Всё, что имели... [Алексей Михайлович Горбачев] (fb2) читать постранично, страница - 91

Леонтьев и, поддавшись настроению поздних гостей, раззадорился: — Качнем трижды папу!

— Э, нет, не поднимем, он хоть и на военном пайке, не в прежнем теле, но тяжеловат, — наигранно посожалел Рудаков и тут же спросил у Леонтьева: — Ты слышал по радио «В последний час»? Нет? Окруженные под Сталинградом немцы полностью разгромлены!

— С этого и начинали бы!

Не сговариваясь и забыв о новорожденном, они вчетвером подошли к висевшей на стене карте с ежедневно отмечаемой Леонтьевым фронтовой обстановкой, молча смотрели на нее. Каждый знал о боях под Сталинградом только из газет и радиопередач и судил о военных действиях в пределах такой осведомленности. Ладченко вспомнил Виктора Долгих, погибшего на Дону, думал о нем, храбром бронебойщике, о подбитых им танках, которые не дошли до Волги…

Рудаков достал из нагрудного кармана карандаш, крест-накрест перечеркнул на карте обозначенный Леонтьевым сталинградский «котел», сказал:

— Не знаю, как вам, а мне кажется, что произошло на войне событие грандиозное.

— Эх, братцы, а не побежит ли теперь фашист аж до самой своей неметчины! — воскликнул Маркитан.

— Хотелось бы… Но вот какая арифметика получается: Гитлер потратил почти полтора года, чтоб к Сталинграду прорваться, и нам понадобится на путь до границы, наверное, тоже столько же, — сказал раздумчиво Ладченко.

— Ты что, Николай Иванович, собираешься воевать еще полтора года? — удивился Маркитан. — Мне думается, к середине будущего лета или к осени Гитлеру будет каюк.

— И я такого же мнения, — отозвался Рудаков. — А ты, Андрей Антонович, почему помалкиваешь? Или не согласен?

— Не в курсе, как говорится… Хотелось бы верить, что так и произойдет, но для твердой уверенности нужно знать значительно больше, чем нам известно, — ответил Леонтьев.

— И все-таки на душе праздник, товарищи, а если взглянуть на отца семейства Николая Ивановича, то двойной! — шумно сказал Маркитан.

Рудаков кивнул на Ладченко.

— Наш счастливый папаша что-то хмурится…

— Как же не хмуриться, если портит мне праздник наш уважаемый секретарь горкома, — шутливо пожаловался он. — Свой же человек, а жмет: запчасти для сеялок-веялок делай, кузнеца в колхоз посылай…

— Ну, наконец-то прорвало, — весело воскликнул Леонтьев. — Смелянского, Грошева, Тюрина временно отдавал я — смолчал. Зою Сосновскую в горком насовсем отдал — смолчал…

— Смолчал. А чего это мне стоило — молчать без шумной разрядки?

— Научился для пользы дела молчать. Кстати, кузнеца в колхоз отправил? — поинтересовался Леонтьев.

— Отправил. Можно сказать, от сердца оторвал.

— Набирайся мужества. Завтра придется и еще кого-нибудь отправить и не на недельку-другую, а до конца войны.

— Андрей Антонович, разъясни, пожалуйста, о чем речь, — забеспокоился Рудаков.

— Получено решение бюро обкома о создании в городах и районах отрядов коммунистов-добровольцев для фронта. Будем создавать наш новогорский.

Помрачневший Рудаков озабоченно сказал:

— Колхозам помогать надо, людей в Левшанск и на фронт отправлять будем… А с кем остаемся?

— С мастеровыми людьми, Константин Изотович. И не прибедняйся. Ремесленное училище действует, такие, как Макрушин, Грошев, Тюрин, остаются на месте. На Бориса Дворникова, Вячеслава Тихонова и иже с ними положиться теперь можно. Женщины заводской охраны службу несут не хуже мужчин, девушки в сборочном работают исправно. Что тебе еще нужно? — Помолчав и пройдясь по кабинету, Леонтьев добавил: — Веление времени таково: люди будут уходить воевать, а завод остается, и наша главная задача — чтобы он работал в полную силу. Другого не дано!