Ева и Серая Шейка [Анатолий Комаристов] (fb2) читать постранично, страница - 2

сельчанам.

Перелицовывала старые пальто и куртки, шила платья, юбки.  Портниха она была, как говорят, «от Бога».

Я и сейчас, через 80 лет, как наяву, вижу её утомленное лицо, очки, приподнятые на лоб, которые она постоянно искала по всей квартире, пока я не подсказывал ей:

– Тётя Катя! Они у вас на лбу!

Сантиметр на шее, лекала из картона, коробочка с мелом, булавками и большие ножницы на столе. Она всегда работала только ими, особенно с тяжелыми и грубыми тканями.

Эти ножницы хорошо запомнились мне ещё и потому, что во время войны и оккупации Корочи немцами (июль 1942 – февраль 1943), когда парикмахерская в городе не работала, тётя стригла меня ими рядами, «как овцу».

Ножницы были очень острые. Примерно раз в месяц, а может быть реже, на нашу улицу приходил пожилой мужчина по имени Кузьмич и прозвищу «точило».

Он носил на спине точильный станок с большим деревянным колесом, как у пряхи, и набором круглых наждачных камней на валу. Работал станок по такому же принципу, как ножная швейная машина.

Кузьмич останавливался у каждого дома, стучал в калитку или окно и громко кричал:

– Хозяйка! Хозяюшка! Ножи, топоры, ножницы точим!

Дойдя до калитки нашего дома, он кричал, обращаясь персонально к тёте Кате, как давней знакомой:

– Николавна! Катюха! Неси свои ножницы! Точить будем!

Такое обращение к моей тёте он позволял себе возможно потому, что она всегда приглашала его к себе в ателье точить ножницы.

Если тётя считала, что ножницы пора точить она посылала меня с ними на улицу к Кузьмичу. Сколько он брал за работу я не помню.

Я любил смотреть, как он ловко работает, вращая с помощью педали большое колесо станка, и как из-под лезвия ножа или ножниц вылетает большой сноп искр.

После смерти тёти Кати этими ножницами никто не пользовался и в 1976 году они оказались у меня, а затем у моего сына…

Сделано в СССР

В середине 80-х годов в составе Центральной Военно-врачебной комиссии Минобороны я проверял состояние лечебно-профилактической и экспертной работы в Московском военном округе.

Проверили окружной военный госпиталь в Подольске, гарнизонный госпиталь в  Калинине (теперь Тверь) и прибыли в Горький (теперь Нижний Новгород).

Вместе с нашей комиссией по гарнизонам ездил офицер, занимавший ответственную должность в 19 Военно-врачебной комиссии Московского военного округа.

Так уж получилось – в гостиницах я жил с ним в одном номере. Во избежание ненужных разговоров и вопросов я не буду называть его настоящую фамилию, имя и отчество. Назову его просто «N». Он был гораздо старше меня и обращался ко мне не иначе, как «Толик», хотя я был членом комиссии, проверявшей и его работу в том числе.

«N» был прекрасным человеком, опытным врачом, участником Отечественной войны, отлично знавшим военно-врачебную экспертизу военнослужащих. Пользовался большим авторитетом среди врачей округа, но … имел один весьма существенный недостаток – любил хорошо выпить.

В штабе округа и медицинской службе хорошо знали о его пагубном пристрастии, но не спешили с увольнением из армии, учитывая его огромный опыт, как клинициста, организатора и эксперта.

После окончания проверки гарнизонного госпиталя Городской военный комиссар устроил нам экскурсию на Горьковский автозавод.

По пути с завода в гостиницу (мы ехали в одной машине) «N» забежал в Гастроном, купил две бутылки водки «Московская», три банки рыбных консервов «Килька в томате», булку черного хлеба и несколько плавленых сырков «Дружба» или «Волна».

Я понял, что «ужинать» сегодня мы будем не в ресторане гостиницы, а в своём номере, и не ошибся. «N» попросил меня не ходить с остальными членами комиссии на ужин в ресторан, а «посидеть» с ним. Из-за уважения к нему я согласился, хотя пить с ним водку не собирался, поскольку всегда плохо переносил алкоголь.

Наступило время ужина. «N» достал из портфеля бутылку водки, хлеб, сырки и консервные банки.

– И как Вы думаете их открывать?– спросил я, указав пальцем на банки.

– Очень просто,– улыбнулся он и достал из портфеля небольшой красивый перочинный нож. – Я пользуюсь им много лет. Прекрасный нож. Ибо, как говорят Made in USSR

«Сделано в СССР», с душой. Всё предусмотрено. Посмотри, сколько в нем приспособлений. Штопор, ножницы, консервный нож, два лезвия, отвертка, шило и даже зубочистка…

– Да-а-а… удивился я. – Вот это нож! Какая прекрасная вещь!

– Нравится? – спросил он.

– Очень…

– Давай двадцать копеек.

– Зачем? – не понял я.

– Давай быстро монету, пока я не передумал.

Я достал кошелёк, нашел монету и подал ему, не понимая толком, что он решил. Он взял монету и произнес:

– Этот нож мне очень дорог, но я дарю его тебе. Он – твой…

– А двадцать копеек здесь причем? – спросил я.

– Таков обычай! Ты что, не знал о нем?

– Нет…

– Будешь знать, Толик. Когда тебе дарят нож, ты обязан дарителю дать любую монету, иначе у тебя с этим ножом обязательно будут большие неприятности. А