Встреча на мосту [Хулио Кортасар] (fb2) читать постранично, страница - 2

вполне успешно, они честно аккомпанировали Норе. Луис Мария тоже смотрел на мои руки; бедняга, наверное, не отваживался заглянуть мне в лицо. Я, видно, бываю сама не своя в такие минуты.

Очень тебе сочувствую, Норита, найди себе другого аккомпаниатора, для меня это становится все более тяжким наказанием, ведь теперь я переношусь туда только в минуты счастья, когда я чувствую, что оно вот-вот наступит или уже наступило; когда Нора поет Форе, я переношусь туда, и меня захлестывает ненависть».

«Вечером.

А порою нахлынет нежность, внезапный, долгожданный прилив нежности к той, не-королеве, которая живет на другом конце земли. Мне хочется отправить ей телеграмму, посылку, убедиться, что ее дети здоровы или что у нее нет детей, — а по-моему, у меня там нет детей, — и ей нужно, чтобы ее утешали, любили, угощали леденцами. Вчера я заснула, сочиняя ей послания, выбирая место встречи. Буду четверг тчк место встречи мост. Какой мост? Мост — это навязчивая идея, так же, как Будапешт и нищенка в Будапеште, в царстве мостов и въедливого снега. Я замерла на кровати и чуть не закричала, меня так и подмывало кинуться к маме, разбудить ее, укусить посильнее, чтобы она проснулась. А все от мысли о том, что… Как трудно с непривычки произнести это вслух! И все-таки… Я подумала, что я ведь сейчас могу, если мне взбредет в голову, поехать в Будапешт. А могу и в Хуху, и в Кецальтенанго. (Я про них когда-то писала в дневнике). Но Хуху и Кецальтенанго для меня пустой звук, с тем же успехом можно было бы сказать «Трес Арройос», «Кобе», «улица Флорида». Реален только Будапешт, потому что там холодно, там меня бьют и истязают. Там (он мне приснился, конечно, только приснился, но видение никак не рассеивается и становится все реальнее) есть человек по имени Род… Или Эрод?.. Или Родо?.. И он меня бьет, а я его люблю, вернее, не знаю, может, и не люблю, но раз я безропотно изо дня в день сношу его побои, значит, я люблю его».

«Позже.

Чепуха. Род мне приснился, или, может, во сне просто мелькнул чей-то забытый образ. Никакого Рода не существует; я мучаюсь, но кто мой мучитель — неизвестно: мужчина, мегера-мать или одиночество.

Я должна найти себя. Надо сказать Луису Марии: «Давайте поженимся и поедем в Будапешт на заснеженный мост, где кто-то стоит». И тут же мелькает мысль: а вдруг я… (Ведь я всегда оставляю себе потайную лазейку и не хочу полностью поверить своим словам.) Вдруг я… Ну да, вдруг я сошла с ума, просто сошла с ума?. Хорошенький будет у нас медовый месяц!»

«28 января.

Мне пришла в голову забавная мысль. Вот уже три дня я не имею известий от той, далекой. Может, ее перестали бить или ей удалось укрыться от холода? Послать бы ей телеграмму, чулки… Мне пришла в голову забавная мысль. Я представила, что приезжаю в ее город вечером, зеленоватым, водянистым вечером, какой бывает только в нашем воображении. В районе Добрина Стана, на фоне улицы Скорда, виднеются вставшие на дыбы каменные лошади и неподвижные постовые, чадят костры, и от порывов ветра по оконным стеклам проносится рябь, как по морю. Пройтись с видом туристки по Добрина Стана, положив карту города в карман голубого костюма (мерзнуть, но все равно оставить пальто в отеле «Бурглас»), дойти до площади, почти нависающей над грохочущей рекой, по которой плывут расколотые льдины и баркасы; а на них кое-где примостились зимородки.

За площадью, очевидно, должен быть мост, сказала себе я и осеклась. Дело было вечером, мы собирались в «Одеон» на концерт Эльзы Пиаджио де Тарелли; одевалась неохотно, подозревая, что после концерта меня ждет бессонная ночь. Ох, уж эти мне раздумья глухой поздней ночью!.. А вдруг я потеряюсь в чужом городе? Мысленно путешествуя, человек обычно выдумывает всякие названия, а потом забывает: Добрина Стана, зимородки, Бурглас. Но названия площади я не знаю, и это странно, словно я действительно очутилась на площади в Будапеште и стою в растерянности, потому что понятия не имею, куда я попала, ведь там названия вполне реальны, а не порождены моей фантазией.

Иду-иду, мама! Не бойся, мы не опоздаем и сполна насладимся музыкой твоего любимого Баха и Брамса. Это ведь легкая, проторенная дорожка. Без всяких там площадей и «Бургласов». Мы — здесь, Эльза Пиаджио — там. Как не хочется отвлекаться, ведь я как раз стояла на площади (впрочем, это уже неправда, я лишь думаю о ней, а это все ерунда). А за площадью начинается мост».

«Вечером.

Начинается и тянется через реку. В конце программы, когда Эльзу Пиаджио стали вызывать на «бис», я узнала название площади. Она Владас, а мост — Рыночный. Я шла по площади Владас к берегу, шла, не торопясь, заглядываясь порою на дома и витрины, на тепло укутанных ребятишек, на замерзшие фонтаны и покрытые белыми пелеринами памятники национальным героям Тадео Аланко и Владиславу Нерою, любителям токайского вина и знаменитым цимбалистам. Бедняжка Эльза Пиаджио после каждой пьесы Шопена кланялась зрителям и не знала, что из партера, где сижу я, можно запросто попасть на