна поймут, что она была здесь. Но она украдет свежую простыню, а старую бросит в озеро. Она вставит решетку на место и закрепит маленькими камешками, и придется внимательно приглядываться, чтобы увидеть, что она сделала. Из коридора отпереть ее комнату будет легче легкого. Она не открывается только изнутри. Все будет выглядеть так, будто она никогда не покидала своего узилища.

Девочка улыбнулась себе под нос. Пусть ломают голову, как она все это провернула! Только нельзя допустить, чтобы они ее поймали. Гисхильда открыла дверь и выглянула наружу. Все было тихо.

Древо Крови

От волнения Люк не спал всю ночь. Слишком много событий! Он устал, лег на постель, и совершенно расслабился. Но голова его работала без передышки. Как же много непонятного. Ясно лишь одно — теперь все будет хорошо. Но представить себе, в каком направлении пойдет его жизнь, он не мог. Он хотел быть рыцарем, но он не такой, как все.

Мальчик вздохнул. На горизонте первая полоска зари прогоняла ночь над горами. В теле все еще чувствовалась тяжесть. Постель была смята… Он даже не раздевался. На миг закрыл глаза и подумал о Гисхильде. Скоро Друстан разбудит ее и остальных. У нее всегда плохое настроение, когда ее будят. Но это никогда не длится долго. Скоро он увидит ее…

Он не мог дождаться, когда они останутся одни. Он хотел поцеловать ее. Но делать это перед другими ему всегда было немного стыдно. Он совершенно не стеснялся, когда они всем звеном шли купаться голышом. Но когда остальные смотрят, как он целует Гисхильду… Тут другое. В эти моменты ему хотелось быть с ней наедине.

Он подумал о запахе ее волос. Она носила с собой аромат леса. Она…

Дверь его комнаты открылась. Вошел Леон. Он был похож на стихию — бурю, белую, сильную. У старика под глазами залегли темные круги, но усталым он не выглядел совершенно. Примарх улыбнулся и опустился на постель к Люку.

— Сегодня особенный день — День Пробуждения новых послушников. День, когда все звенья твоего курса получат герб. Это будет великий день для ордена. Но я здесь не поэтому…

Люк сел. Ему стало неловко оттого, что он лежал на постели одетый и в сапогах. Быть рыцарем — это значит всегда вести себя примерно, изо дня в день напоминал им Друстан.Даже если ты один и знаешь, что на тебя никто не смотрит.

Мальчик расправил на себе одежду.

Леон склонил голову и взглянул на мальчика. Как мог человек, которого Люк смертельно боялся, внезапно показаться ему таким приветливым и добросердечным?

— Я обещал, что поделюсь с тобой великой тайной, Люк. Когда ты узнаешь ее, то станешь понимать все, что произошло, гораздо лучше. Ты поймешь, что я не хотел быть жестоким по отношению к тебе… Но должен был быть уверен в тебе. И должен был защищать орден от Других.

— Я знаю, что…

— Нет, Люк. Речь идет не о Новом Рыцарстве. Речь идет о другом ордене. Он является настолько тайным, что в настоящее время в Валлонкуре о нем знают только пятеро. Ты будешь принадлежать к этому ордену. В следующее новолуние мы примем тебя в Братство Святой Крови. Вчера открылось, что ты — один из нас.

Люк спросил себя, могут ли у честного рыцаря быть тайны, но Леон уже продолжал:

— На наши тайные встречи я смогу брать тебя только тогда, когда ты заслужишь рыцарские шпоры. Но твое образование здесь, в Валлонкуре, будет протекать иначе, чем у других послушников. У тебя появятся дополнительные обязанности. Тебе придется учиться гораздо больше. Наградой станет то, что ты сможешь лучше понять мир, созданный Тьюредом. В тебе течет особенная кровь, Люк де Ланцак, избранник божий. Боюсь, что обязанности часто будут угнетать тебя. Ты ни с кем не должен делиться своей тайной. Даже с Гисхильдой, даже если ты любишь ее всем сердцем. Она меньше всех должна знать о том, кто ты на самом деле. Не пойми меня превратно… Мое сердце радуется, когда узнает, что кто-то из наших послушников или братьев-рыцарей открыл для себя любовь. И в данном случае даже неважно, что втайне Гисхильда — язычница.

Люк испугался до глубины души оттого, что именно примарх знает тайну принцессы. Он был стражем веры. Он не потерпит еретиков в рядах Нового Рыцарства!

— Люк, мир не делится на черное и белое. Я рад твоей любви, и в то же время я беспокоюсь. Следи за собой, и за Гисхильдой тоже. Остальные послушники звена не должны узнать, насколько далека она от истинной веры. Она не должна молиться своим божкам, произносить еретические речи и оскорблять Тьюреда. Пожалуйста, защити ее от нее самой. Надеюсь, что со временем она найдет дорогу к Тьюреду. Будь ее стражем. Огради ее от зла!

— Да, господин, я сделаю это, — горячо произнес Люк. — Я благодарен тебе за твое снисхождение к ней, брат примарх. — Он хотел опуститься на колени и поцеловать руки Леона. Каково же старику терпеть язычницу в рядах рыцарства самого святого Ордена Церкви. Он всегда будет обязан Леону.

Примарх не позволил Люку осуществить его намерение.

— Не унижайся передо мной. Мы — братья. — Он тихонько рассмеялся. — Хотя я и брат, который выглядит как дедушка. Ты должен знать, что даже если бы Гисхильда не была тайной язычницей, ты не имел бы права ничего говорить ей о братстве. Мы — избранные Господом, а врагам нашим нет числа. Даже в церкви есть себялюбивые священники, лжесвятые, которые клянутся Господом, а на самом деле только сотрясают воздух! Мы должны остерегаться их. Но однажды мы откроем миру свою тайну. И с того времени он станет лучше, Люк. Нам предназначено защищать нашу Церковь. Никто не может сражаться за нее так, как можем это делать мы. А твоя сила целителя, Люк, она просто граничит с чудом. Когда простые люди увидят, на что ты способен, они сочтут тебя святым. — Он ухмыльнулся. — Не беспокойся, я не сделаю этого. Я знаю, что ты — мальчик с высокими целями, в голове у которого всякий вздор. Но однажды мы станем другими. Когда ты постигнешь мир и будешь готов отдать всего себя, ты действительно станешь святым.

Люк не мог этого себе представить, это было чересчур. Но найти нужные слова, чтобы объяснить Леону, что он не святой, юный Лев не мог. Потому что он им точно не был! Он — просто мальчик.

— Я…

— Нет, Люк. Доверься мне как старшему и мудрейшему из нас двоих. Я распознал тебя. Я видел твое сердце глубже, чем можешь это сделать ты. Ты — то, что я сказал тебе, хотя сейчас ты этого принять и не можешь. — Он вздохнул. — Я сам очень хорошо помню свои ощущения, когда брат Ален, бывший примархом до меня, открыл мне мою силу. У меня было такое ощущение, точно я, будучи мальчиком, должен надеть доспехи, выкованные для взрослого мужчины. Но он оказался прав во всем. Я знаю, какое бремя налагаю на тебя, Люк. Если ты будешь доверять мне, тебе будет легче нести его. Ты еще доверяешь мне после всего, что между нами произошло?

Люк ответил не сразу. Слишком свежо было воспоминание о тени меча. Если бы вчера он не оправдал все ожидания примарха, то гнил бы сейчас где-то в лесу в какой-нибудь безымянной могиле. И никто из его братьев и сестер по ордену никогда бы не узнал, что с ним произошло. Он долго смотрел на Леона. У него возникло ощущение, что старик боится его и опасается, что Люк откажется. Но может ли Лев поступить так, если Господь избрал его для особой цели? Не будет ли дерзостью пренебречь даром божьим? К тому же было похоже, что Леон действительно искренне хочет помириться с ним.

— Я буду доверять тебе, — сказал он.

— Тогда положи руку на сердце и поклянись, что никогда не выдашь тайны ордена Святой Крови.

Люк положил правую руку на сердце.

— Клянусь, — торжественно произнес он.

Старик громко вздохнул.

— Хорошо, брат мой. Что ты знаешь о Древе Крови, о гербе Нового Рыцарства?

Вопрос был настолько легким, что он показался Люку немного обидным. Он мог бы ответить на него даже еще до того, как впервые встретился с Мишель. Каждый ребенок знал, о чем говорят знаки Церкви.

— Когда Другие взяли в плен Гийома, они привязали его в Анискансе к большому дубу перед старой храмовой башней. Они хотели заставить его очернить Тьюреда. Поскольку тот не согласился, они стали пытать его. Их стрелы пронзали его руки и ноги до тех пор, пока дуб не обагрился кровью святого. Когда он устоял перед пытками, они сожгли его вместе с дубом. Итак, Древо Крови — это дуб, на котором Гийом принял страдания. Древо Праха — знак его смерти, за которую следовало отомстить.

Леон хлопнул в ладоши.

— Хорошо выучил, мальчик, я сам не сказал бы лучше. Но есть еще и другая, скрытая история. Она является тайной Братства Святой Крови. У Гийома был сын, Святой Жюль. Он был странником, обновившим Церковь Тьюреда и основавшим орден Древа Праха. Он хотел подарить Церкви меч, чтобы в будущем она не была беззащитна перед кровавыми злодеяниями Других. А еще Жюль был мужчиной с добрым сердцем, которому легко открывались сердца женщин. Никто не может сказать, сколько детей он зачал. Так же, как и Гийом, Жюль был сильным целителем. Он унаследовал дар от своего отца и передал его своим потомкам. До сих пор рождаются правнуки святого Гийома, у которых в крови данный ему Господом дар.

Леон выжидающе смотрел на него.

Прошло несколько мгновений, прежде чем Люк понял, что это может означать. Но это было настолько чудовищно, что он не мог решиться вымолвить это.

— Этого не может… Я не…

Старик схватил его за руки.

— Да, Люк. Ты — правнук Гийома, и в твоих жилах течет освященная Тьюредом кровь. Наш герб, Древо Крови, имеет два значения. Одно из них известно каждому ребенку, как ты уже говорил. Но второе, скрытое толкование, известно только Братству Святой Крови. Герб — это наше отражение. Отражение нашей родословной. Гийом и Жюль — это ствол. Потом дерево начало выпускать ветки. Мы и есть Древо Крови, Люк.

Мальчик почувствовал себя совершенно огорошенным. Леон, наверное, ошибается!

— Я всего лишь сын оружейника. Ты, должно быть, ошибаешься. Я…

Старик меланхолично улыбнулся.

— Нет, на этот раз — нет, Люк. Вчера я наконец-то распознал тебя.

Улыбка замерла. У Люка возникло ощущение, что Леон хотел что-то сказать ему, но потом все же решил промолчать.

— Тебе знакомо чувство, что ты не такой, как другие? Что с тобой что-то не так?

— Да, — выдавил он из себя. Господи, как же хорошо знакомо ему это чувство! Два года, с тех пор как рыцари в вороньих масках пришли в Ланцак, оно мучило его каждый день. Да и раньше он подозревал, что с ним что-то не в порядке.

— Ты — единственный, кто пережил чуму в своей родной деревне. Ты необычаен. Прости мне, что я считал тебя подкидышем. Но ведь и силы Тьмы мощны. И оружие их — подлость. Однако ты — избранный Господа. Но и это должно остаться тайной, потому что слишком многочисленны наши враги. Мы тоже сражаемся втайне. Даже наши братья и сестры не должны знать, кто мы. Ты увидишь, это самое тяжкое бремя из всех. Сможешь ли ты нести его?

Люк знал, что ничего не скажет. Он ведь поклялся. Но он немного побаивался Гисхильды. Она умела заглянуть ему прямо в сердце. Как же ему скрыть от нее эту тайну?

— Я буду верен Братству Святой Крови. И буду во всем слушаться тебя, брат Леон.

— Ничего другого я и не ожидал. — Примарх со вздохом поднялся. — Пусть тебе дадут в конюшнях лошадь, Люк. Менее чем через час твои Львы получат свой герб. И не отчаивайся. Позорное пятно тоже может привести к славе. Мы, Львы, никогда не ищем легких путей. Зато все нас знают, пусть даже не все любят.

Отмеченные

Он ехал, отпустив поводья. Медленно, словно не хотел прибыть на место. Странно видеть его на лошади, подумала Гисхильда. Он казался каким-то сломленным, со своим пустым рукавом, который лениво трепал ветерок. Лицо Друстана не выражало ничего. Что он им несет? В уцелевшей руке он сжимал щит, который был завернут в лен и пока еще был скрыт от их взглядов.

На Друстане была безрукавка со шлицами. Магистр был опоясан рапирой, которой больше не пользовался. Гисхильда впервые видела его чисто выбритым. Но он казался печальным… не гостем, едущим на праздник…

Все они уже более часа стояли перед башней. Незадолго до рассвета Леон отпустил ее. Казалось, он ничего не заметил. Не обследовал ни дверь, ни зарешеченное окно. Сначала Гисхильда огорчилась. Но теперь испытывала облегчение.

Всю дорогу от замка до их башни она бежала. Она надеялась застать Люка в бараке. Леон обещал ей! Она спасла его, пусть даже ему нельзя этого говорить. Но Люка здесь не было!

Но он придет! Не может же Леон так поступить.

Друстан достиг подножия холма, неловко спешился. Ни один из Львов не бросился помогать ему. Всем было известно, что он этого не терпел.

Тяжелый щит выскользнул и упал в пыль.

Стоявший рядом с ней Рене застонал. Мальчик выглядел безупречно, как всегда. Его светлые волосы сверкали в лучах утреннего солнца. Его кожа была настолько светлой, что под ней видны были кровеносные сосуды. Даже долгие недели на галере не смогли ничего сделать с его бледностью. Он казался Гисхильде удивительно нереальным. Эльфам бы он понравился, если бы не посвятил себя Древу Крови. Так же, как и она сейчас. Гисхильда судорожно сглотнула.

Рамон бросился навстречу Друстану. Магистр поднял руку и пробормотал что-то невнятное. Но Рамон и не собирался помогать ему. Он поднял щит и отряхнул пыль с ткани.

— Где ты была прошлой ночью? — прошептал ей на ухо Раффаэль. — Я скучал по тому, как ты украдкой подсматриваешь за тем, как я целую других девочек.

Гисхильда проигнорировала его. Дурак! И как у него получается, что все позволяют ему себя целовать? Даже Бернадетта…

— Мы всю ночь наслаждались музыкой Рамонова желудка. Это было страшно. И Друстан исчез… Не говоря уже о Люке. Ты знаешь, что происходит?

— Может быть, с нас хватит уже твоей болтовни.

— Ой… Моя роза сегодня выпустила шипы.

— Тебе не хватает меня для коллекции? Иначе ты мог бы считать, что перецеловал всех девочек из нашего звена?

Раффаэль надул свои красивые полные губы.

— Не понимаю, почему у меня такая дурная слава.

— Идемте к Даниэлю, — резко произнес Друстан, забирая у Рамона щит.

Львы молча последовали за своим магистром. Все они догадывались о том, что впереди их ждет далеко не триумф. На их гербе всегда будет галерное весло. Всегда! Гисхильда глянула на белый щит на саркофаге Даниэля. По крайней мере, он этого позора избежал.

В незавершенной комнате башни повисло молчание. Друстан повесил щит на крюк. Тишина все более давила. Что со щитом? Скорей бы все осталось позади, невмоготу смотреть на эту матерчатую оболочку.

Молчание их было нарушено стуком подков.

Гисхильда подняла голову. С холма, на котором Люк показывал ей Полярную звезду, спускался всадник. Весь в белом, на белой лошади, он ехал по тысячелистнику высотой с человеческий рост. Люк! Слава богам! Леон сдержал свое слово!

Он резко натянул поводья, выпрыгнул из седла и побежал к башне. Никто из послушников не пошевелился. Только Гисхильда сделала шаг по направлению к воротам. Люк казался другим. Он пребывал в состоянии эйфории. Схватил ее за руку. Если он сейчас поцелует ее, она провалится от стыда сквозь землю, хотя ей так хотелось, чтобы он сделал это.

— Простите, что я опоздал.

Он сказал это так, что стало совершенно ясно, что больше ничего он о своем исчезновении не скажет.

— Итак, начнем. — Друстан снова откашлялся. — Все мы знаем, что вы натворили. Долго говорить я не буду. — Он сдернул ткань со щита.

— Это несправедливо, — прошептал Максимилиам, высказывая то, о чем думали все.

Люк очень крепко сжал руку Гисхильды. Сжав губы, он смотрел на щит.

На левой стороне его красовалось на белом фоне Древо Крови. Вплотную к дереву щит делило надвое черное весло. Правая же сторона, там, где на белом фоне должен был стоять на задних лапах алый лев, была выкрашена в черный цвет, а на нем красовался на задних лапах белый лев. Никогда прежде в истории Нового Рыцарства не было такого герба.

— Черный цвет означает грязь, которой вы испачкали свои имена до конца ваших дней, — сдавленным голосом произнес Друстан. — А белый по законам геральдики означает серебро. Вы — Серебряные Львы. Это тоже будет с вами до конца ваших дней. Такие проступки нельзя забыть. Но жить с этим позором можно. Вы сможете добиться того, что друзья и враги будут говорить о Серебряных Львах с почтением. Будьте же теперь безупречны, тогда вы сможете смягчить позор, изображенный на вашем гербе.

Возвращение домой

Сканга недоверчиво огляделась по сторонам. Тролльская шаманка была слепа, но воспринимала магическую ауру. Эльфийский дворец был пронизан ею, причем настолько сильно, что от этого начинались головные боли. Со времен короткого правления короля Гилмарака ей больше не доводилось бывать в Замке Эльфийского Света. В последнее время Эмерелль много путешествовала, так говорили. Сканге было бы больше по душе встретиться с ней в Вахан Калиде или еще где-нибудь. Любое другое место понравилось бы ей больше, чем проклятые стены, скрывавшие одни только плохие воспоминания. Сканга путешествовала очень редко, каждый шаг отдавался болью.

Эмерелль предлагала прислать за ней. Надменная эльфийская сучка! Тролльская шаманка была моложе королевы. И не нуждалась в помощи, чтобы открыть врата звезд альвов. Вот если бы Бирга была еще жива, вот она помогла бы… Но ее ученица заплатила за свою глупость. Ничего хорошего не бывает, когда связываешься с эльфами! А от Алатайи еще до ее смерти так и несло падалью.

— Следуй за мной, пожалуйста, почтенная наставница. — Эльф, ожидавший ее у звезды альвов в тронном зале, вежливо указал в холл, который вел из павильона в парк.

— Я не твоя наставница. И почтенной меня тоже не называй, эльфийский болван! Назови мне свое имя, и, если ты еще раз оскорбишь меня, я напишу его на куске кожи мамонта, сожгу ее и прокляну тебя при этом. А ну-ка, обращайся ко мне с уважением!

Эльф остановился. Она отчетливо видела его ауру. Он обернулся.

— Прости, пожалуйста, я не придворный, и мои знания этикета относительно троллей оставляют желать лучшего. Я — Йорновелль, сын Альвиаса. А если ты проклянешь меня, я приду в твою вонючую пещеру и перережу тебе горло.

Сканга изучала эльфа.

— Как ты выглядишь?

— У меня пепельные волосы. Цвет глаз переменчив. Моя кожа потемнела на солнце. На мне белый мундир, который…

— Этого довольно! — По его ауре Сканга сочла, что он не может быть слишком молод. — Йорновелль. — Она несколько раз повторила его имя. Нет, раньше она никогда его не слышала. — Думаешь, ты далеко пройдешь, если попытаешься вторгнуться в мою пещеру?

— Тебе очень интересно узнать, далеко ли я продвинусь?

Она рассмеялась.

— А ты хорош, мальчик. Когда моя стража принесет мне твой труп, я почту тебя и съем твое сердце. — Она попыталась вспомнить Альвиаса. Мальчик был не очень похож на него, судя по тому, как обращается с гостем королевы. — Итак, на тебе белые одежды эльфийского рыцаря. Я думала, они все с Олловейном в Вахан Калиде. Что привело тебя во дворец, раз ты не придворный?

— Услуга товарищу.

Сканга хрюкнула. Эмерелль пообещала ей целое стадо буйволов в качестве награды, если она поможет ей. Зима не за горами. Неплохо иметь полные кладовые. Вот только эльфийская сучка не пожелала сказать, в чем заключается помощь. И этот зеленоносый тоже ничего не говорит… Они, должно быть, сговорились! Йорновелль был на три головы ниже ее, хотя она уже стара и скрючена, как согнутый бурями дуб. Вполне вероятно, что и весит она в пять раз больше эльфа. Нужно только упасть, и она раздавит этого нежнокостного сопляка своим весом. Иногда она жалела, что ее народ заключил мир с эльфами. В них всех было что-то такое, что подбивало Скангу убивать. Их чистая, бледная кожа, их высокомерие… Их так богато одарили альвы, что хотелось забрать хоть что-то. В свое время Бирга любила сдирать с эльфов кожу Из их лиц она делала маски. Лучше бы она держалась подальше от возлюбленной Олловейна…

Линдвин, этого имени Сканга не забудет никогда. Проклятый мастер меча! Ей самой нужно было убедиться в том, что он мертв, когда на ее глазах он был побежден в битве у Мордштейна. Если бы не он, Бирга была бы жива. Пусть она была глупа, но Сканга очень привыкла к Бирге. Сканга очень тосковала сейчас по ее привычке описывать все, что та видела, даже когда ее не спрашивали, хотя раньше это часто сердило шаманку.

В лицо Сканге ударил удушливый запах цветов, влажного чернозема и эльфов. Ее окружали растения, настоящие заросли ауры.

— Добро пожаловать в Замок Эльфийского Света, — послышался знакомый голос Эмерелль.

Сканга ощутила силу королевы и ее камень альвов еще до того, как увидела саму повелительницу. Рядом с ней молча стояла вторая эльфийка. Она тоже была сильной волшебницей. Сканга почувствовала себя неловко. И чего им от нее надо? Было глупо прийти одной!

— Вы опять напхали свои стеклянные пещеры всякими сорняками, как я погляжу. Не очень-то здесь помогла наша основательная уборка во времена Гилмарака.

— Что ты, напротив. Прошло более столетия, прежде чем на хрустальные сады снова стало возможно смотреть. Вы основательно постарались, — холодно отметила Эмерелль.

— Рада слышать.

Теперь Сканга заметила птицу. Странное создание. Что-то с ней было не так. Ее аура… Совсем рядом с королевой на возвышении лежал эльф, искра жизни в котором почти угасла.

— Я должна поставить на ноги полумертвого эльфа?

— Тут кое-что посложнее, Сканга. Перемещение душ.

— Ты не должна говорить мне слова, которые я не понимаю. Кто вторая эльфийка?

— Я Юливее.

Голос звучал молодо. Сканга знала, что волшебница была далеко не молода. Шаманка кое-что слышала о Юливее.

— Ты освободила души джиннов, не правда ли? А еще я слышала, что иногда ты сидишь в море травы в землях Ветров и общаешься с бабочками. Может быть, ты когда-то сильно ударилась головой?

Эльфийка рассмеялась. Она сделала это так искренне, что даже губы Сканги на краткий миг растянулись в улыбке.

— Нет, шаманка. Головой я не ударялась. Меня пару лет воспитывал джинн. Некоторые говорят, что это намного хуже любого удара по голове.

Сканга недостаточно знала о джиннах, чтобы оценить, какой вред они могут причинить. Но ее это не особенно интересовало. Она пришла из-за стада буйволов. Только буйволы имели значение.

— Нужно прояснить еще кое-что, Эмерелль. Стадо буйволов — это понятие растяжимое. Это может быть и пара изголодавшихся бычков. Иные стада простираются от горизонта до горизонта. Это нужно обсудить подробнее.

— Сколько ты хочешь? — Голос королевы звучал раздраженно.

— Пять сотен взрослых быков. И все должны быть в полном соку. Ни одного больного. Твое слово королевы.

— Ты пользуешься тем, что я не могу позволить себе отослать тебя.

— Не болтай, Эмерелль! Если бы я хотела содрать с тебя три шкуры, то потребовала бы пять тысяч быков. Я знаю, ты ни за что не попросила бы меня о помощи, если бы у тебя были другие варианты. Давай не будем торговаться. Одно то, что я пришла, стоит пять сотен буйволов. Я — Сканга. Меня нельзя просто позвать, как слугу. Я путешествую сквозь столетия, так же как и ты. Я ношу камень альвов моего народа, так же как и ты. Я не ниже тебя, Эмерелль. Ты пришла бы ко мне за пять сотен буйволов?

— Ты получишь свою плату. Даю тебе слово королевы.

Вот она какая, подумала Сканга. На вопрос Эмерелль так и не ответила. Но это и не нужно. Шаманка совершенно точно знала, что королева эльфов никогда не пришла бы к ней. Эмерелль недосягаемая. Сканге не терпелось узнать, что так сильно задело повелительницу, что она изменила себе и попросила о помощи.

— Князь Фенрил летал со своим канюком-курганником. — Юливее говорила очень тихо. — Прошло уже более двух лет. Птица не возвращалась, связь между нею и Фенрилом оборвалась. Князь лежал как мертвый. Все это время! Два дня назад канюк-курганник вернулся. Он прилетел в замок, и никто не может понять, откуда. Но по Зимнеглазу видно, что ему пришлось нелегко. Он истощен. В перьях полно паразитов. И глаза не блестят. Я прошу тебя, Сканга, верни Фенрилу его душу.

— Чушь! Он певец ветра. Его душа два года была связана с душой птицы… разве ты не знаешь, что это означает? Позволь ему наконец умереть. Мужчины, которого ты знала, больше нет. Если ты любишь его, отпусти его с миром.

— Я не любовница ему. Я… Я не могу бросить его, Сканга. Это несправедливо. Он не может умереть вот так.

Шаманка засопела. Да, таковы они, эльфы. Властолюбивы. Эта глупая баба вообразила, что может решать, как жить и как умирать князю. И лепечет что-то о справедливости…

— Ты уверена, что хочешь этого?

— Да, — решительно сказала Юливее. — Фенрил очень стар. Его душа найдет дорогу к нам. Я в этом уверена.

«Ты понятия не имеешь, дитя». — Сканга взглянула на Эмерелль. Если бы она могла видеть! Прочитать то, что написано на лице королевы. Или, по крайней мере, неплохо было бы, если бы здесь была Бирга, чтобы рассказать, что она видит. Ну да ладно… эльфам обязательно хочется совершить глупость. Ну и пусть! Она предупреждала их. Что будет, ее уже не касается.

— Ты знаешь, что нужно сделать, Эмерелль. Как подарить князю душу птицы. — Сканга осторожно подбирала слова.

— Да. — Голос королевы звучал встревоженно.

Шаманка была уверена в том, что Эмерелль знала, что случится. Чем она обязана Юливее? Почему терпит эту жестокость?

Повелительница эльфов склонилась над князем. Осторожно открыла ему рот и вложила в него камень альвов. Сканга ощутила силу древнего артефакта. Если бы она могла обладать этим камнем… Нет, было бы глупо меряться силами с Эмерелль. Здесь, посреди замка, с ее рыцарем за спиной. Нет… Не нужен ей этот камень.

— Принеси мне птицу!

Юливее негромко обратилась к животному. Оно беспокойно забило крыльями. Догадывалось о чем-то?

— Лучше держи ее покрепче, — тихо произнесла Сканга.

Не хватало еще, чтобы эта скотина поклевала ей руки.

Волшебница успокаивающе говорила с большой птицей.

И птица стерпела, что эльфийка взяла ее на руки. Когти оцарапали нежную кожу Юливее, но волшебница не обратила на это внимания. Ее аура была пронизана светом радостного ожидания.

— Иди сюда и встань рядом со мной, Юливее. Мы должны стоять вплотную к Фенрилу. — Шаманка нащупала камень альвов, сокрытый среди дюжины амулетов у нее на груди. Он был теплым.

Сканга закрыла слепые глаза и полностью открылась его силе.

Птица испустила резкий протяжный крик. Крик, прозвучавший громче бушующего ветра, исполненный дикой свободы.

Сканга схватила голову Зимнеглаза. Ее пальцы сжались в кулак. Она услышала треск, когда череп и клюв треснули. Теплая кровь потекла по ее руке, запачканной студенистым мозговым веществом.

— Нет! — Юливее схватила ее. — Что ты наделала? Что ты наделала, ты, бездушная старуха?! Я проклинаю тебя…

Сканга ощутила силу эльфийки. Ее магическое умение, усиленное гневом. Безудержным.

Она почувствовала страх. Что-то бушевало в Юливее. Что-то, что могло уничтожить ее…

— Нет! — набросилась на эльфийку Эмерелль. — Она должна была сделать это, чтобы освободить души. Это единственный путь! Не мешай ей, иначе испортишь заклинание!

Сканга ощутила боль Юливее. Ужас и боль, пронзившие ее, подобно горячим шипам. В момент смерти когти птицы судорожно сжались. Они глубоко вонзились в руку Юливее. Кровь птицы смешалась с ее кровью.

Эмерелль прошептала слово силы. Вынула камень альвов изо рта князя. И воцарилась тишина.

Сканга забеспокоилась. Получилось? Она пыталась удержать душу… Неужели возмущение Юливее разрушило все?

Фенрил глубоко вздохнул. Грудь его поднялась. Внезапно он выгнулся дугой. Руки его поднимались и опускались, словно он хотел расправить крылья и улететь. Глаза князя смотрели неподвижно. А потом он испустил крик — так кричала бы хищная птица — протяжный, исполненный боли, которую невозможно облечь в слова: древней и глубокой боли создания, потерявшего свободу бескрайнего неба.

— Фенрил. — Юливее протянула к князю здоровую руку. Провела по его щекам. — Фенрил…

— Его не было слишком долго, — сказала Эмерелль. — Слишком долго. Он знал, что это опасно. Отпусти его, Юливее.

Что-то холодное, длинное внезапно нарушило ауру королевы. Нож? Сканга непроизвольно отступила на шаг.

— Отпусти обе души, Юливее. Подари им свободу. Есть только один путь. Не мучь их больше, теперь, когда ты видишь, что я говорила правду. — Она протянула волшебнице нож. — Будь честна сама с собой. Действительно ли важен тебе сам Фенрил? Или речь здесь идет о твоей гордости? Ты должна смириться с неизбежностью. Хотя это и не то, чего ты хотела. Покончи же с этим! Всего один быстрый надрез. Так он почти не будет страдать. Или ты хочешь увидеть униженного Фенрила? Посмотри-ка! Кое-что от него еще осталось. Его душа не полностью потеряна. Может быть, он даже понимает, что с ним случилось. Ты хотела бы жить так? Я знаю, ты хотела сделать как лучше. А теперь будь мужественна и посмотри правде в глаза.

Волшебница безмолвно приняла нож.

Кузница душ

Не знаю, как они это все начали, но они коснулись душ детей, и за это я ненавижу их. Гисхильда не любила говорить о годах, проведенных в Валлонкуре. Она знала, что никто не сможет понять, что с ней там происходило. Она сомневалась даже во мне, хотя в остальном доверяла, почти так же, как только одному человеку в мире. Случаи, когда она рассказывала о своем послушничестве, можно пересчитать по пальцам. Это было в бреду… в те дни, когда я еще колебался, делать ли то, что было неизбежно. Нарушить ее приказ и спасти ее.

В самый тяжелый для нее час его не было рядом, хотя он обещал ей. Мне кажется, что иногда, когда я сидел у ее ложа и охлаждал ее лоб, она считала, что я — это он. Она разговаривала доверительно, с намеками, которые понять мог только тот, кто жил с ней.

Мне кажется, что она долго сопротивлялась своим магистрам. Некоторые говорят о ней строго и не могут понять ее. Но она была еще ребенком. И она была одинока, так одинока! Она все время говорила о том, как сильно надеялась на Сильвину и на белого посланника.

Много говорила она и об игре. Я не совсем понял, в чем там дело, но, кажется, это что-то значило для нее… Пять лет пробыла она в Валлонкуре. Время, за которое из ребенка она превратилась в женщину. И она гордилась тем, чего достигла за это время. Она доказала всем это в тот день, когда выбрала себе герб.

Когда сегодня я вспоминаю о ней, то считаю, что самыми выдающимися ее качествами были мужество и гордость. Многие говорят о морали, когда говорят о жизни Гисхильды. Легко им говорить… Перед моим взором постоянно стоит ребенок, росший среди врагов. Они умны, эти рыцари Древа Крови. Они сумели взять ее… и соблазнить. Не так, как соблазняет любовник свою красавицу. Они соблазнили ее душу. Они сумели добиться того, что она больше нигде не могла чувствовать себя полностью дома.

Что может получиться из ребенка, которого воспитывали люди и эльфы и который потом попал в кузницу душ рыцарей ордена? Может ли он надеяться на счастье в жизни? Я знаю, что там, в Валлонкуре, она обрела любовь. Но это было худшее, что с ней могло случиться. Когда-то она была счастлива. На этом она и сломалась. Больше, чем на войне, во время которой она родилась.

В бреду она рассказывала о первом поцелуе там, где летают чайки. О летних ночах в высокой траве. О постели над могилами. Об украденных мгновениях. Я узнал такие вещи, которые она никогда не рассказала бы мне, будучи в сознании. И они тронули меня до глубины души, потому что я ведь знал, что ждет ее. Иногда я думаю, что она была бы счастлива, если бы стала одной из них. Но вы, которые так любите говорить о морали и треплете языками имя Гисхильды, потому что она была такой непохожей на вас, — намного сильнее вас, намного свободнее! — вы должны помнить, что она отдала все за Фьордландию. И именно это сделало ее тем, что выше вашего представления о порядочной жизни.

Пусть годы, проведенные в Валлонкуре, останутся ее тайной. Годы, когда рыцари ордена учили ее наносить раны и лечить раны, вести войны, хладнокровно приносить жертвы, чтобы достичь победы, а также делать плодородной пустыню и оберегать свой народ от голода. Столь же полной противоречий, как и ее нелюбимые магистры, была и она. Даже в любви она была такой, но об этом я промолчу, равно как и о времени, проведенном ею в Валлонкуре, вы больше ничего от меня не узнаете. Потому что теперь я расскажу о том, в чем я сам принимал участие. Я не хочу отнимать у Гисхильды ее последнюю тайну, после того как все остальное у нее и так уже отняли.

Цитируется по: «Последняя королева»,

том 2 — Подкидыш,

страница 43 и далее.

Написано: Брандаксом Тараном,

Повелителем Вод в Вахан Калиде,

полководцем хольдов

Рапира

Песок тихо поскрипывал под его ногами. Эльфийский князь шел по полевому лагерю так, будто его место было здесь. На Тирану был белый орденский плащ и шлем рыцаря. Но что гораздо важнее — у него на лице была написана самоуверенная гордость рыцаря Древа Праха. Это была лучшая маскировка в этой ночи во вражеском стане.

Прошло почти пять лет с тех пор, как рыцари ордена похитили Гисхильду и убили ее отца. Война в Друсне еще продолжалась — жестокая и суровая. Хотя все знали, что в конце концов церковь Тьюреда победит.

Тирану поднял голову и посмотрел на холодные звезды. Луна была почти полной и висела низко над землей. Огни погасли. Сотни воинов и гребцов лежали на берегу, закутавшись в плащи.

Тирану кивнул одному неспящему, гревшему руки над тлеющими углями. Мужчина ответил на приветствие.

— Что за чудесная ночь!

— Да, — коротко ответил эльф.

Большего он сказать не решился, акцент непременно выдал бы его, хотя он достаточно хорошо овладел языком людей.

Воин и не собирался продолжать разговор. И Тирану двинулся дальше к срубу, стоявшему в центре лагеря.

Это была одна из первых теплых весенних ночей. Воздух полнился ароматом цветущих яблонь. Шумел камыш у близкого берега. Поднимались темные тени галер и зафрахтованных судов над светившимся серебром озером. Они отвезут припасы войску, расположенному в более чем сотне миль к югу. Войско рыцарей ордена было чересчур сильно, чтобы встречаться с ним в открытом бою. Можно надеяться лишь на то, чтобы отрезать его от снабжения.

Перед дверью сруба стоял на страже один-единственный рыцарь. Отделенные сотнями миль леса и болот от войск Альвенмарка и Фьордландии, люди чувствовали себя в полной безопасности.

— Чего тебе надо?

Эльф поднял запечатанный кожаный свиток.

— Срочные приказы от эрцрегента. — Заметил ли рыцарь акцент? Еще три шага — и он совсем рядом с часовым.

— Что-то случилось? Была битва?

Еще один шаг. Тирану улыбнулся.

— Всего один убитый. — Его закованный в броню кулак устремился вперед.

Удар пробил рыцарю дыхательное горло. Тихо захрипев, стражник опустился на пол, обхватил шею обеими руками, будто пытаясь освободиться от удушающей хватки.

Эльфийский князь открыл двери. В нос ему ударил удушливый запах. Несло плохими духами, жареным салом, красным вином, давно нестиранной одеждой и переполненными горшками. И это — лучшие из них, цинично подумал эльф. Офицеры, которые однажды собираются покорить Фьордландию и Альвенмарк! Для этого сброда нынче все мечты завоевателей закончатся.

Тирану закрыл за собой дверь. Он мог хорошо видеть и в темноте, но ему хотелось, чтобы они видели его, прежде чем отправятся в путешествие к своему кровожадному богу. Он хотел насладиться ужасом на их лицах, когда они поймут, кто перед ними. Он немного потянет. Как только начнется атака на корабли, на шум битвы и крики здесь, в срубе, уже никто не будет обращать внимания.

Он переступил через пьяного, которого вино уложило на пол, подошел к большому столу, занимавшему весь центр единственной комнаты, и повернул фитиль в масляной лампе. Вдоль стен находились мешки соломы, служившие постелями. На полке прямо возле входа, валялись четыре пистолета с поворотным затвором. Здесь же к стене были прислонены все рапиры и длинные кинжалы. Тщательно смазанные шлемы и стальные нагрудники довершали воинственную картину.

Стол был уставлен множеством бутылок из-под вина. У Тирану возникло чувство, будто дети людей еще не закончили свое пиршество. На мешках соломы развалилось семеро мужчин. Восьмой — на полу. У погасшего камина он обнаружил бабу, которая, завернувшись в шафрановые одежды, растянулась на ложе из плащей. Когда он увидел ее, то эльфу показалось, будто среди всех прочих запахов он ощущает мускусный запах ее лона. В отвращении он сжал губы. У них совершенно отсутствует стиль!

Выстрел нарушил ночную тишь. Началась пляска смерти. Тирану отступил к двери.

Два офицера подскочили, несмотря на опьянение. Сели на мешках, заспанно протирая глаза. Тирану снял шлем и тряхнул своими длинными черными волосами. Потом сбросил на пол белый плащ, чтобы дети людей увидели его лакированный черный доспех.

— Князь Жнецов приветствует вас, обреченные на смерть.

Он присел на корточки, схватил закованной в броню рукою рапиры и кинжалы и швырнул их через стол, стоявший в центре большой комнаты.

— Ну же, давайте потанцуем.

Пустые бутылки попадали со стола и разлетелись на куски. Проснулись остальные воины, и по их лицам Тирану видел, как они моментально трезвели, когда понимали, кто находится в комнате.

Масляная лампа тоже упала со стола и разбилась. Вверх ударили желто-оранжевые языки пламени.

Дородный парень с рыжей окладистой бородой первым поднял рапиру.

— Ну же, вы, мямли. Нас восьмеро! Эльфийский ублюдок еще пожалеет о том, что пришел сюда!

Тирану вынул из ножен рапиру и резко отсалютовал. Потом переступил через пылающие осколки. Слегка пригнувшись, он провел прямой выпад, направленный на говорившего. Рыжебородый поднял рапиру, чтобы отвести удар, но действовал слишком медленно. Стальное острие рапиры пробило его резцы. Тирану проделал легкий поворот запястьем и отвел клинок назад.

Рыцарь выплюнул осколки зубов и свой разрезанный язык вместе с потоком крови.

— Убивать нас — это одно, сын человеческий, но я не потерплю, чтобы ты оскорблял мою мать, называя ее шлюхой, которая рожает ублюдков. Это неоригинально, просто еще один признак плохого стиля! — Танцующим движением он ушел от удара и ударил нападающего гардой рапиры по лицу.

Теперь все офицеры были вооружены. Тирану позабавило, что девушка залезла в остывший камин. Она что, попытается взобраться по нему наверх? Как глупо пытаться залезть на крышу дома, который уже совсем скоро будет гореть ярким пламенем!

Тирану пинком отправил часть горящих осколков в солому постелей. Мешки вспыхнули почти мгновенно. Затем эльф отбросил в сторону бутылку, которой запустил в него один из офицеров. Сталь со звоном ударила о сталь, когда на него напали одновременно три человека. Наконец-то им удалось хоть немного согласовать свои действия.

Удар закованным в броню локтем разбил кому-то челюсть. Тирану немного отпрянул назад, к двери. Пламя поднялось уже в человеческий рост. Скоро оно достигнет тростниковой крыши. И лучше подготовить пути к отступлению.

Краем глаза эльф увидел, как молодой светловолосый воин вынул из-за широкого пояса пистолет. Правой рукой взял его на мушку. Князь выбил клинок из руки одного из фехтовальщиков, атаковавших его, схватил его за руку и притянул к себе. В тот же миг из дула пистолета вырвалось пламя. Хотя пуля не пробила тело рыцаря, которым он воспользовался, как живым щитом, сила удара отбросила Тирану назад. Он ударился, врезавшись в дверь.

Слегка покачиваясь, эльф ухватился за полку, на которой лежали пистолеты с поворотным затвором. На это оружие Эмерелль наложила запрет. Ни одно дитя альвов не должно было использовать их, потому что от них несло духом Девантара, однако Тирану давно чувствовал, что ему хочется хоть раз выстрелить из пистолета. Прицелился поверх ствола в светловолосого воина. Спусковой крючок… Тирану был поражен сильной отдачей оружия. Его пуля попала юному рыцарю в горло. Кровь забрызгала стену позади него, тело парня обмякло.

Бросив тяжелый пистолет в лицо нападающему, Тирану проткнул следующему плечо. Эльф решил про себя, что убивать этим оружием слишком просто. При превосходящем числе фехтовальщики людей могут быть очень и очень опасны. Подвергать себя опасности и выживать и составляло всю прелесть битвы.

Пламя жадными языками лизало низ покрытой тростником крыши. Воздух наполнился дымом. Все отчаяннее становились атаки выживших, чтобы протиснуться мимо него к двери. Раз за разом отбрасывал их Тирану. Он не хотел убивать. Время от времени он пронзал кому-нибудь колено или одним ударом перерезал связки на ногах. Все они должны погибнуть здесь, в доме. Быстрая смерть от холодной стали слишком легка. Человеческое отродье!

От дыма Тирану пекло глаза, слезы бежали по его щекам. Пришло время отступать. А двери он забаррикадирует.

Удар клинка прошел очень близко от его лица. Нужно торопиться. Клинок снова устремился вперед. Он был сделан хорошо… слишком хорошо! Тирану смахнул с глаз слезы. Изогнутая гарда рапиры, стилизованная голова волка, образовывавшая головку эфеса… Это оружие было создано не человеческой рукой. Ему уже доводилось видеть его!

Тирану пригнулся, уходя от нового выпада. Схватил парня за штанину и потащил к себе. Противник не сдавался. Они были слишком близко друг к другу, чтобы использовать длинный клинок в качестве оружия. Вместо этого он попытался разбить лицо Тирану гардой.

Эльф отбросил свою рапиру, вынул короткий кинжал и нанес рыцарю удар в подмышку, так что его рука безвольно обвисла, как у марионетки, которой обрезали нити.

— Откуда у тебя это оружие? Скажи мне, и будешь жить. — Тирану вытащил офицера за двери.

Крыша уже горела. В воздухе плясали тысячи искр. Раненые кашляли, а в лагере кипела кровавая битва. Жнецы Тирану прокрались прямо в центр спящего войска. Опрокидывали длинными копьями солдат и морских пехотинцев, безжалостно преследовали беглецов. Они не должны позволить людям опомниться. Только тогда рыцари не заметят, что число нападающих ничтожно мало.

Горящие факелы полетели на борта кораблей. Бешеный барабанный бой должен был призвать рыцарей к оружию, но как только где-то образовывалась хоть маленькая группа, Жнецы устремлялись туда.

— Откуда у тебя это оружие? — снова набросился на пленника Тирану. — Лучше скажи сразу! Я узнаю это в любом случае, но если ты сейчас промолчишь, то придется тебе узнать, сколько лишнего мяса можно срезать с человека, чтобы он при этом не умер. — Он приставил клинок своего кинжала к паху. — Начну я вот отсюда.

— Мне кажется, что ты слишком плохо знаешь меня, чтобы судить об этом, солдат. — У офицера были ясные серые глаза. Он сражался храбро. Хотя он был не способен поднять правую руку и кровь ручьями стекала вниз, он все еще крепко сжимал рукоять рапиры. — Я всего лишь поднял оружие. Оно было среди рапир, которыми ты швырнул в нас.

— А кто его хозяин?

— Кончай со мной, эльф, но не делай из меня предателя.

Тирану вынул рапиру из обессилевших пальцев. Ткнул волчьей головой прямо в лицо офицеру.

— Ты знаешь, что это оружие было создано не вами, жалкими людишками.

Офицер скривился от боли, но улыбнулся.

— Н-да, иногда некоторых из вас тоже ловят, эльф. К рапире прилагался еще великолепный охотничий нож. Немного тяжеловат, чтобы отразить хороший кортик, но, тем не менее, продавать его мой друг не хотел.

Краем глаза Тирану заметил движение. В него прицелился молодой солдат с аркебузой. Он швырнул рапиру. Оружие попало стрелку прямо в грудь. Еще миг он, покачиваясь, держался на ногах, пытался навестись на цель. Дважды… А потом рухнул на колени.

Эльфийский князь вонзил офицеру кортик под коленную чашечку.

— Это просто для того, чтобы ты не убежал.

Пригнувшись, он метнулся к мальчику. Он не очень хорошо разбирался в людях, но у аркебузира почти не было усов. Вероятно, ему и двадцати не было. Но из его шлема торчали зеленые перья ветерана. Тирану покачал головой. Как дешев этот титул среди людей! Затем он вынул рапиру из груди юного солдата.

А битва в лагере тем временем продолжалась. Большая часть людей бежала в лес. Лишь один словно заговоренный отряд оказывал сопротивление: пикинеры, которые, пригнувшись, опирали свои длинные копья на отставленную назад левую ногу и таким образом образовывали кольцо, чтобы лучше защищаться от конников. В центре круга стояли аркебузиры, стрелявшие через головы пикинеров. У всех у них на высоких шлемах и широкополых шляпах были зеленые перья. Возможно, он все же недооценил их. Их сопротивление начинало стоить крови его Жнецам. Резня закончилась. Этот отряд они так простоне сметут.

Шальная пуля едва не настигла Тирану. Судьба хранит его для великих дел. В этом он был уверен. Она исполнится не где-нибудь на безвестном поле битвы где-то в лесах Друсны. Он был сыном Алатайи, князем Ланголлиона. И он нашел то, что Эмерелль и ее лизоблюды ищут на протяжении вот уже пяти лет! Почти…

Не пригибаясь, он вернулся к офицеру. Только сейчас он заметил широкий зеленый набрюшник мужчины.

— Это твои люди сражаются там?

— Да! — Произнося это, человек кривился от боли, но на лице его была написана гордость. — Это андаланцы. Так выглядят мужчины, которые убивают эльфов.

Тирану прошептал слово власти, чтобы его голос был слышен на всем поле битвы:

— Жнецы! Отставить ближние бои. Отходите и добивайте последних бойцов из луков. Ждите моих дальнейших приказов.

Шум битвы стал стихать. Теперь слышались только крики раненых и умирающих. Раздавались одинокие выстрелы. Горевшая ярким пламенем крыша выделялась на фоне ночного неба.

— Ты командуешь?

— Так же как и ты. Чего они стоят для тебя?

— Там капитан! — раздался голос одного из пикинеров.

— Чего они стоят для тебя? Предательства?

Пикинеры медленно приближались к Тирану, все еще защищая все направления пиками, чтобы в любой момент отбить атаку конников. Их формация напоминала гигантского ежа.

Две аркебузы выплюнули огонь. Пули в Тирану не попали.

— Мне нужно десять мертвых! — приказал эльф.

Из темноты вылетели стрелы и пронзили шлемы и нагрудники.

— Кому принадлежит рапира, капитан?

Ветераны продолжали приближаться к нему.

— От следующего залпа умрут двадцать твоих ребят. Ни один из них не доберется сюда. Оно того стоит, человечек?

Офицер сжал губы. Лица людей — зеркала их мыслей, подумал Тирану. Ни одно из своих чувств они не могут спрятать. Как они жалки! Он знал, что победил еще раньше, чем человечек открыл рот.

— Я скажу тебе. Но отзови своих лучников. Пусть мои андаланцы уйдут. Они не должны умереть. Не так бессмысленно. Дай мне слово, что ты отпустишь их.

— Нет.

— У тебя тоже не так много времени, эльф. Пусть они уйдут. Сейчас… Или же ты больше не сможешь воспользоваться тем, что я скажу тебе.

По его лицу Тирану видел, что он замыслил предательство. Потом перевел взгляд на дом. В любой момент горящая крыша может рухнуть и погрести под собой раненых.

— Больше не будет убитых. Мы уйдем, как только получим его.

— Нет, сейчас, или я не скажу тебе, кому принадлежит эльфийская рапира.

Выбора у князя не было.

— Жнецы, отступите! — приказал он. — Пощадите их.

Он обернулся к проклятому офицеру.

— Ты получил то, что хотел.

— Сначала ты поклянешься своей матерью, что сдержишь свое слово.

— Да, черт побери. Я клянусь, — а втайне поклялся себе, что еще отыщет этого мерзавца и его андаланцев. И тогда уже ни один из них не уйдет.

— Это был блондин. Тот, с двумя пистолетами. Рапира принадлежала ему.

Тирану выругался. А потом побежал. Из двери дома валил густой дым. Искры плясали и сгорали в его длинных черных волосах. Жара была подобна невидимому щиту, отгонявшему его прочь от дома.

Тирану прошептал тайное слово зимнего ветра. Ледяное дыхание потекло по его коже. Он не спасет его от ожогов, но жары он, по крайней мере, больше не ощущал.

Подняв руки в защищающемся жесте, он вошел в дом сквозь завесу искр. Почти ничего не было видно. Бушующее пламя лизало потолок. Камышовая крыша пела от жара пламени. Снопы развязывались, и горящие тростинки падали на пол.

Тирану отлично помнил, где лежал человек, которого он застрелил. Он нашел бы его, даже если бы ослеп.

Горящая балка, описав огненную дугу, упала на пол прямо за спиной эльфа.

Еще всего лишь два шага! Его руки нащупывали пояс пистольера. Тирану притянул его к себе. Он хотел ощупать шею, когда донесшийся сверху звук заставил его поднять голову. В этот миг рухнула крыша, и пламя охватило эльфа.

Новая гордость

— Они идут, капитан! Они идут!

— Я молюсь.

— Но капитан…

Офицер оперся сложенными руками на гарду рапиры и поднялся. Жгучая боль опалила колени. Все было уже не настолько плохо, как три луны тому назад, но калекой он останется на всю жизнь. Мужчина, который может ходить, только испытывая боль. Бегать ему не придется никогда.

Хотя это доставляло ему мучения, он десять раз в день, а то и чаще опускался на колени для молитвы. Его люди считали его человеком бога. Но он им не был. Жалким трусом был он, вот кем, благодарным за то, что остался в живых. Благодарным за то, что проклятый эльф сдержал слово, и благодарным за то, что справедливость Тьюреда восторжествовала и этот одетый в черные доспехи кошмар почил в пылающей могиле.

Капитан Артуро Дуарте медленно повернулся. Оставшиеся триста двадцать семь ребят его полка разместились на холме, на фланге, за пределами досягаемости вражеских пушек, стоявших на другом берегу реки. Менее трети вернулись из Друсны домой. Большинство лежали в безымянных могилах на берегу Бресны, неподалеку от того места, где широкое русло впадало в Свинцовое озеро. За две недели до того дня, когда должна была окончиться их служба в Друсне, на них напали Жнецы. Большинство его солдат спали, когда на них опустились сабли всадников. Он не имел права кутить с остальными офицерами! Он не должен был чувствовать себя в безопасности, хотя они находились более чем в сотне миль от проклятого фронта. Если бы он был настоящим капитаном, человеком с чувством долга, тогда перед ним не стояли бы жалкие триста двадцать семь солдат вместо тысячи.

А теперь они находились перед пушками, где за земляными окопами таились десять тяжелых орудий, намереваясь отнять у них последнюю гордость. После нападения в Друсне его и его ребят срочно погрузили на карраку и отправили на юг. То было быстрое путешествие с попутным ветром. Они ушли от смерти. Два года должны были они провести в Валлонкуре. Тогда полк пополнится юными рекрутами…

Капитан Дуарте подкрутил конец бороды. Он много слышал о Валлонкуре. Большинство считали честью попасть туда. Так говорили среди офицеров. Но ему лучше знать! На самом деле они рады были сбежать из Друсны и ее лесов. Рычащих троллей, дикарей из Фьордландии, подлых эльфов и кобольдов, кентавров, которые коллекционируют головы убитых врагов… Ужасам нет конца.

Сам он считал унизительным то, что их отозвали раньше времени. Кроме того, перед ним поставили задачу, решить которую было невозможно: напасть на превосходящего числом противника, перейдя мелкую речушку. А у врага пушки! И в довершение всего, чтобы отнять у проигравшего в Бресне и его ребят последние остатки чести, они будут служить под началом детей!

Цокот подков заставил его поднять голову. Перед ним вздымались холмы. Их мягкие очертания напоминали лежащие тела. Каждый холм был немного выше предыдущего, вдалеке они переходили в стену кедров, за которой возвышались отвесные скалы. Стоял серый осенний день. Далекие горы пеленой окутывали тучи.

Летящие низко славки пересекли гребень ближайшего холма. За ними следовал нарастающий гул подков. А потом появились они: послушники. У Артуро захватило дыхание. Они были детьми, почти детьми, и в то же время словно святыми. Словно видение. Они застыли на гребне холма на своих великолепных жеребцах.

Они были одеты в старомодные кольчуги и белые мундиры. С плеч ниспадали длинные белые плащи. Красным, цветом свежепролитой крови, красовался Дуб Крови на их мундирах.

Ни на ком из них не было шлема. Они показались Артуро духами, пришедшими из далеких славных дней в настоящее время. Светлыми образами!

Все они казались едва ли старше его барабанщиков, когда те поступали к нему в полк. Может быть, шестнадцать… Или еще моложе? На их лицах отражались в равной степени невинность и решительность.

Стройный мальчик со светло-русыми волосами нес их знамя. На нем виднелось Древо Крови на белом фоне и белый лев на черном фоне. Посредине — галерное весло. Артуро слыхал о них… Может, они и выглядят святыми, но слава у них нехорошая.

Всадники медленно спускались с холма. Они образовывали великолепную линию. Должно быть, долго тренировались, подумал Артуро.

— Ребята! Салют оружием! — вверх взметнулись аркебузы и пики. Капитан отсалютовал рапирой. Его солдаты казались кучкой оборванцев. Никто не выдал им новой униформы для путешествия. Подошвы их сапог держались на нитках и лоскутках. Брюки и камзолы были заштопаны бессчетное множество раз. Они были полком бродяг. Но оружие их было начищено, кожа нагрудников — ухожена. И у каждого из них на шлеме были зеленые перья ветеранов.

Артуро не знал, что случится дальше, но в одном он был совершенно уверен: он не потерпит, чтобы даже такие сверкающие рыцари позволили себе хоть одно замечание по поводу его воинов. Что ж, поневоле будешь так выглядеть, прожив два года в пыли и грязи, а потом тебя еще и прогоняют, и забывают.

Капитан узнал их командира по красному набрюшнику, который тот носил. В остальном же все были похожи. Рыцарь спешился легким, элегантным движением. Оно было похоже на движение танцора.

Никогда мне больше не слезать элегантно с лошади, зло подумал Артуро.

Он посмотрел на остальных всадников. Те не шевелились. Лица их напоминали маски. Неподвижны. Бесчувственны.

Хотя… Вон тот парень с черными локонами кажется немного заинтересованным.

Артуро никогда не понимал того, что они принимают в свои ряды баб. Рядом с предводителем ехала на лошади девушка с длинными золотистыми волосами. В ней было что-то кошачье. Она была красива, но ее глаза… В них читалась насмешливая отстраненность. А еще она была слишком плоскогрудой, чтобы быть по-настоящему привлекательной. В этом отношении крайняя гораздо лучше. Если бы у нее было еще не такое отвратительное лицо. То, что у послушников были свои недостатки, успокаивало.

Юный воин остановился перед Артуро и поклонился.

— Капитан Артуро Дуарте, главнокомандующий третьим полком андаланцев. Семь раз ранен в бою. Принимал участие в пятнадцати крупных битвах на суше и на море. Трижды отмечен за выдающуюся храбрость. Для меня честь выступить в битву рядом с тобой и твоими ветеранами.

Офицер замер. Должно быть, где-то существует его дело. Какой-то бумагомаратель написал книгу о его жизни! Он проглотил подступивший к горлу комок. Мальчик все это вызубрил! И тем не менее было приятно слышать все это, стоя перед своими ребятами.

— Меня зовут Люк. Я рад, что смогу учиться у тебя. — Он указал на гребень холма, находившийся за спинами подступивших пикинеров. — Посмотрим вражеские позиции вместе?

Капитан откашлялся. Этот олух обращался к нему каким-то таким образом, что это выбивало его из колеи. Он ожидал наглеца. Всезнайку, который прочел дюжины книг и при этом потерял связь с действительностью. Но это… Люк махнул рукой девочке, ехавшей рядом с ним.

— Иди сюда, Гисхильда. Я хочу услышать и твое мнение тоже. Львы! Спешиться! Познакомьтесь с ветеранами Друсны. Послушайте об их подвигах и поучитесь, как нужно выживать в битве.

Артуро откашлялся.

— Андаланцы! Вольно! — По лицам своих солдат он видел, что они были под таким же сильным впечатлением от Львов, как и он.

Краем глаза он поймал взгляд, который бросила на Люка золотоволосая девочка. Они, должно быть, парочка. Так смотрят только на мужчину, которому отдано сердце. Они были другими, эти послушники. Чужими. В полках Церкви служили исключительно мужчины. И только орден Древа Крови терпел женщин в своих рядах. Артуро часто насмехался над тем, что они таскают баб в сражения. Но этот единственный взгляд, который он перехватил, поколебал его уверенность. Может быть, орден все же идет лучшим путем.

Хромая, он последовал за обоими. Они не прятались в траву, прижимаясь к гребню холма; более того, они стояли над рекой с высоко поднятыми головами и осматривали вражеский лагерь.

Бронзовые жерла пушек сверкали на осеннем солнце. От солдат, прятавшихся за окопами, рябило в глазах. А между ними виднелись кое-где одинокие послушники в кольчугах и белых плащах.

Вражеская диспозиция расположилась на длинном речном острове, поросшем редким лесом. Противников разделяло русло. Вода между ними и их врагами была прозрачной и холодной. Артуро видел, как скользили тени рыб над каменистым дном. До другого берега было каких-то двадцать шагов.

По другую сторону острова вода в реке была темнее, а сама река — глубже. Она несла свои воды медленно и лениво.

Солдаты противника пришли в движение. За окопами образовалась линия аркебузиров. Теперь среди врагов Артуро заметил двух рйщарей в ярких красных плащах.

— Нужно отойти за гребень, пока они не начали стрелять.

И словно в подтверждение его слов на противоположном берегу раздался выстрел. Из аркебузы повалил дым. Рядом со стрелком появился послушник. Его ругань доносилась аж до самого холма.

— Идем, не стоит дарить себя в качестве легкой добычи для Драконов, — сказала юная спутница Люка.

Вместе они спустились к ожидавшим их войскам. Раненое колено мучило Артуро. Каждый шаг отдавался болью. Хотя послушники шли небыстро, он не поспевал за ними. Он осознал, что весь его полк будет только сильнее подвергаться опасности, если он поведет их в бой. Он ходит слишком медленно. Калека!

— Капитан, как бы ты атаковал? — вежливо спросил Люк.

Артуро остановился и принялся массировать правой рукой больное колено.

— Я вообще не стал бы атаковать! Атакующий укрепления должен иметь по меньшей мере двукратное превосходство. Ты видел, сколько палаток стоит под деревьями, юный рыцарь?

— Я не рыцарь, — скромно улыбнулся мальчик. — Только ученик. И да, ты прав. Нет никакого смысла атаковать пушки в лоб. Но не позволяй Драконам обмануть себя. Я готов поклясться, что половина палаток под деревьями — пустые. Они стоят там только затем, чтобы мы подумали, будто бы их войско гораздо больше нашего.

Артуро негромко рассмеялся.

— Я здесь не так давно, но то, что с Серебряными Львами нельзя заключать пари, я уже усвоил.

Люк улыбнулся.

— Старые истории, капитан.

«Мне нравится этот мальчик», — подумал Артуро. В Люке было что-то возвышенное. Когда он говорил, мир, казалось, становился светлее, невозможное вдруг начинало казаться возможным. Однажды он станет хорошим офицером. Таким, за которым, не колеблясь, люди пойдут в пещеру тролля.

— О каких драконах ты говорил, Люк?

— Это послушники на том берегу. Мы всегда были соперниками. Их называют Драконами из-за изображения, которое находится у них на гербе напротив Древа Крови. Но оставим это. Тебе понятно, что мы должны атаковать?

— Потому что это — вопрос чести?

— Нет. Потому что мы получили приказ.

Артуро скептически оглядел мальчика. Нет, тот не шутил.

— Но если это невозможно…

— Мои братья по ордену считают это возможным, иначе они не отдали бы нам такого приказа. Большинство ребят на том берегу — это молодые рекруты. Они несут службу не более трех лун. А у тебя — триста двадцать семь ветеранов. Они просто сметут желторотиков!

Артуро задумчиво массировал подбородок.

— Но пушки. Они разорвут нас на части.

— Тогда попытаемся на лодках с другой стороны острова.

— Они услышат скрип весел, — заметил Артуро. — Так мы не застанем их врасплох. Если мы сможем опрокинуть их, то число не будет играть никакой роли. — Он вспомнил проклятую битву на Бресне. Их было намного больше, чем тех чертовых Жнецов, и тем не менее эльфы просто разбили их и все.

— Чего стоит для тебя победа, Люк? — внезапно спросила молодая девушка.

— Многого. Мы должны смывать позор нашего герба. Каждый день — заново.

— Если ты послушаешься моего совета, то нам светит либо славная победа, либо унизительное поражение. Третьего не дано. Можем ли мы позволить себе уничижительное поражение и насмешки, без которых не обойдется?

Некоторое время Люк молчал, а когда он наконец заговорил, то сделал это настолько тихо, что Артур едва сумел разобрать слова.

— Чего мы не можем себе позволить, так это упускать хотя бы ничтожную возможность одержать славную победу. А теперь говори, чего ты хочешь!

Артуро с ужасом слушал план. И молча проклинал себя. Почему Тьюред забросил его сюда? Разве битвы у Бресны было недостаточно?

Никакого мира!

Большие буйволы упирались копытами в снег. Их были сотни — ушедших в широкую долину. С их всклокоченного меха свисали сосульки.

Ледяной ветер хлестал Тирану по лицу. Он был почти без сил. Слишком долго он поддерживал свою добычу защитным заклинанием, из страха потерять то, что должен был узнать. Теперь его сил не хватало даже на то, чтобы оградить себя от холода.

Он поглядел на темный вход в пещеру. Он никому не говорил, куда приведет его путь. Возможно, это было ошибкой. Он взвесил в руке кожаный мешок, который пронес так далеко. Нет, назад пути нет. До сих пор никто даже не сделал попытки его задержать.

Эльфийский князь стряхнул снег с плаща и поднялся ко входу в пещеру. Вдоль потолка тянулся шлейф черного дыма, а ледяной северный ветер растрепывал его, едва он добирался до входа.

Нигде не было и следа тролльских воинов, но Тирану чувствовал, что за ним наблюдают. Он вошел в темноту. По левую руку стену покрывал разбитый барельеф. Неясные очертания нескольких стилизованных цветов — вот и все, что осталось от столетий эльфийского господства в Снайвамарке. До сих пор Тирану не доводилось своими собственными глазами видеть этого, но историй о разрушениях он наслушался вдоволь. Искусно заложенные пещерные сады, которые сожрали козы, разбитые мозаики и статуи… Ничего из того, чем эльфы украсили огромный подземный лабиринт, не уцелело. Теперь пещеры Снайвамарка выглядели почти так же, какими их создала природа. Темные, загаженные дыры в скалах!

Из-под занавеси из шкур буйвола пробивался золотистый свет. Тирану отодвинул засаленный полог. В нос ударил дым. Воняло старой ворванью, мясом и какими-то незнакомыми эссенциями, дымившимися над огнем. Тирану сделал единственный вдох, и на языке остался противный масляный привкус.

За занавесью открылась маленькая пещера. Она была неправильной округлой формы. У огня спиной к Тирану сидело сгорбленное существо. Оно обернулось. Не последовало ни слова приветствия. Тирану слегка удивился: должны же были хозяева услышать его! Эльф замер и огляделся.

Неровный пол пещеры был покрыт странными переплетающимися линиями. Тирану ощущал силу магии, собранной в этой дыре, и остерегался наступать на изображения.

Стены пещеры какой-то тролльский художник украсил грубыми картинами сцен охоты. На противоположной стене застыла в полете нарисованная стая ворон с угольно-черными крыльями. На нескольких картинах Сканга и какая-то другая троллиха в маске проводили темный ритуал. Тирану присмотрелся внимательнее. Мать отучила эльфа бояться, когда тот был еще ребенком и Тирану прошел далеко по тропам темной магии, прежде чем решился избрать путь воина.

— Если тебе чего-то нужно от меня, эльфеныш, то открой рот и говори.

«Высокомерная старая карга», — подумал Тирану. Он опустился на пол рядом с шаманкой. Сканга расставила вокруг себя множество каменных чаш, из которых тонкими сизыми струйками поднимался дым. Именно этот запах и оставлял маслянистый привкус у эльфа на языке. Тирану едва сдержал подступившую к горлу тошноту. Нужно сконцентрироваться на чем-то. Больше ни одной мысли о дыме и собственном языке.

Эльф уставился на Скангу. Ее глаза — слепые белые студенистые комочки, и тем не менее его не оставляло чувство, что она отлично видит его. Серое лицо троллихи было пронизано глубокими морщинами. На нем не было и следа волнения. От шаманки исходил неприятный кисловатый запах. Ее платье штопалось так часто, что изначальный цвет разглядеть было невозможно. Скрюченные пальцы Сканги напоминали когти хищной птицы. Она сжимала покрытые спиральным узором кости.

При каждом вздохе троллихи тихо постукивали бесчисленные амулеты, которые висели у нее на шее на кожаных ремешках и шнурках из сплетенных волос эльфов. Бесчисленные тоненькие костяные пластинки, камни с вырезанными рунами, высушенные птичьи крылья и вещи, присматриваться к которым Тирану не хотелось, потому что не хотелось подтверждать свои догадки по поводу их происхождения…

— Для эльфа ты пахнешь хорошо, — внезапно произнесла Сканга.

Тирану пришлось сдержать подступившую дурноту.

Сканга издала резкий, отрывистый смешок.

— Не стоит стыдиться того, что ты пахнешь, как тролль, эльфеныш. Может быть, поэтому моя стража и пропустила тебя, не тронув. Но давай ближе к делу. Чего ты хочешь?

Тирану раскрыл кожаный мешок, запустил туда кончики пальцев. Зловоние, которое ударило ему в лицо, было неописуемым. Он нащупал слипшиеся волосы и кожу, едва державшуюся на тлеющей плоти. Он осторожно поставил человеческую голову на плоский камень перед шаманкой. Половина кожи на ней обгорела, от длинных светло-русых волос осталась только опаленная щетина. Так же, как и у него. На мгновение Тирану снова охватили ужасные воспоминания. Перед мысленным взором эльфа проплыла картина, как он пошел в огонь. Его длинные волосы сгорели, одежда была охвачена пламенем. Словно безумный он прыгал через горящие балки и, ослепленный дымом, искал человека, которого он же и застрелил, питая глупую надежду на то, что вопреки всем вероятностям тот еще жив. И когда он увидел юношу мертвым на полу, то забрал его голову. Ведь этот офицер был единственным, кто мог рассказать, откуда у человека рапира с волчьей головой.

— Говорят, ты умеешь заставить мертвецов болтать, — произнес эльф.

Сканга подняла на него свои жуткие белесые глаза.

— Не думаю, что этот сын человеческий может сказать мне что-то, что будет иметь для меня значение.

Тирану опустил рюкзак на пол и вынул из него продолговатый полотняный сверток, затем отбросил материю, чтобы Сканга увидела волчью рапиру.

— Я должен знать, откуда у него это оружие.

При виде рапиры шаманка отшатнулась.

— Много крови пролил этот клинок. В том числе и тролльей. Убери его. Я не хочу его видеть!

— Ты знаешь, кому он принадлежал раньше?

— Волчице! — прошипела Сканга. — Матери, которая отдала своего единственного ребенка волчьей стае, Хладнокровной охотнице, Смертоносной. У моего народа есть много имен для нее.

— Я должен найти ее!

— А меня не печалит то, что она исчезла пять лет назад.

— Но разве ты не хочешь знать наверняка?

Некоторое время Сканга молчала, задумчиво поигрывая костяным амулетом.

— Думаешь, этот человек мог бы владеть оружием волчицы, если бы она была жива?

— Ее не могла бы убить пара каких-то людишек! — Конечно, Тирану знал, что это не так. Он побывал в слишком многих битвах, чтобы обманывать себя.

— Что тебе нужно от Сильвины? Если ты будешь честен, я, может быть, и смогу тебе помочь. Твоя мать мне нравилась. Она была необычной для эльфийки.

— Сильвина искала человеческую девочку. И я думаю, что она нашла ее. Олловейн и его эльфийские рыцари ждут от нее вестей. Они заберут девочку, как только узнают, где она находится. Они готовятся к этому вот уже пять лет. Мастер меча собрал вокруг себя лучших рыцарей Альвенмарка, — Тирану умолк — настолько сильна была его злость на мастера меча. — Я тоже должен был быть одним из них! Он призвал к себе воинов из числа моих Жнецов, которые хуже меня. Я должен быть с ними. Мое место — среди эльфийских рыцарей! Они хотят унизить меня. Я должен был быть с ними. Я…

— Почему это так важно для тебя?

— Я такой же, как они! Они не имеют права отталкивать меня. Они…

Сканга рассмеялась.

— Мы оба знаем, что ты не такой, как они. Ни один из них не пришел бы ко мне с человеческой головой в вонючем кожаном мешке.

— Поэтому они и ждут вот уже пять лет! И будут ждать еще пять, а то и больше, если я не найду Сильвину. Может быть, я действительно не такой, как они. Но им нужен кто-то вроде меня, пусть даже они не хотят признавать этого из-за своей заносчивости!

Сканга ничего не сказала на это. Просто посмотрела на него своими слепыми глазами, и у него возникло чувство, что она может заглянуть глубоко в его сердце.

— Ты мне поможешь? — спросил наконец Тирану, когда не смог дольше выдерживать ее молчание.

— Да. Но не потому, что хочу, чтобы ты стал эльфийским рыцарем. Может быть, ты и сумеешь заставить их принять тебя в свои ряды. Но даже если тебе это удастся, ты никогда не будешь по-настоящему одним из них. Ты сын Алатайи. Поэтому они всегда будут презирать и бояться тебя. Я помогу тебе, потому что все эти годы ты молчал. Потому что никто так и не узнал, что я помогала твоей матери вызвать драконов и изменить их. Я помогу тебе только один раз. Никогда больше не приходи сюда! Мой долг перед тобой сегодня будет покрыт, Тирану.

Князь кивнул. Он тоже не собирался возвращаться сюда. Он и пришел-то только потому, что знал: то, о чем он просил, требует силы камня альвов. И эльф очень хорошо понимал, что Эмерелль никогда не помогла бы ему, и неважно, насколько важны ей были известия от Сильвины.

Из дюжины амулетов Сканга выбрала невзрачный серый камень. Когтистые пальцы ее правой руки крепко обхватили его, в то время как левая легла на голову человека.

Длинные когти вонзились в обгоревшую плоть. Троллиха что-то тихо бормотала себе под нос. Тирану разбирал только отдельные слова. Но хорошо чувствовал силу, собравшуюся в этом мрачном месте. Каждый волосок на его теле встал дыбом. Он понимал, насколько сильно магия Сканги разрушает созданный альвами миропорядок.

В пещере стало холоднее. Языки пламени пригасли. Сканга велела человеку вернуться. В ее голосе теперь слышались темные, какие-то противоестественные нотки. Порыв ветра ворвался в пещеру. Губы мертвеца задрожали. Внезапно рот его открылся. Свет тонкими струйками липкого меда потек по разложившимся губам. Под опущенными веками появилось свечение. К завыванию ветра примешивалось душераздирающее всхлипывание.

— Не противься, — прошептала Сканга. — Отдай себя. Ты не можешь противиться моей силе. Я призвала твой свет обратно. Я могу удерживать его столько, сколько захочу. И пока ты будешь здесь, все муки, пережитые в мгновения твоей смерти, будут гореть в тебе. Повинуйся, и я подарю тебе свободу.

Губы задрожали. Но ни один звук не сорвался с них. Сила Сканги не сработала?

— Скажи мне, где ты нашел рапиру с волчьей головой, — потребовал Тирану на человеческом языке.

Снаружи, перед пещерой, в ветре слышалось завывание, ужаснее которого эльфу не доводилось слышать до сих пор. Звучание чистого отчаяния и муки.

— Ты понимаешь меня?

— Да, — прошептал ветер.

Сканга подняла голову. Она казалась испуганной. Неужели колдовство не удалось?

— Ты ответишь мне? — настаивал Тирану.

— Прекрати, эльф! Это не умерший. Мы вызвали другую силу. Во имя альвов, прекрати, эльф!

— Где мне найти Сильвину?

Глаза трупа распахнулись, и яркий свет затопил маленькую пещеру. В то же время из стен начал сочиться такой холод, что дыхание Тирану застыло у него во рту подобно серому туману.

Сканга выпрямилась.

— Заклинаю тебя, Тирану, прекрати! Мы вызвали не мертвого, а силу, которая защищает его. Позволь мне оборвать колдовство. Из этого не может получиться ничего хорошего.

Полог из шкур отлетел в сторону, хотя никого не было видно. Последние огоньки пламени погасли. Лишь яркий свет, источаемый черепом, продолжал освещать комнату.

— Я скажу тебе, где найти ее. — Ветер ворвался в пещеру. У Тирану возникло чувство, что ледяные руки ласкают его щеки. — Тебе придется подняться высоко в горы, Тирану.

— Прочь отсюда! — проскрипела Сканга. Она подняла вверх камень альвов. — Я изгоняю тебя! Ты не принадлежишь этому миру!

Тирану заморгал. Стены пещеры исчезли. Он увидел долину высоко в горах. И увидел Сильвину.

— У нее есть послание для тебя, Тирану, — прошептал ветер.

Сканга выкрикнула слово власти. Клинком кинжала прозвучало оно в ушах эльфа. Тирану поднял руки. Свет исчез.

