Битва при безымянном пальце [Лев Абрамович Кассиль] (fb2) читать постранично, страница - 2

рукой вышло?

Ну тогда отец уж рассказал. Он, в общем, оказывается, когда мыл вчера руку перед операцией, уколол щёткой палец. А резиновые перчатки он дома оставил. И откладывать уже нельзя было. Вот, наверное, гной скверный попал туда, где папа накололся. Палец безымянный стал черным, опух, и началось почти заражение крови. Уже к локтю полосы стали подбираться. А в город, в больницу, сейчас ведь никак не попадёшь…

Юзьке отец ничего не велел говорить. И у нас получилось с ним вроде военной тайны… Мы отметили карандашом, где кончается полоса. Но краснота лезла все дальше. Мы через каждый час смотрели. А краснота все лезла и лезла выше.

— Помощи ждать нам неоткуда, — говорит отец, — барьер сдал. Противник форсировал локоть. Надо принимать бой.

А Юзька, вот шляпа, ничего не понимает.

— Вот у нас папа какой молодец! — говорит. — У него голова болит, а он все войну нам представляет.

Ну, к ночи папе совсем плохо сделалось. Лежал, лежал он, вдруг как вскочит.

— Обходит, обходит! — кричит.

Юзька проснулся, а отец уже пришёл в себя. Сидит на кровати и говорит ему:

— Ты спи, спи, это я репетирую. — А потом мне: — Ну-ка, Николай, вставай-ка на ночную разведку.

Я посмотрел, а у него вся рука до плеча горит. И мне стало до того страшно… Ведь видно прямо, как по руке это ползёт. Аж меня всего холод продрал. Я чуть реву не дал: что-то вспомнилось, как он нам этой рукой театр представлял. И такой мне папина эта рука сделалась — лучше бы уж у меня с рукой что-нибудь вышло. Честное слово.

— Да, — говорит папа, — подвёл безымянный. Ну, ждать, брат, нельзя. Приказываю готовиться к боевой операции. Палец — изменник. Жалеть его нам нечего. Штаб находит необходимым уничтожить две предавших фаланги… Командование принимаю на себя. Тебя назначаю помощником. Не боишься?

— Что значит — боишься? — говорю я. — Только брось ты меня разыгрывать.

— Ничего, так легче, — говорит отец. — А в общем, ничего такого страшного — отчикнем, и все.

И мы пошли с ним в амбулаторию, папин кабинет. А Юзька, шляпа, сзади кричит в кровати:

— Ой, вы куда? Примите меня тоже в вашу войну… Большой парень, пятый год, а ничего не понял.

— Ну, сначала произведём артиллерийскую подготовку, — говорит отец. Достаёт шприцы. — Так. Адреналин здесь, — говорит, — новокаин на месте… Вот, черт, не с руки! А ну, держи как следует. Что это у тебя зубы стучат?! А, понимаю. Это у тебя вроде пулемёта. Так, так, стучи. Ну-с, теперь, Коля, возьми вот этот шприц. Если боишься, отвернись. В случае, сознание потеряю, тогда впрыснешь. Понял? Бери. Есть?..

И он всё время так говорил командирским голосом. Даже я и не знаю: не то это он нарочно, чтобы мне легче было, не то правда, в бреду. Жар у него был. Почти сорок градусов. Но я тоже, чтобы настроение поддерживать, хоть самого меня и трусит всего, тоже говорю по-военному:

— Есть впрыснуть, папа!..

И правда, от этого как-то легче получалось. Будто мы на войне с ним рядом. Потом он закричал:

— Санитары! Санитары! Бинты давай!..

И я ему помог перевязать. Но тут он вдруг сделался совсем белый, холодный, потный весь и стал валиться. Я зажмурился и впрыснул ему в руку, как он велел. А потом помог ему дойти обратно до дивана. Ну, и все.

…А к вечеру и фельдшер приехал. Перебрался как-то.

— Ох, Георгий Осипович, — говорит, — вот красота парад был! — Это он ещё в передней начал. А как вошёл, глянул на папу, так и встал. — Чего это вы?..

— У нас тут тоже парад не парад, а битва целая была, — папа говорит, — бой при безымянном пальце… Ну, Колька молодец. Дрейфил, правда, порядком, но всё-таки не осрамил своё поколение. Это, по крайней мере, сын, я понимаю!

А я говорю:

— Да, он сам даже не пикнул… Вот это, я понимаю ещё, отец!

Примечания

1

слой рыхлого снега, образующийся на реке перед её замерзанием.

(обратно)