Дитя миссионера [Морин Ф Макхью] (fb2) читать постранично, страница - 2

говорит она. - Яхан - из какого рода?

- Мой род весь мертв. Яхан без рода.

Но она качает головой и говорит на сухри:

- Прости, я не понимаю, Я очень мало знаю крерианский. Как ты назвал свое имя?

- Яхан Скарлин, - говорю я и на своем языке добавляю: - Пошла вон.

Я устал от нее, от всего, от голода.

Она не слушает, а слушала бы, так не поняла бы.

- Скарлин, - говорит она. - Я думала, из Скарлина все…

- . Мертвы, - говорю я. - Спасибо тебе, Двоюродная. Мне приятно, что ты сохранила имя моего рода.

Это на сухри получается неуклюже. Язык южан не приспособлен для иронии.

- Сулия Двоюродная, - говорит почтительно один из гильдейцев, - нас ждут.

Она отмахивается.

- Я знаю о том поселке в Скарлине, - говорит она. - Ты мальчик из миссии. У тебя есть образование. Почему ты не работаешь в порту?

- И не живу в гетто? - Вернулось слово из ее торговой лингвы. - С прочими туземцами?

- Разве вот такая жизнь лучше, чем работа с техникой? - спрашивает она.

Лучше бидонвиля, думаю я, где хижины теснятся друг к другу, а над головой ревут звездолеты, так что зубы болят, а тарелки стучат на полках.

Я смотрю на нее, она на меня. Я ищу слова лингвы, но это было очень давно» и я плохо соображаю.

- Уходи, -.говорю я на сухри. - Тебя ждут.

Она колеблется, но гильдеец не задумывается ни на секунду. Он делает шаг вперед и бьет меня по голове наотмашь - за неуважение. Я ученый, знаю, что сдачи давать нельзя. О Хет, бедная моя голова! Сволочной народ - южане, понятие гражданского достоинства у них и не ночевало.

Сбитый с ног, я лежу тихо, почти уткнувшись носом в камни, гадая, будет ли он еще меня бить, нюхая пыль, морскую соль и собственный запах - из всего этого самый противный.

Он наклоняется, и я жду нового удара; все мысли отлетели далеко. Но это не он, это она. ' 1- Что ты тут делаешь? - спрашивает она. Наверное, она хочет спросить, как я сюда попал, но я действительно начинаю думать: а что я тут делаю? Ищу работу. Пытаюсь выбраться домой. Но дома давно нет, и вообще не было.

Что делает человек всю свою жизнь? Ответ приходит из «Притч».

- Отбиваюсь от смерти, - говорю я. - Уходи, потому что ты усложняешь мне задачу - вы и без того много мне сделали.

У нее несчастный вид. Двоюродные все такие - сентиментальный народ.

- Если бы могла тебе помочь, я бы это сделала.

- Знаю, - отвечаю я, - но после твоей помощи ты стала бы мне нужна. И оказался бы я еще одним туземцем в еще одном захолустном мире.

Всюду, где с неба появляются Двоюродные, всегда одно и то же. Вандзи нам рассказывала о своем народе, о Двоюродных. И о мирах, таких же, как наш. Когда встречаются две культуры, говорила она, одна обычно уступает.

Двоюродная роется в карманах, кладет в пыль монету - серебряный прямоугольник. Я жду, не шевелясь, пока они уйдут.

И поднимаю монету. Человек гордый бросил бы монету ей вслед. Я не гордый, я голодный. Я монету беру.

На рынке сегодня день уток и кроликов - ребятишки гонят стада уток длинными хворостинами, тащат кроликов в клетках, болтаются возле главных дешевых рядов, где сушится мясо ящериц-текла. Я иду мимо шестов из стеблей гигантской травы, на которых болтаются крашенные яркой краке-новой краской желтые ткани, протискиваюсь между двумя овощными лотками. Рядом с местом, где собираются наемники, жарят мясо стабосов на вертелах и продают ломтики ананасов, вымоченных в соленой воде для сладости.

На серебряную монету Двоюродной я покупаю суп с лапшой и гороховую кашу с пряностями и медленно ем. В брюхе пусто уже три дня, и если есть быстро, стошнит. Насчет того, как оно без еды, я узнал еще в первую свою кампанию, на долгом марше к Баштою. Все разные виды голода мне знакомы: первые резкие уколы аппетита, потом сильный голод, когда живот долго болит, потом ты забываешь, а потом голод возвращается, как боль в распухших старческих суставах. Он изматывает, ты становишься усталым и глупым, и наконец он оставляет тебя, и кости челюстей размягчаются так, что зубы качаются в деснах, и ты уже столько времени голоден, что забываешь, что значит это слово.

Тот нытик сейчас на другой стороне площади, и распространяется насчет того, как гильдии монополизируют Двоюродных. Гильдии, которые десять лет назад были ноль; плюнуть и растереть, а потом пришли Двоюродные и привезли волшебство, и теперь даже торговать никто не может без позволения гильдии. Я закрываю глаза, после еды потянуло в сон, и вижу места, где я вырос. Я родился в Скарлине, в волшебном городе; Я помню белые дома, электростанцию, где Айюдеш учил ребят варить навоз стабосов и получать из него болотный газ, а потом превращать его в силу, которая поет в меди и дает свет. Ночью у настыл свет еще три-четыре дайна после заката. На лингве', на которой говорят Дююродные; это называется «Соответствующая Технология».

Я потерялся в Скарлине, ища мать и родичей. Я вижу Тревина и иду за ним. Он далеко, в облегающих штанах, на плечах у него мех. Но ведет он меня куда-то не туда - дома сгоревшие, только торчат перекрестья стропил, а он ведет меня вперед…

- Мне нужен