Недвижимость [Андрей Германович Волос] (fb2) читать постранично, страница - 3

кончины она обезножела. Вот так. Можно возразить: зато она оказалась долговечной. Да, она оказалась долговечной. А что это значит, если вдуматься? То, что ей пришлось пережить смерть мужа, одного из сыновей и даже кое-кого из внуков. Незадолго до собственной кончины она быстро и основательно спятила. Деменция. Говоря по-русски – процесс превращения мозгов в овсяную кашу. Пока были силы, бабуля все порывалась куда-то идти: упрямо сползала с кровати, падала и расшибалась. Меня она узнавала до последних дней. Даже время от времени интересовалась: а ты не падаешь?

Я миновал трамвайные пути, свернул направо, расплескал четыре большие лужи, въехал в арку, увидел вишневую “девятку”

Константина и извинительно моргнул фарами: опоздал на четыре минуты.

Николай Васильевич выбирался из машины. Неловко пригнулся, шляпа упала и покатилась по асфальту. Он догонял ее, передвигаясь, наподобие кенгуру, большими скачками, неожиданными при его возрасте и комплекции.

– Последний бой? – негромко спросил я, кивнув в его сторону. -

Он трудный самый?

Константин покачал головой:

– Смеешься… Еще три посмотрели. Все ему не то. Все не то…

– Так берите нашу, – шутливо предложил я. – Чем не квартирка?

Долго приглядываетесь…

Николай Васильевич уже возвращался, на ходу смахивая какой-то мусор с тульи шляпы рукавом своего доперестроечного пальто.

– Здравствуйте, Сережа, здравствуйте, – тоном безнадежно больного сказал он, нахлобучил шляпу и сперва было жестом отчаяния махнул рукой, словно отказываясь от рукопожатия, но потом спохватился, сообразив, видимо, что даже скорбь должна знать разумные границы, и ответно протянул мне вялую ладонь.

– Ну что? – спросил я. – Пойдемте?

В подъезде воняло кошками, наружная дверь была нараспашку (она всегда была нараспашку), а прочие (общим числом, если считать до лифта, четыре штуки) сильно покорежены. Николай Васильевич во всякий свой визит, переступив порог, невольно отшатывался, спотыкался, морщился, разглядывая исписанные стены. Проходя в очередную дверь, тайком поглаживал алюминиевые косяки, будто пытаясь определить, сколько они еще продержатся. Однажды я слышал, как он бормотал: “Господи, да за что же они все это так ненавидят?..”

– Да-а-а-а… – протянул он и на этот раз, озираясь из-под всклокоченных бровей, как если бы видел все это впервые. -

Обстановочка!

– Вам же не в подъезде жить, – заметил Константин, нажимая кнопку лифта. – Теперь по всей Москве домофоны ставят. Поставят домофон – и дело с концом.

– Когда это еще будет… – вздохнул Николай Васильевич, следя за тем, как огонек индикатора переваливается с одного этажа на другой. – А пока вон как: живи в дерьме… Нет, все-таки это неправильно.

И он огорченно отвернулся к узкому грязному окну. За окном золотились деревья во дворе, и ветер горстями подбрасывал листья.

– Что неправильно? – устало переспросил Константин.

По идее, Константин должен был бы сейчас испытывать острый охотничий азарт: зверь-подранок в лице Николая Васильевича, теряя силы, бежал по кругу, вот уже в пятый раз как заколдованный возвращаясь на то самое место, что грозило ему погибелью. По всем понятиям риэлторского дела, именно здесь в конце концов нужно было его завалить, чтобы встать ногой на теплый труп и протрубить финансовую победу. Однако Николай

Васильевич никак не валился, а все кочевряжился. Поиски подходящей ему по всем статьям квартиры продолжались уже три месяца, и было понятно, что отношения хищника и жертвы потеряли первоначальную остроту: успели друг другу осточертеть до невозможности.

– Так что неправильно?

– А то и неправильно…

– Что именно неправильно?

– А то и неправильно, – глядя в сторону, пробормотал Николай

Васильевич тем безнадежным тоном, каким неверующие читают молитвы. – У меня какой подъезд – видели? У меня дом ЦК… консьержка сидит… домофон. Холлы!.. – воскликнул он, оглянулся и показал на алюминиевый косяк: – Двери! Разве у меня такие двери?

Лифт долго стоял на шестом этаже, потом вдруг двинулся наверх.

– Опять за рыбу деньги, – ответил Константин. – А сколько метров теперь у вас, вы считали? А доплату считали? Вот смотрите. – Он стал привычно загибать пальцы: – Я вам за вашу четырешку в доме

ЦК уже купил двушку в доме ЦК для вашей дочери. Купил?

– Дом ЦК! – возмутился Николай Васильевич. – Это разве дом ЦК?

Это дом ЦК, да, согласен… только для дворников! Для шоферов!

Что вы сравниваете?! Дома ЦК тоже разные бывают. У меня дом ЦК – так это дом руководящих работников аппарата ЦК! А что вы дочке купили – это дом обслуживающего персонала аппарата ЦК! Есть разница?

– ЦК – оно и есть ЦК, – холодно возразил Константин. – Знаете, как мой приятель говорит?

– Да не надо мне ваших дурацких поговорок!

– Я в оттенках говна не разбираюсь! – все же закончил Константин.

Николай Васильевич шмыгнул носом, как беспризорник.

– Что говорить, что говорить… – пробормотал он.

– Двушка шестьдесят пять метров со всеми