Мужество мальчишки [Елена Одинцова] (fb2) читать онлайн

Елена Одинцова Мужество мальчишки

1 глава. Ура! Каникулы!

Боже мой! Не верю своему счастью! Каникулы! Это же теперь можно не вставать рано в школу, валяться сколько душе угодно в кровати, не готовить домашние задания, гулять, и самое желанное — играть в компьютерные игры допоздна!

Мой взгляд упал на календарь, висевший на стене. На нем достаточно жирно красным фломастером была обведена долгожданная дата — 31 мая, что в моем случае символизировало начало долгих летних каникул. Я взглянул на письменный стол, за которым устраивал сражения до позднего вечера с уроками, потом снова на календарь и сладостно растянулся в кровати, чувствуя, как от всего этого блаженства щекочет где-то глубоко внутри. Вот теперь-то календарь можно убрать с глаз долой! Не хочу, чтобы передо мной маячили три грядущих месяца, постоянно напоминая, что летние дни потихоньку утекают, словно крупинки в верхней части колбы песочных часов, и что по их окончанию, наступит самый грустный месяц в году — сентябрь. Не то чтобы я не любил сентябрь. Я вообще каждый месяц уважаю. Но вот это тягостное ощущение уходящего праздника под названием «летние каникулы» доставляет мне чуть ли не физическую боль. Одно дело предвкушать что-то приятное, и совсем другое — предвкушать то, что омрачает жизнь.

Но сейчас я не хотел думать об этом, мне было таааак хорошо нежиться в родной, уютной кровати и мечтать, как я буду проводить дни собственного лета, что другие мысли нарочно гнал из своей головы.

И тут, как гром среди ясного неба, послышались мамины шаги за дверью. Она словно специально шоркала тапками, да посильнее, чтобы уведомить меня о своем намерении вторгнуться в мои голубые мечты.

— Лёнечка, сынок, вставай! — послышалось за дверью.

«Нееееет! — забунтовал мой организм. — Ну, почему я должен вставать в свой законный каникулярный день?!»

— Лёнечка, солнышко, просыпайся, — ласково сказала она, заглянув в мою комнату. Да, мама у меня была красивая. Вся ее внешность излучала свет. Может быть, этот свет видел только я, а может быть его видели и другие, но каждый раз, глядя на нее, я ощущал идущие ко мне лучи, которые вызывали внутри чувство доверия, доброты и теплоты. Характер у нее был, конечно, не простой. Строгость и упорность в своем мнении были ей присущи больше, чем кому-либо из нашей семьи. Если что-то ей приходило в голову, то она могла целой армии солдат доказать, что это нужно всем, и других вариантов быть просто не может. Но все ее решения были последовательны, логичны, не были непредсказуемыми и поэтому не внушали страх.

Мама зашла в мою комнату и села на край кровати.

— Наслаждаешься? — спросила она.

— О, даааа — протянул я, специально придавая голосу хрипотцу.

— Уже 11 часов, вставай давай! И пошли вместе завтракать, я уже проголодалась, пока ждала, что ты проснешься, — а потом игриво приподняла бровь и добавила. — Я там оладушки испекла и какао сварила.

Это был шах и мат в ее исполнении. Я тут же подорвался с кровати и побежал умываться.

2 глава. Самая ужасная новость

Мама знала, что я обожаю оладушки. Их запах был такой вкусный, что даже еще не пробуя ни одного, уже можно было истечь слюнями и тут же ими захлебнуться. Мы сели за стол. Настроение у меня было праздничное. Я выспался, в окно светило солнце, на столе была моя любимая вкуснятина, внутри ощущение расслабленности. Я отпил из кружки глоток ароматного какао и откусил толстенький, пышный оладушек. Ммммммм……

— Ну, как? — спросила мама, глядя на меня.

— Очень вкусно! — заключил я.

— Для тебя старалась, — улыбнулась мама.

— Спасибо! — ответил я, отправив в рот остатки первого оладушка.

— А хочешь, я тебя научу такие делать? — как-то совершенно неожиданно она предложила.

— Эээээ, зачем мне это? Я собираюсь быть разработчиком компьютерных игр, программистом, а не поваром. А если мне очень захочется оладий, то я тебя попрошу их приготовить, — проговорил я шутливо.

— Лёнь, уметь готовить оладушки и быть программистом — вещи абсолютно совместимые, одно другому не мешает, тем более ты мальчик, должен все уметь, — довольно серьезно прозвучал ее тон.

— Мам, давай в другой раз как-нибудь. У меня еще вся жизнь впереди, научусь еще.

— А если ты уедешь куда-то, где меня не будет, то этот навык тебе пригодится не когда-нибудь, а уже прям сейчас. Так что давай к папиному приходу, организуем еще одну партию оладий, и это не обсуждается, — заключила она. — Кстати, у меня к тебе есть серьезный разговор.

«Только не это, — подумал я, — в кухне начинает пахнуть не только свежеиспеченными оладушками, а еще и мамиными идеями, что было уже не так приятно». Но я не любил нагнетать дурные мысли, поэтому сконцентрировался на поедании любимых пышечек. У меня есть лучший друг Колька, он в обеденное время три раза в неделю ходит заниматься в бассейн, поэтому можно было сегодня не торопиться гулять с ним, он освободится ближе к пяти часам вечера, я решил согласиться на мамино предложение.

Мама вручила мне фартук и сказала:

— Дорогой мой, уважаемый программист Леонид, давай с тобой сейчас запрограммируем такие оладушки, что наш папа, попробуя их, будет согласен на любые твои просьбы без боя!

Это звучало очень привлекательно. Мы начали замешивать тесто. В ход пошли яйца, кефир, мука, сахар, соль, а так же какие-то странные мамины уловки и подходы в мою сторону в попытках спланировать мои летние каникулы вместо меня.

— Лёня, ты давно дедушке звонил?

— Мам, давно. Если честно, то я не хочу ему звонить.

— Почему это? — поднялась в вопросительном жесте мамина правая бровь.

— После того, как умерла бабушка, дедушка очень изменился, с ним очень сложно разговаривать, он угрюмый, молчаливый, разговор не поддерживает, придирается ко мне, учит меня жизни. Я этого не люблю, — честно признался я.

— Сын, мы все рано или поздно будем находиться в состоянии, когда нам одновременно будет нужна чья-то поддержка, и в то же время, когда мы не захотим никого видеть, будем хотеть побыть только лишь наедине со своими мыслями. Дедушка столкнулся с огромнейшей потерей, бабушка была для него неотъемлемой частью жизни, она была самым близким ему человеком. Сейчас ему очень нужны наши звонки, наше внимание, даже если оно будет очень краткое. Главное, чтобы он чувствовал, что не один, что о нем помнят, что он нужен. Тебе уже 11 лет, ты не маленький мальчик, не нужно пытаться уйти от возникшей неудобной ситуации. Нужно подумать, что ты можешь сделать для того, чтобы ее решить. Тем более с твоей фантазией это более, чем возможно.

Мама была права, я это знал и без нее. Тем более, когда бабушка была еще в здравии, мы часто с дедушкой созванивались. Он мне рассказывал про рыбалку, про строительство бани, про их собаку, а я про школу, про наши с Колькой приключения. Ездил я к ним редко, раза 4 в год, так как их село находится за 750 км от города, при чем в таком месте, где отсутствует сотовая связь и любой намек на интернет. Их стационарный телефон напоминал мне экспонат в музее. Он представлял собой трубку-закорючку, лежащую поверх подставки, на которой находился циферблат в виде круга с дырочками для каждой цифры. Чтобы набрать номер, нужно было выбрать нужную цифру, а потом, вставив в круглое отверстие палец, докрутить этот круг до положения «три», если сравнивать с циферблатом часов. И таким образом, прокручивая каждую цифру, вертеть этот круг, пока не наберешь все цифры нужного номера. Занимало это немало времени. Но в их селе и спешить-то особо было некуда. Из развлечений для меня там была только канатная веревка с узлом снизу, привязанная к ветке большого дерева, стоящего у реки. Я хватался руками за эту веревку с разбега, усаживался на узел и раскачивал себя, а потом прыгал в воду. Это было очень весело. И это было только летом в хорошую погоду. Помню, как Кольку пригласил поехать со мной к деду с бабушкой. Расписывал ему все прелести этой забавы. Мой друг с удовольствием поехал со мной, но после одного дня пребывания в гостях, покусанный комарами и мухами, добрался до музейного экспоната, освоил способ набора мобильного номера своей мамы и попросил приехать за ним поскорее, так как намечался чемпионат в одной популярной компьютерной игре, за который можно было получить большое количество игровых монет. На эти монеты можно было приобрести новые скины и амуницию для персонажей игры. Колька просто не представлял, что на земле есть такое место, где нет интернета, наверное, поэтому он согласился ехать со мной. Потом еще несколько раз мы с задором вспоминали канатную веревку с прыжками в воду, хотя в гости Колька больше в село не торопился.

С оладушками дело у нас спорилось. Оказалось, что ничего сложного в приготовлении нет. Самое главное было соблюсти несколько тайных нюансов, чтобы они были толстые, пышные и невероятно аппетитные. Мама мне сказала, чтобы я записал необходимые пропорции в блокнот и там же указал все эти нюансы. Я записывал, а мама принялась выкладывать тесто на сковородку. Этот невероятный, соблазняющий запах снова наполнил всю кухню. И почему жареное тесто на сковороде всегда так восхитительно пахнет? Это просто какая-то магия!

И тут мама сказала:

— Мне нужно будет уехать на обучение на весь июнь, повышать квалификацию. А в июле у меня будет закрепляющая практика. Очень много работы. В лучшем случае вы, как маму, вспомните меня только к середине июля. Папа тоже на работе целыми днями, домой приходит только вечером. Мы тут посовещались и решили, что эти два месяца — июнь и июль — ты поживешь с дедушкой в селе. А в августе, когда у папы начнется отпуск, да и у меня станет посвободнее на работе, мы все вместе поедем на море.

Мои глаза превратились в два блюдца! Что значит «мы посовещались и решили»?! А как же я, как же мои каникулы, мое мнение, моя жизнь в конце концов?! Два месяца моего драгоценного летнего времени расписали вместо меня, а потом просто поставили перед фактом — получите, распишитесь! Тем более я был уверен, что это все придумала мама, папа не мог бы так со мной поступить. Он знал, что я не могу долго находиться в дали от цивилизации. Перед моими глазами возник дедушкин доисторический телефон с круглым циферблатом, потом мой смартфон с нулевыми делениями, показывающий, что об интернете в этой местности никто ничего не слышал, здоровые комариные укусы, насекомые, роящиеся вечером под светом люстры на потолке, угрюмый дедушка, но самым тяжелым оказалась не эта картина, а ощущение упавшего прямо мне в сердце чувства предательства, безысходности и кричащего протеста. Все моё нутро наполнилось слезами, которые уже были готовы выбраться наружу, но я решил сражаться за свое лето не на жизнь, а на смерть. А так как слезами горю не поможешь, то единственным моим оружием было договориться, убедить, ну или уж на крайний случай устроить забастовку. Тем более я был уверен, что у меня есть союзник в лице папы. Я посмотрел на маму в упор и очень так строго и серьезно сказал:

— Мама, спасибо, я не поеду. У меня в городе очень много дел. Мы с папой вполне справимся здесь вдвоем. Тем более я уже и оладушки печь умею. Мы не пропадем.

— Дело не в этом, — сказала мама. — А в том, что в последнее время мой отец стал часто жаловаться на сердце. Я бы хотела, чтобы ты чуть присмотрел за ним, пожил с ним там немного. И если станет понятно, что один он уже не справляется, то мы будем думать, как поступить дальше — перевозить его ближе к нам или заводить ему там сиделку. Сейчас лето, у тебя есть прекрасная возможность провести лето с пользой, почитаешь там книги, заданные на лето, подышишь свежим воздухом. Это уж в любом случае лучше, чем утонуть с головой этих бесконечных гаджетах.

— Мама, ты ничего не понимаешь! — уже не выдержал и закричал я. — Там скучно! Там совершенно нечем заниматься! Почему я должен думать о чьем-то чужом сердце, если никто не думает о моем? Ты не имеешь права решать за меня, как мне проводить лето! Колька будет проходить новые уровни в игре, а я потом уже его никогда не догоню! Что обо мне потом будут думать на улице друзья? Что я настоящий неудачник? Нет! Такого не будет! Я не согласен!

Тут мне стало себя жаль еще больше, и слезы все-таки вырвались наружу, не имея сил сдерживаться в моих краснеющих веках. Я выскочил из-за стола и побежал в свою комнату, демонстративно, как можно громче хлопнув за собой дверью.

«Пусть знает, что нельзя вот так вот все решать за меня, что у меня есть мои желания и потребности, — думал я. — Не выйду из комнаты, пока сама не позовет и не захочет со мной поговорить».

Время тянулось очень долго. Я уже начал думать, как же мне его убить. Прошел час. Не зовет. Я поиграл в любимую компьютерную игру, но почему-то именно сейчас она мне не была интересной. Не зовет. Я смотрел в окно. Не зовет. В общей сложности прошло уже три часа, а она так и не позвала меня и даже ни разу не подошла к двери, послушать плачу я или нет. Видимо наши забастовки вступили в сражение друг с другом. Мне уже снова захотелось кушать, но выйти из комнаты я не мог. Это означало бы, что я начинаю капитуляцию, а мне этого совсем не хотелось. Поэтому я решил во что бы то ни стало терпеть все свои мучения до конца. К счастью этот самый конец наступил в лице моего папы. Он, словно Черный плащ из одноименного мультфильма, пришел домой, чтобы спасти меня. Уже только одно его появление разряжало обстановку. Папа потихоньку постучал ко не в дверь и зашел.

— Привет, пап, — не дожидаясь его слов поздоровался я.

Он подошел ко мне, обнял меня за плечи и спросил:

— Мама все тебе рассказала? Злишься?

— Пап, давай ее уговорим, что-нибудь придумаем, — заговорщически, полушепотом предложил я. — Ну, ты же понимаешь все? Ну, не могу я ехать, у меня каникулы, у меня друзья, игры……

Не дав мне договорить, папа развернул меня за плечи прямо к себе, потом сел передо мной на корточки. Я сидел на кровати и получилось, что он стал немного ниже меня. Он посмотрел мне прямо в глаза и сказал максимально спокойным, ровным, добрым и одновременно не требующим никакого возражения голосом:

— Лёня, мы с тобой мужчины, а это значит, что когда этого требует долг — перед Родиной, перед обществом, перед товарищами, перед семьей — мы обязаны его исполнить. Этим и отличаются настоящие мужчины от тех, которые только таковыми называются. Лишь исполнение своего долга наполняет нас внутри ощущением истиной мужественности. А это дает нам силу и уверенность в себе достигать новые горизонты и двигаться вперед. Ты никогда не почувствуешь себя настоящим мужчиной, пока не начнешь совершать поступки, свойственные этому понятию.

— Пааап!

