Маленькая хня [Лора Белоиван] (fb2) читать постранично, страница - 2

решила, что он вполне безопасный, даже симпатичный вполне, а Луна в небе так высоко, что вой, не вой — не услышит, и поддержала беседу:

— Да вот думаю, дала б я Пушкину или не дала б. Симпатичный молодой человек открыл было рот, потом закрыл, открыл во второй раз и, вскочив вдруг со скамейки, заорал на всю Океанскую:

— И ты еще думаешь?! — затем он перевел дыхание и обличил: — Дура!!!

Молодой человек, довольно, кстати, пьяный, сбегал до следующей скамейки, затем вернулся и встал передо мной вещей кауркой:

— Я бы дал, — сказал он.

Было у него с собой полторы бутылки водки, мы их вылакали — электрички так и не случилось до утра, а потом (вернее, в процессе) залезли с ногами на скамейку и читали по ролям «Сцену из Фауста», я была за Фауста и не мне достались любимые строчки: «На нем мерзавцев сотни три, две обезьяны, бочки злата да груз богатый шоколада», зато как замечательно-устало велела я «все утопить». Меня уже сильно тошнило, я слезла и пошла в кусты, а он поперся за мной, и заботливо держал мой лоб, как Наташа Наташе в неожиданной попойке; в общем, нет ничего удивительного в том, что утром в электричке мы познакомились, а через два дня сняли общую квартиру.

Как говорят в театре, с тех пор прошло десять лет. Симпатичный молодой человек оказался не идеален — однажды у него не отсох язык назвать своим любимым писателем Толстого. Но самое главное, он до сих пор — всю нашу совместную жизнь — нагло, уперто считал себя в моих глазах вне конкуренции. Частично такую уверенность питало другое его неизменное кредо — яхта «Луч», на которой он лихо курсировал по любой воде и почти при любой погоде. Эх, ма, тру-ляля, не женитесь на курсистках... Красивое зрелище, очень красивое, ничего не скажешь; впрочем, кто из нас без недостатков, пусть кинет в себя камень.

                                                    Предисловие

А вообще речь пойдет совсем не об этом.

Настоящее начало этой коротенькой повести — полный и беспощадный кризис жанра. Этот кризис довел меня до перемены профессиональной ориентации. Я слишком долго сочувствовала витязю на распутье: дескать, налево пойдешь — говна найдешь, направо пойдешь — огребешь, прямо — шлагбаум. Ничего подобного. Как только я вызрела, мне тут же назначил встречу директор одного туристического агентства. Зарплату обещали такую, что лично мне не снилась даже в период губернаторских выборов.

Сказать, что мне надоела журналистика, значит, не сказать ничего. Она мне надоела заглавными буквами. Вот так: НАДОЕЛА. В тридцать три просыпаться по утрам от того, что звонит мудак с диким именем Аннатроллий, считающий себя моим шефом; выслушивать долгую нутотень про умного сына на противоположном берегу Тихого океана — я представляла этого сына, по мэйлу пытавшегося толкнуть мне партию грузовиков системы Amrican БелАZ... представляла и чувствовала, что придет день, и я убью Аннатроллия и всю его семью. При чем здесь журналистика? — спросите вы. «А хер его знает», — отвечу я и буду, как всегда, права, потому что всю жизнь плевать хотела на причинно-следственные связи.

В общем, я не очень долго думала, в какую сферу подамся после того, как откину перо. Два вида деятельности с детства привлекали меня до приятности в животе: профессия смотрителя маяка и профессия егеря-обходчика. Поскольку ни то, ни другое мне не светило и теперь, выбора практически не оставалось. Другими словами, мне было все равно. Ну, или почти все равно. Так почему бы и не туристическое агентство?

Называлось оно простенько: «Кербер и сын». Разметалось же практически в центре Владивостока, в старинном особнячке, приткнувшемся к зданию местного союза художников, угол Светланской и Алеутской, вход со двора — там, где старая водокачка и паркинг краевой администрации. Аренда площадей здесь очень дорогая, а турфирма занимала ни много ни мало два этажа из четырех возможных. Телефон мне дал один приятель. Я позвонила. Мне назначили.

Господин Кербер поразил меня своей синей шеей. Она была, конечно, не примитивного кобальтового цвета, а очень разнообразных оттенков, от лазоревого блика на крупном и круглом, как канализационное колено, кадыке, до матового индиго под ушами. От шеи было невозможно отвести взгляд. Во всяком случае я, немало повидавшая уродов в своей жизни, вынуждена была собрать все силы, чтобы смотреть визави в лицо, а не под.

— Вас рекомендовал очень уважаемый человек, — сказал господин Кербер и назвал фамилию моего приятеля. Из уст Кербера фамилия друга прозвучала, как рык с переходом на лай: многие остзейские фамилии звучат в исполнении остзейцев именно так; это мою фамилию можно лишь промяукать. Или ударить ею в колокол,

— Спасибо, — почему-то сказала я.

Первые две недели я не занималась ничем, не считая попыток въехать в ситуацию. Никого из своих новых коллег я в глаза не видала: по выражению секретарши Нелли, все работали «в поле». Из ее не очень фактурных речей я сумела выяснить лишь то, что:

1) агентство