Рассказы [Шмуэль-Йосеф Агнон] (fb2) читать постранично, страница - 5

после пития, и вернулся он со своими молодцами в горы, и по дороге грабили они всех встречных, затем, что удальцы люди Добуша, и в руке у Добуша клинок, что дал Ангел Смерти Добушу, ни днем, ни ночью не опочит клинок. Лишь из субботы в субботу, в день седьмый, когда почил Господь, как освятится субботний вечер, покоится клинок в руке Добуша, потому что пролилось на него освященное вино, когда пришел Добуш в субботний вечер к рабби Арье, и не шелохнется клинок до исхода субботы.

ТРИ РАССКАЗА ПОДЛИННЕЕ ПРО СТРАНУ ИЗРАИЛЯ

ДЕЯНИЯ ПОСЛАНЦА ИЗ СВЯТОЙ ЗЕМЛИ,^[39] ДА ВОЗВЕДЕТСЯ ОНА И ОТСТРОИТСЯ

Однажды занесло меня в один из городов земли Польской. Пришел я в город, но ни души не встретил. Шел я от улицы к улице и от торга к торгу и вижу — все лавки закрыты. Стою я и дивлюсь, и недоумеваю, и прикидываю: ведь день еще велик, почему же все лавки заперты и затворены, почему ни ноги на торгу? Не дай Бог, наслали власти лютую кару на народ Израиля и те собрались в мидрашах^[40] и душу отстаивают в молитве, а может — со счету дней сбились и будний день за праздник сочли? Пока я так стоял, услышал я рыданья. Пошел в ту сторону и пришел в мидраш и вижу: там полно сынов Израиля, окутаны в талиты^[41] и украшены филактериями, и лица их как факелы; сами стоят в слезах на коленях и бьют себя в грудь и приговаривают: горе нам. И лишь слышат они, как слово «Иерусалим» выходит из уст проповедника, с превеликим рыданием падают они ниц, пока филактерии на голове не заблестят от слез. А вокруг ходит служка с большой кружкой для пожертвований в руке, а на ней написано: «На страну Израиля», и все бросают в нее — кто гривну серебра, а кто и золотой. И так потрясло меня это зрелище,^[42] что волосы стали дыбом, и не нашел я в себе сил спросить, что это и почему это. Подумал я, если это смертные люди, так сказано ведь: «Удержи твой голос от рыдания^[43]» (Иеремия 31:16), а если ангелы они, то и ангелы, и серафимы гимны поют, а не плачут. Подождал я, пока не окончат молитву. А как завершили молитву, встрепенулись они, как орлы в гнездах, и вынули книги из ковчега. И кто сидит и учит Талмуд, а кто сидит и учит Мишну, и читают они законы о святости и чистоте Храма голосом, промытым слезами, и очень я этому удивился, что все занимаются законами о святости и чистоте^[44] Храма, а не главами о вреде и ущербе, как принято у польских евреев. И даже люди, что по лицу не похоже, чтоб постигли до конца мысли учителей наших, — и те учат Закон восхищенно и радостно, так что слова выходят у них изо рта, как гимны и песнопения.

И очень полюбился мне их голос, как путнику в пустыне, что слышит птичье пение, хоть и не видит селения, но уже радуется его сердце, потому что понимает — близки дома, сады, апельсиновые рощи. И как увидел я такое рвение, так и не мог собраться с духом спросить, в чем дело. Если чеканят корону царскую^[45] и прервет кто работу чеканщиков, не на его ли голову падет вина? Тем временем спустилась ночь. Сели все в прах и вознесли горестные молитвы о Сионе, пожранном огнем, и так сидели они, объятые ужасом и страхом и дрожью великой, так что чуть с душой от горя не расставались, пока старик один не принес вина и калачей, и выпили они за то, чтобы в будущем году быть в Иерусалиме. И так шел этот старик от одного к другому, пока не дошел до меня. Налил он мне вина и дал медовый пряник и протянул руку, чтоб принять здравицу. Тут схватил я его за руку и воскликнул: клянусь, что не отпущу тебя, пока не ответишь на мой вопрос. Сказал он мне: спрашивай, сыне, спрашивай. Спросил я: почему это собрались вы в доме молитв с таким превеликим плачем? Ответил он мне: а где же собираться Израилю, если не в домах молитв? Сказал я: это ты хорошо сказал, что где, мол, Израилю и собираться, если не в доме молитв, но я-то что спрашивал? Про рыдания ваши спрашивал. Возвел старец веки и спросил: не из этих мест будешь? Не из этих мест, ответил я. Откуда же ты, спросил он. Сказал я ему, что из Иерусалима я. Как услышал он, что я из Иерусалима, схватил он меня в объятия и закрутил по всему мидрашу, восклицая: иерусалимец с нами, иерусалимец с нами, — и усадил меня на почетное место. И все разом воскликнули: в добрый час, в добрый час. И все кинулись ко мне, и ну жать мне руку, и ну обнимать. Тут воздал я хвалу Господу, что дал голос Иакову, а руки — Исаву,^[46] потому что если бы он дал и руки Иакову, то ничего бы от меня не осталось, кроме, может, мизинца.

Сказал я им: диво дивное, это место — просто диво какое-то, пришел я в город — а там ни души, пришел в дом молитв — а в нем полно. Сказали мне: погоди, и про не такие чудеса услышишь. Сказали друг дружке: сейчас кинем жребий, кому выпадет честь принимать иерусалимца за своим столом. Сказал им тот старец: зачем бросать жребий, кто даст больше всех на бедняков страны