Александр Абрамов, Сергей Абрамов
Принц из седьмой формации
Было около одиннадцати часов утра. Я просматривал у себя дома расчеты ребят из нашего проектно-конструкторского бюро. Вдруг что-то мелькнуло у меня позади. Я заметил это в зеркале для бритья и оглянулся. На тахте у стены возникло нечто призрачное и прозрачное, напоминавшее огромный мыльный пузырь.
Оно мерцало и вытягивалось, приобретая формы сидевшего на тахте человека. Он был мутный снаружи и пустой внутри, как куклы на выставке чехословацкого стекла. Узорный рисунок ковра на стене проступал сквозь него, металлически поблескивая на месте уплотнявшегося лица.
Я разинул рот и застыл.
Стекловидный человек на тахте уплотнялся и темнел, окрашиваясь почему-то в защитный цвет. Лицо и руки обретали оттенки человеческой кожи. Рыжевато блеснули волосы. Только ноги по-прежнему оставались прозрачными.
В этот момент заглянувшая в комнату черная кошка Клякса буквально прошла сквозь них и остановилась, так и не выйдя из заколдованной зоны. Человек на тахте, не двигаясь, с ужасом посмотрел на меня. Именно ужас и мольбу прочитал я в его еще не живом, не человеческом взоре. Но я понял или меня принудили понять.
— Пшла! — взвизгнул я.
Клякса шарахнулась, вспрыгнув на подоконник. Человек вздохнул. Я явственно услышал вздох облегчения и радости, словно вздыхающий только что избежал смертельной опасности. Это был уже не призрак, не стеклянный фантом, а реальный человек, живой с головы до ног, полностью утративший свою диковинную прозрачность. Он выглядел тридцатилетним, моим ровесником, атлетическим красивым парнем с очень правильными чертами лица, какие встречаешь обычно на рекламных рисунках в американских журналах. Только одет он был очень странно: в нелепую, травянистого цвета куртку и штаны, сужающиеся у колен и обтягивающие икры. Вероятно, так одели бы красноармейца в каком-нибудь голливудском боевике из жизни советских комиссаров.
— Если бы ты не прогнал это животное, — сказал он, — могла произойти катастрофа. Распад материи.
Он говорил по-русски чисто и правильно, тщательно выговаривая слова, как знающий язык иностранец. На лбу у него поблескивал такой же странный, как и его костюм, сетчатый металлический обруч. Он то исчезал, то появлялся снова, отражая перебегавшие по нему искорки света.
— Трудно предвидеть подобные случаи даже при абсолютной точности наводки, — продолжал он, как бы разговаривая сам с собой. — Воздушное пространство казалось совершенно свободным.
Я молчал, пытаясь сообразить, что же, в сущности, произошло. Галлюцинация? Но я был психически здоров, никогда не страдал галлюцинациями, да и в человеке напротив не было ничего иллюзорного. Может быть, сон? Но я не спал и не дремал, и все вокруг не походило на сон. Материализация человека из ничего, из света, из воздуха? Невозможно. Наваждение? Мистика. Чушь!
На секунду мне стало страшно.
— Ты боишься меня? — спросил гость.
Я только пожевал губами: голоса не было.
— Столкновение с непознаваемым, удивление, страх, — задумчиво продолжал он, — все это мешает общению. Я сниму лишнее.
Он медленно провел рукой в воздухе, и мой страх исчез. Удивление тоже. Я смотрел на него только с пытливым любопытством.
— Кто вы? — наконец вырвалось у меня. — Каким образом вы возникли?
— Почему «вы»? Ведь я один. У нас так не говорят.
— Где это «у вас»? Ты откуда?
— Из седьмой формации. — Он улыбнулся. — Непонятно?
— Непонятно.
— Хочешь проще? Изволь: из будущего. Из будущего этой планеты.
Я молча поискал глазами вокруг него.
— Что ты ищешь?
— Машину времени.
Он засмеялся. Звонко, по-детски, как смеются у нас на земле.
— Нет никакой машины. Все осталось там. Огромный комплекс аппаратуры. Очень сложной. Даже громоздкой, излишне громоздкой, как говорят наши ученые. Но мы только начинаем преодолевать время. Только первые шаги и гигантские трудности. Мне пришлось преодолеть четыреста танов. Думаешь, это легко?
— А что такое тан? — спросил я робко.
— Единица сопротивления времени.
Я все еще плохо понимал его. Необычность случившегося подавляла. Мне хотелось задать тысячу вопросов, но я не мог задать ни одного. Они буквально толпились в сознании, создавая суматоху и давку. Наконец вырвался один, далеко не самый нужный.
— У вас по-русски говорят?
— Нет. Я изучил ваш язык перед опытом.
— В каком веке?
Он улыбнулся моему нетерпению и не без лукавства даже помедлил с ответом. Он знал, чем поразить меня, этот молодой человек из неведомых временных далей.
— По-вашему? В двадцать четвертом.
— А по-вашему? — чуть не закричал я, вспомнив заинтриговавшую меня «седьмую формацию».
— У нас другая система отсчета, — сказал он.
— Формации?
— Да. Мы считаем формации в развитии коммунистического общества. По тому основному, самому главному, что отличает их. Единый язык, новая психика, отмирание государства,
Последние комментарии
28 минут 19 секунд назад
31 минут 31 секунд назад
38 минут 6 секунд назад
49 минут 30 секунд назад
58 минут 31 секунд назад
1 час 4 минут назад