Орхидеи еще не зацвели [Евгения Чуприна] (fb2) читать постранично, страница - 2

— Но-с…

— Никаких носов, Шимс, я не потерплю этой музыки в своем доме!

— Я отнюдь не озвучиваю музыку носов-с, а безуспешно пытаюсь спросить, с какой ноги вы сегодня встали-с.

— Я встал с ноги… с какой надо ноги, на ней пока что целая штанина, пусть пижамная, а вот ты со своим циклопическим домашним…

— Полагаю, вы хотели сказать, энциклопедическим-с…

— …энциклопедическим домашним образованием занесся на высоту, с которой трудно низвергнуться, не нанеся повреждений себе и окружающим.

— Должен признать-с, что я был вовсе не на высоте. — Шимс деловито почесал затылок. — Однако-с, я никогда бы не стал срываться, или, если вам угодно, зарываться. Я же не сорванец и не зарванец. Снимать стресс, напиваясь и задираясь, совсем не в моем обычае, это скорей что-то бычье-с.

— И тем не менее, Шимс, ты надрался. Потом, судя по запаху, ты дрался, ты излил свой нрав на полисмена, разозлил его, вот тебя и изолировали. Не пойму, как ты вырвался. Или тебя вырвало?

В лиловом озере Шимсова глаза легкой рыбкой мелькнуло озорство. И хотя оно сразу же исчезло, эта минутная слабость показала, насколько субъект, подбивший ему глаз, выбил его тем самым из колеи. Или в глаз ему вдарил алкоголь, которым он слишком усердно заливал глаза? Как бы то ни было, он препоясал многогрешные свои чресла, оперся спиной о косяк кухни и предпочел пиршество духа.

— Вы и в самом деле думаете-с, — приступил он к духовным аперитивам, — что полисмены, будучи распаляемы дракой, распыляют на противника особый резко пахнущий секрет, подобно хорькам-с?

— Но разве это секрет, что полисмены подобны хорькам?

— То есть меня поразило ваше замечание-с, что по запаху можно определить, что человек схлестнулся именно с полисменом-с.

— Я думал, тебя отхлестал полисмен, ха-ха-ха, после того, как ты нахлестался. А что ты нахлестался, можно определить по запаху. — Наглый блеф, ведь и сам я был с перепоя, но забулдыге Шимсу унюхать это не по силам.

— Сэр!

— Ну, конечно. Здесь двух мнений быть не может. Если, допустим, твой камердинер, человек в обычной жизни аккуратный, является грязный, в обнимку с кудрявой с перстами пурпурными Эос, а это богиня зари, чтоб ты знал, а не леди, и если он проникнут духом революции…

— То есть-с?

— То есть от него идет дух, как от персонажа русской пьесы.

— Наверно, вы подразумеваете нечто в духе пьесы Горького «На дне»-с?

— Да к тому времени, как ты обрел дух, и на дне-то ничего не было. Ведь речь идет о субъекте, который явился ко мне в таком виде, будто кошка, подчиняясь иррациональному зову джунглей, подобрала его на заброшенной помойке и, по дороге определив его ценность, брезгливо оставила возле калитки. Где ночевал такой субъект, я спрашиваю?

— Возле калитки-с?

— Нет, в каталажке. А раз мы видим, что у него, то есть у субъекта, то есть у тебя, Шимс, ко всем отклонениям от великосветских канонов еще и подбит глаз, то без бдительного ока полисмена тут уж точно не обошлось.

— После вашего объяснения все это кажется очень простым-с.

— Еще бы! Поэтому мы, мастера детективного жанра, никому не выдаем своих секретов, в отличие от хорьков… Любопытно, как мозг сам себя контролирует…

— Может быть, чаю-с?

— Подожди, пока я полностью отобьюсь от полисменов сна.

…И я от них отбился.

Глава 2

Было хмурое утро. Дождь лил с тем протяжным и неделикатным звуком, с которым мой кузен Эндрю имеет обыкновение шмыгать носом. Правда, при всем уважении к носошмыгательным способностям исчадия злейшей из теток, весьма обильным в эту пору плодоношений и туманов, дождя в природе было больше, чем мог предложить миру юный упырь. Но хотя клокочущие влажные потоки не насильственно подтягивались к аденоидам человеческим мановением, или вернее носовеянием, а вдохновенно стремились к земле из разверстых небесных хлябей, звук, повторяю, был тот же. В такую погоду хороший хозяин даже рыбку не выгонит из дому без зонтика, или, к примеру, дядюшку-миллионера (до того, разумеется, как он написал завещание, после — пусть идет, он выполнил свой долг).

Дверь бесшумно отворилась, и взору явился Шимс — такой хрустящий и благоухающий, что ветры от любви к нему томились. Правда, взыскательный наблюдатель отметил бы, все же, некую синеву вокруг его левого глаза, но и тот, рассудив здраво, наверняка бы списал ее на избыток почтительности и усердия, коими овевал меня Шимс в этот влажный миг пробуждения. Синева довольно часто бывает последствием усердия, и подозревать, что сие украшение нажито Шимсом по синему делу, не было никаких оснований.

— Так что же с тобой приключилось? — спросил я, бодро похлебывая чай.

— Меня приняли за джентльмена…

— Тебя???

— …находящегося в розыске-с.

— Странно, как это он потерялся, ведь он же не зонт и не вон та трость, в углу. Кстати, дай-ка ее сюда.

— Полагаю, этого джентльмена потеряла полиция-с.

— Ну, да, с нашей полиции станется. Скоро она собственную голову