— Тссс…. Я не договорил, — жестом указательного пальца он не дал мне продолжить. — Твоей семье сейчас нужна помощь, сын. А это бывает не часто. И в данный момент помощь нужна именно от тебя. Если ты еще не готов к исполнению своего долга, тогда я поговорю с мамой, и мы обязательно что-нибудь придумаем. Но прежде, чем принять окончательное решение подумай хорошо, действительно ли ты верно взвесил все чаши весов. А еще подумай, какие вещи и понятия лежат на каждой из этих чаш. Как бы ни сложились обстоятельства, мы с мамой не станем любить тебя меньше. Поэтому думай, выбор за тобой.

3 глава. Дорога

Я ехал в машине на заднем сиденье и смотрел в окно. Слова папы попали в меня. Сначала я был уверен, что он займет мою сторону, но после его слов, я словно понял, что в определенных ситуациях не бывает противоположных сторон. Есть вещи, которые просто обязывают нас поступить определенным образом просто потому, что речь идет о самом важном, главном — о семье. Папа очень любил маму. Наверное, так же сильно, как и я. Они и не ссорились никогда. Мне всегда было очень спокойно дома, комфортно, уютно. Единственное, чего мне не хватало — это собаки или кота. Но мама категорически была против заводить питомца. Уж очень она любила чистоту и порядок. И была убеждена, что домашнее животное и чистота дома понятия не совместимые. У нас дома царило такое правило: не любишь убираться — учись не мусорить. Нам всем это нравилось, так как заниматься уборкой приходилось только в субботу, а среди недели мы просто старались держать порядок. И как только я озвучивал свои желания по поводу пушистого друга, мама отвечала вопросом на мою просьбу:

— А кто каждый день будет убирать за ним?

Я не был готов к такому подвигу, поэтому с грустным видом капитулировался. А мама в свою очередь всегда повторяла, что единственное животное, на которое она когда-либо согласится в квартире — это корова, потому что мы молоко пьем литрами, но так как наш балкон не соответствует габаритам нашего потенциально-нового питомца, то и об этом можно не мечтать.

В дороге всегда хорошо и много думается. Мысли сами лезут в голову с разных сторон. Вот и сейчас мимо меня проносились луга, овраги, холмы, лесопосадки. Все это гипнотическим образом действовало на меня. В голове рождались мечты о том, что этим летом мы бы с Колькой рассекали на велосипедах в школьном дворе, соревновались бы на рукоходе, играли бы в вышибалы, в футбол, ели бы мороженое каждый день, ночевали бы с Колькой друг у друга иногда, сражались бы по сети в нашу любимую компьютерную игру. Мысли плавно перетекали одна за другой, каким-то чудесным образом смешивались, потом убегали, а на их смену приходили новые так, что уже было невозможно вспомнить с чего начались самые первые мои фантазии. И вот этот круговорот мыслей уносил меня все дальше и дальше, как и машина мчалась все дальше от города в сторону моих не сбывшихся летних мечтаний. Наверное, мой папа тоже был пленником мысленных лабиринтов в дороге. Потому что каждый раз, когда мы садились в машину, чтобы ехать далеко (а сейчас дорога у нас должна была занять чуть ли ни весь день), мы ехали сначала в тишине, каждый погруженный в вереницу своих размышлений. А потом, спустя какое-то время, видимо, когда папа словно очухивался в настоящей реальности, он вдруг начинал задавать темы для общения и включал музыку. Вот и сейчас исключения не произошло. В тот момент, когда я прокручивал в мыслях картину, как мы с Колькой на нашей набережной, все мокрые от неудачных попыток, стараемся убежать от внезапно вырывающихся из земли струй фонтана, и при этом ухахатываемся на разрыв, потому что это очень весело, папа начал разговор.

— Не вешай нос, Лёник, я, по возможности, постараюсь взять отгулы на работе дня на два плюсом к выходным, чтобы приехать к тебе недельки через две-три. Обещать не могу, но буду очень стараться, — произнес он приподнятым голосом, — я вон вообще остаюсь один в городе, хоть плачь.

— Пап, не шути, ты все равно весь день на работе, тебе только в удовольствие отдохнуть вечером, — опроверг я.

— Да? А в выходные?

— Ты всегда говоришь, что не бывает так, чтобы нечем было заняться.

— В любом случае, тебе будет веселее, чем мне, тем более Буч по тебе очень соскучился, — сказал папа. А потом сложил губы в хитрую улыбку и добавил. — Интересно, он вообще тебя помнит?

Мы переглянулись и одновременно засмеялись на всю машину.

— Да, Буч — это единственное, что меня радует, хорошо, хоть он там есть, буду учить его командам, времени у меня на это будет валом, — сказал я.

Буч был очень красивым псом, чисто черным, достаточно лохматым, но не слишком, морда была у него крупная, шерсть блестящая, язык большой, розовый. У дедушки с бабушкой он появился не щенком, а уже взрослым псом, мы толком и не знали, сколько ему лет. Он появился у них совершенно случайно. До Буча у них была любимая собака по кличке Лада, она очень долго с ними прожила с самого щенячьего возраста, и когда Лада умирала уже от старости, то бабушка очень переживала, очень тяжело ей далась такая потеря. После Лады они долгое время никого не заводили, просто не хотели предавать память ушедшей Лады. И тут вдруг приключилась такая история.

По соседству через несколько домов от двора моих дедушки и бабушки жил один мужик, звали его Иван. Был он достаточно недружелюбным и жил обособленно, с соседями не общался, не здоровался, старался не контактировать ни с кем. Жил один в небольшом ветхом доме, а около покосившегося забора в полуразваленной будке на привязи сидел Буч. Довольно часто, когда пес исполнял свои прямые обязанности, то есть громко лаял на проходивших мимо калитки людей и пробегающих кошек и собак, Иван выбегал с криком и заставлял его замолчать. Лай у Буча был очень объемным, громким, густым, словно несколько низких голосов сливались в один. Бывало Иван несколько раз мог хлыстануть его цепью, на которой был привязан пес. Тогда Буч забегал в свою будку, скуля от боли. И вот как-то раз соседи начали замечать, как черная собака Ивана скулит, лает, прыгает на забор, словно зовет прохожих, но так как все сторонились его хозяина, то старались особо не задерживать внимание на этом. При этом сам Иван из дома не выходил, чтобы одернуть пса, во дворе не появлялся. Пес лаял все чаще и чаще, а никакой реакции со стороны хозяина так и не было. Все боялись Буча, так как отношение к собаке совершенно логичным образом сложилось таким же, как к его хозяину. Прошло три дня. Соседи заподозрили неладное. Через забор они видели собаку, лежащую рядом с будкой, опустившую морду себе на лапы и жалостно скулящую. В мисках не было ни еды, ни воды. Мужики собрались небольшой толпой, в числе которой был и мой дедушка, подошли к забору. Они ожидали, что собака сейчас подскочет и начнет рьяно лаять, но этого не произошло, она как лежала на своем месте, так и осталась лежать, продолжая скулить. Один мужик подсадил другого, и тот перелез через калитку, чтобы открыть ее для всех остальных. Они осторожно вошли во двор, подошли к собаке, она подняла на них морду. Глаза были потускневшие и очень грустные. Дедушка сказал:

— Воды, братцы, воды скорее!

Он, уже не боясь грозной собаки, отстегнул ее от цепи с ошейником, и налил в миску принесенную в пластиковой таре воду. Пес ткнул сухой нос в свою тарелку и словно не веря, что наступила эта минута, принялся жадно, без остановки пить все до последней капли.

— Вот тааак, мой хороший! Бедняга, сколько ты просидел без воды? Кушать хочешь. Сейчас мы о тебе позаботимся, мальчик, не переживай. Не дадим тебя в обиду, — приговаривал дедушка, гладя собаку по голове.

Тем временем остальные мужики попытались попасть в дом, который был заперт изнутри. Что было дальше, я уже особо и не знаю. Только лишь, что дедушка взял Буча к себе на постоянное место жительства, и за ним так никто и не вернулся. Вот так у бабушки с дедушкой появился Буч.

— Поверь, у тебя там найдутся и другие развлечения, я тебя уверяю, — ворвался в мои быстрые воспоминания папа.

— Какие? Книги читать, заданные на лето? Нашел развлечения! Я, пап, не пенсионер, мне хочется бегать, лазать везде, в компьютерные игры играть! — раздосадованно сказал я. — Колька за время моего пребывания у деда на 20 уровней от меня вперед уйдет. Я его потом как догоню?

— А Колька твой сможет похвастаться купанием в бане, качанием в гамаке, свободной ездой на велосипеде по полям, где нет машин, свежим воздухом, чаем из самовара с ромашкой? — попытался сделать папа ход конем.

— Да уж, перспективка. Говорю же, пап, я не пенсионер!

Но не смотря на мой внутренний протест слова папы звучали очень неплохо, и я даже представил себя, лежащего в гамаке, играющего на своем телефоне в любимую игру. Тьфу! Какую игру?! Там же нет интернета! Блин, ну ладно. Тогда лежащего в гамаке, попивающего вкусный лимонад из стеклянной бутылки через трубочку. Что, что, а лимонад у деда в селе продавали очень вкусный, такого даже у нас в городе не было.

Вот так, за нашими беседами и прошла поездка. Машина заехала на знакомую улицу, проехала немного и повернула к родному двору. Послышался громкий, низкий, красивый лай любимого Буча. Мы вышли из машины, потянулись руками к небу, выгибая наши спины, разгоняя по затекшему телу скопившуюся в каком-то одном месте энергию. Боже мой, как здесь пахнет, какой воздух! Как же хорошо! Мы увидели поверх забора шляпу, приближающуюся к калитке. Дедушка открыл щеколду и вышел нам навстречу с очень теплой улыбкой. Я немного застеснялся, все-таки мне было неловко, что я практически перестал ему звонить, но он, словно ничего и не было, за руку поздоровался с папой, потом подошел ко мне, одной рукой подкрутил меня в охапку, обнимая, и сказал:

— Ух, какой! Подрос! ЗдорОво, внук! Я очень рад тебе!

— ЗдорОво, дед. Я тоже.

— Ну? Сколько раз подтягиваешься? — спросил он.

— Ээээ, немного — семь, зато я отлично бросаю дымовые гранаты и мастерски владею префайром в CS: GO, — похвалился я.

— Чего? Ты на каком языке со мной разговариваешь? — уточнил дед. — Пойдем лучше я тебя с Ажурой познакомлю.

— С кем?

4 глава. У дедушки

Сказать, что я был удивлен переменам, все равно что ничего не сказать. Двор дедушки очень изменился. Раньше, когда я приезжал до этого, у бабушки с дедушкой на участке после дома было очень четкое деление на две части. В левой — по периметру была посажена малина, а внутри был газон с гамаком и небольшой беседкой, окруженной цветами. Правая же часть целиком и полностью была отдана под огород, где бабушка сажала лук, морковь, чеснок, помидоры, огурцы и картошку. Сейчас же ничего подобного не было. Левая часть состояла из аккуратно построенных сараев. Они без какого-либо промежутка между собой соединялись с правой частью, образовывая таким образом плотную застройку прилегающих друг к другу разных размеров помещений для животных. Чуть дальше огород все же был, но росли там только тыквы. Я сначала подумал о тайной любви дедушки к Хэллоуину, иначе зачем нужно было все засаживать тыквами? Но оказалось, что тыква посажена для кормления животных, которых раньше, когда была жива бабушка, дедушка никогда не держал.

Дедушка подвел меня к двум большим сараям. Открыл дверь и сказал:

— Заходи, но будь аккуратнее, не вляпайся во что-нибудь тёплое, — с явной насмешкой произнес он.

Первым зашел дедушка, следом я. Мои глаза немного расширились от увиденного. Он подошел к большой, красивой корове и погладил ее сначала по морде, потом почесал ей шею, от чего корова стала ее вытягивать вперед, словно давая понять, что она совершенно не против таких почесываний, затем дед похлопал ее по спине, широко улыбнулся и сказал:

— Вот, знакомься, это моя Ажурочка.

— Привет, Ажурочка, — немного отмороженным голосом с отвисшей челюстью и с еще больше расширяющимися глазами поздоровался я. — Она меня не укусит?

— Этого я не знаю, — предупредил дед. — С животными всегда надо быть начеку, они не говорят по-человечьи, но своими повадками могут предупредить, что настроены не слишком дружелюбно. Сейчас Ажура спокойна, я ее недавно подоил, кормушку наполнил, не думаю, что она полезет с тобой в драку.

Ажура была действительно красивой коровой, окрас у нее был необычный, сочетал в себе мелкие и крупные темно-коричневые пятна, а морда усыпана маленькими рыжими точками, словно веснушками. Она стояла, фыркала и хвостом размашисто била себя по бокам, разгоняя мух со своей спины.

— Какое у нее необычное имя, — сказал я.

— Да, она мне напомнила ажурные блинчики, которые твоя бабушка пекла, поэтому я дал ей такую кличку — Ажура, то есть ажурная.

У меня, конечно, совсем не укладывалось в голове, как можно было связать ажурные блинчики бабушки и окрас коровы, но я ничего не стал парировать на этот счет, в конце концов лишний раз поднимать тему бабушки, по которой дедушка очень скучал, точно не собирался.

— Пошли дальше, — произнес дед и рукой показал направление нашей дальнейшей экскурсии. Он открыл дверь в следующий сарай, я вошел за ним. — А это Арно.

Я увидел здорового, мощного, блестящего черного быка, его рога были такими угрожающими и мощными, что я немного оторопел.

— К нему лишний раз не заходи, Арно не слишком дружелюбен, он признает только меня, ну и Ажуру — предупредил дедушка.

После знакомства с Ажурой и Арно, дедушка повел меня по другим сараям, но там уже располагались менее габаритные жители. Это были свиньи, а в птичнике — куры с петухами.

Мне было действительно интересно, их было так много, у всех разное оперение, можно было глазами выбрать кого-то одного и наблюдать за ним. Никогда еще я не был так близко соприкасаем с домашними животными. Конечно, это было лучше, чем просто гамак с беседкой, но хуже, чем мои летние приключения с Колькой в городе.

Папа собирался ехать назад только завтра рано утром, поэтому сегодня дедушка затопил баню для нас троих, чтобы изрядно преподнести мне и своему зятю все прелести сельской жизни. Баню дед строил сам, и надо сказать, что получилось она не слишком большой, но уютной. Я париться не люблю, поэтому с удовольствием больше времени проводил бы в предбаннике, где был заварен чай с молодыми листьями смородины, но не успевая находить аргументы для моего более длительного пребывания за чашкой чая, как папа с дедом вновь загоняли меня в самое сердце пепелища, в котором на градуснике красная отметка показывала 100 градусов по Цельсию. Хорошенечко попарившись в бане, мы немного отдохнули и встретились за обеденным столом на кухне.

