Сереженька, - не унималась Анна. -
Нельзя одним прошлым жить.
- А я и не живу…
- Живешь. Обманываешь себя и всех вокруг. Мертвым прикидываешься.
А жизнь идет, уходит жизнь. Ты подумай: вокруг тебя люди. Может, им надо что-нибудь от тебя. Ты можешь им дать это, а не даешь. Может, ты кого-то из них счастливым сделать сможешь.
- Несчастный человек никого не может счастливым сделать, - возражал я.
- А ты счастливым стань. Попробуй…
- Все, Анюта, закончили разговор, - резко обрывал я ее.
И убегал.
От нее и от себя.
Я не хочу никого делать счастливым и сам не хочу им быть.
НЕ-ХО-ЧУ! Мне лучше одному со своими воспоминаниями. И вообще - какое мне дело до других?! Какое мне дело до живых?!
*3**.*
Живых на кладбище мало. Каждый молча занимается своим делом.
Тишина, почти полная тишина, как и положено быть на кладбище. Только дятел где-то на вершине сосны деликатно, но настойчиво долбит ствол.
Такая тишина, такие покой и умиротворение мне нравятся.
Я вообще люблю одиночество. Даже не люблю, а считаю его единственно приемлемым для себя. Почему я не схожу с ума? По логике вещей уже давно должен был. Но ум мой ясен и ясно все, что я в состоянии вспомнить. А помню я все, каждую мелочь, до старческого маразма далеко еще. И тело мне досталось хорошее. Крепкое здоровое тело. Во мне нет явной хроники. Все органы работают исправно. Я даже печень не посадил за два месяца беспробудного пьянства, начавшегося сразу после того, как я потерял все.
Здесь у меня два захоронения, и они рядом. В одной оградке сын с невесткой и внучкой. Три могилки под одной плитой. Рядом оградка, где Зоя лежит. Там есть свободное место - для меня.
Но я не тороплюсь лечь рядом.
Сначала очень хотел. Когда вышел из запоя и мало что ощущал кроме жгучего чувства одиночества и страха перед ним. Решив покончить со всем этим, достал с антресолей заветную шкатулку, где лежала отцова бритва, трофейная немецкая, привезенная с фронта. Я никогда не брился ею, не умел, просто хранил, как память. Кроме этой бритвы в шкатулке лежат две медали - за отвагу и юбилейная, за победу над
Германией в Великой Отечественной Войне и орден Боевого Красного
Знамени, удостоверения на право ношения наград и свидетельство о смерти. Это все богатство, оставшееся от папы.
Взяв бритву, как сомнамбула пошел в ванную, открыл краны, лег, даже не раздевшись, только закатал рукава рубашки, и резанул отцовской бритвой по левому запястью, потом переложил бритву в левую руку и перерезал вену на правой руке. Я лежал в теплой воде, истекая кровью, а одиночество никак не хотело меня покидать. Я ждал свой конец, надеясь, что умру и встречусь с теми, кто покинул меня два месяца назад. Я был тогда уверен, что встречу их, что мое одиночество закончится, когда я умру. Но оно не закончилось, просто оборвалась ненужная мне жизнь со всеми ее мыслями, воспоминаниями и одиночеством. Я умер, словно провалился в сон без сновидений. Но сон мой был совсем кратким. Я очнулся, казалось, через мгновенье.
Одиночество было со мной.
Анна, это она не дала мне уйти. Почуяла что-то, что ли? Кликнула, взбудоражила соседей-мужиков. Переполошила весь подъезд. Выломали мою дверь, вызвали скорую…
Других попыток покончить с собой я не делал. Мертвым когда был, ничего не видел - ни света в конце тоннеля, ни доброго боженьку в белой рубахе и с нимбом над головой, ни моих родителей, ни жены, ни сына - ничего и никого. Я и раньше в загробную жизнь не верил, а как побывал там, понял: пока человек жив, пока у него голова работает, пока мысли в ней есть - только тогда все существует, материальное и духовное, а когда мысли уходят, все исчезает.
Я не хочу, чтобы исчезли мои воспоминания.
И они со мной.
*4**.*
- Здорово, батек, - слышу я Мишкин голос в своей голове.
- Здравствуйте, Сергей Владимирович. - Это Светлана.
- Привет, дедуля!
Когда Лизоньки не стало, ей годик только-только исполнился, она только гугукала и улюлюкала. И некоторые слова: папа, мама, дай… А теперь говорит вовсю, ну, конечно, ей же уже почти одиннадцать.
Голосок звонкий, как колокольчик.
- Здравствуйте, мои родные, - вслух сказал я. - Или так не принято? Приветствую.
Их слова, обращенные ко мне, я сам же и придумываю, а голоса вспоминаю. Голос внучкин придумал, мне кажется, что у нее он должен быть именно такой - звонкий и радостный, со слегка заметной картавинкой, как у Зои в детстве. Мы ведь с Зоей еще в детском саду познакомились. Потом в одной школе учились до шестого класса. Потом нас жизнь развела и уже позже, когда нам по двадцать было, мы снова встретились. И уже не расставались больше никогда.
- Ну, как вы тут? Соскучились? Не верю. Недели не прошло, как я у вас был. В жизни-то и месяцами не виделись. Дела у всех были.
Работы, заботы.
Они молчат деликатно, смотрят на меня со своих фотографий. И улыбаются. Рады, что я пришел.
- Рады снова видеть меня?
Молчат…
Ну, ладно, хватит придумывать! я же материалист.
Захожу в оградку к Зое.
- Привет, любимая, - говорю
Последние комментарии
2 часов 34 минут назад
10 часов 23 минут назад
12 часов 54 минут назад
13 часов 2 минут назад
2 дней 18 минут назад
2 дней 4 часов назад