E-mail: белая@одинокая [Джессика Адамс] (fb2) читать постранично, страница - 2

векселей и таскала их с собой на работу, чтобы вдоволь повздыхать над ними во время обеденного перерыва. И знаете что? Теперь все это началось по новой. Потому что я наверняка знаю: Дэн, мой любимый и единственный Дэн способен переживать лишь несколько недель от силы. Стало быть, если у него нет меня — значит, есть другая. И только вопрос времени, когда кто-нибудь увидит их вместе и кинется мне звонить. Или — наихудший вариант — увижу их сама.

В парикмахерской этим утром народу было битком; у меня за спиной даже сооружали свадебную прическу невесте. К невестиному креслу, похоже, стянулся весь персонал. Я разрывалась между стремлением подойти к ней и полюбопытствовать, как она ухитрилась дотянуть до финишной прямой, и — признаюсь со стыдом — страстным желанием заблевать ее белые замшевые туфельки.

Вот интересно, а не был ли Дэн моим последним шансом? Если верить статистике — нет. Судя по последним данным о разводах (а Хилари, такая же холостячка, как и я, просидела вчера весь вечер, раскапывая для меня эту статистику), у каждой одинокой женщины от тридцати до тридцати восьми лет шансов подцепить отчаявшегося сорокалетнего разведенца — три к одному.

Хоть вставай на парикмахерское кресло да объявляй публике оптимистичные новости. И размалеванной блондинке с перьями в волосах — вон той, что явно наврала парикмахерше про свидание сегодня вечером. И забившейся в угол подружке невесты, прибывшей сюда моральной поддержки ради. Я-то знала, о чем думает эта подружка: а произойдет ли это когда-нибудь со мной? Хоть когда-нибудь? Пусть даже в 2040 году? Найдется ли и для меня пара белых замшевых туфелек?

Конечно, Хилари права, и где-то он есть, этот сорокалетний разведенец. Хилари — библиотекарь, и уж в чем в чем, а в статистике кое-что смыслит. Что меня беспокоило, так это смогу ли я влюбиться в разведенца, когда мы наконец встретимся. Или вообще в кого-нибудь. Ведь я совершенно определенно любила Дэна. И до сих пор люблю. Сколько нужно набить синяков, чтобы обучиться искусству приходить в себя?

Хилари советовала мне называть Дэна не иначе, как Скотским Адвокатишкой из Личхардта — пока выговоришь такое, выпустишь все пары. Не сработало. Может, ей следовало сидеть рядом, пока я тренировалась? Здесь, в парикмахерской, Дэн был для меня просто Дэном. И как в те времена, когда все только начиналось, я мечтала, словно по уши втрескавшаяся школьница, выводить на бумаге его имя, украшая буквы завитушками и сердечками.

Я еще по-настоящему и не поплакала, хотя по идее слезы должны были значиться в программе первым номером. На вечеринке в честь моего дня рождения я пребывала в таком раздрае, что рыдания казались просто неизбежными — и все же их не было. Наверное, потому, что именно этого от меня и ждали. Гости делали все, что принято в таких случаях: пожимали мне руку, ворчали по поводу того, как же Дэн плохо воспитан, и какие же (знаем, знаем мы эту шарманку) все мужчины сволочи, и мне станет легче, если я поплачу. Ну а я, помнится, до жути спокойно жевала начо^[1] и потягивала водку с тоником. Ровным счетом ничего при этом не чувствуя.

Помню зато, что я вся взмокла, хотя и не плакала. Может, это из-за алкоголя слезы лились у меня из подмышек? Еще помню пьяные препирательства с Хилари — после того как Дэн все разрушил, после того как он ушел с вечеринки, после того как он уехал! — о несуразности мироустройства. Зачем нужны страдания от любви, когда ничто на свете не в силах спасти человечество? Я ничего не могу сделать ради рода людского. Я не использую свои органы размножения. И поскольку все еще влюблена в Дэна и решительно не влюблена ни в одного из всей Армии разведенцев, вряд ли в ближайшее время пущу в ход свои детородные органы. Я опутана самыми крепкими узами из всех, что создала природа, а привязываться мне этими узами не к кому. Ну разве не бред?

Я понимала, что минуло уже сорок восемь часов с тех пор, как Дэн ушел, но все симптомы влюбленности были налицо. Я подскакивала при каждом телефонном звонке, вылетала нагишом из душа (словно крикетная фанатка в семидесятые!), чтобы схватить трубку и обнаружить, что на другом конце провода вовсе не Дэн и его никогда там не будет. Поскольку и не должно быть. У меня сердце выскакивает из груди — а он где-то далеко, и ему плевать. Я несусь сломя голову к телефону, а он в это время неторопливо размешивает сахар в кофе где-то на другом конце города.

Выводишь его имя на обратной стороне рекламки пиццы с доставкой, бесконечно обсуждаешь его с людьми, которые и видели-то его раз или два и теперь нервно вздрагивают, когда ты опять собираешься завести ту же пластинку. А он в это время… не делает ничего. Или, по существу, делает все то же самое. Просто не думает о тебе — вот и все.

И еще я представляла, как Дэн расстегивает лифчик на какой-нибудь адвокатше. Медленно, любовно. Господи, помоги мне, я буквально видела этот лифчик. Клетчатый, с кружевами. Адвокатша умнее меня. И у нее уже в шестнадцать лет был