Мне было не по себе. Дом был уже не такой приветливый. С уходом бабушки изменения его коснулись достаточно сильно. Вроде бы все было чисто, интерьер не поменялся, но при этом нельзя было не заметить исчезновения многих бабушкиных вещей — ваз, картин, декоративных тарелок, фигурок, комнатных цветов. Все было такое пустое, безжизненное что ли. Было видно, что дедушка старательно ухаживает за домом. На полках не было пыли, в комнатах — разбросанных вещей. Но по ощущениям это можно было бы сравнить с красивым лесом с птицами и без них. Сейчас словно из этого леса улетели птицы, и остался только лес. Пока все эти мысли лезли мне в голову, папа с дедом о чем-то беседовали и накрывали на стол. Дедушка обратился ко мне:

— Лёнь, хлеб в холодильнике возьми, положи на стол.

Я достал хлеб в полиэтиленовом пакете с названием «Столичный». Мы с папой перекинулись немым взглядом, оба давая оценку, что раньше никогда хлеб в дом не покупался, всегда бабушка пекла его сама, постоянно дома стоял этот ни с чем не сравнимый запах свежеиспеченного хлеба. На ужин у нас был плов. Очень аппетитно от наших тарелок тянулись вверх струйки горячего пара, я был голоден и был уверен, что захочу добавки.

— Роман Витальевич, Маша мне говорила, что вы хозяйство завели, но я даже представить не мог, что вот с таким размахом! — сказал папа.

— Даа, я Машеньке особо не рассказывал, сказал, что завел кур на яйца. Думал, как приедет, так сама все и увидит. Ты же знаешь мою дочь! Сразу начнет уму-разуму учить, что, мол, здоровье уже не то, что все одному придется делать, но я решил, что иначе просто не вылезу из этого состояния, которое начало поглощать меня, когда моей Люси не стало. Ой как тяжело мне было. Я утром не хотел просыпаться, а вечером не мог уснуть, тоска до такой степени меня съедала. Все вещи, что здесь ее были, вытягивали из меня последнюю жизнь. Я и рад бы был уже не жить. Без нее зачем мне эта жизнь? Так только — как тень ходил. Потом как-то Буч заболел, то ли от того, что я за ним плохо ухаживать стал, то ли тоже от тоски. Но задал он мне хорошую трепку. Отказали лапы у него, возился с ним круглыми сутками. Постепенно внимание стало переключаться на то, что Буча надо поднимать на ноги. А когда он выздоровел, я вдруг понял, что еще нужен кому-то, начал заставлять себя жить дальше, но уже без моей Люси. Поубирал все ее вещи, чтобы сердце не бередили, а потом думал — чем же занять себя до такой степени, чтобы мыслям в голову некогда было лезть. И решил обзавестись хозяйством, с ним дел столько, что хочешь — не хочешь, а шевелиться придется. Задач за день переделать нужно массу, тут уже не до дурных мыслей, не до хандры. Поехали мы с Бучем на базар в райцентр, выбрали сначала Ажуру, потом у нас появился Арно, потом только куры с петушками, ну и свиньи уже в самую крайнюю очередь. А завтра мы с внучком поедем утят Каюга покупать, хочу попробовать их вырастить, выкормить, а потом продать на мясо уже подороже. Это мой деревенский бизнес такой будет, — засмеялся дед. — Может быть, себе несколько штук оставлю на яйца, чтобы в следующем году молодняк самому воспроизвести. Подумаю, в общем. Теперь дел хватает, скучать не приходится.

— А мы в райцентре долго пробудем? Там же интернет есть? Я смогу поиграть? Надо телефон зарядить! — с воодушевлением сказал я.

— Некогда нам будет играть, со мной пойдешь и будешь мне помогать утят выбирать, купим и сразу домой, у меня хозяйство дома, не до игр твоих. Телефон можешь зарядить, конечно, маме позвонишь, там хорошо связь держит, — ответил дед, оборвав все мои внезапно нахлынувшие мечты.

На следующее утро меня подняли в семь утра. Мы проводили папу, а сами поехали за утятами Каюга. Купили мы 10 маленьких птичек, им была всего 1 неделя отроду, очень они были миленькие, маленькие, пушистые, черного цвета, глазки блестящие, как черные огонечки, лапки короткие, но крепкие, клювик тоже был черный, широкий. Мы везли их в коробке, они там пипикали, постоянно обращая на себя мое внимание. Мне так и хотелось взять каждого и подержать в руках, такие они были хорошенькие. Дедушка организовал прям в доме им небольшое место для содержания, огородил его, повесил лампочку для тепла и света, сказал, что какое-то время они должны находиться без сквозняков, но каждый день их нужно будет выгуливать на улице. Дедушка раздал мне инструкции и сообщил, что впредь полностью кормление и уход за малышами будет входить в мои обязанности. Эти слова легли на мои плечи одновременно интересной задачей и грузом большой ответственности. На улице для выгула утят дедушка сделал загончик, застелил его брезентом, поставил неглубокий таз с водой для питья и плаванья. Пока он занимался своими делами во дворе, я то и дело бегал к утятам проверять, все ли у них в порядке. Это, конечно, не так интересно, как побеждать противников в CS: GO, но по крайней мере что-то новенькое в моей жизни. Когда мы были в райцентре, я позвонил маме и рассказал ей про все дедушкино хозяйство. Мама была крайне удивлена и возмущена, наказала мне помогать деду во всем, даже если он не просит.

Мне все равно нечем было заниматься, поэтому я приходил к деду и смотрел, как он чистит сараи для животных, как их кормит, как доит Ажуру.

— Хочешь парное молоко? — спросил дед.

— Конечно, хочу, это же самое настоящее молоко, я такого еще не пробовал — ответил я. — А сложно это корову доить?

Дедушка взял металлическую кружку, которая лежала у него в ведре, загреб немного молока и протянул мне. Молоко было совсем не такое, как в магазине. Оно было теплое, и у него был немного странный запах, на вкус сладковато-соленое, желтоватое, тягучее. Мне оно не очень понравилось, но, уважая труд старика, я выпил его до последней капли.

— Не сложно, но нужна сноровка. Пальцы должны привыкнуть, так как сначала они устают сильно, а потом привыкаешь. Тут самое главное, чтобы Ажура тебе доверяла. Будешь ей больно делать, она не подпустит тебя в следующий раз. Хочешь попробовать?

— Ну, давай попробуем, только завтра, а то мне надо духом собраться.

На следующий день в обед дед позвал меня с собой доить корову. Он сел на небольшой табурет около Ажуры, вымыл ей вымя водой, протер полотенцем, с каждого сосочка чуть выдавил струйки молока и потягивая за каждый начал дойку. Потом остановился и сказал мне садиться вместо него на табурет. Я сел. Ажура поняла, что что-то сейчас будет, и фыркнула, глядя на меня.

— Не бойся, она все чувствует, спокойно повторяй за мной.

Это было очень необычно. Вот, когда Колька узнает, что я доил корову — удивится. У меня дело пошло на лад, но пальцы слишком быстро устали, и дедушка снова сменил меня. Я был счастлив. Это же надо, какое захватывающее приключение. У меня эмоции зашкаливали. Я на радостях сказал деду, что с меня угощение. В приподнятом настроении я вбежал на кухню, достал блокнот с рецептом маминых оладий и решил, что сегодня устрою праздничный ужин. Замесил тесто, что было не сложно, потом подойдя к плите понял, что меня ждал огромный сюрприз. Она была не такая, как дома, а с газовыми конфорками, и я понятия не имел, как с ней обходиться и боялся ее включать. Мне нужна была помощь дедушки. И тут я понял, что уже долгое время не ходил проверять утят. Побежал к ним, пересчитал — все десять на месте. Вода, корм — все есть. Вдруг мой взгляд упал на одного утенка, который выглядел слишком вяло по сравнению с остальными. Он сидел дальше от лампы, нахохлившись, голову прижал к груди, глазки у него были прикрыты. Я подумал, что, может быть, он уснул, и легонько погладил его пальцем. Но он не встрепенулся, а даже наоборот слегка пошатнулся, еле-еле поймал равновесие и не изменил своего положения. Я заволновался. Неужели утенок заболел? Может быть я что-то не так сделал? Я побежал за дедушкой.

5 глава. Хагги

— Дедушка, у меня к тебе два дела, — сказал я деду, найдя его, засыпающего в огромную кормушку комбикорм для Арно.

— А ну-ка, интересно! — повернулся ко мне он.

— Во-первых, нужно срочно посмотреть одного утенка, он, кажется, заболел. А во-вторых, научи меня включать твою газовую плиту.

Мы зашли в дом и подошли к утятам. Они весело пиликали каждый на свой манер, все очень похожие друг на друга, ходили лапками по настилу, забирались друг на друга, толкались, хлопали крылышками, кто-то пил водичку, кто-то спал. Дедушка сразу понял, о каком утенке шла речь. Взял его в руки, провел пальцем по шейке, потрогал ему животик. На все эти действия утенок реагировал слабо.

— Эх, жаль, деньги на ветер, — произнес дедушка. — Не доживет до завтра.

— Как это? — удивился я. — Это все, что ты можешь сказать? Давай лечить его! Он же живой, он маленький, нужно что-то сделать, дать лекарства, разве не так?

— Лёнька, ты молодец, конечно, но для хозяйства еще слишком мал. Пойдем научу тебя плиту включать.

— Дедушка, да ты что?! Какая плита! Как ты можешь вот так уйти, зная, что ему нужна помощь.

— Он не ест ничего, брюшко пустое совсем, видимо, либо подавился, либо еще что. Ни корм, ни минералы не поступают, он ослаб, а им сейчас по 6 раз в сутки минимум питаться надо, поэтому хлопочи-не хлопочи, а результат очевиден.

Мне стало так гадко внутри, все сжалось от несправедливости. Я не мог поверить, что маленькое создание можно просто оставить болеть и умирать без попыток спасти.

Дедушка показал мне, как включать плиту и ушел снова во двор, а я нашел у него аптечку, отыскал в ней шприц, набрал немного воды в него, взял больного утенка в руки и из шприца попытался выдавить в его маленький клювик немного жидкости. Утенок начал немного сопротивляться, пытаясь перебирать лапками, но я держал его крепко. Много воды из шприца выливалось наружу, струйки сбегали по его мохнатой шейке и моим пальцам. Но что-то все-таки попадало ему в клювик, и я был рад даже этому. В третий заход я в шприц набрал кашицу, которую сделал из протертого творога, которым мы подкармливали всех утят, и кефира.

— Ну-ка, Хагги, иди сюда, вот это давай попробуем, — сказал я ему, почему-то само собой дав ему это имя. Утенок перестал дергаться у меня в руках, но в том, чтобы покушать мне не помогал. Немного еды все же вошло в него, и я решил, что чуть позже снова попробую. Каждые пятнадцать минут меня тянуло сбегать и посмотреть, как там Хагги. Он сидел в том же самом месте, где я его оставил, так же нахохлившись, голова была опущена, глазки прикрыты. Мне было так жаль его. Настало время выгула утят на улице. Я собрал всех здоровых утят в коробку, а моего Хагги просто понес в руке. В голове постоянно проворачивались дедушкины слова: «Не доживет до завтра». Я снова попытался попоить и покормить его из шприца и не пускал к остальным утятам, чтобы его не топтали, ему и так не сладко.

Мне было очень грустно. Я пожарил оладушки, но первый раз в жизни мне даже не хотелось их есть. Дед, правда, меня похвалил и поставил мне пятерку за такой ужин. За окном стемнело. Я снова подошел к утятам, они подвинулись ближе к лампочке, разбились на небольшие кучки, чтобы греться друг о дружку, а Хагги так и сидел обособленно. У меня все сжималось внутри. Я думал о том, что он даже не успел увидеть ничего кругом, ни свежую траву, ни пруд, ни двор, такой маленький и беззащитный сидел отдельно от всех. Я ушел в свою комнату, но мне не спалось. Я начал читать заданную на лето книгу, которую привез с собой. Обычно от чтения на ночь мне дико начинало хотеться спать, но и это не помогало. Я снова решил проведать Хагги. Подошел к их месту обитания, боясь увидеть утенка, лежащего на боку, но он так же сидел. И тогда я решил взять его к себе в комнату. Мы с Хагги набрали чистой воды в кружке и протертого творога с минеральным комплексом. Я постелил у себя на кровати старую дедушкину рубашку в клетку и принялся болтать с Хагги, уговаривая его поесть немного. Он, конечно, меня не слушался, поэтому я несколько раз за ночь кормил его из шприца.

Я проснулся утром от лая Буча, он низким звонким голосом прогонял мимо пробегавшую кошку. Тут меня просто передернуло! Хагги! Я осмотрелся, на кровати его не было. Неужели я не заметил и задавил его ночью?! Что же я наделал? У меня заколотилось сердце и затряслись поджилки.

— Хагги, маленький, где же ты? — сказал я.

Тут что-то зашевелилось под рубашкой деда. Я откинул край и увидел там моего утенка. То ли мне показалось, то ли очень хотелось в это верить, но было впечатление, что он был более живым, чем вчера. Он так же сидел и никуда не собирался двигаться, как и раньше, но глаза сегодня у него были открыты, нахохленности не было, и утенок перетаптывался с лапки на лапку. У меня прямо поднялось настроение. Я взял Хагги и отнес его к своим собратьям, потом быстро побежал на кухню, набрал новой, чистой воды, свежего протертого творога с кефиром, снова сделал кашицу и через шприц выдавил эту порцию завтрака в маленький клювик моего подопечного. Потом покормил всех других утят, проверил, что каждый из них чувствует себя достаточно хорошо, и пошел во двор искать деда.

— А, вот ты где? — сказал я, найдя его с Бучем около калитки. — Я искал тебя во дворе, потом в огороде.

— Да, мы тут с Бучем секретничаем, решили свозить тебя сегодня покупаться на новый пляж.

— Дедушка, я сегодня не могу, мне нужно за Хагги поприсматривать.

— Хагги? Кто это? — удивился дед.

— Это тот утенок, который заболел.

— Лёнька, внучек, не морочь себе и мне голову. Так бывает очень часто, что определенный процент молодняка не доживает до двух недель. Поверь мне, я был к этому готов изначально, я даже рад, что пока только один утенокзаболел, на самом деле это очень хороший показатель. Так что давай завтракай, бери полотенце, прыгай в плавки и поедем купаться, отвезу тебя в интересное место, там можно прыгать в воду с разбега, не боясь пораниться, и людей немного, а еще есть тарзанка и катамараны. Только надо будет вернуться к двенадцати, так что время не теряй, а то мне еще Ажуру доить.

Мне очень захотелось поехать, я очень люблю купаться, нырять, прыгать с тарзанки, а если удастся еще и на катамаране прокатиться, то это вообще будет здорово. Я сразу представил, как кручу педали катамарана, а на соседнем сиденье со мной сидит Буч. Все удивляются тому, какой у меня умный пес, и восторженно друг с другом переговариваются, провожая нас взглядом. Но потом без разрешения в мои красочные видения ворвался Хагги с поникшей головой, и я машинально ответил:

— Дедушка, давай съездим на следующей неделе, пожалуйста.

