Я была счастлива 14 лет [Анна Писанова] (fb2) читать постранично, страница - 3

Прибежала, поцеловала крест и побежала домой. Полынь наросла высока, я как в лесу, выше меня, да густа. И вот вдруг я увидала: бежит телёнок, большой, тёмный, рыжий – за мной. Я сильно испугалась и сколь было сил бежала до первого двора, и забежала во двор, спряталась. Я долго стояла. Вышла – его нет. И я ещё сильнее побежала домой. Прибежала и бабушке рассказала всё. И она мне сказала, что больше не ходи, а-то быки запинают. Я не пошла.

Училась я в школе, в первом классе мне 8 лет было. И вот был у меня учитель Андрей Семёнач. У меня была подрушка Нина Житмарева и Дуня Забродина, котора рядом со мной жила. Нина поповска дочь, и я её очень любила, и всё к ней заходила в школу. А батюшка, её папа, всё шутил со мной. Я не смела, он ведь – батюшка. У двора постою, её дождусь.

Я вспоминаю, первый учитель Андрей Семёнач Арсеньев – какой был он хороший! Как мы его любили! Я часто рассказывала, бывало, детям даже то недолгое время, когда он нас учил. Я помню это всю жизнь. Был такой случай. Андрей Семёнач читал, а мы водили пальцем по букварю. Где он остановитца, там и мы должны остановица, на том же слове. А он ходил и смотрел у каждого: правильно ли мы держим палец. Вот он подошёл к своей дочери Клавуне, с которой я сидела на одной парте. А она не правильно держала палец. Он строго укорил её за невнимательность. Я испугалась: вдруг я тоже не правильно держу палец. Он посмотрел, погладил по голове меня и сказал: молодец, правильно. И пошёл дальше. Я оглянулась, погладил также мальчиков и девочку. И сказал: молодцы, умеете читать.

Ещё запомнила, как утром мы придём к школе, в воскресенье, и поведёт Андрей Семёнач в церковь. В ряд составит, а сам идёт с боку. И придём в церковь, и мы встанем вперёд, а он позади. И, как мальчики оглянутся, или девочки, то он пальцем погрозит. И мы его слушали. Все его любили.

Ещё запомнились наши школьные большие перемены. Бывало, если тепло на улице, выйдем на полянку, он поставит девочек, мы ходили, взявшись за руки и дружно пели: уж мы сеяли, сеяли ленок. А мальчикам давал задание: бегите вон до того дома, кто быстрее обратно прибежит. Кто прибежал вперёд, он слёту подхватывал на руки и поднимал высоко над собой. Мальчишкам это очень нравилось. Они бежали, сломя голову.

До сих пор не забыла я, как мы первый раз пели Интернационал. Раньше, бывало, приходим в школу, к углу, где стояла икона. Девочки стоят с одной стороны, мальчики – с другой. Старшие ученики «Отче наш» прочитают, а младшие – другую молитву. Так – каждое утро. И вот однажды утром по привычке прибегаем и встаём, как всегда. Смотрим, а иконы нет. Приходит Андрей Семёнач и говорит, чтобы мы шли в другую комнату. Собрались, он сказал: будем петь Интернационал. А вот старшие запели, а мы должны были тоже учиться. Другой раз Андрей Семёнач уже ходил между нами и прислушивался – кто как поёт. Одну девочку спрашивает: почему не поешь? Она отвечает: мама не велела. Он к другой, та – тоже. Подошёл ко мне: баба не велит. Так как я была сирота, матери не было, то я и сослалась на бабушку, хотя она мне ничего не запрещала. Но, раз подружки сказали, глядя на них, тоже так сказала. Андрей Семёнач не ругал, не приказывал, он только погладил каждую по голове и так ласково сказал: надо петь, надо петь обязательно, завтра будем петь все Интернационал. Пришла я домой и сказываю бабушке, что нас Андрей Семёнач заставлял петь не молитву, а Интернационал. Хоть бабушка и моленная была, но сказала: надо петь, что велит Андрей Семёнач, надо слушать, он – человек умный.

И вот бегу на другое утро радёшенька, что бабушка не запрещает петь. В то утро Андрей Семёнач ни к кому не подходил, пели все. Последнее, что запомнилось: приходит ко мне подружка Нина, поповска дочь, позвала меня на заднее крыльцо и сквозь слёзы говорит: Нюра, ты слышала, что Андрей Семёнача расстреляли? Так жалко нам его стало, что мы сели на крыльцо и плачем.

Выходит бабушка: кто вас обидел? Нина отвечает: злые люди обидели, расстреляли нашего хорошего учителя. Бабушка стала тоже горевать. А мы разревелись ещё больше.

У Андрей Семёнача я до четвёртого класса и его половина я поучилась и бросила, потому, что его расстреляли, и поп сбежал. Уехал ночью, и Нина уехала, дочь, я её очень любила, она была культурна, умная, ласковая.

Я бросила школу, меня дедушка ругал, а я всё ровно не послушалась его, не стала учитца, стала пряжу прясть куделью, и бабушка научила вязать варежки и чулки, носки. Подружки тоже не ходили в школу: Дуня не ходит, и я не пойду. Пряла на половики и на утирки, в приданое себе готовила всего. С бабушкой наткали. Бабушка мне помогала приданое делать. Я всё умела: и сновала, и ткала, и моты мотала, и разматывала, и цевки скала, когда бабушка ткёт. Она лишнего не давала гулять. Это зимой, а летом там хватало делов. С поля не сходили, то за ягодами, то за грибами. Нет того дня, чтобы ни чего не делать, мы привыкли работать. Бабушка умела нас уговаривать.

Очень я рада за то, что Андрея Семёнача Арсеньева не забывают. В моём родном селе Новокумляк назвали его именем школу,