Эльф рухнул ничком. Пещера перевернулась. Вороны вылетели из картины и ринулись к нему, и вместе с шумом черных крыльев исчезли его чувства.

— Не ходи! — выкрикнула шаманка. — Ты не должен идти туда. Если ты найдешь ее, то Альвенмарк, каким мы знаем его, падет.

Тирану понял, что она убьет его. Его рука нащупала рапиру с волчьей головой.

— Отойди, Сканга.

Шатаясь, эльф поднялся на ноги, заморгал. Пещера исчезла. И вместе с ней — Сканга. Небо над головой казалось странно бледным и бесцветным. Это было небо Другого Мира. Как он попал сюда? Какая сила ворвалась с ветром в жилище Сканги? Мог ли это быть Тьюред? Защитил ли он душу наемника от колдовства шаманки?

Одна из горных вершин показалась Тирану знакомой. Он видел ее. Только что… В фата-моргане той долины, где он отыщет Сильвину.

Узкая кромка

Люк оценил их правильно. Андаланцы сделали бы все, чтобы вернуть себе доброе имя. Но Гисхильда все не могла взять в толк, каким образом они запятнали свою честь. В конце концов, именно они сражались во время нападения у Бресны. Пусть даже их и отозвали до срока. Наверное, нужно было быть андаланцем, чтобы понять это. Их капитан отобрал сотню лучших воинов. Остальные ждали сигнала за гребнем холма.

Гисхильда стояла по шею в воде. Вода была ледяной. Над рекой плыли полосы тумана. Высоко над головой она держала пистолет с поворотным затвором. Ее ноги осторожно передвигались по дну. Лениво-спокойная на вид река оказалась обманчивой. К северу от острова на глубине было сильное подводное течение. Оно создало длинную, мягко изгибавшуюся кромку, проходившую параллельно берегу. Один лишний шаг к северу — и течение захватит и утащит на дно. И тогда даже у самого лучшего пловца возникнут проблемы с тем, чтобы выбраться на берег.

Гисхильда отчетливо видела дозорный огонь на восточной оконечности острова. Его свет достигал воды. Там, где река была мелкой, часовые могли заметить девушку. Нельзя подходить слишком близко к огню, иначе вся их затея провалится.

У Гисхильды было нехорошее чувство. Она рассказала Люку о течении, о возможности атаковать ночью с той стороны, откуда их никто не ждет. Им нужна эта победа!

Принцесса оглянулась. Она еще могла разглядеть лицо капитана. Его усы вяло свисали. Хотя колено сильно мучило офицера, он не отказался от участия в операции вместе со своими ребятами. И он улыбался. Артуро держал свою аркебузу высоко над головой. Вокруг правого запястья он обмотал фитиль, чтобы тот не намок. На свисающем конце неярко светилась крошечная искорка. Эти искорки — вот и все, что было видно над водой. Они были похожи на светлячков. Все они следовали за Гисхильдой, следя за тем, чтобы не сойти с тропы, по которой ступала она — той самой тропы, которая, как они думали, снова приведет их к славе.

У нее должно получиться! Босые ноги Гисхильды ощупывали тину. Девушка ощутила ледяную хватку течения. Больше ни шага вправо!

Силуэты стражников отчетливо виднелись на фоне пламени костров. Гисхильда разглядела одного из Драконов. Только бы парень не глянул в их сторону! Полоса тумана мешала ей хорошо рассмотреть берег. Принцесса облегченно вздохнула. Если она не видит его, то он уж точно не обнаружит их!

Вдруг нога попала на острый камень. Девушка закусила губу. Она едва не выругалась. Скорей бы берег! Еще две сотни шагов, и тогда они окажутся достаточно далеко от стражей, чтобы проскользнуть на остров.

Судьба благоприятствовала им: новолуние и более темной ночи для атаки нельзя и желать. Все будет хорошо! Люк — везунчик, так говорят все.

Гисхильда продвигалась все дальше и дальше. Вот сейчас будет коварное место. Там осталась только узкая полоска, по которой они могут пройти. По обе стороны река слишком глубока, чтобы там можно было стоять. Принцесса почувствовала, что тина сменилась скалистым дном. Это был самый опасный отрезок. На скалах течение разделялось. Сделавшего здесь один неверный шаг можно было считать пропавшим.

Она снова обернулась назад. Туман полностью поглотил длинную шеренгу солдат. Теперь не было видно даже тлеющих фитилей. Гисхильду снова охватили сомнения. Не слишком ли они рискуют для победы?

Но уже поздно поворачивать назад. Она мысленно призвала себя к порядку. Теперь нужно довести дело до конца. От холодной воды начинали неметь ноги. Скоро начнутся судороги. Нужно выбираться на берег! Быстро!

Гисхильда ускорила шаг. Оставалось надеяться, что остальные продержатся. Ноги казались на удивление чужими, деревянными. Сколько еще они пронесут ее? Нужно думать только о береге!

Из-за проклятого тумана она почти ничего не видела. Больше полугода назад она обнаружила эту тайную тропку в воде. Всегда, когда Люка отправляли в долгие путешествия, ей разрешали передвигаться по острову несколько свободнее. Слишком часто он уезжал! А она уже прошла Валлонкур от края до края. Она знала его от Вилки Тьюреда до Черной сторожки. В основном она путешествовала одна. В отсутствие Люка ей было тяжело находиться в обществе остальных Львов. Она чувствовала себя чужой несмотря на все годы, проведенные среди рыцарей. А в новолуние, когда Друстан уходил из башни, она всегда выходила на свой холм. Уже давно не надеясь, что Сильвина или Фенрил придут за ней. Эльфы бросили ее! И как она могла их в этом винить? Тот, кто видел, как она живет среди рыцарей ордена, не мог не поверить, что она стала одной из них.

Наконец она снова вышла на дно, покрытое тиной! Настало время поворачивать в направлении берега. Она подняла руку и подала знак солдатам, чьи головы, как призрачные шары, покачивались над водой.

Теперь дно начало постепенно подниматься. Вот из воды показались ее плечи. Холодная, мокрая рубаха прилипла к телу. Внезапно рядом оказался Люк.

— Нам нужно рассеяться, — прошептал он ей на ухо. — Нужно, чтобы на берег вышло одновременно как можно больше людей. Мы должны ударить всеми силами.

Гисхильда кивнула. Ее немного коробило, когда он начинал пояснять ей очевидные вещи. В конце концов, они ведь вместе читали Игнациуса Рандта и учились тактике у Лилианны.

Люк подходил к каждому, кто выходил на твердую почву, и давал короткие указания по поводу позиции, которую он должен занять. Он был совершенно поглощен подготовкой идеальной атаки. Мимо Гисхильды прошел Жоакино. Когда Люк дал ему указания, юноша улыбнулся ей. Вчера Жоакино поведал ей, что хочет взять Бернадетту в жены, как только Друстан разрешит. Она была первой, кто узнал об этом. Нужно надеяться, что ему придется не слишком долго ждать ответа от ордена.

Иногда Гисхильда ловила себя на мысли о том, что ей тоже хотелось бы, чтобы Люк просил ее руки. Они уже так давно были парой. В любви его она нисколечко не сомневалась. Но с этим последним шагом он не спешил. Слишком много всего роилось у него в голове. Магистры практически не давали ему покоя. Было совершенно очевидно, что они готовили для него быстрое продвижение в ордене. И тем не менее недоверие оставалось. Леон регулярно приглашал ее к себе и расспрашивал о Люке. Ну почему все так чертовски запуталось? Она завидовала Жоакино и Бернадетте… Если бы она могла хотя бы видеть Люка почаще! Иногда Друстан разрешал им ночью тайком уйти вдвоем из башни. Летом это было чудесно. Но теперь была уже глубокая осень. Погода становилась все более хмурой, и не было сухого клочка, где можно было примоститься вдвоем.

Глупо тратить время на мысли о несбыточном. Лучше подумать о предстоящей атаке! Повсюду в тумане теперь виднелись фигуры. Некоторые аркебузиры дули на фитили, чтобы придать бледным искоркам новые силы. При этом они тщательно загораживали крохотные огоньки рукой, чтобы в последний миг не выдать себя.

Гисхильда огляделась в поисках Артуро. Долговязого капитана нигде не было видно. Она прошла немного вдоль берега и спросила о нем солдат. Никто его не видел. Но, на удивление, никто не беспокоился о нем. Они уверяли Гисхильду, что у их капитана жизней больше, чем у кошки.

Она обернулась и посмотрела на воду. Туман окутывал реку тайнами. Что, если у него выбило раненое колено? Надо было ему остаться с частью своих ребят на берегу. Проклятый упрямец! Тем временем к ней вернулся Люк. Он вынул рапиру и жестом указал на берег. Нападающие бесшумно последовали за ним, проходя остаток пути до берега. И только Гисхильда вернулась в глубокую воду. Холод пробрал ее до костей, разрезал ножом. Но она не может так просто бросить Артуро. Он шел прямо за ней. Почему он не позвал на помощь?

Она знала ответ. Любой звук мог выдать атакующих. В своем упрямстве он предпочел, чтобы его унесло течением. Она должна найти его! Как можно скорее!

Львы и Драконы

Люк чувствовал, как участился пульс, но заставил себя не переходить на бег. Это было бы неправильно. Он должен быть спокойным, рассудительным командиром. Заиленная прибрежная полоса — слишком неустойчивая почва.

Заметили ли их стражники? Он оглянулся. Большая часть его войска скрылась в плавающих полосах тумана. Командуй на острове он, он выставил бы стражей и на этом берегу тоже, размышлял Люк. Не выстрелит ли по ним в любой миг залп аркебуз? Не собираются ли в этот самый миг там, в лесу, возвышавшемся словно непроницаемая черная стена, фехтовальщики и пикинеры врага?

Теперь слишком поздно изменять план. Он решительно ступил под своды леса. Ни крика, ничего… У них все получится. Его трясло от холода. Нужно сжать зубы, чтобы они не стучали. Марш в холодной воде оказался труден.

Хочется надеяться, что его чертовы аркебузиры стреляют дисциплинированно. Он был против того, чтобы брать с собой какое бы то ни было оружие. Один неосторожный выстрел — и его великолепный план обернется для его людей резней. Но Артуро убедил его в том, что для его солдат очень важно отправиться в бой с аркебузами. Капитану лучше знать. До сих пор ведь все шло на удивление хорошо.

Будто призрак высветилась белая палатка среди деревьев. Легкий осенний ветер шумел в полуголых кронах. Тысячеголосый шепот заглушал их шаги по сухой листве.

Быстрым движением Люк рассек палатку, поднял обвисший край и вошел. Юноша улыбнулся. Палатка была пуста. Здесь никто никогда не спал! Так он и знал. Ее поставили только для того, чтобы они подумали, что имеют дело с более многочисленным войском, чем это было на самом деле.

Люк покинул палатку через вход. Вокруг в темноте сновали тени его людей. Это был первый бой, в котором он командовал. И ему нужна была славная победа. Непременно! Этого требовало позорное пятно на щите.

Мальчик перешагнул через растяжки следующей палатки. На ветру плясала пожухлая листва. Сухие листья мягко касались его щек. Он подумал о Гисхильде. Интересно, где же она?

Он бегло огляделся по сторонам. О ней беспокоиться не стоит. Она фехтует лучше, чем он. Она пробьется.

Он ворвался в следующую пустую палатку. Где же противник? Может быть, это ловушка? Тысячи вопросов захватили его. Ладони покрылись холодным потом. Он разрезал следующую палатку. Ну, наконец-то! Спят! Свернувшись калачиками на ложах из соломы, спали трое мужчин в грязно-белых рейтузах. Посреди палатки — барабан. Рапиры прислонены к главной распорке.

Выстрел разорвал царившую снаружи тишину. Воины отреагировали мгновенно. Люк вынул кинжал. Опустился на колени. Длинное лезвие мимоходом коснулось шеи и метнулось к следующей.

— Убит. Убит. — Он выпрямился. Кинжал его коснулся гамбезона третьего воина прямо над сердцем. — Еще раз убит.

Мужчины смотрели на него широко раскрытыми от ужаса глазами. Сна не осталось ни в одном глазу.

— Хотелось бы напомнить вам правила. Вы остаетесь здесь, в палатке и чтобы ни звука. Ведете себя так, как должны вести себя мертвые. Для вас маневры окончены.

Перед палаткой раздались новые выстрелы. Пламя, вылетавшее из стволов аркебуз, просветило ткань палатки, отбрасывая резкие тени на лица побежденных.

Люк поднялся. Теперь можно отбросить всяческую предосторожность. Он нащупал льняной мешочек, висевший на боку. Следующая цель — пушки. Он должен вырвать зубы проклятым серпентинам, тогда сможет подойти подкрепление с другого берега.

Рядом с ним кто-то выстрелил из аркебузы. Звук выстрела поразил его подобно удару грома. Люк мельком увидел рыцаря в красном плаще, сообщавшего одному из их врагов о том, что он побежден.

— Драконы, ко мне! — раздался громкий женский голос. — Собраться у серпентин!

Люк выругался. Это Маша. И она делает единственно правильную вещь. Если они удержат огневые точки, то еще смогут победить. Люк устремился вперед. Ночь полнилась песнью стальных клинков. Повсюду образовались пары фехтовальщиков, проводящие яростные дуэли. В большинстве своем его андаланцы быстро брали верх. Было очевидно, что ужасы Друсны укрепили их. Солдаты сражались спокойно и без излишнего рыцарства. Пользовались любой брешью в защите, ни одна уловка не казалась им слишком грязной. Они кололи врагов в спину, нападали группой на одного противника.

— Львы, ко мне! — Люк обнаружил Драконов. Они стояли у одного из сторожевых костров среди больших орудий. Только шесть человек успели добраться до Маши. Достаточно, чтобы создать некоторые затруднения.

— Отомстим за последний Бугурт? — послышался светлый детский голос.

Рене был первым, кто оказался рядом. Он вырос и превратился в красивого молодого человека с лицом, созданным для того, чтобы разбивать женские сердца. То была безупречная красота, обрамленная белокурым ореолом волос. Если бы только не голос, все такой же детский, как и пять лет назад.

— Убираем? — присоединилась к ним Эсмеральда.

На левом виске у нее красовался след от сильного удара. Завтра левое веко опухнет. С учетом ее усеянного прыщами лица и орлиного носа это не добавит ей привлекательности.

Вот подбежали Жоакино, Бернадетта и Раффаэль.

— Спорим, шести Львов достаточно, чтобы разобраться с семью Драконами? — крикнул Раффаэль Маше.

— Надеюсь, вы будете сражаться лучше, чем во время последнего Бугурта, — ответила капитан Драконов. — Когда я вспоминаю о вас, то просто вижу ваши грязные лица.

— Я заткну твой рот!

Люк удержал Бернадетту.

— Подожди. Мы будем сражаться всемером против семи. Рисковать сейчас не стоит.

Слишком хорошо он помнил горечь поражения во время последнего летнего Бугурта. У них тогда почти получилось. Жоакино прорвался через оборонительную линию Драконов и почти добежал до мачты с флагом, когда Маша свалила его подлым ударом в спину. Во время последней игры Драконам удалось отобрать у них титул мастеров и заработать еще одну цепь на герб в качестве награды. Нельзя ихнедооценивать. Они становятся очень опасны, как раз именно тогда, когда их поражение кажется близким. Сердце Люка до сих пор сжимало в объятиях холодной ярости, когда он думал о том, как в первый год во время игры, превратившей их в Серебряных Львов, Маша рукоятью меча разбила лицо Джиакомо.

Люк вздрогнул, услышав топот ног. Отовсюду бежали аркебузиры. Кое-где еще слышался звон клинков, но исход битвы был предрешен.

— Опустить опоры! — крикнул офицер.

Опоры аркебуз вошли в мягкую землю. Со щелчком вошли в них стволы. Зажглись фитили.

— Вы убиты, Драконы! — выкрикнул офицер.

— В атаку! — упрямо ответила Маша.

Ее послушники устремились вперед.

Ответом им был оглушительный залп аркебуз. От едкого дыма все перестали понимать, кто друг, кто враг.

Люк бросился к Маше. Она проиграла. Но так просто сдаваться не станет. Клинки со звоном ударились друг о друга. Где друзья, где враги — разобрать было невозможно. От дыма пекло глаза, юноша закашлялся и увидел, что к нему устремился клинок. Он поймал его кинжалом и провел контратаку рапирой. Послышался болезненный стон. Люк напирал. Он отвел пойманный клинок в сторону и едва не споткнулся об упавшего Дракона.

— Достаточно! — послышался голос, перекрывавший шум битвы. — Серебряные Львы победили! Драконы, признавайте свое поражение. На этот раз победа за Львами.

— Мешочки с грязью и аркебузы — это действительно стиль Львов, — ругалась Маша. — В битве один на один им не выстоять.

— Здесь не действуют рыцарские правила. Это поле битвы! — Из порохового дыма вышел капитан Альварез. — Ты и твои Драконы — вы не пережили бы такого залпа. Может быть, двое или трое из вас еще были бы в состоянии недолго сопротивляться, будь это реальная битва, но против численного превосходства врага вы бы ничего не смогли сделать. Атака Львов была храброй, хорошо продуманной и, если я не ошибаюсь, проведена всего лишь при помощи трети полка. Со времен начала маневров за этот остров сражались двадцать семь раз. Двадцать три раза атака захлебнулась самым жалким образом, потому что была проведена в лобовую против пушек. А из оставшихся четырех побед ни одна не была настолько блестящей, как эта. Я восхищен, Львы. Эта битва войдет в историю.

Люк широко улыбнулся. Внезапно он почувствовал невероятную усталость, тело его снова охватил холод. У них получилось.

— Молодец, капитан, — хлопнула его по плечу Эсмеральда, и этот хлопок мало чем отличался от удара лошадиной подковой.

Раффаэль обнял его и бурно расцеловал в обе щеки.

— Ты станешь полководцем, Люк. Спорим?

Командир Львов рассмеялся.

— С тобой — нет, Раффаэль. Только не с тобой.

Львы ПОДХОДИЛИ И ПОДХОДИЛИ. Они были слишком измучены, чтобы ликовать, но слишком взволнованы, чтобы устроиться на отдых в захваченных палатках. Драконы и их войско должны были освободить остров. Они были разбиты и в дальнейших маневрах участия принимать не будут.

Люк нашел пару одеял и обложил палатку. Лагерь постепенно успокаивался. Все поздравили его. Кроме Гисхильды. Где же она? Они могли бы получить палатку на двоих. Великолепная возможность… пусть даже он и смертельно устал.

Он знал, что под конец ее охватили сомнения по поводу атаки. Но ведь все прошло хорошо. С тех пор как она выбралась на берег, он потерял ее из виду.

Люк увидел, как нырнули в палатку Бернадетта и Жоакино. Проклятье! Где же Гисхильда? Им осталось всего несколько часов. Вполне возможно, что она сидит где-нибудь на берегу на поваленном стволе дерева и смотрит в темноту ночи, — очень на нее похоже. Может быть, это какой-то языческий ритуал, о котором она не хочет говорить. Иногда с ней трудно. Серебряные Львы приняли, что она не такая, как все. Об этом никто не говорил. Но в остальных звеньях о ней время от времени начинали ходить слухи.

Нужно будет поговорить с ней об этом. Но не сегодня ночью.

Люк обнаружил Раффаэля, игравшего в кости с несколькими аркебузирами. Новые жертвы, ухмыльнувшись, подумал Люк.

— Ты не видел Гисхильду?

— Не видел с тех пор, как вышли на берег. Может, тебе нужна пара сухих сапог? Я только что выиграл, но мне, к сожалению, они не подходят.

Люк отмахнулся. Он уже хотел уйти, когда Раффаэль поднялся.

— Что-то не так?

— Я не могу ее найти. Она как сквозь землю провалилась.

— Поскольку она не со мной, то можешь не беспокоиться.

Люку было не до подобных шуток.

— Может, помочь тебе поискать ее? — предложил Раффаэль.

— Нет, нет, — ему хотелось побыть одному. Может быть, он все-таки найдет ее где-нибудь на берегу.

Раффаэль вложил ему в руку яркий фонарь.

— Вот, военный трофей. — Металлические щели на блендах были сделаны в форме драконов.

— Спасибо.

Раффаэль вернулся к солдатам, которые как раз начали возмущаться тем, что он решил уйти как раз тогда, когда от него отвернулась удача.

«И как ему удается ладить с людьми? На него невозможно долго сердиться», — подумал Люк.

В меланхолическом настроении он пошел через лес к реке. Ему хотелось, чтобы в тот момент, когда Драконам пришлось капитулировать, рядом стояла Гисхильда. Одному Тьюреду было известно, когда еще им выпадет такой триумф. Победа без Гисхильды потеряла часть своей привлекательности.

Над темной рекой тянулись полосы тумана. Вода была чернее чернил. Он брел вдоль берега. Свет фонаря освещал истоптанную множеством сапог тину в том месте, где они вышли на берег.

Люк закрыл бленды. Прошло довольно много времени, прежде чем его глаза немного привыкли к темноте. Ночь была на удивление темной. Неудивительно, что часовые Драконов проморгали их.

Какой-то звук заставил Люка обернуться. Он знал, что это не могла быть Гисхильда. Она всегда подходила неслышно. Этому принцессу научили проклятые эльфы.

Из леса вышел офицер в широкополой шляпе. Он спросил:

— Капитан?

Одного этого слова оказалось достаточно, чтобы Люк понял, что произошло.

— Его нет? Твой капитан пропал?

Воин вздрогнул, услышав чужой голос. Рука его метнулась к рапире. Люк открыл бленды фонаря, чтобы свет падал на лицо.

— Капитан Люк! — мужчина говорил с явно выраженным андаланским акцентом. — Ты видел капитана Артуро? Нигде на острове я его не нахожу.

— Созови своих ребят! Нам нужны лодки и факелы. Много факелов. И всадники на обоих берегах. Они могут искать по течению реки. — Гисхильда! Внутри у него все сжалось, когда он подумал о ледяной воде.

Прощание

Теперь она никогда не узнает, что решил бы Люк. Это было единственное, о чем она по-настоящему сожалела. Икра горела, словно ее пронзили раскаленным кинжалом. Течение подхватило ее и несло прочь. Теперь принцесса ясно осознавала, что была слишком измучена, чтобы снова входить в реку. Это не могло кончиться хорошо. И никакие эльфийские штучки тут не помогут.

Мысли текли вяло. Казалось, их тоже парализовал холод. Смерть ее не пугала. Она испытывала только бесконечное разочарование. Предана и Фенрилом, и Сильвиной… и ни один из них не вернулся! Фьордландии она, наверное, уже не нужна. Может быть, у отца и Роксанны появился новый ребенок. Сын. По какой-то причине она стала никому не нужной. Во Фьордландию ее не заберут. А здесь ей находиться не хочется. В эти последние мгновения она поняла это с такой отчетливостью, как не понимала все эти годы. Они приносят в жертву людей ради игры в войну. Это безумие! И она тоже принимала в этом участие. Либо она найдет Артуро, либо пойдет на дно. Жизнь ее теперь в руках Лута. Пусть он решает, где ей место.

Если бы она сумела спасти капитана, она осталась бы среди живых. Нельзя было разрешать ему идти с ними, она не должна была никого вести по скрытой кромке в воде! Она сама нашептала Люку эту идею. Он невиновен. Но она-то знала об опасностях и проигнорировала их, потому что ей тоже хотелось победить. Вот насколько рыцарям ордена удалось захватить ее душу!

Ее губы сами собой зашептали слова молитвы, обращенной к Ткачу Судеб. Она отдалась течению. Река уносила ее в царство холода и теней. И она уже не сопротивлялась. Как же легко падать. Сдаться без боя.

Перед собой она различила неясную фигуру в воде. Тень, плывущую в царство мертвых, так же, как и она.

Она ухватилась за сапог. Это Артуро? Далеко впереди она увидела ворота из света. Неужели это врата Золотых Чертогов? Неужели предки ждут ее? У нее сохранился хотя бы этот кусочек родины. В воротах ее ждали окутанные сиянием фигуры. Они приветливо махали ей руками.

Сапог перед ней дрогнул. Неужели капитан еще жив? Нужно вытолкнуть его наверх. Его голова не должна оказаться под водой.

Нет, к предкам сейчас нельзя уходить. Еще всего один миг, и она вернется.

— Подождите… — Крик захлебнулся, рот девушки наполнился ледяной водой.

Всего пара слов

Когда мать посвятила Тирану в Черное Искусство, ему довелось видеть кое-что такое, что стоило бы другим, более слабым, разума. Страх он испытывал последний раз очень давно. Такой страх, как сейчас, в этот миг. Он не мог сказать, что произошло в пещере Сканги, какую силу они по неосмотрительности разбудили, когда ухватились за жизненный свет мертвого солдата.

Тирану даже слышать о таком не доводилось. Из Альвенмарка можно было попасть в мир людей через сеть золотых троп. По-другому никак! Никто никогда не путешествовал никаким иным способом! И тем не менее нечто вырвало его из пещеры шаманки, сила, которая была выше троп альвов. Которая передвигается свободнее. Сила, которая внушила страх Сканге. Существует ли бог людей? Может ли что-то стать реальностью, когда в это несколько столетий верит половина мира? Неужели веры достаточно, чтобы что-то создать?

Тирану знал, что существуют Золотые Чертоги богов, то место, в которое, по верованиям фьордландцев, попадают умершие герои. Может быть, они тоже созданы силой веры? Всегда считалось, что боги Фьордландии не обладают никакой реальной силой. Было ли это ошибкой? Союзники-люди крепко верили в то, что их жизни и судьбы находятся в руках богов. Может быть, ученые Альвенмарка слишком заносятся, когда позволяют себе смеяться над этим.

Уже давно наступила ночь. Вот уже много часов Тирану брел по направлению к горе. Луны на небе не было. Стоял ледяной холод. Скудный скалистый ландшафт был покрыт тонким слоем снега. Князь был изнурен. На то, чтобы защититься от холода при помощи заклинаний, сил не хватало. А размышления отнимали их все без остатка.

Глупо ставить под сомнение свое мировоззрение, искать объяснения за пределами существующего миропорядка. Может быть, Сканга просто ошиблась в своем заклинании. Она стара. Зенит силы давно позади. А еще у нее — камень альвов. Ни в чем не скрывалось столько силы, сколько в этих драгоценных подарках. При помощи двух камней можно было прокладывать новые тропы в золотой паутине. Можно предположить, что ошибка в призывании, помноженная на силу камня альвов, вышвырнула его из одного мира в другой? Так, должно быть, и было! Такое объяснение не ставило под сомнение основы мироздания. Не существует этого Тьюреда! Он реален только в головах людей.

— Тьюреда нет! — тихо пробормотал князь, словно произнесенные слова сделают мысли правдоподобнее. — Его нет!

Из снега на него уставился череп мертвеца. Эльф опустился на колени. Это был человеческий череп. Были видны следы зубов. Тирану отмел снег и обнаружил разбитую бедренную кость, из которой была выедена сердцевина. Работа волков или одичавших собак.

Эльф взглянул на вершины. Должно быть, он уже достиг того места, которое ему показали в видении. Очертания увенчанных снегом гор на фоне бархатного ночного неба, на котором сияли тысячи звезд. Звездный свет отражался от наста. Даже без луны ночь была на удивление светлой.

В долине было тихо. Шепот ветра в скалах — вот и все звуки. Тирану растерянно огляделся по сторонам. Он был готов к тому, что в любой момент меж скал, рассеянных по долине, могла появиться мауравани. Он ощущал магию. Только очень слабо. Здесь колдовали. Совсем близко. Что же здесь кроется?

Невдалеке он заметил отгороженное скалами место для ночлега. Тирану поднялся. Усталость как рукой сняло. Он снова огляделся. Никого. Он почувствовал бы, если бы за ним наблюдали. Он направился прямо к скалам.

Из снега торчали разбитые ребра. На одной из костей он заметил глубокий надрез, оставленный, должно быть, каким-то клинком. Здесь сражались. И победитель не удосужился похоронить мертвецов. Разбросанные кости — это работа диких зверей, дравшихся за мертвечину.

Ветер утих. В широкой долине царила мертвенная тишь.

Эльф обошел камни по кругу. Повсюду — кости. Заметил следы костра. Маленький котелок, торчавший из снега. Поржавевшее оружие. Обрывки материи. На камне лежал шлем. В укрытом от ветра месте — небольшие запасы дров.

Не притаился ли там кто-то? У Тирану захватило дух. Там, в тени крупного обломка скалы, кто-то сидит!

Рука эльфа метнулась к рапире. Фигура не шевелилась. Это женщина… шафраново-желтое платье все в темных пятнах. Кровь.

Он медленно приблизился. Она должна услышать его. Он узнал длинную косу, спадающую на спину. Силу таинственного заклинания теперь он чувствовал так же отчетливо, как ласкающую руку.

Сильвина застыла в полной неподвижности. Лицо ее было обращено к скалам. Тирану некоторое время колебался, прежде чем присесть на корточки рядом с ней. На спине эльфийки лежал снег. В волосах было полно льда. Она была мертва. Левой рукой она опиралась о скалу, правая свисала вдоль тела. На ее пальцах застыла кровь.

Князь осмотрел окровавленное платье. Пуля попала эльфийке в спину. Было невозможно излечить такую рану при помощи волшебства до тех пор, пока пуля находится внутри. Похоже, Сильвина пыталась извлечь ее пальцами. А когда почувствовала, что свет жизни уходит из нее, то из последних сил сплела заклятие, защищавшее ее от диких зверей и позволившее ее телу не разложиться.

Странная блажь, подумал Тирану. Это не в стиле мауравани. Только если…

Должно быть, она хотела, чтобы ее узнали. Она догадывалась, что оружие у нее украдут. Что ограбят труп. Что не останется ничего, по чем ее можно было бы узнать, если найти только ее обглоданные кости. Очевидно, Сильвина надеялась на то, что ее ищут. И она была права.

Тирану не был сентиментален, но одинокая смерть охотницы тронула его. А также ее отчаянное желание быть найденной и узнанной.

Что, интересно, привело эльфийку в эту одинокую долину? Откуда она пришла? К Сканге он пойти больше не мог. Наверное, Сильвина унесла свою тайну с собой. Итак, он не продвинулся ни на шаг. Он не станет эльфийским рыцарем. Останется проклятым, которому никто не доверяет. И он был уверен в том, что даже если он сделает что-то благородное, ничего не изменится.

Он посмотрел на мертвую мауравани.

— Не могу сказать, чтобы ты особенно нравилась мне, когда была жива. Пожалуй, это было взаимно. — Он оперся спиной на скалу и посмотрел на безоблачное ночное небо. Почему же он попал сюда таким странным образом? — Ты не должна быть здесь. Я отнесу тебя в Альвенмарк. Однажды они найдут тебя… Проклятые священники обесчестят твое тело. Или препарируют труп, чтобы увидеть, как нас можно победить и защитить свою церковь. Они особенно любят это делать с троллями. Мне уже доводилось слышать несколько таких историй… Никакого уважения.

Он коснулся ее замерзшего тела.

— Пойдем, ступим на последний путь. Мы…

Она засветилась странным светом. Тирану часто видел это, на полях сражений, но так близко — еще никогда. Это длилось всего одно мгновение. Ее тело умерло. Она еще раз открыла свои волчьи глаза. Заглянула ему глубоко в сердце. И улыбнулась. А потом ушла. Ушла в лунный свет. Ее путь смертей и воплощений был окончен.

Внезапно тишина долины доконала его. Она ведь была все равно мертва… Глупо чувствовать себя одиноким теперь, когда она ушла.

Он поднял ее разорванный плащ и обернул им свои ноги. А потом увидел значки на скале. Должно быть, Сильвина выцарапала их кинжалом. Последнее сообщение. Вместо того чтобы заниматься своей раной, она потратила силы на это. Если бы она сначала позаботилась о пуле, то, вероятно, еще была бы жива. Но «может быть» недостаточно. Два нацарапанных слова значили для нее больше, чем собственная жизнь.

ГИСХИЛЬДА

ВАЛЛОНКУР

Плавающие предметы

Люк увидел факелы внизу на берегу и послал своего крупного жеребца в галоп. То были только два расплывчатых пятнышка света в тумане. Но они уже некоторое время не двигались. Это могло означать только одно: их нашли. Унесенных течением. Люк боялся того, что могло ждать его внизу, на берегу. Она не могла… Нет! Даже не думай об этом. Нельзя называть плохие вещи своими именами. Даже мысленно! Иначе они сбываются.

Он придержал жеребца, выпрыгнул из седла и поспешил вниз по прибрежному откосу. Трава была мокрой из-за тумана. Он поскользнулся, поехал вниз, ударился коленом о корень, но боли не почувствовал. Страх парализовал все чувства.

— Гисхильда.

Рядом с ней стояли два воина-андаланца. Они избегали смотреть ему в глаза. В прибрежной грязи лежали, вытянувшись, две фигуры. Капитан и она. Длинные золотистые волосы налипли на лицо. Она лежала неподвижно.

Люк бросился на колени перед ней. Руки ощупали ее шею. Девушка была такой бледной, а кожа ее такой холодной… Дрожащими пальцами он искал мягкую пульсацию вен, сообщавшую о наличии жизни. Он чувствовал, что здесь нет силы, которой он может воспользоваться, чтобы излечить ее. Ее не осталось больше нигде в Валлонкуре… Его дар не поможет и именно сейчас, когда он настолько нужен!

Люк убрал волосы с ее лица. Глаза девушки были закрыты. Она выглядела умиротворенной, точно спала. Но он знал, что этот сон унесет ее в смерть, если ему не удастся разбудить ее.

Он потер ледяные руки.

— Пожалуйста, Гисхильда! Пожалуйста, вернись! Это я, Люк. Пожалуйста!

Капитан слабо пошевелился. Почему выжил он? Почему старик выкарабкался?

— Нужно перевернуть его на бок. Он должен выплюнуть воду, которую проглотил. — Люк дал указания двоим воинам.

Рука Гисхильды безвольно выскользнула из его руки.

— Ты ведь всегда боролась за жизнь. Ты ведь не можешь перестать это делать сейчас!

Он лихорадочно соображал, что из всех бесконечных уроков целительства, которые он получил, может помочь сейчас. Он знал, что холодная вода на некоторое время привязывала искру жизни к умирающему телу.

— Кто-нибудь один, разожгите костер! — набросился он на двоих андаланцев, когда капитана начало рвать.

Люк положил левую руку ей на грудь, туда, где находилось ее сердце. Потом ударил по ней правой, так сильно, как только мог.

— Ну же! Дыши! Вернись!

Он продолжал бить. И словно в молитве, постоянно повторял одно слово: «Дыши!»

Наконец, отчаявшись, он наклонился вперед, прижался губами к ее губам, чтобы вдохнуть в нее свое дыхание. Горячие слезы бежали по его щекам.

— Пожалуйста, Гисхильда, — в отчаянии шептал он. — Пожалуйста! Не покидай меня! Я все сделаю. Я поеду с тобой во Фьордландию, как ты хотела. Ты снова увидишь свои горы, окруженные рифами бухты, отца. Пожалуйста, Гисхильда, не нужно сейчас сдаваться!

Андаланцы посадили своего капитана. Один из них поднес флягу к его губам, но тот оттолкнул ее.

— Мне очень жаль… — запинаясь, проговорил он. — Она помогла мне выбраться на берег. Если бы не она…

Люк не хотел слышать этого. Ему хотелось быть с ней наедине. Он снова наклонился к девушке, чтобы поделиться с ней своим дыханием. Подумал о бесчисленном множестве поцелуев, которые он сорвал с ее губ за последние годы. Не может же все вот так закончиться!

— Я подарю тебе свою жизнь, Тьюред, если ты вернешь ее мне. Я все сделаю… Но не дай ей уйти. Она не имеет права умереть вот так: прибитая к заиленному берегу, будто бревно. Моя принцесса. Чего ты хочешь от меня, Господи? — крикнул он в ночь. — Верни мне ее!

Он снова ударил в грудь.

— Ну же, дыши! Не уходи! Ты поклялась мне, что я буду твоим рыцарем. Что мы будем вместе. Я не оставлю тебя! Слышишь меня, упрямая чертова язычница? — Он снова изо всех сил надавил ей на грудь. — Если ты сейчас уйдешь, я последую за тобой.

— Господин…

— Молчите! — рявкнул он на андаланцев.

— Вы не должны этого делать, господин. Вы утратите возможность спасения души. Тьюред не терпит, когда…

— Да замолчи же наконец! Уйдите, оставьте меня одного. — Он снова нажал на грудь Гисхильды. — Вернись, черт тебя побери! Ты обещала мне свою жизнь. Ты пришла ко мне под виселицу. Ты не имеешь права вот так вот уйти!

— Схватить его, пока он не сделал с собой что-то! — приказал капитан, несмотря на слабость. — Он уже не в себе!

Люк достал кинжал.

— Только попробуйте, и вы уйдете вместе со мной. Оставьте меня с ней наедине. Пожалуйста!

— Мальчик, пути Тьюреда неисповедимы. Мы можем только принять это. Нам никогда не понять его…

Сейчас это было последним, что ему хотелось слышать. Но у него не хватало сил на сопротивление. Он чувствовал себя опустошенным. Гисхильда была уже давно частью его. Глубоко в его груди зияла пустота. Ему нужна была ее близость, тепло ее тела, когда она прижималась к нему во сне. Без нее он пропадет. Он опустил кинжал.

— Я ничего с собой не сделаю, клянусь Тьюредом. — Для этого ему не нужно оружие. Без ее любви он погибнет.

Он лег рядом с ней, обнял ее. Его губы отыскали ее уста.

— Возьми мое дыхание, — прошептал он.

Любовь королевы

Эмерелль сняла свое платье из цветочной пыльцы. Тонкая ткань на удивление мягко скользнула по скале, ее теплая солнечная желтизна сияла на серо-зеленом камне. Вокруг нее плясали сотни мотыльков, звенящая, живая радуга. Сейчас они снова опустятся на платье и будут ожидать ее.

Королева была в отчаянии. Серебряная чаша не давала ответов. Вместо того она постоянно показывала ей то, что она меньше всего хотела видеть: видения смерти Олловейна. И она знала, что он никогда больше не родится. Его охватит пламя, и он уйдет в лунный свет. Она никогда по-настоящему не владела его сердцем, как ни сражалась за него. Нужно отпустить его. И тем не менее она не могла этого сделать. Она знала, что если найдет Гисхильду, то он еще какое-то время будет жить. Еще пару лет.

Королева подняла волосы. Осторожно скользнула со скалы в теплую воду. По воде плавали цветки лотоса, касаясь ее кожи, словно нежные пальцы любовника. Она отдалась течению. Ее окутывали теплые полосы тумана. Она никогда не входила в Озеро Тайных Голосов, чтобы поплавать с апсарами и расспросить их оракула. Слишком горда она была для этого. Может быть, она боялась не получить ответа даже здесь.

Что-то скользнуло мимо… Гладкое, стройное тело. Она увидела переплетающиеся узоры на коже. В темной воде исчезло знамя черных волос.

Эмерелль услышала шепот апсар за туманом и почувствовала себя скованно, схватилась за камень альвов, висевший у нее на груди. Какую-то долю мгновения она пыталась защититься от чар, но знала, что сможет получить ответ только тогда, когда полностью отдастся девам.

И опустила руку.

Шепот прозвучал ближе. Чужой, тяжелый запах прогнал аромат персика. Эмерелль ощутила глубоко в животе тепло, которого там уже давно не было. Узел на затылке рассыпался. Теперь ее волосы, мокрые и тяжелые, спадали на плечи, мягко касались груди, поглаживали ее, качаясь на волнах.

— Мы знаем о твоей муке, — произнес низкий женский голос совсем близко.

Королева почувствовала движение в воде.

— Как мне спасти Олловейна?

— Он не хочет, чтобы его спасали, королева, — прошептал другой голос. — Он хочет встретиться с Линдвин в лунном свете.

— Сколько еще он сможет оставаться здесь? Я не могу отпустить его.

— Действительно ли это любовь, королева?

Она знала ответ. Но иногда, на миг или два, когда Фальрах в нем усиливался, он смотрел на нее, как прежде. Она не хотела лишиться ни одного из этих взглядов, пусть это и эгоистично. Олловейн был родившимся вновь Фальрахом. И Фальрах был сильным. Она сама когда-то, в Шалин Фалахе, пробудила в Олловейне воспоминания о прошедших жизнях. С тех пор Фальрах вернулся. Некоторое время тело Олловейна принадлежало исключительно ему. Но это было давно. Теперь ему иногда доставался всего лишь миг или два…

— Когда вернется тот, кто есть начало и конец, тогда уйдет Олловейн. Его жизнь окончится в тот же день, как и жизнь Другого. Дольше князь не останется. Но возможность отпустить его раньше — в твоих руках. Сейчас, когда я произношу эти слова, потерянная девочка стоит на пороге Золотых Чертогов. Если она переступит порог, Олловейн освободится раньше.

— Вы знаете, где Гисхильда?

Теперь ее окружали белые тела, на таком расстоянии, что Эмерелль не могла их коснуться. Каждый раз отвечал новый голос.

— Мы не знаем, где находится ее тело. Но видим, куда направляется ее свет.

— Вы должны остановить ее! Альвенмарк падет, если мы потеряем ее.

Узкое бледное женское лицо в обрамлении черных волос вынырнуло из воды прямо перед ней. Королева смотрела в глаза, темные, как Озеро Тайных Голосов.

— Альвенмарк никогда уже не будет тем, что прежде. Ты не сможешь помешать этому, королева.

Она знала, что это правда.

— Но я не могу перестать бороться с этой судьбой. Остановите Гисхильду!

Эмерелль нащупала камень у себя на груди. Она никогда не отдавала его.

— Отпусти, королева. Тогда однажды ты тоже обретешь покой.

Она подумала об Олловейне и о Фальрахе. Рывок — и тонкий кожаный шнурок на ее шее оборвался. Она крепко держала камень в кулаке. Голова была тяжелой от пьянящих запахов, витавших над озером. Она огляделась по сторонам. Берега не видно, апсар рядом — тоже. Она была одна в темной воде и тумане. Эльфийка меланхолично улыбнулась. В принципе, так было всегда, с того самого дня, когда Фальрах умер вместо нее и она стала королевой. И разжала руку.

Под ней проскользнуло чье-то тело. Волосы мягко коснулись ее бедер. Камень погрузился в темную воду.

— Мы вернем его тебе, когда наступит день света и огня.

— А Олловейн?

— Ты продлила отпущенный ему срок, королева. Одной тебе ведомо, был ли это поступок любви.

Чудо

Примарх чувствовал себя так, словно в мгновение ока сбросил с плеч тяжесть последних двадцати лет. Никогда еще он не поднимался так легко по ступеням в башню Братства. Он даже поймал себя на том, что с довольным видом мурлычет себе под нос мелодию какой-то красивой песни, которая как раз была популярна среди послушников.

Войдя в свою затемненную нишу, он услышал, как кто-то вошел в круглый зал с другой стороны. Должно быть, это Альварез. Мастер флота принимал участие в маневрах на суше и стал свидетелем чуда. Только что он доложил об этом Леону. Что касалось таких вещей, Альварез был человеком трезвомыслящим. Тем больше веса имели его слова. Кроме них двоих, об этом не знал никто.

Леон откашлялся. Он был старым человеком, но впервые в жизни ему доводилось говорить о чуде. С чего начать? Внезапно он разволновался, будто юный послушник, стоящий перед мастером ордена. И ему очень хотелось видеть, как воспримут его братья и сестры то, что он им сейчас скажет. Но они оставались скрыты в своих нишах. Это правило нельзя нарушать, оно существовало с первых дней основания Братства. Тот, кто желал скрыть свое присутствие, должен был просто тихо слушать. Этой возможностью пользовались в первую очередь молодые братья, введенные в орден. Иногда Леон и рыцарь, заметивший одаренного ребенка, на протяжении пяти лет были единственными, кто знал, что Тьюред дарит им нового брата или сестру, наделенного даром. Случаи, подобные произошедшему с Люком, когда на инициации присутствовали все братья ордена, были редки.

Леон откашлялся.

— Братья и сестры, — торжественно начал он. — Я видел, как приходило и уходило шестьдесят одно лето, но сегодня я получил подарок, который редко кто из нас получает. А еще, хотя я должен признаться, что немного завидую нашему брату Альварезу, я все равно считаю, что мне повезло, раз я мог хотя бы издали принять участие в произошедшем событии. Сегодня, на пятый день великих осенних маневров, Тьюреду было угодно явить нам свою божественность и милость, ибо он сотворил чудо.

Леон сделал небольшую паузу и прислушался. В некотором роде он рассчитывал услышать шепот, может быть, вскрик или, по меньшей мере, учащенное дыхание, но в большом зале башни царила тишина.

— Брат Альварез, ты был свидетелем того, что произошло. Сообщи обо всем.

Мастер флота вышел в центр круглого зала. Отбросил капюшон плаща, чтобы все отчетливо могли видеть его лицо. Редко бывало, чтобы один из братьев показался всем. По лицу капитана было видно, насколько глубоко он тронут событием. Его глаза еще были красны.

Как же сильно завидовал ему Леон! Во всей истории Нового Рыцарства никому еще не доводилось стать свидетелем чуда.

— Братья и сестры, все вы знаете Львов сорок седьмого набора, которые за свои действия на Бугурте получили прозвище Серебряных. Среди них находится наследница престола Фьордландии — девочка, о которой следует сказать, что вера ее сомнительна и что она не может полностью расстаться со своими языческими божками. Но она храбра. Сегодня, вскоре после наступления ночи, Львы произвели нападение на батарею на Жабьем острове. Они заняли позицию с первого раза, и у них почти не было потерь. Беспрецедентный успех в истории осенних маневров! Но случилось несчастье. Капитан полка андаланцев, служивших под командованием Львов, был унесен течением. Он едва оправился от ранения, и, вероятно, ему недостало силы перейти реку. И он не издал ни звука, чтобы не раскрыть Львов раньше времени. Когда Гисхильда заметила его отсутствие, она, не колеблясь, вернулась в воду.

Все вы знаете, насколько холодна Риванна в это время года. Это такой холод, который отнимает у человека все силы, ослабляет и оглушает пловца до тех пор, пока в нем не погаснет воля к борьбе с течением. Гисхильда, которая только что перешла реку, снова пошла в воду, когда заметила отсутствие капитана. Подвиг, который в пылу сражения сначала остался незамеченным. Когда Люк, капитан Львов, наконец обнаружил отсутствие Гисхильды, прошло уже некоторое время. — Альварез сделал небольшую паузу, чтобы дать всем прочувствовать свои слова. Затем продолжал: — Гисхильде удалось отыскать капитана. Из последних сил она вытащила его на берег… — Альварез снова запнулся. Но на этот раз от волнения, это не было риторической уловкой. — Она… она отдала последние силы, чтобы спасти офицера. От холода и усталости жизненный свет в ней угас. Тем временем Львы и андаланцы занялись их поисками. Когда я присоединился к ним, на берегу уже собралась довольно большая группа людей. Они наблюдали за тем, как Люк в отчаянной ярости пытался вернуть Гисхильду к жизни. Я подошел ближе, я видел ее… Ее иссиня-черные губы, мертвенно-бледное лицо. Она ушла от нас, в этом я готов был поклясться! — Мастер флота снова умолк.

— А в каком именно месте берега Риванны все это происходило? — послышался резкий голос Оноре.

— Нет! Не думай об этом! Я знаю, к чему ты клонишь. Наша сила не работает нигде. Люк спас ее не таким образом. Он…

— Мальчик был единственным, кто выжил из всей деревни, — перебил его Оноре. — Брат Друстан сообщил нам о том, как он видел, что у Люка закрывались свежие раны. У мальчика необычайный талант. Его дар настолько силен, что мы не можем мерить его нашими мерками…

— Нет! Клянусь Тьюредом, я же говорю, я был там. Я видел Гисхильду. Она ушла от нас. И Люк в буквальном смысле сходил с ума от отчаяния, потому что ничем помочь уже не мог. Ее спас не дар, — Альварез перевел взгляд на высокий куполообразный свод. — Это была сила, которая дарует жизнь. Сила, которая выше всех нас… Это было чудо, что Гисхильда снова открыла глаза. Каждый из присутствовавших при этом почувствовал это.

— Но если дитя альвов…

С Леона было достаточно отговорок Оноре. Возвышенное состояние сменилось раздражением. Он не потерпит, чтобы чудо было испорчено праздными разговорами.

— Есть такое сомнение, которое граничит с ересью, брат! Можешь завтра поискать труп дитяти альвов. Но я доверяю брату Альварезу и его чувствам. Не думаю, что ты найдешь мертвого Другого. Есть моменты, брат, когда нужно перестать спрашивать и начать просто верить. Все остальное будет безбожным.

Оноре был достаточно умен, чтобы промолчать. Тем не менее Леон точно знал, что его брат по ордену уже с первыми лучами солнца очень тщательно осмотрит место, где случилось чудо. Ну и пусть! Он не придет ни к каким результатам, в этом Леон был уверен.

— Опиши, что случилось, когда Гисхильда проснулась, — поощрил он дальнейший рассказ Альвареза.

Мастер флота бессильно развел руками.

— Встреча с силой Тьюреда и его милостью отняла у меня способность облечь это в слова. Все мы, кто был там, почувствовали это. Появился золотой свет, ненадолго. В воздухе возникло что-то вроде аромата цветов лотоса. Гисхильда… она вздохнула. Я никогда не слышал такого звука. — Он посмотрел на нишу, откуда раздавался голос Оноре. — Все присутствовавшие могут поклясться тебе в том, что это было чудо. Настолько велика сила Господа, что росшая неподалеку погибшая вишня выбросила свежую листву и цветы. И это сейчас, осенью! А капитан Дуарте, у которого одна нога была почти парализована, снова смог ходить так, словно не было никакого ранения. Всех нас коснулась сила Тьюреда, когда он возвращал нам принцессу.

Леон догадывался, насколько сильно задели эти слова Оноре. Он знал тайну брата по ордену. Оноре никогда не простит Тьюреду того, что его не было там, на берегу реки. Что его не коснулась сила Господа и не освободила его от проклятия.

— Как чувствует себя Гисхильда? — Громкий голос Жероме не спутаешь ни с чем. Он привык перекрикивать шум битвы, когда ходил в бой во главе Черного Отряда.

— Она еще не совсем пришла в себя, — взял слово брат Друстан. — Сейчас находится в карете на пути назад, в башню Львов. Я приказал ей отдыхать. У меня такое ощущение, что встреча с Тьюредом глубоко потрясла ее.

Леон не сдержал ухмылки. Это заставит пошатнуться ее ошибочную веру в своих языческих божков. Теперь она сама должна осознать, что есть только один бог. Иногда Тьюред выбирает сомневающихся, чтобы творить чудо. В истории церкви известно много подобных случаев. Истинно верующим это может казаться несправедливым, но ведь об их душах не стоит беспокоиться… Принявшему Тьюреда в свое сердце не нужны чудеса, чтобы поверить. Но есть язычники, сомневающиеся, те, кто вот-вот утратит веру. Им Тьюред и должен открываться.

— Брат примарх. Несколько дней назад Люк обратился ко мне с вопросом. Он хочет просить руки Гисхильды. Но сначала он хочет получить твое разрешение.

Леон был поражен. Он видел мальчика каждую неделю. Почему он не спросил его сам?

— Разве он не должен присоединиться к флоту, который после окончания осенних маневров отправляется к Эгильским островам?

— Так предполагалось. — Друстан изо всех сил старался, чтобы по его голосу не было заметно, что он по этому поводу думает.

Планам Леона мешал этот внезапный поворот событий. В принципе, это было именно то, чего он хотел. Но они оба должны стать более зрелыми. Их союз должен быть прочным. Если они отпразднуют свадьбу слишком рано, это может оказаться фатальным. Зато разлука разожжет желание. Леон знал, что оба пишут друг другу страстные письма. Шпионы Оноре читали большинство из них, прежде чем послания достигали собственно адресата. С некоторых писем он даже получил список. Они не имеют права пускать на самотек ничего, что касается этих двоих.

— Что мне сказать Люку?

Леон надвинул капюшон и осторожно потер раненую глазницу.

— Ничего не говори.

— Он наверняка спросит снова.

— А ты снова промолчишь. Давайте посоветуемся сейчас о том, в какой форме мы сообщим гептархам о чуде.

— Мы должны послать им свидетеля, — ответил Оноре. — Такого, в словах которого нелегко усомниться. Наша позиция в Анискансе чрезвычайно слаба с тех пор, как мы потеряли место среди гептархов. А братство Древа Праха не упускает возможности повредить нашему доброму имени. Может быть, пусть Люк отправляется не на Эгильские острова, а…

Приказ

Эмерелль надела простое серебристо-серое платье до пят. Оно было с длинными рукавами, без вышивки и чудесно подчеркивало ее фигуру. Платье было преисполнено тихой привлекательности и было не похоже на наряд королевы. Фальрах любил, когда она одевалась так. Насчет Олловейна она не знала. Он был непрост, ее мастер меча. Верный до смерти, но не простой. Она знала, что он возненавидел бы ее… Да, вероятно, он действительно возненавидел бы ее. Но другого выбора у нее не было.

Солнцеокий парил почти возле самого ее лица. Маленький цветочный фей с крыльями бабочки смотрел на нее удивленно.

— Ты же королева! Ты никогда не должна выглядеть обеспокоенной. Ты же можешь просто приказать казнить негодяя!

Эмерелль невольно улыбнулась. Солнцеокий был в свите совсем недавно. Его народ выбрал фея потому, что он был исключительно красив. А еще, наверное, потому, что он регулярно попадал в неприятности. Он был слишком прямолинеен и вел себя безрассудно смело.

— К сожалению, править совсем непросто. С некоторыми негодяями приходится жить. И позволь сказать тебе, что с прямолинейными зачастую бывает еще труднее.

Солнцеокий проделал сальто и рассмеялся.

— Нет, готов поспорить, что хороший палач решил бы все проблемы. Тебе нужно только собрать свое мужество в кулак и приказать.

Никто из придворных не осмелился бы дать ей такой совет. Вообще-то нужно было поставить Солнцеокого на место. Но, пожалуй, он просто не понимал, зачем она это делает. Он был исключительно красив, со своими золотистыми локонами и светлыми, янтарными глазами. Его крылья, с черно-желтым орнаментом, придавали дерзость его виду. А спиральный узор от левой ноги до правого плеча, который он велел нанести себе, только усиливал впечатление. Сорвиголова ростом с палец. И в этом была своя привлекательность. Не стоит пытаться изменить его.

— Я подумаю над твоим советом. Тебе дозволено присутствовать при визите мастера меча. Мне любопытно знать, какой совет ты дашь мне, когда он уйдет.

— Так речь идет о мастере меча, — трепеща крылышками, Солнцеокий замер прямо перед ее носом. — Ты должна прислушаться к нему! Он герой.

У Эмерелль мелькнула мысль о палаче с мухобойкой. Она уже хотела прогнать Солнцеокого, когда на террасе раздались шаги.

Олловейн! Он все еще выглядел очень хорошо. Столетия бесследно прошли мимо. Может быть, только язык его стал острее, а взгляд — немного более усталым. Но нужно было очень хорошо знать его, чтобы заметить это. Его длинные светлые волосы были распущены. А глаза были чудесного зеленого цвета. Иногда цвет менялся. Зеленый был ему к лицу более всего — так считала Эмерелль.

— Ты звала меня, повелительница!

Неудачное начало. Когда он называл ее повелительницей, то это значило, что он в плохом настроении. Она знала, что он страдает от жары. В своих белых доспехах и короткой тунике он немного потел. Для эльфа это недостаток. И от этого он тоже страдал. Тем не менее он выдержал вот уже пять лет жизни в Вахан Калиде и муштровал своих эльфийских рыцарей так, как она приказала.

— Я знаю, где мы найдем Гисхильду.

Он недоверчиво поглядел на нее. Может быть, он ждал этого известия слишком долго. И чувствовал, что она чего-то не договаривает. Они слишком хорошо знали друг друга.

— Неужели наконец вернулась Сильвина?

— Нет, — тихо произнесла Эмерелль. — Она ушла в лунный свет. Но оставила послание. Это долгая история. — Она указала на стол с картами, стоявший в тени тента на другой стороне дворцовой террасы. — Гисхильда находится в Валлонкуре.

— Она — пленница рыцарей Древа Крови?

— Этого я не знаю. Я не могу видеть Валлонкур в своей серебряной чаше. Поэтому я и не нашла ее там. Ты знаешь Валлонкур?

Мастер меча покачал головой.

— Нет. Я никогда там не бывал. Я знаю, что рыцари Древа Крови обучают там своих послушников. Это полуостров невдалеке от Марчиллы, и он считается неприступным. — Он цинично усмехнулся. — По человеческим меркам.

Раньше он не был таким, подумала Эмерелль. Что-то испортилось в его рыцарстве. Не ее ли в этом вина? Может быть, она требовала от него слишком многого? Она отвернулась и направилась к столу с картами. Солнцеокий приземлился на ее правое плечо и ухватился за прядь волос. По отношению к Олловейну он вел себя необычайно почтительно. Эмерелль не могла припомнить, чтобы Солнцеокий за недолгое время перебывания у нее на службе выдержал так долго без своих фокусов.

Одного взгляда на карту оказалось достаточно, чтобы черты лица Олловейна посуровели.

— Да, я знаю, карте почти семьсот лет, — начала Эмерелль. — Но это лучшее, что у нас…

Мастер меча указал на рифы и острова, окружавшие Валлонкур.

— С этим у нас будут трудности. Цифры, указывающие глубину! Мы не сможем подойти к берегу. Новые корабли испытаны и себя хорошо зарекомендовали. У них потрясающая способность маневрирования даже во время сильного шторма. Брандакс проделал великолепную работу. Но они слишком широки, чтобы маневрировать в такой узкой ходовой полосе. Через эти рифы нам не пройти. — Он указал на узкую гряду скал, связывавшую Валлонкур с материком. — А там ничего не указано.

— Тебе нужны шпионы, мой князь! — подал голос Солнцеокий.

Олловейн взглянул на карту.

— Сколько времени тебе потребуется, чтобы пролететь десять миль?

— Я быстр, мой князь. Правда!

— Сколько?

— Чуть больше двух часов. — Глаза Солнцеокого светились от восторга. — Но я могу попросить орла, чтобы он отнес меня на остров. Тогда я вернулся бы быстрее. И поверь мне, мы, цветочные феи, очень незаметные шпионы. Если не присматриваться, то можно принять нас за крупных бабочек.

Мастер меча задумчиво потер подбородок.

— Нам нужно выяснить, где именно держат Гисхильду. Тогда с небольшим количеством воинов мы сможем…

— Нет, — прирвала его размышления Эмерелль. Орден Древа Крови пытался убить ее во время коронации Роксанны. Своей жизнью она была обязана тому, что Юливее не придерживалась дворцового этикета и задержала ее своими вопросами. Оба рыцарских ордена представляли для Альвенмарка большую опасность. — Я хочу, чтобы состоялась битва. Рыцарство Древа Крови должно понести большие потери. Ты тренировал своих воинов на протяжении пяти лет. А теперь хочешь пойти в бой с горсткой воинов. Пусть Цитадель ордена людей горит, а их кровь течет по крепостным стенам.

— Моя королева, в замке могут быть сотни детей. Я не могу…

— Ты помнишь мертвых девушек из моей свиты? Совсем юных? Ты забыл, как они, вытянувшись, лежали возле трона Роксанны? Предательски лишенные жизни бессовестным убийцей из числа рыцарей Древа Крови?

— Итак, ты хочешь мести, — холодно заметил Олловейн.

— Речь идет о том, чтобы защитить Альвенмарк. Эти дети, которые там находятся, через пару лет вырастут взрослыми убийцами.

— А кем буду я со своими рыцарями, если мы прольем кровь детей? Чем мы отличаемся тогда от наших врагов?

— Вы — лучшие мечники Альвенмарка. Убейте их учителей, тогда послушники не станут убийцами.

— Ты действительно в это веришь? — покачал головой Олловейн. — Если они будут смотреть, как убивают их учителей, мы посеем семена ненависти так глубоко в их сердца, что не понадобится много слов, чтобы превратить их в фанатичных врагов Альвенмарка. Забудь свой гнев, королева. Я тоже скорблю о девушках из твоей свиты, которые погибли тогда. Но именно потому, что они были убиты таким предательским образом, мы не имеем права опускаться до мести. Я верю в битву за правое дело. Но тот, кто поднимает меч, чтобы добиться уважения своих прав, идет по очень узкой кромке. Мы не имеем права допускать, чтобы путеводными нитями нашей жизни стали горечь и гнев. Пожалуйста, Эмерелль…

— Мое решение твердо, мастер меча. Кроме того, я хочу, чтобы князя Тирану из Ланголлиона приняли в отряд эльфийских рыцарей. — Она знала, что значит для Олловейна этот приказ. Но выбора у нее не было. Принятие в ряды рыцарей было той ценой, которую потребовал Тирану за вести о Гисхильде.

Невозможно было не заметить, насколько трудно Олловейну сохранять спокойствие.

— Ты ведь знаешь, какой славой пользуется князь, повелительница!

— Он великолепный командир. Был главнокомандующим в нескольких победоносных сражениях и мечник, о котором говорят, что умение его почти не уступает твоему.

— Это он командовал арьергардом наших бегущих войск во время взятия Мерескайи. Во время бегства по последнему мосту через Бресну он использовал детей из хора храма в качестве живого щита для наших войск. Таким образом, он в ответе за один из самых ужасных поступков в истории войны в Друсне. Он смирился с тем, что детей растопчет Черный Отряд. Пока я командую и являюсь мастером меча, он не будет принят в ряды эльфийских рыцарей. Таким воинам, как он, не место среди рыцарей.

— Я знаю, что он совершил. Но я дала слово, что он будет принадлежать к числу эльфийских рыцарей. Во время битвы за Валлонкур ты сможешь поручить ему задание, которого он не переживет. Таким образом ты послужишь также и мне. Я знаю, что он — бессовестный интриган. Но он — один из князей Альвенмарка. Пока я не уличила его в том, что он плетет заговор против короны и заключил союз со священниками Тьюреда, я не могу ничего против него предпринимать.

Олловейн ухватился за пояс и расстегнул его.

— Повелительница, прими мой меч. Я более не твой. Я не могу выполнять твои приказы. Они противоречат тому, за что я боролся на протяжении всей своей жизни.

Эту сцену Эмерелль видела в серебряной чаше. К этому она была готова. И тем не менее слова Олловейна кинжалом вонзились ей в сердце. Разве он не видит, что у нее нет иного выхода? Она дала слово королевы! А против рыцарей ордена Древа Крови нужно бороться всеми доступными методами, если она хочет защитить Альвенмарк.

— Я приму твой гнев во внимание, мастер меча, и отклоняю просьбу об освобождении от обязанностей.

Олловейн бросил меч к ее ногам.

— Я восстаю против твоего приказа. Я более не твой мастер меча, Эмерелль. Позови стражу, пусть они закуют меня в цепи.

Она смерила его ледяным взглядом.

— Если этот меч подниму я, то Тирану не только будет принят в ряды эльфийских рыцарей, но и займет твое место. Тебе решать, будет ли детоубийца командовать этой атакой. Валлонкур станет твоим мостом через Бресну.

Тайна

Все шло совершенно не так, как он себе представлял. Люк был в отчаянии.

Гисхильда откинулась назад и негромко рассмеялась.

— Что тут смешного? — Его голос изменял ему.

Он ведь не злился… Просто был в отчаянии…

Она снова рассмеялась.

— Сегодня вечером ты целуешься, как в первый раз. И о чем ты только думаешь? Ты еще помнишь наш первый поцелуй?

— Конечно! — Как же его можно забыть, поцелуй высоко на отвесной скале над морем, небо, полное чаек? Он часто вспоминал тот день.

— Вообще-то ты давно научился целоваться получше.

— Да. — А что тут еще скажешь?

Наверное, Гисхильде было холодно. Она потянула одеяло, лежавшее на дне лодки, и закуталась в него. Хотя волосы ее были влажными из-за тумана, стоявшего над водой, но ее состояние было скорее связано с тем, что она еще не полностью поправилась. Где-то на дне маленького озера существовал, должно быть, горячий источник. В любом случае, на этом скрытом в горах озере всегда было тепло. Это было их убежище, их тайное пристанище. Сюда они приходили тогда, когда хотели любить друг друга.

Люк массировал колено. Лодка — не самое лучшее место для ночи любви. К утру он всегда был в синяках. Но в башне это вообще невозможно. Все тринадцать послушников спали в одной, слишком узкой комнате. Там не было тайн. Бернадетта и Жоакино тоже избегали спать вместе в спальне.

Гисхильда задумчиво смотрела на полосу тумана. Она изменилась со времен атаки на Жабьем острове. Со времен чуда… Но его чувства к ней остались прежними, хотя сейчас она стала тише и более задумчивой. О той ночи она говорить не любила. Не почувствовала ли она Тьюреда? Может быть, она наконец-то отвернется от своих божков? Но не о том печалился он этой ночью. Нужно было поговорить с ней раньше. Поначалу это была просто безумная идея. Он хотел удивить ее, но упустил подходящий момент, чтобы спросить. Надо было сделать это еще неделю назад! Но что, если она скажет «нет»? Об этом лучше не думать. Этой ночью он должен это сказать…

Было довольно трудно придумать историю по поводу того, зачем их вчера пригласили в Цитадель. И не единственных: там было еще пять пар. Если бы она обменялась хоть словом с Жоакино и Бернадеттой, все бы пропало! А потом — палатки на большой лужайке, подготовка к празднику. Он совершенно запутался в дебрях лжи, пытаясь придумать всему понятные оправдания. И он был рад, когда она предложила поехать сюда, на озеро, чтобы провести ночь в их лодке. Но к рассвету им нужно было вернуться. И до тех пор он должен ей сказать.

Гисхильда принялась негромко напевать песенку. Он узнал мелодию. За последнее время она пела ее уже дважды. И хотя он не понимал грубого языка Фьордландии, он чувствовал печаль. Что же творится в сердце Гисхильды? Нужно поговорить с ней. Сейчас же, немедленно! Нельзя больше откладывать. Вполне вероятно, он никогда не выберет идеального момента и правильных слов.

Но надо подождать, когда она допоет… У тебя есть еще это время. Перебить ее сейчас было бы очень плохо. Люку было ясно, что он увиливает. Пользуется любой, самой глупой отговоркой, чтобы уйти от одного, решительного вопроса. Они знакомы вот уже пять лет. И он знает, что она любит его всем сердцем. Не нужно было спрашивать Друстана! Было бы лучше оставить все как есть. Они ведь были счастливы! И зачем он только открыл рот!

Голос Гисхильды звучал невыразимо печально и в то же время настолько прекрасно, что сердце Люка едва не разорвалось на части.

Когда она закончила петь, он не удержался и обнял ее, мягко притянув к себе. Она дрожала, несмотря на теплый туман и теплое одеяло. Ему хотелось забрать ее боль, которую она вложила в песню… Она положила голову ему на плечо. И они долго сидели рядом и молчали.

— О чем эта песня? — наконец решился спросить он.

Задать другой вопрос сейчас он просто не мог.

— Речь идет о короле Ульрике и его жене Хальгарде. Они любили друг друга, еще будучи детьми. Иногда у меня такое чувство, что мы — как они.

Люк почувствовал, что Гисхильда задрожала.

— Звучит хорошо, красавица моя, — прошептал он, хотя мелодия песни заставила его подумать о совершенно других вещах.

— Нет. Они были прокляты еще в детстве. Демон сделал им подарок. Они знали, что вряд ли станут старше собаки отца Ульрика. Еще детьми они боялись, что не проведут вместе даже свое двадцатое лето. Они умерли рука об руку ледяной зимой, когда шла ужасная война против троллей. Они оба принесли себя в жертву. Они разбили лед на замерзшем озере при помощи волшебного меча, и войско троллей ушло под темную воду. Так они спасли Фьордландию.

Люк крепче прижал ее к себе и прошептал ей на ухо:

— Я всегда буду присматривать за тобой. Ты ведь знаешь, я — твой рыцарь.

— Да, я знаю.

Он чувствовал, что она борется со слезами.

— Ты не сможешь присматривать за мной всегда, Люк. Когда я ушла во тьму, я была одна. Я видела их, Золотые Чертоги, где собрались мои предки и герои Фьордландии. Но их врата остались для меня закрыты. Они не хотят, чтобы я была с ними.

Она напряглась всем телом — так сильно она боролась со слезами. Люк крепко прижал ее к себе.

— Для них я — предательница, — выдавила она срывающимся голосом. — И я чувствую, что там была другая сила, которая схватила меня и вернула в мир.

— Должны ведь твои боги знать, что в сердце ты осталась верной им. Будучи богами, они должны уметь читать в твоем сердце… — Люк сознавал, что говорит ересь, но он готов был сказать все, что угодно, чтобы утешить ее.

— Ты уверен? Я думаю…

— Нет. Ты не имеешь права сомневаться. Просто твое время еще не пришло. Они хотели, чтобы ты поняла это и вернулась. Поэтому они закрыли для тебя врата Золотых Чертогов.

Она тяжело вздохнула.

— Ты действительно так думаешь? — тихо спросила она. — Или ты просто говоришь это, чтобы меня утешить?

— Я верю в нашу любовь, Гисхильда. Она ведь только-только началась. И твои боги это знают. Мы не Ульрик и Хальгарда. Мы будем счастливы вместе. Я это знаю точно!

Она схватила его за руку и сжала ее.

— Да, мне так бы этого хотелось! Но иногда я думаю, что на моей семье лежит проклятие. Я…

— Нет. — Он приподнял ее волосы и нежно поцеловал в шею. — Мы не прокляты. Наша любовь зачарована, и заклятие это не победить даже смерти.

Она поднесла его руку к губам и поцеловала ее.

Он почувствовал, что по его пальцам бегут горячие слезы. Она плакала безмолвно, без дрожи и всхлипов.

— Я люблю тебя, — прошептал он. — Я люблю тебя больше всего на этом свете. И я прошу тебя, стань моей женой. Это мое самое большое желание.

Она плакала, целовала его руку, и вдруг издала приглушенный звук, немного похожий на смех.

— Я уже думала, что ты спросишь меня только тогда, когда мы будем стоять перед Леоном.

Люк сглотнул.

— Что… и давно ты это знаешь?

Она обернулась к нему. Фонарик на корме маленькой лодочки освещал ее лицо золотистым светом. Несмотря на слезы, она показалась Люку прекрасной.

— Надеюсь, ты не считаешь меня дурой только из-за того, что я — принцесса варварской страны. — Гисхильда улыбалась, и ее слова не казались такими резкими.

Люк был совершенно огорошен.

— Но почему ты ничего не сказала? Я имею в виду, раз ты все знала…

— Я хотела, чтобы ты спросил меня. Это было для меня очень важно. Ты должен был выбрать момент.

— Мы поэтому пришли сюда сегодня вечером? Ты хотела, чтобы мне было легче?

Девушка кокетливо улыбнулась.

— Может быть.

Внезапно Люк ощутил себя марионеткой, беспомощно болтающейся на ниточках. Давно она с ним играет?

— Люк?

Внезапно она стала совершенно серьезной, словно по лицу прочла все его мысли. Может быть, она и это умеет? Одному Тьюреду известно, чему ее научили эльфы.

— Люк! Я люблю тебя. Мои чувства глубоки… Я не должна была бы любить тебя. Я принадлежу Фьордландии. Если я соглашусь стать твоей женой и отпраздную свадьбу с тобой здесь, в Валлонкуре, среди священников и рыцарей, я предам свою страну и семью. И это будет такое огромное предательство, что ты даже представить себе не можешь.

У него сжало горло. Вот сейчас она скажет то, чего он боялся все это время. Поэтому он так долго колебался! Чтобы не услышать этого слова…

— Я порываю со своей прежней жизнью. Да, Люк. Я хочу тебя.

— Это значит… да?

Она рассмеялась.

— Разве я сказала недостаточно ясно? Да, мой рыцарь, я хочу жить с тобой. Я хочу быть твоей женой. Я отпраздную с тобой свадьбу по ритуалу церкви Тьюреда, а не перед лицом моих богов в Фирнстайне, как делали все мои предки.

Люк вскочил на ноги, издав дикий крик. У него было такое чувство, что грудь его вот-вот разорвется. Он хотел обнять ее и едва не выпал из лодки, которая начала сильно раскачиваться от его неожиданных движений.

Гисхильда схватила его за руку и притянула к себе.

— Я люблю тебя, мой безумный, прекрасный рыцарь. — Она поцеловала его. — Но одно ты должен знать. Ждать стоило. Ты выбрал самый подходящий момент, чтобы спросить меня.

Он был счастлив, хотел сказать ей, какой чудесный подарок — ее любовь. Каким счастливым она его сделала.

— Я… Я думаю… — Почему слова всегда покидают его именно тогда, когда они действительно нужны? — Я…

Она снова поцеловала его. Потом сбросила с плеч одеяло. Он мог часами просто смотреть на нее — настолько прекрасна она была. Ее длинные золотистые волосы доставали до груди. Она была стройной. Движения ее были полны грации.

— Идем. — Она встала, и прежде, чем он успел что-либо сказать, прыгнула в воду. — Идем, мой рыцарь! Я жду тебя на берегу, там, где вода совсем прозрачная и дно покрыто мелким мягким песком.

Невидимый шпион

Солнцеокий наблюдал за тем, как двое плыли к пляжу. Он опустился на корму лодки и посмотрел на скомканную одежду, лежавшую на дне. Когда начало темнеть, он увидел двух людей, взбиравшихся на лошадях вверх по крутой горной тропе. Повинуясь прихоти, он последовал за ними, а не полетел искать в замке и башнях.

Днем орлы разглядели остров с большой высоты. Ни одна башня в лесу, ни один домик не скрылись от их глаз. А в сумерках они принесли сюда цветочных фей. В их задачу входило проникать сквозь окна и решетки и слушать разговоры. Они должны были найти Гисхильду, чего бы это ни стоило. Сейчас они были повсюду. В гавани и в ужасном, задымленном месте с бронзовыми литейнями. У казарм, крепостей на узком перешейке, который вел на материк. В одинокой хижине у серного озера. Но большинство все же пришло сюда, в долину с башнями. Здесь билось сердце рыцарского ордена. Олловейн был уверен, что здесь они найдут Гисхильду. Солнцеокий потрогал одежду в лодке. На ней был проклятый герб. Он понюхал тонкую ткань. Сомнений быть не могло. Это была одежда девочки, которую этот Люк назвал Гисхильдой. Это она! И она стала рыцарем ордена. Невероятно! Но женщины капризны. Полагаться на них нельзя.

В тумане он услышал смех тех двоих. Ей было хорошо. Солнцеокий покачал головой. Завтра она выйдет замуж… Он вспомнил о ссоре, которая вышла у Олловейна с королевой. Он знал, как много в этой долине детей. Если дело дойдет до битвы, дети умрут. Этого нельзя избежать. Вот только если он решится полететь сейчас, немедленно, к флоту. Орлы вернутся только к полуночи, чтобы отнести их на корабли. Для его нежных крыльев мотылька это будет трудный перелет. Королю Тученырю понадобится всего полчаса, чтобы долететь до кораблей. Ему придется лететь три часа. Но даже в этом случае он вернется раньше, чем если бы подождал прилета орлов.

