Большие безобразия маленького папы [Елизавета Юрьевна Михайличенко] (fb2) читать постранично, страница - 2

изверглась:

— Откуда ты взялся на мою голову! Боже! Что за наказание! У всех дети, как дети, а тут сплошное вранье! Мой сын лгун! Воришка! В семь лет пишет любовные письма! Потешается над родным отцом вместе со всем двором! Но почему именно у меня? Разве я был таким? Мои родители ходили в школу как на именины! Я ничего от них не скрывал! И чтоб я залез в портфель к отцу?!

— И-й-а-а-а н-н-не ла-а-азил, — выдавил Сын между рыданиями.

— И я не перебивал старших! — Папа перевел дух и потребовал: — Не реви! Я в детстве никогда не ревел.

— Бр-е-е-е-шешь! — размазывая слезы, зло заявил Сын.

— И не ругался, — спокойно продолжил Папа. — И не дерзил старшим, особенно отцу. Учился только на «отлично», не обижал младших. Как бы я хотел снова стать семилетним мальчиком, чтобы показать тебе, как надо себя вести! Я бы тебе показал, как надо помогать маме, ходить в магазин, учить уроки, уважать родителей, есть все, что дают. И главное, никогда не говорить неправду. Ни-ког-да! Понял? Я до сих пор не могу говорить неправду, даже если бы захотел. Мне кажется, что если я хоть раз совру, произойдет что-то ужасное.

За «ужасным» дело не стало…

— Ой, папочка! — испуганно завизжал Сын. — Папочка, перестань, не надо! Я больше не буду!

Было очень страшно: родной папа прямо на глазах становился все менее родным. Папины залысины стали зарастать густыми кудрявыми волосами, усы превратились в пушок и исчезли.

— В чем дело? — сказал Папа ломающимся баском и, заметив в зеркале свою вдруг ставшую нескладной и угловатой фигуру, застыл.

Тем временем с Папы быстренько свалились брюки. Подхватить их не удалось — руки запутались в рукавах пиджака. Грозный ремень растерянно извивался на полу, а потом исчез под цветастыми сатиновыми трусами.

— Ой, — сказал Папа, стыдливо прикрываясь.

Пытаясь удержать соскальзывающий с плеч пиджак, Папа резко взмахнул руками, и часы, вслед за обручальным кольцом, сверкая на солнце, вылетели в форточку. Папа шагнул вперед, оставив за собой носки, и тут же упал, запутавшись в рубашке, ставшей смирительной. Он встал, хотел что-то сказать, но рот его искривился, набранный в легкие воздух никак не выдыхался, а бился внутри него и, наконец, маленький Папа заревел, размазывая кулачками слезы.

Папа в огромной рубашке, с болтающимся вокруг шеи, почти достающим до пола галстуком, да еще плачущий тоненьким девчоночьим голоском был так смешон, что Сын сначала неуверенно улыбнулся, а потом обидно захохотал, показывая пальцем. От смеха у Сына тоже выступили слезы, и теперь они оба стояли друг против друга и терли кулачками глаза. Первым заговорил Папа:

— Дурак! — сказал он.

Тут Сын всерьез задумался. Полагалось ответить «Сам дурак!» Но называть Папу дураком никак нельзя. Но был ли это Папа? На всякий случай Сын независимо сунул руки в карманы и, сплюнув, сказал:

— Если я дурак, то ты… ты… голый командировочник! Как ты теперь в свою Занзибаровку поедешь? Как?

— Не знаю… — потерянно сказал Папа.

— И поедешь ли вообще… — задумчиво продолжил Сын.

От ответа зависело все. Надо было решать, как вести себя с этим мальчишкой. Папа не мог не поехать в командировку — это Сын знал твердо. Если мальчишка в командировку не поедет, то с ним можно не церемониться.

Маленький Папа вспомнил, наконец, о мужском достоинстве и взял себя в руки. Разрубить узел свалившихся на него проблем было нереально, поэтому приходилось думать, как его распутать. Неприятнее всего была мысль о том, как сложатся отношения с женой. А через неделю надо было отчитываться по командировке. Происшедшее выглядело совершенно необъяснимым, но все равно, надо было что-то предпринимать. Прежде всего требовалось восстановить отцовский авторитет.

— Вне всякого сомнения в командировку я поеду, — веско, с расстановкой сказал Папа. — Я не могу пренебрегать своими должностными обязанностями. Но не сейчас… Несколько позже. Возможно, я даже возьму с собой вас с мамой.

Сын стоял, независимо раскачиваясь, но молчал.

— А теперь, — продолжил Папа, — отвернись, я займусь своим туалетом.

Заниматься туалетом не пришлось. Сняв рубашку, Папа увидел на себе чистые белые гольфики с помпончиками и выглаженный матросский костюмчик. Тут же Папа с болью обнаружил, что вместо привезенной Брыкиным из Рима оправы из карманчика торчат маленькие очки-велосипед с гнутыми дужками.

— Можешь повернуться, — дрогнувшим голосом сказал Папа.

— А почему ты лысый? — ехидно спросил Сын и после неловкой паузы добавил: — Папа.

— Видишь ли… — медленно начал Папа. — Когда я был таким маленьким, как ты, это считалось полезным и гигиеничным, и поэтому мои родители…

— Вшей, что ли, боялись?

— Да кто их знает… Помню, сказали: «Так надо» — и обрили.

Оба рассмеялись.

— Что делать-то будем? — спросил Сын. — Скоро мама придет.

Раздался звонок в дверь.

— Ой, — сказал Папа и полез под кровать.

Но это была не мама, а почтальон.

— Родители дома?