Могила Ван Гога [Ёсико Сибаки] (fb2) читать постранично, страница - 3

деревне поодаль есть домик – я тебе его покажу, – в нем жил Домье. Этот домик ему облюбовал Коро, предложил пожить некоторое время, тот и переехал не долго думая. В этом же домике и умер. Вот сговоримся с тобой – и поедем. Еще я каждый год, как выезжаю с мольбертом на природу, бываю в деревушке по соседству, пишу там пейзажи. Это недалеко от могилы Ван Гога. Виды там превосходные. Хорошо бы и меня, когда я умру, похоронили в том же месте. Там кладбище есть. Кстати, сколько еще Нобуо здесь пробудет?

Нобуо лишился дара речи. Может быть, оттого, что отец перехватил инициативу, может, был поражен тем обстоятельством, что Ябуки до сих пор не утратил своей страсти к живописи. Вдруг это его последний порыв? Жаль его – с каким горячим нетерпением он ждет выздоровления. Нобуо совсем растерялся.

Его пребывание в Париже было кратким, но почти все время он проводил в больнице. Ябуки стало как будто полегче. Может быть, вернешься в Японию? – чуть было не предложил Нобуо, но прикусил язык. Теперь он уже не знал, надо ли увозить отца домой. Если он до такой степени одержим пейзажами Франции, то, может быть, ему лучше остаться здесь до конца. Однако для его товарищей это тяжелая нагрузка. Миссия Нобуо была исчерпана. Попрощавшись с отцом, он уехал в Японию. И все же, возможно, японский ветер коснулся души Ябуки – приезд Нобуо возымел некоторое действие. После него Ябуки прислушался к речам друзей, советовавших ему вернуться. В Японии выздоровеешь и опять приедешь сюда, убеждали они, да и Ябуки, видимо, на собственном опыте ощутил тяготи болезни.

Из больницы его везли в машине «скорой помощи» и в самолет внесли на стуле. Вещей с ним было немного – собственно, самое необходимое. Картина – всего одна, пейзаж, написанный на холсте № 4, который раньше висел у него в больничкой палате. Все остальное он просил послать отдельно.

Добравшись до Парижа, куда Ябуки не суждено было вернуться, Масако без определенной цели бродила по улицам. Елисейские поля были заполнены оживленной толпой – тротуары, террасы, кафе. Она шла прямо, руководствуясь картой Парижа, которую нарисовал сын, чтобы от не заблудилась, но в душе ее не было ничего, кроме любопытства. Елисейские поля были протяженностью примерно как Гиндза до 9-го квартала, и она прошла их в мгновенно ока. От площади Рон-Пуэн с фонтанами отходила платановая аллея. Масако вспомнила японского художника, который написал эту аллею, где гуляли редкие прохожие. Скоро будет площадь Согласия. Она устала и решила отдохнуть на верху каменной лестницы напротив. Оттуда, наверно, хороший вид. Ей навстречу спускались по лестнице молодые японцы – юноши и девушки.

– А тут что?

– Музей импрессионистов.

Они быстро исчезли из виду. Масако остановилась отдохнуть в зеленых зарослях на верхней лестничной площадке, вспоминая тот день времен их молодости, когда муж показывал ей картины. Как это уныло: куда ни отправишься – всюду картины. Но больше идти было некуда. Стоя на верху лестницы, она разобралась, как ей возвращаться. Триумфальная арка высилась в конце улицы, но ей показалось, что отель далеко отсюда. Однако одной ехать в такси не хочется. В чужой стране улицы казались такими чужими, и она невольно ощутила бесцельность своей прогулки.

Ателье мэтра Курэда было в 14-м квартале Парижа. Масако попросила швейцара своего отеля найти ей такси, сказала шоферу адрес, и тот без всяких проволочек привез ее к дому Курэда. За железными воротами находился внутренний двор, где стоял двухэтажный дом, ателье же, с проемом в стене фасада, располагалось в глубине. Ей навстречу вышла жена мэтра, потом из ателье выглянул он сам. Масако увидела Курэда, который был лет на пять-шесть старше Ябуки, и ей вдруг почудилось, что эти десять лет – просто иллюзия. Волосы его кое-где тронула седина, но и лицо и фигура остались прежними.

– Учитель, вы совсем не переменились.

– Что ж, мы уже не молоды, но и не слишком стары. Средний, так сказать, возраст. Вот следующие десять лет – уже пострашнее…

Голос его звучал приветливо. Видно было, что это человек сильного, прямого характера, и при этом великодушный. Такой, наверно, не солжет. Его работы были признаны талантливыми. Она подумала, что рядом с таким человеком Ябуки всегда чувствовал поддержку. Жена Курэда заварила японский чай. Оба они благодарили Масако за то, что она приехала в Париж, несмотря на столь дальний путь, выражали скорбь в связи со смертью Ябуки, и их слова западали ей в душу, как ничье другое сочувствие.

– Когда я сажал Ябуки на самолет в аэропорту де Голля, по правде сказать, душа моя противилась этому. Несколько раньше я, наоборот, стремился отправить его поскорей и беспокоился главным образом о том, удастся ли благополучно доставить его к самолету, однако человек – существо переменчивое. С неизлечимым больным на руках мы были очень связаны в действиях. И вот решили отправить его к родным, домой. После операции его состояние улучшилось, он питал надежды, и говорить с ним об отъезде было тяжело. С большим