— Ну, как хочешь, я дважды не предлагаю, — ответил он и зашел во двор.

Я отвязал Буча от ошейника, и мы пошли с ним по улице. Мне не хотелось идти завтракать. Погода была очень хорошая, было еще не жарко, но солнечно, повсюду цвели полевые и садовые цветы, пели птицы, по голубому небу бежали облака в виде разных фигур. Моя фантазия заставляла в них разглядеть то бублики неправильной формы, то грозного зверя, то королевский трон или вообще целые сцены сражения героев игры. Мы с Бучем дошли до окраины села, где заканчивались дома, и продолжалась только автомобильная дорога. Сошли с трассы и по протоптанной узкой дорожке пошли по полю. Буч бегал на свежем воздухе, радуясь свободе, пытался поймать бабочек и мошек, резвился и просто наслаждался жизнью. И тогда я подумал, что бывает плохо, даже когда хорошо, и бывает хорошо, даже когда плохо. Например, когда Буч жил у того Ивана, который к нему плохо относился, псу было плохо, хотя он и был здоров, что было очень хорошо. Или вот, например, Хагги — сейчас у него есть хорошее отношение, забота, но он не здоров, и поэтому ему плохо. И что же лучше в этом случае? Я не знал ответ на этот вопрос. И можно ли вообще сделать выбор между душевной болью и болью физической. Эти размышления начали затягивать меня, я начал представлять себя на месте Буча, а потом на месте Хагги. Но ответ так и не давался мне. Тут Буч громко залаял, он увидел косулю вдалеке, прижал уши и приготовился бежать за ней со всех лап. Но я дал команду «стоять», Буч как наэлектризованный начал прыгать на одном месте, пытаясь справиться с нахлынувшей его энергией, которую необходимо было погасить по команде. Еще немного мы поиграли. Я бросал Бучу палку, а он бегал за ней прыжками. Очень забавная картина. Потом мы развернулись и пошли обратно к дому, мне было необходимо проверить утят, особенно напоить Хагги.

6 глава. Дружба

Когда я снова подошел к утиному загончику, то увидел Хагги, который уже был не там, где я его оставил. Значит он каким-то образом передвинулся сам либо это сделал дедушка.

На кухне дедушка гремел посудой, мыл сепаратор. Это такое устройство, с помощью которого можно отделять сливки от молока. Отсепарированное молоко больше походило на магазинное, только после того, как я попробовал два этих вида молока в сравнении, я понял, в чем же принципиальная разница деревенского молока и промышленного.

— Лёнька, ты? — спросил дедушка, увидев меня в дверях. — Ты когда завтракать собираешься? Хочешь, чтобы мама потом меня скормила Арно, за то, что ее сын превратился в Кащея? Так дела не делаются! Я там омлет приготовил, садись, ешь, а то совсем силы иссякнут. Конечно, с маленьким весом проще подтягиваться, но силы-то нужно где-то брать?

— Дед, а ты ходил к Хагги? Брал его?

— Кто такой Хагги? Ааа, понял. Как он, кстати, живой еще?

— Он очень хочет жить, не меньше, чем ты, — обиженно сказал я. — Так ты трогал его?

— С какой стати! Мы с тобой договорились, что я к утятам вообще не подхожу, это твоя ответственность, поэтому и любой ущерб будет на твоей совести, ты — мужчина, вот и неси эту честь с должным уважением, а у меня своих мужских дел уйма.

— Значит он все-таки сам…

— Чего? Есть садись, Кащей.

Я быстро съел омлет и пошел кормить и поить Хагги. На этот раз он был не против моего кормления и открывал свой клюв навстречу всему моему ресторанному меню. Я был доволен. Уже было видно, что ему действительно становится лучше, у него просыпался аппетит, он начинал кушать. Я заводил себе будильник на каждые два часа, чтобы кормить его из шприца, следил за тем, чтобы остальные утята его не топтали, так как они с каждым днем становились все больше и активнее, а Хагги почти не двигался. В таком режиме прошла неделя. Хагги практически не изменился, не подрастал, но он и не умер, что давало мне уверенность, что я все делаю правильно. В наш рацион уже стал поступать комбикорм, перемешанный с вареным белком яйца, творогом, кефиром или молоком. Я добавлял в эту кашицу измельченную зелень, мясокостную муку, минеральную смесь — все то, что было и у других утят. Хагги уже привык ко мне, он всегда спокойно сидел у меня на руках, не пытался вырваться, с удовольствием открывал клювик, а когда я его спускал обратно к своим соплеменникам, было видно, что он не хочет уходить, тянулся ко мне в руки обратно. Среди остальных утят он заметно отличался своим размером, уж очень был мал. Но я каждый раз его подбадривал, говорил, что и он тоже вырастет и станет настоящим красавцем. Вот так, в таких заботах прошел июнь. Дедушка решил разобрать их место обитания в доме, посчитав, что утята достаточно окрепли, и им уже не так страшны сквозняки.

— Будем переводить их в сарай, — сказал он. — А дома пора навести порядок.

— А как же Хагги? — забеспокоился я. — Он еще не окреп, другие утки его затопчут, ты же знаешь, он в два раза меньше их размером.

— Не нравится мне, что ты привязался к этой утке. Я надеюсь, что ты понимаешь, что это не котенок и не щенок, а домашняя птица, которая идет людям на суп. Я очень горжусь тобой, что ты своей заботой не дал утенку уйти на тот свет, тем самым не дал мне понести убытки. Но мой тебе совет — выпускай его к остальным уткам и прекрати за ним ходить. Если его судьба еще потоптать траву зеленую, он ее потопчет, а если нет, то значит так и должно быть. Поверь, ты сделал даже больше, чем мог бы сделать любой на твоем месте.

— У тебя одно на уме — убытки, деньги! А он маленький утенок, который не хочет ни в суп, ни в пельмени, а просто хочет жить, гулять по травке, плавать по реке! Ты просто бессердечный! Я не отдам Хагги в загон к остальным, я не хочу, чтобы они его затоптали.

— Лёнька, да пойми ты, не враг я твоему Хагги, но он всего лишь птица, купленная для того, чтобы вырастить ее на мясо. И ничем он не лучше других уток. Если так относиться к делу, то хозяйство лучше не заводить, иначе ничего не получится. Хозяйство вести — это не бородой трясти, здесь нужно включать сердце в определенную минуту, а в другую выключить его совсем. Так уж сложилось, извини.

— Я не отдам Хагги на мясо, я заплачу тебе за него деньги, чтобы твое хозяйство не понесло потерь, — совершенно упрямым и ровным голосом ответил я.

— Предлагаю закончить наш разговор, у меня дел полно, а ты меня слышать не хочешь.

У меня внутри с каждым днем все больше и больше поднималось беспокойство. Я знал, что у породы уток Каюга есть особенность. Дедушка мне рассказывал, что в возрасте двух месяцев заводчики начинают усиленный откорм для того, чтобы успеть сделать забой птицы до линьки, иначе потом будет невозможно избавиться от пеньков, которые остаются на тушке после ощипывания. Июнь уже прошел, купили мы их в возрасте одной недели. Оставалось примерно 2–3 недели до того момента, когда дедушка начнет их продавать на убой. Я не мог думать ни о чем другом. В своем телефонном календаре я сделал пометку на дату 14 июля. И как совсем недавно я в безумном ожидании предвосхищал дату 31 мая, так с противоположным страхом и отчаянием не желал наступления июльской даты. Это стало для меня поводом для размышления. Даты, числа, дни недели, месяцы — могут быть желанными, а могут быть ненавистными. И как по-разному ощущаешь себя внутри. Когда ждешь желанного события, то в душе постепенно разгораешься, словно небольшой огонек, превращающийся в пожар. И совсем наоборот, когда чего-то не ждешь — тогда твой жизненный огонь внутри становится все меньше, потухает потихоньку, гаснет, становясь маленьким костерком, а потом и вовсе пропадает, оставив после себя только пепел воспоминаний безо всяких надежд. Но я был готов бороться за Хагги. Вот же он, маленький, совсем недавно помещающийся у меня в ладони, такой беззащитный и надеющийся на помощь, так сильно старающийся выжить. Он поверил мне и стал выкарабкиваться. Я не мог его предать, он для меня не просто утка, я словно чувствовал то, о чем он думает. Может быть, я сам это себе придумал, но он тянулся ко мне, как только видел меня, а значит был уверен, что со мной он в безопасности. А это уже больше, чем дружба.

7 Глава. Ссора

Я открыл глаза. Солнце светило прямо в окно. Мои тонкие бежевые занавески на окнах совершенно не смущали его, уж больно ярко оно пыталось пробиться сначала через эту скромную преграду, а уж потом через мои закрытые веки. Оно победило. И в помощь солнцу пришел Буч, который заливался звонким лаем. Я посмотрел в телефон, время было 9:30, а на календаре — десятое июля. Боже мой! Десятое июля. Хагги! Я решил позвонить маме и попросить ее уговорить дедушку не продавать Хагги. И сделать это так, чтобы я не оказался ябидой, то есть мама должна была сама все повыспрашивать у деда, а потом попросить его не продавать одного утенка.

Я вышел на улицу. Дедушка был во дворе, чистил птичник. Я поздоровался с ним, потом накормил утят, налил воды в их поильник и отдельно в их искусственный водоем. Присел рядом с поильником на корточки, и ко мне с противоположного угла птичника неуклюжими шагами двигался мой Хагги. Я, наверное, впервые за все время взглянул на него вот так со стороны, как будто это был не мой утенок, а просто один из всех утят, ничем мне особо не приметный. Я смотрел на его походку, на то, как он выглядит по сравнению с другими утками. Вот он идет ко мне, переминаясь с лапки на лапку, крякает, словно здоровается. Да, он меньше других, но в последние дни, когда уже начал есть со всеми из кормушки, значительно подрос. По сути только из-за небольшой разницы в размере и можно было его отличить от других уток. Или нет? Или все-таки в нем было что-то особенное, за что я выделяю его из всей массы? Или это особенное в нем особенно только для меня?

Хагги подошел прямо ко мне, сначала зашел справа, потом слева, потом постоял у моих колен, все время пытаясь крыльями приподнять себя ко мне навстречу.

— Хагги, — сказал я. — Привет, мой хороший.

— Кря, кря….

Я взял его в руки, он клювом начал проходить по моему лицу, что меня очень раззадорило, и я засмеялся. В этот момент мой взгляд случайно скользнул в сторону дедушки. Он стоял и смотрел на нас с недовольным лицом, потом с очень показным видом отвернулся и продолжил свою работу.

— Десятое июля, Хагги, сегодня уже десятое.

Я пошел в дом и решил провести переговоры с мамой, пока дед занят. Он не должен был слышать, что я подговариваю ее. На музейном экспонате я одну за одной крутил ячейки с цифрами маминого сотового номера телефона.

Да уж, как же это долго набирать номер на таком телефоне, вот сейчас все просто, нажал на имя «мама» один раз и уже идет гудок. И тут в трубке что-то затрещало, защелкало, и начали раздаваться очень плоские напористые громкие гудки, при чем гудели они не ровным тактом, а то прерывисто, то долго. Я держал трубку и ждал. Эти гудки меня смущали, я подумал, что что-то не так набрал, потому что всегда, когда я звонил маме со своего телефона, гудки были ровные, а тут творилось не понятно что. Я уже хотел сбросить гудки, как в телефонной трубке услышал родной голос.

— Алло, аллооо, папа, аллоо! — было слышно, что мама пыталась говорить громче обычного, словно надрывая голос, но звук из трубки все равно был тихим.

— Алло, мам, это я, Лёня, — тоже, стараясь говорить громче, отвечал ей в трубку.

— Алло, плохо слыш… Лёня, это ты, сынок? Что-то случилось?

— Мам, мне нужно с тобой поговорить. Ничего не случилось пока, но может случиться, если ты не поможешь, — в трубке вдруг стало тихо, а потом снова что-то затрещало. — Мам, ты меня слышишь?

В трубке была тишина, затем словно с середины фразы мама снова появилась в трубке.

— …жает папа …ня на ….. дня, слышишь, Лёнь? Я. ень соскучилась.

— Мама, мама, мне нужно с тобой поговорить! Дедушка хочет продать моего утенка, я спас его, а его купят, чтобы сварить из него суп, — мне хотелось рассказать маме все по порядку, но во время того, как я выпаливал эту фразу, мама параллельно со мной говорила своё.

— Лёня, сынок,…шу те… …. случилось, папа по…..

Тут я понял, что она меня совершенно не слышит, что я тоже слышу только половину из того, что она хочет мне сказать. Моя грудная клетка наполнилась слезами от обиды и безысходности моего положения. Я чувствовал, что сейчас эти слезы градом накроют меня, мне стало невыносимо тяжело внутри.

— Пока, мам, — еле выдавив из себя, повесил трубку.

Я побежал в свою комнату, упал на кровать и уткнулся носом в подушку, чтобы только она стала соучастницей моей слабости и моего горя. Я плакал так сильно, чтобы можно было освободить из себя хоть немного этого груза, накопившегося за эти дни. Даже не знаю, сколько прошло времени, но понемногу мне стало легче. Тут я услышал, как около нашего двора припарковалась машина. Я выглянул в окно. Дедушка протянул руку мужчине, и они крепким рукопожатием поприветствовали друг друга. Было слышно не очень хорошо, но я понял из доносившихся фраз, что речь шла о покупке утят. Потом этот мужчина сел обратно в свою машину и уехал.

Я вышел из дома и спросил у деда:

— Кто приезжал?

— А, это Федор Ильич с ярмарки, мы раньше работали вместе, а после того, как вышли на пенсию связь поддерживаем. Сейчас он спешит, заходить на чай не стал.

— А зачем тогда он приезжал?

— Сейчас он на ярмарке торгует мясом и птицей, хочет купить у меня Каюги.

— Сколько штук?

— Десять.

— Дед, продай ему девять, я заплачу тебе за десятого утенка из своих денег, у меня есть.

— Лёня, ты не знаешь, о чем говоришь! Что мне делать с одной уткой, тем более селезнем? Он даже яйца не способен давать. Мне его что, кормить, поить, чистить и ухаживать за ним, пока он не состарится и не умрет своей смертью? А потом еще и цветы ему на могилу приносить? Ты сам хоть понимаешь абсурдность этой ситуации? Я тебе говорил, чтобы ты не привязывался к нему, теперь у нас создается ситуация, которая не нужна никому. Ты сейчас уедешь в свой город, и поминай лихом, ни звонков, ни писем, а я буду до самой старости нянчиться с твоей уткой. Бред, да и только! 15 июля он приедет за утками, за всеми десятью, а с сегодняшнего дня я начинаю интенсивный откорм. И это точка!

— Нет! Нет! Я не отдам Хагги! Либо ты оставляешь его дома, либо больше я никогда, никогда к тебе не приеду! Слышишь меня? Никогда ты больше меня не увидишь! — закричал я.

— Так значит так! Это твой выбор, а я лишь веду хозяйство, — ответил дед.