Он прислушался к звукам, доносившимся из тумана. Эти двое вряд ли вернутся раньше рассвета. Если бы Олловейн знал, что Гисхильда находится здесь, на этом маленьком спрятанном в скалах озерке… Трех эльфов было бы достаточно, чтобы забрать ее. И битвы за Валлонкур не будет.

Солнцеокий улыбнулся. Ему лучше не показываться при дворе. Но мастер меча был прав. Если есть возможность избежать излишнего кровопролития, то они должны сделать все возможное, чтобы пойти этим путем. Иначе они ничем не лучше своих врагов.

Месяц назад Солнцеокий мечтал о том, чтобы стать воином и героем. Вопреки всем вероятностям! Теперь пришел его час. Он действительно станет героем, пусть даже и тайно.

Поэтому он расправил крылья и поднялся в ночное небо. Он рискнет полететь над рифами, дымящимися скалистыми кратерами и широким морем. Он сумеет долететь до флота и позаботиться о том, чтобы битва за Валлонкур не состоялась!

Военный совет

— Мы предполагаем, что она находится здесь, — Златокрылая топнула ножкой по карте. — Здесь, в замке, — штаб-квартира рыцарского ордена. Есть еще ряд темниц. Мы ведь не могли заглянуть во все комнаты.

— Почему не могли? — ледяным тоном спросил Тирану.

Цветочная фея подняла глаза на рыцаря. У Златокрылой были длинные серебристые волосы. Она командовала почти сотней цветочных фей, которые были разосланы по Валлонкуру в качестве шпионов. Она была необычайно крохотной, даже мизинец Тирану был длиннее. На левой руке у нее была узкая белая шелковая ленточка. Это был знак принадлежности к эльфийским рыцарям. После того как Олловейн подчинился приказу Эмерелль и принял Тирану в войско, он еще той же ночью возвел в ранг рыцаря всех фей, которые присоединились к ним. Посвятил он в рыцари и кобольдов, которые летали на орлах, чтобы приносить стальные стрелы Брандакса. Каждый из них стоил в глазах Олловейна больше, чем Тирану.

Мастер меча гордился Златокрылой, которая не испугалась князя Ланголлиона. Фея упрямо и презрительно смотрела на эльфийского князя, который вместе с остальными командирами рыцарей сидел за столом над картами.

— Они готовят большой праздник, — пояснила Златокрылая. — Половина стражи крепости была на ногах до поздней ночи. У нас был строгий приказ не рисковать. Ни одного из моих шпионов не должны были обнаружить. И тем не менее мы побывали в большинстве комнат Цитадели ордена и составили новые карты. А в темницах полно воинов. Туда мы не могли сунуться. Было слишком опасно. Двое моих ребят не вернулись.

Олловейн насторожился. У него еще не было возможности поговорить со Златокрылой. Она сразу же по возвращении потребовала созвать совет в комнате на корме «Боевого скакуна».

— Кто не вернулся?

— Утреннерос и Солнцеокий. Они оба были в долине башен. — Ее крылья беспокойно трепетали. — Они не пришли на встречу с орлами. У нас не было времени искать их.

— Если люди поймали их, то вы сломали наше самое острое оружие, — прорычал Тирану. — Если мы не сумеем застать их врасплох, нас ждет тяжелое сражение.

— Но никто не бил тревогу, — защищалась Златокрылая.

— Ну, конечно, нет! — набросился на нее Тирану. — Мы же имеем дело не с какими-нибудь идиотами. Там, в Валлонкуре, собрались лучшие рыцари нашего врага. Они не подадут виду, что обнаружили нас. Мы должны атаковать немедленно, если хотим чего-то достичь.

— Паника не к лицу предводителю. Я считал тебя более хладнокровным, — не сдержался Олловейн, чтобы поддразнить Тирану, хотя этот упрек был не совсем несправедлив.

— А предводитель, который упрямо цепляется за свои планы, не реагируя на изменения в ситуации, ведет своих людей к смерти.

— Я знаю, твой род умеет мириться с поражениями.

Тирану оставался на удивление спокоен.

— У нас действительно была возможность научиться на опыте Теней, мастер меча.

За столом воцарилось напряженное молчание. Тученырь, король черноспинных орлов, тихо царапал когтями палубу. Юливее поигрывала на одной из своих флейт. Олловейну понадобилось три года, чтобы убедить ее присоединиться к эльфийским рыцарям. Она поклялась не участвовать в битвах. Резня на Медвежьем озере все еще преследовала ее в кошмарных снах — призналась она ему. Волшебница была здесь только потому, что к рыцарям присоединился Фенрил. Было просто невероятно — настолько сильно помогла ее магия князю Карандамона. Ее талант и сила были почти пугающими. Никто не думал, что Фенрил поправится. Олловейн видел его через пару дней после возвращения… Нет, так это назвать было нельзя. Тело Фенрила ожило, но дух не совсем вернулся к нему. Один фавн рассказывал Олловейну, как князь, дико размахивая руками, хотел броситься из окна, едва пришел в себя. Рассказывал и о криках, которые издавал эльф. Нельзя сказать, что фавны излишне впечатлительны, но даже они не выдерживали больше двух недель в башне, где разместили Фенрила.

Только Юливее была с ним постоянно. Единственная, кто отказался поверить в то, что Фенрила больше нет. Олловейну казалось, что она постоянно занимает себя совершенно пустыми делами. Так же, как и тогда, когда она отстроила разрушенный город своих предков. Но таковы они были, эльфы Валемаса. Некогда они предпочли бежать в пустыню Расколотого Мира, но не подчиниться господству Эмерелль. И Юливее тоже никому больше не подчинялась. Эльфийка сохранила изящество юной девушки, созданной скорее для ласк, чем для серьезного размышления о сути бытия, поэтому Юливее легко прощали и всегда поддерживали. Она казалась легкомысленной и непостоянной. Но если она что-то вбила себе в голову… терпение у нее было, словно у солнечного дракона.

— А ты как думаешь, Юливее? Как нам поступить?

Волшебница подняла глаза. В первый миг она показалась немного растерянной, будто не следила за разговором, погруженная в свои мысли. Мастер меча знал ее достаточно хорошо и был уверен: это впечатление обманчиво. Она любила казаться, а не быть…

— Гисхильды нет вот уже пять лет.

Волшебница посмотрела на Фенрила, и у Олловейна возникло чувство, что она может сказать точно, сколько дней и часов прошло с момента похищения принцессы, потому что именно с того момента она была с князем.

— Думаю, плюс-минус пара часов роли не играют. Подождем Утреннероса и Солнцеокого. Может быть, кто-то из них обнаружил нечто очень существенное, и поэтому опаздывает. Что за праздник готовят рыцари?

Златокрылая подняла руки.

— Выяснить точно мы не смогли. Или инициация, или свадьба. Ни один из моих шпионов не понимает их языка.

— Нужно было послать эльфов! — сердито покачал головой Тирану. — Я так сразу и сказал. Цветочных фей на войну не берут.

— Твои люди никогда не подошли бы так близко к людишкам, как мы, — защищалась Златокрылая. — И в их комнаты они бы не…

— Мы бы поняли, о чем они говорят, — с раздражающим спокойствием возразил князь Ланголлиона. — Нам не пришлось бы совать носы в их постели, чтобы в конце концов все-таки не найти Гисхильду.

— Довольно, Тирану! Ты уйдешь из-за этого стола, если и дальше будешь пытаться разжечь распри. Златокрылая и ее шпионы сделали свое дело хорошо!

— Эмерелль поставила меня не ниже тебя рангом, мастер меча. Ты не можешь мне приказывать.

— Титул — это только слово, Тирану. Не путай это с настоящим авторитетом. — Мастер меча обвел взглядом остальных командиров, собравшихся за столом. Йорновелль, сын Альвиаса, был последним, кто присоединился к ним. Он принес клятву и записался в эльфийские рыцари менее года назад. — Что бы сделал ты, если бы я приказал удалить отсюда Тирану, Йорновелль?

— Я бы вежливо попросил его проследовать за мной в его каюту, — не колеблясь, ответил эльф.

— А ты что сделал бы, Фенрил?

— Я сломал бы ему шею, а останки развесил бы по вантам на корм чайкам. — Князь пристально посмотрел на Тирану. Потом перевел взгляд на Олловейна.

При этом он двигал головой, как хищная птица, и никогда не моргал. Глаза его смотрели прямо, будто неживые. Выдерживать его взгляд было тяжело. И князь очевидно не шутил.

Его лицо было похоже на маску, на нем никогда не отражались чувства. Действительно ли он сделал бы это? Он слишком сильно изменился… Сидеть с ним за обеденным столом было уже само по себе непросто. Иногда все шло гладко… но потом вновь замечалось, что он заказывал сырое мясо, ел прямо из тарелки, не пользуясь руками. Это было жутко. Но никто не умел так хорошо находить общий язык с черноспинными орлами, как он. Тем, что по меньшей мере семьдесят из них находились при флоте, они были обязаны исключительно Фенрилу. Еще год назад их было больше ста. Они ждали слишком долго, и их терпение истощилось. И Тученырь не задерживал никого из тех, кто пожелал вернуться в гнезда на Голове Альва.

Олловейн посмотрел на карту. Они нанесут удар в осиное гнездо. В одной только Цитадели ордена Древа Крови жили сотни учеников и воинов. А по всему острову были разбросаны еще несколько гарнизонов. Он может начать атаку только с пятьюдесятью воинами. Двадцать орлов будут кружить над полем битвы в качестве резерва. Они будут нести на себе кобольдов с их стальными стрелами и нескольких ветеранов.

— Сколько времени нужно твоим орлам, чтобы донести нас до Цитадели?

Король черноспинных орлов посмотрел на большие песочные часы, висевшие перед штурвалом парусника.

Столько же, сколько нужно песку для того, чтобы покрыть дно слоем песка шириной в маховое перо, — раздался голос в голове Олловейна.

Ему пришлось выразить мысль короля орлов вслух, чтобы остальные знали, что ответил Тученырь.

Мастер меча мысленно вздохнул. Орлам просто-напросто не нравилось исчислять время часами. У них было совершенно другое чувство времени.

— Итак, понадобится чуть меньше получаса, чтобы подоспела вторая волна.

Тученырь беспокойно заскрежетал когтями. Он глянул на песочные часы.

Точнее, я сказал бы, что времени нужно столько же, сколько нужно, чтобы при небольшом встречном ветре долететь со склона Головы Альва до Долины грустных снов.

Олловейн не бывал там никогда. Он мог только предполагать, что имеет в виду Тученырь.

— То есть нам нужно чуть более получаса?

Орел сделал движение головой, которое можно было расценить как кивок. Если допустить ошибку, то в первой волне окажутся исключительно смертники. Пусть даже они сражаются бесконечно лучше людей, вокруг них, в замке, будет просто слишком много врагов.

— Златокрылая, ты возьмешь своих лучших шпионов, и пусть орел отнесет тебя назад в Долину Башен. Ищите Утреннероса и Солнцеокого. Ждите нас незадолго до рассвета на вершине, которая похожа на голову пса. Мы останемся здесь и будем ждать, в случае, если оба они решили лететь сами через море.

Солнцеокий вернется! Это точно!

Воронья находка

— Брат Оноре!

Оноре вскочил. Он видел сон о том, что, обвинив Мишель в ереси, отдал ее вопрошающему и присутствовал при разговоре. Брат с наслаждением смотрел, как она ломается под пытками и с каждым признанием становится все ближе к кончине на костре.

Оноре сел на кровати, протирая глаза. Брат Томазин, страж воронов, стоял в дверях его комнаты.

— Брат Оноре, идем со мной. Немедленно!

Грудь Оноре пронизала колющая боль. Проклятая рана, мучавшая его с тех пор, как Мишель выстрелила ему в грудь, прямо под сердце, не желала залечиваться. До тех пор, пока он своими глазами не увидел возможности Люка, он был убежден в том, что является самым одаренным целителем тайного братства. Но его силы не хватило на то, чтобы закрыть рану. Она была слишком велика. Брат Оноре оставался среди живых вопреки всем вероятностям, однако излечить себя полностью не мог. Дар обрек его на жизнь с болью. Жизнь калеки, такого же, как Друстан. Оба пережили раны, от которых другие бы умерли. И часто дар казался Оноре проклятием.

Еще не совсем проснувшись, брат пытался забыть и о боли, и о сне. Миг назад он надевал на Мишель сапоги правдивости и затягивал винты до тех пор, пока из-под ногтей на ногах не потекла кровь. Если у Томазина не окажется веских причин будить его, он пожалеет, что отнял этот сон!

— Чего ты хочешь? Опять неприятности с Древом Праха?

— Нет, брат. Ты должен увидеть это своими глазами. Это невероятно. Чернильнолапый кое-что принес… Не новость. Это ты должен увидеть сам, брат!

Оноре с недовольным видом спустил ноги с постели. Деревянный пол был холодным. Такой морозной осени в Валлонкуре не было давно. Может быть, этой зимой впервые за много лет снова выпадет снег.

Оноре нащупал палку, которая стояла у изголовья кровати. Он мерз, но не опускался до того, чтобы завести теплые домашние туфли. Если он будет разгуливать повсюду в истоптанных тапках, то будет чувствовать себя совсем стариком.

Томазин повел брата по убийственно крутой лестнице наверх, к гнезду, располагавшемуся под фронтоном конторы. В отверстиях, проделанных в стене для прилетающих воронов, свистел ветер. Когда братья вошли, послышалось раздраженное карканье. Воняло птичьим пометом, падалью и мокрыми перьями. Птицы сидели на шестах вплотную друг к другу.

На крючке у стены над грязным столом, стоящим напротив двери, висел фонарь. Здесь брат Томазин обычно нес свою одинокую стражу, здесь читал донесения, извлеченные из узких серебряных капсул, привязанных к вороньим лапам. На столе стояли перевернутая фаянсовая миска и маленький заляпанный ящик. Оноре знал, что в этом ящике Томазин хранит свои письменные принадлежности. Под миской он, наверное, спрятал от воронов свой поздний ужин.

— Итак? — Под фронтоном крыши было ужасно холодно.

Томазин провел руками по плечам — жест, ставший его постоянной привычкой, неважно, была ли одежда испачкана птицами или нет. Когда он встречал другого брата или заговаривал с ним, он всегда начинал сражаться с воображаемым или реально присутствующим птичьим пометом.

Оноре сжал зубы, чтобы они не стучали. Не следовало подниматься сюда босиком, подумал он, глядя на грязный пол в свете фонаря.

— Я не могу объяснить это словами. Это просто ужасно! — взволнованно выдавил из себя Томазин. — Подойди и посмотри сам. — Он поднял фаянсовую миску и показал что-то маленькое, окровавленное, спрятанное под ней.

Палец ребенка? Оноре подошел ближе.

Не веря своим глазам, он взял в руки то, что лежало на столе. Оно было мягким. И холодным.

— Теперь ты понимаешь, почему я не мог сказать, что у нас здесь, брат?

Оноре поднял глаза на Томазина, однако смотрел он в пустоту, пытаясь осознать, что это должно означать. Колени его задрожали. Он подтянул к себе стул и сел. Старая рана разболелась. Каждый удар сердца причинял боль.

— Брат Оноре? Все в порядке?

— Нет. — Рыцарь был почти не способен говорить. Ему было плохо. — Откуда это?

— Я же сказал, это принес Чернильнолапый — один из наших воронов.

— Когда?

Томазин беспомощно поднял руки, глянул на отвесную стену на востоке, будто силился разглядеть на небе песочные часы. Над черными хребтами уже виднелись первые проблески зари.

— Пожалуй, с полчаса назад.

Оноре рассматривал крошечную ногу, вспомнил бесконечные допросы Ахтапа. Кобольд рассказывал о народах Альвенмарка, обо всех этих противоестественных созданиях. Об эльфах, троллях и кобольдах. О существах, которые были наполовину людьми, наполовину зверями, как и лутин. О цветочных феях, доверенных лицах королевы. Они сопровождают ее в путешествиях.

Оноре судорожно сглотнул. Итак, она здесь. Тайно. Нога, лежавшая на его ладони, была меньше его мизинца. Под запекшейся кровью на бледной коже виднелся узор из переплетающихся линий.

«Нужно сохранять спокойствие». — Оноре заставил себя дышать ровнее.

— Что это значит? Что…

Рыцарь ордена поднял руку, заставляя Томазина замолчать. Оноре было ясно, что королева будет пытаться отомстить за неудавшееся покушение во время коронации Роксанны. А еще он понимал, что она знает, кто за этим стоит. Но то, что она придет сама, этого он не ожидал. Это было не в ее стиле. Заметила ли она, что одного из ее свиты не хватает?

— Мне написать письмо примарху? Он получит его вскоре после рассвета, если мы немедленно пошлем ворона.

Оноре потер пальцами подбородок. Конечно, по долгу службы он должен немедленно уведомить примарха. Может быть, на рассвете придут эльфы. И их целью наверняка будет Цитадель. Если там произойдет что-то из ряда вон выходящее, они, вероятно, отступят. Они наверняка устроят резню среди послушников. Леон наверняка будет сражаться в первых рядах. Как им удалось пробраться на остров незамеченными? Проклятая магия! Иначе это никак не объяснить… Сколько же их? Если Эмерелль с ними, то там, наверняка, целое войско.

— Брат Оноре! Письмо…

Тот раздраженно отмахнулся. Если с Леоном что-то случится, он, Оноре, возглавит командование Братством Святой Крови. Он станет примархом. Он уже обладает некоторым влиянием… Достаточным для того, чтобы обеспечить его выбор в качестве примарха. И тогда, наконец, Новое Рыцарство развернется в полную силу. Леон стал слишком нерешительным.

— Какие войска находятся ближе всего к Долине Башен?

— Черный Отряд. Они могут быть в долине через полчаса, как только получат приказ. Но почему?..

Оноре решил не обращать внимания на вопрос.

— Разве на перевале не проводятся маневры?

Томазин кивнул.

— Да. У подножия перевала стоят три полка. Завтра, после свадьбы, должны состояться обширные тактические учения…

Дальше Оноре не слушал. Три полка — это три тысячи человек. И к тому же пять сотен Черного Отряда. Проклятая королева эльфов сама засунула голову в петлю. А ему остается только затянуть…

— Ты без промедления напишешь письма командирам трех полков на перевале и главнокомандующему Черным Отрядом. Они должны немедленно выступить в путь. Их цель — Цитадель ордена.

— Но примарх… Разве мы не должны…

— Позже, Томазин, позже! Наши солдаты должны выступить сей час же, если они хотят успеть.

Шелк и кружева

— Ай! — Жюстина посмотрела на свою ногу. Подруга толкнула ее уже в третий раз. — Если на шелке будет пятно крови, я оторву тебе голову!

Белинда подняла глаза.

— Тогда не вертись! Еще одно слово — и будешь зашивать сама!

Жюстина проглотила слова, вертевшиеся у нее на языке. Она должна была быть благодарна Белинде. Это уже третий шов, который делает ее подруга. Если бы она решилась раньше… Но все случилось так неожиданно. Так внезапно. Даже сейчас она еще сомневалась. Было ли это решение разумным?

— Давай, снимай. И смотри мне, чтобы швы не разошлись.

Жюстина повиновалась. В отчаянии она выглянула из окна великолепной комнаты в башне, в которой жила вот уже пять дней. На горизонте показалась первая серебристая полоска. Небо было на удивление ясным. Осенний день обещал быть солнечным. Если бы у них было хоть чуть-чуть больше времени!

Белинда помогла ей снять платье через голову. На пол с тихим звоном упали две булавки.

— Остального вполне достаточно, — успокоила ее подруга. — А ты лучше сядь и выпей что-нибудь.

— Я же не могу идти пьяной на собственную свадьбу!

— Я и не говорю, что ты должна выпить целую кружку. Ну же, сядь наконец! Это последний шов. У нас все получится. И ты будешь самой красивой каланчой, которая когда-либо надевала свадебное платье.

Жюстина оглядела себя с головы до ног, с сомнением изучила свои слишком маленькие груди. Белинда была гораздо более пышнотелой. У нее уже были кое-какие шашни с послушниками. Ей было легко притягивать взгляды мужчин.

— Ты дала ему любовное зелье, не так ли? — приветливо подмигнув, склонилась к ней девушка. — Обычно они так не поступают. У них хорошо получается говорить красивые слова и разбивать сердца. — Белинда вздохнула. — И в одной-двух вещах они тоже очень хороши, если присмотреться. Обещают рай на земле… А потом получают свои золотые шпоры, и их куда-то отправляют. Иногда получишь письмецо… Ненавижу это! Они даже не думают о том, каково это — просить читать такие письма! Ты должна мне дать немного своего языческого волшебного зелья, прекрасная моя ведьмочка. Ну же, скажи, каким богам нужно молиться для этого! — Она рассмеялась. — Вы же думаете, что они живут в деревьях и цветах. Что мне, склониться перед розовым кустом, уколоть себе шипом палец и принести кровавую жертву? Ну же, скажи! Я готова на любую подлость, если за это рыцарь подарит мне такой же роскошный шелк и попросит моей руки!

— Не насмехайся над лесными богами. — Жюстина отошла от окна, поежившись, провела по рукам.

Внезапно ей показалось, что в комнате стало холоднее. Она отреклась от своих богов, вот уже много лет назад… Но легкомысленно говорить о них она не станет никогда. Теперь она принадлежит Тьюреду. Хотя слишком хорошо знает, что лесные боги — не просто болтовня. Еще будучи ребенком, она почувствовала их власть в Священном Лесу, рядом с деревней… Нехорошо это — гневить необдуманными речами. Этот день должен стать самым лучшим днем в ее жизни. Но следует быть осторожной. Нельзя портить его в последний момент.

— Ты не должна говорить так о моих… — Жюстина готова была откусить себе язык. Это ведь больше не ее боги! — Ты не имеешь права насмехаться над ними, слышишь!

— Но ведь я…

— Нет, замолчи!

Белинда даже не подняла глаз от шитья. Только тихо вздохнула.

— Иногда с тобой по-настоящему трудно веселиться. Ну хоть расскажи тогда, как рыцарь ухаживал за тобой. Может быть, я чему-нибудь научусь.

Жюстина покраснела.

— Нет, ничего такого. Тут и учиться нечему. Он пришел ко мне. Я была совершенно ошарашена.

— Но ведь ты знаешь его уже много лет. Почему сейчас? Должно быть, ты сделала что-то. А когда я вспоминаю, как ты отзывалась о нем раньше…

— Он изменился. Валлонкур пошел ему на пользу. Его беспокойное сердце обрело здесь покой.

— Да, на коленях у пугала.

Жюстина судорожно сглотнула. Внезапно на глаза у нее навернулись слезы. Проклятье! Она ведь никогда не была слишком эмоциональной. Но с того дня она совершенно не в своей тарелке.

Белинда отложила шитье в сторону.

— Не обращай внимания на мою болтовню, красавица.

Подруга обняла ее и крепко прижала к себе.

— Я всего лишь ревнивая, глупая, пухлая корова, от которой вечно убегают рыцари. И каждый раз они отнимают кусочек моего сердца.

Белинда глубоко вздохнула, и Жюстина почувствовала, что ее подруга тоже борется со слезами.

— Я была в кладовке, где хранятся яблоки, там, где еще окно во двор такое, — очень тихо сказала она.

Еще никому она не рассказывала эту историю. Глупости, конечно, но у нее было такое чувство, что если об этом говорить, то это принесет несчастье. Ей не хотелось выглядеть глупо, если он в последний момент вдруг возьмет и передумает. Но он не сделает этого! Не сейчас… Через пару часов она станет женой уважаемого рыцаря. Магистра!

— Я натирала воском яблоки нового урожая. И вдруг он оказался у меня за спиной. Я даже не услышала, как он подошел. Подкрадываться он научился у Гисхильды, этой девочки из Фьордландии. Она тоже двигается бесшумно, как кошка.

— Оставь девочку в покое! — настаивала Белинда. — Что он тебе сказал?

При воспоминании об этом Жюстина улыбнулась.

— Он извинился передо мной. Знаешь, мы долго жили вместе в башне на необитаемом острове. Одни. Тогда он был совсем другим — подлым, непредсказуемым… И печальным, таким печальным. Надо было тебе слышать его, когда он иногда начинал петь по ночам. От этих песен могли расплакаться даже камни. Жизнь здесь, в Валлонкуре, с послушниками, излечила его. Они часто ругают его, потому что он — строгий учитель. Но я-то знаю, он полюбил каждого из них. Это заметно, когда он начинает говорить о них.

— Ах, Жюстина, мне не нужны истории о его послушниках. Что он говорил тебе? Я имею в виду, извинения… Не может же быть, чтобы это было все. Все на кухне заметили, как он смотрит тебе вслед. Вот уже несколько лун он пользуется любым предлогом, чтобы зайти к нам…

Жюстина тоже заметила это. Не взгляды, а посещения. Впрочем, она никогда не относила их на свой счет.

— Он спросил, могу ли я себе представить, что снова буду жить с ним в башне.

— И?

— А я ответила, что теперь я ему не служанка.

— Ты же не всерьез. — Белинда опустилась на стул. — Ты хотела запугать его?

— Он сказал, что я не должна быть его служанкой. Он хочет, чтобы у нас был крепкий союз. И что теперь все будет хорошо.

Белинда вздохнула.

— Предложение рыцаря. Девочка, так бывает только в сказках. Здесь еще ни один рыцарь не выбрал в жены одну из нас. Мне кажется, я упала бы в обморок. И что ты сделала?

— Отвесила ему оплеуху и высказала все, что я думаю по поводу его ужасных шуточек.

Подруга смотрела на нее, широко открыв рот.

— Ты сделала… что? Ты…

— Я ушла и оставила его стоять возле яблок. Ты даже представить себе не можешь, каково это было — жить с ним в башне на острове. Я ни за что больше не хотела…

— Это тебе нужно было отвесить оплеуху за дурость. Что он тебе сделал… — Белинда посмотрела на платье. — А как же получилось, что я сижу и шью вот это? Почему тебя не выгнали с позором из замка? Боже мой! Ты ударила и унизила рыцаря! — Внезапно женщина захихикала. — Хотелось бы мне на это посмотреть. Некоторые из них действительно заслуживают парочку пощечин.

Жюстина выглянула в окно. Внезапно налетевший порыв ветра заставил трепетать флаги на башнях. Хотелось бы надеяться, что погода не испортится. Свадьбы происходят на улице. Будет большущий праздник. Она улыбнулась… И впервые с тех пор, как она приехала в Валлонкур, она будет принимать в нем участие, а не стоять на кухне до полуночи.

— Друстан не показывался больше недели. А потом… Я была в лесу, искала грибы. И вдруг я услышала, как он поет чудесную песню о любви. Я ведь говорила, его голос может заставить рыдать даже камень. — Это воспоминание очень сильно взволновало Жюстину. — А потом я услышала свое имя. В той песне, понимаешь! Он написал ее для меня. Песню о своей любви ко мне… И в этой песне он снова просил у меня прощения. Кроме того, он написал ее на моем языке… Я так давно не слышала своего языка! Его звучание напоминает шепот деревьев на ветру, прекрасный, слегка грустный. Никогда еще мне не доводилось слышать такую красивую песню на моем языке. Я стояла как вкопанная, а песня уже давно смолкла. А потом из подлеска вышел он, с непокрытой головой, чисто выбрит, в праздничном наряде. И, не обращая внимания на то, что может измазать свои красивые белые брюки, опустился передо мной на колени, прямо в грязь. Он попросил меня стать его невестой и поклялся Тьюредом, что это не шутка. — Жюстина вздохнула. С тех пор прошло две недели, и ее все не оставляло чувство, что ее грудь разорвется — настолько сильными и всеобъемлющими были ее чувства, когда она думала об этом. — Знаешь, в его глазах я увидела страх. Страх от того, что я снова прогоню его. — Жюстине было немного неловко от того, что вид Друстана на коленях, в грязи, доставил ей удовольствие. Но об этом чувстве она не скажет никому.

— Потом я встала перед ним на колени и поцеловала его.

Белинда вздохнула.

— Как романтично!

— Стоять на коленях в холодной грязи? Яподхватила насморк. — Тут Жюстина рассмеялась. — Но ты права. Я не жалела об этом. Мы целовались очень долго…

— Только целовались?

Жюстина мрачно глянула на подругу.

— Ты ведь не думаешь, что я стану рассказывать тебе все.

— Ну, я бы рассказала… У меня как-то раз был послушник, который…

Жюстина отмахнулась.

— Я не хочу этого знать. Оставь мне хоть немножечко тайны.

Белинда что-то проворчала себе под нос, но вопросов больше не задавала. Она перекусила нитку, положила иголку на подоконник и подняла платье.

— Готово! Шелк и тончайшие кружева. Я готова душу прозакладать за то, чтобы мужчина мне тоже когда-нибудь подарил такое платье.

— Не говори так!

— Но я же серьезно! Не платье — мечта! Ну же, надень его. Ты будешь и вправду самой красивой каланчой, которая когда-либо подходила к брачному алтарю. Послушницы будут выглядеть рядом с тобой так же, как маленькие одуванчики рядом с розой.

— Я действительно хорошенькая? Я ему понравлюсь?

— Понравишься ли ты ему? Проклятье, твой Друстан стоял перед тобой на коленях в грязи, распевал для тебя любовные песенки, когда на тебе было платье, напоминающее незашитый старый мешок. Если он увидит тебя такой, то и дышать перестанет. Я все время называю тебя каланчой, потому что безгранично завидую. А теперь надевай платье! Я хочу наконец посмотреть на тебя во всей красе!

Жюстина колебалась.

— Я боюсь, что он не любит меня по-настоящему. Что он делает все это только для того, чтобы извиниться передо мной.

— Ха, да ты просто не понимаешь! Мужчины не настолько благородны. Даже наши рыцари. Он втрескался в тебя. И, честно говоря, я его вполне понимаю. Ты — сокровище. Перестань молоть чепуху. Наслаждайся этим днем. Жюстина, все кухарки мечтают о том, что сегодня случится с тобой. И если все-таки окажется, что он дурак, ты просто дашь ему пинка в его рыцарский зад и вернешься к нам на кухню. Там всегда будет место для тебя. Все, давай одеваться.

Жюстина послушно наклонилась и вытянула вперед руки. Ткань, казалось, ласкала ее кожу. Она была такой удивительно нежной. Никогда ей еще не доводилось носить платье из шелка. До того момента, когда Друстан принес ей рулон, она даже не касалась такой ткани.

— Друстан, — прошептала она.

Белинда посмотрела на нее. Она встала на колени и расправила складки. Подруга улыбалась. На этот раз она не стала задавать вопросов.

Друстан спросил своего друга, мастера флота, не может ли ближайший корабль привезти из Марчиллы белый шелк и кружева. У него было много влиятельных друзей, у ее Друстана: примарх Леон, мастер флота Альварез и Лилианна, о которой говорят, что, вероятно, она станет маршалом ордена.

Белинда поднялась и затянула шнуровку на спине. Она использовала колечки от кольчуги, чтобы сделать петельки для шелковой ленты.

— Боже мой, ну у тебя и талия. — Белинда слегка шлепнула ее по попке. — Хорошо, что мы немного набили платье на груди. — Женщина захихикала. — Они тебя не узнают, красавица моя. Ты выглядишь просто сногсшибательно. Вот только с волосами нужно что-то придумать. Так не пойдет. Они похожи на воронье гнездо. И как ты можешь ходить в таком виде? Твой рыцарь должен был подарить тебе нити жемчуга, чтобы мы могли вплести их в волосы. Тогда ты стала бы точно похожей на принцессу. Но о таком мужчины, конечно, не думают.

Жюстина смущенно откашлялась.

— Что?

— Друстан подумал…

Белинда настолько сильно стянула ленты на платье, что Жюстина едва не задохнулась.

— Что это еще значит?

— У меня… у меня есть длинная нить жемчуга.

Ее подруга негромко вскрикнула.

— У тебя есть что? Во имя яиц святого Марко, почему ты мне ее не показала?

— Потому что… шелк и кружева… Этого и так было слишком много. Я не хотела, чтобы ты завидовала. Я… я не просила об этом Друстана. Он принес жемчуг вместе с тканью. Я… Мне было неловко.

— Какая чушь! Ты глупый языческий ребенок. Ну, неси ее! Я хочу полюбоваться. У нее есть нить жемчуга, и она ничегошеньки не рассказывает своей лучшей подруге! Мне, наверное, тоже надо было тайком молиться твоим божкам. Похоже, они лучше, чем Тьюред, знают, как сделать женщину счастливой.

— Я не молюсь втайне никаким божкам. Я отреклась от них. Уже много лет назад. — Жюстина подошла к кровати и вынула из-под подушки нить.

До торжества она пойдет в часовню, поставит свечку и помолится. Эти навязчивые речи Белинды… Раньше она не обращала на это внимания. Но в день своей свадьбы она этого не хочет! Такие вещи приносят несчастье! Нужно смягчить Тьюреда, попросить у него прощения.

— О Жюстина! — Белинда взяла нить жемчуга и провела по ней пальцами. — Они прекрасны. Эти жемчужины, они такие крупные… их, должно быть, больше сотни. Это же целое состояние! Девушки из кухни позеленеют от зависти. Ты будешь похожа на сказочную принцессу. Так, сядь! Я приведу твои волосы в порядок.

— Я не хочу, чтобы они завидовали…

— Ах, да они подцепят себе кого-нибудь! Нет никакого смысла что-то прятать. Даже если ты вдруг станешь мнительной шлюхой, они все равно будут тебя любить.

Жюстина вздохнула. Она не хотела, чтобы ее все равно любили. Она надеялась, что ничего не изменится. Она хотела продолжать работать на кухне. Там она впервые в жизни стала счастливой и обрела покой. Ей не хотелось его терять. Ни за жемчужины, ни за шелк, ни за песни о любви и за то, чтобы быть женой рыцаря. Она еще не дала согласия. Еще можно отступить.

Живая легенда

Итак, это Олловейн. Мастер королевского меча. Полководец Альвенмарка. Живая легенда. Что-то слишком долго он командует, подумал Тирану. Он стал чересчур мягок и смотрит на обычные на войне вещи уже не столь хладнокровно.

Тирану держался несколько в стороне от остальных, собравшихся на корме «Боевого скакуна». Офицеры избегали его. Трусы! Наверное, боятся гнева Олловейна.

Мастер меча стоял у поручней и смотрел на море. Он давным-давно должен был принять решение. Полководцы не имеют права так долго колебаться! Почему он все еще ждет Солнцеокого? Цветочные феи легкомысленны. Кто знает, что творит этот маленький бездельник? Было ошибкой использовать его в качестве шпиона.

На горизонте показалась первая серебристая полоса. Тирану взглянул на орлов, сидевших на крепких шестах по бокам катамаранов. Семьдесят орлов были готовы к отлету, элита рыцарства Альвенмарка ждала знака Олловейна. А их полководец глядит на море и ждет проклятого цветочного фея.

Каждый состоявший при орлах воин знал, какие последствия может вызвать это проклятое ожидание. Даже если они вылетят немедленно, будет уже слишком светло. Первая волна не сможет незамеченной приземлиться в леске неподалеку от замка, чтобы дождаться второй волны и пойти в атаку вместе с товарищами. Им придется сразу ввязаться в бой. Пятьдесят эльфов против сотен рыцарей ордена и других воинов. Сколько, интересно, времени понадобится людям, чтобы заметить, насколько слаб противник?

Олловейн все испортил и восстал против королевского приказа. Эмерелль хотела большего, чем просто одну маленькую принцессу. Она хотела мести. Она хотела устроить врагам кровавую баню. Глупо видеть в этих послушниках просто детей.

Это их завтрашние заклятые враги. Если рассматривать все беспристрастно, будет разумно уничтожить как можно больше послушников сейчас. Когда они вырастут и пройдут полный курс обучения, то станут уже серьезными противниками. Лучше убить их, пока они еще всего лишь дети!

Фенрил подошел к Олловейну.

Тирану прошептал слово власти. Подслушивание чужих разговоров противоречит магическому этикету. Но какое ему дело? Пасть ниже в глазах своих собратьев-рыцарей просто невозможно.

— Погода портится. Надвигается шторм. — Фенрил говорил короткими предложениями. И голос у него был резкий и неприятный.

Олловейн поглядел на небо.

— Ты уверен? По-моему, совершенно чудесный осенний денек. Ничто не говорит о том, что погода поменяется.

— Мы знаем о такого рода вещах. Будет буря. Еще до полудня.

Тирану покачал головой. Фенрил считает себя орлом. Мы знаем о такого рода вещах. Под нами он понимал отнюдь не эльфов-рыцарей. Не стоит надеяться, что он в своем уме. И как Эмерелль могла предоставить командование своими лучшими воинами таким безумцам?

— Я дождусь, когда упадет последняя песчинка в песочных часах. Тогда мы полетим.

— Нам нужно изменить план атаки, — произнес Фенрил.

— Я полечу вперед. Осмотрю замок. Потом решим, куда ударим. Внезапность все еще на нашей стороне. Это ведь всего лишь люди. И они собираются праздновать. Большинство из них не будут вооружены. Нам нужно всего лишь действовать аккуратно.

Тирану сжал губы. Больше всего на свете ему хотелось дать волю своему гневу. Совершенно очевидно, что Олловейн больше печется о благе своих кровных врагов, чем о жизнях сооственных воинов. Но если Олловейн возглавит первую волну, то высока вероятность того, что он умрет, или, что еще лучше, попадет в плен. Однако неважно, что бы ни произошло, сам он не будет придерживаться приказов этого безумца, если полетит с третьей волной. У него были свои представления о том, как нужно атаковать. А так же о том, как избавиться от Олловейна. Когда мастер меча выйдет из боя, то командование эльфийскими рыцарями перейдет к нему. Даже при самых плохих условиях славная победа еще возможна, если взяться за дело с умом.

— Давай полетим сейчас, — напирал Фенрил. — Флотилию растреплет шторм. Ты же знаешь… А для моих братьев опасно приземляться во время сильной качки.

— Еще пару мгновений. Если Солнцеокий нашел Гисхильду, большой битвы не будет. Как только мы узнаем, где она, то сможем легко освободить ее. И не придется штурмовать замок и обыскивать все темницы.

Голова Фенрила дернулась. Князь Карандамона уставился на Тирану своим птичьим взглядом. Может, заметил чары? Тирану выдержал взгляд. Он позаботится о том, чтобы этот негодяй не пережил атаку. Было бы лучше, если бы Юливее дала ему спокойно уйти.

— Менее четверти часа. Потом летим, и неважно, вернется Солнцеокий или нет.

Фенрил издал странный звук. А потом просто повернулся и ушел.

Слишком поздно. Они прибудут с первыми лучами солнца. Это кончится плохо. Вот только для него все складывается наилучшим образом. Он оперся на поручни и стал наблюдать за тем, как постепенно гаснут звезды. Да, для него все — более чем удачно. В этот день слава Олловейна превратится в пепел.

На лестнице

Оноре смотрел вслед ворону. Большая черная птица пригнулась, пролезая в отверстие, затем оттолкнулась. Улетая, она опорожнилась. Прямо под люком красовалась большая куча птичьего помета.

— Они берут с собой в путешествие как можно меньше балласта, — пояснил Томазин.

Похоже, юный брат заметил его презрительный взгляд.

— Разве мы не поступаем точно так же? Берем с собой в путешествие как можно меньше балласта?

Томазин вопросительно поднял глаза, но тут же опустил их, наткнувшись на взгляд Оноре. Он посмотрел на листки пергамента, лежавшие на столе.

— Что мне написать примарху?

Оноре подошел к столу, поднял крошечную ногу цветочной феи.

— Сначала мы должны послать гонца к мастеру флота — пусть подготовит свои корабли к отплытию.

— Но почему? Ведь примарх должен…

— Ты представляешь себе, сколько времени потребуется, чтобы привести корабли в боевую готовность, Томазин? Конечно, мы должны известить брата Леона… Но очень важно делать все в правильной последовательности. Мы послали подкрепление к Цитадели ордена, это было самое важное. Теперь мы должны узнать, с какой стороны придут Другие. — Оноре тяжело оперся на палку. Нужно перевести дух. Старая рана сегодня беспокоила особенно сильно. — Пойдем со мной. В скриптории, наверное, еще никого нет. Мне нужны твои услуги.

Юный рыцарь откашлялся. Он все еще не решался посмотреть в глаза Оноре.

— Но к чему корабли?

— Нога… Она принадлежала маленькому летающему существу. Они называют себя цветочными феями. Я знаю, что вся их волшебная сила не может привести Других в Валлонкур. А сухопутный путь защищен надежно. Эти цветочные феи не могут летать на большие расстояния. Значит, где-то недалеко от берега находится эльфийский корабль. Если мы обнаружим его вовремя, то сможем опередить атаку.

Томазин смотрел на него с восхищением.

— И все это ты определил по одной только ноге, брат?

Взгляд раздосадовал Оноре.

— Идем, нужно торопиться. Иди вперед. Я несколько медлителен.

Вороний сторож ступил на лестницу.

— Мне хотелось бы стать однажды таким, как ты, брат. Надеюсь…

Удар настиг Томазина совершенно неожиданно. Кувыркнувшись, он полетел вниз по лестнице и остался лежать внизу неподвижно. Оноре медленно спустился. Он уже дважды просил починить лестницу. Его доклад еще должен лежать в архиве. Никто не удивится тому, что случилось такое ужасное несчастье.

Добравшись до подножия лестницы, он опустился на колени рядом с Томазином. На голове у юного рыцаря зияла кровоточащая рана. Его веки трепетали.

Оноре осторожно устроил голову Томазина на нижнюю ступеньку. Вороний сторож смотрел на него с ужасом.

— За что?

Рыцарь мягко погладил его по плечу.

— Ты все сделал правильно, брат. Ничего личного. Это всего лишь политика ордена. Я не хочу предупреждать Леона. И он не должен ничего узнать.

Томазин попытался сесть.

Оноре уложил его обратно. Шея рыцаря лежала на краю ступеньки. Оноре нажал сильнее… Томазин захрипел, хотел было закричать. Потом раздался короткий сухой щелчок. Взгляд Томазина застыл.

— Мне очень жаль, мальчик. Если Леону суждено жить, то он узнает о несчастном случае, произошедшем с тобой. Может быть, ты оступился как раз перед тем, как собирался написать ему письмо. И так вышло, что ворон не полетел в Цитадель ордена. А я был у мастера флота. Никто не заметил твоего отсутствия. Могут пройти часы, прежде чем тебя найдут. А тогда любое известие уже опоздает.

Оноре прислушался к тихому карканью, раздававшемуся под крышей.

— Мне кажется, твои друзья найдут тебя раньше. Они чуют смерть… Прощай. Ты оказал ордену огромную услугу, Томазин. Я обещаю тебе, что сделаю Новое Рыцарство сильнее, чем оно было когда-либо до сих пор.

Туманное утро

Между деревьями висел густой туман. Они проезжали через этот лес тысячу раз, и тем не менее теперь все казалось чужим. Их башня была недалеко. Гисхильда посмотрела на Люка. Он ехал в паре шагов позади, но казалось, мысленно он был не здесь. Из-за тумана лицо его казалось расплывчатым, черты — мягче. Она так любит его. Иногда ей было неловко, но время от времени ей просто необходимо было смотреть на него. Убеждаться, что он еще здесь. Слишком часто ему приходится уезжать. И говорит он об этом мало. У ордена на него какие-то планы. Никого из послушников не забирали из звена настолько часто и не отправляли куда-то путешествовать. Гисхильда и Люк страдали из-за этих отъездов. А еще иногда у нее возникало такое чувство, что разлуки только укрепляют связь между ними.

Люк перехватил ее взгляд и улыбнулся. Этой улыбки оказалось достаточно, чтобы по спине у нее пробежало приятное тепло. Она перестала зябнуть… Подумала о прошедшей ночи, о том, как хорошо было лежать в его объятиях. Было неразумно отправляться туда, наверх, к озеру. И если они потеряются в тумане, то опоздают на собственную свадьбу.

Люк подвел своего жеребца к лошади Гисхильды и взял девушку за руку. Прикосновение его пальцев было теплым и приятным. Ей всю ночь было холодно, даже когда они любили друг друга. Холод прочно угнездился у нее в животе. Давненько не возникало это чувство. Она бы хотела не обращать на него внимания, но это было невозможно. Иногда ее внезапно пробирала дрожь. Она пыталась скрыть ее, но не знала, удавалось ли ей это. В любом случае, Люк ничего не говорил.

Он мягко пожал ей руку. Она почувствовала, насколько безгранично он счастлив. Почему она не может быть такой же открытой? Она знала, что холод съедает ее из-за свадьбы. Это из-за чудовищного предательства, которое она совершит сегодня. Она отвернулась не только от своей семьи и Фьордландии, которой обязана своим рождением. Упадок Фьордландии неизбежен, если она скажет Люку «да». Она — последняя из рода, а ведь каждому известно пророчество о том, что Фьордландия погибнет, когда не останется никого из рода Мандреда, кто бы мог ступать по каменистым пляжам Фирнстайна.

Гисхильда вздохнула. Взгляд Люка был преисполнен сочувствия. Они ехали шагом. Туман похитил их и увел в другой мир. Внезапно ей захотелось, чтобы этот миг никогда не кончался, чтобы они могли вечно бродить в тумане, не решаясь уйти ни во вчерашний день, ни в завтрашний.

Но разве Другие не решили за нее? Гисхильда судорожно сглотнула. Крепко же угнездилось в ней учение рыцарей ордена, раз она называет теперь своих друзей Другими. Почему же не вернулась Сильвина? Они предали ее, эти эльфы. Для них нет ничего невозможного! Для Юливее, волшебницы. Для Сильвины, которая умеет находить любые следы. Почему они не пришли? Почему ей пришлось провести все эти годы в Валлонкуре? Против медленно действующего яда учителей ордена она бы, может быть, и устояла. Но любовь к Люку… Без нее она уже не могла существовать. К тому же если бы она воспротивилась свадьбе, ее бы просто не поняли. Она хотела, чтобы Люк знал, что она относится к нему серьезно. Ей хотелось быть его женой.

Если подумать, то не все у рыцарей было плохо устроено. Мужчины и женщины, если они принадлежали к ордену, имели равные права и обязанности. Они шли в битву бок о бок. Они были свободны и связаны только с Тьюредом и орденом. Во Фьордландии было иначе. Там от женщин требовалось укреплять тылы для своих мужчин. Женщины подчинялись мужчинам во всем! Даже королевы! Свободы, которой она пользовалась здесь, среди рыцарей, на родине у нее не будет никогда. И тем не менее тому, что она делала, прощения нет. Это предательство. Она подтверждает падение последнего свободного королевства.

Но что она может поделать? Даже если она вернется домой… Она знает, насколько сильны войска врага. Они не проиграли еще ни одной войны. Друсна практически пала. Всего лишь две провинции еще оказывали сопротивление. Сколько продержится Фьордландия против такого численного превосходства? Не лучше ли покориться? Сопротивление будет стоить жизни тысячам, и, в конце концов, жертва все равно окажется бесполезной.

Но что, если этими мыслями она обязана лживым речам своих учителей? Гисхильда вздохнула. Как же решить? Где правда?

— Ты боишься? — тихо спросил Люк.

— Да.

Ей очень хотелось сказать ему, чего именно она боится. Но он не заслуживает того, чтобы она заставила его взглянуть в пропасти своей души. Он не сумеет помочь ей. Она должна решить сама. И тут ей стало ясно, что она не знает, хватит ли ей мужества сказать «да» перед алтарем.

— Я люблю тебя.

Гисхильда сжала руку Люка. Его любовь была единственным, в чем она была уверена. Он был ее якорем, единственной соломинкой, за которую цеплялась ее беспокойная душа. Как часто она уходила из башни по ночам и бродила одна в темноте, надеясь на то, что из тени выйдет Сильвина и заберет ее.

Где-то в тумане фыркнула лошадь.

Люк придержал жеребца.

Ее кобыла тоже застыла. Гисхильда вгляделась в туман. Вот такая у нее жизнь: в будущее не заглянешь! Она стоит перед стеной тумана, который искажает ее мир. Деревья превратились в черные колонны, потому что туман скрыл их кроны, и остались только очертания стволов.

Сердце забилось сильнее.

Рука Люка легла на рукоять рапиры.

Там кто-то есть. Знают ли чужаки, что они здесь? Могут ли их взгляды пронизать туман? Может быть, это колдовской туман? Может быть, эльфы все же пришли за ней?

Она горько улыбнулась. Нет, только не сегодня. После всех лет именно в этот день. Они не могут так с ней поступить!

Показался свет. Он находился выше, чем если бы фонарь держал человек. Свет медленно приближался. Прямо к ним. Гисхильде стало жутко.

Девушка отпустила руку и обнажила рапиру. Он был красив, этот дрожащий, яркий свет. Она не могла отвести от него глаз.

В затуманенном лесу стояла мертвенная тишь.

Люк тоже обнажил оружие. Его конь беспокойно фыркал.

— Люк? Гисхильда?

Голос доносился отовсюду и ниоткуда одновременно. Его заглушал туман.

— Кто там?

— Это ты, Люк?

У говорившего был детский голос. По спине Гисхильды пробежала дрожь. Что здесь происходит? Кто ищет их?

— Я — Люк де Ланцак. Кто желал узнать мое имя?

Вместо ответа раздался звук сигнального рога. Почти моментально отозвался второй рог, затем третий. Слева от них в тумане показалось еще одно пятно света.

Гисхильда развернула кобылу. Свет был теперь и позади них. Они окружены!

Покинут

Друстан оглядел себя и то, что он увидел, не понравилось ему. Плащ свисал поверх пустого рукава, чтобы было не так заметно, что он — калека. Но это не очень-то помогало.

— Ты хорошо выглядишь, — сказала Лилианна.

— Я никогда больше не буду выглядеть хорошо. — Ему хотелось побыть одному. Не нужно было приглашать ее сюда. Она была капитаном его звена. Но они оба уже не дети… Он сам может судить. Если бы он только не поддался этим дурацким романтическим чувствам.

— Ну, хорошо! Для однорукого рыцаря в плохом настроении, который в порядке исключения решил побриться, ты выглядишь вполне прилично.

Не в бровь, а в глаз! Он судорожно сглотнул.

— Я ведь всего лишь хочу…

— Произвести впечатление? Ах, Друстан! — Лилианна покачала головой. — Я полагаю, что за все эти годы Жюстина успела заметить, что у тебя нет руки. Чего ты теперь переживаешь? В остальном я нахожу довольно привлекательным отсутствие прыщей на твоем лице, в отличие от лиц остальных женихов, которые сегодня будут у алтаря. А когда ты чисто выбрит, тебя вообще не узнать. Если хочешь совет старой подруги: берегись дурного настроения! Оно — единственная опасность, подстерегающая тебя в этот день. — Лилианна снова оглядела его с головы до пят. — Может быть, не стоит идти туда с пистолетами. Свадьба все-таки, не поле битвы…

— Они ведь красивые. С инкрустацией по эбеновому дереву и перламутром…

— Хоть они и красивые, они все равно остаются пистолетами с поворотным затвором, которые…

— На себя посмотри! Ты с рапирой?

— Это традиция. Рыцари носят оружие. Кинжал и рапира — знак нашего статуса, равно как и золотые шпоры. Когда начинаются танцы, мы их снимаем.

— А кого ты видишь во мне? Я рыцарь? Или всего лишь объект насмешек, который только на то и годится, чтобы быть магистром?

Лилианна подошла к нему и хотела обнять, но он увернулся.

— Я вижу в тебе опечаленного друга, Друстан. Конечно, ты — рыцарь. Неважно, какую работу мы выполняем, все мы остаемся рыцарями до последнего вздоха.

— А рыцарь должен носить оружие, которым он может владеть в бою. Когда-то я был мастером-оружейником. Но с тех пор, как мне отрезали руку, из меня дрянной фехтовальщик. Поэтому я буду носить пистолеты с поворотным затвором. Носить любое другое оружие смешно.

Лилианна долго смотрела на него. Понять ее взгляд он не мог. Сочувствует ли она ему? Нет, для этого они слишком хорошо друг друга знают. Ей известно, что он вышвырнет ее прочь и не будет разговаривать неделю, если она выкажет хоть толику сочувствия. Это было последнее, чего он хотел!

Внезапно Лилианна улыбнулась.

— Тебе стоит наконец показаться своей невесте. Ты начинаешь портиться, только когда хочешь от чего-то увильнуть. Тебе страшно от твоего собственного мужества?

— Чушь! — Он произнес это слишком громко и резко; бывшая комтурша попала в яблочко. — Я действительно хорошо выгляжу? — спросил он затем.

Он так долго полировал свою кирасу, и та сверкала, точно зеркало. Над сердцем красовалось изображение Древа Крови, выполненное красной эмалью. На Друстане был широкий белый набрюшник с золотыми кисточками, из которого выглядывали рукояти пары пистолетов. Поверх узких облегающих белых брюк он надел белые замшевые сапоги. Когда Друстан думал о том, во что обошлись ему эти сапоги, у него начинала кружиться голова. Нужно надеяться, что Тьюред пошлет им хорошую погоду. Одно утро на грязной лужайке — и сапоги будут испорчены! Отдать деньги за шелк и жемчуг ему было как-то легче, чем купить себе сапоги, которые он собирался надеть один-единственный раз в жизни.

Его льняная рубаха была почти такой же тонкой, как шелк. Широкий кружевной воротник лежал поверх нагрудника. Единственным украшением элегантного белого плаща было вышитое стилизованное Древо Крови. Шляпы Друстан просто не нашел. Он провел в гавани целое утро, примеряя головные уборы. Но белая, с пышным оперением, казалась ему немного чересчур… а все остальные просто не подошли.

— Чего мы ждем? — поинтересовалась Лилианна.

Она тоже была одета празднично, но гораздо менее торжественно. По ее черным сапогам было хорошо видно, что они у нее еще со времен сражений в Друсне: кожа потрескалась, лопнувший шов держался на двух булавках. Рубаха и брюки были белыми, так же как и у Друстана. Женщина-рыцарь тоже отполировала нагрудник, но это не скрывало глубоких вмятин — следов многочисленных битв.

Друстан завидовал своему капитану из-за кинжала и рапиры. Старая фетровая шляпа Лилианны была украшена новыми перьями и делала ее дерзко прелестной.

— Ну? — вызывающе взглянула на него Лилианна. — Светает. Мы опоздаем. Твоя невеста еще решит, что ты передумал.

Друстан смущенно подергал свои слишком узкие брюки.

— Да, пойдем. — Он так хотел этой свадьбы, хотел снова жить с Жюстиной под одной крышей.

С тех пор как она ушла, он понял, как сильно обогащала она его жизнь. И ему стало стыдно того, как плохо обращался он с ней в Вороньей башне. Он все исправит!

— Не делай такое лицо, будто тебя пригласили на твою же собственную казнь.

Магистр заставил себя улыбнуться. Он боялся, что Жюстина все еще видит его таким, каким он был когда-то. Боялся он и того, что не очень-то сильно изменился… Кто он на самом деле? Друстан, предназначение которого — помогать юным послушникам отыскать свою дорогу в жизни? Или отчаявшийся калека, трусливо прячущийся за щитом цинизма?

До западного крыла они добрались слишком быстро. Друстан стоял перед дверью и колебался. Изнутри не доносилось ни звука. Что, если Жюстина знает его лучше, чем он сам? Если она знает, кто он на самом деле…

Он распахнул двери.

Комната была пуста. Кровать аккуратно застелена. Под окном — сундук с одеждой. Друстан еще ощущал ее запах.

Магистру пришлось ухватиться за дверную раму. Ему показалось, что земля внезапно ушла у него из-под ног.

— Вероятно, она уже отправилась к палаткам.

Голос Лилианны доносился словно издалека. Но он знает, что произошло. Она бросила его. Убежала от чудовища, живущего в нем, которое иногда успокаивалось, но никогда не уходило.

Лилианна вошла в комнату. Открыла сундук с платьями. Друстан услышал, как она вздохнула.

— Ее платья и другие вещи здесь. Пойдем-ка, поищем ее возле палаток. Мы опоздаем. Только и всего.

Магистр печально покачал головой. Все это ей уже не нужно. Ее подвенечное платье и нить жемчуга стоили целое состояние. В Друсне на них она могла бы купить себе небольшое поместье. Он цинично улыбнулся. Он подарил ей свободу, о которой она, наверное, мечтала всегда. И он должен быть ей благодарен за то, что она показала ему, кто он на самом деле.

— Ты идешь?

Лилианна вопросительно смотрела на него.

— Иди вперед, я подойду к палаткам. Мне нужно побыть одному. Недолго. Со мной все хорошо, — солгал он недрогнувшим голосом.

Женщина-рыцарь холодно улыбнулась.

— Не делай этого, — сказала она. Внезапно ее лицо посуровело, стало будто недосягаемым. Шрам, разделявший ее правую бровь и щеку, выделялся на загорелой коже. — Неважно, что у тебя на душе, у тебя есть обязанности по отношению к послушникам. Если ты желаешь сходить с ума, — твое дело, но не бросай их на произвол судьбы! А я поищу Жюстину.

Друстан сжал губы. Он не мог пойти к палаткам. Он едва держал себя в руках… Нет, он не даст слабину, не разразится там слезами. Он возьмет бутылочку вина, нет, лучше сразу две. Потом он ляжет в постель, которая еще пахнет Жюстиной, и будет пить до тех пор, пока боль не притупится.

Последняя отсрочка

Туман охватил землю, словно тысячерукий кракен. От моря и от леса протягивал он свои белые щупальца далеко на полуостров, обнимая замок. Олловейн вылетел на разведку впереди стаи орлов. Златокрылая принесла плохие известия. Солнцеокий исчез, а она доложила о множестве воронов, которые летали в необычное время. Неужели люди знают, что они идут?

Среди широких полос тумана он заметил празднично украшенную лужайку и палатки. По ней деловито сновали темные фигурки. Тученырь летал так высоко, что не стоило бояться быть обнаруженным. Кроме того, эльф сплел заклинание, позволявшее ему слиться с небом для чужих глаз.

Олловейн висел на стропах под брюхом черноспинного орла. Пристегнутый вплотную к густым перьям, он едва мог повернуть голову. Только руки были свободны, чтобы в момент приземления отделить предохранительные крючки.

Эльфу, чтобы взглянуть на восток, пришлось болезненно вывернуть шею. Там над прибрежными горами медленно всходило солнце: огненно-красный шар в бледных клубах облаков. Скоро светило прогонит туман. Ветер свежел.

— Где же ты, Гисхильда? — прошептал мастер меча. — Где они держат тебя? — Интересно, что узнала Сильвина? Она была здесь, совсем одна… Олловейну хотелось, чтобы она была в его отряде. А она умерла так же, как жила. Одна.

Мои братья по гнезду скоро будут здесь.

Олловейн вздрогнул. Даже после продолжительного общения с орлами, он не сумел привыкнуть к тому, что их голоса проникают в его мысли. Эльф отчетливо ощущал беспокойство короля черноспинных орлов.

Мастер меча выругался. Он не хочет давать бой здесь. Не хочет устраивать резню в школе, пусть в ней и готовят их будущих врагов. Он понимал ненависть Эмерелль. Она так и не простила рыцарям погибших на коронации Роксанны. Олловейн понимал, но одобрить чувства королевы не мог. И сожалел о том, что вспылив не попытался отговорить ее терпеливо и последовательно.

Олловейн посмотрел в туман. Он не хотел становиться оружием ненависти Эмерелль. Но если бы он ослушался, командование перешло бы к Тирану, а это из рук вон плохо. Мастер меча со своими воинами должен нанести быстрый и решительный удар, чтобы стычка не переросла в в полномасштабное сражение. В первые минуты атаки, пока враг будет ошеломлен, они должны проникнуть в темницы. Эльф мысленно обратился к большой птице: «Ты видишь место в замке, подходящее для посадки?»

Твое сердце и разум не едины, мастер меча.

Олловейн застонал. Не самый подходящий момент, чтобы пускаться в философские споры с птицей, пусть даже эта птица является королем своего народа.

«Подходящий для нападения миг, — подумал Олловейн. — Туман дает нам лучшее прикрытие, чем горшки с дымом. Мы застигнем их врасплох и заберем девочку».

А если она не там, где ты собираешься ее искать? — настаивал голос у него в голове.

«А где же еще ей быть?» — Мастер меча отчетливо ощущал чувства большой птицы. Тученырь не хотел навязывать ему свое мнение. Он был просто глубоко обеспокоен.

Она еще не вышла из гнездового возраста, когда рыцари похитили ее. Она еще не научилась пользоваться своими крыльями. Ты говоришь, рыцари умны? Значит, они научили человеческого детеныша летать. Что, если она летает с ними? Тогда ты не найдешь ее в пещерах глубоко под землей. Вместо этого она будет на лужайке.

Орел перераспределил свой вес и еще раз широким кругом облетел праздничную площадку.

Ветер ударил Олловейну в лицо с такой силой, что из глаз потекли слезы. Юливее много рассказывала ему о Гисхильде. О ее уме, гордости, о том, как крепко связана она была со страной фьордов. А еще — о ее упрямстве, ее капризах…

Слова Юливее вызвали у него образ девочки, которую он почти не знал. Гисхильда отличалась от других детей — в этом не было никакого сомнения. Она со дня своего рождения училась быть сильной и жертвовать собой ради своей страны.

Мои братья по гнезду на подлете. Куда нам нести твоих воинов, мастер меча?

Олловейн поднял голову. На берегу озера туман был особенно густым. Только крыши и башни замка поднимались над белой пеленой.

«Она была всего лишь цыпленком, когда ее похитили из гнезда, — подумал Олловейн, используя образы короля орлов. — Она была одна среди врагов на протяжении многих лет. Одинока… Могла ли она устоять против искушения обосноваться в другом гнезде? Не жестоко ли считать, что все эти годы она сопротивлялась? Она ведь всего лишь ребенок…»

— Поищи в лесах неподалеку от праздничной лужайки хорошее место для посадки первой волны, — мысленно приказал мастер меча. Туман давал им последнюю отсрочку. Его план был отчаянным и дерзким.

Теперь твои сердце и разум снова едины, — проникли в его мысли слова орла, и большая птица повернула к островку леса, к западу от замка.

Так поступают Серебряные Львы

Люк почувствовал страх Гисхильды, хотя не мог полностью понять его. Они были в Валлонкуре. Здесь с ними ничего не может случиться, разве что их вечные противники, Драконы, решили сыграть злую шутку. Люк вытащил рапиру из ножен только потому, что рыцари постоянно твердили ему, что к бою нужно быть готовым всегда. С Гисхильдой дело обстояло иначе. Она крепко сжала губы, была напряжена, как натянутая струна… Нужно присматривать за ней, не хватало еще, чтобы в день их свадьбы случилось несчастье. Этот день должен стать прекрасным, счастливым днем в их жизни! Он никому не позволит портить его! Хотя от звучания чужого голоса ему было не по себе.

Он придвинулся ближе к Гисхильде.

— Вон там есть брешь, — прошептала она и махнула рукой, и Люк предположил, что там север.

Его волосы и одежда вымокли от тумана. Холод пронизывал до костей. Огни медленно приближались. Еще пара мгновений — и круг полностью замкнется.

Высоко в небе Люк услышал крик орла. Он показался ему неестественно громким. Юноша поднял взгляд на верхушки деревьев, тонувшие в густом тумане. На долю секунды ему показалось, что он заметил тень… Но это, должно быть, был обман зрения. Тень была слишком большой для орла.

Голос умолк.

— Добро пожаловать, Серебряные Львы! — крикнул кто-то у них за спиной.

— Жоакино? — Гисхильда повернулась в седле. — Проклятье, это вы? — На ее лице отражались ярость и облегчение. — Что это все значит?

Рядом с огнями показались расплывчатые силуэты. Всадники. У них были факелы. Они приближались совершенно бесшумно. Толстый лиственный ковер заглушал цокот копыт.

— Мы ждали вас.

Действительно ответил Жоакино. Его голос казался чужим, но очертания его фигуры теперь были видны совершенно отчетливо. Юноша сидел на крупном белом жеребце. Факел, казалось, съедал туман, его трепещущий свет отбрасывал на лицо Жоакино причудливые отблески. Его волосы, словно жемчужинами, были унизаны каплями воды.

Люк и Гисхильда стали различать и других факелоносцев. Все они были верхом. Худощавый Жозе, Эсмеральда с ее орлиным носом, рыжеволосая Бернадетта, давно превратившаяся в красивую девушку. Сегодня утром она должна выйти замуж за Жоакино. Пришли все Серебряные Львы.

— Что это значит? — резко спросила Гисхильда.

По лицу Бернадетты Люк заметил, чего ей стоило смолчать и не ответить столь же резко. Вместо девушки заговорил Рене. Это его они слышали. «Я должен был узнать его голос… — подумал Люк. — Он противоречит его серьезному характеру просто до абсурда. Он всегда кажется задумчивым… более зрелым, чем все Львы».

— Мы — Серебряные Львы. На нашем щите — знак позора. Мы не такие, как остальные послушники. Мы не можем убрать это пятно. Было бы наивно пытаться переиграть его. Давайте признаем его! Давайте будем гордиться тем, что мы не такие, как все. Мы не войдем через ворота замка, послушно держась за руки. Мы — воины. И останемся ими навсегда. Мы будем ими даже на свадьбе. Жоакино и Бернадетта пойдут к алтарю в полном обмундировании. Поступите ли вы так же, как они?

Люк был совершенно огорошен. Он даже и не думал о том, чтобы праздновать свадьбу как воин. Краем глаза он увидел, что Гисхильда улыбается. Весь ее гнев улетучился. Похоже, идея ей понравилась.

— Но наши доспехи… — начал Люк.

— Они здесь, в лесу, — перебила его Эсмеральда. — Все готово.

«Похоже, они были практически уверены в том, что мы согласимся», — раздраженно подумал Люк.

— Мы пройдем через лес с торжественным факельным шествием, — восхищенно предложила Гисхильда. — В полном обмундировании, как на битву. И молча. Выстроившись в ряд, один конь рядом с другим…

Может быть, именно так и выходят замуж во Фьордландии, подумал Люк. Вполне в духе этих варваров. Но если Гисхильде нравится…

— Вот они удивятся, — согласился Эстебан.

Он был самым высоким среди них и получил лошадь размером с быка. Иногда он казался Люку несколько глуповатым. Его было легко воодушевить.

— Спорим, Драконы никогда не простят нам этого? — вмешался Раффаэль. — Маша будет похожа на куколку в своем платьице, если Гисхильда и Бернадетта будут стоять рядом с ней в кольчугах.

При мысли об этом Люк не сумел сдержать улыбки. Маша тоже идет к алтарю. Сегодня должны обвенчаться восемь пар. Он ухмыльнулся. Одной Машиной физиономии достаточно, чтобы рискнуть провернуть этот трюк. Что ему терять? Они — Серебряные Львы. Их все равно склоняют по всем падежам по любому поводу — что бы они ни делали. Поэтому не стоит обманывать ожидания послушников, рыцарей и магистров.

Он посмотрел на Джиакомо, на его изуродованное шрамами лицо. Это Машина работа. Хотя бы из-за него одного нельзя упускать ни единой возможности позлить Машу!

Среди врагов

На бреющем полете они устремились навстречу лесу. Из-за ветра Олловейн отвернулся и смотрел в сторону. Его руки лежали на крюках, при помощи которых он должен был отсоединить кожаные стропы.

Над поляной под ним клубились широкие полосы тумана. Лес был подобен мрачной фаланге. Тученырь расправил крылья, чтобы не спикировать, вытянул вперед огромные когти.

Менее десяти шагов… Тут не приземлится даже один Тученырь. Он почувствовал, как напрягся гигантский орел. Вот сейчас он снова начнет бить крыльями, чтобы набрать высоту.

Все! Олловейн отцепил стропы, упал на землю, перекатился через левое плечо и снова оказался на ногах. Пригнувшись, он устремился к краю поляны, потому что знал, что следующий орел уже на подлете. Сейчас орлы, будто нанизанные на одну длинную нить, будут один за другим подлетать к поляне, а воины будут спрыгивать.

Длинная накидка Олловейна была мокрой от росы. Эльф поправил портупею. Белые одежды нападающих были чудесной маскировкой, пока держался туман. Мастер меча сознательно решился на то, что сегодня они будут сражаться в белом. Так они, по крайней мере, издалека будут походить на рыцарей.

Из тумана показались следующие воины. Юливее и Йорновелль, сын Альвиаса, были среди них. Волшебница не должна была следовать за ним. Ее не должно было быть в первой волне. Она, как и предполагалось, должна была лететь с Фенрилом… А с учетом того, что планировал мастер меча, ей и подавно здесь не место. Она еще нужна Альвенмарку. Сам он стал лишним с тех пор, как Эмерелль доверяет воинам вроде Тирану. Олловейн не сдержал улыбки. Он ведет себя, как обиженный ребенок. Неужели Эмерелль ближе его сердцу, чем он готов это признать?

— Ты примешь на себя командование первой волной, Юливее.

Было видно, что волшебница удивлена.

— А ты?

— Я осмотрю место празднества… Пошли парочку маураван, когда они все приземлятся. Мы смешаемся с людьми, пока туман это позволяет. Я хочу знать, что здесь происходит. Я подслушаю разговоры.

— Но не испортим ли мы этим нападение на замок? — спросил Йорновелль. — Мы должны как можно скорее вытащить Гисхильду из темницы.

— А если ее там нет?

— Этого не может быть!

Олловейн еще никогда не видел Юливее такой рассерженной.

— Ты не знаешь эту девочку! — набросилась на него волшебница. — Она не покорится! Никогда!

— Она всего лишь ребенок, — напомнил мастер меча. — Не слишком ли многого ты от нее хочешь? — Он отвернулся, и его белые одежды слились с туманом.

Как празднуют праздники

— Вперед, вперед, вперед! Что вы топчетесь, словно стадо коз! — Капитан Дуарте шлепнул по спине одного из рекрутов и подтолкнул его по направлению к квартирмейстеру Адольфо. — Мы — солдаты! Ведите себя как подобает хоть раз, хоть в виде исключения! Закройте рты и постройтесь!

Артуро вздрогнул. Утренний холод пробирал его до костей. Ночь в темнице тоже не пошла ему на пользу. Он был слишком стар, чтобы спать на каменном полу, завернувшись только в свой плащ. Но он не хотел, чтобы его расквартировали лучше, чем его людей. Если он требует от них с презрением смотреть смерти в лицо, то должен быть рядом с ними всегда. Всегда! Поэтому он будет ночевать с ними на скалах и в грязи, есть такой же точно плесневелый хлеб, как они, и ходить к тем же дешевым придорожным шлюхам, когда приспичит.

Темницы покидало все больше и больше солдат. Поток человеческих тел. Капитан вглядывался в их лица. Слишком многих он не знал. Нужно выучить все имена до тех пор, когда придет время возвращаться в Друсну!

— Эй, Паоло! — Он схватил одного из своих ветеранов. — Твоя кираса похожа на ржавый горшок. Мы идем на свадьбу. Я хочу, чтобы каждый кусочек железа блестел, как полированное серебро! Может быть, ты думаешь, что если я вчера надрался, то ослепну?

— Если ты отправляешь меня спать в камеру, где воняет тролльей мочой, то не удивляйся, что утром я выхожу оттуда похожим на ночной горшок, капитан.

Мужчины, стоявшие вокруг Паоло, рассмеялись.

— Ой! — Артуро деланным жестом схватился за грудь. — Девушка была недовольна постелькой. Квартирмейстер?

Приземистый офицер обернулся к ним.

— Солдатке Паоло не понравилась постель. Разве ее разместили не на перине, не набрызгали розовой водой? Я ведь заказывал самые лучшие квартиры.

Адольфо подошел. Во всем полку он славился отсутствием юмора.

— Кто-то хочет надо мной подшутить?

Капитану стало ясно, что у Паоло целую неделю будут неприятности с квартирмейстером, если он будет продолжать в том же духе. Он достал платок для полировки, постоянно хранившийся у него за набрюшником, и вручил его пикинеру.

— Позаботься о том, чтобы твоя кираса была в порядке. А потом отправляйся на свое место в строю. О твоей наглости мы поговорим позже.

— Капитан? — уважительно спросил Адольфо.

Он был хорошим квартирмейстером, но часто воспринимал все слишком прямолинейно. Это нормально, когда у тебя есть обязанности… Но иногда у Артуро возникало чувство, что Тьюред вложил в квартирмейстера столько обязательности, что не оставил места для души. Командир посмотрел на лопнувшие кровеносные сосудики на щеках Адольфо.

— Капитан? — снова обратился к нему офицер, на этот раз настойчивее.

— Я благодарен тебе за то, что ты хорошо разместил людей этой ночью.

— Некоторые из них так не считают. — Адольфо посмотрел вслед пикинеру. — Это был Паоло, не так ли? Склочник! Он говорил обо мне плохо?

Артуро проследил за его взглядом.

— Я вижу только Паоло, ветерана двух походов в Друсне.

— Своими разговорами он подстрекает людей.

Капитан улыбнулся.

— Собака, которая лает, не кусается.

— При всем уважении, капитан, мне кажется…

Одного взгляда Артуро оказалось достаточно, чтобы заставить квартирмейстера замолчать.

— Как тебе пришло в голову разместить нас в темницах?

— Там были единственные свободные комнаты. Даже в конюшнях уже разместились гости. Я знаю, людям это не понравилось, но…

— Не обращай внимания на болтовню. Мне больше нравится, когда они ругаются и чертыхаются, чем когда они ночуют на лужайке и потом кашляют. Ты хорошо сделал свое дело!

В уголках губ Адольфо мелькнула улыбка — редкий гость. Артуро не особенно любил этого человека. Он избегал общаться с ним. Может быть, стоит чаще хвалить его…

— Могу я позволить себе откровенность, капитан?

Артуро поднял брови: настолько доверительными их отношения с квартирмейстером не были никогда.

— Мы можем отойти на пару шагов? — Он посмотрел на лестницу рядом, по которой во двор все еще поднимались солдаты.

Артуро прошел за ним ко входу на кухню.

— Не знаю, хорошая ли это идея, идти на праздник с заряженными аркебузами.

— А что может случиться? Нужно поднести фитиль, чтобы произошел выстрел. Это гораздо безопаснее, чем пистолеты с поворотным затвором. Аркебуза не может выстрелить случайно.

— Я имел в виду не это, капитан… — Адольфо умоляюще поднял руки в жесте, которого Артуро у него никогда еще не видел. — Прошу тебя, капитан… Поговори с примархом или еще каким-нибудь их предводителем.

— Чтобы испортить сюрприз? Мы — полк Серебряных Львов. Своей блестящей победой в маневрах они сняли с нас позор поражения в битве на Бресне. Эта победа наконец погасила в моем сердце пламя горящих кораблей с припасами. Пусть это даже были всего лишь маневры… Сегодня женятся четверо наших Серебряных Львов. У них, черт побери, должен быть настоящий праздник. Такой, как празднуют андаланцы!

— Но…

Грубым жестом Артуро перебил его.

— Ты можешь представить себе свадьбу без салюта? Это как бал без танцевальной музыки! Как пир без праздничных блюд на столах! Ты видел поляну? Там есть место для часовни? Я хочу, чтобы этот день был для моих Серебряных Львов незабываемым!

С каждым словом Адольфо бледнел все больше и больше.

