Белая перепелка [Джон Эрнст Стейнбек] (fb2) читать постранично, страница - 3

через окно в столовую. Гарри все еще читал газету. Комнату всю было видно как на картинке, как на сцене перед началом пьесы. В камине трепетало пламя. Мэри смотрела, не двигаясь. Вот большое глубокое кресло, в котором она сидела минуту назад. Что бы она делала, если бы не вышла в сад? Если бы в сад вышла ее душа, ее ум и зрение, а Мэри осталась в кресле?.. Вот ее нежное, одухотворенное лицо повернуто в профиль, она задумчиво смотрит на камин.

– О чем она думает? – шептала Мэри. – Что происходит в ее головке? Встанет ли она? Нет, все сидит. Платье слишком открытое, видишь, как оно сползает с плеч. Но это довольно мило. Видна небрежность, но изящная и милая. А теперь она улыбается. Должно быть, думает о чем-то приятном.

Вдруг Мэри пришла в себя и сообразила, что она делает. Она была в восторге. «Я как бы раздваиваюсь, – решила она. – Это все равно, что у тебя две жизни и ты можешь видеть себя со стороны. Это замечательно! Интересно, могу ли я делать это, когда захочу? Я видела то, что видят другие люди, когда смотрят на меня. Надо сказать об этом Гарри». И ей представилась новая картина: она увидела, как объясняет ему, пытается описать то, что случилось; увидела, как он смотрит поверх газеты, у него внимательный, озадаченный, почти страдающий взгляд. Он так старается вникнуть в ее слова. Хочет понять и никак не может. Если она расскажет ему о своем видении, он станет задавать вопросы. Потом будет возвращаться к этой теме и снова и снова, пока, наконец, не убьет всю прелесть ее. Он вовсе не хочет портить ей настроения, когда она рассказывает что-нибудь, но так уж получается у него. Ему нужна ясность, такая полная ясность, что все меркнет. Нет, она не расскажет ему! Она еще раз выйдет сюда и опять все испытает, а если он все испортит, она не сможет этого сделать.

Мэри увидела через окно, как Гарри положил газету на колени и взглянул на дверь. Она торопливо вбежала в дом и показала ему ножницы.

– Смотри, уже появилась ржавчина. К утру они были бы совсем красные и противные.

Он кивнул и улыбнулся ей.

– В газете пишут, что у нас будут неприятности с этим новым законопроектом о ссудах. Боюсь, что нам будут чинить всяческие препятствия. Но должен же кто-то давать ссуды, если люди хотят закладывать имущество.

– Я ничего не понимаю в ссудах, – сказала она. – Кто-то говорил мне, что в твоей фирме заложены почти все автомобили в городе.

Он довольно рассмеялся.

– Ну, не все, а добрая половина. Времена нелегкие – вот и надо делать деньги.

– Это звучит ужасно, – заметила она. – Словно ты нечестно пользуешься тем, что люди попадают в беду.

Он свернул газету и положил ее на стол рядом с креслом.

– Я не думаю, что это нечестно, – сказал он. – Людям нужны деньги, и мы даем их. Закон устанавливает процентную ставку. Все совершается вполне законно.

Она положила свои красивые руки на подлокотники кресла и приняла ту самую позу, какую она видела из сада.

– Наверно, в этом действительно нет ничего нечестного, – сказала она. – Но выглядит это так, будто пользуешься тем, что люди попали в беду.

Гарри долго не спускал с огня задумчивого взгляда. Мэри наблюдала за ним, она знала, что он обеспокоен ее словами. Но ему невредно узнать, что такое его бизнес. Любое дело, которое мы делаем, кажется нам правильным, но совсем иное – когда мы задумываемся над тем, что делаем. Гарри не мешало бы немного умственно проветриться.

Немного погодя он взглянул на нее.

– Милая, ты, надеюсь, не думаешь, что наша фирма занимается нечестными делами?

– Ну, я ничего не знаю о ссудном деле. Как же я могу сказать, что оно нечестное?

– Но ты чувствуешь, что оно нечестное? – настаивал Гарри. – Ты стыдишься моего дела? Мне бы не хотелось, чтобы это было так.

Вдруг Мэри стало радостно и легко.

– Я не стыжусь, глупый. Каждый человек имеет право зарабатывать себе на жизнь. Ты делаешь то, что у тебя получается лучше всего.

– Ты уверена в этом?

– Конечно, я уверена, глупый.

Уже лежа в постели в своей отдельной спаленке, она услышала слабый щелчок и увидела, как дверная ручка повернулась сначала в одну сторону, потом в другую. Дверь была заперта. Это был условный знак – о некоторых вещах Мэри говорить не любила. Запертая дверь как бы была ответом на вопрос, ясным, быстрым, решительным. Впрочем, у Гарри была особая черта: он всегда молча пробовал, открыта ли дверь. Казалось, он не хотел, чтобы она знала об этом. Но она всегда знала. Он ласковый и спокойный. Ему, наверно, бывает стыдно, когда, повернув ручку, он убеждается, что дверь заперта.

Мэри погасила свет, и когда ее глаза привыкли к темноте, она выглянула из окна в залитый лунным светом сад. Гарри милый и чуткий. Например, в том случае с собакой. Он прибежал домой, буквально прибежал. Лицо у него было такое красное и взволнованное, что Мэри даже немного испугалась. Она подумала, что случилось несчастье; вечером у нее даже разболелась голова.

Гарри кричал:

– Джо Адамс!.. У него ирландский терьер… сука