Звездное эхо [Евгений Иванович Филенко] (fb2) читать постранично

Евгений Филенко ЗВЕЗДНОЕ ЭХО

«Всякий раз, как ребенок выбрасывает игрушку из своей колыбели, он вызывает возмущение в движении всех звезд во вселенной».

Джеймс Джинс

… Для планеты Роллит, издревле известной во всей цивилизованной вселенной как «Жемчужина Мироздания», настала пора тяжких испытаний. Чудовищные по силе катаклизмы раздирали ее изнутри, круша в щебень некогда величественные горные хребты, обращая в зловещие пепелища зеленые ковры бескрайних лугов, выплескивая гигантскими волнами на хрустальные города побережий прежде ласковые воды лазурных морей. Тучи пыли и гари скрыли за собой бездонную бирюзу небес, и чистый кристалл солнца изредка пробивался сквозь них багровым глазом Беды. Роллитяне толпами покидали разрушенные города, унося с собой уцелевший скарб, в надежде обрести спасение в просторных долинах, но находили одни лишь изрытые трещинами, вздыбленные землетрясениями пустыни, да болота, кишащие всползшей из растревоженных недр ядовитой нечистью. По прекрасным когда-то, а ныне мертвым, подсвеченным огнями пожаров, искореженным непрекращающимися подземными толчками улицам рыскали хищники-трупоядцы. Древняя цивилизация роллитян уходила в прошлое. Лишь горстка ученых, замуровав себя в бронированных стенах орбитальных лабораторий, обреченно и самозабвенно запечатлевала в памяти холодных машин каждый миг разворачивавшейся трагедии. Никто и не помышлял о том, чтобы доискаться причин рока, поразившего «Жемчужину Мироздания». Всеми руководил один порыв: сохранить знание, хотя бы крупицы его — с тем, чтобы донести до других, которые придут сюда позже, зловещее предупреждение… О чем? О какой беде, подстерегающей мирные, идущие прямыми дорогами к совершенству, разумные расы?

Быть может, те, другие, найдут ответ.

А на дальних орбитах, выжидая свой час, не торопя событий, уже замерли галактические стервятники — звездолеты таинственной, враждебной всему доброму и светлому, коварной и злобной империи Моммр…

Колобов нервно перевернулся с боку на бок, но ощущение неудобства не прошло. Ему было тяжко. Мешали руки, мешали ноги, сковывала движения постылая грудная клетка, колом застрял в организме чертов позвоночник. И лучше не вспоминать было о черепе, словно в насмешку гарротой стянувшем непомерно разбухший мозг. Во рту было то ощущение, о котором покойный дед Колобова мудро говаривал: «Будто медведь нагадил».

Спихнув с лица многопудовое одеяло, Колобов удумал было позвать жену Цилю, но трудно вспомнил, что третьего дня уехала она в отпуск, на юг. И если следовать элементарной логике, то окажись Циля дома, уж наверняка не было бы прошлого вечера. Эта мысль радостей жизни ему не добавила. Она могла предвещать лишь то, что в холодильнике нет желанной бутылочки минеральной воды «Арзни», даже и не пахнет ледяной простоквашкой в банке из-под съеденных намедни соленых огурчиков… пряных, при чесночке и перчике… в ядерном рассольце…

Колобов тихо застонал и разлепил неподъемные веки. Ему тут же захотелось смежить их вновь и по возможности не прибегать к новой попытке созерцания действительности никогда. Ну хотя бы до приезда Цили.

Из этой суровой действительности на него надвигалось полное укоризны аскетическое лицо Дедушева.

— Вий чертов, — сказал Дедушев. — Убить бы тебя за твои дела.

Колобову стало запредельно плохо и жаль себя.

— За что? — прошелестел он, чуть не плача. — За какие дела?

— Ну что ты с собой творишь! — с озлоблением воскликнул Дедушев. — Ты ведешь безобразный, похабный образ жизни! Стоило жене исчезнуть — и ты словно с цепи сорвался!

Колобов с натугой приподнялся на своем одре.

— Тебе этого не понять, — уже связно произнес он. — Ты никогда не был женат. И не будешь. Такие, как ты, обречены на вечную свободу. Но они же ни хрена в этом деле не смыслят! Помнишь фильм «Это сладкое слово — свобода»? Не про тебя. Ты, Дед, раб своей свободы, мученик ее. Бедолага.

— А ты что же подался в невольники?

— И этого тебе не понять. Как сказал мудрец, что имеем — не храним, потерявши — плачем. Дай закурить, а? Там, на столе.

— Не дам! — снова озверел Дедушев. — А вот в морду дам, и с удовольствием!

— Н-ну! — слабо изумился Колобов, подобрал как сумел прихотливо переплетенные конечности и почти сел. — А как ты это сделаешь? Кулаком или чем?

— Уж чем придется. Лучше вставай, не зли меня!

Дедушев был одержим идеей хоть как-то изменить мир к лучшему. Будто мир и так не хорош! Например, изобрести нечто этакое, способное осчастливить всех. Или пусть не всех, но многих. На худой конец, в масштабах родного города, где родился, вырос и обречен был умереть непризнанным. Надо отдать ему должное: он боролся за счастье окружающих, не щадя ни окружающих, ни себя. С этим приходилось считаться.

— О, господи, — Колобов обхватил руками голову. — Ты что же, меня воспитывать пришел? Почти