— Я не думаю, что рыцари…

— Да, да, да. — Артуро отбросил с лица мокрые от росы волосы. — Я знаю, мы должны уважать рыцарей. Все мы знаем, что они фехтуют, как эльфы, и жизней у них не меньше, чем у чертова кобольда. На поле боя они непобедимы. Но праздновать они не умеют. Но не переживай, мы разобьем лагерь достаточно далеко от поляны.

— Лагерь?

Артуро широко улыбнулся. Он догадывался о том, что это дело лучше держать в тайне от квартирмейстера.

— Себастьяно и его ребята уже, должно быть, занялись им. — Он кивнул по направлению к лесу по ту сторону замка. — Там есть большая поляна… С поляны лагерь даже видно не будет. Мне кажется, наши поминки веселее, чем у них свадьбы. Но мы ведь не ждем никого, кто не умеет по-настоящему праздновать.

— Я думал, Себастьяно должен принести припасы из гавани.

— В определенном смысле так оно и есть. Он должен привезти то, чего не хватает на этой свадьбе: всех музыкантов, которых сумеет найти, скоморохов, огнеглотателей и, в первую очередь, шлюх. Здесь слишком мало женщин. С кем должны танцевать мужчины и кого тащить в кусты?

— Как ты можешь… Рыцари тебя…

Артуро очень хорошо знал, что с ним могут сделать рыцари. Но ему было все равно.

— Сегодня выходит замуж маленькая девочка-рыцарь, которая отдала свою жизнь за то, чтобы вытащить меня из той чертовой речки. Говорю тебе, у нее не кровь — огонь… Она не такая, как все остальные здесь. Если бы она еще не нашла своего рыцаря, я начал бы за ней ухаживать. У нее должна быть свадьба, которая заслуживает этого названия. И если рыцари закуют меня за это в цепи… Срать я на это хотел. Я один за это в ответе. Можешь встать в строй, Адольфо. Сейчас я лично осмотрю ребят. И когда Гисхильда и Люк скажут «да», три сотни аркебуз укажут на небо и громовым салютом в их честь призовут бога Тьюреда!

— Но…

— У тебя есть приказ!

Адольфо вытянулся по стойке смирно, повернулся и ушел.

Капитан провел рукой по влажным волосам и надел украшенную перьями шляпу. Андаланцы славились тремя вещами: своим гордым мужеством в боях, бурными праздниками и упрямством. У него был план, и он никому не позволит себя отговорить!

Истина в вине

Друстан швырнул полупустую бутылку с вином о стену.

— Я нужен моим послушникам, — еле ворочая языком, произнес он.

Жюстина могла просто-напросто сбежать, он этого делать не станет. Он обязан Люку, Гисхильде, Бернадетте и Джиакомо. И он пойдет на праздник.

Рыцарь уставился на кроваво-красное пятно на стене. Нельзя терять ни минуты!

Когда он встал с постели невесты, ему стало дурно. Он с трудом подавил приступ тошноты и побрел к двери. Лилианна должна была помешать ему напиться. Хорошая же она подруга… Когда доходит до дела, он всегда остается один. С горечью вспомнились ночи в госпитале, после того как ему отрезали руку. Где они были тогда, его братья и сестры-Львы? А потом его запихнули в Воронью башню, потому что не знали, что делать с калекой и пьяницей.

Друстан прислонился к дверному косяку и поправил одежду. Оказалось, что она заляпана вином. Можно было предположить, что рыцарь только что из битвы. Рука нащупала рукояти пистолетов на поясе… Может быть, стоит просто-напросто положить всему этому конец? Как часто он уже задумывался об этом. Его рука крепко сжала украшенный перламутром ствол. Миг — и с болью покончено. Почему она ушла? Он вспомнил ее взгляд, когда он пел ей в лесу и на коленях бормотал о своей любви.

Этот взгляд тронул его до глубины души. Он подумал, что встретил свою судьбу. А если она все же пошла на праздничную площадку? Но они же договаривались, что он заберет ее из комнаты. Они хотели пойти на площадку вместе с послушниками… Почему же ее здесь нет? Какой другой ответ еще может быть, кроме того, что она сбежала?

Друстан вышел в коридор. Он поклялся себе не бежать пред лицом врага. И сегодня предстоит самый тяжелый бой. Он должен пойти к послушникам.

Он осторожно спустился по лестнице. Колющая боль угнездилась прямо за лобной костью.

Двор замка был полон солдат. Проклятые андаланцы… Они хотят поздравить своих Львов. Они мешают. Свадьба послушников всегда была делом внутренним, которая праздновалась только в стенах ордена.

— Посторонись, парень! — Он грубо отодвинул в сторону пикинера, который сидел и грязным платком полировал свою кирасу.

Солдат был по крайней мере одного с ним возраста. «Парень» одарил его мрачным взглядом, но смолчал. Пусть бы только попробовал… Друстан был как раз в том настроении, чтобы развязать ссору. И дуэль пришлась бы очень кстати. В его состоянии он ни за что бы не выиграл. Так он мог бы избавить себя от позорного выстрела в висок.

Он вложит свою жизнь в руки Господа. Если Жюстина на лужайке, то все снова будет хорошо. Может быть, она действительно вышла раньше. Или Лилианна найдет ее и притащит. Кто знает, что эти бабы вытворяют в день своей свадьбы! Но если ее там нет… то существует достаточно юных сорвиголов, которых он сумеет спровоцировать на дуэль. Но это должен быть рыцарь. Он не будет биться ни с кем ниже себя по статусу.

Повсюду эти проклятые андаланцы. Маршируют через ворота стройными колоннами.

Друстан нагло протолкался через их шеренги. Их взгляды не значили для него ничего. Как они маршируют… За воротами он выбрался из рядов солдат. Некоторое время маршировал с ними. Может же он вот так слиться с массой безликих солдат, не быть самим собой, быть просто муравьем.

Друстан разразился громким смехом. Теперь он уже хочет быть муравьем! Огляделся по сторонам. Над праздничной лужайкой тянулись светлые полосы тумана. На двух больших кострах жарили быков. Пламя пожирало туман.

Повсюду — одетые в белое люди и туман, скомкавший рыцарей и послушников и превращавший их в дымку, когда они попадали в более густые полосы.

Друстан попытался сориентироваться. Где большой тент, под которым должна проходить эта чертова церемония? Он решил пойти за одной из белых фигур. Большинство из них двигалось в одном направлении. Наверняка он один-единственный пьяный на этой лужайке. Он захихикал и осознал, что стоявшие неподалеку послушники уставились на него во все глаза. Ему было неприятно, но успокоиться он не мог.

Порыв ветра рассеял пелену. Словно по волшебству показался тент. Он стоял от него не далее чем в двадцати шагах. И Жюстины там нет. Уже на месте юные послушницы, которые должны бросать цветы. В некотором отдалении толпились рыцари и ученики. Был здесь и хор. Странно, что нет Рене из его Серебряных Львов, подумал Друстан. На миг гнев и опьянение оставили магистра. Он увидел все с неестественной четкостью. Наверное, таким мир видит Бог. Ничто не ускользало от него: ни брызги грязи на одежде, ни блики лучей утреннего солнца на алтарных подсвечниках. Но ту единственную, которую его глаза жаждали отыскать, как ничто другое на этом свете… ее он найти не мог. Жюстины не было. Он цинично улыбнулся. Она сделала из него дурака. Эта шлюха из Друсны… Как он мог надеяться на то, что она откажется от мести?

Рыцарь, стоявший ближе всех, смотрел на Друстана напряженно и так вызывающе, что никакое другое оскорбление не могло быть более обидным.

— Тебе неприятен мой вид?

Этот негодяй не отвечал. Опустив голову, он пялился в истоптанную траву. Рыцарь был высок, может быть, слишком худощав.

— Почему ты не отвечаешь? Считаешь, разговаривать с калекой ниже твоего достоинства? — Друстан положил руку на рукоять пистолета. — Ну, скажи же что-нибудь! Ну же!

— Нет!

Друстан ненадолго отвлекся. От алтаря к нему бежала Мишель. Остальные рыцари и послушники поблизости тоже зашевелились. Большинство расходились. Нужно действовать быстро. Один-два мгновения, а потом они набросятся на него.

— Ты не сын мужчины, — язвил Друстан. — Твоя мать родила тебя от кучи конского навоза, а колдовство Других вдохнуло в тебя жизнь.

Магистр пошатнулся, а потом схватился за капюшон воина. Одним рывком сорвал его. То, что Друстан увидел, заставило его мгновенно протрезветь. Из блестящих, зачесанных назад волос торчали острые уши.

Магистр хотел достать пистолет, но нечеловечески быстрый удар выбил оружие из руки. Он уставился в бледное лицо с правильными чертами.

— Ты дурак, — сказал Другой.

Он говорил на языке Церкви совершенно без акцента. В это туманное утро его глаза блестели. В них играли золотистые искорки.

— Это эльф! — заорал Друстан. — Эльфы среди нас! Убейте их!

Крик сороки

Йорновелль издал крик сороки и подал ей знак отойти дальше в лес. Это был сигнал тревоги.

Юливее тоже услышала то, что его напугало: скрип колес телеги. Всего несколько мгновений спустя послышались голоса и смех.

Через поляну, где они приземлились, вела проселочная дорога, убегающая по направлению к замку на берегу озера. И по этой дороге приближался целый караван. Туман и мягкая земля заглушили издаваемые ими звуки. Теперь было слишком поздно бежать через поляну. Налетевший порыв ветра разорвал дымку на широкие полосы. Опасность быть обнаруженными была слишком высока.

Вместе с Йорновеллем Юливее отошла в чащу. На этой стороне поляны их было, может быть, с десяток. Большая часть отряда пряталась на другой стороне, ближе к замку. И уже совсем скоро прилетит вторая волна под командованием Фенрила, чтобы приземлиться именно здесь.

Юливее нащупала флейты у себя за поясом. Нет, это не поможет. Ни в коем случае нельзя привлекать к себе внимание людей — тогда они быстрее пройдут мимо.

Из тумана раздались звуки, а потом показалась пестрая толпа, состоявшая из солдат, на плечах у которых лежали тяжелые аркебузы. Солдаты болтали и шутили с женщинами и актерами. Юный бард распевал похабную песенку о графе, его очень молодой жене и конюшем. Юливее не сдержала ухмылки. Иногда люди ведут себя как дети малые. Как бы презрительно ни относилась она к рыцарям под знаменами Древа Крови, эти ей понравились. Несмотря на аркебузы, они совершенно не казались воинственными. Они шли не на битву, а на праздник. Охотнее всего она сплела бы чары, которые ослепили бы людей и заставили их думать, что она — одна из них. Волшебнице было любопытно, как здесь умеют праздновать. Она знавала праздники в Фирнстайне и Друсне. Она пила у костров с кентаврами и танцевала с лутинами, когда они праздновали рождение рогатой ящерицы. Но повеселиться со своими заклятыми врагами, воинами кровавого бога Тьюреда, ей представлялось особенно интересным. Война с ними длилась слишком долго. Рыцари, которых собрал вокруг себя Олловейн, были испытаны в дюжине боев. Все они пережили ужасы, которые исказили их души. Теперь они видели в людях, которые отдали себя Тьюреду, лишь врагов. А ведь при всем при этом враги смеются и любят точно так же, как и дети альвов.

Внезапно кортеж остановился.

Краем глаза Юливее увидела, как Йорновелль вынимает из колчана стрелу.

— Нет, — прошептала она.

Ее спутник скорчил гримасу, говорившую о том, что он не настолько глуп, чтобы стрелять.

Один из солдат, стоявших на дороге, размахивал чем-то высоко у себя над головой.

У Юливее перехватило дыхание. В руке у парня было гигантское орлиное перо! Товарищи окружили солдата. Раздался смех.

К группе присоединилась женщина в кричащих ярких одеждах. Пояс с мелкими монетами сопровождал каждый ее шаг тихим звоном. На ней была юбка и очень короткая рубашка, оставлявшая живот открытым, на плечи спадали длинные рыжие волосы. В уголке губ дымила длинная, темная палка. Юливее слышала, как о таком рассказывал один из шпионов-кобольдов, который бродил между мирами. Они не пришли к единому мнению по поводу того, зачем нужно держать во рту палки из скрученных листьев и вдыхать их дым. Большинство сочло это культовым действием, которым умерщвляют плоть, чтобы попросить у Тьюреда прощение за грехи. Пожалуй, чаще всего эти палки используются во время праздников. Юливее охотно попробовала бы одну.

Группа солдат разделилась перед женщиной. Они показали ей перо, длиной с руку. Внезапно раздался смех. Женщина вынула тлеющую палку изо рта и дунула мужчине с пером в лицо. В тот же миг она схватила его в паху, а потом покачала головой.

Смех солдат стал еще более разнузданным.

Раздался крик сороки.

Юливее испуганно обернулась. Позади них из лесу приближалась опасность!

Божественный знак

— Мы должны идти! — шептала Белинда, дергая ее за рукав. — Еще без нас начнут.

Жюстина подняла глаза на яркие витражи с изображениями святых. Большинство показывало мучеников в последние мгновения их жизни. Лица, отмеченные болью и судорогами, смотрели на нее сверху вниз. И не давали ответа.

Жюстина так давно стояла на коленях на холодном каменном полу, что болели кости. Холод пробирал, у нее стучали зубы, когда она в сотый раз задавала вопросы, которые ее волновали.

— Будет ли его любовь постоянной? Буду ли я с ним счастлива? Дай мне знак! Прошу тебя, Тьюред!

— Твой жених найдет себе другую, — ворчала Белинда. — Пойдем же наконец, глупышка. Ты протрешь платье, если будешь и дальше ползать на коленях. Жаль такого хорошего шелка. Слушай меня! Он тебя любит. Все мужчины скупы. Если он дарит тебе такие подарки, то он просто с ума от любви сходит. Какие еще доказательства тебе нужны? Вставай же, наконец! Мужчины терпеть не могут ждать. Особенно в день своей свадьбы. — Она захихикала. — А еще меньше — в свадебную ночь. Знаешь, когда я…

— Пожалуйста, Белинда! — Жюстина испуганно взглянула на лики святых.

В храмах Друсны никто не осмелился бы произносить такие легкомысленные речи. Тамошние боги всегда были близко. Это чувствовалось. Они не часто помогали, были глухи к благодарностям и мольбам. Но они были.

В храмах Тьюреда все иначе. Здесь Жюстина никогда не ощущала себя близкой к богу. Равно как и в других местах… Но, может быть, дело в ней. Она родилась язычницей. Может быть, она никогда не сумеет приблизиться к богу. А ей так отчаянно нужен был знак. Она обрела свой мир в Валлонкуре. Правильно ли то, что она собирается замуж за рыцаря? Как часто он обижал ее… Будет ли и дальше так продолжаться? Или его душа обрела наконец покой?

— Он уйдет, — прошептала Белинда ей на ухо. — Идем же наконец!

— Друстан может подождать пару минут. Проклятье, я ведь обещала прийти. Он знает, что я люблю его.

— Думаешь, сердце мое? Мне кажется, что ты сама этого хорошенько не знаешь. Если он тебе не нравится, то оставь его мне. Для парня, который подарит мне шелк и жемчуг, я готова каждую ночь раздвигать ноги и…

— Белинда! Хватит! — Она снова испуганно поглядела на святых. Говорили, что они вездесущи, как и Тьюред. Должно быть, они услышали это. — Пожалуйста, милостивый Боже, пошли мне знак!

— У Тьюреда есть дела поважнее, чем давать знаки глупым высокомерным гусыням, — надувшись, ворчала Белинда. — Я ухожу!

На этот раз слова ее были не пустой угрозой. Жюстина услышала шаги подруги, а потом звук медленно закрывающейся двери. Она была одна в большой часовне замка. В глазах у нее стояли слезы. Свет алтарных свечей превратился в яркие точки.

Жюстина заморгала. В голове мутилось от тяжелого аромата ладана. Свечи… Одна из них почти догорела. Осталась всего лишь лужа расплавленного воска, из которой торчал крошечный фитилек. Пламя трепетало. Оно могло погаснуть в любой миг.

Жюстина решила медленно досчитать до ста. Если за это время пламя не погаснет, любовь Друстана продлится до конца ее дней.

Перья маураван

Люк украдкой взглянул на Гисхильду. Она ехала слева, почти вплотную, так близко, что колени их едва не соприкасались. Она выглядит потрясающе! Несколько бледна… Она тоже беспокоится. Осталось чуть больше часа — и они станут мужем и женой. Ему отчаянно хотелось кричать от счастья. Грудь казалась слишком узкой для всех тех чувств, которые бушевали в нем. Ему хотелось пригнуться к спине своего жеребца и пустить его в галоп. Почувствовать ветер на лице и в волосах. Но нужно держать себя в руках! Они ехали плотной шеренгой. Серебряные Львы. Их щиты с гербом и тяжелые шлемы свисали с седел. Они были словно живая стена.

Иногда их фронт разделялся, когда они объезжали деревья. Они омывали каждое препятствие подобно бурному горному потоку. И шеренга тут же смыкалась. Короткие флажки на пиках слегка подрагивали. Каждый был украшен белым львом на черном фоне. Жоакино заказал их одной швее в гавани и сегодня преподнес всем сюрприз. Они наверняка выглядят очень внушительно!

Люк не видел ни одного из флангов их короткого боевого построения. Они исчезали в тумане. Впереди раздался смех. Неужели они уже добрались до праздничной поляны? Послышалась песня. Он разобрал только обрывки фраз.

Жозе тихонько застонал.

— Мы заблудились в тумане. Вы слышите это?

Люк отмахнулся.

— Всего лишь песня. Праздничная лужайка, должно быть…

— Это не просто песня, Люк! — с усмешкой выкрикнул Раффаэль. — Это песня о конюшем Фернандо, который днем объезжает коней своего господина, а по ночам любит поскакать на его жене Серафине.

Жозе согласно кивнул.

— Где бы мы ни были, мы не рядом с праздничной лужайкой и свадебным павильоном. Такую песню примарх ни за что бы не потерпел.

— А если его просто нет поблизости? — рассмеялась Гисхильда. — Вы ведь знаете Белинду и других кухарок. Для них нет ничего святого.

Люк ожидал, что сейчас кто-нибудь намекнет на прошлое Гисхильды. Как раз именно ей и стоило меньше всех говорить о женщинах, для которых нет ничего святого. Он посмотрел на Жозе. На его некрасивом, загнутом вперед подбородке пробивался первый пушок. С бородой он будет выглядеть более представительно. Если еще нарастит немного мяса на кости…

Пика Люка запуталась в нижних ветвях. Крикнув, взлетела черная птица.

— Сорока! — крикнула Гисхильда. — У меня на родине считается, что они приносят счастье.

А в Ланцаке их обвиняли в воровстве, подумал Люк. Какие же разные эти два мира.

Гисхильда посмотрела на него. Ее левая рука коснулась его колена. Девушка улыбалась.

— Это хорошее предзнаменование.

Люк наклонился и схватил ее за руку. Она была покрыта мозолями после долгих недель на галере и множества уроков фехтования. Суровая рука… Он мягко пожал ее.

— Хорошее предзнаменование, — повторил он ее слова и мысленно обозвал себя идиотом.

Почему ему не приходит в голову ничего умнее, когда она смотрит на него вот так? Просто повторяет за ней то, что она говорит… Чудо, что она не считает его дураком.

Порыв ветра коснулся его руки. Раздался глухой звук. Жозе издал булькающий звук. Что-то теплое брызнуло Люку в лицо.

Пика Жозе упала наземь. Он схватился обеими руками за горло, из которого торчала длинная стрела с серым оперением. Кровь пульсирующими толчками выплескивалась из раны. Она брызгала на плащ Люка и сбегала по складкам.

— Атака! — крикнул Раффаэль и опустил пику.

Остальные Серебряные Львы поступили так же. Они так часто тренировались. Новое Рыцарство не отступает, когда попадает в засаду. Оно атакует.

Гисхильда схватила его за руку.

— Назад, в лес! — крикнула она.

Люк вырвался. Остальные уже устремились вперед.

— Нет! Мы должны бежать. Это стрелы, которыми пользуются мауравани. Ты видишь совиные перья? Благодаря им они летят беззвучно. — Она опустила пику. — Назад, Серебряные Львы! Назад!

— Кто такие мауравани?

— Они пришли забрать меня. Во имя Тьюреда, Люк! Не преследуй меня! Спасай себя и остальных! Они здесь только из-за меня.

Он не понимал того, что она говорила.

Жозе вывалился из седла. Дрожа, он лежал в истоптанной листве и смотрел на Люка широко раскрытыми глазами. Так много крови… Его руки отпустили стрелу. Он по-прежнему смотрел на Люка. Но теперь взгляд его был пустым.

Люк рванул поводья своего жеребца, опустил пику. Он найдет убийцу Жозе!

Пророчество орла

Ветер свежел, как и предсказывал Тученырь. Именно сейчас! Олловейн взглянул назад. Однорукий рыцарь выпрямился.

— Эльф среди нас! — закричал однорукий рыцарь и вытянул из-за набрюшника второй пистолет.

Мастер меча повернулся к рыцарю. Ствол смотрел на него подобно пустой глазнице. Ветер растрепал полосы тумана. Повсюду были рыцари. Большинство из них были ошарашены. Или не верят словам калеки? Лишь немногие опустили руки на рукояти клинков.

Мысли Олловейна смешались. Если он сейчас побежит, то они поверят кричавшему. Если он будет стоять, то скоро все равно обнаружат, что он не человек. Нельзя было оставаться здесь так долго! Так отчаянно, вопреки голосу разума он хотел отыскать Гисхильду среди рыцарей…

Мастер меча видел по взгляду однорукого, что тот будет стрелять. И отреагировал за миг до того, как языки пламени вырвались из ствола. Пуля пролетела на волосок от него.

— Остановите эльфа! — в ярости кричал однорукий.

Рыцари медленно пришли в движение.

— Кто ты? — крикнул один из воинов, вынимая рапиру из ножен.

— Я — брат Жан. — Олловейн пошел мужчине навстречу.

Проклятый ветер. Он трепал плащи и уносил прочь туман.

— Какое звено? — поинтересовался рыцарь.

Это что еще за вопрос? Внезапно все вокруг обнажили клинки. Нужно было отвечать сразу. Эльф про себя выругался. Затем тоже вынул из ножен меч. Это был длинный узкий клинок, почти как рапира, но с классической простой гардой, не так хорошо защищающей руку, как гарда рапиры.

И Олловейн побежал.

Рыцарь, который спросил его о звене, был единственным противником, стоявшим от него менее чем в десяти шагах. Противник бросился прямо к эльфу. Их клинки соприкоснулись с веселым звоном. Рыцарь был скор, но он был всего лишь человеком. Он изучал искусство фехтования не более двадцати лет. Олловейн повернул клинок и проткнул руку противника прямо через гарду. Он почувствовал, как сталь пронзила плоть, сухожилия и кости.

Эльф выдернул клинок, на бегу нанес рыцарю удар локтем в подбородок. Где же остальные? Отступили ли остальные шпионы? Или сохраняют хладнокровие и скрываются среди рыцарей?

Олловейн дал крюк и изменил направление. Спасительная стена леса должна быть не далее, чем в двухстах шагах. Но вот в тумане что-то появилось. Вроде изгороди или стены… Эльф удивился. Неужели он выбрал неверное направление?

Что-то сверкнуло на солнце.

Туман разошелся.

Олловейн остановился как вкопанный. Путь к отступлению преграждал плотный фронт солдат.

— Держите эльфа! — крикнул позади него однорукий.

— Первый ряд, заряжай! — крикнул офицер в широком красном набрюшнике и с зелеными перьями на шлеме.

Добрая сотня аркебуз со щелчком опустилась вниз.

— Сложи оружие, эльф! — спокойным голосом произнес командир солдат и сделал два шага по направлению к Олловейну, при этом держась вне линии огня своих людей.

Воин слегка прихрамывал.

Олловейн спокойно выдохнул. Стрелки были на расстоянии чуть менее двадцати шагов. Он видел, как от их фитилей поднимаются тонкие струйки дыма. Одно слово офицера — и они подожгут запалы.

Мастер меча расслабился. Он оценил возможные траектории выстрелов. Он уже давно овладел мастерством ухода от стрел, которые летели в него. Но вот сотня свинцовых пуль…

— Готовься! — Теперь голос офицера звучал резко.

Аркебузиры стояли в три ряда, а за ними поднималась стена из сотни пикинеров.

Олловейн почувствовал, как рыцари, стоявшие позади него, стали отступать, чтобы не попасть под обстрел. Он же не решался отвести взгляд от стволов. Он сумеет. Теперь он посмотрел на офицера. С него нельзя спускать глаз.

— Твоя смерть бессмысленна, эльф! Сдавайся!

Мастер меча сжал губы. А потом поднял клинок в приветствии фехтовальщика.

— Дайте мне пройти, и ничья кровь не прольется, — ответил он на грубом человеческом языке.

Первого залпа эльф не боялся. Но он должен оказаться среди солдат, прежде чем следующий ряд выйдет вперед и раздастся второй. Они уже не сумеют разглядеть его, потому что их отряд потонет в густом пороховом дыму.

— Готовься! — снова крикнул офицер.

Олловейн побежал. В суматохе, которая сейчас начнется, другие шпионы смогут уйти. Он знал, что пробить стену людей он не сможет. В его власти теперь лишь помочь своим.

— Огонь!

Фенрил

Он видел то, чего не видели остальные эльфы, потому что смотрел глазами орла. Они летели слишком высоко, чтобы осознать размеры трагедии. А если спуститься ниже, они не смогут охватить всю картину.

Фенрил ощущал биение сердца Тученыря. Король черноспинных нес его, широко взмахивая крыльями. Он тоже понял, что происходит там, внизу.

Что ты собираешься делать? — Голос короля орлов проник в его мысли.

Фенрил увидел маленькую принцессу. Она стала девушкой, и теперь на ней были одежды рыцаря ордена. После некоторых колебаний она последовала за ними в атаку на эльфов, находившихся рядом с Юливее. Что же так сильно изменило строптивую девочку, что она переметнулась на сторону заклятых врагов?

Тученырь описал большой круг. Остальные орлы повторили маневр. Вытянувшись в длинную линию, они летели над долиной, в которой стоял замок.

Фенрил видел всех одетых в белое, сражающихся у палаток детей и воинов. Их были, должно быть, сотни. Они появлялись из отступавшего тумана. А еще он увидел Олловейна. В стольких битвах они сражались бок о бок, а теперь мастер меча совсем один собирался атаковать шеренги врагов.

Что-то в эльфе заставляло его просто взмыть в небо. Зимнеглаз хотел расправить крылья. В воздухе пахло надвигающейся грозой. Здесь не место для орлов. Это не битва орлов. Пусть эти наземные сражаются друг с другом в своем маленьком, ограниченном мирке. Они не видят всего. Сильные пожирают слабых — так прост закон этого мира. И совершенно непонятно, кто здесь сильные, а кто — слабые.

Взгляд Зимнеглаза скользнул к перевалу. Он увидел черных. Они добрались уже до леса у подножия горы. И он видел войска, которые шли мимо разрушенных гнезд, словно большое стадо, — стадо, готовое растоптать все, что попадется ему на пути.

Если они вернутся на плавучие гнезда, то бурю переждут. Или отыщут убежище в горах, куда не доберутся наземные, — те места, которые отведены для повелителей неба.

Что ты собираешься делать, брат по гнезду? — раздался голос короля в его мыслях. Зимнеглаз гордился тем, что повелитель черноспинных называет его братом по гнезду. Он чувствовал беспокойство короля и знал, что повелитель видит все так же отчетливо, как и он. Почему же король спрашивает? Это же так очевидно!

Маленький отряд белых всадников прорвался через тонкую линию разбросанных по лесу эльфов. Двое всадников упали. А еще Зимнеглаз увидел, как длинный шип пригвоздил эльфа к дереву.

Воспоминания о давно прошедших битвах обрушились на Фенрила. Вместе с Олловейном он сражался против троллей в туннелях Филангана. Это была битва, которую нельзя было выиграть, и тем не менее мастер меча не колебался. Он защищал Карандамон, родину Фенрила, даже тогда, когда было ясно, что все пропало. Там, на обледенелом склоне, он потерял свою большую любовь: Линдвин из проклятого рода князей Аркадии. Олловейн никогда не колебался, когда нужно было идти дорогою чести.

И Фенрил победил волю орла. Он издал протяжный, резкий крик хищной птицы.

Мы атакуем наземников с длинными шипами и дымовыми палками. Сразу всю стаю. Со спины!

Нас всего пятьдесят. А их, должно быть, более тысячи. И скоро подойдут новые полчища врагов, — заметил король орлов.

Мы сражаемся не для того, чтобы победить, ответил Фенрил. Разве ты не видишь принцессу? Мы уже давно проиграли. Мы сражаемся теперь только во имя чести.

Три мощных взмаха крыла, и Тученырь стал пикировать. Лужайка устремилась им навстречу. Фенрил закричал. Это был клич свободы орлов. Он знал, что вызывает ужас у своих братьев-эльфов, когда повиновался своей второй душе. Но он не мог справиться с обуревавшими его чувствами. Он не хотел этого…

Из плотно сомкнутых рядов наземных повалил дым. Фенрил увидел, как упал Олловейн.

Тученырь расправил крылья и быстрым взмахом крыла остановил падение.

Эльфийского князя прижало стропами к груди орла. Его руки нашли крючья. Легкий щелчок — и Фенрил упал на траву.

Эльф перекатился через плечо и извлек из ножен меч. Вокруг приземлялись остальные эльфийские рыцари. Некоторые люди обернулись. Широко раскрытыми от ужаса глазами они смотрели на гигантских орлов и эльфийских воинов. Мгновение на поляне царил ужас. Потом раздался приказ на грубом человеческом языке, и им навстречу опустились сотни пик.

— Олловейн! — закричал Фенрил.

И его пятьдесят рыцарей подхватили боевой клич.

Прощай, брат по гнезду, послышалось в его мыслях. Я буду рассказывать о тебе молодому поколению, когда над Снайвамарком будет опускаться Сангалла.

Стрелы в тумане

Из его затылка торчала окровавленная стрела. Рамон завалился на бок. С его губ не сорвалось ни звука. В момент смерти он молчал. Рамон, который попортил им столько ночей своим храпом.

Вместо него закричал Люк. Лучник, закутанный в белое, стройный, с узким лицом, схватил колчан. С жутким спокойствием он достал стрелу, хотя Люк уже почти добежал до него.

Юноша взмахнул копьем. Только сейчас эльф отреагировал на то, что стальной наконечник был всего лишь на расстоянии пары шагов от его груди.

Люк знал, что эльф дернется влево еще до того, как враг пришел в движение. Он это почувствовал. Неуловимый жест. Рыцарь увидел ужас в глазах своего врага, когда тот понял, что бросается на острие пики, вместо того чтобы уйти от него.

Снова рывок. Оружие вырвалось из рук Люка. Эльфа пригвоздило к дубу, будто мотылька, которого насадили на булавку, чтобы зимой любоваться роскошными красками его крыльев.

Где же Гисхильда? Разве она не была рядом с ним? Люк обернулся через плечо. Проклятый туман. Ветер растрепал его, изорвав на длинные неровные полосы, и запутал в деревьях. Но туман капризничал, не хотел признавать свое поражение. Иногда он окутывал предметы, находившиеся на расстоянии всего лишь нескольких шагов, а потом опять открывал обзор.

— Гисхильда!

Он услышал крики воинов, боевой клич своих Серебряных Львов. Но Гисхильда не ответила ему.

Жеребец Люка встал на дыбы. Стрела попала ему в глаз. Ярко-красная кровь брызнула на белую шерсть. Он рухнул на бок, как от удара тролльего кулака. Люк вырвал ноги из стремян и перекатился назад через седло, больно ударился о корень. Слегка оглушенный, он увидел эльфа. Еще один чертов лучник! Рядом с ним стояла женщина. Она выглядела странно. В отличие от воина, она была одета не для битвы: просторные брюки, из-за пояса торчат флейты…

Оглушенный Люк помотал головой.

Эльф поднял лук.

Конский хвост ударил юношу по лицу.

— Скорее! — Гисхильда остановила свою кобылу и протянула ему руку. — Идем!

— Нет! — Принцесса встала как раз между ним и лучником.

Люка пробрала дрожь. Только не ее!

— Давай! — набросилась она на него.

Он схватил ее за руку и вскочил в седло позади Гисхильды. Краем глаза увидел, как эльфийка повисла на руке лучника. Она отвела смертоносный выстрел. Почему? И что делает флейтистка на поле битвы?

Гисхильда пришпорила свою кобылу. Та перепрыгнула через поваленный ствол дерева и прорвалась через кусты.

Словно из ниоткуда возник мужчина, окруженный языками пламени.

Гисхильда остановила лошадь.

Ну и картина! Они достигли поляны, заставленной повозками бродячих артистов. Навстречу им бежал аркебузир. Над его шляпой развевались зеленые перья.

— Что здесь происходит, господин? Что…

Стрела пронзила его кожаный камзол. Она прилетела с другой стороны поляны. Они были окружены!

— Составьте повозки! — крикнул Люк. — Сделайте вагенбург!

Громыхнули выстрелы из аркебуз.

Люк выпрыгнул из седла и взобрался на повозку, забрал у застывшего от ужаса кучера вожжи.

— Давай, Гисхильда! Бери другую повозку. Нам нужно укрытие. Скорее!

И будто в подтверждение его слов стрела пронзила грудь кучера.

Гисхильда устремилась вдоль поезда, и Люк хлестнул вожжами нервничавших коней.

— Хо! Шевелитесь!

Медленно тронулась с места тяжелая цирковая повозка.

Женщина с длинными черными волосами схватила на руки ребенка, в слепой панике бежавшего к лошадям.

Снова раздавались выстрелы.

Люк вывел повозку из колеи широкой проселочной дороги, разделявшей поляну. Гисхильда скакала вдоль поезда и отдавала приказы кучерам.

Еще две повозки сошли с дороги. Люк увидел, как Жоакино и Раффаэль принялись загонять аркебузиров и артистов внутрь медленно образовывавшегося круга.

Люк высоко поднял тормозной рычаг. Окованные железом колеса заскрипели. Тяжелая повозка резко остановилась.

Рене отдавал приказы своим детским голосом. Перед ним в седле был раненый ребенок. Рене размахивал рапирой, приказывая всем укрыться в вагенбурге.

Люк соскочил с козел.

Артисты распрягали коней. Дюжины рук схватились за спицы высоких колес, чтобы еще ближе подтащить телеги друг к другу.

Рене пришпорил своего жеребца. Сделав огромный прыжок, крупная лошадь перемахнула через дышло.

Люк с облегчением увидел, что Гисхильда находится с группой женщин и детей. Она говорила артистам, чтобы те прятались под тяжелыми повозками и ложились ничком на влажную траву.

— Возьми ребенка! — Рене нагнулся в седле и передал на руки Люка маленькую рыжеволосую девочку.

Потом послушник с детским голосом упал. Его белый плащ был пропитан кровью. Из спины у него торчала стрела.

Люк ссадил девочку.

— Ты стоять можешь?

Малышка смотрела на него широко раскрытыми от ужаса глазами. Она не могла вымолвить ни слова.

— Ты ведь можешь стоять, правда? — Он уже понял, что кровь на ее платье скорее всего была кровью Рене.

Аркебузы выплюнули пламя. Жоакино принял командование группой стрелков и организовал защиту.

Глаза Люка жгло от порохового дыма. Девочка куда-то пропала в суматохе.

— Марио! Марио! — Какая-то женщина пронзительно выкрикивала одно и то же имя.

Внезапно все происходящее вокруг стало казаться Люку на удивление нереальным. Шум залпов аркебуз, которые стреляли всего в паре шагов, гремел в ушах и наполовину оглушил его. Сегодня ведь день его свадьбы. И они — в Долине Башен! Как он попал на поле боя? Все превратилось в кошмарный сон.

Люк уставился на Рене, лежавшего у его ног. С губ юноши стекала кровавая пена.

Люк опустился на колени. Должно быть, стрела задела легкие. Люку уже доводилось видеть подобное на кровавых уроках анатомии… Он вспомнил большую собаку с шерстью цвета меда, которой магистр всадил в спину кинжал, чтобы показать последствия ранения в легкое. Рене захлебнется собственной кровью.

Нужно вытащить стрелу! Пусть кровь вытечет, чтобы Рене снова смог дышать. Проклятая кольчуга. Дрожащими руками Люк возился с обмундированием.

— Я должна уйти.

Перед ним стояла Гисхильда. Ее белый плащ был перепачкан грязью.

— Я должна уйти, — повторила она бесцветным голосом. — Все это происходит из-за меня. Они прекратят убивать, когда получат меня.

Люк посмотрел на нее. Он ничего не понимал. Теплая кровь Рене текла по его рукам.

Его товарищ умрет, если он срочно не поможет.

— Ты должна помочь мне…

Она медленно покачала головой.

— Нет, каждое лишнее мгновение, которое я проведу с тобой, будет стоить новых жизней. — Она перелезла через оглобли телеги.

— Нет!

Люк смотрел ей вслед. Потом перевел взгляд на лицо Рене. Его товарищ был смертельно бледен. Губы его дрожали. Ему нужно чудо!

Люк закрыл глаза.

— Пожалуйста, Тьюред, дай мне сил! — Он хотел последовать за Гисхильдой. Но не мог просто взять и бросить Рене, истекающего кровью.

— Дай мне силы! — запрокинув голову, кричал небу Люк.

Необдуманно

Олловейн бросился в траву через миг после того, как офицер отдал приказ стрелять. Аркебузы грохотали подобно грому. Мастер меча слышал негромкий свист пуль, пролетавших почти рядом.

Взлетали маленькие фонтанчики грязи там, где пули входили в мягкую землю. Иногда рыцарей ордена нужно любить за их дисциплину, подумал Олловейн, вскакивая на ноги. Весь первый ряд выстрелил в него залпом. Одиночные выстрелы были бы гораздо опаснее. При помощи такой стратегии можно останавливать ряды войск противника, но не одного эльфийского рыцаря, которого учили сражаться в одиночку.

Он устремился навстречу стене из клубящегося дыма, в которой фигуры аркебузиров были едва различимы. Олловейн знал, что там происходит. Вперед выступает второй ряд. Еще пара мгновений — и последует второй залп.

Эльф вынул из ножен свой тонкий меч и кинжал.

— Второй ряд, приготовиться! — снова раздался голос офицера.

Олловейн вступил в дымовую завесу. Пороховой дым разъедал глаза. Над полем битвы стоял запах серы Девантара. Эмерелль была уверена в том, что это ее заклятый враг-демон подарил людям порох. К этому подарку примешивался его запах.

Аркебузы со щелчком уперлись в треноги. Оружие едва не ударило эльфа по лицу. Он отвел его в сторону рукоятью кинжала.

— Эльф…

Удар рукоятью заставил воина умолкнуть. Дымовая завеса была недостаточно плотной для того, чтобы полностью скрыть Олловейна от стрелков, стоявших в непосредственной близости от него.

— Он здесь! Эльф! — закричал другой.

Стрелки стояли неплотно, чтобы следующему ряду было легче выходить вперед, когда его вызовут давать залп. В один из этих промежутков и скользнул Олловейн.

Некоторые воины бросали свои огненные трубки и вынимали из ножен короткие мечи с широкими клинками, созданные для того, чтобы расчленять плоть и дробить кости подобно ножу мясника. С таким оружием можно биться в густой толпе, когда длинный меч уже нельзя обнажить.

Олловейн пригнулся и пронзил рапирой ногу воина, пытавшегося преградить ему дорогу.

— Он среди нас! Эльф здесь! — Крики ужаса раздавались теперь со всех сторон.

Аркебузиры отпрянули. Дым первого залпа уносил ветер. Над эльфом скользили тени, но мастер меча не мог смотреть на небо. Он должен был призвать на помощь все свое воинское искусство, чтобы уйти от сверкающих наконечников пик, торчавших из задних рядов. Он пригибался, уворачивался или спасался при помощи быстрого удара меча.

Стальной наконечник скользнул по его льняной броне. Олловейн отразил удар, направленный ему в спину. Из-за рядов пикинеров вперед выступили мечники с короткими кухонными ножами и стальными щитами. Началась убийственная пляска клинков. Свои маленькие щиты мечники использовали для того, чтобы отражать его удары или толкать его.

Олловейн отбросил свой клинок и схватил короткий меч упавшего воина. Круг солдат сужался. С коротким клинком эльф сможет защищаться лучше.

Он поступил необдуманно, бросившись на полк, насчитывающий тысячу воинов. Неважно, скольких он убьет, они наверняка просто задавят его количеством. Все уже и уже кольцо вокруг него.

Пикинеры наносили удары через головы мечников. Некоторые пригнулись и пытались достать своим длинным оружием его ноги или, по крайней мере, заставить его пошатнуться.

Все быстрее и быстрее становилась песнь клинков. Олловейн задыхался. Долго ему не продержаться.

Он пригнулся, нанес удар молодому светловолосому воину в пах. Человек, вскрикнув, отпрянул. Он истечет кровью… Брешь тут же закрылась.

Острие пикиразрезало его сапог. Он подпрыгнул, наступил на древко, оттолкнулся, устремился выше, приземлился на плечи второго воина, наступил третьему на лицо. Его противники стояли вплотную друг к другу, и не могли увернуться. Он был пленником огромного тела, созданного из тысячи солдат.

Чьи-то руки тянули его за штаны. Он опустил клинок, рубил плоть и кости, постоянно оставаясь в движении. Пикинерам мешало собственное длинное оружие. Но первые уже бросали свои неудобные пики и хватались за короткие кинжалы.

Кто-то рычал, отдавая приказы.

— Сотню серебряных монет тому, кто заколет эльфа! — взревел офицер.

Грянул пистолетный выстрел. Пуля царапнула щеку Олловейна. Он пошатнулся. И его тут же снова охватили руки. Оглушенный эльф отбивался.

Внезапно люди расступились. А тот, кто не успел уйти, упал.

Крик хищной птицы перекрыл шум битвы.

На лицах тех, кто только что ощущал свой триумф, теперь читалась паника. К Олловейну протянулась рука. Рефлекторно он хотел нанести удар, когда узнал воина в белой накидке из перьев. Фенрил!

— У тебя такой вид, как будто все наземники потоптались по тебе.

Олловейн испытывал слишком большое облегчение, чтобы ответить. Отряд эльфийских воинов пробил коридор в полку людей.

— Торопись! Если они заметят, как нас мало, то непременно ощиплют.

— К лесу. Остальные там.

Фенрил дернул головой.

— Ты слышишь это?

Теперь и Олловейн различил далекий, медленно нарастающий грохот.

— Пистольеры. А за ними идут еще по меньшей мере две сотни наземных воинов. Но в лесу мы можем схватить Гисхильду.

Олловейн удивленно посмотрел на товарища.

— Так значит, она не в темнице.

Мгновение Фенрил колебался. Потом покачал головой.

— Она тебе не понравится.

Мастер меча подобрал рапиру убитого солдата. Это было неуклюжее, плохо сбалансированное оружие.

Тем временем люди поняли, что эльфов мало. Офицеры выкрикивали приказы, пытаясь навести порядок в рассыпавшемся полку.

Олловейн побежал. Он чувствовал, как дрожит под его ногами земля. С праздничной площадки им навстречу катился темный поток — Черный Отряд. Они вынули свои огромные пистолеты и пристраивали их на плечи. Они были на расстоянии менее трех сотен шагов.

Пикинеры отхлынули, чтобы не путаться под ногами посреди резни, которая вот-вот должна была начаться. Олловейн посмотрел на лес. Большая часть его воинов не успеет добежать.

Вокруг по земле было разбросано брошенное людьми оружие.

— Поднимите пики! — приказал он.

Это был просто последний жест отчаяния. Но они не дадут просто так растоптать себя.

Ужас

Юливее испытывала ужас. Такой же всепоглощающий, как во время коронации Роксанны. Только тогда она не подозревала ни о чем. А теперь она чувствовала его приближение — силы, поглощавшей любую магию, отнимавшей у мира волшебство, опустошавшей его…

Юливее схватилась за Йорновелля.

— Назад!

— Что…

— Назад! — закричала она на него.

Затем она нащупала флейту. Темную, каменную флейту, созданную из вулканического стекла Филангана. Она хотела встретить эту силу и тут же отойти назад. Она хотела… Гисхильда! Девочка вышла из-за повозок. Она ли это?

С другой стороны поляны донесся крик. Ужасы коронации!

Юливее отпрянула. Она знала, что этой силе ей противопоставить нечего. Еще один крик.

Йорновелль вскочил на ноги и отбросил лук.

— Что здесь происходит? — Он зашатался, схватился обеими руками за голову.

Юливее дернула его за плащ и притянула к себе.

Гисхильда была словно в трансе. Казалось, она совершенно не замечает криков. Она смотрела мимо них. Шла как сомнамбула.

— Это она делает? — Йорновелль уже кричал. Его голос охрип, он дрожал всем телом. — Это она делает? — Он пытался схватить кинжал, но его руки дрожали так сильно, что он не смог даже коснуться его.

Юливее продолжала оттаскивать своего спутника. Она чувствовала, как опустошается все вокруг. Земля была уже мертва… Но на другой стороне поляны находились ее товарищи.

Юливее была связана с ними. Она разделяла их боль. Все было не так, как на коронации. Сильнее… Смертоноснее.

А потом все закончилось.

— Что это было? — Йорновелль все еще дрожал всем телом. — Оно вошло в самую суть меня.

Юливее мягко положила руки ему на плечи. Она выдохнула, хотела вместе с воздухом избыть из себя весь этот ужас.

— Что…

— Спокойно, — прошептала она воину на ухо.

И тут же устыдилась, потому что знала, что использует его для того, чтобы успеть взять себя в руки.

— Спокойно. — Она гладила его волосы.

Гисхильда почти дошла до них. Наконец девочка узнала ее.

— Прекратите!

Это уже слишком!

— Мы не…

— Я здесь. Можете забирать меня. Ты меня слышишь, Сильвина? Хватит смертей! Я пойду с вами. Но прекратите убивать.

— Она что, с ума сошла? — прошептал Йорновелль.

Его голос по-прежнему звучал хрипло, но дрожать он перестал.

— Не знаю, — ответила Юливее.

Перед ней стояла уже не та Гисхильда, которую она знала когда-то. Перед ней стояла девушка-рыцарь в одеждах ордена Древа Крови!

— Отведите меня к Сильвине! — настаивала девочка.

Она не знала. Юливее колебалась. Она не хотела обманывать малышку. Но сейчас не самое подходящее время говорить правду. Она протянула руку.

— Пойдем со мной!

Принцесса схватила протянутую руку.

— Ты меня не помнишь?

Гисхильда уставилась на нее.

— Конечно, помню.

Йорновелль махнул рукой остальным эльфам, которые присоединились к ним с другой стороны поляны.

— Мы отступаем.

Юливее не могла отвести от Гисхильды взгляда. Она искала ребенка, которого украли рыцари ордена. Должно же было что-то остаться от той Гисхильды! От озорной беглянки, которая иногда вдруг становилась спокойной и задумчивой. От девочки, которой со времен смерти ее брата приходилось нести слишком тяжелую ношу.

Они отступали. Обходили поляну по широкой дуге. Шум битвы утих. Но вдалеке раздавались выстрелы. Битва была еще не окончена. Гисхильда у них! Они могут прекратить наступление. Они должны отступить!

— Гисхильда!

Юливее обернулась. Из-за повозок вышел молодой рыцарь. Из-за подлеска он не видел ее. Он смотрел туда, где скрылась в лесу Гисхильда.

— Гисхильда! — снова крикнул он.

Йорновелль уводил ее прочь от поляны по направлению к праздничной лужайке.

Гисхильда не противилась. Она даже не обернулась, когда юный рыцарь позвал ее по имени. Но Юливее увидела слезы на ее глазах и начала догадываться, что так сильно изменило принцессу.

Они молча шли через лес. Потом они нашли первые трупы тех, кто не успел уйти от ужаса. Всех их Юливее знала… Тайное братство эльфийских рыцарей. Герои Олловейна. Но лица мертвых были искажены так сильно, что казались ей чужими. Остались маски, изображающие страх. Она не смогла не отвести взгляд.

Рядом с каждым из них Йорновелль становился на колени. Доспехи и оружие говорили ему, кто лежал перед ним. Он закрывал им глаза.

Юливее внимательнее приглядывалась к Гисхильде. Девочка даже не взглянула на мертвого эльфа. Неужели все ее мысли только о рыцаре, которого она бросила? Может быть, она тоже причастна к этому кошмару? Она вызывала у Юливее ужас!

К ним присоединились выжившие с другой стороны поляны. Все молчали. Было жутко смотреть на то, как сильно изменило эльфов это событие. Никто не произносил ни слова. На лицах — ни движения. Маски, за которыми крылся страх. А еще — ярость.

Юливее притянула Гисхильду поближе к себе. Остальные рыцари-эльфы презирали Гисхильду за то, что на ней были одежды ордена. Они молчали, но их взгляды не оставляли никаких сомнений в их чувствах.

Они пришли, чтобы освободить бедную, заключенную в темницу девочку. А нашли предательницу, переметнувшуюся на сторону врага.

Вдалеке послышался гром. Такой звук, будто по земле неслись стада буйволов. Звук, пронизавший до глубины души.

Йорновелль поднял руку. Все замерли. А потом Юливее увидела, почему они остановились. Сквозь деревья была видна празднично украшенная лужайка. Олловейн и выжившие из второй волны образовали защитный круг. Они взяли человеческие пики и выставили их вперед, как еж — колючки.

И не стадо буйволов спешило на лужайку — сотни рыцарей устремились туда подобно черному потоку. И Юливее знала, что маленький отряд утонет в этом потоке.

Мятеж

Брандакс не верил своим глазам. Этих проклятых рыцарей и их воинов было больше, чем головастиков в весеннем пруду. Вдалеке он видел, как колонны маршем подошли к большому озеру.

Кобольд чувствовал мысли Каменноклюва. Его спутник думал об ужасе в глазах буйволенка, который заметил, как по лужайке скользнула тень гигантского орла.

— Ты был прав, — проворчал кобольд. — Неважно, насколько они храбры, они погибнут. Мы должны спуститься ниже.

Брандакс схватил мешочек со стальными болтами, привязанный к стропам. Он обещал Олловейну не использовать их, но если он подчинится приказу мастера меча, то и самого Олловейна и всех его чертовых эльфийских рыцарей просто втопчут в грязь.

— Ниже! — крикнул Брандакс, стараясь перекричать ветер, хлеставший ему в лицо.

Каменноклюв понял бы, даже если бы тот не вымолвил ни слова, но кобольд должен был закричать, чтобы дать выход ярости и отчаянию.

Откуда подкрепление? Должно быть, кто-то предал их! Вот, значит, какова расплата за то, что они использовали в качестве шпионов цветочных фей!

Брандакс развязал первый мешочек. Тяжелые стальные болты рухнули вниз. Их острия стремились к земле. Порыв ветра отнес их немного в сторону.

Каменноклюв прекратил пикирование и, взмахнув крыльями, взмыл ввысь. Один за другим последовали за ним остальные черноспинные орлы. Вот открыт уже второй мешочек, за ним — третий.

Брандаксу пришлось болезненно вывернуть голову, чтобы увидеть, что творится внизу. Лошади спотыкались. Всадники вскидывали руки. Словно поток, омывающий прибрежные скалы, Черный Отряд разделился, окружив небольшую группу эльфов.

Сверкнули стволы пистолетов. Их слишком много! Вот упали первые эльфы.

— Мы должны спуститься! — Просто подумать об этом было слишком сложно для Брандакса. Он привык высказывать свои мысли. — Больше не пикируй. Медленно подлетай к ним, а потом сразу же поднимайся ввысь.

Это опасно, — напомнил орел.

Дольше сдерживаться Брандакс не мог.

— Это я тебе говорить буду, что опасно, а что — нет, гнездовой ты засранец! Торчать там, внизу, на поляне, и пытаться удержать этими длинными зубочистками целый полк всадников!..

Придержи язык, или я стряхну тебя, словно вошь из перьев!

— Давай! Я лучше разобью своим черепом еще один рыцарский шлем, чем буду принадлежать к отряду летучих трусов!

Орел резко перешел на пикирующий полет.

— Не так низко, ты, безмозглый гигантский петух! — Стальные стрелы должны пролететь какое-то расстояние, чтобы раскрыться и принести наибольший урон.

Каменноклюв заложил такой крутой вираж, что Брандакс стал опасаться, что одарит какого-нибудь рыцаря не только стальной стрелой, но и своим завтраком. Кобольд был уверен, что чертов орел сделал это нарочно.

Вот именно!

Широко раскинув крылья, Каменноклюв пролетел примерно в пятнадцати шагах над отрядом всадников. Некоторые из них стали целиться в небо из пистолетов.

Брандакс развязал еще один узелок со смертью. Теперь над рыцарями пролетали другие орлы. Многие лошади пугались вида сильных хищных птиц и сбрасывали седоков. Кобольд не мог сказать, какой урон нанесли стальные стрелы. Всадники давно перестроились, и большая часть стрел увязала, в мягкой земле, не причиняя никакого вреда.

Эльфы вокруг Олловейна перешли в контратаку. Они выбрасывали пистольеров из седел, ловили лошадей, чтобы верхом сражаться один на один с противником.

Вдруг Брандакс содрогнулся от оглушительного грохота. Воздух наполнился жутким гудением. Каменноклюв тоже вздрогнул. Из его правого крыла закапала кровь. Один орел кувыркнулся вперед и устремился навстречу земле.

Орел заложил крутой вираж. Теперь Брандакс заметил пикинеров и аркебузиров. Они снова построились в боевой порядок. И аркебузиры направляли свои орудия в небо.

— Вот наша следующая цель! — крикнул кобольд, но Каменноклюв лихорадочно махал крыльями, пытаясь набрать высоту.

Один из орлов грянулся оземь. Из-за рядов пикинеров вырвался отряд мечников. Они безжалостно рубили орла, вытащили кобольда из строп и насадили его на пику, чтобы с ревом тыкать им в орлов.

— Мы должны атаковать! — Брандакс знал, что Каменноклюв услышал его, но большая птица, взмахивая мощными крыльями, пыталась набрать высоту.

Внизу под ними аркебузы снова изрыгнули пламя. Звонко ударилась пуля в мешочек со стрелами. В небе раздавались протяжные крики птиц. Брандакс увидел еще двух истекающих кровью орлов и одного из своих товарищей, бессильно повисшего на стропах.

Мы должны подняться выше, — прозвучал голос Каменноклюва в мыслях кобольда. — Если бы не наземные с их длинными шипами, я устремился бы вниз, вырвал бы изрыгающие пламя палки и выгрыз их хозяевам печень. Но это бессмысленно.

Брандаксу пришлось признать, что аркебузиры, вставшие среди пикинеров, были защищены чересчур хорошо.

Вот снова раздался залп. Проклятая дисциплина! Это конек войск, которые служат ордену Древа Крови, здесь им нет равных. И Брандакс ненавидел их от всего сердца!

Под собой кобольд заметил Олловейна, размахивающего мечом. Эльф собирал вокруг себя всадников. Некоторые вели коней в поводу. Они жались к краю леса, чтобы слиться там с воинами первой волны.

— Мы должны отвлечь от них внимание! Нужно сбросить горшки с дымом! — крикнул кобольд, перекрикивая ветер.

Каменноклюв сообщил другим орлам стаи о новом плане.

Аркебузиры под ними все еще палили в небо наудачу. Вообще-то они не должны видеть орлов на этой высоте… Брандакс попытался прикинуть, насколько высоко летят птицы. Фигурки под ними стали до ужаса крохотными. На высоте более сотни шагов некоторые орлы стаи могли использовать заклинание маскировки, позволявшее им слиться с небом, и беспрепятственно сбросить свой смертоносный груз на проклятых служителей Тьюреда. Хотя стальные стрелы ветер отнесет довольно далеко, при падении они смогут полностью раскрыться.

Взмахи крыльев стали спокойнее, тяжелее.

Аркебузы снова пальнули ввысь. Брандакс не сдержал ухмылки. Проклятые богомольцы не туда целятся. Они уже не видят орлов. Ему бы тоже хотелось владеть магией скрываться от наземных наблюдателей. На ум приходили дюжины идей по поводу того, где можно применить эту способность.

Орел ни за что не применил бы чары, чтобы скрыться из пивнушки!

Брандакс выругался. Этот дар — читать мысли — очень сильно напрягал его. Интересно, что еще знает о нем Каменноклюв?

Достаточно, чтобы знать, что ты достоин быть моим седоком.

Кобольд закрыл глаза. Ему было обидно получать ответы на вопросы, которые он задавал только мысленно. Он попытался вспомнить Сиркху. Она была первой женщиной, разделившей с ним ложе. Это было целую вечность назад… Он уже не помнил ее лица, но ее чудесные большие груди он по-прежнему видел перед собой.

Брандакс негромко рассмеялся. Он почувствовал, что орел перестал проникать в его мысли. Неоперенная плоть интересовала его, только если ее можно было съесть.

— А теперь мы создадим свой собственный туман. — Кобольд увидел, что всадники Олловейна достигли опушки леса и исчезли среди деревьев.

Чтобы уйти отсюда живыми, эльфам нужно где-то укрыться. Брандаксу было известно, куда повернет мастер меча. Он знал Олловейна уже много лет. И кобольды должны обеспечить эльфам прикрытие. Главная задача, чтобы в безопасности оказалось как можно больше воинов.

— Остальные должны узнать. Нам нужен дым. — Кобольд указал на опушку леса. — Там, внизу, люди не должны увидеть, куда эльфы повернут!

Брандакс отцепил один крюк своих строп, чтобы лучше двигаться. Горшки с дымом были пристегнуты далеко сзади. Если зазеваться, они упадут все разом.

Кобольд ухватился за кожаный пояс и переместился назад. Теперь под брюхом орла его удерживал один-единственный крюк. Брандакс достал из сетки первый горшок, снял кожаный колпачок и бросил эту штуку вниз. Создала бомбы Юливее. Кобольд понятия не имел, что это было — алхимия или магия… в любом случае, оно работало надежно. Как только снимали колпачок, дым валил такой, что можно было задохнуться.

Брандакс схватил второй горшок… И вдруг заметил тонкую красную нить, которую тянул за собой Каменноклюв. По его перьям текла кровь. Много крови!

Это всего лишь царапина. Одна маленькая пулька не может убить меня. Клыки, когти, мечи, пики… Даже стрела маураван. Но только не маленькая пулька.

— Конечно! — Брандакс не мог отвести взгляд от крови. Она плясала на ветру, словно вымпел шириной всего лишь в палец.

Орел летел тяжелее и размереннее не потому, что они ушли от опасности.

Каменноклюв широко раскинул крылья и отдался на волю ветра. Они отклонялись от курса. И медленно опускались вниз.

Внизу, вдоль лесной опушки, поднимались густые полосы дыма, там, где разбивались глиняные горшочки. Лес скрылся от человеческих глаз. А те, кто сбился в кучку за повозками на лесной поляне, не отваживались последовать за эльфами.

Мощное тело Каменноклюва содрогнулось.

Я вижу тебя насквозь, маленький бесперый. Ты совсем не такой, каким хочешь казаться.

— Ты немедленно полетишь назад, к кораблям, проклятый окровавленный гнездовой засранец. Думаешь, ты знаешь меня? Ни черта ты обо мне не знаешь! Лети!

Я не долечу даже до гор. Я даже не долечу…

Орел опустился еще ниже.

Брандакс набрал в легкие воздуха.

— К северу от поляны — несколько башен. Там я людей не видел. А потом я заткну тебе чем-нибудь рану, чтобы ты перестал терять кровь.

Раздались выстрелы. Они опустились так низко, что аркебузиров уже не обманывало заклинание маскировки. Люди обнаружили большого орла и целились прямо в него.

— Мы всех вытащим. Ты же знаешь Олловейна, Каменноклюв. Мы никого не бросим. Тебе нужно к башням…

Черноспинный хрипло вскрикнул. Кровавая лента, сбегавшая по его перьям, стала тоньше. Теперь нить то и дело прерывалась.

Я слишком велик. Кто меня понесет? Уйти смогут только эльфийские воины и кобольды. Когда наши крылья перестают держать нас, нам приходится оставаться. Мы все это понимаем.

Брандакс никогда раньше не задумывался о том, что во время атаки они могут потерять орлов. Они были такими большими, казались такими непобедимыми. Даже тролли боялись Тученыря и его народ.

Не позволяй себе страдать из-за доброго сердца, которое ты так хорошо ото всех скрываешь. Ты не должен оставаться со мной. Слышишь меня, кобольд? Когда я начну падать, отцепи свой последний крюк, когда мы будем в нескольких шагах над землей. Я задавлю тебя своим телом, если ты не сделаешь этого.

— Я что, похож на того, кто послушается приказов истекающей кровью птицы? Ты немедленно поворачиваешь к башням по ту сторону леса!

Я уже не смогу…

Теперь орел летел вниз словно камень.

Брандакс выругался. Они удалились от леса довольно далеко. До Цитадели ордена было рукой подать.

Кобольд ухватился за крюк. Каменноклюв был прав. Он должен спрыгнуть, если не хочет, чтобы тяжелая птица раздавила его. Брандакс отстегнулся, хотел перекатиться, как поступают эльфы, но он никогда не тренировался спрыгивать с орла. Никто не предполагал, что кобольдам придется приземляться.

Удар о землю был болезненным.

Шатаясь, кобольд поднялся на ноги.

К орлу уже бежала толпа. Люди были вооружены алебардами и мечами.

Опушка леса скрылась в дыму.

Послушник с рапирой в руке указал на Брандакса и что-то прокричал.

Кобольд сплюнул кровь. Во время жесткой посадки он прикусил язык. Его ноги были слишком коротки, чтобы убежать от чертовых людишек. Даже от такого безбородого юнца, как тот мешок с дерьмом, который собственно его обнаружил.

Если ему суждено погибнуть, то уж лучше рядом с Каменноклювом. Вид у гигантского орла был жалкий. Порывы ветра ворошили его окровавленные перья. Одно крыло было сломано. Из растерзанной плоти торчала белая кость.

Ты должен бежать, малыш.

Брандакс пролез под крылом и отыскал свой арбалет, который он прикрепил в упряжи на груди птицы. Было приятно держать в руках отполированный ореховый ствол. Кобольд повернул защелку и поместил болт в ложе.

— Эти чертовы люди, похоже, собираются зарубить тебя и сожрать, великан. — Он взвел курок и взял на прицел парня в окровавленных белых одеждах, напоминавшего Брандаксу мясника.

Тебя не должно было быть здесь, кобольд. Я ведь тебе сказал: у тебя слишком доброе сердце.

— Ну, об этом мы с тобой никому больше не расскажем. — Брандакс нажал на спусковой механизм.

Сила удара отбросила ближайшего нападающего настолько далеко, словно его лягнула лошадь.

Кобольду было совершенно ясно: теперь на пощаду надеяться не приходится. Люди проигнорировали павшего товарища. Они просто продолжали наступать.

Брандакс опустил оружие и снова повернул защелку. Он успеет забрать с собой еще одного, прежде чем все закончится.

Герой

Лилианна и Мишель поймали двух потерявших всадников лошадей и стали собирать вокруг себя рассеявшихся пистольеров.

Леон замер рядом с андаланцами, всматриваясь в небо. Как этим гигантским птицам удалось исчезнуть? Проклятая магия!

Примарх опирался на треснувшее древко копья. С неба падала сверкающая серебром смерть. Андаланцы заметили это. Часть из них бросилась врассыпную, кто-то пригибался, некоторые молились.

Леон смотрел на странные стрелы. Ветер слегка относил их в сторону. Было тяжело сказать, где именно каждая упадет. Ясно было одно: она упадет совсем рядом.

Краем глаза Леон увидел, что капитан андаланцев тоже не двигается с места. Вот это я понимаю, боевой дух!

Нужно будет позвать этого человека к себе в Цитадель ордена, когда все это закончится. Смерть настигнет рано или поздно каждого из них. Это единственное, в чем можно быть уверенным. И свобода выбора заключалась в том, как ее встретить.

Ветер относил дождь из сверкающей смерти прямо на полк стрелков и пикинеров. Примарх увидел, как одному офицеру пробило нагрудник и стрела застряла у бедняги в спине. Шлемы дырявило так, словно они были сделаны из пергамента. Целый ряд пикинеров с криком рухнул наземь.

Внезапно Леон получил удар прямо над коленом. Белые брюки тут же пропитались кровью. Примарх смотрел на ногу так, будто она ему уже не принадлежала. А потом пришла боль.

— Господин! Ты ранен! — Юный послушник хотел подхватить его под руки.

Леон прогнал его раздраженным взмахом руки, едва не потеряв при этом равновесия.

— Если ты хотя бы не перевяжешь свою рану, ты истечешь кровью, брат. — К нему подошел Друстан.

Думать о таком Леону сейчас не хотелось. Боль можно стерпеть. Опираясь на древко копья, он мог стоять. Вот и все, что сейчас важно. Примарха охватила лихорадка боя. Он ничего не желал упустить. Он и не догадывался, как скучал за этим. Как давно он в последний раз стоял на поле боя!

— Мы их уничтожим!

— Эту победу ты уже не встретишь, — деловито заметил Друстан.

На миг Леон задумался над тем, не связано ли возвышенное чувство с потерей крови.

— Во имя Тьюреда, да перевяжи же тогда мою рану!

Примарх наблюдал, как Друстан снял с убитого пояс, сделал петлю, наложил ему на бедро, затем поднял сломанный шомпол, просунул его в петлю и повернул.

Леон вскрикнул. Друстан едва не расплющил ему ногу — так крепко затянул жгут!

— Теперь кровь остановилась.

А роль магистра ему нравится, раздраженно подумал примарх. Вблизи Леон увидел, что пятна на белых одеждах собрата по ордену — это не кровь, а красное вино, что заставляло взглянуть на его поведение в новом свете. А Леон уже начал было удивляться… Сейчас Друстан казался трезвым. Может, этот идиот набрался перед собственной свадьбой? Такие истории Леону уже доводилось слышать. Мужчины часто приходят к алтарю немного нетрезвыми…

Друстан заметил, что Леон оценивающе разглядывает его, и отвернулся.

Это божье провидение, подумал Леон. Случайностей не бывает! И ордену нужен герой, а не болван. Неважно, как все было на самом деле, теперь в его власти то, как будут говорить о Друстане впоследствии.

Он похлопал магистра по плечу.

— Если бы ты не обнаружил среди нас этого чертова эльфийского шпиона, одному Тьюреду ведомо, что случилось бы с нами. Молодец! Ты герой!

Друстан уставился на него как баран на новые ворота.

— Но я…

— Нет, отбрось ложную скромность, брат. Лишь тебе мы обязаны тем, что предотвратили катастрофу.

Примарх широким жестом указал на поле битвы.

— Не знаю, каков был план эльфов, но знаю, что мы их уничтожим. Из-за своей заносчивости они сломают себе шеи.

Леон заметил, как Лилианна и Мишель поворачивают всадников, собираясь обойти лес и отрезать нападающим путь к горам.

— От моря к нам идут два полка, Друстан. Не знаю, что они забыли здесь и почему мне не сообщили о том, что они маневрируют, но сейчас они — просто дар божий. Как думаешь, сколько здесь эльфов?

Друстан бросил взгляд на лес, скрывшийся за пеленой дыма.

— Пожалуй, больше сотни их быть не может.

С неба снова обрушился поток стрел. Аркебузир, стоявший всего в трех шагах от них, рухнул как подкошенный. Из подбородка у него торчал окровавленный шип. Солдат ушел из жизни в мгновение ока.

Леон сохранял спокойствие. Он верил! В такой день Тьюред не позволит ему умереть! Примарх с удовлетворением отметил, что Друстан тоже не склоняется под стрелами. Вот такие люди нужны ордену! Было бы глупо выяснять, что это за история с вином.

— Я тоже думаю, что там, в лесу, не может быть больше сотни эльфов. Значит, если подкрепление доберется до нас, мы вместе с рыцарями и послушниками сможем выставить сорок воинов против одного. Мы раздавим их, словно назойливую муху! — Леон потер рубец под искусственным глазом.

Он давно мечтал о подобной возможности. Победа восстановит славу Нового Рыцарства! Злословия по поводу последней битвы Лилианны в Друсне после такого триумфа станут неважны.

От полков, двигающихся со стороны моря, отделился всадник. На нем были белые одежды ордена. Рыцарь плохо держался в седле. Должно быть, это Оноре! Его рана не позволяет ему сидеть прямо.

Леон раздосадованно засопел. Он должен был догадаться! Конечно же, это Оноре вызвал войска. Ведь брат — верховный шпион ордена. Кто кроме него мог знать об атаке заранее? И совершенно очевидно, почему Оноре оставил эти знания при себе. Хотел выступить в роли спасителя в отчаянном положении.

Леон встретил своего собрата по ордену с улыбкой. Это час героев. Остальное подождет.

— Я рад видеть вас обоих в добром здравии! Итак, вы были готовы.

Друстан озадаченно посмотрел на Леона.

— О чем ты говоришь? — холодно поинтересовался примарх.

— Прошлой ночью я посылал к тебе ворона, брат. Сначала я поднял по тревоге командиров войск, а потом послал известие тебе.

— Никакой ворон ко мне не прилетал.

— Не понимаю. Когда речь идет о таких важных вещах, Томазин всегда посылает сразу двух птиц. Даже представить себе не…

Резким движением Леон прервал его.

— Все это выяснится позднее. Сейчас нужно выиграть бой. — Он был совершенно уверен в том, что Оноре не посылал известия.

Он уже давно знал, что Оноре спит и видит себя в роли примарха ордена. Не гроссмейстером, не верховным маршалом хотел он быть. Оноре хорошо понимал, где сосредоточена настоящая власть. Но этого ни в коем случае нельзя допустить! Он слишком бессовестен. Он испортит орден, в этом Леон был совершенно уверен.

— Должен ли я командовать атакой на лес? — спросил Оноре.

Как же старается этот негодяй играть верного собрата, подумал Леон. От пульсирующей боли в ноге он застонал. Все это причиняло большее беспокойство, чем он хотел признавать. Упоение битвой улетучилось. Он ненавидел эту тайную войну за власть и влияние, бушевавшую внутри Церкви. Даже внутри его ордена! В этом самая большая слабость священнослужителей…

— Пусть маршируют по направлению к лесу. Возглавь их атаку, но не предпринимай ничего, пока не получишь моего точного приказа.

Ничего не понимая, Оноре глядел на него.

— Это неразумно! Они могут уйти…

Неужели этот негодяй собирается отнять у него командование прямо здесь, на поле сражения?

— Ты не полководец, брат! Друстан, ты будешь рядом с братом Оноре и будешь следить за тем, чтобы мои приказы выполнялись слово в слово.

Однорукий рыцарь не стал утруждать себя тем, чтобы скрыть злорадство. Друзей у Оноре не было. Но было много тех, кто его боялся.

— В лесу есть большая поляна, — напомнил Оноре. — Там могут садиться орлы. Нужно срочно атаковать. Мы…

— Ты себя сам слышишь?

— Брат! — Оноре был взволнован. — Ты…

— Большую поляну эльфы не сумеют защитить. Через горы они тоже уйти не смогут. Лилианна уже отрезала им этот путь к отступлению. Ты должен рассуждать, как они, Оноре. Они дерзки, считают себя почти непобедимыми. Даже сейчас они не хотят признать, что, считай, проиграли. Они поступят нагло. А когда они так поступят, то окажутся там, где я хочу, чтобы они оказались. И все умрут! Я скажу тебе, куда они пойдут…

Ни капли крови

Никогда прежде Юливее не видела Олловейна в таком гневе.

— Ты — очень сильная волшебница. Каждому здесь известно, что ты в одиночку уничтожила корабль ордена Древа Крови. Помоги же! Разве ты не видишь, в каком мы отчаянном положении?

— Тогда я поклялась себе больше не проливать кровь. Я…

— И за эту клятву ты платишь нашей кровью! Сделай же что-нибудь! Зачем же ты согласилась участвовать в деле? Неужели тебе нравится смотреть, как умирают другие? По какой причине отправляются на поле битвы, если при этом не хотят сражаться?

— Я хотела помочь…

— Так помоги! — Мастер меча отвернулся и направил коня к эльфам, собиравшимся на опушке леса.

Юливее бросила взгляд на праздничную поляну. Дымовая завеса, скрывавшая лес от взглядов людей, рассеивалась от набиравшего силу ветра. Там собралось очень много солдат. И волшебница с испугом увидела аркебузиров. Их вонючее оружие собрало с эльфов самую кровавую дань. Ряд за рядом воины маршировали по направлению к лесу. Их было, пожалуй, около тысячи. Никто, даже сам Олловейн, не мог уйти от столь большого числа пуль. И Юливее знала, что никакое волшебство не может отвести в сторону свинец.

Она задумчиво смотрела на курящийся дым. Потом нащупала маленькую пожелтевшую костяную флейту у себя на поясе. Существовала возможность защитить эльфов, не убивая ни одного человека.

Она поднесла флейту к губам и начала наигрывать песнь ветра. Она ухватилась за облака, собирая силу дуновения, а затем начала вить легкую, почти бесплотную нить.

Пленница

— Ты долго собираешься здесь оставаться, глупая курица?!

Белинда удивила ее своей силой. Женщина крепко и решительно держала Жюстину.

— Но я должна…

— Ты должна была быть у палаток час назад, вместо того чтобы ползать на коленях по капелле и портить свое подвенечное платье. А теперь ты никому там, снаружи, не поможешь!

Жюстина стояла у ворот Цитадели ордена. В толстой стене открывался темный холодный коридор, пропахший навозом, но зато здесь было безопасно. Она видела, как умирали люди, когда над ними пролетали гигантские орлы. Черная магия! Эльфы пришли, чтобы… Ей было ясно: это знамение, о котором она так настойчиво молила Тьюреда. Только ответил ей не Тьюред, а древние боги Друсны — боги, над которыми насмехались священники в голубом и чьи святыни оскверняли. Они не бессильны! И сегодня пришел день возмездия. Боги карали Рыцарство и ее, Жюстину, которая предала веру предков.

Они наверняка отнимут у нее Друстана! Боги леса безгранично сильны в своей ярости. Нужно идти туда…

Жюстина сделала попытку вырваться, но руки кухарки держали ее запястья железными кольцами.

— Ты останешься здесь!

— Но Друстан…

— Твой Друстан — рыцарь. Его учили выживать в бою. Всю свою жизнь он готовился к такому часу. А ты — всего лишь служанка. Если ты пойдешь туда, то умрешь. Пусть лучше он придет к тебе.

Жюстина видела, как изменился дым на опушке леса. Он стал плотнее. Издалека он казался чем-тс осязаемым, что можно было потрогать, словно дорогую ткань.

А потом дым начал двигаться против ветра!

Волоски на руках Жюстины встали дыбом. Она никогда не видела ничего настолько неестественного!

В толпе собравшихся у безопасного туннеля раздались испуганные возгласы. Горстка послушников и конюших, пытавшихся добить упавшего орла, бросились назад к воротам.

Белинда отпустила Жюстину и рухнула на колени. Кухарка молилась от всей души: «Господи наш на небесах, подари нам свет».

Внезапно Жюстина поняла, что происходит. Дым… Он двигался в ее сторону. Его послали боги леса. Дым поглотит ее. Ее душу… ее тело. Унесет в вечную тьму. Боги пришли, чтобы забрать ее.

Жюстина стояла как вкопанная. Она знала, что бежать бесполезно. Уйти от своих богов она все равно не сможет.

