Назовите его Моше [Песах Амнуэль] (fb2) читать постранично, страница - 5

тридцать три, все зависит от местных условий.

— Я вот чего не понимаю, — сказал писатель-романист Эльягу Моцкин. — Наша Тора содержит, как утверждают, в зашифрованном виде все сведения о прошлом и будущем евреев и других народов Земли. А та книга, которую тамошние аборигены назовут все-таки не Торой…

— Она тоже будет единственной и неповторимой, — подтвердило юное дарование Бельский. — Творец, сами понимаете, один, а миров он во вселенной создал бесчисленное множество, и в каждом мире избрал он себе в качестве лакмусовой бумажки один народ, так должен же он позаботиться о том, чтобы даровать своему народу — каждому! — по Книге.

— Все равно! — не унимался Моцкин. — У нас, евреев, с Творцом свой договор — брит-мила. А у этих… э-э… растений…

— Да найдут они что себе обрезать, — раздраженно прервал писателя директор Рувинский. — Не это главное. Ты что, не понимаешь, в какую историю мы вляпались?

Писатель Эльягу Моцкин посмотрел на меня, а я посмотрел на Рона Шехтеля. Испытатель сидел, подперев голову рукой и вообще ни на кого не смотрел — он спал.

— А куда мы могли вляпаться? — неуверенно спросил я, перебирая в памяти все, что случилось.

— В каждом из трех миров, — сухо сказал доктор Игаль Фрайман, — вы позволили себя обнаружить. Вас видели. Более того, в одном из миров с вами даже разговаривали. Следовательно, возникли причинно-следственные связи, которых не было в этих мирах до вашего там появления.

— Все претензии к господину Шехтелю, — заявил Эльягу Моцкин. Естественное занятие для писателя: сначала подстрекать, а потом снимать с себя ответственность.

— Ну и что? — продолжал допытываться я. Естественное занятие для историка: искать истину там, где ее нет и в помине.

— Видишь ли, Песах, — вступило в разговор юное дарование по имени Шай Бельский, — если бы вы просто посмотрели со стороны и тихо удалились в другую альтернативу, мир продолжал бы развиваться по своим законам, которые вы смогли бы наблюдать. А теперь… Они увидели вас, и за кого они могли вас принять?

— Во всяком случае, не за Бога, — сказал я, — поскольку нас было трое, а Бог, по мнению этих существ, один.

— Наши праотцы, — мрачно сказал доктор Фрайман, — тоже знали, что Бог

— один, но если бы Авраам увидел перед собой трех существ с крылышками…

— Ах, это… — протянул я. Да, панели световых батарей, действительно, если поднапрячь воображение, можно было принять за крылья.

— Авраам принял бы нас за ангелов. Ты хочешь сказать…

— Естественно, — кивнул Фрайман. — Явились им ангелы небесные и сказали… Я не знаю, что вы им сказали, но теперь нам придется вместе расхлебывать эту кашу.

— Нам! — возмущенно воскликнул писатель Моцкин. — Я на вас удивляюсь! Почему — нам? Этот испытатель, который был с нами… вот он спит и ни о чем не думает… Он виноват, он должен был понимать, что нам лучше спрятаться.

— Оставим на будущее обсуждение личной вины каждого, — примирительно сказал директор Рувинский. — Нужно спасать историю трех миров.

— Ну хорошо, — сказал я. — Ну, увидели они ангелов. Ну, пошла их история чуть иначе. Какая нам-то разница?

— Видишь ли, — задумчиво проговорил доктор Фрайман, — разница в том, что у них могут возникнуть сомнения. А вдруг это были не ангелы, а три разных бога? А вдруг Бог на самом деле не один?

— Вот оно что… — сказал я. — Да, это серьезно. Что можно сделать?

— Мы тут посовещались, — сказал директор Рувинский, — и пришли к заключению, что сделать можно только одно. А именно — внедриться в их ряды и убедить.

Внедряться должен был кто-то один. Не Шехтель — он должен следить за аппаратурой, готовый в любое мгновение придти на помощь. И не Моцкин — тот мог бы описать события, глядя на них со стороны, но участие в чем бы то ни было лишало писателя творческого дара.

— Значит, идти мне, — заключил я, и все с удовольствием согласились.

Испытателя Шехтеля разбудили и начали объяснять ситуацию.

— Да слышал я все, — сказал он, зевая. — Аппаратура готова, можно начинать.

Взгляды устремились на меня, и мне вдруг очень захотелось именно сегодняшним вечером отправиться в Новую израильскую оперу на представление «Аиды».

— С какого мира ты предпочитаешь начать? — ласково спросил директор Рувинский.

— С этих… трехногих, — сказал я.

Я внимательно оглядел пустыню и не увидел никаких ангелов. Возможно, мне просто померещилось.

Голова моя лежала на широких плечах, которые, действительно, напоминали блюдо, если смотреть со стороны, и я с удивлением обнаружил, что могу перекатывать голову как яблочко на тарелочке. Моя третья нога была выдвинута вперед, я прочно упирался в песок, никакая буря не могла бы сдвинуть меня с места.

Рядом со мной стояли трое — это были старейшины родов.

— Я думаю, — сказал Арс, глава рода Арсов, — что мы можем считать себя в безопасности. Вождь гиптов не решится посылать войска в эту пустыню.

— Я думаю, — сказал Грис,