— Ах вот ты какой? Ты просто бессердечный, одинокий старик, который не способен никого слышать, кроме себя одного! Наверное, поэтому и бабушка не выдержала жизни с тобой и ушла так рано! — я выпалил эти слова словно специально, стараясь задеть деда как можно больнее. Но когда я осознал, что перешел границу, было уже поздно. Ну и пусть, пусть страдает! Пусть ему будет больно!

Я выскочил со двора и побежал по дороге. Я несся, практически не глядя на нее, бежал куда несли меня ноги, и покуда были силы. В голове оглушающе завывал голос обиды и несправедливости. Я все задавал и задавал себе один и тот же вопрос: по-че-му? Почему люди порой так сильно упираются в своем мнении, даже тогда, когда уступить практически ничего не стоит? Даже тогда, когда видят, что компромисс в этом вопросе очень сильно важен близкому человеку. Даже тогда, когда люди осознают, что от их решения зависит судьба других. Даже тогда, когда это приносит страдание самому себе. Почему люди, порой, между пониманием друг друга, диалогом, поиском наиболее благоприятного решения и собственным эго выбирают последнее? У меня снова все нутро переполнилось слезами, им очень нужно было выйти наружу. Я свернул с дороги в поле, сел в траву и разрыдался в голос. Все, чего мне сейчас хотелось, это освободиться от моего горя внутри. Слезы рванули из глаз, и сейчас я мог совершенно их не сдерживать, я был один и мог себе позволить эту мальчишечью слабость. Папа мне всегда говорил: «Мальчики не должны плакать», а потом с его хитрой улыбкой добавлял: «Но если никто не видит и не слышит, то дави, братец, по полной, это полезно для здоровья!» Я сначала никак не мог понять, чем может быть полезен плач, но со временем осознал, что после того, как все слезы выходят, и их не остается внутри, становится очень легко на душе, словно освобождаешься от огромного чемодана с ненужными вещами, и даже ясность в голове появляется, сами собой находятся новые идеи и решения. Я плакал, пока мне не стало легче, и пока ко мне не вернулась способность ощущать, кто я и где нахожусь. Вокруг меня в траве роилось множество насекомых. Муравьи залезали мне на ноги, на руки, жужжали пчелы, щелкали кузнечики, трава колола кожу, отчего она начинала чесаться. Недалеко от меня по трассе проносились машины. Солнце стояло высоко и припекало голову. С противным писком прилетел комар и сел на руку. Я шлепнул его до того, как он успел вонзить в меня свой острый нос. Несмотря на всю эту некомфортную обстановку, мне не хотелось никуда уходить. Я просто хотел побыть один. Наверное, именно это и имела ввиду мама, сказав, что у каждого из нас бывает состояние, когда нам одновременно будет нужна чья-то поддержка, и в то же время, когда мы не захотим никого видеть, будем хотеть побыть только лишь наедине со своими мыслями. А мои мысли целиком были поглощены спасением Хагги, оставалось всего несколько дней. Дедушка совершенно не хотел соглашаться на мои предложения и идти на компромиссы. Наверное, я не теми словами стучал в его сердце. Боже мой, как же мне теперь стыдно за мою последнюю фразу, брошенную ему в глаза про бабушку. Я знал, что он любил и берег ее всегда, и что если бы не его забота о ней, то болезнь забрала ее гораздо раньше. Стыдно, очень стыдно. Больше всего ненавижу это чувство вины. Наверное, оно самое угнетающее из всех негативных чувств. Я обязательно извинюсь за свои слова, как бы не сложилась ситуация с Хагги.

Не знаю, сколько прошло времени, пока я сидел в поле. Меня никто не искал, да и зная деда, искать бы он меня не стал. Очень хотелось пить. Еще я думал о том, что нужно кормить утят, а дед этими обязанностями не занимается. Это полностью лежит на моей ответственности. И учитывая все произошедшее, он специально не станет меня в этом вопросе подстраховывать, даже если это будет стоить здоровья всех десятерых утят. Или станет? Может быть, я слишком категорично думаю о нем, а он на самом деле просто пытается меня чему-то научить? Ведь дедушка не слышит мои аргументы точно так же, как и я не слышу его. Чем я лучше? Такой же упертый баран. Нужно поговорить с дедом по-другому. Нужно найти выход из этой ситуации и не вмешивать в нее ни маму, ни кого-либо другого. Я поднялся и пошел в сторону дороги. По ней мимо меня с громкой сиреной в сторону райцентра пронеслась карета скорой помощи. «Странно…» — подумал я, нечасто здесь можно увидеть такие машины, да еще и мигалками и сиреной. Но тут внутри что-то дернулось, и мой шаг стал быстрее сам собой.

8 глава. Несчастный случай

Я подошел к дому, калитка была закрыта, но не заперта на щеколду. Это было довольно необычно. «Наверное, дедушка специально не закрыл на щеколду, чтобы я мог зайти, не встречаясь с ним взглядом. Все-таки, мои последние слова явно не прибавили в нем желание со мной общаться», — подумал я. Буч выбежал ко мне навстречу, начал прыгать на меня, вилять хвостом и скулить. Он буквально шел за мной по пятам до самого крыльца. Я зашел на кухню, налил себе стакан воды, присел за стол. И тут заметил лежащую записку со словами: «Лёня, дедушку увезли в больницу, зайди ко мне как можно скорее. Раиса Николаевна.» Я оцепенел, все внутри сжалось, и в тот момент я почувствовал себя таким маленьким-маленьким человеком, не способным совсем что-либо сделать и предпринять. Раиса Николаевна — это наша соседка, она постоянно покупает у дедушки молоко Ажуры, заходит к нам через день, берет всегда свежее после дойки. Я не знал, что мне сделать в первую очередь — бежать к соседке или проверить утят. Я решил, что лучше я сначала проверю утят, ведь если бы я просидел в поле дольше, то и записку бы увидел позднее, а когда утята в последний раз ели и пили не известно совсем. Я побежал в птичник, утятам действительно необходимо было насыпать еды и воды. Хагги увидел меня и своей смешной, переваливающейся походкой направился в мою сторону.

— Хагги, мальчик, не до тебя сейчас, извини, друг, — сказал я, одновременно насыпая в кормушку еды. Потом я налил им воды побольше, чем обычно, и побежал посмотреть, что творится в остальных сараях. Воды не было ни у кого. Мне понадобилось достаточно прилично времени, чтобы обойти всю живность дедушки и наполнить их поилки. Я подумал, что заниматься утятами и так довольно хлопотно, а вот возиться с таким большим хозяйством — вообще очень тяжелый труд. Ко мне пришла мысль, что дедушкино несогласие по поводу Хагги — это лишь здравое отношение к делу и оценка своего труда, а не желание мне доказать что-либо другое. Когда я закончил с водой, я направился к Раисе Николаевне, Буч побежал со мной.

— Лёня, где ты был? Я звала тебя, искала! Ой-ёёй, что произошло…. Только ты не пугайся, — затороторила Раиса Николаевна, увидев меня сквозь свой забор.

Она открыла мне калитку, и мы вошли к ней во двор. Собака Раисы Николаевны очень громко на нас залаяла. Женщина со словами: «Да, погоди ты орать», — указала ей дорогу в будку и захлопнула за собачкой маленькую дверцу. Потом женщина указала нам жестом пройти вглубь двора и усадила на длинную скамейку, застеленную покрывалом.

— Лёня, ты только не волнуйся, дедушке должны помочь.

— Раиса Николаевна, вы мне расскажете, что случилось? — у меня внутри все тряслось, а вступление ее рассказа уже затянулось на столько, что перед моими глазами начиналось какое-то помутнение.

— Лёнечка, ты самое главное держи себя в руках, всё будет хорошо…

— Хорошо, а что случилось?

— Лёнечка, ты себя как чувствуешь, что-то ты бледный?

— Хорошо я себя чувствую, а что случилось-то?

— Лёнечка, я сейчас все расскажу, обещай только, что ты не будешь плакать.

— Я не буду плакать, Раиса Николаевна, рассказывайте!

— Лёнечка, давай я тебе воды принесу, что-то мне не нравится, как ты выглядишь.

— В конце концов! Что случилось??? — уже не сдержался я и выкрикнул ей в лицо.

— Ох, какой ты грубый, — ответила она мне, изумленно расширив свои глаза.

— Я не грубый, я хочу знать, где дедушка, и что произошло!

— Хорошо, я расскажу. Значит так. У меня сегодня закончилось молоко, я последние три капли налила в миску своей кошке Анфиске. А тут мой муж Пётр на завтрак попросил овсянку. Я всегда варю овсянку только на молоке, так вкуснее получается и сытнее. Я еще, когда варю овсянку, всегда добавляю в нее масло и грецкие орехи, Пётр любит похрустеть, очень вкусно получается….

— Тааак, Раиса Николаевна, сварили вы кашу, а дальше-то что? Что с дедушкой? — перебил ее я, чувствуя, что ее рассказ начинает набирать обороты.

— Нет, дорогой, ты не понял, я овсянку так и не сварила, потому что молоко-то все Анфиске вылила, а кашу варю только на молоке. Поэтому я пожарила Петру яичницу из 5 яиц.

Мои глаза с каждым ее предложением расширялись и расширялись, я не мог понять, что происходит, и почему чтобы добраться до леса, находящегося в ста метрах, нужно было отправиться в кругосветное путешествие. А она, не обращая внимание на мое недоумение, продолжила.

— Потом мы сели пить чай. Пётр пьет чай, а я всегда пью кофе с молоком и сахаром. И тут я понимаю, что мне снова нужно молоко, а молока-то у меня нет. Кашу не сварила, а теперь и кофе без молока, нужно было срочно идти за молоком.

— Раиса Николаевна, я вас умоляю, расскажите, что случилось с дедушкой? — встав со скамейки и сделав шаг к ней навстречу, уже словно угрожающе громко сказал я.

Она повернула голову в сторону, словно говоря не мне, а кому-то из посторонней публики, закатила глаза, всплеснула руками и сказала:

— Так я же и говорю! Что за народ! Я говорю, а меня даже слушать не хотят!

— Ну? — с нетерпением подгонял я.

— Я пришла за молоком к Роману Витальевичу, он был какой-то растерянный, я дала банку, чтобы он мне молоко налил, а он схватился за сердце, банка упала…. слава богу не разбилась…. Я испугалась, посадила его на скамейку, а сама побежала скорую вызывать. Петра прислала покараулить дедушку. Скорая приехала прям на удивление быстро, медбрат уложил его на землю, надавливал ему на грудь, потом одели кислородную маску, погрузили в машину и увезли.

— Что же теперь будет? Куда увезли? Он живой? — мне хотелось задать еще сотню вопросов, но я понимал, что задавать их просто некому. Меня охватила паника. Это я виноват. Мама отправила за дедушкой присматривать, а я довел его до больничной койки в лучшем случае. Что с дедушкой? Смогли ли ему помочь? Где он? Куда ехать? Что мне делать? Я стоял молча, смотрел на соседку, словно ожидая, что она мне сама предложит хоть что-то.

— Ой, Лёнечка, ну, куда увезли…. Увезли в больницу. Давай мы сейчас соберемся, и Пётр нас отвезет, у нас всего-то одна больница в райцентре, больше его везти некуда. Тебе много нужно времени собраться? — наконец-то хоть что-то дельное предложила она.

— Мне только дом запереть, а так — я готов.

— Ну, хорошо, иди все запирай, закрывай и приходи к нам, поедем. И документы если знаешь, где у дедушки лежат, тоже возьми, его увезли экстренно, а чтобы лечить-то документы запросят.

Я побежал домой, залез в комод, где была огромная папка с документами. Так как я не знал, какие именно нужны документы, то взял папку целиком, сложил ее в пакет, закрыл дом на ключ и побежал к соседям. Мы сели в машину и поехали. Я был очень благодарен тому, что Раиса Николаевна и Пётр предложили отвезти меня, так как сам даже не представлял, что нужно было делать в такой ситуации.

9 глава. В больнице

По дороге в больницу я мысленно молился лишь о том, чтобы дедушка был жив и без конца перед ним извинялся, хоть он меня и не слышал. Мы приехали в достаточно быстро. На стойке регистратуры Раиса Николаевна попыталась узнать хоть какую-то информацию. Оказалось, что дедушку положили в кардиологическое отделение в реанимацию. К нему было запрещено заходить, посещения были невозможны, но нам сообщили, что состояние пациента стабильно-тяжелое. Соседка нашла все необходимые документы для оформления дедушки в больницу. Я чувствовал, что виноват во всем случившемся, и эта тяжесть настолько была невыносимая, что ощущалась во всем теле неподъемным грузом.

— Раиса Николаевна, вы бы могли мне дать свой телефон, я маме позвоню?

— Да, конечно, только много не разговаривай, пожалуйста, у меня баланс приближается к нулевому, — предупредила она меня.

Я на память набрал мамин номер, гудки тут же пошли.

— Алло? — вопросительным тоном ответила мама.

— Мам, привет, это я, Лёня.

— Лёнечка, привет, сынок, — очень тепло ответила она мне, — а с чьего телефона ты мне звонишь? Нам сегодня не удалось поговорить, связь была совсем плохая. Слушай, я вчера Кольку твоего видела, он так подрос, я обомлела. Ты у меня, наверное, тоже подрос, а?

— Мам, прости меня, я очень виноват, я очень сильно виноват. Дедушку в больницу увезли, он в реанимации с сердцем.

Между нами повисла пауза. В этой паузе словно миллионом электрических импульсов проносились глухие вопросы. Потом мама сказала:

— Лёня, ты ни в чем не виноват, слышишь меня? Где ты сейчас?

— Я в больнице, к дедушке нельзя.

— Так, слушай меня внимательно. Ты ни в чем не виноват. Это самое главное, что тебе нужно сейчас понять.

— Ты просто ничего не знаешь! — перебил я ее.

— Ты меня услышал, когда звонил утром, что сегодня папа должен приехать? Он взял отгул на 2 дня. Дождись папу, и держите меня в курсе. Ты в порядке сам?

— Я нормально.

— Хорошо, тогда на связи, спасибо, что позвонил. Целую тебя, малыш.

— Пока.

К дедушке не пускали, видимо, ему было очень плохо, и нельзя было доставлять дополнительное волнение. Я попросил Раису Николаевну разыскать лечащего врача и узнать, когда можно будет его навестить. Мы поймали доктора в коридоре, летящего выполнять свои врачебные задачи.

— Григорий Васильевич, извините, — обратилась к доктору соседка. — Мы по поводу Романа Витальевича, который поступил к вам сегодня на скорой с сердцем. А это его внук Лёня, он сейчас один с дедушкой живёт, и мы бы хотели узнать, когда можно будет увидеть Романа Витальевича, когда его отпустят домой?

— Лёня значит? — сдвинув медицинскую маску на подбородок сказал доктор. Он был высокого роста, достаточно молодой, наверное, как мой папа, у него была очень ровная спина, что очень бросалось в глаза, и телосложение было стройное. Если бы я не увидел его в медицинском халате, то подумал, что он является спортсменом-бегуном. Потом он наклонил голову набок, заглядывая мне в глаза, нагнулся, оперевшись руками на свои колени и произнес:

— Сколько тебе лет?

