Доброй Надежды и через зараженные малярией гавани Индии и Юго-Восточной Азии до этой вонючей бухты Ханчжоу — “Сириус” был для него единственным, давно опостылевшим жильем и убежищем. Дважды во время рейса у корабля ломались мачты, и оба раза — сначала у берегов Сенегала,а затем в путаных течениях возле Суматры — он грозил затонуть вместе со своим бесценным грузом.
Однако словно оберегаемый неким всемогущим божеством Ноев ковчег, полный чудесных металлических животных — выкованных из серебра и золота и усыпанных драгоценными камнями павлинов с распущенным хвостом, механических леопардов, обезьян и серебристых песцов, зимородков, соловьев и хамелеонов из золоченой листовой меди, которые меняли окраску от рубиново-алой до темно-изумрудной, — “Сириус” не канул на дно, но после долгих ремонтных работ у враждебных берегов вновь ставил паруса и брал курс на многообещающую страну, подвластную богоподобному императору.
В гремящие ночные часы, когда капитан и тот уже не верил, что его корабль выдержит натиск исполинских валов, с Коксом, который до этого плавания никогда в море не бывал, произошло что-то странное, и с тех пор он именно так откликался на все чудовищное и грозное — даже в тропическом зное Юго-Восточной Азии или Индонезии опасность бросала его в озноб. Находившийся рядом иной раз слышал, как он стучит зубами. Вот и теперь, в солнечный утренний час, его бил озноб, а все потому, что он посмотрел в изящно гравированную подзорную трубу, которую намеревался на первой аудиенции преподнести в дар императору Китая.
Смех, вопли и удары гонга, которые поднявшийся бриз принес по водной глади от места казни к изъеденным древоточцем бортам корабля, команда “Сириуса”, а с нею и Кокс истолковали как шум праздника: китайский император распорядился отметить прибытие самого даровитого конструктора автоматов и часовых дел мастера западного мира! В самом деле, к небу взмывали и ракеты, до того яркие, что даже дымные хвосты всех цветов радуги, бешеными спиралями летящие в зенит вдогонку стремительным вспышкам разрывов, не блекли на фоне солнца. Однако же, глянув в подзорную трубу, Кокс увидал не окаймленное цветами оркестровое возвышение и не флагштоки со стягами, а двадцать семь столбов на эшафоте и убедился: это не праздник.
Кокс зябнул. Как наяву, он снова видел перед собой императорских посланников, двоих мужчин с длинными косами, в одежде странно скромного покроя, но из шелка и лощеной шерсти. Той злосчастной осенью два года назад, когда его пятилетняя дочка Абигайл, его солнышко, его звездочка, умерла от коклюша, они привезли ему приглашение китайского императора.
Посланники подошли к гробу Абигайл, потому что Кокс отказался прервать свое бдение возле усопшей и приветствовать высоких визитеров в гостиной. Он тогда уже три дня не ел и почти ничего не пил, и слова посланников, переведенные толмачом Ост-Индской торговой компании, слышались ему как бы из дальней дали:
От имени Сына Неба и Великого Императора Цяньлуна они просят мастера Алистера Кокса приехать ко двору в Бэй-цзин, дабы первым из людей западного мира поселиться в Запретном городе и создать для высочайшего и ревностнейшего любителя и коллекционера часов и автоматов доселе невиданные механизмы согласно планам и мечтаниям Высочайшего.
Вначале посланники, наверно, подумали, что в комнате, разубранной венками и гирляндами из белых дамасских роз и озаренной мерцанием десятков белых свечей, лежит на возвышении не мертвое дитя, а выкованный из тончайшего металла механический ангел — новейшее творение всемирно знамени того конструктора автоматов, которое в ответ на нажатие кнопки может в любую секунду подняться и открыть глаза.
На веки мертвой дочки Кокс положил синие сапфиры, что были предназначены для красного коршуна, заказанного герцогом Мальборо. Серебряными крыльями коршуна он укрыл тонкие ручки Абигайл. На ее изнуренном лихорадкой и кашлем теле, одетом в саван из белого атласа, даже крылья хищной птицы мерцали точно ангельские крыла.
Коксу тогда чудилось, будто собственная его кожа, собственное его лицо отлиты из металла, и жар и медленное течение слез он ощущал будто на статуе, сам пленник в ее беспросветно-черном нутре, когда один из посланников, обнаружив свою ошибку и увидев перед собою не автомат, а мертвое дитя, склонился в глубоком поклоне и, полагая, что тем отдает должное законам чужой культуры, пал перед усопшей девочкой на колени.
За минувшие с тех пор два года Кокс каждый час каждого дня думал об Абигайл и перестал строить часы. Не желал более изготовлять на своих станках ни единой шестеренки, ни единого упорца, ни единого маятника и баланса, коль скоро каждая из этих деталей служит всего лишь измерению уходящего, ни за какие сокровища мира не умножающегося времени.
Пять лет — всего-навсего пять лет! — были отпущены Абигайл из изобилия вечности, и, когда ее маленький гроб опустили на Хайгейтском кладбище в
Последние комментарии
19 часов 36 минут назад
1 день 5 часов назад
1 день 18 часов назад
2 дней 1 час назад
2 дней 2 часов назад
2 дней 3 часов назад