Коськин день [Василий Павлович Краснощеков] (fb2) читать постранично, страница - 5

другая: в пестрой красивой обложке — цветные карандаши.

4

Дни зимние короткие. Скупа на солнце злая старуха зима. Чуть за полдень. — сумерки над снежной безлюдной степью раскинут серое крыло. Ходит зима с мятелями, вьюгами. В каждую трубу зло хохочет. И у Федьки зима прошла, как длинная серая пряжа. Только и узоров в ней, когда долгими вечерами за скрипучим столом дома рисует. Только в этом и отдыха, только тогда и забывает хромоту свою.

Часто сокрушалось сердце матери. Все один да один сидит дома за книжками да тетрадями. Иные ребята теперь небось все заборы обшаркали.

— Ты бы гулять-го сходил! Все сидит как муха сонная.

— Не хочу, мам!

Чуяло сердце ее Федькину грусть. Иногда и вздыхала тайком. Малый-то какой старательный, хороший, а урод! И зовет-то по чудному как. Здесь на поселке с испокон веков так заведено: младшие „мамка“, а старшие — „мать“. А тут, ведь, подишь ты! — „ма-ма“, — словно больной или умирать собирается.

Эх, и тяжелая, трудная жизнь была прежде! Вместе с мужем на фабрике работала. В долгом, упорном труде хлеб доставался для маленького Федьки. Да видно люди-то чужие не сумели доглядеть, — сами в таком же котле нужды и заботы варились, — упал Федька, ногу сломал — и урод.

И теперь часто, часто, как идет мимо яслей или детского дома, думает скорбно:

„Вот бы когда тебе, Федька, родиться-то. Эх!..“

А время шло, тянулось, как серая пряжа. На застрехах талых показалась робкая капель, и на следах весны — проталинах подснежники робко бутонились, вылезала из черной, набухшей земли первая бледная трава.

Зазеленели озими. Зазвенели малиновой трелью невидимые в глуби неба жаворонки. Ожило все в природе, заторопилось в труде напряженном и радостном.

Вот и пионеры выехали в лагерь. Раскинули полотняные белые палатки по пестрому от цветов берегу узкой степной речки. Эх, и веселая жизнь потекла, вольготная! Неба-то, неба-то сколько просторного! Всей силой легких не перекричать степную ширь. По утрам, росным и радостным, тело, как жгут, крепкое и бодрое. И чего только ребята ни выкидывали от нахлынувшей до краев радости!

— Эх, в футбол бы теперь!

И верно. Кажется, мяч бы в лепешку разбили. Крепко жалели, что вожатый не велел играть.

А по вечерам, когда с востока тянуло прохладой, и южное небо усеется крупными сочными звездами, — разводили костер, усаживались вкруг потеснее, слушали интересные рассказы вожатого или пели задорные звонкие песни. И тогда далеко, далеко в глубокую жуткую тень уносилось

Пятнадцатое июня — торжественный день для отряда, — юбилей ячейки Комсомола. Ой, сколько горячих пионерских голов и сердец сокрушалось втайне о своем возрасте!

— Скорей бы в Комсомол, на фабрику!

И ребяты с жаром за неделю начали готовиться. Спорили, кричали на собраниях, чуть не до драки дело доходило: что преподнести в день юбилея.

— Подтянемся, ребята.

— Обязательно постараться надо.

— Да, братцы, плохо, если лицом в грязь ударим.

— Вот что! Знамя поднесть надо будет.

— Не надо знамя. Не надо!

— Молчи ты, раскосый шут!

— Брось ты! Пионер, а лаешься.

— Поди ты, со своим знаменем-то. Не надо знамя. Еще что-нибудь! Знамя в прошлом году поднесли им.

— К порядку, ребята. Тише! Слушайте!

— Тише, — загалдели все. — Зинка говорит.

А сверху горячий солнечный поток льется из глубокого синего неба на обнаженные бронзовые тела, отчего еще больше хочется кричать и бесноваться.

Зинка начала:

— Вот что, ребята. Нам лучше всего будет, если преподнесем портрет Владимира Ильича с надписью.

— А деньги где?

— В клубе возьмем.

— Шиш в клубе-то выпросишь.

— Дадут! На это дадут! — уверяла Зина. — А не дадут, так сами соберем.

— Не — надо покупать! Купить всякий дурак сможет. Нарисовать обязательно надо, — крикнул Колька.

— Ох!., ха… ха… ха… — загрохотали многие. — А рисовать-то ты что ль будешь!

— А что ж, не нарисую; думаешь? — уперся Колька.

— Отчаливай!

— Ищи дураков!

— Давай на спор, хош?

— Нарисуешь по саже углем.

Долго шумели. В такой раж вошли, — насилу вожатый угомонил:

— Эх, вы! Словно и не пионеры, а так шпана оголтелая.

— Не оголтелая, а голотелая, — сострил кто-то.

Немного еще покричали и единогласно вынесли:

1. С приветственным словом выступит от имени 1-го отряда „Розы Люксембург“ Лиза Котова.

2. Спортивное выступление всего отряда.

3.. Поздравительный адрес напишет и разрисует Коля Шилкин.

На этом и покончили.

На другой день с утра Колька вооружился карандашом и красками. От старания кончик языка сбоку высунул и носом шмыгал так, словно весь его втянуть и проглотить собирался. Зина подошла, — так и покатилась со смеха.

Обиделся Колька.