передо мной в первый раз, и таким же оказывался снова и снова. Неизменным, а значит, вселяющим надежду даже в того, чью веру уже не реанимировать.
Водитель всегда высаживает нас в горле одной из улочек, выходящих на соборную площадь, и остаток пути мы преодолеваем пешком. Со стороны это может показаться данью уважения другим верующим, собравшимся к полуденной мессе, но на самом деле в нашей вынужденной прогулке больше страха, чем смирения. Жене сенатора, представляющего интересы Санта-Озы в Экваториальном союзе, ничего не стоило бы велеть подогнать машину прямо к широкому крыльцу, и пожалуй, никто не посмел бы сказать вслух ни слова. В первые минуты. Вот только жизнь, особенно благополучная, требует не минут, а часов, дней, месяцев и лет, а это слишком большой промежуток времени, чтобы недовольные продолжали хранить свое молчание.
— Ты не подашь мне руку?
Конечно. Куда я денусь?
Кажется, что она ничего не весит. Мама. И едва достает макушкой до моего плеча. Трудно представить, что я появился на свет все-таки из этого чрева, а не из какого-то другого. Отец постарался хорошо, это по мне сразу видно. А до этого над бабушкой вовсю старался дед, портовый грузчик из тихо умирающего Нового Орлеана. Судя по старым снимкам, лет через десять-пятнадцать мы с предком станем очень похожи. Как две капли воды в океане, расплесканном где-то впереди, за домами, сгрудившимися вокруг площади.
— А мне? А мне?
Он весит ещё меньше. И висит под мышкой, как болонка. Впрочем, недолго: под осуждающий взгляд матери спускаю Генри на плиты мостовой. Хотя мальчишка как раз предпочел бы продолжать свое путешествие по воздуху.
— Подобное обращение с книгами недопустимо.
Спасибо за напоминание. Знаю. Зато очень удобно вот так заткнуть мягкий томик за ремень брюк и, если ты настаиваешь, мама, прикрыть полой блейзера.
Часть 1.2
В толпе перед собором привычно много знакомых лиц. Имен половины этих людей я бы не смог припомнить при всем желании, а вот глаза, носы и рты кажутся почти родными. Конечно, кое с кем мы знакомы вполне официально. Например, вон с теми матронами, которые качают головой, видя расстегнутый ворот моей рубашки.
Осуждаете? Зря. У меня с Господом сегодня встреча без галстуков, понятно?
Отводят взгляды, не прекращая высказывать негодование, только теперь уже друг дружке. Ничего, пусть судачат: старушкам тоже надо чем-то заниматься на досуге.
За высокими дверьми жар резко сменяется свежестью. Розовое масло. Воск. Капелька ладана. А ещё мятные сквозняки, прошивающие собор с севера на юг и с запада на восток.
— Дальше доберетесь сами?
— Долго ты ещё собираешься игнорировать правила приличия?
Я бы сказал, что устал от этих правил, ещё когда был всего вдвое старше, чем мой младший брат теперь, но лучше промолчу. Тем более, никому не возбраняется молиться так, как он того пожелает.
— Пойду на галерею.
Мама мимолетно поджала губы, но пока поворачивалась к жаждущим поприветствовать супругу сенатора, её взгляд наверняка успел преисполниться надлежащей кротостью. Как и положено. А я шагнул назад, за спины молельщиков.
Вряд ли кому-то из людей, посещающих храм снова и снова, приходило в голову, что за узкой и невзрачной дверцей скрывается длинная лестница с винтовыми секциями, поднимающаяся на второй и последний этаж собора, под самый потолок. Собственно, снизу галерея, окаймленная ажурной колоннадой, казалась скорее архитектурной причудой, украшением, а не вполне пригодной для использования частью здания. Да и, в конце концов, кто из нас часто смотрит вверх, задрав голову? Только тот, кто знает, где меня можно найти. А главное, хочет искать.
Алехандро Томмазо дель Арриба. Черты его лица с такой высоты разглядеть трудновато: хорошо видны только светлые локоны на общем темноволосом фоне прихожан, собравшихся к мессе. Настоящий красавец, между прочим. Ни одна женщина не может устоять перед взглядом карих глаз под блондинистыми бровями — самым удачным сочетанием, на которое способна природа. Блистательный облик, отменная родословная, безбрежное состояние, шикарное будущее. И при всем при этом…
— Когда-нибудь я запыхаюсь и умру, пробуя до тебя добраться!
Лукавит? Конечно. Как всегда. Но старательно изображает одышку.
— Что тебя вечно тянет сюда, Фрэнк? Хочешь быть поближе к богу?
Он всегда так меня называет. С самого первого дня знакомства, когда я в самой прямой и жесткой манере заявил, что мне не нравится каноническая форма моего имени. Другой бы, наверное, взял себе на заметку эту ахиллесову пяту и при случае тыкал бы в неё иголкой. Другой, да. Только не Хэнк.
— Узел ослабь: дышать будет легче.
— А ты, смотрю, все предусмотрел заранее?
Я просто не очень люблю галстуки. И шейные платки. И вообще не люблю все, что стесняет движения и прочие способы восприятия мира.
— Оно того стоило. Сеньоры де ла Банно чуть не захлебнулись ядом, глядя на меня.
Последние комментарии
21 часов 38 минут назад
1 день 5 часов назад
1 день 20 часов назад
2 дней 14 минут назад
2 дней 32 минут назад
2 дней 38 минут назад