Спасение так близко

Он слышал выстрелы и все крики. Крики орлов! Они были ему знакомы по Альвенмарку. Один раз он даже заметил высоко в небе тень, пролетевшую над зарешеченным окном. Они пришли за ним!

Ахтап подпрыгивал у стены. Пытался добраться до железных прутьев. Но роста не хватало. В комнате не было ничего, кроме огромной кровати — кровати, созданной для человека, а не для лутина. Здесь не было ни стола, ни даже стула. Комната была сделала не для него. И за все эти годы они в ней ничего не изменили.

Конечно, здесь, наверху, в башне, было лучше, чем в ужасной подвальной камере, провонявшей троллем. Но все равно это было узилище с побеленными стенами и окном, сквозь которое проникал дневной свет… Кобольд стал предателем. Они сломили его. И Ахтап видел, на что они способны. Он не хотел закончить свою жизнь, как тот тролль. И ему было неплохо, когда они приходили поговорить с ним. Одноглазый старик или ученая воительница. Ожесточенного рыцаря, опиравшегося на палку, лутин боялся. Но даже тот был желанным гостем, потому что тогда Ахтап был не одинок! Слишком часто он проводил дни напролет, сидя на кровати и глядя, как медленно движется пятно света по противоположной стене.

Это светлое пятно было отражением потерянных дней. Лутин слышал звуки во дворе замка и представлял, что может происходить сейчас там, внизу. Его окно выходило на передний двор. Там, внизу, должно быть, находились загоны для свиней. По ночам, когда все затихало, он очень отчетливо слышал издаваемые животными звуки.

Обычно днем в переднем дворе царила суета. Кроме особенно жарких летних часов, когда во всем замке наступала тишина, лишь изредка нарушаемая светлым звоном клинков, когда два особенно фанатичных послушника решали поупражняться, несмотря на пекло.

Ахтап хорошо знал их, все эти звуки, к которым прислушивался из года в год, и давным-давно начал соотносить их с образами, представляя повозки, въезжавшие во двор, людей, которых знал только по голосам, выдумывая их лица. Да, голоса перерастали в целые истории.

Он очень часто просил одноглазого, чтобы тот поставил в его камере лестницу. Ахтап хотел смотреть в окно, не хотел быть пленником мира, состоящего только из белых стен, блуждающего пятнышка света и крошечного кусочка неба за зарешеченным окном.

Его ужасал мир, в котором он, кобольд, предпочитает разговор с хромым рыцарем одиночеству. Мир, который он может только слышать. Ахтап горько рассмеялся. Он научился различать по визгу трех свиней. Даже к свиным голосам он выдумал образы. Самый громкий принадлежал Шкварку, хряку с большими черными пятнами, который был вечно не в духе. Больше всего он любил валяться в грязной луже… А еще была Роза. Для свиньи она была на удивление чистой, нежно-розового цвета. Она была любовницей Шкварка. А еще там была Толстушка. У нее был очень чувственный визг. Особенно часто он слышал его по ночам.

Ахтап рассмеялся громче. Свиньи, которые чувственно визжат… Он постепенно сходит с ума. Так же, как тот проклятый тролль! Только по-своему… О еде он не мечтал. Еды он получал вдоволь. Даже вина, чтобы напиться, если ему этого хотелось. Они выяснили, что еда его не особенно интересует. Они умны, эти проклятые рыцари.

Ахтап уставился на пятно света на противоположной стене. Они хорошо знали, как подступиться к нему. Он закричал.

— Я здесь! Вы слышите? Здесь! Наверху, в башне! Поднимитесь на башню. Я не внизу, не в темнице. Я еще жив. Сюда. Я здесь, Ахтап, королевский шпион!

Белый рыцарь

Мир скрылся за пеленой дыма и слез. Гисхильда пыталась держать себя в руках, она не хотела казаться жалкой. Она ведь принцесса Фьордландии, наследница трона! Если, конечно, отец с Роксанной не наделали за все эти годы новых детей…

Нет, этого не может быть. Морвенна, эльфийка, которая помогла появиться на свет ее младшему брату Снорри, совершенно точно сказала, что у Роксанны больше не будет детей. Но, может быть, отец взял в жены другую женщину?

Они проехали мимо мертвого послушника. Она знала этого мальчика с черными, как вороново крыло, волосами, только в лицо. Следующим летом он получил бы золотые шпоры. А теперь его ждет каменная постель в башне звена.

Олловейн поднял меч и дал всадникам знак отходить. Гисхильда слыхала сказания, повествующие об эльфе. Когда-то он сражался бок о бок с ее предком Альфадасом. Будучи ребенком, она пару раз издали видела мастера меча. Наверняка он все это и устроил. «Эльфы в сердце…» — Гисхильда судорожно сглотнула, она больше не могла называть Валлонкур вражеским станом. Слишком долго она жила здесь. Почему все вышло именно так? Почему не пришла Сильвина, чтобы увести ее темной безлунной ночью? Зачем нужна была гибель столь многих? Она просто не могла этого понять.

Один из эльфов-рыцарей схватил ее коня под уздцы. Гисхильда не противилась. Воин отвел ее вперед, во главу маленького конного отряда, к Олловейну.

Там же была и Юливее. Эльфийка казалась погруженной в свои мечты. Или она злилась? Играла на маленькой флейте и смотрела сквозь Гисхильду. Олловейн холодно изучал принцессу и не произнес ни слова.

Дым, упавший с неба, стал гуще. Он растянулся, словно огромный платок, между эльфами и пикинерами, маршировавшими по праздничной лужайке. На мгновение Гисхильда увидела патриарха Леона. Рядом с ним были Оноре и Друстан. Узнали ли ее рыцари? Что они о ней подумают?

Она упрямо вздернула подбородок. Неважно! Она пришла в Валлонкур не по своей воле. Только вот Люк… Он тоже, наверное, будет ненавидеть ее за предательство. Сознание того, что он будет злиться, разрывало ей сердце.

— Вперед!

Всадники-эльфы пришли в движение. И жуткий дым последовал за ними. Неужели Юливее сотворила это чудо?

Внезапно сквозь дымовую завесу прорвался всадник. Рыцарь ордена, весь в белом! У него не было ни шлема, ни щита, только кольчуга, а под ней — его лучшие одежды. Его свадебный костюм. Люк! Пика была нацелена прямо на Олловейна.

— Я вызываю тебя, эльф. Давай сразимся за Гисхильду так, как подобает рыцарям!

— Нет! — Гисхильда хотела броситься к Люку, но ее страж крепко держал коня.

Олловейн посмотрел на нее. Это был короткий, печальный взгляд. По его глазам она прочла, что он все понял… Понял, что произошло…

— Пожалуйста, не делай ему ничего, мастер меча. Я последую за тобой, не буду пытаться бежать. Сделаю все, что вы от меня потребуете. Только пощади его. Прошу тебя…

Олловейн вынул из ножен рапиру.

Люк покачал головой, отбросил копье и тоже вынул рапиру.

— Наверное, твой собрат по ордену сошел с ума, — пробормотал ее страж.

В этих словах звучало уважение.

Олловейн поднял рапиру в приветственном жесте. Люк ответил. А потом оба устремились друг на друга. Гисхильда вновь попыталась вырваться. Она должна предотвратить поединок!

Резко брошенное Юливее слово заставило Гисхильду застыть на месте. Лошадь прянула и испуганно заржала. Стражу с трудом удалось успокоить крупную кобылу.

Гисхильда не могла даже шевельнуться. Одного слова волшебницы оказалось достаточно. Должно быть, Юливее наложила на нее чары. Принцесса не могла даже руку поднять. Даже моргнуть. Не могла отвести взгляда. Сделать что-либо было невозможно. Она была вынуждена беспомощно наблюдать.

Рапира — не самое лучшее оружие для всадников. Оба держали клинки в вытянутой руке, готовые пронзить противника словно копьем. Сталь налетела на сталь, раздался радостный звон. Олловейн элегантным жестом отклонил оружие Люка в сторону. Замахнулся… Эльф двигался настолько быстро, что Гисхильда не успела увидеть, что произошло. Люк закачался в седле. Упал!

Гисхильда хотела закричать, но губы были скованы.

Мастер меча махнул рукой отряду эльфов. Всадники медленно пришли в движение. И тут Люк, шатаясь, поднялся с истоптанной травы.

— Пока я могу стоять, я не побежден! — упрямо крикнул он эльфу в лицо.

Гисхильда пришла в отчаяние. Зачем он это делает? Ему ведь не выстоять против эльфа. И он это знает. На что он надеется? На то, что его правую руку будет вести Тьюред?

Олловейн спрыгнул с коня. На его лице не отражалось ни следа волнения. Он приветственно поднял оружие и тут же перешел в наступление. Люк всегда считался одним из лучших фехтовальщиков курса, но против Олловейна он выглядел словно беспомощный ребенок. Едва клинки соприкоснулись, как его оружие, описав широкую дугу, улетело прочь. Мастер меча нанес юноше удар кулаком в живот и добавил удар в подбородок. Люк молча повалился наземь.

Эльф обернулся в поисках Люковой рапиры, поднял клинок и сломал его о колено.

Когда Олловейн ухватил коня под уздцы, Люк снова поднялся. Он шатался, едва держался на ногах. Теперь он вынул кинжал.

Позади эльфов раздались выстрелы. Некоторые аркебузиры палили наудачу сквозь дымовую завесу. Одна из лошадей заржала и встала на дыбы.

— Давай, заканчивай, — крикнул один из эльфов. — Ничего лучшего он не заслужил.

Олловейн вложил рапиру в ножны и тоже достал кинжал. Блокировал, атаковал. Снова блокировал. Люк держался на удивление хорошо.

За спинами эльфов продолжалась пальба. Каждый миг солдаты ордена выпускали новый залп. Времени у эльфов было в обрез. Они больше не могли позволить себе задерживаться из-за Люка.

У Гисхильды возникло такое чувство, будто бы некоторые сочувствуют юноше.

Снова зазвенела сталь. Гисхильда хотела закричать, но губы по-прежнему были неподвижны. Клинок Олловейна вошел глубоко в плечо Люка. Юноша упал на колени.

Мастер меча склонился и прижал Люка к земле. Схватил его оружие. Теперь он стоял так, что Гисхильда не могла видеть, что он делает.

Навстречу эльфу несся кобольд. Он бежал от рухнувшего орла, который приземлился неподалеку от ворот замка. Олловейн поднялся. Схватил кобольда и подсадил на коня. Затем тоже взлетел в седло. Люк лежал неподвижно. Сквозь серебряные кольца кольчуги сочилась кровь, окрашивая его свадебные одежды в алый цвет.

Гисхильда отчаянно хотела подбежать к нему. Но будучи пленницей заклинания, не смогла даже повернуться, чтобы бросить взгляд на своего любимого. Он не мог умереть! Не может все вот так закончиться! Он не заслужил этого!

Эльфы следовали за Олловейном. Они ехали вдоль кромки леса, словно собирались бежать в горы. Но потом мастер меча внезапно поднял руку и громко отдал приказ. Все одновременно поменяли направление. И на полном скаку понеслись к воротам замка.

Эльфийские интриги

Тирану с удовольствием рассматривал своих бывших товарищей. За последние годы семеро из его Жнецов были отобраны в отряд эльфийских рыцарей. Тогда его возмутило, что воины, которые сражаются хуже, чем он, были причислены к элите. Теперь Тирану был рад тому, что его бывшие воины здесь. Как и он, они надели свои старые черные доспехи. Несмотря на все, Жнецы в первую очередь служили ему!

Остальные рыцари его волны наблюдали за ним с недоверием. Они ослушались его приказа надеть более тяжелую броню. Посмотрим, что из этого выйдет!

Фингайн затянул последние кожаные ремни доспехов Тирану и похлопал князя по плечу.

— Мне было бы тяжело влезать во что-либо подобное. В них же даже двигаться тяжело.

— Этого достаточно, чтобы убивать людей, — раздраженно ответил Тирану.

Ему не нравилось, что Эмерелль навязала ему этого мауравани и его четверых охотников. Эльф знал, что они понадобятся ему для того, чтобы выполнить тайное поручение королевы. Это были лучшие лучники Альвенмарка. Во время последней войны с троллями Фингайн стал легендой.

Для Тирану было загадкой, как Эмерелль заставила этих пятерых присоединиться к Олловейну. Мастер меча с благодарностью принял подкрепление, хотя быстро стало ясно, что маураване не очень-то ладят с его рыцарями. У лучников были просто-напросто другие представления о том, как выигрывают битвы. О честном бое, меч против меча, они, конечно же, были невысокого мнения. Эта пятерка отказалась надеть белые одежды эльфийских рыцарей. В их облике не изменилось ничего.

— Они идут. — Фингайн указал на небо, туда, где показались тени орлов.

Тирану снова проверил пряжки своих доспехов, чтобы убедиться в том, что они защелкнуты. Может быть, маураване пришли, чтобы закончить начатое Сильвиной? Было трудно понять причины их поступков. Они были чересчур другими…

Тирану махнул своим воинам.

— Приготовьтесь!

Эльфы подняли связки стрел. Неважно, что Олловейн думает по поводу применения оружия Брандакса, Тирану решительно не собирался отказываться ни от чего. Рыцари ордена намного превосходили их числом, чтобы отказываться от любого козыря в рукаве.

Князь Ланголлиона взял два мешочка со стрелами и подошел к поручням.

Может быть, Эмерелль и Олловейну выдала тайное поручение? Королева наверняка не жаждет видеть его живым. Тирану примирительно усмехнулся. Хорошо, что Олловейн такой примерный рыцарь и его поступки так легко предугадать. Он наверняка ни за что не пойдет на тайное убийство.

Тирану взглянул на маураван, стоявших несколько в стороне от эльфов. Лучше не спускать с Фингайна глаз. От охотника можно ожидать, что он не постесняется закончить битву за Валлонкур тем, что выстрелит в спину ему, Тирану. Его нужно опередить! Но с учетом того особого приказа, для выполнения которого он получил эту пятерку, это должно быть нетрудно.

Тирану покачал головой. План Эмерелль был гениален и отчаянно дерзок! Его уважение по отношению к королеве возросло. Но как раз потому, что она посвятила его в свои планы, нужно быть осторожным. Для нее будет лучше, если он не вернется, и она наверняка уже приняла меры предосторожности. Он снова посмотрел на Фингайна. Согласился бы он выполнить приказ королевы, касающийся убийства?

Орлы опустились на длинные шесты для посадки, этот маневр занял значительно больше времени, чем еще всего лишь час назад, потому что кораблям флота приходилось бороться с сильным штормом, который принес порывистый восточный ветер.

Тирану вскарабкался под брюхо Тученырю. Поток образов, переданный ему королем орлов, заставил князя потерять ориентацию в пространстве. Он перестал видеть корабли, вместо них видел поле битвы, и судя по всему, дело принимало для эльфов плохой оборот.

— Нам придется изменить планы Олловейна.

От тебя приказов я не принимаю, прозвучали мысли орла в голове Тирану.

— Королева поручила мне…

От королевы я тоже не принимаю приказов.

Но Тирану не позволил сбить себя с толку.

— Если тебе дорога жизнь твоих собратьев по гнезду, тебе придется выслушать меня очень внимательно!

Уничтожение

Лилианна взглянула на стены Цитадели ордена. Совершенно непонятно. Эльфы, недолго думая, заняли замок, пока она размышляла над тем, как перекрыть им путь в горы. Невероятно! Им придется штурмовать собственные стены!

Примарх держал себя в руках. Он собрал командиров полков и нескольких испытанных в боях рыцарей.

— Ну, что вы думаете по этому поводу? Как нам их оттуда выкурить?

— Можем подвезти пушки от перевала, — предложил один из капитанов — грязный парень с лоснящимися от жира волосами, которого Лилианна презирала.

— Вот как. — Леон задумчиво потер воспаленный глаз. — И сколько времени понадобится на это?

— Если у меня будет достаточно людей, первые орудия будут здесь уже в сумерках.

— Слишком поздно, — решительно произнесла Лилианна.

Все посмотрели на нее. У капитана, внесшего предложение, от гнева вздулась вена на виске.

— Эльфы не останутся здесь, — продолжала Лилианна. — Они хотят унизить нас своей атакой. И, вероятно, в первую очередь хотят забрать послушницу Гисхильду. Но одного они не хотят совершенно точно: остаться здесь. Им ведь ясно, что против нашего численного превосходства им не продержаться. Они улетят прочь на своих орлах. Оба больших двора замка — просто идеально защищенные посадочные площадки. Я уверена, что уже в этот миг они организовывают отступление.

— У нас нет лестниц, — напомнил ей капитан. — Без поддержки пушек мы не сможем штурмовать крепость. — Он улыбнулся, очевидно, будучи совершенно уверенным в том, что привел уничтожающий довод. — Если я тебя правильно понял, ты выступаешь за то, чтобы мы сидели здесь сложа руки и наблюдали за тем, как уходят эльфы.

— А если мы попытаемся поступить классически? Насколько я помню, ворота не в самом лучшем состоянии. В конце концов, никто никогда не предполагал, что на нас нападут в самом сердце Валлонкура, — извиняясь, добавил Леон. — Если бы у нас был таран, мы, наверное, смогли бы быстро сломать ворота.

— Такая атака будет стоить многих жизней, — заметила Лилианна. — Зачем? Эльфы все равно сдадут замок. Еще сегодня!

— Это вопрос чести, — взял слово Оноре. — Просто сидеть и ждать — позор.

Лилианна непонимающе покачала головой.

— Ты когда-нибудь возглавлял атаку защищенных ворот?

Оноре схватился за грудь, там, где должна была находиться рана.

— Я даже вопреки стараниям твоей сестры провел успешную атаку на охраняемый мост. Я тоже когда-то был солдатом. Я…

— Здесь речь идет о большем, чем просто взять и стоптать пару детей. Речь идет о…

— Достаточно! — сердито перебил их Леон. — Я придерживаюсь мнения, что мы должны штурмовать ворота. Но по другой причине. Если мы сумеем занять первый двор, то ручаюсь, что никто из эльфов, находящихся в стенах замка, не останется в живых. Мы должны загнать их на узкое пространство. Тогда мы сможем убить их всех, не доводя до новой рукопашной.

Капитаны трех полков недоверчиво смотрели на него. Они ждали дальнейших разъяснений, но Леон больше ничего по этому поводу не сказал.

— Я ожидаю, что ворота будут взяты штурмом в течение часа. Или ты видишь другую возможность попасть в замок, кроме как через главные ворота, а, Лилианна?

Она задумалась… Конечно, ей хотелось бы пойти иным путем. Она не трусила, хотя остальные в этот миг могли думать иначе. Но она терпеть не могла устраивать никому не нужные сражения.

— Морские ворота мы штурмовать не можем. Все большие лодки находятся у причала прямо перед ними. Поэтому остаются только главные ворота.

— Как эльфы собираются защищать их? — поинтересовался капитан Дуарте.

Похоже, ему тоже было не по себе от идеи штурмовать хорошо защищенные ворота. Его люди сегодня участвовали в большей части сражения и понесли максимальные потери.

Лилианна беспомощно развела руками.

— Это эльфы… Со времен резни в Друсне… Я уже не могу сказать, что они будут делать. В их рядах есть волшебница. Все вы видели, каким противоестественным образом она может повелевать дымом. Откуда человеку знать, что они предпримут?

— Имеет ли смысл собрать всех аркебузиров перед воротами, чтобы они дали залп, когда мы будет атаковать?

Женщина-рыцарь пожала плечами. Оружие это даже с небольшого расстояния стреляет очень неточно…

— Особого вреда это не нанесет. Но мы должны выставить десятерых стрелков напротив каждой бойницы. Все они должны пальнуть одновременно, едва увидят даже тень движения. Так мы, вероятно, сможем задержать эльфов и помешать им расстрелять нас из луков. Но одному Тьюреду ведомо, что еще может нас ждать.

— Итак, решено, — подытожил Леон. — Я жду, что штурм начнется в течение часа. Лилианна, тебе решать, какие отряды возглавят атаку. Оноре и Друстан, следуйте за мной. Нам нужно еще кое-что обсудить.

— Брат…

Леон повернулся к Лилианне. Он казался рассерженным.

— Я прошу позволения возглавить атаку лично. Я еще никогда не приказывала воинам делать то, чего не была бы готова сделать сама. — Она взглянула на грязного капитана. — И сегодня впервые в Валлонкуре мое мужество было поставлено под сомнение.

Он кивнул.

— Тогда сражайся! Но будь осторожна! Ты еще нужна ордену. Куда это подевался Люк? Он бы мне тоже понадобился.

Никто не ответил.

— Друстан? Где носит твоих послушников?

Однорукий рыцарь смущенно кашлянул.

— Я… Я тоже сегодня их еще не видел.

Леон покачал головой.

— Похоже на то, что Серебряные Львы снова из кожи вон лезут, чтобы вести себя не так, как от них того ожидают. Когда изгоним эльфов, построишь послушников своего звена. Всех!

Жнец

У Тирану была жесткая посадка на заднем дворе замка. Прыгать в доспехах из строп было не самой лучшей идеей. Один из его людей сломал ногу.

Все оказалось хуже, чем он ожидал. Еще с воздуха эльф увидел, что люди собираются атаковать ворота замка. И их было слишком много, чтобы суметь задержать их надолго.

Олловейн бросился к нему прежде, чем Тирану успел подняться на ноги. Но раньше, чем этот идиот-рыцарь открыл рот, он высказал мастеру меча свое мнение: если они будут проводить эвакуацию так, как это было запланировано, у половины воинов не останется шансов уйти.

Олловейн посмотрел на него холодным изучающим взглядом. По его лицу нельзя было прочесть, о чем он думает. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем он наконец кивнул.

— Ты прав. Так и поступим.

Тирану был ошарашен. Конечно, он был прав! Но не верил в то, что мастер меча согласится.

— Ты принимаешь командование защитой первого двора замка. Чем дольше ты их задержишь, тем лучше. Я позабочусь о том, чтобы привести твой план в исполнение.

Молодой князь насмешливо улыбнулся. Итак, его посылают умирать на фронт, а Олловейн пожнет лавры победителя.

Казалось, мастер меча прочел его мысли. Его губы искривились в самодовольной улыбке.

— Я улечу с последним орлом. Делай свое дело хорошо!

Тирану рассерженно отвернулся. Это было неразумно, но он не мог подчинить свои чувства разуму. Он был зол на мастера меча, потому что тот опять выбрал себе роль героя. Но мы еще посмотрим, кто покинет поле боя последним.

Тирану кивнул своим Жнецам, и они покинули главный двор замка через узкий туннель. На переднем дворе толпилась горстка пленных. Очевидно, сюда согнали всех людей, которых захватили в замке. Они напомнили князю стадо ягнят, смотревших на него большими испуганными глазами. Рыцарей среди них не нашлось.

Прямо рядом с воротами располагался большой свинарник. Воняло невыносимо. Как это похоже на людей: жить со свиньями почти под одной крышей.

— Эланель! Посмотри, что там с воротами. Я должен знать, можно ли опустить решетку. Перепроверь, заткнуты ли смертоносные дыры. И принеси в сторожку у ворот пару бочонков с маслом для ламп.

Тирану был не в духе. Олловейн поставил его туда, где победа невозможна. Все, чего он мог здесь добиться, это немного оттянуть поражение.

Он посмотрел на свиней. Они были хорошо откормлены. Возможно, половину из них зарежут еще до наступления зимы.

В туннеле у ворот раздался глухой удар. Началось. Они таранили ворота. Интересно, сколько у него еще времени?

Эланель просунула голову в окошко сторожки.

— Обе решетки в плохом состоянии. Все проржавело. Надолго нападающих они не задержат.

— Опустить переднюю решетку!

Всего несколько мгновений спустя раздался адский скрежет, и острия решеток ударились о мощеный пол туннеля. Времени нести воду или смолу, чтобы поливать нападающих, не остается. К ударам уже примешивался звук ломающегося дерева. Все происходит слишком быстро!

Тирану огляделся в поисках маураван, но лучники как сквозь землю провалились. Проклятые негодники. Князь снова перевел взгляд на свиней. Может быть… Он пошел к группе людей.

— Откройте свинарник и гоните свиней в туннель у ворот! — крикнул он им на их грубом языке.

— Ты никем здесь не командуешь. — Из группы людей вышла худая женщина, вся в белом. Ее одежда была из дорогой ткани, в волосы вплетены жемчужины.

Может быть, это графиня, подумал Тирану. Если он заставит ее повиноваться, все остальные тоже послушаются и станут делать то, что он скажет.

— Вели челяди открыть свинарник, или я перережу тебе горло.

Женщина плюнула ему под ноги.

— Мой муж — рыцарь. За ним идет больше воинов, чем ты сможешь убить. Беги, если жизнь дорога тебе. Еще есть время.

Ее упрямство удивило его. Если бы не она, остальные, наверное, уже давно выполнили бы приказ. Из ворот выпало несколько досок и ударилось о решетку. Туннель осветился. Сквозь просвет Тирану заметил нескольких рыцарей в белом.

Времени на препирательства не оставалось.

— Как известно, нас, эльфов, считают похитителями детей и головорезами. — Он обвел взглядом людей.

Женщину в белом он проигнорировал. Сейчас важны были остальные. Он чувствовал запах их страха.

— Так вот, эти истории — сущая правда. — Плавным движением он вытащил из ножен рапиру.

Клинок описал серебряную дугу. И вошел в плоть, не встретив ни малейшего сопротивления.

Графиня схватилась за горло. Между пальцев брызнула кровь и пропитала платье.

Пухлая баба обняла ее.

— Ты чудовище! Ты проклят…

Движение вперед, словно в танце. Острие рапиры погрузилось в ее левый глаз. Голос бабы тут же сорвался. Обе женщины рухнули на землю. Та, которая в белом, все еще прижимала руки к горлу. Какая жалкая попытка уцепиться за жизнь.

— Выведите свиней и загоните их в туннель, — спокойным голосом произнес он.

Челядь повиновалась.

Тирану вошел в сторожку. Теперь все нужно делать очень быстро!

Юмор Господа

— Ты пойдешь во двор замка, Друстан. Но не сразу, не с первой волной атакующих. Я не хочу видеть тебя рядом с Лилианной или Мишель.

— Но ведь это будет трусостью и бесчестием, если я от опасности…

Леон схватил его за единственную руку.

— Здесь у нас не сага о героях. Мы уничтожим всех эльфов разом. Этого хочет бог! Это наказание за то, что Другие решились сунуться сюда. Но это не удастся, если ты отдашь свою жизнь напрасно. Ты должен думать о деле. Мужчины, которые умеют делать это, и есть настоящие герои.

Друстан задумчиво кивнул. Леон был уверен, что ему действительно удалось убедить брата по ордену.

— Для защиты с тобой пойдут два щитоносца. Они не отступят от тебя ни на шаг. — Он перевел взгляд на Оноре. — Тебя тоже будут сопровождать.

У главного шпиона была такая манера улыбаться… Она совершенно не нравилась Леону! Но он не мог отказаться от Оноре. Сейчас, когда, возможно, пробил важнейший час Нового Рыцарства, судьба ордена оказалась в руках одноглазого старика, однорукого магистра, который, вполне возможно, все еще пьян, и циника, у которого в груди рана, просто-напросто не желающая закрываться, и который видит мир только в темных тонах. Вот уж воистину, Тьюред обладает своеобразным чувством юмора! Вложить судьбу рыцарства в руки троицы калек.

Леон мысленно улыбнулся. Из этого может получиться хорошая героическая история. И куда подевался Люк? У него самый сильный дар. Сейчас он действительно может проявить себя!

— Ты отправишься к северной стене, Оноре, я буду у южной стены. Со мной пойдет горнист андаланцев. Очень важно начать действовать разом, чтобы у эльфов не осталось времени бежать. Мой горнист протрубит охотничий сигнал. Это и будет знак. После него начинайте, братья! И если Господь будет милостив к нам, то в течение ста ударов сердца все эльфы в замке будут мертвы. Чудо, о котором услышит весь мир! Божественный знак того, что пришло время последней, решающей битвы с Альвенмарком. И того, что задача Нового Рыцарства — командовать в этом последнем бою.

Оноре понимающе кивнул.

— Хороший план, брат Леон.

Интересно, что он подумал? — спросил себя одноглазый.

Когда эта битва окончится, придется заняться Оноре.

— С нами Господь, братья! — произнес примарх. Потом он махнул рукой обоим щитоносцам, которые должны были прикрывать его.

Эльфийские штучки

Сердце Лилианны билось быстрее, чем барабаны андаланцев. Таран завершил свою разрушительную работу. Солдаты огромными топорами разбивали ворота, чтобы можно было заняться решеткой.

Железные прутья были покрыты толстым красно-коричневым слоем ржавчины. Решетка не долго будет сопротивляться мощным ударам дубового ствола. Лилианна заглянула в темный туннель. Там в самом конце что-то шевелилось. Она расслышала тихое повизгивание, источник которого определить не смогла. Оглушительный шум битвы мешал сконцентрироваться на звуке. Удары топоров, залпы аркебуз и крики, издаваемые сотней глоток, создавали такой оркестр, в котором тонули более тихие шумы.

А проклятые орлы все подлетали и подлетали, накрывая людей дождем серебряных стрел. Но солдаты оборонялись. Они встречали гигантских птиц залпами из более чем сотни аркебуз. Двух пернатых они уже спустили с небес на землю.

Снова громыхнули аркебузы, и трепещущий отблеск огня, вылетевшего из стволов, осветил темный туннель. До решетки на другой стороне оставалось менее десяти шагов. За ней нападавших ожидали еще одни закрытые ворота из тяжелых дубовых досок. Но там ее люди надолго не задержатся. Тараны — это прошлый век. Вторые ворота они откроют иначе.

Вот снова поднимается тяжелый дубовый ствол… Для того чтобы орудовать им, нужно двадцать человек.

— Разом! — крикнула Лилианна, и скрежет старого железа был ответом на ее приказ.

Во все стороны брызнула ржавчина. Прутья прогнулись.

Лилианна вытерла руку о забрызганные грязью брюки. Она вспотела. Она не должна находиться здесь. Женщина-рыцарь снова заглянула в туннель. Она догадывалась, что там их ожидает ловушка. Наверняка эльфы что-то задумали… Бывшая комтурша помнила о тех смертоносных дырах наверху в своде прямо над воротами. Ребятам, которые пойдут с ней вперед, она отдала приказ держаться ближе к стенам. Эльфы никак не могли подготовить кипящую смолу. Для этого им не хватило времени.

Глаза жег пороховой дым. Воздух пропах серой. Язык покрылся мерзкой пленкой. Лилианне отчаянно захотелось прополоскать рот.

Она мельком взглянула на своих спутников, прижавшихся вплотную к стене позади нее. Все это были добровольцы, послушники выпускного курса и рыцари. Она не хотела, чтобы в туннеле с ней оказались простые солдаты. Только воины, о которых она знала наверняка: их вера в бога и мужество не позволят им испугаться.

У ее рыцарей наготове были три небольших сосуда. Их содержимого должно хватить для того, чтобы сломать решетку и ворота на другой стороне. Знать бы, что их ждет в туннеле! Что припасли проклятые Другие? Она не была трусихой. Она просто хотела видеть, против чего придется сражаться.

Лилианна взглянула на плотную толпу перед воротами: сотни солдат и рыцарей. Они горят желанием штурмовать двор замка и отплатить эльфам за все.

Мишель пробилась к ней через ряды воинов.

— Решетка сейчас поддастся. — В ее взгляде читался невысказанный вопрос.

— Нет! Тебе туда нельзя. Я пойду первой… — Лилианна колебалась. — И если потребуется повторно штурмовать крепость, возглавишь атаку ты.

Мишель положила сестре на плечо руку в перчатке.

— Будь осторожна!

Лилианна попыталась улыбнуться.

— Ты ведь знаешь, что мне всегда везет. Я…

Раздался пронзительный металлический скрежет. Прутья поддались натиску. Под тяжестью ударов они просто разошлись. Лопнули тяжелые железные заклепки, сдерживавшие двойные решетки.

Таран оттащили. Брешь была достаточной, чтобы, согнувшись, внутрь мог протиснуться один воин.

Лилианна махнула рукой добровольцам. Потом похлопала Мишель по плечу.

— Ты же знаешь, что мне всегда везет.

Бывшая комтурша пригнулась и пролезла в дыру. Вынула из ножен рапиру. В самом конце туннеля снова что-то шевельнулось. Лилианна стала осторожно продвигаться вперед. Мощеный пол оказался скользким. Даже здесь воздух был пропитан серой. Но был еще и другой запах. Очень слабый, почти незаметный…

Лилианна прижалась к левой стене. Только не приближаться слишком быстро к смертоносным дырам! За ней наверняка наблюдают.

Послышался тихий всплеск. Льют воду! Вот снова визгливый звук… Свиньи?

Женщина-рыцарь посмотрела назад. Все ее добровольцы уже протиснулись в отверстие. Они тоже держались вплотную к стенам.

Внезапно из одной из дыр полился свет! Факел. Лилианна увидела влажно поблескивающих животных. И поняла, что это за запах, показавшийся ей таким знакомым. Масло для ламп!

— Назад! — закричала она — но ее голос потонул в гуле огня, когда из дыр начали сыпаться новые факелы.

Лилианна бросила рапиру и побежала. Оставалась всего пара шагов, но через такой узкий лаз может одновременно пролезть лишь один человек! Ее рыцари в панике толпились, мешая друг другу настолько сильно, что становилось ясно: спастись не удастся никому.

Пронзительный визг заглушил рев огня. Свиньи! Животные были объяты пламенем. Их толстый слой подкожного жира питал его. С их тел капал шипящий смалец.

Лилианна сбросила горящую накидку и стала молотить по огню. Руки и лицо болели. Кожа натянулась.

Одна из свиней, здоровенный хряк, выскочила прямо на горстку рыцарей. Во все стороны брызнула кровь, когда он своими клыками попытался проложить себе путь.

— Приподнимите эту чертову решетку! — Из хаоса криков до нее донесся голос Мишель.

Один из рыцарей с криком пытался сбить пламя с горящих волос. Дюжины мужчин ухватились за прутья. Дюйм за дюймом железный барьер поднимался.

Мужчина, у которого сгорели волосы, бросился на землю и сделал попытку пролезть под прутьями.

— Нет, — сказала Лилианна. Ее голос был слаб, все ее тело ныло от боли. Она не решалась посмотреть на себя. Она не хотела видеть того, что с ней происходит. — Нет.

Когда решетка поднялась, пожалуй, дюймов на двадцать, весь полк горящих свиней устремился в брешь.

Люди отпустили решетку. Прутья ринулись вниз, разрубая при этом двух свиней и того рыцаря, который хотел вылезти первым.

Лилианна кое-что вспомнила. Она бросилась наземь и подползла вплотную к решетке. Охватив голову ноющими от боли руками, она ощутила обгоревшую щетину.

Перед ней возникло лицо Мишель.

— Мы тебя вытащим!

Лилианна не хотела видеть ужаса в глазах сестры.

— Ты должна…

Взрыв первого бочонка с порохом прервал ее на полуслове.

Побег

Я действительно должен делать то, что приказал этот блестящий черный жук? — Голос короля орлов проник в мысли Олловейна.

— Да, Тученырь. У нас нет выбора. Тирану здесь прав.

Гигантский орел нахохлился, резко повернул голову и внимательно посмотрел на эльфа.

От него не исходит ничего хорошего, мастер меча.

— Я целиком и полностью разделяю твое мнение. Но это ничего не меняет. На этот раз он прав. Мы не сможем спасти всех, если будем придерживаться первоначального плана. А теперь лети и не беспокойся. Я не спущу глаз с Тирану, когда тут все закончится.

Эльф не убедил птицу и чувствовал это совершенно отчетливо. Но Тученырь больше не приводил аргументов.

Мастер меча опустился на колени перед девушкой, пристегнутой к орлу. Ее связали надежно, чтобы она во время полета не сделала с собой ничего плохого.

— Я не убил его, — тихо произнес он.

Гисхильда уставилась на эльфа. Холодный гнев в ее глазах сменился болью.

— Он не умрет. Он быстро поправится. И никаких последствий не будет. Уже через полгода он снова сможет держать в руках оружие.

Гисхильда кивнула.

— Сегодня ты должна была выйти замуж… — Голос мастера меча был глухим, он подыскивал слова. — Мне очень жаль. Он будет жить, это я тебе обещаю. Но ты никогда больше не сможешь увидеть его. Тебя ждут во Фьордландии. Ты будешь королевой.

Тученырь забеспокоился.

Мастер меча отошел на несколько шагов, и гигантская птица расправила крылья, чтобы подняться в воздух.

В сомнениях

Фингайн опустил лук. Чувство, терзавшее его, было ему доселе не знакомо. Неужели угрызения совести? Он легко мог застрелить старика. На краткий миг ветер утих. Теперь же над стенами и крышами замка бушевали резкие холодные порывы. Будет труднее попасть точно в цель.

Он посмотрел на плащи рыцарей, развевавшиеся на ветру, и попытался подсчитать, насколько сильно ветер отнесет стрелу. До цели было едва ли больше шестидесяти шагов. Не очень трудная мишень… Когда нет ветра!

Странно, что люди приносят своих раненых сюда. Так близко к стене! Должны же они понимать, что могут попасть под обстрел.

Все было именно так, как предполагала Эмерелль. Она приказала ему обращать внимание на целителей, которые носят белые одежды рыцарей ордена. Королева предсказала, что целители появятся тогда, когда эльфы окажутся загнанными в угол. Но раненые были слишком близко к сражающимся…

Фингайн вспомнил истории об Анискансе, битве Трех Королей и ужасной коронации Роксанны. Обо всех этих кошмарах он знал только понаслышке. Эмерелль сопоставила все эти истории. Не от рыцарей исходила наибольшая опасность, а от целителей ордена.

Тот старик вовсе не хотел в первую очередь помочь тем обгоревшим бедолагам в окровавленных плащах, которых бережно укладывали на траву Он хотел убить эльфов в замке. Всех! Если Эмерелль была права…

Два щитоносца, прикрывающие его от возможных выстрелов, были еще одним знаком того, что этот человек был чем-то большим, чем просто целитель. Вся его фигура излучала авторитет. Все прислушивались к тому, что он говорил.

Фингайн поднял лук. Он не может позволить себе выжидать и размышлять над тем, не ошиблась ли королева, потому что если она права, то у него не останется времени выстрелить.

Щитоносцы понятия не имели, где спрятался эльф. Они относились к своей задаче пренебрежительно. Да и щиты были чересчур малы.

Мауравани натянул тетиву аж за левое ухо. Затем спустил стрелу. Он попал старику в голову.

Фингайн подождал еще миг, чтобы до конца удостовериться в смерти старика. Потом сменил позицию. Некоторые рыцари стали указывать на башню. Стали подзывать аркебузиров… Слишком поздно.

Эльф сбежал по лестнице и оказался перед бойницей, выходившей на передний двор.

Тирану выпустил своих одетых в черное Жнецов — стальные скалы среди людского потока. Эльфы сражались хорошо. Отсюда, сверху, все выглядело почти как игра. Казалось, никакой клинок не может причинить вреда Другим. Но когда падет первый из них — лишь вопрос времени.

Большие черные тени скользнули почти над самым замком. Орлы! Фингайн видел, как первые из них приземлились на заднем дворе. Почему они так быстро вернулись?

Он увидел и еще кое-что. В море были пловцы. Они направлялись к маленьким суденышкам, привязанным к причалу перед морскими воротами. Мауравани выругался. Последние защитники должны были направиться на одном из кораблей в море, чтобы оттуда их забрали орлы. Таков был план Тирану. Но теперь ничего не получится. Нельзя терять вторые ворота замка! Это последнее место, где могут приземлиться орлы, чтобы не попасть под обстрел аркебузиров.

Фингайн смотрел на колышущуюся толпу на переднем дворе. Жнецов заметно теснили.

А потом он увидел одетого в белое человека. Однорукий! Он склонился над женщиной в красно-белом платье. Это еще что за целитель? Он поднял тело женщины и крепко прижал его к своей груди. Горюет? Или это такой ритуал, от которого умрут все эльфы во дворе?

Эльф вынул из колчана стрелу. Прицелился…

Выстрел пробил тело умершей и вонзился в грудь рыцарю. Человек рухнул ничком. Словно любовник, лежал он на женщине в красно-белом платье. Затем поднял руку…

Фингайн судорожно сглотнул. Парень убрал женщине волосы с лица. Такого жеста он от человека не ожидал. Неужели рыцарь действительно любил ее? Мауравани вынул еще одну стрелу из колчана. Плохо попал. Нужно оборвать агонию…

Разлучены

Цитадель ордена проплыла под ней. Орел взмыл в небо. Шум битвы стих. Теперь слышен был только шум ветра. Гисхильда смотрела вниз. Ее руки крепко вцепились в стропы. Ее тошнило. Эльфы терпели поражение. Теперь она совершенно отчетливо видела, насколько велико численное превосходство войск ордена.

На глаза принцессы навернулись слезы. Она не хотела, чтобы все было… вот так. Сотни ночей она мечтала о бегстве из Валлонкура. Иногда ей хотелось, чтобы Леон или Друстан умерли. Но это! Такой резни она не ожидала.

Орел повернул на восток и направился к горам. Вместе с остальными хищными птицами он описал широкую дугу. Гисхильда с огорчением заметила, что почти все улетевшие эльфы были ранены. Они висели в стропах, и их лица были бледны. Их раны были обработаны на скорую руку.

А потом один из эльфов исчез. В какой-то миг его просто не стало. Мгновение она видела серебристый свет. А потом его не стало. Его орел поднялся, вылетел из строя и направился назад к замку.

Внезапно ее орел тоже покинул строй. Он издал резкий, протяжный крик и взял севернее остальных. На горизонте показался фронт облаков, к которому они и устремились.

— Куда ты несешь меня?! — крикнула она изо всех сил, но пронизывающий ветер унес ее слова.

Орел не услышал… Не захотел услышать. Она знала историю о расе орлов с Головы Альва. Если бы он хотел что-то сказать ей, то она услышала бы его голос в своих мыслях. Но птица молчала.

Гисхильда ужасно замерзла. Ветер ледяными пальцами трепал ее одежду. Казалось, что каждое колечко кольчуги сделано изо льда. И холод пронизывал слишком тонкую ткань. У девушки стучали зубы. Она была настолько крепко пристегнута, что не могла даже потереть руки, чтобы согреться.

Под ними скользили глубокие ущелья северного прибрежного хребта. На горизонте показалось море. Беспокойная серая поверхность, пронизанная островами и рифами, черными громадами вздымавшимися из воды. На гребнях играла белая пена. Даже на таком расстоянии был слышен грохот прибоя.

Гисхильда подумала о Люке. Жив ли он еще? На глаза навернулись слезы. Она знала, что никогда больше не увидит своего рыцаря. И впервые в жизни пожалела о том, что Сильвина нашла ее. С Люком она могла бы стать счастливой… Она отдалась не ордену, а любви Люка. И он защищал бы ее. Всегда! Она яростно покачала головой и прокляла своих старых богов: Лута, Ткача Судеб, который сплел нить ее жизни в такой запутанный клубок, Норгримма, бога войны, которому нравилось, что из-за нее произошла такая резня, Мэве, богиню прекрасного, которая отняла у нее счастье, и Найду, наездницу облаков, повелительницу двадцати трех ветров, за то, что ее порывистый грозовой ветер бил девушку по щекам. Она кричала в ветер до тех пор, пока силы не оставили ее.

Потом она снова устремила взгляд на волнующееся море. Оно показалось ей словно отражением ее души. Гисхильда подумала о том, чтобы отпустить крючки, державшие ее, и нырнуть в это холодное серое море, забыть обо всем, и чтобы все забыли о ней.

Она согнула руки. Ее пальцы ощупывали ремни… Девушка дрожала.

Последний приказ

Олловейн застегнул крючки на ремнях.

— Я еще могу сражаться, — слабо возмутился Йорновелль.

— В другой раз, — мягко ответил Олловейн.

— Лети! — приказал он Три Когтя.

Черноспинный оттолкнулся от зубцов главной башни крепости, слегка спланировал, а затем расправил большие крылья и мощными взмахами набрал высоту. Порывы ветра взъерошили его перья.

Во дворе внизу раздались выстрелы аркебузиров. Олловейн увидел, как одна из пуль пробила левое крыло орла. Но Три Когтя выдержал. Он поднимался все выше и выше, совершая круги над двором, держа при этом курс на запад, и вскоре оказался вне досягаемости для стрелков.

Олловейн прислонился спиной к одному из высоких зубцов. Напротив него на корточках сидел Фингайн. Мауравани снял тетиву с лука. Его колчан был пуст. Из открытой двери в центре платформы башни доносилась песня клинков.

Мастер меча взглянул на небо. Высоко над ними кружили четыре орла. Пятый летел с востока, чтобы присоединиться к собратьям по гнезду. Уже не было стальных стрел и дымящих горшочков. Ничего, чем они могли бы поддержать эльфийских рыцарей. Птицам оставалось только улетать. Но садиться на зубцы было слишком опасно, потому что все дворы и земляные валы были заняты стрелками.

— Кто там, на лестнице? — крикнул Фингайну мастер меча.

— Пока только Тирану.

Олловейн осознал, что, должно быть, скривился, когда лучник вдруг улыбнулся ему.

— Три таких разных героя… Об этом можно сложить красивую песню. — Мауравани подобрал аркебузу одного из мертвых воинов, лежавших на платформе башни, и взвесил оружие в руке. — Довольно-таки тяжелое, — дунул на неяркие искры на конце запального шнура. — Это оружие не для охотника, — пробормотал он и произнес что-то еще.

Но слова потонули в грохоте залпа, раздавшегося во дворе под ними.

Олловейн поднял голову. Один из орлов вырвался из широкого круга и камнем ринулся к крепостной башне.

Эльф видел, как пули щипали крылья птицы. И только в последний миг она замедлила падение. Со всех сторон засвистели пули. От зубцов отлетала штукатурка. Когти орла вошли в стенную кладку.

— Твой! — крикнул лучнику Олловейн.

Внезапно орел задрожал, словно его охватила лихорадка. Над башней взлетели перья. Там, где только что виднелся холодный, темный глаз, теперь зияла окровавленная дыра. В него угодил целый залп аркебуз.

Птица опрокинулась вперед, ее левое крыло вздрогнуло. Орел отставил его в сторону, будто хотел улететь от смерти.

Олловейн смотрел на орла. Он даже не знал его имени. Ему всегда с трудом удавалось различать представителей этого гордого народа. Эльфу было стыдно. Черноспинный отдал за них жизнь, а он… он даже имени его не знает!

— Не спускайтесь больше! — замахал он обеими руками орлам, кружившим высоко в небе над ними, крича при этом изо всех сил. — Это слишком опасно. Улетайте! Мы завершим это дело по-нашему.

— А как это — по-нашему? — В дверях показался Тирану.

С его меча капала кровь.

Олловейн улыбнулся. В их положении был один плюс. Этот негодяй погибнет вместе с ним и не сможет больше причинить вреда Альвенмарку. Сознание этого облегчало смерть.

Фингайн выглянул в просвет между зубцами и посмотрел на море.

— Можно было бы спрыгнуть. Думаю, здесь достаточно глубоко…

— Они заняли лодки, — ответил мастер меча. — Как ты собираешься уйти от них?

— Я — мауравани. — Фингайн улыбнулся так, что Олловейна пробрала дрожь. Очевидно, этим было все сказано.

Тирану тоже бросил на море короткий взгляд. Но потом нахмурился и покачал головой.

— Нет, я отказался от магии и выбрал путь меча. И теперь не стану изменять свое решение, чтобы выбрать путь головастика. А ты, Олловейн? Как поступишь ты?

Мастер меча вынул оружие из ножен и указал на лестничный пролет, из которого доносился грохот кованых солдатских сапог.

— Я спущусь туда и убью столько врагов Альвенмарка, сколько возможно.

— Какой памятный день, — произнес Тирану, причем в его голосе, на удивление, не было и тени сарказма. — Это первый на моей памяти случай, когда у нас сходится мнение по какому-то вопросу.

Фингайн вздохнул. Потом прислонил к стене лук и поднял рапиру одного из убитых.

— Неужели путь головастика вдруг показался тебе бесчестным? — поинтересовался Тирану.

— Мой народ говорит, что правда о тебе умирает с твоим последним вздохом. И с тех пор ты становишься тем, что о тебе говорят другие, и совершенно неважно, как ты жил. Если я буду единственным из нас троих, кто вернется в Альвенмарк, то все, что останется обо мне, это история о том, как я бросил вас в беде. Хотя гораздо труднее вернуться отсюда на родину, чем тупо, с мечом в руке, спуститься по этой лестнице и умереть.

Тирану рассмеялся.

— Я — сын князя. Все самые сложные вещи в жизни за меня всегда решали другие. Я не умею иначе — всегда выбираю самый легкий путь.

— А я слишком устал, чтобы бежать. — Эти слова Олловейн произнес без печали или горечи. — Я ближе к лунному свету, чем к Альвенмарку. Я знаю, что в лунном свете меня ждут. Линдвин, женщина, которую я люблю, находится там. Уже почти целое тысячелетие. Иногда во время битвы у меня возникает чувство, что она совсем рядом. В Альвенмарке не осталось никого, кто ждал бы меня.

— Какие впечатляющие надгробные речи, — мрачно заметил Фингайн. — Боюсь, о себе я могу сказать только то, что я — дурак, который пропустил последний отлет орлов и теперь сидит в луже с двумя ищущими смерти героями и при этом не обладает достаточным внутренним величием для того, чтобы не волноваться, как о нем будут говорить, когда его не станет.

Новый путь

Окровавленная Мишель вернулась во двор. Оноре доставил удовольствие ее сломленный вид. И в то же время ему было больно. Он должен наконец научиться управлять своими чувствами по отношению к ней!

Сестра Лилианны шла прямо к нему. Лицо ее было ужасно. На левой щеке красовался глубокий, до самой кости, порез.

— Мы не пройдем мимо них, — сказала она, и это признание, похоже, удручало ее больше, чем собственная рана.

Она не могла смотреть ему в глаза.

— Сколько их еще?

Она беспомощно махнула руками.

— Не могу сказать. Двое из них держат лестницу. Третий со сломанной пикой стоит чуть выше и помогает им. Сколько их наверху, не могу сказать… Может быть, только эти трое и остались. Фехтовальщики… Должно быть, это колдовство. Их невозможно победить. Кажется, они знают о каждом ударе, еще до того, как его нанесут. На винтовой лестнице мы не можем воспользоваться численным превосходством. Там могут сражаться только двое в ряд. Мы…

— Достаточно! — грубым жестом прервал ее Оноре. — Я и так вижу, что наши лучшие фехтовальщики против двух эльфов просто болтуны. У нас здесь три полка опытных ветеранов. Дюжины рыцарей ордена, которые мнят себя лучшими бойцами в мире, к тому же пара сотен послушников. Но мы не можем справиться с двумя эльфами. Они смеются над нами! Как ты думаешь, что произойдет, если об этом узнают наши братья из ордена Древа Праха? Или, еще того хуже, гептархи? Мы станем посмешищем всей Церкви. И все, что ты можешь предложить мне в качестве объяснения, это то, что они, наверное, колдуны.

Оноре наслаждался ее подавленным, разбитым видом. Он мечтал об этом с тех пор, как выжил после ее выстрела из пистолета. Превратить ее жизнь в позор было гораздо приятнее, чем убить. Для этого у него давно уже были все возможности.

Он указал на затянутое тучами небо.

— Даже орлы бросили их… Мы должны подойти к этому вопросу с принципиально другой позиции, — взгляд Оноре скользнул по двору. Там было больше сотни трупов. И ни единого эльфа… Забрали даже мертвых! Они прогонят Других. В принципе, битва была выиграна давным-давно, но у них не будет трофеев. Ну, может быть, парочка эльфийских клинков и трупы гигантских орлов. И все. Послать гептархам в Анисканс десять ящиков с эльфийскими головами… Он вздохнул. С такими доказательствами можно было бы превратить этот кошмар в оглушительную победу.

Взгляд его задержался на Друстане. Две стрелы в смерти соединили его с этой друснийской шлюхой. Гибель Леона была менее зрелищной, судя по тому, что ему рассказали. Стрела в глаз… То, что оба брата погибли, подтверждало его опасения. Леон недооценивал врагов, которые очень хорошо сознавали силу их дара. Они должны были догадываться, что их попытаются уничтожить таким образом. И знали, на каких рыцарей нужно обратить при этом внимание.

Оноре просто не выполнил последнего приказа Леона. Он не пошел на указанное место у стены замка и не попытался кого-нибудь вылечить. Поэтому он все еще жив. Тот, кто позволяет врагу диктовать себе условия, находится на пути к поражению.

Главный шпион посмотрел на башню. Мощная колокольня находилась в самом сердце замка, прямо рядом с воротами, разделявшими два внутренних двора. Войти в нее можно только с заднего двора и с прилегающих ходов по крепостной стене.

— Где именно засели эти проклятые эльфы?

Мишель вздрогнула. Из раны на ее щеке по-прежнему сочилась кровь. Очевидно, мысленно она была не здесь.

— Они занимают верхнюю половину башни.

Оноре почесал подбородок. Сталью этих проклятых негодяев не одолеть. Может быть, они действительно волшебники, как утверждает Мишель. Но есть и другое оружие… Из этойбитвы он вынес урок и крепкие представления о том, как можно победить Других в будущем. В принципе, можно попытаться уже сейчас. Эффект будет таким же, как от стрельбы из пушки по комарам… но за смерть последнего эльфа в башне не придется платить ни единой человеческой жизнью.

— Скажешь, чтобы тебе перевязали рану, а потом возвращайся к башне. Больше никакого ближнего боя с этими колдунами-мечниками. Эльфы могут видеть учебный плац с крестовым сводом?

Мишель хотела было покачать головой, но замерла посреди движения, и лицо ее исказилось от боли.

— Нет, — выдавила она сквозь зубы. — Они стоят настолько далеко на лестнице, что не увидят стрелков на учебном плацу.

Оноре улыбнулся. Именно на это он и надеялся.

— Тем не менее ты возьмешь с собой сотню стрелков, а затем сделаешь вот что…

Чужие корабли

Казалось, само небо хочет наказать ее. Порывистый ветер хлестал ее по щекам с такой силой, что из глаз катились слезы. Крепко пристегнутой Гисхильде не удавалось даже поднять руку, чтобы защитить лицо. Одежда промокла насквозь, тело окоченело. Она даже перестала дрожать.

Гигантский орел тоже был беспомощен против буйства стихий. Порывы ветра бросали его туда-сюда. Иногда он опускался очень низко, и Гисхильда видела бушующие волны ужасающе близко под собой.

Казалось, орла оставили силы. Он уже не пытался набрать высоту. Каждый миг Гисхильда была готова к тому, что они упадут в море. И она, беспомощная, утонет в волнах вместе с гигантской птицей. Привязанная к ней. Не способная освободиться…

Серые гребни волн разрезали два ярко раскрашенных корабля. Птица сделала неловкий маневр, пытаясь обойти их. Перья левого крыла коснулись воды.

Гисхильда недоверчиво смотрела на мощное судно, тяжело качавшееся на волнах. Никогда прежде ей не доводилось видеть ничего подобного. Два корпуса соединялись палубой, которая была крупнее, чем два поля для игры в Бугурт. Высоко над палубой поднимались две мачты. Паруса на наклонных реях были зарифлены. Стоял только штормовой парус, чтобы мощный корабль мог маневрировать.

По бокам корпусов торчали шесты толщиной со ствол дерева. Гисхильда не могла объяснить себе, какой толк может быть от этой странной конструкции. Вполне вероятно, она была создана для того, чтобы вражеские корабли не могли подойти сбоку…

В каждом из двух корпусов было три больших грузовых люка, в которые, если их открыть, вполне можно было просунуть целую повозку вместе с упряжкой. Только теперь девушка сумела по-настоящему оценить размеры корабля. Он был, пожалуй, шагов семьдесят в длину, больше, чем самые мощные галеасы флота ордена.

А потом она увидела еще один корабль, и еще — когда они смогли заглянуть через следующий вал. Мощные боевые суда сопровождали более легкие, подобно тому, как оспогрызы сопровождают китов во фьордах, чтобы очистить морских гигантов от надоедливых паразитов.

Увидела Гисхильда и черные, покрытые раковинами рифы, торчавшие из моря меж кораблей. Должно быть, во время бури флот отнесло в опасные воды.

Орел изо всех сил сопротивлялся буре и держался с правого борта большого корабля. Брызги летели в лицо принцессе — настолько низко неслись они над гребнями волн. Принцесса ощущала на губах вкус соленой морской воды.

Орел расправил крылья. Теперь Гисхильда поняла, зачем нужны были шесты по бокам. Они были сделаны для того, чтобы черноспинным было удобнее приземляться.

Хищная птица выпустила когти. Порыв ветра подхватил орла, и корпус корабля тут же поднялся. Орел издал жалобный крик. Шест ударил его по левому крылу. Птицу швырнуло через поручни на главную палубу.

Гисхильда больно ударилась лицом о доски. Орел перевернулся и врезался в мачту. Эльфы пытались успокоить жалобно бьющее крыльями создание.

Принцессса была совершенно оглушена. Она чувствовала, что по щеке ее бежит теплая кровь. Тело птицы лежало на ней тяжелым грузом. Она, скрючившись, висела в стропах, не способная даже шевельнуться.

Ледяной дождь хлестал ее по лицу.

Кто-то заговорил с ней, погладил по руке. Бушующий шторм поглотил слова эльфа.

К стропам прикрепили большие крючья. С грот-мачты свисала стрела подъемного крана. Натянулись канаты. И внезапно Гисхильда вместе с птицей, качаясь, поднялись ввысь.

Кто-то по-прежнему держал ее за руку. Лица она не видела. Ее голова была запрокинута. Мир перевернулся. Океан лился на небо. И девушка увидела, как один из больших кораблей флота устремился вниз с гребня волны и с грохотом, перекрывшим даже рев бури, обрушился на черный риф.

Ее тело снова пронизал толчок. Стрела крана качнулась в сторону. Кожаные ремни натянулись. Ее перетянутые сухожилия и мускулы болели, и возникало ощущение, что какой-то великан хочет разорвать ее на части. Под собой девушка видела зияющую черную дыру, в которую вливались самые настоящие потоки пены.

Гисхильде стало дурно. Корабль раскачивало все сильнее и сильнее. Канаты плясали то вверх, то вниз. А потом ее поглотила тьма.

Небо горит

Олловейн нацелил клинок. Закаленная сталь пронзила нагрудник офицера. Краем глаза эльф увидел движение. Мастер меча отпустил оружие, блокировал атаку кинжалом и свободной рукой подхватил умирающего солдата, чтобы притянуть его поближе к себе. В тот же миг раздался выстрел. Мертвец сильно ударился о своего убийцу, когда его тело приняло пули, предназначенные для эльфа.

Олловейн отступил на одну ступень назад. Уши заложило от грохота, эхом отразившегося от стен винтовой лестницы. Кровь офицера брызнула ему на одежду. По лицу эльфийского рыцаря градом катился пот.

— Назад! — далеко внизу на лестнице раздался мальчишеский голос.

Мастер меча увидел облегчение на лицах мужчин, получивших право отступить с безнадежной позиции. Тирану попытался было преследовать их, но Олловейн удержал своего спутника.

— Нет! Еще пара шагов — и мы окажемся на площадке, где смыкаются ходы по крепостной стене. Здесь, на лестнице, мы в лучшем положении.

Князь Ланголлиона устало кивнул и опустил оружие.

— Поднимемся на ступень выше. — Он указал на мертвого, лежавшего перед ними. — Если атакующие из следующей волны переступят через труп, мы толкнем. Тогда их будет легче вывести из равновесия.

На это Олловейн не ответил ничего. Предложение показалось ему не рыцарским, хотя, конечно, очень эффективным. Могут ли они позволить себе быть рыцарями? Он принялся рассматривать убитого. Сколько ему лет, интересно? Пятнадцать? Или, может быть, шестнадцать? Над его верхней губой пробивался нежный черный пушок. У него было запоминающееся лицо. Олловейн не припоминал, чтобы сражался с ним, но и лица остальных своих противников он тоже помнил весьма смутно. Он не хотел помнить их. Не хотел, чтобы они приходили к нему во сне! Парня наверняка убил Тирану… Он лежал скорее на той половине, которую защищал князь Ланголлиона. Невозможно, чтобы…

— Вы чувствуете это? — спросил Фингайн.

Олловейн поднял голову, благодарный за то, что его отвлекли от раздумий. Он чувствовал только запах проклятого пистолета, грохот выстрела которого все еще отдавался у него в ушах.

Похоже было, что Тирану тоже что-то заметил.

— Это тлеющие фитили?

Мастер меча застыл. Он догадался, почему рыцари ордена так внезапно отозвали своих воинов с лестницы.

— Ложись!

Залп из аркебуз прервал его на полуслове. Стелки стояли вне поля зрения за поворотом лестницы, на крепостной стене. Они могли стрелять только в стену в двух шагах перед эльфами, и большая часть тяжелых свинцовых пуль расплющилась и упала на пол. Но часть срикошетила вверх по лестнице.

Что-то горячее обожгло висок Олловейна. Над ним свистели пули. Он услышал, как что-то застучало о доспехи Тирану. Эльф выругался.

— Выше! — приказал Олловейн.

Под ними, в башне, послышался грохот сапог. Позицию занимали новые стрелки.

Фингайн прислонился к стене, прижав левую руку к животу. Между пальцами текла кровь.

— Я должен был это предусмотреть, — сдавленным голосом произнес он. — Из нас троих стрелок только я один. Я…

Олловейн положил руку на плечо мауравани.

— Давай, нам нужно наверх!

Тирану помог ему защитить раненого. Они поднялись на пять ступеней, когда внизу раздался новый залп.

Глухой удар. Что-то попало Олловейну в голову. Оглушенный, эльф вздрогнул. Выстрел был очень слабым. Повезло…

Он видел, что Тирану тоже хромает, но не разглядел, куда ранен князь Ланголлиона.

— Не таким я представлял себе свой конец, — пробормотал Тирану. — Мы истечем кровью и даже не увидим своих убийц. Почему они хотят выгнать нас с лестницы? Что они замышляют?

— Пожалуй, это очевидно, — выругался Фингайн. — Они считают, что пролили достаточно крови. И поняли, что победить вас двоих при помощи стали невозможно. Не там, не на лестнице.

Словно градом обсыпало открытую дверь на верхних ступенях. Ветер хлестнул Олловейна по лицу, когда он выбрался на воздух. Мастер меча глубоко и облегченно вздохнул. По крайней мере, они ушли от запаха серы.

Фингайн опустился с подветренной стороны стены. Рядом с ним присел Тирану.

Олловейн выглянул на лестницу. Его внимание привлек серебристый блеск. Эльф сделал шаг вперед. Зеркало! Кто-то привязал маленькое зеркальце к древку копья, чтобы, не рискуя собой, выглядывать из-за поворота.

Олловейн не сдержал улыбки. А они не глупы, эти рыцари ордена.

Внезапно повсюду во дворе и на стенах раздались крики ужаса.

— Спаси нас, Тьюред!

— Вы только посмотрите на небо!

Эльф поднял голову и замер. Из густых черных туч лилось пламя, как будто загорелось само небо. Нет, не пламя… То были птицы. Не крупнее соловьев. Их тела и перья были яркими, словно пожар.

Олловейн вспомнил истории о смерти короля Гуннара и гневе Юливее. Наконец-то она решила сражаться!

В воздухе скользнул канат с петлей на конце.

Меж туч виднелась тень орла. Рядом скользнул еще один канат.

— Поднимайтесь, вы, оба! — Он мог этого и не говорить.

Фингайн и Тирану мгновенно вскочили.

— Ногу в петлю! — Он помог Фингайну поймать один из канатов.

Мауравани резко подняли вверх. Слегка коснувшись зубцов, он все быстрее и быстрее стал уходить в небо.

— Сбейте этих проклятых орлов! — прокричал чей-то голос во дворе, настолько громкий, что перекрыл рев бури и грохот битвы.

Раздались одинокие выстрелы. Залп они дать не смогли. Повсюду кружили огненные птицы.

Тирану схватил канат — подняли и его. Раздалось еще больше выстрелов. Людям действительно удается справляться с паникой при помощи дисциплины!

Мастер меча тоже ухватился за канат, обернул его вокруг предплечья и вставил левую ногу в петлю. Только теперь он увидел, что канат был сделан из лоскутков. Не из конопли, а из связанных полосок ткани. Белые одежды его эльфийских рыцарей! Они, должно быть, на одной из гор, совсем неподалеку, как и предлагал Тирану. Так орлы могли вернуться быстрее, чем если бы каждый раз проделывали весь путь до кораблей и назад.

Олловейн подтянулся выше. Один из соловьев коснулся его крылом. Точнее, не коснулся. Он скользнул сквозь его руку. И боли не было! Эльф недоверчиво посмотрел на то место, где птичка выпорхнула из его плоти. Никакой раны, никакой горящей материи. А потом он понял! Юливее осталась верна своей клятве. Ее заклинание создало птиц из света, но не из огня.

Он рассмеялся так, как можно смеяться только тогда, когда отступает уже казавшаяся неминуемой смерть. Все выше и выше вздымался он в облака. Под ним ревели выстрелы.

Он снова ушел! Он… Грохот, от которого содрогнулось небо, оборвал его смех. В небо взметнулся гигантский язык пламени. Словно мрачные посланцы, впереди него летели щепки. Башня потонула в огне и дыме. Что-то больно ударило Олловейна в спину. Эльф разжал пальцы, канат выскользнул у него из рук. И мастер меча стал падать вниз, навстречу пламени.

Навеки потеряна

Когда Люк открыл глаза, ему потребовалось много времени на то, чтобы осознать, где он находится. Он лежал на кровати в комнате с безупречно побеленными стенами. Пахло крепким алкоголем. На табурете рядом с кроватью стояла миска, в которой лежало окровавленное полотенце.

Через маленькое окно напротив кровати он увидел разрушенную башню, кладка которой почернела от копоти. Именно эта башня и сбила его с толку. В Цитадели не было руин! Куда его принесли? В Валлонкуре ли он? Сколько он пролежал без сознания?

Древо Крови на стене рядом с кроватью подсказало, что он, по крайней мере, находится в одном из домов ордена. Но где?

Снова глянул в окно. В руинах было что-то знакомое. Часть хода по крепостной стене упиралась в обрушенную дверь. И над всем этим раскинулось мрачное серое небо.

Люк хотел было сесть, чтобы лучше видеть, что там, за окном, но у него тут же закружилась голова, и он решил отказаться от этой идеи.

Взгляд его снова упал на миску. Правое плечо было так крепко перебинтовано, что он не мог пошевелить рукой. Повернулся, кончиками пальцев сумел дотянуться до ткани, сжал между средним и безымянным пальцами, осторожно поднял.

Пульсирующая боль отозвалась в раненом плече.

Он поднес ткань к глазам. Соткано было идеально. Ни малейшей неровности. Люк потер материю между пальцами. Гладкая и очень плотная… Должно быть, эльфийская ткань. Но этого не может быть! Они — заклятые враги. Зачем один из них остановил ему кровотечение? Они ведь пришли сюда, чтобы убить как можно больше рыцарей и послушников. И чтобы… Губы Люка задрожали. К горлу поднялся тугой комок. Не стоит заблуждаться! В первую очередь они пришли из-за Гисхильды. Он давно уже знал, что девушка ждала, что за ней вот-вот придут Другие.

На глаза его навернулись слезы. Гисхильда наверняка даже не думала, что все произойдет именно так. Хотя в душе она осталась язычницей, но такого она бы не хотела. Он подумал о жалкой смерти Жозе. Нет, она была одной из них! Серебряной Львицей! Она не знала, что произойдет. Она никогда бы не допустила, чтобы из-за нее умирали ее братья по звену!

Люк задумчиво разглядывал обрывок ткани. Он считал себя вполне приличным фехтовальщиком, но эльф победил его безо всякого труда. Люк с ужасом вспомнил, как быстр и ловок был противник и как беспомощен он, понявший, что ему не победить этого бледноликого фехтовальщика. После всех лет тренировок эльф не мог победить его так, играючи, легко… Но победил.

Юноша обиженно всхлипнул. Рука сжалась в кулак, сминая лоскуток ткани. И почему этот парень поступил так? Все эльфы — хладнокровные убийцы. Они не закалывали рыцарей, чтобы потом спасать им жизнь. Эльфы крали детей, мучили своих пленников и ужасно развлекались, когда заманивали одиноких путников в свои магические каменные круги и уводили в чужой мир! Добрых эльфов не существует! Мир был ясен и упорядочен. Это просто немыслимо…

Дверь в комнату распахнулась. Вошел Рене. Светлые волосы мокрыми прядями свисали с его лба.

— Хорошо, что ты проснулся, — произнес он своим детским голосом. — Я уже трижды приходил посмотреть, как ты.

— Сколько я провалялся без сознания?

— Два дня. Ты потерял много крови. Если бы какая-то сострадательная душа не перевязала тебя прямо на поле боя, ты бы… — Рене умолк и уставился в пол. О смерти не говорят.

— Где это мы, во имя всех святых?

Рене удивленно посмотрел на него.

— В Цитадели ордена. Где же еще?

Люк кивнул на окно.

— Но башня! Такой башни…

— Это все, что осталось от главной башни. Оноре приказал принести в башню сорок бочонков с порохом. Там засела горстка эльфов. Последние, кто еще сопротивлялся. Это было ужасно. Всего двое фехтовальщиков держали целую лестницу. Больше часа! Мы бросались на них снова и снова. Там пал Эстебан, — бесцветным голосом произнес он. — Мишель получила очень тяжелое ранение, а Максимилиам… он сгорел в туннеле у ворот замка. Я знаю, что тоже покоился бы сейчас в холодном камне, если бы не ты. Я помню, что уже не мог дышать. Я… Сегодня утром мы молились за упокой, — его детский голос дрожал. Глаза были полны слез. — Эстебан, Жозе и Максимилиам. Я чувствую себя подлецом. Это несправедливо… Я должен был, как и они… Почему все так обернулось? И в то же время я так счастлив, что остался жив! Я… Я благодарен тебе, Люк. Я благодарен тебе и твоему дару. Я говорю себе, что так решил Господь. У него еще есть для меня задание. Поэтому ты подоспел вовремя, чтобы спасти.

Люк смутился. Не знал толком, что и ответить. Поэтому оба молчали. Сквозь открытое окно доносился шум дождя. Колеса повозок катились по мощеному двору где-то внизу.

Люк смотрел на развалины. Главную башню было не узнать. Такие толстые стены рухнули.

— Мертвые, — произнес он наконец, колеблясь.

Вопрос не хотел срываться с губ.

Рене понял его.

— Друстан и его любимая. Леон…

— Примарх?

— Да, — кивнул Рене. — И Лилианна ранена настолько тяжело, что приходится опасаться худшего.

Его собрату по мечу понадобилось много времени, чтобы назвать все имена. Друзья и соперники. Учителя. Солдаты… Многие, кого он знал.

— А Гисхильда? — спросил Люк, когда Рене наконец умолк.

Мальчик беспомощно развел руками.

— Она исчезла. Говорят, ее утащили эльфы.

— О ней много говорят? — осторожно спросил Люк.

— Конечно! Мы отобьем ее! Неважно, куда Другие ее унесли. Она — одна из нас. Мы поклялись. Сегодня утром, в башне, над могилами наших мертвецов.

Люк отвернулся и уставился на стену, чтобы Рене не заметил его слез. Его товарищи ведь ничего не знают! Он знал, где Гисхильда. И он знал, что ее нельзя вернуть. Ни один рыцарь ордена не попадет туда… Только когда все, что значит для Гисхильды больше, чем его любовь, будет разрушено. В Фирнстайне она настолько же вне досягаемости, как и в заколдованном мире эльфов и кобольдов. Сейчас к ней пути больше нет.

— Ты устал?

— Да, — нетвердым голосом ответил Люк.

— Мы вернем ее, мы ведь поклялись! Ты еще отпразднуешь свою свадьбу. Это точно!

Люк был рад, когда Рене наконец ушел. Он больше не мог справляться со своим горем. Он безудержно рыдал в подушку. Во Фьордландии Гисхильду сделают королевой. А потом она выступит на Друсну. Она будет командовать войском язычников. Если им суждено увидеться вновь, то это произойдет на поле битвы. И она будет стоять во главе его заклятых врагов. Посреди ослепленных ненавистью язычников, хладнокровных эльфов и троллей, которые пожирают трупы.

Он снова посмотрел в окно, на развалины башни. Мощная главная башня казалась ему такой крепкой, созданной на века. Крепкой, как его любовь к Гисхильде. А теперь все разрушено. За один-единственный день. День их свадьбы.

Покинут

— Они были здесь не из-за тебя, — рассудительно произнес Оноре.

Он не хотел, чтобы его слова прозвучали язвительно. Не имел права!

Лутин сидел на своей постели, обхватив колени тоненькими руками. Голова была опущена, он слегка покачивался взад-вперед.

Когда они открыли его комнату вечером после битвы, у него уже не было голоса. Ногти были сломаны, крошечные руки кровоточили. Он колотил кулаками в дверь, кричал, пытаясь перекрыть грохот битвы. В отчаянии вонзал ногти в грубую древесину, словно зверь.

Так или почти так все, должно быть, и было, в этом Оноре был уверен. А раз все было именно так, то это поможет ему перетянуть проклятого лисьеголового ублюдка на свою сторону.

— Они пришли из-за человеческой девочки. Она почти совсем еще ребенок. Но она присоединилась к нашему делу. Хотела выйти замуж за одного из послушников своего звена. Не думаю, что она будет хорошей принцессой Фьордландии. Они забрали ее… Но сердце Гисхильды все еще с нами. И так будет всегда. А про тебя, Ахтап, они забыли. Или думают, что ты погиб. Или потерялся на колдовских тропах, о которых ты мне когда-то рассказывал. Может быть, они даже думают, что ты просто сбежал.

Кобольд поднял взгляд.

Впервые с тех пор, как Оноре вошел в его камеру. Наконец-то! Он заполучит его. И большую часть работы за него сделали Другие.

— Я знаю, ты не дезертир. Ты всегда верно служил своей королеве. Был хорошим лазутчиком. Но ты ведь знаешь, как относятся в Альвенмарке к лутинам. У твоего народа дурная слава. Ты знаешь, что они были снаружи, на стене? Им стоило лишь поднять засов на твоей двери. Одно-единственное движение рукой — и ты был бы свободен. Но они давно бросили тебя. Будет лучше, если ты посмотришь правде в глаза. Эта маленькая принцесса… она нужна им, хотя и перебежала к нам. Но тебя, Ахтап, несмотря на то что ты все эти годы сопротивлялся… — Оноре улыбнулся. — Да, я знаю, от меня ты ничего не скроешь. После того, что произошло с троллем, ты перестал молчать. Но я читал все протоколы твоих допросов. Ты ничего особенного не рассказал. Моих собратьев по ордену ты, может быть, и обманул, но не меня! Ты знаешь, кто я. Ложь и обман — вот чем я занимаюсь каждый день. Больно, не так ли? Ты всегда оставался верен им, насколько это было возможно. И что в благодарность? Они забыли о тебе!

Оноре дал лутину время, чтобы тот прочувствовал эти слова. Лисьеголовый кобольд перестал раскачиваться взад-вперед.

— Ты знаешь, почему тебе не дали лестницу, чтобы ты мог смотреть в окно, Ахтап?

