Monpti [Габор Васари] (fb2) читать постранично, страница - 2

ближайших соседей. Посреди двора, расположенного напротив, к примеру, находится столярная мастерская. Слева я вижу верхушки деревьев в саду пансиона для девушек, справа – брандмауэр соседнего дома. Два окна этого дома смотрят прямо на меня. Перед одним из них висит клетка с грязно-серой канарейкой. Это создание каждую минуту издает громкий и отчаянный писк, похожий на свисток далекого локомотива, который никогда не придет. Временами в птичьем окне появляется беззубая старуха, которая все время что-то жует, она напоминает мне корову, постоянно пережевывающую свою жвачку. В другом окне костлявая женщина каждый день перед обедом смешивает салат, а после полудня высовывается лысый мужчина в одном жилете, с погасшим окурком сигареты во рту и разглядывает небо. Это, вероятно, муж и жена, потому что они почти не разговаривают друг с другом. Женщина готовит салат только до полудня, мужчина рассматривает небо только после полудня.

В пансионе живут молодые девушки. Они редко появляются в том углу сада, который доступен моему взору. Но и тогда я вижу сквозь листву лишь светлые пятна их платьев. Зато отчетливо различаю веселый смех и громко произнесенные слова.

Колокол пансиона звучит с равными промежутками. Звонят к началу занятий в классах, к переменам и перед приглашением в столовую. Эти три различных по значению сигнала колокола напоминают мне о трех вещах: об одиночестве, о бренности сущего и о еде. Последнее напоминание, без сомнения, самое неприятное и в то же время самое ненужное.

После перемены девушки уходят в лицей на занятия, и площадки, где они резвятся, сразу становятся тихими, как церковные дворы.

Временами сюда сквозь шум бурлящей снаружи жизни прорываются удары колокола церкви Сен-Жак-дю-От-Па, чтобы утешить меня, заживо погребенного под дымоходами.

После полудня старая женщина с канарейкой садится у окна и что-то шьет. В прямоугольнике окна я вижу только ее руку, которая то подымается, то опускается. Эта рука как маятник часов, неутомимо раскачивающийся и напоминающий о быстротечном времени.

После десяти часов ворота дома заперты. Кто хочет войти – звонит, а желающий выйти кричит портье внутрь дома:

– Шнур, будьте добры.

Шнур висит непосредственно рядом с постелью портье, ему достаточно лишь протянуть руку. Вознаграждение за отпирание ворот в неурочное время здесь не принято. Вечерами, когда я, чужестранец, слышу это «шнур, пожалуйста», у меня возникает ощущение, будто кто-то требует веревку, чтобы повеситься.

Так в однотонной размеренности проходят дни. В соседнем дворе раз в неделю отлавливают крыс, здесь, у нас, раз в месяц нужно платить за проживание. Это единственные события.

Если я высунусь из окна подальше, мне видно даже, как точно подо мной, в окне второго этажа, сушатся трусики с кружевами. Стоит лишь выглянуть солнцу, как в этом окне тут же сохнут дамские штанишки.

Такова жизнь.

Кусок неба завершает общую картину. Грязное, серое, усталое пятно, с романтической безнадежностью распростершееся над крышами и каминами.

Теперь я хочу подробнее рассказать о крысиной охоте у соседей. От меня видна часть двора этого дома. Здесь каждую субботу после полудня – когда никто не работает и у всех есть время немножко оглядеться – под громкий галдеж идет охота за крысой. В эти минуты все кругом оживает. Старуха с клеткой появляется в окне при первом громком слове, проворно вращает глазами туда и сюда и нервно сопровождает своими блеклыми старческими руками путь вспугнутой твари. Однако все это время она не перестает жевать, только беззубый рот ее двигается медленнее.

Салатные супруги появляются у окна одновременно. Муж в виде исключения открывает рот и говорит своей половине: «Ее нужно прикончить одним ударом».

Когда внизу пинками выпроваживают на двор распростертый труп крысы, муж с тонкой ухмылкой на губах обнимает тощую жену; так они застывают на некоторое время, даже если событие давно позади.

Им достаточно, чтобы у соседей прикончили крысу, чтобы обрести себя. Спустя некоторое время мужчина снимает руку с шеи жены и произносит тоном провозвестника чего-то сверхъестественного:

– Ну, зайчик, завтра будет отличный денек.

Или, смотря по обстоятельствам, такое:

– Ну, зайчик, завтра будет дождь.

И безнадежно исчезает в глубине комнаты.

Совершенно не заячьих параметров женщина задерживается еще немного у окна и тупо разглядывает брандмауэр напротив, на ее лице неподражаемая скорбь и абсолютное безразличие.

Во время крысиной охоты во дворе появляется даже Мушиноглазый и во всеуслышание заявляет:

– У нас крыс нет. В приличной гостинице крыс не бывает.

Это предназначено для постояльцев, что стоят у окон и ни словом не возражают, хотя знают, что Мушиноглазый возмутительно врет; они не знают лишь, что будет в ближайшее первое число месяца, и потому мудро молчат. Между прочим, даже Мушиноглазому это известно, он лишь хочет показать свою власть, а затем, успокоившись, возвращается в свое затхлое бюро