последними звонками, днями рожденья и елками.
Я ушла из школы. Я работаю в одном из сорока пяти одинаковых журналов о биографиях звезд. В биографиях звезд нет ничего неприличного, мне за них платят хорошо и регулярно. Я редактирую скромный журнальчик для педагогов и школьных психологов, мне за это почти не платят, но в этот пароотвод уходит социальный темперамент: там мне интересно, и жизнь почти выносима. Машка во втором классе. Сашка в одиннадцатом. У него девочка — Даша, как они все. Он целуется с ней в подъезде. Я дергаюсь и заставляю себя не выходить из квартиры и не звонить ему слишком часто. Я плачу за курсы и репетитора по математике. Сейчас мне уже есть из чего платить, и я не считаю каждую копейку. Мое благосостояние упрочилось, пояснил мне канал «Россия». Но снять квартиру я по-прежнему не могу.
— Нет, ты слышишь?
Жить стало лучше, жить стало веселее. Колесо сделало полный оборот: издания закрываются, главреды снимаются, выборы надвигаются. Покупательская способность растет, тексты сокращаются, поля и картинки увеличиваются, больше выносов, не больше трех тысяч знаков, очень много, слишком умно, много негатива, не надо пугать читателя, пишите о норме, а не о патологии. Депрессивно, объемно, много размышлений, не наш формат. Реклама требует контекста, контекст выравнивается под рекламу, конфликт хорошего с лучшим разрешается в пользу лучшего. Мастера культуры дают образ современного положительного героя.
— Я слышу.
«Почему митинг оппозиции был таким массовым? — У нас есть данные, что он оплачивался из-за рубежа. Нашим противникам выгодно ослабить Россию, дестабилизировать внутриполитическую ситуацию».
— Мы с Сашкой только что закончили доклад по позднему сталинизму, — говорю я. — Стилистика приближается.
— Ну и что ты предлагаешь? — спрашивает он.
Я пожимаю плечами. Предлагаю вместо ответа голубцов. Что я еще могу предложить?
— С тобой невозможно серьезно разговаривать.
Ударим голубцом по вызовам современности.
Туман
Она все-таки убежала от меня.
Мы ездили укрывать цветы и заколачивать на зиму окна. Сашка мне был нужен как рабсила, а Машку было не с кем оставить. Она ныла, что не хочет на дачу, там скучно, холодно и никого нет из подружек.
В сером воздухе дрожал туман, мягко укрывая соломенно-желтый, бурый, серый, едва зеленоватый пейзаж. Одна черноплодка гордо алела последними листиками. По участкам длинной фатой стелился дым, под ветром парусил белый укрывной материал, мягкий и невесомый. Пахло сыростью и прелью, грибами, древесной трухой, костром и землей. На яблоне болталось гнилое яблоко.
— Я все сделал, чего еще помочь? — хозяйски пробасил Саша, откладывая молоток.
— Мам, у нас есть что-нибудь поесть? — заныла Машка.
Воздух глушил даже нытье, оно получалось уютное и неназойливое. Машка съела бутерброд, запила чаем из термоса и развеселилась. Мы закрыли все двери и ворота на сто замков и пошли к станции среди заборов, дымов, туманов и елок — свободные от сумок, еды, лопат, дачной ноши… Мы оставили там даже пустой термос. Мы шли и вяло рассуждали, в какой институт Сашке идти на курсы, а какой взять вторым вариантом, и сдавать ли централизованное тестирование.
— Мама, смотри, я лечу! — закричала Машка, раскинула руки и понеслась с быстрым легким топотом по сырой, но не раскисшей еще земле.
И пропала в тумане.
Мы метались, как сказочный медведь с завязанными глазами за мышкой с колокольчиком. Мышка откуда-то издали звенела дурацким смехом, не выходила на отчаянные призывы и убегала все дальше, в сторону деревни, а не в сторону станции, и мы порысили за ней — умчит и потеряется, нашли: споткнулась, упала, плачет, — утешили, рванули на станцию — электричка уже идет.
— Что делать будем? — спросил Сашка.
— Побежим.
Побежали. Дружно, стремительно, под уклон, безнадежно понимая, что электричка закрывает двери, шипит и уезжает. Не останавливаясь — остановишься тут — вылетели на перрон. И понеслись дальше. Над перроном, над пустым станционным зданием, деревьями, дымами, рельсами, заплывшими слезным покрывалом.
— А ты что, тоже умеешь? — спросила Машка.
— Ну нет, ты одна такая во всем мире, — проворчал Сашка.
Я описала длинную петлю и спросила:
— Куда?
— Куда хочешь, — сказали дети. — Тут не видно ничего. Где кончается туман?
Туда и направились.
— У тебя ставочки нет? — привычно спрашивает Тамарка.
— Нет, — так же привычно отвечаю я. — Сами вот только что рекламный отдел в два раза сократили. А что, у вас уже кризис?
— Уже, — печально говорит Тамарка. — Прикинь, я только-только кредит на машину взяла. Блин, я прям напилась сегодня с горя.
— Чего напилась?
— А на работе у нас отходняк был. Все. С понедельника не работаем.
— Плохо.
— Ну я не сильно пьяная, ты же слышишь. Как твои? — спрашивает она.
— Нормально мои, — отвечаю. — Машке вон очки на днях прописали, минус два.
— А Сашка? Поступил он у тебя?
Последние комментарии
15 часов 58 минут назад
16 часов 33 минут назад
17 часов 26 минут назад
17 часов 31 минут назад
17 часов 42 минут назад
17 часов 55 минут назад