Одна в мужской компании [Мари Бенедикт] (fb2) читать постранично, страница - 2

даритель — сторонник национал-социалистической партии, выступает за объединение Австрии с Германией и поддерживает ее недавно провозглашенного канцлера, Адольфа Гитлера. Маятник власти каждый день раскачивался из стороны в сторону, и рисковать сейчас нельзя было никому. Тем более мне.

Публика перестала хлопать. В неловкой тишине все вновь уселись на свои места. Все, кроме одного человека. У одного из самых лучших мест в театре, в середине третьего ряда, стоял какой-то мужчина с широкой грудью и квадратной челюстью. Один из всех зрителей он остался стоять.

Не сводя с меня глаз.

Глава вторая

17 мая 1933 года

Вена, Австрия

Занавес упал. Коллеги-актеры бросали на меня насмешливые взгляды. Я пожала плечами и покачала головой — это должно было выразить, как я надеялась, и недоумение, и неодобрение подобных поступков. Приняв поздравления и выждав сколько нужно, чтобы соблюсти приличия, я ушла и закрылась у себя в гримерке. Я была охвачена гневом и тревогой: эти цветы отвлекли внимание от моего триумфа, от роли, которая должна была помочь мне раз и навсегда развеять память об «Экстазе». Нужно выяснить, кто это сделал и что это было: комплимент, пусть неуклюжий, или что-то еще.

Вытащив конверт, спрятанный в самом большом букете, я взяла маленькие ножницы и вскрыла его. Достав плотную кремовую карточку в золотой рамке, я поднесла ее поближе к лампе, стоявшей на туалетном столике, и прочла:

«Незабываемой Сисси. С уважением, Фридрих Мандль».

Что еще за Фридрих Мандль? Имя было мне знакомо, но я никак не могла вспомнить откуда.

Дверь моей гримерки заходила ходуном от настойчивого стука.

— Фройляйн Кислер?

Это была Эльза Люббиг, старая и опытная костюмерша, вот уже двадцать лет одевавшая всех звезд Венского театра. Даже во время Мировой войны и в тягостные годы после поражения Австрии эта седовласая матрона помогала актерам готовиться к спектаклям, что поддерживали боевой дух венцев, напоминали им об историческом величии Австрии и рождали мечты о счастливом будущем.

— Входите, пожалуйста! — крикнула я.

Даже не взглянув на море роз, фрау Люббиг начала снимать с меня желтое, солнечного цвета платье. Пока я втирала крем в лицо, чтобы снять плотный слой сценического грима, а вместе с ним последние остатки образа, она выплела из моих волос замысловатый шиньон, подобающий, по мнению режиссера, императрице Елизавете. Фрау Люббиг молчала, но я чувствовала — она только выжидает удобного момента, чтобы задать вопрос, несомненно занимающий сейчас весь театр.

— Красивые цветы, фройляйн Кислер, — заметила наконец фрау Люббиг после того, как похвалила мое выступление.

— Да, — ответила я, ожидая пока не высказанного вопроса.

— Можно поинтересоваться, от кого они? — спросила она, покончив с прической и переходя к корсету.

Я помолчала, раздумывая над ответом. Можно было соврать, приписать оплошность моим родителям, но тогда эта сплетня станет той ценностью, которую она сможет пустить в оборот при удобном случае, а если я доверю ей настоящий секрет, она будет у меня в долгу. Иметь в своих должниках фрау Люббиг может оказаться небесполезным.

Я улыбнулась и протянула ей карточку.

— Некто Фридрих Мандль.

Она ничего не сказала, но я слышала, как она сдавленно охнула, и это было более чем красноречиво.

— Вы о нем слышали? — спросила я.

— Да.

— Он был в театре сегодня вечером?

Я знала, что фрау Люббиг смотрит все спектакли из-за кулис, зорко наблюдая за порученной ее заботам актрисой, чтобы вовремя привести в порядок надорванный подол или сбившийся набок парик.

— Да, фройляйн Кислер.

— Это тот, что остался стоять после последних аплодисментов?

Она вздохнула.

— Да, фройляйн Кислер.

— Что вы о нем знаете?

— Не хотелось бы рассказывать, фройляйн Кислер. Не по чину мне.

Я подавила улыбку: ох уж эта притворная скромность фрау Люббиг. В ее сокровищнице хранилось столько тайн, что это делало ее во многих отношениях самой влиятельной персоной в театре.

— Вы сделаете мне большое одолжение.

Она помолчала, делая вид, что обдумывает мою просьбу.

— До меня доходили только сплетни и слухи. Не всегда лестные.

— Прошу вас, фрау Люббиг.

— В общем… — Я видела ее в зеркале: она словно перелистывала аккуратно сохраненное в памяти досье, прикидывая, какой кусочек информации выдать. — У герра Мандля еще та репутация в делах с женщинами.

— Как и у любого мужчины в Вене, — со смехом отвечала я. Если дело только в этом, можно не волноваться. С мужчинами я умела себя поставить. Во всяком случае, с большинством мужчин.

— Дело не сводится к обычным интрижкам, фройляйн Кислер. Один его роман закончился самоубийством молодой немецкой актрисы Евы Мэй.

— Какой ужас, — выдохнула я, хотя, имея за плечами свою собственную историю разбитых сердец и попытку самоубийства одного из отвергнутых воздыхателей,