Тогда-то и появ
ляется двойник, «воображаемый собеседник», с которым
Петр Петрович неторопливо вспоминает и обсуждает
собственную жизнь.
284
В 1928 году, когда был напечатан этот роман, еще не
знали о детекторе лжи. То, что происходит с Петром Петро
вичем, похоже на нравственную модель этого аппарата.
Теперь Петр Петрович и правда — одно, и это дает ему
возможность мгновенно отличать ложь от правды в других.
Теперь он знает, что деньги, в которых он не нуждается,
он «украл» не случайно. «...Все — с той минуты, как он
взял деньги... до решения сказать всем правду в лицо, было,
в сущности, только попыткой бороться со смертью. Он
взял деньги потому, что думал, что они вызовут силу жиз
ни... Но это никому еще не удавалось, ибо он не мог уйти
от законов жизни...» И дальше: «Он попробовал выдумать
иной мир». Но уже слышны шаги за спиной, «хотя идти
решительно некому». И снова слышны «не приближающие
ся и не удаляющиеся, словно кто-то шел под окнами...
никуда не уходя, только переставляя ноги».
Это еще не смерть, это биение собственного сердца. Но
смерть не за горами. Петр Петрович умирает от нравствен
ного выздоровления, которое не понять даже тем, кто глу
боко и искренне привязан к нему, которое не понято —
и не может быть понято — тупым и благополучным миром.
Роман Савича «Воображаемый собеседник» проникнут
искренним удивлением человека перед скрытой силой его
души. Это тоска по несбывшемуся блеску перемен, по раз
нообразию жизни, по высокой цели, без которой жизнь
пуста и ничтожна. Это тоска по чуду,— недаром, умирая,
Петр Петрович при свете ясного дня видит звездное небо.
Можно ли поставить знак равенства между автором
«Воображаемого собеседника» и главным его героем? Ко
нечно, нет! Не себя изобразил молодой писатель в Петре
Петровиче, напоминающем деревянную скульптуру, в ко
торой неведомо как и почему зародилась жизнь. Однако
не случайно эта драма самораскрытия освещена изнутри
фантастическим светом^ недаром ожившую статую окру
жают видения.
4
Мы знаем Савича как известного переводчика испан
ской, чилийской, кубинской, мексиканской, колумбийской
поэзии, исследователя-испаниста, учителя и неутомимого
советчика молодых переводчиков. Но Савич до 1937 года
не знал по-испански ни слова.
В начале тридцатых годов он был корреспондентом
285
«Комсомольской правды» в Париже. Он продолжал писать
прозу, но работа не шла — и, может быть, поэтому главное
место в жизни снова заняли книги. Его корреспонденции
написаны человеком общительным, живым, расположен
ным к дружеской близости, наблюдательным. Но все-таки
книги открывались легче, чем люди, они не врывались в
жизнь, они стояли на полках и терпеливо ждали.
В начале февраля 1937 года Эренбург увез Савича в
Испанию не без тайной надежды (это чувствуется в извест
ной книге «Люди, годы, жизнь») переломить эту книжную
жизнь. «Я легко уговорил его посмотреть хотя бы одним
глазом Испанию. Сможешь написать для «Комсомолки»
десять очерков».
Эренбург знал Савича в течение пятнадцати лет, но ни
когда прежде не видел его в минуты смертельной опасно
сти. «Я видел его во время жестоких бомбежек, он поражал
меня своей невозмутимостью,— и я понял, что он боится
не смерти, а житейских неприятностей: полицейских,
таможенников, консулов».
О спокойной храбрости Савича писали многие. Не буду
повторять, скажу только, что понятие храбрости в испан
ской войне было нормой поведения. «Стыдно мужчинам
лежать в канаве»,— сказал Савичу огорченный шофер
после того, как фашистский «фиат» дважды обстрелял
корреспондентскую машину (О. С а в и ч. Два года в Ис
пании, с. 54).
Все писавшие о Савиче говорят о его выдающемся му
жестве — это значит многое в устах участников испанской
войны.
Известно, что, покинув Барселону с арьергардными
патрулями, он узнал, что советский флаг над домом пол
предства и герб на дверях «были оставлены, чтобы не под
черкивать безнадежности». Он вернулся в город, фактиче
ски уже занятый фашистами, снял флаг и герб и каким-то
чудом благополучно вернулся.
Читая «Два года в Испании», я вспомнил Пьера Безу
хова на Бородинском поле. Детское удивление штатского
заметно почти на каждой странице. К удивлению примеши
вается восхищение: недаром Эренбург пишет, что Савич
«наслаждался жизнью: то место, о котором он тщетно меч
тал в мирном Париже, оказалось в полуразрушенном,
голодном Мадриде». Однако очень скоро выяснилось,
что, восхищаясь и удивляясь, нельзя забывать о деле:
«Ежедневные сводки испанского командования он сам
286
переводил и сам передавал по телефону в Москву ... О
Последние комментарии
8 часов 56 минут назад
16 часов 55 минут назад
1 день 7 часов назад
1 день 11 часов назад
1 день 11 часов назад
1 день 11 часов назад