Рассказ для Сергея [Игорь Викторович Пидоренко] (fb2) читать постранично, страница - 2

устав сопротивляться, с гудящей от мыслей головой, я как-то незаметно для себя задремал.

Дом Машкина и впрямь оказался таким, каким я его описал. Но как следует рассмотреть все подробности мне не удалось. Сашок и Васенька споро проволокли меня под руки по коридору и зашвырнули все в ту же камеру «холодной».

Нет, я положительно сошел с ума! Все было, как в рассказе. Даже у нар, покрытых драным одеялом, не хватало одной доски. Именно той доски, с помощью которой выдуманный «я» выбрался на свободу! Я долго лежал, уткнувшись лицом в одеяло, пахнувшее потом многих людей, прошедших до меня через эту камеру. Я пытался понять, где, в какой точке реальное пересеклось с выдуманным и насколько это выдуманное было реальным сейчас, в этой моей безвыходной ситуации?

Грустно и глупо. Таких совпадений просто не бывает! Если я сам все это придумал и воплотил в жизнь, то в моих же силах и разрушить. Вот сейчас встану и…

Я поднялся и, взяв разгон, с силой ударился плечом в стальную дверь камеры.

Дверь не исчезла, даже не шелохнулась. А сам я оказался на полу с почти полностью парализованной от боли рукой.

Кой черт, фантазии! Самая настоящая, первосортная реальность. Настолько первосортная, что можно было больше не сомневаться — Машкин из меня нарежет мелкую лапшу в отместку за отказ издавать его роман.

Ну что же, козырь у меня был. Хотя и достаточно мелкий — на уровне шестерки-семерки. В конце концов, я мог согласиться на издание этого распроклятого романа. Мало ли у нас дряни выходит! А потом, мое согласие еще ничего не значит. Издавать или нет, решаю не я. Есть главный редактор, директор. А я человек маленький. Сумеет Машкин их убедить — его везение. Тогда и я кобениться не буду. «Если главный скажет: „Надо!“, то редактор ответит…» Что ответит? Неужели не ясно, что отвечать, идиот?!

Только вот как быть, если козырь мой не сработает? То есть, Машкину уже не потребуется мое согласие. И очень просто: директора с главным уговорит, найдет редактора не такого хлопотного. Что, нет таких у нас в издательстве? Да за милую душу! А меня, того самого… «Ин дер люфт!», как говаривали немцы. Совершенно свободно. Покажите мне человека, который в этом сомневается. Нет, только не меня. Я не сомневаюсь, я просто уверен, что выберусь и на этот раз. Вот только придумаю нормальное продолжение рассказа. С хорошим концом. Сейчас, дайте сосредоточиться.

А сосредоточиться не удавалось. В доме явно что-то происходило. Сквозь бетон потолка доносился слабый гул многих голосов, похоже, двигали мебель, чем-то резко стучали. Может быть, милиция нагрянула и меня сейчас обнаружат и освободят? Хотя какая милиция? Я же сам описал, как за мной на милицейском «УАЗе» охотились. Так что спасения с этой стороны ожидать не приходилось.

Перевернувшись на спину, я продолжал раздумывать над возможностями выхода из этого фантастического мира. Конечно, можно было бы пустить все на самотек, надеясь, что фантомы просто развеятся, расплывутся туманом, и я вновь окажусь в квартире моего знакомого и буду с тоской смотреть, как Инка выходит из подъезда и перебегает улицу, чтобы никогда уже больше не встретиться со мной. Я бы согласился сейчас и на это! Но слишком слаба была надежда…

Подумать только — созданные силой моего воображения призраки будут держать меня в «холодной», мучить, и, что вполне возможно, убивать. Никогда бы не подумал, что у меня такое сильное воображение. И что бы ему быть послабее?

Сколько времени прошло в этих бесплодных размышлениях — сказать не берусь. Сигареты у меня не отобрали и пачка успела опустеть наполовину, когда, наконец, загремел засов. Весь подобравшись, ожидая самого худшего, я сел на краю лежанки. Но дверь открылась, и вошел Васенька с небольшой корзинкой в руках. Из корзинки торчала палка колбасы и виднелась бутылка водки. Советской, правда, не импортной.

Выглядел Васенька совсем невеселым. Был он в тоске и печали. Медленно оставив дверь открытой, он подошел к лежаку, поставил на него корзинку. Достал салфетку, привычно и ловко развернул ее, расстелил. Стал выставлять принесенную провизию. Движения его были неторопливы и скорбны. Несколько раз он тяжело, сокрушенно вздохнул. Я терялся в догадках. Действие явно шло не по предусмотренному сценарию. Количество и качество принесенных продуктов только подтверждало забрезжившую надежду на то, что мои дела не так уж плохи. Того, кого собираются пытать и убивать, ТАК не кормят.

В завершение импровизированного стола Васенька распечатал бутылку и налил высокую граненую рюмку. Протянул ее мне и сказал:

— Ну, выпей. Помяни.

— Кого? — холодея от предчувствия, спросил я.

— Константина Степаныча, — глухо сказал Васенька и всхлипнул.

Я с удивлением и непониманием уставился на него. Толстое, широкоскулое лицо его кривилось в плаксивой гримасе и, наконец, из глаз потекли дорожки слез.

И тут до меня дошло! Я торжественно встал, пробормотал: «Мир праху его!», — и опрокинул в себя рюмку.

* *