Кобольд снова поднял взгляд, но по-прежнему продолжал молчать.

— Леон, старый рыцарь ордена, который часто приходил к тебе, боялся, что ты воспользуешься ею для того, чтобы лишить себя жизни. Он опасался, что ты привяжешь свою простыню к решетке на окне и повесишься. Ты, наверно, думал, что мы отказываем тебе в лестнице, чтобы помучить… Все как раз наоборот. Мы хотели защитить тебя. — Оноре одарил лутина хорошо заученной улыбкой. Она должна была казаться теплой и открытой. — Видишь, твои якобы враги заботились о твоей жизни, а твои якобы друзья порвали с тобой и считают тебя мертвым. Иногда жизнь выкидывает странные коленца, не правда ли?

Ахтап по-прежнему молчал, но Оноре в буквальном смысле слова чувствовал, как ломается сопротивление кобольда.

— Леон, старый белобородый рыцарь ордена, мертв. Теперь многое изменится. Я хочу больше ясности.

Волоски на морде лутина вздрогнули. Внезапно он снова стал подозрительным. Оноре улыбнулся про себя. Сейчас он нанесет решающий удар.

— Ты хочешь выглянуть из окна, Ахтап?

Кобольд склонил голову на бок. Этот ублюдок выжидающе смотрел на него.

Оноре хлопнул в ладоши. Двери распахнулись, и в комнату вошел слуга. Он внес лестницу, прислонил ее к стене под окном, обменялся с Оноре быстрым взглядом, чтобы убедиться, что все сделал правильно, и удалился.

— Я не отпущу тебя, Ахтап, потому что тогда ты, наверное, снова примкнешь к врагам моего ордена. Но если ты предпочитаешь покончить с жизнью, чем быть нашим пленником, то я не стану тебя удерживать. Итак, все в твоих руках — воспользуешься ли ты лестницей, чтобы насладиться видом из окна, или чтобы навсегда попрощаться с надеждой на наслаждение. Твои друзья-эльфы бросили тебя. Я же протягиваю тебе руку. Я скоро буду обладать властью большей, чем князь. А ты можешь обрести во мне нового друга. Надеюсь, ты выберешь жизнь, Ахтап. Я ценю верность. Я думаю, что ты очень верный. Но, пожалуйста, помни, что верность что-то значит, только если она взаимна. Твоя верность обязывает твоих друзей. И если бы ты был моим, я не отдал бы тебя так легко.

Оноре поднялся. Он не был уверен в том, что победил в борьбе за сердце Ахтапа. Было очень трудно судить о том, что происходит в головах у существ, которые являются наполовину зверями. Человека такими словами он завоевал бы. Или, по крайней мере, знал бы, что решил человек. Что касается лутина, то тут он не мог ничего утверждать. Завтра утром он вернется, чтобы посмотреть, не повесился ли полулис на прутьях решетки.

Старый страх

Гисхильда потянулась. Было тепло. Ее мягко покачивало. Реальность казалась частью сна. Она не хотела открывать глаза. Во сне она была с Люком в мягко покачивающейся на волнах лодке на их тайном озере. Там, где они провели ночь перед свадьбой.

Она натянула на себя тонкое шелковое одеяло, скомкала его и крепко прижала к груди. Хотелось удержать сон, точно так же, как и это одеяло.

Реальность все решительнее штурмовала ее чувства. Было жарко. Стояла такая душная, какая-то незнакомая ей жара, когда чувствуешь себя ленивым. Летом в Валлонкуре было жарко и сухо, совсем не так, как здесь. Последняя мысль окончательно прогнала прочь воспоминания о сне. Где она?

Последнее, что принцесса помнила, это то, что она совершенно промерзла и упала без сил, когда ее выпутали из строп орла. Она не знала, как оказалась в этой постели. И сейчас должна была быть осень…

В сознание закралась ужасная мысль.

Она протерла глаза, прогоняя сон. Ресницы слиплись, словно она плакала во сне. Девушка неуверенно огляделась. Кровать стояла в большой, роскошно обставленной корабельной каюте. Разноцветное оконное стекло, на котором были изображены вьющиеся растения и роскошные белые цветы, занимало большую часть задней стены.

Даже у капитанов галеас не было таких апартаментов. Лишь сейчас Гисхильда заметила цветы на столе. Они выглядели чужими, пышные, пурпурные… Никогда прежде ей не доводилось видеть таких цветов.

Гисхильда провела на корабле много лун. Поэтому чувствовала даже самые мельчайшие изменения. С тех пор как она проснулась, легкое покачивание корабля постоянно уменьшалось. Должно быть, они вошли в большую бухту или гавань.

Наверху, на палубе, кто-то выкрикивал команды, но толстые деревянные стены мешали разобрать слова. До Гисхильды доносились только непонятные звуки…

Она заспанно потянулась. И тут она заметила, что на ней тонкая ночная сорочка. Ее раздели! Мысль о том, что кто-то совершенно чужой снимал с нее одежду, испугала.

Гисхильда села. Хотела одеться. Вещи лежали на стуле, аккуратно сложенные. Казалось даже, что их вычистили.

В тот же миг дверь каюты открылась. Вошла женщина, которую она видела только один раз, будучи ребенком, но чье лицо она не забудет никогда. Морвенна… Казалось, за все эти годы она не постарела ни на день. Она выглядела точно так же, как и той жуткой зимней ночью, когда эльфийка помогла появиться на свет ее младшему братишке Снорри, чтобы потом потребовать от отца отдать ей сына, как только тому исполнится семь лет.

— У тебя болит голова? Тошнит? — спросила Морвенна, не тратя времени на приветствие.

— Со мной все в порядке, — ледяным тоном ответила Гисхильда.

Эльфийка подошла вплотную к ней и посмотрела в глаза.

— Это ты называешь «в порядке»? — Она обернулась, взяла со стола небольшое зеркальце и молча протянула его Гисхильде.

Девушка ужаснулась. Ее левая щека опухла и переливалась всеми цветами радуги — от темно-сиреневого, с различными оттенками голубого, до светло-коричневого.

— Взглянув на твое лицо, можно подумать, что ты проиграла драку с троллем. Во время неудачной посадки ты ударилась головой о палубу. — Внезапно эльфийка улыбнулась. То была холодная, отстраненная улыбка. — Если принять во внимание твое поведение, ты, наверное, еще помнишь меня. Значит, от удара в твоей голове перемешалось не все.

— Где я?

— На «Боевом скакуне», флагманском корабле флотилии эльфов. Мы как раз входим в гавань Вахан Калида. Ты останешься здесь, в этой каюте. Мы не предоставим тебе свободу передвижения. Пресечем попытки к бегству. Я наслышана о тебе, Гисхильда Гуннарсдоттир, и приняла меры предосторожности. Очень может быть, что весь день тебе будет плохо, будет кружиться голова. Твоему телу нужно привыкнуть к влажной жаре. Многим это так и не удается сделать. Климат здесь, на севере Лесного моря, не очень пригоден для людей. Когда наступят сумерки, я вернусь за тобой. — Она указала на одежду на стуле. — И если ты достаточно умна, то не наденешь одежды заклятых врагов Альвенмарка.

Об останках и обманах

Гисхильда злилась. Весь день ее терзал страх. Нескольких мгновений, проведенных с Морвенной, хватило, чтобы заставить ее снова почувствовать себя ребенком. Она даже расплакалась. Ей было стыдно из-за этого, она даже ненавидела себя. Нельзя так легко выходить из равновесия! Однажды она станет королевой. И она должна уметь сохранять спокойствие в любой возможной ситуации!

Вид Морвенны вернул давно похороненные чувства. Тоску по брату. Воспоминания о счастливых мгновениях детства. И в первую очередь — воспоминания об отце. Большую часть времени он проводил в военных походах, и тем не менее она всегда чувствовала, что он любит ее. Ей не хватало его взглядов. Он гордился ею. Даже когда она делала что-то не то и он ругал дочь, в его глазах читалась гордость. И этой безусловной любви ей не хватало больше всего.

Гисхильда бросила взгляд на платье, висевшее на спинке стула возле стола. Кобольд принес его днем. Оно было того цвета, который принимают очищенные яблоки, когда их съедают не сразу. Платье было легким и сидело так хорошо, как ни одно платье еще на ней не сидело. Она только примерила. Ткань ласкала кожу, вызывая возбуждение. Чего бы она только не отдала за то, чтобы Люк увидел ее в этом платье!

Гисхильда грустно улыбнулась. Люк… Потом выпрямилась. На ней были одежды ордена, а поверх них — кольчуга. Рапира и кинжал пристегнуты к бедрам. Одежда была тяжелой. Ткань создана для того, чтобы согревать человека влажными осенними ночами в Валлонкуре. Носить это здесь, в этом чужом мире, было равносильно пытке. Швы натирали ее мокрую от пота кожу. Но она не хотела, чтобы Морвенна командовала, что ей надевать. Она — принцесса Фьордландии! Эта эльфийка ей не указ.

Так и стояла Гисхильда у запертой двери и ждала. Блестящая муха носилась по огромной каюте, а потом исчезла за разноцветным стеклом. Каким бы красивым ни было окно, сквозь него город казался расплывчатым. Гисхильда с трудом различила мощные башни. На некоторых, казалось, росли деревья. Большинство башен, похоже, были выстроены из белого камня… Чужими были они, эти башни с куполами, широкими арками и террасами, расположенными друг над другом словно лестницы.

Дверь открылась. Вернулась Морвенна. На ней было простое светло-серое платье. Волосы были зачесаны назад. Лицо казалось более суровым, чем утром, черты — жестче. Казалось, она устала.

— Ты хочешь сказать этим, что ты — одна из них? — спокойно спросила эльфийка.

— Я хочу сказать этим, что сама решаю вопросы по поводу своего гардероба. Не больше и не меньше.

Эльфийка подняла одну бровь. Всего лишь жест, но даже сотня слов не смогли бы точнее выразить ее презрение.

— Идем со мной, принцесса Гисхильда Гуннарсдоттир. Тебя ждут.

— Кто?

— Твоя судьба. И поверь мне, со своим гардеробом ты сделала неверный выбор. Но идем. Времени не осталось.

Они поднялись по лестнице на главную палубу. Гигантский корабль был покинут. Кроме нескольких странных пестрых птиц на реях, нигде не было ни души. Жара на улице была еще более тяжелой, чем в каюте. Девушке казалось, что ноги превратились в мягкий воск и что сил хватит едва ли на сотню шагов.

На лице выступил пот. Она уже жалела, что не надела легкое платье.

Следуя по палубе за Морвенной, принцесса оглядывалась по сторонам. Никогда не доводилось ей видеть гавани, где было бы так тихо. Кроме кораблей флотилии, у причала стояло только несколько плоских безкилевых рыбацких лодок. При этом гавань была достаточно велика, чтобы разместить сотню кораблей.

В отдалении она увидела двух кобольдов, одетых только в набедренные повязки, которые складывали у причала пустые корзины. Гавань была пуста. Словно все вымерли…

Солнце скрылось за горизонтом. Мягкий свет окутал башни города, и мрамор заблестел розовым.

На причале их ждала открытая повозка, запряженная четверкой гнедых жеребцов, беспокойно бивших копытами. Повозка была странной формы. Она напоминала плоскодонные лодки, которые Гисхильда видела в гавани. Кобольд, стоявший на «корме», напоминал скорее рыбака, чем кучера. Его длинные волосы были подвязаны узкой лентой и пестрыми нитками жемчуга.

— Мы опоздаем, — недовольно пробурчал он, когда они сели.

Гисхильда заметила, как блеснули белые зубы за узкими губами, такими же узкими, как у кобольда Брандакса, который так любил пугать ее, когда она была ребенком.

Дернувшись, повозка тронулась. Кобольд, ругаясь, погонял лошадей. Вблизи большие башни тоже казались покинутыми. Город был огромен. Здесь могли бы жить тысячи детей альвов. Но улицы были пустынны. Лишь кое-где Гисхильда видела больших красных крабов, боком разбегавшихся из-под колес.

Между булыжниками мостовой росла трава. Здесь все было не таким, как она представляла себе, думая об Альвенмарке.

Сумерки быстро поглотили последние лучи света. Раздавались крики животных. Слышались странные булькающие звуки. Гисхильда видела, как между статуй и барельефов упражнялись странно заросшие, волосатые фигуры. Ни в одном окошке не горел свет. Это место было похоже на город призраков.

Морвенна, сидевшая напротив, молчала. Она казалась усталой. Эльфийка прислонила голову к мачте, возвышавшейся в центре повозки. Хотя на языке у Гисхильды вертелись сотни вопросов, она была слишком горда, чтобы даже заговорить с эльфийкой. А еще она подозревала, что не получит по-настоящему исчерпывающих ответов.

Строения вдоль улицы стали ниже. И наконец они добрались до улицы, которая вела по дамбе в мангровые заросли. Над черной водой плясали бледно-зеленые блуждающие огоньки. Воздух полнился ароматами. Пахло гниющими растениями и рыбой, но был здесь и странный цветочный аромат, а еще — сладкий запах перезрелых фруктов.

Тени гигантских деревьев поднимались на фоне последней узкой полосы заката. Деревья словно башни… С их ветвей свисали запутанные усики и странные нити, напоминавшие белые бороды.

Вокруг Гисхильды роились насекомые, мучители, жаждавшие ее крови. Принцесса с завистью заметила, что ни одно из этих ужасных существ не тронуло Морвенну. Может быть, эльфийка оградила себя при помощи волшебства? Казалось, та дремала. Ее веки были опущены. Голова склонилась на грудь. Но даже сейчас Морвенна казалась неприступной.

Повозка все углублялась в мангровые заросли. Казалось, поездка длится уже не один час. Если бы сидения не были всего лишь жесткими скамьями для гребцов, она, наверное, уже давным-давно уснула бы. Поэтому девушка просто сидела, опустив плечи, на своем месте, между сном и реальностью, и думала о Люке. О его смехе. Об их первом настоящем поцелуе, тогда, на скалах, в тот день, когда бронзовая серпентина убила Даниэля.

Повозка замедлила ход. Гисхильда открыла глаза. Их окружал туман. Морвенна проснулась, если вообще спала. Если бы только эта проклятая эльфийка хоть что-нибудь сказала! Но та наслаждалась неуверенностью Гисхильды.

Внезапно экипаж замер.

— Ты не хочешь снять свои одежды рыцаря ордена? — спросила Морвенна.

Вместо ответа девушка только упрямо подняла подбородок.

— Это место может убить тебя, если ты не снимешь одежду и кольчугу. Это особенное место. Магия здесь очень сильна. Хотя здесь и нет большой звезды альвов, тем не менее во многих местах сходятся тропы. Я предупредила тебя, дитя. Ты должна знать, что делаешь.

Она не ребенок. И именно поэтому она не позволит собой командовать!

— Куда мы идем?

— Я останусь здесь. В мою задачу входило лишь защитить тебя от опасностей, подстерегающих в мангровых зарослях. Последний отрезок пути ты должна пройти сама. Выходи! Неважно, куда ты пойдешь. Апсары найдут тебя.

— Апсары?

— Ты все увидишь.

Гисхильда терпеть не могла, когда так отвечают! И поклялась себе больше не задавать вопросов Морвенне. Она торопливо перелезла через обод заднего колеса. Земля на дамбе была топкой. Под ее сапогами чавкала грязь. Девушка неуверенно огляделась по сторонам. Ничего не видно. И по-прежнему ужасно влажно.

Она нерешительно удалилась от повозки на пару шагов.

— Гисхильда?

Голос Морвенны. Принцесса обернулась. Повозку поглотили темнота и туман, но она должна была быть совсем близко. Было слышно, как фыркает одна из лошадей.

— Я знаю, что говорят обо мне у тебя на родине. Я не виновата в смерти твоего брата. Я пришла не затем, чтобы похитить его. Я только хотела защитить мальчика. Твой отец должен был отдать мне его! Тогда все вышло бы совсем иначе.

Гисхильде хотелось бы взглянуть сейчас в лицо Морвенне. Эльфийка говорила спокойно. Никаких чувств в голосе… Может, это обман? Гисхильда всегда думала, что Морвенна отомстила за то, что король не захотел отдать ей своего сына.

Принцесса осторожно двинулась дальше. Она не хотела прощать Морвенну. Было легче думать, что это сделала эльфийка, в противном случае… Гисхильда судорожно сглотнула. Она была Снорри ближе всех. Она была его старшей сестрой. Она должна была следить за ним внимательнее! Но в тот день он так часто раздражал ее своей дразнилкой. Гисхильда, Гисхильда, подвязки на гербе у дылды!

Если Морвенна не имеет к смерти Снорри никакого отношения, то возрастает ее собственная вина. Она так часто желала, чтобы Снорри ушел к Луту. На глаза девушки навернулись слезы. Но она никогда… Ведь он был ее братом! Она…

Гисхильда оступилась. Мягкий грунт внезапно расступился под ногами. Перекувыркнувшись в воздухе, она скатилась по каменистому откосу и упала в теплую воду. Тяжесть кольчуги тянула на дно. Она пыталась ухватиться за склон, но вязкая почва скользила между пальцами.

Отфыркиваясь, Гисхильда нырнула. Попыталась избавиться от кольчуги. Сердце билось словно сумасшедшее. Казалось, тяжелый доспех зацепился за ее одежду в дюжине мест. Рубаха из железных колец, будто вторая кожа, пристала к ее телу.

Гисхильда все глубже уходила в темную пучину. Она даже перестала понимать, где верх, а где низ. В слепой панике принцесса пыталась стянуть с себя одежду. Легкие горели.

Внезапно рядом с ней возникла стройная фигура. Девушка ощутила мягкое прикосновение к руке. Ее губы ощутили мимолетный поцелуй. Пламя в легких погасло. Она сделала вдох. И до смерти испугалась, когда вода наполнила ее рот и горло.

Закашлявшись, она попыталась выплюнуть. Нос, рот и горло были полны воды! Все пропало… Все тело Гисхильды сотрясали судороги. Вот как, значит, умирал Снорри! И теперь проклятая Морвенна заманила на смерть и ее!

А потом ее окружила та же самая сила, которую она почувствовала тогда, когда Люк спас ей жизнь. Возможно ли это здесь, в этом чужом мире? Неужели связь между ними настолько сильна, что дотягивается даже сюда?

Ее подняли и провели через воды. Вокруг нее был текучий, серебристый свет. Она не противилась дыханию, как бы противоестественно это ни было здесь, в потоке. Люк был с ней тем магическим образом, который она не могла объяснить. Их любовь стала волшебством, которое охраняло ее.

Потом ее подняли. Вода отступила. Все было залито серебристым светом… и туманом. Вода ушла из ее легких, подобно тому, как из тела вынимают занозу. Она кружила вокруг нее спиралями из текучего серебра. Спираль становилась шире… Боли она не чувствовала. Только удивленно оглядывалась по сторонам.

Одежда и доспехи исчезли. Обнаженная, она лежала на теплой скале. Защищенная, словно дитя во чреве матери. Она отдалась на волю происходящего… Чужие ароматы окружали ее, проливаясь бальзамом на ее истерзанные легкие.

Из тумана показалась женская фигура. Изящная, миниатюрная, как ребенок. Волнистые каштановые волосы спадали на ее молочно-белые плечи.

— Добро пожаловать в мое царство, Гисхильда.

Принцесса догадывалась о том, кто перед ней. Она никогда не видела Эмерелль, и тем не менее королева эльфов всегда была частью ее жизни. Сколько Гисхильда себя помнила, ее имя шептали во Фьордландии. Иногда испуганно, иногда — с надеждой. Говорили, что она не знает меры, творя добро, равно как и в гневе. Все Другие, сражавшиеся бок о бок с фьордландцами, находились там исключительно по ее приказу. Она властвовала над войсками и чудесами, для которых не было слов в языке людей.

Гисхильда хотела подняться, но вода, по-прежнему кружившая над ней спиралями, казалось, унесла всю силу. Гисхильда буквально срослась со скалой… Стала одним целым со всем вокруг.

— Ты хочешь испытать меня, потому что я так долго жила среди рыцарей?

Эмерелль улыбнулась, и улыбка лучилась приветливостью.

— Нет. Ты давно уже прошла все испытания. Я знаю о тебе. О том, что было, о том, что еще только будет. Я знаю о твоем раненом сердце. Ты ничего не должна мне доказывать. Ты здесь потому, что я хотела познакомиться с тобой. Ты будешь королевой, так же, как и я. Хорошей королевой… Твое имя переживет столетия в памяти твоего народа. Как имя твоего предка Мандреда. Ты очень похожа на него. Но твоя жизнь будет нелегкой. Я должна предупредить тебя о предательстве и интриге. И еще я должна сообщить тебе о двух смертях.

— Люк!

— Нет, моя дорогая. Нет. — Королева опустилась на колени рядом с ней и мягко положила руку ей на грудь, туда, где билось ее сердце. — С Люком все в порядке. По крайней мере, с его ранами. Они заживают. Но его сердце… Оно с тобой, Гисхильда, как и все его мысли.

Горло сжало. Во рту появился металлический привкус.

— Он придет ко мне?

Улыбка королевы померкла.

— Это зависит только от тебя. Ты причинишь ему боль, Гисхильда.

— Никогда! — Она даже представить себе этого не могла. Только не Люку!

— У тебя дар привязывать к себе людей. Даже эльфов.

— Почему вы оставили меня в Валлонкуре надолго? Это было наказание? И где Сильвина? Почему она не пришла снова? Почему ее не было среди рыцарей Олловейна?

Королева взяла ее за руку.

— Сильвина мертва. Она умерла вскоре после того, как отыскала тебя.

Пальцы Гисхильды крепко сжали руку королевы. Она недоверчиво покачала головой.

— Это невозможно. Сильвина… — Нет. Она не могла в это поверить. Сильвина, которая одна пришла в Валлонкур, которая справлялась с любой опасностью, умевшая отыскать любой след!

— Иначе зачем бы мы на годы оставили тебя в Валлонкуре? Мы не знали, где ты, — Эмерелль рассказала ей, как была обнаружена Сильвина. И о том, что последние мысли мауравани были, очевидно, о Гисхильде.

Принцесса сжала губы. Она то и дело качала головой. Для нее Сильвина была непобедимой. Она не могла представить, что больше не встретится с эльфийкой. И ей было стыдно из-за того, что она так часто ругала Сильвину за то, что та не вернулась в Валлонкур. Она должна была догадаться. Догадаться, что только смерть может помешать мауравани выполнить обещание.

— Она была убеждена в том, что ты станешь хорошей королевой, — мягко произнесла Эмерелль. — Было бы легче, если бы она была еще жива, чтобы продолжать говорить в твоюпользу.

Гисхильда резко подняла голову.

— Что ты имеешь в виду, госпожа?

— Многие мои придворные сомневаются в тебе. Они знают, что ты выбрала платье ордена. Если ты хочешь быть королевой, то должна отдаться Фьордландии душой и сердцем. Ты знаешь это. Я могу приказать вернуть тебя в Валлонкур. Никто не заставит тебя быть королевой в стране фьордов. Даже я. Из этого ничего хорошего не получится. Так что выбирай.

— Яне могу!

Королева эльфов молча выдержала ее взгляд.

— Мое сердце принадлежит Люку, не Новому рыцарству. Я никогда не изменяла Фьордландии. Я… — Она не хотела этого. Неважно, что она выберет, она совершит предательство. Либо предаст Люка, либо свою родину.

— Я знаю, каково это, — мягко сказала Эмерелль. — Если ты будешь править, твоя душа будет страдать. Почти каждый день. Ты…

— Нет! — Гисхильда, защищаясь, подняла руки.

Она не хотела слышать этого, не сейчас. Больше половины жизни ее готовили к тому, что однажды она будет носить корону. Нет никого, кто мог бы сделать это вместо нее. Она должна вернуться, чтобы отец успокоился. Он должен знать, что его наследница жива, что род Мандреда не угас. Чего стоит ее счастье? Счастье — это цена, которую платят принцессы за то, что растут в золотых клетках. Это она выучила, еще будучи маленькой.

— Я вернусь домой. Но у меня есть одно желание. Оно может показаться тебе детским. Но мне будет легче вернуться, если ты выполнишь его…

Королева внимательно слушала ее. И когда Гисхильда закончила говорить, эльфийка показалась ей опечаленной.

— Твое желание будет исполнено. Однако потребуется много дней, чтобы выполнить эту работу. Я понимаю, почему ты хочешь этого. Но у тебя будут враги при дворе. Влиятельные враги.

Гисхильда рассмеялась.

— Нет. Мой отец поймет меня. Никто не восстанет против него. Ярлы боготворят его. Он словно герой из старых сказаний.

— Я говорила тебе, что должна сообщить о двух смертях, Гисхильда.

Восставший из пепла

И так случилось, что на тридцать пятый день после кровавой свадьбы встретились мастер ордена и маршал ордена. И с ними собрались еще дюжины достойных. Комтуры множества провинций, заслуженные рыцари и капитаны. В тот день собрались славнейшие, чтобы выбрать того, кто получит сан примарха. То было тяжелое время для ордена. Повсюду говорили о нападении эльфов на Валлонкур. И мало правды было в рассказах о битве за твердыню рыцарства. Орден Древа Праха воспользовался своим влиянием в Анискансе, чтобы вовлечь в паутину лжи даже гептархов. Никогда еще авторитет Нового Рыцарства не был так низок, как той зимой. Дети сочиняли дразнилки о гордом ордене. А если кто-то надевал плащ с Древом Крови, то мог рассчитывать на язвительность и насмешки.

Об этом нужно помнить, если желаешь понять то, что произошло. Потому что никто из великих ордена не был избран. Бремя стать последователем Леона было возложено на брата Оноре. Совет Рыцарства сделал выбор в его пользу, потому что он произнес речь, указующую путь. Тот, кто слышал его тогда, снова обретал гордость. А тогда это нужно было ордену более всего. Кто-то, кто вернет нам гордость, снова укрепит веру в наше дело. Кто же иной может стать примархом, как не тот, кто способен на это. Его видение наполнило сердца всех. Его идеи о том, как орден может снова возродиться из пепла. Умение убеждать всегда было одной из сильных сторон нашего брата Оноре. И это были не просто слова. Все, что он сказал в тот день, станет былью, и даже еще больше.

Сегодня я знаю, что в тот час Господь лишил нас своего расположения. Тем не менее задним умом все крепки. Тогда никто не мог предположить, чем все закончится. Но я забегаю наперед…

Пляска смерти. Написано: Раффаэлем из Силано,

Первое издание, не подвергнутое цензуре, с. 53—54

Эльфийские рыцари

Олловейн хромал. Правая нога болела нещадно. Морвенна была хорошей целительницей. Он знал, что снова будет здоров. Но кое о чем она умолчала. Она не лишала пациентов боли. Мастер меча не умел колдовать, но знал о магии. Он знал, что истинные целители разделяют боль больных и раненых, принимая ее в себя. Этого Морвенна не делала. Она была другой… Она ведь была дочерью Алатайи. Но его нога снова будет здоровой. Это самое главное! Ему повезло, что его нога еще была в петле каната, когда он упал. Иначе он рухнул бы прямо в огненную пасть башни. Обломки камня, подброшенные взрывом, угодили ему в спину. Нога вывернулась, связки перекрутились, мышцы потянуло. Но через какое-то время все это заживет.

Олловейн с горечью смотрел на свой флот. Вероятно, он никогда больше не выйдет из гавани. Паруса уже были спущены. Скоро разберут и мачты. Крепко пришвартованные суда стояли на внешнем рейде Вахан Калида. Большинство орлов улетели на север. Спустя годы они, наконец, вернутся в свои гнезда на Голове Альва. Битва состоялась. Не так, как представлял мастер меча. Он чувствовал себя обманутым Эмерелль! Лишь впоследствии эльф узнал, что она хотела найти и убить тех рыцарей ордена, которые унаследовали дар Гийома. И он был полководцем королевы! Как Эмерель могла послать его в битву, не посвятив в свои планы?

Олловейн подавил в себе голос Фальраха. Фальрах был его темной стороной. Он понимал королеву. И даже, что гораздо хуже, поощрял ее интриги и уловки. И он был частью его.

Мастер меча знал, что должен уйти. Прочь из Вахан Калида. Прочь из Альвенмарка. И в первую очередь — прочь от Эмерелль. Если он будет и дальше идти на компромиссы, он потеряет самого себя. Тогда вернется Фальрах…

— Как дела, хромоножка?

К нему по палубе шел Фенрил. Некоторые хольды, сворачивавшие такелаж, бросили работу и украдкой покосились на него. Им было любопытно посмотреть на то, как отреагирует мастер меча на такое неуважение.

Олловейн улыбнулся, приписывая такое обращение своеобразному орлиному юмору. Раньше Фенрилу никогда не пришло бы в голову обратиться к нему как к «хромоножке».

— Твои рыцари ждут тебя, мастер меча.

— Неужели кто-то еще остался? Я думал, они тоже вернулись домой, как и орлы. Мы выполнили свой долг. Эмерелль больше не нуждается в эльфийских рыцарях.

Фенрил издал странный писк.

— Знаешь, что тебе нужно? Прокатиться на орле. Тебе нужно подняться высоко в облака, чтобы твоя голова снова стала ясной, а угол зрения — широким. Запереться в каюте и заботиться о своей ноге — это плохо для твоей души и твоего сердца. Ты должен быть со своими рыцарями! Поверь нашему совету! Некоторым гораздо хуже, чем тебе. Но никто из них не прячется!

Олловейн не хотел ничего слушать.

— Эльфийские рыцари, такие, как они есть сейчас (с кобольдами и орлами, даже с цветочными феями в их рядах!), существовали только потому, что должны были выполнить королевский приказ. Теперь все изменится. Парочка останется в личной гвардии королевы. Я в их число не войду.

Фенрил внимательно посмотрел на эльфа. Это был взгляд хищной птицы. Взгляд орла, который уже в следующий миг рухнет из туч, чтобы забить зайца.

— Мы говорим сейчас только за себя! — Фенрил приложил руку к груди. — Думаешь, мы сражались и страдали ради Эмерелль? Или ради Альвенмарка? Мы делали это ради тебя. Потому что все смотрят на тебя. Твои рыцари хотят быть такими, как ты, Олловейн. И они пойдут туда же, куда и ты. Кроме, может быть, Тирану. — Он издал резкий смешок. — Он понял, что с нами он всегда будет лишь в тени твоих крыльев. Вернулся назад к своим Жнецам, в Друсну. Там он может командовать своей стаей как захочет. Мы не скучаем.

Уже довольно давно Фенрил приобрел привычку говорить о себе «мы». Это немного сбивало с толку. Олловейн никак не мог разобраться, когда князь говорит обо всех рыцарях, а когда лишь о себе. Мастер меча был рад, что Тирану ушел. Прежде чем покинуть Вахан Калид, князь пришел к Олловейну, когда тот был еще прикован к ложу, и попросил разрешения забрать своих людей с собой. Пробыл Тирану недолго. Олловейн никогда не будет любить его. Но приходилось признать, что князь Ланголлиона — хороший полководец. Без него они потеряли бы, вероятно, вдвое больше воинов.

— Я размышляю над тем, чтобы сопровождать девочку во Фьордландию. Можешь собрать всех оставшихся рыцарей здесь, на главной палубе, в сумерках? Я поговорю с ними. И буду честен с тобой. Я думал о том, чтобы уйти одному.

Фенрил одарил его сдержанной ухмылкой хищной птицы.

— Если ты уйдешь, эльфийские рыцари лишатся своего сердца. А без сердца существовать не может ничто. Но если они перестанут существовать, то мы будем свободны и сможем идти туда, куда захотим. Я бы очень удивился, если бы среди нас не оказалось эльфов, ощущающих непонятную потребность совершить длительную экскурсию во Фьордладию.

Его слова пролили бальзам на душу Олловейна, хотя он и не подал виду.

— Прежде чем ты примешь решение, ты должен узнать, почему я ухожу. Если ты не можешь уйти по той же причине, то будет лучше, если ты останешься. Я чувствую вину за то, что мы забрали Гисхильду. Вернее было бы сказать: похитили, потому что именно это и произошло. Мы разочаровали ее тогда, когда были нужны ей больше всего. А когда она наконец-то начала устраиваться в новой жизни и обрела там счастье, появились мы. Мы разрушили все, и оставили ей так же мало вариантов для выбора, как и рыцари ордена, когда украли ее из Друсны. Я ощущаю вину по отношению к ней. И хочу ее загладить. Я знаю, что во Фьордландии ее встретят не с распростертыми объятиями. Там правят ярлы, а не ее мать. Роксанна слишком слаба. Настоящая власть находится в руках благородных. И многие из них не захотят расстаться с этой властью и склонить голову перед девочкой, которая сначала еще должна доказать, что она — именно та, за кого себя выдает. А потом ей придется доказывать, что в душе она не стала приверженцем церкви Тьюреда. Гисхильде может понадобиться любая помощь, когда она вернется во Фьордландию. Не будем обманывать себя. Родины у нее больше нет. Ее не было слишком долго, и слишком много случилось с тех пор. — Он пристально посмотрел на Фенрила. — Если она допустит хотя бы одну-единственную ошибку, то народ будет видеть в ней предательницу, а не законную королеву.

Возвращение домой

Гисхильда въехала в ворота. Стоял ранний зимний вечер. Ледяной ветер пронизывал девушку до костей. Она вроде подготовилась к этому и надела теплую одежду, но в жарких мангровых зарослях она потела, и теперь ледяной холод казался еще более жестоким.

Принцесса глубоко вздохнула. Крупная кобылица нетерпеливо пританцовывала на месте. Черная, на лбу белое пятно в форме звезды, она была самой красивой лошадью, которую когда-либо доводилось видеть Гисхильде. Девушка дала ей имя, которое обычно шептал ей на ухо Люк в их самые нежные мгновения: Полярная звезда.

Гисхильда успокаивающе погладила лошадь по шее. Позади принцессы в ворота въезжал кортеж. Эльфийские рыцари и кобольды, кентавры, цветочные феи, несколько троллей и даже три черноспинных орла прилетели с ней. Все они были экипированы мастерами королевы. Никогда еще у человека не было такой роскошной свиты! На серебряных доспехах эльфов сверкали драгоценные камни величиной с голубиное яйцо. Плечи троллей украшал мех снежных львов, а на головах у них вместо шлемов были надеты черепа хищников. Гисхильда подозревала, что Брандакс хотел посмеяться над троллями: он набросил себе на плечи мех вшивой домашней кошки, ужасно сочетавшийся с дорогими и слишком яркими тканями, из которых были пошиты его брюки и камзол.

Кентавры надели леопардовые меха в качестве попоны и теплые меховые куртки. Темно-красная сбруя красовалась у них на груди, обвешанная амулетами и серебряными колокольчиками. Только цветочные феи были в чем мать родила. Эмерелль подарила им крошечные волшебные кольца, магическая сила которых должна была защитить от холодов Фьордландии.

Пока эта пестрая толпа собиралась за ней на вершине Январского утеса, Гисхильда смотрела на свой родной город. На крутых крышах лежал первый снег. Восточный ветер задувал дым из печных труб в переулки. Фьорд еще не замерз. У причала стояли дюжины кораблей. Наконец-то она вернулась! Она печально смотрела на королевский замок с его гордым пиршественным залом и большой могильный холм, в котором покоились ее предки.

Работы над новыми укреплениями в форме звезды и над бастионами все еще не были завершены, что заставило сидевшего у нее за спиной Брандакса начать громко разглагольствовать по поводу расхлябанности сонных ленивых строителей-людей, которые, по его мнению, годятся только на то, чтобы возиться с плужным лемехом.

Гисхильда направила лошадь к склону, показавшемуся ей самым покатым. Это было не то место, где стоило ездить верхом. Только козы или эльфийская лошадь могли уверенно ступать по обледенелой тропе. Последние недели Гисхильда много часов провела в долгих поездках верхом, чтобы привыкнуть к Полярной звезде. Она знала, что должна отпустить поводья кобылы. Та сама найдет путь. Единственная сложность заключалась в том, чтобы не выпасть из седла.

Когда они приблизились к стенам города, последний свет давно погас. Стояла ясная зимняя ночь, небо было полно звезд. Над фьордом висел узкий, едва различимый серп луны. Ветер кружил одинокие снежинки.

Со стен города послышались звуки рога. Их обнаружили давным-давно. Восточные ворота были распахнуты. Даже близорукий старик с расстояния сотни шагов понял бы, что такая кавалькада может пожаловать только из Альвенмарка.

Перед воротами выстроился двойной шеренгой отряд воинов почетного конвоя. На зубцах башен зажглись сигнальные огни, и по снегу заплясали дрожащие желто-красные огоньки. За воротами ожидали несколько ярлов на лошадях.

Среди них Гисхильда узнала Сигурда, капитана мандридов, доверенное лицо ее отца. Он уставился на нее, словно девушка была привидением.

— Ты ли это, принцесса? — запинаясь, выдавил он.

Гисхильда придержала кобылу.

— Я вернулась, Сигурд Меченосец.

Она запрокинула голову назад, так что капюшон ее накидки спал, и ярл мог увидеть ее длинные золотистые волосы. На принцессе был пластинчатый доспех, который она захотела себе в подарок от Эмерелль. Такие доспехи получали послушники Валлонкура, когда заслуживали золотые шпоры рыцаря.

Сигурд разглядывал сверкающие латы. Нагрудник украшал стоящий на задних лапах серебряный лев. Это был королевский доспех. Гисхильда очень гордилась им. Эльфийские кузнецы вплели в сталь все свое умение и магию. Много недель потребовалось на то, чтобы закончить работу. Недель, на протяжении которых Гисхильда готовилась к тому, что ее ожидало. Она знала, чего хочет, и знала как этого достичь.

— Собери всех ярлов, которые сейчас в городе. Я хочу видеть их через час в пиршественном зале королевского замка. — Она говорила холодно, твердым голосом, хотя больше всего ей хотелось обнять Сигурда, лучшего друга отца, чтобы оплакать вместе с ним смерть Гуннара.

Капитан мандридов все так же смотрел на нее. Она провела кобылу, при этом мягко коснувшись его руки.

— Это действительно я, мой друг. Не привидение.

Остальные всадники отпрянули. Они смотрели на ее свиту со смесью восхищения и недоверия. За воротами собралась огромная толпа людей. Нищие и купцы, корабелы, плотники и пьяницы стояли плечом к плечу.

Когда она въехала в свой город, в толпе образовалась дорожка. Гисхильда чувствовала страх. Она знала о подавленности людей, о многих проигранных за последние годы битвах. Враг почти достиг Фьордландии. На каждого воина, которого могли выставить они, орден мог выставить десятерых. Ее народ был слишком горд, чтобы прекратить борьбу, но никто больше не питал ложных надежд по поводу исхода войны.

Люди молчали. Слышен был только неясный гул голосов. Вдруг кто-то выкрикнул:

— Мандред вернулся! Близится конец света. Нам предстоит последняя битва!

Гул стал громче.

Гисхильда знала, что должна что-то сделать. Но что… Она выпрямилась в седле.

— Неужели похоже, будто я обрила бороду? — крикнула она звонким голосом. — Наверное это от ужаса, поселившегося здесь, потому что мои фирнстайнцы приветствуют меня шепотом, вместо того чтобы шумно поднести рог полный меда, как положено при встрече князя? Мне доводилось видеть похороны, которые были веселее. Кто умер? Неужели в могилу положили ваше мужество?

— Кто ты такая, женщина, что бросаешь нам в лицо такие оскорбления? Никто из нас никогда тебя не видел. С такой свитой за спиной легко быть грубой.

Гисхильда посмотрела на приземистого мужчину, протолкавшегося в первый ряд. На нем были хорошие одежды и яркая шерстяная шапка. К куртке был пришит меховой воротник. Бедным он быть не может. Его шишковатый нос и красные обвисшие щеки показались ей знакомыми. Совершенно уверена она не была… Но если она сейчас на что-то решится и выиграет, то завоюет фирнстайнцев в течение нескольких мгновений.

— Может, ты и забыл меня, Хрольф Свейнссон, но я хорошо тебя помню. Мужчину, который никогда не снимает шапку, потому что ему не нравится, что его голова гладкая, словно попка ребенка. Ты подарил мне платья для кукол из остатков меха, когда я была маленькой. Хорошая идея! Мой отец потом заказал у тебя сотню подбитых мехом плащей для своих мандридов. Твой магазин стоит на южной оконечности рыбного рынка. А на твоей лестнице раньше всегда сидела слепая Гудрун, которая вырезала на яблоках рожицы и дарила их детям. Даже тем, у родителей которых никогда не было достаточно денег, чтобы купить в твоем магазине плащ. Тебя считают суровым дельцом, но мой отец всегда был убежден в том, что на самом деле у тебя доброе сердце.

Теперь Хрольф тоже уставился на нее так, будто она была привидением. Гисхильда огляделась по сторонам, выискивая знакомые лица. Большинство укутались, чтобы защититься от холода. И они изменились… Сейчас нельзя допустить ошибку. Одно неверное слово, и ее маленькая победа окажется напрасной. И тут она увидела худощавую фигуру… Ошибиться и спутать невозможно… Принцесса помахала рукой.

— Ты кланяешься, Рагнар? Ты еще помнишь, как часто говорил мне, что мечи — не для женских рук? Мне очень жаль, что я оказалась такой плохой ученицей.

В толпе послышались первые смешки.

— Ты еще помнишь, как звали третьего сына короля Освальда Сигурдссона?! — дрожащим стариковским голосом крикнул старый учитель.

Гисхильда закусила губу. Сколько часов она провела над зубрежкой своей родословной! Но этого предка она вспомнить не могла. Разве у Освальда было не два сына?

— Ха! — крикнул старик. — Ты действительно Гисхильда Гуннарсдоттир! Ты всегда вычеркивала маленького Вульфа Освальдсона из списка своих предков. Дюжину раз, и даже больше я напоминал тебе об этом. То, что он умер в своей колыбельке, еще до того как ему исполнился год, — еще не повод не помнить о нем.

— Тогда тебе, наверное, придется сидеть за моим столом, Рагнар, чтобы ты помнил все, что я забываю. Судя по твоему виду, ты давно не ел жаркого. Неужели последние зубы покинули тебя?

Старик широко открыл рот.

— У меня осталось еще семь. Вполне прилично для человека моего возраста. И уверяю тебя, Гисхильда, кусать я могу еще не хуже лисы, которая утащила гусенка. Мои знания сегодня не ценятся. За королевским столом сидят льстецы твоей матери. Хорошо откормленные ярлы, которые предпочитают давать добрые советы, чем сражаться на полях Друсны. Этих застольных вояк слишком много в пиршественном зале замка, с тех пор как твой отец отправился искать тебя. Где ты была все эти годы, Гисхильда? И где твой отец?

Гисхильда сознавала, что сейчас она не может ответить на эти вопросы. Не здесь. Слишком рано. И нужно было срочно обыграть вопросы, потому что она уже чувствовала на себе буравившие ее взгляды близстоящих людей.

— Истории королевских семей обсуждают в королевских покоях, — слегка запнувшись, произнесла она. Эмерелль пыталась подготовить ее к подобным ситуациям. Много часов она говорила с Гисхильдой о том, что значит быть правительницей. И у девушки возникло чувство, что слова эти были произнесены не непосредственно ею. — Ты должен знать это, Рагнар. Ты ведь так долго изучал историю.

— Да, принцесса. Извини, пожалуйста, госпожа. — Он торопливо закивал, и Гисхильде было больно видеть своего старого учителя таким подавленным.

— Ты придешь ко мне завтра, сразу после восхода солнца. Будешь сидеть за моим столом. Тогда и расскажешь о льстецах.

У нее возникло такое чувство, словно годы разом стерло с лица Рагнара. Его кожа засияла, когда он улыбнулся. Морщинки вокруг глаз стали глубже. Он казался счастливым.

— Я буду, госпожа. Сразу же после восхода солнца.

Люди обступили ее. Многие хотели прикоснуться к принцессе. Кто-то принес наполненный медом рог. Она подняла его высоко над головой.

— Я дома! Наконец-то! — громким голосом крикнула она, и ответом ей было ликование.

Пропасть исчезла. Она была окружена толпой и все смотрели на нее.

Гисхильда была счастлива. И в то же время впервые ощутила бремя, о котором говорила Эмерелль. Там, в Альвенмарке, она поняла это не до конца… И удивлялась тому, что королева постоянно заводила об этом разговор. Теперь было ясно, что имела в виду королева Других… Желание не разочаровать всех этих людей, и в то же время — сознание того, что это в принципе невозможно. Знание, отнявшее тепло и радость этого момента триумфа.

Хотя от городских ворот до королевского замка было всего несколько шагов, для того, чтобы пройти этот путь, Гисхильде понадобилось гораздо больше времени, чем на путь от Январского утеса до Фирнстайна. Купание в толпе было утомительным, словно битва. Даже во дворе замка ее тут же обступили снова. Здесь собралось столько лиц, окружавших ее с детства. Хорошо быть дома. Но теперь ей предстояла самая трудная часть возвращения домой. Ярлы должны были сразу понять, что ее намерения серьезны.

Два тролля распахнули массивные створки дверей, ведущих в пиршественный зал. В воздухе висел дым. Тлеющие в жаровнях угли отбрасывали красноватые отсветы на обитые листовым золотом колонны. В зале собралось порядка шестидесяти мужчин. Здесь никто не ликовал. Все эти новые ярлы были ей незнакомы.

Олловейн держался по левую руку от нее. По правую шла Юливее. Полсотни эльфийских рыцарей следовали за ней, звеня доспехами. Гисхильда обратила внимание на человека с красным лицом пьяницы, стоявшего в центре благородных. Это не препятствие, вообще никто! Рядом с ним держался красивый светловолосый парень. Единственный из всех, кто улыбался. Гисхильда сконцентрировалась на пьянице. Она пошла прямо к нему. Плащ она отбросила за спину. Доспех сверкал красным золотом в отсветах жаровен.

Сначала ярл смотрел на нее угрюмо. Потом в его взгляде появился вопрос, когда он понял, что девушка не собиралась останавливаться. Наконец он отпрянул, при этом едва не упав.

Подобно тому, как топор проходит через трухлявый щит, так и она во главе эльфов прошла сквозь стену ярлов. Благородные торопились убраться с пути Гисхильды и ее свиты. Один даже наступил на жаровню и, ругаясь, похромал прочь.

В зале воняло медом и вином. На столах были видны остатки праздничных блюд. Достойные мужи королевства не бедствовали.

Гисхильда устремилась к деревянному сидению, трону ее отца, стоявшему в конце зала на возвышении из тяжелых дубовых досок. На простом стуле с высокой спинкой лежали волчьи шкуры. Грубые ножки должны были повторять когти орла, но амбиции столяра, создавшего этот предмет мебели, однозначно были выше его возможностей.

Олловейн снял с ее плеч накидку. Юливее расстегнула ей пояс и приняла рапиру и кинжал. В полном обмундировании Гисхильда опустилась на трон. Положив ногу на ногу, она пыталась делать вид, будто это совершенно естественно, что она сидит на троне, принадлежавшем раньше ее отцу.

Ярлы смотрели на нее снизу вверх. В этом и был смысл приподнятого трона. Окруженная эльфами и троллями, в доспехе, который не могла создать человеческая рука, она хотела изобразить власть. И точно — многие мужчины казались неуверенными, даже испуганными. Только краснолицый был преисполнен решимости восстановить свою честь. Он выступил вперед.

— Это место Гуннара Дуборукого. Отойди от этого трона, женщина! Он тебе не принадлежит.

— Мой отец мертв, — бесцветным голосом сказала она.

Это были слова, которых она опасалась сильнее всего. Сейчас она не имела права на слабость, как бы больно ни было ей самой признавать эту правду. Юливее, бывшая рядом с ним в момент смерти, рассказывала о его последних мгновениях. Ее отец, которого она всегда считала непобедимым, умер, когда последовал за ней, чтобы спасти.

Краснолицый рассмеялся.

— Думаешь, можешь просто так прийти, начать рассказывать сказки и мы поверим? Кто ты такая, женщина?

— Кто ты такой, что не узнаешь Гисхильду Гуннарсдоттир, которая вернулась, чтобы занять принадлежащий ей по праву трон предков? — было примитивно отвечать вопросом на вопрос, но, похоже, это сработало.

Ярл уставился на нее, словно утратив дар речи. Очевидно, он столько мнил о себе, что ему казалось невообразимым, что его могут не знать.

— Я Гутрум, ярл Альдарвика.

— Скажи мне, где моя мать, Гутрум?

Ярл посмотрел на нее блестящими от ярости глазами.

— Откуда мне знать, где та шлюха, из чрева которой ты выползла на свет? Я тебя не знаю!

Сигурд подошел к ярлу сзади, схватил его за плечи и хотел увести, но Гисхильда скупым жестом остановила капитана мандридов.

— Ты не будешь делать мою работу, Сигурд. Где королева, Гутрум?

— Королева Роксанна находится в своем охотничьем домике в горах.

— Сигурд, пошли гонца. Она должна узнать, что я здесь. И она должна вернуться в Фирнстайн еще этой ночью.

— Разве дочь ведет себя таким образом?

Гутрум повернулся к другим благородным, и Гисхильда почувствовала, как настроения собрания изменились и ярлы, очевидно, не на ее стороне.

— Разве не должна дочь прийти к матери? Кто она такая, чтобы приказывать нашей королеве?

— Разве не должна королева быть там, где правит? Где находится ее трон? Где ее дворяне жиреют на ее запасах? Если она не находится в том месте, где того велят ее обязанности, то я должна вразумить ее. Или это вы выгнали ее отсюда?

Некоторые мужчины опустили головы.

— Докажи, что ты — Гисхильда! — крикнул седовласый ярл. Этого принцесса помнила. — Ты совершенно не похожа на ту маленькую девочку, которую я когда-то знал.

— Я смогла войти в этот зал и сесть на трон, и никто из вас не помешал мне. Разве одно это не подтверждает, что я — потомок легендарного Мандреда?

Светловолосый ярл, который сначала стоял рядом с Гутрумом, громко расхохотался. Остальные благородные несколько отодвинулись от него.

— Кто же встанет на пути у целой толпы вооруженных эльфов? — возмутился Гутрум.

— Ярлы, которые находятся здесь затем, чтобы служить своей королеве, пошли бы на это. Но я уже слышала, что большинство из вас предпочитают бросать вызов праздничному столу, а не вооруженному противнику, — маленькая белая кошка запрыгнула на колени Гисхильде. С любопытством облизала доспех. Ее привлек тонкий слой оружейного жира.

Принцесса погладила ее по спине, и кошка замурлыкала. Она была единственным существом в зале, кто приветствовал ее.

— Завтра я выйду к вам вместе с королевой Роксанной. — Она одарила Гутрума уничижительным взглядом. — Я уверена, что шлюха узнает дитя, которое выползло из ее чрева.

В зале повисла мертвая тишина.

— Вы поступите умно, если завтра придут только те из вас, кто считает себя воином. Все остальные в будущем будут набивать свои брюха у собственных очагов. И чтобы не было недоразумений: от воинов я ожидаю того, что они без колебаний последуют за мной в бой. Будьте готовы к битве, когда придете. Пришло время ярлам Фьордландии совершать поступки, которые заслуживают того, чтобы скальды воспевали в песнях их бессмертную славу. А теперь идите! И хорошенько подумайте над моими словами!

Похоже, что не все восприняли в штыки ее речь. Гисхильда заметила, что некоторые смотрят на нее с любопытством. Казалось, теперь вопрос о том, действительно ли она Гисхильда, не на первом плане. Ярлы раздумывали, сумеет ли принцесса сделать то, о чем так веско говорила.

— Принцесса? — Олловейн склонился к ней. — Я далек от того, чтобы поучать тебя, но было неумно привселюдно заставлять твоего старого учителя приходить сюда, чтобы указать пальцем на тех, кого он считает бесполезным едоком.

— Почему?

— Потому что из-за этого он может умереть этой же ночью.

Гисхильда с ужасом посмотрела на эльфа.

— Это не игра, принцесса. Тот, кто сидит в этом зале, обладает властью. Тот, кто теряет свое место, унижен. Я думаю, что ты действительно запугала нескольких выскочек. Остальные, возможно, будут сражаться, чтобы не потерять свою власть и влияние. И поэтому твой учитель Рагнар в опасности. Если ты позволишь, я пошлю Фингайна, чтобы он присмотрел за Рагнаром.

Гисхильда кивнула. Тем временем последние ярлы покинули зал, и она внезапно ощутила, что ужасно устала.

— Я пойду отдыхать. Пусть меня разбудят, когда прибудет мама.

— Я выделю охрану для…

— Нет, Олловейн. Как это будет выглядеть? Я хочу быть правительницей и королевой-воительницей, а сама даже не могу отправиться спать без охраны?

— Но ты должна помнить…

Она встала. Маленькая кошка спрыгнула с колен.

— Пожалуйста, Олловейн, уважай мои желания, даже если они кажутся тебе неразумными. Я закрою дверь на засов, если тебя это успокоит. Но я не стану жить в страхе в собственном доме и на каждом шагу окружать себя стражей. Я даже представить себе не могу, что кто-то причинит мне вред. Для этого они слишком уважают мою семью.

— Я не хочу путать тебя, принцесса, но тебе стоит привыкнуть к мысли, что в жизни бывает много такого, чего ты даже представить себе не можешь.

Кровавое злодеяние

— У тебя не будет выбора, Гисхильда.

Принцесса покачала головой.

— Я буду королевой. Но то, о чем ты говоришь, невероятно!

— Я ведь говорю не о любви, дитя. Ты должна сделать это. Ради своей страны. Ради своего рода. Ты — последняя из рода Мандреда. Они будут так долго надоедать тебе, пока ты не сдашься. Ты же знаешь, что была рождена для этого. Королева или нет, в этом вопросе тебе придется подчиниться.

— Я люблю Люка. Я не могу взять себе другого мужа. Я скорее откажусь от трона.

— Если ты сделаешь это, дворяне начнут драться за корону. Это станет концом Фьордландии.

Гисхильда посмотрела на мать. Роксанна постарела. Под глазами большие мешки от слез. Серебро прокралось в ее черные как смоль, волосы. Гисхильда помнила ее красавицей. То, что она увидела, испугало ее.

Роксанна рассказала ей о нескончаемой войне с ярлами. Ее не уважали, потому что она была не королевских кровей. Да в ее жилах даже не было крови фьордландцев. Неуважение дворян зашло так далеко, что они даже не пытались заставить Роксанну снова выйти замуж, после того как проходили годы, а Гуннар все не возвращался.

— Ты должна сделать это ради страны, — тихо произнесла Роксанна.

— Я уже выбрала возлюбленного и поклялась ему в верности. Никто не займет его место.

— Если я правильно поняла тебя, свадьба не состоялась, — напомнила мать.

— Не хватало только клятвы перед Тьюредом. — Она сказала это упрямо и тут же почувствовала, как кровь прилила к щекам.

Мать удивила ее. Она улыбнулась. А потом крепко обняла дочь. Так, как часто делала это, когда Гисхильда была ребенком. Мать пахла так же, как и раньше, цветами персика, розовым маслом и немного чем-то кислым. Эти объятия подействовали. На глаза Гисхильды навернулись слезы, и поделать ничего с этим она не могла.

— Ты очень любишь его, не так ли? — Голос Роксанны снизился до шепота. Темного. Тихого.

— Да, — вот и все, что смогла сказать Гисхильда.

Она напряглась, чтобы не всхлипнуть. Мать мягко погладила ее по спине.

— Ах, девочка моя, девочка. Большая любовь… Самый прекрасный дар и в то же время — проклятие. Я любила твоего отца больше жизни. Как часто он уезжал. Сколько дней я словно не жила. — Она запнулась. — А теперь, когда я знаю… Когда ты сказала мне, что он… Сколько лун я страдала ради нескольких лун счастья. Ты должна забыть его, Гисхильда. Сердце не может тосковать вечно, оно становится маленьким и теряет мужество. Посмотри на меня! — Она отпустила дочь и села на ее постель. — Думаешь, я хотела стать такой, какой стала? Я каждый день осознавала, насколько я плохая королева. Они не хотели меня. Единственные, кто всегда был за меня, — это мандриды. Остальные…

Роксанна беспомощно всплеснула руками.

— Ты видела их. Берегись Гутрума. Ярл Альдарвика — самый ужасный. Пару дней назад он осмелился преследовать меня. Он хотел, чтобы я объявила Гуннара мертвым. А еще он хотел, чтобы я стала его женой. Не по любви! Наверное, он думал, что если будет обладать мной, то его перспективы получить трон увеличатся. Он хочет быть королем и прямо горит от тщеславия.

Гисхильда сжала губы. Негодяй! Во времена ее отца он был незначительным, маленьким дворянином, жившим взаперти в своей гавани. Он возил контрабандой янтарь и радовался, когда двор уделял ему немного внимания. Гисхильда навела о нем справки, прежде чем пришла мать. Он был опасным человеком, знался с ворами и убийцами. Уже сейчас он обладает властью над ней, рассерженно подумала Гисхильда. Хотя ее мать и приехала в Фирнстайн, но именно она, Гисхильда, пошла в ее покои. Потому что Гутрум был прав. Не пристало дочери приказывать своей матери, королеве, явиться к ней, словно та какая-нибудь служанка.

Она была готова вести с ним спор, решительно подумала Гисхильда. В Цитадели ордена она научилась тому, как нужно действовать в подобных случаях, как обращаться с повстанцами и еретиками. Как… Она не сдержала смеха. Вот насколько глубоко укоренились в ней учения рыцарей. В глазах Нового Рыцарства любой фьордландец был повстанцем и еретиком.

— Ты сейчас думаешь о своем возлюбленном?

Вопрос опечалил Гисхильду. Она должна думать о Люке, а не о Гутруме.

— Сейчас я попробую немного поспать. К завтраку меня ждет банда строптивых ярлов.

— Останешься спать у меня?

Сердцем ей хотелось этого, но Гисхильда покачала головой.

— Мне очень жаль, если я разочаровала тебя. Я люблю тебя, Гисхильда. Ты — все, что у меня осталось, и я благодарна Луту, что он вернул тебя. Я знаю, что была плохой королевой. Мое царствование с самого первого дня озаряла несчастливая звезда. Ты можешь получить корону. Для меня она всегда была чересчур тяжела. Но подумай о цене. Ты знаешь, чего потребуют от тебя ярлы, когда ты станешь полноправной правительницей.

Этого она сейчас не хотела слышать. Девушка торопливо попрощалась и вернулась к себе в комнату. В коридорах старого замка было холодно. На стеклах цвели морозные цветы. Было очень мало света. Стояла оглушительная тишина. Ничто не шевелилось. Стражи нигде не было видно.

Гисхильда обрадовалась, когда наконец оказалась в своей комнате. Огонь в камине потух и небольшое помещение было наполнено живительным теплом углей. Пара часов сна — и она предстанет перед ярлами.

Стянув тяжелое одеяло из овчины, она замерла. Простыни под ним оказались в крови. А на подушке лежал маленький белый котенок, который сидел у нее на коленях в пиршественном зале. Ему вспороли брюшко. Окровавленные внутренности опутывали его шею, словно петля.

Она долго просто смотрела на зверя, не в силах закричать или заплакать. Не таким она представляла себе свое возвращение домой, хотя Эмерелль и предупреждала ее. Она хотела сражаться против врагов Фьордландии, а не против собственного благородного сословия.

Наконец она устало опустилась на кресло рядом с камином. В своей постели этой ночью спать она не сможет.

Право предков

Гисхильда надела узкий кожаный камзол со шлицами, брюки для верховой езды и высокие сапоги. Она вполне осознавала, сколь мало соответствовала представлениям благородного сословия о принцессе. И ей было совершенно наплевать. Этой ночью она почти не сомкнула глаз, размышляя о предстоящем утре.

Кормилица признала в ней Гисхильду перед всеми дворянами. Ее старый учитель Рагнар произнес очень волнующие слова и подтвердил, что она именно та, за кого себя выдает. Но больше всего весило слово матери.

Взгляд Гисхильды скользил по собравшимся ярлам. Хотя ее происхождение больше не вызывало сомнений, в воздухе по-прежнему висело почти осязаемое напряжение. В пиршественном зале было много вооруженных людей. Личная гвардия ее отца, мандриды, контролировали все двери. Вдоль стен в полном обмундировании стояла ее эльфийская свита.

Ярлы тоже пришли готовыми к битве, так, как она того требовала. Пришли почти все, кто был вчера. Похоже, некоторые теперь раскаивались. Им было ясно, какие последствия может иметь поступок, подобный той выходке прошлой ночью. Они то и дело беспокойно оглядывались на вооруженную охрану в дверях.

— Ночью кто-то вломился в мой спальный покой, — холодно сказала Гисхильда. — На моей постели была пролита кровь, и не потому, что у меня была первая ночь любви.

Теперь на лицах ярлов отражался ужас. Повисла давящая тишина. Единственными звуками в зале были нервное шарканье сапог, чей-то кашель и тихий перезвон кольчуг. Угли в жаровнях превратились в пепел. От холода изо рта у всех валил пар.

— Кошка, которая вчера в этом зале сидела у меня на коленях, лежала на моей подушке со вспоротым брюхом. Я оценила ваше приветствие, ярлы Фьордландии!

— Никто из нас этого не делал, — сказал седовласый, который еще вчера не хотел ее узнавать. — Ни один ярл не был бы настолько бесчестным, чтобы…

— Вы считаете себя людьми чести? Разве люди чести допустили бы, чтобы мою мать, королеву, назвали шлюхой в тронном зале? Не говорите мне о чести! — Она спустилась с деревянной платформы и пошла вдоль ряда ярлов.

Она была уверена в том, где следует искать, но тянула время, прежде чем дойти до Гутрума.

— У тебя на брюках белая кошачья шерсть, ярл! — громко сказала она, чтобы услышали все в зале.

— Я тоже люблю кошек, так же как и ты, принцесса.

— Я вижу свежие следы крови на твоем рукаве.

— Сегодня утром я разделывал рыбу, — спокойно ответил Гутрум. — Очевидно, я был при этом недостаточно внимателен.

— Дай мне руку!

Он казался удивленным, однако послушался. Она поднесла большую мозолистую руку к лицу и понюхала.

— От тебя не пахнет рыбой.

Гутрум откашлялся.

— Я мылся.

Стоявшие рядом с ним мужчины отодвинулись от него.

Гисхильда увидела маленькие золотистые крошки, застрявшие в бороде. Пролитый желток.

— Похоже, что мыл ты только руки.

Гутрум нагло улыбнулся.

— Остальные мужчины тоже вроде не воняют рыбой.

— Сигурд, что сделал бы мой отец с человеком, который оскорбил Роксанну и пролил кровь в королевских покоях?

Капитан ответил, не колеблясь ни минуты.

— Он велел бы зашить его в мешок из крепкой материи, чтобы утопить во фьорде, как поступают с лишними котятами. Он наверняка не удостоил бы его чести пасть от меча палача.

— Ты не можешь доказать, что я…

— А мне и не нужно доказывать. Я — наследница престола. Если я подаю жалобу, то ты должен доказывать, что не виновен. Ты можешь сделать это, Гутрум?

— Не могу. Я был один. — Он оглянулся на остальных дворян.

Еще вчера он мог быть выразителем общего мнения. Сейчас его не поддержит никто. Гисхильда задумалась, не оставить ли все так, как есть. Может быть, Гутрум сделал для себя выводы. Хотела она того или нет, но она снова невольно вспомнила уроки в школе ордена. Она научилась тому, что милость, оказанная не вовремя, может только ухудшить ситуацию. Но ей так не хотелось начинать свое правление с кровавого суда!

— Я требую божественного суда! — вдруг крикнул Гутрум. — Боги мне свидетели. Если я одержу победу над Гисхильдой в честном бою, сталь на сталь, то тем самым докажу свою невиновность.

— Не соглашайся на это, — прошептал ей на ухо Сигурд. — Он не истинный воин. Он учился сражаться в темных переулках и кровавых стычках, которым иногда подвергаются контрабандисты. Он не будет сражаться честно.

Гисхильда отодвинула капитана в сторону.

— Давай выясним это здесь и сейчас, Гутрум. Боги не любят, когда их заставляют ждать. — Она вынула из ножен меч. — Ты готов?

Ярл уверенно ухмыльнулся. Его клинок со звоном вылетел из ножен. То было тяжелое оружие с массивной бронзовой гардой. Гисхильда заметила, что в гарду были вделаны маленькие металлические шипы. Нужно быть готовой к тому, что Гутрум будет использовать в качестве оружия не только клинок.

Он начал бой неожиданно, с резкого выпада.

Гисхильда ушла от его удара, нанесенного по ее мечу. Инерция потащила Гутрума и он пробежал мимо принцессы. Девушка развернулась. Короткий выпад раскроил спину кожаного камзола ярла.

Сопя от злости, Гутрум обернулся. Сделав обманный выпад, нацеленный в ее опорную ногу, он повел клинок вверх, собираясь вспороть ей живот, как тому котенку. Гисхильда снова увернулась безо всяких усилий. Рапира, выкованная эльфийскими кузнецами, лежала в ее ладони легкая, словно перышко, а массивный меч Гутрума заставлял его замедлять движения.

— Прекрати плясать, девчонка, и сражайся! — взревел он.

— Может ли быть, что ярл Альдарвика, еще не сражавшийся ни в одной крупной битве, не способен победить даже девчонку?

Ответом ей был очередной яростный выпад. Она снова ушла от удара. Гисхильда опасалась блокировать, не хотела меряться силами, в этом она могла проиграть.

Гутрум завел руку за спину и выхватил нож для разделки рыбы, на котором еще была свежая кровь. Проведя обманный маневр, он попытался поймать ее не на опорной ноге и вонзить ей нож между ребер. На этот раз он промахнулся совсем чуть-чуть.

— Это твой самый лучший трюк? — насмешливо спросила она, вынимая кинжал. Затем перешла в атаку.

Удар следовал за ударом. Она теснила. Остальные ярлы спешили убраться с их пути.

Она выбила нож для разделки рыбы. Он сделал попытку обхватить ее своими мощными руками, словно борец. Она пригнулась, но была все еще слишком близко. Он поднял колено. Хотя девушка отпрянула назад, удар пришелся в подбородок.

Она была предупреждена. Слегка пошатываясь, она полоснула кинжалом по его бедру. Сквозь разрез в брюках начала сочиться кровь.

Левой рукой он ощупал рану. Они настороженно кружили друг вокруг друга.

Проведя окровавленным пальцем по губам, он облизнулся.

— Этого недостаточно, малышка.Я вспорю тебе брюхо, как рыбе…

Гисхильда вздрогнула, пытаясь справиться с обрушившимся на нее потоком образов.

Гутрум снова атаковал. Проведя обманный выпад мечом, он нанес ей удар кулаком, когда та уходила от удара. И снова он подошел слишком близко! Подбежал под ее длинный клинок. Девушку задел удар, нанесенный гардой меча. Шипы оставили отметины на ее кожаном камзоле. Гисхильда ударила коленом в живот. Мужчина взвизгнул, как свинья, и согнулся. Короткий, быстрый удар гардой выбил оружие из руки ярла. Она отошла на шаг и коснулась острием клинка его груди.

— Боги решили не в твою пользу, Гутрум из Альдарвика. Я даю тебе десять дней на то, чтобы разобраться со своими делами и собрать деньги. После этого ты навсегда изгоняешься из Фьордландии.

Она отвернулась, радуясь тому, что это наконец-то осталось позади.

— Гисхильда…

Еще до того, как Сигурд крикнул, предупреждая ее об опасности, она услышала шорох кожи, когда Гутрум нагнулся, чтобы поднять оружие. Принцесса пригнулась и обернулась. Ее клинок прошел на волосок от светловолосого ярла, единственного, кто смеялся в зале вчера. Юноша бросился на руку Гутрума, чтобы помешать тому нанести удар, предназначавшийся принцессе. Клинок Гисхильды глубоко вошел в грудь предателя. Удар был нанесен высоко. Он выживет, если не будет заражения.

Слегка провернув оружие, она высвободила его. Достала из-за пояса платок и отерла кровь с клинка. Потом махнула рукой мандридам.

— Унесите его! Десять дней, Гутрум. Если после этого ты все еще будешь находиться во Фьордландии, ты лишишься головы. — Она обернулась к светловолосому ярлу. — Благодарю…

Тот улыбнулся.

— Эрек Асмундсон.

Она коротко кивнула, потом поднялась на деревянное возвышение и встала перед троном.

— Не этот бой хотела я сегодня довести до конца. Вы знаете историю о Кадлин, королеве-воительнице. Она забрала останки своего отца Альфадаса, скрытые глубоко в стране троллей. Так же, как и она, я выступлю, чтобы привезти останки моего отца. Они находятся за линией фронта. Я хочу, чтобы он обрел свой последний приют в могильном холме предков. Это будет поступок, благодаря которому мы не сможем завоевать ни пяди земли. Но он научит наших врагов тому, что фьордландцы способны на большее, чем постоянное отступление. Мы победим. И точно так же, как раньше сжигали хороший корабль, чтобы почтить павшего правителя, в честь моего отца я сожгу один из их замков. Пусть привыкают бояться нас. И они должны знать, что не будут в безопасности даже за линией фронта. Кто из вас со мной?

Сигурд и его мандриды были первыми, кто поднял свои мечи.

— Гисхильда, королева-воительница! — воскликнул капитан. — Мы пойдем с тобой.

Эрека она завоевала тоже. Взмахнув большой секирой, он восхищенно присоединился к боевому кличу личной гвардии. Потом присоединились и другие ярлы. В конце концов только семеро тайком покинули зал, чтобы в будущем обедать у родных каминов, а не за столом в королевском замке.

Альвенмарк

Эта ночь была холодной, холоднее, чем остальные ночи в Валлонкуре. Может быть, это холод в его сердце заставляет дрожать, думал Люк. Обхватив руками колени, он сидел на холме, на котором так часто в новолуние встречался с Гисхильдой.

Он смотрел в ночное небо, на Полярную звезду, которую подарил ей. Интересно, где сейчас Гисхильда? Юноша часто представлял себе, что в этот же миг она тоже смотрит в ночное небо. Так много недель прошло, и тем не менее каждое утро, просыпаясь в спальне башни, он первым делом смотрел туда, где стояла ее узкая кровать. Каждый раз он надеялся, что все произошедшее — просто кошмарный сон. Что он увидит ее лежащей там, и лицо ее вуалью будут покрывать растрепанные золотисто-рыжие волосы. Тогда он просто будет лежать и смотреть, как она спит…

Но его взгляд постоянно натыкался на пустую постель с аккуратно заправленным одеялом. Постель, словно притворявшуюся, что ее хозяйка вот-вот вернется. Словно не ушла она из его мира навсегда.

Шорох шагов заставил Люка поднять глаза. Худощавая фигура, опирающаяся на палку. Кто-то с трудом взобрался на холм. Юноша слышал тяжелое дыхание. Примарх! Оноре присел перед ним на корточки. Сложил руки на рукояти палки, отыскал взгляд Люка.

— Братству не хватает тебя.

Люк ничего не хотел слышать об этом, но не решался высказать это в открытую. Нащупав палочку, он принялся водить ею по утрамбованной земле.

— Когда я был послушником, — сказал Оноре, — среди нас была девушка, в которую я был совершенно по-идиотски влюблен. Часть твоих чувств мне знакома, Люк. Можешь не продолжать… Тогда я учился только для того, чтобы понравиться ей. Она была великолепной фехтовальщицей. И была так прекрасна, что рядом с ней меркло солнце. По крайней мере, в моих глазах. — Он негромко рассмеялся. — Тогда я писал любовные стихи, впрочем, никогда не решался показать ей. Даже тогда, когда на последнем курсе послушничества мы начали встречаться. Парочку этих стихов я сохранил. Высокопарная чушь, но когда я сегодня читаю их, наша любовь мне кажется близкой как никогда.

Люк вспомнил, как в охотничьей комнате графа де Ланцака Мишель приставила к груди Оноре пистолеты с поворотным затвором. И как она выстрелила, хотя в этом уже не было никакой необходимости. Он никогда не понимал, что происходило тогда между теми двоими.

— Я знаю, что мои слова являются слабым утешением для тебя, но любовь, оборвавшаяся на пике, когда чувства острее всего, будет вечной. Именно о таких историях пишут поэты. Любая другая любовь пройдет. Это лишь вопрос времени. В твоем возрасте я тоже не стал бы слушать этого…

— Что произошло между тобой и Мишель?

— Если ты спросишь своего магистра, она наверняка скажет тебе, что нашу любовь разрушил мой приказ на мосту через Бресну. Ты наверняка слышал об этой истории… Я думаю, что на самом деле все началось гораздо раньше. Сначала мы готовы прощать любимому человеку все. Прощать легко… Так же легко, как и не обращать внимания на те вещи, которые не желаешь видеть. Но берегись, когда пройдет волшебство первой любви… Я и сегодня отдал бы такой же приказ. Он был логичным и соответствующим ситуации. Я не изменился тогда в мгновение ока. Неправда, что сияющий рыцарь в мгновение превратился в бездушную скотину. Правда в том, что в тот миг она увидела меня таким, каким я являюсь на самом деле. И поскольку она не могла признаться себе, что я всегда обладал этим недостатком и она из-за своей любви просто не хотела его замечать, она выдумала историю о том, что война в Друсне лишила меня души.

Палочка Люка сломалась о твердую землю.

— Мудрецы говорят, что ненависть возможна только там, где еще не совсем угасла любовь. Я не уверен, что это так. От бурной, безусловной любви, той, которая была в наше последнее лето послушничества, осталось только несколько сентиментальных любовных стихов. Ее желание видеть меня мертвым все еще причиняет мне боль. Каждый удар сердца отзывается для меня болью.

Какой-то шорох заставил Люка поднять взгляд. Оноре расшнуровал свой камзол и поднял рубашку.

Мальчику доводилось видеть много ужасных ран. Но это… Зрелище отталкивало его, и в то же время он не мог отвести взгляд.

— Как же возможно, что ты все еще жив? — растерянно спросил он.

— Может быть, такова воля Тьюреда? Может быть, это мой дар… Часто я думаю, что еще жив потому, что у меня есть цель. Кое-что, чего я непременно хочу достичь. Может быть, ты будешь смеяться надо мной, но я убежден в том, что Господь посылает каждого из нас в этот мир с определенной целью. Сейчас это прозвучало гораздо более патетично, чем мне того хотелось. Это может быть что-то такое, что не изменит мир. Что-то, что имеет значение только для тебя. Может быть, однажды вечером ты дашь нищему простой ужин. И именно этот ужин и этот дар даст ему силы снова обрести себя, и нищий станет значительным человеком, деяний которого не хватало бы миру, если бы в тот вечер ты не проявил сострадание по отношению к нему. Я думаю, многие люди даже не замечают, когда совершают величайшие поступки в своей жизни. Я также думаю, что мы не являемся пленниками воли Господней. У него есть планы на нас. Он дает нам снаряжение для жизни, в которой мы можем исполнить свою задачу. А потом он отпускает нас, потому что мы были бы хуже рабов, если бы каждый шаг в нашей жизни был предопределен, как считают некоторые наши собратья по вере.

Люк удивленно поглядел на примарха. Оноре был для него словно книга за семью печатями. Каждый раз, когда он думал, что знает этого человека, тот заново удивлял его. Мужчина, сидевший перед ним на корточках и рассказывавший о своей любви и предназначении в жизни, ни в коей мере не соответствовал тому представлению об Оноре, которое он себе составил.

