In The Deep [Сергей Анатольевич Дормиенс] (fb2) читать постранично, страница - 2

Когда из всех пробоин рванули струи замерзающего воздуха, я обалдела.

А когда я увидела тела…

Это были тела обычных колонистов, которых пытались тайком вывезти с B3K до начала прокураторской проверки. Обычные нелегалы-добытчики — сцинтиане, баронианцы.

Люди.

Оптика «Нигоки» беспощадна. В прицелах оптических радаров плыли тела. Некоторые — в облачках собственной крови, некоторые — в струях смерзающегося газа, а некоторые еще и двигались. Ну, я видела смерть пилотов — тяжеловооруженных мужиков в скафандрах, я резала капсулы и «линейками» расстреливала спасательные боты пиратов. Но как-то так…

Знаете, что самое страшное в этом во всем?

Это космос. Они не кричали. Они просто извивались, корчились — и все это в тишине. А еще там, за облаком пара и обломков, сияли какие-то две звездочки — и вот они меня добили, потому что так нельзя: распухающие тела, судороги, неф, оказавшийся нелегальским, — и вот эти две чертовы холодные игрушки.

Говорят, я вернулась на Токио с седой прядью. Черт его знает, может, и так.

Может, и так.

Я дважды стояла у дверей мнемотехников, потому что такие воспоминания нам разрешают менять. Почему не вошла? А черт его. Я пробовала рассматривать фотографии, по кадрам изучала запись бойни, я жрала литрами кофесинт, чтобы не спать всю ночь.

Я сделала почти все, но не чувствовала того, что должна была.

Раскаяния. «Боже, я не хотела».

Страха. «Как мне теперь жить?»

Сочувствия. «Они мучились».

Вины. «Они умерли из-за тебя. Сдохни, сука».

Психодинамик вообще страшно удивился, когда я ему изложила суть проблемы, этот мудак сказал, что мне радоваться надо. Я сказала, что сейчас достану скорчер и проверю, буду ли я чувствовать вину за его смерть.

После работы я полюбила сидеть в парке. Вся эта голографическая фальшивка меня не интересовала — меня интересовали люди. Скольких и как именно надо убить, чтобы что-то почувствовать? Может, лучше сразу ребенка — и им и обойтись?

А хватит ли?

Меня готовили с детства, меня, совершенного пилота для нового поколения кораблей. Сингл-класс — это вам не консервные банки с сотнями балбесов на борту. Это ты и космос — один на один. Вокруг тебя пустота, целое испытание для разума, на тебе тысячи тонн брони, топлива и стволов, а впереди дичь с контрабандой, потому что в этом драном мире всегда кто-то хочет урвать и не делиться.

«Ты моя умничка», — сказала мама.

«Я тобой горжусь», — сказала мама.

«Твой отец был великим человеком», — сказала мама.

Она всегда что-то такое говорила, и плевать, что я — офицер с высшим доступом — так и не нашла в базах ни одного выдающегося человека по фамилии Ленгли. Наверное, если бы мама не сошла с ума, выдумала бы что-то о партеногенезе.

Я сидела в парке, смотрела, как нарисованное солнце блестит сквозь нарисованные деревья, и думала о том, кто я. Безотцовщина, гражданка третьего ранга, рыжая коза. Подданная Первого Гражданина Лоренца. Капитан фрегата «Нигоки».

И просто кукла.

Я ведь когда-то плакала над вьюнцом, уколовшим лапку. Смешной такой волосатик был. И рисовала я только в теплых тонах. И по курсопрокладке не любила решения, где требовалось жертвовать экипажем, даже разрыдалась над задачей, в которой не было иного ответа.

А еще я ломала руки на атлетике. В смысле, спарринг-партнерам ломала, потому что я лучше их. Ну, и спасательные капсулы я тоже расстреливала без особых сантиментов. Потому что они проиграли, vae victis — и все дела тут.

«Ну и где ты теперь, Аска? Кто ты?»

Прав господин психодинамик Бюлов. Жить да радоваться: устроила случайный геноцид — и ни в одном глазу. Подумаешь, четыреста девяносто три живых существа.

* * *

Я стояла перед дверью шефа и тянула руку к ручке. Даже когда я войду туда, еще не поздно все отменить: можно ведь сказать, что зашла просто так, ага. Конечно, я у шефа в любимицах еще с космоходного. Опекун, наставник, обаяшка.

И не надо вот этого. Женщиной я не с ним стала.

— Разрешите?

— А, Аска.

«А, Аска». Все как всегда. Всего лишь еще один день.

— Ты садись.

— Спасибо, Кадзи-сан.

Улыбается. Он чертовски обаятельно улыбается, от такого тлеешь еще долго после того, как улыбка ушла, и нет ее в помине. Хотя когда это у адмирала Редзи Кадзи, юного гения и героя, не было улыбки?

Аж огорчать его жаль.

— Я вот по какому поводу.

Он еще улыбается. В кабинете витает тонкая нотка одеколона — что-то такое на грани фола, знаете, когда начинаешь думать, а не женщиной ли тут дело пахнет. Здесь есть серверный шкаф — пол-Галактики в полутораметровом ящике. Есть модель «Тикондероги», на которой Кадзи снес полфлота сцинтиан, — какой это был маневр, закачаешься… Это, словом, кабинет шефа — без двух минут бывшего шефа.

«Никаких двух минут, соплячка».

— Вот.

Я потянулась через стол, но он уже все понял, потому что бумажки тут были только одного вида. Пусть и редко такое писали.

— Аска…

Ну вот.