История героя: Огонь наших душ [Евгений Чепурный] (fb2) читать постранично, страница - 2

возмужал — ирония. Соученики… Тот скучный тип, и Цзин Цзи, которого я вечно называл Джи, имея в виду персонажа Джерома. Учитель… все о нем помню, и внешность, и вечную улыбочку, и бороду эту длиннющую, как у Гэндальфа, но вот имя… даже все уроки его помню, как сейчас, но не имя. У скучного типа, кстати, тоже. Явно наличествуют провалы в памяти.»

Тот, кого раньше звали Ван Фань, занялся ревизией воспоминаний, вскоре подведя неутешительный итог — полезные знания и навыки в порядке, но память о людях, лицах, местах, именах, зияет прорехами похуже изношенной мешковины.

«Ладно. Теперь Александр Лихов. Имя пафосное, ‘защитник людей’, но до дыр заношенное сотнями миллионов во всем мире. Жизнь до Сяо-Фаня — легче, веселее, сытней. Прожил до… скольки лет? Помню, что Саша — глубокий старик… семейный? Почти. Разведенный. Провалов столько, что проще сказать, что цело. Ворох разнообразных фактов и фактиков. Прорвище словечек-паразитов и привязчивых понятий. Мемов, ага. И масса лирики — книги, фильмы, игры, музыка, даже танцы затесались. Я знаю кунгфу, то есть, венский вальс. Все это разнообразие ощущается как норма, но бедолага Сяо-Фань жил, по сравнению с Сашей, в полном информационном вакууме. А еще Саша помнит лишь горстку имен и названий, тотально недостаточных для прожившего полноценную жизнь. Как и почему память Саши после смерти перешла к Сяо-Фаню — загадка, но явно не случайность: после смерти Сяо-Фаня это случилось снова. Ладно, теперь самое сложное — тот, кто здесь и сейчас.»

Он открыл глаза — так будет легче, подсказала интуиция, — и оглядел свою руку.

«Бледность радикальная, как у завзятого носферату из канализации. Даже редкие волоски на коже — белые-белые. Особо суровый случай витилиго? Другая раса? Нет. Другой вид. ‘Гламфеллен’. Давай, память, жги.» И она зажгла.

До боли сжимая зубы и вцепившись ногтями в колени, пытаясь не обращать внимание на раскалывающуюся голову, он прожил целую жизнь за несколько мгновений. К счастью, не слишком длинную — сорок лет, добрый тридцатник которой занимало взросление. Гламфеллен, бледные эльфы. Во всем подобны небледным эльфам, только бледные, пошутил бы Саша Лихов. «Нет. Пошутил я, только что. Хватит растроения личности.»

Долгие годы в Белом Безмолвии, суровой тундре, где смерть может таиться в каждом сугробе, каждом дуновении ветра, под каждой льдиной. Путешествие в молодую республику Дирвуд — эмиграция в поисках лучшей жизни, ничего нового. Водоворот событий, в которые юного эльфа втянуло и выплюнуло, изрядно побитым, но с прибытком — замок, феод, подданные. Пресловутый ‘хэппиэнд’? Как бы не так. Гигантская ожившая статуя, матово-зеленая, с золотистыми прожилками меди. Выкапывающаяся из-под земли, рушащая и давящая все вокруг, но что хуже — втягивающая в себя души окружающих, как скучающая тусовщица — коктейль сквозь соломинку. С узором из звезд и полосок на лбу.

«Звезды и полосы, ха-ха-ха. Ну хоть гимнов никаких он не распевал.»

Эотас, бог света, и, по утверждениям некоторых, добра. Не так давно начавший войну, поглотившую целый континент, и, — снова ха-ха, — подорвавшийся на бомбе.

«Звучит, как дурной анекдот, но это, увы, моя реальность. Божок, у которого бомбануло, вернулся в гандаме и топчет всех. И что самое худшее, мне выпало с этим разбираться.»

Он смутно припомнил тощую женскую физиономию с развевающимися в абсолютном безветрии волосами, острую, обжигающую боль в груди, и… поручение? Ультиматум? Угрозу?

«Скорее, все же, угрозу. На мне — ошейник с динамитом, а у стремной брюнетки — детонатор. Арбайтен, швайне, а то партизанен-пуф-пуф.»

Память о недавних событиях возвращалась с трудом. Мучительные мгновения За Гранью, разговор с Бледным Рыцарем, ипостасью бога смерти Берата, насильная инъекция божественной субстанции — «отзвука», — и великая миссия.

«Кстати, а чего это именно я такой особенный? Что-то вертится на языке, что-то привычное… Ах да. ‘Видящий’, способный, как ни странно, видеть души и влиять на них очень разнообразными способами. Мой титул. Кстати, а мое имя…»

Молодого гламфеллен, Видящего, лорда древнего замка Каэд Нуа, звали Кьелл Лофгрен. Он покатал это имя на языке. «Надо привыкать, теперь меня зовут Кьелл. Что ж, могло быть и хуже. Например, Янь Хуэй, любимый ученик Конфуция. Или, боже сохрани, Хатаке Какаши.»

Память всех трех личностей вернулась, насколько возможно, но не поглотила его. Эмоционально он был чистым листом, на котором сейчас прописывалось и жизнелюбие пожившего, но не утратившего вкус к жизни Александра Лихова, и холодная несгибаемость воителя Ван Фаня, и оптимизм юного романтика Кьелла Лофгрена.

«Я тот, кто я есть,” подумал он. «Бледный эльф по имени Кьелл. Видящий. Безземельный лорд. И да, совершенно официальный попаданец со стажем.»

Свежеиспеченный Кьелл попытался обдумать свою непростую ситуацию. «Одна неприятная личность невероятной силы и возможностей отправила меня пошпионить за равнозначного