Lorem Ipsum [Илья Андреевич Беляев] (fb2) читать постранично, страница - 2

старушенция, точно копыта двинет.

Вдруг, из форточки одного окна на четвертом этаже вылетел голубок. Неуверенно, мотаясь в воздухе то вниз, то вверх. Неокрепшие крылья не держались на ветру. Он упал в сугроб, начал биться из стороны в сторону. Малыш бросился к нему, выронив сосульку. Откопав голубка из сугроба, он погладил его. Птица остолбенела. Человечьими глазами голубь осматривал мальчика, ведь никогда он еще не видел ребенка таким большим и с этого ракурса. Мальчик подумал, что лучше будет голубю с его друзьями и отнес птицу на парящую крышку канализационного люка к гревшимся на нем трем серым подругам, за которыми малыш уже некоторое время наблюдал.

– Зоя? Нина? Галина? – свежеиспеченный голубок осматривал того, кого когда–то знал, но не надеялся уже встретить. – Что с вами? Это как? – он топал пурпурными слабыми лапками по металлическим буквам люка, всматриваясь в клювастые лица. – Вы изменились как–то, в толк не возьму токо как? Зоя, тебя же уже как года два нет! Нина… А ты прошлой весной ушла. Галина… Галина, так ведь и ты померла.

– Так сказать, с днем рождения, гадюка! На одну старую каргу меньше!

– Ты, Галина, не изменилась, скажу я тебе. – ответила третьей подруге Тамара.

– Не думала, шо спустя два года меня увидаешь? – засмеялась первая подруга.

– Надеялась, конечно, шо увижу, как говорится: «все там будем». Рай – он один для всех.

– Только это не он. Глянь сюда! – Галина указала Тамаре на маленькую оттаявшую лужицу, чтобы та воспользовалась ей вместо зеркала.

– Нет! Это же как? Я не верю! Сон поди!

– И ты помнишь как ты уснула? – спросила Зоя.

– Шо–то в груди опять закололо, уже не первый раз за день. Тогда вот и уснула. Сейчас проснусь.

– Не проснешься, – вздохнула Нина. – Привыкай.

– Да ежели и померла, то за что мне такое? – Тамара кидалась из стороны в сторону.

– Тамарка, – взялась пояснять Галина, как главный правдоруб поселка, – ты жаловалась в милицию на соседа, что у него громко в душе вода шумит?

– У меня слух чуткий, он мыться вздумал в восемь вечера, я сплю ужо в это время!

– Ты же жаловалась на детвору, что когда на качелях качаются, скрипят на весь двор и спаса от их нету?

– Они не только мне мешают, а всему двору!

– И ты же разбросала гвозди, чтобы машины проткнули колеса и не ездили под окнами?

– Потому шо дыхать нечем после них, надымят как пОровозы! Чай не в депо живу, шобы терпеть!

– Добро пожаловать! – произнесли все втроем.

Из первого подъезда вышел мужчина и направился к ребенку. Он взял мальчика за руку и повел к дому.

– Сынок, мама тебя зовет–зовет, а ты не идешь. Не надо маму расстраивать.

– Папа?

– Что сынок?

– А ты видел когда–нибудь детей голубей?

– Голубят? В смысле детенышей голубей? Нет, не видел.

– А откуда тогда голуби?

– Не знаю сына. Но они такие вредные птицы, только попрошайничать, курлыкать и гадить умеют.

Мальчишка, заходя в подъезд, обернулся к голубям, но на люке уже никого не было. Только откуда–то сверху доносился удаляющийся звук хлопающих крыльев.

Веселая работа

До того, как устроился на свою работу, я чувствовал себя очень некомфортно в подобных местах. Да и в самом начале странная дрожь пробегала по спине, когда уходил домой после смены. Ухожу, а позади меня все эти пластиковые цветы, глянцевые камни с бледными портретами, незанятые никем, но уже готовые ямы.

А потом напарник рассказал мне анекдот. Прямо тут. И анекдот был смешной, и рассказчик был хороший. Но я остолбенел. Как он мог позволить себе такое? В таком месте! Шутки шутить! Тут люди лежат, их покой нельзя нарушать! И с кем шутить вздумал? Ведь я христианин! Даже в церковь ходил. Да и сейчас хожу. Но не так, чтобы часто.

Потом прошёл не один день его стараний. На десятой шутке пробил он меня. Но так, не сильно. Я лишь прыснул слегка. И так стало стыдно! Быстро осмотрелся вокруг, посмотрел на людей вокруг – не осуждают ли? Ничего. Ни одна мускула на их физиономиях не дрогнула. Уходил в тот день с работы оглядываясь, будто ожидая преследования обиженного человека, которому из–за меня покоя нет.

Потом уже была тридцатая шутка, наверное, спустя месяц–два. Над ней я уже откровенно смеялся. И никакой ведь реакции от окружающих! Мы тут стоим, смеёмся, только ворон подымаем. А оно похоже на то, как в большом городе жить: ты на улице балдеешь, смеёшься в голос, кричишь белугой, плачешь навзрыд – а дела–то никому и нет. Одни каменные сооружения вокруг, да лица – одно бледнее другого.

К чему я это? Да вот какая штука до меня дошла: нет на кладбище ни привидений, ни мертвецов, которые по ночам слоняются. Даже плач покойницы ночью не услышишь – спят они все. Уж не знаю, есть ли вообще такие явления, но точно они не на кладбище. Тут ведь только нужные кому–то люди лежат, кем–то захороненные. Кто–то позаботился о том, чтобы они здесь лежали, чтобы фотография красивая на камне. Чтобы все видели, какой ты живой и веселый был