— Одиннадцать.

— А где твои мама и папа?

— Я приехал в деревню на каникулы к дедушке, мама и папа работают в городе. У деда болело сердце, я должен был за ним присмотреть, — потом мой голос сам собой поник, и конец фразы вылетел из моего рта сам. — Но я не справился.

— Послушай меня, твоему дедушке необходима операция на сердце, после операции ему станет гораздо лучше, он еще лет двадцать минимум проживет и будет зажигать на твоей свадьбе. Но нам нужно убедиться, что такую операцию можно ему провести, поэтому сейчас, когда все его показатели придут в норму, мы переведем его в обычную палату, проведем несколько необходимых исследований, проверим его кровь, сосуды, сделаем рентген. И если все будет в норме, то назначим день операции.

— А если не будет в норме?

Врач немного замешкался, подбирая ответ, а потом сказал:

— Давайте сначала сделаем обследование, а потом будем заниматься предположениями. По-другому я не работаю.

Забыв имя и отчество доктора, я быстро пробежался глазами по его нагрудной табличке и, читая, спросил:

— Григорий Васильевич, а что за операцию будем делать дедушке?

— Можешь обращаться ко мне дядя Гриша, но это я разрешаю только тебе, — заметив мой жест глазами и улыбнувшись ответил врач. — Операция будет состоять в том, чтобы заменить часть нехорошей вены, из-за которой к сердцу дедушки плохо поступает кровь, на хорошую. С ее помощью мы запустим кровоток в обход плохой вены, и сердце дедушки снова будет работать, как и раньше без проблем и даже лучше.

— А где вы возьмете хорошую вену для замены?

— У дедушки и возьмем! — широко улыбнувшись ответил дядя Гриша.

Я был настолько изумлен! Неужели такое возможно? И все это было крайне не понятно.

— А если вы возьмете часть хорошей вены, то в том месте, откуда вы ее возьмете, будет потом не хватать этого кусочка?

— В том месте всё будет в порядке, не переживай! Ты мне лучше скажи, кто-то из взрослых сможет приехать как можно скорее?

— Папа! Он приедет сегодня! Только я не знаю в какое время, возможно, уже поздно вечером.

— Вот и отлично! Я сегодня остаюсь на дежурство, поэтому, как только папа приедет, вам нужно будет найти меня на пятом этаже в ординаторской. На посту охраны скажете, что я вас жду, — он достал из нагрудного кармана медицинского халата маленькую записную книжку и шариковую ручку, быстро написал «Григ. Вас., 5 эт., ординт.» и вручил мне листик. — Всё, мне нужно идти, до встречи!

— До свидания, — ответил я.

Мы сели в машину, Пётр завел автомобиль и сказал:

— Шунтирование будут делать, даааа уж!

Я не знал, что он имел ввиду, но мне не очень понравился его тон. Раиса Николаевна повернулась ко мне с переднего сиденья автомобиля и спросила:

— Лёнечка, ты кушать хочешь? Поехали к нам сейчас, я тебя покормлю, правда у меня молока нет, но мы что-нибудь придумаем.

Молоко! Ажура! Её же доить надо! Или дедушка успел? Мне нужно было срочно ехать домой и посмотреть на утят и остальное хозяйство, теперь я чувствовал, что мой долг взять заботы деда на себя, пока он не вернется из больницы. Но кушать мне действительно очень хотелось.

— Давайте я сначала схожу домой, посмотрю там все, а потом приду к вам обедать. А вы приходите за молоком, я вам налью.

10 глава. Светлана

Было слышно, как машина припарковалась у калитки. Через забор я увидел папу, выходящего из автомобиля, и выбежал к нему навстречу. Мы крепко обнялись. Наконец-то. Просто от того, что он приехал, просто от того, что он уже был здесь, просто от того, что он меня обнял, мне стало гораздо легче. Было ощущение, что мне кинули спасательный круг в тот момент, когда я уже был готов пойти на дно. Груз сегодняшнего дня потихоньку стал уменьшаться, растворяться в воздухе. Как же хорошо, когда есть семья, когда есть кто-то, кто просто одним своим присутствием способен вселить чувство спокойствия и надежности.

— Пап, привет! — произнес я наконец.

— Привет, сорванец, — ответил папа. Потом посмотрел на меня и сказал:

— А ты здорово загорел!

— Пап, нам к дедушке нужно съездить.

— Да, мне мама позвонила, сейчас я чуть выдохну с дороги и поедем. Я бы хотел принять душ, чуть освежиться.

Было уже девять часов вечера, когда мы подъехали к больнице. На посту охраны нас пропустили, мы поднялись на пятый этаж, в коридорах уже было тихо. Папа зашел в ординаторскую, а я остался в коридоре его ждать. Свет был приглушенный, ярким он был только в том месте коридора, где находился пункт дежурной медсестры. Я увидел, как из-за стола этого пункта вышла девочка и направилась прямиком ко мне. Она подошла, посмотрела на меня, потом села рядом на стул и сказала:

— Меня Светлана зовут, а тебя как?

— Меня Леонид, — сам не знаю, почему я представился полным именем, наверное, потому что она задала такой тон беседы.

— Вы к моему папе приехали? Он сегодня один дежурит на этаже.

— А кто твой папа?

— Моего папу зовут Гриша, но все его называют Григорий Васильевич, он кардиохирург, — с гордостью, с паузой и расстановкой ответила девочка.

— Ну, тогда — да, мы приехали к твоему папе.

— А кто заболел?

— Мой дедушка, он сейчас находится в реанимации.

— А ты видел его?

— Нет, я не видел его с самого утра, а в реанимацию к нему не пустили.

— А хочешь, я тебя туда проведу? Я тут все знаю. Мне часто приходится оставаться с папой здесь ночевать, эта больница, как мой второй дом.

Ее слова одновременно взбудоражили во мне разные чувства — это и чувство страха от того, что она предлагает сделать то, что запрещено, и чувство надежды, что мне удастся повидаться с дедушкой и извиниться перед ним.

— Ээээ, я даже не знаю, а можно? — уточнил я.

— Дурачок, ну, конечно, нельзя, — смеясь ответила она. — Но, как говорит моя мама, когда садится на очередную диету, «если очень хочется, то можно».

Я взглянул на Светлану, пытаясь понять, что она за человек. Вроде бы обычная девчонка, примерно моего возраста, но очень худая, волосы светлые, заплетенные в тонкую косичку, из которой уже поистрепавшись выбивались отдельные пряди, на ней было красное платье с карманами, а на ногах белые кроксы с божьими коровками.

— Ну, так мы идем? Или боишься? — опустив голову, спросила она исподлобья.

Вот зараза! Провоцирует меня! Но мне очень хотелось взглянуть на дедушку.

— Пошли! — ответил я.

Она тут же схватила меня за руку и потащила в конец коридора к дверям, на которых висела металлическая табличка со словами «Реанимация», а сверху над дверьми красным светом горела другая надпись «Не входить», что явно не доставляло мне уверенности в верности моего поступка.

— Смотри, у нас мало времени, медсестра пошла раздавать таблетки по палатам, скоро она вернется. Я буду караулить здесь, как только я тебя позову, ты тут же должен выйти из отделения реанимации, все понял? — отточено произнесла Света. Было чувство, что она эту инструкцию раздает каждый день.

— Я понял, — ответил я.

— Как зайдешь, через стекла смотри в каком боксе дедушка, потом зайди к нему, времени не теряй, не зевай по сторонам, а то будешь там расхаживать, как в музее.

— Я все понял.

— Ну, тогда давай, иди!

Она открыла тяжелую железную дверь, впустила меня, а сама осталась в коридоре. Я зашел в двери и, не теряя времени, направился прямо по коридору, заглядывая через окна в боксы и высматривая дедушку. Вот он! Бокс открывался раздвижным механизмом, я вошел к нему. Он лежал на широкой кушетке, спал. Выглядел он совсем не плохо, я бы даже не сказал, что что-то не так с его сердцем, словно он просто решил отдохнуть, но почему-то в этот раз не в своей родной кровати, а на больничной койке. Я погладил его по руке, надеясь, что он проснется. Тут он шевельнулся, чуть задвигал плечами, повернул голову и открыл глаза прямо навстречу моему взгляду.

— Лёня? — тихо произнес он вопросительным тоном.

— Дедушка, дедушка, прости меня, пожалуйста, прости меня! — у меня внутри снова накатили слезы, но я был не один, и я сглотнул нарастающий в горле ком, чтобы у меня была возможность хоть что-то еще сказать.

— Лёня, так поздно, а ты в больнице, что ты здесь делаешь? Не ночуй в доме один, обратись пока за помощью к Раисе Николаевне, она поможет, а я скоро буду дома.

— Дедушка, не волнуйся, папа приехал, мы здесь с папой. Прости меня, пожалуйста, я не должен был говорить те ужасные слова, мы могли бы с тобой найти другой выход, прости меня.

— Лёня, не знаю, что делать с хозяйством, пока меня не отпустят. Надо что-то придумать.

Я понимал, что дедушка переживает прежде всего не за себя, не из-за нашей ссоры, а из-за домашнего хозяйства, что осталось без его рук и без его внимания.

— Дедушка, я обещаю, что пока ты не вернешься домой, буду заботиться о всех животных.

— Ох, Лёнька, не говори глупостей, ты даже не представляешь, что это за работа.

Тут я услышал голос Светланы, которая звала меня:

— Леонид, давай скорее! Скорее! А то нам будет крышка!

— Я обещаю, дед, — сказал я, поцеловал его в щеку и вышел из бокса.

Как только дверь реанимационного отделения закрылась, из крайней палаты вышла дежурная медсестра, она была довольно широкого телосложения, халат на ней был застегнут только на одну вторую с верху пуговицу, а остальные, кажется, уже не смогли бы застегнуться никогда. Увидев нас, она сильно нахмурилась и сказала достаточно резко:

— Что вы тут делаете? Что вы тут ходите в такое время? Света, ты опять свои проделки задумала, я сейчас папе на тебя пожалуюсь!

— Да, мы просто по коридору ходили, — ответила девочка.

— Мой папа сейчас у Григория Васильевича, а я его жду, — добавил я.

— Идите и тихо сидите около кабинета, а не шляйтесь здесь по коридору, это вам не парк аттракционов, это больница! — так же резко ответила медсестра.

Светлана снова схватила меня за руку и побежала к ординаторской, уводя за собой.

— Не обращай внимание, она всегда такая злюка, — сказала мне Светлана. — Тебе удалось повидаться с дедушкой?

— Да, спасибо тебе большое! Я очень тебе благодарен.

Она прямо-таки засияла от моих слов и улыбнулась, как могла широко.

— Я рада!

Тут папа вышел из кабинета, мы попрощались с девочкой и пошли в машину.

— Что сказал дядя Гриша? Ээээ, то есть Григорий Васильевич.

— Дааа, дела интересные, конечно, — задумчиво сказал он. — Нужно с мамой разговаривать и что-то решать. Если бы не дедушкино хозяйство, то все было бы гораздо проще. Примерно неделю займет подготовка к операции, потом восстановительный период около месяца, а чтобы вернуться к обычной жизни нужно около полугода. Романа Витальевича можно было бы забрать в город на операцию и последующую реабилитацию, но так быстро от хозяйства мы не избавимся, да и согласится ли он? Надо думать! «Избавиться» — как противно звучали эти слова. Мы сели в машину и поехали.

— Пап, а что если дедушку оставить на операцию здесь, в деревне, я буду его навещать иногда и следить за животными. У меня каникулы до сентября, а сейчас только июль. Через месяц дедушка уже сможет что-то делать по хозяйству сам.

— Сын, ты как себе представляешь справляться с его хозяйством? Там бык, корова, свиньи, птицы, да еще и огород! Ты свои размеры в зеркало видел? Тебя из-за одной ноги быка не разглядишь! Ха-ха-ха, — сам себя рассмешив, залился папа.

— Ну, мы договоримся, чтобы Раиса Николаевна и ее Пётр мне помогали. Я кстати, и корову умею доить, уток сейчас заберут, — с грустью добавил я. — У меня получится, я справлюсь. И у меня будет помощь. Папа посмотрел на меня уже без улыбки, а с гордостью.

— Сын, это поступок настоящего мужчины, я очень горжусь тобой, даже я бы в твоем возрасте не предложил этого. Утро вечера мудренее, давай завтра вернемся к этому вопросу.

Я смотрел в окно, где уже давно день сменился ночью, по дороге горели редкие фонари, трещали цикады, ветер с полей заполнял все нашу машину тонким ароматом ушедшего дня и засыпающей природы, мы ехали молча, каждый погруженный в свои мысли.

11 глава. Решение

— Кость, ты с ума сошёл? — сказала мама папе по громкой связи в трубке телефона. Мы стояли на парковке около большого торгового дома в райцентре, а приехали сюда, чтобы набрать продуктов домой и еще поймать сотовую связь для разговора с мамой. Необходимо было обсудить, что делать дальше. — Слушай, я понимаю Лёньке одиннадцать лет, он не соображает еще, ну а ты? Здоровый мужик, а несешь всякую чушь! Как ты вообще додумался поддержать эту идею — остаться маленькому мальчику одному на хозяйстве на месяц.

— Мама, я справ…

— Лёня, погоди, — перебил меня папа. — Маш, я в своего сына верю, да и потом он будет не один. У Романа Витальевича прекрасные соседи, они согласились и за Лёней приглядывать, и по хозяйству помогать.

— Костя, об этом не может быть и речи!

— Что ты предлагаешь сделать? Послезавтра мне возвращаться в город. Если я забираю Лёню с собой, то хозяйство полностью нужно повесить на соседей. Оно им надо? А если мы сейчас твоего отцазаберем с нами в город, то это нужно везти еще и Буча, а с остальным хозяйством что делать? За один день ты от него не избавишься! Подумай сама!

— Нет, это ты подумай! Ребенок в одиннадцать лет, без связи остается в доме один, следит за многотонной скотиной, а мы тут в городе прохлаждаемся!

— Хоспади, почему все женщины совершенно не способны рассуждать здраво в нестандартных ситуациях? — обратился к небесам папа, но так, чтобы слышала мама. — Твой сын, как настоящий мужчина сам предложил самый логичный вариант из всех! Тебе бы поддержать его, а не сопротивляться! И кстати, мы сейчас купим дедушке новый домашний телефон, связь будет гораздо лучше, вот увидишь!

— Нет! Мой ответ нет! Сначала мне нужно поговорить с отцом, а потом я уже сама решу, как мы поступим, я сейчас буду звонить в больницу. Не уезжайте из райцентра, пока я вам не перезвоню.

Мы с папой переглянулись, он всплеснул руками, давая мне понять, что попытался сделать все, что мог, и мы пошли в магазин за продуктами и новым телефонным аппаратом.

Примерно через полчаса у папы зазвонил телефон.

