Жизнь без капюшона [Митрофан Буденов] (fb2) читать постранично, страница - 3

мол, кто учинил сие бедствие? На что получил ответ –«да закинул некто что-то навроде шашечки динамитной внутрь окошка, а после от искр зажглось все, что только могло загореться в одночасье из сухости».

Меня не пугало нисколь отсутствие теперь крова над головой, моё внутреннее «я» волновало одно – смерть моих чудеснейших, некоторых из них рождённых в результате упорного кропотливого труда, рисунков. Они были тем, что делало меня хоть немного здравомыслящим, видящим смысл в жизни, человеком. А теперь их нет. Словно кто-то нарочито решил добить меня, разрушить хлипкие останки моих сердечных теплоты и движения. Я мог когда-нибудь представить такой исход своих творческих потуг, я знал эту дурацкую фаталистскую теорию, но не мог и подумать, что всё будет так неожиданно, внезапно, резко… Что кто-нибудь в себе силы на этакую жестокость (тут наш герой заплакал так горько, как не плакал никогда ещё наверное в жизни).

Глава III

Об этом моём несчастье тут же прознал весь наш захудалый городишко. Я ещё, как назло самому себе, не пошел в агенство помощи бездомным и скитался по всему городу в течение дня, а под ночь возвращался в свое небольшое простецкое жилище в подвале заброшенного дома, готовящегося на снос. Иногда я перебирался в лес, где оборудовал себе «дачу», на которой порой отдыхал от шума города и отвратных людишек. Когда же мне приходилось сходить купить себе что-нибудь на деньги, заработанные со сдачи стеклотары (документы его сгорели вместе со всем богатством квартиры, и он не мог уже как обычно прийти на работу после отпуска, а восстанавливать что-либо и обращаться в полицию он не собирался), прохожие не упускали возможности плюнуть в меня, обозвать «жалким, грязным бомжарой». Матери твердили своим детям – «вот не получишь образования, не поступишь на хорошую работу, будешь как этот мерзкий дядя». Мне хотелось возразить, что было бы желание да ум, и вероятно тогда добиться всего, но кто ж бы меня послушал, тем паче в таком моём положении.

Меня все чаще пытались задеть, подколоть, обмануть, пнуть, как в прямом, так и переносных смыслах. Я привык к этому всему и мне не было настолько физически и морально больно, как, возможно, раньше. Единственный скверны      й момент заключался в том, что иногда обезумевшие подростки разрушали моё сооружение из металлического навеса и пары болтов, под коим я коротал дни, а также топтали и рвали мои картинки. В такие минуты я проклинал на свете все, что ни попади, мечтал отомстить, но не мог, будучи сдержанным и воспитанным в этом плане.

ХУДОжники блуждают ночью, им ночью намного проще перейти через площадь³. Я неукоснительно следовал этому правилу, но как-то утром, практически уже на рассвете, прогуливаясь по сонному городу, я заметил процессию, двигающуюся в сторону квартала, где находился дом с моим жилищем. Двигались люди слаженно и медленно, и даже издалека можно было разглядеть явно воинственный настрой на лицах некоторых. Я стал аккуратно послеживать за ними, и вскоре не осталось сомнения – они направлялись прямиком к месту моего временного проживания. На всякий случай, я побежал по дороге как можно далее от толпы и завернул спустя шестьсот метров в ближайшую подворотню. Выйдя во двор, протрусил через него, в конце концов попав на набережную мелкой речки. Перевёл дыхание и продолжил спокойно двигаться против течения реки к окраине. Неожиданно я услышал крики позади меня и понял, что это те самые, кого я видал десятью минутами ранее по другую сторону площади. Недолго думая, я устремился в лес в надежде скрыться от народа. Мне уже оставалось что-то около сотни метров до конца асфальтированного пути, но меня ухватила за шиворот цепкая холодная рука. Ухвативший орал оставшейся позади нас кучке, «что поймал придурка». Стоящие поодаль возликовали. Я прокряхтел: «За что, куда вы меня тащите?». «Сейчас узнаешь, собака!» – сказал надменно сухонький мужичок. Он пихнул моё тело в толпу, и пара молодых женщин повели меня к центру города, держа под мои оцепеневшие руки.

На главной городской площади постамент памятника был сплошь обложен сухим сеном. Процессия остановилась, и меня кое-как выпнули к началу толпы. Я повернулся направо и увидал пожилого грузного мужчину с веревкой и канистрой бензина в руке. Он крепко сжал моё плечо и направил силком вперёд. Я встал, уже множество раз огретый кулаками и обессиленный, на постамент и был тотчас привязан к памятнику. Мучитель плеснул на сено бензина и достал из кармана коробок спичек. Аккуратно вытянул спичечку и… чиркнул. Метко. Резко. Бросил горящую лучинку, намазанную серой в кучу сена… Вспыхнул огонь ярким заревом, презренная масса забилась в экстазе и агонии, ликуя злорадным смехом… И впрямь потешно. Весело камнем на дно опускаться или птицей на провода. В тот момент я хотел просить прощения у бога за все свои грехи земные, но не мог – я был убеждённым атеистом. Тем временем языки пламени подбирались к моей одежде. Я устремил свой