Изнутри. Сборник литературных миниатюр [Наталья Александровна Стефанова] (fb2) читать постранично, страница - 5

одна-одинёшенька, стала много времени уделять рукоделию. А так как рукодельничать она всегда любила под чай, я привыкла принимать участие в её вязании, вышивании, плетении. Ещё моя старушка часто выходила со мной на крыльцо или в сад, особенно весной, летом и осенью. Зато зимой чай в меня наливался в два раза чаще.

И вот сейчас, зимним вечером, я приготовилась снова напоить хозяйку чаем. Она заваривает свой любимый чай с мелиссой и мятой и садится к столу с вязаньем. В доме тихо играет спокойная музыка. Хозяйка вяжет. И пьёт чай.

Когда меня ей подарили, она ещё была шустрой и весёлой, а её лицо было белым и гладким, щёки румяными. Сильная женщина, она посвящала всю себя работе. Я стояла на её офисном столе во множестве офисов, в том числе, и её собственном.

Что случилось у неё в семье, я не видела. Потому что, как и она, была всегда на работе. Но в один день хозяйка пришла в офис сильно постаревшей. Я с трудом понимаю, о чём говорят люди. Насколько я смогла разобрать из их речей, семья хозяйки погибла в автомобиле.

С тех пор я переехала к ней домой. Дома было пусто. Почти не было вещей. Словно тут давно никто не жил. Приходили люди, стучали в двери, и хозяйка открывала, отдавала последние оставшиеся в доме вещи, и закрывала двери. Мужские, женские, детские вещи. Когда все вещи покинули опустевшую квартиру, хозяйка собрала свой скудный узелок и, положив меня в коробку к тарелкам и вилкам, куда-то повезла.

Дом, купленный ею, был беден. Но она как могла, починила и украсила его. А лучшим украшеньем этому дому служили места за окошком, что окружали его. Здесь было замечательно.

Однако сила и молодость не вернулись к хозяйке, однажды покинув её вместе с её семьей. Но она обрела здесь покой. Это чувствовалось в каждом глотке чая, в каждом движении руки её, ставившей меня или бравшей. Она живёт здесь в покое уже несколько зим и несколько вёсен. Вяжет, плетёт, шьёт. Ухаживает за садом. За домом.

Жаль только, что в её доме всего одна чашка. Придёт час, и я останусь стоять на столе и утро, и вечер. И ещё много-много дней и вечеров. И в опустевшем доме в меня некому будет налить чай.

Но пока я смотрю, как моя старенькая хозяйка вяжет себе жакет. И жду очередного глотка чая.

Спор

Меня зовут дедушка Виктор. Когда-то давно у меня была фамилия, и отчество, и уменьшительно-ласкательные имена, и даже клички, данные шебутными друзьями. Но спустя столетие я этого уже не помню. Тем более, меня нарисовали уже после смерти, а это значит, что я слышу лишь то, что говорят обо мне с того дня, как я стал картиной на стене комнаты.

О себе живом я помню немного. Я был любимым дедушкой хозяйки дома, в котором висит мой портрет. Он висит на стене уже почти целое столетие, и недавно моя внучка отметила свой сто второй день рождения. Её многочисленная семья тоже живёт здесь – дети, и внуки, и правнуки. Они наполняют жизнью весь дом, и мою большую гостиную, и все называют меня дедушкой Виктором. У нас очень дружная семья.

А напротив меня, на противоположной стене гостиной, висят большие механические часы. Но их почему-то никто очень давно не заводил. Я думаю, что они сломаны. Я не раз спрашивал у них, почему они не бьют и не кукуют, и почему никто из семьи за много лет не захотел починить их, если они сломались. Часы же мне отвечают, что я, дескать, старый безумец, и в доме уже почти три десятилетия никто не живёт. Что нет этих шумных правнуков-детей, и серьёзных, деловитых взрослых, и доброй старушки – моей внучки. Якобы дожила она, Анна Петровна, свой век одна, и скончалась году то ли на семидесятом, то ли на восьмидесятом от болезни. Соседи вынесли гроб из дому, и более к нам никто не входил. И завести часы некому. Часам очень грустно от этого, ибо они не сломаны вовсе, и кукушка засиделась за закрытой дверцей, и гири, и маятники отяжелели от неподвижности.

Я не верю этим испорченным старинным часам. Вот же они – ребятня, и родители, и любимая внучка Анечка, сидит в своём уютном кресле, укутавшись в плед, и смотрит в окно, а в разговоре с детишками часто упоминает дедушку Виктора, что смотрит на них со стены и видит их шалости. Нет, часы сломаны, они не могут не только ходить, но и видеть, иначе они не говорили бы мне то, что говорят. Я жду, когда они разучатся и говорить, и тогда сын Анны Петровны вынесет их на помойку, или же отнесёт к часовщику, чтобы починил их. Мне не нравятся их речи. Я не безумен. Нет. Я не безумен. Не безумен. Нет! …

Но почему же тогда хозяйка и её дочери никогда не вытирают с меня пыль? …

История плюшевого мишки

Как же темно в ящике под кроватью, друзья! Если бы ещё ящик был открытый, я бы видел хотя бы, день вокруг или ночь. А он закрыт плотной крышкой. И я не вижу ровным счётом ничегошеньки. До чего же скучно ничего не видеть, и ничего не делать! Даже если ты плюшевый. Со мной тут, конечно, лежат и другие игрушки – юла, скакалка, деревянный человечек, птичка из фланели, набитая ватой, сшитая Виталькиной мамой в его младенчестве, и ещё много маленьких солдатиков.