— Да, любимая? — ответил он.

Потом некоторое время помолчал, слушая все, что говорит ему в трубку мама и сказал:

— Хорошо, любимая, целую.

Я вопросительно посмотрел на папу, а он отвернул от меня глаза, специально создавая затяжную паузу.

— Пап, ну не молчи! Что там?

— Сын, я не хочу тебя расстраивать, но новости таковы, что Арно, свиней и уток будем продавать в самые ближайшие дни. — Потом он заулыбался, посмотрел на меня и добавил, — а вот за Ажурой, курами и Бучем тебе придется поухаживать, пока дедушку не выпишут из больницы.

— Папа, я ненавижу, когда ты так делаешь! — сказал я, толкнув его в бок. — Так что конкретно сказала мама?

— Мама сказала, что созвонилась с дедушкой, он наотрез отказался оперироваться в городе, сказал, что лучше вообще операцию делать не будет. Согласился сократить поголовье скота, пока полностью не почувствует себя хорошо. Его условием было, чтобы осталась корова и куры, ааа еще какой-то Хагги, мама сказала, что ты поймешь.

Моё сердце было готово выпрыгнуть из груди от счастья в тот момент! Дедушка, дорогой мой дедушка, спасибо! Хагги будет жить с нами! У меня внутри словно бурлили пузырьки лимонада, и мне хотелось петь и танцевать ламбаду!

Папа, увидев мою реакцию, был в недоумении:

— Сын, я думал, что мы хорошо о тебе заботимся, а ты остаешься в деревне один без интернета и радуешься так, словно выиграл турнир в CS: GO, и тебе в награду подарили десять тысяч долларов.

Вот как оказывается исполняются желания — сами собой! Когда я давил и пытался добиться желаемого во что бы то ни стало, все обстоятельства складывались против меня по поводу Хагги, а когда я отпустил ситуацию и переключился на другие дела, то мое желание исполнилось само собой! Вот это чудеса.

Папе нужно было ехать в город послезавтра утром. Дел было очень много. Хотя вопрос по поводу утят был решенный, но по поводу Арно и свиней нужно было позаботиться. Папа ездил в райцентр и давал объявления о продаже, везде оставляя контакты Раисы Николаевны и Петра, так как было маловероятно, что до его отъезда появятся покупатели. Животных нужно было потихоньку распродать. На следующий же день к нам приехали за Арно, мне повезло, что продажа быка состоялась при папе. Его загнали на огромные весы, потом папа с покупателем обменялись какими-то бумагами, деньгами, Арно погрузили в большую машину с бортами, привязали, чтобы он не ушибся во время перевозки, и покупатель уехал.

— А что теперь с ним будет? — спросил я у папы.

— Будет пастись на поле и вести активный бычий образ жизни, — засмеялся папа.

Я не стал дальше ничего расспрашивать, потому что мне нужно было бежать доить Ажуру. А еще потому что мне было жалко всех, и я старался глушить мысли о дальнейшей судьбе каждого. В этот день к нам приехали за одной свинкой, а их всего было десять. Остальных уже буду покупателям продавать я с Раисой Николаевной.

На следующий день папа уехал рано утром, я пошел почистить сараи на столько усердно, на сколько мог. Мне это делать было трудно и неохота, но я думал о дедушке, о своем обещании, данном ему, и силы появлялись сами собой откуда не возьмись. Потом мне нужно было всех покормить, налить воды. К часу дня я понял, что очень голоден. Я зашел домой, поковырялся в холодильнике. К счастью, он был полон всякой вкусной еды, так как мы с папой на некоторое время вперед продумали мои завтраки, обеды и ужины. После обеда мы с Бучем сходили погуляли в поле. Я, как и раньше, бросал ему палку, а он огромными прыжками ее догонял и приносил мне в зубах. Я каждый раз пытался бросить ее подальше, но для моей огромной собаки любое расстояние было игрой, он резвился, веселился и был вполне по-собачьи счастлив. Наступил вечер. Я настолько валился с ног, что моим единственным желанием было скорее добраться до кровати и расслабиться в горизонтальном положении. По договоренности мне можно было остаться ночевать у Раисы Николаевны с Петром, чтобы было не страшно ночевать одному в доме. Но моя усталость была до такой степени всепоглощающей, что уже было даже неохота идти к соседям. Но тут в калитку постучали, это была Раиса Николаевна. Она сама пришла за мной, как Магомед пришел к горе. Я собрал пижаму, оставил небольшой свет на кухне, запер дом, калитку, и мы пошли. Зайдя на порог в их дом, в нос тут же ворвался запах жаренного теста с мясом, ммммм….. пахло то ли жаренными пирожками с мясом, то ли чебуреками. Аромат был настолько соблазнительным, что я был готов отведать все, даже не будучи голодным.

— Мммм, Раиса Николаевна, у вас так вкусно пахнет, — сказал я, зажмуривая глаза от восхищения.

— Проходи, Лёнечка, сейчас чай будем пить, я там пирожки настряпала. Должны быть очень вкусными. Я рецепт тайком подглядела у тети Наташи из 10 дома. Вот все соседи нахваливали ее пирожки. И пока бы сама не попробовала — не поверила, что люди не лукавят. Я очень уважала свои пирожки, и мне даже обидно было, что пирожки тети Наташи нахваливают больше, чем мои. Но потом было 8 марта, я собрала ей небольшой подарок и напросилась в гости. Пока она там суетилась где-то в доме, я высматривала глазами кулинарную книгу. И представляешь! Нашла! Прямо около хлебницы! Да еще и с закладкой на пирожках. В общем, не впадая в подробности, я дома воспроизвела рецепт. Действительно очень вкусные. Теперь готовлю только так, — пока она мне всё это рассказывала, мы уже прошли на кухню, помыли руки, сели за стол и начали разливать чай по кружкам.

— Спасибо большое, — сказал я.

— За что? Ты еще ни один пирожок не съел, — удивилась Раиса Николаевна.

— За то, что помогаете мне, за то, что разрешили ночевать у вас, дома мне действительно одному не по себе.

— Да, ты что?! Какие благодарности! Ты вон какой герой! — влился в разговор Пётр. — Если что нужно, то говори сразу, мы тебе поможем, в беде не бросим.

— Я бы хотел к дедушке съездить, проведать его.

— Завтра мне нужно по делам уехать, а послезавтра я тебя свожу в больницу, договорились? — сказал мне Пётр, улыбаясь.

— Да, конечно, спасибо!

— Ешь давай, а то Рая моя не любит много разговоров за столом.

«Ну-ну» подумал я.

12 глава. Продажа утят

Я дождался день «послезавтра», озвученный Петром, чтобы мы могли съездить к дедушке. Раиса Николаевна с нами не поехала, так как ждала покупателей на свинок. Ей накануне позвонили и сегодня должны были приехать и забрать 5 штук сразу. Приехав в больницу, я в коридорах высматривал дядю Гришу — врача дедушки, но он мне никак не попадался. Сев в коридоре, я набрал номер мамы.

— Привет, дружок, — ласково ответила она мне в трубку, — как ты там справляешься? Устаешь?

— Ну, да, есть такое, но я не жалуюсь, все хорошо. Соседи мне помогают. Я сейчас приехал к дедушке в больницу, хотел узнать, смогут ли меня к нему пустить.

— Да, конечно, его же уже перевели в обычную палату. Сейчас скажу номер…. — в трубке было слышно, как мама начала перебирать листики то ли в записной книжке, то ли еще где-то. — Тааак, палата номееер 505.

— О! Хорошо, мам. Я тогда сейчас к нему зайду.

— Ну, замечательно. Есть новости еще?

— Да, есть. Сегодня должны забрать еще 5 свинок, у меня будет меньше дел.

— Это прекрасно. Ты читаешь что-нибудь?

— Мам, мне пока некогда было.

— А говорил, что в деревне заняться нечем, — засмеялась мама.

— Оказывается, я очень ошибался. Ладно, пойду к дедушке, целую тебя, пока!

— Я очень люблю тебя, сын, и горжусь тобой безгранично! Пока!

Я подошел к палате 505 и потихоньку приоткрыл дверь. Дедушка сидел на кровати и читал книгу, которую, судя по всему, ему кто-то дал на время. Вместе с ним в палате находился еще один мужчина и две пустых кровати.

— Здравствуйте! — сказал я.

Дедушка оторвал глаза от чтения и посмотрел на меня:

— О! Привет! Привет, внук! Ты каким ветром? — спросил дед.

— Здравствуйте, — сказал второй мужчина в палате.

— Меня дядя Пётр привез.

— А, хорошо. Ну, как ты поживаешь? Справляешься? Как там Ажура и Арно?

— Дедушка, Арно забрали еще пока папа был здесь, сегодня приедут за свинками, но не за всеми, там Раиса Николаевна разберется. А ты как себя чувствуешь?

— Я бы уже хоть сейчас домой, но врач уж больно вредный у меня, не пускает, говорит, что нужно дождаться всех результатов анализов и исследований.

— Дедушка, спасибо тебе за Хагги! Мама сказала, что ты разрешил ему остаться, я так тебе благодарен.

— Ладно-ладно, давай без этих соплей. Станет твой Хагги куро-уткой, будешь потом знать! — засмеялся он.

Мне тоже показалось, что это очень смешно, я засмеялся и обнял дедушку.

— Как же ты меня напугал!

Тут к нам в палату зашел врач. Увидев меня, он взглянул на мою обувь и сказал:

— Такс, молодой человек, а вы почему без бахил?

— А я не знал, — замешкался с ответом я.

— Не знание закона не освобождает от ответственности! — подняв указательный палец в воздухе произнес доктор, потом он посмотрел на дедушку и сказал. — Роман Витальевич, готовы результаты ваших анализов. Противопоказаний нет, поэтому ориентируясь на график анестезиолога, планируем операцию на 18 июля. Я вам дам памятку, как подготовиться к операции. Завтра я вас отпущу домой на пару дней, но сразу предупреждаю, что вам необходим покой и максимально полезная пища, никаких излишеств и детской наивности, операция очень серьезная, пока нужно будет воздержаться от ребячества.

— А сегодня отпустить меня можно? Мы бы сейчас с внучком и уехали бы.

— Никак нет, к сожалению, сегодня у вас будет физиопроцедура, да и будь моя воля, я бы вас вообще не отпускал домой до операции, но понимая вашу ситуацию, иду вам навстречу.

— Хорошо, я вас понял.

— Ну, тогда завтра утром подготовим документы и готовьтесь на выход.

— Хорошо, спасибо Григорий Васильевич.

Я был очень рад этой новости. Пару дней дедушка побудет дома, это очень хорошо.

— Дедушка, я тогда пойду, а то Пётр просил долго не задерживаться, ему там необходимо куда-то уехать после того, как он меня доставит домой.

— Да, конечно! Беги-беги, давай! Завтра увидимся дома.

Мы с дедушкой попрощались, я спустился вниз по лестнице, сел в машину, и мы с дядей Петром поехали. Когда мы подъехали ко двору, нас с сияющей улыбкой встретила Раиса Николаевна, она прям готова была от радости рассыпаться на бриллианты.

— Рая, ты что такая счастливая? — спросил ее Пётр.

— Кто сегодня молодец? Я сегодня молодец! — произнесла она. — Продала не пять свинок, а все девять! Да еще и за утятами приезжал покупатель, сказал, что у него договоренность с Романом Витальевичем, представился Федор Ильич, забрал всех! Сегодня не день, а просто везение какое-то. У меня подкосились ноги, помутнело в глазах и заколотилось сердце.

— Как всех забрал? Всех до одного?

Не дожидаясь ответа, я бросился в птичник, не веря своим ушам. Мне необходимо было увидеть, что Хагги там больше нет. И его действительно там не было! Не было моего утеночка! Моего друга! Хагги!!! Если можно было бы хоть как-то описать мои ощущения в тот момент, то это было, как конец света. Я так долго боролся за него! И в конечном итоге у меня все получилось! Но это оказалось, как какая-то насмешка судьбы. Я не мог поверить, что так бывает! Злость охватила все мое сердце. Я бросился к калитке и закричал:

— Что же вы наделали?

Мгновенно поменявшаяся в лице Раиса Николаевна, явно непонимающая, что случилось, чуть ли не начала заикаться:

— Я… я…. Продала всех. Лёня, объясни мне, наконец, в чем дело?!

— Утят нужно вернуть назад, точнее одного.

— Почему вернуть? Что с ним не так?

— Это слишком долго рассказывать. Раиса Николаевна, вы знаете этого покупателя? Нужно как-то связаться с ним и сказать, чтобы одного из утят он не трогал, а вернул нам.

— Но я…. я… не знаю этого человека, я даже не знала, что он должен приехать, — всплеснула руками женщина. — Где теперь его найти? Куда он поехал — кто его знает?! Да и Петр уехал уже по делам.

— Дедушка говорил, что он работает на ярмарке в райцентре, занимается торговлей мяса. Его же можно отыскать?

— Лёнечка, так если он работает на ярмарке и торгует мясом, то разыскать мы его на ярмарке сможем только завтра, ведь завтра суббота.

— А вы сможете меня завтра отвезти на ярмарку?

— Мы-то, конечно, отвезем тебя, дорогой, но вся проблема в том, что если он забрал утят непосредственно перед ярмаркой, то скорее всего завтра они уже будут на прилавке в разделанном виде, понимаешь?

— Нееет, только не это! Тогда нужно искать его сегодня! Пожалуйста, давайте позвоним дедушке в больницу, может быть, у него есть номер этого человека.

— Хорошо, сейчас я узнаю номер телефона больницы, и мы позвоним дедушке.

— Давайте скорее!

Мы побежали в дом к Раисе Николаевне. Она в записной книжке нашла нужный нам номер и набрала его на телефоне. Долгие гудки повторяли друг друга, казалось, бесконечной очередью. Потом резко их сменили короткие гудки.

— Никто не берет трубку, наверное, ходят где-то или заняты.

— Пробуйте еще раз. Или давайте я буду пробовать, пока нам не ответят.

— Хорошо, Лёнечка, вот тебе номер, набирай его сколько угодно раз. Когда там возьмут трубку, скажешь, что тебе нужно поговорить с дедушкой из кардиологии, узнаешь, возможно ли это. Вот тебе еще листок и карандаш. Если вдруг скажут записать другой номер или что-то нужно будет записать, чтобы не забыл, то, пожалуйста, запиши. А мне нужно сейчас в огороде полив включить, жара какая, все мои огурцы с помидорами вянут.

— Я понял.

Раиса Николаевна ушла, а я принялся набирать номер. Гудки без конца звенели один за другим, потом в моей голове, но на той стороне провода никто не хотел брать трубку, время тянулось и тянулось. Я отчаянно пытался дозвониться. И вдруг, когда я уже начал опускать руки, в трубке послышался женский голос:

— Центральная районная больница слушает.

— Алло, здравствуйте, — и тут я забыл, что нужно говорить. Замешкался, сбился с мысли, пока дозванивался. — Мне нужно очень срочно поговорить с дедушкой. Он лежит у вас в больнице.