— А ты знаешь, в чем твоя задача?

Тот поднял брови и меланхолично улыбнулся.

— Что мы можем знать, Люк? Я не знаю, каковы планы Тьюреда в отношении меня, но я выбрал себе цель в жизни, и думаю, что в ней — мое предназначение. Может быть, это входит в планы Господа — то, что я сейчас, в этот миг, с тобой, чтобы немножко уменьшить твою печаль и снова дать тебе надежду. Но я считаю, что мое предназначение, кроме того, заключается в том, чтобы разрушить Альвенмарк и, наконец, дать нашему миру то спокойствие, которое ему так необходимо.

Люк растерялся. Может, примарх сошел с ума? Как один человек может сделать это? И как он собирается разрушить мир, в который даже дороги не знает? Ни один рыцарь ордена не бывал там! Судя по тому, что им известно, Другие только изредка забирают к себе язычников. И непонятно, что это — награда или кара.

Улыбка Оноре стала еще шире. В уголках губ образовались морщинки. Он натянул рубашку на свою ужасную рану.

— Теперь ты, наверное, размышляешь над тем, не сошел ли я с ума, не правда ли?

Люк судорожно сглотнул. Потом собрал все свое мужество в кулак и кивнул.

Примарх рассмеялся.

— Только тот, у кого большие планы, может достичь чего-то великого. Слава очень редко бывает подарком, который просто сваливается человеку на голову.

Некоторое время они молча сидели друг напротив друга.

— А чего хочешь ты, Люк? — спросил наконец Оноре. — Я уверен, что наши желания и наше предназначение часто связаны между собой.

Люк покачал головой. Его желание было эгоистичным. Он хотел быть с Гисхильдой. Иногда Люк стыдился этого, потому что бывали моменты, когда это желание было настолько сильно, что он готов был все остальное принести ему в жертву. Это наверняка не понравилось бы Господу!

Иногда, когда в башне не было никого из товарищей по звену, он тайком пробирался в спальню и становился на колени перед сундуком Гисхильды. Существовал неписаный закон, согласно которому сундуки других нельзя было даже трогать. Но его это не волновало, он приоткрывал сундук Гисхильды. Старое, темное дерево еще хранило часть ее запаха. И когда он закрывал глаза и забывал обо всем остальном, то мог представлять себе, что она снова совсем рядом с ним, как будто лежит в его объятиях.

— Все твои желания вращаются вокруг Гисхильды…

— Да. — Каждое слово вонзалось в его горло, словно камешек с острыми краями. Больше он сказать не смог ничего.

— Тогда стоит подумать над тем, какие способы существуют для того, чтобы привести ее к тебе.

Люк недоверчиво взглянул на примарха. Это безумие!

— Она во Фьордландии. Возглавит наших врагов.

— Я так и думал, что ты знаешь, кто она на самом деле. У любящих очень мало тайн друг от друга. Что ж, это все упрощает.

— Но я же не могу…

— Почему? Любовь — самое чистое и искреннее из всех чувств. Что же в этом преступного? И даже если Гисхильда выступит на стороне противника, я уверен, что в глубине души она все еще является одной из нас. Она — Серебряная Львица, Люк. Так же, как и ты — Серебряный Лев. Эти узы крепки. Они на всю жизнь. Она слишком долго была здесь, чтобы не принять нас. Она мыслит так же, как мы. Чувствует так же, как мы. Мы можем вернуть ее.

— Я не смогу сражаться против нее, — тихо произнес Люк. Иногда он представлял себе, как они встречаются в разгар битвы. Как не узнают друг друга из-за закрытых забрал. И что он убивает ее. — Я не могу сражаться против Фьордландии. Она никогда бы не простила мне этого. Когда наши войска победят, когда наши знамена будут развеваться над Фирнстайном и последняя битва будет позади, разрушится то, что значило для нее больше всего на свете. Я не имею права принимать в этом участие! Она никогда не простила бы мне этого, даже если бы я не поднимал меч против язычников… Когда Фьордландия падет, она тоже будет сломлена. Она не захочет меня больше видеть. Возможно, ее даже не будет в живых. В последней битве она будет сражаться насмерть.

— Да, любовь… Ей ведомо только черное и белое. Незнакомы полутона. Реальность другая. Я не хочу сказать, что ты не прав, но я думаю, что мы можем победить Фьордландию, не проведя на ее земле ни единой битвы.

Было видно, что Оноре наслаждается недоверчивым молчанием Люка.

— Мы должны победить Фьордландию в Альвенмарке. Все мои мысли крутятся только вокруг этого. Моя цель в жизни — попасть в Альвенмарк. Если нам удастся убить Эмерелль, королеву Других, то война будет окончена. Другие — это бесчисленное множество народов, которые враждуют друг с другом. Эмерелль — единственная, кто удерживает их вместе. Если она умрет, то Другие больше не будут поддерживать Фьордландию. Они будут драться за корону. А что такое последние язычники без своих союзников? Проигравшие! Они это знают. Война за Фьордландию будет выиграна в Альвенмарке!

— Но как же мы попадем в Альвенмарк?

— Так же, как и Другие, конечно же, — ответил довольный Оноре. — Существуют магические ворота. На некоторых из них мы построили храмовые башни, капеллы или воздвигли мощи святых. Таким образом мы запечатываем эти ворота. Другие уже не могут пользоваться ими. Но мы держим ключ в руках. Если мы оскверним эти места, то ворота снова станут свободны. Нам нужно только научиться открывать их. Или найти кого-то, кто будет делать это за нас. Кого-то, кто настолько разочаровался в Других, кто чувствует, что они предали его, кто готов выступить против них в войне.

Оноре говорил так проникновенно и убедительно, словно эти планы были уже делом решенным.

— Когда мы придем в Альвенмарк впервые, Другие будут совершенно ошарашены. Сразу же, во время первой же атаки, мы должны похитить Эмерелль и убить ее.

— Почему ты говоришь мне все это? Что я могу сделать? Ведь я — всего лишь послушник.

— Ты знаешь, что я неприятный человек, Люк. Я делаю это ради братства. Оно нуждается в тебе. Слишком многие мертвы. И ни в ком дар не силен так, как в тебе. Ты не имеешь права бездействовать. Твоя жизнь должна вновь обрести цель, и неважно, какую. Поэтому я пришел не как друг. Мной движет исключительно эгоизм. Я убежден в том, что наши судьбы тесно связаны. Каждый из нас может обрести свое предназначение в этом мире только через другого.

Люк все еще не понимал, как он может помочь примарху. Но уже был готов ему поверить. Оноре был прав. Необходима цель в жизни. Из нее мы черпаем мужество и силы.

— Что я могу сделать?

— Думаю, ты сможешь вылечить меня, если мы найдем нужное время и место. И еще кое-что… С твоим даром связано особое обстоятельство. О нем я расскажу тебе тогда, когда ты получишь золотые шпоры рыцаря. Однако существует нечто, чем ты можешь послужить нашему делу уже этой ночью. Напиши письмо Гисхильде! Напиши ей о своей любви и тоске.

— Что?

— Ты понял меня правильно, Люк. Вы не сможете увидеться… Может быть, на протяжении многих лет. Позаботься о том, чтобы узы, связывающие вас, не прервались. Ты даже не представляешь себе, насколько ценной однажды может стать ваша любовь…

— Что ты имеешь в виду?

— Когда Альвенмарк будет повержен, мы будем вести переговоры с Фьордландией. Но как можно говорить друг с другом, когда десятилетия войны иссушили сердца? Как можно сидеть за одним столом без доверия? Но именно Гисхильда, которую позорно похитили как раз во время мирных переговоров, сможет.

Люк начал понимать.

— Если вы оба сохраните свою любовь, то сможете говорить друг с другом. Ты принадлежишь к Братству Святой Крови. Ты очень одарен. Я обещаю тебе, что однажды ты займешь значительный пост в нашей Церкви. И ты будешь говорить от имени всех нас, когда мы будем заключать мир с Фьордландией. И Гисхильда глубже поймет все сказанное тобой. Я же повторюсь, она все еще одна из нас. После всех этих лет, проведенных в Валлонкуре, наше учение и наша вера глубоко укоренились в ней, хотя она наверняка не хочет этого осознавать. А еще более важна ее любовь к тебе. Она примет тебя с открытым сердцем. Только так может быть подписан настоящий мир.

— Но как мое письмо попадет к Гисхильде? Ты отправишь послов?

Оноре негромко рассмеялся.

— Нет, любовные письма так не посылают. Поверь мне, оно дойдет к ней. В течение месяца. Однажды вечером она обнаружит его лежащим на своей постели. Или на столе, на котором она пишет всякую всячину, относящуюся к ежедневному бремени правителей. Оно окажется там словно по мановению волшебной палочки.

— Но…

Оноре оперся на палку.

— Не спрашивай, Люк. Я не скажу тебе. Ты ведь знаешь, что я многие годы был заместителем начальника торговой конторы. Я руководил шпионами нашего ордена. Наша сеть раскинута широко, Люк. Твое письмо попадет к Гисхильде!

У молодого человека возникло нехорошее чувство. Мысль о том, что какие-то мужчины или женщины, повиновавшиеся приказам Оноре, были настолько близко к Гисхильде, что могли подложить письмо в ее покои, испугала его. Но если он согласится на план примарха, то Гисхильда будет, по крайней мере, вне опасности! Все, сказанное Оноре, казалось умным и продуманным. Брату нужны были Гисхильда и он, чтобы достичь цели всей своей жизни.

— Думаешь, она тоже сможет писать мне?

Примарх беспомощно развел руками.

— За нее я говорить не могу. Но если она умна, то найдет какой-нибудь способ. А мы оба знаем, что Гисхильда умна.

Сердце Люка забилось быстрее. Он представил, как будет держать в руках письмо от нее, узнает, как живет его принцесса. Тогда он не будет с дрожью в сердце прислушиваться к вестям из далекой Фьордландии и ночами ломать голову над тем, что из услышанного близко к правде.

— Я твой, брат.

— Дай руку!

Люк хлопнул ладонью. И был удивлен тем, насколько сильна хватка примарха Оноре, казавшегося таким слабым.

— Существует еще кое-что, что ты можешь сделать для меня. Не слоняйся так, как ты делал это на протяжении последних недель. Ты был украшением послушников, хотя некоторые твои магистры, возможно, придерживаются другого мнения. Ты был мальчиком, о котором много говорят. Думаю, все в Валлонкуре хоть раз слышали твое имя. Ты должен снова встать в строй. Учись! Будь хорош во всем, что делаешь. Или, по крайней мере, пытайся делать все от тебя зависящее, так, как ты делал, когда Гисхильда была здесь. Будет легче сделать церковную карьеру, если ты заслужишь свой сан. В моей власти было бы дать тебе важный пост, даже если бы ты не был особенным. Но власть сильна только тогда, когда она основывается на уважении. Заслужи его — и однажды ты будешь сидеть за столом переговоров, выступая от имени всего ордена. Никто не сможет выполнить эту задачу лучше тебя. Пусть эта цель всегда будет перед твоими глазами. Стань снова тем молодым многообещающим послушником, каким ты был до того, как эльфы пришли в Валлонкур.

Хроники Фирнстайна

…Когда же вернулась Гисхильда, все стало так, словно по стране прошла буря, и все мы были взбудоражены. Некоторые ненавидели ее, вроде тех, кто в душе уже смирился с поражением, или те, кто вырвал скипетр из рук королевы, чтобы править вместо нее. Но иные, и их было большинство, вновь обрели мужество. Для них это было подобно первым теплым весенним дням, когда широко распахиваются окна и двери, чтобы из домов ушел запах долгих зимних ночей. Всего день, как она вернулась, и вот уже она сделала заявку на свой первый мужественный поступок. Она сделала то, что никто не делал со времен Альфадаса: она повела воинов из страны фьордов по тропам альвов во тьму. То было место, где даже у храбрейших сжималось сердце. Так они прошли вглубь Друсны, в неприметную рощу, глубоко в лесах, о которых забыли даже люди-тени. Оттуда эльфы провели ее по тайным тропам через леса к тому месту, где находилась могила короля Гуннара Дуборукого. И я, который пишет эти строки, стоял там и видел короля, лежащего на ложе из стволов пушек и сломанного оружия. А над ним висели разорванные знамена врага. То была воистину могила воина. Я не знаю, что сделали эльфы. Но эта могила отличалась от всех, что мне доводилось видеть. Там не пахло разложением и смертью. В скрытой могиле, казалось, был заперт аромат весны. И хотите — верьте, хотите — нет, но тело короля выглядело так, словно его только что положили на место последнего приюта.

И тем не менее был ужас, которого не могло сгладить даже искусство эльфов. Короля, покоившегося там, можно было узнать только по шрамам на руках и ногах, тех неизгладимых следах, которые оставила на нем жизнь, полная сражений. Голова Гуннара была отделена от тела. Пушечное ядро размозжило ее, так сообщила волшебница Юлифей. Она сказала, что стояла рядом, когда Лут оборвал нить жизни Гуннара. Эльфы подложили под шлем шелковый платок, который лежал там, где должна была быть голова Гуннара, так они скрыли от стороннего наблюдателя горькую правду. Но, конечно же, Гисхильда хотела еще раз взглянуть в лицо почившего. Она была удивлена, ведь король при жизни никогда не носил шлем с забралом. И когда она откинула стальное забрало и, наконец, взяла в руки шлем, то, что она увидела, потрясло ее до глубины души.

Никогда я не встречал женщину, подобную Гисхильде. В ней есть сила, которую не найдешь у иных мужчин. Только трижды за всю жизнь я видел ее плачущей. Первый раз — когда умер ее брат Снорри, а она была еще ребенком. Второй раз она пролила слезы у сокрытой могилы своего отца. В третий раз у меня у самого едва не разорвалось сердце. Но я забегаю вперед… Пока еще время дней славы.

Горе Гисхильды сменилось гневом. И ее гнев был подобен внезапной летней грозе, обрушивающейся на поле ячменя.

Этот гнев пал на Вилуссу, большую крепость с гаванью, принадлежавшую ордену Древа Праха, резиденцию эрцрегента, крупную гавань западной озерной равнины, зимнюю квартиру войск ордена. Существовала добрая дюжина причин, чтобы обойти этот город десятой дорогой. Ярлы и даже хладнокровные эльфы отговаривали Гисхильду. Но она хотела погребального костра в честь отца, огонь которого был бы виден до самых Златых Чертогов. Она и слышать ничего не хотела о том, что бессмысленно атаковать твердыню, в которой на каждого нашего воина приходится десять врагов. Но поскольку горячая кровь ее предка Мандреда была очень сильна в ней, Гисхильда не обращала на это внимания. Когда никто не захотел последовать за ней, она надела доспехи и на своей вороной лошади по кличке Полярная звезда отправилась туда тайком. Был вечер, когда из черных лесов, словно призрачное дыхание, выступил туман, когда Гисхильда подъехала к воротам св. Мишеля крепости Вилусса. Она была одета в белый плащ, как рыцарь ордена. И проехала ворота, потому что ее, вероятно, приняли за кого-то другого. Никто не знал, что сделала Гисхильда той ночью. Она об этом никогда не говорила. Но когда на следующий день она вернулась, над городом, сильным, как трон Господень, стояло облако черного дыма. Вспыхнули пороховая башня и склад в гавани. Семнадцать кораблей стали жертвой разрушения. С ней не было ни единого эльфа, все мы знали это. И если мертвые могут посмотреть из Златых Чертогов вниз, в наш мир, то Гуннар Дуборукий видел погребальный костер, который зажгла для него его дочь.

С того дня, казалось, Гисхильда заключила мир сама с собой и со смертью своего отца. Она слушала каждый голос в военном совете, вникала во все тревоги. Все мы забыли о том, что она — женщина. Она вела нас от зимы к лету. От победы к победе. И когда мы вернулись домой, после более чем восьми лун, она вернула Фьордландии ее гордость. Но вдали от полей битвы ярлы снова вспомнили о том, что Гисхильда — женщина. И началось то, что должно было принести несчастье.

Я помню это так, точно это случилось всего час назад. Это случилось тогда, когда приближалась годовщина возвращения Гисхильды. И снова все ярлы Фьордландии собрались в пиршественном зале королевского замка.

Записано Рагнаром Ульриксоном,

Том 107 храмовой библиотеки Фирнстайна,

с. 223 и далее

Решение Других

— Я королева! — сердито настаивала Гисхильда.

— Никто не короновал тебя, — напомнила ей Роксанна. — Ты правишь потому, что присвоила власть, а не потому, что тебе ее кто-то дал.

— Она дана мне по праву рождения!

— Я не хочу спорить с тобой, Гисхильда. Но если ты хочешь быть королевой, то должна обращать внимание на душу своей страны, а душа страны — это ее традиции. Твои ярлы последовали за тобой в далекие земли. Они уважают тебя, некоторые даже боятся. Теперь твоя очередь сделать шаг им навстречу. Оставь позади все, что связывает тебя с Валлонкуром. Если ты не сможешь убежать от тени прошлого, то твое настоящее всегда будет в тени.

Гисхильда коротко поразмыслила над этим, потом рассерженно покачала головой.

— О чем ты говоришь, мама? Я должна бежать от тени прошлого, но покориться старым традициям? Как это согласуется? Твоя аргументация лишена логики!

— Меня не учили риторике священники Тьюреда. Когда я говорю, то говорит мое сердце, а не разум. Я знаю, что в Валлонкуре у тебя остался возлюбленный. И ты не хочешь отказываться от него… Поскольку боги благосклонны к тебе, ярлы не задают вопросов. Они думают, что ты была у эльфов. Только так они могут объяснить себе твои умения. Но когда-нибудь они начнут задавать вопросы, если ты не оправдаешь их ожидания. То, что было в Валлонкуре, мертво! Эта часть твоего прошлого завершена. Освободись от него! — Роксанна произнесла это почти умоляющим тоном. — Я желаю тебе лишь добра. Поверь, я знаю, что это такое — жить мечтой, которая не может осуществиться. Я так долго ждала твоего отца. Закрывалась от очевидного. Я должна была догадаться, что он не оставил бы Фьордландию надолго. Даже ради тебя, Гисхильда. Он был связан традициями. Они живы! Они регулируют жизнь в нашей стране, они — путеводная нить для людей. Ты должна приспособиться к ним, или ты станешь им настолько же чуждой, как и священники Тьюреда, которые воспитывали тебя. Если ты не сможешь сделать этого, то Фьордландия — не то место, где ты должна жить. Если ты не готова уважать это, то я снова займу трон.

Гисхильда удивленно посмотрела на нее.

— Ты не сделаешь этого!

Роксанна выдержала ее взгляд.

— Я знаю, что рождена не здесь. Я чужачка, которую привел сюда твой отец. Та, о которой болтают невесть что с самого первого дня. Я знаю все эти истории, хотя их рассказывают шепотом. Но, Гисхильда, я уважаю традиции этой страны. Я устраиваю свою жизнь в соответствии с ними. И если ты не можешь сделать этого, то ты более чужая здесь, чем я, хоть ты и родилась в этом замке.

Принцесса откашлялась. Давно никто не высказывал ей своего мнения настолько четко.

— А теперь иди в пиршественный зал, дочь, предстань перед ярлами! Они ждут тебя. Пробудись от своего сна о Валлонкуре, потому что это было не что иное, как сон. Спустись к ним, и сделай так, чтобы отец гордился тобой. Будь истинной королевой. Будь лучше, чем я!

Гисхильда поднялась. Не глядя на мать, она направилась к двери с гордо поднятой головой. Перед покоями ее ждал Сигурд с почетной гвардией мандридов. Они сопроводили ее через двор. Снег скрипел под их тяжелыми сапогами. На Гисхильде была короткая курточка из меха серебряных лис, брюки для верховой езды и сапоги, а также шелковая рубашка из Альвенмарка. Волосы ее были распущены. Они лежали на мехах подобно оранжевому плащу. На вкус большинства мужчин она была слишком худа. Слишком упряма. Слишком воинственна. Слишком долго была у эльфов. С каждым шагом, сделанным по направлению к залу, она обретала все больше уверенности в себе. Когда широкие створки дверей распахнулись перед нею, она улыбалась.

Давно в большом зале не было столько гостей, ярлов и влиятельных купцов, воинов и капитанов. Пришли все, чье положение в обществе позволяло появиться в королевских чертогах.

Когда она вошла, все разговоры умолкли. Сердце не успело сделать трех ударов, как молчание подобно волне распространилось на весь зал. Мужчины сгрудились плотнее. В толпе образовался проход, и Гисхильда прошествовала к трону. Коротко кивнула нескольким соратникам из Друсны.

Олловейн и Юливее стояли по левую руку позади трона, Сигурд застыл с другой стороны.

Гисхильда не стала садиться. Обвела взглядом собравшуюся знать. Многие из мужчин избегали ее взгляда. Наконец она нарушила молчание.

— Ярлы Фьордландии просили меня выйти к ним этой ночью. Вот я. — Уперев руки в бока, она гордо выпятила подбородок и вызывающе оглядела собравшихся.

Под потолком зала висел сизый дым от жаровен, который нещадно ел глаза. Пахло еловыми ветками, которые жгли ранним вечером, чтобы прогнать злых духов. Сладковатый запах меда смешивался с кисловатой вонью немытых тел. Тишина саваном окутала собравшихся.

Гисхильда была удивлена тому, сколь много сердито нахмуренных лиц смотрели на нее. Но те, на кого смотрела она, отводили взгляд.

Наконец Исвульф Свенсон, ярл Гонтабу, один из влиятельнейших князей-воинов страны, решился… Ветер и горе прорезали глубокие морщины на его лице и посеребрили раньше времени его волосы.

— Принцесса, вот прошел год с тех пор, как ты вернулась, и клянусь секирой Норгримма, все мы гордимся тобой. Ты сражаешься, скачешь верхом и пьешь как мужчина. Ты ведешь битвы так, словно ты — сам бог войны во плоти. Кровь Мандреда сильна в тебе. Те, кому довелось быть с тобой в Друсне, видели это. Ты похоронила своего отца так, как того заслуживал король. Когда ты вершишь суд на троне, то мудрость твоих суждений вызывает уважение стариков и жрецов. Ты — правительница, лучше которой нельзя и желать. Но должен признаться, несмотря на все это, ты доставляешь нам большое огорчение. Ты живешь очень опасно. В бою ты всегда в первом ряду. Ты не жалеешь себя. Никогда не отдаешь приказа, который не была бы готова исполнить сама. — Он улыбнулся. — Никогда еще не называли новорожденных дочерей Гисхильдами так часто, как после твоего возвращения. Но поскольку ты такая, какая есть, все мы очень беспокоимся. Что, если тебя настигнет пуля? Несчастливый удар меча пробьет твою защиту? Ни сила троллей, ни трюки кобольдов, ни магия эльфов и даже ни секиры и мечи мандридов не могут защищать тебя вечно. Но если ты умрешь, род Мандреда прервется. Ты — последняя в роду. Целый год мы ждали твоего выбора. Три дня совещались. И, в конце концов, пришли к выводу, Гисхильда. Мы думаем, что ты не сделаешь выбор никогда.

Вместо ответа она слегка улыбнулась. Ее ярлы все поняли правильно. Существовал лишь один человек, который был ей нужен. Она давно уже сделала свой выбор.

Исвульф, далеко не трус, казалось, страшно мучился. Он не ответил на ее улыбку. Этого не сделал никто.

— Я надеюсь, что судьба Гутрума минет меня, — продолжал ярл из Гонтабу. — Я не хочу бросать тебе вызов. Никто здесь не отнимет у тебя корону. Но для того, чтобы быть королевой, нужно исполнить свой долг перед Фьордландией, а чтобы исполнить все твои долги перед Фьордландией, нужно большее, чем золотая тиара. Тебе нужен муж, Гисхильда. Ты можешь выиграть еще сотню сражений — если ты не подаришь своей стране наследника, вся слава пойдет прахом. И поскольку ты не сделала выбор сама, мы сделали это за тебя.

Несколько ударов сердца Гисхильда стояла словно громом пораженная. Она готова была ко всему: к тому, что ее прогонят или, по меньшей мере, страшно опозорят. Она была готова к тому, что младшие из ярлов будут выхаживать перед нею, словно расфуфыренные петухи на току. Но то, что они осмелятся сделать выбор за нее, этого она даже в страшном сне не могла представить.

Ее правая рука опустилась на рукоять рапиры. Гисхильда увидела, как судорожно сглотнул Исвульф.

Сигурд накрыл рукой ее правую руку и прошептал на ухо:

— Пожалуйста, госпожа, не делай этого. Он не станет бросать тебе вызов. Не проливай его кровь за то, что у него единственного достало мужества сказать о решении ярлов.

Она потрясенно посмотрела на капитана своей личной гвардии.

— Ты тоже с ними?

Старый воин выдержал ее взгляд.

— Да, госпожа. Я тоже. Это правильно. Жрецы придерживаются того же мнения. Они были с нами, когда мы обсуждали это.

Правая рука Гисхильды крепче обхватила рукоять рапиры. Олловейн и Юливее подошли чуть ближе.

— Итак, вы считаете, что я — лучшая корова в ваших стойлах и что вы имеете право вместо меня выбрать быка, который должен меня оплодотворить. Кто же это? — Последние слова она в буквальном смысле слова плюнула ярлам под ноги.

— Они выбрали меня! — Из середины зала вперед протолкался мужчина.

Сначала она увидела только длинные светлые волосы. Эрек Асмундсон! Он был бледен, словно его вели на плаху.

Эрек, единственный, кто встретил ее улыбкой год назад. Теперь этот трюк у него не выходил.

— Эрек — мой племянник, — произнес Исвульф. — Он из хорошей семьи. Храбро сражался в Друсне.

Гисхильда знала, что все это верно, но он был ничто по сравнению с Люком. Какой-то варвар, который, вполне возможно, даже не мог написать свое имя. Судя по всему, он, наверное, считал, что в ванне можно умереть. Его борода была растрепана. Так же, как ее отец, он вплел в волосы несколько железных колец. Она не хотела его! И тем не менее знала, что все победы в Друсне станут неважны, если в этот миг пойдет против воли ярлов. Люк далеко. Он никогда не приедет сюда. Она потеряла его. Если теперь она восстанет против Эрека и ярлов, то потеряет еще и Фьордландию.

— Вы уже назначили день свадьбы? — Она не давала себе труда скрывать презрение в голосе.

— Она состоится завтра, — ледяным тоном ответил Исвульф. — По древнему обычаю! А послезавтра тебя коронуют твои ярлы. Твоя мать согласилась.

Значит, и она тоже, разочарованно подумала Гисхильда. Никогда еще она не чувствовала себя настолько одинокой!

— Да будет так, — выдавила она из себя. В любой момент она могла потерять самообладание. — А сейчас я удаляюсь.

Только тот, кто хорошо знал ее, мог заметить легкую дрожь в ее голосе. Она отвернулась и покинула пиршественный зал через маленькую дверь.

Юливее оказалась рядом.

— Ты не должна делать этого.

Гисхильда посмотрела на волшебницу. Где те дни, когда они, спрятавшись в тростнике, вместе играли на флейтах?

— Ты ничего не знаешь, — с горечью в голосе произнесла она. — Я должна сделать это. Пожалуйста, оставь меня одну.

Принцесса скрылась в своих покоях. Даже слез не осталось. Она положила руку на маленький сундучок из слоновой кости. Семь писем скрывалось внутри. Писем от Люка, которые чудесным образом нашли ее.

Первое напугало. Оно лежало на ее туалетном столике, когда Гисхильда вернулась из похода в Друсну. В ее покоях! Кто-то, кому она доверяет, заключил союз с Новым Рыцарством! Она долго размышляла над этим. Это может быть предательство, а может — акт милосердия! Она решила никому не рассказывать о письме, потому что больше, чем кинжала предателя, она боялась, что не получит больше писем, если начнет выведывать, кто их приносит.

Поскольку она не знала, каким образом приходят письма, приходилось придумывать собственный путь. В конце концов, Сихурд стал тем человеком, которого она посвятила в свою тайну. Ей было ясно, что письмо Новому Рыцарству будет расценено ярлами как предательство. Поэтому свои письма Люку она должна была писать таким образом, чтобы третьи лица не догадались, что они написаны правительницей Фьордландии. Они передавались в торговую контору в Анискансе, о которой Гисхильда знала, что возглавляет ее шпион Оноре. Ей уже доводилось слышать о возвышении Оноре. И она не питала иллюзий по поводу того, что письма, адресованные непосредственно Люку, сначала не окажутся на столе примарха. Поэтому лучше было сразу побеспокоиться о том, чтобы они попали туда без промедления. И было похоже, что он действительно получает их, потому что шестое письмо ее возлюбленного было ответом на написанное ею.

Она долго стояла у маленького стола под окном, за которым она обычно сражалась с не желавшей уменьшаться горой ходатайств, приговоров, списков припасов и военных отчетов из Друсны.

Когда она наконец села и окунула перо в чернильницу, руки ее дрожали.

Любимый,

не знаю, как облечь в слова то, что должно случиться. Надеюсь, эти строки дойдут до тебя прежде, чем ты узнаешь об этом от других…

Седьмое письмо

Ты была со мной, красавица моя, в моем сне. Ты была так близко, что проснувшись, я еще чувствовал тепло твоих рук на своей груди. Чувствовал аромат твоих волос, дыма и морозного ветра. Я чувствовал твою любовь. Когда я открыл глаза, и тебя не оказалось, я с улыбкой потянулся, потому что хотя это и было всего лишь сном, ты была так очевидна для всех моих органов чувств. Окончательно ото сна меня пробудил голос Мишель, которая теперь стала нашим магистром. Когда я поднялся, привычными движениями натянул одежду и перестал чувствовать свое сердце, потому что оно, словно камень, лежало в моей груди, я снова вспомнил, что тебя отняли у меня. И тем не менее я надеюсь… Я найду тебя. Я — твой рыцарь! Ты будешь на моем гербе, моя Полярная звезда, моя любимая. И когда день позволяет мне, когда мы бегаем или плаваем, отправляясь на занятия в замок, я возвращаюсь к тебе, вижу сны наяву.

Я часто вспоминаю тот вечер и ту ночь в Искендрии, караван-сарай возле кузнечного рынка, амбар, где ты впервые открыла мне свою грудь и где сквозь щели в полу пробивался аромат трубочного зелья, глубоко проникая в крошащуюся штукатурку стен, так что он окружал нас при каждом вздохе нашей первой ночи любви. Сейчас я постоянно ношу с собой мешочек с трубочным зельем, но никогда не курю. Когда моя тоска по тебе становится слишком сильна и когда я остаюсь один, я вдыхаю его аромат. И стоит мне закрыть глаза, как мои грезы уносят меня назад в Искендрию, в наш караван-сарай. И в эти мгновения я снова начинаю чувствовать свое сердце, чувствую, как оно бьется в моей груди. И мое сердце знает, что я найду тебя снова, где бы ни была ты, моя Полярная звезда.

Седьмое письмо,

хранящееся в шкатулке из китовой кости

в комнате Трех ключей торговой конторы Валлонкура

Ночь ночей

Шум распространялся по коридору. С тех пор как большие створки дверей в пиршественную залу распахнулись, она считала шаги. Она посмотрела на маленький нож, которым затачивала гусиные перья. Как часто она смотрела на него… Но, взглянув на ящичек из китовой кости, стоявший рядом, она поняла, что не прикоснется к клинку.

Гисхильда ушла рано. Не могла больше выносить взглядов в пиршественном зале, грязные улыбки на лицах всех тех, кто представлял себе, что случится этой ночью. Кто станет свидетелями того, как принцесса станет королевой.

Она не терпела служанок в своей комнате. Разделась сама. И не мылась. Только не для него!

Вместо этого она снова и снова перечитывала последнее письмо Люка. И вопреки разуму снова и снова поднимала голову и смотрела на широкий, заснеженный двор перед пиршественным залом, в надежде на рыцаря в белом плаще. На Люка, чудесным образом явившегося, чтобы спасти ее.

Поняв, что происходит, Олловейн предложил отвезти ее в Альвенмарк. Он был очень галантен, вел себя по-рыцарски. Она поблагодарила, но помочь ей он ничем не мог.

Вот! Во дворе появилась фигура. Рыцарь в белом! На миг сердце Гисхильды перестало биться. Потом она узнала его… То был мастер меча. Он обеспокоенно поднял взгляд к окну. Позади нее распахнулась дверь и ввалилась пьяная орда.

На плечах они несли Эрека, орали непристойную песню и уже спустили молодому ярлу штаны. Эрек казался усталым. Его щеки раскраснелись, взгляд был затуманен.

С ними в комнату ворвался запах меда и вина.

Они бросили ее мужа на постель. Гисхильда холодно смотрела на него. На ней была только льняная сорочка. Волосы распущены. Ярлы уставились на нее. Мужчины, которых она еще недавно ценила за их мужество и рассудительность, теперь вели себя как звери.

Пусть кто-нибудь только посмеет приблизиться! Тогда в этом брачном покое прольется кровь, и не та кровь, которой все они ждали.

— Ты должна лечь со своим супругом! — крикнул кто-то из задних рядов.

Стало тихо. Слышалось лишь тяжелое дыхание и время от времени — отрыжка.

— Я знаю, что нужно делать, — спокойно произнесла Гисхильда. — Теперь вы можете идти.

— Но мы должны…

— Думаете, я позволю вам глазеть на мое тело, словно какая-нибудь девка?

— Госпожа, традиция предписывает, что свидетели должны присутствовать, когда брачная пара впервые ложится друг с другом, — ответил Исвульф. — Дело не только в вас. Если у него не встанет, значит, он — неподходящий муж для тебя. Речь идет только о том, чтобы увидеть, что вы оба способны зачать ребенка.

— Сигурд! Проводи господ из моих покоев. То, что сейчас произойдет, исключительно мое дело.

— Однако… — не сдавался Исвульф.

— Нет, ярл. Вы все уйдете. Я подчинилась. Я приняла Эрека, которого выбрали вы в качестве моего мужа. Но теперь довольно. Я не какая-нибудь баба… Я — ваша королева. Королева-воительница! Уже через месяц мы снова будем сражаться в Друсне. Я знаю, многим не по нраву, что приказы отдает женщина. И лучше не станет от того, что этой ночью вы будете глазеть на мой срам! Вон отсюда, или я прикажу вышвырнуть вас!

— Мандриды! — крикнул Сигурд.

Личная гвардия ринулась в коридор из соседних комнат. Последовала небольшая потасовка, но ярлы покорились. Дверь закрылась. Они остались одни.

Эрек почесал между ног.

— Э-э-э, я… — говорил он неразборчиво. Выглядел он еще вполне готовым для своей задачи. — Я… — стянул один из своих широких золотых браслетов. Князья и короли дарили браслеты в качестве награды за храбрость и верность.

Гисхильда посмотрела на множество браслетов на руках Эрека. Похоже, он очень храбр и верен.

Он протянул ей браслет, который снял с руки.

— Вот, королева моя. Мой утренний дар. Ты самаялучшая баба, которую я когда-либо… — Он откашлялся и сел на постели. — Ты великолепна. — Он смотрел на нее, словно щенок. — А еще ты красива. Так красива… Я действительно люблю тебя. Остальные боятся. Но я… Я люблю тебя.

Гисхильда приняла браслет и положила на шкатулку. Золото пахло розовым маслом.

— Я вымылся, — пробурчал Эрек. — Целый час велел тереть себя в ушате… в кухне. Я не варвар, знаешь. Я…

Гисхильда указала ему на стул по другую сторону письменного стола.

— Садись.

Целый день она размышляла над тем, как пережить эту ночь. Поэтому сейчас поставила на стол тяжелый глиняный кувшин, сняла с полки на стене два бокала из красного дымчатого стекла и наполнила их.

— Итак, ты не варвар. — Улыбка почти удалась… Пододвинула один из бокалов Эреку. — Расскажи мне, что ты за мужчина. Я хочу немного познакомиться с тобой, прежде чем мы перейдем к исполнению своих обязанностей.

Следующее утро

Эрек провел рукой по кровати рядом с собой. Ее не было! С проклятьем на губах он вскочил и тут же пожалел об этом. Голова гудела, словно он проиграл в драке с троллем.

Поморгав, он огляделся. Хотя разноцветные стекла приглушали свет, лучи резали глаза, словно нож.

Юный ярл встряхнулся и попытался восстановить в памяти события. Гисхильда умеет пить как плотогон. Слегка покачиваясь, мужчина подошел к окну. И увидел ее. Она стояла на широком дворе и беседовала с ярлом Исвульфом. К ним присоединились несколько других дворян, прислушивавшихся к беседе.

Эрек поглядел на постель. На простыне не было проклятого пятнышка крови. Либо она не девственница, либо… В животе у Эрека все сжалось. Он снова посмотрел во двор. Теперь внизу смеялись.

— Пожалуйста, Лут, что угодно, только не это… — выдавил он и в отчаянии принялся искать брюки.

Просовывая ногу в сапог, он подогнул пальцы. Держа в руках рубашку, он бросился к двери. Если Гисхильда расскажет всем, что в брачную ночь он не был в состоянии, то до конца дней он станет посмешищем дворян. И, более того, сегодня утром она может расторгнуть брак, если расскажет собранию ярлов, что он не способен выполнять свои обязанности в постели. Перескакивая через ступеньку, он бросился вниз по лестнице, пытаясь натянуть рубашку.

Еще не обретя до конца равновесие, он врезался в стену, зашатался, едва не упал с лестницы и угодил в объятия пышнотелой служанке.

Проклятая можжевеловая водка! Как он только мог ее пить? Ему снова вспомнилась любимая шутка брата. Голова тебе дана только затем, чтобы твоим светлым волосам было где расти, говорил он.

Перебегая двор, он торопливо заправлял рубашку в штаны. Гисхильда и ярлы уже исчезли в пиршественном зале. Он выбрал маленькую дверцу, которая вела к трону.

Глубоко вздохнув, он собрал все свое мужество в кулак и вошел. Зал был точно таким же, как и вчера, когда он так необузданно праздновал. Стоять рядом с троном было странно. Там поставили еще один стул. Поменьше.

Некоторые друзья приветствовали его непристойными шутками. Он отмахнулся и посмотрел на Гисхильду. Та разговаривала с Исвульфом. Потом взошла на трон. По ее лицу было совершенно неясно, что за планы были у нее относительно него.

— Садись спокойно, — тихо обратилась она к нему. — Ты выглядишь несколько усталым.

— Как ночь, госпожа? — крикнул кто-то из толпы с безопасного расстояния.

— Это было очень проникновенное событие, — спокойно ответила Гисхильда.

Раздался громкий смех.

Эреку понадобилось мгновение для того, чтобы осознать, что именно она сказала. Он все еще чувствовал легкое головокружение. Испытав невероятное облегчение, он встал рядом с Гисхильдой и обнял ее рукой за бедра.

— Без дерзостей, — тихо прошипела она. — Сядь, пока не вывалился из сапог, — затем, обращаясь к залу, она продолжала. — Я планирую следующий поход, и остается мало времени, если мы хотим застать врага врасплох. Я выполнила ваши условия, ярлы Фьордландии. Я выбрала в мужья одного из вас, и если боги будут благосклонны, его семя принесет плоды. — Она помолчала, давая им время осознать свои слова. Снова послышался смех, на этот раз тихий.

Эрек сел. Ему хотелось бы тоже быть настолько же одаренным в выборе верного тона, как и она. Рядом с ним встал кобольд, едва достававший ему до колен. Эрек припомнил, что часто видел этого малого. Его звали Бамбакс или что-то вроде этого.

Кобольд ухмыльнулся. Зубы у него были острыми, словно иглы.

— Если ты чувствуешь себя так же, как выглядишь, то помочь может только одно: продолжать пить. Для начала я посоветовал бы хороший глоток выдохшегося пива. — Кобольд протянул ему рог, и Эрек был за это ему благодарен.

Первый глоток был на вкус, как застоявшаяся моча, а потом стало действительно лучше. Головная боль начала утихать.

Пока он пил, к Гисхильде подошел предводитель ее эльфийских рыцарей. Казалось, он держал в руках подушку. Точно Эрек со своего трона рассмотреть не мог, и у него возникло чувство, что было бы ошибкой встать именно сейчас. Внезапно он почувствовал ужасную слабость. Не подмешал ли кобольд чего-нибудь в пиво?

Эрек выругался про себя. И почему только с ним вечно случаются подобные вещи? Любой ребенок знает, что нельзя принимать подарки от кобольдов. И в довершение всего ярлу показалось, что у него вот-вот лопнет мочевой пузырь. Но встать сейчас было совершенно невозможно. Он не совсем понял, что именно только что сказала Гисхильда. Вроде как речь шла о королевстве и ответственности. В любом случае все в зале выглядели очень серьезно. Сейчас он уйти не может…

Внезапно на голове Гисхильды оказалась корона. Эрек озадаченно заморгал. Это было неправильно. По таким случаям поднимается много шума! Произносят речи, призывают жрецов и богов.

Гисхильда встала рядом с ним, надела ему на голову узкий серебряный обруч.

— Поднимись, король Эрек, мой супруг.

Он был настолько сбит с толку, что повиновался приказу, не раздумывая ни секунды. Хотел было что-то сказать, но только открывал и закрывал рот, словно выброшенная на берег рыба.

— Для меня корона — только символ. Власть заключается в поступках, которые совершают люди, а не в узком золотом обруче. Я хорошо помню, сколь многие встретили меня с недоверием, когда я появилась в этом зале год назад. Тогда я не стала хвататься за корону, потому что хотела доказать, что стою того, чтобы быть вашей королевой. Точно так же, как во времена моего предка Мандреда, ярлы каждый год устраивали собрание в своей деревне, чтобы подтвердить свой статус и отчитаться в выполнении своих обязанностей, так же и я предстаю перед вами. Я короновала себя сама, потому что ни перед кем не преклоняю колен. Это может показаться вам высокомерием, но я такая, какая есть. Теперь ваш черед решать, действительно ли вы хотите видеть меня своей королевой. Со многими из вас я сражалась бок о бок. Проливала с вами кровь и пировала. Мы победили в семи крупных битвах в Друсне, и тем не менее наших сил не хватило на то, чтобы вернуть хотя бы одну утраченную провинцию. Однако превосходящий нас по численности враг научился бояться и уважать нас. Выберите меня — и я буду продолжать в том же духе, как и до сих пор. Тот же, кто считает, что я недостойна сидеть на троне своего отца, должен всего лишь выйти из ворот этого зала. И если в конце концов во дворе моего замка будет стоять больше ярлов и вельмож, чем в моем зале, я положу этот золотой обруч на трон и уйду. Решайте! Я обещаю, что буду сильной королевой. Но поскольку я такая, мы часто будем спорить. Выбор за вами.

Уперев руки в бедра, она вызывающе оглядела собрание.

Ее мандриды широко распахнули створки дверей. Вместе с ветром в зал влетели снежинки. Некоторые ярлы негромко переговаривались между собой.

Эрек был потрясен. Никогда ему еще не доводилось слышать, чтобы женщина говорила так. Сердце подсказывало, что она будет хорошей королевой. Но разум боялся ее. Уже в первую брачную ночь она одержала над ним победу. Он был полностью в ее власти. И она не разоблачила его. И, черт побери, теперь он — ее муж. Неважно, что там случилось вчера ночью, он должен быть с ней. Он сделал пару шагов и встал рядом с нею.

Она умна. Даже самые заядлые ее противники не решатся сейчас просто покинуть чертог. Каждый боится быть первым и, возможно, единственным, кто ушел. А тот, кто уйдет, должен иметь в виду, что никогда больше не будет ладить с королевой, если большинство собравшихся останется в зале.

— Долго живи, королева Гисхильда! — воскликнул Эрек.

Он хотел прекратить эти перешептывания и глазение. Ему нужно было решение. Немедленно!

Теперь все уставились на него.

Тут его клич подхватил Сигурд:

— Долго живи, королева Гисхильда.

Исвульф мягко кивнул. Он всегда обладал тонким чутьем на власть. Теперь крикнул и он, и лед тронулся. Ярлы приняли ее, толпу охватило ликование. Никто не вышел из зала, даже враги… теперь королевы!

Эрек не сдержался, обнял ее и прижал к себе.

— У тебя получилось. Получилось! — Он поцеловал ее.

Она не противилась, позволила обнять и поцеловать себя, но удивленно посмотрела на него. Ощущение счастья схлынуло. Он отстранился.

Королева легко поцеловала его в щеку, но он отчетливо ощутил, что это только для гостей, потому что от любовной пары все ждут того, что они будут относиться друг к другу нежно.

Гисхильда наслаждалась ликованием. Но потом она раскинула руки, и снова воцарилась тишина.

— Соратники и друзья, теперь, когда вы выбрали меня, то должны узнать обо мне всю правду. Мое сердце никогда не покидало Фьордландии. — С этими словами она расстегнула блузку. Приоткрыла ее так, что стали видны ее маленькие груди и узловатый красный шрам немного в стороне от сердца.

В зале повисло недоверчивое молчание. Некоторые смущенно уставились в пол.

Эрек не мог понять того, что его жена на следующий день после свадьбы показала грудь всему двору.

— Видите шрам? Когда я была еще ребенком, рыцарь ордена всадила мне туда кинжал. Это было в тот день, когда должен был быть подписан мир. День, когда мой отец пришел на переговоры со служителями Тьюреда. День, когда доверие было вознаграждено сталью в детской груди. Они забрали меня с собой, рыцари ордена. Я была ближе к смерти, чем к жизни. Они ухаживали за мной. Приняли меня. Хотели сделать из меня рыцаря. Не у эльфов была я все эти годы. Я была в Валлонкуре, Цитадели ордена, где Новое Рыцарство готовит послушников и учит их ненавидеть нас. Я хочу, чтобы вы узнали об этом от меня. Существует множество вещей, которые я научилась делать и делала там и которыми я горжусь. Они сформировали меня, эти рыцари ордена, хотя я и не получилась такой, как они хотели. Я никогда не забывала о том, кто всадил кинжал в мою грудь. — Она снова застегнула рубашку.

— В день, когда каждый король Фьордландии вступает на трон, он выбирает себе герб, который будет с этих пор на его щите и на знамени. — Она махнула рукой эльфам, и на трон поставили большой рыцарский щит.

Эрек посмотрел на него и пожалел, что вместо того, чтобы поговорить с ним об этом вчера ночью, она напоила его до бесчувствия. Этот герб был пощечиной для всех. Он был выполнен в цветах и геральдике их злейших врагов. На щите, с широкой доской через обе половины, справа стоял на задних лапах белый лев на черном фоне. Рядом — вертикальное весло, разделявшее половины щита. Левая сторона была выкрашена в белый цвет. И на белом фоне красовался светло-зеленый дуб Фьордландии. Определить третью, верхнюю часть он не мог. Там было изображено что-то вроде браслета. Весь красный, на белом фоне.

— Почему ты сделала щит, как у воинов Нового Рыцарства, если сердце твое принадлежит Фьордландии? — высказал Исвульф то, что думали, наверное, все присутствующие.

— Там, где щит будет защищать мое сердце, там видите вы дуб Фьордландии. Я сказала вам, что сердце мое всегда принадлежало моей стране. Гербом с серебряным львом были наказаны послушники моего звена за то, что в глазах Нового Рыцарства мы запятнали свою честь. А я горжусь тем, что мы тогда сделали. И я поклялась себе, что на моем щите всегда будет серебряный лев, равно как и весло галеры, где я служила, словно рабыня. Последнюю часть щита выбрали мне вы. Я была маленькой девочкой, когда мой младший брат Снорри пел обо мне дразнилку: «Гисхильда, Гисхильда, подвязки на гербе у дылды». Хотя он был еще ребенком, он уже понимал, что сделает со мной жизнь. Позавчера вы выбрали мне мужа, а вчера он лежал в моей постели. Мой выбор был принять это и стать вашей королевой или отказаться и потерять трон, за который я целый год сражалась на полях Друсны. Я думала, мужества и умения владеть мечом будет достаточно… Все те победы, которых я добилась для вас… Но вы хотели видеть на троне шлюху. Женщину, которой вы будете подкладывать мужа в постель, потому что единственная битва, кажущаяся вам единственно важной, в конце концов будет сыграна у меня между ног. Я ничто! Мой род окончен. И первая моя задача как королевы — передать кровь наследнику. Поэтому я выбрала подвязки на герб, потому что, похоже, они играют в моей жизни самую главную роль.

Кровь прилила к щекам Эрека. Внутри у него боролись гнев и стыд.

А в тронном зале разразилась буря. Никогда еще королева Фьордландии не шокировала своих дворян настолько сильно.

Признание

Любимый мой,

не знаю, как облечь в слова то, что должно случиться. Надеюсь, эти строки дойдут до тебя прежде, чем ты узнаешь об этом от других… Я обязана сказать и молюсь своим богам, чтобы я оказалась первой. Вот уже много часов размышляю я над тем, как написать, чтобы при этом не обидеть тебя. Охотнее всего я скрыла бы все от тебя, потому что ты наверняка примешь это слишком близко к сердцу, а для моего сердца это немаловажно. Там ты.

Но я знаю, что ты все равно узнаешь… Я не вижу способа сказать правду и не обидеть, поэтому скажу прямо: я выхожу замуж. Когда ты будешь держать в руках эти строки, это будет уже свершившимся фактом. Это не предательство нашей любви! Я молюсь богам, чтобы ты еще читал эти строки, а не просто-напросто бросил письмо в огонь. Поверь мне, у меня не было выбора. Я буду спать с этим человеком в одной постели, но не потерплю, чтобы он дотрагивался до меня. Даже в первую брачную ночь. Чтобы быть той, кем я рождена, нужно продолжать свой род. Поэтому меня выдали замуж. Ты знаешь, целый год я сражалась, и поскольку Лут был ко мне милостив, он не допустил, чтобы я выступила против своих братьев. Я делала это, чтобы меня не заставляли выходить замуж, чтобы подтвердить свое кровное право одной лишь доблестью. В этом мне было отказано. Не проходит и дня, чтобы я не хотела бросить все и бежать к тебе. Я все еще твоя. Мой муж — человек, который не мог бы быть менее похожим на тебя. Мужество в сражениях — вот единственная черта, в которой вы сходны.

Но я не буду тратить много слов. Только одно я хочу прокричать тебе через сотни миль, разделяющих нас: я люблю тебя в каждом вздохе. Ты — мой свет во тьме. Пожалуйста, верь мне!

Твоя Полярная звезда.

Письмо,

хранящееся в шкатулке из эбенового дерева,

в комнате Трех Ключей

торговой конторы Валлонкура

Знать меру

— Мужественна, этого у нее не отнять. — Фернандо положил письмо и посмотрел на Оноре.

Оноре одарил худощавого молодого человека холодным взглядом. Фернандо обладал воистину необыкновенным талантом. Несмотря на юность, был учен и начитан, как никто другой. Он вырос в рефугиуме, и если бы не его любовь к книгам, которые не должны попадать в руки людей благочестивых, то мог бы прожить всю жизнь в мире. Но он подделывал письма и печати. Читал книги, за которые ему отрезали бы язык и руки, если бы он об этом сказал. Он был на пути к костру в Анискансе, когда Оноре узнал о нем. И ему потребовалось приложить некоторые усилия, чтобы придать его пути неожиданный поворот. Сжечь такой талант было бы непозволительной роскошью.

— Неужели ты испытываешь расположение к этой лживой язычнице?

Фернандо поднял глаза. Он не боялся, но был настороже.

— Не путай расположение и уважение.

— Ты уважаешь ее? — произнес Оноре, на этот раз несколько резче.

— Уважаю ее мужество, не ее языческую веру.

Примарх улыбнулся. Разговаривать с Фернандо — все равно что пытаться поймать угря. Он уворачивался от всего, что можно было бы обратить против него.

— Я нахожу мужественным ее подход к делу. Будь я на месте Люка, то, несмотря ни на что, не захотел бы ее больше видеть. Я… — он поднял тонкий пергамент и поднес к свету.

— Что там?

Фернандо рассмеялся.

— Она нацарапала что-то очень острым ножом.

— Может ли это быть тайное послание? Может, она догадывается, что мы читаем ее письма? — Тревога об этом с самого начала мучила Оноре. Люк и Гисхильда умны. Может быть, они пользуются языком скрытых намеков. — Что же там нацарапано?

Фернандо открыл окно и посмотрел на пергамент в свете зимнего солнца.

— Она написала поверх. Вот, за этим предложением «Но я не буду тратить много слов» когда-то было написано: «Надеюсь, что ты не такой, как я. Как подумаю, что могла бы получить подобное письмо от тебя, начинаю сходить сума от гнева и ревности. Никогда не захотела бы снова видеть тебя».

Фернандо громогласно расхохотался.

— Я бы такого тоже ему не написал.

Оноре ухмыльнулся.

— Да, такой я ее знаю. Подходить к делу прямо и без околичностей. Но я воспользовался бы новым пергаментом. Она теперь королева. Не должна больше думать о стоимости листа. Почему она сделала это? Люк ведь может обнаружить это, так же, как и мы.

Фернандо пожал плечами.

— Может, она жадная?

— Люк не должен видеть этих строк. Он и так тяжело воспримет письмо. Если он еще прочтет, что она порвала бы с ним, если бы он поступил подобным образом… Он действительно не должен узнать! Возьми новый пергамент, Фернандо!

Писарь закрыл окно.

— Может быть, его изменить сильнее?

Оноре вздохнул. Охотнее всего он оставил бы письмо у себя. Но Гисхильда совершенно права. Люк в любом случае узнает о свадьбе. Сам Оноре уже знал… Но ведь это его хлеб — узнавать о таких вещах раньше всех. Воистину, времени не так уж много. Слишком многие рыцари и послушники знают Гисхильду. Эта история распространится со скоростью лесного пожара. Лучше всего, если Люк получит это проклятое письмо еще сегодня. Но как смягчить резкость послания?

Оноре снова пробежал строчки глазами. У Гисхильды слишком аккуратный почерк. Может быть, у почти скрытого текста есть тайное значение? В характере Гисхильды начинать описание с середины. Она очень порывистый человек… И никогда не давала себе труда тщательно скрывать, что на протяжении всех этих лет в Валлонкуре, она оставалась в душе язычницей. Позволяет ли это сделать выводы, что она и сейчас не прилагает особых усилий, чтобы скрыть свои настоящие мысли? Люк наверняка перечел бы письмо сотню раз. Он наверняка наткнулся бы на процарапанные слова.

— Не будет ли ошибкой скрывать эти строки от мальчика?

Фернандо развел руками.

— Такие решения не я принимаю. Я всего лишь перо. Ты — рука, которая водит этим пером.

Оноре задумчиво почесал подбородок. Что же делать? Он хотел, чтобы однажды эти двое снова встретились. Поэтому он имеет право изменять письма, которые приходят Люку и те, которые посылает он, лишь самую малость и крайне осторожно. Они будут говорить о том, что писали друг другу. Но эти слова… Они слишком прямолинейны! Слишком ужасны! Поэтому Гисхильда все же стерла их.

— Перепиши письмо и убери стертые строки.

Фернандо кивнул.

— И все?

— Не позволяй ей говорить о своих богах. Замени слово «здесь», слово «там», чтобы строки стали поэтичнее. Так, как мы поступаем с письмами Люка. А потом позаботься, чтобы послание попало к Люку еще сегодня.

Оноре покинул комнату писаря и позвал своего конюха. Ему нужно было ехать в тайную бухту неподалеку от Змеиной лощины, туда, где стоят оба корабля, которые убьют Эмерелль. Вороны его корабела принесли сегодня плохие новости.

Золотые шпоры

Сколько лет он мечтал о том, как получит золотые шпоры рыцаря, а теперь чувствовал опустошенность. Шпоры ничего для него не значили. Более того, время послушничества закончилось, и он не знал, что теперь делать. В его мечтах в этот день с ним рядом была Гисхильда. Прошло почти два года после ее похищения из Валлонкура, а Люк так и не обрел цель. Он ненавидел Других! Хотел их уничтожить. Тех, кто украл у него Гисхильду. Но его желание было само по себе гротескным. Будто муравей собирался бросить вызов льву. Он не знал, как их победить.

Люк отстегнул шпоры и сжал их в руке. После долгой поездки на запад они покрылись пылью, потеряли блеск. Юный рыцарь печально улыбнулся. Шпоры словно его жизнь. С тех пор как увели Гисхильду, все потускнело, окончательно утратив блеск после того письма, на которое он не мог ответить вот уже три месяца. Ему становилось плохо при мысли о том, что в ее постели лежит другой мужчина. Не проходило и дня, когда он не представлял себе, как вызовет того парня на дуэль.

Очевидно, у Гисхильды не было выбора. И в хорошие дни он был готов поверить, что ничего не изменилось. Но хорошие дни у него случались редко. Вообще-то все было плохо с того самого мига, как Гисхильда исчезла из его жизни.

Он сжал шпоры сильнее, и одна из них впилась в его плоть. Боль была желанной, она отвлекала от другой боли. От душевной травмы, которую было не излечить.

Юноша бросил взгляд на Змеиную лощину. Дым висел над городом литейщиков. Иногда ненадолго в нижней части плотных клубов вспыхивали красноватые отблески, значит где-то разливали расплавленный металл. Город не знал отдыха. Даже сюда доносились удары мощных кузнечных молотов, приводимых в движение водой. Это было мрачное место, полное грязи и шума. За свои семь лет пребывания в Валлонкуре Люк был в этом городе только дважды. Никто не любил ходить туда.

Послышался цокот подков. На гребне следующего холма показался верховой, его трость лежала поперек седла. Всадник помахал юному рыцарю рукой. Это был Оноре.

Люк дернул поводья и развернул коня. Медленно поехал навстречу примарху. Леона он боялся, хотя и любил. К Оноре же он испытывал глубокое дружеское чувство. Как часто примарх пытался подбодрить его! Никто не понимал юного рыцаря так хорошо, как Оноре. Они были братьями по духу.

Оноре велел Люку выйти в обеденный час на Кошачий холм к западу от Змеиной лощины. И Люк был благодарен за повод покинуть ненадолго своих ликующих братьев по звену.

— Приветствую тебя, брат-рыцарь! — крикнул Оноре.

Люку редко доводилось видеть примарха в таком хорошем настроении. Люк склонил голову. Брат-рыцарь! Этот долгожданный почетный титул теперь казался ему… ненужным.

— Ну что, уже решил, каким образом хочешь служить ордену?

Люк опасался этого вопроса. Хорошего ответа у него не было.

— Я хочу в Друсну, убивать альвов.

Оноре скривился.

— Непохоже, что ты собираешься выполнять свою задачу с почетным рвением. Это твоя цель? Ты забыл, чему я учил тебя?

— Нет, — почти так же часто, как о Гисхильде, Люк думал о разговоре в ночь полнолуния, когда примарх пришел к нему разделить одиночество.

— Это кажется мне таким недосягаемым. Я хочу в Альвенмарк. Я хочу убить Эмерелль. Но нам, людям, заказан путь в мир Других. Будет ребячеством надеяться…

— Нет, Люк, — решительно ответил Оноре. — Это не ребячество. Величие мужа постигается величием его целей. Малодушные надеются достичь чего-то близкого, легкого. Должности в ордене. Славы на поле брани. Но те, в ком вера и страсть полыхают подобно всепожирающему огню… у них другие цели! Это они изменяют мир, в котором мы живем. Нет ничего оскорбительного в том, чтобы потерпеть неудачу в достижении нечеловечески высокой цели. Но жалок тот, кто, будучи таким юным, утратил мужество и не стремится к недосягаемому.

Слова Оноре задели за живое. У Люка есть мечты. Но он не мечтатель!

— Может быть, я слишком хорошо слушал Лилианну, когда она говорила о сути войны. Нет ничего зазорного и трусливого в том, чтобы не нападать на врага, которого нельзя достичь.

Примарха развеселил гнев Люка.

— Тебе представляется, что ты, вероятно, рыцарь из сказки, которому ставят неразрешимую задачу, чтобы завоевать принцессу. Ты ведь все еще хочешь завоевать ее…

— У нее другой муж.

— Думаешь, он лучше тебя?

Люк засопел.

— Он варвар. Он спит в ее постели. Он… Похоже, Гисхильда бросила меня. — Ее письма еще полны страсти и заверений в любви. Но все, что он знал о ее жизни, говорило о другом.

— Не мучь себя вопросом о том, любит ли она тебя по-прежнему, Люк! На этот вопрос тебе может ответить только Гисхильда. Ты должен задавать другие вопросы. Вопросы, на которые ответ можешь найти только ты. Ты еще любишь ее?

— Да, — очень тихо сказал он.

Он любил ее до безумия. И иначе, как в безумии, выносить эту любовь было невозможно, потому что, по зрелом размышлении, это была безнадежная любовь.

— В сказках герои в час глубочайшего отчаяния получают помощь: волшебный меч, чтобы убить дракона, плащ, делающий невидимым, или неожиданный совет. Волшебного меча и магических плащей у меня нет, но есть три дара, которые помогут тебе идти своим путем. Я кое-что покажу тебе! — И Оноре, пришпорив коня, понесся на запад по направлению к скалистому берегу.

В склонах холмов вокруг Змеиной лощины зияли темные дыры. Уже на протяжении нескольких столетий здесь добывали олово. Большинство шахт были брошены. Приходилось вгрызаться все глубже в поисках ценного металла. Люку доводилось слышать истории, что некоторые штольни уходили далеко в море.

Однажды он побывал в одной из таких штолен. Теснота, пыль и сознание того, что над ним сотни шагов скальной породы и земли, просто отняли у него дыхание. Он был рад, когда выбрался.

Время от времени меж холмов мелькали дома из серого камня. Они тоже были давно заброшены, крыши обвалились. Земля в основном отдана нивам. Хлеба стояли высоко, дувший с моря бриз создавал мягкие волны. Это была красивая земля, если забыть о Змеиной лощине, где даже ветер с моря не мог прогнать облака дыма.

Всадники ехали почти полчаса и наконец добрались до дороги, на которой виднелись многочисленные глубокие следы повозок. Дорога в буквальном смысле слова составляла пейзаж. Люк удивленно огляделся. Невдалеке находилась пороховая мельница, но это не могло служить причиной появления здесь такого количества тяжело груженных повозок.

Рыцари поехали вдоль дороги, пока не достигли карьера, скрытого в узкой долине. Здесь отчетливо слышался шум морского прибоя. Показалось длинное строение, служившее, вероятно, жилищем для шахтеров, сейчас казалось, оно пришло в упадок. Серые камни поросли мхом. Из скалы возле строения сочился тонкий ручеек. Вокруг котлована были отвалы пустой породы. Люк заметил, что на камнях растут кустики и трава.

В конюшне обнаружились три лошади. Молодой человек, одетый как конюх, но двигавшийся с уверенностью воина, вышел им навстречу.

Оноре спешился и протянул мнимому слуге поводья.

— Идем, Люк, нужно спуститься в шахту. Там тебя ждет мой первый подарок.

Огорошенный молодой рыцарь последовал за примархом. Узость штольни давила, пахло дымом и горячей смолой. Вдалеке слышались глухие удары молота. Пахло свежеструганным деревом. Однако распорки штольни были сделаны из темных дубовых балок, поддерживавших стены и потолок уже не один год.

Шум усилился. Штольня извивалась в скале подобно змее. Потом она сделала резкий поворот, и мужчины оказались в гигантской пещере.

Оноре ввел Люка на деревянную платформу, нависавшую над пропастью. Юноша удивленно огляделся. Пещера была размером почти что с гавань Валлонкура. В семидесяти шагах под ними находилась вода. Был здесь и выход к морю, величиной с Цитадель. Расположившийся у выхода риф скрывал его от наблюдателей с моря. В сухом доке, вырубленном в скале, покоились более полудюжины галеас, у которых без устали трудились сотни рабочих. Люк заметил две лесопилки. У набережной, немного в стороне, стоял целый флот грузовых планеров. Но не они приковали к себе взгляд юного рыцаря. Два корабля, пришвартованные посреди гавани… Никогда прежде ему не доводилось видеть ничего подобного!

— Это «Гордость» и «Божественный гнев», — пояснил Оноре. — Все рабочие здесь не из местных. Мы держим их два дня в трюмах их судов, прежде чем они прибывают сюда. Они не должны даже догадываться о том, где находятся! Только некоторые братья из ордена знают о гавани. Через штольни сюда поступают только пушки. Остальное приходит с моря.

Люк все еще разглядывал корабли. Они были пугающе чужими.

— Я ведь говорил тебе, что не располагаю волшебными мечами и магическими плащами. Но я не бессилен. Здесь строится флот, который принесет смерть Эмерелль. Отсюда мы шагнем в Альвенмарк. Я показываю тебе все это, чтобы ты вновь обрел мужество. Поверь, Альвенмарк не недосягаем. Второй подарок ты получишь сегодня ночью. Тогда соберется братство и поприветствует тебя в своих рядах уже в качестве рыцаря. Мы откроем тебе тайную власть дара, потому что дар этот — не только милость исцеляющая, но и смертоносное оружие для заклятых врагов церкви Тьюреда. Оружие, против которого все маги и оружейники Других просто бессильны.

Люк был совершенно оглушен. Он разглядел огонь в глазах примарха. Оноре не надеялся на победу, он был уверен в том, что Новое Рыцарство победит Альвенмарк.

— Теперь очень важно, чтобы ты сделал себе имя, Люк. Уже завтра утром ты покинешь Валлонкур. Отыщи свою цель! Задачу во славу Церкви, которую сможешь выполнить в течение года. У меня на тебя большие планы. Очень важно, чтобы ты привлек к себе внимание гептархов Анисканса. Через тринадцать лун, однако, ты должен быть в Вороньей башне в Друсне. И если я буду доволен твоими деяниями, то тебя будет ждать третий подарок. — Примарх запнулся, потому что Люк не задавал вопросов. — Ты знаешь Воронью башню?

— Гисхильда провела там зиму с Друстаном и Жюстиной, — ответил тот. — Это одинокая сторожевая башня на маленьком островке. Там находился в изгнании Друстан…

— Нет, не так. Ты знаешь, что Тьюред благословил Друстана даром. Как и мы, он принадлежал к братству Святой Крови. Он нес там одинокую вахту, но ни в коем случае не находился в изгнании. Он кое за чем наблюдал. Через тринадцать лун я покажу тебе это.

Белая женщина

Люк вошел в дверь родительского дома. Он думал, что будет легче… Ланцак стал городом призраков. После чумы не вернулся никто, никто не наполнил смехом и жизнью покинутые дома.

Люк видел следы собак в жидкой грязи. Ни одна шавка не перебегала дорогу. Теперь не нужно бояться какой-нибудь псины… Теперь все хорошо… но в то же время плохо. Люк был горд от мысли, кем он стал. Он обрел почетную задачу. Но в Ланцаке его одолевало лишь одно чувство — печаль. Но все, чего он достиг и чем стал, он променял бы на то, чтобы снова сидеть с отцом в графской оружейной и чистить его пистолеты с поворотным затвором. Чего стоят шпоры и слава, если здесь, в Ланцаке, им могут восхищаться лишь дикие голуби?

Люк подвел коня к маленькой лесенке и взобрался в седло, положил руку на головку эфеса отцовской рапиры. Он давно владел этим оружием, стал мастером, которому не нужно бояться даже такого противника, как Мишель.

— Я знаю, что ты гордился бы мной, отец. И ты тоже, мама.

Он посмотрел наверх, на окошко омшаника под фронтоном графского дома. Теперь он знал, почему ребенком обладал такой большой свободой. Повзрослев, он стал походить на графа гораздо больше, чем на своего отца. Люк не знал, что могло двигать его матерью… Может быть, отец слишком много времени проводил в Друсне? Может, он и бежал в Друсну, чтобы скрыться от того, что происходило перед дверью его дома. Люку никогда не узнать этого. Теперь это не играло никакой роли. В живых не осталось никого, кто бы мог трепать языком о тех давних событиях.

Люк знал, что отец любил его. Вот и все, что требовалось юному рыцарю.

Опечаленный, он покинул Ланцак и двинулся по дороге на Анисканс. Затем повернул к Голове Язычника. Издалека услышал, как поют за работой священники и ремесленники. Торжественная мелодия пролилась бальзамом на его израненную душу. Уже на третий день после того, как он покинул Валлонкур, молодой человек понял, к чему стремится. Но потребовалось пять месяцев, чтобы найти князя церкви, который поддержал бы его. Все могло бы случиться быстрее, но Люк был слишком горд для того, чтобы обращаться к одному из комтуров Нового Рыцарства. В конце концов, ему удалось заполучить в патроны Марселя де Лионессе, эрцрегента Марчиллы, который выдал деньги и отыскал священников, которые захотели посвятить себя тяжелой задаче основания рефугиума.

Люк проехал мимо небольшой группки священников, опустившихся на обрушившуюся колонну, чтобы сбить строительный раствор с тесаных камней, которые обнаружились в руинах. Они дружелюбно приветствовали рыцаря. Люк кивнул. Руки юноши были мокры от пота, но ему было не особенно жарко. Стоял сухой день поздней осени. Небо затянуло. Над землей лениво плыли свинцовые облака. А под ними косяки диких гусей спешили на юг.

Утром неподалеку от руин, у пруда, Люк наблюдал за сотнями аистов. Птицы напомнили ему о детстве. Люди всегда ждали отлета первых аистов, а потом отмечали праздник урожая.

Люк спешился. Подбежал мальчик, чтобы увести коня. Юный рыцарь положил шлем в мраморную нишу, огляделся по сторонам. Большинство розовых кустов исчезло. Сада больше не было. Пока он был в Ланцаке, плотники достроили деревянные леса рядом с белой статуей женщины. Люк был доволен!

Белая женщина… величайшая ложь его детства. Когда он думал о том, как должна была умирать его мать, его охватывала ярость. Как глуп он был тогда, как ослеплен суевериями. Никогда Другие не приносили того, что было бы полезно человеку. Сеять несчастье — вот их главная задача. В Валлонкуре они показали свое истинное лицо! Сотням пришлось умереть лишь для того, чтобы они могли забрать Гисхильду. Но он покончит с тиранией Эмерелль, в этом Люк поклялся. Или умрет при попытке сделать это.

Юный рыцарь посмотрел в лицо статуе. На мраморе не было ни мха, ни птичьего помета. Животные избегали белой женщины. Они умнее людей!

Теперь, после напряженной трехдневной работы, сад был готов к закладке. Они вскрыли туннель, который вел к тайному источнику. Теперь он был не во тьме, а на ярком свету. Он станет частью крипты храмовой башни рефугиума. Скала вокруг источника станет фундаментом храма. Сегодня — день, когда должен быть заложен первый камень дома Господня.

Краем глаза Люк отметил, что рабочие и священники собрались в опустошенном саду. Он знал, что некоторым из них, наиболее романтичным, понравилось здесь. И они не приветствовали того, что он сотворил здесь.

С каждым вздохом в него проникала языческая сила места. И хотя они вскрыли туннель, магический порог, который он чувствовал, еще будучи ребенком, сохранился. И никто, кроме него, не ощущал этого! Должно быть, его дар позволял чувствовать тонкую магию Других.

Люк печально улыбнулся. Он рассказал брату Марко, архитектору-священнику, о магическом пороге у источника. Марко принадлежал к числу тех, кто не приветствовал разрушение. И хотя он был чутким молодым человеком, поверить Люку не захотел. Вероятно, архитектор принял его за ослепленного фанатика. Может, магия этого места не позволяла правильно оценить реальность? Он ведь раньше тоже испытывал нечто подобное. Он верил, что белая женщина спасла Мишель, что ее излечение от чумы было милостью языческой богини. Какая ирония! Тогда он не знал о своем даре. А ведь исключительно ему обязана Мишель своим выздоровлением.

А дар — не что иное, как милость Тьюреда! В своем незнании он тогда перевернул истину с ног на голову. А то, что тогда он еще и подарил белой женщине свои пистолеты, Тьюред, должно быть, воспринял как насмешку!

Люк вздохнул. Нельзя исправить совершенные в прошлом ошибки. Но можно доказать Тьюреду, что он уже не слепец. Это место никого больше не должно толкать на путь язычества!

Молодой рыцарь взошел на деревянные леса рядом со статуей. Схватил тяжелый молот, которым пользовался вчера.

— Этого хочет Господь! — воодушевленно воскликнул он и взмахнул молотом.

Удар пришелся прямо по лицу богини. Разбились аристократический нос и улыбающиеся губы. Удар был столь силен, что голова статуи отделилась от тела.

Воцарилась оглушительная тишина. Люк видел, что у одного из священников на глазах выступили слезы.

Рыцарь спустился с лесов и поднял мраморную голову. Взгляд белых глаз буравил… Лицо было разрушено. Один-единственный раз Люк видел лицо Лилианны после атаки на туннель. Женщина-рыцарь пережила раны от ожогов, но это не было божественной милостью. Ее лицо было похоже теперь на лицо этой статуи.

Люк поднял поруганную голову так, чтобы священники и ремесленники хорошо рассмотрели ее.

— Не поддавайтесь, если ересь скрывается под маской красоты! Это место было создано с одной-единственной целью. Оно должно было потрясать веру благочестивых людей. — Он прошел по направлению к источнику и положил голову на зачищенную скалу. — Давайте заложим этот камень в основание храма. Это будет символом преодоленного искушения. Символом веры, которая крепче камня.

У Люка возникло ощущение, словно тяжеленный груз свалился с сердца. Наконец-то он преодолел остатки своего язычества. Он был чист перед собой и Тьюредом. Промахи исправлены. Теперь он действительно заслужил золотые шпоры. И словно знак Господень, свинцовые тучи расступились, и копья золотого небесного света заставили вспыхнуть мраморные руины.

Как священники, так и ремесленники, упали на колени, пронизанные божественным дыханием этого момента.

— Господь приветствует вас в этом месте, братья мои! — воскликнул Люк, обращаясь к ним. — Распахните свои сердца и воспойте хвалебную песнь Господу!

Рыцари Господа

…и неисповедимы пути Тьюреда. Он открыл нам слабых в наших рядах, когда предательница Гисхильда взошла на трон. Тех, кто испугался, кто был охвачен страхом, потому что Гисхильда привела демонические войска Альвенмарка туда, где мы чувствовали себя в безопасности. И тех, чьей слабостью было высокомерие, кто верил, что наших врагов легко победить. То было время, когда некоторые из благословенных гептархов, эрцрегентов и комтуров полагали, что война наконец-то закончится. Но Господь показал нам, что никогда не будет мира, пока войска тьмы не будут уничтожены. То была задача, требовавшая от Церкви всех сил. Задача, казавшаяся людям непомерной. Два имени связаны с этими временами. Эрилгар и Оноре, два рыцаря Господа, и не могло быть менее похожих людей. Они были из рядов орденов Древа Праха и Древа Крови. Они ненавидели друг друга почти так же сильно, как ненавидели безбожных демонских отродий. Один из них ошибался, а другой был воистину движим самим Господом. Но чтобы достичь триумфа, нужны были оба. Они научили нас, что победа на поле боя необязательно победа Господа. Один открывал дорогу другому. Но никогда не шли они рука об руку.

То было время, когда язычники обрели надежду, хотя и находились в ссоре со своей королевой. Но Тьюред не позволил надеждам их принести плоды. Чрево Гисхильды было словно пахотные борозды в неполитой земле. В нем не желал зарождаться отпрыск. Поэтому у рыцарей Господа появилось время подготовиться. И те, что от Крови, собрались на острове Воронов, в то время как рыцари Праха стремились к тому, чтобы напасть на саму Фьордландию…

Священное Писание Тьюреда,

Книга 97 издания Шоффенбурга,

Том 45, № 117 Р

Воронья башня

Люк вышел на выстроенную из камня набережную и недоверчиво огляделся. Гисхильда часто рассказывала ему о Вороньей башне. О своем бегстве, о долгой, тоскливой зиме, которую она провела здесь, но это место, казалось, просто не желало соответствовать ее рассказам.

