Баллады снова солгут [Хель Шмакова] (fb2) читать постранично, страница - 3

сбросить сумки, лишь бы там кормили хоть чем-нибудь, причём неважно, чем.

Я толкнула дверь ногой. Вырвалась на свободу одуряющая смесь ароматов крепкого табака, пота и пойла. Гвалт стоял неописуемый, но посетители «Стервы» говорили не для того, чтобы быть услышанными. Большей частью они орали местные баллады о нелёгкой жизни контрабандистов, каждый свою. Кто-то даже придумывал слова на ходу. Захолустье пестрит дарованиями. Я зажмурилась, чтобы едкий дым не лишил меня зрения, и шагнула внутрь — так же осторожно, как и в лавку Коупа до этого.

Что поделать, переступать пороги здесь опасно.

Напарника я отыскала по блеску его любимой серьги в ухе, которую он не снимал никогда. Если бы не блик, который она поймала во время его игрищ с двумя разряженными в пух и прах воплощениями женственности, я бы вряд ли смогла рассмотреть его в этой цветастой куче-мале. Но я не могла винить его в такой тяге к прекрасному. Редкий мужчина способен перенести от четырёх до шести лун полного воздержания, и после этого не приставать ко всему, что движется, а Святоша не приставал даже ко мне, хотя за время нашего с ним знакомства случалось всякое.

Я выждала, пока он оторвётся от уха одной из своих пассий — подходить не хотелось — и помахала ему. Его бровь забавно вздёрнулась, и он, натянув на лицо развязную улыбку, которая не очень-то правдоподобно смотрелась и совсем ему не шла, извинился перед девушками и, поднявшись со скамьи, направился ко мне.

— И тебе привет, — оскалилась я, созерцая его недовольную мину.

— Чего тебе? — обречённо поинтересовался Святоша. — Не видишь, что я занят? Обязательно тебе нужно испортить веселье, Белка…

Я не выдержала и расхохоталась, настолько забавным казалось это выражение забитости в серьёзных серых глазах напарника. Меня он этим обмануть не мог: я слишком часто наблюдала, как он использует их выразительность в корыстных целях. Продажным женщинам он частенько не платил вовсе, хотя тут и его внешность неплохо помогала.

Светлоглазый и светлокожий, он сильно выделялся среди пепельноволосых северян растрёпанной огненной шевелюрой. Тяжеловесность и грузность, поголовно присущая местным удальцам, отсутствовала у него напрочь — двигался он хватко и точно, да и ростом по сравнению с ними не вышел. Его лицо, острое и по-лисьи хищное, тоже здорово отличалось от местных морд, будто вырубленных топором. Когда его жёсткая борода не бывала обкорнана в одном из его обычных приступов угрюмости, он носил её заплетённой в короткую косичку.

Странности в облике и нраве Святоши объяснялись его смешанным происхождением. Родился он в южном портовом городке. Для одной из тамошних «жриц любви» он стал тем, что в шутку называют «щедрыми чаевыми». Судя по всему, оставил их один моряк с севера, хотя никто не знал точно. Рос Святоша в борделе, где работала его мать. Он начал подавать напитки да драить полы, едва научившись ходить и говорить. Вспоминал он об этом без злости, но все же уплыл на север с пиратами, стоило только пробиться первым усам.

На память о счастливом детстве ему осталась глухота ко всем видам оскорблений, за исключением одного, ставшего его слабым местом. За всё, что хоть как-то походило на «Да я твою мать…» или «Ступай-ка в бордель и передай привет своей мамаше…», от него вполне можно было схлопотать кинжал меж рёбер.

Об этом ему пришлось мне рассказать, когда после одного такого случая мы крупно влипли — он от всей своей широкой души раскатал по стене пьяного чинушу из Раллезе. Он бы его и убил, если бы не я, ибо язык у несчастного оказался на редкость длинным.

Ноги мы тогда уносили весьма спешно — и потеряли благодаря этому весьма жирный маршрут. Объяснений я потребовала уже после, чтобы разобраться, удивлена я или злюсь. Первый на моей памяти случай, когда словами Святошу удалось пронять. Долго уговаривать его не пришлось.

Отчасти это объясняло и его прозвище — им его наградили товарищи по недолгой солдатской службе за необыкновенно галантное отношение к шлюхам.

— Смешно тебе, да? — осведомился Святоша, прекратив рисоваться.

— Очень, — заверила я его. — Не одолжишь сотню, а?

— Сколько? — изумлённо переспросил напарник.

— Брось меня разыгрывать, а? Одолжи, ну пожалуйста.

Светлый ус Святоши, который он смазал чем-то блестящим, чтобы залихватски подкрутить, задёргался и распрямился. Девушки, которых он перед этим оставил, косились на меня подозрительно и злобно.

— Зачем? — спросил Святоша строго.

— Я тебе покажу, — пообещала я. — Поверь, оно того стоит.

Святоша поглядел на меня, обречённо вздохнул.

— Погоди. Дай отлучиться ненадолго.

У нас тут с хранением денег настоящая беда. Большей частью обитатели Семихолмовья стараются их просадить поскорее оттого, что иначе их либо выбьют, либо украдут. Те из нас, кто пытается копить, имеют свои тайники, но известны они только хозяевам. Я не пыталась, а вот Святоша упорно откладывал часть из своей доли в кубышку.

Вернулся он