— Мальчик, в каком отделении находится дедушка?

— Дедушка лежит в отделении, где лечат сердце на пятом этаже в палате номер 505, у него врач Григорий Васильевич.

— Минуту, — сказала она, и в трубке стало очень тихо. Я не слышал вообще ни одного шороха и уже начал думать, что прервалась связь.

— Алло, алло, — забеспокоился я.

— Молодой человек, в отделении кардиологии не берут трубку, возможно дежурная медсестра отлучилась. Я тебе сейчас продиктую номер, пробуй дозвониться напрямую в отделение.

Я обрадовался, что был подготовлен к тому, чтобы его записать — у меня был лист бумаги и карандаш. Женщина продиктовала номер, и я снова принялся набирать цифры больничного номера с дрожью внутри и ощущением полной потери контроля над ситуацией из-за неизвестного мне финала. Вот сейчас я здесь сижу и набираю номер телефона больницы, а в этот самый момент, возможно, Хагги лишают самого драгоценного — жизни. Я безустанно набирал и набирал номер, и снова и снова никто не отвечал мне на том конце телефонной линии. И тут в комнату зашла Раиса Николаевна и удивленно сказала:

— До сих пор звонишь?

В этот самый момент в трубке телефона тоже кто-то произнес плоским голосом:

— Кардиология…

Я снова замешкался и не знал, кому отвечать первому — то ли соседке, то ли человеку в трубке. Я тряхнул головой и сосредоточился на голосе в трубке.

— Алло, здравствуйте, а можно мне позвать дедушку Романа из 505 палаты? У меня очень важный вопрос, это буквально вопрос жизни и смерти!

— Ну, если вопрос жизни и смерти, то сейчас позову, подожди, сейчас схожу за ним, — с юмором в голосе ответили мне.

Напряжение нарастало внутри, я не знал, что будет дальше, и сможет ли вообще мне помочь дедушка.

— Вот, пошли за ним, — теперь ответил я Раисе Николаевне.

Мы подождали недолго, в трубке снова раздался голос медсестры:

— Алло?

— Алло? — повторил я.

— Дедушка твой на процедурах сейчас. Я могу ему передать что-нибудь, чтобы вопрос жизни и смерти разрешился в лучшую сторону?

— Это так не объяснить. Попросите его мне перезвонить, как можно скорее.

— Хорошо, — явно с улыбкой ответила она.

— Спасибо, до свидания!

— До свидания.

И здесь тупик. Я не смог связаться с дедушкой, а на счету была каждая минута.

— Раиса Николаевна, я пойду домой, ждать звонка дедушки, а вы, пожалуйста, ждите звонка здесь. Я не знаю, куда он позвонит, но думаю, что скорее всего себе домой.

— Хорошо, Лёнечка, не переживай. Мне нужно будет только ненадолго отлучиться, чтобы выключить распылитель.

То, что звонок мог раздастся во время того, как соседка уйдет в огород, было очевидно, но и остановить ее не имел права. Я вздохнул, взял с собой записку с номером телефона кардиологии и направился домой караулить телефон. Я сидел, сидел, а звонок так и не раздавался. Я решил снова набрать номер сам. Так как папа сменил раритетный аппарат на новую трубку с кнопками, набирать номер было теперь очень просто, гудки быстро заиграли в рубке.

— Кардиология…

— Здравствуйте, скажите, пожалуйста, а дедушка Роман из 505 палаты вернулся с процедур?

— Все процедуры закончились минут 15 назад. А в чем, собственно, вопрос?

— Я уже звонил и просил вас, чтобы мой дедушка перезвонил мне, когда вернется с процедур, и вы мне сказали, что сообщите ему.

— Нет, молодой человек, вы меня, вероятно путаете с Анжелой. Наверное, вы разговаривали с ней. У нас была пересменка, и она уже ушла.

Я чувствовал себя какой-то маленькой-маленькой мухой, которая бьется без конца в окно, но натыкается только на сплошные преграды. Мне стало так обидно в душе, горло сковали нахлынувшие слезы, голос задрожал. Не имея возможности полностью взять себя в руки, я сказал, как только мог сдержаннее, чтобы не выдать моего состояния:

— А вы бы могли сейчас позвать моего дедушку из 505 палаты к телефону? Пожалуйста.

Медсестра услышала мой дрожащий голос, она выдержала небольшую паузу и сказала:

— Сейчас узнаю, не вешайте трубку.

Я сидел и прижимал трубку телефона к уху, стараясь расслышать все, что творилось на той стороне провода. Это были какие-то шорохи, голоса, шаги, звуки и скрипы дверей. Наконец, в трубке появилось шуршание, и со мной вновь заговорила медсестра:

— К сожалению, прямо сейчас дедушку позвать нет возможности, сейчас время ужина, в палате его нет. Возможно, он ушел в столовую.

— А у вас на ужин сегодня случайно не утятина?

— Что? — недоуменно произнесла медсестра.

— Ээээ, нет, ничего, это я так… Вырвалось…

— Может быть ему что-нибудь передать? — услышал я знакомый вопрос в трубке.

— Передайте ему, пожалуйста, чтобы он перезвонил домой, что я буду ждать его звонка.

— Хорошо. Что-нибудь еще?

Я чуть замялся и хотел уже просто попрощаться, но потом сказал:

— А еще передайте ему, что его друг с ярмарки купил сегодня всех утят, всех, всех десятерых утят.

— Хорошо, — смеясь ответила она мне. — До свидания, — и повесила трубку.

Если бы она только знала, что это значит, она бы не стала сейчас смеяться в ответ на мою просьбу. Я взял трубку телефона, ибо она теперь не была привязана к своей коробке, как у предыдущего раритетного аппарат, и вышел с ней на улицу. Решил ждать звонка от дедушки там. Я сел на скамейку рядом с домом. Буч подошел ко мне и положил свою морду мне на колени, а потом грустно поднял на меня свои большие карие глаза. Он знал, что мне невероятно грустно, что внутри все разрывается на части. И даже если бы он мог говорить, то не стал бы этого делать. Он просто хотел разделить со мной мое отчаяние и мою грусть, чтобы облегчить мою душу. Я больше не стал перезванивать. Но продолжал ждать звонка. На улице стемнело, воздух стал более прозрачным и холодным, я лег на лавочку на спину и смотрел на небо. Я знал, что уже мне не перезвонят. Где-то там высоко хаотично сверкали звезды, цвета на небе смешивались от более темно-фиолетового к синеватому. Вот звезды, вот небо, вот луна — они так высоко, занимаются делами вселенского масштаба, а наши маленькие души на земле копошатся каждая в своем мире, и для них — высоких планетарных тел — это все кажется чем-то смешным, мелочным и не имеет никакого значения.

— Прощай, Хагги, — вдруг вырвалось у меня само собой. Я закрыл глаза, и горячие слезы потекли по моим щекам, скатывались по шее и затекали куда-то дальше под футболку. Грудь ходила вверх-вниз, пытаясь хотя бы немного выровнять сбившиеся дыхание. Буч встал на лапы, начал тыкать носом мне в лицо, я обнял его за шею, прижав к себе черную морду как можно ближе. Время остановилось, бессмысленной оказалась вся эта гонка в попытках найти человека, забравшего Хагги, бессмысленной оказалась и вся идея по его спасению.

13 глава. Возвращение

Я проснулся в своей комнате, до звонка будильника оставалось 5 минут. Мой организм, видимо, уже сам натренировался вставать в определенное время, даже будильник был не нужен, но по привычке и на всякий случай я его заводил каждый день. Вчера вечером за мной приходила Раиса Николаевна, чтобы забрать ночевать к себе домой, но я отказался. Первый раз за все эти дни без дедушки я решил ночевать дома. Мне не хотелось никуда идти, ни с кем разговаривать, что-то объяснять, и чтобы меня утешали. Я отключил будильник, пошел умываться и чистить зубы. Кушать мне не хотелось, поэтому первым делом я решил пойти во двор, чтобы сделать там все необходимые задачи. Подошел у Ажуре, погладил ее по шее. Она меня принимала за своего, послушно давала себя доить, а я в благодарность за удачную дойку в конце всегда чесал ей шею и гладил по ее морде в крапинку. Нужно было всем наполнить кормушки и поильники, натаскать воды. Всем! Уже и не осталось-то никого — Ажура, да куры с петухами. Но не смотря на это птичник и сарай нужно было чистить регулярно. Я взялся за дело. Сегодня утро было какое-то прохладное. Я натянул на футболку фланелевую рубашку и взял в руки большую, с длинным основанием тяпку. Ей было удобнее всего чистить навоз и помет. В голове у меня проносился мысленный диалог «— Может быть попросить Петра съездить на ярмарку, поискать того человека?» «…..А что толку?» «……А вдруг он не всех махом пустил на продажу!» «…….А если всех? Ты бы хотел увидеть в этом случае на прилавке разделанного на мясо Хагги?» «…….Нет, конечно, я этого не выдержу. А может быть он жив, а ты здесь сараи чистишь?»

Я не знал, как мне поступить. Наверное, хватит себя обнадеживать, пора бы уже просто смириться, довести до конца данное дедушке обещание и уехать домой. Дааа, лето у меня получилось просто великолепное, а в сочинении о лете даже и написать будет нечего. Хотя почему нечего? Чистил сараи, доил корову, довел дедушку до сердечного приступа. «Вот, Лёнька, вот молодец!» — будет стоя аплодировать мне весь класс! Пока я в раздумьях вычищал все до мелочей, солнце уже поднялось, лучи стали пригревать спину, мне стало жарко, я снял рубашку. Тут я услышал лай Буча и пошел посмотреть, на кого он так заливается. Около двора остановилась машина такси, из которой вышел мой дедушка. Я зашагал скорее в его сторону, но в калитку он вошел быстрее, чем я успел ее отворить. Он в лучах солнца светился словно в огне, такой широкой улыбки я не видел на его лице никогда в жизни, даже когда бабушка была жива. Солнце так ослепляло, что я сначала даже не понял, что находится в его руках. И тут я прищурился, а дедушка вытянул руки вперед мне навстречу, а в них сидел черненький с блестяще-изумрудным отливом мой родной Хагги. Он вытянул свою шею выше, увидев меня, задирая клювик к небу и все повторял:

— Кря, кря, кря….

— Дедушка! — закричал я. Подбежал к нему, взял моего утенка и обнял птицу. Мы с ним расстались всего на один день, а я уже придумал, что навсегда. И ко мне в голову пришла такая мысль — «Всё, что нам кажется уже случившимся иногда не более, чем наша выдумка, иллюзия, которую мы сами создали в своей голове. Но что самое ужасное — эта выдумка может нас сводить с ума на столько, на сколько сильно мы верим в свои собственные иллюзии.»

Хагги стал жить в птичнике с курами, он был невероятно красивым. Каждый, кто приходил к нам непременно хотел взглянуть на него. Те, кто не был знаком с породой уток Каюга поражался внешнему виду, ведь на солнце темные перья переливались самыми разными оттенками — от изумрудного до густого фиолетового, а блеск перьев был на столько ярким, словно они были намазаны маслом с мельчайшими отражающими частицами.

Дедушку положили в больницу в понедельник, а операцию назначили на вторник. Мама ко дню операции приехала в село на автобусе, она хотела быть рядом в тот момент, когда его будут оперировать, и было очень заметно, что она нервничает. Медсестра, что проводила подготовительные процедуры, была в хорошем расположении духа и всячески ее подбадривала.

— Не переживайте вы так, — говорила она. — Все будет хорошо, ваш папа в очень надежных руках. Григорий Васильевич замечательный кардиохирург.

— Почему тогда он со своими талантами практикует не в большом городе, а в маленьком райцентре? — скептически сказала мама, теребя в руках носовой платок.

— А по вашему мнению талант измеряется местом проживания? Чем дальше от города, тем хуже врач? Ерунда какая! В городе столько шума, суеты, все строится на взятках и зависти, а у нас здесь спокойно, воздух какой! Да что там воздух? Люди какие замечательные! Практикуй и практикуй, для этого и время есть и благоприятные условия. Тем более в нашу больницу новейшее оборудование в том году установили, последнего образца, полная модернизация была, а у вас в городе все бы себе по карманам растащили. У нас врачи о людях думаю, а у вас о своих кошельках.

— Ну-ну, я прошу вас не обобщать. Вашу точку зрения я услышала, но давайте каждый останется при своей.

— Да, ради бога, милая, но прошу вас не сомневаться в профессионализме Григория Васильевича.

Тут в палату зашел сам дядя Гриша и обратился к медсестре.

— Нина Николаевна, вы пациенту грудь начисто обрили?

Медсестра всплеснула руками и ответила:

— Ооо, Григорий Васильевич, обижаете! Ни одного волоска не оставила! А это, заметьте, было не просто! Я, когда его грудь увидела, подумала, что Кинг-Конг ожил!

Мы все залились смехом, действительно вспоминая, что дедушка очень волосат и кучеряв на теле.

— Смеётесь значит? — произнес доктор, глядя на нас. — Это очень хорошо! Самое главное — это позитивный настрой, и неугасаемая вера в лучшее!

Заключение

Операция у дедушки прошла успешно. Через день мама вернулась в город, ей необходимо было закончить практику. Дедушка лежал в больнице целый месяц, восстанавливался, а я периодически его навещал, приезжая с Петром и Раисой Николаевной. Дома вел хозяйство, гулял с Бучем и Хагги. В начале августа в село приехали мама с папой до конца лета. Конечно, на море мы уже не поехали. Дедушку выписали в середине месяца. Он чувствовал себя хорошо, но ему необходимо было соблюдать, так сказать, режим энергосбережения. Когда наступила пора возвращаться в город, я мысленно оглянулся назад и оценил, какое насыщенное на события у меня было лето. Я чувствовал, что подрос, но не телом, а духом.

Я научился верить только собственным глазам, а не своим предположениям и домыслам, идти до конца, даже если кажется, что ты прошел практически всю дорогу, держать данное обещание, не решать проблемы истерикой или шантажом, пробовать подбирать ключики к дверям и договариваться, нести ответственность за себя, за других. Я дал собственное определение слову «мужество». В моем понимании мужество — это про действия, а не про слова, это когда ты стараешься предвидеть, к чему эти действия приведут, мужество — это про ответственность, про обязанности, про чувство долга, мужество — это когда ты способен пойти на компромисс, а не люто отстаивать свою точку зрения. Мужество — это про смелость, про веру в свои силы, про храбрость, про надежды на лучшее. Мужество — это про поступки, настоящие поступки, которые определяют нас, как личность. И теперь я могу сказать, что мужество — это про меня.

Оглавление

1 глава. Ура! Каникулы!

2 глава. Самая ужасная новость

3 глава. Дорога

4 глава. У дедушки

5 глава. Хагги

6 глава. Дружба

7 Глава. Ссора

8 глава. Несчастный случай

9 глава. В больнице

10 глава. Светлана

11 глава. Решение

12 глава. Продажа утят

13 глава. Возвращение

Заключение