Ради тебя я вскрою реальность [Каролина Мунас] (fb2) читать постранично, страница - 3

стрелки часов отбивают ритм с верхней полки. Где мы?

– У меня дома.

Стены завешаны вырезками. Потрепанными сюрреалистичными картинками. Яркий глаз в банке, самолет без крыльев, и воздушные шары уже готовы взять его под свою опеку. Cтраницы из книг, ну надо же, даже странно представить его за чтением. А между тем, все полки в книгах, тяжелых старых переплетах. На столе свитера, плетеные узоры и множество фотографий. Он тут же подводит меня, чтобы разглядеть их. Локон падает ему на лицо. Он осторожно убирает его и все не сводит с меня взгляда. Ждет реакцию, но я не знаю, что ответить.

На фотографиях мы, такие счастливые. Всегда рядом. Всегда касаемся друг друга, и лишь на одной смотрим не на друг друга, а в книги. Они словно с его полки, такие же ветхие. Буквы отсвечивают, но разобрать можно: "Мастер и Маргарита", "Мост в Терабитию". Переплеты выглядят куда старше, чем эти истории. Мы так вдумчиво склонились над ними, сидя где-то на фоне сосен. В какой-то беседке, где по деревянным ставням стекают капли, и все вокруг от них сияет. Наши кожаные куртки тоже попали под дождь, вся одежда мокрая, и почему-то лишь книги не блестят от влаги. Где это могло быть? А это? Когда мы могли оказаться в горах и есть лепешки, укутавшись в пледы? На мне висит его одежда, и пока я улыбаюсь, он нежно поправляет складки. Пьет чай, пытаясь согреться. Почему я не обнимаю его?

– Можешь взять себе, какая больше нравится, – наконец шепчет он, налив нам чаю.

– Но когда это было?

– В другой реальности. Очень далекой. – Что? Так она не одна?

Он с грустью кивает и отходит к окну. Я помню эту позу. Эти заложенные за спину руки, прижатые к телу локти. Сколько раз я думала, что это он, когда видела медовые волосы у кого-то в городе. А теперь он со мной, и я могу прикоснуться к ним.

– Ты не представляешь, как тяжело мне было. Я ждал тебя, но думал, это напрасно. И знаешь, грела мысль, что где-то мы можем быть счастливы, в какой-то из этих необъятных реальностей.

Он взял из моих рук снимок.

– Мне этот тоже нравится. Знаешь, как это было? В тот день твой парень не приехал, и мы пошли гулять по набережной. Там был наш первый поцелуй.

От досады я ударила себя по коленке. Я же знала, что так бы оно и было, будь с нами в тот день чуть больше удачи, смелости, мы бы потом не страдали.

– Да, и мне чертовски обидно. Пойдем прогуляемся.

Закат здесь как пламя. Бордовый, розовый сквозят над желтым и теперь я вижу солнце над их слиянием. Он говорил, мы можем все, мы можем быть вместе.

– Тебе же нравится это место?

  Ну конечно. Когда он показал мне, что за пределами этого берега, я была уверена, что умерла, попала в рай. Но ничего этого не случилось. Я проснулась.

                                      ***

Тромбон – это голос из тишины. Резкое торможение на полном ходу жизни. Подумай, говорит он, порассуждай о своей реальности. Но зачем, если вслед за ним скрипка тут же найдет в душе нужные струны. Она теребит их до боли, распознает ржавчину и глушит. Должно быть, поэтому я так люблю ходить сюда одной. Не терплю людей рядом. Маргариту я ставлю ровно в центр стола и кладу на него локти. Со стеклом играется свет, и, пока играют инструменты, я не могу отделаться от предчувствия, что в последний раз сижу одна здесь. Такого больше не будет.

                                     ***

–Ты пришла.

Он еще красивее. Габардиновый пиджак выглажен ровно по швам, и шелковая рубашка отсвечивает оттенком слоновой кости. Его руки гладят меня вдоль плеч, и они пропитываются током. Этот джентльмен прислоняется к моей спине, открытой полностью, как часто бывает в фильмах. Тепло его пальцев как бархат. Я нужна ему. Нужна мужчине, ради которого я вскрываю к чертям эту реальность. Я говорю, ущипни меня, и он щипает, и все как в тот раз. Я прочно остаюсь с ним в этой реальности.

Мы едем на концерт. Везде со мной шлейф накаленной чувственности. Когда мы садимся за столик, садимся у красной лампы из шероховатого стекла, все начинается повествованием скрипки. Здесь замерли тени. Не видно людей дальше света лампы. Видно сцену, и мы смотрим туда, переглядываясь на драматичных проигрышах. Тогда рождается тишина, после которой рождались звезды. Это момент, похожий на слияние красного вина с кровью. По-настоящему страстный. Такая тишина в музеях у картин Ренессанса. Это трепет перед великим. Это сила, неподвластная времени. Это момент, стоящий жизни, сотни дней, когда солнце просто садилось, обогнув небо. Это вообще не жизнь, а что-то вечное, что-то на другой стороне ее, там, где восход смерти. Что-то переносит меня туда вновь и вновь, оставляя надеяться, что кто-то оплачивает расходы на топливо. Мне наконец-то ударила сладость в голову, и в своем онемении я была просто счастлива.

                                       ***

Я уснула так быстро, что толком не продумала, где мы будем сегодня. Это было в каком-то доме. Мы лежали меж погнутых очков, пуговиц, прозрачных бусин и осколков фарфоровых кукол. Я гладила его волосы, и он отрывисто, с предыханием говорил, что