Полуночь [Елена Платцева] (fb2) читать постранично, страница - 3

посчастливилось стать просто Томом). Он обращал мало внимания на ребёнка и того меньше – на его мать. Полуночь ездила гулять с дочкой в парк по выходным, мечтала показать ей мир и читала книги (самые настоящие, на бумаге! Где только достала?). Том погружался всё глубже в мир видеоигр. Банальная история, вот только Полуночь больше не была мне безразлична. Рождение второго ребёнка усугубило ситуацию, Том пристрастился к галлюциногенам (безопасным для здоровья, если не считать усиливающуюся зависимость). Полуночь разрывалась между работой, домом с маленькими детьми и мужем-наркоманом, а я, обновлённый теперешний я, никак не мог взять в толк: почему Том, имея симпатичную, умную и такую живую Полуночь рядом, предпочитает ей нездоровое забытье? Как много недоступного мне упускал он! Я предавался грёзам о путешествиях с Полуночью и её девочками, о жарких ночах страсти и завтраках, что готовил бы на всю семью, поднимаясь до рассвета. Только мечты мне и оставались.

Брак Полуночи не выдержал рождения третьей дочери. С Томом было покончено. Я ликовал как сумасшедший, прекрасно понимая, что их развод ничего не меняет. Стенки криокамеры держали понадёжнее любой тюрьмы.

Полуночь незаметно перестала быть юной девушкой, в тёмных волосах проглянула седина… Я твёрдо знал, что люблю её.

Том полностью самоустранился от участия в жизни бывшей семьи, не помогал растить детей. Тем больнее было Полуночи принять известие о смерти средней дочери. Кроме застывшего полутрупа ей не с кем оказалось разделить горе. Лиза каталась на велосипеде и попала под грузовик. Снова, как в день смерти родителей, Полуночь рыдала в застенке лаборатории, давно ставшей её лабораторией, с её подчиненными и её научными проектами.

Проплакав всю ночь, она взяла себя в руки и занялась организацией похорон. Я не видел Полуночь несколько дней подряд, ожидая её появления с нарастающей тревогой.

Она вернулась осунувшаяся и постаревшая. Только работа, напряженная и всепоглощающая, могла её исцелить.

Вечером Полуночь больше часа простояла в молчании напротив моей криокамеры. Показания технических приборов и даже собственный профессиональный взгляд шли в разрез с тем, что все эти годы чувствовало её сердце: я здесь.

Полуночь была малодушна, ища забвения в рискованном предприятии, одном только способном сейчас её увлечь, но я благодарен ей за это малодушие.

Она изучила мою медицинскую карту от и до. Технология шагала семимильными шагами, а наука корчилась в муках, издыхая. Традиции предков были забыты, при новом же порядке здоровое население не было экономически-выгодно. Ничто по-прежнему не могло излечить моё сердце.

Полуночь понимала, что разморозка убьёт пациента. Когда соответствующие исследования завершатся и прояснится окончательно: болезнь неизлечима, моё тело не перенесет повторного консервирования. Именно это внушал ей коллега по цеху, знававший еще того старого профессора в круглых очках. Полуночь была упряма и, вопреки любым логическим доводам, продолжала верить себе. Ей это было нужно! Тогда другой коллега мягко намекнул: ворошить забытый проект нежелательно, мол, большая смертность участников может выплыть в массовые круги, и многим не сносить головы. Но Полуночь уже готовила операционную для извлечения подопытного из криокамеры. Те дни слились в моей памяти в один ком волнения и страха. Я не боялся умереть на столе, я боялся, что что-то или кто-то собьет Полуночь с намеченного курса, что она передумает или умрёт сама, а я так и останусь в заточении. Я не переставал любить её, но, как и сама она, я был малодушен.

Впервые за много-много-много лет я побывал в беспамятстве. Когда всё началось, сознание просто отключилось, свет погас, и меня затянуло в невесомую пустоту. Спустя время я открыл глаза. Снова закрыл. И открыл.

– Полуночь?

Невероятно. Я впервые слышал её голос, видел её возбужденное раскрасневшееся лицо так близко. Бог знает, что она говорила, слух восстановился полностью не сразу.

Полуночь оказалась права во всем – это доказало первое сказанное мной слово. Но нам обоим предстояло преодолеть неловкость. Я знал о ней всё, она обо мне – ничего, только сухие факты биографии и то, что я знаю. Последовал затяжной период реабилитации, тело медленно оживало. Какая ерунда! Меньше всего нас заботил мышечный тонус.

Врачи отмерили мне один год жизни, два – с натяжкой. О, этого было вполне достаточно! Я познакомился лично с её детьми, побывал у неё дома, держал её руку в своей руке и пил с ней чай, сидя на её балконе (кофе медики мне не рекомендовали). О большем счастье я не мечтал.

Полуночь взяла на работе длительный отпуск (раньше она не отлучалась из лаборатории надолго), и мы, прихватив с собой девочек, поехали в путешествие. Побывали на Байкале, недавно восстановленном после химического заражения, поднялись почти на самую вершину Эльбруса и – да, я купался в термальных источниках на Камчатских сопках.

Сегодня с памятного дня извлечения из криокамеры минуло