«Мир спасет красота». В России [Франсуа Федье] (fb2) читать постранично, страница - 3

этим аспектом: в эпоху безудержного индивидуализма стоит обратить внимание на то, что именно положительного может быть в подлинно коллективном труде, — хотя выражение «коллективный труд» рискует увлечь нас в направлении, противоположном тому, в котором я стараюсь двигаться.

Ибо то другое, о котором я говорю, не есть прежде всего alter ego. Как разъяснить смысл инаковости¹¹ этого alter в обход ego? Вспоминаю фразу, прочитанную мной в одном из курсов Хайдеггера, которая помогает рассеять туман вокруг этого вопроса. Вот эта фраза, как я сохранил ее в памяти:

А отличается от В. Пусть так. Но если бы

А и В не были, и одно и другое, настолько же отличными от «есть», они не могли бы даже явить себя как отличающиеся друг от друга.

Другими словами: всякое онтическое различие (всякое различие между двумя сущими¹²) предполагает различие онтологическое (различие между тем, что есть, и самим бытием¹³).

Итак, прошу вас учесть: собравшись здесь вместе для общего дела (та ситуация, которую Платон называет συνουσία), мы имеем замечательную возможность получить опыт той фундаментальной инаковости, которую Хайдеггер именует «онтологическим различием». Отметим для начала, что, исходя из этого, инаковость саму следует стараться рассматривать иначе — иначе, чем мы понимаем ее по привычке, иначе, чем согласно той дифференциации, что вводит нас в заблуждение: т. е. в силу различия между двумя сущими. Итак: чтобы не зацикливаться на различии «точек зрения», лучше попытаемся оценить различие между любой точкой зрения и тем, что есть. А для этого прежде всего не будем упускать из виду нашу возможность быть множеством — не множеством отдельных индивидов, но множеством человеческих существ, то есть множеством поводов быть внимательными к подлинной инаково- сти. Ибо, скажем так, примета единственного способа бытия, характерного для нас, людей, — это способность быть нацеленными на онтологическое различие, потому лишь, что мы не можем существовать без того, чтобы быть общностью.

Первое упражнение, которым мы совместно занялись, как помните, состояло в попытке проследить развитие¹⁴ идеи тоталитаризма, как мы понимаем его сегодня, из прежней его концепции, преобладавшей до того, как «тоталитарные системы» обнаружили наконец свою преступную природу во всем ее размахе.

И тогда первым итогом нашего анализа была констатация того, что до этого разоблачения (для нацизма оно стало полным и окончательным с концом Второй мировой войны, но так называемым «коммунистическим» режимам удалось до начала 1970-х годов сохранить «в целом положительную»¹⁵ репутацию) сам термин «тоталитаризм» не воспринимался как однозначно порицательный. Чтобы показать это изменение, напомню вызывающую сегодня удивление фразу папы Пия XI, который, обращаясь в 1938 году к христианам-синдикалистам, заявил: «Церковь тоже тоталитарна»¹⁶.

Прошу вас правильно понять смысл этой ремарки. У меня не было намерения позволить себе хоть малейшую насмешку, в особенности по отношению к папе Пию XI, поручившему кардиналу Пачелли составить энциклику «Mit brennender Sorge»¹⁷.

Отсюда переходим ко второму замечанию: если для понимания термина «тоталитарный» таким же образом, как понимали его современники Пия XI, от нас требуется отбросить то значение, в котором термин этот сегодня однозначно воспринимается, тогда мы должны быть в состоянии восстановить то положительное содержание, которое он мог иметь. Нет ничего проще: достаточно вспомнить, в каком контексте и откуда идея «тоталитарного» получает свой смысл. Но этот контекст и эта область суть не что иное, как контекст и область философской логики, а именно то, что со времени приспособления логики к схоластическому языку называется всеобщим¹⁸.

Мой тезис, если это звучит не слишком высокопарно, в том, что мысль о «тоталитарном» есть предельное воплощение старой логической темы всеобщего. Это могло бы наметить весьма интересные маршруты исследования для профессиональных философов; например, уточнение концептов, с помощью которых философы формулируют понятие «тотальность»¹⁹. Так, Кант уделяет особое внимание выделению внутри самой тотальности нескольких очень разных смыслов, в силу чего слово «тотальность» объединяет разнородные значения (как universalitas, так и universitas²⁰, если прибегнуть к латыни). Смысл моего тезиса в том, что философская мысль оказалась бессильна сохранить для всеобщего подобающий высокий статус, позволив всеобщему соскользнуть к единообразию²¹. Почему? Не бесполезно побеседовать об этом недостатке, тем более что это позволит нам сделать важное замечание относительно собственной задачи философии.

В самом деле, один из неискоренимых предрассудков — считать предназначением философии предоставлять концептуальные инструменты, с помощью которых человечество справлялось бы с «проблемами», присущими его состоянию. Возможно, самая неотложная задача для нас, для эпохи, в которую