Обычный питерский дом [Ирина Калитина] (fb2) читать постранично, страница - 2

испытательный полигон при нём построили за несколько лет до начала войны.

Она подумала немного.

– Расскажу про несколько дней, а ты смотри сама, какой из них подходит для твоего сочинения.

Я приготовилась вбирать в себя бабушкину мудрость.

В начале сорок второго её братья и старшая сестра воевали, младшую сестру с четырёхлетним сыном эвакуировали в Сибирь, вслед за ними уехала мать.

Бабушка осталась одна в квартире, полуживая и полумёртвая, почерневшая от голода, с отёкшими ногами, потускневшими клочьями волос, забывшая день, когда мылась в последний раз.

Минусовые температуры начались в октябре.

Каждый вечер она топила печку, называемую, «буржуйка». Ломала старые, шатающиеся венские стулья, распиливала ножовкой полки от книжных шкафов, разжигала огонь журналами и книгами. Дубовый паркет оставляла на случай, когда закончатся силы. В выходной день доставала воду из проруби замёрзшей, в ледяных глыбах, реки и везла её домой на санках в большом чайнике и эмалированном ведре.

Сохранился в памяти день, когда под металлический треск будильника бабушка выползла из-под одеял в остывшей к утру комнатке, дрожа от холода, зажгла свечку. Оделась, выпила из алюминиевой кружки прокипячённую вечером воду, не успевшую полностью остыть, потому, что кружка стояла на печке.

«Господи, Иисусе Христе, помилуй нас, помоги», – неожиданно возникли в голове слова молитвы, которую учила с родителями в раннем детстве. В школе объяснили, что бога не существует, и молитва, вроде бы, забылась, но, оказалось, что нет.

Где взять силы, чтобы добраться до завода? Дома оставаться нельзя.

– Движение – вот, главное, что я усвоила за время блокады, если не можешь идти, ползи, – повторила она несколько раз, – те, кто хотел дождаться победы дома на диване, умерли все.

У кого просить помощи? Похоже, кроме Бога, надеяться не на кого.

Голод забрал мясо из тела и приклеил кожу к костям, выпятив наружу костные образования, жилы и сосуды, хоть анатомию изучай. Распухли ноги, одна сильнее другой. Натягивала на них по две пары шерстяных носков, а потом валенки старшего брата. Слабость и хромота превращали дорогу в пытку.

Она не вспоминала больше родственников, не думала о прошлом и будущем. Не сообразила, даже, попросить у Бога главного – еды, шептала про трамвай.

Скелеты вагонов, промороженные насквозь, стояли с разбитыми стёклами, внутри них гулял ветер, на сидениях – сугробы. Автобусы служили фронту. Дорога в тот день показалась ей последней в жизни.

Здание оседало за зданием. Женщина присаживалась отдохнуть на обломках чьих-то жилищ и сразу же уплывала в сон, в нём становилось тепло, но прохожие расталкивали, будили, чтобы не замерзла и не умерла в дороге, а она, в свою очередь, будила других, застывающих на ветру от голода, мороза и слабости.

Пока летели над головой чёрные самолёты со свастикой, вспоминала, как бомбы упали на продовольственные склады. Заревом на половину неба горели мука и хлеб, жарко было лицу от горячего ветра, расплавленный сахар тёк по мостовым. Как много тогда пропало сахара и других продуктов, сейчас она соскребла бы их с земли…

В пути встретила знакомого мужчину, поздоровалась шёпотом, увидела, как он вздрогнул, не смог скрыть удивления. Полуживая, но, всё-таки, женщина, постеснялась того, как выглядит. Он опустил глаза в землю, и она догадалась, что человек увидел на её лице тень смерти.

«Приговорена, и приговор исполнится сегодня, но кому об этом сказать? Некому».

Начальник цеха, широкоплечий «орёл», мягко выговаривавший букву «г», «залетевший» на завод откуда-то с верфей Николаева или Ейска, казалось, ничего не видит вокруг, кроме того, чтобы «давать план»: снаряды для фронта.

Бабушка ошиблась. Сам ли заметил начальник, или кто-то подсказал, но, именно, в этот день она услышала:

– Вот что, дорогая, оставайся-ка жить на казарменном положении, нечего ходить по городу.

Сказал и отвёл глаза. Её лицо пугает людей. Приговорена…

С этого дня она спала в цехе рядом с «изделиями». Сколько ещё ей отпущено жизни, измеряемой запалами и снарядами?

Однажды, заметила за заводским окном, перекрещенным полосками бумаги крест на крест, капли, облизывающие сосульки.

Сошёл снег. Работникам завода предложили выращивать капусту и картошку на испытательном полигоне, позеленевшем от первой травы. Поле это простреливалось, поэтому предоставили выбор: сажать, и рисковать погибнуть от пули или не сажать, и, возможно, умереть от голода.

Опухшие ноги дрожали, подгибались колени, не получалось, как прежде, отталкиваться от земли, только скользить. Плохой признак. Так, что выбора не было.

«Будь что будет», – приняла она решение и поплелась на полигон.

Целую картофелину в землю не клали, каждый клубень, драгоценный груз, вывезенный с Большой земли, резали на несколько частей. Наклонившись над грядкой, можно было незаметно положить в рот и жевать шатающимися зубами фрагмент начинающей прорастать картошки, спрятать кусок в шаровары за резинку у