Тигр [Андрей Николаевич Фоменко] (fb2) читать постранично, страница - 3

Некоторые из этих сведений кажутся мне правдоподобными: хочется думать, что несколько тигров до сих пор обитают на территории Вазиристана — горной области на северо-западе Пакистана, на границе с Афганистаном, а также в юго-восточной Анатолии. Имеются прецеденты подобных «воскрешений» биологических видов, ранее признанных вымершими. Недавно в Арканзасе обнаружили и даже сняли на видео белоклювого королевского дятла. Существуют также проекты по восстановлению популяции тигра в Каспийском регионе Ирана и в южном Прибалхашье путем акклиматизации здесь уссурийского, или амурского, подвида — генетически (и, соответственно, морфологически) максимально близкого туранскому. Однако их реализация требует колоссальных, практически неподъемных организационных усилий, включая, например, восстановление поголовья оленей-хангулов и кабанов — главной добычи тигра, а также введения заповедного или полузаповедного режима на больших территориях, выходящих за границы одного государства: невозможно заставить тигра сидеть на одном месте.

Чуть раньше или чуть позже исчезли два других подвида Panthera tigris — обитатели южного полушария: балийский и яванский, последние особи которого дотянули до 80-х годов XX века. На сегодняшний день в мире сохранились пять подвидов тигра: бенгальский (самый многочисленный: по разным сведениям в природе обитает от 3000 до 4500 этих хищников, что, конечно, тоже ничтожно мало), индокитайский (чуть более 1000 особей), малайский (600–800 особей), суматранский, уссурийский (примерно по 500 особей каждого из подвидов) и южнокитайский (сохранилось около 60 особей, живущих в неволе). Велика вероятность, что большинство из них скоро разделят участь туранского и яванского.

Да, я знаю, что каждый час с лица земли исчезает три вида животных — в основном это беспозвоночные: насекомые, паукообразные, черви, моллюски. Не хочется быть несправедливым к беспозвоночным — в самом деле, чем они хуже наших ближайших родственников, млекопитающих, и чуть более далеких, птиц? Но тигр есть тигр. Красота и мощь этого зверя сделали его представителем царства животных в царстве людей. Живая аллегория бренности, дорогая сердцу рожденных под знаком Сатурна, он (почти наш современник!) одновременно связывает нас с доисторической эпохой — золотым веком мамонтов и шерстистых носорогов, большерогих оленей и туров, лошадей и бизонов, пещерных львов и медведей, господствовавших над северным полушарием во времена последнего оледенения — до тех пор, пока вся полнота власти на этой территории не сосредоточилась в руках человека.

Сегодня многих занимает тема «паблик-арта» и, в частности, памятника. Ведутся споры относительно жизнеспособности традиции монументальной скульптуры в нашу немонументальную эпоху, равно как и относительно того, кто конкретно из деятелей прошлого — монархи, полководцы, политики, интеллектуалы, жертвы политических репрессий, представители угнетенных меньшинств и т. д. — достоин памятника. Мое мнение: из людей — никто. Однако в советские годы в Средней Азии существовала традиция (сохранившаяся по сей день) устанавливать вдоль горных дорог скульптуры, изображающие представителей местной фауны: горных козлов, оленей, барсов и беркутов. Хорошо бы поддержать ее, наполнив новым содержанием: провести конкурс на памятник туранскому тигру и установить его в местах его прежнего обитания.

***

Наверное, каждый критик в душе мечтает стать полноценным писателем, даже сознавая несбыточность своих амбиций: писать о сюжетах «первого», а не «второго» порядка — сюжетах, не полученных из вторых рук и не оформленных в текст или образ кем-то до тебя. И вот передо мной сюжет. И какой! Быть может, это был последний тигр северного Туркестана: детеныш, чью мать, вероятно, убил охотник, а сам он отправился в бесконечно долгое путешествие на север, в столицу огромной империи, стоявшей на пороге великих потрясений. Пройдет всего несколько лет, и революционная волна, взяв начало в столице, докатится до самых отдаленных ее пределов, включая родину того тигренка.

Будь я писателем «первого порядка» и возьмись писать роман о последнем киргизском тигре, мне пришлось бы столкнуться с вызовом со стороны великих предшественников. Во-первых, с Фолкнером, с его грандиозным рассказом о слабоумном парне, влюбленном в корову и совершившем побег вместе с нею. Во-вторых, с Кормаком Маккарти, с его не менее волнующей историей про то, как подросток из Нью-Мексико пытается переправить через мексиканскую границу волчицу, пойманную в капкан, чтобы отпустить ее на волю.

Мой герой проделывает обратный путь: из дикости в цивилизацию, из свободы в неволю. Но — будь я романистом — я бы не позволил символическому измерению моего рассказа затвердеть и выпасть в нерастворимый осадок. Я бы постарался, чтобы у критиков было как можно меньше поводов отнести мой рассказ за счет той или иной — например, анти- или, наоборот,