Речь по случаю присуждения премии Эразма [Ингмар Бергман] (fb2) читать постранично, страница - 2

Есть создатели кинокартин, которые живут в своих воображаемых фильмах, – им совсем не стоит тратить талант на материализацию своих мечтаний.

И точно так же, я считаю, люди сегодняшнего дня могут отказаться от театра – ведь они сами участвуют в великой драме, постоянно взрывающейся в их жизни мелкими локальными трагедиями. Им не нужна музыка – они оглушены, на них ежеминутно обрушивается ураган звуков, превышающий по мощи болевой порог человеческого слуха. Им не нужна поэзия, потому что в мире, каким мы видим его сейчас, люди превратились в подопытных животных, изучающих на себе важные, но, увы, такие непригодные для поэзии проблемы нарушения обмена веществ.

Человек, каким я вижу его сегодня (и в себе, и в окружающем мире), стал свободным – ужасающе, головокружительно свободным. Он еще поддерживает искорки жизни в религии и искусстве, но делает это по причинам сугубо сентиментальным – ради условного уважения к прошлому и заботы о слишком занервничавшем от избытка досуга гражданине.

Я излагаю свой субъективный взгляд на вещи. Надеюсь и убежден, что другие обладают более сбалансированным, заведомо объективным пониманием жизни. И уж если я заговорил о столь скучных материях, но тем не менее заявляю, что и дальше буду заниматься искусством, то лишь по одной простой причине. (Я опускаю здесь чисто материальную сторону.)

И причина эта – любопытство. Безграничное, неутолимое, постоянное, несносное любопытство. Это оно толкает меня вперед, никогда не давая покоя, полностью заменяя былой голод по общению, о котором я говорил раньше.

Я похож, наверно, на человека, который долгие-долгие годы просидел в тюрьме и потом вдруг внезапно оказался посреди гомона, треска, стенаний и фырканья толпы. Меня охватывает любопытство. Я наблюдаю, отмечаю, слежу за всем на свете сразу, действительность кажется мне призрачной, фантастической, пугающей и забавной. Вот я поймал летящую пылинку, может быть, в ней заключен целый фильм – впрочем, какое это имеет значение? Никакого! Но я что-то в ней приметил, следовательно, фильм – возможен. Я уже вступил в какие-то отношения с этим собственноручно пойманным предметом, меланхолически изучаю его или, может быть, радуюсь. Я толкаюсь среди других муравьев, вместе мы производим колоссальную работу. Змеиная кожа шевелится.

В этом и только в этом – моя правда. Я не требую того, чтобы она стала правдой еще для кого-то другого, как самооправдание перед лицом вечности она и в самом деле выглядит неубедительно. Но она может быть основой для творческой деятельности на протяжении еще нескольких лет – по крайней мере, для моей.

Признаваться в том, что ты творишь только для самого себя, не очень удобно. Но такая художественная позиция имеет и свои несомненные преимущества. Ведь художник живет на тех же условиях, что и все другие корыстные земные существа. Вместе мы образуем довольно большое братство, эгоистическое сообщество, худо-бедно ли, но крепко обосновавшееся на нашей теплой, грязной земле под холодными и пустыми небесами.

Амстердам, 1965