Жизнь била ключом. Рыцарь увидел более сотни кораблей и у причала, и далеко в море. Высокие крепостные стены вздымались над водой. Склады из красного кирпича прилегали к припортовым сооружениям. Повсюду велось строительство. Пахло смолой и известью. На берегу тренировались солдаты, сотни воинов в ярких мундирах. И повсюду мелькали рыцари Древа Крови.

Вороны кружили над гаванью и морем, словно охраняя небо. Здесь не было ни единой чайки.

В гавани сновали баркасы. Было совершенно очевидно, что флот подготавливался к выходу в море. Возле кораблей стояли маленькие лодочки. Невдалеке на борт одной из галеас поднимали визжащих свиней.

Люк немного прошелся вдоль набережной. Бесконечные колонны портовых рабочих волокли со складов к лодкам бочонки, ящики и мешки. Боцманы взволнованно спорили с цейгмейстерами оружейных арсеналов. Отряды солдат сидели на ящиках, играли в кости или просто пялились прямо перед собой и ждали, когда их позовут на корабль.

Как бы велика ни была царившая в гавани сумятица, все, казалось, имело свою цель. И только Люк чувствовал себя лишним. Оноре приказал ему прибыть в Воронью башню, но зачем?

— Люк…

Его зовет ребенок! Юный рыцарь огляделся. Его брат-Лев дал указание отряду аркебузиров грузиться в лодку, а потом устремился навстречу Люку.

— Люк! — Они обнялись. — Люк. Так здорово видеть тебя, брат! — Глаза его сияли.

Давно уже Люка не встречали настолько сердечно. Поездка по Друсне была безрадостной. У Нового Рыцарства была дурная слава. Когда он входил в кабак, никто не хотел сидеть с ним за одним столом. Его избегали, куда бы он ни пошел. Должно быть, рыцари Древа Праха распространяли о них наглую ложь.

— Ты слышал новости о Гисхильде? — спросил Люк.

Повсюду в Друсне о ней рассказывали невероятнейшие истории. Говорили, что она скачет по небу на крылатом скакуне, потом она вроде как в одиночку ворвалась в замок и позвала на войну духов предков.

Рене скривился.

— Она доставляет нам много хлопот. Все позорные поступки Раффаэля не повредили нам настолько, насколько поступки Гисхильды. Тем не менее кажется, она сражается только против ордена Древа Праха. И… — Он сочувственно посмотрел на Люка. — Похоже, ее муж — очень известный и богатый воин. Во всякой битве они бьются плечом к плечу.

Люк закрыл глаза. Ему уже доводилось слышать подобное. Но ему просто не хотелось верить.

— Может, этовсе всего лишь слухи, — малодушно предположил Рене.

— Да, — бесцветным голосом произнес Люк.

Как сильно хотелось ему, чтобы на самом деле все было иначе. Но какова вероятность?.. Со времени свадьбы прошло более двух лет. Достаточно, чтобы обнаружить общие интересы. Когда он думал, что этот воин-варвар ночь за ночью ложился в постель Гисхильды, его пробивал холодный пот. Иногда ему хотелось, чтобы этот Эрек оказался славным малым. В конце концов, Гисхильда не должна страдать из-за него день ото дня. А потом Люк снова молился, чтобы этого проклятого негодяя поразила молния с ясного неба или нашла пуля на поле битвы.

— Ты так побледнел. Ты…

Люк отмахнулся.

— Как дела у остальных?

Он не мог говорить о Гисхильде. Вот уже больше года он не получал от нее писем. Так надеялся узнать о ней что-нибудь новенькое. Но плохие новости его не интересовали.

— Раффаэль в темнице, — Рене ухмыльнулся. — Якобы он выиграл в кости у комтура Друсны целый судовой груз аркебуз.

— Зачем же ему это, бога ради?

Рене пожал плечами.

— Болтают, будто бы он хотел продать их своему дяде. Его семья, похоже, вовлечена в какие-то темные делишки. Но он сумеет вытащить свою голову из петли. Раффаэль нужен Оноре. Он уже дважды бывал во Фьордландии. Замаскированный под купца. Ты же знаешь, он хорошо это умеет.

Люк подумал обо всех пари, которые Раффаэль заключил перед тем приснопамятным Бугуртом против Драконов, и кивнул.

— Да, он всегда отличался особым талантом.

— У Жоакино и Бернадетты родился ребенок. Девочка. Они оба снова в Валлонкуре. Летом Жоакино стал магистром юных Львов нового набора. Эсмеральда и Джиакомо присоединились к Черному Отряду. О них никогда не знаешь, куда их занесет. А Анна-Мария… Ты видел те два корабля, которые стоят на якоре в море? Я имею в виду…

Люк кивнул. Хотя здесь стояло на якоре более сотни кораблей, было совершенно ясно, о каких двух говорит Рене.

— «Гордость» и «Божественный гнев».

Рене понизил голос до шепота:

— Они настолько… чужие. Говорят, их украли у эльфов и они прокляты. «Божественный гнев» налетел на риф по пути сюда. А еще на обоих кораблях слишком часто случаются несчастья. Анна-Мария — капитан «Божественного гнева». Она стала очень странной. — Он покачал головой. — По-настоящему странной. Да ты увидишь. — Он указал на щит Люка и заплечный мешок. — У тебя есть еще багаж? Ты можешь остановиться в моей комнате. Есть еще три свободные кровати.

— Сначала я должен отчитаться перед Оноре.

— Тайны?

Вместо ответа Люк только улыбнулся.

Рене надул губы. Потом внезапно посерьезнел.

— Если он хочет предложить тебе командование «Гордостью», то ради бога, не соглашайся. Оба корабля по-настоящему прокляты. Это не просто слухи! Ты видел, как глубоко они сидят? Никто не знает, что в них нагружено. Никто не знает, откуда они взялись. — Он сделал небольшую паузу. — И никто не знает, куда пропал капитан «Гордости».

Люк посмотрел на море. Рядом с огромными двухпалубными кораблями даже галеасы казались маленькими, словно рыбацкие суденышки. Хотя Люк знал, откуда взялись «Гордость» и «Божественный гнев», это ничего не меняло, даже на него эти корабли производили жутковатое впечатление. Паруса были зарифлены. С рей свисали знамена ордена в десять шагов длиной. Они вселяли трепет, это точно. Но сделаны они были не для людей.

— Говорят, мы выступим на днях. С нами на борт взойдут десять полков. Андаланцы Артуро тоже будут с нами.

— А какой у тебя вообще-то пост? — Люку стало стыдно оттого, что он не спросил об этом раньше. В облаках он витал, что ли? Заставил Рене рассказывать обо всех.

Серебряный Лев махнул рукой.

— Я стал капитаном.

— У тебя есть собственный корабль? — Люк был удивлен. Обычно требовалось несколько лет, чтобы принять командование над кораблем или подразделением.

— Всего лишь допотопная галера. На ней, наверное, ходил еще святой Гийом. Течет, словно дырявое решето. — Он ухмыльнулся. — Но я сделаю из нее лучший корабль на всем флоте. Она может выступить в любой момент. Только никто из командования ордена понятия не имеет о цели. Болтают, будто бы мы нападем на Фьордландию. Возьмем штурмом одну из языческих гаваней. А потом пойдем посуху. Поэтому так много полков.

Люк сглотнул. Он подозревал другое. Он ведь знал об истинных целях Оноре, но не мог представить, как примарх собирается воплотить их в жизнь.

— Как же называется твой корабль?

Рене покраснел настолько, что кожа головы проступила сквозь белоснежные волосы.

— «Люк».

— Что? Ты назвал свою баржу моим именем? Это плавучее решето…

— Я обязан тебе жизнью. Без тебя лежать бы мне давно в нашей башне. Я… Мне кажется, твое имя приносит счастье.

Люк умолк. Подумал о Гисхильде и дне их свадьбы. Нет, его имя совершенно точно счастья не приносит! Но отнимать веру у Рене нельзя.

— Где найти Оноре?

— Он день и ночь сидит в Вороньей башне.

— В Вороньей башне?

— Да, там, где жил Друстан. — Рене обернулся и указал на старое высокое строение, стоявшее в тени склада. — Мне доводилось видеть, что ее зубцы буквально чернели от ворон. Там штаб-квартира писарей и шпионов Оноре. Самого примарха чаще всего можно найти на верхотуре. Говорят, он все время смотрит прямо на море.

Люк подобрал свой заплечный мешок и щит.

— А где найти тебя?

— На «Люке», конечно. Я еще не собрал палубных офицеров. Я ведь говорил, что у меня еще три постели свободно. Если хочешь…

Люк улыбнулся. Хорошо снова быть среди Серебряных Львов.

— Я не знаю, какие приказы будут для меня у Оноре. Но я попрошусь под твое командование.

Рене был настроен скептически. Пожал руку, вместо того чтобы заключить в объятия.

— Я обидел тебя?

Товарищ только головой покачал.

— Не ходи к Оноре. У него на тебя планы. Анна-Мария тоже часто бывает у него.

— Если я попрошу его назначить меня на твой корабль, то он вряд ли станет возражать.

— Твоими устами бы да мед пить. — Рене пожал руку еще раз. Потом отступил на шаг. — До встречи в Валлонкуре. — И широким шагом направился прочь. Люку даже показалось, что Лев убегает от него.

Просто показалось! Рене очевидно просто спешил на свою галеру. Он гордился назначением.

Люк направился к Вороньей башне. Восемь лет назад здесь была Гисхильда. Скоро уже девять. По ее рассказам башня была высокой, давящей…

Люк посмотрел на зубцы. Там сидели дюжины воронов. Так много! Неужели все они нужны для обмена сообщениями?

Кто-то худощавый, в шляпе с пером, надвинутой глубоко на лоб, выбежал из дверей, едва не сбив его с ног. На незнакомце был широкий красный поясной кушак с золотыми кистями, выдававшими офицера.

— Анна-Мария?

Девушка подняла взгляд, но смотрела словно сквозь Люка.

— Анна-Мария, это же я! Люк!

На губах Серебряной Львицы мелькнула улыбка.

— Люк, да… — Она нахмурилась. — Да, да, Люк. Ты основал рефугиум. Об этом много говорят. О чуде… — теперь ее улыбка стала сердечной. Она внимательно смотрела на него. В этом взгляде было что-то такое, от чего становилось не по себе. — Для тебя у него тоже есть великое задание, я чувствую.

— У кого?

— У Тьюреда. Он близок к тебе… — Она вздохнула. — Так мало тех, кто пронизан им. Но с тобой все по-другому.

Люку показалось, что она стала еще более худой, в буквальном смысле слова изможденной. Глаза ее были красными от бессонных ночей. Девушка была очень бледна и казалась странно отчужденной.

— Поздравляю тебя с командованием.

— Это не моя заслуга… Знаешь, это дар божий. Тьюред велел примарху сделать это. Я создана для этого. Я поняла это сразу, как только Оноре сказал мне об этом.

Люк не стал расспрашивать подробнее. Он почему-то решил, что в данный момент вразумительного ответа не добьется.

Девушка почувствовала, что он хочет уйти. Снова улыбнулась. Больше всего ему хотелось обнять ее. Что это с ней случилось? Что так взволновало ее?

— До встречи в Валлонкуре, Люк.

Он судорожно сглотнул. Опять это прощание! Он ведь только что прибыл! Почему все прощаются с ним так, как будто не встретятся еще очень-очень долго?

Перья на шляпе капитана развевались, она убежала и скоро скрылась в толпе у пристани.

Люк взглянул на башню. Старая дубовая дверь была распахнута настежь. В комнате царил полумрак. Со времен Бугурта против Драконов на первом году послушничества Оноре всегда помогал ему. Причин бояться встречи с ним не было.

Два рыцаря с офицерскими набрюшниками вышли из башни и поспешили прочь, не обратив на Люка никакого внимания. Не стоит откладывать! Юноша решительно вошел. В башне стояла приятная прохлада.

Писарь поднял голову.

— Куда направляешься, брат-рыцарь?

— Примарх ожидает меня.

— Точно? — Писарь скептически поднял бровь. — В последнее время он несколько раздражен, — указал пером на винтовую лестницу. — Если ты совершенно уверен, то иди. Ты найдешь его наверху, на смотровой платформе.

Люк стал подниматься. Думал о Гисхильде. Она рассказывала ему о том, как впервые встретилась с Друстаном. Молодой человек невольно улыбнулся. Что бы ни ожидало его, Оноре наверняка не станет прятаться в платяном шкафу с пистолетами.

В комнате, где когда-то, должно быть, была спальня Друстана, стояли стол и стул. Все было крохотным, будто сделанным для ребенка. И сидело за столом существо размером с ребенка… В полутьме виднелся лишь силуэт. Рядом лежал опрокинутый бокал, на столе красовалась лужица вина.

Люк ступил на лестницу, которая вела выше, на платформу башни. В этот миг существо подняло голову. У него была звериная голова… Голова лиса! На протяжении удара сердца на Люка смотрели водянистые глазенки, обрамленные белой шерстью. Затем голова жуткого звереныша опустилась на столешницу.

Люк поспешил подняться по лестнице. Он хотел убежать от сумерек, снова вдохнуть чистый морской воздух. Выйдя на солнечный свет, юноша едва не ослеп.

— Наконец-то ты пришел!

Люк заморгал. Он не узнал этого человека. Но тихое постукивание обитой серебром трости было трудно с чем-нибудь спутать.

— Я беспокоился. Уже неделю назад я отдал приказ Черному Отряду искать тебя. Хотя никто здесь и не знает об этом, но весь флот ждет только тебя.

— Почему я настолько важен?

— Потому что дар в тебе силен. Ты получишь командование. И собственный корабль.

У Люка внутри все сжалось.

— Я…

— Нет, нет. Не стоит благодарности. Ты показал себя с хорошей стороны. Даже гептархи прослышали о чуде на Голове Язычника. Они заметили тебя, Люк. Ты далеко пойдешь. Я уверен, что однажды ты в качестве примарха станешь тайным предводителем нашего ордена. — Он постучал тростью по щиту Люка. — Всегда забывал спросить: эта белая звезда на красном фоне, которую ты выбрал в качестве личного герба. Что она означает?

— Это Полярная звезда. Так я иногда называл Гисхильду. Моя Полярная звезда.

— Хм… Я так и думал, что за этим стоит что-то романтическое. Полярная звезда указывает штурману направление ночью. Разве она делает это, языческая королева-то? Указывает тебе путь в жизни?

Люка обеспокоил поворот, который принял разговор.

— Она указывает мне путь в Альвенмарк.

Оноре рассмеялся.

— Я вижу, ты не забыл о нашем разговоре, Люк. Очень важно никогда не терять цель из виду. Так же, как моряку, который ориентируется в темноте по Полярной звезде. Ты знаешь, что капитан должен дать своему кораблю новое имя, когда принимает командование? Я подозреваю, что уже знаю имя твоего корабля. Она тоже наверняка не забыла тебя, Люк.

Оноре глубоко вздохнул. Люк увидел, что ему больно.

— Мы так близки к цели! — Оноре указал тростью на море. — Там находятся ворота, которые проведут нас в Альвенмарк. Друстан был здесь, чтобы наблюдать за ними. Мы точно знаем, где они находятся. И завтра ночью наш друг откроет нам их. А потом мы заберем голову Эмерелль! Мне известен день и час, когда она будет в большой гавани. Она не уйдет от нас. Об этом я позаботился. — Он взглянул на Люка. — Для тебя завтра откроются ворота, которые поведут тебя к твоей любимой.

Между мирами

Раздосадованный Люк взошел по трапу на главную палубу флагманского корабля. Он просто-напросто не понимал этого приказа! Как мог Оноре именно сейчас снимать его с «Полярной звезды»? Конечно, его команда отлично справится со всем и без него… Но с главной палубы флагманского корабля Люк мог видеть, как его стройная лантерна направлялась к золотой дуге, сотканной из света. Он должен был быть там, а не здесь!

— Брат? — К Люку подошел молодой рыцарь ордена. — Следуй, пожалуйста, за мной.

Люк кивнул. Затем посмотрел на кормовое возвышение. Казалось, там собрались все, кто имел имя и положение в рядах Нового Рыцарства: гроссмейстер, маршал ордена и знаменосец. Некто, облаченный в доспехи, замер несколько в стороне от остальных — это, наверное, Лилианна. Мишель стояла рядом с мастером флота Альварезом. Она заметила Люка и приветствовала его скупым жестом. В свете кормовых светильников шрам на ее лице казался еще ужаснее, чем днем. Все, кто был в день кровавой свадьбы в Цитадели ордена, были отмечены печатью событий, печально подумал Люк. Так много раненых, столь многие погибли.

Он взглянул на светящуюся ярким золотым светом дугу, почти полностью закрытую тенью «Божественного гнева». Завтра в этом время эльфы поплатятся за ту резню. За убитых друзей и детей, за святых Церкви Тьюреда. За все, что они сотворили с миром людей со времен смерти Гийома!

— Сюда, вниз, — произнес рыцарь, встретивший его на трапе, указывая на узкие мостки, которые вели с кормового возвышения внутрь корабля.

Раздался удар барабана. Ожидавшие гребцы подняли ремни. Второй удар — и более сотни весел одновременно окунулись в воду. Флагманский корабль лег в дрейф и направился к световой дуге.

Люк спустился по лестнице.

— Сюда! — Его провожатый открыл узкую дверь. За ней находилась каюта.

Комнату освещали два фонаря. На узкой койке лежал Оноре. Его тело свело судорогой, пальцы вцепились в простыню. Он стонал.

Молодой рыцарь закрыл за Люком двери.

Пахло копотью в фонарях и потом.

— Хорошо, что ты пришел, — простонал Оноре. — Ты должен помочь мне.

Люк опустился на колени рядом с койкой. Ему пришлось заставить себя взглянуть на ужасную рану примарха. В поруганной, гноящейся плоти извивались личинки. Поблескивало белым ребро. Рана была глубока. Было видно, как удары сердца заставляют содрогаться мышцы груди.

— Моей силы хватает ставить смерти шах, — прошептал Оноре. — Но излечить свою рану я не могу. Ты должен сделать это!

Люк уже пытался сделать это однажды и потерпел поражение. Не мог же примарх забыть об этом!

Оноре снова скрутило, словно в судорогах. Он должен смотреть глазами целителя, иначе его стошнит! Белые червячки пожирали больную плоть. Ни один нож не сможет отрезать настолько точно, чтобы отделить здоровую ткань от больной.

— Пожалуйста, Люк!

В окно влился золотой свет ворот. Люк склонился и начал убирать личинок кончиками пальцев.

— Когда прозвучит горн, мы будем между мирами, — пробормотал Оноре. — Тогда ты должен приступить.

— Да, конечно, брат. — Он положил руку на лоб Оноре. Он был холодным.

Примарха снова выгнуло от боли. Люк отсчитывал такт, отбиваемый погружением весел во вспененную воду.

Наконец юный рыцарь вынул из раны последнюю личинку и раздавил ее между большим и указательным пальцами. Затем положил ладонь на дыру, зияющую в груди примарха.

Раздался жалобный звук рога.

Люк закрыл глаза. Он чувствовал боль Оноре. Миг, в который горячая пуля вошла в его плоть.

Люк застонал. Все эти годы боли разделил он с примархом. Молодой рыцарь дрожал всем телом. Его голова опустилась на живот больного. Лоб Люка покрывал холодный пот. Какая-то чужая сила словно путами сковала его тело. Сила пронизала его подобно золотому копью. Люк выпустил боль в протяжном крике. Дрожащая плоть извивалась под его пальцами, словно он засунул руку в змеиное гнездо. Внезапно Оноре перестал дергаться. Боль лишила его чувств.

А потом Люка пронзила новая боль, неожиданная и чужая. Удар в лицо. Сильный, резкий. Клинок! Его кожа горела. Вонь от тающего внутреннего жира и тлеющего рога перекрыла все остальные запахи. Волосы его начали завиваться и превратились в дым.

Узлы в легких стискивали его грудь. Он чувствовал по всему телу старые раны своих товарищей. Плохо залеченный перелом внезапно выправился, кости обрели прежнюю форму. Люк закричал. Теперь это были короткие, отрывистые крики. А с палубы ему отвечали дюжины других криков.

Люк почувствовал, как из левой глазницы у него выскользнул стеклянный глаз. Вытесненный чем-то, что выросло вместо него. Кровь стала жиже. Гной, точно пот, тек изо всех пор. А потом он взорвался. Его тело разделилось на части. Он тек по паутине из нитей, сотканных из золотого света. И словно вдалеке замерцало что-то светлое. Его лицо. Оно устремилось к нему. Летело все быстрее и быстрее. А потом его поглотила тьма.

Посланница

Эмерелль глядела на закат. Она стояла на узкой галерее на корме роскошного баркаса, на которой этой ночью ее снова выберут королевой Альвенмарка и коронуют. Уже много часов стояла она неподвижно здесь и смотрела на море. Куда подевался Крепкохват? Он был единственным из орлов Тученыря, кто остался в Вахан Калиде. Большой птице понравилось охотиться на кайманов в мангровых рощах. Утром она послала его на разведку. Почему он не возвращается? Пропал и маленький парусник, который она выслала в море. Этому может быть тысяча самых банальных объяснений. И тем не менее Эмерелль была обеспокоена до глубины души. Проснулась от испуга посреди ночи. Она ощутила сотрясение в паутине троп альвов, такое же, как тогда, когда в Вахан Калид пришли тролли. Но на этот раз оно было более сильным. Словно нечто невидимое вошло в ее грудь и коснулось того бессмертного, что было в ней.

Эмерелль вздрагивала от одной только мысли об этом. Она при помощи серебряной чаши пыталась понять, что произошло, но не обнаружила видений, связанных с этим событием. Единственное, чего она добилась своим многочасовым бдением, это знания, что этой ночью тролли не замышляют предательства, хотя король Оргрим все еще не явился на предстоящее празднество. Его маленький флот попал в шторм. Они не успеют прибыть на праздник вовремя. Равно как и Морвенна, княгиня Ланголлиона, сопровождавшая войско Гисхильды в мире людей вместе с Олловейном, Фенрилом и Юливее.

Эмерелль улыбнулась. На праздниках коронации мало неожиданностей. Со времен предательства Алатайи никто больше не противился ее правлению. Весь Альвенмарк стоял за нее в борьбе против Церкви Тьюреда.

На палубе послышалось цоканье копыт фавна. Слуги готовили праздничный стол. Было слышно, как в городе шумят ликующие толпы. Праздник огней отмечался раз в двадцать восемь лет. В это время жизнь на широких улицах города-гавани била ключом. Единственные недели, когда здесь жило больше детей альвов, чем зимних крабов.

Как только солнце скроется за горизонт, начнется великий спектакль. Все княжьи дома Альвенмарка соревнуются за то, чтобы лучше других осветить свою башню. Навешивают тысячи фонариков, а самые одаренные волшебники со всех концов мира отправляют в небо светящиеся фигуры и освещают мрамор дворцов всеми цветами радуги. Эмерелль радовалась предстоящему празднику. Лишь бы только Крепкохват наконец вернулся!

В бассейне гавани уже появились первые огни. Свечи на корковой подставке. Покачиваясь, они плыли по воде, напоминавшей в свете заката свежепролитую кровь.

Стая бакланов пролетела прямо над остриями мачт большого флота. Здесь были самые прекрасные корабли Альвенмарка, свидетельствовавшие о богатстве и искусности своих владельцев. В вечернем бризе развевались сотни шелковых знамен.

Движение, мелькнувшее в воде, привлекло внимание Эмерелль. Что-то светлое скользило прямо под поверхностью. Затем из воды показалась рука и помахала ей. Из красных вод поднялось узкое лицо апсары.

— Пойдем со мной, королева!

Эмерелль была настолько удивлена, что не нашлась, что ответить. Требование водяной нимфы было безумным. Она не могла покинуть Вахан Калид. Только не этой ночью! Если через два часа она не сядет за праздничный стол на верхней палубе, то князья Альвенмарка выберут кого-нибудь другого, кто будет носить корону.

— Пойдем со мной, королева, и ты получишь назад то, что мы у тебя взяли. Промедли — и ты никогда больше не будешь держать в руках свой камень альвов.

Руки Эмерелль вцепились в поручни галереи. Давненько не было такого, чтобы кто-то решался шантажировать ее. И еще никогда в жизни она не склонялась перед подобными попытками!

Одинокая вахта

Шабак выругался. Слишком далеко, чтобы хорошенько рассмотреть. Всего один раз в жизни кобольду выпадает шанс увидеть праздник огней, и именно в эту ночь его послали дежурить!

Он взобрался высоко на зубцы башни в гавани, наблюдая за спектаклем над городом. Чудесно! Если бы он не был так далеко!

Недовольно опустил руку в мисочку с жареными колибри. Нежные птичьи косточки приятно хрустели на зубах. Ему накрыли воистину праздничный стол. Но это не утешение, когда можешь наблюдать за самым великолепным праздником в своей жизни только издалека.

Он снова согнулся над миской, когда заметил две большие тени на море. Шабак замер. На кораблях не горел свет. Они были огромны! Это не мог быть флот короля Оргрима. Даже тролли не строили настолько больших судов. Хольд замер и зажмурился. Он думал, что все орлиные корабли будут стоять пришвартованные на рейде. Откуда же эти два?

Он схватился за горн, висевший на серебряной цепочке на одном из зубов башни. Подать тревогу? И завтра его имя будет у всех на устах. Шабак, который помешал празднику. Шабак, сорвавший церемонию коронации!

Если бы он мог разглядеть лучше!

Над городом взорвался огненный шар, яркий, словно солнце. Свет от него упал далеко в море. На доли удара сердца Шабак отчетливо увидел черные очертания кораблей. И увидел большого черноспинного орла, сидевшего на одном из шестов для приземления.

Итак, король Тученырь все же прибыл. Облегченно вздохнув, кобольд снова принялся за еду.

Вероятно, эти два орлиных корабля строили на какой-нибудь верфи где-то далеко на севере.

Всего лишь согнуть один палец

Анна-Мария глубоко вздохнула, когда «Божественный гнев» проплыл меж двух больших крепостных башен. Здесь, в этом месте, все могло закончиться и закончиться очень плохо. Но Господь был на их стороне. Поражение невозможно!

Все на флоте знали это. Тем более после чуда, случившегося на флагманском корабле. Анна-Мария сжала губы. Если бы она была там, на борту… Глупо думать об этом. Тьюред избрал для нее иной путь. Сегодня имя Люка было у всех на устах. Он излечил Оноре. И не только примарха. Должно быть, сам Тьюред посетил ее брата-Льва. Все, кто находился на борту флагманского корабля, излечились. Говорили даже, что у одного из моряков появился настоящий глаз! Может быть, ее рука тоже бы…

Анна-Мария отогнала эти мысли прочь. Завтра ее имя будет у всех на устах! Это ее судьба. Если бы она тоже излечилась, то ее, вероятно, терзали бы сомнения. Но так цель отчетливо сияла перед глазами!

Она надавила на длинный изогнутый румпель. Мощный корабль отозвался немедленно. Двойной корпус слегка качнулся вправо, и бесшумно вошел глубже в гавань. Здесь собралось так много кораблей. Повсюду на реях висели фонарики.

Веселые гуляки махали руками. Хорошо, что у «Божественного гнева» настолько высокие борта, что палубу можно видеть только с верхушек мачт других кораблей.

Анна-Мария быстро оглянулась. «Гордость» тоже прошел между башен. Девушка-рыцарь огляделась в поисках корабля, который описывал ей Оноре. Он должен был быть перегружен роскошной резьбой, и на палубе — праздничный стол, на мачте — знамя с золотым конем на зеленом фоне.

Наконец-то она обнаружила судно. Оно находилось возле украшенного цветочными гирляндами причала. Анна-Мария провела рукой по лбу. Затем внесла очередные поправки в курс.

Лев, сотканный из серебряного света, устремился в небо над городом. В этот миг что-то кольнуло ее. Серебряный лев… то же, что и она.

Богохульное колдовство! Она не должна позволять себе слабость и считать это красивым! Вспомнила о кровавой свадьбе, о Рамоне. Да, он был несовершенен. Урчание его внутренностей иногда играло с ним злые шутки. Но никто из Серебряных Львов не умел готовить так, как он. И никто другой не целовал ее.

Рамон никогда не смотрел на нее сочувствующим взглядом. Никогда на его лице не мелькала мысль о том, что она — всего лишь жалкая калека. И ему она позволила поцеловать себя в ночь перед той свадьбой. У него были такие нежные теплые губы. Одно безумное мгновение она размышляла над тем, не пополнят ли они следующим утром ряды пар, которые получат благословение. Но тут же откинула эту мысль. Их любовь должна созреть, свободная от бремени брака.

Анна-Мария судорожно сглотнула. Эльфийская стрела оборвала все ее мечты.

Никто с тех пор не целовал Анну-Марию. Единственным, кто понимал ее, был Оноре. Так часто они сидели вместе и говорили о Тьюреде. О цели, которую имеет каждая жизнь.

Анна-Мария внесла последние поправки в курс. Она направлялась прямо к кораблю эльфийской королевы. Он находился на расстоянии немногим больше сотни шагов. Она соединила румпель и сделала шаг вперед. Из одного из деревянных ящиков, стоявших на палубе, торчала рукоять пистолета с поворотным затвором.

Молодая женщина-рыцарь опустилась на колени. Здоровая рука обхватила рукоять. Она посмотрела на носовую часть. Мертвый орел наверняка помог безопасно войти в гавань. Рано утром птица появилась в небе над флотом. Еще одно богохульное создание.

Но он упал, когда его атаковали вороны флота. Они выклевали ему глаза, а потом долго терзали ослепшего, пока тот не свалился в море.

По приказу Оноре труп выловили. При помощи канатов и подпорок его пристроили на самый первый шест «Божественного гнева». Сокольничий помогал скрыть обман. Мертвая птица выглядела совершенно естественно. По крайней мере если не присматриваться слишком внимательно, чтобы увидеть окровавленные пустые глазницы.

Цветы из света расцвели в ночном небе над городом Других. Эльфы пришли в день праздника, чтобы отнять у людей счастье, подумала Анна-Мария. Теперь люди пришли на праздник Других. И проклятые тысячекратно отплатят за свои кровавые злодеяния!

— Голубой фонарь! — крикнул смотрящий на корме.

В следующий миг загорелся маленький голубой огонек.

Корабль эльфийской королевы находился теперь всего лишь в пятнадцати шагах. Анна-Мария видела высокую стройную женщину во главе праздничного стола, на голове у которой была серебряная корона.

Указательный палец Серебряной Львицы лег на прохладный курок пистолета с поворотным затвором. Оружие было заряжено. Его ствол указывал прямо на большую лампу с семью фитилями, стоявшую в чаше с самым лучшим маслом для ламп. Двадцать запалов лежало в чаше, толстых и тонких. Некоторые прогорят быстро, другие — несколько медленнее. Но все они сгорят одновременно.

— Голубой фонарь на «Гордости»! — провозгласил смотрящий на корме.

Анна-Мария глубоко вздохнула. Затем медленно начала отсчет. Они выстрелят одновременно, капитан «Гордости» и она. Пистолетные пули разобьют лампы. Горящие фитили упадут в чаши с маслом.

Анна-Мария подумала о последнем поцелуе, подаренном ей Рамоном незадолго до того, как они сели на коней, прежде чем отправиться на праздничную лужайку. «Твоя смерть будет отомщена», — подумала она. Всего лишь согнуть один палец — и мгновение мести настанет!

Высокомерие

Это всего лишь люди, снова и снова повторял себе Ахтап. Всего лишь люди! Он не знал, что произошло, когда флагманский корабль проплывал через звезду альвов. Они увезли его на маленькой лодке почти на целую милю от корабля, когда флот шел к Альвенмарку.

Ахтапу было ясно — так приказал Оноре. И это произошло не потому, что примарх столь высоко ценил его, зверочеловека. Проклятые рыцари воспользовались своим даром. Может быть, бог, которому они поклоняются, действительно существует? Объяснить то, что произошло, Ахтап не мог. Субстанция между двумя мирами была разорвана. Теперь они соприкасались в том месте, где находилась звезда альвов. Небесно-голубая вода Лесного моря и серая вода у берегов Друсны слились воедино. Горизонты образовали линию. Но краски друг с другом не гармонировали.

Ахтап понятия не имел, залечится ли рана между мирами. Весь его план оказался под вопросом. Он действительно намеревался привести к Другим орден Древа Крови. Никто не должен был заставлять его открыть врата к звезде альвов. Они были здесь все, их лучшие воины, их предводители. Они собрали все корабли ордена. Пусть только попробуют атаковать Вахан Калид! Они удивятся тому, как собранная в кулак сила лучших волшебников Альвенмарка вместо того, чтобы освещать небо, обратится против флота людей. И не помогут никакие пушки! А возврата не будет! Ахтап не откроет врата к звезде альвов во второй раз.

Это была его месть. Все, кто пришел сюда, умрут. От этого удара ордену Древа Крови не оправиться никогда. И он, Ахтап, маленький лутин, уничтожил бы Новое Рыцарство. Это была бы расплата за все эти годы, проведенные в тюрьме. Будет ли это стоить ему жизни, его не волновало.

Но вот они снова сделали нечто, чего он не предусмотрел.

Почему они послали вперед только два больших корабля? Ахтап наблюдал за игрой в небе над Вахан Калидом. Даже здесь, в открытом море, можно было видеть на фоне неба цветы из света, созданные магией. Вид их придал лутину мужества и сил. Красота победит варварство, так было всегда!

Две колонны пламени устремились ввысь. Обжигающе яркие. Ужасно!

Ахтап смотрел на горизонт и ничего не понимал. Он заморгал — настолько ярок был свет. Теперь над морем разносился оглушительный гром, словно разом ударили сотни молний. Звук пробирал до костей.

На кораблях ордена началось ликование.

Что-то шлепнулось на палубу рядом с Ахтапом… Брызги грязной воды… Затем забарабанило: брызги, деревянные щепки, мелкие камешки.

Моряки и солдаты закрывали руками головы, пытаясь защититься.

Ахтап просто стоял и смотрел. В двух шагах от него на палубу упал кусочек пальца. Мелкие лоскутки ткани летали в воздухе.

Что он натворил? Горизонт превратился в хаос из дыма и пламени.

Он не предусматривал этого! Два корабля не могли представлять опасность для Вахан Калида. Даже если бы на гавань напала тысяча солдат. Дар Девантара! Проклятый порох… Он должен был о нем помнить! Но никто в Альвенмарке не вел войны таким образом. Это было внове.

Ахтапу пришлось вцепиться в поручни — настолько сильна была дрожь во всем теле. И как ему в голову могла прийти дурацкая мысль, что он знает людей! Его проклятое высокомерие погубило Вахан Калид.

На реях кораблей ордена поднимались разноцветные фонари. Над палубами раздавались приказы. Весь флот пришел в движение.

Последний корабль

Люк испытывал безграничное разочарование. Он представлял себе все совсем иначе! Юноша тяжело оперся о поручни «Полярной звезды». Он все еще был настолько слаб, что привязал себя канатом, не доверяя силе своих ног.

Его лантерна замыкала флот. Последний корабль, который покинет Альвенмарк. Еще пара часов — и они будут у Вороньей башни. Люк хотел хотя бы в этот раз присутствовать при том, как его корабль пройдет границу между мирами.

Он знал, что это неразумно. Он должен лежать в койке и набираться сил. То, что он излечил Оноре, едва не погубило его самого. Он уже не мог контролировать свои силы. Некоторые думали, что в нем был Тьюред. По крайней мере, случилось чудо — это было однозначно. Все, кто был на борту флагмана, излечились. И врата между мирами изменились. Но никто не мог сказать, хорошо это или плохо.

Для него это, однако, в любом случае плохо, недовольно думал Люк. Он очень медленно поправлялся. То и дело его охватывала неконтролируемая дрожь. Он был настолько слаб, что с трудом держал в руке стакан с водой. И все это в условиях здешней влажной жары!

На протяжении всего года, проведенного в путешествиях, Люк представлял себе, как будет выглядеть война в Альвенмарке. Представлял, как их флот осаждает города, как войска рыцарей устремляются друг на друга. Как он сбивает с ног тролля. И теперь он чувствовал себя обманутым. Не было сделано ни единого пушечного выстрела. В гавани эльфов никто не оказал сопротивления. Тот, кто пережил взрыв на «Гордости» и «Божественном гневе», бежал в мангровые заросли. Они захватили город призраков всего на два дня.

Более чем десяти тысячам воинов Оноре велел искать цену победы. И было чудом, что, в конце концов, было найдено то, что обязательно хотел получить примарх: серебряная корона с лебедями Альвенмарка. Ее нашли в мангровых зарослях, висящей на ветке дерева, более чем в миле от гавани. Перекошенная, забрызганная кровью и грязью, она выглядела не очень-то величественно. Вот было то единственное сокровище, которое хотел получить примарх. Он принесет ее гептархам, чтобы никто более не сомневался в силе Нового Рыцарства.

Пока Люк валялся в койке, уставая даже от того, что дышит, остальные глазели на сокровища эльфийского города. Никто во всем флоте не вернется в Воронью башню бедным — настолько неизмеримы были сокровища в руинах. Рене и Раффаэль дважды заходили к нему, чтобы рассказать о своих походах. О жемчужинах величиной с голубиное яйцо, об украшениях и тканях, прекрасной мебели, тончайшем стекле.

Все, что оставалось ему, это воспоминания о пронизывающем все трупном запахе, становившемся все хуже с каждым часом. С этим поделать было ничего нельзя. Поэтому спустя два дня они снова отплыли, прежде чем опасность чумы стала слишком очевидна.

— Капитан, парус за кормой! — раздался голос штурмана.

Люк оглянулся. На горизонте появился маленький треугольный парус.

— Подзорную трубу! — Дыхание Люка участилось, но не от волнения. Даже говорить было трудно.

Маат принес большую бронзовую подзорную трубу. Руки Люка дрожали. Ему потребовалось много времени, прежде чем он поймал корабль в объектив. Это был всего лишь маленький парусник, в длину менее двадцати шагов. Без сомнения — эльфийский. Последняя возможность обрести боевую славу в Альвенмарке! Вообще-то говорили, что все суда уничтожены. Раффаэль рассказывал об останках судов, выброшенных на сотни шагов вглубь города.

— Ложимся в дрейф, — сказал Люк. — Этот мы возьмем на себя. — Его голос понизился до шепота.

— Орудия к бою! — раздался над палубой крик штурмана. — Зарифить паруса! Поднять весла левого борта!

Люк поднял подзорную трубу. На маленьком паруснике подняли флаг. Это было зеленое знамя с золотой лошадью. Корабль стремительно приближался, в то время как лантерна медленно описала широкий полукруг, чтобы враг попал под обстрел кормовых орудий.

— Бронзовые серпентины к бою готовы! — Мастер-оружейник махал рукой.

Люк сумел лишь кивнуть. С помощью своих пяти тяжелых орудий они разнесут эльфийский парусник на куски.

Внезапно море вокруг забурлило и зашипело, словно превратилось в котел, полный кипятка. На носу эльфийского парусника Люк заметил маленькую, хрупкую женскую фигуру. Потом его лантерна перевернулась через корму. Море… исчезло! Они оказались в яме, со всех сторон окруженные отвесными стенами воды.

Подзорная труба выскользнула из пальцев Люка. Он в отчаянии вцепился в поручни. Лантерна наклонилась вперед более чем на пятьдесят четыре градуса и устремилась к заиленному морскому дну. Кто не мог удержаться — оказывался за бортом.

Падение длилось всего один ужасный миг. Потом огромный корабль с дьявольским грохотом ударился о скалистое морское дно. Корпус раскололся. Обе мачты сломались, будто были сделаны из тонких веточек.

Люк сильно ударился о поручни. Во рту появился привкус крови. Он озадаченно огляделся по сторонам и увидел, что водяные стены обрушиваются вниз, прямо на них. Он схватился за кинжал. Канат! Нужно отцепиться от поручней.

Вода ударила его подобно великану и придавила к палубе. Он разрезал канат, и его подняло вверх. Что-то большое коснулось ноги.

Он зажмурился. Потоки воды швыряли его то вверх, то вниз. Потом он пробил поверхность. Ботинки и брюки с него сорвало. Осталась только рубашка.

Вокруг на воде плавали щепки. Эльфийский корабль ушел вперед. Он продолжал преследовать флот ордена.

Люк схватился за оставшийся после кораблекрушения обломок. Доски, удерживаемые вместе одной наполовину разбитой балкой. Он испытывал смертельную усталость. А вокруг были дюжины мужчин, которых пена уносила под воду. Большинство умерли, вероятно, уже от одного только удара о дно.

Люк понимал, что долго в сознании он не продержится. Он слишком обессилел. Он потеряет сознание, выпустит из рук обломок и утонет. Так вот каков конец его великой любви к Гисхильде.

Он в отчаянии огляделся по сторонам. Выживших не было. Никого, кто присмотрел бы за ним. Не должно все вот так закончиться! Если он будет достаточно крепко держаться за обломок, то, вероятно, течение все же вынесет его в родной мир. К побережью Друсны.

Из разбитой балки торчал большой гвоздь. Нужно довериться этому скрюченному куску железа!

Он поднял левую руку и положил ее на гвоздь, коснувшийся острием его запястья в трех дюймах от сустава. А потом надавил.

Люк закричал. Глотнул воды. Снова закричал. Острие гвоздя торчало из его руки. Оно пробило плоть между лучевой костью и локтем.

Его начало тошнить. Рана сильно кровоточила. Лишь бы не пробил вену! Попытался оторвать клочок от рубашки, но будучи пригвожденным к деревяшке, пользуясь только одной рукой, он не смог этого сделать.

Голова его опустилась на грубое дерево. Он смотрел на свою текущую кровь до тех пор, пока у него не потемнело в глазах.

Среди врагов

Проснулся Люк лицом в мокрые доски. Перед ним сидел на корточках бородатый человек и, слегка покачиваясь взад-вперед, мурлыкал что-то под нос. Заметив взгляд Люка, замолчал.

— Только не поднимай голову! Строптивых они просто-напросто выбрасывают за борт. Так что лежи тихо.

Люк перевернулся на спину, но садиться не стал. Над ним развевался белый парус. Кто-то перевязал руку. Юноша все еще был слаб. Но смертельная усталость, не покидавшая его со времен излечения Оноре, казалось, наконец, оставила его.

Люк украдкой огляделся. На палубе сидело около тридцати человек. Мокрых, деморализованных. Большинство были ранены. Среди них, казалось, не было ни единого рыцаря. На борту небольшого парусника эльфов было немного. Но с таким жалким войском нечего было и думать о победе.

На грот-мачте развевалось знамя с золотым конем. На кормовом возвышении стояла хрупкая женщина, которую он видел в подзорную трубу. Было очевидно, что командовала здесь она. Она была довольно невысокой, а еще — непередаваемо красивой. Рядом с ней стоял зверочеловек. Ростом ниже ребенка. С белого меха стекала вода.

Люк попытался припомнить уроки Валлонкура. Кобольд с лисьей головой… Как они там называются? А потом он вспомнил фигуру, виденную в Вороньей башне.

Люк опустил голову. Нет, это не может быть тот самый кобольд!

Он подумал о Гисхильде. Если эльфы узнают, что он — рыцарь ордена, то наверняка не оставят его в живых. А он так хотел снова увидеть Гисхильду!

Провел по раненой руке. Мысли путались. Корабль был очень маленьким. Если он окажется у грот-мачты, то есть в центре парусника, и излечит свою руку, то дар, данный ему Господом, убьет эльфов. Оноре рассказывал, что это произойдет в мгновение ока. С помощью остальных пленников ему наверняка удастся отвести корабль в Друсну!

Люк не поднимал глаз. Он медленно продвигался к грот-мачте.

Заклятый враг

Эмерелль не решилась последовать за флотом врага в его мир. Три корабля отправила она на дно морское. И гнев ее не стих, хотя она и разрешила подобрать выживших во время кораблекрушения.

В правой руке эльфийка сжимала камень альвов, висевший на ее шее на тонком кожаном ремешке. Если бы она не послушалась зова апсары… По рассказам выживших Эмерелль узнала, что вместо нее королевой была выбрана Ганавее, княгиня Аркадии. Она пробыла ею не дольше часа.

— Госпожа! — Голос лутина сорвался. — Госпожа! Вон тот молодой человек. С повязкой на руке! Это тот самый рыцарь, который излечил примарха Оноре. Я его узнал! Это он, никаких сомнений. У него дар! Он всех нас уничтожит! Ты должна убить его, немедленно!

Молодой человек обратил внимание на крик лутина. Эмерелль не рассчитывала, что он понял слова кобольда, но, похоже было, что юноша догадался, о чем речь. Он вызывающе смотрел на нее.

А потом положил правую руку на окровавленную повязку.

Приложение

Персонажи

Адольфо — квартирмейстер андаланских пикинеров под командованием капитана Артуро Дуарте.

Альварез де Альба — капитан галеасы «Ловец Ветров». Член ордена Нового Рыцарства, член Братства Святой Крови. Получает повышение до мастера флота Нового рыцарства.

Анна-Мария — послушница из сорок седьмого звена Львов. После несчастья на «Ловце ветров» считается особенно одаренной канониршей.

Артуро Дуарте — капитан андаланского полка пикинеров и аркебузиров. Ветеран войн в Друсне.

Ахтап — кобольд из народа лутинов. Один из хранителей троп альвов.

Белинда — кухарка в Цитадели ордена в Валлонкуре. Близкая подруга Жюстины.

Бирга — тролльская шаманка, отличавшаяся особенным уродством, постоянно носившая маски. Ученица Сканги.

Валериан — член ордена Нового Рыцарства, был заколдован лутином Ахтапом, когда взял в плен кобольда в розарии на Голове Язычника.

Вульф Освальдсон — третий сын короля Фьордландии Освальда Сигурдсона. Умер во младенчестве, не достигнув возраста одного года.

Ганавее — эльфийка, княгиня Аркадии, избрана королевой Альвенмарка в Вахан Калиде.

Генри Эписьер — аббат Церкви Тьюреда. Создатель скандально-известной книги «Молот язычников». В труде описываются различные способы раскрыть тайного язычника или подкидыша. Сам Эписьер и его теории крайне спорно воспринимаются священниками церкви Тьюреда.

Гийом — сын эльфийки Нороэлль и Девантара. Становится священником Церкви Тьюреда.

Гильда —святая Церкви Тьюреда, одного взгляда на которую было достаточно для того, чтобы заставить язычников уверовать в Единого Бога.

Гильмарак — тролльский король, возродившийся Бранбарт. На протяжении двадцати восьми лет был королем всего Альвенмарка. Ни один другой тролль никогда не удостаивался чести стать королем Альвенмарка.

Гисхильда — принцесса из Фьордландии. Дочь Гуннара Дуборукого и Роксанны.

Гуннар Дуборукий — король Фьордландии. Отец Гисхильды. Супруг Роксанны.

Гутрум — ярл Альдарвика, недооценивающий Гисхильду и допускающий глупую ошибку.

Даниэль — послушник из сорок седьмого звена Львов. Он — единственный из Львят, чей герб со щитом остался белым, послушник из сорок седьмого звена Львов.

Джиакомо Друстан — магистр сорок седьмого звена Львов, когда-то был послушником в тридцать первом звене Львов. Принадлежит к тайному Братству Святой Крови.

Жероме — рыцарь из рядов Нового Рыцарства. Капитан Черного Отряда. Принадлежит к Братству Святой Крови.

Жоакино фон Рагуна — послушник из сорок седьмого звена Львов и их первый капитан.

Жозе — послушник сорок седьмого звена Львов.

Жуан Гарсия — капитан морских пехотинцев на борту «Ловца ветров».

Жюстина — вместе с Друстаном, рыцарем ордена, влачила одинокую вахту в Вороньей Башне. Позднее становится кухаркой в цитадели ордена в Валлонкуре.

Зимнеглаз — канюк-курганник князя Фенрила из Карандамона. Крупная птица — гибрид канюка и орла.

Златокрылая — предводительница цветочных фей, добровольно согласившихся быть шпионами во время операции в Валлонкуре.

Иванна — сестра Алексея, боярина Вилуссы.

Игнациус Рандт — известный полководец и теоретик воинского искусства из ордена Древа Праха. Стал главнокомандующим войсками в Друсне после того, как это место потеряла Лилианна де Дрой.

Исвульф Свенсон — ярл Гонтабу, влиятельный князь-воитель Фьордландии.

Йорновелль — эльф, сын Альвиаса. Принадлежит к числу капитанов эльфийских рыцарей во время атаки на Валлонкур. Известен своими рассказами о путешествиях в самые отдаленные уголки Альвенмарка.

Каменноклюв — черноспинный орел, носит Брандакса в битве у Цитадели ордена.

Крепкохват — черноспинный орел из свиты Тученыря, который остался в Вахан Калиде, в то время как остальные хищные птицы возвращаются на Голову Альва.

Леон — примарх, а значит, и духовный вождь Нового Рыцарства. Принадлежит к Братству Святой Крови.

Лилианна де Дрой — сестра Мишель, комтурша Нового Рыцарства, бывшая главнокомандующая церковных войск в Друсне, позднее разжалована.

Линдвин — эльфийская волшебница из рода князей Аркадии. История о ее трагической любви к мастеру меча Олловейну описана в романе «Зима эльфов».

Лионель ле Беф — капитан личной гвардии эрцрегента Марчиллы.

Луи де Бельсазар — капитан из рыцарей ордена Древа Праха. Доверенное лицо комтура Марчиллы.

Луиджи — старый штурман галеасы «Ловец Ветров», капитаном которой является Альварез.

Лут — также называемый Ткачом Судеб, бог из пантеона Фьордландии. Распоряжается судьбами людей и определяет, когда оборвется нить жизни каждого из них.

Люк — сын Пьера и Шарлотты. Послушник ордена Нового Рыцарства.

Максимилиам — послушник из сорок седьмого звена Львов.

Марко — 1. Святой церкви Тьюреда, заступник банщиц, бродячих артистов и проституток. 2. Брат Марко, архитектор из священников церкви Тьюреда.

Марсель де Лионессе — эрцрегент провинции ордена Марчиллы.

Мирелла — так называла себя Сильвина, когда притворялась проституткой, чтобы жить среди людей, разыскивая следы Гисхильды.

Мишель де Дрой — рыцарь ордена. Мастерица фехтования Нового Рыцарства.

Мишель Сарти — святой церкви Тьюреда. Считается основателем ордена Древа Праха, старейшего ордена Церкви. Якобы родился в южном Фаргоне в замке у подножия Мон-Белльсатт.

Морвенна — эльфийка, дочь Алатайи. Одаренная целительница сомнительной репутации.

Мэве — богиня прекрасного. Принадлежит к божественному пантеону Фьордландии.

Найда — также именуемая Наездницей облаков, повелительницей двадцати трех ветров божественного пантеона фьордландцев.

Норг — тролль, томящийся в темнице Цитадели ордена Валлонкура. Некогда был в свите короля троллей Оргрима. Находится в плену у Нового Рыцарства, чтобы те с его помощью могли знакомить послушников с этим народом.

Норгримм — бог войны в божественном пантеоне фьордландцев.

Олловейн — эльф, мастер меча Альвенмарка, полководец, командующий союзными войсками Альвенмарка во время войны за Друсну и Фьордландию.

Оноре — рыцарь ордена из звена Мишель. Позднее — примарх.

Оргрим — тролль, вначале предводитель своры, позднее — герцог Нахтцинны, впослед ствии — король, считался самым способным полководцем среди троллей, однако чувствовал себя поэтом в душе и писал героические эпосы.

Паоло — солдат из андаланских пикинеров под командованием капитана Артуро Дуарте.

Полярная звезда — 1. Ласкательное имя, данное Люком Гисхильде. 2. Крупная кобыла Гисхильды, черная, со светлым пятном на лбу в форме звезды. 3. Имя лантерны, над которой Люк получает командование.

Рагнар — учитель принцессы Гисхильды, придающий большое значение тому, чтобы будущая повелительница знала историю своего рода наизусть.

Рамон — послушник из сорок седьмого звена Львов. Становится хорошим поваром и удачно решает задачи логистики.

Раффаэль — святой церкви Тьюреда, умерший смертью мученика во время взятия Искендрии, после того, как ему удалось опустить цепь для заграждения в гавани.

Раффаэль фон Силано — послушник из сорок седьмого звена Львов.

Рене — послушник из сорок седьмого звена Львов. Обладает необычайно красивым мальчишеским голосом. В юности это отличало его, но когда он стал старше, это превратилось в проклятие, потому что, даже став мужчиной, он сохранил детский голос.

Роза — имя свиньи во дворе Цитадели ордена, по крайней мере, в фантазии Ахтапа.

Роксанна — супруга короля Гуннара Дуборукого. Мать Гисхильды.

Себастьяно — унтер-офицер андаланских пикинеров под командованием капитана Артуро Дуарте.

Серафина — героиня застольной песни. Графиня, вступившая в любовную связь с конюхом своего мужа.

Сибелль — член ордена Нового Рыцарства, штурман на борту «Ловца ветров».

Сигурд Меченосец — начальник мандридов, личной гвардии королевского семейства Фьордландии.

Сильвина — эльфийка из народа маураван. Учительница Гисхильды, некогда — возлюбленная короля Альфадаса. Известная среди своего народа лучница.

Сиркха — женщина-кобольд из народа хольдов. Некогда — возлюбленная Брандакса.

Сканга — тролльская шаманка. На протяжении столетий является противницей Эмерелль, носительница камня альвов своего народа, а также одна из сильнейших волшебниц Альвенмарка.

Снорри — брат Гисхильды. Ребенком утонул в озере Отраженных Облаков.

Солнцеокий — цветочный фей из свиты королевы Эмерелль.

Сольферино — святой Церкви Тьюреда, задушивший льва голыми руками.

Тирану — эльфийский князь из Ланголлиона.

Толстуха — имя одной из свиней во дворе Цитадели ордена, по крайней мере, в фантазии Ахтапа.

Томазин — страж воронов, член ордена Нового Рыцарства под командованием Оноре. В его обязанности входит ухаживать за воронами Валлонкура и передавать по назначению приносимые ими известия.

Три Когтя — черноспинный орел, принимающий участие в боях в Валлонкуре.

Тученырь — король черноспинных орлов с Головы Альва, некогда был другом полуэльфа Мелвина.

Ульрик Зимний Король — сын короля Альфадаса, который не пробыл королем Фьордландии и месяца. Умер вместе со своей женой Хальгардой, когда велел расколоть лед на озере Отраженных Облаков, и его разбитое войско вместе с преследовавшими их троллями поглотила темная вода.

Урсулина — святая церкви Тьюреда. Рыцарь, которая, согласно легенде, оседлала медведя.

Утреннерос — цветочный фей, пропавший без вести перед атакой на Валлонкур.

Фародин — легендарный эльфийский воин, бесследно исчезнувший после битвы Трех Королей.

Фенрил — эльфийский князь, властитель Карандамона. Главнокомандующий войсками Альвенмарка в Друсне.

Фернандо — 1. Персонаж застольной песни. Конюх, соблазняющий свою госпожу, графиню Серафину. 2. Писарь на службе Оноре. Одаренно подделывает документы, оказывая некоторые услуги Новому рыцарству и обрабатывающий письма Люка и Гисхильды.

Фингайн — эльф из народа маураван. Легендарный охотник со времен последней Тролльской войны.

Фирн — бог зимы в пантеоне богов Фьордландии.

Фредерик — член ордена Нового Рыцарства. В силу своего возраста причислен к Крестам и служит своему ордену в качестве плотника.

Хальгарда — супруга Ульрика, Зимнего Короля. Погибает вместе со своим супругом на оледеневшем озере Отраженных Облаков.

Хрольф Свейнссон — торговец мехами, живущий неподалеку от рыбного рынка Фирнстайна.

Чернильнолапый — один из дрессированных воронов-посланников Валлонкура, который однажды ночью принес нечто необычайное в гнездо воронов в гавани.

Шабак — кобольд из народа хольдов, несущий стражу на южной башни в гавани Вахан Калида в ночь Праздника Огней.

Шкварк — имя хряка во дворе Цитадели ордена, по крайней мере, в фантазии Ахтапа.

Эланель — эльфийская воительница, принадлежавшая к числу Жнецов Тирану и принятая Олловейном в отряд эльфийских рыцарей.

Эмерелль — эльфийка, королева Альвенмарка, избранная властительница над всеми детьми альвов.

Эрек Асмундсон — дворянин при дворе Роксанны, которого ярлы Фьордландии избрали мужем Гисхильды.

Эрилгар — рыцарь и полководец из рядов ордена Древа Праха, заклятый враг Оноре.

Эсмеральда — послушница из сорок седьмого звена Львов. Хороший стрелок и наездник. Позднее вступит в ряды Черного Отряда.

Эстебан — послушник из сорок седьмого звена Львов.

Юливее — эльфийка, доверенное лицо королевы Эмерелль. Волшебница, перед необычайным талантом которой склоняют головы даже гордые ламассу.

Юлифэй — одно из имен, используемых хронистами, пишущими историю Фьордландии, в своих летописях для обозначения эльфийки Юливее.

Места действия

Альдарвик — прибрежный город-гавань далеко на востоке Фьордландии.

Андалания — большая церковная провинция к западу от Марчиллы. Обладает дурной славой из-за своих бедных пыльных земель и знаменита ожесточенным мужеством солдат, которых там набирают.

Анисканс — столица Фаргона, в то же время — главная резиденция церкви Тьюреда. Некогда именно здесь был убит эльфами святой Гийом, так говорит история Церкви. Он был первым, кто неосознанно применил свой дар и при помощи него убил эльфов.

Аркадия — сильное эльфийское княжество, правящая семья которого считается интриганской и лишенной угрызений совести.

Башня Восковых Цветов — дворец апсар в Вахан Калиде.

Бресна — одна из крупнейших рек Друсны.

Валемас — некогда заброшенный, затем возрожденный Юливее эльфийский город. Известен своими выложенными мозаикой улицами и расточительной роскошью дворцов.

Валлонкур — крупнейший из замков Нового Рыцарства. В Валлонкурской Школе ордена готовят будущих рыцарей.

Вахан Калид — город, расположенный на берегу Лесного моря. Именно здесь каждые двадцать восемь лет князья Альвенмарка выбирают свою королеву. Город был полностью разрушен во время третьей Тролльской войны.

Вилусса — важная гавань ордена Древа Праха, расположенная в Друсне. Резиденция эрцрегента провинции.

Вилка Тьюреда — название глубокого каньона в Валлонкуре.

Воронья башня — некогда всего лишь маяк на одном из островов неподалеку от побережья северной Друсны. Здесь за восемь лет был построен мощный опорный пункт для флота Нового рыцарства.

Голова Альва — окруженная тайной гора далеко на севере Снайвамарка. Вершина горы постоянно скрыта облаками. Говорят, что никто из желавших попасть туда не вернулся.

Голова Язычника — покрытый руинами холм к югу от Ланцака. Здесь Люк основывает рефугиум, место прибежища и медитации для священников церкви Тьюреда.

Гонтабу — некогда королевский город в Фьордландии, полностью был разрушен во время тролльских войн. Во времена правления Гисхильды Гонтабу становится самой важной гаванью южной Фьордландии.

Долина печальных башен — глубокая лощина к юго-западу от Головы Альва.

Жабий остров — длинный, покрытый лесом остров в Риванне, на полуострове Валлонкур.

Земли Ветров — широкие степи на севере Альвенмарка. Родина кентавров.

Змеиная лощина — город на полуострове Валлонкур, получивший свое название благодаря литейням, в которых отливают бронзовые серпентины (пушки для боевых кораблей Нового рыцарства).

Кадизза — крепость-гавань, находящаяся примерно в семидесяти милях от Марчиллы. Один из главных опорных пунктов флота ордена Древа Праха.

Карандамон — эльфийское княжество, расположенное на ледяных равнинах на крайнем севере Альвенмарка. Родина Фенрила.

Кошачий холм — холм к западу от Змеиной лощины.

Ланцак — заброшенная деревня в южном Фаргоне в мире людей. Родина Люка.

Лесное море — море на юге Альвенмарка. Важнейший город, расположенный на берегах Лесного моря, — Вахан Калид.

Марчилла — орденская провинция, гавань.

Мерескайя — важный друснийский город. Лежит на берегах Бресны. Место, где проходили ожесточенные бои между Железным Союзом и Новым Рыцарством.

Море Лотосов — море далеко на юге Альвенмарка. Родина апсар и других заколдованных созданий.

Озеро Тайных Голосов — озеро далеко на юге Альвенмарка, у которого собираются апсары, чтобы открыть свое видение будущего мужественным посетителям.

Риванна — река на полуострове Валлонкур. Питаемая горными ручьями, ее вода на протяжении всего года очень холодная. Пользуется дурной славой из-за сильного подводного течения.

Сайпер — торговый город на востоке Фаргона, известен своими храмовыми башнями, а также тем, что именно здесь Генри Эписьер создал свой «Молот язычников».

Свинцовое озеро — центральное озеро западной озерной равнины Друсны.

Склон Мечей (Правый склон) — протяженная осыпь на западном склоне Головы Альва.

Снайвамарк — регион на севере Альвенмарка, основной ландшафт которого составляет тундра. Родина троллей.

Уттика — 1. Княжество кентавров на западе земель Ветров. 2. Столица княжества Уттика.

Филанган — некогда гордая крепость в сердце горы. Во время последней Тролльской войны Филанган был полностью разрушен. История Филангана и его упадка описывается в романе «Зима эльфов».

Черная вахта — город на полуострове Валлонкур.

Эгильские острова — убежище пиратов, обладающее дурной славой. Регион, в котором насчитывается немного больше сотни островов, расположенных к северу от Искендрии. Некогда — сильное морское княжество.

Эквитания — провинция в Фаргоне, славно известная своими конными заводами, печально известная своей страстью к азартным играм.

Глоссарий

«Боевой скакун» — название флагманского орлиного корабля, отправившегося в Валлонкур.

«Ловец ветров» — галеаса из флотилии ордена Нового Рыцарства. Корабль находится под командованием капитана Альвареза.

«Молот язычников» — пользующаяся дурной славой книга аббата Генри Эписьера, в котором он пишет о различных способах обнаружения язычников и подкидышей. Хотя книга очень популярна и распространена, церковь Тьюреда относится к труду крайне спорно.

Апсары — водяные нимфы, живущие в Море Лотосов, далеко на юге Альвенмарка.

Битва Трех Королей — фьордландцы так называли морскую битву, в которой эльфийская королева Эмерелль, тролльский король Больдор и Лиондред, король Фьордландии, сражались против превосходящего по силам флота рыцарей Тьюреда. Во время битвы священнослужители Тьюреда задействуют дар, и им почти удается убить Эмерелль.

Братство Святой Крови — тайное братство внутри Нового Рыцарства. Все его члены уверены в том, что являются отдаленными потомками святого Гийома и вместе с его кровью получили также его особенный дар.

Бугурт — многовековая рыцарская турнирная игра.

Быкодушитель — сорт речных сомов, часто встречающийся в Лесном море. Эти рыбы могут достигать двадцати шагов в длину. Самые крупные из них стали мифическими пугалами в сагах рыболовов из кобольдского народа хольдов.

Вопрошающие — синоним священнослужителей церкви Тьюреда, специализирующихся на том, чтобы искать дела Других, а также выслеживать подкидышей и тайных идолопоклонников. Некоторые из них — пастыри, которые затем пекутся о душевном здоровье заблудшего. Но чаще среди вопрошающих встречаются палачи-человеконенавистники.

Галеаса — тип корабля с высокими бортами, который может ходить как под парусом, так и на веслах. Значительно более приспособлен для плавания в открытом море и крупнее, чем галера.

Гигантский луфарь — крокодил, обитающий в соленой воде, живет в регионе Лесного моря. Самые крупные из них отваживаются нападать на небольшие лодки. Некоторым из них даже приписывают магические свойства.

Девантар — демоническое существо. Заклятый враг эльфов. Создание почти божественной силы.

Дети альвов — собирательное название для всех народов, созданных альвами (эльфов, троллей, хольдов, кентавров и т. д.).

Другие — собирательное название для всех народов Альвенмарка. Верующие в Тьюреда, не принадлежащие к касте священнослужителей, как правило, не решаются называть имена народов Альвенмарка, поскольку боятся накликать таким образом несчастье. Вместо этого они говорят о Других.

Железный Союз — союз последних свободных «язычников», оказывающих сопротивление войскам рыцарей ордена.

Жнецы — отряд эльфийских конников в черных латах под командованием князя Тирану из Ланголлиона.

Звено — обозначение для группы молодых послушников в цитадели Валлонкура. Сопоставимо со школьным классом.

Златые Чертоги — по верованиям фьордландцев — место, куда уходят умершие герои, чтобы пировать вместе с богами, охотиться в бескрайних лесах или удить лосося в серебряных потоках.

Именины — праздник, на котором родители дают имя новорожденному ребенку. Как правило, этот день наступает не позже, чем через неделю после рождения. Семьи, которые могут себе это позволить, ежегодно устраивают праздник в честь этого особенного дня.

Ингиз — загадочный народ, против которого некогда воевали альвы. Тени ингиз были изгнаны в Ничто и ждут там, пока смогут уйти из плена и снова занимать тела.

Другой мир — название, данное детьми альвов миру людей.

Камни альвов — магические артефакты. Каждый из народов альвов получил такой камень в подарок, прежде чем альвы покинули созданный ими мир. Камень альвов усиливает волшебную силу того, кто его использует. Если собрать вместе несколько камней альвов, можно сплести заклинание силы, способной перевернуть миры.

Каррака — большое парусное судно с носовым и кормовым возвышениями в виде башен.

Кентавры — существа, помесь эльфов и лошадей. Из конского тела растет подобная эльфийской верхняя половина туловища. Большинство кентаврийских родов живут кочевой жизнью в землях Ветров. Верхняя часть туловища кентавров мускулистее, чем у их «сородичей»-эльфов. Растительность на лице среди них тоже гораздо популярнее, а уши не настолько вытянутые, как у эльфов.

Кобольды — собирательное название для целой группы различных народностей, вроде хольдов и лутинов. По сравнению со взрослым мужчиной, кобольды ростом ему по колено или бедро. Многие из кобольдов имеют магические способности. Большинство считаются также великолепными ремесленниками. Им приписывают своеобразное чувство юмора и сильно выраженную любовь к подшучиванию над другими.

Комтур — титул рыцаря высшего ранга в провинции ордена. Он командует военными силами Церкви Тьюреда. По рангу выше его во всей провинции только эрцрегент.

Кресты — те из членов Нового Рыцарства, кто возвращается в Валлонкур с тем, чтобы никогда не покидать его. Некоторые послушники называют их заживо погребенными. Это бывшие рыцари, которые больше не могут воевать и служат ордену в качестве ремесленников и ученых. На их гербах появляется четвертый элемент, отсюда и происходит их прозвище.

Лантерна — военный корабль, больше галеры, но меньше галеасы.

Лутины — народность кобольдов с лисьими головами. Лутины — одаренные волшебники, пользуются дурной славой благодаря своему черному юмору и злым шуточкам. Они считаются опытными путешественниками по тропам альвов.

Мандриды — личная гвардия королей Фьордландии. Этот известный воинский отряд был основан когда-то эльфом Нурамоном, который прождал своих спутников, Фародина и Мандреда, в Фирнстайне почти пятьдесят лет.

Маршал ордена — титул высшего сановника Нового Рыцарства. В церковной иерархии это соответствует рангу одного из семи князей церкви в Анискансе.

Мастер флота — в рамках ордена Нового Рыцарства титул главнокомандующего всеми морскими воинскими силами ордена.

Маураван — народность эльфов, живущая далеко на севере Альвенмарка в лесах у подножия Слангового хребта. Известные лучники. Остальные эльфы считают маураван чудаковатыми одиночками, пространство, пронизанное тропами альвов.

Ничто — Большая пустота между миром людей, Альвенмарком и Расколотым миром.

Новое Рыцарство — рыцарский орден церкви Тьюреда, главная резиденция которого находится в Валлонкуре. За время боев в Друсне стали главенствующим орденом.

Обезьяны манко — лесные обезьяны в Альвенмарке, днем поют меланхоличные песни.

Орден Древа Крови — повсеместно распространенное название Нового Рыцарства. Восходит к гербу ордена.

Орден Древа Праха — старейший рыцарский орден церкви Тьюреда. На гербе у них изображен черный, засохший дуб. После ряда поражений в боях в Друсне на собранном в Искендрии церковном соборе потерял главенствующую среди церковных орденов роль и подчинился Новому Рыцарству.

Орлиные корабли — большие катамараны, изобретенные хольдом Брандаксом. Шесты для приземления, расположенные по обе стороны двойного корпуса, позволяют приземляться на корабли гигантским черноспинным орлам.

Оспогрыз — рыбы, сопровождающие китов во фьорды, чтобы очистить морских гигантов от надоедливых паразитов.

Пауки «тролльский палец» — ужасающе крупный вид пауков, живущих в регионе Лесного моря. Их ноги действительно толщиной в палец тролля. Иногда хольды дрессируют их для того, чтобы ловить мелких птиц.

Певец ветра — эльфийский волшебник, умеющий вызывать ветра. Часто певцы ветра могут отправлять свою душу в путешествие с душой животного, один из примеров — князь Фенрил.

Примарх — духовный лидер Нового Рыцарства. Следит за душевным спокойствием рыцарей и послушников.

Рефугиум — так называют священнослужители Тьюреда дома ордена, расположенные в глуши, где верующие обретают духовный покой за тяжелой работой. Многие священники видят в убежищах первые островки Царства Божьего, которое однажды распространится на всю землю.

Сангалла — название южного ветра, дующего со склонов Рейки летом на равнину Снайвамарка.

Серебряная булла — в этом своде законов записаны обоюдные обязательства Церкви и Нового Рыцарства друг по отношению к другу.

Смертоносная дыра — дыра в потолке между воротами. Служит для того, чтобы забрасывать нападающих камнями или кипящими жидкостями.

Солнечные драконы — магический род драконов из ранней эпохи Альвенмарка. Солнечные драконы считались князьями среди драконьих народов.

Тролли — самый воинственный народ Альвенмарка. Рост превышает три метра, их кожа имеет серый цвет, подобный цвету камня. Тролли не любят прикасаться к металлу.

Тропы альвов — паутина магических путей, некогда созданная альвами.

Хольды — народность кобольдов, живущая в основном в мангровых зарослях Лесного моря и в возрожденном Вахан Калиде.

Черноспинные орлы — народ гигантских орлов, настолько крупных, что его представители легко могли поднимать в воздух эльфа.

Черный Отряд — легкая конница Нового Рыцарства. Пистольеры в вороненых полулатах. Считаются особенно бесстрашным отрядом, часто прорываются во вражеский стан.

Эльфы — последний из народов, некогда созданных альвами. Роста почти человеческого, очень стройны, имеют вытянутые острые уши. Большинство из них имеют способности к магии. В большинстве регионов Альвенмарка они представляют собой знать и являются, таким образом, главенствующим классом.

Эрцрегент — титул священнослужителя высшего ранга в провинции ордена. Ему принадлежит вся светская власть, он также дает указания комтуру, военной руке Церкви в провинции.

Благодарности

Год клонится к концу, завершена вторая часть саги об эльфийских рыцарях, а оглядываться на прошедшие месяцы — больно. Мне хотелось бы извиниться перед Мелике и Паскалем, которые видели меня слишком мало. В следующем году я попытаюсь быть лучшим отцом.

То, что я вообще выходил из своего кабинета и то, что книга стала именно такой, какая лежит сейчас перед вами, я обязан всем своим помощникам, которые прилежно помогали мне. Карл-Хайнцу, помешавшему мне расставлять запятые в тексте по эстетическим принципам вместо грамматических; Эльке, рассказавшей мне о рождественских коврижках, при этом сделав небольшой доклад о рождественской выпечке вообще; Рольфу и Гертруде, у которых всегда находилось время выпить чашечку кофе, когда Альвенмарк и другие миры слишком тяжелым грузом лежали на моих плечах. Но особенную благодарность хочу выразить своим учительницам: госпоже Фогль, которая еще раз дала мне отсрочку и госпоже Кюппер, тщательно планирующей мои ночные смены перед сдачей книги и внимательно контролирующей, чтобы я раньше времени случайно не выболтал секреты. Особенно внимательными читателями были Каролин и Матиас. Они заметили то, что ускользало ото всех, и завоевали для Маши и Жоакино причитающиеся им места. Также хочу поблагодарить Ганса Петера Халльвакса, позаимствовавшего свой голос моим героям, и, таким образом, сделав их более живыми, чем я когда-либо мог себе представить.

Бернхард Хеннен

Декабрь 2007

Примечания

1

Скрипка (скрипка сварливых) — этот вид колодок имел множество разновидностей и использовался в средние века для наказания сварливых женщин, нарушивших общественный покой. Хотя эти колодки — разновидность ярма и применяли их довольно часто в качестве оков, но их основным назначением было использование в качестве позорного знака. (Примеч. пер.)

(обратно)

Оглавление

Бронзовые серпентины

Больше, чем мы

Вопрошающие

Об осколках раковин, пулях аркебуз и поцелуях

Тайна Лилианны

Шафрановый сон

Сокрытое от глаз

Красный дуб, черный дуб

Другая разновидность войны

Странная птица

От страха

Погребенные заживо

В руках божьих

Земля без чар

Потерянный рыцарь

Зверочеловек

Испытание

Первый гость

Гурман

Освобожден

Обмен

Неравные братья

Богорожденные

Последняя ночь

Древо Крови

Отмеченные

Возвращение домой

Кузница душ

Рапира

Новая гордость

Никакого мира!

Узкая кромка

Львы и Драконы

Прощание

Всего пара слов

Плавающие предметы

Любовь королевы

Чудо

Приказ

Тайна

Невидимый шпион

Военный совет

Воронья находка

Шелк и кружева

Живая легенда

На лестнице

Туманное утро

Покинут

Последняя отсрочка

Так поступают Серебряные Львы

Среди врагов

Как празднуют праздники

Истина в вине

Крик сороки

Божественный знак

Перья маураван

Пророчество орла

Фенрил

Стрелы в тумане

Необдуманно

Ужас

Мятеж

Герой

Ни капли крови

Пленница

Спасение так близко

Белый рыцарь

Эльфийские интриги

Уничтожение

Жнец

Юмор Господа

Эльфийские штучки

Побег

В сомнениях

Разлучены

Последний приказ

Новый путь

Чужие корабли

Небо горит

Навеки потеряна

Покинут

Старый страх

Об останках и обманах

Восставший из пепла

Эльфийские рыцари

Возвращение домой

Кровавое злодеяние

Право предков

Альвенмарк

Хроники Фирнстайна

Решение Других

Седьмое письмо

Ночь ночей

Следующее утро

Признание

Знать меру

Золотые шпоры

Белая женщина

Рыцари Господа

Воронья башня

Между мирами

Посланница

Одинокая вахта

Всего лишь согнуть один палец

Высокомерие

Последний корабль

Среди врагов

Заклятый враг

Приложение

  Персонажи

  Места действия

  Глоссарий

Благодарности

*** Примечания ***