Голубой цветок [Владимир Алексеевич Рыбин] (fb2) читать постранично, страница - 7

суетились роботы, собирая с поверхности планеты расставленные маяки, несли к кораблю приборы, контейнеры с образцами пород.

Кубиков принимал доклады о готовности, отдавал распоряжения, а сам все это время думал о странной надписи на камне. Что побудило неведомых разумных существ к такому поступку? Добро бы какая информация, конкретное сообщение, указание дороги к братьям по разуму. Он говорил себе, что в найденных стихах тоже немало интересного, но не успокаивался: не эмоций ждал он от космических посылок, а цифр, фактов, формул.

Однако было что-то такое, что заставляло снова и снова повторять про себя стихи о "Голубом цветке". Что-то волновало Кубикова, возвращало мысли к тем и радостным и грустным дням, когда они последний раз обнимали на Земле родных и близких, когда стартовали с Плутона…

Через десять часов последний оставшийся на Надежде робот извлек из грунта наконечник причального линя и на нем был втянут внутрь корабля. И поползли в лучах прожекторов острые выступы скал. Видны были многочисленные точки — следы роботов, и овальные вмятины — следы башмаков. Блеснул в пыли какой-то мелкий предмет, видимо, оброненный роботами. И вдруг на весь экран выплыла люминисцентно горящая надпись: "Олег + Маша =". Две черты знака равенства были едва заметны, видно, у того, кто писал, кончилась краска.

Кубиков встал, взволнованный и сердитый, шагнул к экрану. И вспомнил непонятную настороженность Димочки, когда он торопливо нырнул в «прихожую» с каким-то аппаратом в руках. Теперь Кубиков знал, что это был за аппарат, — пистолет для разбрызгивания краски.

— Твоя работа? — спросил он, вызвав Димочку на экран внутренней связи.

Димочка ничуть не растерялся, воодушевленно принялся говорить о том, что это единственное, что он мог придумать за короткое время пребывания на Надежде, что надпись на века, что и через миллион лет планета будет нести на своих камнях это свидетельство любви…

— Какой любви?! — сердито оборвал его Кубиков.

— Все знают, какой…

Он отключился от Димочки, ничего не выговорив ему. Сел и уставился на удаляющуюся, тонущую в черноте космоса надпись. И вдруг неожиданно для самого себя улыбнулся. А что, собственно, случилось? Космос не обидится. А космонавты, которые когда-нибудь попадут сюда?.. Свои, может, поймут. А инопланетяне? Вот поломают головы над решением этого уравнения?! Хотя кто их знает. Может, они все будут понимать, те инопланетяне. Может, они будут знать, что высшая мудрость космоса жизнь, а высшая мудрость жизни — чувства…

Кубиков с нежностью подумал о Маше, вспомнил ее слова о детях, необходимых в дальних космических экспедициях. Нет, не о детях вообще она тогда говорила. Сказала: "Нужен ребенок". Один. Ее ребенок. И его?

Теплая волна нежности охватила Кубикова. Остро захотелось на Землю. В тихий домик у синей речки где-нибудь в верховьях Волги. Чтобы проснуться на рассвете, поцеловать спящую Машу, сварить кофе. А потом выйти на крыльцо и слушать шорох раннего грибного дождя в листьях осины…

Он закрыл глаза и долго сидел неподвижно, наслаждаясь захлестнувшей его новой печалью. Когда очнулся, первое, что увидел, светящееся табло психоанализатора. Обычно темное, оно теперь слабо пульсировало, словно где-то в его глубине пробегали первые зарницы приближающейся грозы.

— Но, но! — сказал Кубиков и погрозил ПАНу пальцем. — Со мной этого не выйдет.

Он встал, прошелся по рубке, постоял в задумчивости. И решительно направился к двери. Он уже знал, как бороться с черным стрессом. Пусть роботы делают свое дело, пусть докладывают. Все равно он будет каждый день, по примеру древних капитанов, обходить весь корабль. Осматривать блоки, швы, самих роботов. Каждый день.